Про таких артистов, как Александр Вершинин, обычно говорят: актер от Бога. И сегодня трудно поверить в то, что когда-то, по окончании техникума, он работал конструктором в НИИ приборостроения и не стремился поменять свою жизнь.
Алла Шевелева, «Театральная афиша», февраль 2016 года
Алла Шевелева, «Театральная афиша», февраль 2016 года
Про таких артистов, как Александр Вершинин, обычно говорят: актер от Бога. И сегодня трудно поверить в то, что когда-то, по окончании техникума, он работал конструктором в НИИ приборостроения и не стремился поменять свою жизнь.
Актер моцартовского обаяния, запоминающийся и точный в каждой своей роли, Александр Вершинин сразу обратил на себя внимание театральных педагогов родного Щепкинского училища. Позже, получив приглашение от Юрия Соломина войти в труппу Малого театра, он рано выбился в лидеры и стал ведущим артистом Дома Островского.
За годы службы он сумел доказать, что ему подвластны совершенно разные образы: от исповедальной роли Нехлюдова в «Воскресении» до смешного Ворона в «Снежной королеве», от пошляка Молчалина в «Горе от ума» до авантюриста Глумова в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты».
Присущие актеру легкость, артистизм и органичное существование в характерных ролях совершенно не отменяют его кропотливой, честной и порой мучительной работы над образом. Профессионал и перфекционист, Вершинин умеет и любит загадывать самому себе загадки и годами пытается найти на них ответ. И тем интереснее наблюдать, как в течение времени раскрываются характеры его персонажей, как растет и развивается талант артиста, преданно служащего Малому театру 23 года.
– Откуда у молодого человека из семьи военного, учащегося Московского радиомеханического техникума, вдруг возникла заинтересованность театром?
– Я увлекся театром, однажды увидев в театре-студии «На Краснопресненской» спектакль «Над пропастью во ржи». И я помню, что главный герой, этот парень с другого континента, оказался мне очень близок. Кроме того, в спектакле звучали песни «Машины времени» и «Воскресения» – те самые, которые мы с ребятами разучивали в техникуме, играя на гитаре. Тогда мне нравилось сидеть за кульманом и чертить детали. Мне нравилась изометрия. Сегодня мне нравится что-то делать по дому, собирать мебель, но не более того. Я даже в компьютере до сих пор не ас, не сижу в соцсетях. Считаю, что для общения есть телефон или личные встречи. Не могу сказать, что то, чем я тогда занимался, мне было неинтересно, но работа в театре оказалась важнее и ближе.
– Работая, вы, получается, уже готовились к другому пути?
– Подсознательно. В мосфильмовских массовках во всяком случае уже участвовал. Однажды, возвращаясь с очередного спектакля студии «На Краснопресненской», я увидел в окне нашего же здания, как парень бьет чечетку. Для меня это было что-то нереальное, поскольку я только что видел фильм Копполы «Клуб “Коттон”» про гангстеров и век джаза. И я в буквальном смысле влез в окно, вернее – мой будущий знакомый меня в него втащил. Мы разговорились, я попросил его научить меня танцевать. Он согласился показать мне все, что умеет, если я соглашусь принять участие в их новом танцевальном спектакле. Я с радостью согласился и со временем стал одним из актеров студии пластической драмы. Позже нам дали помещение на «Юго-Западной», где мы сыграли первые спектакли. Любопытно, что в одном спектакле, «Драконе» Е. Шварца, я сыграл сразу две роли – героя Ланселота и острохарактерного тюремщика.
Параллельно я продолжал работать техником-конструктором и постоянно отпрашивался у своего начальника на репетиции и спектакли. Кстати, в нашем НИИПе работали очень интеллигентные люди, они любили театр и к моему увлечению относились с пониманием. Мне постоянно давали «за свой счет», а когда эта возможность была исчерпана, пришлось уйти совсем. Я играл в театре-студии, а по ночам работал пожарным в «Ленкоме». Благодаря этой работе я увидел на сцене Караченцова, Абдулова, Янковского, Збруева, Броневого – всех звезд «Ленкома».
– Именно там вас благословила на актерский путь Татьяна Пельтцер?
– Да. Иногда меня просили подменять вахтера на входе в театр. Конечно, молодой парень, который собирает ключи и здоровается со всеми актерами, обращал на себя внимание. Однажды мимо меня шла Татьяна Ивановна. Она сказала: «Что же это такое! Почему это у нас молодежь сидит на вахте? С такой внешностью, как у вас, молодой человек, вам нужно быть артистом или по крайней мере администратором». (Смеется.)
– То, что вся ваша жизнь связана с Щепкинским училищем и Малым театром, – это стечение обстоятельств или ваш осознанный выбор?
– Малый театр – это мой театр. Здесь мне дают возможность реализоваться, здесь работают мои режиссеры. Мне повезло сыграть Глумова и Гастона Вальтье в спектаклях Владимира Бейлиса «На всякого мудреца довольно простоты» и «Как обмануть государство», а в его постановке «Тайны Мадридского двора» я поочередно сыграл три разные роли – Анри д’Альбре, Гватинару и Франциска I. Виталий Иванов доверил мне князя Серебряного в одноименном спектакле. Позже в этой же постановке я сыграл и Федьку Басманова.
С кино мне повезло меньше. Я оканчивал в 1990-е, в то время в кино был период застоя. Мы вышли из театрального училища на таком взлете, с ощущением «я сейчас все сыграю». У нас было восемь спектаклей, где мы имели возможность попробовать себя в самых разных ролях, даже возрастных. Помню, я не прошел пробы в картину Валерия Приемыхова. Роль я тогда не получил, Приемыхов взял на нее непрофессионального актера, которого я потом озвучивал. А на озвучке он все сокрушался: «Как же это я тебя упустил и не взял на главную роль, Саша!»
Хотя про 1990-е это все отговорка. Надо было рваться. Надо было не лениться, вводить второй состав и сниматься. Сегодня я снимаюсь в сериалах в основном ради денег, потому что нужно кормить семью, о славе не думаю. Но есть у меня и полный метр – снялся у однокурсника в фильме «Единичка» о Великой Отечественной войне.
За то время, что я работаю в Малом, мне доводилось работать с такими сильными партерами, что самому себе можно только позавидовать. Но назову только тех, кого уже нет, кого хочется вспомнить. Это и Афанасий Кочетков, и Галина Демина, и Татьяна Панкова, и Виктор Иванович Коршунов – мой учитель.
– В начале пути всегда присутствует эйфория, но не достает опыта. Сегодня вы зрелый артист и находитесь в творческом расцвете. Можно сказать, что с возрастом вы успокоились?
– Ну что вы, покой нам только снится. Просто появился другой подход к работе. Существует много ролей, которые мной еще не сыграны. Я, например, имея такую фамилию, ни разу не играл Чехова. Только в институте вместе с однокурсниками на 4-м курсе поставили «Предложение», в котором я играл Ломова. В том спектакле мы позволяли себе отходить от текста и импровизировать на тему будущих выборов Ельцина: он пользовался большой популярностью. Сейчас я снова столкнулся с прозой А.П. Чехова и просто попал на другую планету! Я понял, что в течение жизни такого не играл. Если это сделать интересно и понять, как это сыграть, зрителю должно быть смешно и горько. Мне грех жаловаться: получать большие роли в театре я стал почти сразу после окончания института – но все равно, очень многое еще не сыграно.
– У актеров Малого театра большая продолжительность жизни. У меня ощущение, что вы лет 10 назад выглядели старше, чем сейчас.
– Спасибо. Причины действительно есть: с некоторых пор я пересмотрел отношение к своему образу жизни, начал присматриваться к сыроедению. При желании на эту тему можно найти много специализированной литературы и фильмов. Конечно, сам я пока не полностью перестроился, иногда позволяю себе некоторые вольности, но стараюсь исключить из рациона мясо и вареную пищу. Что касается спорта, то я ограничился упражнениями для позвоночника по специальной методике. Спорт, безусловно, важен, но питание важнее.
– Сыроедение, вот он – эликсир молодости. Скажите, а как соотносится ваш образ жизни с понятием театра, где традиционно отдается предпочтение вовсе не зеленым коктейлям из петрушки и укропа?
– Одно другому не мешает. (Смеется.) Организму нужна живая пища, то есть сырая, не подверженная ни заморозке, ни огню. Видите, сегодня взял с собой на спектакль литр коктейля из овощей с зеленью, в него входят помидор, базилик, петрушка, укроп, зеленый лук и перец.
– Ваши внутренние перемены отразились на творчестве?
– Да, конечно.
– Сегодня после нашего интервью вы выйдете на сцену в роли Молчалина. Изменилось ли ваше отношение к герою по прошествии времени?
– Я помню, что, когда мы только репетировали эту роль, мне было непонятно, почему Молчалин не попадает под обаяние Софьи. Ее в премьерном спектакле играла красавица Ирина Леонова. «Что мешает моему Молчалину в такую Софью влюбиться?» – мучил я вопросами Сергея Васильевича Женовача. Зритель же тоже не дурак, он видит перед собой очень темпераментную молодую женщину, которая не может не нравиться. Тогда для меня было важно, что Молчалин – чиновник, что он стремится выстроить свою карьеру, заглядывая далеко вперед, но постепенно я изменил отношение к своему персонажу. Пришел к его корням, стал опираться на то, что мой герой простого происхождения. «И будь не я, коптел бы ты в Твери», – говорит ему Фамусов. Молчалину интереснее там, где ему проще. Есть простая, доступная для него телесность Лизы, есть старухи, которые оказывают ему милость. Сегодня я играю его этаким котом, пластичным, вкрадчивым. «Угождать» для него означает «не противоречить»: он совершенно не борец. Он не злой, не коварный, таких много. Молчалин не карьерист, он достигнет всех благ благодаря своей животной природе.
– То есть, несмотря на то что премьера «Горе от ума» состоялась в 2000 году, работа над ролью продолжается?
– Конечно.
– В любой актерской судьбе бывает такая роль, после которой все меняется. Какая роль в театре стала для вас переломной?
– Наверное, Глумов, хотя до него мне посчастливилось сыграть Нехлюдова в спектакле «Воскресение» Эдуарда Марцевича. Это была очень серьезная работа. Она меня меняла. Я для нее рос на каждом спектакле, готовился перед каждым выходом на сцену. Есть такие роли, которые питают всю жизнь. Они уводят от быта. Ты начинаешь по-другому мыслить. Они как молитвы. В этом и была задача этого спектакля – поднять людей даже над страстями, ведь в прозе Льва Толстого и мышление другое, и поведение, и язык. Люди ходили на спектакль по нескольку раз.
– Тяжело она далась?
– Конечно, нам приходилось с Эдуардом Евгеньевичем спорить. Он ведь был актером, человеком очень конкретным, и у него как режиссера была своя система образов. Например, он мог сказать: «Здесь нужно играть как лезвием по глазу». Актеры во время его репетиций должны были быть внутренне максимально оголены, только так получалось достичь понимания ролей. При этом театр Марцевича был актерским, и он точно знал, какого результата хотел достичь. С ним надо было преодолевать себя.
– А следующим этапом был спектакль «На всякого Мудреца довольно простоты», где вы работали на сцене с корифеями театра, включая вашего педагога?
– Этот спектакль нам всем нелегко дался, вынашивали его девять месяцев, как ребенка. Да и от Виктора Ивановича мне доставалось. В институте он редко бывал мной недоволен, а тут гонял. Он-то тоже сыграл эту роль в свое время. Помню, что как-то на репетициях, стремясь уйти от его гнева, я начал вести себя с ним, как Глумов, и тем самым нащупал верный тон для роли. Кроме того, незадолго до премьеры Юрий Мефодьевич Соломин придумал гениальное решение, что Глумов в финале уходит в зрительный зал.
– И как вы для себя решили – как эту роль правильно играть?
– Хоть Глумов и говорит о себе с должной долей иронии «я умен, зол и завистлив», он льстит нежно, тонко, «он подленок». Важной в этой пьесе для меня является сцена с Мамаевым. Самое важное для любого актера в этой роли – найти решение, как сыграть диалог, когда Мамаев спрашивает: «Как это глуп?» А Глумов отвечает: «Да вот так, ума не хватает». Это же нужно произнести органично. Как произнести это не наигранно, не театрально? Важно решить для себя – верим мы здесь Глумову или нет? Важно, что этот персонаж постоянно смотрит на себя со стороны, смеясь над собственными поступками. Он постоянно играет.
– Коллеги замечают, что вы человек очень солнечный, моцартовского склада. У вас есть интересное актерское свойство: какой бы сложной ни была роль, кажется, что вам она легко дается.
– Мне кажется, так и должно быть.
– У вас были моменты простоя в театре, периоды спада или паузы?
– В театре нет. Новых ролей может и не было, но были прекрасные старые. Если были паузы, то они всегда были наполнены домашними делами или съемками. И потом какие паузы могут быть у актера, когда столько книг не прочитано. Иногда драматургия, материал, который репетируешь, уводит от мировоззренческой литературы. А ты как актер обязан ее читать для осмысления жизни. Времени на это, как правило, не хватает. Твое сознание определяет роль, это ты и будешь нести со сцены. Надо искать время.
– Для любого человека, а уж для актера и подавно, очень важно, чтобы его поддерживали близкие люди. Скажите, а кто обеспечивает ваш тыл?
– Конечно, жена. Одаренная актриса, которая сейчас заканчивает четвертый курс ГИТИСа. Правда, она такой же неспокойный человек, как и я. В этом и заключен, наверное, секрет нашего взаимопонимания. Я очень горжусь своим старшим сыном, который учится на 3-м курсе в Театральном колледже Олега Табакова и уже сыграл свою первую роль в антрепризе «Любовь и голуби».
– Вы не были против, что он выбрал актерскую профессию?
– Конечно, я бы хотел, чтобы он учился у моего учителя. Помню, когда мы с моей первой женой пришли на встречу с мастером, взяли 4-летнего Артема с собой. Он танцевал с актрисами, обаял всех, и Виктор Иванович пошутил: «Все, ты мой ученик, придешь – возьму без экзаменов». Когда он поступил в колледж, я боялся, что он не получит среднее образование и кругозор у него будет ограниченный. Но сегодня я могу сказать, что благодаря учебе в колледже он много читает и у него прекрасная речь. Сомневаюсь, что в обычной школе он получил бы такое гуманитарное образование. Я, как водится, более строго к нему отношусь, но, увидев его на сцене, порадовался, что он хорошо справился со своей ролью.
Мой тыл – это, конечно, и Надежда Александровна, которой скоро исполнится 4 года. (Улыбается.) Она у нас артистка, в платье ходит даже дома, читает Пушкина, танцует и поет с огромным удовольствием. Конечно, мой тыл – это и мой младший сын. Когда берешь его на руки, и он успокаивается, и ты. Все проблемы уходят. А иногда задумываешься: Боже мой, ты работаешь артистом, что-то себе играешь, но, может, в жизни ничего лучше и не сотворил, чем свои собственные дети. Для меня главное – чтобы дети были здоровы, этого достаточно. Что касается творческих планов, в театре у меня все складывалось и складывается неплохо, слава Богу, хотя нужно двигаться дальше.
