13.07.2005
Подробнее
13 июля день рождения народного артиста России Бориса Владимировича Клюева - популярного актёра театра и кино. От всей души поздравляем Бориса Владимировича Клюева с днем рождения! Желаем крепкого здоровья, исполнения заветных желаний, дальнейших побед и
13 июля день рождения народного артиста России Бориса Владимировича Клюева - популярного актёра театра и кино.
От всей души поздравляем Бориса Владимировича Клюева с днем рождения! Желаем крепкого здоровья, исполнения заветных желаний, дальнейших побед и отличного настроения!
От всей души поздравляем Бориса Владимировича Клюева с днем рождения! Желаем крепкого здоровья, исполнения заветных желаний, дальнейших побед и отличного настроения!
12.07.2005
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. ЕЛЕНА АХВЛЕДИАНИ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. ЕЛЕНА АХВЛЕДИАНИ
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. ЕЛЕНА АХВЛЕДИАНИ
Она приезжала к нам с Котэ Марджанишвили, но тогда я плохо ее запомнила. Для меня существовал лишь Константин Александрович, а его «свита» — и Эля Ахвледиани и Вахвахишвили — как-то были в тени. Позднее я стала приезжать на отдых в Боржоми и проездом останавливалась у Елены Донаури, жены Марджанова, вернее, тогда уже вдовы. Вот тут-то я и сдружилась с этой удивительной Элечкой. Почему-то все так и звали Елену Дмитриевну Ахвледиани, хотя она была совсем не девочка. Высокая, худая, с копной волос, уже тогда с большой проседью, скорее некрасивая и совершенно не заботящаяся о своей внешности, она была резка и в своих движениях и в своих суждениях. Женщина с пронзительными глазами. Она говорила низким голосом, отрывистыми фразами, и было непонятно—то ли она не в духе и сердится, то ли это просто ее манера разговора.
Ахвледиани отличалась безапелляционностью суждений. Она не признавала никаких компромиссов. И поэтому была многим неприятна и вредила сама себе в глазах вышестоящих людей и организаций. Ей было решительно все равно, кто перед ней: я ли, только актриса московского театра, или ее непосредственное начальство в лице министра культуры Грузии. Ох как много она терпела из-за своего неуемного, строптивого характера. Нас связывало преклонение перед Марджановым, которого она, так же как и я, буквально боготворила. Воспоминания о нем, его деятельности, его последователях, его театре были основными нашими разговорами. Эля интересовалась моими творческими успехами и жизнью Малого театра. И, как это ни странно, мы мало говорили о живописи и ее непосредственной работе. Проявилась ли в этом ее скромность или затаенная обида, ибо ей казалось, что ее мало ценят и не понимают, особенно если речь шла о ее выставках. Когда я заговаривала о своих любимых картинах, она смотрела на меня пристально и, по своему обыкновению фыркнув, переводила разговор на другие темы.
Наконец как-то, придя к ней домой, я попросила показать ее картины. «Все равно ничего не поймешь», — как всегда резко осадила она меня и стала доставать свои полотна. Я молча смотрела ее наброски старого Тбилиси, грузинской природы и волшебный для меня монастырь, вернее, его остатки, где Лермонтов поселил своего Мцыри. «Ну, я говорила, ничего не понимаешь?!» Я действительно многого не понимала в ее живописи, начала с ней спорить, доказывать, что таких ярких красок все равно и под солнцем Грузии нет, что таких деревьев в природе не существует. В общем, дело дошло до бурного спора. Я, профан, очевидно, говорила глупости, а Элечка, полная презрения к моему невежеству, сложив все свои работы и даже не взглянув в мою сторону, заявила: «Надо хоть что-нибудь видеть глазами, понимаешь, глазами, душой видеть. Завтра поедем в Мцхету, в старый Тифлис, носом ткну. Сама увидишь!» — и по-грузински добавила еще что-то себе под нос. Но это было совсем не «генацвале».
Мы действительно поехали в Мцхету. Она нетерпеливо показывала мне орнаменты храма, говорила о тонкоcти линий, о красках. Но я была охвачена другими чувствами. Как и всегда вблизи места действия «Мцыри», я только и думала о Лермонтове, о его поэзии, представляя и переживая весь грандиозный замысел великого поэта. Какой там орнамент, когда вот здесь, на другой стороне— «там, где, сливаяся, шумят... струи Арагвы и Куры», блуждал, бился с барсом, страдал, умирал лермонтовский Мцыри. Сколько раз потом бродила я по развалинам этого монастыря. Там нет знаменитых орнаментов, но каждый камень хранит след Лермонтова.
Наверное, Элечка поняла. Она ведь чутко реагировала на все, несмотря на кажущуюся грубость. Будучи чуткой, она поняла и простила мой рассеянный взгляд на красоту орнаментов Мцхеты. А вот когда мы с ней лазили, буквально лазили, взбираясь по узеньким переулочкам, закоулкам, тропкам старого города, часто выходя на балконы чьих-то домиков, налепленных друг на друга и прямо повисающих над Курой или под скалистым обрывом, — я поняла правду полотен Ахвледиани. Ведь почти каждый домик, прилепившийся одной своей стороной к скале, другой выходящий на этот страшный обрыв, — все эти ветхие, казалось, готовые рухнуть балконы-террасы были выкрашены в разные цвета. И на солнце точно горели всеми пятнами Элиной палитры.
Я просила ее еще и еще раз показать мне свои работы. И внимательно, уже другими глазами смотрела на эти пашни в горах, на контуры деревьев. И вот странно: чем пристальнее я вглядывалась в картины Ахвледиани, тем больше чувствовала их правду. Ну а та картина, которую она мне подарила и которой я так бесконечно дорожу, была написана уже абсолютно реалистически, «Вот это совсем в вашем духе», — пробурчала мне Эля, вручая полотно. Там была изображена ее комната, зажженная люстра. В темном окне угадывается спящий город и видно отражение самой художницы за мольбертом, а на подоконнике — тщательно выписанные цветы в керамических горшочках, и занавески на окне.
Вообще ее жилище было так же необычно, как и сама хозяйка. Вход со двора, через общую галерею, которая тянется по всему двору, соседние квартиры все выходят на эту галерею. Входишь сразу в комнату, тут и кухня, и что-то вроде столовой, где Эля, необыкновенно красиво сервировав стол, могла угощать своих друзей изумительными яствами грузинской кухни. Здесь же была и передняя и лестница на антресоли, все заваленные неизвестно чем. В этой комнате не было дневного света. Ход из нее вел в собственно Элино царство. Светлая с двумя окнами — и мастерская и спальня. У стены — полотна, полотна, полотна. Посередине—мольберт, всюду книги и полный хаос. И только маленький, уютный уголок—тахта, вся в коврах, столик, лампочка, чисто, хорошо, красиво. Очень красиво. Хотя как будто и ничего особенного. Но все изящно, и истинно национальное своеобразие грузинской культуры чувствовалось в этом крошечном уголке художницы. На столах много эскизов, фотографии Марджанова, ее родных. Тут вся чудесная, красивая душа Елены Ахвледиани. Строптивость, порой грубость—это внешнее в ней, а сама она необыкновенно взыскательный художник, бескомпромиссный, правдивый человек. Жила она одна, женщина-холостяк. Я так и не знаю ее личной жизни. Был брат, семья брата. Но никогда Эля не говорила о своих семейных делах. Искусство, театр — эти интересы ее жизни я знала. С огромной болью вспоминала она Петю Оцхели.
Вероятно, не только Марджанов, но и вообще моя любовь к Грузии, к ее высокой культуре вызвали симпатию Эли Ахвледиани ко мне. Помню, я тогда готовила для концертных выступлений отрывки из «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели и старалась осмыслить по-грузински стихотворение Гришашвили «Как хороша!». Ахвледиани старательно выправляла мой выговор, невероятно смеялась над моими усилиями. Мы русскими буквами написали весь текст стихотворения. Но, разумеется, специфические гортанные оттенки давались мне с трудом.
Я хочу специально сказать о душевности Елены Ахвледиани, сказать о ее сердце, которое скрывалось под внешней суровостью характера. Вероятно, мало кто знал, как она откликалась на нужды и просьбы даже мало знакомых ей людей. А с каким искренним, большим сочувствием относилась к горю людей, потерявших своих близких. Я была этому свидетельницей и хочу, чтобы об этом знали все.
Сейчас Елены Ахвледиани уже нет с нами. В доме, где она жила, открыт музей, в котором собраны ее лучшие полотна.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. ЕЛЕНА АХВЛЕДИАНИ
Она приезжала к нам с Котэ Марджанишвили, но тогда я плохо ее запомнила. Для меня существовал лишь Константин Александрович, а его «свита» — и Эля Ахвледиани и Вахвахишвили — как-то были в тени. Позднее я стала приезжать на отдых в Боржоми и проездом останавливалась у Елены Донаури, жены Марджанова, вернее, тогда уже вдовы. Вот тут-то я и сдружилась с этой удивительной Элечкой. Почему-то все так и звали Елену Дмитриевну Ахвледиани, хотя она была совсем не девочка. Высокая, худая, с копной волос, уже тогда с большой проседью, скорее некрасивая и совершенно не заботящаяся о своей внешности, она была резка и в своих движениях и в своих суждениях. Женщина с пронзительными глазами. Она говорила низким голосом, отрывистыми фразами, и было непонятно—то ли она не в духе и сердится, то ли это просто ее манера разговора.
Ахвледиани отличалась безапелляционностью суждений. Она не признавала никаких компромиссов. И поэтому была многим неприятна и вредила сама себе в глазах вышестоящих людей и организаций. Ей было решительно все равно, кто перед ней: я ли, только актриса московского театра, или ее непосредственное начальство в лице министра культуры Грузии. Ох как много она терпела из-за своего неуемного, строптивого характера. Нас связывало преклонение перед Марджановым, которого она, так же как и я, буквально боготворила. Воспоминания о нем, его деятельности, его последователях, его театре были основными нашими разговорами. Эля интересовалась моими творческими успехами и жизнью Малого театра. И, как это ни странно, мы мало говорили о живописи и ее непосредственной работе. Проявилась ли в этом ее скромность или затаенная обида, ибо ей казалось, что ее мало ценят и не понимают, особенно если речь шла о ее выставках. Когда я заговаривала о своих любимых картинах, она смотрела на меня пристально и, по своему обыкновению фыркнув, переводила разговор на другие темы.
Наконец как-то, придя к ней домой, я попросила показать ее картины. «Все равно ничего не поймешь», — как всегда резко осадила она меня и стала доставать свои полотна. Я молча смотрела ее наброски старого Тбилиси, грузинской природы и волшебный для меня монастырь, вернее, его остатки, где Лермонтов поселил своего Мцыри. «Ну, я говорила, ничего не понимаешь?!» Я действительно многого не понимала в ее живописи, начала с ней спорить, доказывать, что таких ярких красок все равно и под солнцем Грузии нет, что таких деревьев в природе не существует. В общем, дело дошло до бурного спора. Я, профан, очевидно, говорила глупости, а Элечка, полная презрения к моему невежеству, сложив все свои работы и даже не взглянув в мою сторону, заявила: «Надо хоть что-нибудь видеть глазами, понимаешь, глазами, душой видеть. Завтра поедем в Мцхету, в старый Тифлис, носом ткну. Сама увидишь!» — и по-грузински добавила еще что-то себе под нос. Но это было совсем не «генацвале».
Мы действительно поехали в Мцхету. Она нетерпеливо показывала мне орнаменты храма, говорила о тонкоcти линий, о красках. Но я была охвачена другими чувствами. Как и всегда вблизи места действия «Мцыри», я только и думала о Лермонтове, о его поэзии, представляя и переживая весь грандиозный замысел великого поэта. Какой там орнамент, когда вот здесь, на другой стороне— «там, где, сливаяся, шумят... струи Арагвы и Куры», блуждал, бился с барсом, страдал, умирал лермонтовский Мцыри. Сколько раз потом бродила я по развалинам этого монастыря. Там нет знаменитых орнаментов, но каждый камень хранит след Лермонтова.
Наверное, Элечка поняла. Она ведь чутко реагировала на все, несмотря на кажущуюся грубость. Будучи чуткой, она поняла и простила мой рассеянный взгляд на красоту орнаментов Мцхеты. А вот когда мы с ней лазили, буквально лазили, взбираясь по узеньким переулочкам, закоулкам, тропкам старого города, часто выходя на балконы чьих-то домиков, налепленных друг на друга и прямо повисающих над Курой или под скалистым обрывом, — я поняла правду полотен Ахвледиани. Ведь почти каждый домик, прилепившийся одной своей стороной к скале, другой выходящий на этот страшный обрыв, — все эти ветхие, казалось, готовые рухнуть балконы-террасы были выкрашены в разные цвета. И на солнце точно горели всеми пятнами Элиной палитры.
Я просила ее еще и еще раз показать мне свои работы. И внимательно, уже другими глазами смотрела на эти пашни в горах, на контуры деревьев. И вот странно: чем пристальнее я вглядывалась в картины Ахвледиани, тем больше чувствовала их правду. Ну а та картина, которую она мне подарила и которой я так бесконечно дорожу, была написана уже абсолютно реалистически, «Вот это совсем в вашем духе», — пробурчала мне Эля, вручая полотно. Там была изображена ее комната, зажженная люстра. В темном окне угадывается спящий город и видно отражение самой художницы за мольбертом, а на подоконнике — тщательно выписанные цветы в керамических горшочках, и занавески на окне.
Вообще ее жилище было так же необычно, как и сама хозяйка. Вход со двора, через общую галерею, которая тянется по всему двору, соседние квартиры все выходят на эту галерею. Входишь сразу в комнату, тут и кухня, и что-то вроде столовой, где Эля, необыкновенно красиво сервировав стол, могла угощать своих друзей изумительными яствами грузинской кухни. Здесь же была и передняя и лестница на антресоли, все заваленные неизвестно чем. В этой комнате не было дневного света. Ход из нее вел в собственно Элино царство. Светлая с двумя окнами — и мастерская и спальня. У стены — полотна, полотна, полотна. Посередине—мольберт, всюду книги и полный хаос. И только маленький, уютный уголок—тахта, вся в коврах, столик, лампочка, чисто, хорошо, красиво. Очень красиво. Хотя как будто и ничего особенного. Но все изящно, и истинно национальное своеобразие грузинской культуры чувствовалось в этом крошечном уголке художницы. На столах много эскизов, фотографии Марджанова, ее родных. Тут вся чудесная, красивая душа Елены Ахвледиани. Строптивость, порой грубость—это внешнее в ней, а сама она необыкновенно взыскательный художник, бескомпромиссный, правдивый человек. Жила она одна, женщина-холостяк. Я так и не знаю ее личной жизни. Был брат, семья брата. Но никогда Эля не говорила о своих семейных делах. Искусство, театр — эти интересы ее жизни я знала. С огромной болью вспоминала она Петю Оцхели.
Вероятно, не только Марджанов, но и вообще моя любовь к Грузии, к ее высокой культуре вызвали симпатию Эли Ахвледиани ко мне. Помню, я тогда готовила для концертных выступлений отрывки из «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели и старалась осмыслить по-грузински стихотворение Гришашвили «Как хороша!». Ахвледиани старательно выправляла мой выговор, невероятно смеялась над моими усилиями. Мы русскими буквами написали весь текст стихотворения. Но, разумеется, специфические гортанные оттенки давались мне с трудом.
Я хочу специально сказать о душевности Елены Ахвледиани, сказать о ее сердце, которое скрывалось под внешней суровостью характера. Вероятно, мало кто знал, как она откликалась на нужды и просьбы даже мало знакомых ей людей. А с каким искренним, большим сочувствием относилась к горю людей, потерявших своих близких. Я была этому свидетельницей и хочу, чтобы об этом знали все.
Сейчас Елены Ахвледиани уже нет с нами. В доме, где она жила, открыт музей, в котором собраны ее лучшие полотна.
Подробнее
«Листая старые подшивки» ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
«Листая старые подшивки»
ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
Последняя московская премьера в двадцатом веке...
ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
Последняя московская премьера в двадцатом веке...
«Листая старые подшивки»
ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
Последняя московская премьера в двадцатом веке
Малым театр... Слово «академический» здесь не просто уместно, но и необходимо, потому что этот театр - хранилище русской культуры, русской речи, русского драматического искусства. И вот долгожданная премьера «Горе от ума» Грибоедова. Вы спросите: «Ну и что? Кажется, сто пятьдесят лет ставится в этом театре грибоедовское «Горе...». Да, все правильно, но эта постановка особая. Театр пригласил на нее режиссера «со стороны», скандально известного Сергея Женовача. Всего год назад он был художественным руководителем Театра на Малой Бронной, много ставил, успешно работал с молодыми актерами театра, но далеко не всем «на Малой Бронной» нравился...
«O tempora, о mores!»
Цицерон.
ЕЩЕ ЗАДОЛГО до премьеры театральная общественность предсказывала провал постановки -мало кому верилось, что Женовач потянет на высокий стиль отношений с труппой, а кроме того, сумеет сохранить классицистизм комедии Грибоедова. Да я и сама в это не верила.
Открывается занавес. И вместо роскошного фамусовского особняка с его старинной мебелью, огромными часами великолепных мастеров, с безделушками, картинами, камином мы видим яркие деревянные щиты на колесах, что дает возможность быстро и незаметно менять конфигурацию воображаемых комнат, а стоящие на авансцене маленькая, в старинном стиле кушетка и высокая изразцовая печь с открытыми дверцами, из которых идет жар и полыхает огонь, дают возможность обыгрывать все мизансцены.
Кажется невероятным, как сумели Женовач и Боровский (художник-постановщик) совершить переворот на театральном корабле ярых традиционалистов. А вот поди же, действие пьесы идет как по маслу, и героям спектакля все это никак не мешает выражаться стихами так легко и свободно, так естественно и красиво, будто они другого языка и не знают. На этой постановке можно по-настоящему учиться русской речи. О, как это немаловажно в сегодняшнее смутно-лингвистическое время! Только одно это делает рецензируемую постановку «Горе от ума» истинно художественной и значимой.
Поговорим об образах пьесы и их исполнителях в спектакле. Действительно, мы прожили с «Горем...» почти два века, и театральное общество питалось им. Наша духовная история есть в какой-то мере и живая история «Горе от ума» , особенно если иметь в виду Чацкого. И как хорошо, что Сергей Женовач решил поставить «Горе от ума» именно сегодня, потому что, как это ни парадоксально, пьеса заставляет нас разгадывать загадки нашей действительности. Александр Блок записал в своих дневниках, что «Горе от ума» - величайшее творение всей нашей литературы», прибавив при этом, что, может быть, даже «до сих пор не разгаданное».
Читаем программку: первым действующим лицом здесь значится Павел Афанасьевич Фамусов. Сенатор, служащий при архивах. Его играет Юрий Соломин. Вот первый выход Фамусова на сцену, когда служанка Лиза - артистка Инна Иванова - заводит часы с музыкой и будит барина, он вбегает в гостиную. Легкий, подтянутый, в утреннем туалете, на плечах роскошный шлафрок на лисьем меху. Правда, голова седая, но это, скорее, говорит не о возрасте, а о достоинстве. Служанка Лизонька величественно называет его барином. А когда Павел Афанасьевич, заметив неожиданное смущение Лизы, которая, как известно, стережет влюбленных - Софью Павловну Фамусову (Ирина Леонова) и секретаря хозяина дома Алексея Степановича Молчалина (Александр Вершинин), -разыгрывающих всю ночь напролет музыкальные дуэты, то, поддавшись искушению, прижался к ней, кокетничает молодо и задорно, называет ее баловницей, и мы видим уже совсем не старика, а еще довольно приятного мужчину. Таков Фамусов - Юрия Соломина. (Да, в сегодняшнем веке и мужчины могут выглядеть моложе своих лет.) Но вот на чем настаивал Александр Сергеевич Грибоедов, так это на том, что Фамусов был барином. Это он говорил Михаилу Семеновичу Щепкину, подарив ему рукопись своей комедии. Как известно, Щепкин был непревзойденным Фамусовым. Он прекрасно знал, кого он играл, надевая фрак со звездой на шее - да, он изображал важного московского барина. Нелюбопытно, когда Щепкина спрашивали, как он смог так блестяще постичь образ Фамусова, он отвечал: «Какой я Фамусов? Ведь он же барин! « А мы скажем то, что не сказал Михаил Семенович Щепкин, ведь полжизни он был крепостным. К тому же он видел воочию прототип Фамусова - Алексея Федоровича Грибоедова, дядю автора «Горе от ума», величавого московского барина, дававшего в своем доме неслыханные балы и маскарады, ну чем не Фамусов?
Надо помнить, что Фамусов вырос и воспитывался в век Екатерины, а это был век роскоши, барства, некоторой картинности. Да, восемнадцатый век был веком блестящих людей, умевших ловить удачу. Какие совершались подвиги, как шла «госпожа удача» в руки людей с темпераментом! Все вертелось вокруг Великой Екатерины, а она любила людей удачливых, заметных... И элегантность здесь играла не последнюю роль. Кто вырос в этом веке, тот, безусловно, остался под его влиянием. Таков, был Фамусов. Он близко соприкасался с вельможами екатерининских времен. Его дядя Максим Петрович «...не то на серебре, на золоте едал, сто человек к услугам...» Но и Максим Петрович, этот импозантный всемогущий барин, умел сгибаться в три погибели, когда ему было необходимо «подслуживаться». Но как же мог Фамусов не перенять эту к чинам ведущую находчивость, эту элегантность? Действительно, Павел Афанасьевич Фамусов (каким играет его Ю. Соломин, каким трактует его С. Женовач, каким одела его художник по костюмам О.Ярмольник) -фигура крупная и яркая, человек, безусловно, неглупый. Его красивые, полные артистизма жесты, барственность говорят о его породе, о его шестисотлетнем дворянстве. Все это, как ни странно, роднит Фамусова с Чацким.
События, происходящие в комедии, становятся для зрителя былью именно потому, что образы Фамусова и Чацкого не столь антогоничны. Несовместим Чацкий только с Молчалиным. И этот шлейф несовместимости далеко выходит за рамки спектакля.
А что Софья Павловна Фамусова, дочь нашего героя. С первого взгляда Ирина Леонова дает нам образ умной, чуть романтичной девушки. Ей семнадцать лет, по понятиям того времени она уже невеста. Фамусов не торопится выдать ее замуж, но все же присматривает женихов. Она рано осталась одна, без матери, выросла на французских книжках, в ней есть и ум, и смекалка, она истинная дочь своего отца. Такой играет ее Ирина Леонова. Художник наряжает Софью в строгое закрытое платье с длинными рукавами без каких-либо украшений, рюш, отделок, бутоньерок, тем самым подчеркивая ее суровость, сдержанность чувства, даже какую-то замкнутость. Ее скромная, по тем временам, прическа, умные, чуть суховатые глаза говорят о натуре недюжинной, интересной. И все же, несмотря на сказанное, она женственна, обаятельна, великолепно двигается, не лезет за словом в карман... Понятно, почему Чацкий влюбился в нее без памяти.
Но вот вопрос: а почему же предметом своих воздыханий она выбрала человека скромного, безродного, «делового», то есть всего лишь секретаря «управляющего казенным домом», ни денег, ни чинов? Так кто же все-таки Алексей Степанович Молчалин? Над разгадкой этого образа билось не одно поколение литературоведов. Разгадан ли? В рецензируемом спектакле Молчалин - А. Вершинин - внешне бесстрастен, холодноват, подчеркнуто «бессловесен» -в широком понимании этого слова. А вот посмотришь на него: привлекателен. Я бы даже сказала - красив, по-мужски обаятелен, высок, строен, как-то особо опрятен... Софья смотрит не него влюбленными глазами. Ей нравится его подчеркнутая вежливость, уступчивость, к тому же «и на флейте, и в беседе он мастак». Но вот высказать свое мнение в разговоре с Чацким он побаивается. Когда тот его спрашивает: «Но почему же? «, Молчалин отвечает: «В чинах мы небольших». Что ж, это так, но служит Молчалин усердно и получает награждение. И вот что интересно - Молчалин верит в свою звезду: чины получит и выгодно женится... Что бы ни случилось в дальнейшем в доме Фамусовых, мы скажем: «Молчалины блаженствуют на свете».
Здесь в самую пору сказать о горничной Лизе. По замыслу режиссера она в какой-то мере противостоит всем женским образам комедии. Режиссер будто нарочно показывает нам Лизу простонародную, «из избы». Она скромна, на ней темное затрапезное платье, одно единственное на протяжении всех картин. Вместо прически - коса, она в переднике, что выдает ее незавидную должность в доме. И все же Лиза - одна из главных героинь в этом спектакле. Она прямодушна, естественна. Обладает природной смекалкой и понимает, каков характер Софьи, Молчалина... Как ни странно, но именно ей очень нравится Чацкий. Она интуитивно понимает его благородство, его ум, его искренность. Да и сама Лиза по отношению к своей барышне благородна и честна. Ведь Софья - это смесь великолепных человеческих инстинктов с приобретенной лживостью. В ее личностной физиономии, такой, какой ее показывает актриса Ирина Леонова, прячется что-то горячее, нежное, мечтательное. Именно этим привлекает она зрителей. Тем досаднее ее недостатки - плоды воспитания тогдашнего общества. Французские романы, на которые так сетует Фамусов, сентиментальное фортепиано (да еще с аккомпанементом флейты), незатейливые стихи, обязательные танцы, «Кузнецкий мост и вечные обновы», эти странные светские балы, где царствуют сплетни, непременное желание маменек-княгинь найти богатых женихов, низменное угождение зубоскалов Загорецких, пьяные тирады о русской интеллигентности Репетиловых, указательный воспитательный перст красивой старухи Хлестовой, услужливость Молчалина -все это давало пишу ее юному воображению. Отсюда - такая злая выходка Софьи: объявить сумасшедшим Чацкого. Это актриса И. Леонова сделала блестяще. Она артистично бросила обществу свою сплетню, чем и доказала, что она истинная дочь Фамусова.
И все же режиссер нам все время подбрасывает возможность сравнения Софьи и Лизы. Разве могла бы сделать такое горничная Лиза, будь она на месте Софьи? Никогда. Актриса И. Иванова показывает, как сильны в Лизе благородство, русская народная смекалка, порядочность. Эти же качества ее мы видим и в отношении к Молчалину. И это важно для понимания не только ее образа, но и Молчалина. В предыдущих спектаклях это не было так ярко выражено, но, думаю, что Грибоедов именно такой хотел видеть Лизу.
Главная роль в комедии, безусловно, принадлежит Чацкому. С первого же выхода на сцену по приезде в дом Фамусова мы видим Чацкого - Подгородинского веселым, ребячливым, влюбленным, собственно, Чацкий -самая живая личность в спектакле и как человек, и как исполнитель высокой общественной роли, которую дал ему Грибоедов. И Глеб Подгородинский умно и изящно раскрывает нам в Чацком именно это. Нет, он не трибун, не революционер, не бунтовщик, каким обычно изображали Чацкого в прежних постановках. Он - молодой человек, влюбленный в Софью. Он приехал свататься к ней. Его сильная и горячая натура бунтует, потому что он не понимает, что происходит с Софьей, и Чацкий - Подгородинский грустнеет на наших глазах, осмеянный, оскорбленный, непонятый... В силу своей молодости, досады, горячности, влюбленности Чацкий - Подгородинский бурно восстает против того, что он видит в доме Фамусова. Тут вступает в свои права и ревность то к Скалозубу, то к Молчалину, которые вызывают у него почти нравственную брезгливость. Отсюда бунт против Фамусова, который прекрасно понимал близость к себе Чацкого по происхождению, по воспитанию. Ведь чины зарабатывал и искал Молчалин, а вот Чацкого, как и Фамусова, чины искали сами. Но для этого надо было служить, однако что значило в то время служить? Это Молчалин должен был нести всю работу, то есть «быть деловым», а Фамусову и Чацкому было нужно всего лишь соблюсти этикет службы. В сущности Фамусову, а значит, и Чацкому, нужно было соблюдать светские приличия, заботиться об обязательствах перед сильными мира сего и вступать в отношения с теми, кто «вершил светский суд», скажем, с Татьяной Юрьевной или Марьей Алексевной...
Внимательно смотрю на Чацкого - Подгородинского и вижу Александра Сергеевича Грибоедова. Не знаю, случайно ли это сходство, или режиссерски нарочито? .. Попробуем прочитать письма Грибоедова, когда писалась комедия: услышим тот же идеализм, недовольство земной жизнью, русской действительностью. Вот письмо, написанное Грибоедовым одному из своих друзей после сочинения комедии: «А мне так скучно, так грустно! Скажи мне что-нибудь в отраду: я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умирать! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизбывная».
Будем помнить, что Пушкин назвал Грибоедова «самым умным человеком в России». Он получил прекрасное образование, был от природы одарен тонкой наблюдательностью, он с огромным интересом изучал «фамусовское общество» в Москве. Да, это был человек высочайшего интеллекта, ценивший его, то есть интеллект, в других, следивший за развитием научной и общественной мысли. Поэтому Грибоедову было очень горько видеть общество фамусовых как руководителей жизни. Думаю, что зритель, смотря этот спектакль, решает: кто же сегодня прав, Фамусов или Чацкий?
Прямая и честная натура Грибоедова не могла принять окружающую неправду. Ее не мог принять и Чацкий. Отсюда и его раздражительная тирада в последней картине. Он не верит, что Софья трагически разочаровалась в Молчалине, не верит, что Фамусов не простит своего секретаря, не верит, что всю правду узнает Марья Алексеевна...
И почти шепотом (в отличие от всех других актеров, игравших Чацкого) Г. Подгородинский скорбно-раздумчиво говорит:
«Карету мне, карету!»
Грибоедов поставил знак восклицания, но мы его не чувствуем в интонации Подгородинского. А ведь и сам Грибоедов искал упокоения только в дороге...
На срезе, на смене веков всегда возникают Чацкие. Это - максималисты, люди с высокими идеалами, любящие свою Родину, свой народ, готовые положить за них жизнь свою, как это сделал Грибоедов. Но есть ли они сегодня?
Светлана МАГИДСОН, «Подмосковье-Неделя», 21.03.2001
ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
Последняя московская премьера в двадцатом веке
Малым театр... Слово «академический» здесь не просто уместно, но и необходимо, потому что этот театр - хранилище русской культуры, русской речи, русского драматического искусства. И вот долгожданная премьера «Горе от ума» Грибоедова. Вы спросите: «Ну и что? Кажется, сто пятьдесят лет ставится в этом театре грибоедовское «Горе...». Да, все правильно, но эта постановка особая. Театр пригласил на нее режиссера «со стороны», скандально известного Сергея Женовача. Всего год назад он был художественным руководителем Театра на Малой Бронной, много ставил, успешно работал с молодыми актерами театра, но далеко не всем «на Малой Бронной» нравился...
«O tempora, о mores!»
Цицерон.
ЕЩЕ ЗАДОЛГО до премьеры театральная общественность предсказывала провал постановки -мало кому верилось, что Женовач потянет на высокий стиль отношений с труппой, а кроме того, сумеет сохранить классицистизм комедии Грибоедова. Да я и сама в это не верила.
Открывается занавес. И вместо роскошного фамусовского особняка с его старинной мебелью, огромными часами великолепных мастеров, с безделушками, картинами, камином мы видим яркие деревянные щиты на колесах, что дает возможность быстро и незаметно менять конфигурацию воображаемых комнат, а стоящие на авансцене маленькая, в старинном стиле кушетка и высокая изразцовая печь с открытыми дверцами, из которых идет жар и полыхает огонь, дают возможность обыгрывать все мизансцены.
Кажется невероятным, как сумели Женовач и Боровский (художник-постановщик) совершить переворот на театральном корабле ярых традиционалистов. А вот поди же, действие пьесы идет как по маслу, и героям спектакля все это никак не мешает выражаться стихами так легко и свободно, так естественно и красиво, будто они другого языка и не знают. На этой постановке можно по-настоящему учиться русской речи. О, как это немаловажно в сегодняшнее смутно-лингвистическое время! Только одно это делает рецензируемую постановку «Горе от ума» истинно художественной и значимой.
Поговорим об образах пьесы и их исполнителях в спектакле. Действительно, мы прожили с «Горем...» почти два века, и театральное общество питалось им. Наша духовная история есть в какой-то мере и живая история «Горе от ума» , особенно если иметь в виду Чацкого. И как хорошо, что Сергей Женовач решил поставить «Горе от ума» именно сегодня, потому что, как это ни парадоксально, пьеса заставляет нас разгадывать загадки нашей действительности. Александр Блок записал в своих дневниках, что «Горе от ума» - величайшее творение всей нашей литературы», прибавив при этом, что, может быть, даже «до сих пор не разгаданное».
Читаем программку: первым действующим лицом здесь значится Павел Афанасьевич Фамусов. Сенатор, служащий при архивах. Его играет Юрий Соломин. Вот первый выход Фамусова на сцену, когда служанка Лиза - артистка Инна Иванова - заводит часы с музыкой и будит барина, он вбегает в гостиную. Легкий, подтянутый, в утреннем туалете, на плечах роскошный шлафрок на лисьем меху. Правда, голова седая, но это, скорее, говорит не о возрасте, а о достоинстве. Служанка Лизонька величественно называет его барином. А когда Павел Афанасьевич, заметив неожиданное смущение Лизы, которая, как известно, стережет влюбленных - Софью Павловну Фамусову (Ирина Леонова) и секретаря хозяина дома Алексея Степановича Молчалина (Александр Вершинин), -разыгрывающих всю ночь напролет музыкальные дуэты, то, поддавшись искушению, прижался к ней, кокетничает молодо и задорно, называет ее баловницей, и мы видим уже совсем не старика, а еще довольно приятного мужчину. Таков Фамусов - Юрия Соломина. (Да, в сегодняшнем веке и мужчины могут выглядеть моложе своих лет.) Но вот на чем настаивал Александр Сергеевич Грибоедов, так это на том, что Фамусов был барином. Это он говорил Михаилу Семеновичу Щепкину, подарив ему рукопись своей комедии. Как известно, Щепкин был непревзойденным Фамусовым. Он прекрасно знал, кого он играл, надевая фрак со звездой на шее - да, он изображал важного московского барина. Нелюбопытно, когда Щепкина спрашивали, как он смог так блестяще постичь образ Фамусова, он отвечал: «Какой я Фамусов? Ведь он же барин! « А мы скажем то, что не сказал Михаил Семенович Щепкин, ведь полжизни он был крепостным. К тому же он видел воочию прототип Фамусова - Алексея Федоровича Грибоедова, дядю автора «Горе от ума», величавого московского барина, дававшего в своем доме неслыханные балы и маскарады, ну чем не Фамусов?
Надо помнить, что Фамусов вырос и воспитывался в век Екатерины, а это был век роскоши, барства, некоторой картинности. Да, восемнадцатый век был веком блестящих людей, умевших ловить удачу. Какие совершались подвиги, как шла «госпожа удача» в руки людей с темпераментом! Все вертелось вокруг Великой Екатерины, а она любила людей удачливых, заметных... И элегантность здесь играла не последнюю роль. Кто вырос в этом веке, тот, безусловно, остался под его влиянием. Таков, был Фамусов. Он близко соприкасался с вельможами екатерининских времен. Его дядя Максим Петрович «...не то на серебре, на золоте едал, сто человек к услугам...» Но и Максим Петрович, этот импозантный всемогущий барин, умел сгибаться в три погибели, когда ему было необходимо «подслуживаться». Но как же мог Фамусов не перенять эту к чинам ведущую находчивость, эту элегантность? Действительно, Павел Афанасьевич Фамусов (каким играет его Ю. Соломин, каким трактует его С. Женовач, каким одела его художник по костюмам О.Ярмольник) -фигура крупная и яркая, человек, безусловно, неглупый. Его красивые, полные артистизма жесты, барственность говорят о его породе, о его шестисотлетнем дворянстве. Все это, как ни странно, роднит Фамусова с Чацким.
События, происходящие в комедии, становятся для зрителя былью именно потому, что образы Фамусова и Чацкого не столь антогоничны. Несовместим Чацкий только с Молчалиным. И этот шлейф несовместимости далеко выходит за рамки спектакля.
А что Софья Павловна Фамусова, дочь нашего героя. С первого взгляда Ирина Леонова дает нам образ умной, чуть романтичной девушки. Ей семнадцать лет, по понятиям того времени она уже невеста. Фамусов не торопится выдать ее замуж, но все же присматривает женихов. Она рано осталась одна, без матери, выросла на французских книжках, в ней есть и ум, и смекалка, она истинная дочь своего отца. Такой играет ее Ирина Леонова. Художник наряжает Софью в строгое закрытое платье с длинными рукавами без каких-либо украшений, рюш, отделок, бутоньерок, тем самым подчеркивая ее суровость, сдержанность чувства, даже какую-то замкнутость. Ее скромная, по тем временам, прическа, умные, чуть суховатые глаза говорят о натуре недюжинной, интересной. И все же, несмотря на сказанное, она женственна, обаятельна, великолепно двигается, не лезет за словом в карман... Понятно, почему Чацкий влюбился в нее без памяти.
Но вот вопрос: а почему же предметом своих воздыханий она выбрала человека скромного, безродного, «делового», то есть всего лишь секретаря «управляющего казенным домом», ни денег, ни чинов? Так кто же все-таки Алексей Степанович Молчалин? Над разгадкой этого образа билось не одно поколение литературоведов. Разгадан ли? В рецензируемом спектакле Молчалин - А. Вершинин - внешне бесстрастен, холодноват, подчеркнуто «бессловесен» -в широком понимании этого слова. А вот посмотришь на него: привлекателен. Я бы даже сказала - красив, по-мужски обаятелен, высок, строен, как-то особо опрятен... Софья смотрит не него влюбленными глазами. Ей нравится его подчеркнутая вежливость, уступчивость, к тому же «и на флейте, и в беседе он мастак». Но вот высказать свое мнение в разговоре с Чацким он побаивается. Когда тот его спрашивает: «Но почему же? «, Молчалин отвечает: «В чинах мы небольших». Что ж, это так, но служит Молчалин усердно и получает награждение. И вот что интересно - Молчалин верит в свою звезду: чины получит и выгодно женится... Что бы ни случилось в дальнейшем в доме Фамусовых, мы скажем: «Молчалины блаженствуют на свете».
Здесь в самую пору сказать о горничной Лизе. По замыслу режиссера она в какой-то мере противостоит всем женским образам комедии. Режиссер будто нарочно показывает нам Лизу простонародную, «из избы». Она скромна, на ней темное затрапезное платье, одно единственное на протяжении всех картин. Вместо прически - коса, она в переднике, что выдает ее незавидную должность в доме. И все же Лиза - одна из главных героинь в этом спектакле. Она прямодушна, естественна. Обладает природной смекалкой и понимает, каков характер Софьи, Молчалина... Как ни странно, но именно ей очень нравится Чацкий. Она интуитивно понимает его благородство, его ум, его искренность. Да и сама Лиза по отношению к своей барышне благородна и честна. Ведь Софья - это смесь великолепных человеческих инстинктов с приобретенной лживостью. В ее личностной физиономии, такой, какой ее показывает актриса Ирина Леонова, прячется что-то горячее, нежное, мечтательное. Именно этим привлекает она зрителей. Тем досаднее ее недостатки - плоды воспитания тогдашнего общества. Французские романы, на которые так сетует Фамусов, сентиментальное фортепиано (да еще с аккомпанементом флейты), незатейливые стихи, обязательные танцы, «Кузнецкий мост и вечные обновы», эти странные светские балы, где царствуют сплетни, непременное желание маменек-княгинь найти богатых женихов, низменное угождение зубоскалов Загорецких, пьяные тирады о русской интеллигентности Репетиловых, указательный воспитательный перст красивой старухи Хлестовой, услужливость Молчалина -все это давало пишу ее юному воображению. Отсюда - такая злая выходка Софьи: объявить сумасшедшим Чацкого. Это актриса И. Леонова сделала блестяще. Она артистично бросила обществу свою сплетню, чем и доказала, что она истинная дочь Фамусова.
И все же режиссер нам все время подбрасывает возможность сравнения Софьи и Лизы. Разве могла бы сделать такое горничная Лиза, будь она на месте Софьи? Никогда. Актриса И. Иванова показывает, как сильны в Лизе благородство, русская народная смекалка, порядочность. Эти же качества ее мы видим и в отношении к Молчалину. И это важно для понимания не только ее образа, но и Молчалина. В предыдущих спектаклях это не было так ярко выражено, но, думаю, что Грибоедов именно такой хотел видеть Лизу.
Главная роль в комедии, безусловно, принадлежит Чацкому. С первого же выхода на сцену по приезде в дом Фамусова мы видим Чацкого - Подгородинского веселым, ребячливым, влюбленным, собственно, Чацкий -самая живая личность в спектакле и как человек, и как исполнитель высокой общественной роли, которую дал ему Грибоедов. И Глеб Подгородинский умно и изящно раскрывает нам в Чацком именно это. Нет, он не трибун, не революционер, не бунтовщик, каким обычно изображали Чацкого в прежних постановках. Он - молодой человек, влюбленный в Софью. Он приехал свататься к ней. Его сильная и горячая натура бунтует, потому что он не понимает, что происходит с Софьей, и Чацкий - Подгородинский грустнеет на наших глазах, осмеянный, оскорбленный, непонятый... В силу своей молодости, досады, горячности, влюбленности Чацкий - Подгородинский бурно восстает против того, что он видит в доме Фамусова. Тут вступает в свои права и ревность то к Скалозубу, то к Молчалину, которые вызывают у него почти нравственную брезгливость. Отсюда бунт против Фамусова, который прекрасно понимал близость к себе Чацкого по происхождению, по воспитанию. Ведь чины зарабатывал и искал Молчалин, а вот Чацкого, как и Фамусова, чины искали сами. Но для этого надо было служить, однако что значило в то время служить? Это Молчалин должен был нести всю работу, то есть «быть деловым», а Фамусову и Чацкому было нужно всего лишь соблюсти этикет службы. В сущности Фамусову, а значит, и Чацкому, нужно было соблюдать светские приличия, заботиться об обязательствах перед сильными мира сего и вступать в отношения с теми, кто «вершил светский суд», скажем, с Татьяной Юрьевной или Марьей Алексевной...
Внимательно смотрю на Чацкого - Подгородинского и вижу Александра Сергеевича Грибоедова. Не знаю, случайно ли это сходство, или режиссерски нарочито? .. Попробуем прочитать письма Грибоедова, когда писалась комедия: услышим тот же идеализм, недовольство земной жизнью, русской действительностью. Вот письмо, написанное Грибоедовым одному из своих друзей после сочинения комедии: «А мне так скучно, так грустно! Скажи мне что-нибудь в отраду: я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умирать! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизбывная».
Будем помнить, что Пушкин назвал Грибоедова «самым умным человеком в России». Он получил прекрасное образование, был от природы одарен тонкой наблюдательностью, он с огромным интересом изучал «фамусовское общество» в Москве. Да, это был человек высочайшего интеллекта, ценивший его, то есть интеллект, в других, следивший за развитием научной и общественной мысли. Поэтому Грибоедову было очень горько видеть общество фамусовых как руководителей жизни. Думаю, что зритель, смотря этот спектакль, решает: кто же сегодня прав, Фамусов или Чацкий?
Прямая и честная натура Грибоедова не могла принять окружающую неправду. Ее не мог принять и Чацкий. Отсюда и его раздражительная тирада в последней картине. Он не верит, что Софья трагически разочаровалась в Молчалине, не верит, что Фамусов не простит своего секретаря, не верит, что всю правду узнает Марья Алексеевна...
И почти шепотом (в отличие от всех других актеров, игравших Чацкого) Г. Подгородинский скорбно-раздумчиво говорит:
«Карету мне, карету!»
Грибоедов поставил знак восклицания, но мы его не чувствуем в интонации Подгородинского. А ведь и сам Грибоедов искал упокоения только в дороге...
На срезе, на смене веков всегда возникают Чацкие. Это - максималисты, люди с высокими идеалами, любящие свою Родину, свой народ, готовые положить за них жизнь свою, как это сделал Грибоедов. Но есть ли они сегодня?
Светлана МАГИДСОН, «Подмосковье-Неделя», 21.03.2001
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
Его обаятельную улыбку знают во всем мире. Образы, созданные им в театре и кино, покоряют зрителей своей искренностью, простотой, человечностью.
БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
Его обаятельную улыбку знают во всем мире. Образы, созданные им в театре и кино, покоряют зрителей своей искренностью, простотой, человечностью.
БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
Его обаятельную улыбку знают во всем мире. Образы, созданные им в театре и кино, покоряют зрителей своей искренностью, простотой, человечностью.
Сегодня ему 70. Свой юбилей народный артист СССР, художественный руководитель Государственного академического Малого театра, профессор Щепкинского училища Юрий Мефодьевич Соломин встречает на гастролях. В Челябинск, Пермь и Нижний Новгород Малый театр отправился в начале мая, сразу после завершения очередного сезона.
Юбилейный, 250-й, сезон откроется в начале сентября. Тогда же состоится и чествование Мастера.
На сцене своего родного театра он прожил многие судьбы великих людей нашего прошлого, привык мыслить масштабами истории.
Среди более полусотни ролей русской и зарубежной классики — главные в спектаклях «Ревизор», «Царь Федор Иоаннович», «Пучина», «Леший», «Дядя Ваня», «Сирано де Бержерак», «Живой труп», «Чайка», «Веер леди Уиндермир»...
Но особо любимыми и, возможно, лучшими своими театральными работами Юрий Мефодьевич считает Войминского в чеховском «Дяде Ване» и роль Сирано в пьесе «Сирано де Бержерак».
В репертуаре театра есть и спектакли, поставленные Соломиным-режиссером, — «Лес», «Коварство и любовь», «Таинственный ящик», «Три сестры».
С 1989 года Юрий Соломин — первый избранный самим коллективом художественный руководитель одного из старейших театров России. По его словам, ему куда спокойнее было бы выходить на сцену, принимать цветы от зрителей, а не решать после спектакля массу организационных вопросов... Но кто-то же должен делать и это — постоянно думать о судьбе Малого театра.
Михаил Иванович Царев, который фактически много лет руководил Малым театром, любил говорить: «Малый театр — большой корабль. Пока мы его развернем направо, все изменится. Пока налево — тоже. Будем идти вперед».
Царев старался не ставить пьесы, которые ему навязывали. Конечно, и при нем в Малом шли «рекомендованные» спектакли, но в то время избежать их не было никакой возможности.
Соломин старается следовать завету Царева и вести театр своим курсом, не сворачивая в стороны. Были годы, когда Юрий Мефодьевич не баловал, увы, своих почитателей новыми ролями. Большую часть времени он отдавал руководству театром, режиссуре, преподавательской деятельности в родном Щепкинском училище, работе в возглавляемой им Ассоциации русских драматических театров... Подступили и болезни.
Сейчас Соломина можно увидеть в спектаклях «Царь Федор Иоаннович», «Чайка», «Дядя Ваня»... Безусловно, актерская удача Юрия Мефодьевича последних сезонов — далекий от классического прочтения образ Фамусова в «Горе от ума». Эта роль сыграна им виртуозно, с каким-то необычайным внутренним задором. Соломин — Фамусов — вовсе не старичок почтенного возраста в непременном халате и тапочках, а современный деловой
человек. Он остроумен, живо реагирует на реплики Чацкого.
Есть одна тема, прикосновение к которой сразу приводит Юрия Мефодьевича в необыкновенное волнение: теплеет взгляд, добреет голос. Это тема актерской преданности своему делу, тема возвышенной и бескорыстной любви артиста к сцене. Сильно прозвучала она в соломинской постановке «Леса» Островского — одной из лучших пьес любимого драматурга Малого, который еще при жизни Александра Николаевича назвали Домом Островского. Линия нищего, но благородного провинциального трагика Несчастливцева в этой пьесе противостоит пошлости и несправедливости окружающего мира. Эта тема все более набирает высоту по ходу спектакля, а в финале становится настоящим его апофеозом. Совсем иначе, но с той же пронзительной внутренней трогательностью звучит она и в спектакле «Таинственный ящик» — комедийно-водевильном действе, увлекательном и веселом.
На агрессивное засилье американских мюзиклов в нашей столице Юрий Соломин ответил по-своему — старинным русским водевилем, где сыграл главную роль. Все это и многое другое говорит о непоколебимой вере Соломина в то, что его родной Малый театр, несмотря ни на что, был и остается кафедрой, вторым университетом, чья миссия сеять в душах людей разумное, доброе, вечное...
По словам Юрия Мефодьевича, с каждым годом все труднее сохранять русские театральные традиции в стенах Малого театра, так как в последнее
время возрастает атака на сознание людей со стороны телевидения.
Не у всех, по мнению художественного руководителя, желание театра оставаться традиционным вызывает понимание и поддержку. Отсутствие в театральных постановках неординарных, актуальных именно сегодня решений приводит к тому, что современная критика не проявляет интереса к его работе. А замалчивание, по словам Соломина, еще более, чем плохая критика, принижает достоинство театра.
Над столом в кабинете Юрия Мефодьевича висит изображение Георгия Победоносца — мужественного воина с мирным именем землетруженика. Как известно, Юрий — славянская форма имени Георгий. Наверное, святой, издревле почитаемый в Москве, по-своему помогает носящему его имя человеку, который именно здесь состоялся как большой русский артист.
***
Есть одна тема, прикосновение к которой сразу приводит Юрия Мефодьевича в необыкновенное волнение: теплеет взгляд, добреет голос. Это тема
актерской преданности своему делу, тема возвышенной и бескорыстной любви артиста к сцене.
Николай ГОЛОВКИН
«Гудок», 18.06.2005
Его обаятельную улыбку знают во всем мире. Образы, созданные им в театре и кино, покоряют зрителей своей искренностью, простотой, человечностью.
Сегодня ему 70. Свой юбилей народный артист СССР, художественный руководитель Государственного академического Малого театра, профессор Щепкинского училища Юрий Мефодьевич Соломин встречает на гастролях. В Челябинск, Пермь и Нижний Новгород Малый театр отправился в начале мая, сразу после завершения очередного сезона.
Юбилейный, 250-й, сезон откроется в начале сентября. Тогда же состоится и чествование Мастера.
На сцене своего родного театра он прожил многие судьбы великих людей нашего прошлого, привык мыслить масштабами истории.
Среди более полусотни ролей русской и зарубежной классики — главные в спектаклях «Ревизор», «Царь Федор Иоаннович», «Пучина», «Леший», «Дядя Ваня», «Сирано де Бержерак», «Живой труп», «Чайка», «Веер леди Уиндермир»...
Но особо любимыми и, возможно, лучшими своими театральными работами Юрий Мефодьевич считает Войминского в чеховском «Дяде Ване» и роль Сирано в пьесе «Сирано де Бержерак».
В репертуаре театра есть и спектакли, поставленные Соломиным-режиссером, — «Лес», «Коварство и любовь», «Таинственный ящик», «Три сестры».
С 1989 года Юрий Соломин — первый избранный самим коллективом художественный руководитель одного из старейших театров России. По его словам, ему куда спокойнее было бы выходить на сцену, принимать цветы от зрителей, а не решать после спектакля массу организационных вопросов... Но кто-то же должен делать и это — постоянно думать о судьбе Малого театра.
Михаил Иванович Царев, который фактически много лет руководил Малым театром, любил говорить: «Малый театр — большой корабль. Пока мы его развернем направо, все изменится. Пока налево — тоже. Будем идти вперед».
Царев старался не ставить пьесы, которые ему навязывали. Конечно, и при нем в Малом шли «рекомендованные» спектакли, но в то время избежать их не было никакой возможности.
Соломин старается следовать завету Царева и вести театр своим курсом, не сворачивая в стороны. Были годы, когда Юрий Мефодьевич не баловал, увы, своих почитателей новыми ролями. Большую часть времени он отдавал руководству театром, режиссуре, преподавательской деятельности в родном Щепкинском училище, работе в возглавляемой им Ассоциации русских драматических театров... Подступили и болезни.
Сейчас Соломина можно увидеть в спектаклях «Царь Федор Иоаннович», «Чайка», «Дядя Ваня»... Безусловно, актерская удача Юрия Мефодьевича последних сезонов — далекий от классического прочтения образ Фамусова в «Горе от ума». Эта роль сыграна им виртуозно, с каким-то необычайным внутренним задором. Соломин — Фамусов — вовсе не старичок почтенного возраста в непременном халате и тапочках, а современный деловой
человек. Он остроумен, живо реагирует на реплики Чацкого.
Есть одна тема, прикосновение к которой сразу приводит Юрия Мефодьевича в необыкновенное волнение: теплеет взгляд, добреет голос. Это тема актерской преданности своему делу, тема возвышенной и бескорыстной любви артиста к сцене. Сильно прозвучала она в соломинской постановке «Леса» Островского — одной из лучших пьес любимого драматурга Малого, который еще при жизни Александра Николаевича назвали Домом Островского. Линия нищего, но благородного провинциального трагика Несчастливцева в этой пьесе противостоит пошлости и несправедливости окружающего мира. Эта тема все более набирает высоту по ходу спектакля, а в финале становится настоящим его апофеозом. Совсем иначе, но с той же пронзительной внутренней трогательностью звучит она и в спектакле «Таинственный ящик» — комедийно-водевильном действе, увлекательном и веселом.
На агрессивное засилье американских мюзиклов в нашей столице Юрий Соломин ответил по-своему — старинным русским водевилем, где сыграл главную роль. Все это и многое другое говорит о непоколебимой вере Соломина в то, что его родной Малый театр, несмотря ни на что, был и остается кафедрой, вторым университетом, чья миссия сеять в душах людей разумное, доброе, вечное...
По словам Юрия Мефодьевича, с каждым годом все труднее сохранять русские театральные традиции в стенах Малого театра, так как в последнее
время возрастает атака на сознание людей со стороны телевидения.
Не у всех, по мнению художественного руководителя, желание театра оставаться традиционным вызывает понимание и поддержку. Отсутствие в театральных постановках неординарных, актуальных именно сегодня решений приводит к тому, что современная критика не проявляет интереса к его работе. А замалчивание, по словам Соломина, еще более, чем плохая критика, принижает достоинство театра.
Над столом в кабинете Юрия Мефодьевича висит изображение Георгия Победоносца — мужественного воина с мирным именем землетруженика. Как известно, Юрий — славянская форма имени Георгий. Наверное, святой, издревле почитаемый в Москве, по-своему помогает носящему его имя человеку, который именно здесь состоялся как большой русский артист.
***
Есть одна тема, прикосновение к которой сразу приводит Юрия Мефодьевича в необыкновенное волнение: теплеет взгляд, добреет голос. Это тема
актерской преданности своему делу, тема возвышенной и бескорыстной любви артиста к сцене.
Николай ГОЛОВКИН
«Гудок», 18.06.2005
Подробнее
12 июля день рождения отмечает заслуженный артист Росси Пётр Данилович Складчиков. Сегодня мы от всего сердца поздравляем Петра Даниловича и желаем доброго здоровья, счастья, интересных творческих предложений.
12 июля день рождения отмечает заслуженный артист Росси Пётр Данилович Складчиков. Сегодня мы от всего сердца поздравляем Петра Даниловича и желаем доброго здоровья, счастья, интересных творческих предложений.
11.07.2005
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. БАРСОВА. САРЬЯН
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. БАРСОВА. САРЬЯН
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. БАРСОВА. САРЬЯН
В 1971 году летом Малый театр гастролировал в Ереване. Я и раньше бывала в этом городе. Однажды из Кисловодска, где я отдыхала, мы проделали интереснейшее путешествие через Орджоникидзе, по Военно-Грузинской дороге. (Боже мой, какая же это красота! Сколько бы раз я ни проезжала мимо величавого Казбека по Дарьяльскому ущелью под рокот бурлящего Терека — я никогда не могла до конца насытиться этой изумительной красотой, и, конечно же, везде меня сопровождал Лермонтов!) И дальше наше путешествие—в Тбилиси, затем в Армению. Великолепный Севан и Ереван, куда мы приехали в зверскую жару, измученные страшным переездом через Семеновский перевал. Нас предупреждали, что под вечер ехать опасно, на Семеновском почти всегда туман. Мы не вняли добрым советам, и до сих пор не понимаю, как остались живы. Когда подъезжали к перевалу, наступили сумерки, ехали с зажженными фарами. А на последних километрах туман настолько сгустился, что мы не видели радиатора нашей машины. Выйдя из автомобиля, мы убедились, что чуть не свалились в пропасть. Я едва могла добраться до фар, цепляясь за дверцу машины, а мой муж, сделав в другую сторону два-три шага, уперся в отвесную скалу. Дорога была так узка, что встречную машину можно было пропустить чуть ли не впритык. Кстати, она и стояла перед нами, с уснувшим за рулем шофером, решившим на этом месте дороги остановиться и дождаться рассвета. Он увидел наши фары, или, вернее, пробудился от наших сигналов. Общими усилиями, буквально на ощупь, мы стали разъезжаться, предупрежденные, что нам навстречу идут еще грузовики и следует почти через каждые два-три шага выходить из машины, чтобы не скатиться в пропасть, а также непрестанно давать сигналы, потому что свет фар в таком тумане не виден. Спасти мог только звук, хотя и его не всегда можно было услышать.
Таким образом мы двигались всю ночь, поминутно выскакивая из машины, обследуя обочину, а при крутых поворотах и встречных машинах выходили все вместе, стоя почти над пропастью или упираясь спиной в стену скалы, тихо и осторожно, стараясь не толкнуть машины, иначе крах, разъезжались, на прощание жали друг другу руки, желая счастливо добраться до места. Эта ночь на Семеновском перевале во всех подробностях до сих пор у меня в памяти. Но зато какая красота ждала нас на рассвете, когда мы миновали перевал. Восходящее солнце рассеяло туман. И чудесное альпийское плоскогорье, все в цветах, с множеством пчелиных ульев, открылось перед нами. Мы познакомились и с пчеловодом. Высокий старик хорошо говорил по-русски, и смотрел он на нас как на выходцев с того света — как же это нам удалось одолеть Семеновский перевал, да еще в такой туман.
Дальше мы уже покатили к Севану. Но только проездом полюбовались им. Не было сил остановиться и все хорошенько рассмотреть. Решили сделать это на обратном пути, а сейчас скорее, скорее в Ереван, вымыться, отдохнуть и утолить невероятный голод. Ужас был позади, теперь очень хотелось есть.
Подъезжаем к столице Армении. Меня поразили дома из розового, желтого и белого туфа. Они очень красивы, особенно розовые.
В городе у нас не было никого знакомых. Движимые голодом, мы отправились на рынок. Стояла несусветная жара. Обилие фруктов и яркие краски восточного базара, толчея и гомон. Первая же попавшаяся лавчонка очень сомнительной чистоты, в которой продавались просаленные и с какой-то неведомой нам начинкой пирожки, привлекла наше внимание. Грязные, уставшие с дороги, мы хватали эти пирожки и получали невероятное наслаждение! Потом наступил черед персиков, абрикосов и еще каких-то неведомых нам удивительных сочных плодов. Мы были на седьмом небе. Вскоре нашли и место, где привели себя в относительный порядок. Помню, мы бегло осмотрели город. Поначалу он не произвел на меня особого впечатления. Очевидно, сказывалась усталость после преодоленного перевала. Да манил Севан, куда мы и поспешили. Пока единственным приятным впечатлением оставался розовый туф домов. А Севан превосходен, только тогда он уже начал мелеть.
Мы пересекли Семеновский перевал днем и ужаснулись еще раз той страшной опасности, которой просто случайно избегли. Наш путь лежал дальше по Сурамскому перевалу, через Сухуми в Сочи. Заехали к В. В. Барсовой, отдохнули на ее вилле два-три дня, покупались в море, побывали на концерте в старом теперь уже, а тогда только отстроенном концертном зале и, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, отправились в Крым, а уж оттуда в родную Москву.
Валерия Владимировна Барсова была не только замечательной певицей, но и чутким, отзывчивым, скромным человеком. Она очень любила природу во всех ее проявлениях, будь то дача в Подмосковье на Николиной Горе или берег Черного моря, где она жила все последние годы жизни. Ее муж — настоящий хозяин, следил за домом, за постройкой дачи на Николиной Горе и за строительством виллы в Сочи. Каждая деталь была строго продумана, чудесно распланирован сад, а дом в Сочи просто казался сказочным. В высоком красивом зале, где стоял прекрасный рояль и где иногда происходили небольшие музыкальные вечера, Барсова давала уроки нения.
Ко мне Валерия Владимировна относилась с большой симпатией. Мы много говорили об искусстве, известных актерах и певцах, и те немногие дни, которые мы проводили с ней на балконе, куда выходили ее комнаты, я вспоминаю с большой теплотой. Барсова уговаривала меня каждое лето приезжать именно к ней в Сочи. Но как я ни любила море, а все же мне был дорог Кавказ — своими горными снеговыми вершинами, дикими скалами и спокойным величием. Тогда я еще не ценила так нашу березовую рощу, наши полевые просторы и душистые леса. Хотя и сейчас, радуясь и отдыхая душой в моем подмосковном садике, я все же иногда устремляюсь душой в лермонтовский замок царицы Тамары и на вершины Эльбруса., Конечно, мой любимый Мцыри зовет меня к себе. И порой становится грустно, что «цивилизация» все дальше и дальше проникает в заповедные уголки Боржомского парка. Электростанции на Риони наполняют чудным незнакомым гулом бурлящую Куру и величавую Арагви. А шум Терека заглушен бесконечными автобусными сигналами, криками и смехом иностранных туристов. Для меня природа Кавказа была всегда одушевленной. Мне слышалась в бурном течении Терека суровая речь, и казалось, что при моем приближении скалы умолкают, не всегда доброжелательно следя за мной. Ибо я осмеливаюсь нарушать своим присутствием их величавый покой или мудрый вековой разговор о высоких, недоступных нам делах.
Но вернусь к своему рассказу. Итак, приехав в 1971 году в Ереван с гастролями, и не на несколько часов, а почти на целый месяц, я имела возможность как следует узнать город и осмотреть его достопримечательности. Я снова познакомилась с его архитектурой, и меня еще больше пленил розовый туф, который придает городу такой оригинальный колорит. Но самым привлекательным для меня был Дом-музей Мартироса Сергеевича Сарьяна.
Да, да, я мало разбиралась в живописи, но имя Сарьяна было столь громко, а мое знакомство с его искусством столь мизерно, что мне очень хотелось ближе соприкоснуться с ним. Однако мне сказали, что Сарьян сейчас болен и в музей попасть очень трудно, нет отбоя от иностранных делегаций.
Тем не менее мой друг по военному шефству, энтузиаст этой работы, неутомимый И. Н. Саркисьян присоединил меня к какой-то важной делегации, и мы проникли в назначенный час в заветный дом. Количество посетителей и время пребывания в музее строго ограничены. Дом странной формы, не то двух-, не то трехэтажный. Из холла лестница сразу ведет во второй этаж, откуда и начинается осмотр. Там же и мастерская художника. После того как мы прошли светлые, ярко освещенные солнцем залы, сама мастерская показалась мне мрачноватой. Мольберт с неоконченным этюдом (художник из-за болезни работает урывками) стоит далеко от окна. Всюду краски, обрывки полотен, странный, яркий беспорядок, но почему-то у меня было чувство, что я вошла в святилище. Здесь святая святых, здесь нельзя разговаривать громко, здесь можно только молчать и смотреть на этот хаос красок.
Сам музей совсем невелик. В залах я увидела несколько портретов знакомых артистов. Среди них— портрет Улановой в жизни. Что-то притягивало к нему, и в то же время я не могу сказать, что он показался мне удачным. Мне кажется, что в облике Улановой на портрете Сарьяна мне не хватало ее внутренней культуры, ее волшебной души. Но, может, я ошибаюсь. Поразили меня краски Сарьяна. Они радовали и вместе с тем выражали какую-то горечь, особенно армянские пейзажи. Где-то далеко Арарат и выжженные, бесплодные, голые склоны его. Что может расти на этих каменистых, безотрадных склонах, переходящих в такую же пустыню-долину? Мне вспомнились изнуряющая жара и голод, когда мы спустились с Семеновского перевала, подъезжая к городу. Но вот, как мне сказали, последняя работа Мартироса Сергеевича. Маленький этюд. Не то круги от восходящего солнца, не то полосы радуги. Беспредметно. Но краски, краски! Нежные, ласкающие, переходящие из одного тона в другой. Этот сравнительно маленький этюд до сих пор перед моими глазами. Богатство тонов, переливов, оттенков. И как-то радостно на душе.
Когда мы осмотрели второй этаж, ко мне подошла какая-то женщина. Она спросила, имею ли я время и желание зайти в личные комнаты Сарьяна. Он хоть и не совсем здоров, но, узнав, что я в музее, захотел меня видеть. Разумеется, я с радостью последовала за ней. Спустившись на пять-шесть ступенек, мы вошли в просторную столовую с роялем и большими дверями, выходившими прямо в сад. Здесь, несмотря на очень жаркий день, было прохладно. В глубине комнаты в кресле сидел Сарьян. Он очень плохо выглядел, и, если бы не внимательные, полуприкрытые веками глаза, я бы подумала, что передо мной не живой человек. Прекрасно одетый, с безукоризненным галстуком, художник сделал было попытку встать мне навстречу. Но его домашние сейчас же запретили ему это. И он сидя поцеловал мне руку. Мне придвинули к его креслу стул, перед нами появился маленький столик с фруктами, кофе и вином. Все красиво сервировано и непринужденно расставлено на столе. Завязался разговор. Мартирос Сергеевич живо интересовался Малым театром, который любил и всегда посещал в свои наезды в Москву. Стал даже вспоминать мой «Стакан воды»—ему нравилось, как я играю герцогиню. Интересовался он и театральной жизнью Москвы.
Когда я чувствовала, что он утомляется, я переводила разговор на наши гастроли, на все, что видела в Армении. Не утерпела и сказала, что не могла наглядеться на его последний этюд. Я видела, что он как бы ожил, ему была приятна моя похвала. Помню, я выразила опасение, что разрастающееся строительство может заслонить кусочек яркого синего неба над его садом. Сарьян, улыбаясь, сказал: «Нет, мне обещали не затемнять моего садика, застройки рядом не будет. А вот этот куст сирени, видите, у двери, я ведь сам посадил совсем крошечным отростком». И мы заговорили о природе, о моей поездке в виноградарский колхоз на границе, а он слушал, улыбался и не забывал потчевать меня фруктами. и чудесным кофе. Но надо было прощаться. И, несмотря на протесты домашних, Сарьян встал и, красиво, элегантно склонившись, снова поцеловал мне руку.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. БАРСОВА. САРЬЯН
В 1971 году летом Малый театр гастролировал в Ереване. Я и раньше бывала в этом городе. Однажды из Кисловодска, где я отдыхала, мы проделали интереснейшее путешествие через Орджоникидзе, по Военно-Грузинской дороге. (Боже мой, какая же это красота! Сколько бы раз я ни проезжала мимо величавого Казбека по Дарьяльскому ущелью под рокот бурлящего Терека — я никогда не могла до конца насытиться этой изумительной красотой, и, конечно же, везде меня сопровождал Лермонтов!) И дальше наше путешествие—в Тбилиси, затем в Армению. Великолепный Севан и Ереван, куда мы приехали в зверскую жару, измученные страшным переездом через Семеновский перевал. Нас предупреждали, что под вечер ехать опасно, на Семеновском почти всегда туман. Мы не вняли добрым советам, и до сих пор не понимаю, как остались живы. Когда подъезжали к перевалу, наступили сумерки, ехали с зажженными фарами. А на последних километрах туман настолько сгустился, что мы не видели радиатора нашей машины. Выйдя из автомобиля, мы убедились, что чуть не свалились в пропасть. Я едва могла добраться до фар, цепляясь за дверцу машины, а мой муж, сделав в другую сторону два-три шага, уперся в отвесную скалу. Дорога была так узка, что встречную машину можно было пропустить чуть ли не впритык. Кстати, она и стояла перед нами, с уснувшим за рулем шофером, решившим на этом месте дороги остановиться и дождаться рассвета. Он увидел наши фары, или, вернее, пробудился от наших сигналов. Общими усилиями, буквально на ощупь, мы стали разъезжаться, предупрежденные, что нам навстречу идут еще грузовики и следует почти через каждые два-три шага выходить из машины, чтобы не скатиться в пропасть, а также непрестанно давать сигналы, потому что свет фар в таком тумане не виден. Спасти мог только звук, хотя и его не всегда можно было услышать.
Таким образом мы двигались всю ночь, поминутно выскакивая из машины, обследуя обочину, а при крутых поворотах и встречных машинах выходили все вместе, стоя почти над пропастью или упираясь спиной в стену скалы, тихо и осторожно, стараясь не толкнуть машины, иначе крах, разъезжались, на прощание жали друг другу руки, желая счастливо добраться до места. Эта ночь на Семеновском перевале во всех подробностях до сих пор у меня в памяти. Но зато какая красота ждала нас на рассвете, когда мы миновали перевал. Восходящее солнце рассеяло туман. И чудесное альпийское плоскогорье, все в цветах, с множеством пчелиных ульев, открылось перед нами. Мы познакомились и с пчеловодом. Высокий старик хорошо говорил по-русски, и смотрел он на нас как на выходцев с того света — как же это нам удалось одолеть Семеновский перевал, да еще в такой туман.
Дальше мы уже покатили к Севану. Но только проездом полюбовались им. Не было сил остановиться и все хорошенько рассмотреть. Решили сделать это на обратном пути, а сейчас скорее, скорее в Ереван, вымыться, отдохнуть и утолить невероятный голод. Ужас был позади, теперь очень хотелось есть.
Подъезжаем к столице Армении. Меня поразили дома из розового, желтого и белого туфа. Они очень красивы, особенно розовые.
В городе у нас не было никого знакомых. Движимые голодом, мы отправились на рынок. Стояла несусветная жара. Обилие фруктов и яркие краски восточного базара, толчея и гомон. Первая же попавшаяся лавчонка очень сомнительной чистоты, в которой продавались просаленные и с какой-то неведомой нам начинкой пирожки, привлекла наше внимание. Грязные, уставшие с дороги, мы хватали эти пирожки и получали невероятное наслаждение! Потом наступил черед персиков, абрикосов и еще каких-то неведомых нам удивительных сочных плодов. Мы были на седьмом небе. Вскоре нашли и место, где привели себя в относительный порядок. Помню, мы бегло осмотрели город. Поначалу он не произвел на меня особого впечатления. Очевидно, сказывалась усталость после преодоленного перевала. Да манил Севан, куда мы и поспешили. Пока единственным приятным впечатлением оставался розовый туф домов. А Севан превосходен, только тогда он уже начал мелеть.
Мы пересекли Семеновский перевал днем и ужаснулись еще раз той страшной опасности, которой просто случайно избегли. Наш путь лежал дальше по Сурамскому перевалу, через Сухуми в Сочи. Заехали к В. В. Барсовой, отдохнули на ее вилле два-три дня, покупались в море, побывали на концерте в старом теперь уже, а тогда только отстроенном концертном зале и, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, отправились в Крым, а уж оттуда в родную Москву.
Валерия Владимировна Барсова была не только замечательной певицей, но и чутким, отзывчивым, скромным человеком. Она очень любила природу во всех ее проявлениях, будь то дача в Подмосковье на Николиной Горе или берег Черного моря, где она жила все последние годы жизни. Ее муж — настоящий хозяин, следил за домом, за постройкой дачи на Николиной Горе и за строительством виллы в Сочи. Каждая деталь была строго продумана, чудесно распланирован сад, а дом в Сочи просто казался сказочным. В высоком красивом зале, где стоял прекрасный рояль и где иногда происходили небольшие музыкальные вечера, Барсова давала уроки нения.
Ко мне Валерия Владимировна относилась с большой симпатией. Мы много говорили об искусстве, известных актерах и певцах, и те немногие дни, которые мы проводили с ней на балконе, куда выходили ее комнаты, я вспоминаю с большой теплотой. Барсова уговаривала меня каждое лето приезжать именно к ней в Сочи. Но как я ни любила море, а все же мне был дорог Кавказ — своими горными снеговыми вершинами, дикими скалами и спокойным величием. Тогда я еще не ценила так нашу березовую рощу, наши полевые просторы и душистые леса. Хотя и сейчас, радуясь и отдыхая душой в моем подмосковном садике, я все же иногда устремляюсь душой в лермонтовский замок царицы Тамары и на вершины Эльбруса., Конечно, мой любимый Мцыри зовет меня к себе. И порой становится грустно, что «цивилизация» все дальше и дальше проникает в заповедные уголки Боржомского парка. Электростанции на Риони наполняют чудным незнакомым гулом бурлящую Куру и величавую Арагви. А шум Терека заглушен бесконечными автобусными сигналами, криками и смехом иностранных туристов. Для меня природа Кавказа была всегда одушевленной. Мне слышалась в бурном течении Терека суровая речь, и казалось, что при моем приближении скалы умолкают, не всегда доброжелательно следя за мной. Ибо я осмеливаюсь нарушать своим присутствием их величавый покой или мудрый вековой разговор о высоких, недоступных нам делах.
Но вернусь к своему рассказу. Итак, приехав в 1971 году в Ереван с гастролями, и не на несколько часов, а почти на целый месяц, я имела возможность как следует узнать город и осмотреть его достопримечательности. Я снова познакомилась с его архитектурой, и меня еще больше пленил розовый туф, который придает городу такой оригинальный колорит. Но самым привлекательным для меня был Дом-музей Мартироса Сергеевича Сарьяна.
Да, да, я мало разбиралась в живописи, но имя Сарьяна было столь громко, а мое знакомство с его искусством столь мизерно, что мне очень хотелось ближе соприкоснуться с ним. Однако мне сказали, что Сарьян сейчас болен и в музей попасть очень трудно, нет отбоя от иностранных делегаций.
Тем не менее мой друг по военному шефству, энтузиаст этой работы, неутомимый И. Н. Саркисьян присоединил меня к какой-то важной делегации, и мы проникли в назначенный час в заветный дом. Количество посетителей и время пребывания в музее строго ограничены. Дом странной формы, не то двух-, не то трехэтажный. Из холла лестница сразу ведет во второй этаж, откуда и начинается осмотр. Там же и мастерская художника. После того как мы прошли светлые, ярко освещенные солнцем залы, сама мастерская показалась мне мрачноватой. Мольберт с неоконченным этюдом (художник из-за болезни работает урывками) стоит далеко от окна. Всюду краски, обрывки полотен, странный, яркий беспорядок, но почему-то у меня было чувство, что я вошла в святилище. Здесь святая святых, здесь нельзя разговаривать громко, здесь можно только молчать и смотреть на этот хаос красок.
Сам музей совсем невелик. В залах я увидела несколько портретов знакомых артистов. Среди них— портрет Улановой в жизни. Что-то притягивало к нему, и в то же время я не могу сказать, что он показался мне удачным. Мне кажется, что в облике Улановой на портрете Сарьяна мне не хватало ее внутренней культуры, ее волшебной души. Но, может, я ошибаюсь. Поразили меня краски Сарьяна. Они радовали и вместе с тем выражали какую-то горечь, особенно армянские пейзажи. Где-то далеко Арарат и выжженные, бесплодные, голые склоны его. Что может расти на этих каменистых, безотрадных склонах, переходящих в такую же пустыню-долину? Мне вспомнились изнуряющая жара и голод, когда мы спустились с Семеновского перевала, подъезжая к городу. Но вот, как мне сказали, последняя работа Мартироса Сергеевича. Маленький этюд. Не то круги от восходящего солнца, не то полосы радуги. Беспредметно. Но краски, краски! Нежные, ласкающие, переходящие из одного тона в другой. Этот сравнительно маленький этюд до сих пор перед моими глазами. Богатство тонов, переливов, оттенков. И как-то радостно на душе.
Когда мы осмотрели второй этаж, ко мне подошла какая-то женщина. Она спросила, имею ли я время и желание зайти в личные комнаты Сарьяна. Он хоть и не совсем здоров, но, узнав, что я в музее, захотел меня видеть. Разумеется, я с радостью последовала за ней. Спустившись на пять-шесть ступенек, мы вошли в просторную столовую с роялем и большими дверями, выходившими прямо в сад. Здесь, несмотря на очень жаркий день, было прохладно. В глубине комнаты в кресле сидел Сарьян. Он очень плохо выглядел, и, если бы не внимательные, полуприкрытые веками глаза, я бы подумала, что передо мной не живой человек. Прекрасно одетый, с безукоризненным галстуком, художник сделал было попытку встать мне навстречу. Но его домашние сейчас же запретили ему это. И он сидя поцеловал мне руку. Мне придвинули к его креслу стул, перед нами появился маленький столик с фруктами, кофе и вином. Все красиво сервировано и непринужденно расставлено на столе. Завязался разговор. Мартирос Сергеевич живо интересовался Малым театром, который любил и всегда посещал в свои наезды в Москву. Стал даже вспоминать мой «Стакан воды»—ему нравилось, как я играю герцогиню. Интересовался он и театральной жизнью Москвы.
Когда я чувствовала, что он утомляется, я переводила разговор на наши гастроли, на все, что видела в Армении. Не утерпела и сказала, что не могла наглядеться на его последний этюд. Я видела, что он как бы ожил, ему была приятна моя похвала. Помню, я выразила опасение, что разрастающееся строительство может заслонить кусочек яркого синего неба над его садом. Сарьян, улыбаясь, сказал: «Нет, мне обещали не затемнять моего садика, застройки рядом не будет. А вот этот куст сирени, видите, у двери, я ведь сам посадил совсем крошечным отростком». И мы заговорили о природе, о моей поездке в виноградарский колхоз на границе, а он слушал, улыбался и не забывал потчевать меня фруктами. и чудесным кофе. Но надо было прощаться. И, несмотря на протесты домашних, Сарьян встал и, красиво, элегантно склонившись, снова поцеловал мне руку.
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой». Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея.
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой».
Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея.
Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой».
Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея.
Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой».
Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея. И вместе с тем нельзя представить картину кинотелетеатральной жизни страны в последние почти пятьдесят лет без Юрия Соломина. Все подарила ему судьба: талант, красоту, удачу. Но за каждый успех он платил потом и кровью. Даже звездная роль адъютанта, для которой он, кажется, был предназначен, далась непросто.
- В картине «Адъютант его превосходительства» мне поначалу предложили роль, которую я так и не сыграл. Помните белогвардейского офицера с садистскими наклонностями?
- Вот на эту плохую по-человечески, но очень хорошую в плане актерском роль меня и пригласил Евгений Иванович Ташков, увидев в фильме «Сильные духом». Я там играл гестаповца. Потом он что-то очень уж ко мне присматривался и сказал: «Знаешь, давай попробуемся на Кольцова».
И я попробовался. Через три дня Ташков мне позвонил: брак пленки - нужна новая проба... Но позже узнал, что он схитрил. Меня просто не утвердили. Когда снова не утвердили, я запротестовал: Евгений Иванович, раз меня художественный совет не видит в роли Кольцова, зачем мы будем настаивать? Я согласен на этого садиста. Но он повторял: я тебя прошу, для меня... Я пробовался и третий, и четвертый, и пятый, и шестой раз. По-моему, из этих проб можно было уже смонтировать фильм. Потом узнал, что я, как и многие другие актеры, так и не был утвержден на эту роль. Но Ташков добился, чтобы мы все снимались. Под его ответственность. Это был первый телевизионный фильм, который получил Государственную премию.
- Старшее и среднее поколения помнит грандиозный успех картины. Как пережили его вы?
- Фильм вышел в апреле. Помню тот солнечный день после показа первой серии. Я жил тогда в Бескудникове. Вышел из дому, сел в автобус (народу было мало - не то суббота, не то воскресенье), а когда оказался на Белорусской, то понял, что нахожусь под пристальным взглядом всех людей. Я сначала испугался, как-то добежал до театра... И с этого момента пристальный зрительский взгляд, наверное к счастью, меня преследует.
- И вам он никогда не становится в тягость?
- Я не задумывался об этом. Мне сказал кто-то из старших актеров: ты не зазнавайся, популярность входит в профессию. Думаю, что это правда. Когда тебя узнают на улице, улыбаются, раскланиваются... Разве это может быть в тягость?
- Юрий Мефодьевич, а теперь после «Московской саги» на улице к вам подходят?
- Да, кроме старушек и дедушек, к которым теперь тоже принадлежу, подходит много молодежи, говорят спасибо. Это, наверное, самое дорогое. Даже не критическое восхваление, потому что в критику я никогда не верил и сейчас не верю, а улыбка и понимание зрителя.
- Юрий Мефодьевич, где-то писали, что вы пришли в режиссуру с легкой руки Акиры Куросавы?
- Или, можно сказать, с легкой руки моих болгарских друзей. Я никогда не собирался быть режиссером. Но так случилось, что в 1979 году мы с театром отдыхали в Болгарии. Болгарские артисты пригласили нас в театр, и директор предложил мне поставить спектакль. Я удивился и от них узнал, что в одном из своих интервью Акира Куросава сказал: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой». Конечно, долго отнекивался, но, когда заговорили о «Лесе» Островского, а
эту пьесу очень люблю, неожиданно для себя согласился.
- А как вы поставили свой первый фильм?
- Все началось с той же Болгарии. Я так нервничал, работая над спектаклем, что не спал и по ночам читал детективы. Однажды вместо детектива мне в руки попалась книга о Миклухо-Маклае. Я влюбился в этого человека и захотел снять о нем двухсерийный фильм. О постановке удалось договориться на Одесской студии. Но вдруг сценарист говорит мне, что откопал гениальный материал и нужно делать третью серию. Председатель Гостелерадио Лапин оказался моим единомышленником, дал «добро», но денег добавил только на две части.
Выход из положения был один: просить актеров сниматься бесплатно. И большие актеры - Кенигсон, Сафонов, Нифонтова, Горбачев - согласились и работали с большой любовью. Тогда люди могли работать за идею.
- Вам довелось работать в кино с замечательными режиссерами, но кто из них был для вас главным учителем, примером?
- Свою первую картину я снимал по схеме, которой научился у Акиры Куросавы. Мы ведь провели с ним два года, пока снимался фильм, почти девять месяцев жили в одной гостинице в городе Арсеньеве. Вместе завтракали, ужинали, обедали. В 1974 году он написал картину: это была огромная голова амурского тигра, прообраза к фильму «Дерсу Узала». И подписал ее по-русски и по-японски: 18 июня 1974 года, Акира Куросава. Картина висит у меня дома уже 30 лет.
- Юрий Мефодьевич, сейчас, оглядываясь назад, как вы вспоминаете годы, когда были министром культуры?
- Это был 1990 год. Никогда не мечтал быть таким большим начальником, но теперь вспоминаю об этом периоде жизни с удовольствием.
Первое, что мне удалось сделать, - упразднить положение, при котором театры должны были играть в год пятьсот спектаклей. Увеличил ставки артистам и суточные одаренным детям в музыкальных школах, которые приехали в Москву учиться со всей страны. И еще: с Олегом Басилашвили, который в те годы был депутатом, добились двух процентов бюджета на культуру вместо 0, 5 - 0, 75. Это осталось по сегодняшний день.
Беседовала Татьяна СЕМАШКО
«Парламентская газета», 20.06.2005
Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея. И вместе с тем нельзя представить картину кинотелетеатральной жизни страны в последние почти пятьдесят лет без Юрия Соломина. Все подарила ему судьба: талант, красоту, удачу. Но за каждый успех он платил потом и кровью. Даже звездная роль адъютанта, для которой он, кажется, был предназначен, далась непросто.
- В картине «Адъютант его превосходительства» мне поначалу предложили роль, которую я так и не сыграл. Помните белогвардейского офицера с садистскими наклонностями?
- Вот на эту плохую по-человечески, но очень хорошую в плане актерском роль меня и пригласил Евгений Иванович Ташков, увидев в фильме «Сильные духом». Я там играл гестаповца. Потом он что-то очень уж ко мне присматривался и сказал: «Знаешь, давай попробуемся на Кольцова».
И я попробовался. Через три дня Ташков мне позвонил: брак пленки - нужна новая проба... Но позже узнал, что он схитрил. Меня просто не утвердили. Когда снова не утвердили, я запротестовал: Евгений Иванович, раз меня художественный совет не видит в роли Кольцова, зачем мы будем настаивать? Я согласен на этого садиста. Но он повторял: я тебя прошу, для меня... Я пробовался и третий, и четвертый, и пятый, и шестой раз. По-моему, из этих проб можно было уже смонтировать фильм. Потом узнал, что я, как и многие другие актеры, так и не был утвержден на эту роль. Но Ташков добился, чтобы мы все снимались. Под его ответственность. Это был первый телевизионный фильм, который получил Государственную премию.
- Старшее и среднее поколения помнит грандиозный успех картины. Как пережили его вы?
- Фильм вышел в апреле. Помню тот солнечный день после показа первой серии. Я жил тогда в Бескудникове. Вышел из дому, сел в автобус (народу было мало - не то суббота, не то воскресенье), а когда оказался на Белорусской, то понял, что нахожусь под пристальным взглядом всех людей. Я сначала испугался, как-то добежал до театра... И с этого момента пристальный зрительский взгляд, наверное к счастью, меня преследует.
- И вам он никогда не становится в тягость?
- Я не задумывался об этом. Мне сказал кто-то из старших актеров: ты не зазнавайся, популярность входит в профессию. Думаю, что это правда. Когда тебя узнают на улице, улыбаются, раскланиваются... Разве это может быть в тягость?
- Юрий Мефодьевич, а теперь после «Московской саги» на улице к вам подходят?
- Да, кроме старушек и дедушек, к которым теперь тоже принадлежу, подходит много молодежи, говорят спасибо. Это, наверное, самое дорогое. Даже не критическое восхваление, потому что в критику я никогда не верил и сейчас не верю, а улыбка и понимание зрителя.
- Юрий Мефодьевич, где-то писали, что вы пришли в режиссуру с легкой руки Акиры Куросавы?
- Или, можно сказать, с легкой руки моих болгарских друзей. Я никогда не собирался быть режиссером. Но так случилось, что в 1979 году мы с театром отдыхали в Болгарии. Болгарские артисты пригласили нас в театр, и директор предложил мне поставить спектакль. Я удивился и от них узнал, что в одном из своих интервью Акира Куросава сказал: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой». Конечно, долго отнекивался, но, когда заговорили о «Лесе» Островского, а
эту пьесу очень люблю, неожиданно для себя согласился.
- А как вы поставили свой первый фильм?
- Все началось с той же Болгарии. Я так нервничал, работая над спектаклем, что не спал и по ночам читал детективы. Однажды вместо детектива мне в руки попалась книга о Миклухо-Маклае. Я влюбился в этого человека и захотел снять о нем двухсерийный фильм. О постановке удалось договориться на Одесской студии. Но вдруг сценарист говорит мне, что откопал гениальный материал и нужно делать третью серию. Председатель Гостелерадио Лапин оказался моим единомышленником, дал «добро», но денег добавил только на две части.
Выход из положения был один: просить актеров сниматься бесплатно. И большие актеры - Кенигсон, Сафонов, Нифонтова, Горбачев - согласились и работали с большой любовью. Тогда люди могли работать за идею.
- Вам довелось работать в кино с замечательными режиссерами, но кто из них был для вас главным учителем, примером?
- Свою первую картину я снимал по схеме, которой научился у Акиры Куросавы. Мы ведь провели с ним два года, пока снимался фильм, почти девять месяцев жили в одной гостинице в городе Арсеньеве. Вместе завтракали, ужинали, обедали. В 1974 году он написал картину: это была огромная голова амурского тигра, прообраза к фильму «Дерсу Узала». И подписал ее по-русски и по-японски: 18 июня 1974 года, Акира Куросава. Картина висит у меня дома уже 30 лет.
- Юрий Мефодьевич, сейчас, оглядываясь назад, как вы вспоминаете годы, когда были министром культуры?
- Это был 1990 год. Никогда не мечтал быть таким большим начальником, но теперь вспоминаю об этом периоде жизни с удовольствием.
Первое, что мне удалось сделать, - упразднить положение, при котором театры должны были играть в год пятьсот спектаклей. Увеличил ставки артистам и суточные одаренным детям в музыкальных школах, которые приехали в Москву учиться со всей страны. И еще: с Олегом Басилашвили, который в те годы был депутатом, добились двух процентов бюджета на культуру вместо 0, 5 - 0, 75. Это осталось по сегодняшний день.
Беседовала Татьяна СЕМАШКО
«Парламентская газета», 20.06.2005
08.07.2005
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
«Пресса о гастролях Малого театра»
АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
Самый харизматичный злодей советского и российского кино Борис Клюев рассказал в интервью МК в Перми о детских мечтах, любимой собаке и о том, что было в нашем города сорок лет назад...
АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
Самый харизматичный злодей советского и российского кино Борис Клюев рассказал в интервью МК в Перми о детских мечтах, любимой собаке и о том, что было в нашем города сорок лет назад...
АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
Самый харизматичный злодей советского и российского кино Борис Клюев рассказал в интервью МК в Перми о детских мечтах, любимой собаке и о том, что было в нашем города сорок лет назад.
Фильмография Бориса Владимировича состоит из более чем 30 фильмов, среди которых «Д\'Артаньян и три мушкетера», «Приключения Шерлока Холмса», «ТАСС уполномочен заявить» и сериалы «Марш Турецкого», «Каменская - 2», а роли в театре и посчитать сложно. В отличие от других отечественных звезд старой закалки, не обошел Борис Владимирович и рекламу: знакомо его лицо по въедливому ролику, где отец - Клюев - задает ухажеру дочери сакраментальный вопрос «А где же розы?» Сегодня Борис Клюев работает в Малом театре и уходить не собирается - за долгие годы театр стал ему вторым домом. Роли Борису Владимировичу достаются разные - в основном негодяев и злодеев, секретных агентов и шпионов, графов и вальяжных аристократов: благо, внешность и голос - в самый раз. В жизни актер оказался человеком весьма милым, спокойным и точно знающим, до какой границы к себе можно подпускать людей.
Пермь Борис Владимирович посетил в рамках гастрольного тура Малого театра. Мы встретились с ним в номере гостиницы «Урал», где и размещалась вся труппа. Весьма бодрый для своих шестидесяти лет, одетый в спортивные штаны и футболку «Адидас», Борис Клюев встречал нас очень дружелюбно, видимо, скучновато в течение недели жить в гостиничном номере.
ВЕЖЛИВОСТЬ - СЕСТРА ТАЛАНТА
- Борис Владимирович, вы критично относитесь к себе и собственным ролям?
- Да, очень. Хотя раньше я был еще более категоричен. С другой стороны, мне не стыдно, когда я смотрю на свои старые работы. Я считаю, что пусть лучше о тебе говорят, что ты хороший артист, чем я сам «О, опять удача. Опять удалось!»
- По жизни вы человек скромный?
- По жизни - да. Элементы «звездности», слава богу, мне не присущи. Всегда останавливаюсь, если просят автограф, потому что это неотъемлемая часть моей профессии. Я обязан давать автографы. Кроме того, существует хорошее правило, старое актерское: человек, симпатизирующий тебе, легко может стать врагом, если ты его оттолкнешь. Поэтому всегда нужно к своим почитателям, поклонникам относиться очень уважительно. Это не значит, что нужно подпускать очень близко - дистанция должна соблюдаться, но ты всегда должен быть вежливым. Во всяком случае, это мое кредо.
- Всегда удается оставаться вежливым?
- К сожалению, не всегда. Как правило, это происходит, когда ты подпустил человека чуть ближе, потом ты неожиданно понимаешь, что человек просто садится тебе на шею. Иногда оттого, что человек просто не воспитан, ты понимаешь - ну, колхозник, хотя и хороший человек, но не видит, что уже становится навязчивым. А иногда человек просто начинает переходить допустимые рамки, и приходится ставить его на место.
«БОРЯ, ТЕБЕ ТАК ПОЙДЕТ ВОЕННАЯ ФОРМА»
- В детстве мечтали только об актерской карьере или, может, еще хотели стать космонавтом?
- Да, я мечтал о карьере актера. Но до шестого класса я хотел стать военным моряком торгового флота и объездить весь свет. Кто-то из моих знакомых сказал: «Боря, тебе так пойдет военная форма». И я решил: обязательно поеду в Ленинград и буду поступать в военное училище, объеду весь мир. Но потом произошел «его величество случай». В шестом классе мы ставили спектакль «Чертова мельница» и, само собой, я играл Черта первого разряда. И это сразу перевернуло мою жизнь. Проснулись гены папы - мой папа актер, умер он достаточно давно, когда мне было четыре года. И потом уже ни о чем другом я не мечтал, и это была та цель, к которой я стремился.
- А остались ли какие-то нереализованные мечты?
- В свое время я хотел быть мастером спорта, но не стал.
ТРЕШКУ НА ВОЗРОЖДЕНИЕ
- Дружите с современной техникой?
- Вообще нет, но стараюсь. Сегодня это необходимо. Вот мое последнее приобретение - дископлеер, очень удобная штука, батарейки хватает на три часа, набор фильмов, игр - берешь с собой и смотришь то, что еще не успел.
- Что-то можете выделить из российских фильмов, увиденных в последнее время?
- Если честно, в последнее время ничего не впечатлило. Разве что «Водитель для Веры». Он мне понравился, можно сказать, что он знаменует возрождение нового кино. Я еще занят педагогической деятельностью, играю в футбол за команду артистов, играю в теннис, у меня досуг заполнен. Некогда иногда смотреть, а иногда и не нужно. Бывает, что наслушался о какой-то картине, приходишь и плюешься, думаешь: зачем я время потратил?
- Вы сказали «новое возрожденное кино»?
- Ну да, это ж официальная статистика. Государство выделяет на это деньги, значит, идет финансирование - самое главное в кинематографе, потому что нужна пленка, нужен свет, съемочная площадка. Все эти телесериалы, которые последние десять лет существуют, дали возможность просто выжить и актерам, и режиссерам, и операторам. Очень жаль, что на международных фестивалях наши фильмы остаются в тени. Казалось бы, уже начинают снимать, но наши фильмы пока остаются непонятыми.
- Ваш прогноз, через сколько лет наши фильмы смогут пробить эту стену непонимания?
- Я даю три года. Через три года все будет совсем по-другому, я уверен.
СОБАКА - ДРУГ АКТЕРА
- Если говорить о личных пристрастиях: говорят, у вас есть черные терьеры.
- Да, я их просто обожаю. Об этих собаках могу говорить часами. Сейчас у меня живет Черныш Принц. Очень породистая собака, его бабушка была чемпионкой мира. За месяц гастролей я соскучился по нему больше всего. Представляю, как он там без меня. И когда я приезжаю, он, услышав заранее шум машины, подбегает к забору и встает на него лапами, начинает лаять, скакать, лизать мне лицо. А он такой здоровый, с меня ростом, когда встает на задние лапы, передними достает мне до плеча. Когда я приезжаю, спит со мной, по утрам будит: пошли гулять. Недавно ко мне приезжала съемочная группа на дачу. У меня очень красиво, я развожу розы. Так вот Черныш, как истинный выходец из актерской семьи, демонстрировал свои умения. Все полтора часа, что у меня брали интервью, он лежал между мной и собеседником, с абсолютно спокойной мордой, демонстрируя свое достоинство. А когда я что-то рассказывал, а потом говорил «Ну, Мася, что ты думаешь по этому поводу?», он глубокомысленно поднимал на меня глаза и по щелчку начинал лаять. Я научил его этому трюку: я щелкаю пальцами, и он - «гав!»
ОДИЧАВШИЙ НАРОД ХОЧЕТ МАЛОГО
- Вы уже почти неделю провели в Перми, поделитесь впечатлениями.
- Впечатления очень хорошие. Я был в городе сорок лет назад. Что меня впечатлило - обилие соков в таких стеклянных конусах, помню, в одном магазине насчитал тринадцать сортов, это было поразительно. Сейчас приехал, прошелся по магазинам - говорят, давно уже кончилось такое... Зато город стал более европеизированным, девушки очень красивые, хорошо одеты, стройные, приятно ходить по улицам. В то же время, из-за огромного количества новостроек все города становятся похожими. Жаль, что пропадает этот образ старой Перми, застроенной маленькими домиками, хотя я понимаю, что жить в них гораздо менее комфортно, чем в больших современных домах. Мне бы хотелось, чтоб люди бережнее относились к культурному наследию.
Еще у вас произошел со мной такой случай: возвращаюсь после спектакля, подходит ко мне молодой человек, кажется Саша, спрашивает: «Вы актер?» Проводил меня до гостиницы, оказалось, он приехал откуда-то из области, я пригласил его на спектакль нашего Малого театра. И вот после представления он приходит ко мне в гримуборную и говорит: «Я даже не представлял, что это может быть так». Ему настолько понравилось, что на следующий день он пришел с другом. И я понимаю, что человек просто никогда не имел возможности увидеть это, а теперь, возможно, его жизнь изменится, ведь это останется в нем, он будет вспоминать, и это сделает его лучше.
Дамира НУРДИНОВА
«Московский комсомолец» (Пермь), 08.06.2005
Самый харизматичный злодей советского и российского кино Борис Клюев рассказал в интервью МК в Перми о детских мечтах, любимой собаке и о том, что было в нашем города сорок лет назад.
Фильмография Бориса Владимировича состоит из более чем 30 фильмов, среди которых «Д\'Артаньян и три мушкетера», «Приключения Шерлока Холмса», «ТАСС уполномочен заявить» и сериалы «Марш Турецкого», «Каменская - 2», а роли в театре и посчитать сложно. В отличие от других отечественных звезд старой закалки, не обошел Борис Владимирович и рекламу: знакомо его лицо по въедливому ролику, где отец - Клюев - задает ухажеру дочери сакраментальный вопрос «А где же розы?» Сегодня Борис Клюев работает в Малом театре и уходить не собирается - за долгие годы театр стал ему вторым домом. Роли Борису Владимировичу достаются разные - в основном негодяев и злодеев, секретных агентов и шпионов, графов и вальяжных аристократов: благо, внешность и голос - в самый раз. В жизни актер оказался человеком весьма милым, спокойным и точно знающим, до какой границы к себе можно подпускать людей.
Пермь Борис Владимирович посетил в рамках гастрольного тура Малого театра. Мы встретились с ним в номере гостиницы «Урал», где и размещалась вся труппа. Весьма бодрый для своих шестидесяти лет, одетый в спортивные штаны и футболку «Адидас», Борис Клюев встречал нас очень дружелюбно, видимо, скучновато в течение недели жить в гостиничном номере.
ВЕЖЛИВОСТЬ - СЕСТРА ТАЛАНТА
- Борис Владимирович, вы критично относитесь к себе и собственным ролям?
- Да, очень. Хотя раньше я был еще более категоричен. С другой стороны, мне не стыдно, когда я смотрю на свои старые работы. Я считаю, что пусть лучше о тебе говорят, что ты хороший артист, чем я сам «О, опять удача. Опять удалось!»
- По жизни вы человек скромный?
- По жизни - да. Элементы «звездности», слава богу, мне не присущи. Всегда останавливаюсь, если просят автограф, потому что это неотъемлемая часть моей профессии. Я обязан давать автографы. Кроме того, существует хорошее правило, старое актерское: человек, симпатизирующий тебе, легко может стать врагом, если ты его оттолкнешь. Поэтому всегда нужно к своим почитателям, поклонникам относиться очень уважительно. Это не значит, что нужно подпускать очень близко - дистанция должна соблюдаться, но ты всегда должен быть вежливым. Во всяком случае, это мое кредо.
- Всегда удается оставаться вежливым?
- К сожалению, не всегда. Как правило, это происходит, когда ты подпустил человека чуть ближе, потом ты неожиданно понимаешь, что человек просто садится тебе на шею. Иногда оттого, что человек просто не воспитан, ты понимаешь - ну, колхозник, хотя и хороший человек, но не видит, что уже становится навязчивым. А иногда человек просто начинает переходить допустимые рамки, и приходится ставить его на место.
«БОРЯ, ТЕБЕ ТАК ПОЙДЕТ ВОЕННАЯ ФОРМА»
- В детстве мечтали только об актерской карьере или, может, еще хотели стать космонавтом?
- Да, я мечтал о карьере актера. Но до шестого класса я хотел стать военным моряком торгового флота и объездить весь свет. Кто-то из моих знакомых сказал: «Боря, тебе так пойдет военная форма». И я решил: обязательно поеду в Ленинград и буду поступать в военное училище, объеду весь мир. Но потом произошел «его величество случай». В шестом классе мы ставили спектакль «Чертова мельница» и, само собой, я играл Черта первого разряда. И это сразу перевернуло мою жизнь. Проснулись гены папы - мой папа актер, умер он достаточно давно, когда мне было четыре года. И потом уже ни о чем другом я не мечтал, и это была та цель, к которой я стремился.
- А остались ли какие-то нереализованные мечты?
- В свое время я хотел быть мастером спорта, но не стал.
ТРЕШКУ НА ВОЗРОЖДЕНИЕ
- Дружите с современной техникой?
- Вообще нет, но стараюсь. Сегодня это необходимо. Вот мое последнее приобретение - дископлеер, очень удобная штука, батарейки хватает на три часа, набор фильмов, игр - берешь с собой и смотришь то, что еще не успел.
- Что-то можете выделить из российских фильмов, увиденных в последнее время?
- Если честно, в последнее время ничего не впечатлило. Разве что «Водитель для Веры». Он мне понравился, можно сказать, что он знаменует возрождение нового кино. Я еще занят педагогической деятельностью, играю в футбол за команду артистов, играю в теннис, у меня досуг заполнен. Некогда иногда смотреть, а иногда и не нужно. Бывает, что наслушался о какой-то картине, приходишь и плюешься, думаешь: зачем я время потратил?
- Вы сказали «новое возрожденное кино»?
- Ну да, это ж официальная статистика. Государство выделяет на это деньги, значит, идет финансирование - самое главное в кинематографе, потому что нужна пленка, нужен свет, съемочная площадка. Все эти телесериалы, которые последние десять лет существуют, дали возможность просто выжить и актерам, и режиссерам, и операторам. Очень жаль, что на международных фестивалях наши фильмы остаются в тени. Казалось бы, уже начинают снимать, но наши фильмы пока остаются непонятыми.
- Ваш прогноз, через сколько лет наши фильмы смогут пробить эту стену непонимания?
- Я даю три года. Через три года все будет совсем по-другому, я уверен.
СОБАКА - ДРУГ АКТЕРА
- Если говорить о личных пристрастиях: говорят, у вас есть черные терьеры.
- Да, я их просто обожаю. Об этих собаках могу говорить часами. Сейчас у меня живет Черныш Принц. Очень породистая собака, его бабушка была чемпионкой мира. За месяц гастролей я соскучился по нему больше всего. Представляю, как он там без меня. И когда я приезжаю, он, услышав заранее шум машины, подбегает к забору и встает на него лапами, начинает лаять, скакать, лизать мне лицо. А он такой здоровый, с меня ростом, когда встает на задние лапы, передними достает мне до плеча. Когда я приезжаю, спит со мной, по утрам будит: пошли гулять. Недавно ко мне приезжала съемочная группа на дачу. У меня очень красиво, я развожу розы. Так вот Черныш, как истинный выходец из актерской семьи, демонстрировал свои умения. Все полтора часа, что у меня брали интервью, он лежал между мной и собеседником, с абсолютно спокойной мордой, демонстрируя свое достоинство. А когда я что-то рассказывал, а потом говорил «Ну, Мася, что ты думаешь по этому поводу?», он глубокомысленно поднимал на меня глаза и по щелчку начинал лаять. Я научил его этому трюку: я щелкаю пальцами, и он - «гав!»
ОДИЧАВШИЙ НАРОД ХОЧЕТ МАЛОГО
- Вы уже почти неделю провели в Перми, поделитесь впечатлениями.
- Впечатления очень хорошие. Я был в городе сорок лет назад. Что меня впечатлило - обилие соков в таких стеклянных конусах, помню, в одном магазине насчитал тринадцать сортов, это было поразительно. Сейчас приехал, прошелся по магазинам - говорят, давно уже кончилось такое... Зато город стал более европеизированным, девушки очень красивые, хорошо одеты, стройные, приятно ходить по улицам. В то же время, из-за огромного количества новостроек все города становятся похожими. Жаль, что пропадает этот образ старой Перми, застроенной маленькими домиками, хотя я понимаю, что жить в них гораздо менее комфортно, чем в больших современных домах. Мне бы хотелось, чтоб люди бережнее относились к культурному наследию.
Еще у вас произошел со мной такой случай: возвращаюсь после спектакля, подходит ко мне молодой человек, кажется Саша, спрашивает: «Вы актер?» Проводил меня до гостиницы, оказалось, он приехал откуда-то из области, я пригласил его на спектакль нашего Малого театра. И вот после представления он приходит ко мне в гримуборную и говорит: «Я даже не представлял, что это может быть так». Ему настолько понравилось, что на следующий день он пришел с другом. И я понимаю, что человек просто никогда не имел возможности увидеть это, а теперь, возможно, его жизнь изменится, ведь это останется в нем, он будет вспоминать, и это сделает его лучше.
Дамира НУРДИНОВА
«Московский комсомолец» (Пермь), 08.06.2005
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
Юрий Соломин считает, что будущее России начнется с Иванушки-дурачка.
ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
Юрий Соломин считает, что будущее России начнется с Иванушки-дурачка.
ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
Юрий Соломин считает, что будущее России начнется с Иванушки-дурачка.
Юрий Соломин сыграл немало блестящих ролей, получил звание народного артиста СССР, был министром культуры и полвека посвятил одному из старейших театров страны.
Поверить в то, что Юрию Мефодьевичу Соломину стукнуло семьдесят — невозможно. Он в великолепной форме, много играет, летает по сцене, как мотылек. Несмотря на солидность, присущую званию народного артиста СССР и должности художественного руководителя одного из старейших театров страны, в разговоре он может быть по-юношески запальчивым и резким. Огонь в глазах загорается, когда касаются вопроса о традициях и судьбе российского репертуарного театра. О Малом театре, куда он пришел мальчишкой, Юрий Мефодьевич готов говорить без устали. Равно как и о своих коллегах. О себе — не очень. Даже накануне юбилея.
- Юрий Мефодьевич, вы на сцене больше 50 лет. Актерство вам по-прежнему в радость или уже чувствуется усталость?
- Что говорить обо мне, когда на «актерский праздник» в «Горе от ума» выходят Еремеева, Панкова, которым, по их же словам, «за 87 и за 92»! Работают классно, и творческой усталости у них нет. Николай Александрович Анненков, который в свои 100 лет выходил на сцену, заходил ко мне в кабинет за два года до смерти и спрашивал: «Ты подумал о моей перспективе?
- Функции художественного руководителя вас не «заедают»?
- Нет, просто сейчас осложнилась ситуация. Надо думать не только о проблемах искусства, но и о быте актеров. Я с гордостью говорю, что наши сотрудники получают вторую зарплату, которую платит театр.
- Деньги в высоких кабинетах выбиваете?
- Лет пять назад это практиковалось. Но с каждым годом я все больше понимал, что, хотя в лицо мне не скажут «нет», никто ничего не сделает.
К сожалению, у нас пока не поняли, что экономику можно возродить только при наличии здорового, образованного и культурного человека. Родина должна начинаться не с «ниндзи», а с доброго и умного Иванушки-дурачка. Тогда молодежь не будет чесать в затылке, отвечая на вопрос, кто победил в Великой Отечественной войне.
- Многие называют Малый театр музеем. «Музейность» — это признак стагнации?
- Это признак стабильности. Мы же уважительно относимся к тому, что англичане дотошно блюдут свои традиции. Например, их законности не одна сотня лет. Взять те же музеи: мы же не относимся к Третьяковке или Русскому музею скептически: а, дескать, рухлядь... Там ведь собраны шедевры! Также и в Малом театре: мы стараемся сохранить традиции, накопленные за две сотни лет. Разве это плохо, когда у народа есть традиции?! Как только нарушаются традиции, перестает существовать народ. Поэтому, когда про Малый театр говорят — «музей», это меня не только не обижает, но и вызывает гордость за то, что мы сохраняем переданное нам нашими предшественниками.
- На улице — терроризм, убийства, насилие, а у вас в Малом — тишь да благодать: изысканная костюмная классика...
- Я не считаю, что «Коварство и любовь» Шиллера — тишь и благодать. Это — политический спектакль! Разве не современен сюжет, когда сын ради любви к простой девушке пошел против отца-президента? ! Там есть такая фраза: «Если ты меня не простишь, то я расскажу всем, как становятся президентами! « А разве не актуальны «экономические» пьесы Островского: те же «Волки и овцы» или «Свои люди — сочтемся»?! Когда люди смотрят «Дельца», то не верят, что это написал Бальзак. Потому что это — типичная структура «МММ». Нет, мы не в стороне! А то, что у нас не раздеваются на сцене... Так ведь ни Шиллер, ни Чехов не планировали раздевать своих персонажей. Мы за экологию в театре! Поверьте, плохого классики нам не оставили. Поэтому мы решили: пусть наша основная сцена будет только классической.
- Вы не только актер, но и режиссер. И иногда даже играете в своих спектаклях. Это ведь, наверное, дело не простое?
- Я попробовал это делать в «Чайке» и в последнем водевиле «Таинственный ящик». Это очень трудное дело. Но поскольку этот водевиль жил во мне 25 лет, я решился в нем сыграть. Тридцать с лишним лет назад мы планировали его поставить, причем играть вместе с «Пучиной», как это было принято в русском театре: драма и водевиль в один вечер. Не вышло. Потом я поставил его в училище. И тогда увидел, что это тема, которая актуальна всегда — о судьбе актера.
- Почти полвека работать в одном месте — не скучно?
- Не испытываю желания куда-то уйти. Хотя было время, приглашали в другие театры. А сейчас — и в антрепризы. Но я никогда не предаю тех людей, с которыми работаю. Мы вместе с этими людьми выдержали многое, даже период неудач, когда нас щипали со всех сторон. Мы устояли и заняли свою нишу. А самое главное — это мой дом. Я пришел сюда в 18 лет.
Павел Подкладов
Русский курьер (Москва).- 20.06.2005
Юрий Соломин считает, что будущее России начнется с Иванушки-дурачка.
Юрий Соломин сыграл немало блестящих ролей, получил звание народного артиста СССР, был министром культуры и полвека посвятил одному из старейших театров страны.
Поверить в то, что Юрию Мефодьевичу Соломину стукнуло семьдесят — невозможно. Он в великолепной форме, много играет, летает по сцене, как мотылек. Несмотря на солидность, присущую званию народного артиста СССР и должности художественного руководителя одного из старейших театров страны, в разговоре он может быть по-юношески запальчивым и резким. Огонь в глазах загорается, когда касаются вопроса о традициях и судьбе российского репертуарного театра. О Малом театре, куда он пришел мальчишкой, Юрий Мефодьевич готов говорить без устали. Равно как и о своих коллегах. О себе — не очень. Даже накануне юбилея.
- Юрий Мефодьевич, вы на сцене больше 50 лет. Актерство вам по-прежнему в радость или уже чувствуется усталость?
- Что говорить обо мне, когда на «актерский праздник» в «Горе от ума» выходят Еремеева, Панкова, которым, по их же словам, «за 87 и за 92»! Работают классно, и творческой усталости у них нет. Николай Александрович Анненков, который в свои 100 лет выходил на сцену, заходил ко мне в кабинет за два года до смерти и спрашивал: «Ты подумал о моей перспективе?
- Функции художественного руководителя вас не «заедают»?
- Нет, просто сейчас осложнилась ситуация. Надо думать не только о проблемах искусства, но и о быте актеров. Я с гордостью говорю, что наши сотрудники получают вторую зарплату, которую платит театр.
- Деньги в высоких кабинетах выбиваете?
- Лет пять назад это практиковалось. Но с каждым годом я все больше понимал, что, хотя в лицо мне не скажут «нет», никто ничего не сделает.
К сожалению, у нас пока не поняли, что экономику можно возродить только при наличии здорового, образованного и культурного человека. Родина должна начинаться не с «ниндзи», а с доброго и умного Иванушки-дурачка. Тогда молодежь не будет чесать в затылке, отвечая на вопрос, кто победил в Великой Отечественной войне.
- Многие называют Малый театр музеем. «Музейность» — это признак стагнации?
- Это признак стабильности. Мы же уважительно относимся к тому, что англичане дотошно блюдут свои традиции. Например, их законности не одна сотня лет. Взять те же музеи: мы же не относимся к Третьяковке или Русскому музею скептически: а, дескать, рухлядь... Там ведь собраны шедевры! Также и в Малом театре: мы стараемся сохранить традиции, накопленные за две сотни лет. Разве это плохо, когда у народа есть традиции?! Как только нарушаются традиции, перестает существовать народ. Поэтому, когда про Малый театр говорят — «музей», это меня не только не обижает, но и вызывает гордость за то, что мы сохраняем переданное нам нашими предшественниками.
- На улице — терроризм, убийства, насилие, а у вас в Малом — тишь да благодать: изысканная костюмная классика...
- Я не считаю, что «Коварство и любовь» Шиллера — тишь и благодать. Это — политический спектакль! Разве не современен сюжет, когда сын ради любви к простой девушке пошел против отца-президента? ! Там есть такая фраза: «Если ты меня не простишь, то я расскажу всем, как становятся президентами! « А разве не актуальны «экономические» пьесы Островского: те же «Волки и овцы» или «Свои люди — сочтемся»?! Когда люди смотрят «Дельца», то не верят, что это написал Бальзак. Потому что это — типичная структура «МММ». Нет, мы не в стороне! А то, что у нас не раздеваются на сцене... Так ведь ни Шиллер, ни Чехов не планировали раздевать своих персонажей. Мы за экологию в театре! Поверьте, плохого классики нам не оставили. Поэтому мы решили: пусть наша основная сцена будет только классической.
- Вы не только актер, но и режиссер. И иногда даже играете в своих спектаклях. Это ведь, наверное, дело не простое?
- Я попробовал это делать в «Чайке» и в последнем водевиле «Таинственный ящик». Это очень трудное дело. Но поскольку этот водевиль жил во мне 25 лет, я решился в нем сыграть. Тридцать с лишним лет назад мы планировали его поставить, причем играть вместе с «Пучиной», как это было принято в русском театре: драма и водевиль в один вечер. Не вышло. Потом я поставил его в училище. И тогда увидел, что это тема, которая актуальна всегда — о судьбе актера.
- Почти полвека работать в одном месте — не скучно?
- Не испытываю желания куда-то уйти. Хотя было время, приглашали в другие театры. А сейчас — и в антрепризы. Но я никогда не предаю тех людей, с которыми работаю. Мы вместе с этими людьми выдержали многое, даже период неудач, когда нас щипали со всех сторон. Мы устояли и заняли свою нишу. А самое главное — это мой дом. Я пришел сюда в 18 лет.
Павел Подкладов
Русский курьер (Москва).- 20.06.2005
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» «НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА»
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
«НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА»
«АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ОТМЕЧАЕТ 7О-ЛЕТИЕ
«НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА»
«АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ОТМЕЧАЕТ 7О-ЛЕТИЕ
«НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА».
«АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ОТМЕЧАЕТ 7О-ЛЕТИЕ
Народный артист СССР Юрий Соломин почти полвека служит в Малом театре. Начинал простым артистом, стал художественным руководителем. Но по-прежнему играет на сцене и снимается в кино. Слава пришла к нему еще в шестидесятые годы, когда на экраны вышел фильм «Адъютант его превосходительства». И до сих пор известного артиста любят за талант, интеллигентность, темперамент и какую-то особенную загадочность, которая так и осталась в глазах Соломина.
Судьбе было угодно, чтобы о Малом театре он узнал с малых лет. В Чите, где родился и вырос, случайно увидел фильм, посвященный 125-летию Малого театра. Тогда же узнал и о Щепкинском училище, куда после окончания школы послал документы. И поступил. Потом годы напряженной учебы в классе Веры Пашенной. Ее опыт, школа Малого помогли открыть талантливого актера и режиссера как для театра, так и для кино. У Юрия Соломина более 50 ролей в фильмах и телевизионных сериалах: «Хождение по мукам», «Дерсу Узала», «Блокада», «Обыкновенное чудо» и другие. В своем родном театре он сыграл более полусотни ролей русского и западного репертуара. Среди них главные — в спектаклях «Ревизор», «Дядя Ваня», «Царь Федор Иоаннович», «Чайка»... Думающий актер, он всегда подходил к роли ответственно, пытаясь обнажить те проблемы, которые волнуют современного человека и останутся вечными во все времена. Став художественным руководителем Малого в 1988 году, он сумел сохранить традиции театра, создать заново репертуар и сберечь уникальную труппу, о которой ходят легенды.
Исторически сложилось так, что в нашей культуре по значимости всегда выделяли два театра: Большой и Малый. Эта традиция до сих пор не умерла. И что бы ни говорили злые языки, как бы ни пытались обвинить театр в консерватизме, в нежелании выйти за пределы классической русской драматургии, думаю, благодаря своей целеустремленности и не только ей, театр жив, его любят, настоящие театралы ходят на спектакли вместе с детьми. Согласитесь, сегодня это важно, потому что далеко не на каждом фильме или спектакле можно сидеть рядом с детьми и не краснеть за «высокое» искусство. Есть еще режиссеры в Москве, которые понимают, что без фундамента не может быть здания, без духовности, заложенной с детства и юности, не может быть полноценного развития. А основой этому служит классика...
- Юрий Мефодьевич, сегодня многие современные режиссеры не проходят мимо классики, но они ставят спектакли, как говорят сами, «по мотивам классических произведений». Получается «боевые сто грамм классики»...
- Да, ставят. Но зачем? Талантливые режиссеры, например Товстоногов, Гончаров, Зубов, Эфрос, себе такого не позволяли, хотя их работы глубоко современны. Они не издевались над писателями, не раздевали их донага. Лишь пытались приблизиться к ним и делали это с тактом и уважением. Я работал со многими из них, поэтому, как на суде, говорю правду и только правду. Они не позволяли себе сказать: «А давайте изнасилуем ее, неважно, что у Чехова в пьесе этого нет, сейчас же насилуют...» Так и хочется спросить их: «Зачем вы к этому призываете? Разве не нужно с этим бороться? Разве вы сами не протестуете против насилия? Тогда зачем сами себе противоречите?» Занимаясь эпатажем, пытаясь увести зрителя в мир навороченных фантазий, чтобы таким образом осовременить пьесу, многие режиссеры достигли желаемого — стали известны... А доброе, вечное так и осталось за рампой...
- Слава Малого — это не только слава великих артистов Щепкина, Мочалова, актерских династий. Малый сохраняет за собой право носить имя Островского, у пьес которого много параллелей с современностью...
- Имя Островского неотделимо от театра. Драматург для него написал 48 пьес, и все они были поставлены на этой сцене... Ведь классика всегда современна. Тема любви, счастья, предательства, тема гордости человеческой... Все это интересно для современного зрителя. Я смею это утверждать, потому что не только участвую в спектакле, но порой слушаю и наблюдаю, находясь в зрительном зале. А там сидят и двадцатилетние, которые ежедневно по ТВ «изучают» проблемы насилия и раздевания. Я не ханжа, но, по-моему, явный перебор. А в зрительном зале, например, на спектакле «Коварство и любовь» стоит напряженная тишина. А ведь на сцене никто никого не хватает. Просто разговаривают, просто прикасаются друг к другу. Они пытаются найти свое место в жизни, свое счастье, и это интересно. Ведь всем хочется чистоты, искренности, любви. Мы не открываем Америки. Мы пытаемся сохранить то достоинство, которое было высказано великими авторами — русскими и западными — и передать его зрителям. А сохранять всегда труднее, чем развалить или построить новое...
Действительно, ориентация на сохранение традиций великой сцены дала свой результат, и он проверен годами: Малый любят зрители, на его спектаклях по-прежнему раздаются аплодисменты ему — коллективному художнику, создающему театр.
Нина НИКОЛАЕВА.
Российские вести (Москва).- 22.06.2005
«АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ОТМЕЧАЕТ 7О-ЛЕТИЕ
Народный артист СССР Юрий Соломин почти полвека служит в Малом театре. Начинал простым артистом, стал художественным руководителем. Но по-прежнему играет на сцене и снимается в кино. Слава пришла к нему еще в шестидесятые годы, когда на экраны вышел фильм «Адъютант его превосходительства». И до сих пор известного артиста любят за талант, интеллигентность, темперамент и какую-то особенную загадочность, которая так и осталась в глазах Соломина.
Судьбе было угодно, чтобы о Малом театре он узнал с малых лет. В Чите, где родился и вырос, случайно увидел фильм, посвященный 125-летию Малого театра. Тогда же узнал и о Щепкинском училище, куда после окончания школы послал документы. И поступил. Потом годы напряженной учебы в классе Веры Пашенной. Ее опыт, школа Малого помогли открыть талантливого актера и режиссера как для театра, так и для кино. У Юрия Соломина более 50 ролей в фильмах и телевизионных сериалах: «Хождение по мукам», «Дерсу Узала», «Блокада», «Обыкновенное чудо» и другие. В своем родном театре он сыграл более полусотни ролей русского и западного репертуара. Среди них главные — в спектаклях «Ревизор», «Дядя Ваня», «Царь Федор Иоаннович», «Чайка»... Думающий актер, он всегда подходил к роли ответственно, пытаясь обнажить те проблемы, которые волнуют современного человека и останутся вечными во все времена. Став художественным руководителем Малого в 1988 году, он сумел сохранить традиции театра, создать заново репертуар и сберечь уникальную труппу, о которой ходят легенды.
Исторически сложилось так, что в нашей культуре по значимости всегда выделяли два театра: Большой и Малый. Эта традиция до сих пор не умерла. И что бы ни говорили злые языки, как бы ни пытались обвинить театр в консерватизме, в нежелании выйти за пределы классической русской драматургии, думаю, благодаря своей целеустремленности и не только ей, театр жив, его любят, настоящие театралы ходят на спектакли вместе с детьми. Согласитесь, сегодня это важно, потому что далеко не на каждом фильме или спектакле можно сидеть рядом с детьми и не краснеть за «высокое» искусство. Есть еще режиссеры в Москве, которые понимают, что без фундамента не может быть здания, без духовности, заложенной с детства и юности, не может быть полноценного развития. А основой этому служит классика...
- Юрий Мефодьевич, сегодня многие современные режиссеры не проходят мимо классики, но они ставят спектакли, как говорят сами, «по мотивам классических произведений». Получается «боевые сто грамм классики»...
- Да, ставят. Но зачем? Талантливые режиссеры, например Товстоногов, Гончаров, Зубов, Эфрос, себе такого не позволяли, хотя их работы глубоко современны. Они не издевались над писателями, не раздевали их донага. Лишь пытались приблизиться к ним и делали это с тактом и уважением. Я работал со многими из них, поэтому, как на суде, говорю правду и только правду. Они не позволяли себе сказать: «А давайте изнасилуем ее, неважно, что у Чехова в пьесе этого нет, сейчас же насилуют...» Так и хочется спросить их: «Зачем вы к этому призываете? Разве не нужно с этим бороться? Разве вы сами не протестуете против насилия? Тогда зачем сами себе противоречите?» Занимаясь эпатажем, пытаясь увести зрителя в мир навороченных фантазий, чтобы таким образом осовременить пьесу, многие режиссеры достигли желаемого — стали известны... А доброе, вечное так и осталось за рампой...
- Слава Малого — это не только слава великих артистов Щепкина, Мочалова, актерских династий. Малый сохраняет за собой право носить имя Островского, у пьес которого много параллелей с современностью...
- Имя Островского неотделимо от театра. Драматург для него написал 48 пьес, и все они были поставлены на этой сцене... Ведь классика всегда современна. Тема любви, счастья, предательства, тема гордости человеческой... Все это интересно для современного зрителя. Я смею это утверждать, потому что не только участвую в спектакле, но порой слушаю и наблюдаю, находясь в зрительном зале. А там сидят и двадцатилетние, которые ежедневно по ТВ «изучают» проблемы насилия и раздевания. Я не ханжа, но, по-моему, явный перебор. А в зрительном зале, например, на спектакле «Коварство и любовь» стоит напряженная тишина. А ведь на сцене никто никого не хватает. Просто разговаривают, просто прикасаются друг к другу. Они пытаются найти свое место в жизни, свое счастье, и это интересно. Ведь всем хочется чистоты, искренности, любви. Мы не открываем Америки. Мы пытаемся сохранить то достоинство, которое было высказано великими авторами — русскими и западными — и передать его зрителям. А сохранять всегда труднее, чем развалить или построить новое...
Действительно, ориентация на сохранение традиций великой сцены дала свой результат, и он проверен годами: Малый любят зрители, на его спектаклях по-прежнему раздаются аплодисменты ему — коллективному художнику, создающему театр.
Нина НИКОЛАЕВА.
Российские вести (Москва).- 22.06.2005
07.07.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
«Листая старые подшивки»
ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами...
ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами...
«Листая старые подшивки»
ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами.
Его племянница, Светлана Петровна, а также почитатели таланта актера помогли воссоздать малоизвестные страницы жизни семьи Жаровых, связанные с милицией.
Из подвала вышли лауреатами
В ходу у Жаровых шуточная версия о том, что основатель их рода -Иван Николаевич, найденный в кружевных пеленках на крылечке сиротского дома, наверняка имел богемную родословную. И хотя сам он стал «только» печатником -причем классным -типографии «Красный пролетарий», его дети и внуки внесли заметный вклад в кино. театр, живопись, мультипликацию, журналистику.
Мать Михаила, Анна Семеновна -круглая сирота, прачка, привила детям уважение к простому труду и чувство человеческого достоинства. Достаточно сказать, что долгие годы «звездная» семья Жаровых жила в одном из подвалов московского старинного дома на Самотеке. А когда соседи по подвальному житью-бытью докучали Анне Семеновне: «У тебя сын лауреат, а живете в лачуге!» -бабушка с достоинством отвечала: «Это же сын лауреат, а не я!»
Забегая вперед, следует отметить, что не только родители не пользовались заслугами и авторитетом сына, но и он сам. При том что много и охотно помогал нуждающимся как депутат городского Совета. Однажды председатель Моссовета Промыслов вызвал его к себе и поинтересовался жилищными условиями. Михаил Иванович бодро ответил, что они нормальные. Но тот имел другие сведения и распорядился выделить народному артисту трехкомнатную квартиру на Котельнической набережной, где тот и жил до последних дней.
Сестры
О каждом из Жаровых можно рассказать немало интересного. Их было три сестры -Александра, Нина, Лидия и старший брат Михаил. Сегодня никого из них нет в живых. Но остались их дети, внуки, друзья, фильмы, картины, письма, фотографии, воспоминания.
Наверное, в каждом крепком роду есть человек, который бережет все это от забвения и дурного слова. Таким хранителем семейных реликвий у Жаровых стала Светлана Петровна, дочь одной из сестер Михаила — Нины. Химик по профессии, Светлана Петровна заботливо собрала в своей квартире фамильные экспонаты, выделив два главных раздела: «Мир увлечений актера Жарова» и выставка картин Лидии Ивановны, а также рисунков Сергея Эйзенштейна. Они были подарены художнице при совместной работе над фильмом «Иван Грозный». Между прочим, зарубежные коллекционеры предлагали за них хорошие деньги. Но внуки Жаровых дружно ответили: «Это в первую очередь должны видеть в России! « И стали самозабвенно осуществлять задумку при поддержке Российской академии художеств.
Старшая сестра, Лидия, унаследовала от отца любовь мастерить. Начала с шитья платьев для кукол, потом -сестричкам. Так в ней рождался художник по костюмам, который был замечен самим Эйзенштейном. Он и пригласил Лидию на съемки фильма «Иван Грозный». Мало кто знает, что эта кинолента для Жаровых стала «семейной». Михаил играл Малюту Скуратова, а Нина -эпизодическую роль монахини.
Лидия Ивановна была удостоена почетного звания «Заслуженный художник РСФСР», участвовала в постановке лучших отечественных кинолент: «Летят журавли», «Девчата», «Вольница», «Бег», «Неотправленное письмо», «Дядюшкин сон». При жизни были две ее персональные выставки.
Средняя сестра, Александра, выучилась на юриста, работала в Рабоче-Крестьянской инспекции юрисконсультом. Когда было повальное вступление в партию, а по роду занятий это было необходимо, она отказалась. Принципиально заявила: «Выгоните из партии такого-то негодяя -тогда я в нее вступлю. А в одной партии нам не по пути».
Надо ли говорить, что вытерпела она от подобного максимализма! Ее выживали, увольняли, но своих убеждений Александра Ивановна не изменила. Когда работала в Центросоюзе, разрешала сложные арбитражные споры, и ее уважали за бескомпромиссность. Материально, как и все члены семьи Жаровых, она жила трудно. Однажды ей попытались дать взятку. С ней случился инфаркт, так она была потрясена и возмущена.
О Нине Ивановне мы расскажем дальше, а сейчас пора вспомнить о неистощимом на выдумки и розыгрыши ее брате Михаиле.
«Мама, я -народная милиция N 10!»
Типичного огольца знаменитой Марьиной рощи не привлекала карьера наборщика, которую ему прочил отец. Михаила тянуло на сцену. Да вот ирония судьбы: провалил экзамены и в Малый, и в Художественный театры. Пошел статистом в оперный театр С. Зимина, участвовал в массовках.
То было время смутных надежд и устремлений. Пожалуй, немногие знают, что жадный до приключений 16-летний юноша попробовал себя и в качестве народного милиционера. Причем в разгар февральской революции 1917 года в Москве.
Вспоминает Михаил Жаров:
«...Носясь с митинга на митинг, я добрался до городской Думы, которая в те дни походила на боевой штаб. На двери одной из маленьких комнат было мелом написано: «Народная милиция». Там я встретил ребят моего возраста или чуть постарше...
Часов в шесть-семь вечера нас стали разбивать на десятки. Я очутился в первой и получил билет, на котором было написано; «Народная милиция. Билет N 10. М. И. Жаров». Маленькая карточка меловой бумаги размером примерно десять на шесть сантиметров, в левом углу футуристический рисунок -эмблема свободы в лучах.
После того, как я получил этот билет и стал правофланговым в первой десятке московской милиции, нам объявили, что теперь мы находимся на военном положении и без разрешения никуда уходить не можем. Я попросил разрешения позвонить домой, потому что там с утра не знают, где я.
-Мама, я в Думе.
-В какой Думе, что ты мою душу терзаешь? Беги сейчас же домой!
-Мама, я -народная милиция N 10. Я не могу бежать домой.
...Раздалась команда: «Первая и вторая десятки -строиться! . Вот ваш комиссар. Вам дадут винтовки, вы пойдете в Головин переулок и займете полицейский участок».
Прохожие на тротуарах смотрели на нас испуганно: первые штатские с винтовками, да к тому же мальчишки. Впереди шагал молодой студент -наш комиссар. У него за пояс, к моей зависти, был лихо засунут наган. От этой необычной для нас оснащенности оружием и от испуганных взглядов незнакомых людей мы сами начали себя побаиваться. Но вот Головин переулок. Полицейский участок закрыт. Наш комиссар приказал: «Ружья наизготовку! Я буду стучать...» Двери отворили... Это был первый живой городовой, которого я увидел не в форме. Он поднял руки и мрачно сказал: «Я тут один, сторожу оружие. Куда его деть -не знаю».
...Первая победа так быстро и неожиданно досталась нам, что мы не верили в ее реальность. Все было слишком прозаично, даже этот городовой, так не похожий на грозу московских улиц, свирепых «фараонов», кричавших «Осади назад! «.
Стало темнеть... Я сказал:
-Товарищ командир, отпустите домой, я живу рядом. Оставляю в залог винтовку...
-Иди, но возвращайся обратно.
Но этому не суждено было случиться. Отсидев два дня «под домашним арестом», я вырвался в театр...»
«А ты, сестренка, не промахнешься?»
А вот сестра Михаила -Нина стала всамделишным сотрудником подмосковной милиции.
В домашнем музее Светланы Петровны услышала я взволнованный рассказ дочери о Нине Ивановне:
- «...В милиции служить не собиралась, -пишет в своих воспоминаниях мама. -Мечтала быть химиком. После десятилетки со статистическим уклоном сдавала экзамены в Московский химико-технологический институт имени Менделеева. Конкурс был огромный -мне не повезло. Расстроенная, пошла на биржу труда, что в Рахмановском переулке. Там обрадовались: «Статистики нужны на Петровке, 38». Там мужчина в форме наставлял: «Статистика -это, барышня, учет, а без него нет ни анализа, ни самой борьбы с преступностью». И меня взяли с испытательном сроком на два месяца...»
Весть о том, что Нина будет милиционером, родные приняли по-разному. Отец -удовлетворенно: «Будешь работать по-соседству с моей типографией». Мама -тревожно: «Не женское это дело». Сестры: «Теперь ты при деле». Больше всех обрадовался Миша: «Нина, я знаю, что такое милиция. Я в ней служил целые сутки!»
Из личного дела N 154:
«Нина Ивановна Жарова зачислена сотрудником Управления милиции УМВД Московской области с 15 декабря 1930 года. Приобрела опыт и навык в составлении документации, спецсообщений, докладных записок, при этом умело анализирует материалы. Служила в должности инспектора в наружной службе, уголовном розыске, секретариате...».
«Ничего героического, -уверяла она, -я не совершила. Но служба сделала меня стойкой, крепкой».
-Бабушка часто вспоминала, — говорит Светлана Петровна, -как мама поздно возвращалась с дежурств по выявлению беспризорников в Подмосковье. Она не смела переступить порог своего подвального жилища, прежде чем не пройдет санпропускник под контролем строгой Анны Семеновны. Это был отработанный ритуал. Бабушка выносила корыто, ведро воды и лила на мамины одежды, руками огребая с них вшей и грязь. После холодной купели дочь сбрасывала верхнюю одежду и уже в доме начинала мыть всю себя.
Бывало, я по-детски любопытствовала: «А если воришка попадется хитрый, он убежит от тебя? « Мама отвечала серьезно: «Даже самый коварный сделает промашку и обязательно поймается».
Старшего брата Мишу интересовало совсем другое: «Тебе форму дадут? -сыпал он вопросами. -Очень хочу тебя видеть в хромовых сапогах! А из оружия что получишь -берданку или пулемет? « Маме Нине приходилось контролировать работу отделений милиции, проявляя характер в непростых ситуациях. Вскоре на голубых петлицах ее формы появились синие «кубики» -средний начсостав. Со временем ее перевели в УР, где она отвечала за правомерность содержания задержанных в камерах предварительного заключения и за их санитарное состояние. Нередко слышала в свой адрес непристойные шуточки, угрозы обитателей. Были, конечно, и рисковые задания, о которых домашние ничего не знали. Отец гордился: на петлицах дочери красовались уже по две «шпалы». Шел 1941 год.
Семейные обстоятельства
В послужном списке Нины Ивановны есть перерыв в службе «по семейным обстоятельствам». Справка Управления НКВД г. Москвы от 28 июня 1941 года гласит: «Дана Жаровой Н. И. в том, что она действительно выезжает из г. Москвы вместе с отцом, матерью, сестрой и племянницей».
-А «семейные обстоятельства», -пояснила Светлана Петровна, -были самые печальные. Мама не состояла в официальном браке с моим отцом, которого арестовали как «врага народа». Она ждала его всю жизнь. А я узнала, что отца расстреляли лишь после смерти мамы. Так что не минула и нашу семью сия горькая чаша. Отъезд в Казахстан почти на два года был своего рода ссылкой. Большую часть времени мама работала в «Окнах ТАСС», возглавляла цех в производственно-творческом объединении художников «Казизо». В трудный для страны час она агитационными средствами поддерживала моральный дух шахтеров, колхозников, металлургов. В семейном архиве сохранились трогательные свидетельства поощрений в те годы: благодарность за агитпоездку в Карагандинский угольный бассейн, талон на покупку костюма, премия -250 рублей...
Лучший стрелок
Зимой 1943 года семья вернулась в Москву. Нина Ивановна для себя решила, что из-за мужа ее дальнейшая служба в милиции невозможна. Однажды на улице столкнулась со своим бывшим начальником секретариата И. Ковалем. Он и настоял на ее возвращении в Управление областной милиции, которое располагалось тогда в Казарменном переулке, возле Покровских ворот.
Надо ли говорить, как это окрылило молодую женщину? О ее старании говорят награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За боевые заслуги, «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а в мирное время -два нагрудных знака «Отличник милиции».
Любивший розыгрыши брат Михаил уже не подшучивал над майором милиции. Сестра слыла одним из лучших стрелков в подразделении, участвовала в соревнованиях.
В 1953 году Нина Ивановна решила вступить в партию. И услышала на собрании вопрос, бьющий наотмашь: «Кем был отец вашей дочери? « Сколько известно примеров, когда в таких ситуациях отказывались от компрометирующей связи, вычеркивали из жизни даже близких. Эта хрупкая женщина выдержала удар с мудростью и достоинством, редким даже в стабильные времена: «Каждая женщина имеет право стать матерью. Я его осуществила. И никто не имеет права меня спрашивать об этом».
-А в жизни, -припомнила дочь, -мама настолько за меня боялась, что не позволяла даже безобидного анекдота. По молодости, я сознательно провоцировала ее на оценку роли Сталина, Хрущева. Она уходила от откровенного разговора. И лишь после ее смерти я узнала, что все она понимала правильно, как мы все, но страх за мою судьбу замыкал ей уста. А была она кристально честным человеком.
В 60-е годы в органах началась реорганизация. Ее должность заместителя начальника секретариата становилась вольнонаемной. В материальном отношении это был крах для нашей семьи. В марте 1960 года, имея 30 лет выслуги, она ушла в отставку, но не порывала с милицией. Принимала деятельное участие в делах совета ветеранов союзного министерства.
Театральная сага брата
Михаил Жаров «вернулся в милицию» задолго до того, как сыграл роль участковых инспекторов милиции -Анискина и Ковалева. Перед войной у него была еще небольшая роль милиционера-спортсмена в фильме «По следам героя». А еще раньше -интеллигентного чекиста Ларцева в фильме «Ошибка инженера Кочина». Обе роли -своего рода сценическая компенсация за колоритного бандюгу Жигана, сыгранного Жаровым в «Путевке в жизнь». И хотя Жиган принес молодому актеру мировую известность, сам он был недоволен, что оказался по другую сторону «баррикад».
Потом будут сыграны десятки исторических, военных, комедийных ролей, вошедших в сокровищницу отечественного кино, прежде чем Жаров наденет мундир участкового Анискина.
Что недоговорил Виль Липатов
Тогда еще никто не знал о киногерое то, что вынужден был скрыть писатель Виль Липатов, взявший прототипом сельского участкового документального Анискина.
...В 30-е годы подлинный Анискин не был милиционером. Жизнь оказалась намного прозаичней художественного вымысла. Он вынужден был ехать в алтайскую глушь вслед за репрессированной сестрой -жертвой коллективизации, оставшейся с оравой детишек.
В войну 50-летнего Анискина по партийной линии назначили участковым. Жил он на Советской улице в маленьком домике с голубыми наличниками, вблизи детдома. Время было голодное. Однажды сторожившие картофельное поле сельчане насмерть забили тяпками вора, оказавшегося... женщиной. Анискин же и тогда проявлял чудеса доброты. Пригрел под своей крышей пришлую девочку-сиротку...
Справедливого участкового уважали, дети любили играть в Анискина. Когда сестру сняли с учета в спецкомендатуре, брат вышел в отставку и вернулся с ее семьей на родину...
Зрячей душой угадал народный артист Жаров доброе сердце героя и скрытые из цензурных соображений драматические повороты в жизни Анискина.
«Ты очень достоверен, Миша!»
Впрочем, одной интуиции Жарову было мало. Он, любимец публики, лауреат и многократный орденоносец, считал себя стажером и желал знать о работе участкового не по вершкам, а так, будто собирался сменить профессию. Дотошно изучил все инструкции, дежурил вместе с «хозяином микрорайона», брал на карандаш характерные детали и словечки. На съемках коллеги отмечали его трудолюбие и требовательность. Он выдерживал нагрузки, непосильные для молодых. При этом одновременно продолжал играть в театре. Когда была отснята часть материала, Жаров пригласил на просмотр сестру Нину.
Из воспоминаний Нины Ивановны:
- «Отбросим в сторон у родственные отношения. -сказал мне в кинозале брат. -Ты без обиняков откровенно скажешь, что получилось плохо, и мы переснимем заново. Я предупредил режиссера -твое мнение будет для меня решающим».
Когда зажегся свет, подошел Михаил:
- «Ты внимательно смотрела, ну, как все получилось ?»
- «Да, я смотрела очень внимательно. Ты очень достоверен, Миша...»
Эти годы были звездным часом для Михаила Ивановича. За сельским Анискиным последовал блистательный образ городского участкового Ковалева из повести Бориса Васильева «Самый последний день» в постановке Малого театра. А на телевидении -продолжение эпопеи: «Анискин и Фантомас», «И снова Анискин».
Естественно, милиция была и первым зрителем на премьерах. На всех спектаклях видел Жаров «коллег» в зале. Это помогало играть. «Меня работники милиции, -признавался он, -как бы приняли в свою семью. А наш участковый стал относиться ко мне как к своему коллеге, рассказывать о новостях в нашей профессии, советоваться, как с другом».
Не знал Анискин-Ковалев, что командиры и замполиты брали его в помощники при разборе неправильных действий нерадивых стражей порядка. Жаров честно заработал милицейскую награду -знак «Отличник милиции», которым он очень гордился и в день своего рождения предпочел всем наградам. «Ты не очень-то задирай нос, -шутил он с сестрой, майором милиции. -Теперь такая награда есть и у меня! «
И этот знак, и милицейскую форму Жарова-Анискина передала Нина Ивановна в Центральный музей МВД после смерти брата. В двух милицейских музеях -центральном и областном есть память и о ней самой -фотографии, документы, награды.
Полковник внутренней службы Лариса АСАУЛОВА
«Милиция» (Москва), 27.02.2001
ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами.
Его племянница, Светлана Петровна, а также почитатели таланта актера помогли воссоздать малоизвестные страницы жизни семьи Жаровых, связанные с милицией.
Из подвала вышли лауреатами
В ходу у Жаровых шуточная версия о том, что основатель их рода -Иван Николаевич, найденный в кружевных пеленках на крылечке сиротского дома, наверняка имел богемную родословную. И хотя сам он стал «только» печатником -причем классным -типографии «Красный пролетарий», его дети и внуки внесли заметный вклад в кино. театр, живопись, мультипликацию, журналистику.
Мать Михаила, Анна Семеновна -круглая сирота, прачка, привила детям уважение к простому труду и чувство человеческого достоинства. Достаточно сказать, что долгие годы «звездная» семья Жаровых жила в одном из подвалов московского старинного дома на Самотеке. А когда соседи по подвальному житью-бытью докучали Анне Семеновне: «У тебя сын лауреат, а живете в лачуге!» -бабушка с достоинством отвечала: «Это же сын лауреат, а не я!»
Забегая вперед, следует отметить, что не только родители не пользовались заслугами и авторитетом сына, но и он сам. При том что много и охотно помогал нуждающимся как депутат городского Совета. Однажды председатель Моссовета Промыслов вызвал его к себе и поинтересовался жилищными условиями. Михаил Иванович бодро ответил, что они нормальные. Но тот имел другие сведения и распорядился выделить народному артисту трехкомнатную квартиру на Котельнической набережной, где тот и жил до последних дней.
Сестры
О каждом из Жаровых можно рассказать немало интересного. Их было три сестры -Александра, Нина, Лидия и старший брат Михаил. Сегодня никого из них нет в живых. Но остались их дети, внуки, друзья, фильмы, картины, письма, фотографии, воспоминания.
Наверное, в каждом крепком роду есть человек, который бережет все это от забвения и дурного слова. Таким хранителем семейных реликвий у Жаровых стала Светлана Петровна, дочь одной из сестер Михаила — Нины. Химик по профессии, Светлана Петровна заботливо собрала в своей квартире фамильные экспонаты, выделив два главных раздела: «Мир увлечений актера Жарова» и выставка картин Лидии Ивановны, а также рисунков Сергея Эйзенштейна. Они были подарены художнице при совместной работе над фильмом «Иван Грозный». Между прочим, зарубежные коллекционеры предлагали за них хорошие деньги. Но внуки Жаровых дружно ответили: «Это в первую очередь должны видеть в России! « И стали самозабвенно осуществлять задумку при поддержке Российской академии художеств.
Старшая сестра, Лидия, унаследовала от отца любовь мастерить. Начала с шитья платьев для кукол, потом -сестричкам. Так в ней рождался художник по костюмам, который был замечен самим Эйзенштейном. Он и пригласил Лидию на съемки фильма «Иван Грозный». Мало кто знает, что эта кинолента для Жаровых стала «семейной». Михаил играл Малюту Скуратова, а Нина -эпизодическую роль монахини.
Лидия Ивановна была удостоена почетного звания «Заслуженный художник РСФСР», участвовала в постановке лучших отечественных кинолент: «Летят журавли», «Девчата», «Вольница», «Бег», «Неотправленное письмо», «Дядюшкин сон». При жизни были две ее персональные выставки.
Средняя сестра, Александра, выучилась на юриста, работала в Рабоче-Крестьянской инспекции юрисконсультом. Когда было повальное вступление в партию, а по роду занятий это было необходимо, она отказалась. Принципиально заявила: «Выгоните из партии такого-то негодяя -тогда я в нее вступлю. А в одной партии нам не по пути».
Надо ли говорить, что вытерпела она от подобного максимализма! Ее выживали, увольняли, но своих убеждений Александра Ивановна не изменила. Когда работала в Центросоюзе, разрешала сложные арбитражные споры, и ее уважали за бескомпромиссность. Материально, как и все члены семьи Жаровых, она жила трудно. Однажды ей попытались дать взятку. С ней случился инфаркт, так она была потрясена и возмущена.
О Нине Ивановне мы расскажем дальше, а сейчас пора вспомнить о неистощимом на выдумки и розыгрыши ее брате Михаиле.
«Мама, я -народная милиция N 10!»
Типичного огольца знаменитой Марьиной рощи не привлекала карьера наборщика, которую ему прочил отец. Михаила тянуло на сцену. Да вот ирония судьбы: провалил экзамены и в Малый, и в Художественный театры. Пошел статистом в оперный театр С. Зимина, участвовал в массовках.
То было время смутных надежд и устремлений. Пожалуй, немногие знают, что жадный до приключений 16-летний юноша попробовал себя и в качестве народного милиционера. Причем в разгар февральской революции 1917 года в Москве.
Вспоминает Михаил Жаров:
«...Носясь с митинга на митинг, я добрался до городской Думы, которая в те дни походила на боевой штаб. На двери одной из маленьких комнат было мелом написано: «Народная милиция». Там я встретил ребят моего возраста или чуть постарше...
Часов в шесть-семь вечера нас стали разбивать на десятки. Я очутился в первой и получил билет, на котором было написано; «Народная милиция. Билет N 10. М. И. Жаров». Маленькая карточка меловой бумаги размером примерно десять на шесть сантиметров, в левом углу футуристический рисунок -эмблема свободы в лучах.
После того, как я получил этот билет и стал правофланговым в первой десятке московской милиции, нам объявили, что теперь мы находимся на военном положении и без разрешения никуда уходить не можем. Я попросил разрешения позвонить домой, потому что там с утра не знают, где я.
-Мама, я в Думе.
-В какой Думе, что ты мою душу терзаешь? Беги сейчас же домой!
-Мама, я -народная милиция N 10. Я не могу бежать домой.
...Раздалась команда: «Первая и вторая десятки -строиться! . Вот ваш комиссар. Вам дадут винтовки, вы пойдете в Головин переулок и займете полицейский участок».
Прохожие на тротуарах смотрели на нас испуганно: первые штатские с винтовками, да к тому же мальчишки. Впереди шагал молодой студент -наш комиссар. У него за пояс, к моей зависти, был лихо засунут наган. От этой необычной для нас оснащенности оружием и от испуганных взглядов незнакомых людей мы сами начали себя побаиваться. Но вот Головин переулок. Полицейский участок закрыт. Наш комиссар приказал: «Ружья наизготовку! Я буду стучать...» Двери отворили... Это был первый живой городовой, которого я увидел не в форме. Он поднял руки и мрачно сказал: «Я тут один, сторожу оружие. Куда его деть -не знаю».
...Первая победа так быстро и неожиданно досталась нам, что мы не верили в ее реальность. Все было слишком прозаично, даже этот городовой, так не похожий на грозу московских улиц, свирепых «фараонов», кричавших «Осади назад! «.
Стало темнеть... Я сказал:
-Товарищ командир, отпустите домой, я живу рядом. Оставляю в залог винтовку...
-Иди, но возвращайся обратно.
Но этому не суждено было случиться. Отсидев два дня «под домашним арестом», я вырвался в театр...»
«А ты, сестренка, не промахнешься?»
А вот сестра Михаила -Нина стала всамделишным сотрудником подмосковной милиции.
В домашнем музее Светланы Петровны услышала я взволнованный рассказ дочери о Нине Ивановне:
- «...В милиции служить не собиралась, -пишет в своих воспоминаниях мама. -Мечтала быть химиком. После десятилетки со статистическим уклоном сдавала экзамены в Московский химико-технологический институт имени Менделеева. Конкурс был огромный -мне не повезло. Расстроенная, пошла на биржу труда, что в Рахмановском переулке. Там обрадовались: «Статистики нужны на Петровке, 38». Там мужчина в форме наставлял: «Статистика -это, барышня, учет, а без него нет ни анализа, ни самой борьбы с преступностью». И меня взяли с испытательном сроком на два месяца...»
Весть о том, что Нина будет милиционером, родные приняли по-разному. Отец -удовлетворенно: «Будешь работать по-соседству с моей типографией». Мама -тревожно: «Не женское это дело». Сестры: «Теперь ты при деле». Больше всех обрадовался Миша: «Нина, я знаю, что такое милиция. Я в ней служил целые сутки!»
Из личного дела N 154:
«Нина Ивановна Жарова зачислена сотрудником Управления милиции УМВД Московской области с 15 декабря 1930 года. Приобрела опыт и навык в составлении документации, спецсообщений, докладных записок, при этом умело анализирует материалы. Служила в должности инспектора в наружной службе, уголовном розыске, секретариате...».
«Ничего героического, -уверяла она, -я не совершила. Но служба сделала меня стойкой, крепкой».
-Бабушка часто вспоминала, — говорит Светлана Петровна, -как мама поздно возвращалась с дежурств по выявлению беспризорников в Подмосковье. Она не смела переступить порог своего подвального жилища, прежде чем не пройдет санпропускник под контролем строгой Анны Семеновны. Это был отработанный ритуал. Бабушка выносила корыто, ведро воды и лила на мамины одежды, руками огребая с них вшей и грязь. После холодной купели дочь сбрасывала верхнюю одежду и уже в доме начинала мыть всю себя.
Бывало, я по-детски любопытствовала: «А если воришка попадется хитрый, он убежит от тебя? « Мама отвечала серьезно: «Даже самый коварный сделает промашку и обязательно поймается».
Старшего брата Мишу интересовало совсем другое: «Тебе форму дадут? -сыпал он вопросами. -Очень хочу тебя видеть в хромовых сапогах! А из оружия что получишь -берданку или пулемет? « Маме Нине приходилось контролировать работу отделений милиции, проявляя характер в непростых ситуациях. Вскоре на голубых петлицах ее формы появились синие «кубики» -средний начсостав. Со временем ее перевели в УР, где она отвечала за правомерность содержания задержанных в камерах предварительного заключения и за их санитарное состояние. Нередко слышала в свой адрес непристойные шуточки, угрозы обитателей. Были, конечно, и рисковые задания, о которых домашние ничего не знали. Отец гордился: на петлицах дочери красовались уже по две «шпалы». Шел 1941 год.
Семейные обстоятельства
В послужном списке Нины Ивановны есть перерыв в службе «по семейным обстоятельствам». Справка Управления НКВД г. Москвы от 28 июня 1941 года гласит: «Дана Жаровой Н. И. в том, что она действительно выезжает из г. Москвы вместе с отцом, матерью, сестрой и племянницей».
-А «семейные обстоятельства», -пояснила Светлана Петровна, -были самые печальные. Мама не состояла в официальном браке с моим отцом, которого арестовали как «врага народа». Она ждала его всю жизнь. А я узнала, что отца расстреляли лишь после смерти мамы. Так что не минула и нашу семью сия горькая чаша. Отъезд в Казахстан почти на два года был своего рода ссылкой. Большую часть времени мама работала в «Окнах ТАСС», возглавляла цех в производственно-творческом объединении художников «Казизо». В трудный для страны час она агитационными средствами поддерживала моральный дух шахтеров, колхозников, металлургов. В семейном архиве сохранились трогательные свидетельства поощрений в те годы: благодарность за агитпоездку в Карагандинский угольный бассейн, талон на покупку костюма, премия -250 рублей...
Лучший стрелок
Зимой 1943 года семья вернулась в Москву. Нина Ивановна для себя решила, что из-за мужа ее дальнейшая служба в милиции невозможна. Однажды на улице столкнулась со своим бывшим начальником секретариата И. Ковалем. Он и настоял на ее возвращении в Управление областной милиции, которое располагалось тогда в Казарменном переулке, возле Покровских ворот.
Надо ли говорить, как это окрылило молодую женщину? О ее старании говорят награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За боевые заслуги, «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а в мирное время -два нагрудных знака «Отличник милиции».
Любивший розыгрыши брат Михаил уже не подшучивал над майором милиции. Сестра слыла одним из лучших стрелков в подразделении, участвовала в соревнованиях.
В 1953 году Нина Ивановна решила вступить в партию. И услышала на собрании вопрос, бьющий наотмашь: «Кем был отец вашей дочери? « Сколько известно примеров, когда в таких ситуациях отказывались от компрометирующей связи, вычеркивали из жизни даже близких. Эта хрупкая женщина выдержала удар с мудростью и достоинством, редким даже в стабильные времена: «Каждая женщина имеет право стать матерью. Я его осуществила. И никто не имеет права меня спрашивать об этом».
-А в жизни, -припомнила дочь, -мама настолько за меня боялась, что не позволяла даже безобидного анекдота. По молодости, я сознательно провоцировала ее на оценку роли Сталина, Хрущева. Она уходила от откровенного разговора. И лишь после ее смерти я узнала, что все она понимала правильно, как мы все, но страх за мою судьбу замыкал ей уста. А была она кристально честным человеком.
В 60-е годы в органах началась реорганизация. Ее должность заместителя начальника секретариата становилась вольнонаемной. В материальном отношении это был крах для нашей семьи. В марте 1960 года, имея 30 лет выслуги, она ушла в отставку, но не порывала с милицией. Принимала деятельное участие в делах совета ветеранов союзного министерства.
Театральная сага брата
Михаил Жаров «вернулся в милицию» задолго до того, как сыграл роль участковых инспекторов милиции -Анискина и Ковалева. Перед войной у него была еще небольшая роль милиционера-спортсмена в фильме «По следам героя». А еще раньше -интеллигентного чекиста Ларцева в фильме «Ошибка инженера Кочина». Обе роли -своего рода сценическая компенсация за колоритного бандюгу Жигана, сыгранного Жаровым в «Путевке в жизнь». И хотя Жиган принес молодому актеру мировую известность, сам он был недоволен, что оказался по другую сторону «баррикад».
Потом будут сыграны десятки исторических, военных, комедийных ролей, вошедших в сокровищницу отечественного кино, прежде чем Жаров наденет мундир участкового Анискина.
Что недоговорил Виль Липатов
Тогда еще никто не знал о киногерое то, что вынужден был скрыть писатель Виль Липатов, взявший прототипом сельского участкового документального Анискина.
...В 30-е годы подлинный Анискин не был милиционером. Жизнь оказалась намного прозаичней художественного вымысла. Он вынужден был ехать в алтайскую глушь вслед за репрессированной сестрой -жертвой коллективизации, оставшейся с оравой детишек.
В войну 50-летнего Анискина по партийной линии назначили участковым. Жил он на Советской улице в маленьком домике с голубыми наличниками, вблизи детдома. Время было голодное. Однажды сторожившие картофельное поле сельчане насмерть забили тяпками вора, оказавшегося... женщиной. Анискин же и тогда проявлял чудеса доброты. Пригрел под своей крышей пришлую девочку-сиротку...
Справедливого участкового уважали, дети любили играть в Анискина. Когда сестру сняли с учета в спецкомендатуре, брат вышел в отставку и вернулся с ее семьей на родину...
Зрячей душой угадал народный артист Жаров доброе сердце героя и скрытые из цензурных соображений драматические повороты в жизни Анискина.
«Ты очень достоверен, Миша!»
Впрочем, одной интуиции Жарову было мало. Он, любимец публики, лауреат и многократный орденоносец, считал себя стажером и желал знать о работе участкового не по вершкам, а так, будто собирался сменить профессию. Дотошно изучил все инструкции, дежурил вместе с «хозяином микрорайона», брал на карандаш характерные детали и словечки. На съемках коллеги отмечали его трудолюбие и требовательность. Он выдерживал нагрузки, непосильные для молодых. При этом одновременно продолжал играть в театре. Когда была отснята часть материала, Жаров пригласил на просмотр сестру Нину.
Из воспоминаний Нины Ивановны:
- «Отбросим в сторон у родственные отношения. -сказал мне в кинозале брат. -Ты без обиняков откровенно скажешь, что получилось плохо, и мы переснимем заново. Я предупредил режиссера -твое мнение будет для меня решающим».
Когда зажегся свет, подошел Михаил:
- «Ты внимательно смотрела, ну, как все получилось ?»
- «Да, я смотрела очень внимательно. Ты очень достоверен, Миша...»
Эти годы были звездным часом для Михаила Ивановича. За сельским Анискиным последовал блистательный образ городского участкового Ковалева из повести Бориса Васильева «Самый последний день» в постановке Малого театра. А на телевидении -продолжение эпопеи: «Анискин и Фантомас», «И снова Анискин».
Естественно, милиция была и первым зрителем на премьерах. На всех спектаклях видел Жаров «коллег» в зале. Это помогало играть. «Меня работники милиции, -признавался он, -как бы приняли в свою семью. А наш участковый стал относиться ко мне как к своему коллеге, рассказывать о новостях в нашей профессии, советоваться, как с другом».
Не знал Анискин-Ковалев, что командиры и замполиты брали его в помощники при разборе неправильных действий нерадивых стражей порядка. Жаров честно заработал милицейскую награду -знак «Отличник милиции», которым он очень гордился и в день своего рождения предпочел всем наградам. «Ты не очень-то задирай нос, -шутил он с сестрой, майором милиции. -Теперь такая награда есть и у меня! «
И этот знак, и милицейскую форму Жарова-Анискина передала Нина Ивановна в Центральный музей МВД после смерти брата. В двух милицейских музеях -центральном и областном есть память и о ней самой -фотографии, документы, награды.
Полковник внутренней службы Лариса АСАУЛОВА
«Милиция» (Москва), 27.02.2001
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. КАПИЦА
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. КАПИЦА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. КАПИЦА
Я писала о замечательных мастерах Малого театра. Но жизнь была ко мне щедра и великодушна и подарила много других встреч с людьми искусства, науки, политики. О некоторых из них я уже рассказывала.
Сейчас хочу продолжить свой рассказ.
Это было до войны. 1940 год. Я отдыхала в санатории «Сосны». Почему-то я изменила Кисловодску, где любила обычно проводить отпуск, и осталась под Москвой. «Сосны» тогда только что отстроились.
В тот год в «Соснах» жили Хмелев, Охлопков и еще несколько товарищей. Более молодые отдыхающие, объединившись, часто отправлялись на прогулки в байдарках по Москве-реке и на велосипедах по окрестностям Николиной Горы. Однажды во время одной из таких прогулок нас настигла гроза и сильный ливень. До «Сосен» было далеко. Санаторий виднелся, но... на другом берегу Москвы-реки. Что делать? Промокшие, смеясь, решили мы искать брода, чтобы кратчайшим путем добраться домой. Взяв в руки велосипеды и подшучивая друг над другом, мы спустились по откосу к реке. Меня подхватили на руки, и мы пошли по воде, яко по суху, под все усиливающимся дождем. Смеху и шуток было предостаточно; однако же, переправившись с грехом пополам на другой берег, мы поняли, что до санатория еще очень далеко, а промокли мы до нитки. Кто-то узнал забор и видневшуюся вдали дачу академика Капицы. И мы сочли единственно разумным идти к нему.
Я не была знакома с Капицей и его семьей. Но наше бедственное положение не позволяло раздумывать о приличиях. До калитки идти не близко. Вот и полезли через забор. Эскапада так эскапада! До конца! Хорошо, что в саду не было собаки и мы благополучно добрались до террасы. А на террасе нас встречала жена Петра Леонидовича Капицы. Она торопила всех скорее войти в дом, обогреться и обсушиться у ярко горящего камина. И все это так просто и радушно, что я почувствовала себя как дома. Мне казалось, будто я знакома с Анной Алексеевной тысячу лет. В дверях гостиной стоял сам хозяин. Он буквально умирал от хохота, разглядывая наши жалкие, промокшие фигуры. Оказывается, Капица давно наблюдал за нами из окна и видел, как мы лезли через забор. Когда же мы наконец уселись у камина, он подробно и остроумно стал изображать наши акробатические упражнения, правда, отдавая должное и моей ловкости. Словом, перед нами был милый, обаятельный человек, простой и веселый, даже задорный. И я никак не могла себе представить, что это великий ученый, сделавший крупнейшие открытия в области физики.
Капица всем интересовался, расспрашивал о нашей прогулке, о жизни в «Соснах», о том, кто там сейчас отдыхает. Когда же он узнал, что там проводят отпуск Хмелев и Охлопков, речь невольно перешла на искусство, театр. Несмотря на свою занятость, Петр Леонидович видел много спектаклей, хорошо знал московские театры и помнил западные. Он подробно и интересно говорил о «Комеди Франсэз». Гитри был его любимый актер, о нем он мог рассказывать часами. Знал и английских актеров. А как любовно и увлекательно говорил Капица о литературе! Он был великолепный собеседник, человек огромной культуры и неистощимого веселья. Мое традиционное представление о хмуром ученом-физике, занятом только опытами, взрывами и тому подобным, рассеялось. Чудесный вечер! Замечательное знакомство! Говорили о природе, окружающей нас, о красоте средней полосы России, с которой, по мнению супругов Капицы, ничто нельзя сравнить.
Оба сына Петра Леонидовича, тогда еще совсем мальчики, возились у себя на втором этаже с каким-то вороном. Конечно, мы все гурьбой отправились наверх. В почти пустой комнате оба младших Капицы сидели на корточках перед громадной черной птицей, довольно свирепо встретившей нас. Мальчики где-то подобрали раненого ворона и старались его вылечить и приручить. Как я узнала потом, последнее не удалось. Придя в нормальное состояние, ворон этот стал грозой всего дома, и все вздохнули с облегчением, когда он улетел.
Вот так началось мое знакомство с удивительными людьми. Анна Алексеевна была дочерью знаменитого кораблестроителя академика Крылова. Образованнейшая женщина, владеющая свободно несколькими языками, прекрасная хозяйка, она была душой дома. Сам Капица напоминал большого ребенка. Всем интересовался и живо откликался на любую шутку. Крупный ученый, он говорил об искусстве интереснее, чем искусствовед. Здесь же, на территории участка, рядом с дачей, Петр Леонидович ухитрился в простом сарае устроить свою лабораторию. Навещая позднее семейство Капицы, я заметила, что все они ходили на даче босиком, ничуть не стесняясь при этом посетителей. Зимой Петр Леонидович с семьей жил в специально выстроенном для них коттедже в парке, недалеко от площади Гагарина. Там все было на европейский лад.
Помню, однажды Петр Леонидович захотел показать нам свое открытие, что-то новое в области гелия. Я, честно говоря, ничего вообще не понимаю в физике. В институте при 12-балльной системе я по физике редко-редко получала 9, а в выпускном аттестате, чтобы не лишить меня серебряной медали, мне поставили удовлетворительно—10. Так вот, без особого энтузиазма, только чтобы не обидеть Петра Леонидовича, я пошла в его лабораторию. Он ввел нас в какое-то довольно прохладное. помещение (лаборатория находилась здесь же, в парке), и я увидела нечто огромное и излучающее холод, но очень красивое и напоминающее своей белизной сахарную голову. В ответ на наш недоуменный взгляд радующийся и торжествующий Петр Леонидович сказал нам, что это и есть гелий! Гелий! К стыду своему, я ничего не поняла. Но изобразила на лице интерес и с нетерпением ждала, когда можно будет вежливо уйти, ибо эта великолепная белая гора уже достаточно меня заморозила.
Рядом с зимним коттеджем Капицы находился похожий дом академика Н. Н. Семенова, куда я благодаря Капицам оказалась приглашена. Все удивлялись необыкновенным фигурам, вазам и даже самовару, выдуваемым в лабораториях Семенова. Сам Николай Николаевич со своей женой также были очаровательной парой. Он тоже радушный, веселый и всем интересующийся человек. Он тоже разбивает все представления о замкнутом в своей учености человеке. Мне часто потом выпадало счастье бывать в обществе этих ученых. Как хорошо, легко и интересно было с ними. И какое удовольствие доставляло наблюдать подчас почти детский восторг от какой-нибудь шутки и остроумного рассказа.
Помню, это было во время войны. Капицы жили в Казани. Проездом на фронт в феврале 1942 года наша бригада на несколько дней остановилась в Москве. Я опять долго ничего не знала о сыне. И шла, погруженная в свои невеселые мысли, мимо гостиницы «Москва». Вдруг кто-то сзади обнимает меня и радостно приветствует. Смотрю — Петр Леонидович Капица. Возбужденный морозом, хорошими вестями с фронта и еще чем-то, он находился в веселом настроении. Я не смогла рассказать ему о своих волнениях, да он и не дал мне этой возможности, усиленно тащил в гостиницу, на ходу говорил о жизни своей семьи в Казани и... о том, что получил Государственную премию. Медаль эта здесь, у него в номере, и ему просто необходимо мне ее показать. Он был так горд этой наградой, ему так хотелось с кем-нибудь поделиться своей радостью, а тут неожиданно подвернулась я. Видя и понимая его настроение, я, конечно, не смогла ему отказать. И вот мы в его номере. Здесь царит хаос, все разбросано, чемоданы полураскрыты, но Петр Леонидович, ни на что не обращая внимания, бросается к одному из саквояжей и где-то на самом дне находит заветный футляр... Надо было видеть, как блестели его глаза, как весь он точно светился. Я радовалась вместе с ним. И, естественно, ничего не сказала ему о своем материнском горе. Этим уже много позже я поделилась с Анной Алексеевной в холодный дождливый вечер, сидя на террасе их дачи. Она, как мать, поняла меня. С ней можно было говорить о моей боли.
Ну, это все происходило потом, а тогда, в 1940 году, было другое—лето, эскапады, вроде перехода вброд речки, костюмированный бал, устроенный вместе с неугомонным Охлопковым, на котором, конечно, присутствовал Капица. А «костюмы» состояли в том, что Николай Охлопков надел на себя мое платье, а я напялила чьи-то брюки. Много смеялись, шутили, веселились. Кто-то, может быть, и знал, что надвигается неминуемая беда, но мы-—мы ничего не знали. Случались пока лишь театральные горести. А лето стояло чудесное.
Как-то много лет спустя ко мне на дачу приезжал Андрей Капица, уже член-корреспондент АН СССР. Он побывал на Дальнем Востоке, приехал в отпуск и вот навестил меня. Такой же приятный, веселый, общительный, как и его родители. Довелось мне слышать, как о другом своем сыне Петр Леонидович с гордостью говорил: «Вот, перещеголял отца! Мы, старые физики, им, молодым, в подметки не годимся!» А у самого — законная гордость за Сергея, ибо кто не знает ученого Сергея Петровича Капицу, который кроме своей основной научной работы ведет интереснейшую передачу по телевидению — «Очевидное — невероятное».
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. КАПИЦА
Я писала о замечательных мастерах Малого театра. Но жизнь была ко мне щедра и великодушна и подарила много других встреч с людьми искусства, науки, политики. О некоторых из них я уже рассказывала.
Сейчас хочу продолжить свой рассказ.
Это было до войны. 1940 год. Я отдыхала в санатории «Сосны». Почему-то я изменила Кисловодску, где любила обычно проводить отпуск, и осталась под Москвой. «Сосны» тогда только что отстроились.
В тот год в «Соснах» жили Хмелев, Охлопков и еще несколько товарищей. Более молодые отдыхающие, объединившись, часто отправлялись на прогулки в байдарках по Москве-реке и на велосипедах по окрестностям Николиной Горы. Однажды во время одной из таких прогулок нас настигла гроза и сильный ливень. До «Сосен» было далеко. Санаторий виднелся, но... на другом берегу Москвы-реки. Что делать? Промокшие, смеясь, решили мы искать брода, чтобы кратчайшим путем добраться домой. Взяв в руки велосипеды и подшучивая друг над другом, мы спустились по откосу к реке. Меня подхватили на руки, и мы пошли по воде, яко по суху, под все усиливающимся дождем. Смеху и шуток было предостаточно; однако же, переправившись с грехом пополам на другой берег, мы поняли, что до санатория еще очень далеко, а промокли мы до нитки. Кто-то узнал забор и видневшуюся вдали дачу академика Капицы. И мы сочли единственно разумным идти к нему.
Я не была знакома с Капицей и его семьей. Но наше бедственное положение не позволяло раздумывать о приличиях. До калитки идти не близко. Вот и полезли через забор. Эскапада так эскапада! До конца! Хорошо, что в саду не было собаки и мы благополучно добрались до террасы. А на террасе нас встречала жена Петра Леонидовича Капицы. Она торопила всех скорее войти в дом, обогреться и обсушиться у ярко горящего камина. И все это так просто и радушно, что я почувствовала себя как дома. Мне казалось, будто я знакома с Анной Алексеевной тысячу лет. В дверях гостиной стоял сам хозяин. Он буквально умирал от хохота, разглядывая наши жалкие, промокшие фигуры. Оказывается, Капица давно наблюдал за нами из окна и видел, как мы лезли через забор. Когда же мы наконец уселись у камина, он подробно и остроумно стал изображать наши акробатические упражнения, правда, отдавая должное и моей ловкости. Словом, перед нами был милый, обаятельный человек, простой и веселый, даже задорный. И я никак не могла себе представить, что это великий ученый, сделавший крупнейшие открытия в области физики.
Капица всем интересовался, расспрашивал о нашей прогулке, о жизни в «Соснах», о том, кто там сейчас отдыхает. Когда же он узнал, что там проводят отпуск Хмелев и Охлопков, речь невольно перешла на искусство, театр. Несмотря на свою занятость, Петр Леонидович видел много спектаклей, хорошо знал московские театры и помнил западные. Он подробно и интересно говорил о «Комеди Франсэз». Гитри был его любимый актер, о нем он мог рассказывать часами. Знал и английских актеров. А как любовно и увлекательно говорил Капица о литературе! Он был великолепный собеседник, человек огромной культуры и неистощимого веселья. Мое традиционное представление о хмуром ученом-физике, занятом только опытами, взрывами и тому подобным, рассеялось. Чудесный вечер! Замечательное знакомство! Говорили о природе, окружающей нас, о красоте средней полосы России, с которой, по мнению супругов Капицы, ничто нельзя сравнить.
Оба сына Петра Леонидовича, тогда еще совсем мальчики, возились у себя на втором этаже с каким-то вороном. Конечно, мы все гурьбой отправились наверх. В почти пустой комнате оба младших Капицы сидели на корточках перед громадной черной птицей, довольно свирепо встретившей нас. Мальчики где-то подобрали раненого ворона и старались его вылечить и приручить. Как я узнала потом, последнее не удалось. Придя в нормальное состояние, ворон этот стал грозой всего дома, и все вздохнули с облегчением, когда он улетел.
Вот так началось мое знакомство с удивительными людьми. Анна Алексеевна была дочерью знаменитого кораблестроителя академика Крылова. Образованнейшая женщина, владеющая свободно несколькими языками, прекрасная хозяйка, она была душой дома. Сам Капица напоминал большого ребенка. Всем интересовался и живо откликался на любую шутку. Крупный ученый, он говорил об искусстве интереснее, чем искусствовед. Здесь же, на территории участка, рядом с дачей, Петр Леонидович ухитрился в простом сарае устроить свою лабораторию. Навещая позднее семейство Капицы, я заметила, что все они ходили на даче босиком, ничуть не стесняясь при этом посетителей. Зимой Петр Леонидович с семьей жил в специально выстроенном для них коттедже в парке, недалеко от площади Гагарина. Там все было на европейский лад.
Помню, однажды Петр Леонидович захотел показать нам свое открытие, что-то новое в области гелия. Я, честно говоря, ничего вообще не понимаю в физике. В институте при 12-балльной системе я по физике редко-редко получала 9, а в выпускном аттестате, чтобы не лишить меня серебряной медали, мне поставили удовлетворительно—10. Так вот, без особого энтузиазма, только чтобы не обидеть Петра Леонидовича, я пошла в его лабораторию. Он ввел нас в какое-то довольно прохладное. помещение (лаборатория находилась здесь же, в парке), и я увидела нечто огромное и излучающее холод, но очень красивое и напоминающее своей белизной сахарную голову. В ответ на наш недоуменный взгляд радующийся и торжествующий Петр Леонидович сказал нам, что это и есть гелий! Гелий! К стыду своему, я ничего не поняла. Но изобразила на лице интерес и с нетерпением ждала, когда можно будет вежливо уйти, ибо эта великолепная белая гора уже достаточно меня заморозила.
Рядом с зимним коттеджем Капицы находился похожий дом академика Н. Н. Семенова, куда я благодаря Капицам оказалась приглашена. Все удивлялись необыкновенным фигурам, вазам и даже самовару, выдуваемым в лабораториях Семенова. Сам Николай Николаевич со своей женой также были очаровательной парой. Он тоже радушный, веселый и всем интересующийся человек. Он тоже разбивает все представления о замкнутом в своей учености человеке. Мне часто потом выпадало счастье бывать в обществе этих ученых. Как хорошо, легко и интересно было с ними. И какое удовольствие доставляло наблюдать подчас почти детский восторг от какой-нибудь шутки и остроумного рассказа.
Помню, это было во время войны. Капицы жили в Казани. Проездом на фронт в феврале 1942 года наша бригада на несколько дней остановилась в Москве. Я опять долго ничего не знала о сыне. И шла, погруженная в свои невеселые мысли, мимо гостиницы «Москва». Вдруг кто-то сзади обнимает меня и радостно приветствует. Смотрю — Петр Леонидович Капица. Возбужденный морозом, хорошими вестями с фронта и еще чем-то, он находился в веселом настроении. Я не смогла рассказать ему о своих волнениях, да он и не дал мне этой возможности, усиленно тащил в гостиницу, на ходу говорил о жизни своей семьи в Казани и... о том, что получил Государственную премию. Медаль эта здесь, у него в номере, и ему просто необходимо мне ее показать. Он был так горд этой наградой, ему так хотелось с кем-нибудь поделиться своей радостью, а тут неожиданно подвернулась я. Видя и понимая его настроение, я, конечно, не смогла ему отказать. И вот мы в его номере. Здесь царит хаос, все разбросано, чемоданы полураскрыты, но Петр Леонидович, ни на что не обращая внимания, бросается к одному из саквояжей и где-то на самом дне находит заветный футляр... Надо было видеть, как блестели его глаза, как весь он точно светился. Я радовалась вместе с ним. И, естественно, ничего не сказала ему о своем материнском горе. Этим уже много позже я поделилась с Анной Алексеевной в холодный дождливый вечер, сидя на террасе их дачи. Она, как мать, поняла меня. С ней можно было говорить о моей боли.
Ну, это все происходило потом, а тогда, в 1940 году, было другое—лето, эскапады, вроде перехода вброд речки, костюмированный бал, устроенный вместе с неугомонным Охлопковым, на котором, конечно, присутствовал Капица. А «костюмы» состояли в том, что Николай Охлопков надел на себя мое платье, а я напялила чьи-то брюки. Много смеялись, шутили, веселились. Кто-то, может быть, и знал, что надвигается неминуемая беда, но мы-—мы ничего не знали. Случались пока лишь театральные горести. А лето стояло чудесное.
Как-то много лет спустя ко мне на дачу приезжал Андрей Капица, уже член-корреспондент АН СССР. Он побывал на Дальнем Востоке, приехал в отпуск и вот навестил меня. Такой же приятный, веселый, общительный, как и его родители. Довелось мне слышать, как о другом своем сыне Петр Леонидович с гордостью говорил: «Вот, перещеголял отца! Мы, старые физики, им, молодым, в подметки не годимся!» А у самого — законная гордость за Сергея, ибо кто не знает ученого Сергея Петровича Капицу, который кроме своей основной научной работы ведет интереснейшую передачу по телевидению — «Очевидное — невероятное».
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!» «Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!»
«Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН.
Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!»
«Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН.
Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!»
«Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН.
В СЛЕДУЮЩЕМ году исполняется 250 лет государственности русского театра. В 1756 году императрица Елизавета Петровна издала указ о создании в России императорских театров. И в XIX, и в XX веках для русского театра писали самые блестящие умы эпохи — Пушкин, Тургенев, Чехов, Симонов, Розов, Арбузов… А в XXI веке мы рискуем лишиться нашей национальной гордости — репертуарного театра. О попытках провести в России театральную реформу, о нашей истории и нашем будущем — разговор с актером и режиссером Юрием СОЛОМИНЫМ.
«Идет борьба между театром развлечения и театром думающим»
— ЮРИЙ Мефодьевич, вы были первым министром культуры России. Скажите, что за прошедшие 15 лет мы в культуре потеряли, а что приобрели? Какое место в мире сейчас занимают наши музыканты, писатели, артисты?
— Слава богу, хороших музыкантов у нас достаточно. Сегодня в мире нет ни одного оркестра, где бы ни играли российские исполнители. И очень хорошо, что два года назад наши симфонические оркестры получили президентские гранты. Это дало возможность сохранить коллективы. Ведь если здесь музыканты не будут получать достойную зарплату, они будут уезжать. Оказалось, что у нас очень много талантливых вокалистов, но их сразу же со студенческой скамьи забирают западные театры. Так почему бы не создать им условия здесь? Сейчас же получается, что с Запада в Россию они возвращаются звездами и ублажают здесь определенную публику. А это неправильно.
Что приобрели? Свободу. Свободу выбора репертуара. Раньше даже Малый театр не мог ставить те пьесы, которые хотел. К счастью, этой свободой мы смогли правильно распорядиться. Театры не кинулись на порнуху и не скатились в дикую критику властей.
— А что мы потеряли?
— Еще пока не потеряли, но теряем свое культурное значение в мире. Я активно против театральных реформ, которые затеяли чиновники, и все наивно спрашиваю: «Кто и зачем это предлагает?» Мне отвечают: «Мы хотим, чтобы вы лучше жили, дурачки!» Да нет же! Нам лучше не надо! Нам и так хорошо. Вы только нас не трогайте, дайте нам жить так, как мы привыкли, как привык зритель, — и все будет в порядке.
Сейчас идет борьба между театром развлечения и театром серьезным, думающим. Таких театров мало, но они есть. Та же Мастерская Петра Фоменко.
— За кем останется победа?
— Надеюсь, что за думающим. Здесь очень много будет зависеть от воспитания. Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи. На самом же деле никакая демократия не может оправдать матерщину, плевки на улице и прочие безобразия.
— И как заставить народ вновь вести себя цивилизованно?
— Учить! В детском саду, в школе, по телевизору. Учить думцев. Я иногда смотрю заседания Думы и не могу понять: почему они ходят вместо того, чтобы сидеть на своих местах и заниматься обсуждением законов? Поэтому, видимо, и законы такие принимаются, в которые потом надо вносить изменения, дополнения. И не надо ставить опыты над образованием! Я бы посоветовал министру образования вспомнить, что он дошел до степеней известных благодаря тому — старому — образованию. Вспомнить всех наших лауреатов Нобелевской премии, всех тех, кто запускал ракеты, создавал «катюши» и т. д. Они все учились по той программе, которая существовала в советских школах. Эта программа нормально развивает мышление человека. И я не понимаю чиновников, которые сегодня абсолютно серьезно предлагают убрать из школьной программы литературу. Мол, если дети захотят, они сами Пушкина прочитают. А не захотят, так и не надо их заставлять.
Но извините! Как можно не заставлять ребенка мыть руки или чистить зубы? Он тогда просто не будет знать, что это нужно делать. Но это же элементарная гигиена! А культура — это гигиена души.
«Если бы в мире уничтожали святыни прошлых эпох, мы бы давно жили на пустыре»
— ВЫ сыграли в одном из самых популярных советских сериалов — «Адъютант его превосходительства». Показали новый образ советского военного — интеллигентного, любвеобильного, чувствующего. Ваш адъютант сменил на экранах мужлана в тельняшке и с пистолетом в руке. Адъютанта, увы, убили, а за ним и образ «человека с ружьем» тоже потихоньку рассеялся. Так какой же тип оказался более жизнеспособным?
— Думаю, что адъютант — если вы об этом спрашиваете. И если этот фильм до сих пор показывают по телевизору.
— А кто торжествует в сегодняшней жизни?
— Сегодня правит бал третье измерение. Это и не мужлан в тельняшке, но и не интеллигент. Это КАК БЫ интеллигент. Он как бы много знающий, как бы понимающий, как надо правильно жить другим. Но для себя он при этом делает все, как ему надо.
В пропаганде подобного образа не последнюю роль сыграло телевидение. Когда с экрана герои рекламных роликов тычут в меня пальцем: «Это твой стиль жизни», я ломаю телевизор. Или плюю. Потому что меня это раздражает. Ну что я, простой человек, должен сделать, чтобы этого стиля достичь? Чтобы купить ту дорогущую машину или одежду, которую рекламируют каждый день. Убить, ограбить? Кого-то такая навязчивая реклама лишь нервирует, а кто-то действительно готов пойти на преступление, чтобы достичь этого миража.
Я помню, как мне тоже хотелось устроенного быта. У меня только в 1961 году появилось свое жилье — комната в коммуналке, а до этого скитался по общежитиям. И вот я, молодой человек, ходил по Арбату, заглядывал в окна квартир, смотрел на эти абажуры и думал: «Люди, которые там живут, они же уже пожилые! Им ничего не надо! Эх, мне бы, молодому, такое богатство!» Но я не шел на грабеж или убийство, а ночами отправлялся подрабатывать в массовку, где мы всей толпой изображали шум за сценой. Постепенно я заработал и квартиру, и прочие блага. Все должно идти естественным путем. А подобные призывы заполучить все и сразу натравливают детей на родителей, внуков — на бабушек и дедушек. Но такого не должно быть! Стиль жизни — это прежде всего уклад твоей семьи. И всего общества, в котором ты можешь существовать на те средства, которые у тебя есть.
— Вспомним еще одну вашу роль — полковника КГБ, которого вы сыграли в фильме «ТАСС уполномочен заявить…». Вы гордились тем, что сыграли человека, принадлежащего к организации, которую боялся весь мир?
— А я и сейчас испытываю гордость. И не только за «ТАСС уполномочен заявить…», но и за фильмы «Инспектор уголовного розыска», «Преступление», «Крик тишины». Знаете почему? Потому что во всех государствах существуют комитеты госбезопасности, только они там называются по-другому. А агент 007 — это кто? Разве не полковник Славин, которого я сыграл в «ТАССе»? Между прочим, КГБ делал много хорошего. Да, были какие-то вещи неприятные. Но без контрразведки, без экономической разведки не может существовать и не существует ни одно государство. Ну, может, какой-нибудь Мозамбик без них и обходится, но развитые страны — нет!
— А что вы испытывали, когда в эпоху Ельцина начались гонения на КГБ и все с упоением кричали «Ату!»?
— Я не испытывал радости, не кричал «Ату!», даже когда убирали памятник Дзержинскому с Лубянки. Это же история! Пусть плохая, но наша история. Знаете, если бы во всем мире уничтожали святыни прошлых эпох, мы давно бы жили на пустыре. Я недавно вернулся из Рима, где мы снимали художественно-документальный фильм о зарождении христианства. И подумал: а если бы в Италии разрушили Колизей? Почему? Да потому что там гладиаторов мучили, казнили первых христиан. Или во Франции снесли бы памятники, связанные с Наполеоном, потому что этот человек причинил французам много горя. Мы бы тогда лишились тех исторических точек, того базиса, на котором строилась культура следующих поколений. Совершенно необязательно всем гордиться, но и делать вид, что всего не было, тоже нельзя. Все эти попытки замолчать историю сказываются на тех, кто придет нам на смену. Не снесла же Германия концлагеря, хотя могла бы сделать это, — чтобы людям глаза не кололо. И мы тоже должны помнить обо всем плохом, что совершили, чтобы не повторять этого вновь.
— Вы — художественный руководитель одного из известнейших российских театров. Представьте, что вы ставите пьесу об империи. В первом действии — крах, во втором — появляются ростки нового, пусть уродливого временами, но нового. Что мы увидим в третьем акте?
— Все зависит от того, что мы сделаем со вторым актом — занавеса-то еще не было! Если не будем пропалывать, то все мерзкое победит. Знаете, сорняк всегда стремится захватить максимальное пространство — так уж устроено в природе.
— У пьесы будет счастливый конец?
— Мне бы хотелось… Мне бы хотелось, чтобы спустился откуда-нибудь человек и сказал: «Я пришел! Остановитесь, люди!»
Юлия ШИГАРЕВА
Аргументы и факты, выпуск 27 (1288) от 6 июля 2005 г.
«Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН.
В СЛЕДУЮЩЕМ году исполняется 250 лет государственности русского театра. В 1756 году императрица Елизавета Петровна издала указ о создании в России императорских театров. И в XIX, и в XX веках для русского театра писали самые блестящие умы эпохи — Пушкин, Тургенев, Чехов, Симонов, Розов, Арбузов… А в XXI веке мы рискуем лишиться нашей национальной гордости — репертуарного театра. О попытках провести в России театральную реформу, о нашей истории и нашем будущем — разговор с актером и режиссером Юрием СОЛОМИНЫМ.
«Идет борьба между театром развлечения и театром думающим»
— ЮРИЙ Мефодьевич, вы были первым министром культуры России. Скажите, что за прошедшие 15 лет мы в культуре потеряли, а что приобрели? Какое место в мире сейчас занимают наши музыканты, писатели, артисты?
— Слава богу, хороших музыкантов у нас достаточно. Сегодня в мире нет ни одного оркестра, где бы ни играли российские исполнители. И очень хорошо, что два года назад наши симфонические оркестры получили президентские гранты. Это дало возможность сохранить коллективы. Ведь если здесь музыканты не будут получать достойную зарплату, они будут уезжать. Оказалось, что у нас очень много талантливых вокалистов, но их сразу же со студенческой скамьи забирают западные театры. Так почему бы не создать им условия здесь? Сейчас же получается, что с Запада в Россию они возвращаются звездами и ублажают здесь определенную публику. А это неправильно.
Что приобрели? Свободу. Свободу выбора репертуара. Раньше даже Малый театр не мог ставить те пьесы, которые хотел. К счастью, этой свободой мы смогли правильно распорядиться. Театры не кинулись на порнуху и не скатились в дикую критику властей.
— А что мы потеряли?
— Еще пока не потеряли, но теряем свое культурное значение в мире. Я активно против театральных реформ, которые затеяли чиновники, и все наивно спрашиваю: «Кто и зачем это предлагает?» Мне отвечают: «Мы хотим, чтобы вы лучше жили, дурачки!» Да нет же! Нам лучше не надо! Нам и так хорошо. Вы только нас не трогайте, дайте нам жить так, как мы привыкли, как привык зритель, — и все будет в порядке.
Сейчас идет борьба между театром развлечения и театром серьезным, думающим. Таких театров мало, но они есть. Та же Мастерская Петра Фоменко.
— За кем останется победа?
— Надеюсь, что за думающим. Здесь очень много будет зависеть от воспитания. Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи. На самом же деле никакая демократия не может оправдать матерщину, плевки на улице и прочие безобразия.
— И как заставить народ вновь вести себя цивилизованно?
— Учить! В детском саду, в школе, по телевизору. Учить думцев. Я иногда смотрю заседания Думы и не могу понять: почему они ходят вместо того, чтобы сидеть на своих местах и заниматься обсуждением законов? Поэтому, видимо, и законы такие принимаются, в которые потом надо вносить изменения, дополнения. И не надо ставить опыты над образованием! Я бы посоветовал министру образования вспомнить, что он дошел до степеней известных благодаря тому — старому — образованию. Вспомнить всех наших лауреатов Нобелевской премии, всех тех, кто запускал ракеты, создавал «катюши» и т. д. Они все учились по той программе, которая существовала в советских школах. Эта программа нормально развивает мышление человека. И я не понимаю чиновников, которые сегодня абсолютно серьезно предлагают убрать из школьной программы литературу. Мол, если дети захотят, они сами Пушкина прочитают. А не захотят, так и не надо их заставлять.
Но извините! Как можно не заставлять ребенка мыть руки или чистить зубы? Он тогда просто не будет знать, что это нужно делать. Но это же элементарная гигиена! А культура — это гигиена души.
«Если бы в мире уничтожали святыни прошлых эпох, мы бы давно жили на пустыре»
— ВЫ сыграли в одном из самых популярных советских сериалов — «Адъютант его превосходительства». Показали новый образ советского военного — интеллигентного, любвеобильного, чувствующего. Ваш адъютант сменил на экранах мужлана в тельняшке и с пистолетом в руке. Адъютанта, увы, убили, а за ним и образ «человека с ружьем» тоже потихоньку рассеялся. Так какой же тип оказался более жизнеспособным?
— Думаю, что адъютант — если вы об этом спрашиваете. И если этот фильм до сих пор показывают по телевизору.
— А кто торжествует в сегодняшней жизни?
— Сегодня правит бал третье измерение. Это и не мужлан в тельняшке, но и не интеллигент. Это КАК БЫ интеллигент. Он как бы много знающий, как бы понимающий, как надо правильно жить другим. Но для себя он при этом делает все, как ему надо.
В пропаганде подобного образа не последнюю роль сыграло телевидение. Когда с экрана герои рекламных роликов тычут в меня пальцем: «Это твой стиль жизни», я ломаю телевизор. Или плюю. Потому что меня это раздражает. Ну что я, простой человек, должен сделать, чтобы этого стиля достичь? Чтобы купить ту дорогущую машину или одежду, которую рекламируют каждый день. Убить, ограбить? Кого-то такая навязчивая реклама лишь нервирует, а кто-то действительно готов пойти на преступление, чтобы достичь этого миража.
Я помню, как мне тоже хотелось устроенного быта. У меня только в 1961 году появилось свое жилье — комната в коммуналке, а до этого скитался по общежитиям. И вот я, молодой человек, ходил по Арбату, заглядывал в окна квартир, смотрел на эти абажуры и думал: «Люди, которые там живут, они же уже пожилые! Им ничего не надо! Эх, мне бы, молодому, такое богатство!» Но я не шел на грабеж или убийство, а ночами отправлялся подрабатывать в массовку, где мы всей толпой изображали шум за сценой. Постепенно я заработал и квартиру, и прочие блага. Все должно идти естественным путем. А подобные призывы заполучить все и сразу натравливают детей на родителей, внуков — на бабушек и дедушек. Но такого не должно быть! Стиль жизни — это прежде всего уклад твоей семьи. И всего общества, в котором ты можешь существовать на те средства, которые у тебя есть.
— Вспомним еще одну вашу роль — полковника КГБ, которого вы сыграли в фильме «ТАСС уполномочен заявить…». Вы гордились тем, что сыграли человека, принадлежащего к организации, которую боялся весь мир?
— А я и сейчас испытываю гордость. И не только за «ТАСС уполномочен заявить…», но и за фильмы «Инспектор уголовного розыска», «Преступление», «Крик тишины». Знаете почему? Потому что во всех государствах существуют комитеты госбезопасности, только они там называются по-другому. А агент 007 — это кто? Разве не полковник Славин, которого я сыграл в «ТАССе»? Между прочим, КГБ делал много хорошего. Да, были какие-то вещи неприятные. Но без контрразведки, без экономической разведки не может существовать и не существует ни одно государство. Ну, может, какой-нибудь Мозамбик без них и обходится, но развитые страны — нет!
— А что вы испытывали, когда в эпоху Ельцина начались гонения на КГБ и все с упоением кричали «Ату!»?
— Я не испытывал радости, не кричал «Ату!», даже когда убирали памятник Дзержинскому с Лубянки. Это же история! Пусть плохая, но наша история. Знаете, если бы во всем мире уничтожали святыни прошлых эпох, мы давно бы жили на пустыре. Я недавно вернулся из Рима, где мы снимали художественно-документальный фильм о зарождении христианства. И подумал: а если бы в Италии разрушили Колизей? Почему? Да потому что там гладиаторов мучили, казнили первых христиан. Или во Франции снесли бы памятники, связанные с Наполеоном, потому что этот человек причинил французам много горя. Мы бы тогда лишились тех исторических точек, того базиса, на котором строилась культура следующих поколений. Совершенно необязательно всем гордиться, но и делать вид, что всего не было, тоже нельзя. Все эти попытки замолчать историю сказываются на тех, кто придет нам на смену. Не снесла же Германия концлагеря, хотя могла бы сделать это, — чтобы людям глаза не кололо. И мы тоже должны помнить обо всем плохом, что совершили, чтобы не повторять этого вновь.
— Вы — художественный руководитель одного из известнейших российских театров. Представьте, что вы ставите пьесу об империи. В первом действии — крах, во втором — появляются ростки нового, пусть уродливого временами, но нового. Что мы увидим в третьем акте?
— Все зависит от того, что мы сделаем со вторым актом — занавеса-то еще не было! Если не будем пропалывать, то все мерзкое победит. Знаете, сорняк всегда стремится захватить максимальное пространство — так уж устроено в природе.
— У пьесы будет счастливый конец?
— Мне бы хотелось… Мне бы хотелось, чтобы спустился откуда-нибудь человек и сказал: «Я пришел! Остановитесь, люди!»
Юлия ШИГАРЕВА
Аргументы и факты, выпуск 27 (1288) от 6 июля 2005 г.
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА ЮРИЙ СОЛОМИН НА СЦЕНЕ УЖЕ ПОЧТИ ПОЛВЕКА, В КИНО СЫГРАЛ МНОЖЕСТВО РОЛЕЙ, В ТОМ ЧИСЛЕ И ВСЕНАРОДНО ЛЮБИМОГО АДЪЮТАНТА ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА – КАПИТАНА КОЛЬЦОВА. А НЕДАВНО НА ПЕРВОМ КАНАЛЕ ВЫШЕЛ СЕРИАЛ «МОСКОВСКАЯ САГА», ГДЕ ГЛАВНОГО ГЕРОЯ – ПРОФЕССОРА БОРИСА ГРАДОВА – СЫГРАЛ СОЛОМИН, А ЕГО ЛЮБИМОГО ПСА ПИФАГОРА – СОБСТВЕННАЯ ОВЧАРКА МАКЛАЙ.
– Всю жизнь, сколько себя помню, люблю собак. Первую мою собаку мне принесла мама. Тогда вышел фильм «Джульбарс», и я безумно мечтал о таком же Джульбарсе. Вот мама и принесла мне щенка, сказала: «Вот тебе овчарка». Когда же эта «овчарка» выросла, то оказалась дворняжкой, и не Джульбарсом, а Джульбой. Потом всю жизнь несчастных дворняжек и кошек, которых надо выхаживать, подбирала жена. Она даже умудрялась делать это в общежитии. Я никогда не возражал. Но мечта об овчарке жила в моей душе с раннего детства, хотя я понимал, что это большая ответственность. Наконец, на юбилей, когда мне исполнилось 60, мне прямо в театр принесли щенка овчарки. Это и есть Маклай.
– Маклай, наверное, скучает – вы заняты в театре, снимаетесь. А он грустит в одиночестве.
– Маклай вовсе не одинок. Сейчас он прекрасно уживается у меня с тремя собаками. Самая старшая, Ляля, живет у нас уже 12 лет, а есть еще ее дочка Лушка и Яшка. Все они, кроме Маклая, беспородные, но я люблю их от этого ничуть не меньше.
– И вся эта компания живет дружно?
– Всякое бывает. Иногда и ссорятся. Но кончается все всегда миром.
– А как же вы кормите всю эту ораву? Это сколько же нужно всего наготовить?
– Честно говоря, времени у меня на это совершенно не хватает. Собаки все крупные, аппетит у них хороший. Но я нашел выход из положения. Перешел на сухой корм. Покупаю Pedigree, и все довольны.
– А собаки не мешают вам работать?
– Животные всегда помогают мне в трудные моменты. Когда я готовил роль царя Федора, работал по 10–12 часов. Домой приходил совершенно без сил, а в это время у нас жили две кошки и у них были котята – целых 11 штук. Жена видела, что разговаривать со мной невозможно, и подпускала ко мне котят, всех! Они начинали по мне ползать, и я как-то успокаивался. Потом я узнал, что англичане выяснили – кошки забирают ненужную энергию. А с собаками я разговариваю – рассказываю порой то, что никому не могу рассказать. Знаю, они все поймут и никому не расскажут.
Беседовала ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВА
«РОДНАЯ ГАЗЕТА» № 24(110), 01 июля 2005 г., полоса 11
НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА ЮРИЙ СОЛОМИН НА СЦЕНЕ УЖЕ ПОЧТИ ПОЛВЕКА, В КИНО СЫГРАЛ МНОЖЕСТВО РОЛЕЙ, В ТОМ ЧИСЛЕ И ВСЕНАРОДНО ЛЮБИМОГО АДЪЮТАНТА ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА – КАПИТАНА КОЛЬЦОВА. А НЕДАВНО НА ПЕРВОМ КАНАЛЕ ВЫШЕЛ СЕРИАЛ «МОСКОВСКАЯ САГА», ГДЕ ГЛАВНОГО ГЕРОЯ – ПРОФЕССОРА БОРИСА ГРАДОВА – СЫГРАЛ СОЛОМИН, А ЕГО ЛЮБИМОГО ПСА ПИФАГОРА – СОБСТВЕННАЯ ОВЧАРКА МАКЛАЙ.
– Всю жизнь, сколько себя помню, люблю собак. Первую мою собаку мне принесла мама. Тогда вышел фильм «Джульбарс», и я безумно мечтал о таком же Джульбарсе. Вот мама и принесла мне щенка, сказала: «Вот тебе овчарка». Когда же эта «овчарка» выросла, то оказалась дворняжкой, и не Джульбарсом, а Джульбой. Потом всю жизнь несчастных дворняжек и кошек, которых надо выхаживать, подбирала жена. Она даже умудрялась делать это в общежитии. Я никогда не возражал. Но мечта об овчарке жила в моей душе с раннего детства, хотя я понимал, что это большая ответственность. Наконец, на юбилей, когда мне исполнилось 60, мне прямо в театр принесли щенка овчарки. Это и есть Маклай.
– Маклай, наверное, скучает – вы заняты в театре, снимаетесь. А он грустит в одиночестве.
– Маклай вовсе не одинок. Сейчас он прекрасно уживается у меня с тремя собаками. Самая старшая, Ляля, живет у нас уже 12 лет, а есть еще ее дочка Лушка и Яшка. Все они, кроме Маклая, беспородные, но я люблю их от этого ничуть не меньше.
– И вся эта компания живет дружно?
– Всякое бывает. Иногда и ссорятся. Но кончается все всегда миром.
– А как же вы кормите всю эту ораву? Это сколько же нужно всего наготовить?
– Честно говоря, времени у меня на это совершенно не хватает. Собаки все крупные, аппетит у них хороший. Но я нашел выход из положения. Перешел на сухой корм. Покупаю Pedigree, и все довольны.
– А собаки не мешают вам работать?
– Животные всегда помогают мне в трудные моменты. Когда я готовил роль царя Федора, работал по 10–12 часов. Домой приходил совершенно без сил, а в это время у нас жили две кошки и у них были котята – целых 11 штук. Жена видела, что разговаривать со мной невозможно, и подпускала ко мне котят, всех! Они начинали по мне ползать, и я как-то успокаивался. Потом я узнал, что англичане выяснили – кошки забирают ненужную энергию. А с собаками я разговариваю – рассказываю порой то, что никому не могу рассказать. Знаю, они все поймут и никому не расскажут.
Беседовала ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВА
«РОДНАЯ ГАЗЕТА» № 24(110), 01 июля 2005 г., полоса 11
06.07.2005
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ
Наконец, последний, о ком я хочу рассказать, — Александр Алексеевич Остужев, один из самых блистательных и обаятельных актеров Малого театра.
Начну с самого начала.
Вспоминаю торжественный, запамятовала, по какому поводу, спектакль в Малом театре. Шла одна сцена из «Дмитрия Самозванца» и еще какой-то отрывок, где очень хорошо играл Наполеона мой будущий филармонический учитель Иван Андреевич Рыжов. Запомнилась инокиня Марфа. Кажется, это был последний выход на сцену Федотовой. Тяжело опираясь на посох, она выходила из шатра и долго-долго глядела на стоящего перед ней Самозванца. Самозванец мне очень понравился. Как я узнала позднее, его играл Остужев. Его биография была мне знакома, но вот почему он два сезона служил у Корша, мне стало известно только потом. Была ссора, и темпераментный молодой Остужев дал пощечину обидчику. Дирекция императорских театров потребовала удаления Остужева из труппы, а потом Южин вымолил ему помилование. И Остужев вновь возвратился в Малый. У Корша он так сыграл Алексея в «Детях Ванюшина», что это стало событием театральной Москвы. Я не видела его Ромео, но говорили, что такого Ромео никогда не было, нет и не будет. Остужев так умел любить на сцене, был таким искренним и пылким, что слава о нем как о необыкновенном актере на амплуа любовников гремела в театральном мире. Тогда он еще не был болен, болезнь только начинала подкрадываться к нему. Однажды по абонементу мы с мамой смотрели «Старый закал» Сумбатова в Малом театре. Южин уже не играл графа Белоборского, передав эту роль молодому Прову Садовскому, а сам исполнял роль полковника Олтина. Хорошая была пьеса. Чудесно играли В. Н. Пашенная Людмилу и В. В. Максимов — поручика.
И вот открылся занавес. На сцене ночь, сад внутри крепости где-то на юге, в маленьком пограничном гарнизоне. На сцену вышли двое. Офицеры. Один совсем молодой, стройный, другой постарше. И раздался голос молодого офицера. Тишина в зале стояла удивительная. Голос, необыкновенный голос, звучный, чистый, ясный. За сценой жена полковника Олтина играла ноктюрн Шопена. И голос молодого офицера, его мятущаяся душа, глубокое отчаяние от невозможности вырваться из этой глуши, где гибнет ум, душа, а потом безудержные страстные рыдания — все это потрясло не только меня. Звуки Шопена и такой же полный неслыханной красоты и муки голос, сумевший покорить, захватить, действительно потрясти весь зал. Голос этот принадлежал Остужеву. Совсем небольшая сценка, но как он ее играл! Это было нечто необъяснимо прекрасное, что мог сделать только подлинный художник, подлинный талант, хватающий за сердце и переворачивающий душу.
С тех пор Остужев стал моим кумиром. Я не была из тех поклонниц, которые ждут своего обожаемого у выхода после спектакля, требуя автограф и осыпая цветами. Нет, я поклонялась молча, даже не мечтая увидеть его в жизни. Но все его фотографии во всех ролях старалась приобрести у Сахарова и Орлова. Была такая фотография, или, как теперь бы сказали, фотоателье. Помещалась она на углу нынешней улицы Пушкина и проезда Художественного театра, а потом переехала на Кузнецкий мост. Оба компаньона фотографировали только артистов. Они были хорошие фотографы и истинные театралы. Музеи театров многим обязаны им. Они запечатлели на веки уникальные постановки и уникальных актеров МХАТ, Малого и Большого театров. Висящий в нашем музее мой портрет в роли Софьи в «Горе от ума» — тоже работа Сахарова и Орлова. И я всегда с благодарностью вспоминаю их.
Многие фотографии Остужева пропали, но те, которые у меня остались, очень хороши, и я храню их, как святыню.
Вспоминается мне и то, как играл Остужев в пьесе Н. Григорьева-Истомина «Сестры Кедровы». Замечательный был спектакль. Для меня, конечно, на первом месте был в нем Остужев. Роль вообще выписана неважно, но очарование и обаяние Остужева, его голос и темперамент преодолевали слабость роли и завораживали всех.
Не могу забыть Остужева в пьесе Сумбатова «Измена». Он, как всегда, играл Эрекле темпераментно, порывисто, обаятельно. Когда я впоследствии играла Рукайю, у меня был другой партнер, совсем непохожий на остужев-ского Эрекле. Ну что делать, так случилось.
Как я уже говорила, Чацкий — Остужев был любовник и прежде всего безумно любил Софью. Может быть, потому моя Софья и бросалась за ним, когда он уходил .навсегда. Уж очень было обидно. Мой обожаемый Остужев — Чацкий любил меня, а я — Софья?! Надо же так! Но зато в «Уриэле», играя Юдифь, я отдавала ему всю любовь, таившуюся во мне все эти годы.
Тяжела, мучительна судьба этого замечательного актера. Ему не дали сыграть Гамлета, после нескольких репетиций «Короля Лира» нашли предлог не поставить эту пьесу, не отменили очередной спектакль «Уриэля», когда Остужев временно заболел, и Акосту сыграл другой исполнитель, в точности, как в зеркале, повторив рисунок Остужева. Сыграл точно, да не так, как Остужев. Можно скопировать голос, жесты, даже интонации, но внутреннюю сущность, талант — нет, этого сделать нельзя никогда. Так нанесли ему последний удар. Подумаешь, Остужев—заменили, и все.
Больше Остужев не играл. Слишком глубока была рана. Он приходил в театр, просил сделать ему радионаушники, чтобы слышать все, что говорилось на собраниях, которые он обязательно посещал. Не участвуя в спектаклях, он все время жил жизнью театра.
Помню, в 1952 году в театре шли «Северные зори» Н. Никитина. У меня там была маленькая, восьмиминутная, но очень хорошая сцена. Я играла жену инспектора училища небольшого городка Шенкурска—Абрамову.
Ушла я на генеральной под аплодисменты. Потом я часто исполняла эту сценку и в обычных концертах и в воинских частях. Она всегда имела успех, и я очень ее любила, хотя эти восемь минут стоили мне большого напряжения и. нервов. И вот на другой день после премьеры я, как-всегда, была в местном комитете театра. Вдруг в дверях, появляется Остужев. Подойдя к моему столу, он смущенно протягивает мне розы. Это было совершенно неожиданно, все кругом замолчали. А я так растерялась, что не знала, что сказать, стояла с розами и чуть не плакала. Видя мое состояние, Остужев стал делать успокаивающие жесты и пятиться к двери. Опомнившись, я кинулась к нему. Он уже ничего тогда не слышал. Я стала бормотать какие-то благодарственные слова. И вдруг своим чудным, неповторимым голосом Остужев произнес: «Это было прекрасно!» И, вырвавшись из моих объятий, быстро ушел. Цветы от него и его похвала — как дороги они были для меня, как незабываемы.
Остужев знал, что творилось в театре, знал и... ничего не мог сделать. «Уходил» его Малый театр, уходил совсем. Новые актеры, новые отношения, новый дух, не тот, который он знал, который любил, который был ему дорог. Этот новый Малый был ему чужой. Какую великую трагедию пережил этот замечательный актер, своей болезнью присужденный к вечной тишине, к вечному безмолвию. Он тяжко умирал. С невероятной болью рвались сосуды. И эти муки были на его лице, которое я увидела в первые часы после его страшной кончины.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ
Наконец, последний, о ком я хочу рассказать, — Александр Алексеевич Остужев, один из самых блистательных и обаятельных актеров Малого театра.
Начну с самого начала.
Вспоминаю торжественный, запамятовала, по какому поводу, спектакль в Малом театре. Шла одна сцена из «Дмитрия Самозванца» и еще какой-то отрывок, где очень хорошо играл Наполеона мой будущий филармонический учитель Иван Андреевич Рыжов. Запомнилась инокиня Марфа. Кажется, это был последний выход на сцену Федотовой. Тяжело опираясь на посох, она выходила из шатра и долго-долго глядела на стоящего перед ней Самозванца. Самозванец мне очень понравился. Как я узнала позднее, его играл Остужев. Его биография была мне знакома, но вот почему он два сезона служил у Корша, мне стало известно только потом. Была ссора, и темпераментный молодой Остужев дал пощечину обидчику. Дирекция императорских театров потребовала удаления Остужева из труппы, а потом Южин вымолил ему помилование. И Остужев вновь возвратился в Малый. У Корша он так сыграл Алексея в «Детях Ванюшина», что это стало событием театральной Москвы. Я не видела его Ромео, но говорили, что такого Ромео никогда не было, нет и не будет. Остужев так умел любить на сцене, был таким искренним и пылким, что слава о нем как о необыкновенном актере на амплуа любовников гремела в театральном мире. Тогда он еще не был болен, болезнь только начинала подкрадываться к нему. Однажды по абонементу мы с мамой смотрели «Старый закал» Сумбатова в Малом театре. Южин уже не играл графа Белоборского, передав эту роль молодому Прову Садовскому, а сам исполнял роль полковника Олтина. Хорошая была пьеса. Чудесно играли В. Н. Пашенная Людмилу и В. В. Максимов — поручика.
И вот открылся занавес. На сцене ночь, сад внутри крепости где-то на юге, в маленьком пограничном гарнизоне. На сцену вышли двое. Офицеры. Один совсем молодой, стройный, другой постарше. И раздался голос молодого офицера. Тишина в зале стояла удивительная. Голос, необыкновенный голос, звучный, чистый, ясный. За сценой жена полковника Олтина играла ноктюрн Шопена. И голос молодого офицера, его мятущаяся душа, глубокое отчаяние от невозможности вырваться из этой глуши, где гибнет ум, душа, а потом безудержные страстные рыдания — все это потрясло не только меня. Звуки Шопена и такой же полный неслыханной красоты и муки голос, сумевший покорить, захватить, действительно потрясти весь зал. Голос этот принадлежал Остужеву. Совсем небольшая сценка, но как он ее играл! Это было нечто необъяснимо прекрасное, что мог сделать только подлинный художник, подлинный талант, хватающий за сердце и переворачивающий душу.
С тех пор Остужев стал моим кумиром. Я не была из тех поклонниц, которые ждут своего обожаемого у выхода после спектакля, требуя автограф и осыпая цветами. Нет, я поклонялась молча, даже не мечтая увидеть его в жизни. Но все его фотографии во всех ролях старалась приобрести у Сахарова и Орлова. Была такая фотография, или, как теперь бы сказали, фотоателье. Помещалась она на углу нынешней улицы Пушкина и проезда Художественного театра, а потом переехала на Кузнецкий мост. Оба компаньона фотографировали только артистов. Они были хорошие фотографы и истинные театралы. Музеи театров многим обязаны им. Они запечатлели на веки уникальные постановки и уникальных актеров МХАТ, Малого и Большого театров. Висящий в нашем музее мой портрет в роли Софьи в «Горе от ума» — тоже работа Сахарова и Орлова. И я всегда с благодарностью вспоминаю их.
Многие фотографии Остужева пропали, но те, которые у меня остались, очень хороши, и я храню их, как святыню.
Вспоминается мне и то, как играл Остужев в пьесе Н. Григорьева-Истомина «Сестры Кедровы». Замечательный был спектакль. Для меня, конечно, на первом месте был в нем Остужев. Роль вообще выписана неважно, но очарование и обаяние Остужева, его голос и темперамент преодолевали слабость роли и завораживали всех.
Не могу забыть Остужева в пьесе Сумбатова «Измена». Он, как всегда, играл Эрекле темпераментно, порывисто, обаятельно. Когда я впоследствии играла Рукайю, у меня был другой партнер, совсем непохожий на остужев-ского Эрекле. Ну что делать, так случилось.
Как я уже говорила, Чацкий — Остужев был любовник и прежде всего безумно любил Софью. Может быть, потому моя Софья и бросалась за ним, когда он уходил .навсегда. Уж очень было обидно. Мой обожаемый Остужев — Чацкий любил меня, а я — Софья?! Надо же так! Но зато в «Уриэле», играя Юдифь, я отдавала ему всю любовь, таившуюся во мне все эти годы.
Тяжела, мучительна судьба этого замечательного актера. Ему не дали сыграть Гамлета, после нескольких репетиций «Короля Лира» нашли предлог не поставить эту пьесу, не отменили очередной спектакль «Уриэля», когда Остужев временно заболел, и Акосту сыграл другой исполнитель, в точности, как в зеркале, повторив рисунок Остужева. Сыграл точно, да не так, как Остужев. Можно скопировать голос, жесты, даже интонации, но внутреннюю сущность, талант — нет, этого сделать нельзя никогда. Так нанесли ему последний удар. Подумаешь, Остужев—заменили, и все.
Больше Остужев не играл. Слишком глубока была рана. Он приходил в театр, просил сделать ему радионаушники, чтобы слышать все, что говорилось на собраниях, которые он обязательно посещал. Не участвуя в спектаклях, он все время жил жизнью театра.
Помню, в 1952 году в театре шли «Северные зори» Н. Никитина. У меня там была маленькая, восьмиминутная, но очень хорошая сцена. Я играла жену инспектора училища небольшого городка Шенкурска—Абрамову.
Ушла я на генеральной под аплодисменты. Потом я часто исполняла эту сценку и в обычных концертах и в воинских частях. Она всегда имела успех, и я очень ее любила, хотя эти восемь минут стоили мне большого напряжения и. нервов. И вот на другой день после премьеры я, как-всегда, была в местном комитете театра. Вдруг в дверях, появляется Остужев. Подойдя к моему столу, он смущенно протягивает мне розы. Это было совершенно неожиданно, все кругом замолчали. А я так растерялась, что не знала, что сказать, стояла с розами и чуть не плакала. Видя мое состояние, Остужев стал делать успокаивающие жесты и пятиться к двери. Опомнившись, я кинулась к нему. Он уже ничего тогда не слышал. Я стала бормотать какие-то благодарственные слова. И вдруг своим чудным, неповторимым голосом Остужев произнес: «Это было прекрасно!» И, вырвавшись из моих объятий, быстро ушел. Цветы от него и его похвала — как дороги они были для меня, как незабываемы.
Остужев знал, что творилось в театре, знал и... ничего не мог сделать. «Уходил» его Малый театр, уходил совсем. Новые актеры, новые отношения, новый дух, не тот, который он знал, который любил, который был ему дорог. Этот новый Малый был ему чужой. Какую великую трагедию пережил этот замечательный актер, своей болезнью присужденный к вечной тишине, к вечному безмолвию. Он тяжко умирал. С невероятной болью рвались сосуды. И эти муки были на его лице, которое я увидела в первые часы после его страшной кончины.
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
«Пресса о гастролях Малого театра»
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Актеры Малого вне сцены произвели впечатление людей несуетных и непомпезных, с почтением и пониманием относящихся к статусу своего театра...
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Актеры Малого вне сцены произвели впечатление людей несуетных и непомпезных, с почтением и пониманием относящихся к статусу своего театра...
«Пресса о гастролях Малого театра»
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Нижегородские любители традиционного русского театра получили праздник
В течение недели на сценах академдрамы и ДК ГАЗ шли спектакли Государственного академического Малого театра, который не был с гастролями в Горьком-Нижнем более 30 лет.
Актеры Малого вне сцены произвели впечатление людей несуетных и непомпезных, с почтением и пониманием относящихся к статусу своего театра. Это при том, что само слово «академический» многими сегодня воспринимается негативно. «Я горжусь тем, что служу в академическом театре, — сказал Борис Клюев, — это звание никто не отменял, его присвоение — форма поощрения за труд и терпение. Хотя заслужить в театре ИМЯ труднее, чем звание». А на вопрос об исчезновении буковки «А» из аббревиатуры Московского художественного театра артист высказался вообще жестко: «Выкормыши МХАТа сделали все, чтобы угробить традиционный театр, и ничем не доказали, ради чего это сделали».
Что касается «нового» театра, то, по мнению актера Александра Потапова, делающие его люди «идут в хвосте мировой моды и вряд ли смогут заработать своей деятельностью деньги». «Малый театр все хотят посетить, потому что он древний, держащий традицию, — сказала Элина Быстрицкая. — Классика — идеология Малого. Модные «повороты» в наших спектаклях тоже есть, но они заключаются не в игре актеров, а, например, в оформлении сцены. Исполнители же придерживаются постулатов, завещанных предшественниками».
Впрочем, говорить можно что угодно и очень красиво. А вот па деле доказать, что слова «академический» и «старейший» — не пустой звук, что марка соответствует качеству, сложнее. В одном предложении оговорюсь: театралы, для которых встреча с Малым была не первой в жизни, отмечали, что в 70-е годы уровень сценической культуры труппы был выше, что сегодня актерский ансамбль не совсем ровен — не все молодые дотягивают... И все-таки даже склонные к критиканству собеседники, с кем довелось делиться впечатлениями от увиденного, признают, что общее мастерство коллектива выше, чем у большинства гастролеров, бывавших в Нижнем Новгороде за последние годы.
Театр показал пять спектаклей, четыре из них — по пьесам Александра Островского, чьим «домом» испокон считается Малый. Нижегородцы могли увидеть постановки Виталия Иванова («Волки и овцы», «Бешеные деньги»), Владимира Бейлиса («На всякого мудреца довольно простоты»), Сергея Женовача («Правда — хорошо, а счастье лучше»). Первые лица в Малом — актеры, это не режиссерский театр, хотя в нем ставили спектакли многие мэтры отечественной режиссуры, среди которых и Эфрос, и Фоменко, и Гончаров. Многие уходили — все по разным причинам, но, в частности, и из-за того, что режиссеру сложно «знать свое место» в таком театре.
Режиссура увиденных постановок очень деликатна: ее авторы занимаются не самовыражением, а стремятся к соответствию качества, если так уместно выразиться, сценического продукта литературному материалу. Не было вариаций на тему классики, а был Островский, каким его нужно узнать, прежде чем знакомиться с ультрановым прочтением его пьес прославленными или желающими стать таковыми режиссерами. Не было дешевых заигрываний с публикой, но было много смешного и веселого. А особо актуальные на сегодняшний день фразы, произносившиеся выразительно, но без излишнего нажима, были узнаны зрителями и встречены на «ура». И несмотря на то что действие разворачивалось в роскошных реалистических декорациях (которые, кстати, менялись за спектакль раз по пять), а костюмы не отличались модным покроем, становилось очевидным, насколько же все-таки современны все эти островские мотивы — выгодные браки, пробивание дороги в высшее общество, оправдания подлости бедностью, обесценивание стыда и совести, лицемерие корысти ради и деньги, деньги, деньги... В итоге даже те, у кого драматург Островский не числится в любимых авторах, после просмотра спектаклей корректировали свое мнение о его творчестве.
Описывать мастерство актеров Малого все равно что танцевать про архитектуру. Особо запомнилось, насколько органична в пьесах Островского Людмила Полякова (она занята в ведущих ролях в трех спектаклях), и то, с каким смаком, как разнообразно-комично играет жалкого пьяницу Аполлона Александр Коршунов («Волки и овцы»), и то, как необычен инфернальный, чертовски гадкий князюшка Валерия Баринова из «Бешеных денег». Запомнились выходы на сцену 89-лет-ней Татьяны Панковой, которой под силу быть и уморительной старушкой в чепчике, и напористой ханжой, а также презабавные выходки персонажей второго плана — слуг.
Не забудется и такая сложная, неоднозначная Раневская Ирины Муравьевой — воплощение болезненности без истерии, и до конца невозможно определиться, осуждать ли ее, сочувствовать ли ей, смеяться ли... Кстати, «Вишневый сад» (режиссер — Игорь Ильинский), в отличие от пьес Островского, за всю историю Малого ставился однажды, в 1982 году. Но до сих пор постановка выглядит живой. Да и вообще Малый, несмотря на его регалии, не произвел впечатления мертвого театра.
Ольга ГОРНОВА
«Нижегородские новости», 24.06.2005
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Нижегородские любители традиционного русского театра получили праздник
В течение недели на сценах академдрамы и ДК ГАЗ шли спектакли Государственного академического Малого театра, который не был с гастролями в Горьком-Нижнем более 30 лет.
Актеры Малого вне сцены произвели впечатление людей несуетных и непомпезных, с почтением и пониманием относящихся к статусу своего театра. Это при том, что само слово «академический» многими сегодня воспринимается негативно. «Я горжусь тем, что служу в академическом театре, — сказал Борис Клюев, — это звание никто не отменял, его присвоение — форма поощрения за труд и терпение. Хотя заслужить в театре ИМЯ труднее, чем звание». А на вопрос об исчезновении буковки «А» из аббревиатуры Московского художественного театра артист высказался вообще жестко: «Выкормыши МХАТа сделали все, чтобы угробить традиционный театр, и ничем не доказали, ради чего это сделали».
Что касается «нового» театра, то, по мнению актера Александра Потапова, делающие его люди «идут в хвосте мировой моды и вряд ли смогут заработать своей деятельностью деньги». «Малый театр все хотят посетить, потому что он древний, держащий традицию, — сказала Элина Быстрицкая. — Классика — идеология Малого. Модные «повороты» в наших спектаклях тоже есть, но они заключаются не в игре актеров, а, например, в оформлении сцены. Исполнители же придерживаются постулатов, завещанных предшественниками».
Впрочем, говорить можно что угодно и очень красиво. А вот па деле доказать, что слова «академический» и «старейший» — не пустой звук, что марка соответствует качеству, сложнее. В одном предложении оговорюсь: театралы, для которых встреча с Малым была не первой в жизни, отмечали, что в 70-е годы уровень сценической культуры труппы был выше, что сегодня актерский ансамбль не совсем ровен — не все молодые дотягивают... И все-таки даже склонные к критиканству собеседники, с кем довелось делиться впечатлениями от увиденного, признают, что общее мастерство коллектива выше, чем у большинства гастролеров, бывавших в Нижнем Новгороде за последние годы.
Театр показал пять спектаклей, четыре из них — по пьесам Александра Островского, чьим «домом» испокон считается Малый. Нижегородцы могли увидеть постановки Виталия Иванова («Волки и овцы», «Бешеные деньги»), Владимира Бейлиса («На всякого мудреца довольно простоты»), Сергея Женовача («Правда — хорошо, а счастье лучше»). Первые лица в Малом — актеры, это не режиссерский театр, хотя в нем ставили спектакли многие мэтры отечественной режиссуры, среди которых и Эфрос, и Фоменко, и Гончаров. Многие уходили — все по разным причинам, но, в частности, и из-за того, что режиссеру сложно «знать свое место» в таком театре.
Режиссура увиденных постановок очень деликатна: ее авторы занимаются не самовыражением, а стремятся к соответствию качества, если так уместно выразиться, сценического продукта литературному материалу. Не было вариаций на тему классики, а был Островский, каким его нужно узнать, прежде чем знакомиться с ультрановым прочтением его пьес прославленными или желающими стать таковыми режиссерами. Не было дешевых заигрываний с публикой, но было много смешного и веселого. А особо актуальные на сегодняшний день фразы, произносившиеся выразительно, но без излишнего нажима, были узнаны зрителями и встречены на «ура». И несмотря на то что действие разворачивалось в роскошных реалистических декорациях (которые, кстати, менялись за спектакль раз по пять), а костюмы не отличались модным покроем, становилось очевидным, насколько же все-таки современны все эти островские мотивы — выгодные браки, пробивание дороги в высшее общество, оправдания подлости бедностью, обесценивание стыда и совести, лицемерие корысти ради и деньги, деньги, деньги... В итоге даже те, у кого драматург Островский не числится в любимых авторах, после просмотра спектаклей корректировали свое мнение о его творчестве.
Описывать мастерство актеров Малого все равно что танцевать про архитектуру. Особо запомнилось, насколько органична в пьесах Островского Людмила Полякова (она занята в ведущих ролях в трех спектаклях), и то, с каким смаком, как разнообразно-комично играет жалкого пьяницу Аполлона Александр Коршунов («Волки и овцы»), и то, как необычен инфернальный, чертовски гадкий князюшка Валерия Баринова из «Бешеных денег». Запомнились выходы на сцену 89-лет-ней Татьяны Панковой, которой под силу быть и уморительной старушкой в чепчике, и напористой ханжой, а также презабавные выходки персонажей второго плана — слуг.
Не забудется и такая сложная, неоднозначная Раневская Ирины Муравьевой — воплощение болезненности без истерии, и до конца невозможно определиться, осуждать ли ее, сочувствовать ли ей, смеяться ли... Кстати, «Вишневый сад» (режиссер — Игорь Ильинский), в отличие от пьес Островского, за всю историю Малого ставился однажды, в 1982 году. Но до сих пор постановка выглядит живой. Да и вообще Малый, несмотря на его регалии, не произвел впечатления мертвого театра.
Ольга ГОРНОВА
«Нижегородские новости», 24.06.2005
Подробнее
6 июля день рождения артистки Малого театра Клавдии Викторовны Моисеевой. Желаем Клавдие Викторовне крепкого здоровья, успеха и новых интересных ролей.
6 июля день рождения артистки Малого театра Клавдии Викторовны Моисеевой.
Желаем Клавдие Викторовне крепкого здоровья, успеха и новых интересных ролей.
Желаем Клавдие Викторовне крепкого здоровья, успеха и новых интересных ролей.
05.07.2005
Подробнее
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
Для юношей и девушек прежних эпох классический театр значил очень много. Он воспитывал, побуждал к поиску нравственных ориентиров да и просто служил достойным способом развлечения. Сегодня души молодых дезориентированы...
ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
Для юношей и девушек прежних эпох классический театр значил очень много. Он воспитывал, побуждал к поиску нравственных ориентиров да и просто служил достойным способом развлечения. Сегодня души молодых дезориентированы...
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
Свое 70-летие Юрии СОЛОМИН встретил, преисполненный творческих планов
Невозможно поверить, что Юрию Мефодьевичу Соломину — народному артисту СССР, художественному руководителю Малого театра, профессору Щепкинского училища — уже 70!
Над столом в кабинете Юрия Мефодьевича висит изображение Георгия Победоносца — мужественного воина с мирным именем землетруженика. Как известно, Юрий — славянская форма имени Георгий. Наверное, святой, издревле почитаемый в Москве, по-своему помогает тезке, который именно здесь состоялся как артист.
В 1953 году восемнадцатилетний Соломин из далекой Читы приехал в Москву и поступил в Щепкинское училище. Стал студентом мастерской одного из лучших его педагогов — Веры Николаевны Пашенной. Совету своего великого учителя — «Нужно играть так, как будто ты играешь в первый и последний раз!» — следует всю свою жизнь.
Как-то Юрий Мефодьевич подсчитал, сколько снимался в военных фильмах («Весна на Одере», «Оборона Севастополя», «Море в огне», «Блокада», «Кочующий фронт» и другие) — получилось лет пять! Все это время он ходил в форме, съемки шли на военных полигонах, на учениях. Соломин считает, что честно отслужил в армии и дослужился до звания генерал-майора: в «Соколове» играл генерала Шаференко. Но, конечно, как помнят мои ровесники, по-настоящему широкую известность Юрию Мефодьевичу принесла в 1970-е роль капитана Кольцова в многосерийном телевизионном фильме «Адъютант его превосходительства». Правда, киноленту эту выпустили не сразу: в ЦК посчитали, что белая гвардия в ней изображена с симпатией. Потом все же показали.
После блистательного проката «Дерсу Узала» Соломину предлагали остаться за границей. Ему очень хотелось поработать с западными кинорежиссерами! Но Юрий Мефодьевич не мог представить, как это его так долго не будет в Малом театре.
На родной сцене он прожил многие судьбы великих людей нашего прошлого, привык мыслить масштабами истории. Среди более полусотни ролей русской и зарубежной классики — главные в спектаклях «Ревизор», «Царь Федор Иоаннович», «Пучина», «Леший», «Дядя Ваня», «Сирано де Бержерак», «Живой труп», «Чайка», «Веер леди Уиндермиер»...
Когда в 1976 году Соломина вводили на роль царя Федора Иоанновича, зрители постоянно звонили в Малый театр, чтобы узнать, кто же будет этим новым исполнителем. И успокаивались, услышав ответ находчивого администратора: царя, мол, будет играть «адъютант его превосходительства».
С 1989 года Соломин — первый избранный самим коллективом художественный руководитель Малого театра. По его словам, ему, разумеется, прежде всего хочется играть: куда спокойнее было бы выходить на сцену, принимать цветы от зрителей, а не решать после спектакля массу организационных вопросов... Но кто-то же должен делать и это.
На агрессивное засилье американских мюзиклов в нашей столице Юрий Соломинответил по-своему — старинным русским водевилем, где сыграл главную роль. Все это и многое другое говорит о непоколебимой вере Соломина в то, что его родной Малый театр, несмотря ни на что, был и остается кафедрой, вторым университетом, чья миссия сеять в душах людей разумное, доброе, вечное...
- Юрий Мефодьевич, Малый театр отличала и отличает от всех других традиционная русская классическая драматургия. Но насколько сегодня русская классика близка и понятна молодому зрителю?
- Для юношей и девушек прежних эпох классический театр значил очень много. Он воспитывал, побуждал к поиску нравственных ориентиров да и просто служил достойным способом развлечения. Сегодня души молодых дезориентированы. Изобретены орудия влияния на сознание, многократно превышающие потенциал драматической сцены. Происходит выхолащивание нашей культуры.
Мы кричим: «Наркотики!». Но забываем, откуда они появились. Нам показывали западные фильмы и говорили: это демократия! Наше общество такую «демократию» и переняло.
Для того чтобы воспитать поколение, нужно хотя бы десять лет. В семье привить любовь к ценностям отечественной культуры, нравственной в самом широком смысле слова, ныне очень трудно, потому что в каждом доме есть... телевизор. Большинство передач, мне кажется, какие-то криминализированные, сексуально озабоченные, их авторы пытаются эту озабоченность вселить и в зрителей. С экранов телевизоров исчезли, увы, герои русских народных сказок.
- Кто спорит, хотелось бы, чтобы молодежь постигала жизнь через русскую классическую культуру. Но, возможно, молодежь не увидела в ней проблем, тем, созвучных дню сегодняшнему? И вина в этом в том числе лежит на театрах.
- У классиков можно найти все, созвучное сегодняшнему дню. Даже на вопрос о прибавке зарплаты учителям. В чеховской «Чайке» учитель Медведенко говорит Тригорину: «Вы бы написали пьесу об учителях. Ведь они получают 23 рубля — и то не вовремя. И для них все равно: круглая Земля или квадратная»... Зал моментально реагирует. Меня потом спрашивают: «Это что — вы сами придумали? Неужели это Чехов?». Или в спектакле «Царь Федор Иоаннович» по драме Алексея Толстого Шуйский говорит: «Мне в Думе делать нечего, когда дела вершит не Дума, а шурин твой...» И зритель тут же откликается. Мы не намекаем на сегодняшнюю Думу — избави Бог! Текст пьесы воспринимается каждым зрителем по-своему. Не нужно делать из произведений классиков шоу на тему сегодняшней жизни — хорошей или плохой. Ибо они предчувствовали, предвидели будущее.
А что происходит в некоторых театрах? Кто имеет, скажем, право ставить спектакли «на тему» Гоголя, Чехова... Или берут и меняют названия произведений великих драматургов, переводят их в иной жанр, продолжают, изобретают новые финалы.
Если пьесу Островского «Лес» назвать «Нужна драматическая актриса», то это, я считаю, нарушение экологии культуры. Все равно, что реку повернуть вспять. Повернуть реку Островского! Кто дал право?
Таких, как мы, артисты Малого театра, которые отстаивают экологию культуры, некоторые критики называют «вчерашним днем»: мол, это традиционное... И в слово «традиционное» вкладывают такую нехорошую интонацию. «Это традиции, ну чего вроде бы...» Но это же традиции, созданные предками! Они же не придуманы вчера, а складывались столетиями... Да, наша позиция требует определенного мужества. Однако Малый театр ее отстаивал, отстаивает и будет отстаивать всегда. Мы первый репертуарный театр нашей страны, созданный указом императрицы Елизаветы Петровны. Своим искусством продолжаем воспитывать у общества патриотизм, пытаемся защитить гордость русского человека. Нередко нас называют русофилами, националистами... А мы традиционалисты, сохраняющие отечественную культуру. И наше место в театральной палитре никто никогда не займет. В начале 1990-х годов вышел Указ президента РФ о национальном достоянии, куда вошли 17 объектов культуры. В их числе были два театра — Большой и Малый. Некоторые коллеги из других театров тогда возмущались. Я же на язвительные замечания отвечал: «Не сердитесь, господа! Вы — лучше! Но у нас просто люстр больше». Насчет люстр — чистая правда.
- Кроме люстр, в Малом есть еще целое созвездие актеров старшего поколения. А вот молодых звезд маловато. Почему не выращиваете своих или не приглашаете на спектакли известных актеров других театров?
- Новые актеры приходят к нам только на постоянную работу. Приглашение же актеров на какую-то роль — разрушение школы Малого театра, которую нам задали Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Островский, Чехов, Толстой... Гордимся, что наша труппа состоит на 80-90 процентов из выпускников Щепкинского училища. Убежден: чтобы человек стал звездой, прежде всего он должен пройти школу. Наблюдая за студентами с самого первого курса, мы уже думаем над тем, какой дипломный спектакль им предложить. А еще... Мы учим студентов выживать. Сегодня, чтобы актеру выжить, нужно быть профессионалом, мастером своего дела. Говорю студентам с самого первого занятия: в актерском мастерстве, как в музыке, существует семь нот, которые вы должны знать. Если музыкант из семи нот запомнит только четыре, то музыки не будет.
- Малый называют не только «вторым университетом». Еще при жизни Александра Николаевича Островского за театром, где впервые увидели свет рампы едва ли не все его 47 пьес, закрепилось и другое почетное название — «Дом Островского»...
- Островский — живой и вечный. Он уже сто лет репертуарный и в провинции, и в Москве. Тут одна причина — его гений. Как удивительно точно в его пьесах выписаны психологические взаимоотношения! Когда купец дает слово, то никаких бумаг не надо, все знают — он выполнит обещанное. Так было. Но выбор пьес драматурга в зависимости от времени меняется. Сегодня более всего востребованы его «экономические пьесы» — «Свои люди — сочтемся», «Волки и овцы», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб»... В советское время они принимались по-другому. Частных банков тогда не существовало. Кредитов под проценты никто не брал, долговых бумаг не подписывал. Землей тоже не торговали. Да и денег больших у людей не было. Когда Леонид Андреевич Волков ставил в Малом театре «Свои люди — сочтемся» с Любезновым, Анненковым, Владиславским, Белевцевой, Эллой Долматовой (я там слугу Тишку играл), пришлось экономиста приглашать. И он нам долго втолковывал, что такое закладные, проценты, долговая яма... А мы ничего не понимали. Многие сцены пришлось вымарывать, потому что и зритель не понимал. Сегодня, когда появились и банки, и грандиозные аферы, и долговые ямы — тюрьмы для олигархов, не уплативших налоги, все стало понятно.
- Не могу не спросить о вашем отношении к проекту закона, по которому все государственные театры приравняют к бюджетным организациям: прибыль — Минкультуры, а оно уже станет ее распределять между учреждениями.
- В результате таких законов могут пострадать в первую очередь театры в регионах страны. По России много столетних театров и таких, которым более ста лет. Какая система! Поэтому у нас и была мощная драматургия. Сегодня далеко не в каждом городе есть губернатор, который ходит в театр и любит искусство. Скажет, что на развитие театра у него нет денег, — и точка. Да и зачем, мол, нам свой театр? Гастролеры приедут... А ведь весь мир завидует стабильному русскому театру-дому. На Западе другой принцип — собирается группа артистов, которая вынуждена каждый день играть на износ одно и то же. Три месяца, полгода, год...
Неужели и нам также ставить шаблонные пьески, легко швыряясь текстом? Играть тридцать раз подряд в коммерческом режиме Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Островского, Чехова, Достоевского, Толстого, Горького невозможно: умрет Актер! Когда страна слабеет, беднеет, ее полпредами в мире становятся деятели искусств. Но как только положение чуть-чуть налаживается, власти забывают, чем они нам обязаны.
- В 2006 году — 250-летие указа императрицы Елизаветы Петровны о создании и субсидировании государственного русского театра. Собираетесь ли отмечать это событие?
- Знаменательную дату отметят сразу два театра — Малый в Москве и Александринка в Петербурге. В наших коллективах есть уже и совместный проект: проехать с лучшими спектаклями по России друг другу навстречу и встретиться где-нибудь в середине пути. Эта акция нужна не столько театрам-юбилярам, сколько России.
- Юрий Мефодьевич, вы много выступаете в защиту русского языка. А удается ли сохранить его высокое качество в самом Малом театре?
- Наши актеры, слава Богу, по-прежнему говорят на великолепном русском языке. Многие иностранцы приходят в Малый, чтобы научиться правильно говорить по-русски. Наш театр этим гордится.
- Малый театр выступил инициатором выпуска аудиокниг...
- Мы взяли на себя сей труд, чтобы дать возможность всем, кто начинает изучать русский язык и литературу, научиться правильно говорить по-русски. Когда задумывали этот проект, нам хотелось, чтобы наши аудиокниги слушали, например, дети-инвалиды, которые не имеют возможности ходить в школу. Но оказалось, что это нужно и здоровым.
Артисты Малого театра вложили в проект всю душу. Живая русская речь должна во что бы то ни стало звучать во всех уголках нашей необъятной страны, соединяя всех, кто любит и ценит русскую словесность.
Беседовал Николай ГОЛОВКИН
«Россия», 30.06.2005
ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
Свое 70-летие Юрии СОЛОМИН встретил, преисполненный творческих планов
Невозможно поверить, что Юрию Мефодьевичу Соломину — народному артисту СССР, художественному руководителю Малого театра, профессору Щепкинского училища — уже 70!
Над столом в кабинете Юрия Мефодьевича висит изображение Георгия Победоносца — мужественного воина с мирным именем землетруженика. Как известно, Юрий — славянская форма имени Георгий. Наверное, святой, издревле почитаемый в Москве, по-своему помогает тезке, который именно здесь состоялся как артист.
В 1953 году восемнадцатилетний Соломин из далекой Читы приехал в Москву и поступил в Щепкинское училище. Стал студентом мастерской одного из лучших его педагогов — Веры Николаевны Пашенной. Совету своего великого учителя — «Нужно играть так, как будто ты играешь в первый и последний раз!» — следует всю свою жизнь.
Как-то Юрий Мефодьевич подсчитал, сколько снимался в военных фильмах («Весна на Одере», «Оборона Севастополя», «Море в огне», «Блокада», «Кочующий фронт» и другие) — получилось лет пять! Все это время он ходил в форме, съемки шли на военных полигонах, на учениях. Соломин считает, что честно отслужил в армии и дослужился до звания генерал-майора: в «Соколове» играл генерала Шаференко. Но, конечно, как помнят мои ровесники, по-настоящему широкую известность Юрию Мефодьевичу принесла в 1970-е роль капитана Кольцова в многосерийном телевизионном фильме «Адъютант его превосходительства». Правда, киноленту эту выпустили не сразу: в ЦК посчитали, что белая гвардия в ней изображена с симпатией. Потом все же показали.
После блистательного проката «Дерсу Узала» Соломину предлагали остаться за границей. Ему очень хотелось поработать с западными кинорежиссерами! Но Юрий Мефодьевич не мог представить, как это его так долго не будет в Малом театре.
На родной сцене он прожил многие судьбы великих людей нашего прошлого, привык мыслить масштабами истории. Среди более полусотни ролей русской и зарубежной классики — главные в спектаклях «Ревизор», «Царь Федор Иоаннович», «Пучина», «Леший», «Дядя Ваня», «Сирано де Бержерак», «Живой труп», «Чайка», «Веер леди Уиндермиер»...
Когда в 1976 году Соломина вводили на роль царя Федора Иоанновича, зрители постоянно звонили в Малый театр, чтобы узнать, кто же будет этим новым исполнителем. И успокаивались, услышав ответ находчивого администратора: царя, мол, будет играть «адъютант его превосходительства».
С 1989 года Соломин — первый избранный самим коллективом художественный руководитель Малого театра. По его словам, ему, разумеется, прежде всего хочется играть: куда спокойнее было бы выходить на сцену, принимать цветы от зрителей, а не решать после спектакля массу организационных вопросов... Но кто-то же должен делать и это.
На агрессивное засилье американских мюзиклов в нашей столице Юрий Соломинответил по-своему — старинным русским водевилем, где сыграл главную роль. Все это и многое другое говорит о непоколебимой вере Соломина в то, что его родной Малый театр, несмотря ни на что, был и остается кафедрой, вторым университетом, чья миссия сеять в душах людей разумное, доброе, вечное...
- Юрий Мефодьевич, Малый театр отличала и отличает от всех других традиционная русская классическая драматургия. Но насколько сегодня русская классика близка и понятна молодому зрителю?
- Для юношей и девушек прежних эпох классический театр значил очень много. Он воспитывал, побуждал к поиску нравственных ориентиров да и просто служил достойным способом развлечения. Сегодня души молодых дезориентированы. Изобретены орудия влияния на сознание, многократно превышающие потенциал драматической сцены. Происходит выхолащивание нашей культуры.
Мы кричим: «Наркотики!». Но забываем, откуда они появились. Нам показывали западные фильмы и говорили: это демократия! Наше общество такую «демократию» и переняло.
Для того чтобы воспитать поколение, нужно хотя бы десять лет. В семье привить любовь к ценностям отечественной культуры, нравственной в самом широком смысле слова, ныне очень трудно, потому что в каждом доме есть... телевизор. Большинство передач, мне кажется, какие-то криминализированные, сексуально озабоченные, их авторы пытаются эту озабоченность вселить и в зрителей. С экранов телевизоров исчезли, увы, герои русских народных сказок.
- Кто спорит, хотелось бы, чтобы молодежь постигала жизнь через русскую классическую культуру. Но, возможно, молодежь не увидела в ней проблем, тем, созвучных дню сегодняшнему? И вина в этом в том числе лежит на театрах.
- У классиков можно найти все, созвучное сегодняшнему дню. Даже на вопрос о прибавке зарплаты учителям. В чеховской «Чайке» учитель Медведенко говорит Тригорину: «Вы бы написали пьесу об учителях. Ведь они получают 23 рубля — и то не вовремя. И для них все равно: круглая Земля или квадратная»... Зал моментально реагирует. Меня потом спрашивают: «Это что — вы сами придумали? Неужели это Чехов?». Или в спектакле «Царь Федор Иоаннович» по драме Алексея Толстого Шуйский говорит: «Мне в Думе делать нечего, когда дела вершит не Дума, а шурин твой...» И зритель тут же откликается. Мы не намекаем на сегодняшнюю Думу — избави Бог! Текст пьесы воспринимается каждым зрителем по-своему. Не нужно делать из произведений классиков шоу на тему сегодняшней жизни — хорошей или плохой. Ибо они предчувствовали, предвидели будущее.
А что происходит в некоторых театрах? Кто имеет, скажем, право ставить спектакли «на тему» Гоголя, Чехова... Или берут и меняют названия произведений великих драматургов, переводят их в иной жанр, продолжают, изобретают новые финалы.
Если пьесу Островского «Лес» назвать «Нужна драматическая актриса», то это, я считаю, нарушение экологии культуры. Все равно, что реку повернуть вспять. Повернуть реку Островского! Кто дал право?
Таких, как мы, артисты Малого театра, которые отстаивают экологию культуры, некоторые критики называют «вчерашним днем»: мол, это традиционное... И в слово «традиционное» вкладывают такую нехорошую интонацию. «Это традиции, ну чего вроде бы...» Но это же традиции, созданные предками! Они же не придуманы вчера, а складывались столетиями... Да, наша позиция требует определенного мужества. Однако Малый театр ее отстаивал, отстаивает и будет отстаивать всегда. Мы первый репертуарный театр нашей страны, созданный указом императрицы Елизаветы Петровны. Своим искусством продолжаем воспитывать у общества патриотизм, пытаемся защитить гордость русского человека. Нередко нас называют русофилами, националистами... А мы традиционалисты, сохраняющие отечественную культуру. И наше место в театральной палитре никто никогда не займет. В начале 1990-х годов вышел Указ президента РФ о национальном достоянии, куда вошли 17 объектов культуры. В их числе были два театра — Большой и Малый. Некоторые коллеги из других театров тогда возмущались. Я же на язвительные замечания отвечал: «Не сердитесь, господа! Вы — лучше! Но у нас просто люстр больше». Насчет люстр — чистая правда.
- Кроме люстр, в Малом есть еще целое созвездие актеров старшего поколения. А вот молодых звезд маловато. Почему не выращиваете своих или не приглашаете на спектакли известных актеров других театров?
- Новые актеры приходят к нам только на постоянную работу. Приглашение же актеров на какую-то роль — разрушение школы Малого театра, которую нам задали Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Островский, Чехов, Толстой... Гордимся, что наша труппа состоит на 80-90 процентов из выпускников Щепкинского училища. Убежден: чтобы человек стал звездой, прежде всего он должен пройти школу. Наблюдая за студентами с самого первого курса, мы уже думаем над тем, какой дипломный спектакль им предложить. А еще... Мы учим студентов выживать. Сегодня, чтобы актеру выжить, нужно быть профессионалом, мастером своего дела. Говорю студентам с самого первого занятия: в актерском мастерстве, как в музыке, существует семь нот, которые вы должны знать. Если музыкант из семи нот запомнит только четыре, то музыки не будет.
- Малый называют не только «вторым университетом». Еще при жизни Александра Николаевича Островского за театром, где впервые увидели свет рампы едва ли не все его 47 пьес, закрепилось и другое почетное название — «Дом Островского»...
- Островский — живой и вечный. Он уже сто лет репертуарный и в провинции, и в Москве. Тут одна причина — его гений. Как удивительно точно в его пьесах выписаны психологические взаимоотношения! Когда купец дает слово, то никаких бумаг не надо, все знают — он выполнит обещанное. Так было. Но выбор пьес драматурга в зависимости от времени меняется. Сегодня более всего востребованы его «экономические пьесы» — «Свои люди — сочтемся», «Волки и овцы», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб»... В советское время они принимались по-другому. Частных банков тогда не существовало. Кредитов под проценты никто не брал, долговых бумаг не подписывал. Землей тоже не торговали. Да и денег больших у людей не было. Когда Леонид Андреевич Волков ставил в Малом театре «Свои люди — сочтемся» с Любезновым, Анненковым, Владиславским, Белевцевой, Эллой Долматовой (я там слугу Тишку играл), пришлось экономиста приглашать. И он нам долго втолковывал, что такое закладные, проценты, долговая яма... А мы ничего не понимали. Многие сцены пришлось вымарывать, потому что и зритель не понимал. Сегодня, когда появились и банки, и грандиозные аферы, и долговые ямы — тюрьмы для олигархов, не уплативших налоги, все стало понятно.
- Не могу не спросить о вашем отношении к проекту закона, по которому все государственные театры приравняют к бюджетным организациям: прибыль — Минкультуры, а оно уже станет ее распределять между учреждениями.
- В результате таких законов могут пострадать в первую очередь театры в регионах страны. По России много столетних театров и таких, которым более ста лет. Какая система! Поэтому у нас и была мощная драматургия. Сегодня далеко не в каждом городе есть губернатор, который ходит в театр и любит искусство. Скажет, что на развитие театра у него нет денег, — и точка. Да и зачем, мол, нам свой театр? Гастролеры приедут... А ведь весь мир завидует стабильному русскому театру-дому. На Западе другой принцип — собирается группа артистов, которая вынуждена каждый день играть на износ одно и то же. Три месяца, полгода, год...
Неужели и нам также ставить шаблонные пьески, легко швыряясь текстом? Играть тридцать раз подряд в коммерческом режиме Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Островского, Чехова, Достоевского, Толстого, Горького невозможно: умрет Актер! Когда страна слабеет, беднеет, ее полпредами в мире становятся деятели искусств. Но как только положение чуть-чуть налаживается, власти забывают, чем они нам обязаны.
- В 2006 году — 250-летие указа императрицы Елизаветы Петровны о создании и субсидировании государственного русского театра. Собираетесь ли отмечать это событие?
- Знаменательную дату отметят сразу два театра — Малый в Москве и Александринка в Петербурге. В наших коллективах есть уже и совместный проект: проехать с лучшими спектаклями по России друг другу навстречу и встретиться где-нибудь в середине пути. Эта акция нужна не столько театрам-юбилярам, сколько России.
- Юрий Мефодьевич, вы много выступаете в защиту русского языка. А удается ли сохранить его высокое качество в самом Малом театре?
- Наши актеры, слава Богу, по-прежнему говорят на великолепном русском языке. Многие иностранцы приходят в Малый, чтобы научиться правильно говорить по-русски. Наш театр этим гордится.
- Малый театр выступил инициатором выпуска аудиокниг...
- Мы взяли на себя сей труд, чтобы дать возможность всем, кто начинает изучать русский язык и литературу, научиться правильно говорить по-русски. Когда задумывали этот проект, нам хотелось, чтобы наши аудиокниги слушали, например, дети-инвалиды, которые не имеют возможности ходить в школу. Но оказалось, что это нужно и здоровым.
Артисты Малого театра вложили в проект всю душу. Живая русская речь должна во что бы то ни стало звучать во всех уголках нашей необъятной страны, соединяя всех, кто любит и ценит русскую словесность.
Беседовал Николай ГОЛОВКИН
«Россия», 30.06.2005
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. МИХАИЛ ЛЕНИН. ПРОВ САДОВСКИЙ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. МИХАИЛ ЛЕНИН. ПРОВ САДОВСКИЙ
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. МИХАИЛ ЛЕНИН. ПРОВ САДОВСКИЙ
Теперь я должна рассказать о трех артистах, в течение долгого времени игравших на сцене Малого театра героические роли — М.Ф. Ленине, П.М. Садовском и А.А. Остужеве.
Начну с Михаила Францевича Ленина. У него дурная репутация. Его называли «Актер Актерович» и считали образцом заштампованного и «представляющего» актера, Некоторое основание для такого суждения было.
В «Стакане воды» он играл грубовато, в Чацком у него уходила мысль.
Но у М. Ф. Ленина был ряд блестящих ролей, свидетельствующих о том, что он крупный актер. Эти роли требовали большого темперамента или внешних эффектов, позы. Так, его темперамент и несколько грубоватая манера игры вполне подходили для Петруччио в «Укрощении строптивой». Удались ему величественный Цезарь в «Юлии Цезаре», граф Шемет в «Медвежьей свадьбе», в котором аристократизм сливался с какой-то звериной повадкой. Успешно играл М. Ф. Ленин в советских пьесах, например комбрига Ленчицкого в «Бойцах» Б. С. Ромашова. В очередь с ним эту роль исполнял Н. М. Радин. Сравнивая игру того и другого, можно было видеть разницу между манерой коршевского и Малого театров. Фигура, лепка характера, манера разговаривать — все подавалось Лениным крупно и выпукло, во всем чувствовался военный. У него звучали просто замечательные командирские нотки.
Как я уже говорила, мне пришлось соприкоснуться с Провом Михайловичем Садовским при поступлении в Малый театр. Но до этого я знала и любила его как актера. Его актерская судьба была очень своеобразной. Сын знаменитых родителей, любимцев Москвы, он вызывал разочарование у зрителей, которые сравнивали его, и не в его пользу, с Ольгой Осиповной и Михаилом Провычем. Пров Михайлович созревал как художник медленно. И только постепенно превратился в того блестящего актера и режиссера, каким я его застала. Из гадкого утенка вырос прекрасный лебедь.
Впервые я увидела Прова Михайловича во «Флорентийской трагедии» О. Уайльда, где он играл с такими партнерами, как Е. А. Лепковский и В. Н. Пашенная. Это был в полном смысле слова романтический красавец — необычайно эффектный, пластичный, привлекательный.
Совсем иной образ создавал он, играя Мелузова в «Талантах и поклонниках», где сменил своего отца, Михаила Провыча, прославившегося в этой роли. Меня поразила огромность диапазона Прова Михайловича. Никакой позы, все очень просто. Сутулый, с бородкой и усами, небрежно причесанный студент демократического склада, очень далекий от тех, кого называли «белоподкладочниками».
Через несколько лет в Малом театре решили возобновить «Воеводу» Островского. Пров Михайлович играл Дубровина, для которого нашел совершенно новые краски. Это был русский человек, подлинный народный вожак. Несмотря на то, что роль написана стихами и окрашена яркой романтикой, в нем была внутренняя углубленность. Великолепно звучал красивый баритональный голос Садовского. В этом спектакле я впервые по-настоящему поняла, каким необыкновенным партнером был Пров Михайлович. Он никогда не срывал чужой реплики, никогда не ставил партнера в невыгодное положение. Иногда в ходе спектакля он помогал мне — я играла Олену, жену Дубровина, — незаметно поворачивал лицом к зрителю или отступал, чтобы меня было лучше видно.
Казалось бы, Пров Михайлович нашел необходимые краски для изображения «доброго молодца» в русском стиле. Но он эти краски искусно варьировал, никогда не застывая на достигнутом. В «Снегурочке», которую он сам ставил, Садовский играл Мизгиря, героя того же плана, что и Дубровин. Мизгирь в его исполнении был внешне красив, мужествен и обаятелен. В такого нельзя не влюбиться. Но Мизгирь отнюдь не являлся повторением Дубровина.
Пров Михайлович был человек увлекающийся. Ставя «Снегурочку», он буквально влюбился в эту сказку. Вся его артистическая уборная была завешана эскизами. Он совершенно отказался от присущей ему манеры иронического и насмешливого разговора. В его речах о спектакле сквозила романтическая нежность. Очень нравилась Садовскому Наташа Белевцева, которая играла Снегурочку, точно схватив его замысел.
Но Прову Михайловичу были вполне доступны и персонажи западной классики. В малоудачном спектакле «Заговор Фиеско» Шиллера Садовский, один из немногих исполнителей, был очень хорош в роли молодого Дориа. Ничего русского и бытового не было в его облике. Он словно сошел с картины итальянского художника эпохи Возрождения. Узкие, прищуренные глаза, в них чувствовалось что-то злое, какая-то жестокость.
В «Дон Карлосе» Пров Михайлович играл короля Филиппа. Его исполнение так нравилось Марджанову, что он ничего не подсказывал и не режиссировал, а просто сидел в зале и восхищался.
Прекрасно играл Садовский роль Брута в неудачном спектакле «Юлий Цезарь». Можно сказать, что его исполнение стало чуть ли не единственным достижением спектакля. Чрезвычайно помог Садовскому в этой роли наш знаменитый гример Н. М. Сорокин — большой художник своего дела. Замечательна была внешность Садовского. Ни одного изящного жеста, никакой красивой позы. У Садовского — Брута было сильное, открытое, мужиковатое лицо. В этом Бруте все устойчиво, твердо, фундаментально, но и топорно. Он человек целеустремленный, но узкий и в каком-то смысле односторонний.
Некоторые роли Садовский играл так, что казалось — нельзя играть по-другому. Таков был его Глумов в «На всякого мудреца довольно простоты». Я смотрела каждый спектакль. Этот Глумов был обаятелен и наделен острым умом. Но все чувствовали, что он подлец, хотя и умный подлец. Такой Глумов отвечал характеристике Островского.
Садовский создал несколько образов в пьесах советских авторов. Еще в 1921 году он сыграл Карла I в пьесе Луначарского «Оливер Кромвель». В спектакле у него только одна сцена. Садовский изображал капризного, грациозного и изящного короля. Красивое открытое лицо с длинными волосами, тонкие холеные руки, будто специально приспособленные для игры в бильбоке. Но когда приходил Кромвель и начинался их разговор — а это был разговор о голове короля, — раскрывались новые грани характера Карла. В нем появлялась царственность, величие. Он трезво оппонировал Кромвелю и убедительно защищал себя.
В роли Кошкина в «Любови Яровой» Садовский, может быть, не до конца нащупал демократическую сущность этого революционного матроса. Но его Кошкин был прямолинеен, по-мужицки умен. В нем было нечто от героев «Броненосца «Потемкин» Эйзенштейна. Очень сильно переживал он подлость Грозного. И, застрелив его, возвращался спокойный и сильный. Даже Панова питала к нему уважение.
Придя в Малый театр, я довольно быстро стала партнершей Садовского. Так, мне пришлось играть с ним Софью в «Горе от ума». В театре было в то время три Чацких — М. Ф. Ленин, А. А. Остужев и П. М. Садовский.
Наименее интересным мне казался М. Ф. Ленин. Он производил впечатление немолодого человека, был суховат и груб. Я думаю, что он с большим успехом мог сыграть Скалозуба.
Остужев был любовник до мозга костей. Пылкий, громкий, Восторженный. Социальная, историческая подоплека не выявлялась в его исполнении. Измена Софьи, ее любовь к Молчалину разбили его сердце. И он хочет стремглав бежать от этой любви, от этого «мильона терзаний». При всей яркости и лирической пламенности такого исполнения многие существенные черты Чацкого, конечно, уходили из созданного Остужевым образа.
Наиболее удачным Чацким казался мне Садовский. Как и Остужев, он обладал прекрасной внешностью, обаянием. Была в нем и оскорбленность чувства, но прежде всего это был умный Чацкий. Он жил общественными, политическими проблемами, и его обаяние являлось обаянием острой социальной мысли.
Интересно заметить, что исполнение роли Фамусова не стало большой удачей Садовского. Он был слишком умен для Фамусова и словно постоянно подавлял в себе Чацкого. В жизни Пров Михайлович был очень остроумен, но реплики Фамусова у него почему-то пропадали.
Пров Михайлович не гнался за ролями. Про него, пожалуй, не без основания говорили, что он «гуляка праздный». Некоторые роли он так и не довел до совершенства.
Но Садовский был крупным театральным деятелем и патриотом Малого театра. В конце своей жизни он развернулся не только как большой и умный актер, но и как режиссер. Его нравственная стойкость и порядочность вполне проявились в острый и критический для Малого театра момент.
Как уже говорилось, спектакль «Иван Грозный» был снят и нуждался в переделке. Садовский, который всегда находился в полунасмешливом, ироническом настроении, понял всю серьезность ситуации. Он стал во главе спектакля, перераспределил роли (он великолепно умел это делать) и создал спектакль, который оказался на уровне искусства Малого театра.
Садовский был исключительным мастером слова. Он сознательно рассматривал себя как интерпретатора литературного произведения, который должен донести до зрителя мысль автора. Остались его записи исполнения «Полтавы» и «Песни про купца Калашникова». Созданный им образ купца Калашникова чем-то напоминал Дубровина из «Воеводы».
Пров Михайлович писал стихи, остроумные и шутливые, а порой и романтические. Вспоминая сегодня Прова Михайловича Садовского, я вижу в нем олицетворение замечательного искусства любимого мною театра.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. МИХАИЛ ЛЕНИН. ПРОВ САДОВСКИЙ
Теперь я должна рассказать о трех артистах, в течение долгого времени игравших на сцене Малого театра героические роли — М.Ф. Ленине, П.М. Садовском и А.А. Остужеве.
Начну с Михаила Францевича Ленина. У него дурная репутация. Его называли «Актер Актерович» и считали образцом заштампованного и «представляющего» актера, Некоторое основание для такого суждения было.
В «Стакане воды» он играл грубовато, в Чацком у него уходила мысль.
Но у М. Ф. Ленина был ряд блестящих ролей, свидетельствующих о том, что он крупный актер. Эти роли требовали большого темперамента или внешних эффектов, позы. Так, его темперамент и несколько грубоватая манера игры вполне подходили для Петруччио в «Укрощении строптивой». Удались ему величественный Цезарь в «Юлии Цезаре», граф Шемет в «Медвежьей свадьбе», в котором аристократизм сливался с какой-то звериной повадкой. Успешно играл М. Ф. Ленин в советских пьесах, например комбрига Ленчицкого в «Бойцах» Б. С. Ромашова. В очередь с ним эту роль исполнял Н. М. Радин. Сравнивая игру того и другого, можно было видеть разницу между манерой коршевского и Малого театров. Фигура, лепка характера, манера разговаривать — все подавалось Лениным крупно и выпукло, во всем чувствовался военный. У него звучали просто замечательные командирские нотки.
Как я уже говорила, мне пришлось соприкоснуться с Провом Михайловичем Садовским при поступлении в Малый театр. Но до этого я знала и любила его как актера. Его актерская судьба была очень своеобразной. Сын знаменитых родителей, любимцев Москвы, он вызывал разочарование у зрителей, которые сравнивали его, и не в его пользу, с Ольгой Осиповной и Михаилом Провычем. Пров Михайлович созревал как художник медленно. И только постепенно превратился в того блестящего актера и режиссера, каким я его застала. Из гадкого утенка вырос прекрасный лебедь.
Впервые я увидела Прова Михайловича во «Флорентийской трагедии» О. Уайльда, где он играл с такими партнерами, как Е. А. Лепковский и В. Н. Пашенная. Это был в полном смысле слова романтический красавец — необычайно эффектный, пластичный, привлекательный.
Совсем иной образ создавал он, играя Мелузова в «Талантах и поклонниках», где сменил своего отца, Михаила Провыча, прославившегося в этой роли. Меня поразила огромность диапазона Прова Михайловича. Никакой позы, все очень просто. Сутулый, с бородкой и усами, небрежно причесанный студент демократического склада, очень далекий от тех, кого называли «белоподкладочниками».
Через несколько лет в Малом театре решили возобновить «Воеводу» Островского. Пров Михайлович играл Дубровина, для которого нашел совершенно новые краски. Это был русский человек, подлинный народный вожак. Несмотря на то, что роль написана стихами и окрашена яркой романтикой, в нем была внутренняя углубленность. Великолепно звучал красивый баритональный голос Садовского. В этом спектакле я впервые по-настоящему поняла, каким необыкновенным партнером был Пров Михайлович. Он никогда не срывал чужой реплики, никогда не ставил партнера в невыгодное положение. Иногда в ходе спектакля он помогал мне — я играла Олену, жену Дубровина, — незаметно поворачивал лицом к зрителю или отступал, чтобы меня было лучше видно.
Казалось бы, Пров Михайлович нашел необходимые краски для изображения «доброго молодца» в русском стиле. Но он эти краски искусно варьировал, никогда не застывая на достигнутом. В «Снегурочке», которую он сам ставил, Садовский играл Мизгиря, героя того же плана, что и Дубровин. Мизгирь в его исполнении был внешне красив, мужествен и обаятелен. В такого нельзя не влюбиться. Но Мизгирь отнюдь не являлся повторением Дубровина.
Пров Михайлович был человек увлекающийся. Ставя «Снегурочку», он буквально влюбился в эту сказку. Вся его артистическая уборная была завешана эскизами. Он совершенно отказался от присущей ему манеры иронического и насмешливого разговора. В его речах о спектакле сквозила романтическая нежность. Очень нравилась Садовскому Наташа Белевцева, которая играла Снегурочку, точно схватив его замысел.
Но Прову Михайловичу были вполне доступны и персонажи западной классики. В малоудачном спектакле «Заговор Фиеско» Шиллера Садовский, один из немногих исполнителей, был очень хорош в роли молодого Дориа. Ничего русского и бытового не было в его облике. Он словно сошел с картины итальянского художника эпохи Возрождения. Узкие, прищуренные глаза, в них чувствовалось что-то злое, какая-то жестокость.
В «Дон Карлосе» Пров Михайлович играл короля Филиппа. Его исполнение так нравилось Марджанову, что он ничего не подсказывал и не режиссировал, а просто сидел в зале и восхищался.
Прекрасно играл Садовский роль Брута в неудачном спектакле «Юлий Цезарь». Можно сказать, что его исполнение стало чуть ли не единственным достижением спектакля. Чрезвычайно помог Садовскому в этой роли наш знаменитый гример Н. М. Сорокин — большой художник своего дела. Замечательна была внешность Садовского. Ни одного изящного жеста, никакой красивой позы. У Садовского — Брута было сильное, открытое, мужиковатое лицо. В этом Бруте все устойчиво, твердо, фундаментально, но и топорно. Он человек целеустремленный, но узкий и в каком-то смысле односторонний.
Некоторые роли Садовский играл так, что казалось — нельзя играть по-другому. Таков был его Глумов в «На всякого мудреца довольно простоты». Я смотрела каждый спектакль. Этот Глумов был обаятелен и наделен острым умом. Но все чувствовали, что он подлец, хотя и умный подлец. Такой Глумов отвечал характеристике Островского.
Садовский создал несколько образов в пьесах советских авторов. Еще в 1921 году он сыграл Карла I в пьесе Луначарского «Оливер Кромвель». В спектакле у него только одна сцена. Садовский изображал капризного, грациозного и изящного короля. Красивое открытое лицо с длинными волосами, тонкие холеные руки, будто специально приспособленные для игры в бильбоке. Но когда приходил Кромвель и начинался их разговор — а это был разговор о голове короля, — раскрывались новые грани характера Карла. В нем появлялась царственность, величие. Он трезво оппонировал Кромвелю и убедительно защищал себя.
В роли Кошкина в «Любови Яровой» Садовский, может быть, не до конца нащупал демократическую сущность этого революционного матроса. Но его Кошкин был прямолинеен, по-мужицки умен. В нем было нечто от героев «Броненосца «Потемкин» Эйзенштейна. Очень сильно переживал он подлость Грозного. И, застрелив его, возвращался спокойный и сильный. Даже Панова питала к нему уважение.
Придя в Малый театр, я довольно быстро стала партнершей Садовского. Так, мне пришлось играть с ним Софью в «Горе от ума». В театре было в то время три Чацких — М. Ф. Ленин, А. А. Остужев и П. М. Садовский.
Наименее интересным мне казался М. Ф. Ленин. Он производил впечатление немолодого человека, был суховат и груб. Я думаю, что он с большим успехом мог сыграть Скалозуба.
Остужев был любовник до мозга костей. Пылкий, громкий, Восторженный. Социальная, историческая подоплека не выявлялась в его исполнении. Измена Софьи, ее любовь к Молчалину разбили его сердце. И он хочет стремглав бежать от этой любви, от этого «мильона терзаний». При всей яркости и лирической пламенности такого исполнения многие существенные черты Чацкого, конечно, уходили из созданного Остужевым образа.
Наиболее удачным Чацким казался мне Садовский. Как и Остужев, он обладал прекрасной внешностью, обаянием. Была в нем и оскорбленность чувства, но прежде всего это был умный Чацкий. Он жил общественными, политическими проблемами, и его обаяние являлось обаянием острой социальной мысли.
Интересно заметить, что исполнение роли Фамусова не стало большой удачей Садовского. Он был слишком умен для Фамусова и словно постоянно подавлял в себе Чацкого. В жизни Пров Михайлович был очень остроумен, но реплики Фамусова у него почему-то пропадали.
Пров Михайлович не гнался за ролями. Про него, пожалуй, не без основания говорили, что он «гуляка праздный». Некоторые роли он так и не довел до совершенства.
Но Садовский был крупным театральным деятелем и патриотом Малого театра. В конце своей жизни он развернулся не только как большой и умный актер, но и как режиссер. Его нравственная стойкость и порядочность вполне проявились в острый и критический для Малого театра момент.
Как уже говорилось, спектакль «Иван Грозный» был снят и нуждался в переделке. Садовский, который всегда находился в полунасмешливом, ироническом настроении, понял всю серьезность ситуации. Он стал во главе спектакля, перераспределил роли (он великолепно умел это делать) и создал спектакль, который оказался на уровне искусства Малого театра.
Садовский был исключительным мастером слова. Он сознательно рассматривал себя как интерпретатора литературного произведения, который должен донести до зрителя мысль автора. Остались его записи исполнения «Полтавы» и «Песни про купца Калашникова». Созданный им образ купца Калашникова чем-то напоминал Дубровина из «Воеводы».
Пров Михайлович писал стихи, остроумные и шутливые, а порой и романтические. Вспоминая сегодня Прова Михайловича Садовского, я вижу в нем олицетворение замечательного искусства любимого мною театра.
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» «МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
«Пресса о гастролях Малого театра»
«МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
Позавчера комедией Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Малый театр открыл гастроли в Челябинске...
«МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
Позавчера комедией Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Малый театр открыл гастроли в Челябинске...
«Пресса о гастролях Малого театра»
«МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
Позавчера комедией Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Малый театр открыл гастроли в Челябинске.
Придя домой после спектакля, первым делом открыла том Островского с комедией «На всякого мудреца довольно простоты». И убедилась, что слово «капиталист» действительно звучит из уст ретрограда Крутицкого. Так он и говорит, вербуя — Глумова в ряды сторонников таких же, как он, противников реформ вообще: «Будешь капиталистом, найдем тебе место видное, покойное. Нам такие люди нужны... а то молокососы одолевать начали».
Вот уже как минимум два десятилетия Александр Николаевич Островский — самый актуальный драматург. Не то чтобы при советской власти его мало ставили, хоть с оглядкой, но как классика — постоянно.
Но только в конце двадцатого века ситуации некоторых его пьес показались просто слепком с нашей действительности, словно писал их не бородатый человек XIX века в подбитом мехом халате, глядящий на нас с известного портрета Василия Перова, а наш современник, наблюдательный и язвительный. И в этом случае мы без труда назвали бы «прототипов»: и неуспокоившегося генерала гэкачеписта Крутицкого, и лжелиберала Городулина, и «новейшего самоучителя», но уже нашего времени, Мамаева, и, конечно, журналиста-шантажиста Голутвина... А Глумовых, упустивших свое время, спохватившихся, что никаких дивидендов от участия в перестройке, в отличие от других, не ухвачено, каждый назвать сможет.
Тех, кто ставит Островского сегодня, чаще всего привлекает именно возможность провести параллели между временем, о котором писал драматург, и сегодняшним днем. Очень соблазнительно. И публика довольна, и театр сказал свое смелое слово о ситуации в стране.
В спектакле Малого театра, открывшего гастроли в Челябинске именно «Мудрецом», никаких настойчивых аллюзий нет. Есть бережное отношение к тексту пьесы, в угоду нынешнему «формату» театрального зрелища куски текста не вымарываются.
На сцене действуют люди XIX века в костюмах и обстановке, соответствующих времени и месту действия.
Подгонку Островского под современную ситуацию Малый оставляет тем, для кого пьесы Островского редкое блюдо в их театральном меню, кто каждый раз заново учится готовить и подавать это зрителю.
А у Малого Островский — нечто постоянное, как ежеутренние овсянка и яичница с беконом у англичан. Чтобы не приелось, надо достичь совершенства в приготовлении привычной еды.
Опыт наработан полутора веками постановок. Тот же «Мудрец», например, 1 ноября 1868 года был поставлен Александрийским театром в Петербурге, а 6 ноября, то есть через пять дней, — в Малом. Но в отличие от петербургской сцены эта комедия уже практически не покидала подмостков Малого театра, возобновлялась и возобновлялась. В сорок первом году, например, театр, эвакуированный в Челябинск, привез постановку 1935 года и показывал ее в нашем городе.
Девятая по счету постановка, которой открылись нынешние гастроли, для Малого, где спектакли сохраняются в репертуаре десятилетиями, можно считать поданной нам с пылу, с жару: премьера состоялась 5 октября 2003 года. То есть это современный взгляд Малого театра на одну из самых острых пьес своего «фирменного» драматурга.
Театр пьеса интересует прежде всего как блестящая комедия с мастерски выписанными персонажами, стремительно развивающейся интригой, остроумным текстом. Здесь понимают, что зрители обязательно станут реагировать на «острые» места в тексте, и подчеркивать это еще дополнительно будет явным перебором.
Если учесть, какой выучки и какого мастерства артисты выходят на сцену в спектакле: Лилия Юдина (Турусина), Ирина Муравьева (Мамаева), Борис Клюев (Крутицкий), Александр Потапов (Мамаев), Татьяна Панкова (Манефа), Александр Клюквин (Городулин), Александр Вершинин (Глумов), то понимаешь, что актерская виртуозность — главная составляющая спектакля.
Добавьте к этому декорации Энара Стенберга, как всегда в Малом, подробные и красивые, костюмы Натальи Поваго, богатые и тоже красивые, музыку Шандора Каллоша, жизнерадостную и неназойливую...
И получается, что режиссер-постановщик Владимир Бейлис создал стильный спектакль, смотреть который — удовольствие.
А острота текста? Она никуда не делась.
Ирина МОРГУЛЕС
«Южноуральская Панорама» (Челябинск), 14.05.2005
«МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
Позавчера комедией Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Малый театр открыл гастроли в Челябинске.
Придя домой после спектакля, первым делом открыла том Островского с комедией «На всякого мудреца довольно простоты». И убедилась, что слово «капиталист» действительно звучит из уст ретрограда Крутицкого. Так он и говорит, вербуя — Глумова в ряды сторонников таких же, как он, противников реформ вообще: «Будешь капиталистом, найдем тебе место видное, покойное. Нам такие люди нужны... а то молокососы одолевать начали».
Вот уже как минимум два десятилетия Александр Николаевич Островский — самый актуальный драматург. Не то чтобы при советской власти его мало ставили, хоть с оглядкой, но как классика — постоянно.
Но только в конце двадцатого века ситуации некоторых его пьес показались просто слепком с нашей действительности, словно писал их не бородатый человек XIX века в подбитом мехом халате, глядящий на нас с известного портрета Василия Перова, а наш современник, наблюдательный и язвительный. И в этом случае мы без труда назвали бы «прототипов»: и неуспокоившегося генерала гэкачеписта Крутицкого, и лжелиберала Городулина, и «новейшего самоучителя», но уже нашего времени, Мамаева, и, конечно, журналиста-шантажиста Голутвина... А Глумовых, упустивших свое время, спохватившихся, что никаких дивидендов от участия в перестройке, в отличие от других, не ухвачено, каждый назвать сможет.
Тех, кто ставит Островского сегодня, чаще всего привлекает именно возможность провести параллели между временем, о котором писал драматург, и сегодняшним днем. Очень соблазнительно. И публика довольна, и театр сказал свое смелое слово о ситуации в стране.
В спектакле Малого театра, открывшего гастроли в Челябинске именно «Мудрецом», никаких настойчивых аллюзий нет. Есть бережное отношение к тексту пьесы, в угоду нынешнему «формату» театрального зрелища куски текста не вымарываются.
На сцене действуют люди XIX века в костюмах и обстановке, соответствующих времени и месту действия.
Подгонку Островского под современную ситуацию Малый оставляет тем, для кого пьесы Островского редкое блюдо в их театральном меню, кто каждый раз заново учится готовить и подавать это зрителю.
А у Малого Островский — нечто постоянное, как ежеутренние овсянка и яичница с беконом у англичан. Чтобы не приелось, надо достичь совершенства в приготовлении привычной еды.
Опыт наработан полутора веками постановок. Тот же «Мудрец», например, 1 ноября 1868 года был поставлен Александрийским театром в Петербурге, а 6 ноября, то есть через пять дней, — в Малом. Но в отличие от петербургской сцены эта комедия уже практически не покидала подмостков Малого театра, возобновлялась и возобновлялась. В сорок первом году, например, театр, эвакуированный в Челябинск, привез постановку 1935 года и показывал ее в нашем городе.
Девятая по счету постановка, которой открылись нынешние гастроли, для Малого, где спектакли сохраняются в репертуаре десятилетиями, можно считать поданной нам с пылу, с жару: премьера состоялась 5 октября 2003 года. То есть это современный взгляд Малого театра на одну из самых острых пьес своего «фирменного» драматурга.
Театр пьеса интересует прежде всего как блестящая комедия с мастерски выписанными персонажами, стремительно развивающейся интригой, остроумным текстом. Здесь понимают, что зрители обязательно станут реагировать на «острые» места в тексте, и подчеркивать это еще дополнительно будет явным перебором.
Если учесть, какой выучки и какого мастерства артисты выходят на сцену в спектакле: Лилия Юдина (Турусина), Ирина Муравьева (Мамаева), Борис Клюев (Крутицкий), Александр Потапов (Мамаев), Татьяна Панкова (Манефа), Александр Клюквин (Городулин), Александр Вершинин (Глумов), то понимаешь, что актерская виртуозность — главная составляющая спектакля.
Добавьте к этому декорации Энара Стенберга, как всегда в Малом, подробные и красивые, костюмы Натальи Поваго, богатые и тоже красивые, музыку Шандора Каллоша, жизнерадостную и неназойливую...
И получается, что режиссер-постановщик Владимир Бейлис создал стильный спектакль, смотреть который — удовольствие.
А острота текста? Она никуда не делась.
Ирина МОРГУЛЕС
«Южноуральская Панорама» (Челябинск), 14.05.2005
13.07.2005
13 июля день рождения народного артиста России Бориса Владимировича Клюева - популярного актёра театра и кино. От всей души поздравляем Бориса Владимировича Клюева с днем рождения! Желаем крепкого здоровья, исполнения заветных желаний, дальнейших побед и
13 июля день рождения народного артиста России Бориса Владимировича Клюева - популярного актёра театра и кино.
От всей души поздравляем Бориса Владимировича Клюева с днем рождения! Желаем крепкого здоровья, исполнения заветных желаний, дальнейших побед и отличного настроения!
От всей души поздравляем Бориса Владимировича Клюева с днем рождения! Желаем крепкого здоровья, исполнения заветных желаний, дальнейших побед и отличного настроения!
12.07.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. ЕЛЕНА АХВЛЕДИАНИ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. ЕЛЕНА АХВЛЕДИАНИ
12.07.2005
«Листая старые подшивки» ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
«Листая старые подшивки»
ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
Последняя московская премьера в двадцатом веке...
ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»
Последняя московская премьера в двадцатом веке...
12.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
Его обаятельную улыбку знают во всем мире. Образы, созданные им в театре и кино, покоряют зрителей своей искренностью, простотой, человечностью.
БОЛЬШОЙ ИЗ МАЛОГО
Его обаятельную улыбку знают во всем мире. Образы, созданные им в театре и кино, покоряют зрителей своей искренностью, простотой, человечностью.
12.07.2005
12 июля день рождения отмечает заслуженный артист Росси Пётр Данилович Складчиков. Сегодня мы от всего сердца поздравляем Петра Даниловича и желаем доброго здоровья, счастья, интересных творческих предложений.
12 июля день рождения отмечает заслуженный артист Росси Пётр Данилович Складчиков. Сегодня мы от всего сердца поздравляем Петра Даниловича и желаем доброго здоровья, счастья, интересных творческих предложений.
11.07.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. БАРСОВА. САРЬЯН
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. БАРСОВА. САРЬЯН
11.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой». Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея.
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой».
Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея.
Акира КУРОСАВА: «Соломин-сан мог бы заниматься режиссурой».
Юрию Соломину - 70! Глядя на элегантного, страстно увлеченного жизнью худрука Малого театра, невозможно поверить в столь серьезную дату юбилея.
08.07.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
«Пресса о гастролях Малого театра»
АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
Самый харизматичный злодей советского и российского кино Борис Клюев рассказал в интервью МК в Перми о детских мечтах, любимой собаке и о том, что было в нашем города сорок лет назад...
АРИСТОКРАТ ИЗ МАЛОГО
Самый харизматичный злодей советского и российского кино Борис Клюев рассказал в интервью МК в Перми о детских мечтах, любимой собаке и о том, что было в нашем города сорок лет назад...
08.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
Юрий Соломин считает, что будущее России начнется с Иванушки-дурачка.
ВСЕНАРОДНЫЙ АДЪЮТАНТ
Юрий Соломин считает, что будущее России начнется с Иванушки-дурачка.
08.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» «НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА»
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
«НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА»
«АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ОТМЕЧАЕТ 7О-ЛЕТИЕ
«НЕ РАЗДЕВАЙТЕ ТЕАТР ДОНАГА»
«АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ОТМЕЧАЕТ 7О-ЛЕТИЕ
07.07.2005
«Листая старые подшивки» ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
«Листая старые подшивки»
ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами...
ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ
С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами...
07.07.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. КАПИЦА
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УКРАШАЛИ ЖИЗНЬ. КАПИЦА
07.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!» «Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!»
«Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН.
Юрий Соломин: «Мой полковник Славин — это же их агент 007!»
«Я часто слышу: «Демократия! Свобода!» Да, демократия — это свобода. Свобода высказывания. Но не свобода поведения. А мы перепутали эти вещи», — считает художественный руководитель Малого театра Юрий СОЛОМИН.
07.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
Юрий Соломин: «С собаками я разговариваю. Они все поймут и никому не расскажут»
06.07.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ
06.07.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
«Пресса о гастролях Малого театра»
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Актеры Малого вне сцены произвели впечатление людей несуетных и непомпезных, с почтением и пониманием относящихся к статусу своего театра...
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Актеры Малого вне сцены произвели впечатление людей несуетных и непомпезных, с почтением и пониманием относящихся к статусу своего театра...
06.07.2005
6 июля день рождения артистки Малого театра Клавдии Викторовны Моисеевой. Желаем Клавдие Викторовне крепкого здоровья, успеха и новых интересных ролей.
6 июля день рождения артистки Малого театра Клавдии Викторовны Моисеевой.
Желаем Клавдие Викторовне крепкого здоровья, успеха и новых интересных ролей.
Желаем Клавдие Викторовне крепкого здоровья, успеха и новых интересных ролей.
05.07.2005
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина» ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
«К юбилею Юрия Мефодьевича Соломина»
ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
Для юношей и девушек прежних эпох классический театр значил очень много. Он воспитывал, побуждал к поиску нравственных ориентиров да и просто служил достойным способом развлечения. Сегодня души молодых дезориентированы...
ГЕНЕРАЛ ТЕАТРАЛЬНОГО ВОЙСКА
Для юношей и девушек прежних эпох классический театр значил очень много. Он воспитывал, побуждал к поиску нравственных ориентиров да и просто служил достойным способом развлечения. Сегодня души молодых дезориентированы...
05.07.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. МИХАИЛ ЛЕНИН. ПРОВ САДОВСКИЙ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
СТАЯ СЛАВНЫХ. МИХАИЛ ЛЕНИН. ПРОВ САДОВСКИЙ
05.07.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» «МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
«Пресса о гастролях Малого театра»
«МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
Позавчера комедией Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Малый театр открыл гастроли в Челябинске...
«МУДРЕЦ» НОМЕР ДЕВЯТЬ
Позавчера комедией Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Малый театр открыл гастроли в Челябинске...
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка