АКТРИСА МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ

В труппе Малого театра утрата. Ушла из жизни Галина Яковлевна Демина, замечательная актриса, по праву мастерства и таланта принадлежащая к славной когорте «стариков» Малого...

АКТРИСА МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ

В труппе Малого театра утрата. Ушла из жизни Галина Яковлевна Демина, замечательная актриса, по праву мастерства и таланта принадлежащая к славной когорте «стариков» Малого.
Всего за два дня до кончины она играла старую няньку Фоминишну в комедии А. Н. Островского «Свои люди сочтемся». Скромная, на вид незаметная – «женщина из толпы» - она потрясающе достоверно, тонко, точно, глубоко воплощала на сцене русский характер женщины-матери, жены, бабушки, доброй нянюшки, прислуги в небогатом доме. Глаз было не оторвать от ее кухарки Маланьи в «Трудовом хлебе», Анфусы Тихоновны в «Волках и овцах», Мигачевой, матери непутевого Елеси в «Не было ни гроша, да вдруг алтын»... И говорила-то она как будто тихо, а каждое слово доходило до последних рядов балкона и каждое было произнесено со значением. Кажется, так теперь уже нигде, кроме Малого театра, и не умеют говорить со сцены.
Галина Яковлевна ушла тихо, как жила. Да будет земля ей пухом. А все, кто работал с нею, кто видел ее на сцене, никогда не забудут созданных актрисой образов - простых и прекрасных, щедрых душой и сердцем, истинно русских женщин.

Наталия БАЛАШОВА
«Московская правда», 15.10.2005

16 октября поздравляем с юбилеем заслуженную артистку России Зинаиду Еливкерьевну Андрееву.

От всей души поздравляем с юбилеем талантливую актрису и прекрасную женщину и желаем здоровья и радости, душевного комфорта и добра!

16 октября поздравляем с юбилеем заслуженную артистку России Зинаиду Еливкерьевну Андрееву.
Не так давно актрису увлекла специальность второго режиссера. В этой новой для себя роли Зинаида Андреева помогла многим артистам, занятым в постановках Виталия Соломина, Сергея Женовача и Виталия Иванова, достойно подготовить свою роль, и спасла уже не один спектакль, находившийся под угрозой срыва. От всей души поздравляем с юбилеем талантливую актрису и прекрасную женщину и желаем здоровья и радости, душевного комфорта и добра!

«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» МОЛЬЕРА – НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ МАЛОГО

Современные предпочтения театральных зрителей – предмет особого разговора. Худруки бьются над решением задачи – как привлечь интерес к театру и не опустить планку...

«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» МОЛЬЕРА – НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ МАЛОГО

Современные предпочтения театральных зрителей – предмет особого разговора. Худруки бьются над решением задачи – как привлечь интерес к театру и не опустить планку. Малый театр делает ставку на комедию, однако при этом не изменяет классике. На постановку «Мнимого больного» Мольера, последнего произведения великого французского комедиографа, пригласили Сергея Женовача. На первой премьере юбилейного для театра сезона побывала корреспондент «Новостей культуры».

И, несмотря на все заверения исполнителя главной роли — Василия Бочкарева, за кулисами перед началом спектакля актеры и режиссер подшучивают друг над другом.

По словам Сергея Женовача, подобная атмосфера царила на всех репетициях.

Сергей Женовач, режиссер: «Когда ты погружаешься в эту ситуацию, начинаешь играть, а когда ты начинаешь играть, то у тебя возникают слова …там идут блистательные диалоги, в которых есть развитие ситуации, поэтому мы иногда придумывали. Это мольеровский театр, а не попытка его переделать».

Автор литературной редакции — народный артист России Александр Клюквин. Спектакль сочинялся из нескольких переводов и импровизаций.

Людмила Титова, заслуженная артистка России: «Наши разговоры плавно перетекали в текст … у нас была куча переводов, и если кто-то говорил фразу, … мы ее оставляли»

Первые минуты спектакля проходят практически в полной темноте. За столом сидит главный герой, наслаждаясь многочисленными рецептами и диагнозами. Входит служанка Туанетта, открывает окна, из них льётся яркий свет, и игра в Мольера начинается.

Господин Арган еще долго и смачно будет симулировать болезнь. «Мнимый больной» Сергея Женовача — остается легкой комедией, не давит нравоучениями, но сохраняет смысл.

Телеканал «Культура» , 10.10.2005

14 октября день рождения заслуженной артистки России Татьяны Васильевны Скиба.

И сегодня, вместе с самыми нежными поздравлениями, желаем молодой маме и талантливой актрисе очень крепкого здоровья - на двоих, радости, спокойного семейного счастья и новых заметных ролей по возвращении на сцену.

14 октября день рождения заслуженной артистки России Татьяны Васильевны Скиба.
Сейчас Татьяна находится в отпуске по уходу за ребенком. Мы уже сообщали о рождении первенца в семье Василия Зотова и Татьяны Скиба - сына Валеры.
И сегодня, вместе с самыми нежными поздравлениями, желаем молодой маме и талантливой актрисе очень крепкого здоровья - на двоих, радости, спокойного семейного счастья и новых заметных ролей по возвращении на сцену.

ГАЛИНА ЯКОВЛЕВНА ДЕМИНА

Почти шестьдесят лет отдала Галина Яковлевна служению русскому драматическому искусству...

ГАЛИНА ЯКОВЛЕВНА ДЕМИНА

7 октября на 80-м поду жизни скончалась одна из прославленных «великих старух» Малого театра, народная артистка России Галина Яковлевна Демина. Почти шестьдесят лет отдала Галина Яковлевна служению русскому драматическому искусству. С 1947-го по 1973 год она работала в Горьковском театре драмы им. Горького, а в 1973-м по приглашению Михаила Царева перешла в Малый театр. Галина Яковлевна Демина — уникальная творческая индивидуальность, созданная, кажется, специально для ролей русского классического репертуара. Зрителям запомнились многие замечательные работы актрисы — Аринушка в «Детях Ванюшина», Целованьева в «Зыковых», Софья Петровна в «Дядюшкином сне», Фиона в «Не все коту масленица», Бальзаминова в «Женитьбе Бальзаминова», Глумова в «На всякого мудреца довольно простоты» и многие другие. Демина была настоящей любимицей зрителей, по достоинству ценивших незаурядный талант актрисы, ее удивительно русскую манеру игры, сердечность, открытость, обаяние и потрясающую органичность во всех создаваемых ею образах, Галину Демину знают и любители кино — она снималась в фильмах «Прощание» «Полынь — трава горькая» «Однолюбы» «Вера, надежда, любовь» «Прости меня, Алеша» «Суд в Ершовке» «Не послать ли нам гонца» Еще несколько дней тому назад артистка была полна творческих планов, огромного желания работать. Галина Яковлевна Демина была прекрасной актрисой, замечательным человеком, наделенным необычайно яркой индивидуальностью. Нам будет очень ее не хватать.

Коллектив Малого театра

«Культура», 14.10.2005

Как творческие «девицы конца века» забрасывали чепцы за мельницу

Татьяна Щепкина-Куперник. «Дни моей жизни».

- М.: Захаров, 2005, 528 с.

ПРЕ-САЛЕ ПЛЮС ЖАРЕНАЯ КАЛОША РАВНЯЕТСЯ ЛЮБОВЬ

Как творческие «девицы конца века» забрасывали чепцы за мельницу
Татьяна Щепкина-Куперник. «Дни моей жизни».
- М.: Захаров, 2005, 528 с.

На изломе веков, в конце XIX и в самом начале XX столетия, в России заверчивается совершенно распрекрасная жизнь: Антон Павлович Чехов наезжает периодически в Москву, Мария Николаевна Ермолова вовсю играет в Малом театре, Константин Сергеевич Станиславский очертя голову придумывает российскую театральную культуру заново, Горький Максим неистовствует. Шаляпин Федор пламенеет. Репин Илья Ефимович пишет портреты. Все живут такой полной жизнью, что она брызгами и фейерверками летит во все стороны. Надо как-то разгрузиться — за этим и едут в Стрельну, к Яру, в Эрмитаж, к черту на кулички — лишь бы забыться на мгновение. Недаром Чехов восклицал потом сентиментально: «А как пили! А как ели! И какие были либералы!»

И посреди этого солнечного коловорота то там то сям вспыхивают искры: это молодые -сегодня замужние, а завтра, глядишь, нет — девушки, предоставленные самим себе, творят мир заново. Писательницы, актрисы, поэтессы и просто курсистки. Да ко всему прочему еще и переводчицы. Иногда сироты. Иногда как бы нет.

Татьяна Щепкина-Куперник этим миром вскормлена, и вспоена, и выпущена в жизнь, как стрела: куда летит, сама не знает, но — весело! Внучка знаменитого крепостного актера Михаила Щепкина и дочка баловня судьбы — киевского адвоката Льва Куперника — при всем при том почти что «дитя фей». Никому особенно не нужная в детстве, в отрочестве пережившая смерть любимой матери, не слишком-то пасомая отцом. Пишет пьесы, стихи и рассказы. Упоенно переводит Ростана и Шекспира. Все сама. Одна. Вроде того деревенского мальчика, о котором рассказывала в Мелихово другу своему Чехову:

- Кто твой тятька?
- Нет у меня тятьки! — мрачно ответил он.
- А мамка кто?
- И мамки нету!
- Чей же ты?
- А я от двух теток пошел! От двух или нет, значения не имеет. Все старшие женщины (неважно, театралки или нет) -тетки, все пожилые господа дедушки. Вот, к примеру, «серебряный дедушка» Михаил Алексеевич Саблин, один из редакторов «Русских Ведомостей». Этакий пленительный «театральный», будто с подмостков, классический старичок: «его седые волосы, неизменная мягкая сорочка, в которой он ходил всюду, даже на торжественные заседания и юбилеи, его добродушная манера с молодежью, баловство, а иногда и воркотня на нас за «легкомыслие»...». Кормит и поит молодых творческих девиц в Эрмитаже — с деньгами-то у них, у юношества, туго.

Учит: «Не люблю я женщин, которые не понимают, что едят: подай ты ей вареную картошку, дупеля, пре-сале или жареную калошу — не разберет...»
А что, такие наставления очень ко двору приходятся. Ведь очень непросто научиться отделять пре-сале от жареной калоши. В жизни, в первую очередь. И в литературе. И в театре, с которым связана на всю жизнь. А вокруг не то чтобы розы без шипов: «Не видели, не хотели понимать, что мы — «первые ласточки» и, как нас называли не без возмущения дамы из общества, «девицы конца века», ценой своей молодой жизни, своей репутации, с улыбкой на губах и с мужественным трудом, посреди осуждений, травли, ухаживаний пробивали дорогу будущей женщине, разрушали толщу вековых традиции, предрассудков и рабства...»

Эти «девицы конца века», вечно в полете и в работе, могут за неделю перевести «Сирано де Бержерака» для бенефиса своей подруги — актрисы Лидии Яворской, могут, пылая, сочинить революционную песню «От павших твердынь Порт-Артура, с кровавых маньчжурских полей», могут и выпить шампанского, и закусить, и о Ницше поговорить, и о богоискательстве... Все они могут. Беда только, что иногда глотают наспех жареные калоши вроде сочинений Горького, но что поделаешь — голос эпохи... Искренне верят пафосным речам одной из своих страдалиц-подруг («всем пожертвовавшей ради театра» актрисы), но, что тут скажешь — узы дружбы. С пылу с жару сочиняют весьма сомнительную пьесу «Флавия Тессини» — про бедную еврейскую девочку Женю, ставшую знаменитой певицей и предавшую настоящую любовь, но — публике-то нравится!
Зато какое нежное, бойкое и подчас верное перо! Как неожиданно пишет о Саре Бернар (не боится «посягать на авторитеты»): «Я вглядывалась в нее с любопытством: ее лицо показалось мне страшным. Не потому, чтобы она была некрасива, нет, — она была очень интересна, даже обаятельна, несмотря на грим, но выражение этого лица было до такой степени все познавшее, во всем разочаровавшееся, кроме самой себя. Все страсти наложили свою печать на это лицо, и все прошли мимо, оставив только неудовлетворенность и страх за уходящую молодость. Можно было поклясться, что душа у этой женщины отсутствует...»

У самой же Татьяны душа на месте. Наивная, вулканическая и смешливая. Довольно симпатичная, в общем, душа.
А как пили! А как ели! И какие были либералы!

Владислав Аменицкий
НГ-exlibris (приложение к газете «Независимая газета»), 13.10.2005

БОЛЬНОЙ ТАНЦУЕТ И ПОЕТ

Роман Сергея Женовача и Малого театра продолжается и приносит новые плоды. На этот раз режиссер взял комедию Мольера «Мнимый больной»...

БОЛЬНОЙ ТАНЦУЕТ И ПОЕТ

«Мнимый больной» Малый театр, 18 октября

Роман Сергея Женовача и Малого театра продолжается и приносит новые плоды. На этот раз режиссер взял комедию Мольера «Мнимый больной», и, не мудрствуя, не пытаясь блеснуть неожиданной трактовкой, не ища больших идей, поставил веселую комедию, которую вот уже несколько столетий радует публику.

Василий Бочкарев играет Оргона, который своими болезнями и капризами просто хочет привлечь к себе внимание, Евгения Глушенко - его подлую жену, которая только и ждет, когда больной скончается, а восходящая звезда Малого театра Глеб Подгородинский (он играл Чацкого в «Горе от ума») - юного Клеанта.

Сцена, где они вместе с Анжеликой поют, вызывает громовой хохот в зале, поскольку у «певца» нет ни слуха, ни голоса. Вообще зритель смеется очень часто: актеры и острят, и танцуют, и поют (и не все поют так, как Клеант). Как писали на старинных афишах: новая премьера Малого - «драматическое действо с балетом и пением».

Артур Соломонов
«Известия», 14.10.2005

БОЛЬНОЙ РАЗЛИТИЕМ ЖЕЛЧИ НЕ СТРАДАЕТ

В 2002 году парижский Дом Мольера, «Комеди Франсез», пригласил на постановку «Леса» Островского Петра Фоменко. Теперь Дом Островского, Малый театр, совершил ответный, хотя и менее решительный жест – выпустил комедию Мольера «Мнимый больной»...

БОЛЬНОЙ РАЗЛИТИЕМ ЖЕЛЧИ НЕ СТРАДАЕТ

Ж.-Б. МОЛЬЕР
«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ»
РЕЖИССЕР С. ЖЕНОВАЧ
МАЛЫЙ ТЕАТР

В 2002 году парижский Дом Мольера, «Комеди Франсез», пригласил на постановку «Леса» Островского Петра Фоменко. Теперь Дом Островского, Малый театр, совершил ответный, хотя и менее решительный жест – выпустил комедию Мольера «Мнимый больной».

Но не доверился никому, кроме многократно испытанного режиссера Сергея Женовача.

В прошлом сезоне Женовач поставил надрывные главы «Братьев Карамазовых». Неудивительно, что теперь его потянуло на комедию, в которой так много фарсовых сцен и раблезианского смеха, хотя и не самую беспечную.

Арган, млеющий перед авторитетом медицины и предписаниями шарлатанов, сам тиранит дочерей. Да и хеппи-энд сам не свой. Никакие разоблачения не в силах заставить героя избавиться от святой веры в клистир, кровопускание и латынь. Комедию венчает шутовская церемония посвящения Аргана в докторское сословие.

Тут французские режиссеры любят сгустить мрак. Порассуждать о фрейдистском подтексте помешанности Аргана на своем теле. Или изобразить его эдаким Акакием Акакиевичем времен Людовика XIV. Есть у них и путь стилизации – вернуть комедию в атмосферу придворного праздника с музыкой и танцами. Словом, во Франции знают способ отрясти со своей классики пыль столетий. Все что угодно, лишь бы не «мольеровские традиции»! Женовач с присущей ему деликатностью уже вернул к жизни русскую комедию Грибоедова и Островского. Но, взявшись за Мольера, решил поиграть с традицией в «кто-кого» и проиграл.

Все, начиная с массивной деревянной выгородки (художник Александр Боровский) и тяжелых дверей с захватанными стеклами и кончая нарочитыми кудряшками и сбившейся наколкой горничной Туанетты (Людмила Титова) говорит о шаловливом намерении режиссера поддразнить омертвевшие приемы.

Вот угрюмые лакеи. Уже триста лет как они выносят стулья во втором акте и больше не находят в себе сил улыбаться опостылевшим репликам. Но и нам не до смеха, когда нас теребят со сцены: ну вспомните, как обычно поджимает губы уличенная в корыстном расчете супруга (Евгения Глушенко), как трагически сдвигают брови и мнут шляпы с пером толпы Клеантов или Валеров (Глеб Подгородинский), когда им отказывают в руке возлюбленной. А еще вспомните, как гогочет резонер и подмигивает залу (Александр Клюквин), припечатав заблудшего родственника веским аргументом. Маститые актеры самозабвенно комикуют над штампами своих собратьев по цеху и над собой.

Когда-то Женовач уже играл в эту игру, ставя отрывки из французской мелодрамы XIX века «Тридцать лет, или Жизнь игрока». Но Мольер не ловится на тот же крючок.

Глубины его раблезианского трагифарса остаются совершенно не затронуты. Он превращается в суетливую и невнятную беготню. Лишь Арган (Василий Бочкарев) держится определенного маршрута: по диагонали через сцену от камина до горшка, чего властно требует хроническая диарея. Арган Бочкарева – капризный, но добродушный и смешливый старик, усердно освобожденный от всех своих аномалий.

Сергей Женовач всегда стремился соблюдать творческое равновесие. В один вечер – подлинно глубокое, сокровенное, в следующий – легкое и веселое.

Теперь в пару к его «Мальчикам» по Достоевскому подобрался «Мнимый больной». И Мольер как истинный классицист одобрил бы подобное разделение жанров.

Мария ЗЕРЧАНИНОВА
«Вечерняя Москва», 11.10.2005

13 октября отмечает свой день рождения артист Алексей Евгеньевич Фаддеев.

Поздравляем Алексея и желаем крепкого здоровья, постоянной зрительской любви и больших творческих радостей!...

13 октября отмечает свой день рождения артист Алексей Евгеньевич Фаддеев.
Несмотря на молодость, Алексей замечательно владеет мастерством перевоплощения и в этом легко убедиться, побывав на его спектаклях. Угодливый, но знающий себе цену Буланов в «Лесе» и романтичный, слегка лукавый Бойе в музыкальном спектакле «Усилия любви» по Шекспиру, отъявленный циник Яша из «Вишневого сада» и благородный поручик Родэ из «Трех сестер» — за все эти яркие образы зрители, а особенно зрительницы уже не один сезон награждают Алексея аплодисментами. В водевиле «Таинственный ящик» и мюзикле «Усилия любви» у Алексея Фаддеева в полной мере раскрылись редкие для драматического актера вокальные способности.
Поздравляем Алексея и желаем крепкого здоровья, постоянной зрительской любви и больших творческих радостей!

«Листая старые подшивки»

«ЧАЙКА». СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ (ПРЕМЬЕРА В МАЛОМ)

История «Чайки» запутана. Один из ее первых зрителей в Александринском театре известный юрист А. Ф. Кони писал Чехову о красноречивом бездумьи жизни, всем доступной и почти никем не понимаемой...

«Листая старые подшивки»

«ЧАЙКА». СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ (ПРЕМЬЕРА В МАЛОМ)

История «Чайки» запутана. Один из ее первых зрителей в Александринском театре известный юрист А. Ф. Кони писал Чехову о красноречивом бездумьи жизни, всем доступной и почти никем не понимаемой. Чехов отвечает: «Вы не можете себе представить, как обрадовало меня ваше письмо. После спектакля, ночью и на другой день, меня уверяли, что я вывел одних идиотов, что пьеса моя в сценическом отношении неуклюжа, что она неумна, непонятна, даже бессмысленна... Ваше письмо подействовало на меня самым решительным образом. Я верю вам больше, чем всем критикам, взятым вместе». «Лучшей «Чайки», чем Комиссаржевская, я себе и представить не могу», — говорил Чехов. В главе пятой трактата П. Дамиани «De Omnipotentia» — вопреки Аристотелю и Фредегару Турскому — утверждается, что Бог может сделать несуществующим то, что когда-то существовало. Та «Чайка», о которой пишет Кони и в которой играла Комиссаржевская, больше не существует. Главный специалист по Александринскому театру Альтшуллер преподает студентам историю о провале «Чайки». Потом была «Чайка» во МХАТе, триумф, а Чехов говорил, что Станиславский и Немирович ставят пьесы, не читая их. Эта чайка существует — на занавесе МХАТа, в изображении модерниста Ф. Шехтеля, приятеля Чехова.

Следующую свою пьесу Чехов передал в Малый театр, где ее отклонили как несценическую. Через двадцать лет Станиславский ставит диагноз: причина неудачи — в насильственном навязывании актеру своих личных чувств. Актер не должен учить роль до репетиции. Режиссер не должен ничего «показывать» актеру. «Чехова нельзя представлять, его можно только переживать», — говорил Станиславский, но ему не верили. Нелепый, вздорный старикашка — таким мы видим Станиславского в «Театральном романе» М. Булгакова. Во время той, первой, встречи в «Славянском базаре», закончившейся через восемнадцать часов утром, за кофе, на даче в Любимовке, откуда и берет свое начало МХАТ, Немирович расчувствовался (ведь ни разу не заспорили!): «Нам с вами надо еще установить — говорить друг другу всю правду прямо в лицо». Станиславский (после небольшой паузы): «Я этого не могу». Немирович: «Я даю вам это право». Станиславский: «Вы не поняли. Я не могу выслушивать правду». В произведениях Чехова отсутствует то, что принято называть подтекстом. «Жить не по лжи!» — невозможная для Чехова фраза. В ней подтекст: «Я знаю истину». И ты уже не писатель, ты называешься как-то иначе. Доктор Львов, кажется, единственный отрицательный персонаж Чехова, всегда и всем говорил только правду. На протяжении всей своей жизни Немирович вспоминал неожиданное признание Станиславского. Финал трагичен. В книге, вышедшей в 1936 г., Немирович пишет о Чехове: «Персонажи были ему совершенно ясны, причем при его манере письма они в течение пьесы оставались неизменными. Никакими «перевоплощениями», в которые он не верил, он не занимался. События в пьесе ползли, как сама жизнь этой эпохи, — вяло, без видимой логической связи. Люди действовали больше под влиянием случайностей, сами своей жизни не строили». Взаимопонимание невозможно. В пассаже о «перевоплощениях» — прямой выпад против Станиславского. Строки о Чехове и его пьесах, написанные, по-видимому, в тяжелую минуту, не затерялись, стали основополагающими для того театрального направления (московский театр «Современник», пьесы А. Володина и т. д.), неафишируемым эстетическим манифестом которого стала поэтизация маразма («Ну пожалейте же этих, без мозжечка!»), индульгенцией будущим эфросам, сверхзадачей спектаклей которых становится «демонстрация бездуховности героев», «душевного паралича» персонажей. Но Станиславского уже не интересуют споры. Формула «я в предлагаемых обстоятельствах» становится уникальным инструментом, позволяющим найти путь к другому человеку, понять другого. Сейчас компьютер научился играть в шахматы. Считается, что шахматные программы моделируют работу человеческого разума. Значение системы Станиславского как попытки моделирования пути к другому человеку (драматургу, актеру, персонажу пьесы, зрителю), выходит за рамки узкотеатрального дела. И наконец, он понял причину неудачи «Чайки». Перебирая прошлое, обнаружил, что Чехов был самым жизнерадостным человеком из тех, кого он знал. И не видел этой черты в их знаменитом спектакле. Оказалось, Чехов не шутил, говоря, что они ставят пьесы, не читая их.

Кардинальное решение проблемы «Чайки» предложено Ю. Погребничко («Московский театр ОКОЛО дома Станиславского»), рассыпавшего по сцене кучи пожарного песка. Вспотеет актер, захочет вытереть пот со лба, сунет руку в карман за платком, а там тоже песок. Плюнет и играет дальше. Но актеры и тут нашли выход: играют в формочки. Лепят из песка птичку. У кого чайка лучше — тот и победитель, тот и актер лучше. А женщины — вот коварные! — так и норовят тебе в глаза песка сыпануть. Только увертывайся! Собственно, Погребничко осуществил мечту Олега Ефремова: заземлить искусство Художественного театра. Ефремов действовал более традиционно — с помощью драматургии А. Володина, М. Рощина, А. Гельмана. Ю. Погребничко ставил «Чайку» как водевиль, в том смысле, в котором все пьесы Шекспира — водевили (как их и ставили в Таганроге, и гимназист Чехов с галерки подавал реплики), с тою лишь разницей, что у Погребничко во время представления не разносят среди публики напитки и закуски, как это было в шекспировском «Глобусе». В условиях тотальной приверженности сверхзадаче постоянное присутствие «системы Станиславского» в спектаклях Погребничко, как следов неусыпного застольного периода работы над пьесой, в результате которого ударения в тексте оказываются совсем не там, где вы ожидаете, или пародируемого метода физических действий, легко объяснимо и — извинительно. Погребничко, кажется, уверен, что как ни поставь ударение, все равно будет хорошо. Он на крючке! На Чехова обречен! Нет большего счастья, как вновь и вновь перебирать эти тексты. Погребничко поражает мощью усилий прорывов к Чехову. Игорь Горбачев в своей «Чайке» (1990 г.) в Александринском (!) театре достигает большего, кажется, безо всяких усилий. Спектакль Погребничко перегружен ухищрениями образа, ритма. В «Чайке» Горбачева мы постоянно слышим мелодию целого. Игорь Горбачев: «Да! Наш театр — императорский. В первую очередь это означает: здесь играют лучшие актеры. Здесь хранят и развивают традиции русского национального театра». Из рецензии на премьеру «Не все коту масленица» (1872 г.) о первой исполнительнице роли Агнии в Александринском театре Евгении Яблочкиной: «Г-жа Яблочкина явилась такою красою пьесы, что лучшего понимания и изображения личности Агнии едва ли можно желать .ум актрисы этой сквозил чуть ли не в каждой фразе: до того вся роль была тонко и художественно обдумана и в то же время передана естественно, без малейшей натяжки». Как будто сказано о сегодняшней исполнительнице роли Агнии Татьяне Кулиш! Как в первом, так и в современном спектакле актеры создают образы талантливых умных людей. В Александринском театре играют «Островского без дураков». Это — традиция. И не только Островского. В чеховском Тригорине (С. Сытник, в роли Нины — Т. Кулиш) нет и тени признаков второсортного писателя, каким его играют всегда. Такое прочтение роли невозможно ни в каком другом театре, а здесь — естественно. Тригорин говорит о себе: хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева. Говорит — счастливо улыбаясь, напоминая Чехова, который числил Толстого под номером один, а себя восемьдесят седьмым. Оказалось, что Чехов — романтик. И. Горбачев мгновенно перевел пьесу из разряда элитарных — в «кассовую». Огромный зал Александринки был так же наэлектризован, как крошечный зал театра ОКОЛО дома Станиславского. Чехов — романтик?! В 1888 г. Чехов пишет в суворинском «Новом времени»: «Кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации... лгущих ради куска хлеба... кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно осознанной цели». «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяли лень, скука жизни и неверие... подвижники нужны, как солнце». Через несколько месяцев Чехов начинает сборы на Сахалин. Грузино-русский, а теперь и французский кинорежиссер иронизирует над французами: не понимают Чехова, считают романтиком. Ай да французы! А бывшему грузину и невдомек.

И вот, наконец, «Чайка» в Малом театре. Впервые. Сто лет спустя. Ничто, кажется, не предвещало этого спектакля. Его непритязательность обманчива. Та непрерывная насыщенная внутренняя жизнь, которой живет Маша — А. Охлупина, это, конечно, доефремовский МХАТ. Тонкость, деликатность в исполнении В. Светловой роли Полины Андреевны — это тоже уровень лучших чеховских ролей МХАТа, но теперь исполнение этой роли Андровской в спектакле МХАТа кажется грубоватым, натуралистичным. В спектекле режиссера В. Драгунова В. Езепов-Шамраев играет так, как будто это его бенефис, — под непрерывные аплодисменты, и почему-то это не мешает другим актерам. В его голосе явственно слышны интонации Н. Рыжова, Н. Анненкова, однако говорить о подражании неуместно, эти интонации вошли в плоть и кровь актеров Малого театра. Будущий исследователь установит их генеалогию от бабушки М. С. Щепкина. Мне кажется, пока не удалась роль Медведенко. Она всегда не удается. У Чехова есть рассказ «Шуточка». Его любили читать Р. Плятт и Андрей Попов. Ужасно читали. Дурацкий рассказ, написанный еще в те времена, когда Чехов выдавливал из себя раба. Но вот слышу: на радио читает Книппер-Чехова. Теперь это мой любимый рассказ. Если в спектакле И. Горбачева ключевые роли Нина и Тригорин, то в спектакле Малого театра — Нина (И.Рахвалова) и Треплев (А. Коршунов). Но центр спектакля — Нина. Треплев Коршунова просто не может жить без Нины. Он умирает от любви к ней.

В спектакле Владимира Драгунова все вопросы поставлены правильно. Формула «я в предлагаемых обстоятельствах» понимается так, как ее и следует понимать при постановке чеховских пьес: предлагаемые обстоятельства известны частично и с некоторой долей вероятности. Юрий Соломин (Тригорин) играет вроде бы простую схему: «Увидел Нину, и от нечего делать погубил ее. Случайно». Играет легко, изящно... Шамраев вручает Тригорину чучело чайки, сделанное по его заказу. Тригорин: «Не помню». Мы никогда не узнаем, действительно ли он — не помнит. Мы не понимаем любви Нины к этому скорее рыбаку, чем писателю. А собственно, с какой стати мы должны это понимать? Режиссер создал царские условия для Нины. Пьесу Треплева в первом и четвертом действиях Рахвалова играет на вращающемся сценическом круге. Этот банальный прием ошеломляет точностью, он дает возможность вести монолог в другом ритме, эти сцены — лучшие в спектакле. У Драгунова «работают» самые простые средства: вращающийся круг, неловкое движение, стакан воды... Когда-то первая актриса императорской сцены М. Г. Савина отказалась от роли Нины, написанной Чеховым для нее. Понадобилось сто лет, чтобы понять, какая это сложная, изумительная роль. Благодаря Владимиру Драгунову и Инессе Рахваловой мы, может быть, впервые почувствовали, здесь и сейчас, ту грань, что отличает актрису Аркадину от актрисы Комиссаржевской, увидели в Нине Заречной черты той и другой. Оказывается, Чехов был прав, передавая свои пьесы русской академической сцене. В Малом театре всегда — «переживали», всегда — «перевоплощались». И при Станиславском в тот вечер, когда в Малом давали «Отелло», Добронравов, если сам не был занят в спектакле, шел на Остужева. Похоже, пришло время «Чайки»... Нина говорит Треплеву: «Когда я стану большой актрисой, приезжайте взглянуть на меня». В спектакле Малого театра рождение большой актрисы происходит на наших глазах.

М. Ковров
«Завтра», 14.01.1997

ОБНИМИТЕСЬ, МИЛЛИОНЫ

Если кому-то на ум вдруг придет чудаковатая идея выявить самого радостного в Москве театрального режиссера, то такой конкурс почти наверняка выиграет Сергей Женовач...

ОБНИМИТЕСЬ, МИЛЛИОНЫ

Сергей Женовач поставил в Малом театре «Мнимого больного»

Если кому-то на ум вдруг придет чудаковатая идея выявить самого радостного в Москве театрального режиссера, то такой конкурс почти наверняка выиграет Сергей Женовач. Не то что бы он был сильно остроумен, не то что бы ставил себе целью потешить честной народ, но ощущение необыкновенной полноты бытия и гармоничной упорядоченности мира возникает от самых разных его спектаклей, на каких бы литературных текстах они не основывались. Выразить это тихое благодатное чувство получилось у Женовача даже с таким желчным господином, как Александр Сергеевич Грибоедов, чью комедию «Горе от ума» он поставил несколько лет назад в Малом театре. Ну а с Мольером все вышло и того проще.

Начало театрального сезона в Москве выдалось на редкость комическим. Это в том смысле, что главные столичные театры, не сговариваясь, выпустили подряд несколько развеселых комедий. Однако я готов биться об заклад с каждым, кто того пожелает, что если, предположим, записать зрительский смех на бродвейских комедиях в Театре Пушкина, в «Сатириконе», а затем на «Мнимом больном» в Малом театре, то по этим фонограммам можно запросто установить их (этих постановок) принадлежность. Отличить очень просто: в Малом театре тебя не смешат до колик и не заставляют сползать со стула от уморительных гэгов. Природа здешнего смеха такова, что на «Мнимом больном» решительно никого из персонажей не высмеивают, а смеются, так сказать, за компанию, просто от хорошего настроения.

Василий Бочкарев сыграл самого жизнерадостного и обаятельного Аргана, какого только можно вообразить. Симуляция этого «мнимого больного» не более убедительна, чем у мультяшного Карлсона, который, назвавшись самым больным человеком в мире, был готов ровно через полсекунды опрокинуть в себя трехлитровую банку с вареньем. Ни капли нытья, ни на грош занудства – просто Арган давным-давно играет с чадами и домочадцами в увлекательную детскую игру под названием «Папа болен». Над этим «больным» любовно подтрунивают и служанка Туанетта (Людмила Титова), и дочь Анжелика (Ольга Молочная), и брат Беральд (Александр Клюквин). Кажется, что и сам Арган, деланно постанывая, чуть ли не каждую минуту готов расколоться и посмеяться над собой вместе со всеми. Просто все, что ему надо, — это (как в песне The Beatles) любовь. Простительная и понятная слабость.

Детское простодушие и готовность в любой момент от души поребячествовать так или иначе присутствуют и в других персонажах спектакля Малого театра. Как нельзя кстати оказываются инфантильная актерская манера Глеба Подгородинского, который в роли Клеанта выказывает себя совершенным простаком, или лукавство Александра Клюквина, заговорщицки подмигивающего залу. Собственно говоря, весь спектакль Женовача можно расценивать как дружеское подмигивание публике, но это, как ни удивительно, не выглядит раздражающей фамильярностью. Просто в своих поисках радости Женовач добрался до очередной пьесы, сделав ее по-домашнему забавной и понятной. Видимо, режиссер сильно доверяет Шиллеру, написавшему когда-то в своей «Оде к радости»: «Власть твоя связует свято все, что в мире врозь живет: каждый в каждом видит брата там, где веет твой полет». В конце концов, где же еще связывать общей радостью врозь живущих, как не в театральном зале?

Глеб Ситковский
ГАЗЕТА, 10.10.2005

11 октября на малой сцене филиала в спектакле «Трудовой хлеб» главную мужскую роль — Корпелова, впервые исполнил режиссер-постановщик этого спектакля народный артист России Александр Викторович Коршунов.

По единодушному мнению коллег и зрителей, этот ввод стал еще одной сценической победой актера.

с днем рождения поздравляем режиссера Владимира Николаевича Драгунова.

Пожелаем режиссеру осуществления всех творческих планов в этом сезоне, крепкого здоровья, радости и понимания!

12 октября с днем рождения поздравляем режиссера Владимира Николаевича Драгунова.
Режиссер-постановщик горячо любимых зрителями спектаклей «Чайка», «Последняя жертва» и «Царь Иоанн Грозный» в скором времени приступит к постановке малоизвестной пьесы А.Н.Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Заметный интерес зрителя вызвал и уже не идущий сейчас спектакль в постановке Владимира Николаевича «Плащ кардинала».
Пожелаем режиссеру осуществления всех творческих планов в этом сезоне, крепкого здоровья, радости и понимания!

«Листая старые подшивки»

ВЛАСТЬ РЕЖИССЕРА КАК ВЛАСТЬ КАРДИНАЛА

Владимир Драгунов: «Кнутом стараюсь не размахивать»

«Листая старые подшивки»

ВЛАСТЬ РЕЖИССЕРА КАК ВЛАСТЬ КАРДИНАЛА

Владимир Драгунов: «Кнутом стараюсь не размахивать»

Говорят, власть одним ударяет в голову, а другим — по голове. Чтобы справиться с этим, нужно обладать недюжинной внутренней силой и умением постоянно держать себя в руках. Такие качества были у кардинала Ришелье, который до конца жизни не выпускал власть из своих цепких рук. За это он расплачивался одиночеством и опустошенностью. По крайней мере так считает режиссер Владимир Драгунов, поставивший в филиале Малого театра спектакль «Плащ кардинала» (пьеса Павла Гусева).

- Владимир Николаевич, вы ставите спектакли о власти. «Царь Иоанн Грозный» — ваш спектакль. Вы намеренно выбираете такую тематику?

- Я бы не сказал, что это спектакли только о власти. Меня больше интересует человек вообще. Но когда ты ставишь спектакль на историческую тему, всегда есть возможность сравнить прошлое с сегодняшним днем. То есть провести аналогии: что происходит с человеком, что происходит с властью, что происходит во взаимоотношениях человеческих. И, к сожалению, приходишь к неутешительным выводам.

- Что, сравнение не в пользу настоящего?

- К сожалению. Трудно сказать, что мы становимся лучше. Становится лучше власть? Нет, конечно. История нас ничему не учит. Мы, отважно преодолевая многочисленные преграды, ползем к пропасти. Если говорить о спектакле «Плащ кардинала», то и здесь меня больше интересовал человек. Мне интересно вместе с актерами искать, угадывать истоки поступков Ришелье, Сен-Мара, Анны Австрийской, короля Людовика... Меня интересовали вечные сомнения человеческие: что такое человек, что такое любовь, дружба, порядочность, существует ли это на самом деле... Мы живем в России, поэтому говорить можно и о Франции в роскошных декорациях и дорогих костюмах XVII века, но спектакль ставишь все равно про себя.

- Скажите, в чем особенность постановки исторической пьесы?

- В основе лежит одно: чтобы тебе эта пьеса была интересна. Если она историческая, то это требует знания исторического материала, погружения в эту эпоху. Только потом необходимо выпрыгнуть из нее вовремя, потому что, бывает, врастаешь накрепко, теряешь связь с тем, что происходит с нами сегодня.

- Актерам легко или трудно играть царственных особ? А может, в этом есть какое-то удовольствие?

- Конечно, в этом есть удовольствие. Мы зачастую люди очень зависимые, несвободные и кладем жизнь на то, чтобы получить эту свободу или хотя бы на некоторое время почувствовать ее замечательное ощущение. Поэтому играть царственных особ — значит, на какой-то момент разорвать скорлупу зависимости и почувствовать себя человеком, который может не просто вершить судьбы других, а творить свою собственную судьбу. Это гораздо интереснее.

- Но Ришелье любил манипулировать другими людьми...

- Здесь другая проблема: необходимость подчинять себе других людей — это в определенной степени наркотическая зависимость. Так же, как алкоголизм или пристрастие к игре. Это болезнь. У одних она есть, у других — нет. Я думаю, у Ришелье такая болезнь была. Но вот что давало ему силы? Ведь он был очень нездоровым человеком, у него были страшные головные боли, очень много других болячек, как теперь говорят. Тем не менее он работал, управлял страной даже на смертном одре. Я думаю, что Ришелье, в отличие от многих наших современных политиков, добивался благополучия не только для своей семьи, но и для любимой Франции. Он очень многое смог для нее сделать. Ришелье намеревался остаться в истории уважаемым человеком, и это безусловно ему удалось.

- Ришелье действовал методом кнута и пряника. Вам когда-нибудь приходилось чувствовать себя Ришелье: быть, по его собственным словам, строгим с некоторыми, чтобы стать добрым для всех?

- Я стремлюсь, чтобы люди, с которыми сочиняю спектакль, чувствовали интерес и необходимость этой работы. Всякое бывает. Но я стараюсь кнутом не размахивать. В этом отношении можно поучиться у Ришелье. Он говорил, что невозмутимость дает огромное преимущество. Это притом что он был очень нервным, ранимым человеком, но умел себя сдерживать и чисто внешне казался абсолютно спокойным.

- А каково работать с такими маститыми актерами, как, например, Ярослав Барышев?

- Я не могу сказать, что это легко, но работать с увлеченным талантливым человеком всегда интересно, можно общаться на уровне почти подсознательном... Существует «застольный» период, когда мы договариваемся, каким будет герой на сцене. И наступает момент, когда понимаешь, что вы чувствуете друг друга, что есть доверие. Вообще, когда актеры понимают своих героев и начинают на репетициях импровизировать, их предложения бывают очень точными. Надо только уметь отобрать их, исходя из замысла спектакля. Надо не бояться давать артисту свободу, тем более когда он играет такую роль, как Ярослав Барышев, — Ришелье. Потому что если артист чувствует давящую зависимость от режиссера, он никогда не будет свободным на сцене, он будет изображать эту свободу, а зритель в зале будет это чувствовать и не верить ему.

- Владимир Николаевич, вы можете определить свое личное отношение к Ришелье? И нужно ли это для постановки такого спектакля?

- Ну, конечно, отношение должно быть. Ведь через Ришелье, как и через других персонажей спектакля, вместе с автором пьесы и актерами ты передаешь свои сомнения, размышления о жизни, поэтому так или иначе с героями срастаешься. Я не берусь утверждать, но думаю, что в конце жизни Ришелье был человеком опустошенным. Он, как ему казалось, настолько понял природу человеческую, взаимоотношения между людьми, что не мог прийти ни к каким утешительным выводам ни о власти, ни о человеке. И тем не менее в последней сцене, когда Ришелье разговаривает с Сен-Маром, у него все равно где-то в глубине души есть надежда: а вдруг этот парень предпочтет смерть плащу кардинала, откажется стать преемником его власти, его взглядов на эту жизнь? Все-таки каждый, даже самый изверившийся человек живет надеждой, что что-то есть по-настоящему хорошее, доброе в этом мире. И Ришелье ждет этого, даже несмотря на то, что вся его философия может дать серьезную трещину.

- Говорят, миром правит любовь. Ришелье любил кого-нибудь? Мог он себе это позволить?

- Мог ли позволить — это большой вопрос. Ведь любовь делает человека уязвимым. Ришелье ахиллесову пяту иметь не желал. Но я думаю, что такая глубокая, цельная, сильная личность способна не только держать в своих руках власть, она способна также на сильную страсть к женщине. Есть же легенда, и мы ее касаемся в спектакле, что он был без ума от королевы Анны Австрийской. Но, как мне кажется, кардинал, когда ему было надо, умел справляться со своей страстью, так же, как в подходящий момент он вполне мог дать ей волю.

Светлана ОСИПОВА.
«Московский комсомолец», 28.01.2003

«ПАРЫЖ» И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

Сергей Женовач показал спектакль об абсолютно счастливом человеке

В Малом театре состоялась первая премьера юбилейного, 250-го сезона...

«ПАРЫЖ» И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

Сергей Женовач показал спектакль об абсолютно счастливом человеке

В Малом театре состоялась первая премьера юбилейного, 250-го сезона. Режиссер Сергей Женовач представил комедию-балет Мольера «Мнимый больной». Заглавную роль сыграл премьер Малого театра Василий Бочкарев. Обозревателю «НИ» показалось, что на нашей сцене давно не было такого счастливого человека, как этот «мнимый больной», счастливый разделенной любовью к самому себе.

На русскую сцену пьесы Мольера попали уже в самом начале XVIII века. Переведенные неизвестным подьячим как «Драгыя Смеяныя» мольеровские «Смешные жеманницы» входили в репертуар петровского театра. Сохранился перевод-переделка этой комедии и рекомендации переводчика к постановке: «театрум долженствует быты жывопысан и украшен цветами багряновыднамы, коронамы, лукамы и всем строеныем трыумфальным града Парыжы». За три века навыки обращения с текстами французского классика в русском театре, безусловно, накопились и углубились. Но, положа руку на сердце, надо признаться, что практически каждому театралу приходилось сталкиваться с какой-нибудь разудалой постановкой, где «Парыж» сиял бы во всем великолепии. Дав в своем романе «Жизнь господина де Мольера» описание знаменитого «бру-га-га», сотрясающего зрительный зал, Булгаков почти на весь двадцатый век определил идеал мольеровского спектакля. Сверхзадача – чтобы мушкетеры (читай, билетерши) падали от смеха на служебных местах.

Сергей Женовач начинает своего «Мнимого больного» в полутьме. Колеблющееся пламя свечи, стоящей на столике, выхватывает абрис огромного полупустого зала, обшитого дубом, и маленькую фигурку в белом колпаке, склонившуюся над столиком. Тихое бормотание оформляется в слова: «что мне нравится в счетах моего аптекаря…» Арган отчаянно торгуется за каждое су и франк и с блаженной улыбкой повторяет названия лекарств, как названия цветов: клистир, промывательное, слабительное, желчегонное. Василий Бочкарев с самого начала берет ноту счастья, которое просто переполняет его «мнимого больного». Арган счастлив своими игрушками: таблетками, микстурами, промывательными. Он искренне не понимает служанку Туанетту (Людмила Титова), которая упорно отказывается посмотреть в его ночной сосуд, чтобы увидеть «продукты очищения организма». С веселым азартом прислушивается он к своим внутренностям: вот слабительное начало свое действие – пулей в туалет! Ура!!! Природа и лекарства работают изумительно! На нашей сцене давно не было такого счастливого человека, как этот «мнимый больной», счастливый разделенной любовью к самому себе.

Как всякий человек, довольный собой и миром, Арган мечтает осчастливить буквально каждого: жену, дочь, служанку. Он простодушно доверчив и, как всякий слабый человек, настойчиво капризен. Ровный свет его счастья освещает сцену: распахнутые огромные окна и стеклянные двери окрашивают комнату в золотистый свет. Радость переливается в зрительный зал и окрашивает и беседы Аргана с лицемеркой-женой (Евгения Глушенко), и препирательства с Туанеттой, и встречу с предполагаемым зятем. Нельзя без улыбки смотреть на эту фигуру в исподнем, кутающуюся в халат, носящуюся вихрем из отдаленной комнаты в свое покойное кресло. Василий Бочкарев прелестен, смешон и как-то лукаво простодушен в этой роли. И по его Аргану, как по камертону, настроен пленительный спектакль.

Сергей Женовач и художник Александр Боровский с удовольствием играют с традиционными приметами «мольеровской» эпохи: утрированные гигантские парики, скандирование речей и слов, подчеркнутая важность фигур. Традиционные приемы классического фарса здесь поданы с чувством меры и стиля. Давно Сергей Женовач не был так грациозно беззаботен в своих работах.

Лучшие моменты – как раз шалость и импровизация. Вот отчаявшийся отвлечь Аргана от завтрака брат запускает в него сорванным с головы париком. А то сам Арган, разоблачив лже-учителя музыки, напевает ему: «До-си-си-дания!»

В финальном дивертисменте, когда после гротескного экзамена Аргана посвящают в доктора и надевают в знак принадлежности к врачебной корпорации гигантский белый парик, его лицо сияет настоящим и неподдельным блаженством. Все вокруг играются и дурачатся – он верит и счастлив. Под конец вдруг даже закрадывается сомнение: а ну, и впрямь прав этот «мнимый больной», всерьез считающий пустяками все на свете, кроме клистиров, таблеток и нужд собственной обожаемой персоны?

Ольга Егошина
«Новые Известия», 12.10.2005

«Памяти Галины Яковлевны Деминой»

«К СЧАСТЬЮ, ТРАДИЦИИ ОСТАЛИСЬ»

Я матерей до сих пор не наигралась. Во мне еще много «материнского молока». Вы посмотрите, какая жизнь, сколько трагедий, бед. И все через материнское сердце проходит....

«Памяти Галины Яковлевны Деминой»

«К СЧАСТЬЮ, ТРАДИЦИИ ОСТАЛИСЬ»

Нам бы очень хотелось, чтобы наши читатели приняли участие в «диалоге» с Малым театром. Сегодня мы публикуем третье по счету интервью с еще одной его актрисой. Мы задумались над вопросом: для кого оно важнее для нас с вами или для мастера, отвечающего на вопросы нашего корреспондента? Должным ли образом востребованы сегодня старые мастера -в искусстве, общественной жизни, в педагогике, наконец? Ведь, забывая о них, мы только увеличиваем свой путь к познанию вечных истин... Наша собеседница сегодня — Галина Яковлевна ДЕМИНА, народная артистка России, исполнительница ряда центральных ролей классического и современного репертуара.

Среди них роли Аринушки («Дети Ванюшина» С. Найденова), Трефены («Над светлой водой» В. Белова), медсестры («Чудаки» М. Горького), Софьи Петровны («Дядюшкин сон» Ф. Достоевского) и другие. Галина Демина неоднократно снималась в кино: «Прощание», «Полынь -трава горькая», «Однолюбы», «Вера, Надежда, Любовь», «Прости меня, Алеша», «Суд в Ершовке», «Не послать ли нам гонца» ...

- Галина Яковлевна, как вы попали в Малый театр?

- Я окончила нижегородскую школу, тогда она называлась горьковской.
Мечтала, конечно, о Малом театре, поскольку педагоги все время говорили: «Галя, тебе надо в Малый театр». У себя в училище мы, студенты, считались вспомогательным составом театра, и я переиграла всех мальчишек в репертуаре. А на экзамен делала Домну Пантелеевну в «Талантах и поклонниках» Островского. Я всегда добром поминаю моих горьковских педагогов Виталия Александровича Лепского, Георгия Апоменовича Воровского и многих других. Они и воспитывали нас в стиле Малого театра. У нас из училища очень хорошие ученики выходили Е. Евстигнеев, М. Зимин...

А попала я в Малый после гастролей нашего театра в Москве. Была такая традиция. Каждые пять лет мы приезжали в Москву, а Малый театр -в Горький. И судьба распорядилась так, как и предрекали педагоги. На гастролях в 1971 году я играла Настасью в пьесе «Мое сердце с тобой» по Чепурину. Роль с юмором и драматизмом. Сюжет о том, как комсомольцы приезжают в колхоз. Вы знаете, я не могу объяснить, как рождается роль. Но я так верю в искусство, что, когда мне дают роль, я начинаю верить, что она это уже я. Такая, какая она есть. И в этой роли Настасьи я имела такой успех, какой имела, может быть, только на гастролях с М. Царевым в спектакле «Дети Ванюшина» в Польше. Семнадцать раз занавес открывался.

- А что вы ощутили, когда вас приняли в Малый театр?

- Стены были уже знакомые, но у меня затряслись коленки, когда я увидела Гоголеву. Молодежь всегда вставала, когда она проходила мимо. Это в традиции театра. Тут вообще такое отношение к старшим, старейшим с большим уважением. А поначалу я как во сне была. Как во сне! Потому что роли за ролями у меня были, много вводов. И за полчаса, и за час. Но принял меня Малый театр после роли Трефены в спектакле «Над светлой водой» по Белову. Я в деревне никогда не жила, но почему-то очень хорошо ее чувствую. Я очень благодарна этой роли. Тогда были конференции со зрителями. Люди очень волновались за судьбы героев.

- А что это такое зрительские конференции?

- Теперь этого, к сожалению, уже нет. Участники спектакля оставались на сцене после спектакля, а зрители высказывали им свое мнение. Очень горячо и заинтересованно. Тогда один зритель даже сказал: «Где они такую крестьянку взяли? «. Это обо мне. Очень мне нравилась эта роль. А потом Е. Гоголева мне как-то сказала: «Я против вас выступала, потому что у нас своих «старух» много. Но после спектакля «Над светлой водой» мое мнение резко изменилось. Вы — артистка Малого театра». Так я оказалась в труппе Малого театра.

- А что бы вы сегодня хотели сыграть?

- Я матерей до сих пор не наигралась. Во мне еще много «материнского молока». Вы посмотрите, какая жизнь, сколько трагедий, бед. И все через материнское сердце проходит.

- За что вы любите Малый театр?

- Театр это наш дом. Во Франции есть театр Мольера, в Англии Шекспира, а наш Дом Островского. Малый театр — театр реалистический. И, конечно, это всячески сохраняется. В основе репертуара классика. Я часто хожу в наш театр на спектакли. Люблю посидеть на диване перед лифтом. У нас все актеры сидят на этом диване и встречают всех, кто входит. Я с удовольствием смотрю наши спектакли. Новички меня очень интересуют. Расстраиваюсь, когда молодежь не сохраняет текст. Правильно раньше делали, когда в спектакле в основном были заняты старики, а молодых актеров один или два. Тогда не так заметно, если молодые что-то не дотянут. Когда молодежи много (это мое наблюдение), мне чего-то не хватает, какого-то питания.

К счастью, традиции классики у нас в театре остались. И руководство наше молодец, что бережет это. Несмотря на то что театр классический, все, что играется на сцене, звучит очень современно. Да, например, «Свои люди сочтемся». Молодежь с таким интересом смотрит этот спектакль: банкротство и сегодня тема дня. Злободневный спектакль. Поэтому я считаю: читать и смотреть классику получить ответы на все вопросы. Или один из последних наших спектаклей «Коварство и любовь» Шиллера. Вдруг такой интерес у молодежи! Как у нас замирает зал на последней сцене в этом спектакле! Это очень важно сейчас, когда так много наносного с Запада.

- А дух Малого театра из чего складывается?

- Мне кажется, из вежливости, внимания. Как-то один молодой актер в беседе сказал: «У вас...». Его поправили: «У нас...». Да, действительно, войдя в театр это уже «у нас» и «наше». Если что-то случается с кем-то, Малый театр стеной за него встает. Думается, вас не замечают, не до вас. Но не дай Бог, что случится болезнь, например... Тут мне нехорошо стало, когда я пришла на спектакль. Как все поднялись, засуетились... И потом еще долго спрашивали, как я себя чувствую. И после этого я так остро ощутила: какой же это родной дом.

- А что бы вы хотели пожелать Малому театру в его юбилей?

- Я бы хотела пожелать оставаться во многом таким, какой он есть. А молодым я бы пожелала немножко внимательнее быть к речи на сцене. Очень расстраиваюсь, когда в зале сижу и не слышу, что говорят на сцене. Или съедают окончания фраз. А на что же тогда партнеру отвечать? И что должен понять зритель? Ведь есть и решающие фразы в сцене. Недавно пересмотрела несколько наших спектаклей и еще раз поняла у нас очень хорошие актеры.

- А что бы вы пожелали зрителям Малого театра?

- Зрителям Малого театра я хочу пожелать, чтобы любили наш театр. Чтобы ходили к нам. Любили наших актеров. Ведь что в театре главное? Актер и зритель! Пока живы актер и зритель, театр живет. Я нашего зрителя люблю. Люблю, когда я в роли, в моменты паузы, когда зритель замирает и слушает. Я люблю эту тишину. Тогда такое рождается! И когда идешь домой после спектакля, думаешь: «Господи, за что же такое счастье?!»

Вероника ЗУЕВА.
«Подмосковье», 22.01.2000

Государственный академический Малый театр начал юбилейный, 250-й театральный сезон гастролями в северной столице...

ЮРИЙ СОЛОМИН: В МАЛОМ ТЕАТРЕ НА СЦЕНЕ НЕ РАЗДЕВАЮТСЯ.

ХУДРУК ПРОСЛАВЛЕННОГО КОЛЛЕКТИВА ПРОТИВ СКАНДАЛЬНЫХ НОВАЦИЙ

Государственный академический Малый театр начал юбилейный, 250-й театральный сезон гастролями в северной столице, представив на суд петербургской публики самые известные постановки последних лет: «Горе от ума», «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда — хорошо, а счастье лучше», «Три сестры», «Мнимый больной». В Москве же юбилейный сезон в Малом стартовал 5 октября. В связи с этим событием обозреватель «Труда» встретился с художественным руководителем прославленного коллектива, народным артистом СССР Юрием СОЛОМИНЫМ.

- На гастролях в Петербурге вы представили сразу три спектакля Сергея Женовача. И вообще в репертуаре Малого театра становится все больше работ этого режиссера...

- Работая с ним как актер (в «Горе от ума» Соломин сыграл Фамусова. — М.С.), я понял, что это режиссер, Богом данный. Причем именно для нашего театра. Он очень бережно и с большим уважением относится к той традиционной школе, которую исповедует Малый театр. В других театрах у него были сложности, неприятности, были и годы безработья. Его многие жалели, но тем не менее не приглашали. А у нас Сергей нашел свой театральный дом, с ним с удовольствием работают и мастера старшего поколения, и молодежь. Говорить о том, что Малый театр чурается интересной режиссуры, не приходится. Но вкус у нас хороший. Первого попавшегося, пусть даже самого модного и распиаренного, не позовем.

- На основной сцене вашего театра вот уже больше десяти лет идет только классика... Получается, вы устранились от современной жизни?

- Неужели вам мало современности по телевидению! Вам мало современности на улице? Вот когда в современных пьесах прекратят выражаться нецензурно, перестанут раздеваться, когда искусство перестанет быть болезненно-извращенным, тогда мы изменим к ним свое отношение. Однажды, еще в советское время, я был на фестивале в западной стране. Так получилось, что в одном зале кинотеатра шел наш фильм, в другом — «Эммануэль». Журналисты бегали из одного зала в другой, а потом стали спрашивать меня: почему в том фильме ЭТО есть, а у нас — нет? Я им сказал: «Тот фильм для больных людей! И в тот зал билеты нужно не продавать, а раздавать по рецепту врача». А теперь и мы дожили до того, что на многие отечественные фильмы нужно пропускать по направлению врача.

Так что будет хорошая современная пьеса — возьмем. Не будет — продолжим черпать из классики. А там ведь все есть, в классике! Русский театр возник на драматургии и литературе, которую представляют Фонвизин, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Чехов, Тургенев, Островский, Достоевский, Толстые. Вот какая махина! Какая драматургия! Эта драматургия требует больших затрат — режиссерских и актерских. Того же Федю Протасова нельзя сыграть бомжем с трясущимися руками. Надо докопаться, что с ним произошло, почему он дошел до жизни такой. Поэтому Протасова за рубежом не могут хорошо сыграть, хотя во всем мире считают, что «Живой труп» — одна из величайших пьес. При этом очень современная. Классика бесценна, она останется современной и через 100 лет, и 250. Ведь люди будут так же любить, ненавидеть, интриговать, презирать...

- Трудное это дело — быть хранителем традиций?

- Намного сложнее, чем ломать, а потом строить. Мы в Малом театре давно решили ничего не ломать. Сохранили уважение к старшим, хотя многие советовали «спихнуть» актеров-пенсионеров. У нас Татьяна Александровна Еремеева в свои 80 по-прежнему выходит на сцену в «Горе от ума». И таких примеров немало. При этом мы не «съедаем» молодежь, доверяем ей главные роли. Даже те наши актеры, кто «работает на стороне», снимаясь в кино, играя в антрепризах, делают это достойно, не роняя марку родного театра.

В Малом артисты на сцене не раздеваются. Раневская у нас не наркоманка. Да, она пьет успокоительное, но это написал доктор Чехов, а он знал, что пишет. Поэтому я не понимаю тех деятелей, что издеваются над классикой. Чехов написал пьесу «Чайка», а теперь ее могут назвать «Почему застрелился Константин». А «Лес» Островского эти «экспериментаторы» назовут «Нужна драматическая актриса»... Я не анекдот вам рассказываю. Я видел эти спектакли.

Чтобы сохранить традиции русского национального театра, мы немало сил потратили, пережив период, когда нас мордовали, ругали, обзывали. Но мы стояли на своем. Это моя гордость. Считаю, что, когда мой час пробьет, могу спокойно покидать этот грешный мир и там, в мире лучшем, доложить, что вместе со своими коллегами я пытался сохранить то разумное, доброе, вечное, чем ценен русский национальный театр.

- Ведущие столичные театры сегодня активно приглашают звезд из того же Питера. Так попали в МХТ имени Чехова Константин Хабенский и Михаил Пореченков... Вы не планируете таким же способом укрепить труппу в юбилейном сезоне?

- Это ведь бизнес: использовать человека, пусть талантливого, а дальше будь что будет. Труднее вырастить, научить, создать свои кадры. Мы тоже приглашаем хороших актеров из провинции, многие знаменитости Малого театра так начинали. Но чтобы так вот брать готовую звезду на одну роль... А потом что? Всегда найдутся еще более модные, раскрученные!

- Известно, что при создании государственного театра императрица Елизавета Петровна положила на содержание Малого и Александринского театров немалые средства. Ведущие актеры получали зарплату действительного статского советника. Считай, генеральскую! Чем плоха традиция?

- Хорошая! К сожалению, мы никак не можем возвратить ее. Но вскоре должен заработать президентский грант. Будем надеяться, что финансовые органы нас не подведут и с января 2006 года артисты ведущих российских театров станут зарабатывать на порядок больше, чем сейчас.

- Не так давно актер и режиссер Михаил Козаков довольно резко отозвался в интервью «Труду» о сериале «Московская сага», где вы сыграли одну из главных ролей — профессора Градова... Что можете сказать в защиту этого фильма?

- То, что фильм этот нужный. То, что он снят не как телесериал, а как художественный фильм. Не могу сказать, чтобы кто-то из актеров там плохо сыграл. В последнее время я не так часто снимаюсь. Пытаюсь выбирать то, что мне ложится на ум, на сердце. Тему большой семьи, преемственности поколений, тему сталинских репрессий я хорошо знаю и не могу сказать, что в фильме — ложь. Правда, мне очень жаль, что смазан финал. Он был совершенно другим, таким, что ли, феллиниевским: цветущее поле, кресло, в нем сидит Градов. И к нему навстречу по полю бегут все убиенные родственники, его верный пес...

- Есть у вас на подходе роль такого же уровня, как профессор Градов?

- Нет. Это же сейчас очень редкий материал. Вы же видите, что происходит в телесериалах! В каждой серии семь минут из 50 уходит на рекламу. Режиссеры уже так наловчились, что еще на съемках рассчитывают, чтобы реклама потом не загубила важную сцену. Иногда я смотрю на это безобразие и думаю: а ведь так мы дойдем до того, что и во время спектаклей будем делать рекламные паузы!

- Почему вы отказались сниматься в продолжении весьма качественного сериала «Родина ждет»?

- Прочитав сценарий и довольно высоко оценив предложенную мне роль, я сначала согласился, но потом узнал, что поменяли режиссера. Это меня отпугнуло. Прежнего режиссера, Олега Погодина, я хорошо знаю, с новым же все придется начинать с нуля, а значит, опять что-то доказывать, ругаться... Зачем мне это, да еще в такой ответственный для нашего театра сезон?

- Юрий Мефодьевич, вы по-прежнему заядлый автомобилист?

- Водитель с тридцатилетним стажем. Правда, последние два года вожу мало, езжу с водителем, но по-прежнему в курсе проблем и забот братьев-автомобилистов. Вот построили в Москве третью кольцевую дорогу, но «забыли» сделать развязки и только теперь спохватились, когда пробки стали жуткими. Я считаю, лучше бы наша ГАИ работала не в кустах, а честно. Чтобы не просто ловить нарушителей, а предотвращать аварии. Ведь сейчас есть новейшая техника, электронная аппаратура, фото, видео. И третье — слишком много появилось больших машин. Джипы, минивэны... Недавно был в гостях у очень богатых людей в Италии, и они показали свою машину — что-то похожее на «Запорожец». Так что не везде по машинам принимают людей...

- А вы сами на каком автомобиле ездите?

- У нас в театре «форды», небольшие, очень удобные.

— Какие еще премьеры кроме «Мнимого больного» ждут зрителей Малого в юбилейном сезоне?

- В филиале появятся спектакли «Мария Стюарт» Шиллера и «Бедность не порок» Островского. На основной же сцене — «Ревизор», а также «Дмитрий Самозванец и Василий Шумский» Островского.

- Как актер вы будете заняты в этих премьерах?

- Нет. Но как режиссер я взял на себя ответственность поставить «Ревизора».

Садчиков Михаил.
«Труд» №187 за 07.10.2005

«Пресса о гастролях Малого театра»

ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ

Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе...

«Пресса о гастролях Малого театра»

ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ

Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе... Сергей Женовач. Для него и сами названия — «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Мнимый больной» (все эти спектакли Малый театр показал на нынешних гастролях в Петербурге) — говорящие, Если от ума — всем горе, то что же это за ум? Счастье в жизни — гораздо лучше и слаще правды. А если больной — мнимый, то кто он на самом деле?

С творчеством Женовача в Малом театре, МХАТе, в его студенческой студии связано для меня очень важное ощущение сценической простоты. У нынешней критики есть определение Новой драмы — «новая естественность русского театра». Так вот, в спектаклях Женовача (как раз по классике, а не по современным пьесам) существует та самая замечательная естественность, простота. Он относится к пьесам — как к потоку жизни, ныряет в них, заставляет роскошно звучать изумительные тексты, задает пространству классики естественные вопросы, и Грибоедов-Островский-Мольер отвечают ему. Легко.

Да, да, в комедии Грибоедова горе, оказывается, в том, что острословны все, все по сути «Чацкие». Александру Андреевичу не угнаться за паркетным потоком остроумия, обсуждения и осуждения всех, а старуха Хлестова (Элина Быстрицкая) — по хлесткости языка даст Чацкому сто очков вперед. Москвич Влас Дорошевич когда-то говорил, что Россия — «страна, где все друг друга презирают». В «Горе от ума» Женовача Москва так привыкла злословить, что Чацкий (Глеб Подгородинский), поглощенный на самом деле только любовью, несвободный, зажатый, лишь пытается приладиться к этой знакомой ему с детства жизни, задыхается. Он знает, что «языки страшнее пистолетов», и палит сам, первый, чтобы угнаться. И всем — горе от ума, а дураков-то нет...

В «Правде хорошо...» все решает случай: встретила купчиха Барабошева (Евгения Глушенко) зазнобу своих молодых лет, вояку Силу Грознова (Василий Бочкарев) — и поплыла, и потекла, и готова всем все простить и разрешить брак внучки Поликсены... Смотрела не в первый раз и снова испытала редкое наслаждение, весь спектакль улыбаясь от счастья. Он как будто напитан запахом зеленых яблок, которые там грызут, швыряют, корзинами воруют. Актеры играют — как воду пьют, роскошным текстом Островского хрустят — как этими самыми яблоками: надкусывают, сплевывают, вгрызаются. Вечер замоскворецкого двора окутывает вас теплотой детских воспоминаний о собственном дворе и лете, Женовач так мягко «переселяет» вас туда, к Барабошевым, что сидящие за мною «новые русские» шепчут: «Круто!» — идентифицируя свою жизнь с финансовой гульбой барабошевского сынка и его приказчиков. И все я в этом спектакле понимаю, и есть там интерпретация (правдолюбец Платон смешон и мелок рядом с возродившейся к жизни счастливой Барабошевой, и Поликсена — девочка самодурная, и любовь-то ее — не чета роковой да веселой бабкиной любви с унтером). Я одного не понимаю: как играет там Фелицату Людмила Полякова? Как в перинах, утопаю в ее покойных, достоверных, остроумных речах. И ничего мне в этот момент от театра не нужно: только нянька Фелицата сядет рассказать что-то — и уже кажется, что Отечество живо, и дым его сладок и приятен... Вот оно — национальное, глубокое, не показное... Да, да, Арган, герой «Мнимого больного» (не самая лучшая комедия очень трудного драматурга Мольера) болен «мнимо», потому что он болен лицедейством, игрой, театром. И что он может на досуге придумать себе? Роль больного. В начале спектакля, при закрытых ставнях, у свечи Арган разговаривает с аптекарем, перебирая счета, — и это уже театр одного актера. А постепенно собирается труппа, где жена Белина (Евгения Глушенко) — притворная добродетель, служанка Туанетта (Л. Титова) — режиссер... Василии Бочкарев играет большого ребенка, похожего на многих доверчивых пациентов, «умирающих не от болезней, а от лекарств». Смешные аллюзии с нынешним фармакологическим бизнесом (каждый день радио и телевидение дарят нам новые методы исцеления) — это побочные мотивы спектакля, который кудрявится париками, звенит колокольчиками слуг на ярусах (третий звонок!). А изысканной красотой декорации (как и два предыдущих спектакля, «Мнимого больного» оформил Александр Боровский) напоминает разве что знаменитого «Мизантропа» И. Бергмана (например, свет в комнате Аргана со стенами из натурального дерева меняется только в зависимости от того, открыты окна или закрыты). Главное — грациозная игра, изящные роли, которые принимают на себя персонажи галантного века. И когда брат Беральд (А. Клюквин) подсказывает Аргану переменить роль и стать доктором — это выход! Все мы — врачи самих себя. В спектаклях Сергея Женовача есть правда. Веришь, что печка у Фамусова горячая, а вечер в Замоскворечье теплый... Правда в театре — это хорошо. А счастье — лучше. Счастье от того, что «Горе от ума» не сыграли, как нынче принято, приключением из жизни советского пионерлагеря, в котором не любили правду, а «Мнимого больного» не оформили унитазами и горшками, которыми вообще-то часто пользуется Арган, так что были все основания... Такое бывает в нынешнем театре все чаще и чаще. Это, как правило, горе, и не от большого ума. А тут, на бабье лето, нам действительно привалило театральное счастье. Счастье дивного актерского ансамбля, ясных режиссерских мыслей, человеческого понимания жизни как колебаний воздуха разных эпох и света людских домов: дома Фамусова, дома Барабошевой, дома Аргана. В каждом из них живут люди. Даже тогда, когда мы покинули зал. Такое ощущение.

Марина ДМИТРЕВСКАЯ
«Час Пик», 05.10.2005

СОЛОМЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ

Недавно гастроли Малого прошли в нашем городе, и упустить возможность разговора с «играющим» художественным руководителем театра Юрием Соломиным было просто нельзя...

СОЛОМЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ

Малый театр - величина постоянная. Театры вокруг делятся, объединяются, суетятся... А этот московский патриарх искусства верен себе. Отличные актеры, вечная классика на сцене, добрые традиции... Недавно гастроли Малого прошли в нашем городе, и упустить возможность разговора с «играющим» художественным руководителем театра Юрием Соломиным было просто нельзя.

- Юрий Мефодьевич, вы - театр, который получил грант, выступали на сцене БДТ, получившего грант... А как вы относитесь к тому, что произошла эта распределиловка?

- Я нормально отношусь, потому что за эту «распределиловку» мы год бились. Если бы три года назад не произошла «распределиловка» по музыкальным коллективам, мы бы сегодня не имели ни одного полноценного симфонического оркестра. Что же касается театральных коллективов, то была инициативная группа, куда и я входил, которая взялась доказать, что такая утечка может произойти и в театрах. Причем произойдет она из больших государственных репертуарных театров в антрепризу. А там сегодня, если ты имеешь лицо - тебя будут использовать. Не имеешь лица - тебя вообще не возьмут, а если оно уже больше не понадобится там, тебя просто выкинут в никуда... Мнение было учтено, а список даже расширен - в него вошли старейшие театральные вузы страны.

- Вы сами «ходили во власть». И как там себя чувствовал Юрий Соломин?

- Я чувствовал себя актером, которого знают. Если говорить честно, я открывал двери не «министерской ногой», а актерским лицом. Это первое. Второе, чем я горжусь, это то, что есть постановления министерства, которые действуют до сих пор, и театральные люди говорят мне спасибо за это.

- А справить юбилей ради тщеславия не хотите?

- Возраст мой, конечно, разафиширован, но юбилея устраивать не буду. Понял недавно, что это никому не нужно... И мне тоже. Пусть лучше мне роль дадут какую-нибудь сыграть - это для зрителя. А так мне надоело все время доказывать, что я что-то могу, что я еще вот он...

- Неужели вы еще что-то должны доказывать?

- Все артисты это доказывают. Такая профессия. Все время нужно держать марку.

- Вы согласны с тем, что времена режиссерского театра прошли, а наступили времена театра актерского?

- Эти времена никогда не начинались и никогда не кончались. «Вот режиссерский театр!» - пищали некоторые во времена Товстоногова и Эфроса. Просто эти режиссеры так любили артистов и делали чисто актерские спектакли. А нынче как понимают режиссерский театр? Давайте возьмем вот этого классика, испохабим его, чтобы мама родная не узнала, и начинается - мордуют... И обычно при этом говорится: «Я так люблю этого автора». Но если любишь так, что меняешь всех действующих лиц, умерщвляешь профессию артистов, это уже не театр вовсе... Такая режиссура убивает профессию актера, его самостоятельность. Почему так много вдруг оказалось режиссеров-»гениев»? Прямо куда ни плюнь - гении. Он везде и все не так. А мы - «театр с колоннами», как нас обзывают, никуда не годимся, по их мнению. Да пусть поработают с наше, сделают то, что мы сделали лет тридцать назад, а потом уже пищат... Надеть короткие штанишки, дырявую шляпу, в зад перо вставить и сыграть Гамлета?.. Ах, новое решение!? Это психушка... Развращение артистов. Вот у нас в театре работает режиссер Женовач: он понимает классику...

- А что делать с остальными бедными артистами?

- Я своим студентам говорю: раз уж, пришли к нам в Щепкинское, давайте учиться по традициям, которые здесь существуют. А когда вы вырастете, закончите училище, можете идти к любому режиссеру, одеваться, раздеваться, ходить на ушах... Все равно у вас останется школа - те семь HOI, без которых нельзя сыграть ни одно музыкальное произведение, даже если играешь на трех струнах балалайки.
У Островского есть высказывание, смысл которого заключается в том, что нет нации. Душа народа должна выражаться в его культуре. А мы стали говорить каким-то лагерным языком... Сейчас работаю с ребятами, которые каждые четыре года меняются, и вижу: куда-то стремительно уходит доброта, уходит та русская душа, о которой говорит весь мир, и никто не может понять, что происходит.

- Малый театр подарил великих артистов России и миру. А кто из молодых станет артистом, о котором Россия будет говорить с гордостью?

- Великим артистом, не будучи Человеком, стать невозможно. Великими были Пашенная, Гоголева, Бабочкин... Владимир Самойлов, которому сейчас за девяносто, первый раз не приехал на гастроли. Возраст уже подошел... Я знаю, что за свою жизнь этот человек никогда не сделал подлости. Мелкие проступки есть у каждого, но подлости он не делал. Он борец, потому что в тяжелые минуты театра он всегда поднимал руку за справедливость... Хорошими артистами будут многие молодые, но Человеками, увы, нет...

- Вы в кино любите сниматься?

- Я люблю сниматься в хорошем материале. Раньше я мог выбирать, были фильмы разных жанров - и мелодрамы, и комедии, и оперетты... Особо трагических ролей не было, но, что делать, мне были отведены иные роли. Я честно делал свою работу. Есть фильмы, которые точно останутся, есть те, которые никто и не вспомнит, например первый мой фильм «Бессонная ночь» 1959 года. Грибов, Меркурьев, Полевицкая, Нина Сазонова и Маргарита Володина начинали сниматься, Любезнов, Юрий Медведев, Тутышкин... Мощная школа! Последние работы уже другое. От всех своих киноработ я не отказываюсь, включая «Московскую сагу». Там была замечательная команда молодых актеров... Есть и, как мне казалось, проходные фильмы вроде «Света в окне», но и его помнят и любят...

- Но, как ни крути, ваша самая известная лента все-таки «Адъютант»...

- Наверное, так и будет. После Бабочкина тоже все помнят одного «Чапаева», а ведь у него были блестящие театральные спектакли... А выше театральных работ Бабочкина в «Дачниках» и «Браконьерах» я в жизни ничего не видел...

Екатерина ОМЕЦИНСКАЯ
«Московский комсомолец в Питере», 05.10.2005

«Пресса о гастролях Малого театра»

ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ

Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр...

«Пресса о гастролях Малого театра»

ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ

Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр.

Этот коллектив не имеет надобности никого поражать, тем более звезд у Юрия Соломина, руководителя театра, пожалуй, не меньше, чем у Марка Захарова. Из старых академических только Малый не сдался на милость так называемой активной режиссуре. Правда, три из пяти спектаклей, привезенных на юбилейные гастроли, поставил Сергей Женовач. Но это уже не тот Женовач, что сочинял в ГИТИСе и Театре на Малой Бронной фантасмагорического «Владимира III степени» Гоголя, монтировал «Пучину» Островского с мелодрамой Дино и Дюканжа. Теперь у него ритмы — неспешные, костюмы — исторические, и мастера спокойно читают автора по тексту.

Правда, в «Мнимом больном» Мольера все-таки текст покромсали. Не близка Женовачу комедия-балет, и все интермедии, за исключением последней (тоже переписанной А. В. Клюквиным), постановщик выкинул. Традициям Малого свойственна жанровая умеренность и балетная пастораль, фарс с его буйством — совсем некстати. В остальном уважение к автору обязательно.

Из пяти привезенных спектаклей меня заинтересовали прежде всего два: «Правда хорошо, а счастье лучше» и «Мнимый больной». Премьеры, разделенные трехлетним перерывом, как ни странно, составили дилогию, или, выражаясь современным языком, мини-сериал. Постановки сближены общей ситуацией и пятью актерами. Главное лицо «сериала» — симпатичный самодур (и такое бывает). У Островского это купчиха Мавра Тарасовна, у Мольера — мнимый больной Арган. В доме самодура томится жаждущая самостоятельности девушка. Соответственно, Поликсена — Анжелика. Девушка от нечего делать влюбляется в наивника Платона — Клеандра, но замуж ее хотят выдать за немилого. Наладить весь этот компот берется нянька-служанка Фелицата — Туанета. Словом, знакомая история.

Женовач — человек мягкий, чувствительный, любит работать со своей командой, или, скажем, театральной семьей. У каждого неизменная роль в дилогии. Е. Глушенко (Мавра, Белинда) обволакивает мягкостью. В. Бочкарев (Грознов, Арган) — странноватый игрун. Г. Подгородинский, начиная с Чацкого, представляет варианты интеллигента-протестанта. В. Низовой (Амос, Томас) — сын-дурачок с наглецой. Наконец, А. Клюквин (садовник Глеб, Беральд) — воплощение здравого смысла.

Это соотношение актеров-персонажей дорого режиссеру, и он готов «подстрогать» героиню, чтобы пришлась в пору той же Евгении Глушенко. Белинда — корыстолюбивая и лицемерная жена Аргана. Но всякая стервозность чужда имиджу популярной актрисы. В результате мы сочувствуем достойной женщине, вынужденной терпеть нечистоплотного мужа с его горшками, клизмами, отхаркиваниями. А уж когда она обкладывает его снизу доверху подушечками, не один чахлый старец в зрительном зале с завистью вздохнет.

Из всей великолепной пятерки несколько выбивается Глеб Подгородинский. Характер дарования влечет его к большей остроте сценического рисунка, чем это свойственно другим исполнителям. Платон Зыбкин не только потешен со своими разоблачениями (это и у Островского есть), скорее карикатурен. Держится фертиком, улыбка гаденькая, нахальная. Так что его внезапный матримониальный и служебный успех в финале не назовешь победой справедливости. А уж Клеандр и вовсе какой-то волчок: кружится по сцене с развевающимися фалдами, не в силах остановиться, истерически вскрикивает, глаза на лбу. В чем-то этот человек- «фитюлька» похож на эскиз Хлестакова.

В остальном же работам Женовача чужда резкость. И мазурики у него благообразны.

Мольер искренне ненавидел врачей, выводил их в виде гротескных масок с огромными клистирами. Здесь врачи-убийцы, кутающиеся в длинные белые парики, словно в меховое боа, разве что несколько туповаты. Персонажи Островского и Мольера живут в замкнутом и по-своему уютном мирке. Скрываясь то за глухим забором, то в стенах красивого дубового кабинета (художник Д. Боровский), напоминающего великокняжеские особняки Петербурга.

Уютный мирок создан для домашних бесед. Это Марк Захаров полагает, что нынешняя публика больше двух минут без фейерверка слушать не может. А у Женовача 20 минут говорят, открываешь через 20 минут глаза — опять говорят, потом на скамеечку садится вторая пара, следом — третья. Впрочем, в БДТ и публика несколько иная, чем в Выборгском ДК. Более степенная. Знает, на что идет. Захаров призывает к атаке — Малый театр к примирению с действительностью.

Способ смириться с действительностью — уйти в мнимую жизнь. Кто-то уходит в маргиналы (Чацкий), кто-то во временное подполье (Глумов), кто-то будет мечтать и страдать (сестры). Арган — Бочкарев отдается актерству. Его мнимая болезненность — театр для себя и домашних. С удовольствием он притворяется покойником. «На!» — восклицает Арган и распластывается в кресле, вызывая смех и аплодисменты в зале. А когда ему предлагают стать доктором, он тоже в восторге — новую роль поручили.

Уйти в свою норку хорошо, потому что плетью обуха не перешибешь. Богатая вдова сквозь пальцы смотрит на мелкое воровство садовника и на финансовые хищения любимого сыночка — Глушенко неизменно мягкая, гармонично женственная, терпеливая. Так же терпит ворюг докторов и нотариусов Арган. Что ж поделаешь?

Впрочем, гастроли привлекали главным образом не философско-политическими позициями «последней академии». Было интересно понять, насколько востребован сегодня театр подчеркнуто традиционный, не поддержанный режиссерскими аттракционами или повышенной экспрессией. Ответ, с моей точки зрения, неоднозначен. Скажем, первое действие «Правды...» с его статичностью, отсутствием живых диалогов не радует, и темперамент Л. Поляковой (нянька Фелицата), заблиставший в конце 2-го действия, первую сцену не спасает. Хотя, верю, режиссеру пришлось много поработать, «соскребая» актерские штампы и добиваясь естественности.

А во втором акте появляется Василий Бочкарев, и среднестатистический психологизм сменяется подлинной театральностью. Я вижу живого хитренького, умненького, болтливого мужичка, «ветхого» по своему возрасту, но готового тряхнуть стариной. Он выходит на сцену, едва ковыляя с помощью палки, — уходит после первого разговора с Пелагеей Зыбкиной развязненькой походкой опытного жуира. Сцена встречи отставного унтера Силы Грозного и Мавры Тарасовны — лучший момент спектакля, ради которого стоит его смотреть. Узнав своего бывшего возлюбленного, расцветает, молодеет Мавра, приосанивается Сила; садятся они на верхней жердочке скамеечки, как перед ними молодые влюбленные, и щебечут... Такого мягкого лиризма, юмора я вроде и не припомню за последние десятилетия.

Под финал действующие лица поют песню с рефреном «найди покой». Через несколько дней на «Мнимом больном» мудрый Беральд тоже увещевал брата: «Нам надо остаться в покое». Малый театр, похоже, нашел свой покой и старается передать его зрителям. Что ж, все мы жаждем покоя, и гастрольные спектакли находили отклик у публики. Насколько академический покой перспективен для театра — вопрос другой.


Евгений СОКОЛИНСКИЙ
«Санкт-Петербургские ведомости», 07.10.2005