Из книги С.Г.Кара-Мурзы «Малый театр. Очерки и впечатления». М., 1924.
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ МАКШЕЕВ
Из книги С.Г.Кара-Мурзы «Малый театр. Очерки и впечатления». М., 1924.
Передо мной афиша любительского спектакля, разыгранного учениками воронежского кадетского корпуса в субботу 9-го февраля 1863 года. Шел «Ревизор». Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского играл воспитанник В.Макшеев, а роль судьи Аммоса Федоровича Ляпкина-Тяпкина — Шпажинский. Конечно, корпус готовил сделать из них обоих образцовых офицеров и примерных служак, воинственных защитников отечества и едва ли думал, что из Макшеева выйдет актер, а из Шпажинското — драматург, которые на многие годы, на несколько десятилетий свяжут свою судьбу с подмостками Малого театра и впишут свои имена в историю русской сцены. Окрыленный успехом в роли городничего, Макшеев с большой выразительностью исполнил еще несколько ролей, между прочим, Большова, Расплюева и др. В Воронеже была группа интеллигенции, сведущая в вопросах сценического искусства и поощрявшая всякое живое театральное начинание; в числе этих лиц были известный поэт Никитин, литератор, впоследствии биограф Никитина де-Пулэ, актер Вильде и др. Они обратили внимание, на способности юного кадета, обласкали его, посоветовали заняться собой и внушили ему первую мысль о возможности стать настоящим большим актером, каковым Макшеев вскорости и сделался, не заставив себя долго ждать.
Владимир Александрович принадлежал к старинной дворянской фамилии Макшеевых-Машониных. Он родился в столице Финляндии — в Гельсингфорсе в 1843 г. По окончании курса в кадетском корпусе В.А. был выпущен офицером в артиллерию и служил в Москве в 1-ой гренадерской артиллерийской бригаде. Но военная карьера не улыбалась Макшееву, уже вкусившему сладкой оправы кулис и ласкающих слух аплодисментов. Манкируя обязанностями своей военной службы, молодой офицер во всю участвует в любительских спектаклях, играет в «артистическом кружке» и в драматическом театрике Шепелева, где, как мы видели, весело любительствовал и Н. И. Музиль. На спектаклях артистического кружка, находившегося тогда на Лубянке, часто присутствовал А.Ф. Писемский. Глядя, однажды, Макшеева в роли Расплюева, он воскликнул: «Большой из этого офицера актер выйдет! — Только бы поскорее ему надоело приказывать пушки заряжать, — он, помяните мое слово, в актеры махнет... Самое это настоящее для него дело. Комизма ему в нутро заходило — хоть на двоих хватит... Ну а при пушках куда ему этот товар девать?»
И пророчество писателя сбылось. Вскорости Макшеев совсем расстается со своей бригадой, выходит в отставку и уезжает играть в провинцию, уже как профессиональный актер. Он играет в труппе П.М. Медведева в Казани, затем в Саратове, Курске и Туле. Упрочив за собой имя даровитого и полезного актера, он возвращается в Москву и принимает приглашение вступить в труппу первого народного театра, устроенного во время политехнической выставки в Москве в 1872 году. Этот театр, который также, как и московский артистический кружок того времени дожидается еще своего летописца, сыграл значительную роль в истории развития русской сцены. Он был выстроен на частные средства по плану архитектора Гартмана на Варварской площади, близ того места, где ныне находится Деловой Двор. Зрительный зал его вмещал в себе 1803 места, из которых 1059 мест были дешевые: от 5 до 40 коп. Директором его был А. Ф. Федотов, режиссер и драматург, муж Гликерии Николаевны Федотовой. В труппе Народного театра состояли такие даровитые актеры, как Николай Хрисанфович Рыбаков, Модест Иванович Писарев, и Макшееву было, конечно, интересно играть с такими талантливыми партнерами. Театр был открыт 4-го июня 1872 г. с большим успехом пьесой Полевого «Дедушка русского флота» и «Ревизором». В обоих пьесах участвовал Макшеев, с первого же своего появления на народном театре сделавшийся, как свидетельствует его биограф и друг М. В. Карнеев, — любимцем публики. Пресса встретила дебютанта весьма благосклонно. На другой день после открытия театра в «Вестнике политехнической выставки» Ш. 35 в рецензии о спектакле появился такой отзыв М. Кублицкого: «Г. Макшеев обнаружил несомненный комизм. Игра его благородна, проста, на сцене он свободен — этою похвалой отметим мы его участие в комедии Полевого «Дедушка русского флота». Шедшая же за тем бессмертная комедия «Ревизор» была исполнена очень хорошо. Честь и хвала г. Рыбакову. Не менее превосходно играл также роль Ростаковского и г. Макшеев».
Народный театр вместе с выставкой просуществовал три месяца; за это время Макшеев переиграл в нем множество самых разнообразных ролей и неизменно вызывал одобрение зрителей, критики и дирекции. Выставочный комитет присудил даже золотые медали М.И. Писареву и В.А. Макшееву за успешное исполнение. После закрытия выставки театр также прекратил спектакли и только на следующий год 13 мая он вновь открылся под именем «Общедоступного театра», став собственностью С. В. Танеева и М. Ф. Урусова. Для первого спектакля была поставлена «Горькая судьбина» Писемского с П. А. Стрепетовой — Елизаветой и с Макшеевым — в роли Никашки, увлекшими своим исполнением всех зрителей, преимущественно состоящих из мелких ремесленников и низших служащих. Театр этот, директором которого был профессор М. И. Китара, просуществовал почти три года до конца декабря 1876 года, собрав за время своей деятельности отличную труппу, в которой блистали такие дарования, как Савина, Стрепетова, Вельская, Васильева, отец и сын Рыбаковы, Милославский, Берг, Макшеев, Ленский, Новиков, Медведев, Иванов-Козельский, Греков, Богатырев и др. Такой блестящий состав актеров едва ли еще имела в те годы какая-либо другая частная труппа. Небольшой пожарный случай, имевший место в стенах театра, обратил внимание городской администрации на недопустимость существования в центре столицы деревянного театрального здания, и «Общедоступный театр» был ликвидирован.
Макшеев стал играть в Артистическом кружке, а 1-го марта 1874 года, по приглашению В. П. Бегичева, вступил в труппу Малого театра, где оставался до самой смерти. Вступив в труппу Малого театра, В.А. Макшеев, — пишет его биограф, — с каждою новою ролью приковывал к себе внимание взыскательных зрителей того времени. Выступая в ролях Живокини, Садовского и даже Шумского он, так сказать, с бою захватывал успех на подмостках лучшей в России сцены и, в конце концов, совершенно овладел расположением публики».
Особенно реалистичен был В. А. в роли Расплюева. «Многих Расплюевых перевидал я на своем веку, пишет по поводу этой роли известный театральный критик своего времени П. И. Кичеев. Видал я и П.В. Васильева, и Л. И. Градова-Соколова, и И.Н. Грекова, и нескольких провинциальных артистов в разных городах. России. И вот мое мнение: не исключая, самого П.М. (Садовского), многие из них исполняли пожалуй ярче Макшеева эту характерную, правда, «благодарную» в сценическом отношении, но очень трудную роль, но не было никого из них, кто бы в ней был так близок к жизненной правде роли в ее психологической верности. Макшеев обратил на себя общее внимание своею замечательно умною и полной жизненности игрою, своим тонким, неподдельным комизмом, не имеющим ничего общего с шаржем, своим удивительно толковым отношением к психологической стороне роли».
Комизм Макшеева на сцене действительно был чрезвычайно мягок и благороден, юмор — задушевен и искренен. Макшееву повезло, — писал один театральный хроникер, близкий к закулисным сферам. Он сразу «попал в репертуар», пришелся ко двору, — и с каждым годом артист совершенствовался, разрабатывая данный ему судьбою прекрасный материал и вырабатываясь в перворазрядного комика и вообще жанрового актера. Играл он много и часто, не всегда одинаково удачно, конечно, но всегда с большою правдой и простотою, — и очень скоро строгая публика Малого театра отдала ему свои симпатии, чтобы уже никогда не отнимать их. Ролью городничего В. А. окончательно закрепил за собой свою славу, и Малый театр справедливо считает его одним из крупных козырей своей труппы. В этой труппе есть и более яркие дарования, но вряд ли какой другой ее артист так для нее характерен как Макшеев. В нем — сочетание всех тех особенностей, какие, сложившись десятилетиями, составляют истинную физиономию этой сцены. На Макшееве особенно силен тот «особый отпечаток», каким всегда отличается артист Малого театра, где бы он ни играл». Лучшие роли Макшеева относятся к классическому репертуару, и он разыгрывал их с удивительным проникновением в творческий мир драматурга, с усвоением его стиля, его типа, его литературной манеры.
Образовательный ценз В. А. не давал уверенности в эстетической подготовке артиста к восприятию писательского плана, его подхода, к теме, шуток, юмора. А между тем В. А. в своих ролях был неповторимо своеобразен и в духе автора индивидуален. Играл ли он городничего, в которой комизм его приобретал зловещий оттенок, и лик Сквозяика-Дмухновского превращался почти в символическую харю, он брал чисто гоголевскую ноту, угадывал его заветное желание. В Ризположенском быт капал из каждого его слова, сочился через все жесты, походку и движения, и его «рюмочку выпью» можно было принимать как подлинный экстракт пьяного мещанского Замоскворечья. В Подколесине Макшеев совершенно бессознательно подчеркивал элемент фантастики, какого-то специфического петербургского миража, невероятной истории и, оставаясь вполне реалистичным, он приоткрывал дверь в мир иных возможностей, загадочных соотношений. Все это достигалось без всякой помощи предвзятых литературных теорий, а здоровым инстинктом актера, сценической интуицией.
Отпечаток какой-то мягкой, спокойной лирической самоуверенности лежал на фигуре Фамусова в исполнении Макшеева. Словно весь образ его был покрыт густым слоем мягкой, запущенной пыли, сглаживающей все острые углы и хоронящей под собой все разнообразие движений человеческого духа.
Весьма правдоподобные жанровые формы принимал примитивный социальный протест Любима Торцова в устах Макшеева. А весь облик его с дрожанием рук, ковылянием походки был строго реалистичен, ни в какой мере не нарушая требований художественности.
В пьесе Крылова «Девичий переполох» В. А. играл воеводу 17-го века и тоже переносился духом за два столетия назад. Его объяснения с боярами, борьба с наветами врага были проникнуты стилем старорусского уклада и характерностью.
В «Вольной волюшке» своего корпусного товарища Шпажинского В.А. играл роль Бати — разбойника и балагура в одно и то же время, и его острые реплики и шутки были действительно забавны благодаря живым и разнообразным интонациям, счастливо найденным артистом для своего не совсем обычного персонажа.
В «Венецейском истукане» — Гнедича Макшеев был великолепен в роли пьяного Мяздры, особенно в сцене на сеновале со старухой Козлихой. Ее можно было бы трактовать, как рискованный шарж, если бы вся сцена не была окрашена той простотой нравов, какую автор нарисовал в своих картинах 17 века. И в этих пределах В. А. никогда не переступал границ дозволенного и не впадал в карикатуру.
В пьесе Невежина «В родном углу» Макшеев играл Карамы--шева, придурковатого старика, любителя карт, вина и клуба, живущего на средства своей дочери. Можно себе представить как правдив и колоритен был В. А. в этой роли пьянчужки, приживала, терпящего всякие унижения от дочери, лишь бы получить подачку «на клуб». Для демонстрации самых разнообразных жанровых деталей здесь был большой простор, и артист использовал его в полной мере.
Ярким пятном спектакля вспоминается Макшеев в «Бешеных деньгах» в роли Василия — камердинера Василькова. Смотреть В. А. в таких эпизодических ролях было истинным удовольствием, как будто бы в знойную жару вы вдыхали освежающие брызги минутного летнего дождя. Помню В. А. в одноактной шутке Н. Криницкого «У страха глаза велики» в роли Ивана Ивановича Тарарахова, интендантского чиновника, из молодящихся старичков. Когда он франтом, с нафабренными усами увивался за молоденькой вдовушкой и уверял ее, что он геройски храбр и даже отличился во время войны взятием какой-то неприятелъской батареи, а на поверку оказалось, что он отъявленный трус, боится каждой тени и всякого шороха, Макшеев был уморительно забавен и по настоящему, без малейшего шаржа комичен. В. А. чрезвычайно удавались роли старых, отставных солдат и стариков-крестьян. Он отлично передавал также типы пожилых помещиков, купцов и мещан, выдержанные от начала до конца в задуманном характере, в полном соответствии, с основным, первоначальным замыслом роли.
Далеко не так благополучно обстояло у Макшеева дело с ролями иностранного репетуара. Они у него почти неизменно сбивались на русские нравы на отечественные типы, на московские интонации. Так например, сильно «пахло Русью» от исполнения В. А. шекспировских ролей: Эвавса в «Винзорских проказницах» и Грумео в «Укрощении строптивой». Русаком отдавал также его Бенито в Кальдероновской пьесе «Сам у себя под стражей». Этот органический недостаток отлично сознавался самим Макеевым и потому он весьма не охотно брался за иностранные роли. Счастливым исключением являлась роль Лепорелло, которая и по внешним данным, и по росту, и по комизму очень подходила к средствам В. А. Эту роль ему пришлось сыграть в двух пьесах: в «Каменном госте» и в «Севильском обольстителе» Бежецкого, где слуга Дон-Жуана назывался Педро. Макшеев великолепно, с живым, нисколько не наигранным комизмом передавал плутоватость и остроумную наблюдательность Лепорелло. Ему удалось заинтересовать зрителей комическими похождениями своего героя и вызвать их единодушный смех, не прибегая ни к каким подчеркиваниям. Какое-то освежение чувствовалось, пишет критик «Артиста» А. В. при виде умной игры Макшеева, проникнутой непосредственным юмором. Другая удачная иностранная роль у Макшеева была — Жеронта в «Проделках Скапана». Этот банальный глупец был расцвечен В. А. живыми красками, очерчен меткими, размашистыми штрихами и главное жестами, такими характерными, по Мольеровски комичными. Иногда, не находя на своей палитре нужных красок для изображения иностранца, Макшеев, чтобы оживить скучную схему, прибегал к помощи утрировки: такой шаржированной фигурой вышел у него, например, испанский судья в пьесе Леопольда Мазаса «За наследство», — совершенно не естественный, карикатурный юрист.
В своей личной, вне сцены, жизни В. А. был необыкновенно застенчив, почти до стыдливости. Лицо, близко знавшее его вне театра, характеризует В. А. следующими словами: Макшеев в жизни был человек благородной простоты и неподдельной скромности. Говоря правду, он никогда не был патентованным «любимцом публики», да он и не считал себя звездой первой величины. В его честь редко звонил большой колокол рекламы и никогда не был он героем психопатических восторгов, вспышек бурного энтузиазма. Но что Москва любит его — вне сомнений и спора, любит любовью тихою, но прочною, высоко ценя в этом симпатичном артисте неизменную правду его игры. За кулисами всегда есть партии, — В. А. не принадлежал ни к одной из них; за кулисами никогда не обходится без интриг, — В. А. не участвует в них. Он чужд этой неизбежной мути театральной жизни, чужд по самому складу своей натуры, своего характера и ума. Он искренний, благодушно настроенный человек во всех театральных отношениях и столкновениях; он точно не замечает бурлящей вокруг него мелкой закулисной жизни и бережно идет сторонкою, беря от жизни подмостков лишь ее лучшую, художественную сторону, и тихо, покойно работая для дорогого ему искусства. Публика не знает этой стороны Макшеева; но те, кто знает, высоко ее ценят, и все дарят свое расположение и уважение этому прекрасному артисту, в котором нет ни крупицы каботинства...
В. А. умер 9-го марта 1901 года. В истории Малого театра Макшеев сохранится как одаренный живым, непосредственным талантом актер-жанрист, богатый житейским опытом, разнообразными впечатлениями, вооруженный зоркой наблюдательностью и пытливым художническим любопытством. По своим традициям, вкусам и настроениям это был актер «передвижник» с «рассказом» в творчестве, с нотой общественности, не лишенный гражданской тенденции. Все его образы на сцене были характерны и типичны для конца прошлого века в духе жанровых фигур Репина и Маковского, Крамского и Ярошенко. В них чувствовались то дух социальной сатиры, то соль житейской комедии или же просто уродство бытового анекдота. Они никогда не были бесплотны; в них неизменно трепетал живой нерв, играла кровь, лоснилась плоть.. Если бы их выжать, как при стирке выжимают белье, то из них полились бы и соки, и жиры. Таковы вечные свойства всякого реалистического творчества.
