17.11.2023
Подробнее
ЩЕПКИНУ - 235!
17 ноября исполняется 235 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина (1788 - 1863).
ЩЕПКИН Михаил Семенович (6(17).XI.1788, с. Красное Обоянского уезда Курской губернии, — 11(23).VIII. 1863, Ялта) — русский актер. Основоположник реализма в русском сценическом искусстве. Великий реформатор русской сцены. Родисля в семье крепостного, управляющего имениями графа Г. С. Волькенштейна. В детстве бывал на спектаклях крепостного театра. 15 февраля 1800 впервые выступил в любительском спектакле, поставленном учениками Судженского уездного училища (в котором Щепкин обучался), в роли крепостного слуги Розмарина в комедии «Вздорщица» Сумарокова. В летние месяцы неоднократно играл в театре Волькенштейна. В 1801 Щепкин переходит в Курское губернское училище. В Курске он посещает театр братьев М.Е., П. Е. и А.Е. Барсовых. В 1805, заменяя одного из актеров, Щепкин с успехом исполнил в этом театре роль Андрея Почтаря в пьесе «Зоа» Мерсье. С этого времени он становится профессиональным актером театра Барсовых. В 1816 перешел в харьковскую труппу И. Ф. Штейна и О. И. Калиновского. В 1818 с группой ведущих актеров этого театра Щепкин основывает «вольный театр» в Полтаве, который возглавляет И. П. Котляревский. После закрытия Полтавского театра (1822) Щепкин вновь вернулся к Штейну, державшему антрепризу в Туле. В том же году вместе со своей семьей Щепкин получил вольную (борьба за освобождение Щепкина от крепостной зависимости велась с 1818; в ней принимали активное участие будущий декабрист С. Г. Волконский, П. П. Котляревский, партнеры Щепкина, многочисленные зрители, внесшие свои пожертвования). На провинциальной сцене Щепкин исполнил большое количество ролей самых разнообразных жанров, включая партии в операх и балетах. Его исполнение отличалось искрометным темпераментом, юмором. Уже в этот период, много размышляя над проблемами искусства, наблюдая игру талантливого актера-любителя кн. П. В. Мещерского, актеров театра Штейна — И.Ф. Угарова, Павлова, крепостной актрисы орловского театра Кузьминой (ее трагическая судьба со слов Щепкина описана А. И. Герценом в рассказе «Сорока-воровка»), Щепкин приходит к выводу, что «искусство настолько высоко, насколько близко к природе». Он начинает сознательно утверждать в сценическом искусстве реализм. Лучшие роли Щепкина в провинциальный период: Чупрун и Макагоненко («Москаль-чаровник» и «Наталка Полтавка» Котляревского, обе в 1819), Подслухин («Подложный клад» Ильина), трактирщик Панкрат (комическая опера «Мнимый невидимка» Кавоса), Богатонов («Господин Богатонов, или Провинциал в столице» Загоскина)
[GALLERY:432]
20 сентября 1822 Щепкин дебютировал в Москве в роли Богатонова и 6 марта 1823 был зачислен в труппу Московского театра (с 1824 — Малый театр). В Москве реализм Щепкина приобрел характер законченной системы. Формированию взглядов Щепкина способствовали его тесные идейные и дружеские связи с передовыми обществ, и художественными деятелями России (А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, С. Т. Аксаков, В. Г. Белинский, А. И. Герцен, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, Т. Н. Грановский, Т. Г. Шевченко и др.). Щепкин был не только участником первых постановок пьес Грибоедова, Гоголя, Пушкина, Тургенева, Сухово-Кобылина, но и активно способствовал написанию многих из этих пьес, горячо их пропагандировал, добивался снятия цензурных запретов. Сценическая деятельность Щепкина отвечала новым эстетическим требованиям, выдвигавшимся революционной демократией. Высокая сознательность и идейная целеустремленность художественного творчества, отличавшие критический реализм Щепкина, определили его значение как реформатора актерского искусства. Свои лучшие сценические образы Щепкин создал в произведениях русских сатирико-обличительной драматургии. Играя Фамусова (1830), Щепкин изображал представителя чиновной бюрократии, показывал конкретные типические черты этого персонажа; чванство и барская заносчивость крепостника сочетались в его Фамусове с раболепством и угодничеством по отношению к придворной знати. Такой же глубокой жизненной достоверностью и обличительной силой отличался образ Городничего (1836). Исполняя эту роль, Щепкин достигал широкого сатирического обобщения, поднимался до обличения николаевского режима. Сатирические типы дворян были созданы Щепкиным в пьесах Гоголя — «Женитьба» (Подколесин и Кочкарев, 1843), «Игроки» (Утешительный, 1843), «Тяжба» (Бурдюков, 1844).
Другая сторона творчества Щепкина связана с созданием им образов в украинской драматургии; в Петербурге (на гастролях) и Москве он сыграл роли выборного Макагоненко и крестьянина Чупруна («Наталка Полтавка», 1837, «Москаль-чаровник», 1840, Котляревского), передав национальное своеобразие этих персонажей. Играл роли людей из народа: с глубоким драматизмом раскрывал в водевиле «Матрос» Соважа и Делурье трагическую судьбу старого человека, жертвующего личным счастьем ради благополучия близких ему людей. Подчеркивая значение этой работы Щепкина, проникнутой демократическим гуманизмом, Белинский писал: «Торжество его искусства состоит не в том только, что он в одно и то же время умеет возбуждать и смех и слезы, но и в том, что он умеет заинтересовать зрителей судьбою простого человека и заставить их рыдать и трепетать от страданий какого-нибудь матроса...» («Александрийский театр», см. Полн. собр. соч., т. 8, 1955, с. 533). Другой замечательный образ простого человека был создан Щепкиным в пьесе «Жакар, или Жакардов станок» Фурнье (1858), герой которой ремесленник-изобретатель отдает все свои сбережения, труд и талант облегчению тяжелой участи рабочих-ткачей. Гимном труду, патетически и проникновенно звучали у Щепкина слова куплетов, воспевающих подвиг тружеников (когда пьеса сошла с репертуара, Щепкин продолжал исполнять эти куплеты в концертах). В конце жизни его репертуар был пополнен ролями в пьесах И. С. Тургенева, А. Н. Островского, А. В. Сухово-Кобылина. Развивая тему «униженных и оскорбленных», Щепкин с исключительной психологической глубиной показал душевный мир маленького чиновника Мошкина («Холостяк» Тургенева, 1850) и обездоленного старика Кузовкина («Нахлебник» Тургенева, 1862). Та же тема отчетливо раскрывалась в одной из лучших актерских работ Щепкина последнего периода — в роли Муромского («Свадьба Кречинского», 1855). Во всех этих ролях Щепкин показывал не только приниженность своих героев, но и их чувство собственного достоинства. Щепкин во многом был чужд бытовой колорит пьес Островского. Тем не менее он исполнил роли Коршунова и Любима Торцова (1854 и 1855, «Бедность не порок»), Большова («Свои люди — сочтемся», 1861). В образах, созданных им в произведениям Мольера, Шекспира, Пушкина, Щепкина обличал страсть к стяжательству: Гарпагон (1827), Шейлок (1835); Барон («Скупой рыцарь» Пушкина, 1853). При исполнении ролей в пьесах Шекспира, Пушкина ярко проявилось дарование Щепкина как трагедийного актера. Работая на казенной сцене, Щепкин был вынужден играть роли в пустых и бессодержательных пьесах, однако и в этих ролях он стремился утверждать правду жизни.
Законченную систему взглядов на актерское искусство Щепкин выразил в многочисленных высказываниях, письмах, воспоминаниях, в беседах с учениками. Он указывал на необходимость подчинения всего творческого процесса «общей идее», требовал от актера пристального внимания к окружающей действительности. Он говорил, что актер должен не копировать жизнь, а вникать «в душу роли», влезать, «...так сказать, в кожу действующего лица...» (Щепкин М. С., Записки. Письма. Современники о М.С., 1952, с. 250, см. также с. 243-45, 251), т. е. добиваться перевоплощения в сценический образ. В то же время Щепкин настаивал на всестороннем осмыслении исполнителем творческих задач, возникающих в процессе работы над ролью, на тщательной отделке всех ее деталей. Только тогда, по мнению Щепкина, на сцене появится человек живой «не только одним телом», но и «головою и сердцем». Защищая искусство переживания, Щепкин вместе с тем требовал от актера упорного и постоянного труда. Деятельность Щепкина утвердила критический реализм как ведущий творческий метод в русском театре. Герцен писал, что Щепкин «...создал правду на русской сцене, он первый стал нетеатрален на театре...» («М. С. Щепкин», см. Собр. соч., т. 17, 1959, с. 268).
Художеств, принципы Щепкина нашли претворение в творчестве его учеников, выдающихся русских актеров — И. В. Самарина, С. В. Шумского, Г. Н. Федотовой и др. Традиции сценического реализма, заложенные Щепкиным, имели большое значение для развития искусства Малого театра, за которым упрочилось наименование «Дома Щепкина». Сценические заветы Щепкина и проповедуемые им этические принципы послужили основой реалистической системы актерского творчества, созданной К.С.Станиславским. Щепкин часто выступал в Петербурге (Александрийский театр), много гастролировал в провинции. Эти гастроли носили характер пропаганды лучших произведений русской драматургии, реалистического актерского искусства. Среди последователей Щепкина — крупнейшие актеры петербургской сцены и провинции: А. Е. Мартынов, П. В. Васильев, К. Т. Соленик, Л. И. Млотковская, Е. Б. Пиунова-Шмитгоф и др. Богатейшие жизненные наблюдения Щепкина нашли отражение в русской литературе. Его устные рассказы были использованы Н. В. Гоголем, А. И. Герценом, А. В. Сухово-Кобылиным, Н. А. Некрасовым и др. Щепкин оставил воспоминания, начатые им по настоянию Пушкина (заглавие и первая фраза этих воспоминаний написаны рукой великого русского поэта).
30.12.2018
Подробнее
АЛЕКСАНДР ВЕРШИНИН В ПРОЕКТЕ "СВЯЗЬ ВРЕМЕН"
Дорогие друзья!
Продолжаем наш проект, посвященный 230-летию со дня рождения великого русского артиста Михаила Семеновича Щепкина. Наш следующий герой - персонаж пьесы Н.В.Гоголя "Женитьба" Кочкарев в исполнении заслуженного артиста России Александра Вершинина. Режиссер - Денис Бродский.
Дорогие друзья!
Продолжаем наш проект, посвященный 230-летию со дня рождения великого русского артиста Михаила Семеновича Щепкина. Наш следующий герой - персонаж пьесы Н.В.Гоголя "Женитьба" Кочкарев в исполнении заслуженного артиста России Александра Вершинина. Режиссер - Денис Бродский.
29.12.2018
Подробнее
ВИКТОР НИЗОВОЙ В ПРОЕКТЕ "СВЯЗЬ ВРЕМЕН"
Дорогие друзья!
2018 год ознаменовался для нас юбилеем великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина. Отметить 230-летие основоположника русской театральной школы мы решили необычным видеопроектом, который назвали «Связь времен». В текущем репертуаре нашего театра много пьес, в которых прославился Щепкин, заложил традиции исполнения ролей. Мы попросили артистов, которые сейчас играют щепкинские роли, прочитать куски из них и записали это на видео.
Дорогие друзья!
2018 год ознаменовался для нас юбилеем великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина. Отметить 230-летие основоположника русской театральной школы мы решили необычным видеопроектом, который назвали «Связь времен». В текущем репертуаре нашего театра много пьес, в которых прославился Щепкин, заложил традиции исполнения ролей. Мы попросили артистов, которые сейчас играют щепкинские роли, прочитать куски из них и записали это на видео. Сегодня вы увидите монолог Городничего из комедии Н.В.Гоголя «Ревизор» в исполнении заслуженного артиста России Виктора Низового. Режиссер – Денис Бродский.
19.11.2018
Подробнее
ОН СОЗДАЛ ПРАВДУ НА РУССКОЙ СЦЕНЕ
17 ноября исполнилось 230 лет со дня рождения человека, чье имя носит наш театр наряду с именем А.Н.Островского, великого русского артиста Михаила Семеновича Щепкина (1788 – 1863).
ЩЕПКИН Михаил Семенович (6(17).XI.1788, с. Красное Обоянского уезда Курской губернии, — 11(23).VIII. 1863, Ялта) — русский актер. Основоположник реализма в русском сценическом искусстве. Великий реформатор русской сцены. Родился в семье крепостного, управляющего имениями графа Г. С. Волькенштейна. В детстве бывал на спектаклях крепостного театра. 15 февраля 1800 впервые выступил в любительском спектакле, поставленном учениками Судженского уездного училища (в котором Щепкин обучался), в роли крепостного слуги Розмарина в комедии «Вздорщица» Сумарокова. В летние месяцы неоднократно играл в театре Волькенштейна. В 1801 Щепкин переходит в Курское губернское училище. В Курске он посещает театр братьев М.Е., П. Е. и А.Е. Барсовых. В 1805, заменяя одного из актеров, Щепкин с успехом исполнил в этом театре роль Андрея Почтаря в пьесе «Зоа» Мерсье. С этого времени он становится профессиональным актером театра Барсовых. В 1816 перешел в харьковскую труппу И. Ф. Штейна и О. И. Калиновского. В 1818 с группой ведущих актеров этого театра Щепкин основывает «вольный театр» в Полтаве, который возглавляет И. П. Котляревский. После закрытия Полтавского театра (1822) Щепкин вновь вернулся к Штейну, державшему антрепризу в Туле. В том же году вместе со своей семьей Щепкин получил вольную (борьба за освобождение Щепкина от крепостной зависимости велась с 1818; в ней принимали активное участие будущий декабрист С. Г. Волконский, П. П. Котляревский, партнеры Щепкина, многочисленные зрители, внесшие свои пожертвования). На провинциальной сцене Щепкин исполнил большое количество ролей самых разнообразных жанров, включая партии в операх и балетах. Его исполнение отличалось искрометным темпераментом, юмором. Уже в этот период, много размышляя над проблемами искусства, наблюдая игру талантливого актера-любителя кн. П. В. Мещерского, актеров театра Штейна — И.Ф. Угарова, Павлова, крепостной актрисы орловского театра Кузьминой (ее трагическая судьба со слов Щепкина описана А. И. Герценом в рассказе «Сорока-воровка»), Щепкин приходит к выводу, что «искусство настолько высоко, насколько близко к природе». Он начинает сознательно утверждать в сценическом искусстве реализм. Лучшие роли Щепкина в провинциальный период: Чупрун и Макагоненко («Москаль-чаровник» и «Наталка Полтавка» Котляревского, обе в 1819), Подслухин («Подложный клад» Ильина), трактирщик Панкрат (комическая опера «Мнимый невидимка» Кавоса), Богатонов («Господин Богатонов, или Провинциал в столице» Загоскина).
[GALLERY:432]
20 сентября 1822 Щепкин дебютировал в Москве в роли Богатонова и 6 марта 1823 был зачислен в труппу Московского театра (с 1824 — Малый театр). В Москве реализм Щепкина приобрел характер законченной системы. Формированию взглядов Щепкина способствовали его тесные идейные и дружеские связи с передовыми обществ, и художественными деятелями России (А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, С. Т. Аксаков, В. Г. Белинский, А. И. Герцен, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, Т. Н. Грановский, Т. Г. Шевченко и др.). Щепкин был не только участником первых постановок пьес Грибоедова, Гоголя, Пушкина, Тургенева, Сухово-Кобылина, но и активно способствовал написанию многих из этих пьес, горячо их пропагандировал, добивался снятия цензурных запретов. Сценическая деятельность Щепкина отвечала новым эстетическим требованиям, выдвигавшимся революционной демократией. Высокая сознательность и идейная целеустремленность художественного творчества, отличавшие критический реализм Щепкина, определили его значение как реформатора актерского искусства. Свои лучшие сценические образы Щепкин создал в произведениях русских сатирико-обличительной драматургии. Играя Фамусова (1830), Щепкин изображал представителя чиновной бюрократии, показывал конкретные типические черты этого персонажа; чванство и барская заносчивость крепостника сочетались в его Фамусове с раболепством и угодничеством по отношению к придворной знати. Такой же глубокой жизненной достоверностью и обличительной силой отличался образ Городничего (1836). Исполняя эту роль, Щепкин достигал широкого сатирического обобщения, поднимался до обличения николаевского режима. Сатирические типы дворян были созданы Щепкиным в пьесах Гоголя — «Женитьба» (Подколесин и Кочкарев, 1843), «Игроки» (Утешительный, 1843), «Тяжба» (Бурдюков, 1844).
Другая сторона творчества Щепкина связана с созданием им образов в украинской драматургии; в Петербурге (на гастролях) и Москве он сыграл роли выборного Макагоненко и крестьянина Чупруна («Наталка Полтавка», 1837, «Москаль-чаровник», 1840, Котляревского), передав национальное своеобразие этих персонажей. Играл роли людей из народа: с глубоким драматизмом раскрывал в водевиле «Матрос» Соважа и Делурье трагическую судьбу старого человека, жертвующего личным счастьем ради благополучия близких ему людей. Подчеркивая значение этой работы Щепкина, проникнутой демократическим гуманизмом, Белинский писал: «Торжество его искусства состоит не в том только, что он в одно и то же время умеет возбуждать и смех и слезы, но и в том, что он умеет заинтересовать зрителей судьбою простого человека и заставить их рыдать и трепетать от страданий какого-нибудь матроса...» («Александрийский театр», см. Полн. собр. соч., т. 8, 1955, с. 533). Другой замечательный образ простого человека был создан Щепкиным в пьесе «Жакар, или Жакардов станок» Фурнье (1858), герой которой ремесленник-изобретатель отдает все свои сбережения, труд и талант облегчению тяжелой участи рабочих-ткачей. Гимном труду, патетически и проникновенно звучали у Щепкина слова куплетов, воспевающих подвиг тружеников (когда пьеса сошла с репертуара, Щепкин продолжал исполнять эти куплеты в концертах). В конце жизни его репертуар был пополнен ролями в пьесах И. С. Тургенева, А. Н. Островского, А. В. Сухово-Кобылина. Развивая тему «униженных и оскорбленных», Щепкин с исключительной психологической глубиной показал душевный мир маленького чиновника Мошкина («Холостяк» Тургенева, 1850) и обездоленного старика Кузовкина («Нахлебник» Тургенева, 1862). Та же тема отчетливо раскрывалась в одной из лучших актерских работ Щепкина последнего периода — в роли Муромского («Свадьба Кречинского», 1855). Во всех этих ролях Щепкин показывал не только приниженность своих героев, но и их чувство собственного достоинства. Щепкин во многом был чужд бытовой колорит пьес Островского. Тем не менее он исполнил роли Коршунова и Любима Торцова (1854 и 1855, «Бедность не порок»), Большова («Свои люди — сочтемся», 1861). В образах, созданных им в произведениям Мольера, Шекспира, Пушкина, Щепкина обличал страсть к стяжательству: Гарпагон (1827), Шейлок (1835); Барон («Скупой рыцарь» Пушкина, 1853). При исполнении ролей в пьесах Шекспира, Пушкина ярко проявилось дарование Щепкина как трагедийного актера. Работая на казенной сцене, Щепкин был вынужден играть роли в пустых и бессодержательных пьесах, однако и в этих ролях он стремился утверждать правду жизни.
Законченную систему взглядов на актерское искусство Щепкин выразил в многочисленных высказываниях, письмах, воспоминаниях, в беседах с учениками. Он указывал на необходимость подчинения всего творческого процесса «общей идее», требовал от актера пристального внимания к окружающей действительности. Он говорил, что актер должен не копировать жизнь, а вникать «в душу роли», влезать, «...так сказать, в кожу действующего лица...» (Щепкин М. С., Записки. Письма. Современники о М.С., 1952, с. 250, см. также с. 243-45, 251), т. е. добиваться перевоплощения в сценический образ. В то же время Щепкин настаивал на всестороннем осмыслении исполнителем творческих задач, возникающих в процессе работы над ролью, на тщательной отделке всех ее деталей. Только тогда, по мнению Щепкина, на сцене появится человек живой «не только одним телом», но и «головою и сердцем». Защищая искусство переживания, Щепкин вместе с тем требовал от актера упорного и постоянного труда. Деятельность Щепкина утвердила критический реализм как ведущий творческий метод в русском театре. Герцен писал, что Щепкин «...создал правду на русской сцене, он первый стал нетеатрален на театре...» («М. С. Щепкин», см. Собр. соч., т. 17, 1959, с. 268).
Художеств, принципы Щепкина нашли претворение в творчестве его учеников, выдающихся русских актеров — И. В. Самарина, С. В. Шумского, Г. Н. Федотовой и др. Традиции сценического реализма, заложенные Щепкиным, имели большое значение для развития искусства Малого театра, за которым упрочилось наименование «Дома Щепкина». Сценические заветы Щепкина и проповедуемые им этические принципы послужили основой реалистической системы актерского творчества, созданной К.С.Станиславским. Щепкин часто выступал в Петербурге (Александрийский театр), много гастролировал в провинции. Эти гастроли носили характер пропаганды лучших произведений русской драматургии, реалистического актерского искусства. Среди последователей Щепкина — крупнейшие актеры петербургской сцены и провинции: А. Е. Мартынов, П. В. Васильев, К. Т. Соленик, Л. И. Млотковская, Е. Б. Пиунова-Шмитгоф и др. Богатейшие жизненные наблюдения Щепкина нашли отражение в русской литературе. Его устные рассказы были использованы Н. В. Гоголем, А. И. Герценом, А. В. Сухово-Кобылиным, Н. А. Некрасовым и др. Щепкин оставил воспоминания, начатые им по настоянию Пушкина (заглавие и первая фраза этих воспоминаний написаны рукой великого русского поэта).
05.12.2013
Подробнее
БОРИС ЛЮБИМОВ О МИХАИЛЕ ЩЕПКИНЕ
Вступительное слово перед спектаклем «Горе от ума», посвященном 225-летию со дня рождения М.С.Щепкина
Смотреть запись на YouTube
Смотреть запись на YouTube
18.11.2013
Подробнее
ПОСВЯЩЕНИЕ М.С.ЩЕПКИНУ
Вечер Малого театра к 225-летию со дня рождения артиста
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина
ПОСВЯЩЕНИЕ М.С.ЩЕПКИНУ
Вечер Малого театра к 225-летию со дня рождения артиста
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина
В программе:
- вступительное слово ректора Высшего театрального училища (института) им. М.С.Щепкина, профессора Б.Н.Любимова;
- фрагменты спектаклей Малого театра «Горе от ума» и «Ревизор» с участием Ю.М.Соломина, В.А.Низового, А.С.Потапова, Б.Г.Невзорова, А.В.Клюквина, А.Ю.Ермакова, А.С.Кудиновича и Вл.Б.Носика;
- песни и романсы в исполнении С.Г.Амановой, Е.Г.Харитоновой, В.А.Низового, А.Е.Ивановой;
- стихи в исполнении Ю.И.Каюрова;
- выступление артистов оркестра Малого театра М.Иванова (гитара) и В.П.Медведева (баян).
Адрес: Ул. Щепкина, 47, метро «Проспект мира».
Кураторы вечера:
Заслуженный работник культуры России Галина Полтавская (Малый театр)
Екатерина Казакова (ГЦТМ им. А.А.Бахрушина)
Вечер Малого театра к 225-летию со дня рождения артиста
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина
В программе:
- вступительное слово ректора Высшего театрального училища (института) им. М.С.Щепкина, профессора Б.Н.Любимова;
- фрагменты спектаклей Малого театра «Горе от ума» и «Ревизор» с участием Ю.М.Соломина, В.А.Низового, А.С.Потапова, Б.Г.Невзорова, А.В.Клюквина, А.Ю.Ермакова, А.С.Кудиновича и Вл.Б.Носика;
- песни и романсы в исполнении С.Г.Амановой, Е.Г.Харитоновой, В.А.Низового, А.Е.Ивановой;
- стихи в исполнении Ю.И.Каюрова;
- выступление артистов оркестра Малого театра М.Иванова (гитара) и В.П.Медведева (баян).
Адрес: Ул. Щепкина, 47, метро «Проспект мира».
Кураторы вечера:
Заслуженный работник культуры России Галина Полтавская (Малый театр)
Екатерина Казакова (ГЦТМ им. А.А.Бахрушина)
17.11.2013
07.11.2013
Подробнее
МАЛЫЙ ТЕАТР – МИХАИЛУ СЕМЕНОВИЧУ ЩЕПКИНУ
Программа юбилейных мероприятий, посвященных 225-летию со дня рождения великого русского артиста М.С.Щепкина
МАЛЫЙ ТЕАТР – МИХАИЛУ СЕМЕНОВИЧУ ЩЕПКИНУ
Программа юбилейных мероприятий, посвященных 225-летию со дня рождения великого русского артиста М.С.Щепкина
17 ноября, Пятницкое кладбище — возложение цветов к памятнику артисту.
17 ноября, фойе сцены на Большой Ордынке — открытие выставки, посвященной жизни и творчеству М.С.Щепкина.
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина — вечер, посвященный 225-летию со дня рождения М.С. Щепкина.
В программе:
- вступительное слово Б.Н.Любимова.
- фрагменты спектаклей Малого театра «Горе от ума» и «Ревизор» с участием Ю.М.Соломина, В.А.Низового, А.С.Потапова, Б.Г.Невзорова, А.В.Клюквина, А.Ю.Ермакова, А.С.Кудиновича и Вл.Б.Носика.
- песни и романсы в исполнении С.Г.Амановой, Е.Г.Харитоновой, В.А.Низового, А.Е.Ивановой.
- стихи в исполнении Ю.И.Каюрова.
- выступление артистов оркестра Малого театра М.Иванова (гитара) и В.П.Медведева (баян)
Адрес: Ул. Щепкина, 47, метро «Проспект мира».
29 ноября, 19:00, сцена на Большой Ордынке – комедия А.С.Грибоедова «Горе от ума». Спектакль, посвященный 225-летию со дня рождения М.С.Щепкина.
Программа юбилейных мероприятий, посвященных 225-летию со дня рождения великого русского артиста М.С.Щепкина
17 ноября, Пятницкое кладбище — возложение цветов к памятнику артисту.
17 ноября, фойе сцены на Большой Ордынке — открытие выставки, посвященной жизни и творчеству М.С.Щепкина.
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина — вечер, посвященный 225-летию со дня рождения М.С. Щепкина.
В программе:
- вступительное слово Б.Н.Любимова.
- фрагменты спектаклей Малого театра «Горе от ума» и «Ревизор» с участием Ю.М.Соломина, В.А.Низового, А.С.Потапова, Б.Г.Невзорова, А.В.Клюквина, А.Ю.Ермакова, А.С.Кудиновича и Вл.Б.Носика.
- песни и романсы в исполнении С.Г.Амановой, Е.Г.Харитоновой, В.А.Низового, А.Е.Ивановой.
- стихи в исполнении Ю.И.Каюрова.
- выступление артистов оркестра Малого театра М.Иванова (гитара) и В.П.Медведева (баян)
Адрес: Ул. Щепкина, 47, метро «Проспект мира».
29 ноября, 19:00, сцена на Большой Ордынке – комедия А.С.Грибоедова «Горе от ума». Спектакль, посвященный 225-летию со дня рождения М.С.Щепкина.
23.11.2010
Подробнее
В МАЛОМ ТЕАТРЕ СОБРАЛИ РОДОСЛОВНУЮ ВЕЛИКОГО ЩЕПКИНА
История Малого театра неразрывно связана с именем Михаила Семеновича Щепкина. Заложенные им традиции актерской игры и режиссуры, имели огромное значение для развития старейшего театра Москвы. Его имя носит театральное училище, выпускники которого каждый год пополняют труппу Малого театра. И вполне логично, что в этом театре собрали историю родословной великого артиста. Рассказывают «Новости культуры».
В МАЛОМ ТЕАТРЕ СОБРАЛИ РОДОСЛОВНУЮ ВЕЛИКОГО ЩЕПКИНА
История Малого театра неразрывно связана с именем Михаила Семеновича Щепкина. Заложенные им традиции актерской игры и режиссуры, имели огромное значение для развития старейшего театра Москвы. Его имя носит театральное училище, выпускники которого каждый год пополняют труппу Малого театра. И вполне логично, что в этом театре собрали историю родословной великого артиста. Рассказывают «Новости культуры».
Автор труда – праправнук Михаила Щепкина – Игорь Бондарский. Почти двадцать лет он изучал историю рода Щепкиных, работал в архивах Москвы, Петербурга, Орла, Тулы, Белгорода, и Курска. Ему удалось собрать уникальные материалы, рассказывающие о жизни нескольких поколений Щепкиных – предков и потомков знаменитого артиста, а также самого Михаила Семеновича.
«Хотелось узнать Щепкина как отца семейства, как семья его жила, разобраться кто его потомки», – говорит Игорь Бондарский.
«Щепкин для нас – все. Я думаю, и для русского театра тоже. Даже любителям истории будет интересно окунуться в ту эпоху, когда жил Щепкин», – замечает художественный руководитель Государственного академического Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
«Культура», 23 ноября 2010 года
История Малого театра неразрывно связана с именем Михаила Семеновича Щепкина. Заложенные им традиции актерской игры и режиссуры, имели огромное значение для развития старейшего театра Москвы. Его имя носит театральное училище, выпускники которого каждый год пополняют труппу Малого театра. И вполне логично, что в этом театре собрали историю родословной великого артиста. Рассказывают «Новости культуры».
Автор труда – праправнук Михаила Щепкина – Игорь Бондарский. Почти двадцать лет он изучал историю рода Щепкиных, работал в архивах Москвы, Петербурга, Орла, Тулы, Белгорода, и Курска. Ему удалось собрать уникальные материалы, рассказывающие о жизни нескольких поколений Щепкиных – предков и потомков знаменитого артиста, а также самого Михаила Семеновича.
«Хотелось узнать Щепкина как отца семейства, как семья его жила, разобраться кто его потомки», – говорит Игорь Бондарский.
«Щепкин для нас – все. Я думаю, и для русского театра тоже. Даже любителям истории будет интересно окунуться в ту эпоху, когда жил Щепкин», – замечает художественный руководитель Государственного академического Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
«Культура», 23 ноября 2010 года
Подробнее
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ И.А.БОНДАРСКОГО «ЩЕПКИНЫ. ИСТОРИЯ РОДА В ПИСЬМАХ, ДОКУМЕНТАХ, ВОСПОМИНАНИЯХ, ФОТОГРАФИЯХ»
ФОТОРЕПОРТАЖ НИКОЛАЯ АНТИПОВА
Выход этой монографии – важное и значимое событие для Малого театра, где помнят историю и свято чтят память родоначальника русской реалистической актёрской школы М.С.Щепкина.
Выход этой монографии – важное и значимое событие для Малого театра, где помнят историю и свято чтят память родоначальника русской реалистической актёрской школы М.С.Щепкина.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ И.А.БОНДАРСКОГО «ЩЕПКИНЫ. ИСТОРИЯ РОДА В ПИСЬМАХ, ДОКУМЕНТАХ, ВОСПОМИНАНИЯХ, ФОТОГРАФИЯХ»
ФОТОРЕПОРТАЖ НИКОЛАЯ АНТИПОВА
23 ноября в Щепкинском фойе Малого театра состоялась презентация книги И.А.Бондарского «Щепкины. История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях», посвящённой родословному древу великого артиста. Выход этой монографии – важное и значимое событие для Малого театра, где помнят историю и свято чтят память родоначальника русской реалистической актёрской школы М.С.Щепкина.
В презентации приняли участие автор книги И.А.Бондарский, художественный руководитель Малого театра Ю.М.Соломин, артисты театра.
ФОТОРЕПОРТАЖ НИКОЛАЯ АНТИПОВА
23 ноября в Щепкинском фойе Малого театра состоялась презентация книги И.А.Бондарского «Щепкины. История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях», посвящённой родословному древу великого артиста. Выход этой монографии – важное и значимое событие для Малого театра, где помнят историю и свято чтят память родоначальника русской реалистической актёрской школы М.С.Щепкина.
В презентации приняли участие автор книги И.А.Бондарский, художественный руководитель Малого театра Ю.М.Соломин, артисты театра.
23.09.2010
Подробнее
«Библиотека Малого театра» И.А.Бондарский ЩЕПКИНЫ История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
«Библиотека Малого театра»
И.А.Бондарский
ЩЕПКИНЫ
История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
В серии «Библиотека Малого театра» вышла новая книга.
И.А.Бондарский
ЩЕПКИНЫ
История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
В серии «Библиотека Малого театра» вышла новая книга.
«Библиотека Малого театра»
И.А.Бондарский
ЩЕПКИНЫ
История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
В серии «Библиотека Малого театра» вышла новая книга.
Архивный материал, имеющий отношение к Михаилу Семеновичу Щепкину и его семье, обширен и находится в фондах многих хранилищ России, в личных коллекциях, в том числе у потомков великого артиста. На их основе написано и издано немало исследований. Однако и ныне, как оказалось, возможно обнаружить архивные документы разного рода, позволяющие выявить новые, ранее не известные страницы истории славной семьи. Честь открытия неведомых прежде документов принадлежит одному из представителей щепкинского рода Игорю Алексеевичу Бондарскому. Найденные им письма, документы и фотографии, обработанные и систематизированные, составили оригинальную книгу, сложенную, на первый взгляд, из разрозненных частей, но накрепко связанных именем: Щепкины. Предлагая читателю сей труд, где представлена родословная рода Щепкиных, автор предстает в нем знающим биографом, чутким исследователем и увлеченным писателем, стремящимся поделиться с читателем ценнейшими находками, помогающим разобраться в обширном материале.
Ответственный редактор серии «Библиотека Малого театра» - В.В.Подгородинский
Консультант – О.М.Сарнова
Редакторы – А.В.Кучина и М.В.Яньшина
ПРЕДИСЛОВИЕ ЮРИЯ СОЛОМИНА
Уважаемый читатель!
Перед тобой новая книга из серии «Библиотека Малого театра» «Щепкины» — документы, письма, воспоминания об одном из самых замечательных людей России, гениальном актере М.С. Щепкине, его детях, внуках, правнуках, праправнуках. Все они на разных поприщах — актеры, ученые, государственные деятели — воплощали завет великого предка — духовное служение России.
Театральное искусство первой половины XIX в. являлось одним из центров интеллектуальной жизни общества, к которому с надеждой устремились люди, искавшие ответы на вопросы общественного и духовного значения. Они находили их в отдельных спектаклях, в игре актеров, в первую очередь Михаила Семеновича Щепкина, ставшего одним из самых ярких явлений русской культуры XIX в. Заслуга М.С. Щепкина перед театром состоит в утверждении художественного реализма в искусстве и в подходе к проблеме раскрытия законов актерского творчества. Его искусство носило просветительский, даже проповеднический характер. Но, пожалуй, помимо поиска законов развития сценического искусства, Михаила Семеновича волновал вопрос формирования нового артиста — образованного, творческого, мыслящего. Сам он учился всю жизнь, впитывая самое лучшее, что давала русская культура, и щедро делился знаниями с окружающими. О себе скромно замечал: «Я не сидел на скамьях студентов, но с гордостью скажу, что я много обязан Московскому университету в лице его преподавателей; одни научили меня мыслить, другие — глубоко понимать искусство». Именно Щепкин заложил основы профессионального и интеллектуального воспитания в Императорском театральном училище, и старейшая театральная школа в мире, которая в 2009 г. будет отмечать свое 200-летие, гордо носит его имя.
По верному суждению А.А. Кизеветтера, история русской сцены должна «признать Щепкина Лютером русского театра. Со всей мощью своих духовных сил он бросил вызов театральной средневековщине, освободил русскую сцену от ее порабощающих пут и открыл русским актерам широкую дорогу к истинной красоте и творческой свободе. Природа наделила Щепкина всеми данными, необходимыми для такого подвига: тонкий аналитический ум, глубоко чувствующее сердце и пламенная сила вдохновения, соразмерно соединенные друг с другом, — вот что такое был Щепкин как творец сценических образцов». Кроме того, как он писал своей ученице А.И. Шуберт: «в... искусстве авось не существует, наука и наука».
Москва щепкинской поры обладала изрядным достоинством: она имела просвещенную публику с изысканным вкусом, университетский круг общения, интерес к философской мысли. Все лучшее в мыслящей России первой половины XIX в., не миновало общества и знакомства Михаила Семеновича Щепкина. Дружеское расположение питал к нему А.С. Пушкин; с М.Ю. Лермонтовым знаменитый артист сблизился во время недолгого пребывания поэта в Москве; дружба М.С. Щепкина и Н.В. Гоголя известна всем, кто читал письма последнего; трудно переоценить роль дружбы М.С. Щепкина с А.И. Герценом. В.Г. Белинский, Т.Н. Грановский были в доме Щепкина своими людьми, за его хлебосольным столом сиживали Н.П. Огарев и М.А Бакунин. Частым гостем бывал И.С. Тургенев, отзывавшийся о нем как о «великом артисте и человеке с большим умом и теплыми чувствами». В своей комедии «Нахлебник» центральную роль Кузовкина он писал для М.С. Щепкина. Словом, обширный круг друзей и знакомых Михаила Семеновича охватывал профессоров Московского и Петербургского университетов, литераторов, актеров, общественных деятелей.
Духовное притяжение личности М.С. Щепкина было столь значимым, что справедливо почитать его одним из самых плодотворных творческих и духовных двигателей общества, по отношению к которому уже современники применяли понятие «исторической личности». Он, Михайло Щепкин, рожденный в крепостном состоянии, получив освобождение, стал выдающимся артистом Императорского Малого театра и впоследствии хлопотал о возможности получения русскими артистами звания потомственного Почетного Гражданина, и сам завоевал его наравне с лучшими русскими фамилиями: Бахрушиных и Третьяковых.
Знаменательно, что столетие со дня рождения М.С. Щепкина отмечали в Обществе любителей Российской словесности, где присутствовали и артисты Малого театра. Ведущие профессора Московского университета чествовали память «идеального человека, гениального актера и влиятельного деятеля в литературно-общественной сфере». М.С. Щепкину, единственному из деятелей сценического искусства, воздвигли памятник, что было воспринято обществом как честь, оказанная всему артистическому сообществу. Наступивший XX век вобрал в себя отголоски общественной жизни М.С. Щепкина, впитал и развил творческие традиции великого мастера, его заветы свято чтил, в первую очередь, Малый театр. Благодатная почва взрастила семена, брошенные великим артистом: его творческий метод лег в основу системы К..С. Станиславского, а учение М.С. Щепкина и поныне питает творчество артистов всего мира.
Как показало время, миссия М.С. Щепкина на земле вышла за рамки театра — его судьба, как и судьбы его многочисленных потомков, тесно спаяна с историей России. Историк А.А. Кизеветтер в книге о знаменитом артисте высказал мысль о том, что «вся жизнь Щепкина была отдана театру, но театр не составлял всей его жизни. И от этого его сценическое творчество только выигрывало в своем размахе и своей свежести. (...) Эта-то черта и сделала из Щепкина преобразователя и новатора на избранном им сценическом поприще». Воистину, не только театр заполнял жизнь Михаила Семеновича, семья и друзья были столь же важны для него, сколь и профессия. Дети и внуки М.С. Щепкина первыми поняли значимость наследия артиста для общества и России: раньше других они стали бережно собирать воспоминания современников, письма и документы Щепкина, неоднократно публиковать их. Сказались плоды воспитания Щепкина передавшего им круг своего общения — так мировоззрение и просветительские задачи окружения артиста стали духовным миром обитания его потомков.
Еще при жизни М.С. Щепкина начали издавать главы «Записок», где первые строки написаны рукой А.С. Пушкина. Щепкин писал: «Мои записки будут иметь одно достоинство — истину. (...) Время, этот великий учитель, указал мне необходимость передать людям многое, чему я был свидетелем: оно будет дорисовывать тот век и образ мыслей людей тогдашнего времени». В 1864 г. его сын Николай Михайлович опубликовал первую книгу об отце; его внук М.А. Щепкин в 1914 г. — другую, дополненную новым материалом и первой опубликованной родословной, — тем самым продолжилась традиция, заложенная в их сознание мудрым предком. «Воспоминания» невестки М.С. Щепкина — А.В. Щепкиной (урожденной Станкевич) продолжили добрый фамильный обычай, собрав большой материал о самом артисте, образе жизни семьи, детях, друзьях. И вот новое исследование «Щепкины» — долгая, плодотворная работа праправнука Щепкина, профессора И.А. Бондарского. Огромную помощь исследователю оказали сотрудники Дома-музея М.С. Щепкина под руководством А.В. Кучиной.
Хочется обратить внимание нынешнего поколения на тот факт, что личность рождается в деятельности, в способности на поступок, не типичный для большинства людей своего круга. М.С. Щепкин был единственным Русским, посетившим А.И. Герцена в его «добровольном изгнании». Только М.С. Щепкин не побоялся навестить своего друга И.С.Тургенева, сосланного в Спасское-Лутовиново за некролог на смерть Н.В. Гоголя. Только М.С. Щепкин не побоялся отправиться в Нижний Новгород на встречу с возвращающимся из ссылки опальным Т.Г. Шевченко.
Значимость личности М.С. Щепкина подчеркнул А.И. Герцен: «Пустеет Москва... и патриархальное лицо Щепкина исчезло... а оно было крепко вплетено во все воспоминания нашего московского круга... Его все любили без ума: дамы и студенты, пожилые люди и девочки. Его появление вносило покой, его добродушный упрек останавливал злые споры, его кроткая улыбка любящего старика заставляла улыбаться, его безграничная способность извинять другого, находить облегчающие причины — была школой гуманности.
И притом он был великий артист. Артист по призванию и по труду. Он создал правду на русской сцене, он первый стал нетеатрален на театре, его воспроизведения были без малейшей фразы, без аффектации, без шаржа».
Предлагая читателю новую книгу, мы отдаем дань величию русского артиста, ставшего родоначальником многочисленных потомков, которые внесли огромный вклад в развитие культуры своего отечества.
2010 г.
И.А.Бондарский
ЩЕПКИНЫ
История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
В серии «Библиотека Малого театра» вышла новая книга.
Архивный материал, имеющий отношение к Михаилу Семеновичу Щепкину и его семье, обширен и находится в фондах многих хранилищ России, в личных коллекциях, в том числе у потомков великого артиста. На их основе написано и издано немало исследований. Однако и ныне, как оказалось, возможно обнаружить архивные документы разного рода, позволяющие выявить новые, ранее не известные страницы истории славной семьи. Честь открытия неведомых прежде документов принадлежит одному из представителей щепкинского рода Игорю Алексеевичу Бондарскому. Найденные им письма, документы и фотографии, обработанные и систематизированные, составили оригинальную книгу, сложенную, на первый взгляд, из разрозненных частей, но накрепко связанных именем: Щепкины. Предлагая читателю сей труд, где представлена родословная рода Щепкиных, автор предстает в нем знающим биографом, чутким исследователем и увлеченным писателем, стремящимся поделиться с читателем ценнейшими находками, помогающим разобраться в обширном материале.
Ответственный редактор серии «Библиотека Малого театра» - В.В.Подгородинский
Консультант – О.М.Сарнова
Редакторы – А.В.Кучина и М.В.Яньшина
ПРЕДИСЛОВИЕ ЮРИЯ СОЛОМИНА
Уважаемый читатель!
Перед тобой новая книга из серии «Библиотека Малого театра» «Щепкины» — документы, письма, воспоминания об одном из самых замечательных людей России, гениальном актере М.С. Щепкине, его детях, внуках, правнуках, праправнуках. Все они на разных поприщах — актеры, ученые, государственные деятели — воплощали завет великого предка — духовное служение России.
Театральное искусство первой половины XIX в. являлось одним из центров интеллектуальной жизни общества, к которому с надеждой устремились люди, искавшие ответы на вопросы общественного и духовного значения. Они находили их в отдельных спектаклях, в игре актеров, в первую очередь Михаила Семеновича Щепкина, ставшего одним из самых ярких явлений русской культуры XIX в. Заслуга М.С. Щепкина перед театром состоит в утверждении художественного реализма в искусстве и в подходе к проблеме раскрытия законов актерского творчества. Его искусство носило просветительский, даже проповеднический характер. Но, пожалуй, помимо поиска законов развития сценического искусства, Михаила Семеновича волновал вопрос формирования нового артиста — образованного, творческого, мыслящего. Сам он учился всю жизнь, впитывая самое лучшее, что давала русская культура, и щедро делился знаниями с окружающими. О себе скромно замечал: «Я не сидел на скамьях студентов, но с гордостью скажу, что я много обязан Московскому университету в лице его преподавателей; одни научили меня мыслить, другие — глубоко понимать искусство». Именно Щепкин заложил основы профессионального и интеллектуального воспитания в Императорском театральном училище, и старейшая театральная школа в мире, которая в 2009 г. будет отмечать свое 200-летие, гордо носит его имя.
По верному суждению А.А. Кизеветтера, история русской сцены должна «признать Щепкина Лютером русского театра. Со всей мощью своих духовных сил он бросил вызов театральной средневековщине, освободил русскую сцену от ее порабощающих пут и открыл русским актерам широкую дорогу к истинной красоте и творческой свободе. Природа наделила Щепкина всеми данными, необходимыми для такого подвига: тонкий аналитический ум, глубоко чувствующее сердце и пламенная сила вдохновения, соразмерно соединенные друг с другом, — вот что такое был Щепкин как творец сценических образцов». Кроме того, как он писал своей ученице А.И. Шуберт: «в... искусстве авось не существует, наука и наука».
Москва щепкинской поры обладала изрядным достоинством: она имела просвещенную публику с изысканным вкусом, университетский круг общения, интерес к философской мысли. Все лучшее в мыслящей России первой половины XIX в., не миновало общества и знакомства Михаила Семеновича Щепкина. Дружеское расположение питал к нему А.С. Пушкин; с М.Ю. Лермонтовым знаменитый артист сблизился во время недолгого пребывания поэта в Москве; дружба М.С. Щепкина и Н.В. Гоголя известна всем, кто читал письма последнего; трудно переоценить роль дружбы М.С. Щепкина с А.И. Герценом. В.Г. Белинский, Т.Н. Грановский были в доме Щепкина своими людьми, за его хлебосольным столом сиживали Н.П. Огарев и М.А Бакунин. Частым гостем бывал И.С. Тургенев, отзывавшийся о нем как о «великом артисте и человеке с большим умом и теплыми чувствами». В своей комедии «Нахлебник» центральную роль Кузовкина он писал для М.С. Щепкина. Словом, обширный круг друзей и знакомых Михаила Семеновича охватывал профессоров Московского и Петербургского университетов, литераторов, актеров, общественных деятелей.
Духовное притяжение личности М.С. Щепкина было столь значимым, что справедливо почитать его одним из самых плодотворных творческих и духовных двигателей общества, по отношению к которому уже современники применяли понятие «исторической личности». Он, Михайло Щепкин, рожденный в крепостном состоянии, получив освобождение, стал выдающимся артистом Императорского Малого театра и впоследствии хлопотал о возможности получения русскими артистами звания потомственного Почетного Гражданина, и сам завоевал его наравне с лучшими русскими фамилиями: Бахрушиных и Третьяковых.
Знаменательно, что столетие со дня рождения М.С. Щепкина отмечали в Обществе любителей Российской словесности, где присутствовали и артисты Малого театра. Ведущие профессора Московского университета чествовали память «идеального человека, гениального актера и влиятельного деятеля в литературно-общественной сфере». М.С. Щепкину, единственному из деятелей сценического искусства, воздвигли памятник, что было воспринято обществом как честь, оказанная всему артистическому сообществу. Наступивший XX век вобрал в себя отголоски общественной жизни М.С. Щепкина, впитал и развил творческие традиции великого мастера, его заветы свято чтил, в первую очередь, Малый театр. Благодатная почва взрастила семена, брошенные великим артистом: его творческий метод лег в основу системы К..С. Станиславского, а учение М.С. Щепкина и поныне питает творчество артистов всего мира.
Как показало время, миссия М.С. Щепкина на земле вышла за рамки театра — его судьба, как и судьбы его многочисленных потомков, тесно спаяна с историей России. Историк А.А. Кизеветтер в книге о знаменитом артисте высказал мысль о том, что «вся жизнь Щепкина была отдана театру, но театр не составлял всей его жизни. И от этого его сценическое творчество только выигрывало в своем размахе и своей свежести. (...) Эта-то черта и сделала из Щепкина преобразователя и новатора на избранном им сценическом поприще». Воистину, не только театр заполнял жизнь Михаила Семеновича, семья и друзья были столь же важны для него, сколь и профессия. Дети и внуки М.С. Щепкина первыми поняли значимость наследия артиста для общества и России: раньше других они стали бережно собирать воспоминания современников, письма и документы Щепкина, неоднократно публиковать их. Сказались плоды воспитания Щепкина передавшего им круг своего общения — так мировоззрение и просветительские задачи окружения артиста стали духовным миром обитания его потомков.
Еще при жизни М.С. Щепкина начали издавать главы «Записок», где первые строки написаны рукой А.С. Пушкина. Щепкин писал: «Мои записки будут иметь одно достоинство — истину. (...) Время, этот великий учитель, указал мне необходимость передать людям многое, чему я был свидетелем: оно будет дорисовывать тот век и образ мыслей людей тогдашнего времени». В 1864 г. его сын Николай Михайлович опубликовал первую книгу об отце; его внук М.А. Щепкин в 1914 г. — другую, дополненную новым материалом и первой опубликованной родословной, — тем самым продолжилась традиция, заложенная в их сознание мудрым предком. «Воспоминания» невестки М.С. Щепкина — А.В. Щепкиной (урожденной Станкевич) продолжили добрый фамильный обычай, собрав большой материал о самом артисте, образе жизни семьи, детях, друзьях. И вот новое исследование «Щепкины» — долгая, плодотворная работа праправнука Щепкина, профессора И.А. Бондарского. Огромную помощь исследователю оказали сотрудники Дома-музея М.С. Щепкина под руководством А.В. Кучиной.
Хочется обратить внимание нынешнего поколения на тот факт, что личность рождается в деятельности, в способности на поступок, не типичный для большинства людей своего круга. М.С. Щепкин был единственным Русским, посетившим А.И. Герцена в его «добровольном изгнании». Только М.С. Щепкин не побоялся навестить своего друга И.С.Тургенева, сосланного в Спасское-Лутовиново за некролог на смерть Н.В. Гоголя. Только М.С. Щепкин не побоялся отправиться в Нижний Новгород на встречу с возвращающимся из ссылки опальным Т.Г. Шевченко.
Значимость личности М.С. Щепкина подчеркнул А.И. Герцен: «Пустеет Москва... и патриархальное лицо Щепкина исчезло... а оно было крепко вплетено во все воспоминания нашего московского круга... Его все любили без ума: дамы и студенты, пожилые люди и девочки. Его появление вносило покой, его добродушный упрек останавливал злые споры, его кроткая улыбка любящего старика заставляла улыбаться, его безграничная способность извинять другого, находить облегчающие причины — была школой гуманности.
И притом он был великий артист. Артист по призванию и по труду. Он создал правду на русской сцене, он первый стал нетеатрален на театре, его воспроизведения были без малейшей фразы, без аффектации, без шаржа».
Предлагая читателю новую книгу, мы отдаем дань величию русского артиста, ставшего родоначальником многочисленных потомков, которые внесли огромный вклад в развитие культуры своего отечества.
2010 г.
18.11.2009
Подробнее
В МОСКВЕ ОТКРОЕТСЯ МУЗЕЙ М.С.ЩЕПКИНА
На карте достопримечательностей Москвы сегодня впервые появится Музей великого русского артиста Михаила Щепкина /1788-1863/.
В МОСКВЕ ОТКРОЕТСЯ МУЗЕЙ М.С.ЩЕПКИНА
На карте достопримечательностей Москвы сегодня впервые появится Музей великого русского артиста Михаила Щепкина /1788-1863/. Разместился он отнюдь не в Малом театре, который принято называть «Домом Щепкина», потому что именно на прославленной сцене один из основоположников отечественной актерской школы прослужил более 40 лет. Адрес у нового музея иной: улица Щепкина, 47.
Здесь, по соседству с шумной столичной магистралью - проспектом Мира - и находится старинный деревянный особняк, построенный на рубеже ХVIII-ХIХ веков и чудом уцелевший во время пожара 1812 года. Собранный из отесанных брёвен по методу «сруба без единого гвоздя», он усилиями реставраторов вернул себе первозданный облик. И сейчас выглядит точно так же, как и при своем знаменитом хозяине Михаиле Семеновиче Щепкине, который прожил в этом доме последние четыре года жизни - вплоть до своей кончины в 1863 году.
24 представителя знаменитой семьи соберутся сегодня в московском музее основателя творческой династии. В полном составе приглашен и коллектив Малого театра во главе с художественным руководителем Юрием Соломиным. Педагоги и студенты Щукинского училища тоже будут. Почетным гостям предстоит первым оценить новый мемориал.
В экспозиции музея собрано немало раритетов. В их числе - театральные костюмы Щепкина, личные вещи, портреты. Среди бесценных экспонатов и «Записки актера Михаила Щепкина», тетрадь для которых подарил ему Пушкин.
ИТАР-ТАСС
18 ноября 2009 года
На карте достопримечательностей Москвы сегодня впервые появится Музей великого русского артиста Михаила Щепкина /1788-1863/. Разместился он отнюдь не в Малом театре, который принято называть «Домом Щепкина», потому что именно на прославленной сцене один из основоположников отечественной актерской школы прослужил более 40 лет. Адрес у нового музея иной: улица Щепкина, 47.
Здесь, по соседству с шумной столичной магистралью - проспектом Мира - и находится старинный деревянный особняк, построенный на рубеже ХVIII-ХIХ веков и чудом уцелевший во время пожара 1812 года. Собранный из отесанных брёвен по методу «сруба без единого гвоздя», он усилиями реставраторов вернул себе первозданный облик. И сейчас выглядит точно так же, как и при своем знаменитом хозяине Михаиле Семеновиче Щепкине, который прожил в этом доме последние четыре года жизни - вплоть до своей кончины в 1863 году.
24 представителя знаменитой семьи соберутся сегодня в московском музее основателя творческой династии. В полном составе приглашен и коллектив Малого театра во главе с художественным руководителем Юрием Соломиным. Педагоги и студенты Щукинского училища тоже будут. Почетным гостям предстоит первым оценить новый мемориал.
В экспозиции музея собрано немало раритетов. В их числе - театральные костюмы Щепкина, личные вещи, портреты. Среди бесценных экспонатов и «Записки актера Михаила Щепкина», тетрадь для которых подарил ему Пушкин.
ИТАР-ТАСС
18 ноября 2009 года
17.11.2008
Подробнее
«17 ноября – 220 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина» А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
«17 ноября – 220 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Предуведомление
Настоящая книга о Михаиле Семеновиче Щепкине есть не что иное, как продолжение его собственных записок, напечатанных в 1864 году.
А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Предуведомление
Настоящая книга о Михаиле Семеновиче Щепкине есть не что иное, как продолжение его собственных записок, напечатанных в 1864 году.
«17 ноября – 220 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Предуведомление
Настоящая книга о Михаиле Семеновиче Щепкине есть не что иное, как продолжение его собственных записок, напечатанных в 1864 году. Они прекращены по разным непредвиденным обстоятельствам, и между ними находится довольно значительный пробел, а именно около шестнадцати лет. В этом пробеле заключается лучшая пора жизни человеческой. Но как, к несчастию, трудно в настоящее время припомнить все происходившее с ним тогда, то мы поневоле должны оставить его. Дополним только несколько слов к сказанному в его записках относительно его воспитания, или, лучше сказать, образования. Он учился в курской гимназии, был там первым учеником от начала до конца курса. Так как от природы он одарен был приятным, чистым голосом и приятною наружностью, то гг. учители часто выдвигали его вперед как отличного ученика. Во время посещения гимназии новым попечителем г-ну Щепкину поручено было произнести пред ним речь, сочиненную одним из гг. учителей. Эта речь начиналась такими словами: «Когда провидению угодно излить свои благодеяния на какую-нибудь страну, то оно обыкновенно посылает туда добрых и великодушных начальников...» Г-н Щепкин проговорил эти слова и всю речь с таким одушевлением, что произвел в публике большой эффект. Затем, когда велено было, не помню в каком году, составить новые планы губернии и представить их по начальству, то за недостатком людей, способных к этому делу, назначен был со стороны гимназии помощником г. Щепкин, так как он занимался уже несколько лет черчением планов, находясь у землемера. Вследствие этого распоряжения начальства поручено ему было составить подробный план Курской губернии, и г. Щепкин должен был сидеть над этой скучною работой очень долгое время. По окончании работы он, рассматривая свой труд, нашел на плане одно место порожнее, поэтому, чтобы дополнить его, он сделал знак на этом месте, означавший село, и написал на нем: «село Хорхобоево», и в таком виде представил свой труд по начальству, которое одобрило его работу, и он получил за нее благодарность.
Дальнейшие воспоминания о происходившем из рассказов г. Щепкина делаются тусклыми и представляются в каком-то тумане. Помнится только, что г. Щепкин в молодых летах бывал часто у Богдановича, автора «Душеньки», что Богданович принимал его всегда ласково, давал ему читать из своей библиотеки книги и при возвращении спрашивал нередко содержание их и оставался всегда им доволен. Помнится тоже, что г. Щепкин часто рассказывал о князе Мещерском, которого он видал на домашних спектаклях, но где именно и когда, ничего не могу сказать об этом в настоящее время. Знаю только, что г. Щепкин часто при разговоре о драматическом искусстве сказывал, что он очень многим обязан князю Мещерскому относительно произношения и естественности в игре. Все это помнится теперь, как будто было во сне, и все подернуто каким-то туманом. А потому, прекращая дальнейшие туманные воспоминания о г. Щепкине, приступаю к описанию тех только событий, при которых я был или очевидным свидетелем, или которые при рассказе слишком явственно врезались в моей памяти.
I.
Жизнь и деятельность М. С. Щепкина на сценическом его поприще в провинции
До 1816 года г. Щепкин участвовал только на сцене курского театра, не говоря о домашних спектаклях, бывавших нередко у графа Волькенштейна, в которых он часто отличался. Он начал артистическую свою деятельность, как кажется с 1808 года, сперва без всякого жалованья, а потом, хотя и получал, но такое ничтожное, что и говорить о нем не стоит. Содержателями этого театра были в то время три брата Барсовых: у них были свои костюмы, своя библиотека и валовые оперные ноты, и потому они пользовались особенным правом распорядителей и званием антрепренеров.
Публика города Курска была в это время до того равнодушна к подобным зрелищам, что ее положительно нельзя было считать способною поддерживать такого рода общественные удовольствия; только два или три помещика интересовались этим делом, а потому и оркестр и большая часть артистов были даровые, то есть играли по воле владельцев, так что курский театр скорее мог быть назван барскою забавой, нежели общенародным зрелищем.
Один из содержателей, именно Петр Егорович Барсов, видя, что на курском театре далеко не уедешь, отделился от прочих братьев и отправился в город Харьков, где были в то время два содержателя, или антрепренера; один — немец Иван Федорович Штейн, а другой — поляк Калиновский; первый заботился о балетах и танцах, а второй собственно о драматическом искусстве.
Как скоро г. Барсов приехал туда и начал, по договору с антрепренерами, участвовать в представлениях, тотчас оживился театр: г. Барсов был прекрасный певец, знал хорошо музыку и был в то же время превосходный актер, он вдруг одушевил публику простой и естественной игрой своей.
Заметив тотчас, что на сцене не было ни одного артиста, могущего заменить игру г. Щепкина, он тогда же решился пригласить и его. Когда он передал гг. антрепренерам свое намерение и засвидетельствовал несомненный талант г. Щепкина, то оба антрепренера просили его познакомить их с г. Щепкиным. Вскоре после этого г. Барсов возвратился на короткое время в Курск, где оставались его кой-какие вещи, и привез оттуда самого г. Щепкина, отрекомендовал его гг. Штейну и Калиновскому, и г. Щепкин немедленно принял участие в представлениях.
Публика, бывшая прежде равнодушною к подобным зрелищам, до того вдруг оживилась игрою Щепкина, и вообще представления сделались до того интересными, что почти везде начали толковать о театре, и преимущественно об игре новоприбывшего артиста, и сборы театра значительно увеличились.
Впрочем, об успехах и деятельности г. Щепкина на харьковском театре, к сожалению, сохранилось очень мало сведений. Если что осталось известным, то это из рассказов самого г. Щепкина; так, например, г. Штейн был очень хорошим учителем фехтовального искусства и танцев; он учил тому и другому с необыкновенным успехом; приобрел уроками огромные суммы, имел свой собственный большой дом в городе Харькове, и, кроме того, оставался у него большой капитал. Но он имел необыкновенную страсть к балетам и тратил на них большие суммы. А так как публика оставалась постоянно равнодушною к этому искусству, то он для поддержания его стал ревностно заботиться и о драматической труппе и вообще о представлениях.
Само собою разумеется, что он радовался успехам г. Щепкина не менее прочих. Заметив, что он почти одинаково способен был и к комическим и к драматическим ролям, он заключил, что он может быть также пригоден и к балету.
Он приготовил в это время балет под названием «Осада и взятие какой-то крепости». Для этого требовалось много действующих лиц, а потому он пригласил к участию и г. Щепкина. «Вы ни о чем не беспокойтесь, — говорил он, — только стойте на стене и отбивайте удары, которые будут наносить осаждающие. Я сам буду стоять на лестнице против вас и нападать на вас, а вы отражайте только мои удары. Вот так, — и показал при этом, как надобно отражать удары. — А когда надобно будет взойти на стену, я тогда легко буду выбить у вас из рук оружие. Вы, однако, старайтесь держать его крепко и не поддаваться: оно само будет выпадать из рук». Г. Штейн так твердо убежден был в своем фехтовальном искусстве, что нисколько не сомневался исполнить все это на самом деле.
На репетиции, действительно, это хорошо .сошло с рук, но во время представления вышло совсем иначе. Как г. Штейн ни силился выбить оружие у г. Щепкина, тот не уступал, а между тем по ходу пьесы он должен был уже взойти на стену. Тогда Штейн с досадой сказал тихо: «Бросайте вашу саблю». — «Как можно, — возразил Щепкин, — вы сами говорили, чтоб я не поддавался».— «Все равно, — сказал с досадой г. Штейн, — я вас будет обезоружить и наказать». — «А я столкну лестницу, где вы стоите, мне легко это сделать. Вот видите ли?» — и в самом деле показал, что ему легко это выполнить. Г. Штейн молча начинает с бешенством наносить удары, чтоб обезоружить г. Щепкина, ничто не берет. Наконец в других местах вскочили на стену, водрузили знамя и оттеснили Щепкина. После этого г. Штейн несколько дней с досады не говорил ни слова с Щепкиным и уже более никогда не приглашал его участвовать в балете.
Неизвестно в точности, когда именно и где увидел в первый раз г. Щепкина на сцене бывший военный губернатор города Полтавы, он же был и генерал-губернатор Полтавской и Харьковской губерний, князь Репнин. Он, разумеется, тотчас пришел в восторг от игры г. Щепкина и других артистов, и весь спектакль чрезвычайно понравился как самому князю, так и окружавшим его лицам. Они тогда же начали толковать, нельзя ли как-нибудь переманить лучших артистов из г. Харькова в Полтаву? Князь со своей стороны стал поддерживать их желание, обещая свое покровительство гг. артистам во всех нуждах. В то время князь Репнин пользовался большою властью и особенным уважением как государственный сановник.
Таким образом, некоторые из влиятельных лиц стали предлагать гг. Барсову, Налетову, Медведеву и другим артистам разные удобства и выгоды в г. Полтаве в сравнении с Харьковом; обещали им покровительство князя, удостоверяли, что все ярмарки будут находиться в полном распоряжении гг. артистов относительно зрелищ как в полтавском, так и в харьковском театре.
Разумеется, артисты, слыша такие лестные предложения и обещания, легко согласились на их желание. Но когда г. Щепкину сделано было то же предложение, он отвечал, что он с удовольствием готов бы исполнить их желание, но он от себя не зависит, потому что принадлежит, по несчастному стечению обстоятельств, к помещичьей власти. Они возразили на это, что такое препятствие легко можно устранить, вас могут откупить на волю, но Щепкин возразил, что он человек семейный и один без семейства не пожелает свободы.
Тогда представлено было об этом на рассмотрение князю Репнину, который сказал, что, кажется, не трудно будет собрать чрез пожертвования необходимую для выкупа сумму, и тогда же написал к опекуну имения несовершеннолетних наследников, которым принадлежало семейство Щепкина, прося уведомить, какую сумму он назначает на то, чтоб освободить г. Щепкина с семейством на волю. И опекун назначил восемь тысяч рублей.
Этот ответ опекуна получен был князем, кажется, в городе Ромнах во время Ильинской ярмарки. Как скоро сделалась известна требуемая сумма за освобождение г. Щепкина с семейством, то дворянство Полтавской губернии и некоторые из лиц других сословий в продолжение трех или четырех дней действительно собрали эту сумму при посредстве и содействии двоюродного брата князя Репнина, князя Волконского, и бывшего правителя Канцелярии его сиятельства г. Бантыш-Каменского, и таким образом началось дело об освобождении г. Щепкина с семейством.
Между тем труппа г. Харькова разделилась на две половины: те из гг. артистов, которые должны были участвовать и в драматических представлениях и в балетах, остались в г. Харькове, а другая половина, то есть лучшая часть артистов, переселилась из г. Харькова в г. Полтаву, куда переселилось потом и семейство г. Щепкина. Это было в 1818 году.
С прибытием труппы в г. Полтаву, как скоро начались представления, город заметно оживился, начались разговоры об артистах и спектаклях, и почти везде стали толковать о театре. От князя Репнина дана была полная свобода гг. артистам в управлении, как они сами признают более удобным. Назначены были три лица, которые должны были составлять нечто вроде дирекции, а именно: режиссер г. Барсов и к нему два помощника — г. Щепкин и г. Городенский. Прочие артисты с удовольствием согласились подчиниться их распоряжениям.
Прежде всего сделана была смета насчет жалованья, согласная с доходами театра. Признано было необходимым выдавать каждому из артистов по 1500 рублей в год, исключая одного Петра Егоровича Барсова, которому назначено было 4 тысячи руб., потому что все почти костюмы, вся театральная библиотека и все валовые оперные ноты принадлежали ему.
Для управления же вообще делами театра или для сношений гг. артистов как с князем Репниным, так и с начальством вообще назначен был со стороны князя главным директором Иван Петрович Котляревский, автор опер «Наталка-Полтавка», «Москаль-чаривник» и переводчик «Энеиды» на малороссийский язык в комическом роде.
Иван Петрович во все продолжение существования труппы в г. Полтаве аккуратно присутствовал на всех почти репетициях и на всех спектаклях. Он действительно много помогал артистам, особенно в домашнем устройстве. При его содействии даны были многим из артистов казенные очень удобные квартиры в большом здании, находившемся близ театра (это здание занято теперь почтамтом). Кроме того, он много помогал и там, где дело касалось сценических представлений. Как скоро надобно было переделать или изменить какое-нибудь место в пьесе, он тотчас придумывал новые разговоры или выражения, которые вполне заменяли те неудобные места, особенно в стихах: он очень хорошо владел версификацией.
Сначала дела театра шли довольно удачно, доходы театра, при помощи ярмарок, значительно превышали расходы, но между тем прибавки к жалованью положительно невозможно было сделать, потому что много было мелочных расходов на содержание сторожей, гардеробмейстера, на разъезды по ярмаркам и проч. Ожидали все лучшего.
В это время на полтавской сцене признавались лучшими артистами г. Павлов, драматический артист, и Иван Федорович Угаров, комический, необыкновенный талант; неоспоримо оба превосходные артисты, но по честолюбивому характеру и самолюбию делались почти невыносимы, и потому вскоре г. Павлов оставил сцену, а за ним потом и г. Угаров (1). Но кроме них были и другие не менее талантливые артисты, как, например, г. Щепкин, г. Барсов, Налетов, Медведев, Климов, Городенский и проч. А из актрис первое место занимала, бесспорно, Татьяна Игнатьевна Прежен-ковская, за которою немедленно начал ухаживать г. директор Иван Петрович Котляревский; кроме сценического таланта она была вообще грациозна, приятна в обращении и привлекательна, одним словом, премилая особа. Несмотря на то, что у ней был муж, Иван Петрович нисколько не затруднился ухаживать за ней; это был человек, как видно по всему, с большим вкусом.
(1) В доказательство непомерного самолюбия и заносчивости этих артистов можно привести, что, когда г. Павлов хотел дебютировать на московском театре в роли Мейнау из комедии «Ненависть к людям и раскаяние» и во время репетиции стал употреблять обыкновенный естественный разговор, которым он действительно вполне обладал в высшей степени, то г. директор заметил ему, что простой разговор на сцене неупотребителен: тут требуется непременно декламация. Г. Павлов тотчас оскорбился и, не умея скрыть волнения, тут же сказал: «Ваше превосходительство! Чтоб судить об искусстве, для этого недостаточно генеральского чина». Разумеется, после этих слов он не был уже допущен и к дебюту. А г. Угаров, как скоро кто делал замечание об его игре не вполне одобрительно, тотчас употреблял любимую свою поговорку: «Ну куда тебе со Христом обедать? Апостолы глаза выколют». Эти слова казались ему так остроумны, что он и кстати и некстати всегда употреблял их. (Примеч. А. С. Щепкина.)
Кроме Преженковской были тоже очень недурны г-жаМ. И. Сорокина, г-жа Медведева с мужем, который был парикмахером при театре и в свое время считался отличным художником по этой части; потом две певицы — г-жа Быстрова и Постникова — и другие.
Сначала по новости публика очень интересовалась спектаклями, и сборы были порядочные; но потом начала понемногу охладевать, и, чтоб одушевить ее, потребовались новые пьесы, с особенною обстановкой, костюмами и декорацией, как, например, оперы: «Водовоз», «Черногорский замок», «Чертова мельница», «Русалка», а потом еще более начали усиливать репертуар: поставлена была трагедия «Эдип в Афинах», которая сошла довольно недурно и недурно была обставлена. Она дала при первом представлении с лишком 500 рублей, но потом публика и к ней охладела.
Во все продолжение существования полтавского театра г. Щепкин участвовал во всех без исключения представлениях: положительно ни один спектакль не проходил без его участия. Лучшими ролями у него считались почти все, где он участвовал, потому что он каждую роль одушевлял и оживлял игрой своей — и притом всегда был верен. Но особенно выдавались те пьесы, которые существовали на сцене единственно его игрою; так, например, опера «Мнимый невидимка» приводила всегда в восторг публику. В ней Щепкин играл содержателя гостиницы, который ревновал свою жену ко всем без исключения мужчинам. Однажды при разговоре он высказал желание подстеречь ее с кем-нибудь незаметно; тут знакомые его приятели сказали, что здесь есть какой-то алхимик, который может делать людей невидимыми по их произволу. Ревнивец тотчас упросил, чтоб пригласили его и познакомили их, и по прибытии обратился к нему с просьбой, чтоб он научил его, как сделаться невидимкой. Тот отвечал, что это очень легко: стоит только произнести два раза слово «Мер-лотти!» — и он сделается тотчас невидимым, а когда нужно сделаться видимым, то надо дважды произнести слово «Беркулотти». Весь интерес пьесы заключался в том, что, когда этот ревнивец представлял собою невидимку и подходил к разговаривающим так близко, что некоторые из них, отмахиваясь будто от мух, давали ему оплеуху, он схватывал себя за щеку, но в то же время показывал на лице своем удовольствие, что его никто не видит. Однажды, когда ему нужно было сделаться видимым, он позабыл слово, которое должно произнести; как ни старался припомнить, все было тщетно, тогда он начал страдать и мучиться, что теперь он пропащий человек, мертвый среди живущих. Отчаяние его так живо представлено было, что оно невольно казалось безнадежным. Наконец его вывел из отчаянного положения дворник его, который, войдя, сказал: «Хозяин! Приехал новый постоялец! Спрашивает особую комнату». — «Да разве ты видишь меня?» — спросил с удивлением хозяин. «Я не слепой», — отвечал дворник. «А ну, ущипни меня», — и сам отбежал в сторону. Но работник без церемонии подошел к нему и ущипнул так, что тот вскрикнул. Тут, разумеется, объяснили ему, что над ним пошутили, чтоб вылечить его от ревности. Это была самая трудная и тяжелая роль, по сознанию самого г. Щепкина.
Другая пьеса, державшаяся тоже единственно игрою Щепкина, была комедия «Подложный клад», где он играл роль Подслухина, страшного скрягу, но, впрочем, богатого человека. Услыша однажды, что управитель и лакей соседнего дома, назначенного в продажу, говорили между собой, что в этом доме в кладовой заделана в стене шкатулка, в которой хранится до полумиллиона денег, спрятанных отцом настоящего владельца, тотчас Подслухин начинает торговать дом, покупает его за большую сумму и бежит в кладовую; но за ним следом бежит и слуга, который говорит, что ему известно тоже, где спрятаны деньги, а потому, не поделившись с ним, он не позволит их унести. Подслухин злится до бешенства, но ничего не может сделать: бегут вместе в кладовую, достают шкатулку, и каждый хочет вырвать ее друг у друга. Наконец отпирают, схватывают оба, что там находится, но в шкатулке ничего не было, кроме свернутого листа бумаги. Подслухин остолбенел от изумления, но слуга сказал, что, верно, в этой бумаге написано, где хранится сокровище. Подслухин начинает читать прерывающимся голосом: «Любезный сын! Огромное сокровище, которое я завещаю тебе... заключается... заключается втом, чтоб уметь без него обойтись». Подслухин чуть не упал в обморок, прочтя это. Но его вывел из затруднения продавец дома, бывший хозяин, обещая возвратить ему все его деньги, если только он согласится на брак с ним своей дочери. Эту пьесу с большим успехом играл г. Щепкин и на московской сцене, и, вероятно, она долго продержалась бы, если бы не появился на сцене «Скупой», соч. Мольера, и роль Подслухина была вытеснена ролью Гарпагона.
Впрочем, репертуар полтавского театра был довольно обширен, судя по провинции. Из комедий часто давались: «Богатонов», «Полубарские затеи», «Роман на большой дороге», «Притворная неверность», «Воздушные замки», «Марфа и Угар», «Бот, или Английский купец», «Школа злословия», драма «Зоа», «Рекрутский набор», «Семейство Старичковых», «Ненависть к людям и раскаяние», «Уездный городок», «Железная маска», «Неслыханное диво, или Честный секретарь», «Ябеда», «Недоросль», «Хвастун», «Чудаки», «Своя семья», «Подложный клад» и проч. А из опер: «Мнимый невидимка», «Жидовская корчма», «Ломоносов», «Новые оборотни, или Спорь до слез, а об заклад не бейся», «Козак-стихотворец», «Наталка-Полтавка», «Москаль-чаривник», «Любовная почта», «Пурсоньяк», «Мельник». Потом поставлены были новые оперы: «Водовоз», «Севильский цирюльник», «Деревенские певицы», «Чертова мельница», «Русалка» и многие другие, которые теперь трудно и припомнить.
Несмотря на обширность этого репертуара, большая часть пьес представлена была превосходно и вполне удовлетворительно. Это, кажется, может служить лучшим доказательством того, что театр в таком городе, как Полтава, просуществовал почти пять лет сряду. Некоторые пьесы были обставлены и сыграны лучше, нежели на московской сцене, как, например, опера «Ломоносов», а в комедии «Пурсоньяк» (не помню точного названия пьесы, это была переделанная князем Шаховским из мольеровских комедий) г. Сосницкий, прославившийся в этой комедии, был далеко ниже в сравнении с Налетовым.
Но особенно отличался почти во всех представлениях на сцене полтавского театра г. Щепкин. Кроме живости, естественности и верности представляемых лиц у него проявлялась какая-то особенная типичность, которая невольно давала вам чувствовать, что вы как будто бы видели в самом деле представляемое лицо. Например, в опере «Жидовская корчма» г. Щепкин играл жида, содержателя корчмы. Так как этот человек имел уже хорошее и обеспеченное состояние и жил довольно богато, то, разумеется, г. Щепкин держал себя в этой роли довольно прилично. Одет он был как обыкновенно человек зажиточный и держал себя почти непринужденно, но в таком виде он чрезвычайно походил на полтавского городского голову еврея Зеленского. Когда он был на сцене в этой роли, то многие из публики, особенно из партера и райка, обыкновенно говорили между собой: «Смотрите, смотрите! Это Абрам Моисеевич! Это точно он!», «Да, он самый и есть»,— говорили другие. Когда дошли разговоры эти до еврея Абрама Моисеевича, ему показалось это обидно, хотя г. Щепкин вовсе не имел намерения копировать его в этой роли; а так само собою вышло сходство. Но вскоре после этого являются в театр евреи, близкие к Абраму Моисеевичу люди, и предлагают дирекции платить каждогодно в театр по две тысячи рублей, с тем, чтоб опера «Жидовская корчма» была исключена из репертуара. Гг. артисты все охотно согласились исключить ее и тогда же уведомили их, что они готовы с удовольствием исполнить их желание; кажется, они тогда же получили за полгода и деньги.
Чрез несколько времени князь Репнин, заметив, что «Жидовская корчма» давно не играна, спросил: «Отчего это?» Когда ему объяснили причину, то он сказал: «Это вздор, велите деньги возвратить, а оперу непременно ставить как можно чаще, и всякий раз, когда она будет назначена, посылать г. Зеленскому билет в ложу и просить пожаловать». Разумеется, приказание князя было в точности выполнено: Абрам Моисеевич подчинился безусловно распоряжению князя, и каждый раз, когда ему приносили билет в ложу, он платил деньги и приезжал с семейством своим в театр и оставался до конца представления. Подобные распоряжения и вмешательство князя в дела, касающиеся, собственно, самих артистов, не только не поддерживали прочности театра, но, напротив, скорее, тормозили успехи артистов. Кроме этого, сборы очень часто бывали до того малы, а особливо летом, что артисты непременно отменили бы представления; но в это время часто являлся какой-нибудь чиновник с уведомлением, что его сиятельство будет присутствовать при представлении, — и в самом деле, вслед за тем князь шествовал в театр со всем штабом, то есть со всеми почти чиновниками канцелярии, адъютантами, советниками губернского правления, губернатором, вице-губернатором и так далее. Они обыкновенно занимали несколько рядов кресел, и уж тут, хоть плачь, да играй, начиналось представление, а сбору всего было рублей десять или пятнадцать (1). Разумеется, подобные посещения зрелищ нисколько не могли помочь артистам и улучшить состояние театральных дел.
(1) Но я говорю за достоверное, потому что сам был несколько раз свидетелем подобных торжественных посещений» спектаклей его сиятельством. (Примеч. А. С, Щепкина.)
Все покровительство его сиятельства заключалось в том, что артистам выдавались казенные подорожные, которые избавляли их от излишних трат при переездах, и даже отправлялся иногда с ними чиновник полиции, чтоб не было где задержки и они не опоздали к сроку.
Помнится, как-то г. Щепкину нельзя было вместе с прочими выехать, и ему выдана была особая подорожная, с которой он и поспешил, чтоб приехать к сроку. На одной станции лошадей было только одна тройка, которую и следовало запрячь. Но содержатель станции, подойдя к писарю, мальчику лет двенадцати, сказал вполголоса: «Може б вин и пидождав... погляды, хто вин такий?» Писарь, развернув подорожную, стал читать: «Актеру полтавского театра Щепкину...» — «Не можно, военный, — подхватил содержатель, — швыдче запрягайте! швыдче! швыдче!..» И в самом деле, не успел г. Щепкин и повернуться, как уже тройка подкатила, и он быстро умчался далее и, разумеется, не опоздал к сроку.
Между тем дела всех почти артистов постепенно шли хуже и хуже, особенно в денежном отношении, они терпели большие неприятности и крепко бедствовали. К счастию, г. Щепкин по характеру своему был чрезвычайно общителен, его любили без исключения все. На ярмарках, разумеется, жили каждый на свой счет, надо было нанимать и квартиру и платить за стол; но его избавляли от этих трат купцы, которым он особенно нравился за свои веселые рассказы и свой веселый характер; в Кременчуге на ярмарке он постоянно жил в квартире купца Ивана Григорьевича N, фамилии не помню, и пользовался почти всем его содержанием.
Однажды, только что он прибыл в город, как явился тотчас на почтовый двор Иван Григорьевич и сказал: «Ну, Михаила Семенович, ступай прямо ко мне, я только на минуту сбегаю в лавку и тотчас приду», да и забыл сказать ему, что переменил квартиру. Г. Щепкин отправился прямо в знакомый ему дом, входит в залу, нет никого; он вошел в другую комнату, где был диван, а на нем лежали халат и колпак. Г. Щепкин, притворя дверь в залу, тотчас снял сюртук, надел халат и колпак и расположился преспокойно на диване и уже начал засыпать, как услышал, что в зале кто-то подошел к двери его комнаты и заглядывает в щель.
Г. Щепкин тотчас проснулся и стал наблюдать. Чрез минуту дверь отворилась, и вошел какой-то незнакомец. «Что вам угодно?»— спросил г. Щепкин. «Я хочу знать, что вам здесь угодно? Это моя квартира, я живу здесь уже полгода». — «Как же так? Ведь здесь живет Иван Григорьевич N?» — «Никакого Ивана Григорьевича я не знаю. Здесь я хозяин». — «В таком случае извините меня, — говорил г. Щепкин. — Это произошло по ошибке»,— и начал тотчас надевать свой сюртук, объясняя, что прежде всегда занимал эту квартиру его знакомый купец, «а я всегда у него останавливался». Но хозяин, улыбаясь, сказал: «Это нишево, ни-шево! Это бывает». Он был немец. В это время прибежал и сам Иван Григорьевич и стал тоже извиняться перед хозяином. Немец еще более развеселился: «Не беспокойтесь, господа. Это нишево, право, нишево не значит».
В другой раз произошло недоразумение в г. Ромнах на Ильинской ярмарке. Там особенно был с ним дружен купец Василий Никитич Заикин, который \\\'внутри своей лавки устроил себе небольшую каморку, где стоял диван и где он спал по обыкновению. Он отдал во владение эту каморку г. Щепкину, а сам пристроился в другом месте. Однажды г. Щепкин поутру, просыпаясь, слышит крупный разговор. Это несколько купцов пришли торговать оптом большое количество партий сукна. Один из них подошел к каморке и, увидя лежащим г. Щепкина, счел его хозяином и тотчас же обратился к нему со словами: «Сделайте милость, уступите что-нибудь, мы забираем много товару, надо же сделать уступку». Г. Щепкин отвечал: «Право, я не могу ничего сделать. Заикину дана полная доверенность, как же я стану вмешиваться теперь в его дела?» Тут Заикин, показывая вид, как будто это и в самом деле хозяин, сказал: «Уж так и быть, господа, последнее слово говорю: по восемнадцати копеек с рубля сбавлю, а больше не могу — и толковать не о чем». Купцы тотчас согласились на эту уступку, и торг был кончен при помощи мнимого хозяина.
Однажды г. Щепкин уронил письмо, не заметив этого, а Заикин поднял его и, думая, что это любовная записка, прочел его секретно, но оказалось, что письмо было от жены г. Щепкина, которая упрекала его, что он оставил их всех без денег. Заикин сильно обиделся такой скрытностию г. Щепкина. Он пошел немедленно по другим лавкам знакомых и, показывая письмо г. Щепкина, сказал, что надобно скорей собрать денег, чтобы доставить сколько-нибудь; тотчас собрано было около ста рублей. Заикин, получа деньги, пришел к г. Щепкину и стал упрекать его в недоверии ко всем знакомым и в скрытности, причем возвратил и потерянное письмо. Г. Щепкин в оправдание сказал: «Не ходить же мне в самом деле просить милостыню». Но Заикин, подавая ему собранные деньги, заставил его тотчас же идти на почту и отправить в Полтаву деньги, а чтоб он не позабыл этого, вместе с ним и сам пошел на почту, и таким образом деньги были отправлены.
После этого Заикин, когда уже г. Щепкин переселился в Тулу, а семейство оставалось в Полтаве, почти всякий раз при разъездах по ярмаркам заезжал в Полтаву и, посетив семейство г. Щепкина, спрашивал тотчас: «Есть у вас деньги»? — «Есть».— «Сколько?» — «Столько-то». — «Этого мало, — присовокуплял он,— пожалуй г. Щепкин легко забудет выслать, и у вас не хватит. Возьмите-ка лучше у.меня рублей тридцать, а я с ним сочтусь». Таким образом г. Щепкин, несмотря на затруднительное свое положение в денежных делах, очень легко выпутывался из этих затруднений.
В городе Харькове был богатый купец, именно г. Мухин, который покупал всегда на Нижегородской ярмарке огромное количество цибиков чаю, которым продовольствовалась почти вся Малороссия. Он, по знакомству и по родству с г. Щепкиным, выбирал всегда для него более увесистый цибик, за который брал с него почти ту же сумму, по которой сам покупал, и таким образом г. Щепкин приобретал по 1 руб. 20 к. фунт такого чая, который обыкновенно продавался везде по два рубля. Некоторую часть этого чая г. Щепкин оставлял для себя, а остальной уступал по своей же цене товарищам своим артистам — и все, разумеется, с радостью тотчас разбирали его.
Кроме купечества, помогавшего г. Щепкину, и отец его оказывал ему большую помощь. Он был управляющим в имении богатого помещика г. Оболенского в селе Горошине на реке Суде, получал 1500 рублей в год жалованья и очень достаточное количество провизии, которою он и делился с семейством, так что он много помогал семейству. А потом управлял в имении графа Кочубея в Демидовке с таким же жалованьем и весьма достаточным количеством провизии. Вообще надо сказать, что г. Щепкин во время пребывания своего в Полтаве, несмотря на крайне неудовлетворительное жалованье и трудные обстоятельства, мало терпел нужды и жил довольно недурно.
А между тем дела театра приходили постепенно в упадок, так что, несмотря на всевозможные сокращения и экономию, едва-едва сводили концы с концами. Если рассчитать театральный приход и расход, тотчас можно заметить значительный перевес расхода над приходом.
При всевозможной экономии необходимо было уплатить: жалованье артистам четырнадцати человекам по 1500 руб. — это выйдет 20 тысяч, режиссеру Барсову 4 тысячи — это составит 24 тысячи, музыкантам тысяч 5, а с капельмейстерами, вероятно, больше, это выйдет более 28 тысяч рублей. А потом надобно взять в расчет деньги на разъезды, печатание афиш, освещение, костюмы, декорации, сторожам, постановку новых опер и других пьес; как ни вертитесь, а 35 тысяч окажется слишком маловато. А приход составляли только четыре ярмарки, первая была в Кременчуге, кажется, Троицкая, куда отправлялась труппа после светлого праздника. По возвращении оттуда готовились немедленно на Ильинскую ярмарку в г. Ромны, третья ярмарка была Успенская в г. Полтаве, четвертая Крещенская в г. Харькове, туда отправлялись перед праздником рождества Христова. Однажды вместо Харькова отправлялась труппа в г. Киев на контракты. Может, и еще куда отправлялась, но теперь трудно запомнить. Вот все главные доходы. Теперь, если считать по преувеличенной цене, что каждая ярмарка даст за вычетом расходов по шести тысяч, то всего выйдет с небольшим 25 тысяч, все же остальные деньги должен дать один город Полтава, а он положительно не в состоянии был сделать этого. Таким образом, несмотря на всевозможные сокращения, дела театра постепенно шли, очевидно, к упадку, и это продолжалось до конца 1821 года.
В этом году был проездом в г. Полтаве чиновник особых поручений бывшего г. московского военного генерал-губернатора, князя Д. В. Голицына, по фамилии, кажется, г. Головин, но точно не знаю; он заведовал делами московских театров. Дирекция театра зависела тогда от военного генерал-губернатора и сносилась обыкновенно с князем Голицыным чрез этого чиновника. Разумеется, он был в театре, видел на сцене г. Щепкина и тотчас же прельстился игрою его. На другой день он пригласил его к себе на квартиру, принял чрезвычайно ласково и затем, посадив, стал передавать ему очень серьезным тоном: «Я вам скажу со всею искренностью, г. Щепкин, уезжайте вы отсюда как можно скорее: медлить долее вам нет совершенно никакой причины. У вас нет здесь вовсе никакой будущности. Разумеется, на вас будут охотно ездить, пока у вас хватит сил, а затем, когда вам нужна будет самим поддержка, вас оставят все, как вовсе ненужного и бесполезного человека, и вы сильно пострадаете. Между тем, если вы приедете в Москву, я вам обещаю, по совести, что вас примут с большим удовольствием, без всякого затруднения, и оценят ваши дарования вполне, и вы раскаиваться не будете».
После этих речей и советов г. Щепкин крепко призадумался. Он сам видел, что дела при театре идут день ото дня все хуже, а кончатся, разумеется, и вовсе нехорошо. По всей вероятности, он объяснял положение свое и товарищам своим, но, разумеется, никто не мог ничего предвидеть и посоветовать в этом деле, и вследствие этой причины и глубокой таинственности, окружавшей его, он не мог прямо и открыто действовать, главное, потому, что дело об освобождении его с семейством находилось в совершенной неизвестности; канцелярская тайна соблюдалась так тщательно, что никто решительно не мог сказать что-либо верное об этом деле: все было шито и крыто. Предоставлялся полный произвол главному действующему лицу, князю: как он заблагорассудит, так тому и быть.
В таком положении оставалось дело до тех пор, пока произошла катастрофа в полтавском театре и спектакли прекратились. Эта катастрофа началась с того,, что однажды, в конце, кажется, 1821 г., во время репетиции, г-жа Преженковская, подойдя к режиссеру г. Барсову, сказала ему и прочим артистам, присутствовавшим тогда, что она с величайшим удовольствием готова продолжать участие свое в спектаклях полтавского театра, но денежные обстоятельства ее в таком жалком положении, что жалованья ей едва на костюмы достает, а живет она чуть не по-нищенски, и потому, если согласны платить ей по четыре тысячи рублей в год, она с большою охотой будет участвовать, а иначе она должна искать места у других антрепренеров.
Тут многие из артистов объяснили, что они вполне разделяют мнение г-жи Преженковской, но что и для них также необходимо получать по четыре тысячи: они страдают от недостатка средств к жизни не ме
А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Предуведомление
Настоящая книга о Михаиле Семеновиче Щепкине есть не что иное, как продолжение его собственных записок, напечатанных в 1864 году. Они прекращены по разным непредвиденным обстоятельствам, и между ними находится довольно значительный пробел, а именно около шестнадцати лет. В этом пробеле заключается лучшая пора жизни человеческой. Но как, к несчастию, трудно в настоящее время припомнить все происходившее с ним тогда, то мы поневоле должны оставить его. Дополним только несколько слов к сказанному в его записках относительно его воспитания, или, лучше сказать, образования. Он учился в курской гимназии, был там первым учеником от начала до конца курса. Так как от природы он одарен был приятным, чистым голосом и приятною наружностью, то гг. учители часто выдвигали его вперед как отличного ученика. Во время посещения гимназии новым попечителем г-ну Щепкину поручено было произнести пред ним речь, сочиненную одним из гг. учителей. Эта речь начиналась такими словами: «Когда провидению угодно излить свои благодеяния на какую-нибудь страну, то оно обыкновенно посылает туда добрых и великодушных начальников...» Г-н Щепкин проговорил эти слова и всю речь с таким одушевлением, что произвел в публике большой эффект. Затем, когда велено было, не помню в каком году, составить новые планы губернии и представить их по начальству, то за недостатком людей, способных к этому делу, назначен был со стороны гимназии помощником г. Щепкин, так как он занимался уже несколько лет черчением планов, находясь у землемера. Вследствие этого распоряжения начальства поручено ему было составить подробный план Курской губернии, и г. Щепкин должен был сидеть над этой скучною работой очень долгое время. По окончании работы он, рассматривая свой труд, нашел на плане одно место порожнее, поэтому, чтобы дополнить его, он сделал знак на этом месте, означавший село, и написал на нем: «село Хорхобоево», и в таком виде представил свой труд по начальству, которое одобрило его работу, и он получил за нее благодарность.
Дальнейшие воспоминания о происходившем из рассказов г. Щепкина делаются тусклыми и представляются в каком-то тумане. Помнится только, что г. Щепкин в молодых летах бывал часто у Богдановича, автора «Душеньки», что Богданович принимал его всегда ласково, давал ему читать из своей библиотеки книги и при возвращении спрашивал нередко содержание их и оставался всегда им доволен. Помнится тоже, что г. Щепкин часто рассказывал о князе Мещерском, которого он видал на домашних спектаклях, но где именно и когда, ничего не могу сказать об этом в настоящее время. Знаю только, что г. Щепкин часто при разговоре о драматическом искусстве сказывал, что он очень многим обязан князю Мещерскому относительно произношения и естественности в игре. Все это помнится теперь, как будто было во сне, и все подернуто каким-то туманом. А потому, прекращая дальнейшие туманные воспоминания о г. Щепкине, приступаю к описанию тех только событий, при которых я был или очевидным свидетелем, или которые при рассказе слишком явственно врезались в моей памяти.
I.
Жизнь и деятельность М. С. Щепкина на сценическом его поприще в провинции
До 1816 года г. Щепкин участвовал только на сцене курского театра, не говоря о домашних спектаклях, бывавших нередко у графа Волькенштейна, в которых он часто отличался. Он начал артистическую свою деятельность, как кажется с 1808 года, сперва без всякого жалованья, а потом, хотя и получал, но такое ничтожное, что и говорить о нем не стоит. Содержателями этого театра были в то время три брата Барсовых: у них были свои костюмы, своя библиотека и валовые оперные ноты, и потому они пользовались особенным правом распорядителей и званием антрепренеров.
Публика города Курска была в это время до того равнодушна к подобным зрелищам, что ее положительно нельзя было считать способною поддерживать такого рода общественные удовольствия; только два или три помещика интересовались этим делом, а потому и оркестр и большая часть артистов были даровые, то есть играли по воле владельцев, так что курский театр скорее мог быть назван барскою забавой, нежели общенародным зрелищем.
Один из содержателей, именно Петр Егорович Барсов, видя, что на курском театре далеко не уедешь, отделился от прочих братьев и отправился в город Харьков, где были в то время два содержателя, или антрепренера; один — немец Иван Федорович Штейн, а другой — поляк Калиновский; первый заботился о балетах и танцах, а второй собственно о драматическом искусстве.
Как скоро г. Барсов приехал туда и начал, по договору с антрепренерами, участвовать в представлениях, тотчас оживился театр: г. Барсов был прекрасный певец, знал хорошо музыку и был в то же время превосходный актер, он вдруг одушевил публику простой и естественной игрой своей.
Заметив тотчас, что на сцене не было ни одного артиста, могущего заменить игру г. Щепкина, он тогда же решился пригласить и его. Когда он передал гг. антрепренерам свое намерение и засвидетельствовал несомненный талант г. Щепкина, то оба антрепренера просили его познакомить их с г. Щепкиным. Вскоре после этого г. Барсов возвратился на короткое время в Курск, где оставались его кой-какие вещи, и привез оттуда самого г. Щепкина, отрекомендовал его гг. Штейну и Калиновскому, и г. Щепкин немедленно принял участие в представлениях.
Публика, бывшая прежде равнодушною к подобным зрелищам, до того вдруг оживилась игрою Щепкина, и вообще представления сделались до того интересными, что почти везде начали толковать о театре, и преимущественно об игре новоприбывшего артиста, и сборы театра значительно увеличились.
Впрочем, об успехах и деятельности г. Щепкина на харьковском театре, к сожалению, сохранилось очень мало сведений. Если что осталось известным, то это из рассказов самого г. Щепкина; так, например, г. Штейн был очень хорошим учителем фехтовального искусства и танцев; он учил тому и другому с необыкновенным успехом; приобрел уроками огромные суммы, имел свой собственный большой дом в городе Харькове, и, кроме того, оставался у него большой капитал. Но он имел необыкновенную страсть к балетам и тратил на них большие суммы. А так как публика оставалась постоянно равнодушною к этому искусству, то он для поддержания его стал ревностно заботиться и о драматической труппе и вообще о представлениях.
Само собою разумеется, что он радовался успехам г. Щепкина не менее прочих. Заметив, что он почти одинаково способен был и к комическим и к драматическим ролям, он заключил, что он может быть также пригоден и к балету.
Он приготовил в это время балет под названием «Осада и взятие какой-то крепости». Для этого требовалось много действующих лиц, а потому он пригласил к участию и г. Щепкина. «Вы ни о чем не беспокойтесь, — говорил он, — только стойте на стене и отбивайте удары, которые будут наносить осаждающие. Я сам буду стоять на лестнице против вас и нападать на вас, а вы отражайте только мои удары. Вот так, — и показал при этом, как надобно отражать удары. — А когда надобно будет взойти на стену, я тогда легко буду выбить у вас из рук оружие. Вы, однако, старайтесь держать его крепко и не поддаваться: оно само будет выпадать из рук». Г. Штейн так твердо убежден был в своем фехтовальном искусстве, что нисколько не сомневался исполнить все это на самом деле.
На репетиции, действительно, это хорошо .сошло с рук, но во время представления вышло совсем иначе. Как г. Штейн ни силился выбить оружие у г. Щепкина, тот не уступал, а между тем по ходу пьесы он должен был уже взойти на стену. Тогда Штейн с досадой сказал тихо: «Бросайте вашу саблю». — «Как можно, — возразил Щепкин, — вы сами говорили, чтоб я не поддавался».— «Все равно, — сказал с досадой г. Штейн, — я вас будет обезоружить и наказать». — «А я столкну лестницу, где вы стоите, мне легко это сделать. Вот видите ли?» — и в самом деле показал, что ему легко это выполнить. Г. Штейн молча начинает с бешенством наносить удары, чтоб обезоружить г. Щепкина, ничто не берет. Наконец в других местах вскочили на стену, водрузили знамя и оттеснили Щепкина. После этого г. Штейн несколько дней с досады не говорил ни слова с Щепкиным и уже более никогда не приглашал его участвовать в балете.
Неизвестно в точности, когда именно и где увидел в первый раз г. Щепкина на сцене бывший военный губернатор города Полтавы, он же был и генерал-губернатор Полтавской и Харьковской губерний, князь Репнин. Он, разумеется, тотчас пришел в восторг от игры г. Щепкина и других артистов, и весь спектакль чрезвычайно понравился как самому князю, так и окружавшим его лицам. Они тогда же начали толковать, нельзя ли как-нибудь переманить лучших артистов из г. Харькова в Полтаву? Князь со своей стороны стал поддерживать их желание, обещая свое покровительство гг. артистам во всех нуждах. В то время князь Репнин пользовался большою властью и особенным уважением как государственный сановник.
Таким образом, некоторые из влиятельных лиц стали предлагать гг. Барсову, Налетову, Медведеву и другим артистам разные удобства и выгоды в г. Полтаве в сравнении с Харьковом; обещали им покровительство князя, удостоверяли, что все ярмарки будут находиться в полном распоряжении гг. артистов относительно зрелищ как в полтавском, так и в харьковском театре.
Разумеется, артисты, слыша такие лестные предложения и обещания, легко согласились на их желание. Но когда г. Щепкину сделано было то же предложение, он отвечал, что он с удовольствием готов бы исполнить их желание, но он от себя не зависит, потому что принадлежит, по несчастному стечению обстоятельств, к помещичьей власти. Они возразили на это, что такое препятствие легко можно устранить, вас могут откупить на волю, но Щепкин возразил, что он человек семейный и один без семейства не пожелает свободы.
Тогда представлено было об этом на рассмотрение князю Репнину, который сказал, что, кажется, не трудно будет собрать чрез пожертвования необходимую для выкупа сумму, и тогда же написал к опекуну имения несовершеннолетних наследников, которым принадлежало семейство Щепкина, прося уведомить, какую сумму он назначает на то, чтоб освободить г. Щепкина с семейством на волю. И опекун назначил восемь тысяч рублей.
Этот ответ опекуна получен был князем, кажется, в городе Ромнах во время Ильинской ярмарки. Как скоро сделалась известна требуемая сумма за освобождение г. Щепкина с семейством, то дворянство Полтавской губернии и некоторые из лиц других сословий в продолжение трех или четырех дней действительно собрали эту сумму при посредстве и содействии двоюродного брата князя Репнина, князя Волконского, и бывшего правителя Канцелярии его сиятельства г. Бантыш-Каменского, и таким образом началось дело об освобождении г. Щепкина с семейством.
Между тем труппа г. Харькова разделилась на две половины: те из гг. артистов, которые должны были участвовать и в драматических представлениях и в балетах, остались в г. Харькове, а другая половина, то есть лучшая часть артистов, переселилась из г. Харькова в г. Полтаву, куда переселилось потом и семейство г. Щепкина. Это было в 1818 году.
С прибытием труппы в г. Полтаву, как скоро начались представления, город заметно оживился, начались разговоры об артистах и спектаклях, и почти везде стали толковать о театре. От князя Репнина дана была полная свобода гг. артистам в управлении, как они сами признают более удобным. Назначены были три лица, которые должны были составлять нечто вроде дирекции, а именно: режиссер г. Барсов и к нему два помощника — г. Щепкин и г. Городенский. Прочие артисты с удовольствием согласились подчиниться их распоряжениям.
Прежде всего сделана была смета насчет жалованья, согласная с доходами театра. Признано было необходимым выдавать каждому из артистов по 1500 рублей в год, исключая одного Петра Егоровича Барсова, которому назначено было 4 тысячи руб., потому что все почти костюмы, вся театральная библиотека и все валовые оперные ноты принадлежали ему.
Для управления же вообще делами театра или для сношений гг. артистов как с князем Репниным, так и с начальством вообще назначен был со стороны князя главным директором Иван Петрович Котляревский, автор опер «Наталка-Полтавка», «Москаль-чаривник» и переводчик «Энеиды» на малороссийский язык в комическом роде.
Иван Петрович во все продолжение существования труппы в г. Полтаве аккуратно присутствовал на всех почти репетициях и на всех спектаклях. Он действительно много помогал артистам, особенно в домашнем устройстве. При его содействии даны были многим из артистов казенные очень удобные квартиры в большом здании, находившемся близ театра (это здание занято теперь почтамтом). Кроме того, он много помогал и там, где дело касалось сценических представлений. Как скоро надобно было переделать или изменить какое-нибудь место в пьесе, он тотчас придумывал новые разговоры или выражения, которые вполне заменяли те неудобные места, особенно в стихах: он очень хорошо владел версификацией.
Сначала дела театра шли довольно удачно, доходы театра, при помощи ярмарок, значительно превышали расходы, но между тем прибавки к жалованью положительно невозможно было сделать, потому что много было мелочных расходов на содержание сторожей, гардеробмейстера, на разъезды по ярмаркам и проч. Ожидали все лучшего.
В это время на полтавской сцене признавались лучшими артистами г. Павлов, драматический артист, и Иван Федорович Угаров, комический, необыкновенный талант; неоспоримо оба превосходные артисты, но по честолюбивому характеру и самолюбию делались почти невыносимы, и потому вскоре г. Павлов оставил сцену, а за ним потом и г. Угаров (1). Но кроме них были и другие не менее талантливые артисты, как, например, г. Щепкин, г. Барсов, Налетов, Медведев, Климов, Городенский и проч. А из актрис первое место занимала, бесспорно, Татьяна Игнатьевна Прежен-ковская, за которою немедленно начал ухаживать г. директор Иван Петрович Котляревский; кроме сценического таланта она была вообще грациозна, приятна в обращении и привлекательна, одним словом, премилая особа. Несмотря на то, что у ней был муж, Иван Петрович нисколько не затруднился ухаживать за ней; это был человек, как видно по всему, с большим вкусом.
(1) В доказательство непомерного самолюбия и заносчивости этих артистов можно привести, что, когда г. Павлов хотел дебютировать на московском театре в роли Мейнау из комедии «Ненависть к людям и раскаяние» и во время репетиции стал употреблять обыкновенный естественный разговор, которым он действительно вполне обладал в высшей степени, то г. директор заметил ему, что простой разговор на сцене неупотребителен: тут требуется непременно декламация. Г. Павлов тотчас оскорбился и, не умея скрыть волнения, тут же сказал: «Ваше превосходительство! Чтоб судить об искусстве, для этого недостаточно генеральского чина». Разумеется, после этих слов он не был уже допущен и к дебюту. А г. Угаров, как скоро кто делал замечание об его игре не вполне одобрительно, тотчас употреблял любимую свою поговорку: «Ну куда тебе со Христом обедать? Апостолы глаза выколют». Эти слова казались ему так остроумны, что он и кстати и некстати всегда употреблял их. (Примеч. А. С. Щепкина.)
Кроме Преженковской были тоже очень недурны г-жаМ. И. Сорокина, г-жа Медведева с мужем, который был парикмахером при театре и в свое время считался отличным художником по этой части; потом две певицы — г-жа Быстрова и Постникова — и другие.
Сначала по новости публика очень интересовалась спектаклями, и сборы были порядочные; но потом начала понемногу охладевать, и, чтоб одушевить ее, потребовались новые пьесы, с особенною обстановкой, костюмами и декорацией, как, например, оперы: «Водовоз», «Черногорский замок», «Чертова мельница», «Русалка», а потом еще более начали усиливать репертуар: поставлена была трагедия «Эдип в Афинах», которая сошла довольно недурно и недурно была обставлена. Она дала при первом представлении с лишком 500 рублей, но потом публика и к ней охладела.
Во все продолжение существования полтавского театра г. Щепкин участвовал во всех без исключения представлениях: положительно ни один спектакль не проходил без его участия. Лучшими ролями у него считались почти все, где он участвовал, потому что он каждую роль одушевлял и оживлял игрой своей — и притом всегда был верен. Но особенно выдавались те пьесы, которые существовали на сцене единственно его игрою; так, например, опера «Мнимый невидимка» приводила всегда в восторг публику. В ней Щепкин играл содержателя гостиницы, который ревновал свою жену ко всем без исключения мужчинам. Однажды при разговоре он высказал желание подстеречь ее с кем-нибудь незаметно; тут знакомые его приятели сказали, что здесь есть какой-то алхимик, который может делать людей невидимыми по их произволу. Ревнивец тотчас упросил, чтоб пригласили его и познакомили их, и по прибытии обратился к нему с просьбой, чтоб он научил его, как сделаться невидимкой. Тот отвечал, что это очень легко: стоит только произнести два раза слово «Мер-лотти!» — и он сделается тотчас невидимым, а когда нужно сделаться видимым, то надо дважды произнести слово «Беркулотти». Весь интерес пьесы заключался в том, что, когда этот ревнивец представлял собою невидимку и подходил к разговаривающим так близко, что некоторые из них, отмахиваясь будто от мух, давали ему оплеуху, он схватывал себя за щеку, но в то же время показывал на лице своем удовольствие, что его никто не видит. Однажды, когда ему нужно было сделаться видимым, он позабыл слово, которое должно произнести; как ни старался припомнить, все было тщетно, тогда он начал страдать и мучиться, что теперь он пропащий человек, мертвый среди живущих. Отчаяние его так живо представлено было, что оно невольно казалось безнадежным. Наконец его вывел из отчаянного положения дворник его, который, войдя, сказал: «Хозяин! Приехал новый постоялец! Спрашивает особую комнату». — «Да разве ты видишь меня?» — спросил с удивлением хозяин. «Я не слепой», — отвечал дворник. «А ну, ущипни меня», — и сам отбежал в сторону. Но работник без церемонии подошел к нему и ущипнул так, что тот вскрикнул. Тут, разумеется, объяснили ему, что над ним пошутили, чтоб вылечить его от ревности. Это была самая трудная и тяжелая роль, по сознанию самого г. Щепкина.
Другая пьеса, державшаяся тоже единственно игрою Щепкина, была комедия «Подложный клад», где он играл роль Подслухина, страшного скрягу, но, впрочем, богатого человека. Услыша однажды, что управитель и лакей соседнего дома, назначенного в продажу, говорили между собой, что в этом доме в кладовой заделана в стене шкатулка, в которой хранится до полумиллиона денег, спрятанных отцом настоящего владельца, тотчас Подслухин начинает торговать дом, покупает его за большую сумму и бежит в кладовую; но за ним следом бежит и слуга, который говорит, что ему известно тоже, где спрятаны деньги, а потому, не поделившись с ним, он не позволит их унести. Подслухин злится до бешенства, но ничего не может сделать: бегут вместе в кладовую, достают шкатулку, и каждый хочет вырвать ее друг у друга. Наконец отпирают, схватывают оба, что там находится, но в шкатулке ничего не было, кроме свернутого листа бумаги. Подслухин остолбенел от изумления, но слуга сказал, что, верно, в этой бумаге написано, где хранится сокровище. Подслухин начинает читать прерывающимся голосом: «Любезный сын! Огромное сокровище, которое я завещаю тебе... заключается... заключается втом, чтоб уметь без него обойтись». Подслухин чуть не упал в обморок, прочтя это. Но его вывел из затруднения продавец дома, бывший хозяин, обещая возвратить ему все его деньги, если только он согласится на брак с ним своей дочери. Эту пьесу с большим успехом играл г. Щепкин и на московской сцене, и, вероятно, она долго продержалась бы, если бы не появился на сцене «Скупой», соч. Мольера, и роль Подслухина была вытеснена ролью Гарпагона.
Впрочем, репертуар полтавского театра был довольно обширен, судя по провинции. Из комедий часто давались: «Богатонов», «Полубарские затеи», «Роман на большой дороге», «Притворная неверность», «Воздушные замки», «Марфа и Угар», «Бот, или Английский купец», «Школа злословия», драма «Зоа», «Рекрутский набор», «Семейство Старичковых», «Ненависть к людям и раскаяние», «Уездный городок», «Железная маска», «Неслыханное диво, или Честный секретарь», «Ябеда», «Недоросль», «Хвастун», «Чудаки», «Своя семья», «Подложный клад» и проч. А из опер: «Мнимый невидимка», «Жидовская корчма», «Ломоносов», «Новые оборотни, или Спорь до слез, а об заклад не бейся», «Козак-стихотворец», «Наталка-Полтавка», «Москаль-чаривник», «Любовная почта», «Пурсоньяк», «Мельник». Потом поставлены были новые оперы: «Водовоз», «Севильский цирюльник», «Деревенские певицы», «Чертова мельница», «Русалка» и многие другие, которые теперь трудно и припомнить.
Несмотря на обширность этого репертуара, большая часть пьес представлена была превосходно и вполне удовлетворительно. Это, кажется, может служить лучшим доказательством того, что театр в таком городе, как Полтава, просуществовал почти пять лет сряду. Некоторые пьесы были обставлены и сыграны лучше, нежели на московской сцене, как, например, опера «Ломоносов», а в комедии «Пурсоньяк» (не помню точного названия пьесы, это была переделанная князем Шаховским из мольеровских комедий) г. Сосницкий, прославившийся в этой комедии, был далеко ниже в сравнении с Налетовым.
Но особенно отличался почти во всех представлениях на сцене полтавского театра г. Щепкин. Кроме живости, естественности и верности представляемых лиц у него проявлялась какая-то особенная типичность, которая невольно давала вам чувствовать, что вы как будто бы видели в самом деле представляемое лицо. Например, в опере «Жидовская корчма» г. Щепкин играл жида, содержателя корчмы. Так как этот человек имел уже хорошее и обеспеченное состояние и жил довольно богато, то, разумеется, г. Щепкин держал себя в этой роли довольно прилично. Одет он был как обыкновенно человек зажиточный и держал себя почти непринужденно, но в таком виде он чрезвычайно походил на полтавского городского голову еврея Зеленского. Когда он был на сцене в этой роли, то многие из публики, особенно из партера и райка, обыкновенно говорили между собой: «Смотрите, смотрите! Это Абрам Моисеевич! Это точно он!», «Да, он самый и есть»,— говорили другие. Когда дошли разговоры эти до еврея Абрама Моисеевича, ему показалось это обидно, хотя г. Щепкин вовсе не имел намерения копировать его в этой роли; а так само собою вышло сходство. Но вскоре после этого являются в театр евреи, близкие к Абраму Моисеевичу люди, и предлагают дирекции платить каждогодно в театр по две тысячи рублей, с тем, чтоб опера «Жидовская корчма» была исключена из репертуара. Гг. артисты все охотно согласились исключить ее и тогда же уведомили их, что они готовы с удовольствием исполнить их желание; кажется, они тогда же получили за полгода и деньги.
Чрез несколько времени князь Репнин, заметив, что «Жидовская корчма» давно не играна, спросил: «Отчего это?» Когда ему объяснили причину, то он сказал: «Это вздор, велите деньги возвратить, а оперу непременно ставить как можно чаще, и всякий раз, когда она будет назначена, посылать г. Зеленскому билет в ложу и просить пожаловать». Разумеется, приказание князя было в точности выполнено: Абрам Моисеевич подчинился безусловно распоряжению князя, и каждый раз, когда ему приносили билет в ложу, он платил деньги и приезжал с семейством своим в театр и оставался до конца представления. Подобные распоряжения и вмешательство князя в дела, касающиеся, собственно, самих артистов, не только не поддерживали прочности театра, но, напротив, скорее, тормозили успехи артистов. Кроме этого, сборы очень часто бывали до того малы, а особливо летом, что артисты непременно отменили бы представления; но в это время часто являлся какой-нибудь чиновник с уведомлением, что его сиятельство будет присутствовать при представлении, — и в самом деле, вслед за тем князь шествовал в театр со всем штабом, то есть со всеми почти чиновниками канцелярии, адъютантами, советниками губернского правления, губернатором, вице-губернатором и так далее. Они обыкновенно занимали несколько рядов кресел, и уж тут, хоть плачь, да играй, начиналось представление, а сбору всего было рублей десять или пятнадцать (1). Разумеется, подобные посещения зрелищ нисколько не могли помочь артистам и улучшить состояние театральных дел.
(1) Но я говорю за достоверное, потому что сам был несколько раз свидетелем подобных торжественных посещений» спектаклей его сиятельством. (Примеч. А. С, Щепкина.)
Все покровительство его сиятельства заключалось в том, что артистам выдавались казенные подорожные, которые избавляли их от излишних трат при переездах, и даже отправлялся иногда с ними чиновник полиции, чтоб не было где задержки и они не опоздали к сроку.
Помнится, как-то г. Щепкину нельзя было вместе с прочими выехать, и ему выдана была особая подорожная, с которой он и поспешил, чтоб приехать к сроку. На одной станции лошадей было только одна тройка, которую и следовало запрячь. Но содержатель станции, подойдя к писарю, мальчику лет двенадцати, сказал вполголоса: «Може б вин и пидождав... погляды, хто вин такий?» Писарь, развернув подорожную, стал читать: «Актеру полтавского театра Щепкину...» — «Не можно, военный, — подхватил содержатель, — швыдче запрягайте! швыдче! швыдче!..» И в самом деле, не успел г. Щепкин и повернуться, как уже тройка подкатила, и он быстро умчался далее и, разумеется, не опоздал к сроку.
Между тем дела всех почти артистов постепенно шли хуже и хуже, особенно в денежном отношении, они терпели большие неприятности и крепко бедствовали. К счастию, г. Щепкин по характеру своему был чрезвычайно общителен, его любили без исключения все. На ярмарках, разумеется, жили каждый на свой счет, надо было нанимать и квартиру и платить за стол; но его избавляли от этих трат купцы, которым он особенно нравился за свои веселые рассказы и свой веселый характер; в Кременчуге на ярмарке он постоянно жил в квартире купца Ивана Григорьевича N, фамилии не помню, и пользовался почти всем его содержанием.
Однажды, только что он прибыл в город, как явился тотчас на почтовый двор Иван Григорьевич и сказал: «Ну, Михаила Семенович, ступай прямо ко мне, я только на минуту сбегаю в лавку и тотчас приду», да и забыл сказать ему, что переменил квартиру. Г. Щепкин отправился прямо в знакомый ему дом, входит в залу, нет никого; он вошел в другую комнату, где был диван, а на нем лежали халат и колпак. Г. Щепкин, притворя дверь в залу, тотчас снял сюртук, надел халат и колпак и расположился преспокойно на диване и уже начал засыпать, как услышал, что в зале кто-то подошел к двери его комнаты и заглядывает в щель.
Г. Щепкин тотчас проснулся и стал наблюдать. Чрез минуту дверь отворилась, и вошел какой-то незнакомец. «Что вам угодно?»— спросил г. Щепкин. «Я хочу знать, что вам здесь угодно? Это моя квартира, я живу здесь уже полгода». — «Как же так? Ведь здесь живет Иван Григорьевич N?» — «Никакого Ивана Григорьевича я не знаю. Здесь я хозяин». — «В таком случае извините меня, — говорил г. Щепкин. — Это произошло по ошибке»,— и начал тотчас надевать свой сюртук, объясняя, что прежде всегда занимал эту квартиру его знакомый купец, «а я всегда у него останавливался». Но хозяин, улыбаясь, сказал: «Это нишево, ни-шево! Это бывает». Он был немец. В это время прибежал и сам Иван Григорьевич и стал тоже извиняться перед хозяином. Немец еще более развеселился: «Не беспокойтесь, господа. Это нишево, право, нишево не значит».
В другой раз произошло недоразумение в г. Ромнах на Ильинской ярмарке. Там особенно был с ним дружен купец Василий Никитич Заикин, который \\\'внутри своей лавки устроил себе небольшую каморку, где стоял диван и где он спал по обыкновению. Он отдал во владение эту каморку г. Щепкину, а сам пристроился в другом месте. Однажды г. Щепкин поутру, просыпаясь, слышит крупный разговор. Это несколько купцов пришли торговать оптом большое количество партий сукна. Один из них подошел к каморке и, увидя лежащим г. Щепкина, счел его хозяином и тотчас же обратился к нему со словами: «Сделайте милость, уступите что-нибудь, мы забираем много товару, надо же сделать уступку». Г. Щепкин отвечал: «Право, я не могу ничего сделать. Заикину дана полная доверенность, как же я стану вмешиваться теперь в его дела?» Тут Заикин, показывая вид, как будто это и в самом деле хозяин, сказал: «Уж так и быть, господа, последнее слово говорю: по восемнадцати копеек с рубля сбавлю, а больше не могу — и толковать не о чем». Купцы тотчас согласились на эту уступку, и торг был кончен при помощи мнимого хозяина.
Однажды г. Щепкин уронил письмо, не заметив этого, а Заикин поднял его и, думая, что это любовная записка, прочел его секретно, но оказалось, что письмо было от жены г. Щепкина, которая упрекала его, что он оставил их всех без денег. Заикин сильно обиделся такой скрытностию г. Щепкина. Он пошел немедленно по другим лавкам знакомых и, показывая письмо г. Щепкина, сказал, что надобно скорей собрать денег, чтобы доставить сколько-нибудь; тотчас собрано было около ста рублей. Заикин, получа деньги, пришел к г. Щепкину и стал упрекать его в недоверии ко всем знакомым и в скрытности, причем возвратил и потерянное письмо. Г. Щепкин в оправдание сказал: «Не ходить же мне в самом деле просить милостыню». Но Заикин, подавая ему собранные деньги, заставил его тотчас же идти на почту и отправить в Полтаву деньги, а чтоб он не позабыл этого, вместе с ним и сам пошел на почту, и таким образом деньги были отправлены.
После этого Заикин, когда уже г. Щепкин переселился в Тулу, а семейство оставалось в Полтаве, почти всякий раз при разъездах по ярмаркам заезжал в Полтаву и, посетив семейство г. Щепкина, спрашивал тотчас: «Есть у вас деньги»? — «Есть».— «Сколько?» — «Столько-то». — «Этого мало, — присовокуплял он,— пожалуй г. Щепкин легко забудет выслать, и у вас не хватит. Возьмите-ка лучше у.меня рублей тридцать, а я с ним сочтусь». Таким образом г. Щепкин, несмотря на затруднительное свое положение в денежных делах, очень легко выпутывался из этих затруднений.
В городе Харькове был богатый купец, именно г. Мухин, который покупал всегда на Нижегородской ярмарке огромное количество цибиков чаю, которым продовольствовалась почти вся Малороссия. Он, по знакомству и по родству с г. Щепкиным, выбирал всегда для него более увесистый цибик, за который брал с него почти ту же сумму, по которой сам покупал, и таким образом г. Щепкин приобретал по 1 руб. 20 к. фунт такого чая, который обыкновенно продавался везде по два рубля. Некоторую часть этого чая г. Щепкин оставлял для себя, а остальной уступал по своей же цене товарищам своим артистам — и все, разумеется, с радостью тотчас разбирали его.
Кроме купечества, помогавшего г. Щепкину, и отец его оказывал ему большую помощь. Он был управляющим в имении богатого помещика г. Оболенского в селе Горошине на реке Суде, получал 1500 рублей в год жалованья и очень достаточное количество провизии, которою он и делился с семейством, так что он много помогал семейству. А потом управлял в имении графа Кочубея в Демидовке с таким же жалованьем и весьма достаточным количеством провизии. Вообще надо сказать, что г. Щепкин во время пребывания своего в Полтаве, несмотря на крайне неудовлетворительное жалованье и трудные обстоятельства, мало терпел нужды и жил довольно недурно.
А между тем дела театра приходили постепенно в упадок, так что, несмотря на всевозможные сокращения и экономию, едва-едва сводили концы с концами. Если рассчитать театральный приход и расход, тотчас можно заметить значительный перевес расхода над приходом.
При всевозможной экономии необходимо было уплатить: жалованье артистам четырнадцати человекам по 1500 руб. — это выйдет 20 тысяч, режиссеру Барсову 4 тысячи — это составит 24 тысячи, музыкантам тысяч 5, а с капельмейстерами, вероятно, больше, это выйдет более 28 тысяч рублей. А потом надобно взять в расчет деньги на разъезды, печатание афиш, освещение, костюмы, декорации, сторожам, постановку новых опер и других пьес; как ни вертитесь, а 35 тысяч окажется слишком маловато. А приход составляли только четыре ярмарки, первая была в Кременчуге, кажется, Троицкая, куда отправлялась труппа после светлого праздника. По возвращении оттуда готовились немедленно на Ильинскую ярмарку в г. Ромны, третья ярмарка была Успенская в г. Полтаве, четвертая Крещенская в г. Харькове, туда отправлялись перед праздником рождества Христова. Однажды вместо Харькова отправлялась труппа в г. Киев на контракты. Может, и еще куда отправлялась, но теперь трудно запомнить. Вот все главные доходы. Теперь, если считать по преувеличенной цене, что каждая ярмарка даст за вычетом расходов по шести тысяч, то всего выйдет с небольшим 25 тысяч, все же остальные деньги должен дать один город Полтава, а он положительно не в состоянии был сделать этого. Таким образом, несмотря на всевозможные сокращения, дела театра постепенно шли, очевидно, к упадку, и это продолжалось до конца 1821 года.
В этом году был проездом в г. Полтаве чиновник особых поручений бывшего г. московского военного генерал-губернатора, князя Д. В. Голицына, по фамилии, кажется, г. Головин, но точно не знаю; он заведовал делами московских театров. Дирекция театра зависела тогда от военного генерал-губернатора и сносилась обыкновенно с князем Голицыным чрез этого чиновника. Разумеется, он был в театре, видел на сцене г. Щепкина и тотчас же прельстился игрою его. На другой день он пригласил его к себе на квартиру, принял чрезвычайно ласково и затем, посадив, стал передавать ему очень серьезным тоном: «Я вам скажу со всею искренностью, г. Щепкин, уезжайте вы отсюда как можно скорее: медлить долее вам нет совершенно никакой причины. У вас нет здесь вовсе никакой будущности. Разумеется, на вас будут охотно ездить, пока у вас хватит сил, а затем, когда вам нужна будет самим поддержка, вас оставят все, как вовсе ненужного и бесполезного человека, и вы сильно пострадаете. Между тем, если вы приедете в Москву, я вам обещаю, по совести, что вас примут с большим удовольствием, без всякого затруднения, и оценят ваши дарования вполне, и вы раскаиваться не будете».
После этих речей и советов г. Щепкин крепко призадумался. Он сам видел, что дела при театре идут день ото дня все хуже, а кончатся, разумеется, и вовсе нехорошо. По всей вероятности, он объяснял положение свое и товарищам своим, но, разумеется, никто не мог ничего предвидеть и посоветовать в этом деле, и вследствие этой причины и глубокой таинственности, окружавшей его, он не мог прямо и открыто действовать, главное, потому, что дело об освобождении его с семейством находилось в совершенной неизвестности; канцелярская тайна соблюдалась так тщательно, что никто решительно не мог сказать что-либо верное об этом деле: все было шито и крыто. Предоставлялся полный произвол главному действующему лицу, князю: как он заблагорассудит, так тому и быть.
В таком положении оставалось дело до тех пор, пока произошла катастрофа в полтавском театре и спектакли прекратились. Эта катастрофа началась с того,, что однажды, в конце, кажется, 1821 г., во время репетиции, г-жа Преженковская, подойдя к режиссеру г. Барсову, сказала ему и прочим артистам, присутствовавшим тогда, что она с величайшим удовольствием готова продолжать участие свое в спектаклях полтавского театра, но денежные обстоятельства ее в таком жалком положении, что жалованья ей едва на костюмы достает, а живет она чуть не по-нищенски, и потому, если согласны платить ей по четыре тысячи рублей в год, она с большою охотой будет участвовать, а иначе она должна искать места у других антрепренеров.
Тут многие из артистов объяснили, что они вполне разделяют мнение г-жи Преженковской, но что и для них также необходимо получать по четыре тысячи: они страдают от недостатка средств к жизни не ме
Подробнее
МИХАИЛ ЩЕПКИН: «ЕСЛИ ИГРАТЬ – ТАК ИГРАТЬ»
Сегодня исполняется 220 лет со дня рождения Михаила Щепкина. Сын крепостного, получивший волю «в награду за талант», гениальный актер, который одинаково уверенно чувствовал себя во всех жанрах.
МИХАИЛ ЩЕПКИН: «ЕСЛИ ИГРАТЬ – ТАК ИГРАТЬ»
Сегодня исполняется 220 лет со дня рождения Михаила Щепкина. Сын крепостного, получивший волю «в награду за талант», гениальный актер, который одинаково уверенно чувствовал себя во всех жанрах. Казалось, не было ролей, неподвластных Щепкину. Он с успехом воплощал на сцене и женские образы. Именно Щепкин утвердил в театре принцип, позже положенный в основу системы Станиславского. Рассказывают «Новости культуры».
Ум, доброта и прямодушие – об этом говорят все историки театра, лично знавшие великого Щепкина. Однажды в Москве, в одном аристократическом доме, готовился благотворительный спектакль. Хозяйка пригласила Щепкина на репетицию с просьбой высказать свое мнение. Он приехал, остался недоволен исполнением, и вместо ожидаемых светских любезностей от него услышали правду: «По-моему, если играть – так играть. А на вздоры и звать было незачем».
«Щепкин Михаил Семенович не только для артистов Малого театра, я думаю, что и для всего театрального общества, особенно для театралов, очень много значит. Пожалуй, наверное, с именем Щепкина и родился тот психологический театр, который существует и по сегодняшний день», – считает художественны руководитель Малого театра Юрий Соломин.
Выдающийся русский актер родился в селе Красное Курской губернии. Сын крепостных графа Волькенштейна, он начал свою актерскую карьеру на сцене Курского театра. Затем были Харьков и Полтава. Уже будучи известным актером, Щепкин все еще оставался крепостным – сначала графини Волькенштейн, а затем князя Репнина. В 1821 году князь Репнин подписывает вольную выдающемуся актеру, и с 1823 года Щепкин живет и работает в Москве. В Малом театре. «Для меня это есть определенный символ – знаменитое его изречение: «Театр – это храм. Священнодействуй, или убирайся вон». Мне кажется, что оно прекрасно отображает то отношение, которое у артиста к театру», – говорит народный артист России Борис Клюев.
О его умении, а главное, желании общаться уже при жизни складывались легенды. Хлебосольный дом Щепкина собирал за столом очень разных людей – и аристократов, и простолюдинов. «По званию комического актера, – говорил Михаил Семенович, – мне часто достается представлять людей низких, криводушных, с гаденькими страстями. Изучая их характеры, стараясь передать их комические стороны, я сам отделался от многих недостатков, и в том, что я сделался лучше, нравственнее, я обязан не чему иному, а театру».
«Огромный актерский дар – ему надо было что-то вокруг себя строить. Неслучайно этот человек, вышедший из крепостных, поднялся на тот уровень общественного признания, когда правитель Крыма, губернатор Одессы Воронцов, пишет в конце жизни Щепкину и советуется с ним по поводу обустройства театра в Крыму», – говорит ректор Высшего театрального училища имени Щепкина Борис Любимов.
Щепкин всегда шел навстречу новому таланту, искал его и, тронутый искренностью чувства и непритворными слезами на сцене, интуитивно угадывал личность, которая должна занять достойное место на российской сцене. Талант педагога у него был не меньший, чем талант актера. 20 лет назад в Белгороде, на земле, где появился на свет Михаил Семенович Щепкин, родился фестиваль его имени. Фестиваль, «Актеры России – Михаилу Щепкину» зажигает новые звезды.
«Постоянно переполненные залы, постоянно аплодирующие зрители на протяжении долгого времени. И, что для меня очень важно, находится возможность тех актеров, которые приехали, повезти на родину Щепкина, посмотреть музей, который существует, и поклониться Михаилу Семеновичу», – замечает заместитель художественного руководителя Малого театра Валерий Подгородинский.
Земной человеческий путь не долог. Но дело не в количестве прожитых лет, а в тех делах и свершениях, которые сделаны на этом пути. Михаил Семенович Щепкин. Великий русский актер. Великий человек.
«Культура», 22 ноября 2008 года
Сегодня исполняется 220 лет со дня рождения Михаила Щепкина. Сын крепостного, получивший волю «в награду за талант», гениальный актер, который одинаково уверенно чувствовал себя во всех жанрах. Казалось, не было ролей, неподвластных Щепкину. Он с успехом воплощал на сцене и женские образы. Именно Щепкин утвердил в театре принцип, позже положенный в основу системы Станиславского. Рассказывают «Новости культуры».
Ум, доброта и прямодушие – об этом говорят все историки театра, лично знавшие великого Щепкина. Однажды в Москве, в одном аристократическом доме, готовился благотворительный спектакль. Хозяйка пригласила Щепкина на репетицию с просьбой высказать свое мнение. Он приехал, остался недоволен исполнением, и вместо ожидаемых светских любезностей от него услышали правду: «По-моему, если играть – так играть. А на вздоры и звать было незачем».
«Щепкин Михаил Семенович не только для артистов Малого театра, я думаю, что и для всего театрального общества, особенно для театралов, очень много значит. Пожалуй, наверное, с именем Щепкина и родился тот психологический театр, который существует и по сегодняшний день», – считает художественны руководитель Малого театра Юрий Соломин.
Выдающийся русский актер родился в селе Красное Курской губернии. Сын крепостных графа Волькенштейна, он начал свою актерскую карьеру на сцене Курского театра. Затем были Харьков и Полтава. Уже будучи известным актером, Щепкин все еще оставался крепостным – сначала графини Волькенштейн, а затем князя Репнина. В 1821 году князь Репнин подписывает вольную выдающемуся актеру, и с 1823 года Щепкин живет и работает в Москве. В Малом театре. «Для меня это есть определенный символ – знаменитое его изречение: «Театр – это храм. Священнодействуй, или убирайся вон». Мне кажется, что оно прекрасно отображает то отношение, которое у артиста к театру», – говорит народный артист России Борис Клюев.
О его умении, а главное, желании общаться уже при жизни складывались легенды. Хлебосольный дом Щепкина собирал за столом очень разных людей – и аристократов, и простолюдинов. «По званию комического актера, – говорил Михаил Семенович, – мне часто достается представлять людей низких, криводушных, с гаденькими страстями. Изучая их характеры, стараясь передать их комические стороны, я сам отделался от многих недостатков, и в том, что я сделался лучше, нравственнее, я обязан не чему иному, а театру».
«Огромный актерский дар – ему надо было что-то вокруг себя строить. Неслучайно этот человек, вышедший из крепостных, поднялся на тот уровень общественного признания, когда правитель Крыма, губернатор Одессы Воронцов, пишет в конце жизни Щепкину и советуется с ним по поводу обустройства театра в Крыму», – говорит ректор Высшего театрального училища имени Щепкина Борис Любимов.
Щепкин всегда шел навстречу новому таланту, искал его и, тронутый искренностью чувства и непритворными слезами на сцене, интуитивно угадывал личность, которая должна занять достойное место на российской сцене. Талант педагога у него был не меньший, чем талант актера. 20 лет назад в Белгороде, на земле, где появился на свет Михаил Семенович Щепкин, родился фестиваль его имени. Фестиваль, «Актеры России – Михаилу Щепкину» зажигает новые звезды.
«Постоянно переполненные залы, постоянно аплодирующие зрители на протяжении долгого времени. И, что для меня очень важно, находится возможность тех актеров, которые приехали, повезти на родину Щепкина, посмотреть музей, который существует, и поклониться Михаилу Семеновичу», – замечает заместитель художественного руководителя Малого театра Валерий Подгородинский.
Земной человеческий путь не долог. Но дело не в количестве прожитых лет, а в тех делах и свершениях, которые сделаны на этом пути. Михаил Семенович Щепкин. Великий русский актер. Великий человек.
«Культура», 22 ноября 2008 года
14.11.2008
Подробнее
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина» С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
По случаю пятидесятилетия его театрального поприща
С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
По случаю пятидесятилетия его театрального поприща
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
По случаю пятидесятилетия его театрального поприща
В исходе ноября 1805 г. в городе Курске на частном публичном театре содержателей — актеров Барсовых назначен был спектакль в пользу актрисы, г-жи Лыковой, Молодой человек лет семнадцати, с живою и умною физиономией, беспрестанно бегал с раннего утра и в дом своего господина, графа Волькенштейна, в дом Дворянского собрания, где помещался театр. На озабоченном лице юноши ясно выражалась радость, тревога и опасение: это был дворовый мальчик графа, всеми называемый Миша, которому, по случаю внезапной болезни какого-то мелкого актера, дали сыграть маленькую роль. Миша с детских лет страстно любил смотреть театральные представления. Его охотно пускали и в оркестр и за кулисы, где все его знали, любили и где он всем услуживал. Сыграть какую-нибудь роль на публичном театре было его любимою мечтою, его постоянным и горячим желанием; наконец, желанная мечта превращалась в действительность, и Миша выходил на сцену в драме «Зоя», в роли почтаря Андрея. Этот Миша — теперь наш знаменитый артист, ветеран театрального искусства, честь и гордость русской сцены, Михаил Семенович Щепкин.
Щепкин страстно полюбил театр еще в ребячестве. Семи лет он увидел на домашнем театре у графа Волькенштейна онеру «Новое семейство», и неожиданное зрелище так его поразило, что с тех пор в восприимчивой, горячей голове мальчика беспрестанно роились декорации, оркестр, сцена и действующие лица. Вскоре после того, когда он был уже в народном училище городка Суджи, удалось ему сыграть слугу Розмарина в комедии Сумарокова «Вздорщица»: разумеется, это усилило его страсть. Впоследствии, когда Щепкину уже было лет четырнадцать, он сыграл на домашнем театре своего господина несколько ролей и, между прочим, роль актера в комедии «Опыт искусства» и Степана-сбитенщика в опере «Сбитенщик». С 1801 года Щепкин жил в Курске, учился в народном училище и все свободные часы проводил в театре. В этом положении оставались дела до незабвенного дня, до бенефиса г-жи Лыковой.
Итак, в исходе ноября (подлинное число неизвестно) настоящего 1855 года исполняется пятьдесят лет с первого появления Щепкина на сцене публичного театра. Долгое поприще, редко совершаемое не поденщиками, не простыми исполнителями, равнодушными к своему ремеслу, а художниками по призванию, пламенно, тревожно любящими свое дело! Каких горячих усилий, каких постоянных трудов, какой напряженной работы духа и тела стоило возведение на степень искусства простой, по-видимому, охоты мальчика: выбежать перед публикою в каком-то святочном наряде и пробормотать несколько выученных речей. Так начинают многие, и трудно бывает разгадать в безотчетном влечении молодых людей: минутная ли это забава или призвание истинного таланта.
Разумеется, в достопамятный день представления «Зои», за пятьдесят лет пред сим, никто из окружающих Щепкина не подозревал в нем будущего знаменитого артиста, и всякий только посмеивался, глядя на его озабоченное лицо и важность, придаваемую им такому, по-видимому, пустому делу; но Щепкин чувствовал бессознательно, что роль почтаря Андрея решает его судьбу и определяет славную будущность.
С этого времени, после удачного дебюта, Щепкину начали давать многие небольшие роли, и, разумеется, самые разнохарактерные. Захворал ли, загулял ли кто-нибудь из актеров — Щепкин в несколько часов выучивал его роль и, конечно, играл всегда лучше того, чье занимал место. Одним словом: им затыкали все прорехи малочисленной труппы и скудного репертуара. Оркестр прозвал его «контрабасною подставкой», и вся труппа со смехом повторяла остроумное прозвище.
Публика начинала любить и принимать Щепкина с одобрением. Каждый спектакль был шагом вперед для молодого актера, и в течение нескольких лет он сам и все его окружавшие убедились в том, что Щепкин родился для театра. Не получив достаточного образования, но видав ни одного актера, который бы имел какое-нибудь понятие о сценическом искусстве, который бы ходил и говорил на театре по-человечески, Щепкин, конечно, не мог тогда создавать себе идеала представляемого лица, не мог не подчиняться вредным традициям, от которых трудно отделываться во всю жизнь, не мог не перенимать форм, которыми был окружен; но нет такой неестественной формы, которая не могла бы быть одушевлена, а Щепкин, одаренный необыкновенным огнем и чувством, оживлял ими каждое произносимое слово; кстати или некстати, верно или неверно — до этого никому не было дела, этого никто не понимал, и все безусловно восхищались новым и свежим талантом.
Чрезвычайно было бы любопытно и поучительно проследить постепенно, как уяснялся взгляд молодого актера, как зарождалось понимание лиц, им представляемых, как блеснула и разгоралась мысль об истине, естественности игры и как он понял, наконец, что сцена — искусство, что он — художник!.. Но этого никто не может сделать, кроме самого Щепкина, и на нем лежит долг написать историю своего театрального поприща, чем он окажет великую услугу не только театральному искусству, его служителям и почитателям, но и всякому мыслящему человеку, для которого дороги проявления, усилия и торжество духа человеческого над всеми препятствиями и случайностями жизни. У Щепкина хранится лист бумаги, на котором великий художник Пушкин своею рукою написал следующее:
ЗАПИСКИ АКТЕРА ЩЕПКИНА
«Я родился в Курской губернии, Обоянского уезда, в селе Красном, что на речке Пенке».
Как красноречиво выражается в этом поступке важность интереса, который придавал Пушкин запискам актера Щепкина!
Семнадцать лет играл Щепкин на губернских театрах, переходя из труппы в труппу, разъезжая по ярмаркам с своими товарищами и постоянно идя вперед. У Щепкина не было амплуа, он не выбирал себе ролей, а играл все, что было необходимо для составления спектакля. Так, например, в «Железной маске» он, начиная с часового, дошел до маркиза Лувуа, а в «Рекрутском наборе» переиграл все роли, кроме молодой девушки Варвары. Слава Щепкина росла, преимущественно в южной части России, дошла до Москвы, и, наконец, в 1823 году поступил оп на императорский Московский театр. Не входя в подробности, потому что я пишу не биографию Щепкина, а краткий очерк пятидесятилетнего театрального его поприща, должно, однако, сказать, что Щепкин в продолжение своей провинциальной сценической жизни получил два толчка, как он сам выражается, которые были ему очень полезны. Первый случился в 1810 году, когда он увидел домашний благородный спектакль в селе Гоноховке (Харьковской губернии); в этом спектакле князь Прокофий Васильич Мещерский играл роль Солидара в комедии Сумарокова «Приданое обманом». Естественная игра князя Мещерского сильно поразила молодого актера и произвела решительное влияние на его понятия о сценическом искусстве (1). Второй толчок случился гораздо позднее: его произвел замечательный актер Павлов, выехавший из Казани и странствовавший тогда по разным провинциальным театрам. Этот актер с необыкновенною для того времени истиною и простотою играл многие роли, особенно роль Неизвестного в комедии Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние». Актера Павлова мало понимали и мало ценили, но Щепкин понял, оценил его и воспользовался добрым примером, несмотря па противуположное значение своего амплуа. Московская публика обрадовалась прекрасному таланту и приняла Щепкина с живейшим восторгом в пол-пом значении этого слова; но Щепкин не успокоился на скоро приобретенных лаврах, как делали и теперь делают это многие. Постоянно трудясь с первого дня поступления своего на сцену, постоянно изучая, обработывая игру, он удвоил своп труды, поступя на московскую сцену. Оп делал это не для приобретения большей славы или выгод житейских,— он удовлетворял собственной душевной художественной потребности. Театр уже был для него необходимостью, воздухом, условием жизни...
(1) Подробное описание этого происшествия можно прочесть в альманахе «Комета», изданном Н. Щепкиным, сыном нашего знаменитого артиста, в Москве, в 1851 году.
Жить — для Щепкина значило играть на театре; играть — значило жить. Сцена сделалась для Щепкина даже целебным средством в болезнях духа и тела. Горевал ли он о чем-нибудь, как человек, которому надо было много преодолеть препятствий, много биться с жизнью,— искусство мирило его с действительностью; болел ли телом,— искусство, оживляя его нервы, чудотворно врачевало его тело. Много раз и многие были тому свидетелями, что Щепкин выходил на сцену больной и сходил с нее совершенно здоровый.
Обеспеченный в своем существовании, получивший независимость, придворный артист Щепкин вполне предался искусству. Обширный репертуар его с каждым годом обогащался новыми, значительнейшими ролями, над которыми надо было подумать, надо было потрудиться. Один ряд мольеровских стариков представлял уже назидательное поприще для его сценической деятельности, и Щепкин воспользовался этою высокою школой. На московской сцене Щепкин нашел товарищей более или менее образованных, нашел публику более просвещенную, судей более строгих и лучше понимающих дело. Кромо того, Щепкин нашел в московском обществе дружеский литературный круг, в который приняли его с радостью и где вполне оценили его талант, природный ум, любовь к искусству и жажду образования. По счастливому стечению обстоятельств, в этом круге находились между прочими главные лица московской дирекции: Кокошкин, Загоскин, Писарев и Верстовский; но всего важнее было то, что в этом же приятельском круге на то время был наш даровитый писатель князь Шаховской, единственный знаток сцены, страстный и опытный любитель театрального искусства. Этого только и недоставало Щепкину: он весь предался труду и учению, предался пламенно и неутомимо.
Обыкновенно сценические артисты, сколько-нибудь замечательные, разделяются на два разряда: первый состоит из людей даровитых, иногда в высокой степени, по не думающих об искусстве, об изучении его, не признающих необходимости труда, иногда даже не понимающих прямого значения художника. Второй разряд состоит не скажу из людей бездарных, но наделенных от природы скудною долею дарования, обработке которого положены, к сожалению, слишком тесные границы. Это достойные уважения труженики. В нравственном отношении они, без сомнения, несравненно выше ленивых дарований, но, увы! всякий из нас предпочтет талантливого актера, у которого посреди неверной, даже бессмысленной игры вырвется иногда увлекающее и потрясающее душу слово,— предпочтет бедному труженику, бесцветно исполняющему умно и верно понятый характер. Это справедливо: сцена требует выражения ясного, живого, так сказать осязательного, без которого зритель не может видеть понимания роли, не может сочувствовать представляемому лицу. Но бывает редкое соединение таланта с ясным умом и горячею любовью к искусству, и это счастливое соединение представляет нам Щепкин. Его отличительное качество именно состоит в чувстве священного долга к искусству, долга неоплатного, каков бы ни был талант человека. Щепкин всю жизнь выплачивал этот долг по мере сил, платит и теперь и, конечно, не перестанет платить, пока будет жить. С ослаблением физических средств, которые не могли не измениться в течение пятидесяти лет, Щепкин усиливал средства духовные и вознаграждал, по возможности, неизбежные утраты, наносимые временем.
Несмотря на страшное число ролей, переигранных Щепкиным, несмотря на их бесконечное, дикое разнообразие, несмотря на их ничтожность, Щепкин не пренебрег ни одною из них. Выезжая на сцену Бабой-Ягой на ступе с помелом, являясь Еремеевной в «Недоросле», он старался быть тою личностью, которую представлял. От смешных фарсов и карикатур Щепкин в ролях своих доходил иногда до характеров чисто драматических и на одном из них столкнулся с первым трагиком своего времени — с Тальмой: роль Данвиля в комедии Делавиня «Урок старикам» в Париже играл Тальма, а в Москве — Щепкин!.. И что же? несмотря на тяжелый и темный русский перевод, Щепкин был так хорош, что удовлетворил требованиям самых строгих судей. Привычка смеяться от комизма игры Щепкина исчезала, и зрители всегда были растроганы до слез.
Во все пятьдесят лет театральной службы Щепкин не только не пропустил ни одной репетиции, но даже ни разу не опоздал. Никогда никакой роли, хотя бы то было в сотый раз, он не играл, не прочитав ее накануне вечером, ложась спать, как бы поздно ни воротился домой и не репетируя ее настоящим образом на утренней пробе в день представления. Это не мелочная точность, не педантство, а весьма важное условие в деле искусства, в котором всегда есть своя, так сказать, механическая или материальная, сторона, ибо никогда не может быть полного успеха без приобретения власти над своими физическими средствами. Но этого мало: вся жизнь Щепкина и вне театра была для него постоянною школою искусства; везде находил он что-нибудь заметить, чему-нибудь научиться; естественность, верность выражения (чего бы то ни было), бесконечное разнообразие и особенности этого выражения, исключительно принадлежащие -каждому отдельному лицу, действие на других таких особенностей — все замечалось, все переносилось в искусство, все обогащало духовные средства артиста. Более двадцати лет я вместе с другими следил за игрою Щепкина на сцене и за его внимательным наблюдением бесед общественных. Нередко посреди шумных речей или споров замечали, что Щепкин о чем-то задумывался, чего-то искал в уме или памяти; догадывались о причине и нередко заставляли его признаваться, что он думал в то время о каком-нибудь трудном месте своей роли, которая, вследствие сказанного кем-нибудь из присутствующих меткого слова, вдруг освещалась новым светом и долженствовала быть выражена сильнее, или слабее, или проще и вообще вернее. Иногда одно замечание, кинутое мимоходом и пойманное на лету, открывало Щепкину целую новую сторону в характере действующего лица, с которым он до тех пор не мог сладить. Из всего сказанного мною очевидно, что роли Щепкина никогда не лежали без движения, не сдавались в архив, а совершенствовались постепенно и постоянно. Никогда Щепкин не жертвовал истиною игры для эффекта, для лишних рукоплесканий; никогда не выставлял своей роли напоказ, ко вреду играющих с ним актеров, ко вреду цельности и ладу всей пиесы; напротив, он сдерживал свой жар и силу его выражения, если другие лица не могли отвечать ему с такою же силою; чтоб не задавить других лиц в пиесе, он давил себя и охотно жертвовал самолюбием, если характер играемого лица не искажался от таких пожертвований. Все это видели и понимали многие, и надобно признаться, что редко встречается в актерах такое самоотвержение.
Талант Щепкина преимущественно состоит в чувствительности и огне. Оба эти качества составляют основные, необходимые стихии таланта драматического, и я думаю, что в этом отношении драма была по преимуществу призванием Щепкина, но его живость, умная веселость, юмор, его фигура, голос, слишком недостаточный, слабый для ролей драматических (ибо крик не голос), навели его на роли комических стариков — и слава богу! По неудобствам физическим едва ли бы Щепкин мог достигнуть такого высокого достоинства в драме, какого достиг в комедии. Я сказал, что у Щепкина есть умная веселость; по в тех комических ролях, которые не соответствовали этому свойству, чего стоило ему выражать глупость или простоту на лице необыкновенно умном? Вместо проницательности и юмора — изображать простодушную, самодовольную веселость? Чего стоило также выработать свое произношение до такой чистоты и ясности, что, несмотря на жидкий, трехнотный голос, шепот Щепкина был слышен во всем Большом Петровском театре? Но всего труднее было ему ладить с своим жаром, с своими чувствами и удерживать их в настоящей мере, в узде; правда, они иногда одолевали его, но с намерением Щепкин никогда не украшал, не расцвечивал ими бесцветного лица в пиесе. Один только раз был я свидетелем, что Щепкин намеренно сыграл целую роль не так, как понимал. Это случилось в 1828 году: давали в первый раз перевод английской комедии «Школа супругов», пиесы очень умной, но растянутой и оттого довольно скучной. Я знал, как понимал и как исполнял свою роль Щепкин. Я видел его на главной репетиции и восхищался, вместе с другими, строгим исполнением характера замечательного, но уже слишком неэффектного. Во время представления, когда сошел уже первый акт (Щепкин в нем почти не участвовал), принятый публикою с явными признаками скуки, вдруг Щепкин с половины второго акта начал играть с живостью и горячностью, неприличными представляемому лицу; оживленные внезапно его игрой, актеры также подняли тон пиесы, публика выразила свое сочувствие, и комедия была выслушана с удовольствием и одобрением. Когда я вошел к Щепкину в уборную, он встретил меня словами: «Виноват, но я боялся, что зрители заснут от скуки, если досидят до конца пиесы». Именно то и случилось при повторении бенефисного спектакля, в котором Щепкин играл уже свою роль, как требовала неподкупная истина и строгие правила искусства; в третий раз этой комедии уже не играли.
Идя неуклонно путем опыта, труда, ученья, дошел, наконец, Щепкин, еще в полной силе своих средств, до того возможного совершенства, с которым он играл Бота, Досажаева, Транжирина, Богатонова, Арнольфа в «Школе жен» (любимая его роль), Гарпагона, Сганареля, Любского в «Благородном театре» Загоскина и, наконец, Фамусова, Шейлока и Городничего в «Ревизоре». Кроме того, Щепкин перенес на русскую сцену настоящую малороссийскую народность, со всем ее юмором и комизмом. До него мы видели на театре только грубые фарсы, карикатуру на певучую, поэтическую Малороссию, Малороссию, которая дала нам Гоголя! Щепкин потому мог это сделать, что провел детство и молодость свою на Украине, сроднился с ее обычаями и языком. Можно ли забыть Щепкина в «Москале-Чаривнике», в «Наталке-Полтавке»?
В эпоху блистательного торжества, когда Петровский театр, наполненный восхищенными зрителями, дрожал от восторженных рукоплесканий, был в театре один человек, постоянно недовольный Щепкиным; этот человек — был сам Щепкин. Никогда не был собою доволен взыскательный художник, ничем неподкупный судья!
В продолжение тридцатидвухлетнего своего служения на московской сцене скольким людям доставил Щепкин сердечное наслаждение и слез и смеха! Кто не плакал от игры его в «Матросе», кто не смеялся в «Ревизоре»?.. Но смех над собой — те же слезы, и равно благодетельны они душе человека. Из людей, видевших полное развитие таланта Щепкина, уже многих нет на свете; нет именно тех людей, которых верная оценка и нелицеприятный приговор были для Щепкина высшею наградою, с мнением которых соглашалось и общественное мнение.
Из всех художников художник-актер, без сомнения, производит самое сильное, живое впечатление, по зато а самое непрочное. Нет выше наслаждения, нет более утешительного чувства, как двигать тысячи людей одним словом, одним взглядом. Актер, заставляя зрителей одно с ним чувствовать, одному радоваться, одно ненавидеть и об одном скорбеть — вдруг от нескольких тысяч людей слышит голос сочувствия и одобрения, выражаемых громом рукоплескании!.. Но, увы, мимолетно это впечатление, и если не исчезает в зрителях мгновенно, по возвращении их в мир действительный, то, конечно, слабеет и умирает вместе с ними. Актер не оставляет свидетельства своего таланта, хотя разделяет творчество с драматическим писателем: ни картина, ни статуя, ни слово, увековеченное печатью, не служат памятником его художественной деятельности, и потому о художнике-актере надобно более писать, чем о художниках другого рода, которые своими созданиями говорят сами о себе даже отдаленному потомству. Да сохранится же по крайней мере благородное имя сценического художника в истории искусства и литературы, да сохранится память уважения к нему признательных современников!
Не благосклонно мирному искусству настоящее грозное время; мрачен наш небосклон; строго испытание... Но всегда время отдавать справедливость заслуге; благодарным быть — всегда время. Если мы признаем за истину, что воспитание, усовершенствование в себе природного дара есть общественная заслуга, то не должны ли мы признать, что Щепкин оказал такую заслугу русскому обществу, преимущественно московскому? Итак, благодарность ему за доставление нам, в продолжение стольких лет, высоких наслаждений, сердечных и умственных! Благодарность за благотворные слезы и благодетельный смех!
1855 года, ноября 18-го, Москва.
ПРИМЕЧАНИЯ
Статья написана в связи с юбилеем великого русского актера, пятидесятилетием сценической деятельности М. С. Щепкина. Была опубликована в «Московских ведомостях» и в том же 1855 году появилась отдельным оттиском.
«Зоя»—«Зоа», драма Мерсье.
«Новое семейство»— комическая опера в одном действии С. К. Вязмитинова.
«Опыт искусства»— комедия Н. Р. Судовщикова.
«Сбитенщик» — комическая опера Я. В. Княжнина.
«Железная маска»— драма, перев, с нем. «Великодушие, или Рекрутский набор»— драма Н. Ильина.
Вот — персонаж комедии «Вот». Досажаев — герой комедии Шеридана «Школа злословия». Вогатонов — персонаж комедии М. Н. Загоскина «Господии Богатонов, или Провинциале столице». «Школа жен»— комедия Мольера. Гарпагон — герой комедии Мольера «Скупой». Сганарелъ — имя героев нескольких комедий Мольера.
«Москаль-Чаривник» («Солдат-Чародей») и «Наталка Полтавка»— комедии И. П. Котляревского. «Матрос»— водевиль Соважа и Делюрье.
С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
По случаю пятидесятилетия его театрального поприща
В исходе ноября 1805 г. в городе Курске на частном публичном театре содержателей — актеров Барсовых назначен был спектакль в пользу актрисы, г-жи Лыковой, Молодой человек лет семнадцати, с живою и умною физиономией, беспрестанно бегал с раннего утра и в дом своего господина, графа Волькенштейна, в дом Дворянского собрания, где помещался театр. На озабоченном лице юноши ясно выражалась радость, тревога и опасение: это был дворовый мальчик графа, всеми называемый Миша, которому, по случаю внезапной болезни какого-то мелкого актера, дали сыграть маленькую роль. Миша с детских лет страстно любил смотреть театральные представления. Его охотно пускали и в оркестр и за кулисы, где все его знали, любили и где он всем услуживал. Сыграть какую-нибудь роль на публичном театре было его любимою мечтою, его постоянным и горячим желанием; наконец, желанная мечта превращалась в действительность, и Миша выходил на сцену в драме «Зоя», в роли почтаря Андрея. Этот Миша — теперь наш знаменитый артист, ветеран театрального искусства, честь и гордость русской сцены, Михаил Семенович Щепкин.
Щепкин страстно полюбил театр еще в ребячестве. Семи лет он увидел на домашнем театре у графа Волькенштейна онеру «Новое семейство», и неожиданное зрелище так его поразило, что с тех пор в восприимчивой, горячей голове мальчика беспрестанно роились декорации, оркестр, сцена и действующие лица. Вскоре после того, когда он был уже в народном училище городка Суджи, удалось ему сыграть слугу Розмарина в комедии Сумарокова «Вздорщица»: разумеется, это усилило его страсть. Впоследствии, когда Щепкину уже было лет четырнадцать, он сыграл на домашнем театре своего господина несколько ролей и, между прочим, роль актера в комедии «Опыт искусства» и Степана-сбитенщика в опере «Сбитенщик». С 1801 года Щепкин жил в Курске, учился в народном училище и все свободные часы проводил в театре. В этом положении оставались дела до незабвенного дня, до бенефиса г-жи Лыковой.
Итак, в исходе ноября (подлинное число неизвестно) настоящего 1855 года исполняется пятьдесят лет с первого появления Щепкина на сцене публичного театра. Долгое поприще, редко совершаемое не поденщиками, не простыми исполнителями, равнодушными к своему ремеслу, а художниками по призванию, пламенно, тревожно любящими свое дело! Каких горячих усилий, каких постоянных трудов, какой напряженной работы духа и тела стоило возведение на степень искусства простой, по-видимому, охоты мальчика: выбежать перед публикою в каком-то святочном наряде и пробормотать несколько выученных речей. Так начинают многие, и трудно бывает разгадать в безотчетном влечении молодых людей: минутная ли это забава или призвание истинного таланта.
Разумеется, в достопамятный день представления «Зои», за пятьдесят лет пред сим, никто из окружающих Щепкина не подозревал в нем будущего знаменитого артиста, и всякий только посмеивался, глядя на его озабоченное лицо и важность, придаваемую им такому, по-видимому, пустому делу; но Щепкин чувствовал бессознательно, что роль почтаря Андрея решает его судьбу и определяет славную будущность.
С этого времени, после удачного дебюта, Щепкину начали давать многие небольшие роли, и, разумеется, самые разнохарактерные. Захворал ли, загулял ли кто-нибудь из актеров — Щепкин в несколько часов выучивал его роль и, конечно, играл всегда лучше того, чье занимал место. Одним словом: им затыкали все прорехи малочисленной труппы и скудного репертуара. Оркестр прозвал его «контрабасною подставкой», и вся труппа со смехом повторяла остроумное прозвище.
Публика начинала любить и принимать Щепкина с одобрением. Каждый спектакль был шагом вперед для молодого актера, и в течение нескольких лет он сам и все его окружавшие убедились в том, что Щепкин родился для театра. Не получив достаточного образования, но видав ни одного актера, который бы имел какое-нибудь понятие о сценическом искусстве, который бы ходил и говорил на театре по-человечески, Щепкин, конечно, не мог тогда создавать себе идеала представляемого лица, не мог не подчиняться вредным традициям, от которых трудно отделываться во всю жизнь, не мог не перенимать форм, которыми был окружен; но нет такой неестественной формы, которая не могла бы быть одушевлена, а Щепкин, одаренный необыкновенным огнем и чувством, оживлял ими каждое произносимое слово; кстати или некстати, верно или неверно — до этого никому не было дела, этого никто не понимал, и все безусловно восхищались новым и свежим талантом.
Чрезвычайно было бы любопытно и поучительно проследить постепенно, как уяснялся взгляд молодого актера, как зарождалось понимание лиц, им представляемых, как блеснула и разгоралась мысль об истине, естественности игры и как он понял, наконец, что сцена — искусство, что он — художник!.. Но этого никто не может сделать, кроме самого Щепкина, и на нем лежит долг написать историю своего театрального поприща, чем он окажет великую услугу не только театральному искусству, его служителям и почитателям, но и всякому мыслящему человеку, для которого дороги проявления, усилия и торжество духа человеческого над всеми препятствиями и случайностями жизни. У Щепкина хранится лист бумаги, на котором великий художник Пушкин своею рукою написал следующее:
ЗАПИСКИ АКТЕРА ЩЕПКИНА
«Я родился в Курской губернии, Обоянского уезда, в селе Красном, что на речке Пенке».
Как красноречиво выражается в этом поступке важность интереса, который придавал Пушкин запискам актера Щепкина!
Семнадцать лет играл Щепкин на губернских театрах, переходя из труппы в труппу, разъезжая по ярмаркам с своими товарищами и постоянно идя вперед. У Щепкина не было амплуа, он не выбирал себе ролей, а играл все, что было необходимо для составления спектакля. Так, например, в «Железной маске» он, начиная с часового, дошел до маркиза Лувуа, а в «Рекрутском наборе» переиграл все роли, кроме молодой девушки Варвары. Слава Щепкина росла, преимущественно в южной части России, дошла до Москвы, и, наконец, в 1823 году поступил оп на императорский Московский театр. Не входя в подробности, потому что я пишу не биографию Щепкина, а краткий очерк пятидесятилетнего театрального его поприща, должно, однако, сказать, что Щепкин в продолжение своей провинциальной сценической жизни получил два толчка, как он сам выражается, которые были ему очень полезны. Первый случился в 1810 году, когда он увидел домашний благородный спектакль в селе Гоноховке (Харьковской губернии); в этом спектакле князь Прокофий Васильич Мещерский играл роль Солидара в комедии Сумарокова «Приданое обманом». Естественная игра князя Мещерского сильно поразила молодого актера и произвела решительное влияние на его понятия о сценическом искусстве (1). Второй толчок случился гораздо позднее: его произвел замечательный актер Павлов, выехавший из Казани и странствовавший тогда по разным провинциальным театрам. Этот актер с необыкновенною для того времени истиною и простотою играл многие роли, особенно роль Неизвестного в комедии Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние». Актера Павлова мало понимали и мало ценили, но Щепкин понял, оценил его и воспользовался добрым примером, несмотря па противуположное значение своего амплуа. Московская публика обрадовалась прекрасному таланту и приняла Щепкина с живейшим восторгом в пол-пом значении этого слова; но Щепкин не успокоился на скоро приобретенных лаврах, как делали и теперь делают это многие. Постоянно трудясь с первого дня поступления своего на сцену, постоянно изучая, обработывая игру, он удвоил своп труды, поступя на московскую сцену. Оп делал это не для приобретения большей славы или выгод житейских,— он удовлетворял собственной душевной художественной потребности. Театр уже был для него необходимостью, воздухом, условием жизни...
(1) Подробное описание этого происшествия можно прочесть в альманахе «Комета», изданном Н. Щепкиным, сыном нашего знаменитого артиста, в Москве, в 1851 году.
Жить — для Щепкина значило играть на театре; играть — значило жить. Сцена сделалась для Щепкина даже целебным средством в болезнях духа и тела. Горевал ли он о чем-нибудь, как человек, которому надо было много преодолеть препятствий, много биться с жизнью,— искусство мирило его с действительностью; болел ли телом,— искусство, оживляя его нервы, чудотворно врачевало его тело. Много раз и многие были тому свидетелями, что Щепкин выходил на сцену больной и сходил с нее совершенно здоровый.
Обеспеченный в своем существовании, получивший независимость, придворный артист Щепкин вполне предался искусству. Обширный репертуар его с каждым годом обогащался новыми, значительнейшими ролями, над которыми надо было подумать, надо было потрудиться. Один ряд мольеровских стариков представлял уже назидательное поприще для его сценической деятельности, и Щепкин воспользовался этою высокою школой. На московской сцене Щепкин нашел товарищей более или менее образованных, нашел публику более просвещенную, судей более строгих и лучше понимающих дело. Кромо того, Щепкин нашел в московском обществе дружеский литературный круг, в который приняли его с радостью и где вполне оценили его талант, природный ум, любовь к искусству и жажду образования. По счастливому стечению обстоятельств, в этом круге находились между прочими главные лица московской дирекции: Кокошкин, Загоскин, Писарев и Верстовский; но всего важнее было то, что в этом же приятельском круге на то время был наш даровитый писатель князь Шаховской, единственный знаток сцены, страстный и опытный любитель театрального искусства. Этого только и недоставало Щепкину: он весь предался труду и учению, предался пламенно и неутомимо.
Обыкновенно сценические артисты, сколько-нибудь замечательные, разделяются на два разряда: первый состоит из людей даровитых, иногда в высокой степени, по не думающих об искусстве, об изучении его, не признающих необходимости труда, иногда даже не понимающих прямого значения художника. Второй разряд состоит не скажу из людей бездарных, но наделенных от природы скудною долею дарования, обработке которого положены, к сожалению, слишком тесные границы. Это достойные уважения труженики. В нравственном отношении они, без сомнения, несравненно выше ленивых дарований, но, увы! всякий из нас предпочтет талантливого актера, у которого посреди неверной, даже бессмысленной игры вырвется иногда увлекающее и потрясающее душу слово,— предпочтет бедному труженику, бесцветно исполняющему умно и верно понятый характер. Это справедливо: сцена требует выражения ясного, живого, так сказать осязательного, без которого зритель не может видеть понимания роли, не может сочувствовать представляемому лицу. Но бывает редкое соединение таланта с ясным умом и горячею любовью к искусству, и это счастливое соединение представляет нам Щепкин. Его отличительное качество именно состоит в чувстве священного долга к искусству, долга неоплатного, каков бы ни был талант человека. Щепкин всю жизнь выплачивал этот долг по мере сил, платит и теперь и, конечно, не перестанет платить, пока будет жить. С ослаблением физических средств, которые не могли не измениться в течение пятидесяти лет, Щепкин усиливал средства духовные и вознаграждал, по возможности, неизбежные утраты, наносимые временем.
Несмотря на страшное число ролей, переигранных Щепкиным, несмотря на их бесконечное, дикое разнообразие, несмотря на их ничтожность, Щепкин не пренебрег ни одною из них. Выезжая на сцену Бабой-Ягой на ступе с помелом, являясь Еремеевной в «Недоросле», он старался быть тою личностью, которую представлял. От смешных фарсов и карикатур Щепкин в ролях своих доходил иногда до характеров чисто драматических и на одном из них столкнулся с первым трагиком своего времени — с Тальмой: роль Данвиля в комедии Делавиня «Урок старикам» в Париже играл Тальма, а в Москве — Щепкин!.. И что же? несмотря на тяжелый и темный русский перевод, Щепкин был так хорош, что удовлетворил требованиям самых строгих судей. Привычка смеяться от комизма игры Щепкина исчезала, и зрители всегда были растроганы до слез.
Во все пятьдесят лет театральной службы Щепкин не только не пропустил ни одной репетиции, но даже ни разу не опоздал. Никогда никакой роли, хотя бы то было в сотый раз, он не играл, не прочитав ее накануне вечером, ложась спать, как бы поздно ни воротился домой и не репетируя ее настоящим образом на утренней пробе в день представления. Это не мелочная точность, не педантство, а весьма важное условие в деле искусства, в котором всегда есть своя, так сказать, механическая или материальная, сторона, ибо никогда не может быть полного успеха без приобретения власти над своими физическими средствами. Но этого мало: вся жизнь Щепкина и вне театра была для него постоянною школою искусства; везде находил он что-нибудь заметить, чему-нибудь научиться; естественность, верность выражения (чего бы то ни было), бесконечное разнообразие и особенности этого выражения, исключительно принадлежащие -каждому отдельному лицу, действие на других таких особенностей — все замечалось, все переносилось в искусство, все обогащало духовные средства артиста. Более двадцати лет я вместе с другими следил за игрою Щепкина на сцене и за его внимательным наблюдением бесед общественных. Нередко посреди шумных речей или споров замечали, что Щепкин о чем-то задумывался, чего-то искал в уме или памяти; догадывались о причине и нередко заставляли его признаваться, что он думал в то время о каком-нибудь трудном месте своей роли, которая, вследствие сказанного кем-нибудь из присутствующих меткого слова, вдруг освещалась новым светом и долженствовала быть выражена сильнее, или слабее, или проще и вообще вернее. Иногда одно замечание, кинутое мимоходом и пойманное на лету, открывало Щепкину целую новую сторону в характере действующего лица, с которым он до тех пор не мог сладить. Из всего сказанного мною очевидно, что роли Щепкина никогда не лежали без движения, не сдавались в архив, а совершенствовались постепенно и постоянно. Никогда Щепкин не жертвовал истиною игры для эффекта, для лишних рукоплесканий; никогда не выставлял своей роли напоказ, ко вреду играющих с ним актеров, ко вреду цельности и ладу всей пиесы; напротив, он сдерживал свой жар и силу его выражения, если другие лица не могли отвечать ему с такою же силою; чтоб не задавить других лиц в пиесе, он давил себя и охотно жертвовал самолюбием, если характер играемого лица не искажался от таких пожертвований. Все это видели и понимали многие, и надобно признаться, что редко встречается в актерах такое самоотвержение.
Талант Щепкина преимущественно состоит в чувствительности и огне. Оба эти качества составляют основные, необходимые стихии таланта драматического, и я думаю, что в этом отношении драма была по преимуществу призванием Щепкина, но его живость, умная веселость, юмор, его фигура, голос, слишком недостаточный, слабый для ролей драматических (ибо крик не голос), навели его на роли комических стариков — и слава богу! По неудобствам физическим едва ли бы Щепкин мог достигнуть такого высокого достоинства в драме, какого достиг в комедии. Я сказал, что у Щепкина есть умная веселость; по в тех комических ролях, которые не соответствовали этому свойству, чего стоило ему выражать глупость или простоту на лице необыкновенно умном? Вместо проницательности и юмора — изображать простодушную, самодовольную веселость? Чего стоило также выработать свое произношение до такой чистоты и ясности, что, несмотря на жидкий, трехнотный голос, шепот Щепкина был слышен во всем Большом Петровском театре? Но всего труднее было ему ладить с своим жаром, с своими чувствами и удерживать их в настоящей мере, в узде; правда, они иногда одолевали его, но с намерением Щепкин никогда не украшал, не расцвечивал ими бесцветного лица в пиесе. Один только раз был я свидетелем, что Щепкин намеренно сыграл целую роль не так, как понимал. Это случилось в 1828 году: давали в первый раз перевод английской комедии «Школа супругов», пиесы очень умной, но растянутой и оттого довольно скучной. Я знал, как понимал и как исполнял свою роль Щепкин. Я видел его на главной репетиции и восхищался, вместе с другими, строгим исполнением характера замечательного, но уже слишком неэффектного. Во время представления, когда сошел уже первый акт (Щепкин в нем почти не участвовал), принятый публикою с явными признаками скуки, вдруг Щепкин с половины второго акта начал играть с живостью и горячностью, неприличными представляемому лицу; оживленные внезапно его игрой, актеры также подняли тон пиесы, публика выразила свое сочувствие, и комедия была выслушана с удовольствием и одобрением. Когда я вошел к Щепкину в уборную, он встретил меня словами: «Виноват, но я боялся, что зрители заснут от скуки, если досидят до конца пиесы». Именно то и случилось при повторении бенефисного спектакля, в котором Щепкин играл уже свою роль, как требовала неподкупная истина и строгие правила искусства; в третий раз этой комедии уже не играли.
Идя неуклонно путем опыта, труда, ученья, дошел, наконец, Щепкин, еще в полной силе своих средств, до того возможного совершенства, с которым он играл Бота, Досажаева, Транжирина, Богатонова, Арнольфа в «Школе жен» (любимая его роль), Гарпагона, Сганареля, Любского в «Благородном театре» Загоскина и, наконец, Фамусова, Шейлока и Городничего в «Ревизоре». Кроме того, Щепкин перенес на русскую сцену настоящую малороссийскую народность, со всем ее юмором и комизмом. До него мы видели на театре только грубые фарсы, карикатуру на певучую, поэтическую Малороссию, Малороссию, которая дала нам Гоголя! Щепкин потому мог это сделать, что провел детство и молодость свою на Украине, сроднился с ее обычаями и языком. Можно ли забыть Щепкина в «Москале-Чаривнике», в «Наталке-Полтавке»?
В эпоху блистательного торжества, когда Петровский театр, наполненный восхищенными зрителями, дрожал от восторженных рукоплесканий, был в театре один человек, постоянно недовольный Щепкиным; этот человек — был сам Щепкин. Никогда не был собою доволен взыскательный художник, ничем неподкупный судья!
В продолжение тридцатидвухлетнего своего служения на московской сцене скольким людям доставил Щепкин сердечное наслаждение и слез и смеха! Кто не плакал от игры его в «Матросе», кто не смеялся в «Ревизоре»?.. Но смех над собой — те же слезы, и равно благодетельны они душе человека. Из людей, видевших полное развитие таланта Щепкина, уже многих нет на свете; нет именно тех людей, которых верная оценка и нелицеприятный приговор были для Щепкина высшею наградою, с мнением которых соглашалось и общественное мнение.
Из всех художников художник-актер, без сомнения, производит самое сильное, живое впечатление, по зато а самое непрочное. Нет выше наслаждения, нет более утешительного чувства, как двигать тысячи людей одним словом, одним взглядом. Актер, заставляя зрителей одно с ним чувствовать, одному радоваться, одно ненавидеть и об одном скорбеть — вдруг от нескольких тысяч людей слышит голос сочувствия и одобрения, выражаемых громом рукоплескании!.. Но, увы, мимолетно это впечатление, и если не исчезает в зрителях мгновенно, по возвращении их в мир действительный, то, конечно, слабеет и умирает вместе с ними. Актер не оставляет свидетельства своего таланта, хотя разделяет творчество с драматическим писателем: ни картина, ни статуя, ни слово, увековеченное печатью, не служат памятником его художественной деятельности, и потому о художнике-актере надобно более писать, чем о художниках другого рода, которые своими созданиями говорят сами о себе даже отдаленному потомству. Да сохранится же по крайней мере благородное имя сценического художника в истории искусства и литературы, да сохранится память уважения к нему признательных современников!
Не благосклонно мирному искусству настоящее грозное время; мрачен наш небосклон; строго испытание... Но всегда время отдавать справедливость заслуге; благодарным быть — всегда время. Если мы признаем за истину, что воспитание, усовершенствование в себе природного дара есть общественная заслуга, то не должны ли мы признать, что Щепкин оказал такую заслугу русскому обществу, преимущественно московскому? Итак, благодарность ему за доставление нам, в продолжение стольких лет, высоких наслаждений, сердечных и умственных! Благодарность за благотворные слезы и благодетельный смех!
1855 года, ноября 18-го, Москва.
ПРИМЕЧАНИЯ
Статья написана в связи с юбилеем великого русского актера, пятидесятилетием сценической деятельности М. С. Щепкина. Была опубликована в «Московских ведомостях» и в том же 1855 году появилась отдельным оттиском.
«Зоя»—«Зоа», драма Мерсье.
«Новое семейство»— комическая опера в одном действии С. К. Вязмитинова.
«Опыт искусства»— комедия Н. Р. Судовщикова.
«Сбитенщик» — комическая опера Я. В. Княжнина.
«Железная маска»— драма, перев, с нем. «Великодушие, или Рекрутский набор»— драма Н. Ильина.
Вот — персонаж комедии «Вот». Досажаев — герой комедии Шеридана «Школа злословия». Вогатонов — персонаж комедии М. Н. Загоскина «Господии Богатонов, или Провинциале столице». «Школа жен»— комедия Мольера. Гарпагон — герой комедии Мольера «Скупой». Сганарелъ — имя героев нескольких комедий Мольера.
«Москаль-Чаривник» («Солдат-Чародей») и «Наталка Полтавка»— комедии И. П. Котляревского. «Матрос»— водевиль Соважа и Делюрье.
13.11.2008
Подробнее
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина» А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«Михаил Семенович Щепкин. Жизнь и творчество». М., 1984. Т.2, стр. 312-322.
А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«Михаил Семенович Щепкин. Жизнь и творчество». М., 1984. Т.2, стр. 312-322.
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«Михаил Семенович Щепкин. Жизнь и творчество». М., 1984. Т.2, стр. 312-322.
Нельзя не пожалеть, что у нас так мало людей, решающихся вести свои записки. Чья жизнь, например, могла быть более разнообразна, занимательна и поучительна, как не семьдесят пять лет, прожитые М.С. Щепкиным? Рожденный в крепостном состоянии, он силою своего таланта проложил себе дорогу в самые образованные кружки русского общества; принадлежа к провинциальной труппе, он вместе с нею странствовал по разным городам — играл и в Курске, и в Харькове, и в Полтаве; потом явился на сцене столичных театров и, уже приобретя громкую известность, не раз ездил то в Ярославль, то в Нижний, то в Казань, бывал в Крыму,, путешествовал за границею, всюду сталкивался с самыми разнообразными сторонами быта и более или менее замечательными личностями своего времени. Это был человек, который многое испытал, многое видел и слышал, который равно был близок и к нуждам простолюдина и к интересам художника и литератора и который вдобавок щедро был наделен от природы тонкою наблюдательностью, светлым умом, теплым чувством и уменьем живо и пластично передавать виденное, с сохранением всех характерических оттенков. В словах его: «Я знаю русскую жизнь от дворца и до лакейской» — нисколько не было преувеличения. В самом деле, М. С. был самая живая и любопытная книга: он любил вспоминать былое, любил рассказывать про старое «доброе» время. Но, увы! многие из этих рассказов умерли вместе с ним. Он неохотно брался за перо и, несмотря на частые с разных сторон обращенные к нему просьбы и дружеские советы, записал только несколько отдельных эпизодов из своей жизни. Еще в 1836 году (1) Пушкин завел с М. С.-м речь о записках, настаивал на их необходимости и тут же сделал почин: первые строки предполагавшихся воспоминаний занесены на бумагу рукою незабвенного поэта.
(1) На рукописи означено: «17 мая 1836 г. Москва». (Примеч. А. Н. Афанасьева.)
Щепкин принялся было за дело, рассказал о своем детстве, припомнил подробности своего первоначального воспитания; но скоро устал, и записки не подвигались вперед. Уже в последние годы (1846—1862), уступая настойчивым просьбам своих друзей и знакомых, занимавшихся изданием журналов и сборников, он написал для них те интересные отрывки из своего прошлого, которые были напечатаны в «Современнике», «Атенее», «Русском Вестнике», «Комете», «С.-Петербургских (Ведомостях)» и «Московских Ведомостях» и в газете «Наше Время». Вот и все, что закреплено пером от богатой воспоминаниями и наблюдательностью жизни славного артиста. М. С. с трудом владел литературною фразою, и это, кажется, охлаждало его в работе, постоянно отрывало от записок и лишало нас многого из того, что бы он мог рассказать. Такая потеря тем более чувствительна, что в его простой, подчас не совсем правильно построенной речи была та живая, художническая изобразительность, какая редко встречается в искусно выглаженных фразах присяжных литераторов. Подобным же достоинством, или, пожалуй, недостатком, отличался, как мы знаем, и Гоголь. Пополнить записки Щепкина лежит на обязанности его друзей и поклонников. С М. С. Щепкиным и его семьей я познакомился на последнем году моего университетского курса. Это было зимою 1847 года. Незачем уверять, что он скоро пленил меня своим умом, добротой и прямодушием. Все знают, что в московском обществе Щепкин пользовался вполне заслуженным уважением; его любили, как человека без претензий, милого рассказчика, талантливого художника, гостеприимного хозяина. В спорах он был всегда остроумен и находчив; остроты его бывали метки и носили на себе печать малороссийского юмора. Раз, помню, один простодушный господин распространился о счастии первобытных человеческих общин, которые жили мирно и безыскусственно, как велит мать-природа, не ведая ни наших радостей, ни наших страданий. Щепкин прервал философа следующим апологом: «Шел я как-то по двору, вижу, лежит в луже свинья, по уши в грязи, перевернулась на другой бок и посмотрела на меня с таким презрением, как будто хотела сказать: дурак! ты этого наслаждения никогда не испытал!» В другой раз собрались у графини Ростопчиной московские литераторы и художники; в это время была в Москве Рашель, и разговор, разумеется, зашел об ее игре. Талант французской артистки сильно не нравился нашим славянофилам, и один из них, «претендент в русские Шекспиры», стал доказывать, что Рашель вовсе не понимает сценического искусства и что игра ее принесет нашему театру положительный вред. Щепкин выслушал резкую тираду и сказал: «Я знаю деревню, где искони все носили лапти. Случилось одному мужику отправиться на заработки, и вернулся он в сапогах. Тотчас весь мир закричал хором: как это, дескать, можно! не станем, братцы, носить сапогов; наши отцы и деды ходили в лаптях, а были не глупее нас! ведь сапоги — мотовство, разврат!.. Ну, а кончилось тем (прибавил старик с насмешливою улыбкою), что через год вся деревня стала ходить в сапогах!» В 1855 г., в бытность М. С-ча в Нижнем, он встретил некоторые затруднения в постановке «Ревизора», нашлись влиятельные люди, не желавшие видеть этой пьесы. Щепкин решился дать «Ревизора» в свой бенефис и повез афишу и билет к одному из тех, которые были против такого представления; хозяин встретил его словами: «Вы хотите над нами насмеяться!» — «Не над вами, а над плутами!» — отвечал артист.
К театру М. С-ч был горячо привязан; всякую роль учил добросовестно и задолго до представления, каждый вечер повторяя ее на сон грядущий; репетиций никогда не пропускал и гордился этим; он никак не мог утерпеть, чтобы не высказывать своих правдивых замечаний об игре даже тем из актеров и актрис, которые вовсе не расположены были их выслушивать. Это артистическое увлечение высказывалось у него иногда слишком нетерпеливо и откровенно и нередко вело к разным неприятностям в закулисном мире. В этих случаях старик не умел позолотить пилюлю, и неподслащенная горечь его замечаний была тем чувствительнее для болезненно настроенных самолюбий. Испытывая у своих детей сценические способности, он не мог спокойно отнестись к их неумению войти в положение лица, требуемое ролью, сердился, передразнивал и кончил тем, что ни одного из сыновей не пустил на театр — единственно потому, что не видел в них достаточно для того дарований. Однажды в знатном аристократическом доме в Москве готовился благородный спектакль; хозяйка пригласила Щепкина на репетицию с просьбою высказать свое мнение и дать необходимые советы. Щепкин приехал, остался недоволен исполнением, разгорячился, и вместо ожидаемых светских любезностей и похвал — от него услышали только горькую правду: «По-моему, если играть так играть! — сказал он,— а на вздоры и звать было незачем. Ну вы, графиня! разве можно так ходить и разве так вы ходите и кланяетесь в вашей гостиной, как теперь?» — и он начал представлять ее с смешными ужимками. С тех пор, разумеется, его уж^е не думали приглашать на репетиции «благородных» спектаклей. Театру приписывал Щепкин и свое собственное нравственное совершенствование: «По званию комического актера, — говаривал он, — мне часто достается представлять людей низких, криводушных, с гаденькими страстями; изучая их характеры, стараясь передать их комические стороны, я сам отделался от многих недостатков, и в том, что я сделался лучше, нравственнее — я обязан не чему иному, а театру!»
Несмотря на свое скромное, недостаточное образование, М. С-ч по ясности взглядов и высоте убеждений был человек вполне развитой; об искусстве он судил здраво и с тем строгим уважением к его законам, какое так трудно сочетается с званием русского актера, вынужденного воспитывать свое дарование на французской мелодраме и на quasi-оригинальных произведениях в том же роде. Относительно репертуара Щепкин был счастливее многих из своих товарищей. Его школою были комедии Мольера, Гоголя и «Горе от ума» Грибоедова, и если, с одной стороны, он явился лучшим их комментатором, то, с другой стороны, их серьезная, действительная поэзия не могла не оказать самого благотворного влияния на его эстетические убеждения. Самообразованию Щепкина помогал и тот избранный кружок ученых литераторов и художников, которыми он сумел окружить себя и советами которых желал и умел пользоваться. Едва ли кто другой так заботливо и искренно обращался к указаниям науки; для него переводились целые статьи о театре, недоступные ему по незнанию иностранных языков; для него делались извлечения из наиболее замечательных критик об исполнении различных ролей французской и английской сцены. Так, когда он задумал сыграть «Скупого», то все лучшее, что было написано по поводу этой комедии и что было необходимо для отчетливого понимания роли, для объяснения характера избранного лица и для постановки пьесы, все явилось в переводах. Тот «Скупой», которым мы восхищались в Щепкине, был плод и великого таланта и глубоко обдуманного изучения. Конечно, и ему случалось ошибаться, и его отзывы бывали не чужды увлечений; но самые ошибки и увлечения его объясняются впечатлительностью богато одаренной натуры и благороднейшими порывами души. Щепкин шел навстречу новому таланту, искал его и, тронутый искренностью чувства и непритворными слезами на сцене, часто там провидел дарование, где его вовсе не было, а были только счастливые условия молодости. Случалось иной раз слышать от него похвалы сценически ничтожной, слабой пьесе, и на поверку всегда выходило, что его подкупила или возвышенно благородная мысль, которую хотел провести автор, или смелое патриотическое слово. Он горячо любил родную землю и с увлечением юноши следил за всеми преобразованиями; по своим летам принадлежа старому поколению, он чужд был всякого нравственного застоя и стоял в уровень с потребностями нового времени. Многим членам английского клуба памятно, с каким восхищением встретил Щепкин манифест об освобождении крестьян; со слезами на глазах он поздравлял всех и каждого и выслушал по этому поводу от некоторых запоздалых друзей старины странные намеки на его былое крепостное состояние, чего, впрочем, он никогда и не думал скрывать. С редким дружеским участием приветствовал Щепкин своего одноземца Шевченко, только что получившего свободу; нарочно ездил к нему в Новгород и неотступно сопровождал его по Москве. С каким задушевным чувством читал он его «Пустку»! Это прекрасное стихотворение, вместе с куплетом о Жакардовом станке, он любил повторять в своих беседах до самого последнего времени. Минувшая эпоха для него не имела того обаятельного значения, как для многих стариков; он не прикрашивал ее небывалыми достоинствами и не унижал заслуг настоящего. Напротив, одною из любимых и часто повторяемых им мыслей была та, что Россия постепенно идет вперед, и эту мысль он и словесно и печатно (в двух своих рассказах) подтверждал сравнением нравов доброго старого времени с нравами современными.
В период моего знакомства с М. С-м я имел привычку записывать для себя некоторые из его рассказов, хотя (к сожалению) делал это кратко, нередко спустя несколько дней после того, как слышал их из уст интересного старика, — и должен признаться, что его мастерские рассказы много потеряли в моем изложении. Да и вообще следует заметить, что подобный труд был нелегок. Живое слово Щепкина сопровождалось выразительною мимикой, изменением звуков голоса и комическим представлением действующих лиц, что придавало необыкновенную живость его воспоминаниям, но чего передать на бумагу нет возможности. Тем не менее я решаюсь сообщить записанное мною, как материал для биографии знаменитого артиста и для характеристики его времени и людей, с которыми он бывал в близких сношениях. Заметки мои будут отрывочны, но я надеюсь, что недостаток этот вознаградится их содержанием:
а) Знакомство М. С-ча с Гоголем началось довольно оригинально. По приезде в Москву в 1832 году Гоголь, желая видеть знаменитого артиста, явился к нему в дом и застал многочисленное его семейство за обедом. Он вошел в залу с этими словами малороссийской песни:
«Ходыть гарбуз по городу,
Пытаетця свого роду:
Чи вы живы, чи здоровы,
Вси родичи гарбузовы?»
В то время Гоголь еще был далек от тех мрачных аскетических взглядов на жизнь, которые впоследствии изменили его характер и так много повредили его творческому таланту; он бывал шутливо весел, любил вкусно и плотно покушать, и нередко беседы его с М. С-м склонялись на исчисление и разбор различных малороссийских кушаньев. Винам он давал названия квартального и городничего, как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должной порядок; а жженке, потому что зажженная она горит голубым пламенем, давал имя Бенкендорфа. «А что? — говорил он Щепкину после сытного обеда, — не отправить ли теперь Бенкендорфа?» — и они вместе приготовляли жженку и любовались ее пламенем. Остроты Гоголя были своеобразны, неизысканны, но подчас не совсем опрятны. Старик Щепкин помнил наизусть одно письмо Гоголя, писанное из-за границы к Бенардаки, где шутливость поэта заявила себя с такою нецеремонною откровенностию, что это любопытное послание навсегда останется неудобным для печати.
Городничий и другие роли из пьес Гоголя были лучшими в репертуаре Щепкина; здесь вполне выяснился его великий комический талант. Но, с другой стороны, ничто так не раскрыло истинного значения комедий и драматических сцен Гоголя, как превосходная игра Щепкина; поэт нашел в нем гениального объяснителя своих произведений, и едва ли когда выпадало такое счастье на долю другого драматического писателя при его жизни. Это особенно тесно связывало обоих художников, не говоря уже об их общих симпатиях к Малороссии и ко всему родному. Гоголь не раз пользовался любопытными рассказами знаменитого артиста, как материалом для своих поэтических созданий. Случай, рассказанный в «Старосветских помещиках», о том, как Пульхерия Ивановна появление одичалой кошки приняла за предвестие своей близкой кончины, взят из действительности. Подобное происшествие было с бабкою М. С-ча. Щепкин как-то рассказал о нем Гоголю, и тот мастерски воспользовался им в своей повести. М. С-ч прочитал повесть и при встрече с автором сказал ему шутя: «А кошка-то моя!» — «Зато коты мои!» — отвечал Гоголь, и в самом деле коты принадлежали его вымыслу. В уцелевших от огня пяти главах второго тома «Мертвых душ» рассказ «полюби нас черненькими, беленькими нас всякой полюбит» сообщен автору также Щепкиным и есть действительно случившееся происшествие, и, по моему мнению, рассказ этот в устах Щепкина имел несравненно больше живости, чем в поэме Гоголя. Не один Гоголь— и другие русские писатели брали содержание для своих повестей из воспоминаний Щепкина; таковы повести: «Сорока-воровка», напечатанная в «Современнике» 1848 г. (№ 2), и «Собачка» графа Соллогуба — в альманахе «Вчера и сегодня». По словам М. С-ча, для характера Хлобуева послужила Гоголю образцом личность П. В. Нащокина; а разнообразные присутственные места, упоминаемые при описании имения Кашкарева, действительно существовали некогда в малороссийском поместье графа Кочубея. Этим подтверждаются собственные слова Гоголя в его «Исповеди»: «У меня ум тот самый, какой бывает у большой части русских людей, то есть способный больше выводить, чем выдумывать. Мне всегда нужно было выслушать слишком много людей, чтобы образовалось во мне собственное мое мнение». Кстати припомним здесь не раз высказанное Гоголем желание, чтобы бывалые люди сообщали ему заметки о разных анекдотических случаях и нравах своего околотка, и откровенное признание, что подобные заметки необходимы ему для продолжения «Мертвых душ».
Для Щепкина Гоголь перевел с итальянского языка комедию «Дядька в затруднительном положении»; своими драматическими сочинениями дал ему право распоряжаться на театре, как полною собственностью; когда друзья М. С-ча перевели для него из Мольера комедию «Мнимый рогоносец», Гоголь взялся исправить этот перевод и переделал почти каждую фразу. В печальную эпоху болезненно аскетического настроения Гоголь прислал М. С-чу из Рима «Развязку «Ревизора» при письме, в котором заявлял желание, чтобы означенная пьеса была дана Щепкиным в свой бенефис вслед за «Ревизором». В этой странной дидактической пьесе выведены на сцену: любители театра, М. С. Щепкин, который и должен был играть самого себя, другие актеры и молодая актриса. Они собрались вместе после представления «Ревизора»; все согласны, что Щепкин исполнил свою роль особенно прекрасно, и молодая актриса от лица всех присутствующих подносит ему венок и заставляет надеть на голову. Затем начинается спор о «Ревизоре», в котором Щепкин является разрешителем всех сомнений. Парадоксы следуют за парадоксами; устами действующих лиц автор силится доказать, что комедия его без конца и что эта нео-конченность — намеренная, что в «Ревизоре» нет живых характеров, а на место их олицетворены порочные страсти. Само собою разумеется, что Щепкин не мог допустить и мысли дать в свой бенефис «Развязку», где должны увенчивать его на сцене: такое смелое себя прославление было слишком чуждо его артистической скромности, и при его уме он, конечно, не мог пожелать сделаться баснею целого города. Но этого мало; он был глубоко огорчен самоотречением Гоголя и от 22-го мая 1847 года написал к нему прекрасное, дышащее светлым пониманием искусства письмо. (...)
б) В воспоминаниях Щепкина о московском театре прежнего времени часто слышались имена Кокошкина, князя Шаховского, Писарева и других — лиц, с которыми познакомил русскую публику i . Т. Аксаков. Многие из рассказов Щепкина подтверждали то, что передано нам опытным пером этого последнего. М. С-ч удачно умел копировать князя Шаховского и помнил об нем множество анекдотов; слушать эти анекдоты было истинное наслаждение. Шаховской отличался необыкновенно пылкою любовью к театру; дело сценическое, по отзыву Щепкина, он понимал отлично. В нем было много юношеского жару и настойчивости; с этими качествами он успевал всякого расшевелить и приохотить к труду. Как известный драматический писатель и любитель искусства, он постоянно являлся за кулисами, ставил на московскую сцену свои и чужие пьесы, и ставил их с искусством; он умел придавать игре быстроту, и никто, может быть, не обращался к актерам с более откровенными замечаниями, как князь Шаховской. Надо было запастись большим хладнокровием и хорошо знать доброе сердце князя, чтобы не обидеться его резкими выходками. На репетициях он обыкновенно горячился, передразнивал, сыпал колкими фразами вроде следующей: «Г. N.! повернись, пожалуйста, повернись, покажи, что и ты живой человек!» Случалось, что он становился на колени и, кланяясь в ноги, плаксиво карикатурным тоном упрашивал актера выражать чувства теплее, по-человечески. Если припомним при этом комическую фигуру князя и его неясный выговор (он сильно шепелявил), то не трудно представить себе, каким чудаком должен был казаться он за кулисами. Однажды назначено было дать на театре две большие пьесы; чтобы не затянуть спектакля, князь Шаховской решился выбросить одну сцену из пьесы «Меркурий на часах». Сделать это было весьма легко. К Меркурию являются музы, и всякая, после длинного монолога, показывает свое искусство: танцы, пение, музыку и проч., следовательно, стоило только пропустить монолог, и время было бы выиграно, а ход представления нисколько бы не нарушился. Одну из муз играла сестра Кавалеровой — девица Борисова. Так как Шаховской был близок с Кавалеровыми, то и обратился к Борисовой: «Знаешь что, душа, ты уж свою речь не читай; пропусти ее!» — «Это для чего?» — «А то, знаешь, спектакль протянется слишком долго». — «Да почему же именно я должна отказаться! я лучше совсем не стану играть...» — «Ну что нам с тобою считаться!» — продолжал князь, не замечая, что Борисова обиделась и уже дрожит от волнения. «Я вам не девочка!» — отозвалась она. «Ах, душа, давно знаю, что ты не девочка!..» Актриса упала в обморок. «Верно, я сказал какую-нибудь глупость!»— заметил растерявшийся князь. Из-за этой нечаянно сорвавшейся фразы Борисова никогда не хотела помириться с Шаховским. Другой случай: князь Шаховской подготовлял одну воспитанницу к какой-то роли; он настаивал, чтобы она вслушивалась в последние звуки речей того лица, с которым разговаривает, и старалась бы отвечать ему в тон. Но чем дальше шло учение, тем хуже: вся естественность пропадала. Щепкин, который рекомендовал князю эту воспитанницу, подошел к нему и сказал: «Мне кажется, князь, вы и себя и ее напрасно затрудняете. Оставьте ее! Чтобы попасть в тон — не нужно науки; это делается само собою». Князь раскипятился: «Что, русский Тальма, что такое?— и, обратясь к другим актерам, прибавил: — Г. Щепкин учит князя Шаховского, как должно понимать искусство! Когда прикажете явиться к вам брать уроки?» — и он насмешливо поклонился Щепкину. Это затронуло артиста: «Вам, князь, угодно было обидеться! — сказал он. — Но и я не молодой человек, я живу пятьдесят лет на свете, а до сих пор ни разу не слыхал, чтобы при разговоре кто отвечал не в тон. Отчего это делается — не знаю, но это так. А вот глухие так всегда отвечают не в тон!» Князь рассердился; но к чести его — ненадолго. На другой же день, приехав на репетицию, он при всех подошел к Щепкину, взял его за руку и сказал громко: «А ведь ты прав! все это декламация сбивает меня!»
Декламаторство в то время еще процветало в драме и трагедии; приверженцем его был сам Кокошкин, директор московского театра. Он был человек образованный и, по словам Щепкина, так превосходно декламировал, что его можно было заслушаться. Как сторонник классических преданий, он требовал певучей декламации и от трагических актеров. Из представителей новейшей литературы Кокошкин особенно не жаловал Вальтер Скотта и, не читая его романов, отзывался об них с пренебрежением. «Да вы же его не читали?» — возражали ему поклонники английского романиста. «А, не спорю, милой! не читал, и тебе не советую читать этот вздор. Мне тебя не из чего обманывать!»
в) Из отзывов Щепкина о других артистах мне особенно памятны два: о Сосницком и Соленике. О таланте первого он постоянно говорил с похвалою. Как-то зашла у нас речь о комедии «Горе от ума» и об исполнении роли Репетилова на московской сцене; я находил это исполнение не совсем удачным.
«В «Горе от ума», — сказал мне Щепкин,— много живых портретов; в Репетилове автор изобразил одного богатого господина, известного в свое время переносчика литературных вестей и сплетней от Грибоедова и князя Вяземского к их противникам и обратно. Роль эта трудная, и только один Сосницкий исполнял ее отлично; в его игре действительно был виден барин!» Тут же припомнил М. С-ч и рассказал следующий анекдот: «Раз навестил я Пушкина, который, приезжая в Москву, останавливался всегда у П. В. Нащокина. Там были уже граф Толстой и Жихарев, автор «Записок студента». В то время «Горе от ума» возбуждало в публике самые оживленные толки. Жихарев, желая кольнуть графа, беспрестанно повторял за обедом следующие стихи из комедии (так как общая молва относила их именно на его счет): «Ночной разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, И крепко на руку не чист; Да умный человек не может быть не плутом».
Граф Толстой, как человек с большим умом, не выдал себя и при чтении этих стихов сам хохотал от души. Такое притворное равнодушие задело Жихарева за живое, и он снова вздумал повторить стихи после обеда. Толстой стал перед ним, посмотрел серьезно ему в лицо и, обратясь к присутствующим, спросил: «Не правда ли, ведь он черен?» — «Да!» — «Ну, а перед собственной своей душою совершенный блондин!» Жихарев обиделся и замолчал».
О Соленике отзывался Щепкин, как об одном из замечательных артистов. Соленик играл на харьковском театре. «Это был человек с громадным дарованием, которому отчасти вредил на русской сцене его польский акцент, слышный в выговоре. Он постоянно и вполне заслуженно пользовался любовью публики. Приезжает как-то в Харьков известный с.-петербургский актер С-в, и разумеется — где же и заявить свои столичные претензии, как не в провинции. На репетиции он вздумал прикрикнуть на Соленика: «Что ты мямлишь! а еще талант! По характеру твоей роли ты не должен мне давать и слова вымолвить». Дошло до представления, и Соленик не шутя не дал ему сказать ни одного слова. Он выучил обе роли: и свою и ту, что играл С-в, и проговорил обе, связывая их такими оборотами: «Я знаю, вы на это можете мне возразить то и то; но я вам скажу...» Да при его огне, при его веселости Соленик произвел на публику потрясающее впечатление; театр трещит рукоплесканиями, петербургский гость совсем позабыт. Раздраженный, он выбежал за кулисы и обратился к Соленику с упреками: «Что ты со мной сделал? ведь ты не дал мне и слова выговорить!» — «Да вы же сами о том просили».— «Я совсем не то разумел...» — «Извините, не понял!»
г) М. С. Щепкин столько же известен был в Москве своим сценическим дарованием, сколько и редкою в наш век частною благотворительностью. Сколько юношей обязаны ему своим воспитанием, сколько стариков нашли под его кровлею последний спокойный приют! Великие слова Христовой заповеди о любви к ближнему он перевел прямо в дело, в жизнь. Многое бы можно сказать по этому поводу, но я приведу только один пример. В числе рассказов, записанных мною со слов М. С-ча, есть следующий:
«Был у меня знакомый — Пантелей Иваныч, человек простой, добрый, привязанный к нашей семье; он был парикмахером. Как-то мы с ним расстались и долго не видали друг друга. Раз подъезжаю я к театру, вижу: полицейский солдат ведет на веревочке оборванного, обшарпанного человека. Присматриваюсь — и узнаю старого знакомца. «Пантелей Иваныч! это ты? — говорю я, — что с тобою? как ты попался?» — «Задолжал, — говорит со слезами, — вот и ведут в яму. Я уж упросил свести меня к театру; думаю: не встречу ли вас?» Ну, я упросил, чтобы с ним, как посадят в яму, обращались покамест помягче; а сам, воротившись домой к жене, рассказал ей про встречу с Пантелеем Иванычем: «Выкупим, говорю, его, Алеша!» (1) — «Ну что ж! выкупи». Вот заплатил я за него рублей полтораста ассигнациями и взял Пантелея Иваныча к себе. Стал он у меня жить; дети его полюбили, я и жена также. Он мне всегда и парик причесывал; парикмахер он был искусной!
(1) Так Щепкин называл свою жену, Елену Дмитриевну. (Примеч. А. Н. Афанасьева.)
Я похлопотал, и по моей просьбе его определили в театр помощником парикмахера; рубл. 15 асе. в месяц жалованья дали. Что же? Как получит мой Пантелей Иваныч жалованье, так и запьет, до тех пор тянет горькую, пока все спустит. Я уж так и знаю: ну, Пантелей Иваныч нынче получил жалованье, стало быть, пьян как стелька! Побился я с ним, побился и говорю жене: надо, Алеша, разыграть с ним комедию, постращать его. Прихожу к нему: ну, говорю, Пантелей Иваныч! Я все для вас сделал, что мог, но вы так себя ведете, что нам вместе жить не приходится. Прощайте, Пантелей Иваныч! Ни слова не сказал он, взял свой болван, на котором исправлял парики, ушел со двора и пристал у какой-то знакомой бабы. Вечером приезжаю я в театр, Пантелей Иваныч стоит со своим болваном; но уж я не отдаю ему приглаживать моего парика, а поручаю эту работу другому. И так продолжалось целый месяц; и другой, и третий месяц — тоже. Вижу я: Пантелей Иваныч перестал пить, и говорю жене: сегодня я хочу помириться с Пантелеем Иванычем; жалко мне старика! Приехал в театр, увидал Пантелея Иваныча и обращаюсь к нему ласково: причешите-ка мне, Пантелей Иваныч, паричок! Как зальется, как зарыдает мой Пантелей Иваныч! Взял парик, а руки так и дрожат... Тут мы с ним и помирились; переехал он снова ко мне на житье и уж больше никогда во всю жизнь свою не запивал; а такой безграничной преданности, какую питал он ко мне и к моему семейству, я ни от кого не видал!»
Когда на московскую сцену была поставлена комедия г. Островского «Бедность не порок», М. С. Щепкин в лице Любима Торцова угадывал своего Пантелея Иваныча, то есть человека хотя падшего, но в котором еще теплится святая искра человеческого достоинства и который потому способен подняться и выйти на прямой путь. Недовольный игрою Садовского в этой роли, который (по мнению покойного артиста), прекрасно выражая комическую сторону характера, мало выдавал его внутреннюю борьбу с самим собою, — Щепкин нарочно ездил в Нижний Новгород, чтобы там сыграть Любима Торцова по своему разумению. Не знаю, удалась ли ему эта роль, но для меня весьма знаменательны его слова: надо сыграть так, чтобы из-за горького пьяницы виден был страдающий человек! Это черта великого артиста, ясно свидетельствующая о его высоко гуманном взгляде на людские недостатки и слабости.
А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«Михаил Семенович Щепкин. Жизнь и творчество». М., 1984. Т.2, стр. 312-322.
Нельзя не пожалеть, что у нас так мало людей, решающихся вести свои записки. Чья жизнь, например, могла быть более разнообразна, занимательна и поучительна, как не семьдесят пять лет, прожитые М.С. Щепкиным? Рожденный в крепостном состоянии, он силою своего таланта проложил себе дорогу в самые образованные кружки русского общества; принадлежа к провинциальной труппе, он вместе с нею странствовал по разным городам — играл и в Курске, и в Харькове, и в Полтаве; потом явился на сцене столичных театров и, уже приобретя громкую известность, не раз ездил то в Ярославль, то в Нижний, то в Казань, бывал в Крыму,, путешествовал за границею, всюду сталкивался с самыми разнообразными сторонами быта и более или менее замечательными личностями своего времени. Это был человек, который многое испытал, многое видел и слышал, который равно был близок и к нуждам простолюдина и к интересам художника и литератора и который вдобавок щедро был наделен от природы тонкою наблюдательностью, светлым умом, теплым чувством и уменьем живо и пластично передавать виденное, с сохранением всех характерических оттенков. В словах его: «Я знаю русскую жизнь от дворца и до лакейской» — нисколько не было преувеличения. В самом деле, М. С. был самая живая и любопытная книга: он любил вспоминать былое, любил рассказывать про старое «доброе» время. Но, увы! многие из этих рассказов умерли вместе с ним. Он неохотно брался за перо и, несмотря на частые с разных сторон обращенные к нему просьбы и дружеские советы, записал только несколько отдельных эпизодов из своей жизни. Еще в 1836 году (1) Пушкин завел с М. С.-м речь о записках, настаивал на их необходимости и тут же сделал почин: первые строки предполагавшихся воспоминаний занесены на бумагу рукою незабвенного поэта.
(1) На рукописи означено: «17 мая 1836 г. Москва». (Примеч. А. Н. Афанасьева.)
Щепкин принялся было за дело, рассказал о своем детстве, припомнил подробности своего первоначального воспитания; но скоро устал, и записки не подвигались вперед. Уже в последние годы (1846—1862), уступая настойчивым просьбам своих друзей и знакомых, занимавшихся изданием журналов и сборников, он написал для них те интересные отрывки из своего прошлого, которые были напечатаны в «Современнике», «Атенее», «Русском Вестнике», «Комете», «С.-Петербургских (Ведомостях)» и «Московских Ведомостях» и в газете «Наше Время». Вот и все, что закреплено пером от богатой воспоминаниями и наблюдательностью жизни славного артиста. М. С. с трудом владел литературною фразою, и это, кажется, охлаждало его в работе, постоянно отрывало от записок и лишало нас многого из того, что бы он мог рассказать. Такая потеря тем более чувствительна, что в его простой, подчас не совсем правильно построенной речи была та живая, художническая изобразительность, какая редко встречается в искусно выглаженных фразах присяжных литераторов. Подобным же достоинством, или, пожалуй, недостатком, отличался, как мы знаем, и Гоголь. Пополнить записки Щепкина лежит на обязанности его друзей и поклонников. С М. С. Щепкиным и его семьей я познакомился на последнем году моего университетского курса. Это было зимою 1847 года. Незачем уверять, что он скоро пленил меня своим умом, добротой и прямодушием. Все знают, что в московском обществе Щепкин пользовался вполне заслуженным уважением; его любили, как человека без претензий, милого рассказчика, талантливого художника, гостеприимного хозяина. В спорах он был всегда остроумен и находчив; остроты его бывали метки и носили на себе печать малороссийского юмора. Раз, помню, один простодушный господин распространился о счастии первобытных человеческих общин, которые жили мирно и безыскусственно, как велит мать-природа, не ведая ни наших радостей, ни наших страданий. Щепкин прервал философа следующим апологом: «Шел я как-то по двору, вижу, лежит в луже свинья, по уши в грязи, перевернулась на другой бок и посмотрела на меня с таким презрением, как будто хотела сказать: дурак! ты этого наслаждения никогда не испытал!» В другой раз собрались у графини Ростопчиной московские литераторы и художники; в это время была в Москве Рашель, и разговор, разумеется, зашел об ее игре. Талант французской артистки сильно не нравился нашим славянофилам, и один из них, «претендент в русские Шекспиры», стал доказывать, что Рашель вовсе не понимает сценического искусства и что игра ее принесет нашему театру положительный вред. Щепкин выслушал резкую тираду и сказал: «Я знаю деревню, где искони все носили лапти. Случилось одному мужику отправиться на заработки, и вернулся он в сапогах. Тотчас весь мир закричал хором: как это, дескать, можно! не станем, братцы, носить сапогов; наши отцы и деды ходили в лаптях, а были не глупее нас! ведь сапоги — мотовство, разврат!.. Ну, а кончилось тем (прибавил старик с насмешливою улыбкою), что через год вся деревня стала ходить в сапогах!» В 1855 г., в бытность М. С-ча в Нижнем, он встретил некоторые затруднения в постановке «Ревизора», нашлись влиятельные люди, не желавшие видеть этой пьесы. Щепкин решился дать «Ревизора» в свой бенефис и повез афишу и билет к одному из тех, которые были против такого представления; хозяин встретил его словами: «Вы хотите над нами насмеяться!» — «Не над вами, а над плутами!» — отвечал артист.
К театру М. С-ч был горячо привязан; всякую роль учил добросовестно и задолго до представления, каждый вечер повторяя ее на сон грядущий; репетиций никогда не пропускал и гордился этим; он никак не мог утерпеть, чтобы не высказывать своих правдивых замечаний об игре даже тем из актеров и актрис, которые вовсе не расположены были их выслушивать. Это артистическое увлечение высказывалось у него иногда слишком нетерпеливо и откровенно и нередко вело к разным неприятностям в закулисном мире. В этих случаях старик не умел позолотить пилюлю, и неподслащенная горечь его замечаний была тем чувствительнее для болезненно настроенных самолюбий. Испытывая у своих детей сценические способности, он не мог спокойно отнестись к их неумению войти в положение лица, требуемое ролью, сердился, передразнивал и кончил тем, что ни одного из сыновей не пустил на театр — единственно потому, что не видел в них достаточно для того дарований. Однажды в знатном аристократическом доме в Москве готовился благородный спектакль; хозяйка пригласила Щепкина на репетицию с просьбою высказать свое мнение и дать необходимые советы. Щепкин приехал, остался недоволен исполнением, разгорячился, и вместо ожидаемых светских любезностей и похвал — от него услышали только горькую правду: «По-моему, если играть так играть! — сказал он,— а на вздоры и звать было незачем. Ну вы, графиня! разве можно так ходить и разве так вы ходите и кланяетесь в вашей гостиной, как теперь?» — и он начал представлять ее с смешными ужимками. С тех пор, разумеется, его уж^е не думали приглашать на репетиции «благородных» спектаклей. Театру приписывал Щепкин и свое собственное нравственное совершенствование: «По званию комического актера, — говаривал он, — мне часто достается представлять людей низких, криводушных, с гаденькими страстями; изучая их характеры, стараясь передать их комические стороны, я сам отделался от многих недостатков, и в том, что я сделался лучше, нравственнее — я обязан не чему иному, а театру!»
Несмотря на свое скромное, недостаточное образование, М. С-ч по ясности взглядов и высоте убеждений был человек вполне развитой; об искусстве он судил здраво и с тем строгим уважением к его законам, какое так трудно сочетается с званием русского актера, вынужденного воспитывать свое дарование на французской мелодраме и на quasi-оригинальных произведениях в том же роде. Относительно репертуара Щепкин был счастливее многих из своих товарищей. Его школою были комедии Мольера, Гоголя и «Горе от ума» Грибоедова, и если, с одной стороны, он явился лучшим их комментатором, то, с другой стороны, их серьезная, действительная поэзия не могла не оказать самого благотворного влияния на его эстетические убеждения. Самообразованию Щепкина помогал и тот избранный кружок ученых литераторов и художников, которыми он сумел окружить себя и советами которых желал и умел пользоваться. Едва ли кто другой так заботливо и искренно обращался к указаниям науки; для него переводились целые статьи о театре, недоступные ему по незнанию иностранных языков; для него делались извлечения из наиболее замечательных критик об исполнении различных ролей французской и английской сцены. Так, когда он задумал сыграть «Скупого», то все лучшее, что было написано по поводу этой комедии и что было необходимо для отчетливого понимания роли, для объяснения характера избранного лица и для постановки пьесы, все явилось в переводах. Тот «Скупой», которым мы восхищались в Щепкине, был плод и великого таланта и глубоко обдуманного изучения. Конечно, и ему случалось ошибаться, и его отзывы бывали не чужды увлечений; но самые ошибки и увлечения его объясняются впечатлительностью богато одаренной натуры и благороднейшими порывами души. Щепкин шел навстречу новому таланту, искал его и, тронутый искренностью чувства и непритворными слезами на сцене, часто там провидел дарование, где его вовсе не было, а были только счастливые условия молодости. Случалось иной раз слышать от него похвалы сценически ничтожной, слабой пьесе, и на поверку всегда выходило, что его подкупила или возвышенно благородная мысль, которую хотел провести автор, или смелое патриотическое слово. Он горячо любил родную землю и с увлечением юноши следил за всеми преобразованиями; по своим летам принадлежа старому поколению, он чужд был всякого нравственного застоя и стоял в уровень с потребностями нового времени. Многим членам английского клуба памятно, с каким восхищением встретил Щепкин манифест об освобождении крестьян; со слезами на глазах он поздравлял всех и каждого и выслушал по этому поводу от некоторых запоздалых друзей старины странные намеки на его былое крепостное состояние, чего, впрочем, он никогда и не думал скрывать. С редким дружеским участием приветствовал Щепкин своего одноземца Шевченко, только что получившего свободу; нарочно ездил к нему в Новгород и неотступно сопровождал его по Москве. С каким задушевным чувством читал он его «Пустку»! Это прекрасное стихотворение, вместе с куплетом о Жакардовом станке, он любил повторять в своих беседах до самого последнего времени. Минувшая эпоха для него не имела того обаятельного значения, как для многих стариков; он не прикрашивал ее небывалыми достоинствами и не унижал заслуг настоящего. Напротив, одною из любимых и часто повторяемых им мыслей была та, что Россия постепенно идет вперед, и эту мысль он и словесно и печатно (в двух своих рассказах) подтверждал сравнением нравов доброго старого времени с нравами современными.
В период моего знакомства с М. С-м я имел привычку записывать для себя некоторые из его рассказов, хотя (к сожалению) делал это кратко, нередко спустя несколько дней после того, как слышал их из уст интересного старика, — и должен признаться, что его мастерские рассказы много потеряли в моем изложении. Да и вообще следует заметить, что подобный труд был нелегок. Живое слово Щепкина сопровождалось выразительною мимикой, изменением звуков голоса и комическим представлением действующих лиц, что придавало необыкновенную живость его воспоминаниям, но чего передать на бумагу нет возможности. Тем не менее я решаюсь сообщить записанное мною, как материал для биографии знаменитого артиста и для характеристики его времени и людей, с которыми он бывал в близких сношениях. Заметки мои будут отрывочны, но я надеюсь, что недостаток этот вознаградится их содержанием:
а) Знакомство М. С-ча с Гоголем началось довольно оригинально. По приезде в Москву в 1832 году Гоголь, желая видеть знаменитого артиста, явился к нему в дом и застал многочисленное его семейство за обедом. Он вошел в залу с этими словами малороссийской песни:
«Ходыть гарбуз по городу,
Пытаетця свого роду:
Чи вы живы, чи здоровы,
Вси родичи гарбузовы?»
В то время Гоголь еще был далек от тех мрачных аскетических взглядов на жизнь, которые впоследствии изменили его характер и так много повредили его творческому таланту; он бывал шутливо весел, любил вкусно и плотно покушать, и нередко беседы его с М. С-м склонялись на исчисление и разбор различных малороссийских кушаньев. Винам он давал названия квартального и городничего, как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должной порядок; а жженке, потому что зажженная она горит голубым пламенем, давал имя Бенкендорфа. «А что? — говорил он Щепкину после сытного обеда, — не отправить ли теперь Бенкендорфа?» — и они вместе приготовляли жженку и любовались ее пламенем. Остроты Гоголя были своеобразны, неизысканны, но подчас не совсем опрятны. Старик Щепкин помнил наизусть одно письмо Гоголя, писанное из-за границы к Бенардаки, где шутливость поэта заявила себя с такою нецеремонною откровенностию, что это любопытное послание навсегда останется неудобным для печати.
Городничий и другие роли из пьес Гоголя были лучшими в репертуаре Щепкина; здесь вполне выяснился его великий комический талант. Но, с другой стороны, ничто так не раскрыло истинного значения комедий и драматических сцен Гоголя, как превосходная игра Щепкина; поэт нашел в нем гениального объяснителя своих произведений, и едва ли когда выпадало такое счастье на долю другого драматического писателя при его жизни. Это особенно тесно связывало обоих художников, не говоря уже об их общих симпатиях к Малороссии и ко всему родному. Гоголь не раз пользовался любопытными рассказами знаменитого артиста, как материалом для своих поэтических созданий. Случай, рассказанный в «Старосветских помещиках», о том, как Пульхерия Ивановна появление одичалой кошки приняла за предвестие своей близкой кончины, взят из действительности. Подобное происшествие было с бабкою М. С-ча. Щепкин как-то рассказал о нем Гоголю, и тот мастерски воспользовался им в своей повести. М. С-ч прочитал повесть и при встрече с автором сказал ему шутя: «А кошка-то моя!» — «Зато коты мои!» — отвечал Гоголь, и в самом деле коты принадлежали его вымыслу. В уцелевших от огня пяти главах второго тома «Мертвых душ» рассказ «полюби нас черненькими, беленькими нас всякой полюбит» сообщен автору также Щепкиным и есть действительно случившееся происшествие, и, по моему мнению, рассказ этот в устах Щепкина имел несравненно больше живости, чем в поэме Гоголя. Не один Гоголь— и другие русские писатели брали содержание для своих повестей из воспоминаний Щепкина; таковы повести: «Сорока-воровка», напечатанная в «Современнике» 1848 г. (№ 2), и «Собачка» графа Соллогуба — в альманахе «Вчера и сегодня». По словам М. С-ча, для характера Хлобуева послужила Гоголю образцом личность П. В. Нащокина; а разнообразные присутственные места, упоминаемые при описании имения Кашкарева, действительно существовали некогда в малороссийском поместье графа Кочубея. Этим подтверждаются собственные слова Гоголя в его «Исповеди»: «У меня ум тот самый, какой бывает у большой части русских людей, то есть способный больше выводить, чем выдумывать. Мне всегда нужно было выслушать слишком много людей, чтобы образовалось во мне собственное мое мнение». Кстати припомним здесь не раз высказанное Гоголем желание, чтобы бывалые люди сообщали ему заметки о разных анекдотических случаях и нравах своего околотка, и откровенное признание, что подобные заметки необходимы ему для продолжения «Мертвых душ».
Для Щепкина Гоголь перевел с итальянского языка комедию «Дядька в затруднительном положении»; своими драматическими сочинениями дал ему право распоряжаться на театре, как полною собственностью; когда друзья М. С-ча перевели для него из Мольера комедию «Мнимый рогоносец», Гоголь взялся исправить этот перевод и переделал почти каждую фразу. В печальную эпоху болезненно аскетического настроения Гоголь прислал М. С-чу из Рима «Развязку «Ревизора» при письме, в котором заявлял желание, чтобы означенная пьеса была дана Щепкиным в свой бенефис вслед за «Ревизором». В этой странной дидактической пьесе выведены на сцену: любители театра, М. С. Щепкин, который и должен был играть самого себя, другие актеры и молодая актриса. Они собрались вместе после представления «Ревизора»; все согласны, что Щепкин исполнил свою роль особенно прекрасно, и молодая актриса от лица всех присутствующих подносит ему венок и заставляет надеть на голову. Затем начинается спор о «Ревизоре», в котором Щепкин является разрешителем всех сомнений. Парадоксы следуют за парадоксами; устами действующих лиц автор силится доказать, что комедия его без конца и что эта нео-конченность — намеренная, что в «Ревизоре» нет живых характеров, а на место их олицетворены порочные страсти. Само собою разумеется, что Щепкин не мог допустить и мысли дать в свой бенефис «Развязку», где должны увенчивать его на сцене: такое смелое себя прославление было слишком чуждо его артистической скромности, и при его уме он, конечно, не мог пожелать сделаться баснею целого города. Но этого мало; он был глубоко огорчен самоотречением Гоголя и от 22-го мая 1847 года написал к нему прекрасное, дышащее светлым пониманием искусства письмо. (...)
б) В воспоминаниях Щепкина о московском театре прежнего времени часто слышались имена Кокошкина, князя Шаховского, Писарева и других — лиц, с которыми познакомил русскую публику i . Т. Аксаков. Многие из рассказов Щепкина подтверждали то, что передано нам опытным пером этого последнего. М. С-ч удачно умел копировать князя Шаховского и помнил об нем множество анекдотов; слушать эти анекдоты было истинное наслаждение. Шаховской отличался необыкновенно пылкою любовью к театру; дело сценическое, по отзыву Щепкина, он понимал отлично. В нем было много юношеского жару и настойчивости; с этими качествами он успевал всякого расшевелить и приохотить к труду. Как известный драматический писатель и любитель искусства, он постоянно являлся за кулисами, ставил на московскую сцену свои и чужие пьесы, и ставил их с искусством; он умел придавать игре быстроту, и никто, может быть, не обращался к актерам с более откровенными замечаниями, как князь Шаховской. Надо было запастись большим хладнокровием и хорошо знать доброе сердце князя, чтобы не обидеться его резкими выходками. На репетициях он обыкновенно горячился, передразнивал, сыпал колкими фразами вроде следующей: «Г. N.! повернись, пожалуйста, повернись, покажи, что и ты живой человек!» Случалось, что он становился на колени и, кланяясь в ноги, плаксиво карикатурным тоном упрашивал актера выражать чувства теплее, по-человечески. Если припомним при этом комическую фигуру князя и его неясный выговор (он сильно шепелявил), то не трудно представить себе, каким чудаком должен был казаться он за кулисами. Однажды назначено было дать на театре две большие пьесы; чтобы не затянуть спектакля, князь Шаховской решился выбросить одну сцену из пьесы «Меркурий на часах». Сделать это было весьма легко. К Меркурию являются музы, и всякая, после длинного монолога, показывает свое искусство: танцы, пение, музыку и проч., следовательно, стоило только пропустить монолог, и время было бы выиграно, а ход представления нисколько бы не нарушился. Одну из муз играла сестра Кавалеровой — девица Борисова. Так как Шаховской был близок с Кавалеровыми, то и обратился к Борисовой: «Знаешь что, душа, ты уж свою речь не читай; пропусти ее!» — «Это для чего?» — «А то, знаешь, спектакль протянется слишком долго». — «Да почему же именно я должна отказаться! я лучше совсем не стану играть...» — «Ну что нам с тобою считаться!» — продолжал князь, не замечая, что Борисова обиделась и уже дрожит от волнения. «Я вам не девочка!» — отозвалась она. «Ах, душа, давно знаю, что ты не девочка!..» Актриса упала в обморок. «Верно, я сказал какую-нибудь глупость!»— заметил растерявшийся князь. Из-за этой нечаянно сорвавшейся фразы Борисова никогда не хотела помириться с Шаховским. Другой случай: князь Шаховской подготовлял одну воспитанницу к какой-то роли; он настаивал, чтобы она вслушивалась в последние звуки речей того лица, с которым разговаривает, и старалась бы отвечать ему в тон. Но чем дальше шло учение, тем хуже: вся естественность пропадала. Щепкин, который рекомендовал князю эту воспитанницу, подошел к нему и сказал: «Мне кажется, князь, вы и себя и ее напрасно затрудняете. Оставьте ее! Чтобы попасть в тон — не нужно науки; это делается само собою». Князь раскипятился: «Что, русский Тальма, что такое?— и, обратясь к другим актерам, прибавил: — Г. Щепкин учит князя Шаховского, как должно понимать искусство! Когда прикажете явиться к вам брать уроки?» — и он насмешливо поклонился Щепкину. Это затронуло артиста: «Вам, князь, угодно было обидеться! — сказал он. — Но и я не молодой человек, я живу пятьдесят лет на свете, а до сих пор ни разу не слыхал, чтобы при разговоре кто отвечал не в тон. Отчего это делается — не знаю, но это так. А вот глухие так всегда отвечают не в тон!» Князь рассердился; но к чести его — ненадолго. На другой же день, приехав на репетицию, он при всех подошел к Щепкину, взял его за руку и сказал громко: «А ведь ты прав! все это декламация сбивает меня!»
Декламаторство в то время еще процветало в драме и трагедии; приверженцем его был сам Кокошкин, директор московского театра. Он был человек образованный и, по словам Щепкина, так превосходно декламировал, что его можно было заслушаться. Как сторонник классических преданий, он требовал певучей декламации и от трагических актеров. Из представителей новейшей литературы Кокошкин особенно не жаловал Вальтер Скотта и, не читая его романов, отзывался об них с пренебрежением. «Да вы же его не читали?» — возражали ему поклонники английского романиста. «А, не спорю, милой! не читал, и тебе не советую читать этот вздор. Мне тебя не из чего обманывать!»
в) Из отзывов Щепкина о других артистах мне особенно памятны два: о Сосницком и Соленике. О таланте первого он постоянно говорил с похвалою. Как-то зашла у нас речь о комедии «Горе от ума» и об исполнении роли Репетилова на московской сцене; я находил это исполнение не совсем удачным.
«В «Горе от ума», — сказал мне Щепкин,— много живых портретов; в Репетилове автор изобразил одного богатого господина, известного в свое время переносчика литературных вестей и сплетней от Грибоедова и князя Вяземского к их противникам и обратно. Роль эта трудная, и только один Сосницкий исполнял ее отлично; в его игре действительно был виден барин!» Тут же припомнил М. С-ч и рассказал следующий анекдот: «Раз навестил я Пушкина, который, приезжая в Москву, останавливался всегда у П. В. Нащокина. Там были уже граф Толстой и Жихарев, автор «Записок студента». В то время «Горе от ума» возбуждало в публике самые оживленные толки. Жихарев, желая кольнуть графа, беспрестанно повторял за обедом следующие стихи из комедии (так как общая молва относила их именно на его счет): «Ночной разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, И крепко на руку не чист; Да умный человек не может быть не плутом».
Граф Толстой, как человек с большим умом, не выдал себя и при чтении этих стихов сам хохотал от души. Такое притворное равнодушие задело Жихарева за живое, и он снова вздумал повторить стихи после обеда. Толстой стал перед ним, посмотрел серьезно ему в лицо и, обратясь к присутствующим, спросил: «Не правда ли, ведь он черен?» — «Да!» — «Ну, а перед собственной своей душою совершенный блондин!» Жихарев обиделся и замолчал».
О Соленике отзывался Щепкин, как об одном из замечательных артистов. Соленик играл на харьковском театре. «Это был человек с громадным дарованием, которому отчасти вредил на русской сцене его польский акцент, слышный в выговоре. Он постоянно и вполне заслуженно пользовался любовью публики. Приезжает как-то в Харьков известный с.-петербургский актер С-в, и разумеется — где же и заявить свои столичные претензии, как не в провинции. На репетиции он вздумал прикрикнуть на Соленика: «Что ты мямлишь! а еще талант! По характеру твоей роли ты не должен мне давать и слова вымолвить». Дошло до представления, и Соленик не шутя не дал ему сказать ни одного слова. Он выучил обе роли: и свою и ту, что играл С-в, и проговорил обе, связывая их такими оборотами: «Я знаю, вы на это можете мне возразить то и то; но я вам скажу...» Да при его огне, при его веселости Соленик произвел на публику потрясающее впечатление; театр трещит рукоплесканиями, петербургский гость совсем позабыт. Раздраженный, он выбежал за кулисы и обратился к Соленику с упреками: «Что ты со мной сделал? ведь ты не дал мне и слова выговорить!» — «Да вы же сами о том просили».— «Я совсем не то разумел...» — «Извините, не понял!»
г) М. С. Щепкин столько же известен был в Москве своим сценическим дарованием, сколько и редкою в наш век частною благотворительностью. Сколько юношей обязаны ему своим воспитанием, сколько стариков нашли под его кровлею последний спокойный приют! Великие слова Христовой заповеди о любви к ближнему он перевел прямо в дело, в жизнь. Многое бы можно сказать по этому поводу, но я приведу только один пример. В числе рассказов, записанных мною со слов М. С-ча, есть следующий:
«Был у меня знакомый — Пантелей Иваныч, человек простой, добрый, привязанный к нашей семье; он был парикмахером. Как-то мы с ним расстались и долго не видали друг друга. Раз подъезжаю я к театру, вижу: полицейский солдат ведет на веревочке оборванного, обшарпанного человека. Присматриваюсь — и узнаю старого знакомца. «Пантелей Иваныч! это ты? — говорю я, — что с тобою? как ты попался?» — «Задолжал, — говорит со слезами, — вот и ведут в яму. Я уж упросил свести меня к театру; думаю: не встречу ли вас?» Ну, я упросил, чтобы с ним, как посадят в яму, обращались покамест помягче; а сам, воротившись домой к жене, рассказал ей про встречу с Пантелеем Иванычем: «Выкупим, говорю, его, Алеша!» (1) — «Ну что ж! выкупи». Вот заплатил я за него рублей полтораста ассигнациями и взял Пантелея Иваныча к себе. Стал он у меня жить; дети его полюбили, я и жена также. Он мне всегда и парик причесывал; парикмахер он был искусной!
(1) Так Щепкин называл свою жену, Елену Дмитриевну. (Примеч. А. Н. Афанасьева.)
Я похлопотал, и по моей просьбе его определили в театр помощником парикмахера; рубл. 15 асе. в месяц жалованья дали. Что же? Как получит мой Пантелей Иваныч жалованье, так и запьет, до тех пор тянет горькую, пока все спустит. Я уж так и знаю: ну, Пантелей Иваныч нынче получил жалованье, стало быть, пьян как стелька! Побился я с ним, побился и говорю жене: надо, Алеша, разыграть с ним комедию, постращать его. Прихожу к нему: ну, говорю, Пантелей Иваныч! Я все для вас сделал, что мог, но вы так себя ведете, что нам вместе жить не приходится. Прощайте, Пантелей Иваныч! Ни слова не сказал он, взял свой болван, на котором исправлял парики, ушел со двора и пристал у какой-то знакомой бабы. Вечером приезжаю я в театр, Пантелей Иваныч стоит со своим болваном; но уж я не отдаю ему приглаживать моего парика, а поручаю эту работу другому. И так продолжалось целый месяц; и другой, и третий месяц — тоже. Вижу я: Пантелей Иваныч перестал пить, и говорю жене: сегодня я хочу помириться с Пантелеем Иванычем; жалко мне старика! Приехал в театр, увидал Пантелея Иваныча и обращаюсь к нему ласково: причешите-ка мне, Пантелей Иваныч, паричок! Как зальется, как зарыдает мой Пантелей Иваныч! Взял парик, а руки так и дрожат... Тут мы с ним и помирились; переехал он снова ко мне на житье и уж больше никогда во всю жизнь свою не запивал; а такой безграничной преданности, какую питал он ко мне и к моему семейству, я ни от кого не видал!»
Когда на московскую сцену была поставлена комедия г. Островского «Бедность не порок», М. С. Щепкин в лице Любима Торцова угадывал своего Пантелея Иваныча, то есть человека хотя падшего, но в котором еще теплится святая искра человеческого достоинства и который потому способен подняться и выйти на прямой путь. Недовольный игрою Садовского в этой роли, который (по мнению покойного артиста), прекрасно выражая комическую сторону характера, мало выдавал его внутреннюю борьбу с самим собою, — Щепкин нарочно ездил в Нижний Новгород, чтобы там сыграть Любима Торцова по своему разумению. Не знаю, удалась ли ему эта роль, но для меня весьма знаменательны его слова: надо сыграть так, чтобы из-за горького пьяницы виден был страдающий человек! Это черта великого артиста, ясно свидетельствующая о его высоко гуманном взгляде на людские недостатки и слабости.
04.05.2008
Подробнее
МИХАИЛ И АЛЕКСАНДР ЩЕПКИНЫ: ВОЛЖСКИЙ ПЕРИОД
В августе 1853 года в Самаре появился молодой москвич, выпускник юридического факультета Московского университета 1852 года Александр Щепкин (р. 1828) — младший сын великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина (1788-1863)...
МИХАИЛ И АЛЕКСАНДР ЩЕПКИНЫ: ВОЛЖСКИЙ ПЕРИОД
Самарский региональный общественный благотворительный фонд «Культурное наследие» и студия «Самара-фильм» представляют серию публикаций, посвященных истории родного края
В августе 1853 года в Самаре появился молодой москвич, выпускник юридического факультета Московского университета 1852 года Александр Щепкин (р. 1828) — младший сын великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина (1788-1863). A.M. Щепкин в 1852-1853 годах служил в Петербурге в Городской Думе. Эта служба его не удовлетворяла. Назначенный в мае 1853 года самарским гражданским губернатором Константин Карлович Грот (1815-1897), служивший до этого в Петербурге, хорошо знал, по его словам, способности и трудолюбие A.M. Щепкина и в ответ на хлопоты А. Ф. Кавелиной, жены К. Д. Кавелина, приятеля Грота, и самого М. С. Щепкина еще в Петербурге в мае — июне 1853 года, обещал взять Александра Щепкина на службу в Самаре.
К. К. Грот вступил в управление Самарской губернией 4 июля 1853 года, а в августе A.M. Щепкин уже получил в канцелярии губернатора место помощника правителя (вначале, правда, без жалованья). К. К. Грот был внимателен к молодому чиновнику, приглашал бывать у него дома, в октябре 1853 года взял с собой в Ставропольский уезд на ревизию.
Щепкин успешно справлялся со своими обязанностями. С начала 1856 года ему было поручено наряду с основной работой редактировать неофициальную часть «Самарских губернских ведомостей». В августе 1856 года A.M. Щепкин был назначен правителем дел губернской продовольственной комиссии и особого о земских повинностях присутствия, председателем которых являлся губернатор. К. К. Грот был доволен службой A.M. Щепкина, в декабре 1856 года при личной встрече в Москве благодарил М. С. Щепкина за сына. В свою очередь, М. С. Щепкин высоко оценивал деятельность Грота. «Надобно дорожить вниманием такого человека; поживешь поболее — увидишь, что такие начальники редки». «Что за человек! Право, чудо». Так писал о Гроте Михаил Семенович в письмах сыну в Самару в 1856 и 1857 годах.
С августа 1853 по май 1858 года Самара почти повседневно входила в жизнь семьи М. С. Щепкина. Михаил Семенович и его жена Елена Дмитриевна отправили в Самару сыну Александру более 70 писем и несколько десятков получили от него. В семье Щепкиных с нетерпением ждали вестей из Самары, переживали за город, пострадавший от пожаров 1854 и 1856 годов. В доме М. С. Щепкина желанными гостями были самарцы — знакомые сына, приезжавшие в Москву (среди них назовем купца В. Ф.. Абачина, актрису А. П. Лебедеву), столичные жители, побывавшие в Самаре у Александра Щепкина (например, упомянутый выше К. Д. Кавелин).
М. С. Щепкин, служивший в Московском Малом театре, почти ежегодно весной или летом выезжал на гастроли в другие города, в том числе посетил волжские города Казань и Нижний Новгород. К. К. Гроту хотелось, чтобы этой чести удостоилась и Самара, ставшая губернским городом. И уже в 1853 году он через Александра Михайловича начал приглашать Михаила Семеновича Щепкина на гастроли в Самару. Александр писал отцу 27 октября 1853 года: «Губернатор несколько раз высказывал мне, что ему и всей самарской публике было бы очень приятно, если бы вы, дорогой батюшка, посетили Самару». В мае 1855 года Грот повторил свое приглашение. «... Губернатор намекнул на Серные воды, — писал А. М. Щепкин, — где бывает съезд довольно большой и где можно получить выгоду театральными представлениями». В 1855 году в театральной жизни Самары произошло важное событие — в ноябре открылось первое постоянное здание театра со зрительным залом на 550 мест. В декабре 1856 года состоялась упомянутая ранее встреча К. К. Грота с М. С. Щепкиным. Декоре после нее, 2 февраля 1857 года, М. С. Щепкин написал сыну о своем намерении выехать весной «или летом этого года на гастроли в Самару и, может быть, в Саратов. В феврале — мае 1857 года велась переписка между ними, а также между М. С. Щепкиным и антрепренером самарского театра А. Д. Залесским об организации гастролей М. С. Щепкина в Самаре.
В марте Михаил Семенович выслал в Самару репертуар пьес, в которых он играл главные роли. Среди них были Фамусов в «Горе от ума» А. С. Грибоедова, городничий в «Ревизоре» и Кочкарев в «Женитьбе» Н. В. Гоголя, Торцов в комедии «Бедность не порок» А. Н. Островского, Муромский в «Свадьбе Кречинского» А. В. Сухово-Кобылина, Михайло Чупрун в «Москале-Чаривныке» И. П. Котляревского, Арнольф в «Школе женщин» и Гарпагон в «Скупом» Ж. -Б. Мольера. К. К. Грот, готовясь к приезду М. С. Щепкина, принял меры по ускорению завершения строительства нового театра на Сергиевских минеральных водах. Однако желание Щепкина выступить в 1857 году в Самаре не осуществилось по семейным обстоятельствам, связанным с прибытием в Россию из-за границы тяжело больного сына Дмитрия (1817-1857). За несостоявшиеся гастроли М. С. Щепкин счел нужным через сына Александра извиниться перед К. К. Гротом.
М. С. Щепкин всегда стремился делать добро актерам, другим труженикам сцены, в том числе и людям, работавшим в самарском театре. Михаил Семенович поддержал отправившегося из Нижнего Новгоррда в Самару в августе 1855 года суфлера, обратившись к сыну Александру с просьбой помочь ему в устройстве на новом месте. М. С. Щепкин приютил у себя в московском доме в 1856 году талантливого актера А. Д. Жукова, который затем в январе 1857 года приехал играть в Самару. В Самаре Жукова поддержал Александр Щепкин, привлек его к сотрудничеству в «Самарских губернских ведомостях».
М. С. Щепкин посетил Самару только 19 июня 1863 года, проездом по Волге из Казани в Царицын (ныне Волгоград). Сына и К. К. Грота в Самаре уже не было. Пароход в Самаре стоял недолго, и Щепкин осмотрел город, проехав по нему на извозчике. Поездка Щепкина по Волге, как вспоминал его слуга А. Г. Алмазов, проходила «в веселом духе». Из Царицына Щепкин отправился в Ростов, Таганрог и Крым. Эта поездка оказалась последней. В Ялте Михаил Семенович Щепкин заболел и скончался 11 (23) августа 1863 года.
A.M. Щепкин вырос в семье, находившейся в центре культурных интересов Москвы. В круг близких друзей М. С. Щепкина, с которыми был знаком и сын Александр, помимо выдающихся актеров, входили В. Г. Белинский, А. И. Герцен, СТ. Аксаков, И. С. Тургенев, литератор А. В. Станкевич, переводчик Н. Х. Кетчер, профессор Московского университета Т. Н. Грановский, журналист Е. Ф. Корш, географ Н. Г. Фролов. A.M. Щепкин как личность сформировался в передовой среде. Михаил Семенович ценил мнение сына и в письмах к нему в Самару обстоятельно писал о своих творческих успехах и театральных делах.
A.M. Щепкин прожил в Самаре почти пять лет, три последних года играл заметную роль в культурной жизни города и губернии. Он редактировал более двух лет, в 1856-1858 годах, неофициальную часть еженедельных «Самарских губернских ведомостей» — единственной в то время местной газеты. Всего под редакцией Щепкина вышло более 110 номеров газеты. М. С. Щепкин, наставляя сына, писал: «В газете постарайся изложить поаккуратнее о своей губернии, ее удобства и неудобства, как можно справедливее. Ведь весь интерес в истине».
При Щепкине губернская газета стала интереснее благодаря статьям по вопросам общественной жизни. В газете велась полемика по предложению о строительстве железной дороги между Самарой и Оренбургом. Пропагандировалось лечение больных на курорте «Сергиевские минеральные воды», во вновь открытом кумысном заведении доктора Н. В. Постникова. Перепечатывались из столичных газет и журналов, в том. числе из «Современника», прогрессивные статьи о воспитании детей, о необходимости грамотности для народа, об отмене телесных наказаний в сельском быту, об учреждении сельских лекарских школ, по крестьянскому вопросу и т. п.
Щепкин редактировал неофициальную часть «Самарских губернских ведомостей» до самого своего отъезда из Самары.
В Самаре Александр Михайлович приобрел известность как актер-любитель. В Самаре уже в те годы существовало Общество любителей сценического искусства, которое устраивало зимой любительские спектакли с благотворительной целью — так называемые благородные спектакли. Сборы от этих спектаклей шли во время Крымской войны в помощь воинам, в последующем — на устройство в Самаре женского училища. Александр Михайлович уже имел опыт игры в домашних спектаклях, которые когда-то устраивались в доме отца с участием детей М. С. Щепкина, СТ. Аксакова и др. В Самаре A.M. Щепкин участвовал в благородных спектаклях с 1855 по 1858 год. Его игра была успешной, особенно удалась ему в сезоне 1856/ 57 года роль Подколесина в «Женитьбе» Гоголя. Успех Щепкина в этой роли отмечался в статье А. Жукова «Несколько слов о зимних удовольствиях Самары», опубликованной в «Самарских губернских ведомостях». Александр Михайлович был доволен своей игрой в спектаклях, сообщал о ней родителям, выслал им афишу, но вместе с тем в феврале 1857 года писал отцу: «Хотя меня и осыпают похвалами, но я не очень увлекаюсь ими и хорошо знаю себе цену».
М. С. Щепкин одобрял участие сына в любительских спектаклях, он писал ему в марте 1857 года: «...Хорошо, тут, кроме забавы, есть толчок, так сказать, к мышлению...».
В Самаре A.M. Щепкин находился в благоприятной среде. В администрации Грота преобладали молодые образованные чиновники. Щепкин близко общался с приехавшим в 1855 году на должность самарского вице-губернатора Григорием Сергеевичем Аксаковым (1820-1891) и его женой Софьей Александровной, урожденной Шишковой (1830-1883), устроительницей благородных спектаклей. A.M. Щепкин был знаком с Г. С Аксаковым еще в Москве, где семьи М. С. Щепкина и СТ. Аксакова были дружны многие годы. М. С. Щепкин в письмах сыну в Самару неизменно передавал поклоны Г. С Аксакову и его семейству. Общие интересы связывали A.M. Щепкина с приехавшим из Костромской губернии чиновником особых поручений при губернаторе Николаем Алексеевичем Вороновым (отец Кирика Николаевича — будущего известного самарского художника) и чиновником канцелярии губернатора Михаилом Васильевичем Синельниковым. С ними Щепкин участвовал в любительских спектаклях, их же он как редактор привлек к сотрудничеству в газете. Обнаруженные в Госархиве Самарской области материалы позволили установить круг самарских друзей Александра Михайловича. Это: были, кроме упомянутых, молодые губернские чиновники Дмитрий Феоктистович Аверкиев, Сергей Егорович Алашеев — выпускники Казанского, Готгард Эрастович Лясковский — Московского, Михаил Корнеевич Ковдин — Харьковского университетов, Павел Иванович Бородин.
A.M. Щепкин не замыкался в чиновничьем кругу, имел друзей среди рядовых самарцев. Из хранящихся в ГАСО метрических записей в Вознесенском соборе видно, что 2 сентября 1855 года Александр Михайлович выступил поручителем на венчании «отпущенника г-на Иелева Наума Васильева Лапшина» и «самарской мещанской дочери Домны Степановой Краснобаевой», а 1 октября 1857 года стал крестным отцом Алексея, сына «самарского мещанина Петра Романова Богданова и законной жены его Прасковьи Алексеевой».
В Самаре вошла в нормальное русло личная жизнь A.M. Щепкина. Он, будучи еще студентом университета, полюбил крепостную девушку Дарью Григорьевну (р. 1832). Любовь была романтичной, жизнь казалась трудной. Дарья Григорьевна стала гражданской женой Александра Михайловича. У них в 1849 — году родился сын Николай, 21 сентября 1853 года — Михаил. A.M. Щепкин, служа в Петербурге, хотел взять туда жену, но родители воспротивились этому. Вскоре после устройства Александра Михайловича в Самаре к нему приехала Дарья Григорьевна с младшим сыном. Сын Николай был помещен в Воспитательный дом в Москве, его опекала бабушка со стороны матери — крепостная Аксинья Никифорова.
В Самаре у Александра Михайловича и Дарьи Григорьевны 11 октября 1856 года, все еще вне законного брака, родился сын, которого опять назвали Михаилом. Его крестили 12 числа в Троицкой церкви; крестными отцом и матерью стали П. И. Бородин и жена Н. А. Воронова Вера Николаевна.
К этому времени Дарья Григорьевна освободилась от крепостной зависимости, была записана в московские мещане и получила паспорт, пересланный ей в Самару.
Наконец, 6 сентября 1857 года Александр Михайлович и Дарья Григорьевна обвенчались в Преображенский церкви Самары (запись об этом обнаружена нами в ГАСО).
На свадьбе никто из родителей жениха и невесты не присутствовал, поручителями были сослуживцы Александра Михайловича, губернские чиновники. Елена Дмитриевна прислала свое благословение заочно иконой Божьей Матери от бед страждущей, а Михаил Семенович только в ноябре узнал о женитьбе сына и принял ее как должное.
К этому же времени он узнал, что Коля, не раз бывавший в доме Щепкиных, — его внук, и решил взять его из Воспитательного дома в свой дом. Сыновья A.M. и Д. Г. Щепкиных после венчания родителей получили право носить фамилию отца.
Во второй половине мая 1858 года A.M. Щепкин с семьей возвратился из Самары в Москву. Михаил Семенович об этом семейном событии сообщил в письме от 23 мая 1858 года своему другу Т. Г. Шевченко: «Сын мой Александр из Самары приехал».
A.M. Щепкин приобрел в Самаре немалый опыт чиновничьей службы, в том числе руководства губернскими учреждениями. И после Самары он служит уже на крупных должностях — с 1859 года депутатом, а затем помощником управляющего удельной конторой в Москве, с 1863 года — председателем казенной палаты в Симбирске, с 1868 года — управляющим казенной палатой в Туле, дослужился до чина действительного статского советника, стал потомственным дворянином.
В 1870-1880-х годах у A.M. Щепкина и его сына Николая сложились близкие отношения с И. С Тургеневым. В 1870 году A.M. Щепкин приобрел в Мценском уезде Орловской губернии имение Катушищево, находившееся в двух верстах от Спасского-Лутовинова, имения И. С. Тургенева. Щепкин стал близким соседом писателя, между ними установились добрые отношения. «Отличнейший человек», — писал Тургенев о Щепкине в 1876 году. С 1877 года Иван Сергеевич передал Спасское-Лутовиново в аренду A.M. Щепкину, а Н. А. Щепкин (1849-1914), окончивший Московскую земледельческую школу, с июля 1876 года и до самой смерти Тургенева (1883) управлял Спасским-Лутовиновом.
A.M. Щепкин умер в Туле 15 (27) января 1885 года, на 57-м году жизни и был похоронен в этом городе.
***
Автор: Анатолий Носков
Источник: Самарская неделя
Дата: 18.04.2008
Самарский региональный общественный благотворительный фонд «Культурное наследие» и студия «Самара-фильм» представляют серию публикаций, посвященных истории родного края
В августе 1853 года в Самаре появился молодой москвич, выпускник юридического факультета Московского университета 1852 года Александр Щепкин (р. 1828) — младший сын великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина (1788-1863). A.M. Щепкин в 1852-1853 годах служил в Петербурге в Городской Думе. Эта служба его не удовлетворяла. Назначенный в мае 1853 года самарским гражданским губернатором Константин Карлович Грот (1815-1897), служивший до этого в Петербурге, хорошо знал, по его словам, способности и трудолюбие A.M. Щепкина и в ответ на хлопоты А. Ф. Кавелиной, жены К. Д. Кавелина, приятеля Грота, и самого М. С. Щепкина еще в Петербурге в мае — июне 1853 года, обещал взять Александра Щепкина на службу в Самаре.
К. К. Грот вступил в управление Самарской губернией 4 июля 1853 года, а в августе A.M. Щепкин уже получил в канцелярии губернатора место помощника правителя (вначале, правда, без жалованья). К. К. Грот был внимателен к молодому чиновнику, приглашал бывать у него дома, в октябре 1853 года взял с собой в Ставропольский уезд на ревизию.
Щепкин успешно справлялся со своими обязанностями. С начала 1856 года ему было поручено наряду с основной работой редактировать неофициальную часть «Самарских губернских ведомостей». В августе 1856 года A.M. Щепкин был назначен правителем дел губернской продовольственной комиссии и особого о земских повинностях присутствия, председателем которых являлся губернатор. К. К. Грот был доволен службой A.M. Щепкина, в декабре 1856 года при личной встрече в Москве благодарил М. С. Щепкина за сына. В свою очередь, М. С. Щепкин высоко оценивал деятельность Грота. «Надобно дорожить вниманием такого человека; поживешь поболее — увидишь, что такие начальники редки». «Что за человек! Право, чудо». Так писал о Гроте Михаил Семенович в письмах сыну в Самару в 1856 и 1857 годах.
С августа 1853 по май 1858 года Самара почти повседневно входила в жизнь семьи М. С. Щепкина. Михаил Семенович и его жена Елена Дмитриевна отправили в Самару сыну Александру более 70 писем и несколько десятков получили от него. В семье Щепкиных с нетерпением ждали вестей из Самары, переживали за город, пострадавший от пожаров 1854 и 1856 годов. В доме М. С. Щепкина желанными гостями были самарцы — знакомые сына, приезжавшие в Москву (среди них назовем купца В. Ф.. Абачина, актрису А. П. Лебедеву), столичные жители, побывавшие в Самаре у Александра Щепкина (например, упомянутый выше К. Д. Кавелин).
М. С. Щепкин, служивший в Московском Малом театре, почти ежегодно весной или летом выезжал на гастроли в другие города, в том числе посетил волжские города Казань и Нижний Новгород. К. К. Гроту хотелось, чтобы этой чести удостоилась и Самара, ставшая губернским городом. И уже в 1853 году он через Александра Михайловича начал приглашать Михаила Семеновича Щепкина на гастроли в Самару. Александр писал отцу 27 октября 1853 года: «Губернатор несколько раз высказывал мне, что ему и всей самарской публике было бы очень приятно, если бы вы, дорогой батюшка, посетили Самару». В мае 1855 года Грот повторил свое приглашение. «... Губернатор намекнул на Серные воды, — писал А. М. Щепкин, — где бывает съезд довольно большой и где можно получить выгоду театральными представлениями». В 1855 году в театральной жизни Самары произошло важное событие — в ноябре открылось первое постоянное здание театра со зрительным залом на 550 мест. В декабре 1856 года состоялась упомянутая ранее встреча К. К. Грота с М. С. Щепкиным. Декоре после нее, 2 февраля 1857 года, М. С. Щепкин написал сыну о своем намерении выехать весной «или летом этого года на гастроли в Самару и, может быть, в Саратов. В феврале — мае 1857 года велась переписка между ними, а также между М. С. Щепкиным и антрепренером самарского театра А. Д. Залесским об организации гастролей М. С. Щепкина в Самаре.
В марте Михаил Семенович выслал в Самару репертуар пьес, в которых он играл главные роли. Среди них были Фамусов в «Горе от ума» А. С. Грибоедова, городничий в «Ревизоре» и Кочкарев в «Женитьбе» Н. В. Гоголя, Торцов в комедии «Бедность не порок» А. Н. Островского, Муромский в «Свадьбе Кречинского» А. В. Сухово-Кобылина, Михайло Чупрун в «Москале-Чаривныке» И. П. Котляревского, Арнольф в «Школе женщин» и Гарпагон в «Скупом» Ж. -Б. Мольера. К. К. Грот, готовясь к приезду М. С. Щепкина, принял меры по ускорению завершения строительства нового театра на Сергиевских минеральных водах. Однако желание Щепкина выступить в 1857 году в Самаре не осуществилось по семейным обстоятельствам, связанным с прибытием в Россию из-за границы тяжело больного сына Дмитрия (1817-1857). За несостоявшиеся гастроли М. С. Щепкин счел нужным через сына Александра извиниться перед К. К. Гротом.
М. С. Щепкин всегда стремился делать добро актерам, другим труженикам сцены, в том числе и людям, работавшим в самарском театре. Михаил Семенович поддержал отправившегося из Нижнего Новгоррда в Самару в августе 1855 года суфлера, обратившись к сыну Александру с просьбой помочь ему в устройстве на новом месте. М. С. Щепкин приютил у себя в московском доме в 1856 году талантливого актера А. Д. Жукова, который затем в январе 1857 года приехал играть в Самару. В Самаре Жукова поддержал Александр Щепкин, привлек его к сотрудничеству в «Самарских губернских ведомостях».
М. С. Щепкин посетил Самару только 19 июня 1863 года, проездом по Волге из Казани в Царицын (ныне Волгоград). Сына и К. К. Грота в Самаре уже не было. Пароход в Самаре стоял недолго, и Щепкин осмотрел город, проехав по нему на извозчике. Поездка Щепкина по Волге, как вспоминал его слуга А. Г. Алмазов, проходила «в веселом духе». Из Царицына Щепкин отправился в Ростов, Таганрог и Крым. Эта поездка оказалась последней. В Ялте Михаил Семенович Щепкин заболел и скончался 11 (23) августа 1863 года.
A.M. Щепкин вырос в семье, находившейся в центре культурных интересов Москвы. В круг близких друзей М. С. Щепкина, с которыми был знаком и сын Александр, помимо выдающихся актеров, входили В. Г. Белинский, А. И. Герцен, СТ. Аксаков, И. С. Тургенев, литератор А. В. Станкевич, переводчик Н. Х. Кетчер, профессор Московского университета Т. Н. Грановский, журналист Е. Ф. Корш, географ Н. Г. Фролов. A.M. Щепкин как личность сформировался в передовой среде. Михаил Семенович ценил мнение сына и в письмах к нему в Самару обстоятельно писал о своих творческих успехах и театральных делах.
A.M. Щепкин прожил в Самаре почти пять лет, три последних года играл заметную роль в культурной жизни города и губернии. Он редактировал более двух лет, в 1856-1858 годах, неофициальную часть еженедельных «Самарских губернских ведомостей» — единственной в то время местной газеты. Всего под редакцией Щепкина вышло более 110 номеров газеты. М. С. Щепкин, наставляя сына, писал: «В газете постарайся изложить поаккуратнее о своей губернии, ее удобства и неудобства, как можно справедливее. Ведь весь интерес в истине».
При Щепкине губернская газета стала интереснее благодаря статьям по вопросам общественной жизни. В газете велась полемика по предложению о строительстве железной дороги между Самарой и Оренбургом. Пропагандировалось лечение больных на курорте «Сергиевские минеральные воды», во вновь открытом кумысном заведении доктора Н. В. Постникова. Перепечатывались из столичных газет и журналов, в том. числе из «Современника», прогрессивные статьи о воспитании детей, о необходимости грамотности для народа, об отмене телесных наказаний в сельском быту, об учреждении сельских лекарских школ, по крестьянскому вопросу и т. п.
Щепкин редактировал неофициальную часть «Самарских губернских ведомостей» до самого своего отъезда из Самары.
В Самаре Александр Михайлович приобрел известность как актер-любитель. В Самаре уже в те годы существовало Общество любителей сценического искусства, которое устраивало зимой любительские спектакли с благотворительной целью — так называемые благородные спектакли. Сборы от этих спектаклей шли во время Крымской войны в помощь воинам, в последующем — на устройство в Самаре женского училища. Александр Михайлович уже имел опыт игры в домашних спектаклях, которые когда-то устраивались в доме отца с участием детей М. С. Щепкина, СТ. Аксакова и др. В Самаре A.M. Щепкин участвовал в благородных спектаклях с 1855 по 1858 год. Его игра была успешной, особенно удалась ему в сезоне 1856/ 57 года роль Подколесина в «Женитьбе» Гоголя. Успех Щепкина в этой роли отмечался в статье А. Жукова «Несколько слов о зимних удовольствиях Самары», опубликованной в «Самарских губернских ведомостях». Александр Михайлович был доволен своей игрой в спектаклях, сообщал о ней родителям, выслал им афишу, но вместе с тем в феврале 1857 года писал отцу: «Хотя меня и осыпают похвалами, но я не очень увлекаюсь ими и хорошо знаю себе цену».
М. С. Щепкин одобрял участие сына в любительских спектаклях, он писал ему в марте 1857 года: «...Хорошо, тут, кроме забавы, есть толчок, так сказать, к мышлению...».
В Самаре A.M. Щепкин находился в благоприятной среде. В администрации Грота преобладали молодые образованные чиновники. Щепкин близко общался с приехавшим в 1855 году на должность самарского вице-губернатора Григорием Сергеевичем Аксаковым (1820-1891) и его женой Софьей Александровной, урожденной Шишковой (1830-1883), устроительницей благородных спектаклей. A.M. Щепкин был знаком с Г. С Аксаковым еще в Москве, где семьи М. С. Щепкина и СТ. Аксакова были дружны многие годы. М. С. Щепкин в письмах сыну в Самару неизменно передавал поклоны Г. С Аксакову и его семейству. Общие интересы связывали A.M. Щепкина с приехавшим из Костромской губернии чиновником особых поручений при губернаторе Николаем Алексеевичем Вороновым (отец Кирика Николаевича — будущего известного самарского художника) и чиновником канцелярии губернатора Михаилом Васильевичем Синельниковым. С ними Щепкин участвовал в любительских спектаклях, их же он как редактор привлек к сотрудничеству в газете. Обнаруженные в Госархиве Самарской области материалы позволили установить круг самарских друзей Александра Михайловича. Это: были, кроме упомянутых, молодые губернские чиновники Дмитрий Феоктистович Аверкиев, Сергей Егорович Алашеев — выпускники Казанского, Готгард Эрастович Лясковский — Московского, Михаил Корнеевич Ковдин — Харьковского университетов, Павел Иванович Бородин.
A.M. Щепкин не замыкался в чиновничьем кругу, имел друзей среди рядовых самарцев. Из хранящихся в ГАСО метрических записей в Вознесенском соборе видно, что 2 сентября 1855 года Александр Михайлович выступил поручителем на венчании «отпущенника г-на Иелева Наума Васильева Лапшина» и «самарской мещанской дочери Домны Степановой Краснобаевой», а 1 октября 1857 года стал крестным отцом Алексея, сына «самарского мещанина Петра Романова Богданова и законной жены его Прасковьи Алексеевой».
В Самаре вошла в нормальное русло личная жизнь A.M. Щепкина. Он, будучи еще студентом университета, полюбил крепостную девушку Дарью Григорьевну (р. 1832). Любовь была романтичной, жизнь казалась трудной. Дарья Григорьевна стала гражданской женой Александра Михайловича. У них в 1849 — году родился сын Николай, 21 сентября 1853 года — Михаил. A.M. Щепкин, служа в Петербурге, хотел взять туда жену, но родители воспротивились этому. Вскоре после устройства Александра Михайловича в Самаре к нему приехала Дарья Григорьевна с младшим сыном. Сын Николай был помещен в Воспитательный дом в Москве, его опекала бабушка со стороны матери — крепостная Аксинья Никифорова.
В Самаре у Александра Михайловича и Дарьи Григорьевны 11 октября 1856 года, все еще вне законного брака, родился сын, которого опять назвали Михаилом. Его крестили 12 числа в Троицкой церкви; крестными отцом и матерью стали П. И. Бородин и жена Н. А. Воронова Вера Николаевна.
К этому времени Дарья Григорьевна освободилась от крепостной зависимости, была записана в московские мещане и получила паспорт, пересланный ей в Самару.
Наконец, 6 сентября 1857 года Александр Михайлович и Дарья Григорьевна обвенчались в Преображенский церкви Самары (запись об этом обнаружена нами в ГАСО).
На свадьбе никто из родителей жениха и невесты не присутствовал, поручителями были сослуживцы Александра Михайловича, губернские чиновники. Елена Дмитриевна прислала свое благословение заочно иконой Божьей Матери от бед страждущей, а Михаил Семенович только в ноябре узнал о женитьбе сына и принял ее как должное.
К этому же времени он узнал, что Коля, не раз бывавший в доме Щепкиных, — его внук, и решил взять его из Воспитательного дома в свой дом. Сыновья A.M. и Д. Г. Щепкиных после венчания родителей получили право носить фамилию отца.
Во второй половине мая 1858 года A.M. Щепкин с семьей возвратился из Самары в Москву. Михаил Семенович об этом семейном событии сообщил в письме от 23 мая 1858 года своему другу Т. Г. Шевченко: «Сын мой Александр из Самары приехал».
A.M. Щепкин приобрел в Самаре немалый опыт чиновничьей службы, в том числе руководства губернскими учреждениями. И после Самары он служит уже на крупных должностях — с 1859 года депутатом, а затем помощником управляющего удельной конторой в Москве, с 1863 года — председателем казенной палаты в Симбирске, с 1868 года — управляющим казенной палатой в Туле, дослужился до чина действительного статского советника, стал потомственным дворянином.
В 1870-1880-х годах у A.M. Щепкина и его сына Николая сложились близкие отношения с И. С Тургеневым. В 1870 году A.M. Щепкин приобрел в Мценском уезде Орловской губернии имение Катушищево, находившееся в двух верстах от Спасского-Лутовинова, имения И. С. Тургенева. Щепкин стал близким соседом писателя, между ними установились добрые отношения. «Отличнейший человек», — писал Тургенев о Щепкине в 1876 году. С 1877 года Иван Сергеевич передал Спасское-Лутовиново в аренду A.M. Щепкину, а Н. А. Щепкин (1849-1914), окончивший Московскую земледельческую школу, с июля 1876 года и до самой смерти Тургенева (1883) управлял Спасским-Лутовиновом.
A.M. Щепкин умер в Туле 15 (27) января 1885 года, на 57-м году жизни и был похоронен в этом городе.
***
Автор: Анатолий Носков
Источник: Самарская неделя
Дата: 18.04.2008
26.12.2005
Подробнее
РАССКАЗЫ М. С. ЩЕПКИНА, ЗАПИСАННЫЕ Н. М. САТИНЫМ
О дяде, племяннице и их козачке
В 181* году в Харьковской губернии по соседству друг от друга жило два брата помещика...
В 181* году в Харьковской губернии по соседству друг от друга жило два брата помещика...
РАССКАЗЫ М. С. ЩЕПКИНА, ЗАПИСАННЫЕ Н. М. САТИНЫМ
О дяде, племяннице и их козачке
В 181* году в Харьковской губернии по соседству друг от друга жило два брата помещика. Оба были люди небогатые, один холостой, другой вдовый с двумя взрослыми дочерьми. Холостяк был человек натуры грубой: огромного роста, широкоплечий, краснолицый, с басистым голосом и со всеми животными страстями. Старший брат его, вдовец, напротив, был необыкновенно маленького роста, худощавый, бледный, с тоненьким писклявым голоском, так что в уезде его называли «воробьиным царьком». Зато наградил бог его старшую дочку, как говорится, и «ростом и дородством». Она была молодец девка; управляла отцом, всем домом и всей деревней и даже изъявляла явное притязание на управление и самим дядюшкой, несмотря на его громкий голос и богатырскую осанку. В самом деле, по физическому ли сродству или по нравственной симпатии, но между племянницей и дядюшкой завелась тесная дружба. Когда он приезжал к своему маленькому братцу (а это случалось довольно часто), они тотчас уходили в сад или на гумно—смотреть хозяйство. Но вот племянница стала вдруг толстеть и прихварывать; по соседству пронеслись какие-то слухи; но они были поставлены за счет злословия, и дядюшка поднял громадный кулак и клялся заткнуть им глотку первого сплетника или сплетницы.
Наконец племянница слегла, и в то же время дядюшке подкинули новорожденного мальчика. По соседству опять пронеслись какие-то слухи, дядюшка снова поднял грозный кулак и повторил клятву, и слухи снова были поставлены на счет злословия и замолкли. Между тем все пришло в порядок: племянница выздоровела и похудела, дядюшка успокоился, а мальчик рос не по дням, а по часам и обещал быть похожим на племянницу и на дядюшку вместе. О воспитании, разумеется, не было и речи, и мальчик рос деревенским баловнем. Когда ему минуло 8 лет, дядюшка остриг его в кружок, одел козачком и подарил его племяннице в день ее именин. Племянница была очень довольна подарком, и, когда к обеду собирались гости, она всем и каждому говорила: «Посмотрите, какой мне дядюшка пропуск; Алешка, поди сюда!»—и она делала ему какой-нибудь глупый вопрос, на который Алешка отвечал не запинаясь; и она гладила его по масляной голове и приговаривала: «Умница, умница! Право, не по летам умен». И все присутствующие осматривали его как диковинку, задавали ему разные вопросы, подшучивали над ним. Мальчик рос и становился более и более дерзким не только с домашними, но и с самой барыней. Дядюшка умер, оставив племяннице все свое имение, племянница состарилась, мальчик вырос и сделался отъявленным мерзавцем. Барыня не раз секла Алешку на конюшне; но однажды, когда за какой-то важный проступок она приказывала снова отвести его на конюшню, он не только наговорил ей грубостей, но даже осмелился поднять на нее руку.
Барыня взбесилась, приказала надеть на него кандалы и отвезти его в город — в рекруты.
О дяде, племяннице и их козачке
В 181* году в Харьковской губернии по соседству друг от друга жило два брата помещика. Оба были люди небогатые, один холостой, другой вдовый с двумя взрослыми дочерьми. Холостяк был человек натуры грубой: огромного роста, широкоплечий, краснолицый, с басистым голосом и со всеми животными страстями. Старший брат его, вдовец, напротив, был необыкновенно маленького роста, худощавый, бледный, с тоненьким писклявым голоском, так что в уезде его называли «воробьиным царьком». Зато наградил бог его старшую дочку, как говорится, и «ростом и дородством». Она была молодец девка; управляла отцом, всем домом и всей деревней и даже изъявляла явное притязание на управление и самим дядюшкой, несмотря на его громкий голос и богатырскую осанку. В самом деле, по физическому ли сродству или по нравственной симпатии, но между племянницей и дядюшкой завелась тесная дружба. Когда он приезжал к своему маленькому братцу (а это случалось довольно часто), они тотчас уходили в сад или на гумно—смотреть хозяйство. Но вот племянница стала вдруг толстеть и прихварывать; по соседству пронеслись какие-то слухи; но они были поставлены за счет злословия, и дядюшка поднял громадный кулак и клялся заткнуть им глотку первого сплетника или сплетницы.
Наконец племянница слегла, и в то же время дядюшке подкинули новорожденного мальчика. По соседству опять пронеслись какие-то слухи, дядюшка снова поднял грозный кулак и повторил клятву, и слухи снова были поставлены на счет злословия и замолкли. Между тем все пришло в порядок: племянница выздоровела и похудела, дядюшка успокоился, а мальчик рос не по дням, а по часам и обещал быть похожим на племянницу и на дядюшку вместе. О воспитании, разумеется, не было и речи, и мальчик рос деревенским баловнем. Когда ему минуло 8 лет, дядюшка остриг его в кружок, одел козачком и подарил его племяннице в день ее именин. Племянница была очень довольна подарком, и, когда к обеду собирались гости, она всем и каждому говорила: «Посмотрите, какой мне дядюшка пропуск; Алешка, поди сюда!»—и она делала ему какой-нибудь глупый вопрос, на который Алешка отвечал не запинаясь; и она гладила его по масляной голове и приговаривала: «Умница, умница! Право, не по летам умен». И все присутствующие осматривали его как диковинку, задавали ему разные вопросы, подшучивали над ним. Мальчик рос и становился более и более дерзким не только с домашними, но и с самой барыней. Дядюшка умер, оставив племяннице все свое имение, племянница состарилась, мальчик вырос и сделался отъявленным мерзавцем. Барыня не раз секла Алешку на конюшне; но однажды, когда за какой-то важный проступок она приказывала снова отвести его на конюшню, он не только наговорил ей грубостей, но даже осмелился поднять на нее руку.
Барыня взбесилась, приказала надеть на него кандалы и отвезти его в город — в рекруты.
23.12.2005
Подробнее
РАССКАЗЫ М. С. ЩЕПКИНА, ЗАПИСАННЫЕ Н. М. САТИНЫМ
О крепостном музыканте и генеральской дочке
В 1810 г. в Курской губернии умирал весьма богатый, бездетный помещик К. и просил жену свою после его смерти взять к себе на воспитание дочь его приятеля генерала В., вдового и совершенно разорившегося человека.
В 1810 г. в Курской губернии умирал весьма богатый, бездетный помещик К. и просил жену свою после его смерти взять к себе на воспитание дочь его приятеля генерала В., вдового и совершенно разорившегося человека.
РАССКАЗЫ М. С. ЩЕПКИНА, ЗАПИСАННЫЕ Н. М. САТИНЫМ
О крепостном музыканте и генеральской дочке
В 1810 г. в Курской губернии умирал весьма богатый, бездетный помещик К. и просил жену свою после его смерти взять к себе на воспитание дочь его приятеля генерала В., вдового и совершенно разорившегося человека. Жена исполнила волю покойника и воспитывала девицу В. как собственную дочь. Покойник был большой любитель музыки и имел свой оркестр из крепостных людей. Еще при жизни он отправил в Италию четырех мальчиков, которые оказывали наиболее способностей, учиться музыке, в надежде составить из них со временем хороший квартет. Дворовые мальчики, пробыв 5 лет в Италии, возвратились образованными молодыми людьми; в особенности один из них, скрипач Василий, отличился и простотой, и благородством форм, и образованностью, и талантом. Г-жа К. приняла их очень хорошо, обходилась с ними благородно; она доставила им все удобства, но не дала свободы и ни на минуту не забывала того расстояния, которое разделяет их от нее. Начались квартеты; все восхищались; но восхищалась в особенности девица В., и восхищалась она в особенности игрою скрипача Василия. Действительно, он играет хорошо, особенно в присутствии девицы В. его смычок как будто оживляется, и поет, и плачет. Так прошло более года: Василий играл, девица В. слушала, и оба молчали, и оба понимали друг друга. Но вот за девицу В. начали свататься женихи; под разными предлогами она отказала одному, другому, третьему; явился четвертый: богат, знатен, молод, умен—решительно не к чему придраться, чтобы отказать ему. Старушка генеральша настаивала и начинала даже сердиться; все знакомые уговаривали и пожимали плечами; девица В. молчала и плакала. Но наконец, утомленная этой борьбою, она согласилась. В тот же день была помолвка и квартет. Все были очень довольны; сама невеста казалась спокойною, даже веселою, только была страшно бледна; Василий в своей игре превзошел сам себя: смычок его издавал какие-то человеческие, страстные звуки... Девица В. ранее обыкновенного удалилась в свою комнату, жалуясь на головную боль. Проходя мимо Василья, она успела отдать ему письмо. Как только квартет кончился, Василий побежал к себе в комнату и прочел первое и последнее письмо милой. Она писала к нему, что она давно любит его, что она из звуков его скрипки давно поняла, что и он любит ее... Принадлежать ему она не может, расстояние, разделяющее их, слишком велико, но она не хочет принадлежать другому. А потому не хочет ли он умереть с нею вместе? Ежели он согласен, как она надеется, то в 2 часа ночи пусть придет в сад и принесет с собой два оружия. Василий не колебался; но как исполнить намерение? У него был только один старый пистолет; но не было ни пуль, ни пороху; он вспомнил, что у его товарища виолончелиста есть ружье; под предлогом охоты за зайцами он взял у него это ружье; там же добыл несколько пороху, а вместо пуль из куска свинцу нарезал картечи. К двум часам все было готово, и отправился на место свидания. Она уже ожидала его. Это было зимой; Василий запасся шубой, разостлал ее и сел на нее с девицей В. Они рассказали друг другу историю своей любви, они утешали друг друга тем, что расстаются на минуту, для того чтоб свидеться там навеки; она бросила свое обручальное кольцо и обняла его как единственного жениха своего; потом первая напомнила, что пора. Василий умолял ее помедлить—она не согласилась. «Иначе,—говорила она,—я потеряю всю мою твердость и не буду в силах умереть». Они простились; Василий дал ей взведенный пистолет, себе взял ружье. По данному знаку она должна была выстрелить в него, он в нее. Она сама поставила дуло ружья к своему сердцу; потом он медленно, почти шепотом произнес: «Раз, два, три!..» Он выстрелил, она нет; она без жизни склонилась к нему и в предсмертном движении отбросила пистолет в снег; он остался невредим. Убедившись, что он держит труп, несчастный Василий схватил пистолет, чтобы застрелиться; но порох ссыпался с полки, дуло было набито снегом; он хотел воротиться домой, чтобы снова зарядить пистолет, но вспомнил, что, зарядив его и ружье, он рассыпал остальной порох. В отчаянии он бросился к реке, в надежде найти прорубь; но проруби не было: река всюду представляла ему препятствие твердого льда... Между тем религиозное чувство пробудилось в молодом человеке: в препятствиях, которые встречал он к самоубийству, он увидал волю бога. Он возвратился в дом, разбудил людей и сказал им: «Возьмите меня, я преступник, я убил А. И.!» Его взяли, отправили в город, приговорили к 10 ударам кнута. Он не вынес их и умер в гошпитале.
О крепостном музыканте и генеральской дочке
В 1810 г. в Курской губернии умирал весьма богатый, бездетный помещик К. и просил жену свою после его смерти взять к себе на воспитание дочь его приятеля генерала В., вдового и совершенно разорившегося человека. Жена исполнила волю покойника и воспитывала девицу В. как собственную дочь. Покойник был большой любитель музыки и имел свой оркестр из крепостных людей. Еще при жизни он отправил в Италию четырех мальчиков, которые оказывали наиболее способностей, учиться музыке, в надежде составить из них со временем хороший квартет. Дворовые мальчики, пробыв 5 лет в Италии, возвратились образованными молодыми людьми; в особенности один из них, скрипач Василий, отличился и простотой, и благородством форм, и образованностью, и талантом. Г-жа К. приняла их очень хорошо, обходилась с ними благородно; она доставила им все удобства, но не дала свободы и ни на минуту не забывала того расстояния, которое разделяет их от нее. Начались квартеты; все восхищались; но восхищалась в особенности девица В., и восхищалась она в особенности игрою скрипача Василия. Действительно, он играет хорошо, особенно в присутствии девицы В. его смычок как будто оживляется, и поет, и плачет. Так прошло более года: Василий играл, девица В. слушала, и оба молчали, и оба понимали друг друга. Но вот за девицу В. начали свататься женихи; под разными предлогами она отказала одному, другому, третьему; явился четвертый: богат, знатен, молод, умен—решительно не к чему придраться, чтобы отказать ему. Старушка генеральша настаивала и начинала даже сердиться; все знакомые уговаривали и пожимали плечами; девица В. молчала и плакала. Но наконец, утомленная этой борьбою, она согласилась. В тот же день была помолвка и квартет. Все были очень довольны; сама невеста казалась спокойною, даже веселою, только была страшно бледна; Василий в своей игре превзошел сам себя: смычок его издавал какие-то человеческие, страстные звуки... Девица В. ранее обыкновенного удалилась в свою комнату, жалуясь на головную боль. Проходя мимо Василья, она успела отдать ему письмо. Как только квартет кончился, Василий побежал к себе в комнату и прочел первое и последнее письмо милой. Она писала к нему, что она давно любит его, что она из звуков его скрипки давно поняла, что и он любит ее... Принадлежать ему она не может, расстояние, разделяющее их, слишком велико, но она не хочет принадлежать другому. А потому не хочет ли он умереть с нею вместе? Ежели он согласен, как она надеется, то в 2 часа ночи пусть придет в сад и принесет с собой два оружия. Василий не колебался; но как исполнить намерение? У него был только один старый пистолет; но не было ни пуль, ни пороху; он вспомнил, что у его товарища виолончелиста есть ружье; под предлогом охоты за зайцами он взял у него это ружье; там же добыл несколько пороху, а вместо пуль из куска свинцу нарезал картечи. К двум часам все было готово, и отправился на место свидания. Она уже ожидала его. Это было зимой; Василий запасся шубой, разостлал ее и сел на нее с девицей В. Они рассказали друг другу историю своей любви, они утешали друг друга тем, что расстаются на минуту, для того чтоб свидеться там навеки; она бросила свое обручальное кольцо и обняла его как единственного жениха своего; потом первая напомнила, что пора. Василий умолял ее помедлить—она не согласилась. «Иначе,—говорила она,—я потеряю всю мою твердость и не буду в силах умереть». Они простились; Василий дал ей взведенный пистолет, себе взял ружье. По данному знаку она должна была выстрелить в него, он в нее. Она сама поставила дуло ружья к своему сердцу; потом он медленно, почти шепотом произнес: «Раз, два, три!..» Он выстрелил, она нет; она без жизни склонилась к нему и в предсмертном движении отбросила пистолет в снег; он остался невредим. Убедившись, что он держит труп, несчастный Василий схватил пистолет, чтобы застрелиться; но порох ссыпался с полки, дуло было набито снегом; он хотел воротиться домой, чтобы снова зарядить пистолет, но вспомнил, что, зарядив его и ружье, он рассыпал остальной порох. В отчаянии он бросился к реке, в надежде найти прорубь; но проруби не было: река всюду представляла ему препятствие твердого льда... Между тем религиозное чувство пробудилось в молодом человеке: в препятствиях, которые встречал он к самоубийству, он увидал волю бога. Он возвратился в дом, разбудил людей и сказал им: «Возьмите меня, я преступник, я убил А. И.!» Его взяли, отправили в город, приговорили к 10 ударам кнута. Он не вынес их и умер в гошпитале.
17.11.2023
ЩЕПКИНУ - 235!
17 ноября исполняется 235 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина (1788 - 1863).
30.12.2018
АЛЕКСАНДР ВЕРШИНИН В ПРОЕКТЕ "СВЯЗЬ ВРЕМЕН"
Дорогие друзья!
Продолжаем наш проект, посвященный 230-летию со дня рождения великого русского артиста Михаила Семеновича Щепкина. Наш следующий герой - персонаж пьесы Н.В.Гоголя "Женитьба" Кочкарев в исполнении заслуженного артиста России Александра Вершинина. Режиссер - Денис Бродский.
29.12.2018
ВИКТОР НИЗОВОЙ В ПРОЕКТЕ "СВЯЗЬ ВРЕМЕН"
Дорогие друзья!
2018 год ознаменовался для нас юбилеем великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина. Отметить 230-летие основоположника русской театральной школы мы решили необычным видеопроектом, который назвали «Связь времен». В текущем репертуаре нашего театра много пьес, в которых прославился Щепкин, заложил традиции исполнения ролей. Мы попросили артистов, которые сейчас играют щепкинские роли, прочитать куски из них и записали это на видео.
19.11.2018
ОН СОЗДАЛ ПРАВДУ НА РУССКОЙ СЦЕНЕ
17 ноября исполнилось 230 лет со дня рождения человека, чье имя носит наш театр наряду с именем А.Н.Островского, великого русского артиста Михаила Семеновича Щепкина (1788 – 1863).
05.12.2013
БОРИС ЛЮБИМОВ О МИХАИЛЕ ЩЕПКИНЕ
Вступительное слово перед спектаклем «Горе от ума», посвященном 225-летию со дня рождения М.С.Щепкина
Смотреть запись на YouTube
Смотреть запись на YouTube
18.11.2013
ПОСВЯЩЕНИЕ М.С.ЩЕПКИНУ
Вечер Малого театра к 225-летию со дня рождения артиста
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина
21 ноября, 19:00, Дом-музей М.С.Щепкина
17.11.2013
ВЫСТАВКА
Уважаемые зрители! В нижнем фойе сцены на Большой Ордынке открыта выставка, посвященная Михаилу Семёновичу Щепкину. Надеемся, что экспозиция не оставит вас равнодушными к жизни и творчеству этого удивительного человека и артиста.
17.11.2013
ПАМЯТЬ
17 ноября исполняется 225 лет со дня рождения великого русского артиста Михаила Семёновича Щепкина (1788 — 1863).
07.11.2013
МАЛЫЙ ТЕАТР – МИХАИЛУ СЕМЕНОВИЧУ ЩЕПКИНУ
Программа юбилейных мероприятий, посвященных 225-летию со дня рождения великого русского артиста М.С.Щепкина
23.11.2010
В МАЛОМ ТЕАТРЕ СОБРАЛИ РОДОСЛОВНУЮ ВЕЛИКОГО ЩЕПКИНА
История Малого театра неразрывно связана с именем Михаила Семеновича Щепкина. Заложенные им традиции актерской игры и режиссуры, имели огромное значение для развития старейшего театра Москвы. Его имя носит театральное училище, выпускники которого каждый год пополняют труппу Малого театра. И вполне логично, что в этом театре собрали историю родословной великого артиста. Рассказывают «Новости культуры».
23.11.2010
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ И.А.БОНДАРСКОГО «ЩЕПКИНЫ. ИСТОРИЯ РОДА В ПИСЬМАХ, ДОКУМЕНТАХ, ВОСПОМИНАНИЯХ, ФОТОГРАФИЯХ»
ФОТОРЕПОРТАЖ НИКОЛАЯ АНТИПОВА
Выход этой монографии – важное и значимое событие для Малого театра, где помнят историю и свято чтят память родоначальника русской реалистической актёрской школы М.С.Щепкина.
Выход этой монографии – важное и значимое событие для Малого театра, где помнят историю и свято чтят память родоначальника русской реалистической актёрской школы М.С.Щепкина.
23.09.2010
«Библиотека Малого театра» И.А.Бондарский ЩЕПКИНЫ История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
«Библиотека Малого театра»
И.А.Бондарский
ЩЕПКИНЫ
История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
В серии «Библиотека Малого театра» вышла новая книга.
И.А.Бондарский
ЩЕПКИНЫ
История рода в письмах, документах, воспоминаниях, фотографиях
В серии «Библиотека Малого театра» вышла новая книга.
18.11.2009
В МОСКВЕ ОТКРОЕТСЯ МУЗЕЙ М.С.ЩЕПКИНА
На карте достопримечательностей Москвы сегодня впервые появится Музей великого русского артиста Михаила Щепкина /1788-1863/.
17.11.2008
«17 ноября – 220 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина» А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
«17 ноября – 220 лет со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Предуведомление
Настоящая книга о Михаиле Семеновиче Щепкине есть не что иное, как продолжение его собственных записок, напечатанных в 1864 году.
А. С. Щепкин КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ М. С. ЩЕПКИНА И АРТИСТИЧЕСКОЙ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА СЦЕНИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Предуведомление
Настоящая книга о Михаиле Семеновиче Щепкине есть не что иное, как продолжение его собственных записок, напечатанных в 1864 году.
17.11.2008
МИХАИЛ ЩЕПКИН: «ЕСЛИ ИГРАТЬ – ТАК ИГРАТЬ»
Сегодня исполняется 220 лет со дня рождения Михаила Щепкина. Сын крепостного, получивший волю «в награду за талант», гениальный актер, который одинаково уверенно чувствовал себя во всех жанрах.
14.11.2008
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина» С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
По случаю пятидесятилетия его театрального поприща
С.Т.Аксаков НЕСКОЛЬКО СЛОВ О М.С.ЩЕПКИНЕ
По случаю пятидесятилетия его театрального поприща
13.11.2008
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина» А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«К 220-летию со дня рождения Михаила Семеновича Щепкина»
А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«Михаил Семенович Щепкин. Жизнь и творчество». М., 1984. Т.2, стр. 312-322.
А. Н. Афанасьев. М. С. ЩЕПКИН И ЕГО ЗАПИСКИ
«Михаил Семенович Щепкин. Жизнь и творчество». М., 1984. Т.2, стр. 312-322.
04.05.2008
МИХАИЛ И АЛЕКСАНДР ЩЕПКИНЫ: ВОЛЖСКИЙ ПЕРИОД
В августе 1853 года в Самаре появился молодой москвич, выпускник юридического факультета Московского университета 1852 года Александр Щепкин (р. 1828) — младший сын великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина (1788-1863)...
26.12.2005
РАССКАЗЫ М. С. ЩЕПКИНА, ЗАПИСАННЫЕ Н. М. САТИНЫМ
О дяде, племяннице и их козачке
В 181* году в Харьковской губернии по соседству друг от друга жило два брата помещика...
В 181* году в Харьковской губернии по соседству друг от друга жило два брата помещика...
23.12.2005
РАССКАЗЫ М. С. ЩЕПКИНА, ЗАПИСАННЫЕ Н. М. САТИНЫМ
О крепостном музыканте и генеральской дочке
В 1810 г. в Курской губернии умирал весьма богатый, бездетный помещик К. и просил жену свою после его смерти взять к себе на воспитание дочь его приятеля генерала В., вдового и совершенно разорившегося человека.
В 1810 г. в Курской губернии умирал весьма богатый, бездетный помещик К. и просил жену свою после его смерти взять к себе на воспитание дочь его приятеля генерала В., вдового и совершенно разорившегося человека.
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
