Книги, поступившие в редакцию.
Сергей Дурылин. «В своем кругу». Серия «Библиотека мемуаров». М., «Молодая гвардия» 2006.
ДОКУМЕНТ ВРЕМЕНИ
Книги, поступившие в редакцию.
Сергей Дурылин. «В своем кругу». Серия «Библиотека мемуаров». М., «Молодая гвардия» 2006.
Эти тексты в чем-то схожи с розановскими. Они написаны человеком того же круга, к которому принадлежал В. В. Розанов. Это круг традиционной русской культуры близкой к почвенничеству, Известный театровед, литературовед, философ Сергей Николаевич Дурылин (1886-1954) долгое время был в центре русской культурной и духовной жизни, дружил со многими священниками, художниками, актерами, писателями. Работал в знаменитом издательстве «Посредник», выпускающее просветительскую (и оппозиционную, по сути) литературу. С 1920 года С. Н. Дурылин был рукоположен в сан священника, потом был сослан на Урал в Сибирь. Спустя несколько лет вернулся в Москву. Был старшим научным сотрудником музея Малого театра, стал доктором филологических наук, заведовал кафедрой истории русского и советского театра в Гиттисе. В 1949 году награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Судьба провела Дурылина по всем дорогам интеллектуальной истории XX века. «В своем углу» - ее отражение. Как говорится в предисловии Г. Е. Померанцевой: «История одного из детей «страшных лет России», его метаний, преодолений, обретений и потерь, его очарований и разочарований, написанная им самим с предельной искренностью». Вот два фрагмента:
О Сурикове
Про Сурикова. Рассказы Михаила Васильевича (Нестерова).
- Суриков был женат на француженке. Хрупкая, маленькая, прелестной души. Сидящая у ног Меншикова княжна с грустными глазами... Она приняла православие. Кроткая, милая, покорная. Жили бедно. Стасов острил, что «Утро стрелецкой казни» написано «под диваном».
Василий Иванович заболел. Она была в отчаянии. Ему все хуже, хуже. Доктора говорят: надежды нет никакой. Она его на полчаса оставит, когда он забудется сном, придет в церковь к утрени - и плачет в уголку. Так плакала однажды, что к ней подошла какая-то старушка и спросила участливо:
- Что вы так плачете? Видно, у вас горе большое. Та в слезах все рассказала:
- Умирает, мол, мой Вас (илий) Ив (анови) ч. И старушка ее научила:
- Когда он забудется, вы тихонько снимите с него мерочку веревочкой, от темечка до ног, - и в такую точно меру закажите восковую свечу, поставьте, - помолитесь, - и будет здоров.
Бывшая «француженка» так все в точности и сделала, - и ведь вот что вышло: Василий-то Иванович возьми, да через день-два прямо и пойди на поправку.
С этих пор она уже поверила!
Она вскоре после «Морозовой» умерла. Василий Иванович не без греха в этом. Он ее, хрупкую, часами держал на снегу - все этюды с нее писал для «Морозовой». Спросит ее:
- Можешь еще посидеть?
А у той ни в чем нет отказа: кротко ответит:
- Могу.
А натура-то «не могла».
Когда она умерла, он чуть не сошел с ума от горя.
В течение полугода он каждый день ходил в церковь к утрени. Станет на колени и не встает. Пол чугунный, холодный. Он лбом бьет, бьет поклоны, пока не начнут запирать церковь. Встанет - пойдет домой. Наутро - опять в церковь - опять лбом об холодный пол, поклон за поклоном.
А потом, через год, все изменилось.
Придешь, бывало, к нему. Сидит за столом, стол ломится под пирогами - пирог пирога пышнее и сочнее, и выпить есть что. С пирогами и яствами молодка, как пава, выплывает, - будто кормилица, грудастая, пышная, румянец во всю щеку. «Молодки» менялись у него: долго не бываешь, - придешь, другая, еще пышней, еще цветистей, глазами играет, поволакивает. Как он жил в это время и чем - ничего не знаю. Да и никто не знает.
В 80-х, в нач. 90-х гг. я бывал у него часто.
Он любил моего «Варфоломея» и «Сергия». Васнецова терпеть не мог. Терпеть не мог моей «Святой Руси».
Васнецов, мол, пишет святых десятками. Ну, вот, мол, я тоже напишу «святого» - и написал черта в венце, и надпись сбоку, как у Васнецова, по-славянски. У Васнецова, дескать, все на одно лицо смотрят, а у меня - вот как глядит... живой! - (Этот «черт» был у Александры Саввишны (Мамонтовой), и она, с отвращением, охотно отдала его Алябьеву.)
- Дорого бы дал за него «Безбожник»!
А потом за «Благовещенье» - и пишет после черта архангела, -да ведь с каким увлечением, с упрямством! - И тут - весь, как и там. Он был одинок. И Мамонтовский кружок ему был почти чужд, и «передвижники» старшие. Со всеми было ему «тесно».
(Записал 28.11 н. ст.) (1928 г.).
О Мейерхольде
«Вы изумительно определили М (ейерхоль) да: «присасываться к чужим вещам» - и доводить все до «чудовищных разращений слова, жеста, намека». М (ейерхоль) д, по-моему, глубоко - до гениальности! - бездарен. Это то, что Тургенев назвал «обратное общее место». «Общее место» в 20-е гг.: Фамусов - с брюшком, с баском, важен, чиновен, барствен - «А! так! хорошо же! Он будет у меня суетливый старикашка, Менелай из «Прекрасной) Елены» (также бросает подушками в Париса, как Фамусов - М (ейерхоль) да в Чацкого), он будет у меня Игорь Ильинский (ни с какой стати не подходящий к Фамусову)»: - и получилось: «общее» же «место», но только «обратное». «Общее место» старых постановок: гостиная, 20-е годы, мебель empire - «у меня будет тир (глупость для 20 гг.), бильярд, ватерклозет» (удивляюсь, почему М-д не заставил Молчалина и Лизу полюбезничать в этом «неиспользованном» сценой месте! ), - и не замечает, в бездарной самонадеянности своей, что это всего только «обратное общее место».
Я на днях перечитывал 1-ю и 2-ю ред (акции) и т (ак) называемый) «сценический» текст «Ревизора». Отсюда М. понадергал новых действующих лиц, забракованных Гоголем, инсценировал выкинутый рассказ городничихи о том, как ей подали корзину с перепелками, под которыми скрывался влюбленный поручик, - нными словами, М. натаскал в текст «Ревизора» все, что Гоголь гениально отбросил, создав из фарса классическую по недостижимой стройности комедию. Это опять «обратное общее место». - «А! Станиславский и другие ставят вот уже скоро 100 л (ет) «Ревизора» по окончательному тексту, - они бездарны: я поставлю его по забракованному автором тексту! « - Опять «обратное общее место». Почему нужны ему эти «обратные общие места»? Понятно, почему. Если б он ставил со своими актериками, со своей бездарностью Гоголя, Островского, Грибоедова, как ставит, например, Станиславский, или просто хороший режиссер с прекрасными артистами, достойными и могущими играть Городничих и Фамусовых, то все сказали бы: «Какая адская скука! какая бездарность! « Получился бы неслыханный провал: в Москве нелегко, после Щепкиных и Ленских, играть Фамусовых провинциальным актерикам! Но на «обратные общие места» охотники в Москве найдутся. Я помню, как с благотворительной целью в Большом театре давали акт из «Севильского цирюльника», где Нежданова пела Фигаро, а бас изображал Розину: был полный сбор. Вот это и есть прием Мейерхольда. Попробуй-ка, найди такого Хлестакова, как Чехов: сколько труда, сколько гения нужно в актере и сколько самоограничения в режиссере на создание такого спектакля - простого по виду-с таким Хлестаковым, как Чехов! Но если Хлестакова сделать военным, если из-под юбки городничихи выпустить пяток поручиков, если заставить в 5-м д (ействии) Гибнера держать смирительную рубашку над городничим, - о, какой сбор это даст и как это легко! на такую Розину с басом охотники всегда найдутся! Я все жду, что какой-нибудь редактор-Мейерхольд введет в текст «Онегина» все выброшенные Пушкиным строфы, что какой-нибудь Мейерхольд-директор картинной галереи на картине Сурикова «Стрельцы» повесит на виселицах хоть двух-трех стрельцов (одно время - день или два - они и у Сурикова висели), что какой-нибудь Мейерхольд-музыкант введет в симфонию Чайковского выброшенные или не «использованные» им кусочки. Я жду этого, пример заразителен, и думаю, что дождусь». (Из письма Е. В. Гениевой).
Автор: Елена ТИТОК.
Источник: Российский Кто есть Кто
Дата: 15.08.2008