Разбитое пианино надрывается блюзом. Трамвайные пути ведут в квартал красных фонарей да на кладбище. Новый Орлеан – руины колониальной пышности, город Луи Армстронга и креольского джаза...

«Трамвай „Желание”» Малого театра начинается чуть иначе, чем пьеса Теннесси Уильямса. Нет Стэнли с куском мяса к ужину – добычей настоящего мужчины. Но накал чувственности на сцене даже выше, чем в тексте. Телесной, грубой простотой бьют в глаза голые колени, едва прикрытая грудь – женщины на крыльце громко хохочут, налегая на пиво. Отблески заката, платье Бланш цвета вечерней зари, огненно-красная майка Стэнли – как прилив крови, как румянец разгорячённой плоти.

А вместо пианино больше труба. Полька-варшавяночка – главная музыкальная тема спектакля. Под её аккорды раздался тот самый выстрел. Первая утрата юной принцессы, удар, трещина в сознании, не сумевшем справиться с такой бедой. Эта музыка преследует Бланш долгие годы. Заводится нажатием на каждую тревожную кнопку её души.

Полька-наваждение звучит злее, неотвязнее: Стэнли – поляк! Предки сестёр Дюбуа – французские плантаторы-колонисты, а Ковальски – отпрыск польской голытьбы. «У Ковальски и Дюбуа разные взгляды на жизнь». И люди они слишком разные, чтобы ужиться в комнатёнке с портьерой. Столкнутся – слабый рубеж падёт без боя.

Неизбежность этого столкновения ясна обоим задолго до развязки. Стэнли, стоя над поверженной «белой дамой», бросает: «Ну!.. Мы же назначили друг другу это свидание с первой же встречи». Бланш не спорит. Ещё вечером, подарившим было надежду, призналась своему горе-спасителю Митчу: «С первого же взгляда на него меня пронзила мысль: вот он – твой палач. И этот человек ещё сотрёт меня в порошок...»
Что же, Стэнли Ковальски злодей, чудовище? Нет, обычный выходец из низов, которому ничто не давалось в жизни даром. Заносчивость и насмешки Бланш приводят его в бешенство. Поначалу ему даже сочувствуешь. Действие пьесы развивается, как на ринге. В каждом раунде открываются нюансы, меняющие всю картину и наше отношение к героям. «Обмен ударами» учащается к финалу. Последний, сокрушительный, остаётся за ним. В пьесе Уильямса этот герой показан откровенно тупым и злобным.

Стэнли Сергея Потапова совсем не простак. Говорит тише, не срывается на крик, пока не пьян. Владеет собой и, кажется, воспитан, да не считает нужным соблюдать приличия – не прослыть бы «тряпкой». Носит хитроватую полуулыбку – маску «своего парня» из рекламы пива. Человек без лица? Возможно, персонаж так и задуман автором. Ведь Ковальски – то же, что Кузнецов или Смит. Самая распространённая в Европе и Америке сороковых фамилия. «Один из», каждый. Всё же, в спектакле «безликость» Стэнли – тоже своего рода маска, из-за которой проглядывает человек с задатками стратега. Живёт по принципу «Каждый сам себе король», по «Кодексу Наполеона», по неписаным законам городских джунглей, но просчитывает ходы. Не Бланш, а он главный герой спектакля, ещё и поставленного исполнителем этой роли.

Но Бланш на второй план не уходит – Елена Харитонова мастерски удерживает внимание зрителя. Бланш здесь – не бьющаяся в агонии раненая птица Вивьен Ли в фильме Элиа Казана. В спектакле она скорее усталый путник, как ни странно, видящий в тяготах пути приключение. Когда становится совсем невмоготу, расщеплённое сознание открывает ей спасительную дверь в сказку.

Грязи не пристать к девочке из хорошей семьи, из дома с колоннами, что бы та ни сделала! Нет уже ни семьи, ни дома, пора самой платить по счетам, а Бланш так и осталась «вдовствующей Джульеттой». Тот, единственный, снова и снова приходит к ней – солдатом, школьником, агентом по подписке. «А люди – каются, попрекают друг друга... „Сделай ты то-то и то-то, так мне бы не пришлось делать того-то и того-то...”» Упрёк его «порочной природе», себе, не спасшей, не ставшей ему респектабельной вывеской «Семья». Тем, у кого «искала приюта», силачу Митчу, оказавшемуся таким слабаком.
Ёжик волос под париком Бланш пугает Митча больше её жуткой исповеди. Режиссёрская вольность кажется оправданной: «Не хочешь фальши? Смотри, как бы правда не сшибла тебя с ног!» Со Стэнли этот номер не пройдёт, и пробовать нечего. Бывший двоечник сначала преподаёт учительнице урок словесности, а затем топит её в сточной канаве. Дарит билет из «Мечты» в «Дом Восходящего Солнца».

Что ему лепет Бланш об интеллигентности, духовной красоте и душевной тонкости? Он видит то, что видит – пьяную женщину в дурацком грязном платье, жалкую побирушку с очередной порцией грёз. Добить лежачего «Кодекс Наполеона» не запрещает.

Сладкоголосая птица юности навсегда умолкла и для Митча. Теперь только блюз – он словно обречён терять любимых женщин. Герой Михаила Фоменко трогателен и даже трагичен. Простак с тонкой душой всегда будет чужой игрушкой. Даже Бланш, зная, каково это, не удержалась. За минуту до свидания с Митчем целует паренька из газеты. Глоток воздуха, прививка от отвращения к себе. Она бы хотела любить и не лгать, но Митч не тот человек, ничего бы у них не вышло. Белый мотылёк отдохнул бы и упорхнул. Не такому тяжеловесу гоняться за бабочками.

Стелла, младшая сестра Бланш, персонаж очень интересный. Ольге Абрамовой в этой роли приходится «оттенять» главных героев. Подробности её жизни раскрываются в диалогах с Бланш. Сёстры не виделись пару лет, хотя Стелла уехала давно. Какое-то время назад она, видимо, готова была расстаться с мужем, но теперь всё улеглось, и они даже ждут ребёнка. Перед нами неглупый, стойкий человек. За высокопарными нравоучениями Бланш ей видится попытка разбить семью. А слова о том, что со Стэнли нельзя заводить детей, звучат для Стеллы кощунством.

Мастерство актёров Малого театра ярко проявляется и в небольших ролях. Соседи Ковальски – жизненные, почти шукшинские образы. Юнис Ирины Жеряковой, Ханна Любови Ещенко – горластые кумушки с мягким сердцем и слезой сочувствия наготове. Герой Михаила Мартьянова – юноша с чистым взором, возможно, и газете помогает бесплатно, по убеждениям. Стив с Пабло (Максим Хрусталёв и Константин Юдаев) – «заводские мужики» с окраины. Доктор (Сергей Тезов) и надзирательница (Алёна Охлупина) – слуги явно государства, а не общества. Роботы в пиджаках. «Трамвай „Желание”» – пьеса об изначальном несовершенстве жизни. Её мораль – «Будь человеком. Всегда». Спектакль Малого театра доносит её до самого сердца.

Елена Романова

19 января исполняется 200 лет со дня рождения знаменитого русского артиста, театрального педагога и драматурга Ивана Васильевича Самарина (1817 - 1885).

САМАРИН Иван Васильевич (7(19).1.1817, Петербург, - 13(25) .VI 11.1885, Москва) — русский актер и педагог. Ученик и последователь М.С. Щепкина. Родился в семье крепостного. В начале 30-х гг. поступил в Московском театральном училище на балетное отделение, оттуда Щепкин перевел его в свой драматический класс. Дебютировал на сцене Малого театра еще будучи воспитанником училища (1833, Феликс — мелодрама «16 лет, или Зажигатели» Дюканжа). В 1837, по окончании училища, Самарин был зачислен в труппу Малого театра на амплуа «первого любовника». В 30-40-е гг. 19 века Самарин выступал преимущественно в классическом репертуаре, а также в мелодрамах. Роли: Мортимер и Фердинанд («Мария Стюарт» и «Коварство и любовь»), Меркуцио («Ромео и Джульетта»), Чацкий; князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (о. п. Кукольника). Наиболее значительной ролью молодого Самарина, ставшей образцом для последующих поколений актеров, был Чацкий. В исполнении Самарина впервые личная драма и драма социальная оказывались неразрывно сплетенными, составляли сущность внутренней жизни Чацкого, определяли ритм и характер сценического поведения актера. «Молодость, сарказм, местами желчь, сожаление о России, желание пробудить ее — все это билось ключом и покрывалось пламенной любовью к Софье» (П. М. Медведев). Сыграв роль Чацкого впервые в 1839, актер углублял и совершенствовал ее в течение многих лет. В 40-50-е гг. Самарин исполнил много ролей в мелодрамах и водевилях: Симон-Сиротинка (о. п. С. Соловьева), Робен («Записки демона» Араго и Вермона), Дон Цезарь де Базан («Испанский дворянин» Дюма-нуара и Деннери), доктор Лемонье («Детский доктор» Буржуа и Деннери) и др. Искусство Самарина, отмеченное высоким мастерством, отличалось теплотой, задушевностью. В 1857 Самарин сыграл Гамлета. Выступив в этом спектакле одновременно как режиссер, Самарин предпринял одну из первых в русском театре попыток добиться исторической правды в постановке шекспировской трагедии. Однако трактовка Самариным образа Гамлета как слабовольного, неспособного к действиям человека вызвала резкое осуждение со стороны прогрессивной критики. С конца 50-х гг. Самарин постепенно отходит от героико-романтических ролей и начинает исполнять в основном характерные роли пожилых людей: помещик Окалов («Однодворец» Боборыкина), капитан Возницын («Чужая вина» Устрялова), Курчаев («Испорченная жизнь» Чернышева), Болотов («История» Ладыженского) и др.

[GALLERY:299]

Выдающееся создание Самарина — роль Фамусова (1864). Не изменяя трактовки Щепкина, актер внес в образ Фамусова много дополнительных черт. В исполнении Самарина Фамусов был недалеким, но ловким дельцом, выражающим практическую «мудрость» своей среды. Величавый, исполненный внешнего достоинства Фамусов-Самарин был настоящим московским барином. По инициативе и под рук. Самарина в Малом театре в 1865-66 были поставлены комедии Шекспира «Укрощение строптивой», «Много шума из ничего», «Все хорошо, что хорошо кончается» («Конец — делу венец»), «Виндзорские проказницы». В первых двух спектаклях Самарин с огромным обаянием исполнял роли Петруччио и Бенедикта. Среди лучших ролей Самарина 70-80-х гг. также: Телятев, Милонов, Берендей, Кнуров («Бешеные деньги», «Лес», «Снегурочка», «Бесприданница» Островского), Имшин («Самоуправцы» Писемского), Ашметьев («Дикарка» Островского и Соловьева), Мошкин («Холостяк» Тургенева), Муромский («Свадьба Кречинского»), Сладнев («Майорша» Шпа-жинского), Барон («Скупой рыцарь» Пушкина), Тартюф и др. С 1862 Самарин преподавал в Московском театральном училище; с 1874 (до конца жизни) руководил драматическим классом Московской консерватории. Среди его учеников: Г.Н. Федотова, Н.А. Никулина и др. Со студентами оперного класса консерватории Самарин осуществил на сцене Малого театра первую постановку оперы П.И. Чайковского «Евгений Онегин» (17 марта 1879). Написал пьесы «Перемелется — мука будет», «Самозванец Луба» и др., широко ставившиеся в провинции.

***

Из книги М.Рогачевского «Иван Васильевич Самарин» (М., 1949): «В 1839 году Самарину было поручено срочно заменить Мочалова в роли Чацкого, и с тех пор эта роль осталась только за ним. Правда, в первом спектакле Самарин, по собственному признанию, от волнения играл так плохо, что после заключительных слов Чацкого: «Карету мне, карету!» в зале послышался свист и крики: «Скатертью дорога!»

Но Самарин годами работал над ролью, непрерывно углубляя ее, находя все новые краски и оттенки для выражения своих мыслей.
Самарин рос и развивался в работе над образом Чацкого, привнося в него свой все увеличивающийся жизненный опыт, свои житейские наблюдения и результаты познания действительности. «Каждое слово Чацкого в исполнении И. В. Самарина было плодом долгой и продолжительной думы и корнем постоянной муки», — свидетельствует современник.
Очень высокую оценку своего вдохновенного труда Самарин получил в 1846 году в Петербурге, во время дебюта на Александринскои сцене, от известного театрального критика А. Григорьева.
Знаток и любитель театрального искусства, А. Григорьев был человеком путаных и противоречивых взглядов; справедливые и тонкие замечания часто смешивались у него с ошибочными и даже реакционными утверждениями. Однако в своих статьях и высказываниях о А. Григорьеву во многом удалось дать глубокий и верный анализ игры артиста.
Выступление Самарина в роли Чацкого было для Григорьева поистине откровением, открытием вновь «как будто бы давно известного и изученного образа. Он писал после первого выступления Самарина в Петербурге: «Г. Самарин, молодой артист с замечательным дарованием, справедливо оцененном в Москве, начал свое поприще на новой сцене смело и, не обинуясь, скажем, начал прекрасно... Да, г. Самарин понял и сыграл Чацкого так, как ни один из наших артистов не понимал и не играл его... Г. Самарин, как видно, сам изучил роль свою, вникая в каждое слово ее, подмечая каждую черту этого характера, и потому сроднился, глубоко освоился с ним».
После второго спектакля Григорьев писал: «Высоко прекрасен был он во все время представления 17 мая... это был Чацкий, это было живое создание Грибоедова, и впервые, быть может, пояснен был характер Чацкого».
И так из спектакля в спектакль следил за артистом критик, увлекаясь и восхищаясь им, принимая его толкование образа, но и часто споря по поводу мельчайших деталей исполнения.
Не всегда был ровен и одинаков Самарин — Чацкий. Иногда он казался более лирическим и просветленным, иногда в нем сильнее звучали драматические ноты. Но каждый раз он доносил до зрителя всю силу своих эмоций, всю глубину
своих сегодняшних переживаний.
Это было истинно поэтическое создание молодого Самарина, в которое он вложил много духовных творческих сил. Говоря словами Щепкина, Самарин не «подделался», а «сделался» Чацким, и А. Григорьев имел полное право писать о Самарине, что «роль кажется у него как будто не выученною, а выливающейся прямо из сердца; это не актер, которому иногда нужно прибегать к суфлеру, а живой человек, усвоивший себе мысль поэта».
Чацкий Самарина в первом акте подкупал восторженным оживлением и безудержной говорливостью непосредственной натуры, чистосердечно изливающей все, что накопилось за годы разлуки. Он привлекал своим радостным упоением встречей с любимой девушкой, простодушной, наивной и беспечной верой в нее. Он был как бы озарен изнутри и, излучая вокруг себя ясный, чистый свет, искрился веселой, звонкой шуткой, еще не догадываясь о горькой правде, которая его ожидает.
А во втором и третьем актах от лучезарного облика не оставалось и следа. Самарин здесь внутренне преображался. Все тот же умный и чуткий Чацкий, он мужал на глазах у зрителей, бросая грозные обвинения мелким, ничтожным людям, окружавшим его. Не сразу вырывались у него из уст обличительные речи. Долго он молчит и ходит по комнате, упорно сдерживая себя, и только уж когда нет больше мочи выслушивать циничную фамусовскую мораль и пошлости Скалозуба, вне себя от гнева и негодования разражается пламенными монологами. Не оратором и не проповедником выступал здесь Самарин — Чацкий, из глубины его возмущенной и мятущейся души лились раскаленные, обжигающие слова и летели в притихший зрительный зал.
А параллельно конфликту с обществом развивалась личная драма Чацкого. Разочаровавшись в любви, разуверившись в своем кумире, отчасти созданном его собственным воображением, прерывистым голосом, задыхаясь от страданий и обиды, произносил Самарин — Чацкий свою горестную отповедь Софье в четвертом акте: «Муж-мальчик, муж-слуга...»
Особенно удавался Самарину последний монолог Чацкого, всегда вызывавший бурю восторгов у зрителей, не дожидавшихся даже заключительных слов Фамусова (которого в Москве играл Щепкин) и прерывавших их взрывом аплодисментов. Так непосредственно выражалась благодарность актеру за высокие мысли и порывы, которые нес он со сцены. Так проявлялось чувство симпатии к художнику, воплотившему образ передового человека своего времени в его неповторимом и привлекательном своеобразии.
<…>
Уже в середине 50-х годов Самарин вынужден был отказаться от роли Чацкого и на все уговоры доброжелателей продолжать свои выступления неизменно отвечал: «Нет, друзья мои, этого делать нельзя. Публике интересен Чацкий Грибоедова, а не Чацкий ожиревшего Самарина».
В эти же годы Самарин выступает в качестве драматурга. В 1864 году он поставил в свой бенефис первую написанную им пьесу — двухактную комедию «Утро вечера мудренее», в 1865 году — комедию «Перемелется — мука будет», а в 1867 году — историческую мелодраму «Самозванец Луба». <…> На свои занятия драматургией Самарин смотрел как на что-то вроде отдыха. Он сам не придавал ей серьезного значения, целиком отдаваясь артистической деятельности. После смерти Щепкина в 1863 году к Самарину перешли многие его роли, в первую очередь Фамусов, а потом и городничий.
Нелегким оказалось положение Самарина, когда в октябре 1864 года он выступил в роли Фамусова. У всех еще был в памяти щепкинcкий образ, и театральная общественность с интересом ожидала, какое толкование даст этому образу Самарин.
Артист предпочел компромисс. Не изменяя трактовки своего учителя, не предлагая новой интерпретации роли, но и не копируя Щепкина, он внес в образ Фамусова много дополнительных черт. Современник писал: «Внешность роли легко давалась ему, так как сановитые, величавые, исполненные наружного достоинства лица составляли его естественное достояние. ...По внешности Самарин был даже больше московским барином, чем Щепкин в последние, дряхлые годы своей жизни, и выказал большее разнообразие оттенков в репликах и монологах. Сочетание кичливости и угодливости, составляющее сущность характера Фамусова, передавалось им весьма реально и правдиво. Сановитый, недалекий, но ловкий делец, вполне усвоивший практическую мудрость своей среды,— таким казался Фамусов в исполнении Самарина».
Самаринский Фамусов был необычайно разнообразен в своих взаимоотношениях с различными людьми. Роль была продумана до мельчайших подробностей и штрихов, придававших уже знакомому, в сущности, образу свежесть и своеобразие. В мелодике речи Самарин особенно ярко сумел показать Фамусова коренным москвичом, оправдывая его же слова:

Возьмите вы от головы до пяток,
На всех московских есть особый отпечаток.

Сочная самаринская дикция, его великолепное владение стихотворной формой, его умение просто и непринужденно говорить на сцене особенно выгодно проявились именно в Фамусове.
Самарин был признан достойным наследником Щепкина в этой роли. «Фамусов в Самарине нашел замечательного исполнителя, и я за свою жизнь лучшего Фамусова не видел... С какою красотою и с какими богатейшими оттенками читал он грибоедовские стихи. Его ласкающий тембр голоса проникал в душу»,— рассказывал В. Н. Давыдов.
Историки театра считают Щепкина актером Гоголя, а Садовского — актером Островского. Самарина можно назвать актером Грибоедова.. Если Чацкий был лучшей ролью молодого Самарина, то Фамусов занимает такое же место во втором периоде его творчества. В.Н. Давыдов чутко подметил то наиболее привлекательное, что красной нитью прошло через 50-летний творческий путь Самарина и особенно ощущалось в его грибоедовских образах. Он говорил: «Самарин играл просто, тонко, правдиво, изящно и, главное, совершенно свободно, с исключительным умом, большим искусством, с какою-то округленностью поз, жестов и благородством в дикции. Я бы назвал его игру «поэтической» в высшей степени. Грибоедов был его излюбленным писателем, и Чацкий и Фамусов были его коронными ролями...»

Список ролей Александра Дривеня в Малом театре впечатляет. Тут и Милон в «Недоросле» Д.И. Фонвизина, и Молчалин в «Горе от ума» А.С. Грибоедова, Германн в пушкинской «Пиковой даме» и граф Роберто в комедии Гольдони «Влюблённые», Дон Жуан А.К. Толстого и Гриша Разлюляев в «Бедности не порок» А.Н. Островского. О любимых ролях, о том, откуда он черпает вдохновение и как стать настоящим артистом, Александр размышляет в своём интервью для газеты «Малый театр».

– Когда смотришь на перечень сыгранных тобою ролей, видишь, что это абсолютно разные амплуа, жанры, образы. Как тебе это удаётся и какие роли ближе?
– Поступив в Щепкинское училище, я думал, что я «герой». Но в процессе обучения понял, что мне интереснее характерные роли. В них я свободен, они позволяют оставлять зазор для импровизации, что мне всегда было интересно, и интересно до сих пор.

– Такие роли, как, например, граф Роберто в спектакле «Влюблённые» Гольдони?
– Да, это было увлекательное, чудесное время, когда работа приносила огромное удовольствие. Весь репетиционный процесс построили на игре, на поиске в себе какого-то игрового начала, который, безусловно, присущ итальянскому театру. Эта роль острохарактерная, масочная, мне было очень интересно во всём этом существовать.

– Руководителем курса в училище у тебя был Виктор Иванович Коршунов. Расскажи, чему он учил вас?
– Когда нас набирали, Виктор Иванович заболел. Поэтому он не присутствовал на конкурсе, но нас снимали на видео и отправляли ему в больницу. Он всё смотрел и принимал участие в наборе, потому что для него это было очень важно. Большое событие в моей жизни, когда в первых числах сентября В.И. Коршунов пришёл в училище. И, несмотря на то, что он был не совсем здоров и не окреп после болезни, это была такая энергетика, такая природа, которая не дает от себя отвести взгляд. Мы рассказали ему о себе, он всё внимательно выслушал и сказал нам: «В лучшем случае из вас всех актерами станут двое, а скорее всего не станет никто». Я подумал, ничего себе, и как дальше жить? И до сих пор я думаю над этой его фразой. Что значит стать актером? Ты можешь закончить училище, попасть в театр, сниматься в кино, но это ещё не значит, что ты стал артистом. И я не знаю, что такое стать артистом, овладеть этим делом… Про техническую профессию можно сказать – ты научился класть крышу и делаешь это прекрасно, ремонтируешь автомобиль или варишь суп, и делаешь это лучше всех на свете. А здесь очень трудно оценить объективно, и мне кажется, что артистов не так много…

– Может быть, потому что это не результат, а процесс?
– Конечно, ни на секунду нельзя выключаться из процесса в этой профессии. Ты всё время должен находиться в каком-то поиске, развитии. Это познание себя, человека вообще, а познание человека включает все сферы жизни. Поэтому любознательность, внимание – это самые главные актерские качества. Иной раз сам не знаешь, что дало тебе толчок к развитию, к пониманию роли. Иногда это выставка какая-то, иногда концерт. Классическая музыка – это такой заряд энергии, такое погружение во что-то настоящее, недостижимое, что является стимулом, двигателем развиваться. А иногда какая-нибудь жизненная ситуация, на которую ты обратил внимание в общественном транспорте, на улице, и ты вдруг думаешь – оп! А как интересно, а какая реакция нестандартная! К сожалению, темпоритмы жизни сейчас так высоки, а цифровые технологии и гаджеты отнимают столько времени, что ты всё меньше и меньше смотришь по сторонам. А артист – это безусловно тот, кто смотрит по сторонам всю жизнь.

– Поэтому театр всегда современен? Потому что актер переносит современную жизнь на сцену, даже играя классику?
– Безусловно. Большая литература и драматургия потому и классика, что она поднимает вечные вопросы. Ты читаешь Островского и понимаешь, что это про меня. А раз меня это волнует, и остро волнует, то будет волновать и зрителя. Самое главное, чтобы ты не был равнодушен. Надо всегда искать точки соприкосновения. Когда ты их находишь, сам получаешь удовольствие, потому что понимаешь, о чём говоришь, про что играешь, и это находит отклик у зрителя, ему становится понятно поведение твоего героя, он и себя в нём узнает.

– Твоя первая роль на сцене Малого театра – Ряженый, как раз в спектакле по Островскому – «Бедность не порок».
– Да, нас взяли в этот спектакль, когда мы ещё учились на третьем курсе. И большая удача, что в 2013 году меня ввели на роль Гриши Разлюляева. К сожалению, эта удача случилась благодаря тому, что Серёжа Потапов, первый исполнитель роли, получил травму во время спектакля. Но это такая театральная реальность: один артист заболевает, а другой появляется. Спасибо Юрию Мефодьевичу Соломину – насколько я знаю, это была его инициатива предложить меня на роль Гриши. Она стала именной той ролью, которой мне не хватало. В ней есть и возможность импровизации, и каких-то поисков. И, мне кажется, я с каждым спектаклем пытаюсь отдалиться от Серёжиного рисунка, хотя, безусловно, я обезьянничаю и в этом не вижу ничего плохого, потому что Серёжа делает это замечательно, а если так – то чего же и не пойти по той же дорожке, проторенной, но, естественно, со своей индивидуальностью и своим взглядом.

– Из последних работ у тебя две большие роли в спектаклях А.А. Житинкина «Пиковая дама» А.С. Пушкина и «Маскарад» М.Ю. Лермонтова. Расскажи про них, что их объединяет и различает.
– Сначала я попал к Андрею Альбертовичу в спектакль «Любовный круг» по С. Моэму. Это тоже был срочный ввод, и я с любовью и интересом играл эту роль. Она была острохарактерная, и я большой кайф получал от неё, и потом, когда ты в эпизодической роли находишь какой-то ключик – это всегда здорово. Потом была большая удача, что практически сразу после прихода в театр я получил такие серьёзные роли как Германн и Звездич. И здесь, конечно, на первом месте материал. Это такой уровень драматургии и литературы, что ты просто не имеешь права отнестись к нему спустя рукава. Чем выше материал, тем сложнее открывать и понимать его. К Пушкину я отношусь с большой любовью, хотя, покажите мне русского человека, который относится к Пушкину иначе. Роль Германна очень трудная, я только какую-то маленькую часть в ней для себя понял и приоткрыл. Хотя история простая, история человека, который хочет всё и сразу – это очень современно. Я не считаю, что это отвратительно и ужасно, я в какой-то степени оправдываю его. Уровень страсти, уровень эмоций настолько высок и настолько отличает Германна от обычных людей, что мне этот персонаж ужасно интересен. Мне довольно трудно рассуждать об этой работе, потому что она во многом интуитивна. И отчасти также и со Звездичем. Жалко, что я не всё понял, многое осталось в тени. Тут тот же интерес к человеку страстному, ведь Звездич бросает вызов Арбенину в конце спектакля. Ну, покажите мне сейчас человека, который, когда его оскорбили, вызовет на дуэль и будет драться. А Звездич понимает, что жизнь его кончилась на этом, потому что его честь оскорблена.

– Как ты работаешь над своими ролями? Как ищешь те «точки соприкосновения» с ролью?
– Мне трудно дать конкретный ответ на этот вопрос. Я всё время нахожусь в неуверенности, но это такая хорошая неуверенность. Если б я знал план и закон, как нужно работать над ролью и существовать в этой профессии, я бы сразу себя ограничил. В том-то и дело, что каждая встреча с новой работой даёт возможность абсолютно по-новому подойти к процессу. Когда мы были студентами, нас так опекали – мы приходили, и педагоги из нас лепили, а мы с горящими глазами говорили: «Да, конечно!» Когда же я пришёл в театр, всё поменялось. Я понял, что выхожу на сцену и не знаю, что делать. Это ужасно, конечно, потому что за тем тебе и даны 4 года. У меня была паника. Все законы, которые работали в училище на камерной сцене, не работали на большой. Я довольно долго к этому приспосабливался. Я думал, что делать – переучиваться? И я стал наблюдать за нашими артистами, подглядывать за ними из-за кулис. Что-то стал для себя отмечать, впитывать, особенно когда такие прекрасные артисты на сцене. Это очень важная часть профессии, именно такое наблюдение позволило мне понять многие моменты, которые я не понимал, и приоткрыло какие-то дверки.

Вера Тарасова

Алла Шевелева о спектакле «Молодость Людовика XIV» А.Дюма-отца, который в феврале пойдет на Основной сцене Малого театра. Статья опубликована в последнем номере газеты «Малый театр».

Этот спектакль Малого театра придётся по душе зрителям, которые соскучились по роскошным костюмным постановкам и захватывающим историческим сюжетам, по остроумным диалогам и виртуозной актёрской игре. Специально для них Юрий Соломин поставил пьесу Александра Дюма-отца «Молодость Людовика XIV», придав сегодняшнее звучание истории «великого века».
Начинающий талантливый писатель рассуждает о бремени власти, которое рано или поздно придётся взвалить на себя пришедшему новому поколению. Юный король, до сей поры не утруждавший себя решением важных государственных дел, настойчиво вступает в свои права. Его мать Анна Австрийская (Светлана Аманова) и крёстный – кардинал Мазарини (Александр Ермаков) без энтузиазма воспринимают внезапный порыв повзрослевшего Луи, но противостоять напору молодого монарха им не под силу. Впервые произнеся перед парламентом знаменитую фразу «Нам так угодно», Людовик оставляет в прошлом эпоху правления своих наставников.
Из повесы, любителя празднеств, охоты и юных прелестниц на наших глазах рождается Государь, о котором спустя годы Дюма напишет в историческом романе «Жизнь Людовика XIV»: «Ни об одной коронованной особе не было столько и таких разнообразных суждений, как о нём, и никто из них не слышал более громких похвал и несправедливых обвинений».
Но то видение зрелого автора, а раннему Дюма, Дюма-драматургу, интересен идеализированный правитель, впервые вставший перед выбором: оставаться ли ему беззаботным гулякой или добровольно потерять покой от «многих печалей» своей страны?
Михаил Мартьянов лишает Людовика инфантильности. С первых же минут на сцене действует полный достоинства молодой человек, в котором прочитывается будущий монарх, провозгласивший: «Государство – это я». Тем не менее, выбрав путь познания, он с изумлением знакомится с такими привычными для мира политики понятиями, как «финансовые махинации», «манипуляции» и «борьба за власть».
Другое дело, что все эти нелицеприятные составляющие придворной жизни облачены в изящную форму. Зло привлекательно и заманчиво, оно прячется за вычурным этикетом, куртуазными диалогами и умопомрачительной красоты одеждой (художником по костюмам в спектакле выступил маэстро Вячеслав Зайцев).
Напротив, истина, которой так жаждет смущённый внезапными открытиями Людовик, подкарауливает его в самом неожиданном месте – на театральных подмостках. Вступая на престол, король опирается на преданных и честных друзей – мечтающую стать актрисой Жоржетту (очаровательную плутовку, сыгранную Дарьей Мингазетдиновой) и мудрого сына обойщика Поклена, взявшего себе театральное прозвище Мольер (акварельная работа Дмитрия Марина). Кстати, именно будущий реформатор французского театра подсказывает Людовику, как про- вести противников, а потом вместе с ним с удовольствием наблюдает за «спектаклем» с участием напыщенных придворных.
Особое место в стане молодых занимает младший брат короля – герцог Анжуйский в острохарактерном и талантливом исполнении Алексея Коновалова. Большой ребёнок, одержимый модой, балами и карточной игрой, будто напоминает о том, какой путь мог бы избрать государь. В то же самое время, именно он беспечно «глаголет истину», ставя в тупик окружающих.
Любопытно, что поначалу главным антагонистом Людовика выступает матёрый лис Мазарини, который вынужденно уступает монарху законную власть. Лукавый, обаятельный и мудрый, в финале он искренне благословляет крестника на славное правление. И король, мечтающий о воцарении всеобщей справедливости, неожиданно сталкивается со своим главным врагом – самим собой.

Дорогие друзья!

Накануне Нового года Малый театр выпустил буклеты, посвященные творчеству Вячеслава Езепова (автор Лада Акимова), Александра Коршунова (автор Нина Шалимова) и Елены Харитоновой (автор Наталья Витвицкая). Кроме того, в новой «Исторической серии» был издан буклет «Руфина Нифонтова. Против течения», текст которого написала Елена Микельсон. Для ценителей истории Малого театра был создан календарь на 2017 год, рассказывающий о замечательном актере, драматурге и директоре Малого театра Александре Ивановиче Сумбатове-Южине (автор – Вера Тарасова).
Всю нашу полиграфическую продукцию вы можете приобрести до спектакля или в антракте в фойе Основной сцена и Сцены на Большой Ордынке, а также в Мемориальной квартире А.И.Сумбатова-Южина. Ждем вас на наших спектаклях и экскурсиях!

16 января исполняется 95 лет со дня рождения народной артистки России Елизаветы Михайловны Солодовой (1922 – 2011).

Елизавета Михайловна Солодова родилась 16 января 1922 года в деревне Баглаево Нерехтского района Ярославской области. В 1944 году она окончила ГИТИС (мастерская И.Тарханова и Вл.Белокурова) и была принята в труппу Таганрогского театра им. А.П.Чехова. Талант, обаяние, прекрасные внешние данные молодой актрисы позволили ей занять ведущее положение в труппе. За четыре года работы в Таганроге Елизавета Солодова сыграла лучшие роли классического и современного русского репертуара — Маша («Три сестры» А.П.Чехова), Юлия Тугина («Последняя жертва» А.Н.Островского), Катя («Хождение по мукам» А.Н.Толстого), Софья («Последние» М.Горького).

В 1948 году Елизавета Михайловна Солодова была приглашена в Государственный академический Малый театр. На старейшей драматической сцене России Солодова создала целую галерею ярких, достоверных и запоминающихся образов. Первая же роль артистки в Малом театре — Кружкова в «Московском характере» — была высоко оценена и публикой, и прессой. Эта работа на долгие годы определила её амплуа — сильной, страстной и одновременно тонкой и лиричной героини. Неисчерпаемые возможности незаурядного таланта Елизаветы Михайловны Солодовой позволили ей создать такие сложные и непохожие друг на друга женские образы, как Вера Филипповна («Сердце не камень» А.Н.Островского), Лиза Протасова и Анна Павловна («Живой труп» Л.Н.Толстого), Долгова («Касатка» А.Н.Толстого), Рашель («Васса Железнова» М.Горького), Софья («Горе от ума» А.С.Грибоедова), Марья Львовна («Дачники» М.Горького), фру Альвинг («Привидения» Г.Ибсен), Арина Петровна («Господа Головлёвы» по М.Е.Салтыкову-Щедрину), Диана Владимировна («Ретро» А.Галина), Кухарникова («Дети Ванюшина» С.Найдёнова), Анна Греч («Так и будет» К.Симонова), Раиса Михайловна («Выбор» Ю.Бондарева), Марина («Дядя Ваня» А.П.Чехова), Онуфриевна («Князь Серебряный» А.К.Толстого), Бабушка («Снежная королева» Е.Шварца) и другие. Одной из лучших ролей, сыгранных Елизаветой Михайловной за последние годы, стала сердобольная нянька Марина из чеховского «Дяди Вани». В этой работе редкостная простота и чистота рисунка органично сочетается с точностью выбора выразительных средств. Елизавета Михайловна Солодова в течение многих лет была членом художественного совета Малого театра. Кроме того, с 1976 по 1994 годы она преподавала в Высшем театральном училище им. М.С.Щепкина, где сперва являлась преподавателем, а затем доцентом кафедры мастерства актёра. В кино самой известной ролью Елизаветы Солодовой стала Мария Александровна Ульянова (актриса сыграла мать В.И.Ленина в фильмах «Первая Бастилия» и «Казнены на рассвете»). Среди других картин с участием Солодовой — «Васса Железнова», «Первая любовь», «Романс о влюблённых», «Дачники», «Фронт в тылу врага», «Открытое сердце», «Мелодии белой ночи», «Тихая застава», «Холодное лето пятьдесят третьего», «Рабе вумен», «Плащаница Александра Невского» и многие другие. Награждена орденами Трудового Красного Знамени и Дружбы. Член Союза театральных деятелей (с 1948 г.). Скончалась в Москве 3 апреля 2011 года.

[GALLERY:298]

18 декабря 2016 года, Малая сцена на Ордынке

Ведущий - Владимир Дубровский
С участием Юрия Соломина, Василия Бочкарева, Елены Микельсон, Елены Шапиро

15 января исполняется 75 лет со дня рождения народного артиста России Ярослава Павловича Барышева (1942 – 2013). Не многие знают, что Ярослав Павлович был не только выдающимся артистом, гордостью Малого театра, но и обладал тонким поэтическим даром, писал замечательные стихи. Сегодня, в день памяти Я.П.Барышева, мы публикуем шесть его стихотворений, написанных в разные годы, а также предлагаем еще раз посмотреть запись вечера памяти артиста, который состоялся 2 июня 2015 года.

* * *
Мне не снятся сенокосы,
Запах трав давно пропал,
В синем небе абрикосы
Чёрный ворон своровал.

Не скандалят в небе птицы,
Шум реки не слышен мне,
Разворованы грибницы
В милой сердцу стороне.

У сирени только сучья
Вместо гроздей синевы,
Обнажёны неприлично
Черемшовые стволы.

Заколочены посмертно
Все деревни на кресты.
Лишь послушны Богу, верно,
Охраняются Кижи.

Ну а Русь, что в человеке –
Бородатая, в лаптях,
Что была загадкой в веке,
В колоколенных крестах,

По душе, по разговору,
По злобе, по хитрице,
Что дала отпор монголу?
Где она? Ответьте мне!

Мне не снятся сенокосы,
Запах трав давно пропал,
В синем небе абрикосы
Чёрный ворон своровал.

Я увижу сенокосы?!
Одурею от травы?!
Дать отпор какому вору?
Ну а если воры – мы?

1969 г.

***
От меня бежало счастье
Белкой по ветвям,
Убаюкало ненастье,
Разрушая храм.
Храм из воздуха и света,
Женщин и любви.
И заставили поэта
Шатуном брести.
Шатуном зимой и летом,
Осенью, весной.
И проклятая примета –
Дождь идёт косой.
Иногда луна мне кажет
Жёлтый, злобный лик,
Чёрной краскою помажет
Милый сердцу лик.
Я не сплю
И шлю проклятья
Самому себе.
Разворочено несчастьем
Сердце в язву мне.
Вспять не кинусь я глазами
Прямо в дождь косой.
Я хочу дойти до грани
Светло-голубой.

* * *
Нет сильнее чувства, чем в молчании
И в любви, и в дружбе, в расставании.
Всё, что сказано, уж кажется заученным,
Позабытым и замученным.
Есть молчание в губах, в глазах, в движении, –
То молчание, что в напряжении.
Жуть молчания, когда прощаешься,
И с друзьями зримо не встречаешься.
Есть молчание – от слабости, от гордости –
От него душа как у верблюда горбится.
Столбенеют от восторга, и в молчании
Забывают своё векопребывание.

* * *
Тихий свет от луны сквозь стёкла.
Очертания мягки, грустны
Затихающий город – полночный,
Воцаренье ночной тишины.
Свечка вспыхнула – спичкой разбужена.
Отблеск пляшет в твоих глазах.
Вся усталость тебе присужена
В этих дальних волшебных мирах.
Время тикает. Нам что за дело?
Наше время с тобой до утра.
В душном облаке ласково тело,
Все мосты мы сжигаем дотла.
Мы несёмся, с галактикой споря,
Мир накрыл нас таинством любви.
Воскрешается вольная воля,
Сладкий «грех» всех детей земли.
И в бессмертие путь коротаю:
То с устами слились уста,
То безумное «бремя» лобзаний,
То волшебная сила твоя.
Незаметно оплыла свечка,
Незаметно огонь погас,
Пышет жаром луна, как печка,
Светит бархат любимых глаз.
Затихающий город – полночный,
Воцаренье «ночной» тишины.

1974 г.

* * *

Улыбнись человеку
прохожему.
Не клонись от тропы
нехоженой.
Протяни свою руку
падшему.
Поклонись человеку
восставшему.
Не вставай на пути
одарённого.
Приласкай, обними
обозлённого.
Закали, сделай твёрдым
слабого.
Не кричи перед смертью:
«Надо бы».
Не гнушайся работой
подённой.
Слёзы душат – ходи
озарённый.
1973 г.

* * *

Память – незаживающая рана,
Кровоточит мыслью тяжёлой,
Вырастает на голой земле корнями
Дерева. За что зацепилась,
Как удержалась?

Память – стенные ходики.
Давлением гири
Упрямо круги описывает.
Непременно упрётся
В минуту случившегося.

Память – больное сердце,
Рубец на рубце,
Заживающие и кровоточащие.

Память – седые волосы.
Сколько ни крась –
Корни всегда седые.

Память – люди!

Воспоминания –
Плохие, хорошие,
Несущие в памяти
Тебя, твоё дело.

Память – земля, плита и ограда.

Уважаемые зрители!

Сообщаем вам, что с 13 января билетная касса на Цветном бульваре, 3 ЗАКРЫТА. С этого дня продажа билетов на наши спектакли осуществляется в двух местах – в здании на Театральной площади и на Большой Ордынке, 69.

График работы
Касса на Театральной площади (основная сцена):
Ежедневно — с 10:00 до 20:00 (без перерыва на обед)

Касса на Большой Ордынке, 69:
Ежедневно — с 10:00 до 20:00
Перерыв — с 15:00 до 16:00

Напоминаем, что билеты на все спектакли Малого театра вы можете приобрести непосредственно на сайте.

Следственный комитет России готовится отметить важную дату: ведомству исполняется 6 лет. В Малом театре прошло торжественное мероприятие - его посетили глава СКР, сотрудники, ветераны и учащиеся кадетского корпуса и Академии СКР.

Еженедельник "Аргументы и Факты" № 48 30/11/2016

«Меня поразил вид Шолохова: заплывшие глаза, красное лицо... Я со свойственной мне дурацкой прямотой выпалила: «Михаил Александрович, что вы делаете с писателем Шолоховым?!» - вспоминает в эксклюзивном интервью «АиФ» народная артистка СССР.

Играла... Петьку

- В детстве я была очень отчаянная - даже дралась по-мальчишечьи. Потому что во дворе нужно было защитить себя и слабеньких. А я была сильная! Помню, однажды обидели мою подружку (наши мамы дружили). Она была маленькая, худенькая. Я не разрешала её обижать - могла за неё подраться. Если меня хотели обидеть, всегда давала сдачи.

Самой большой моей страстью с детства был театр. Мы сами придумывали сюжеты, ставили домашние спектакли. Например, «Чапаева». Мой брат играл Чапаева, а я Петьку. Потому что мне нравились слова, которые Петька в фильме говорил: «Тихо! Чапай думать будет!»

Когда началась война, мне было 13 лет. Я думала только о том, как приносить пользу. Буквально рвалась работать на Победу и пошла санитаркой в передвижной военный госпиталь. Брала анализы крови, помогала отцу в лаборатории, потом закончила курсы медсестёр. Господи, я столько смертей видела, так часто слышала взрывы бомб и снарядов, что это стало обыденным делом. До сих пор сама не знаю, как всё это выдержала! Нервный срыв случился лишь однажды, под Одессой. Я везла в машине четверых раненых, а когда прибыли в госпиталь, они все оказались убиты - в дороге мы попали под обстрел, и все пули достались ребятам…

Ещё одно яркое воспоминание из юности: в 44-м я приехала в родной Киев, а там вместо нашего дома - груда кирпичей. До сих пор перед глазами обгоревшая груша, на которой раньше висели мои качели, а на соседской стене - остатки нашей крыши.

«Ищите меня в Днепре!»

Мой папа, военный медик, очень надеялся, что я продолжу династию. Я с отличием закончила медтехникум в городе Нежине, получила диплом фельдшера-акушерки и даже приняла 15 полагающихся мне родов. Но уже тогда понимала, что медицина не для меня. Поступила в музыкальную школу, при которой был балетный класс. Никогда не забуду, как мама пришла посмотреть меня в спектакле «Маруся Богуславка», где в сцене «гарем султана» я в восточном костюме исполняла танец живота. Зрители аплодировали, а мама была очень недовольна, считая, что я исполняю что-то непотребное. Родители были категорически против того, чтобы я стала артисткой. Поначалу папа запретил мне даже думать об этом, и я долго не решалась нарушить его запрет. А потом они поняли, что меня не переубедить.

На последнем курсе киевского театрального всё чуть не пошло прахом. 21 января 1953 г. должен был состояться концерт «Памяти Ленина». Я выучила «Сказку о Ленине» Натальи Забилы. Сосредоточена была, стояла, повторяла многостраничный текст. И в это время один из студентов подкрался и дунул из свистульки в самое моё ухо. Я отреагировала немедленно - как залепила ему пощёчину! Он отлетел аж метров на пять! А вечером разразился скандал. Мой педагог сказал: «Завтра будет подписан приказ о вашем отчислении». Я ответила: «Если завтра будет приказ о моём отчислении, послезавтра ищите меня в Днепре». Повернулась и вышла...
Слово бы сдержала - клянусь! Во-первых, сама никогда не вру и терпеть этого не могу в других, а во-вторых, другого выхода не видела. Мне ведь было непросто учиться. Родители за то, что пошла им наперекор, денег не присылали, поэтому параллельно я ещё и работала: ассистенткой у Эмиля Кио, была на подхвате в массовках... И вдруг всё потерять?

Собрали комсомольское собрание, припомнили мне такие «грехи», о которых я и подумать не могла. Постановили: «исключить Быстрицкую из комсомола и просить дирекцию исключить её из института». Но, когда в райкоме потребовали сдать комсомольский билет, я сказала: «Я его получала на фронте и вам его не отдам!» Влепили строгий выговор, который через два месяца сняли, и в результате институт я окончила с отличием. Но это «судилище» меня подтолкнуло к тому, что я захотела уехать с Украины.

Меня распределили в Херсонский драматический театр. Выбирать студентов приехал лично главный режиссёр театра. Он посмотрел на меня, пальчиком ткнул и сказал: «Сегодня в семь. Ресторан «Спорт». Я ответила, что никуда не пойду. «Ну смотри! Тебе у меня работать!» Я никогда его больше не видела. Знала наверняка, что ни за что не поеду в его театр. Только из-за этого факта.

Как раз в это время в Киев с гастролями приехал Театр Моссовета, и я каким-то чудом добилась, чтобы они меня посмотрели. Просматривал главный режиссёр Юрий Завадский. Показ удался. У меня приняли документы - 1 октября я должна была приехать в Москву на сбор труппы. Но за три недели до отъезда я вдруг все свои документы получила обратно. В сопроводительном письме говорилось, что я не могу быть принята на работу, потому что у меня нет московской прописки…

Я чувствовала, что здесь что-то не так. Правду узнала только через три года, в 1957-м, во время съёмок «Тихого Дона». Помню, спросила моссоветовца Бориса Новикова: «Не знаешь, почему меня не взяли?» Он ответил: «Да весь театр знает! Прислали штук двадцать анонимок с обвинением, что ты заявила: мол, буду жить с Завадским и играть все главные роли. Вот в театре и решили: «Зачем нам эта грязь нужна?» Кто были авторы этих писем, теперь можно только гадать. Ну не поеду же я теперь доказывать, что ничего подобного не говорила?!
«Вот тебе Аксинья!»

О том, что Сергей Герасимов приступает к съёмкам «Тихого Дона» и ищет исполнителей главных ролей, я узнала от Аллы Ларионовой, с которой мы дружили. О роли Аксиньи я мечтала со студенческой скамьи. Будучи в Москве проездом, позвонила Герасимову: «Дайте мне возможность попробоваться». Он ответил: «Приезжайте прямо сейчас»...

Претенденток на Аксинью было очень много, но последнее слово было за Шолоховым. Он выбрал меня… Когда отмечали 100-летие писателя, его дочь рассказала мне, как это произошло. После выхода на экраны «Неоконченной повести» они взяли мою фотографию и показали отцу: «Вот тебе Аксинья». Поэтому потом при виде меня у него и вырвалось: «Так вот же она!»

«Тихий Дон» и работа с Герасимовым - это для меня как университет. У нас подобралась очень хорошая актёрская группа - Герасимов умел создать ансамбль. Что запомнилось? В основном трудности - и погодные, и то, что надо было учиться скакать на лошади, а я лошадей боялась… Было довольно смешно, когда первый раз подвели коня - самого высокого и крупного. Великана. Но научилась же… Помню, как снимали «постельную сцену» с Петром Глебовым, игравшим Григория Мелехова. Лежать с чужим мужчиной в постели я не хотела. Попросила: «Положите между нами хоть что-нибудь». Свернули одеяло, просунули... (Смеётся.) После «Тихого Дона» тридцать старейшин донских казаков вручили мне грамоту на пергаменте в виде свитка, где объявили меня почётной казачкой и просили впредь называться не иначе как Аксинья Донская. Я ответила, что фамилию отца не изменю, но чрезвычайно им благодарна за признание моих заслуг.

А свою Лёльку в фильме «Добровольцы» я посвятила маме, потому что помню её именно такой - в комсомольской косыночке. Для меня и по сей день люди, которые прошли войну, - это особые люди.

После выхода «Тихого Дона» и «Добровольцев» я стала очень популярна. И сестра Ольги Аросевой Леночка (она была моей подругой по Вильнюсскому театру, где я служила) посоветовала: «Иди в Малый, тебя там возьмут». И вскоре я действительно получила приглашение перейти в труппу - сначала по договору, а затем (в марте 1959-го) с зачислением в штат. Исполнилась моя давняя мечта. Я ведь ещё студенткой посмотрела четыре спектакля с участием всех корифеев на гастролях Малого в Киеве и грезила именно о таком театре.

Как велит душа

В 1962 г. я снималась у Георгия Натансона в фильме «Всё остаётся людям». Съёмки проходили в Ленинграде, где в те же дни был и Михаил Шолохов (он участвовал в симпозиуме писателей). Я позвонила ему в гостиницу «Астория», сказала, что хотела бы повидаться с ним. Он говорит: «Ксюша, приходи!» (Он меня Ксюшей называл - как героиню «Тихого Дона».) Знаете, я так обрадовалась! Когда поднялась в номер, увидела, что в комнатах стоят столы, за ними - вчерашние гости, какие-то остатки еды… В нос ударил запах перегара - это было что-то ужасное! Ещё больше меня поразил вид Шолохова: вот такие заплывшие глаза, красное лицо... Я была так потрясена, что не удержалась и со свойственной мне дурацкой прямотой выпалила: «Михаил Александрович, как вы можете? Что вы делаете с писателем Шолоховым?!» А он беззлобно на меня посмотрел и сказал: «Замолчи! Ты думаешь, я не знаю, что выше «Тихого Дона» я ничего не написал?!» И такая боль прозвучала в этих словах.

Вообще все причины моих так называемых конфликтов только в одном: я всегда поступаю так, как мне велит душа. И если что-то решаю для себя, то иду до конца. Может, это мой максимализм, а может, это определённые принципы, которых я не нарушаю, потому что воспитана так. Там нет ничего необыкновенного: не врать и не предавать, не изменять себе. Выше достоинства для меня привилегий нет. Ни деньги, ни благополучие меня не остановят, если я считаю, что задет вопрос чести.
К сожалению, в моей жизни были случаи, когда я сталкивалась с разного рода совсем не профессиональными проблемами. Например, во время поездки в Англию один большой начальник, будучи руководителем советской делегации, делал мне недвусмысленные пошлые намёки. Получив отпор, в открытую сказал: «Тогда ты больше вообще никуда не поедешь!» Я ответила: «Ну и что?!» Когда меня пригласил к себе в кабинет другой большой советский начальник и прямо там стал приставать, я просто дала ему по морде - и ушла. После этого меня какое-то время не посылали за границу. Как я к этому относилась? Да никак! Наплевательски. Я достаточно гордый человек. Никуда не ходила ничего выяснять, не ходила просить. Жила и живу так, как считаю нужным. Никогда не пользовалась ничьим покровительством - я это презирала!

И при этом никаких простоев в моей карьере не было. Да, была в моей жизни чёрная полоса. После «Неоконченной повести» я начала сниматься у Ромма в «Убийстве на улице Данте», но заболела желтухой и потеряла роль. Позже в театре я повредила ногу во время спектакля, доиграла спектакль, но порвала связку. Сыграла на хлорэтиле ещё два спектакля - получила ожог четвёртой степени, и мои роли стали играть дублёры. Но, извините, в 58-м - «Тихий Дон», «Добровольцы», потом снимались фильмы-спектакли в Малом театре - «Старик», «Бешеные деньги», другие… Я снималась во Франции, в Болгарии, даже научилась говорить по-болгарски. Много читала: стихи и прозу - сложа руки не сидела и никогда без работы не была! А вот сама от ролей в кино часто отказывалась. Для меня всегда было важно: кто снимает, с кем и где.

Любила и была счастлива

Мой единственный муж был очень интересный человек - он работал в Министерстве внешней торговли. Нас познакомил во время съёмок «Тихого Дона» его друг. И мы были вместе 27 лет. С ним мне было интересно общаться, ходить по театрам и галереям, потом обсуждать увиденное, спорить. Но подробности нашей жизни не люблю рассказывать. Я считаю, что мой дом - это моя защита. Почему я должна впускать туда посторонних?! По поводу своей семейной жизни говорю: «У меня всё, что положено, было. Я любила и была счастлива». Расстаться была моя инициатива - решила и развелась.

Но я не одинока - есть родственники, есть близкие подруги, с одной дружим уже более 30 лет. А счастье для меня - это вставать утром и знать, что тебе есть что делать.

11 фотографий актрисы, которые вы никогда не видели…

[GALLERY:295]

Более 70 лет на сцене Малого театра, более 100 ролей и чтимое амплуа великой старухи. Татьяна Петровна рассказала в студии программы "Линия жизни" о своей уникальной артистической судьбе, о работе с корифеями Малого театра.

Она никогда не играла красоток. Зрители запомнили и полюбили Татьяну Панкову в возрастных, характерных ролях. Она могла быть царственной и простой, деспотичной и забавной – одна из самых самобытных актрис своего времени, она прослужила в Малом театре почти всю жизнь и никогда не оставалась без ролей. Актриса уникальной органики и мощного сценического темперамента, Татьяна Панкова была абсолютно убедительна в любом образе. Сегодня со дня рождения актрисы исполнилось 100 лет. Репортаж Ольги Ениной.

Не только Москва, вся страна полюбила мать декабриста Анненкова. Партнёр Татьяны Панковой по многим спектаклям, актёр Александр Коршунов вспоминает: это особенно ощущалось на гастролях.
«Когда приехали в церковь под Читой, где венчался декабрист Анненков, вдруг служители этой церкви ахнули и кинулись к ней: «К нам мама Анненкова приехала!!» Она была страшно рада», – рассказывает он.
Всю жизнь Татьяна Панкова была предана одному театру – Малому, где прослужила 68 лет, сыграла более ста ролей.
«Она была очень интеллигентным человеком и хранительницей традиций Малого театра. Все традиции соблюдала и очень за этим следила, она была яркая актриса с мощным темпераментом, этот её громовой голос – есть вещи, которые она очень здорово играла, и с её уходом те спектакли, в которых она играла, как-то сразу потерялись», – признаётся народный артист России Борис Клюев.
Татьяна Петровна всегда говорила «да» экспериментам – гротесковым костюмам, даже боксёрским перчаткам – непременно с упоением погружаясь в новый образ. При этом для себя, кажется, была самым главным критиком.
«Проваливаю роль!» И это было всегда. У неё было ощущение, что ничего не получается, что ничего не выйдет, она мучительно работала над ролью», – отмечает Александр Коршунов.
Она впервые вышла на сцену в годы Великой Отечественной войны. Это была роль бабы Василисы в спектакле «Отечественная война 1812 года». Выступала в армейских частях в составе фронтового филиала Малого театра.
Родители Татьяны Панковой погибли в блокадном Ленинграде, не успев увидеть свою дочь на сцене, но она всегда говорила, что актрисой стала благодаря отцу.
«Любую сказку, которую он нам покупал, он перекладывал на стихи. И вообще, я считаю, отец, который был против того, чтобы мы все пошли в театр, он, собственно, нас и заразил. Потому что он так читал стихи и так писал стихи, что, я считаю, начало идёт от него», – говорила Татьяна Панкова.

Татьяна Панкова всегда играла возрастные роли, излучала жизнелюбие. Стремилась к изучению нового и всегда помогала людям. Советом и делом.

9 января исполняется 100 лет со дня рождения народной артистки России несравненной и незабываемой Татьяны Петровны Панковой (1917 – 2011). Татьяна Панкова – актриса-эпоха, любимая всеми поколениями зрителей. Её сценическому и жизненному обаянию не было предела. Вот уже пять лет нет с нами Татьяны Петровны, но остались фотографии, записи спектаклей, воспоминания коллег и друзей, и, конечно, ее книга «Моих друзей заветных имена…», которую актриса, к сожалению, так и не смогла подержать в руках. Сегодня мы публикуем отрывок из этой книги – главу

«Первые шаги в Малом театре».

Моя баба Василиса. - «Иван Грозный» - кинофильм С. Эйзенштейна. — А.Толстой читает пьесу в Малом театре. Две редакции спектакля. - Как я «приглядела» Ефросинью. - Кузькина мать. - Судьба Лушки. - Меня исключают из комсомола. - Денежный вопрос.

Как давно это было! Мысленно возвращаюсь в те годы. Моя самая первая роль! Важное для меня событие произошло, когда театр находился в эвакуации в Челябинске. Я еще училась на третьем курсе. Заболела актриса Александра Федоровна Сальникова. В спектакле «Отечественная война 1812 года» она играла роль бабы Василисы. И меня ввели на эту роль. По пьесе у Василисы, участницы партизанского движения, есть очень выигрышный, по нашему актерскому счету, диалог с Кутузовым, который всегда зрителями принимался восторженно.
Но первой моей «большой» ролью на сцене Малого театра была Семеновна в изумительной, тонкой пьесе Николая Погодина «Сотворение мира», хотя драматургически она была не доработана. По избранной Погодиным теме пьеса была удивительно современна, шел конец 1945 года и автор спешил сказать свое слово о наступавшем на земле мире. В центре пьесы люди, оставшиеся на оккупированной территории «под немцами», а по окончании войны обретавшие свое место в жизни. Погодин первым из драматургов затронул эту важную гражданскую тему. Люди хотели знать правду о войне: не только о подвигах и победах, но и о фактах предательства, о жизни в оккупации. Ставил спектакль Константин Александрович Зубов, обладавший удивительным чутьем художника на материал, созвучный времени. Он находил и отбирал все то лучшее, что появлялось в советской драматургии. В Малом театре шли пьесы Н. Погодина, К. Симонова, Б. Ромашова, К. Паустовского. В «Сотворении мира» я играла мать мальчишки по имени Кузька, поэтому персонажи пьесы меня звали — Кузькина мать. Пьеса Погодина — сценический рассказ о том, как после окончания войны люди восстанавливают не только разрушенные города, но и разрушенные жизни, исцеляются больные души. После перенесенных потерь и лишений жить легче не становится и вряд ли скоро станет. Кто-то не дождался с фронта своих родных — они погибли, а главную героиню пьесы Симочку (Т.А. Еремеева) обвиняют в сотрудничестве с оккупантами. Победа принесла народу «и радость, и горе великое». А теперь людям надо мобилизовать свои силы и приступить к новому, также нелегкому этапу — «сотворению мира» на развалинах и руинах. Я выходила на сцену с живым петухом: дескать, пришла пора заводить и хозяйство. К моей героине возвращается с фронта сын Кузька и рассказывает, что его брата убили на войне. Я спрашиваю: «Где меньшенький-то?» — «Да ну его, Мамань, квелый он был». — «Где меньшенький?!» — «Под Москвой погиб, в снегу». Зубов поставил эту сцену блистательно. Я спросила у режиссера: «Что главное в этой роли, Константин Александрович?» — «Чтобы не было ни одной слезы». И эта скупость и сдержанность проявления чувств моей героини находила понимание и отклик в зрительном зале. Во второй моей сцене спектакля явно возникал перепев первой. И я обратилась к Константину Александровичу: «Вы извините меня, все на ваше усмотрение, но мне кажется, что вторую сцену не надо играть. Она ничего не прибавляет не только к моей роли, но и ко всему спектаклю». Зубов долго смотрел на меня и сказал: «Умница. Правильно». И мы выкинули вторую сцену.
Моя вторая творческая встреча с Ильей Яковлевичем Судаковым произошла на спектакле «Иван Грозный», ставшем роковым для режиссера.
Сталин, приступая к тем или иным практическим деяниям, а часто и к политическим «играм», постоянно обращался к переписанным на собственный лад образам исторических героев и известных государственных деятелей прошлого. Накануне войны заставлял вспомнить образ
Александра Невского. В период жестоких репрессий Сталин решил, что наступило время обратиться к образу Ивана Грозного. Историки, писатели, драматурги, композиторы, кинематографисты, каждый в меру своего таланта, выполняли заказ на очередного исторического героя (или антигероя). Тему «Грозного» предложили из Кремля кинематографисту Сергею Эйзенштейну и писателю Алексею Толстому. Деятелям искусства следовало воспеть внешнюю политику царя как освободительную от ига татар, и таким образом прозрачно намекнуть на величие современного властителя. Так, по прямому указанию Сталина Иван Грозный рассматривался как прогрессивная сила своего времени, а опричнину следовало отныне рассматривать как действенное орудие борьбы с внутренней крамолой. По разным причинам ни Эйзенштейн, ни Толстой не смогли удовлетворить псевдоисторические запросы вождя. В свое время Сталин и замечательный киносценарий Эйзенштейна, и слабую пьесу Толстого прочитал с карандашом в руке, сделал замечания, но конечным результатом остался недоволен. Не спасли положение старания Эйзенштейна и прекрасных актеров — мастеров кинематографа Николая Черкасова (Иван Грозный), Михаила Жарова (Малюта Скуратов), Людмилы Целиковской (Анастасия), Павла Кадочникова (Владимир Старицкий) и других. С самого замысла до создания спектакля или кинофильма над художниками нависали цензоры, руководители управлений и министерств. Среди этих людей было мало профессионалов, еще меньше тех, кто обладал гражданским мужеством. Со временем вся эта когорта запретителей сообразила, что можно даже на материале далекой истории создать опаснейшее произведение с современнейшими аллюзиями. Так случилось со второй серией фильма «Иван Грозный» и оперой Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» (о ней рассказ впереди).
Как раз в пору работы над «Иваном Грозным» Алексей Николаевич Толстой вступил в наш коллектив в качестве руководителя литературной частью. Вскоре писатель отдал пьесу для постановки Малому театру. Было решено воплотить на сцене первую часть произведения — «Орел и орлица». Режиссером спектакля назначили И.Я. Судакова, сценографом дебютировавшего в этой постановке театрального художника П. П. Соколова-Скаля, композитором Ю.А. Шапорина. Начались репетиции в Челябинске, а премьера состоялась уже в Москве 6 марта
1944 года. Спектакль имел успех. Но скоро работу Судакова подвергли суровой критике. Откликнулась разгромной статьей газета «Правда», где Судакова обвиняли в «не так понятой фигуре Грозного», в увлечении «дурной театральщиной» и в том, что «не под силу ему оказалась столь ответственная задача — раскрыть смысл эпохи Ивана Грозного, его характер и деятельность». Говорилось о том, что артист Н. А. Соловьев в роли Ивана Грозного подчеркивал неврастеничность самодержца, доходившую до патологии и не смог создать образ «грозного царя». Судакову припомнили как политическую ошибку неудачную инсценировку «Отечественной войны 1812 года», в которой Н.К. Яковлев (Кутузов) подчеркивал физическую дряхлость фельдмаршала, а Наполеон в исполнении К.А. Зубова не был показан «побитым и раздавленным поражением». Да и важнейшая сцена военного совета в Филях в инсценировке отсутствовала. Судакова начали обвинять в «разного рода промахах», не замечая его самобытного таланта и очень скоро позабыв успех таких его постановок, как «Варвары» (совместно с К.А. Зубовым) и «Уриэль Акосту» с Остужевым в главной роли.
В спектакле боярство, показанное достаточно карикатурно, представлялось тупой, темной массой. И было непонятно, почему царю Ивану необходимо столько усилий, чтобы сломить волю боярства и утвердить свое могущество. Конечно, режиссер исходил из пьесы и даже в чем- то идеализировал царя, его окружение и опричнину. Но нагрянувшая эпоха сталинских репрессий невольно ассоциировалась в умах интеллигенции с изуверскими казнями и опричниной эпохи Ивана Грозного. Тем более что спектакль Судакова располагал к такого рода сравнениям: на сцене царили мрак и безысходность, печать обреченности лежала на судьбе царя и государства. Сталину такой взгляд на историю совершенно не понравился. Его приговор был категоричен: «Иван Грозный был жесток, но эта жестокость оправдывалась великой целью — создать мощное и единое российское государство».
Комитет по делам искусств отстранил Судакова от должности, а в те годы он был художественным руководителем Малого театра. Мы потеряли прекрасного режиссера. Новым художественным руководителем театра был назначен Пров Михайлович Садовский. Спектакль, поставленный Судаковым, из репертуара изъяли, а пьесу предложили переделать и поставить заново. Новую редакцию спектакля было поручено делать П.М. Садовскому, К.А. Зубову и Б.Н. Никольскому. Театр обратился к драматургу с просьбой переработать «Ивана Грозного». Алексей Николаевич уже тяжело и неизлечимо болел, но тем не менее не стал возражать против текстовых переделок и создал новый вариант пьесы, следуя установкам, исходившим от Сталина. В новом варианте пьесы Толстой рисовал портрет царя-патриота, защитника русской земли, опирающегося не на бояр, а на народ. Толстой присутствовал лишь на двух или трех репетициях, затем слег окончательно и скоро его не стало. Я знаю, что для Константина Александровича это были мучительнейшие дни. Вторым вариантом Сталин, наконец, остался доволен. Спектакль был пронизан оптимизмом. Шел 1944 год, и идея упрочения государственной власти, победоносной мощи русского народа была закономерна и созвучна времени. А Соловьев создал образ царя, преданного именно этой идее. Его Грозный — мыслитель, могучий государственный деятель, человек возвышенный, лишенный всех тех дурных качеств, которыми обладал царь в постановке Судакова. Безусловно, первый вариант пьесы и постановка ее Судаковым стояли ближе к исторической правде, но вторая редакция прозвучала современнее, а главное, отвечала запросам вождя. Несмотря на такую тенденциозность, новый спектакль получился мощный и долго не сходил со сцены. Премьера новой постановки «Ивана Грозного» состоялась 2 мая 1945 года, в день, когда наши войска взяли Берлин. На спектакле присутствовал Сталин и после его окончания со сцены был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего с благодарностью победившим войскам.
В ходе работы сменилось много исполнителей главных ролей. Смерть в 1947 году исполнителя главной роли Николая Соловьева заставила снять спектакль с репертуара. Однако в 1949 году он был возобновлен, на роль Ивана Грозного были назначены сначала Г.И. Ковров, затем Н.А. Анненков. Федора Басманова играли Б.В. Телегин и М.М. Садовский, Малюту Бельского-Скуратова - Н.И. Ржанов, затем Ю.И. Аверин; Марью Темрюковну - Е.Н. Гоголева, позже В.В. Новак и В.Я. Евстратова. Все рецензенты, писавшие о спектакле, высоко оценивали исполнение артистом А.П. Грузинским роли юродивого, прозванного Василием Блаженным (о нем я уже упоминала).
Ефросинью Старицкую, представлявшую ту грозную реакционную силу, с которой пришлось столкнуться Ивану IV на пути реформ, играла Вера Николаевна Пашенная. Я мечтала сыграть почти все роли Пашенной - словом, наглости моей не было предела. Роль Ефросиньи Старицкой я уже «приглядела», сидя в зрительном зале. На спектаклях держала на коленях тетрадку, в которую записывала текст и Веры Николаевны, и ее партнеров. Я не хотела брать в режиссерском управлении текст пьесы, ведь Пашенная могла узнать об этом, а она относилась к своим ролям очень ревниво. Я потихоньку готовилась, и случай, на удивление, представился.
Мальчишки тогда катались на коньках - «снегурочках», прикручивая их к валенкам. Один из них налетел на Веру Николаевну и сбил ее с ног. Она разбила лодыжку. Врачи говорили - вдребезги, «как электрическую лампочку». А «Иван Грозный» - любимый спектакль Сталина, надо срочно вводить кого-то на роль Ефросиньи Старицкой. Послали пьесу Евдокии Дмитриевне Турчаниновой, но она отказалась: «Это не моя роль, я ее играть не могу». И вот я помню огромное фойе в Центральном Детском театре. Идут Константин Александрович Зубов и Пров Михайлович Садовский, обсуждают возникшую проблему. Я подошла к Зубову: «Константин Александрович, давайте я сыграю!» - «Не понял!» - «Я хочу сыграть роль Старицкой!» Пров Михайлович спрашивает: «О чем там у вас разговор?». Константин Александрович отвечает: «Эта сумасшедшая просит роль Ефросиньи Старицкой». Пауза, затем Пров Михайлович неожиданно изрек: «А падать - так с большого коня! Играй!»
На репетиционный процесс дали времени немного — всего полтора дня.
Репетиция состоялась вечером, затем утром и перед спектаклем. Помню свое безвыходное и мучительное состояние на тот момент: у меня нога тридцать седьмого размера, а ботиночки были тридцать пятого с половиной. К концу я ковыляла, а не ходила. Но сыграла. В Детском театре (сегодня Молодежный театр) было значительное расстояние от первого ряда до сцены, и там поставили стулья. На них сидели наши мастера. Посмотреть мой ввод пришли Садовский, Турчанинова, Рыжова, Климов и, конечно, Зубов. Ведь я, девчонка, играла возрастную роль — старуху! После спектакля, поднявшись на сцену, выдающиеся актеры высказали свои мнения, пожалуй, это самые счастливые минуты в моей жизни. Пров Михайлович Садовский вышел вперед, поправил, как всегда, свои серебристые волосы и сказал: «Играть будете в прямую очередь». Никаких оценок «хорошо» или «плохо». Я так волновалась, что даже не поняла, что Садовский сказал. И только среди ночи доходит до меня, что мою работу приняли, и я буду играть эту роль.
Помню свой страх, когда Сталин смотрел спектакль, а Старицкую играла я. Антракт шел сорок пять или пятьдесят минут. Нам должны были сообщить, когда можно продолжить спектакль, но команды не поступало. Ничего другого не оставалось, как ждать. Я тут же вообразила, что Сталин рассердился на то, что вместо Пашенной на такую роль «девчонку» ввели! Я уже всю вину взяла на себя. Мало того, я успела убедить в этом Зубова. Сначала он повторял: «Таня, бросьте!» А потом: «Не знаю, может быть...» Но оказалось, что антракт затянулся, так как Сталин подписывал какие-то документы.
Я восхищалась нашими великими старухами в больших ролях, но как они относились к маленьким! Они укрепили меня в мысли, что размер роли неважен, а важно глубоко понять и раскрыть образ своей героини. Даже при скудном материале и короткой сценической жизни моих героинь я пыталась внести в образ какую-то «изюминку» — пластикой, обаянием. В маленькой роли создать объем, прочертить биографию, найти различные оттенки, позволяющие образу заиграть новыми красками, — все это доставляло мне несказанное удовольствие.
Я никогда не страдала оттого, что играла характерные роли — пожилых женщин. Наоборот, я их сразу полюбила, они глубже и интереснее, особенно если автор пьесы хорош. Впрочем, иногда доводилось мне играть и молодых. В те годы я была очень непосредственной, а порой и наивной, не понимала, что театр — организм сложный, не со всеми коллегами можно быть откровенной. Константин Александрович ставил пьесу «Настя Колосова» В.В. Овечкина. Она была выдвинута на Сталинскую премию. Зубов дал мне очень хорошую роль — подруги главной героини, которую играла Софья Николаевна Фадеева. Я была счастлива. Иду, сияя, с книжкой по коридору Малого театра, а навстречу мне Анна Александровна Непомнящая, жена Николая Александровича Анненкова. Она спрашивает у меня: «Что это у тебя?» — «Это «Настя Колосова», у меня там такая роль! Вы себе не представляете!» И я поделилась с ней своей радостью, а официального распределения ролей еще не было. На следующем собрании она заявила: «Вот мы с вами обсуждаем распределение ролей в новом спектакле, но к чему все это, что мы дурака валяем, если Зубов уже раздал роли своим ученикам». Ох и рассердился же на меня Константин Александрович! Дал мне роль третьей девицы, без имени и почти без слов. Но из упрямства я сделала эту роль так, что она вышла на первый план. Придумала и кадриль, которую она танцует, и даже маленький монолог. Когда у моей героини спрашивали: «Ты, наверное, мамку не помнишь?» — я придумала ответ: «Нет, помню!», и сочинила целый рассказ о том, как мама погибла, когда станцию бомбили. Моя героиня явно вызывала симпатию, а сцена, особенно после исполненной мною на сцене кадрили, пользовалась у зрителей огромным успехом. И вот тогда Константин Александрович Зубов мне сказал: «Ну подвели вы меня!» Я перепугалась: «Чем, Константин Александрович?» — «Придется дать имя вашей героине. Как ее зовут?» Я ответила: «Лушка». Почему Лушка — не знаю, имя было тогда не особенно на слуху. Так она и осталась Лушкой.
В моей жизни был очень непростой период, когда меня исключили из комсомола. Я всегда ношу с собой образок святой мученицы Татьяны, которым меня благословила моя няня. Он был со мной и на фронте, лежал в чемодане, завернутый в тряпочку. Уж не знаю, кто его увидел и сказал, что Панкова молится и ездит на фронт с иконой. И меня вызвали на собрание. Задали вопрос: «Вы религиозны». — «Да, у меня вся семья религиозная, и я тоже». — «Но вы понимаете, что это недопустимо для комсомолки?» — «Во-первых, не понимаю почему. А во-вторых, что же делать? Это не платочек, не кофточка — не снимешь. Вера в Бога у меня в крови». Два дня меня «прорабатывали». Чего только не говорили! «Нож в спину комсомола», «выстрел из-за угла»! Константин Александрович для того, чтобы закрыть эту тему, вдруг вымолвил: «Товарищи, давайте перейдем к другим вопросам. Вы сами понимаете, что у Панковой это несерьезно». Тут у меня против воли вырвалось: «Как несерьезно?!» Что же я, вру, что ли?» И все началось сначала. В результате меня исключили. В райкоме комсомола сидели разумные люди, они обошлись без громких слов, просто предложили мне: «Дайте ваш комсомольский билет.
Если вы обдумаете ваше поведение и захотите вернуться в комсомол, ваш билет будет в райкоме». Но я не вернулась, так как действительно религиозна, ничего не могла с собой поделать, да и не хотела. Вскоре после этого я стала замечать, что за мной ходит какой-то человек, один и тот же, только меняет шапки - то на нем каракулевая, то беретка, то ушанка. Я помню этого мужчину до сих пор. Меня это испугало. Михаил Иванович Царев спросил у меня при встрече: «Чем вы, Татьяна, расстроены?» Я рассказала, что, может быть, ошибаюсь, но мне все время кажется, что за мной кто-то следит. Он даже побледнел: «Что же вы мне раньше не сказали?» После этого разговора слежка закончилась. Михаил Иванович был фигурой весомой, человеком многоликим, ярким, сложным и загадочным. Царев всю свою жизнь увлекался художественным словом — выступал с чтецкими программами. Читал он мастерски. Его трактовки классических произведений были очень глубокими и интересными. В театре даже бытовала легенда, что по четвергам Царева приглашают к Сталину читать стихи и пьесы. Может быть, говоря современным языком, Царев проводил своеобразный «мастер-класс» для Сталина-оратора. Но были слухи и о том, что вождь прислушивался к советам Царева в выборе пьес к постановке на сцене. Легенды-легендами, но, возможно, меня это и спасло. Вскоре жизнь пошла обычным путем. Стали появляться новые роли.
После того как меня исключили из комсомола, я почувствовала даже какое-то облегчение. Но страх меня преследовал очень долго. Тем более что в тюремной империи СССР побывало немало актеров и работников Малого театра — Ольга Николаевна Полякова, Людмила Владимировна Гайликовская, Анатолий Иванович Опритов... Причем абсолютное большинство из них так же, как и простые советские граждане, были репрессированы необоснованно.
Я уже упоминала о судьбе Ольги Николаевны Поляковой. Другая наша актриса Маша Лебедева, дочка замечательного актера Владимира Федоровича Лебедева и сама прекрасная актриса, провела в лагерях двенадцать лет. Она практически не играла, на нее как на актрису было наложено табу. Она делилась со мной воспоминаниями о годах, проведенных в ссылке: «Ой, Танечка, как же хорошо мне было в ссылке, я всегда была нужна людям! Мне, например, говорят: «Бери гитару и иди в пятый барак. От женщины, которая там находится, отказалась вся семья. Спой что-нибудь, придумай. В такие минуты я пыталась «разговорить» людей, отвлечь от горестных раздумий, пела, играла. Сколько рассказов можно написать о каждом, кто там сидел, о таких разных и трагических судьбах...»
Жить мне в эти годы приходилось непросто. Зарплата моя была очень маленькой — восемьдесят рублей. Потом ее удвоили, но долги я раздавала несколько лет. К счастью, на моем жизненном пути всегда встречались только очень хорошие люди. И если я к кому-то обращалась за помощью — не помню такого случая, чтобы мне не помогли. Например, Игорь Владимирович Ильинский был не то чтобы скуп, но никому не давал в долг. Считал, что это портит человеческие отношения. А мне давал. Я, конечно, обращалась к нему редко, и только когда приходилось уже совсем невмоготу. Коллеги меня предупреждали: «Не даст, и не ходи!» Но я обращалась к Ильинскому: «Игорь Владимирович, мне очень неудобно, но у меня безвыходное положение, не могли бы вы мне одолжить столько-то?» Он тут же давал необходимую мне сумму, а я давала обещание «отдать долг (к примеру) 20 до конца репетиции». И никогда не нарушала слова. Однажды он дал мне сумму, по моим меркам, огромную — 300 рублей, сказав : «Отдадите, когда сможете». Я ему года три была должна. Это был мой последний долг Ильинскому — больше я никогда у Игоря Владимировича денег не занимала.
Про одну из актрис мне говорили: «Сколько ты у нее заняла? Сто рублей? Завтра весь театр будет знать, что ты ей должна двести». Но никогда я от людей таких пощечин не получала. Мне давали в долг и Варвара Александровна Обухова, и Евдокия Дмитриевна Турчанинова. Как-то раз я заняла у Евдокии Дмитриевны деньги, а отдать никакой возможности не было. Думаю: «Отдам в первую очередь такому-то и такому-то, они живут от получки до получки, а Турчанинова может и подождать». Просрочила месяца два. На спектакле «Евгения Гранде» я все-таки подошла к ней: «Евдокия Дмитриевна, вы не думайте, я помню про долг». Турчанинова ответила: «Таня, я рада. Я вам нарочно не напоминала, но, если вы не можете отдать, всегда нужно подойти к человеку и предупредить». Так Евдокия Дмитриевна преподала мне своеобразный урок этики.

Дорогие зрители! Вот и наступает Новый 2017 год! И сегодня, когда реконструкция Исторической сцены подошла к концу, мне кажется особенно важным поблагодарить вас за любовь и преданность Малому театру в это время. Я очень рад, что у театра есть вы - умные, думающие, умеющие сопереживать зрители. И мне хочется пожелать, чтобы та любовь и поддержка, которой вы окружили нас в эти два с половиной года, с достатком вернулась к вам в Новом году! Чтобы ваши близкие и родные люди были здоровы, и чтобы наступающий год принёс вам только добро!

Юрий Соломин

Дорогие друзья!

Рады сообщить вам о том, что вышел из печати новый номер газеты «Малый театр». Его первыми читателями стали зрители, пришедшие вчера, 29 декабря, на спектакль «Не всё коту масленица» А.Н.Островского. В выпуске: новогодние поздравления от артистов нашего театра, рецензии на спектакли «Трамвай «Желание»» и «Молодость Людовика XIV», интервью с Василием Бочкарёвым, Стефано де Лука, Ириной Жеряковой и Александром Дривенем, материалы посвященные Александре Яблочкиной, Эдуарду Марцевичу, Виталию Соломину, Виктору Борцову и другие статьи.

Роль князя К. в инсценировке повести Ф.М.Достоевского «Дядюшкин сон» стала одной из творческих удач Эдуарда Марцевича. Спектакль был сыгран на сцене филиала Малого театра в феврале 1992 года. Сегодня мы хотим познакомить читателей сайта с уникальным документом, который запечатлел один из важных моментов рождения спектакля – его обсуждение на художественном совете.

Стенограмма заседания художественного совета Малого театра от 14 февраля 1992 г.

Присутствовали: В.И.Коршунов, Ю.М.Соломин, В.И.Езепов, Е.И.Куманьков, Р.С.Филиппов, Н.А.Верещенко, Б.А.Морозов, Е.В.Самойлов, Б.Н.Любимов, Г.А.Кирюшина.

Заседание открыл Ю.М.Соломин, пригласив присутствующих высказаться.

Роман Филиппов: Я сегодня выступаю с особой радостью, приятно говорить, когда что-то произошло. Я хочу поздравить театр с появлением состоявшегося режиссёра, режиссёра со своим почерком, со своим лицом. Взят для работы трудный материал, для его решения нужна особая сценография, особый психологизм. Уже можно сказать, вышли с честью из этих трудностей.
Театр можно поздравить с актёром экстра-класса, Эдуарду Марцевичу хочется сказать большое спасибо. Удивительно, как можно было сыграть старика, инвалида. На сцене – труп, труп физиологически. Душа за¬давлена старческим маскарадом, но она жива и выше всех человеческих слабостей.
У Нелли Корниенко хорошая работа, не совсем «размята», надо ещё её обживать, но уже ясно видно – достойная, прекрасная работа. Очень хорош Саша Коршунов при остром сатирическом рисунке. У Достоевского острота сочетается с эксцентриадой, и это необходимо при всей серьёзности поставленных проблем.
Хороша и молодая актриса Светлана Кафтина, есть у неё умение держаться на сцене, не хватает немного голоса, здесь нужен педагог – претензии к голосу и дикции. Обрадовала меня Мила Пашкова – всё к месту, очень интересно. Виктор Борцов – всегда украшение спектакля, хорошо, деликатно и образно.
Единственное предложение – долго, немного длинновато. Разговор Корниенко с дочерью, несколько раз повторяются одни и те же аргументы. Я бы сократил его, здесь, по сути – топтание на месте. Либо ужать по ритму, либо сократить весь спектакль минут на 20, это пошло бы ему на пользу. А вообще, пьеса идёт «внакат», публика с удовольствием следит за развитием событий, спектакль растёт от сцены к сцене.
Очень интересна работа художника, [она] соответствует духу спектакля. Постановка достойна большой сцены.

Вячеслав Езепов: Я поддерживаю Романа Сергеевича Филиппова в оценке спектакля. Достоевскому везло на этой сцене. Вся команда спектакля окунулась в этот сложнейший материал. Очень рад за Пашкову, после перерыва это удачная работа. Сегодня первый прогон, мы все знаем, что это такое. Абсолютно все здесь работают на автора. Хороши все. Радует Эдик, роль самая выигрышная, работа просто замечательная. Очень удачные декорации, Гоберник... Всё очень интересно. Но у меня возникало какое-то ощущение странное… Идёт действие, я весь там, и вдруг провал, пауза... Спектакль замирает. То ли жанр не до конца выдержан, то ли Достоевский сопротивляется. Марцевичу удаётся переход от фарса к трагичности. У меня всё-таки возникало отчётливое ощущение остановок в спектакле. И, тем не менее, это серьёзная, достойная работа.

Галина Кирюшина: Поздравляю всех участников и режиссёрскую группу с решением спектакля, оно трудное и неожиданное. Актёры увлечены, это видно. Всё очень скоро обретёт плоть и кровь, как нам всем бы хотелось. Материал очень серьёзный, им предстоит ещё до конца овладеть. Мне хочется ещё раз поздравить режиссёра Сашу Четвёркина, спектакль очень театральный. Актёрам интересно там работать. Мне понравились все, особенно Нелли Корниенко. Я желаю этому спектаклю большого успеха и удачи. Эдуарду Евгеньевичу Марцевичу единственное пожелание – его не слышно во многих сценах, он иногда излишне увлекается собственным самочувствием, а актёры во многих местах «жмут», и он пропадает. Это и понятно: Эдик увлечён новым сложным рисунком роли. Здесь важна мера, иногда кажется, что он работа¬ет один на сцене. Очень рада за всех исполнителей, всё выглядит очень достойно.

Николай Верещенко: У нас в последнее время очень удачно складывается афиша, исчезают случайные вещи. Театр не пугается сложности материала. Я присоединяюсь к мнению Езепова: в спектакле возникают паузы, но я отношусь к этому спокойно – ведь это только начало. Спектакль встанет на ноги, несомненно. У Глазунова очень театральная работа, актёру в таких декорациях удобно. Гоберник – очередная интересная работа – это приятно, что у театра появился свой композитор. В спектакле сложился актёрский ансамбль, правильно, что на эпизодические роли назначены хорошие артисты. Виктор Борцов – камертон, показатель уровня спектакля, всегда находит что-то неповторимое, его молчание здесь – блестяще сделанная работа. Три дамы – это серьёзно, поэтому прекрасно, что такие сильные актёры берутся за подобную работу, не считают её для себя зазорной. Это украшает спектакль.
Работы Марцевича и Коршунова – особое явление. Как артист, от души хочу их поздравить. Финал меня эмоционально по-настоящему тронул, с точки зрения того, что делает Эдуард Евгеньевич.
Коршунов – первое впечатление: мастер рождается на наших глазах!

Евгений Куманьков: Не могу отделаться от одного художественного потрясения. Недавно, слушая радио России, я замер. Зазвучало что-то красивое. Я был просто потрясён – Аркадий Иванович Смирнов читал Некрасова. Это было удивительно красиво, это звучит во мне до сих пор. Всё вокруг неузнаваемо изменилось за последнее время, русского языка просто нет. Его нужно спасать, на нём никто не говорит, наши общественные деятели, политические лидеры отличаются полуграмотной, как правило, речью. Спасать русский язык – наша прямая обязанность. Обязанность Малого театра – любить слово, и актёры на сцене должны это помнить.

Николай Анненков: Я не могу без уважения относиться к этой работе, видно – они были увлечены, серьёзно подошли к материалу. Взята очень острая форма, и через неё необходимо доставать психологию. Эту форму человечески оправдывают Корниенко, Дёмина, Борцов, Саша Коршунов к концу, во второй половине спектакля.
Мне хочется пожелать: спектакль должен расти, он обязательно будет развиваться. Есть в нём некоторые места, ничего не дающие для публики. Всё будет активно, если есть взаимодействие. Забыть про зал, необходимо уделять больше внимания партнёру. Должно быть между героями побольше человеческих взаимоотношений. Ну и, конечно, речь. У балетного артиста инструмент – ноги, у певца и драматического актёра – голос. Слово решает в нашем деле всё.
Насколько можно Достоевского [облекать] в такую резкую, сатирическую форму... Не знаю. Пожалуй, Корниенко и Дёмина оправдывают, а Дёмина здесь вообще в новом для неё качестве. Марцевич – очень талантливый человек, но ему трудно, он молодой. Хорошее место, сильное в спектакле – финал. Его очень жалко.
Думаю, что будет приниматься спектакль очень хорошо.

Борис Любимов: Мои поздравления всей команде, режиссёру, дебютантке, художнику. Для многих, после длительного перерыва – тоже дебют. Достоевского играют крайне редко. У Нелли Ивановны не было такой роли, у Дёминой очень удачная работа.
Спектакль, который должен жить большую сценическую жизнь. На сцене присутствует автор. Действительно, у Достоевского смех и слёзы переплетаются. Происходит поиск жанра. Режиссёрская работа ещё не закончена. Две смерти происходят на фоне этой комедии. В зале и театре есть потребность в комедии, на эту тему надо подумать. Три с половиной часа – очевидно много. Есть места, где можно поджимать ритм. Наименее готов третий акт. Местами пропадает внимание именно здесь, а ведь он завершающий.

Борис Морозов: Поздравляю всю постановочную группу, прошедшую героическую дистанцию. Такая серьёзная, ответственная работа! Поздравляю Сашу Глазунова – очень элегантно. Музыкальное оформление полностью соответствует и попадает в актёрское существование. Малый театр богат творческими индивидуальностями и талантливыми людьми. Для меня Нелли Ивановна в этой работе – открытие. Насколько актриса мощно вбирает в себя энергию автора и стиля спектакля!
Хорошая работа у Эдуарда Марцевича. Вообще все актёры на правильном пути к Достоевскому. Преступно сейчас было бы прекратить работу над спектаклем, Достоевский этого не прощает. Его надо обкатывать почаще – та степень готовности, которая существует сейчас, может исчезнуть. Спектаклю необходимо постоянное питание и работа режиссёра… 3-й акт требует особого внимания. В практике западного театра: спектакль выходит, идёт каждый день, и есть пятичасовая ежедневная репетиция. Иначе творческая группа находится в сложной ситуации. Реакция зала необходима для дальнейшего роста спектакля, она даёт подпитку.
Мне хочется обратить внимание всех: Достоевский – это разговор на уровне страстей человеческих. Здесь могут быть и тихие куски, но всегда жизнь человеческого духа как рентгеном прощупывается страстью.
Во 2-м акте Нелли Ивановна – Кашпировский, она гипнотизирует князя. Порой, когда она начинает объяснять, я слышу литературу, исчезает эмоция. Нельзя забывать, что на сцене разворачивается история убийства! По мере его приближения, я бы хотел видеть, когда каждый вступает на путь убийцы.
3-й акт – акт убийства. Достоевский пишет, что князь умер через три дня. Кровавый отблеск убийства ложится на всю эту историю.
Кафтина... Мне непонятно, почему она всё-таки согласилась выйти за князя, это необходимо вытащить.
Я очень рад за Александра Андреевича, он сегодня продемонстрировал свою способность работать с актёрами. Дай Бог спектаклю жить и жить!

Виктор Коршунов: Я согласен с выступавшими – это серьёзная, добросовестная работа. Наша постановочная часть также соучастник этой работы. Претензии к слову обоснованы, должны в Малом театре отвечать за это, надо сохранять верность традиции. Я согласен относительно энергии, это очень важный ключ к моменту развития всего действия, его темпоритма.
Спектакль родился. Не надо себя переоценивать, но я хотел бы сказать добрые слова в адрес всех участников постановки. Сегодня состоялся первый прогон на зрителя – очень важный момент корректировки, актёры дышали совсем по-другому.
Все мы знаем, какая сейчас трудная вокруг жизнь, поэтому особенно радует внешняя красота спектакля, видимая отдача в работе всех актёров, несмотря на все житейские заботы. Наш долг – довести до конца работу над этим спектаклем. Здесь получился необычный Достоевский. Очень грустный спектакль, но не въедливый, не щемящий, а добрый.

Юрий Соломин: Подводя итог всему сказанному, я присоединяюсь к поздравлениям, но поздравляю по-рабочему. В последнее время все обстоятельства нашей жизни толкают к постоянной работе. Нас окружают и подпирают. Рынок сжимает своё кольцо. В такой ситуации каждый выпущенный спектакль – праздник.
Я не могу не согласиться с замечанием относительно продолжительности спектакля. Купировать или нет? Ответ однозначен. В сокращении не должны видеть личных обид, сокращая, мы хотим, чтобы лучше было театру и зрителю. Я смотрю спектакль третий раз. Некоторые замечания не выполнены. Одна Дёмина – она прислушалась и сделала вывод. У меня были существенные претензии к двум сценам, они опять возникают. На зрителе эти сцены сами собой не сделаются. Надо точно их решить, никакой зритель не поможет, если это не сделать. У Корниенко должна быть постоянно внутренняя пружина, эта роль – всё время на старте, до последнего. Она билась до конца. После такой роли надо давать машину «скорой помощи». Это надо срочно, завтра на спектакле это должно быть. Репетируйте ночью. У нас со словом не так плохо, то, что порой не слышно – не страшно, это придёт.
Конечно, дело в точности партнёрства. Если в оркестре будут западать ноты, то претензии предъявляются к дирижёру. У нас можно не кричать, а слышно. Вопрос в том, точно или не точно?
До кондиции надо доводить спектакль в ближайший день. Надо решить все вопросы.
Я в заключение хотел поздравить режиссёра, художника, художника по костюмам, композитора, он очень помогает, – это сложнейший материал. При всех сложностях, это первая большая работа на профессиональной сцене – работа очень достойная, требующая к себе большого внимания. Здесь есть решение, всё синхронизировано. Большой состав актёров, менялись, по ходу впрыгивали, выпрыгивали. Несмотря на все сложности, состав пришёл на станцию, куда шёл, и в полном порядке.
Замечания, высказанные здесь, были справедливые, доброжелательные, не обидные ни для кого.
Ещё раз поздравляю всю творческую группу спектакля с хорошей работой!

Александр Четвёркин: Я хочу поблагодарить всех выступавших, особенно за те замечания, что были ими высказаны. Спектакль не завершён. Ни одно замечание для меня не обидно, они от доброго отношения всего коллектива. Спасибо большое. Я абсолютно согласен и работа над спектаклем будет продолжена несомненно.

Юрий Соломин: Я всех благодарю. Заседание художественного совета окончено.

Сегодня исполняется 80 лет со дня рождения народного артиста РСФСР Эдуарда Марцевича. Он снялся почти в 80 фильмах, в том числе в картинах «Отцы и дети», «Война и мир», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Об актёрской карьере мечтал с детства, но на прослушиваниях в вуз услышал от педагога: «Вам не стоит заниматься театральным искусством». Однако Марцевич не сдался – он поступил в Щепкинское училище и уже на последнем курсе получил предложение сыграть Гамлета в постановке знаменитого Николая Охлопкова. Репортаж Светланы Астрецовой (телеканал "Культура").

Мировая известность пришла к Эдуарду Марцевичу после роли в «Красной палатке», где актер снялся вместе c Клаудией Кардинале. Впрочем, на родине о нем говорили давно. В 22 года судьба подарила Марцевичу первую роль, о которой другие мечтают годами, - Гамлета в Театре имени Маяковского.
«Он мне запомнился, когда он поступил на первый курс в Щепкинское училище, в очках ходил. Кто-то сказал, что он все время "Гамлета" читает и учит. И надо же так случиться, что буквально через несколько лет он сыграл Гамлета», - рассказывает народный артист СССР Юрий Соломин.

Изящный, утонченный, интеллигентный. Марцевича называли одним из «последних аристократов искусства». И часто предлагали роли дворян: будь то Аркадий в «Отцах и детях», Друбецкой в «Войне и мире» или князь Щербацкий в «Анне Карениной».
«Когда представилась возможность пригласить его в "Анну Каренину", я сразу это сделал, потому что я испытывал к нему бесконечное уважение как к легенде и как к человеку. Мало кто выдерживает сравнение с легендой собственной», - говорит режиссер, народный артист России Сергей Соловьев.

Приверженец классических традиций, Марцевич обрёл себя в Малом театре. Считал свою работу «немыслимой без Пушкина, Достоевского, Чехова...». Играл классику с наслаждением. За 40 лет в Малом – десятки спектаклей: «Униженные и оскорбленные», «Обрыв», «Вишневый сад».
Режиссура, работа на радио и телевидении, концерты – каждый его день был расписан по минутам. Но главной всегда была роль театрального актера, которую Марцевич исполнял, руководствуясь словами Гоголя: «Театр – это кафедра, с которой можно сказать миру много добра».

29 декабря исполняется 80 лет со дня рождения народного артиста России Эдуарда Евгеньевича Марцевича (1936 – 2013). Память об этом удивительном, уникальном артисте жива в сердцах тех, кто видел его на сцене и в кино. В 2011 году мы подготовили небольшую передачу, посвященную Эдуарду Евгеньевичу, провести которую попросили Веру Анатольевну Максимову.