При жизни Чехова у Малого театра с его драматургией отношения действительно так и не сложились. Пьесы Чехова прочно обосновались в Московском Художественном театре. А Малый театр всегда считался Домом Островского. И Домом Чехова, как многим казалось, стать не мог. Хотя именно в Малый театр Чехов приносил первые свои драматические сочинения больших форм. И самую первую свою пьесу, оставшуюся неопубликованной, и «Лешего», и «Дядю Ваню», он впервые принёс в Малый.
«ЛУЧШЕЕ, ЧТО ЕСТЬ В РОССИИ!»
При жизни Чехова у Малого театра с его драматургией отношения действительно так и не сложились. Пьесы Чехова прочно обосновались в Московском Художественном театре. А Малый театр всегда считался Домом Островского. И Домом Чехова, как многим казалось, стать не мог. Хотя именно в Малый театр Чехов приносил первые свои драматические сочинения больших форм. И самую первую свою пьесу, оставшуюся неопубликованной, и «Лешего», и «Дядю Ваню», он впервые принёс в Малый.
Была только поставлена в бенефис А.И. Южина — в 1891 году и шла с исключительным успехом, как писал сам Чехов, шутка в одном действии «Предложение». В 1898 и в 1899 годы играли в Малом театре одноактную комедию «Медведь». А в год смерти писателя в бенефис О.О. Садовской была осуществлена сценическая версия одноактного чеховского «Юбилея». Одноактные шутки-комедии потом неоднократно возобновлялись с новыми составами исполнителей. А вот «большие» пьесы Чехова так и не смогли пробиться на Императорскую сцену. Да и в советское время Чехову долго не удавалось стать «своим» автором для Малого театра. Это тем более несправедливо, что сам Антон Павлович Малый театр ценил, любил и мечтал увидеть свои пьесы на его сцене.
Первую попытку стать автором Малого театра Чехов предпринял, когда был совсем ещё молод. Он принёс в Малый театр и отдал лично Марии Николаевне Ермоловой свою первую большую пьесу. Но великая актриса первый драматический опыт писателя восприняла критически. Поверив Ермоловой, которую он бесконечно уважал и ценил, Чехов никому больше не стал показывать своё раннее творение. Пьесу нашли в архивах писателя только через десять лет после его смерти. Отказ Ермоловой, конечно, расстроил начинающего драматурга, но не убил в нём надежды, что когда-нибудь его пьесы будут идти на сцене Императорского Малого театра.
Несмотря на разность эстетических устремлений писателя и актёров старейшей труппы, Малый театр постоянно находился в поле его зрения. Так было всегда, но после лета 1889 года интерес Чехова ещё более усилился. В тот год он провёл 12 дней в Одессе вместе с гастролировавшей там группой актёров старейшей московской сцены.
Позвал его туда премьер труппы, знаменитый артист Малого театра Александр Павлович Ленский, с которым Чехова связывали не только профессиональные, но и личные, дружеские взаимоотношения. Ещё до отъезда Чехов говорил, что его влечёт в Одессу «неведомая сила», называл себя «одесским гастролёром», иронизировал над своим желанием поближе сойтись с артистами. И действительно в Одессе он постоянно находился в компании актёров Малого театра. Вместе с ними купался, обедал, пил чай, ходил на спектакли, а потом участвовал в ночных посиделках. После тех двенадцати одесских дней интерес Чехова к Малому театру и его искусству ещё более возрос. И он даже стал писать — «у нас в Малом театре».
Особенно сблизился Антон Павлович с Ленским.
Познакомились они в 1888 году. Но задолго до личного знакомства Чехов видел Ленского на сцене и даже писал о нём. Правда, это были в основном очерки в петербургском журнале «Осколки», в которых Чехов в шутливо-ироническом духе описывал трагические роли Ленского. Трагика Чехов в Ленском не видел. У него были свои представления об актёрах этого амплуа. Но зато он очень высоко ставил Ленского как характерного актёра и чтеца. На вечерах и концертах в Филармонии, в Обществе искусства и литературы, в частных домах Ленский с огромным успехом читал чеховские рассказы. И буквально с самых первых шагов Чехова на драматургическом поприще Ленский стремился проложить ему путь на сцену.
Именно Ленскому в октябре 1888 года Чехов передал «Лебединую песню», специально переделав по просьбе артиста свой рассказ «Калхас» в драматический этюд.
Однако «кулисам Малого театра» не суждено было уви-
деть тогда «детище» Чехова. Театрально-литературный комитет признал пьесу «неподходящей для постановки на сцене» по «несценичности», оценил её как «прекрасную драматизированную повесть», но не драму. Так же отнёсся к этой пьесе Чехова с точки зрения её формы и Ленский. В частном, дружеском, не рассчитанном на публичное внимание, письме он высказал Чехову своё мнение о «Лешем»: «Посылаю Вам, Антон Павлович, Вашу пьесу. Хотелось бы очень поговорить с Вами 6 ней, но теперь из часу в час занят заучиванием наизусть выспренно-красивой чепухи В. Гюго (Ленский готовил роль Гомеца де Сильва в «Эрнани». — Н.П.). Одно скажу: пишите повесть. Вы слишком презрительно относитесь к сцене и драматической форме. Слишком мало уважаете их, чтобы писать драму. Эта форма трудней повествовательной, и Вы, простите, слишком избалованы успехом, чтобы основательно, так сказать, с азбуки начать изучать драматическую форму и полюбить её».
В ту пору Ленский ещё не угадал новых поэтических смыслов в драматической форме, которую Чехов только начинал разрабатывать. Но тогда этих смыслов не различал почти никто. Впрочем, Чехов и сам чувствовал, что его «Леший» ещё не обрёл необходимой формы, что пьеса, в которой ему удалось вывести новые лица, получается, как он говорил, скучной, длинной, чем-то «вроде Натана Мудрого».
Не увидели света рампы Малого театра при жизни автора также «Чайка» и «Дядя Ваня». Эти пьесы уже не только не вызвали каких-либо возражений со стороны лидеров труппы А.П. Ленского и А.И. Южина, но, напротив, были горячо ими поддержаны. И всё же им не суждено было осуществиться на Московской Императорской сцене.
«Чайка» должна была идти в бенефис известного артиста О.А. Правдина, но была отложена. У Дирекции Императорских театров были свои причины для отмены московской премьеры. Консервативных чиновников и без того смущала и отталкивала принципиальная новизна чеховской драмы. Но оглушительный провал пьесы на Императорской Александринской сцене в Петербурге напугал их окончательно. И всё же Южин намеревался обязательно поставить «Чайку». Однако, когда он и Ленский в 1898 году пытались заполучить пьесу, то натолкнулись на стойкую конкуренцию Немировича-Данченко, который уже заручился обещанием Чехова о передаче «Чайки» в Художественный театр и уговаривал его не менять решения.
Несмотря на грандиозный успех «Чайки» в МХТ, Чехов всё же не оставлял надежд увидеть свои пьесы на сцене Малого театра. В феврале 1899 года он передаёт в Дирекцию театра комедию «Дядя Ваня». И Ленский, и Южин «Дядю Ваню» (переработанный вариант «Лешего») безоговорочно принимают.
К тому времени Ленский уже лично не общался с Чеховым. Что же произошло?..
В конце 80-х годов Ленский, Левитан и Чехов постоянно посещали салон Софьи Кувшинниковой в Москве на Мясницкой. Но, прочитав чеховскую «Попрыгунью», Ленский поссорится с Чеховым. В персонажах рассказа Кувшинникова узнает себя и своих друзей. Роман героини с художником Рябовским окружение Кувшинниковой воспримет как пасквиль на её отношения с Левитаном. Левитан вначале даже думает вызвать Чехова на дуэль. Ленский же приходит в негодовании и пишет писателю «убийственное» письмо. С некоторыми друзьями Чехов помирится довольно скоро, с Левитаном через три года. С Ленским же дружеские отношения уже не восстановятся никогда. Однако личные отношения не повлияют на профессиональные. Интерес Ленского к чеховской драматургии не только не угаснет, но, наоборот, с годами станет ещё острее.
Что касается другого лидера труппы, Александра Ивановича Южина, то он сохранит дружеские взаимоотношения с Чеховым до конца жизни писателя. И, конечно, он так же, как и Ленский, будет затрачивать массу усилий, добиваясь разрешения на постановку его пьес.
Чехов и Южин — коллеги. Люди, принадлежащие, как, сейчас бы сказали, к одному творческому цеху. Ведь Александр Иванович Сумбатов-Южин был не только выдающимся актёром, крупнейшим театральным деятелем, но ещё и драматургом, в дореволюционной России широко известным и необыкновенно популярным. Он прекрасно знал законы сцены и писал пьесы, «сценичность» которых никем и никогда не подвергалась сомнению. Чехов же в своих поисках новой драмы, по сравнению с Южиным, словно бы уходил в иное измерение. И вообще как художники они были совершенно разными, если не сказать противоположными друг другу. Но это не помешало их взаимному творческому и личностному интересу.
Их знакомство и сотрудничество началось ещё в период работы в «Новом времени» Суворина, для которого они писали свои ранние очерки. Их отношения сразу сложились и были очень тёплыми, несмотря на то, что нередко беседы Южина с Чеховым завершались спором. Но это был дружеский спор двух уважающих и ценящих друг друга людей.
Между собой они говорили на «ты». Часто виделись, обсуждали театральные события и литературные новинки, спорили
по вопросам искусства, говорили на жизненные темы. А когда в 1890 году Чехов собрался в экспедицию на Сахалин, среди друзей и близких, провожавших его в эту героическую поездку, был, конечно, и Южин.
При необходимости Чехов как врач давал Южину советы по поводу его здоровья. Иногда эти советы облекались в шутливую форму. «Ты, должно быть, перепутал меня с каким-то другим доктором, — писал Чехов в письме Южину в феврале 1898 года. — Я вовсе не прописывал тебе ни Мариенбада, ни электросветовых ванн. Напротив, я говорил, что Мариенбад для тебя ещё рано... Будь здоров и благополучен и не бойся нефрита, которого у тебя нет и не будет. Ты умрёшь через 67 лет и не от нефрита; тебя убьёт молния в Монте-Карло».
Порой друзья-коллеги проводили вместе редкие часы досуга. Южин приглашал Чехова отдохнуть в его имении «Покровское». Два года подряд, в 1897 и в 1898, они в одно время оказывались в Ницце, где с удовольствием проводил время совместно, иногда наезжая в соседнее Монте-Карло испытать счастье в рулетке.
Когда Чехов после безуспешных попыток стать автором императорских театров временно отошёл от драматургии, именно Сумбатов-Южин вместе с Немировичем-Данченко вернул его к работе над пьесой. Немирович-Данченко об этом эпизоде творческой биографии Чехова, имевшем колоссальное значение для русской сцены, рассказывал так: «И я, и Сум-батов постоянно уговаривали
Чехова не бросать писать для театра. Он нас послушался и написал «Чайку», пьесу, знаменовавшую собой новый этап в развитии русской драматургии».
В 1896 году, получив известие о том, что чеховская «Чайка» потерпела неудачу на Александринской сцене, Южин сразу же выехал в Петербург. Увидел четвёртое представление и убедился, что в таком исполнении при полном непонимании лиц, мотивов и настроений «Чайка» была обречена на провал.
Он понял, что театр абсолютно не справился с чеховской пьесой. Сама же пьеса его нисколько не разочаровала. Напротив, он утвердился в мысли, что ее необходимо поставить в Малом театре. «Недавно, — писал в письме к Станиславскому Немирович-Данченко, — между мной, Ленским и Сумбатовым зашла речь о «Чайке». Сумбатов восхищается этой пьесой, но говорит, что она требует непременно актёров крупной величины, то есть таких, какие имеются только в Малом театре».
Южин упорно пытался добиться постановки «Чайки» в Малом. Обращался в дирекцию с просьбами и требованиями, но результата не достиг. В итоге «Чайка», как всем известно, была поставлена в 1898 году не Малым, а Художественным театром.
Спустя годы с просьбой поставить «Чайку» в день её бенефиса к Южину обратилась А.А. Яблочкина. С радостью отозвавшись на её просьбу, Южин внёс пьесу в репертуар. Распределили роли. Сам Южин брал на себя роль Тригорина. Аркадину должна была играть Яблочкина, Треплева — Остужев, Заречную — Шухмина. Были уже заказаны декорации. Но до репетиций дело не дошло. Вето на постановку наложил МХТ, предполагавший возобновить «Чайку» на своей сцене. В качестве аргумента предлагалось утверждение, что Чехов завещал «Чайку» Художественному театру.
Примерно такая же история случилась и с «Дядей Ваней». Окрылённые успехом «Чайки», Станиславский и Немирович-Данченко специально поехали к Чехову, чтобы уговорить его отдать им пьесу, уже обещанную автором Малому театру. Но Южин не собирался отступать. По его настоянию режиссёр Малого театра Кондратьев обратился к Чехову с конкретной просьбой: разрешить постановку «Дяди Вани» в сезон 1898/1899 годов. Чехов ответил согласием и попросил послать пьесу в Театрально-литературный комитет. «Дядю Ваню» прочли в Малом театре. Пьеса понравилась. Её решили включить в репертуар и послать на рассмотрение комитета. Комитет разрешал постановку при условии, что автор внесёт в пьесу коррективы. Чехов отказался переделывать «Дядю Ваню» и отдал его в Художественный театр, не подчинённый решениям комитета.
В итоге ни «Чайку», ни «Дядю Ваню» Чехов на сцене Малого театра не увидел. Московская Императорская сцена так и не пропустила к себе зрелую драматургию Чехова ни при жизни автора, ни в следующее десятилетие своей истории. И после революции, в советский период Малый театр тоже долго не решался прикоснуться к великим пьесам Чехова. Ставились лишь одноактные комедии. А к «большим» пьесам Чехова обращаться долго не решались.
Впервые эту печальную традицию сломал выдающийся актёр и режиссёр Борис Андреевич Бабочкин. Он совершил решительный прорыв в области сценического освоения чеховского наследия, поставив в 1960 году «Иванова» и сыграв в этой постановке роль заглавного героя.
Бабочкин представил зрителям Чехова неожиданного, абсолютно лишённого сентиментальности, такого, каким его театр ещё не знал. Он не любовался драмой, постигшей его героя, но искал болевой узел, чтобы решительно и безжалостно, как хирург, вскрыть нарыв. Роль и весь спектакль решались в тонах мужественных и бескомпромиссных. И только тема Сарры, жены Иванова, подавалась режиссёром с беспредельным сочувствием и бесконечной нежностью. Констанция Роек, создавшая в спектакле Бабочкина удивительно глубокий и проникновенный образ, играла свою Сарру так взволнованно, так трепетно и с таким высоким трагическим накалом, что её исполнение навсегда вошло в легенды Малого театра.
Второй чеховский спектакль, доказавший несомненное право Малого театра воплощать на своей сцене поэтически художественный мир Чехова, был осуществлён Игорем Ильинским.
Вдова актёра Татьяна Еремеева, народная артистка России, одна из старейших актрис Малого театра, в своей книге рассказывает, как в поезде по дороге в Ригу, куда Малый театр отправлялся на гастроли, они ехали в одном купе с В.В. Кенигсоном, замечательным талантливым артистом и интересным человеком. И Кенигсон, к удивлению Ильинского, вдруг начал уговаривать его поставить чеховский «Вишнёвый сад» как пьесу о потерянном поколении, о человеческой боли. «Вишнёвый сад», по словам Кенигсона, «лучшее, что есть о России».
Ильинский задумался над словами коллеги, перечитал «Вишнёвый сад» и... «заболел» чеховской пьесой. В своей книге «Сам о себе» он написал: «Первое, что ощущаю от прикосновения к Чехову, — ничего лучшего, ничего более нежного, более ёмкого я ещё не знал! Как я мог прожить без чеховской драматургии? Без его простых, таких тонких, почти неуловимых чувств?.. Не было случая? Не ставили? Не звали? Не предлагали. А сам я или робел, или недопонимал, не дотянулся... Мне захотелось очистить Чехова от наслоений, социальных перегрузок — он был так прост и прозрачен, он ни на чём не настаивал, он хотел, чтобы зритель сам делал выводы!»
В созданном Ильинским в 1982 году чеховском спектакле, где каждый персонаж был важен, был заметен, был с сочувствием понят, главное внимание привлекали прежде всего три фигуры: Раневская, Гаев, а также Фирс, который в режиссёрской трактовке и актерском исполнении Ильинского превращался из эпизодической фигуры в центральную.
Человек долга и глубоких привязанностей, Фирс Ильинского — единственный, кто по-хозяйски заботился о доме и единственный, кто его не покинул. Оставшийся один, он жалел не себя, обречённого на гибель, но сокрушался о брошенном всеми доме и печалился о будущей судьбе своих господ, столь чуждых меркантилизму, непрактичных, беспечных и столь горячо им любимых. Неизбежность надвигающейся смерти не пугала Фирса Ильинского. Он готов был встретить её спокойно и несуетно, с достоинством человека, выполнившего свой долг до конца. Спектакль обрывался на этой высокой ноте предвестия близкого ухода человека, вместе с которым уходила эпоха.
А трагическому финалу предшествовала пронзительно-печальная сцена прощания с домом, которую Николай Анненков и Татьяна Еремеева, первые исполнители ролей Гаева и Раневской, вели с неподдельным, глубоким драматизмом. Они прощались не с домом и садом, но с мечтой и надеждами, с воспоминаниями о счастливом детстве и безмятежной юности, прощались со всей жизнью, уходящей в прошлое.
«Вишнёвый сад», поставленный Ильинским (художник В. Клотц), уже более четверти века украшает афишу Малого театра. За долгие годы сценической жизни спектакля состав его исполнителей менялся неоднократно. Теперь Гаева играет Валерий Бабятинский, Раневскую — Светлана Аманова. А до неё вслед за Еремеевой, жизнь Раневской проживала на сцене Нелли Корниенко, затем Ирина Муравьёва. Каждый новый исполнитель находит в роли что-то свое, индивидуальное, личное. Появляются иные нюансы, неизбежно смещаются акценты... Но то, ради чего создавался спектакль, театр бережно сохраняет.
Значительной вехой в истории чеховских постановок стал также спектакль «Леший», появившийся уже в постсоветский эпоху, в сложный переломный период конца восьмидесятых. Осуществил постановку этого раннего драматического опыта Чехова режиссёр Борис Морозов (это был его дебют в Малом театре) совместно с художником И. Сумбаташвили и композитором Г. Гоберником. Отвергнутая век назад театром, пьеса обрела на сцене филиала Малого театра глубокое, точное воплощение. На примере одной большой семьи и её близкого окружения спектакль передавал всеобщую растерянность, разобщённость, душевный дискомфорт, беспокойство, острую тревогу, которые охватили почти все слои населения в тот сложный, переходный для нашей страны период.
Герои этого пронзительного, тревожного спектакля Жорж Войницкий (Ю. Соломин), Серебряков (Ю. Каюров), Елена (Л. Титова), Хрущов (А. Михайлов) и все остальные втягивали зрителя в воронку бурлящих, обжигающих, но никого не согревавших чувств и страстей, всем своим поведением подтверждая мысль Чехова, написавшего когда-то: «разлад между прошлым и будущим чувствуется прежде всего в семье...». Они существовали в губительной атмосфере всеобщего раздражения и взвинченности, ссор и раздоров, ожидания и тоски, отчаянных порывов друг к другу, всеобщей душевной глухоты и безуспешных попыток понять ближнего. И только Орловский (блистательная работа Н. Анненкова) очень мягко, неназойливо, но настойчиво, не теряя веры, стремился всех примирить, привести к согласию и взаимопониманию.
О следующей чеховской постановке подробно рассказывает в своей книге «Берег моей жизни» художественный руководитель Малого театра, исполнитель роли Ивана Войницкого Юрий Мефодьевич Соломин: «Через несколько лет после «Лешего» у нас появился «Дядя Ваня». Поставил его кинорежиссёр Сергей Соловьёв. <...> Появление Соловьёва в нашем театре — не дань моде, а дань его таланту.
<...> Я в этом спектакле работал с удовольствием. Мне в нём было свободно, мне в нём было хорошо. Это — моё. Я благодарен актёрам. У нас получился очень хороший ансамбль — Валерий Бабятинский, Светлана Аманова, Ирина Рахвалова, Татьяна Александровна Еремеева. Мы разговаривали на одном языке, в одной тональности. От этой тональности возникали темпоритмы. Мне кажется, мы близко подошли к Чехову. В этом, конечно, немаловажная заслуга Сергея Соловьёва. Ему, по-моему, удалось передать интонацию нежности и щемящей грусти по уходящей интеллигентности и интеллигенции».
...В октябре 1996 года, ровно через сто лет после первой постановки на императорской петербургской сцене и отложенной постановки в императорском Малом театре, наконец-то, состоялась премьера «Чайки».
В середине 70-х годов прошлого века над ней начал работать Борис Бабочкин. Уже распределил между актёрами роли. Но... не успел. Лишь в самом конце ушедшего века «Чайку» в Малом театре поставил режиссёр Владимир Драгунов под художественным руководством Юрия Соломина.
Когда Юрий Соломин и актёры театра ещё только репетировали, они приехали в Мелихово, подмосковное имение писателя, чтобы приблизиться к первозданным чеховским местам, побродить по усадьбе, побывать во флигеле, где была написана чеховская «Чайка», и в доме, где жил Антон Павлович. Позднее эти поездки в Мелихово стали традицией театра, между артистами и сотрудниками музея-усадьбы возникла крепкая дружба. Актёры непременно участвуют в фестивалях «Мелиховская весна» и охотно приезжают в Мелихово по другим поводам.
Так было и в 2002 году, когда театр решил повторно поставить на своей сцене чеховского
«Иванова». Приступая к работе, Виталий Соломин привёз в Музей-заповедник весь состав исполнителей, а потом приезжал ещё и ещё раз, чтобы окунуться в атмосферу, близкую Чехову, лучше понять и прочувствовать автора, проникнуться его настроением.
Новый «Иванов» возник через сорок лет после первой постановки пьесы в Малом театре. Виталий Соломин подробно рассказал о том, что его волновало, о чём он размышлял и что хотел выразить на сцене при постановке чеховской пьесы: «В своё время Борисом Бабочкиным была сделана выдающаяся постановка «Иванова». Благодаря этому спектаклю и Бабочкину я понял Чехова — так мне казалось. Но чтобы самому приступить к работе над Чеховым, мне нужно было время. <...> Тем более, «Иванов» — это самая болевая точка в нашей жизни, и её нужно тронуть, чтобы зритель забеспокоился и заинтересовался. Россия и русская интеллигенция снова попали в катастрофический период.
...Иванов переживает не оттого, что другие плохие. Он мучается в поисках этого огромного понятия — как надо жить? У него нет сильных врагов, отвратительных людей, Ричардов III. Но все окружающие бросили по грамму — и он оказался в засыпанной могиле».
Поставив в 2004 году спектакль «Три сестры», Юрий Соломин дополнил и как бы завершил цикл постановок «больших» чеховских пьес на сцене старейшего драматического театра. Известный театральный критик Вера Максимова спектакль оценила так: «Великолепную скуку» Чехова, человеческое томление, оборванные полумечты великолепно играли в старом Художественном театре. В Малом играют жизнь, не скрывая, как больно и жестоко она бьёт.
Трагедии и драмы повторяются, желания не осуществляются, но надежда не умирает. Каждый акт в большом, длинном спектакле кончается не крушением, а возрождением надежды<...>
Когда полк уходит, когда из жизни уходит Тузенбах, мы думаем о них, но и о себе, о нынешних мучениках человеческого кочевья и бездомья, о непрочности земного бытия. И о том, как бесповоротно и страшно сегодня и теперь звучит слово «никогда».
Сегодня в репертуаре старейшего российского театра — четыре чеховских спектакля. С успехом идут на сцене три «главные» пьесы Чехова «Вишневый сад», «Чайка», «Три сестры» и две одноактные комедии «Предложение» и «Медведь», объединённые режиссёром Виталием Ивановым в спектакль, названный «Свадьба, свадьба».
Понадобился век, чтобы Чехов стал таким же постоянным драматургом Малого, как Островский. Дом Островского стал и Домом Чехова тоже.
Наталья Пашкина
«Общество и здоровье», №1 2010
