31.01.2014
Подробнее
ВСЕ УМРУТ, А ИДОЛ ОСТАНЕТСЯ?
В Малом театре поставили пьесу Александра Звягинцева...
ВСЕ УМРУТ, А ИДОЛ ОСТАНЕТСЯ?
В Малом театре поставили пьесу Александра Звягинцева
Начало 90-х. Страна на распутье. В семье Иконниковых полный разброд: дети и родители — непримиримые идейные враги. После смерти главы семейства молодежь объявляет его прошлые свершения ложью. Взяв за основу спектакля вечную тему — конфликт поколений, режиссер «Последнего идола» Владимир Драгунов доказывает: все, что переживают герои в 90-х гг., происходит с нами и сейчас.
По словам режиссера Владимира Драгунова, «Последний идол» (поставленный по одноименной пьесе Александра Звягинцева, специально написанной для Малого) — это спектакль про распад, крушение империи человеческих отношений. Любовь, порядочность, дружба — где все эти понятия?
— Всё девальвировано, — говорит он. — Речь о том, что, уничтожая старое, мы не можем предложить взамен ничего нового. Можно было бы дать постановке другое название: «Дальше — тишина», «Дальше — пустота».
Сюжет постановки закручен вокруг переезда: после смерти главы семейства семье Иконниковых следует освободить госдачу. Беседы жителей дома и их соседей проходят на повышенных тонах: ссорятся, дерутся, плетут интриги… И какая бы щекотливая история за время этих сборов ни всплывала, кто-нибудь да вспоминает про страшный гипсовый постамент бывшего владельца дома, спрятанный от посторонних глаз в чулане, — творение какого-то народного умельца. Собственно, вокруг него и крутится один из главных в семье споров: что же с ним делать? Все жаждут от него избавиться. Кроме бедной вдовы Веры Александровны (Татьяна Лебедева), для которой он — живое воплощение мужа. А один из сыновей, Максим, там алкогольную заначку прячет — вот такая дань уважения отцу.
Семья выкидывает макеты советских достижений, которые собирал глава семейства. А именно: Большой театр — символ культуры, университет — символ образования, ракета — дань бывшей когда-то передовой в стране отрасли ракетостроения. Раскрывается в спектакле и тема предательства: именно лучшие друзья семейства, Таисия (Алена Охлупина) и Геннадий (Владимир Сафронов) Юсины, прибрали к рукам злосчастную дачу.
А что до дачи, то герои и не думают ее спасать. Сидят себе спокойно, выпивают. Хотя шанс на спасение действительно есть, но... все заканчивается похоронами: бюст закопают неподалеку от дачи. Семья не моргнув глазом уничтожает своего последнего идола.
— Возможен ли был более радостный финал? — спрашиваю у режиссера.
— Иную концовку себе представить очень трудно... Стоит заметить, что семья в конце в какой-то степени даже объединяется. Сыновья понимают, что они должны быть вместе. Как они будут существовать — они не знают. Но поодиночке их разнесут.
— Зрители после спектакля выходили из зала какие-то... загруженные, что ли. Вы хотели добиться такого эффекта?
— Честно говоря, я не хотел никакой безысходности. Просто есть ощущение некой тревоги: что нас выгоняют из нашего дома. Нет такого, что мы вышли и печально что-то проповедуем: каждый сам решает, как ему жить, — мы ничего не навязываем. Повторюсь, что ни у меня, ни у артистов нет какого-то ощущения мрака — иначе было бы бессмысленно работать.
— Чем работа над этим спектаклем отличалась от работы над предыдущими постановками?
— В чем особенность современной драматургии: ты работаешь не иносказательно, а напрямую. Работа продолжалась не только над спектаклем, но и над пьесой. Во время репетиций что-то сокращалось, добавлялось. В чем вся сложность: наш театр находится на реконструкции. Артисты играют репертуар и параллельно гастролируют. Собрать всех вместе было непросто. Но актеры были заинтересованы, приезжали иногда на репетиции прямо с самолета, что у нас в общем-то не принято. День-два репетировали, а потом уезжали обратно. В одиночку ничего не сделаешь, иначе получился бы распад, о котором мы говорим.
Мария Лазарева, «Московский комсомолец», 19 декабря 2013 г.
В Малом театре поставили пьесу Александра Звягинцева
Начало 90-х. Страна на распутье. В семье Иконниковых полный разброд: дети и родители — непримиримые идейные враги. После смерти главы семейства молодежь объявляет его прошлые свершения ложью. Взяв за основу спектакля вечную тему — конфликт поколений, режиссер «Последнего идола» Владимир Драгунов доказывает: все, что переживают герои в 90-х гг., происходит с нами и сейчас.
По словам режиссера Владимира Драгунова, «Последний идол» (поставленный по одноименной пьесе Александра Звягинцева, специально написанной для Малого) — это спектакль про распад, крушение империи человеческих отношений. Любовь, порядочность, дружба — где все эти понятия?
— Всё девальвировано, — говорит он. — Речь о том, что, уничтожая старое, мы не можем предложить взамен ничего нового. Можно было бы дать постановке другое название: «Дальше — тишина», «Дальше — пустота».
Сюжет постановки закручен вокруг переезда: после смерти главы семейства семье Иконниковых следует освободить госдачу. Беседы жителей дома и их соседей проходят на повышенных тонах: ссорятся, дерутся, плетут интриги… И какая бы щекотливая история за время этих сборов ни всплывала, кто-нибудь да вспоминает про страшный гипсовый постамент бывшего владельца дома, спрятанный от посторонних глаз в чулане, — творение какого-то народного умельца. Собственно, вокруг него и крутится один из главных в семье споров: что же с ним делать? Все жаждут от него избавиться. Кроме бедной вдовы Веры Александровны (Татьяна Лебедева), для которой он — живое воплощение мужа. А один из сыновей, Максим, там алкогольную заначку прячет — вот такая дань уважения отцу.
Семья выкидывает макеты советских достижений, которые собирал глава семейства. А именно: Большой театр — символ культуры, университет — символ образования, ракета — дань бывшей когда-то передовой в стране отрасли ракетостроения. Раскрывается в спектакле и тема предательства: именно лучшие друзья семейства, Таисия (Алена Охлупина) и Геннадий (Владимир Сафронов) Юсины, прибрали к рукам злосчастную дачу.
А что до дачи, то герои и не думают ее спасать. Сидят себе спокойно, выпивают. Хотя шанс на спасение действительно есть, но... все заканчивается похоронами: бюст закопают неподалеку от дачи. Семья не моргнув глазом уничтожает своего последнего идола.
— Возможен ли был более радостный финал? — спрашиваю у режиссера.
— Иную концовку себе представить очень трудно... Стоит заметить, что семья в конце в какой-то степени даже объединяется. Сыновья понимают, что они должны быть вместе. Как они будут существовать — они не знают. Но поодиночке их разнесут.
— Зрители после спектакля выходили из зала какие-то... загруженные, что ли. Вы хотели добиться такого эффекта?
— Честно говоря, я не хотел никакой безысходности. Просто есть ощущение некой тревоги: что нас выгоняют из нашего дома. Нет такого, что мы вышли и печально что-то проповедуем: каждый сам решает, как ему жить, — мы ничего не навязываем. Повторюсь, что ни у меня, ни у артистов нет какого-то ощущения мрака — иначе было бы бессмысленно работать.
— Чем работа над этим спектаклем отличалась от работы над предыдущими постановками?
— В чем особенность современной драматургии: ты работаешь не иносказательно, а напрямую. Работа продолжалась не только над спектаклем, но и над пьесой. Во время репетиций что-то сокращалось, добавлялось. В чем вся сложность: наш театр находится на реконструкции. Артисты играют репертуар и параллельно гастролируют. Собрать всех вместе было непросто. Но актеры были заинтересованы, приезжали иногда на репетиции прямо с самолета, что у нас в общем-то не принято. День-два репетировали, а потом уезжали обратно. В одиночку ничего не сделаешь, иначе получился бы распад, о котором мы говорим.
Мария Лазарева, «Московский комсомолец», 19 декабря 2013 г.
30.01.2014
Подробнее
ГАСТРОЛИ В СОЧИ
С 15 по 18 мая на сцене Сочинского концертно-филармонического объединения «Зимний театр» пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России.
В программе:
15 и 16 мая – «Филумена Мартурано» Э.де Филиппо
17 и 18 мая – «Как обмануть государство» («Школа налогоплательщиков») Л.Вернея и Ж.Берра
Информация и заказ билетов в Сочи: 262-20-06, 262-33-99.
В программе:
15 и 16 мая – «Филумена Мартурано» Э.де Филиппо
17 и 18 мая – «Как обмануть государство» («Школа налогоплательщиков») Л.Вернея и Ж.Берра
Информация и заказ билетов в Сочи: 262-20-06, 262-33-99.
29.01.2014
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВОЙ РОЛЬЮ!
29 января в спектакле «Дети солнца» М.Горького роль дворника Романа впервые исполнил артист Денис Курочка. Поздравляем Дениса и желаем ему новых творческих успехов!
Подробнее
БОРИС КЛЮЕВ: «ЛЕТ ДВАДЦАТЬ Я НЕ ЧИТАЛ НИ ОДНОГО СЦЕНАРИЯ»
Анастасия Плешакова, «Комсомольская правда», 29 января 2014 года
БОРИС КЛЮЕВ: «ЛЕТ ДВАДЦАТЬ Я НЕ ЧИТАЛ НИ ОДНОГО СЦЕНАРИЯ»
На канале СТС тринадцатый сезон идет семейная сага «Воронины»
Глава этого семейства - пожилой, но очень бойкий Николай Петрович так и сыплет с экрана смешными фразочками. «Эх, египетская сила!» - любимая его присказка. И дурацкая на первый взгляд. Но она влет ушла в народ. Актер Борис Клюев, который играет Николая Воронина, в жизни ему полная противоположность.
Борис Клюев - ведущий артист Малого театра, самого академичного из академических театров страны, профессор Щепкинского училища, руководитель кафедры актерского мастерства, щеголь и интеллектуал. Что не мешает ему перевоплощаться в человека из народа, да так, что за роль Воронина-старшего его наградили телевизионной премией ТЭФИ.
- Было очень приятно, когда эту работу высоко оценила критика, - признался он. - Популярность у моего персонажа необыкновенная. Его цитируют даже в школах. Это и есть народная любовь. (Смеется.)
Спилберг пока не приглашает
- У вас богатая фильмография - более 150 ролей в кино. В этом списке немало сериалов - низкий жанр, как утверждают некоторые ваши коллеги. Вы же в отличие от них не пренебрегаете этой работой.
- Почему я должен пренебрегать работой?! Недавно вернулся из Питера, где снимался в «Улицах разбитых фонарей», играл генерала. Сейчас снимаюсь в «Сельском лекаре». Я же должен кормить себя. Зарабатываю тем, что играю в театре, в кино, в сериалах. Артистам сейчас предлагают такую работу, глупо от нее отказываться - другой нет. Если бы меня пригласил Спилберг, я, конечно, с удовольствием поехал бы к нему сниматься. Но не приглашает. Мы все надеемся на возрождение российского кино. Этого пока нет. А годы идут, ты становишься старше.
- То есть вы всеядный актер?
- В этом смысле - да. Артист должен работать, а не ждать, когда его позовет гениальный режиссер. Актер, как пианист, который каждый день играет гаммы, обязан быть в рабочей форме. Так что те, кто называет сериалы низким жанром, лукавят. Скорее всего, им не предлагают в них сниматься. Популярность, которую дает телевидение, - это тоже часть нашей профессии. Не будет тебя в телевизоре - никто о тебе не узнает, хоть ты трижды хороший артист.
В кино пришли дилетанты
- Но вам-то грех жаловаться. Сейчас вы снимаетесь намного чаще, чем в молодости.
- Это действительно так. В советское время нужны были герои социальные. Мне с моей физиономией трудно было претендовать на роль героя. Обо мне чаще вспоминали, когда снимали фильмы про немцев или эсеров. Первая большая роль в кино - министр Временного правительства. Ни работягу, ни колхозника я играть не мог. А вот, например, Саша Михайлов в те годы был очень популярный и востребованный артист - воплощение соцгероя. Сейчас ему работать сложнее. Ролей для его типажа стало намного меньше.
- Изменились и сами артисты. Если актер попал в ящик, его оттуда уже не выгонишь. Прежде всего из-за этой пресловутой популярности, о которой вы говорили. Но, увы, среди медийных актеров не все хорошие.
- К сожалению. Часто в кино приходят люди без профессионального образования.
Сегодня время дилетантов: священники играют в сериалах, сценаристы называют себя актерами. Есть телеканалы, забитые репризами, которые делают ребята из КВН. Они тоже называют себя артистами. Почему, с какой стати? Актер - непростая профессия, ей нужно учиться. Смешно бывает, когда на съемки приходит молоденькая девочка - она еще ничего не сделала в профессии, но уже считает себя звездой. Но стоит ей выйти на съемочную площадку, любой хороший артист обведет ее вокруг пальца. С точки зрения профессии она совершенно беспомощна. Ничего не умеет, очень мало знает. Понты и предъявляемые ею райдеры никакого отношения к творчеству не имеют.
- Зачем же таких девочек снимают в кино?
- Я был свидетелем, как один «уважаемый» человек принес чемодан денег режиссеру, чтобы тот снял его подругу. И режиссеру пришлось согласиться, потому что ему тоже хочется есть и нужно зарабатывать на жизнь. И так как эта жизнь дорожает, люди хватаются за любой заработок.
- И снимают не выдающиеся фильмы...
- Что касается качества фильмов... Иногда съемочный день длится двенадцать часов. В этих условиях трудно ожидать от режиссера и актеров качества. Хотя действительно за последнее десятилетие мы не вырастили ни одного режиссера, который бы олицетворял российское кино. В так называемом застойном Советском Союзе один, но по-настоящему талантливый режиссер раз в десять лет появлялся. Мы снимаем «фестивальные фильмы». Но эти работы почему-то не получают премий на фестивалях. В отличие от советских картин, которые на международных фестивалях премии брали. Уже лет двадцать я не читал ни одного сценария. Мне неинтересно. Для того чтобы сегодня сыграть роль, актеру достаточно выучить свою сцену.
Гомосексуалиста сыграл с юмором
- Современных режиссеров вы, похоже, не жалуете. В одном из интервью довольно язвительно говорили о режиссере Юнгвальд-Хилькевиче, у которого много лет назад снялись в роли Рошфора в «Трех мушкетерах»...
- Меня возмутило то, что Георгий Юнгвальд-Хилькевич направо и налево рассказывает сплетни об актерах. Зачем это делать? Самый известный его фильм - «Д\'Артаньян и три мушкетера» - создан прежде всего талантом и энергетикой актеров, которые в нем снимались. Актеры вытянули эту довольно посредственную картину. Плюс замечательная музыка Максима Дунаевского, которая создала атмосферу. Без этих двух составляющих ничего бы у режиссера не вышло. А он вместо благодарности при каждом удобном случае полощет белье актеров и поливает их грязью. Рассказывает сплетни об Ире Алферовой, забывая, как она самоотверженно вела себя на съемках. У Ирины случился приступ аппендицита, ее увезли в больницу. Ира могла бы надолго задержаться на больничной койке, никто бы слова не сказал. Но через два дня после операции она вернулась на площадку, боялась подвести коллег. Ира очень порядочный и хороший человек. Ее любят зрители. Распускать о ней сплетни неприлично.
- Как вас угораздило сыграть гомосексуалиста в фильме «Гений»?
- Вы удивитесь, но за эту роль я получил приз зрительских симпатий. Когда проходил показ фильма в Доме кино, люди рыдали от смеха. Мой товарищ режиссер Витя Сергеев пригласил меня на съемки, не уточнив, какую роль для меня приберег. А я сразу и не сообразил, кого буду играть. Ну а когда понял, поздно было отказываться. И сыграл этого тайного гомосексуалиста Архипова с юмором. Ну раз уж выпало такое «счастье», пускай будет смешно.
Депутаты рыдали от смеха
- Недавно в Малом театре вышел спектакль «Как обмануть государство» («Школа налогоплательщиков»). В этой постановке вы играете начальника департамента подоходного налога господина Фромантеля. Роль для театральной сцены, согласитесь, неожиданная. Где театр, а где подоходный налог? Возможно, история с Жераром Депардье, обиженным французскими налогами, подсказала выбор пьесы?
- Скорее всего, благодаря истории с Депардье эта пьеса стала понятнее зрителям. Написана она была давным-давно и уже шла на российских подмостках. Залог успеха здесь не в сюжете, а в том, что это комедия - самый благодарный жанр. Зрители воспринимают его на ура.
- В Малом театре вы сыграли в семидесяти спектаклях...
- За 45 лет работы накопилось!
- Сейчас зрители снова стали ходить в театр. И хотя билеты не дешевы, залы заполнены. Почему?
- Соскучились по хорошей литературе. Тексты Шекспира, Чехова, Островского не сравнить с той драматургией, которую сочиняют сегодня. К нам на спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» приходили депутаты Госдумы. Они рыдали от смеха, не верили, что это Островский написал: мол, это мы за него присочинили - так свежо звучала эта пьеса! Время идет, но отношения между людьми не меняются. Любовь, предательство, карьера - вечные темы. Кроме того, в театре можно увидеть актера живьем. Особенно это заманчиво, когда на сцене - лицо знакомое.
Родных братьев нет, зато много двоюродных
- Вы долгое время были капитаном футбольной сборной Малого театра. Откуда вдруг такой интерес к спорту?
- В молодости занимался борьбой, баскетболом, легкой атлетикой, футболом. С актерами Театра им. Маяковского мы основали турнир по футболу, в котором играли не только артисты, но и команды правительства, таможни и банкиров. По результатам этих встреч, признаюсь без ложной скромности, у меня скопилось немало спортивных призов. Я бы и сейчас продолжил играть, но не хватает времени.
...О своей личной жизни Борис Клюев не рассказывает. Его единственный сын погиб в 24 года. Со своей нынешней женой Викторией он в браке более тридцати лет. И все-таки мы задали вопрос.
- У вашего персонажа Николая Воронина большая семья. А у вас? Вы как-то рассказывали, что после смерти отца, хотя вам и было на тот момент четыре года от роду, не разрешили своей маме еще раз выйти замуж...
- Это все детский эгоизм и ревность, мальчикам свойственные. В результате родных братьев и сестер у меня так и не появилось. Но зато много двоюродных. Оттого и семья большая.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Борис КЛЮЕВ родился в Москве 13 июля 1944 года в семье актера Владимира Клюева. Его отец умер в 36 лет от сердечного приступа, который случился у него на гастролях. Овдовевшая в 29 лет мама больше замуж не вышла. В юности будущий актер мечтал учиться в Щукинском училище, как отец, но поступил в училище им. Щепкина, надеясь там спрятаться от службы в армии. Однако все равно пришлось отдать долг Родине. Борис Клюев служил в рядах советских вооруженных сил три года. После окончания театрального училища в 1969 году был принят в Малый театр. В кино дебютировал в 1970 году в фильме «Крушение империи». На протяжении многих лет Борис Клюев преподает в Щепкинском училище мастерство актера. Руководит курсом, профессор. Президент футбольной команды Малого театра. Женат третьим браком на Виктории Клюевой. Снялся более чем в 100 фильмах, во многих сериалах. У Бориса Клюева более 70 ролей в театре. Народный артист России.
Анастасия Плешакова, «Комсомольская правда», 29 января 2014 года
На канале СТС тринадцатый сезон идет семейная сага «Воронины»
Глава этого семейства - пожилой, но очень бойкий Николай Петрович так и сыплет с экрана смешными фразочками. «Эх, египетская сила!» - любимая его присказка. И дурацкая на первый взгляд. Но она влет ушла в народ. Актер Борис Клюев, который играет Николая Воронина, в жизни ему полная противоположность.
Борис Клюев - ведущий артист Малого театра, самого академичного из академических театров страны, профессор Щепкинского училища, руководитель кафедры актерского мастерства, щеголь и интеллектуал. Что не мешает ему перевоплощаться в человека из народа, да так, что за роль Воронина-старшего его наградили телевизионной премией ТЭФИ.
- Было очень приятно, когда эту работу высоко оценила критика, - признался он. - Популярность у моего персонажа необыкновенная. Его цитируют даже в школах. Это и есть народная любовь. (Смеется.)
Спилберг пока не приглашает
- У вас богатая фильмография - более 150 ролей в кино. В этом списке немало сериалов - низкий жанр, как утверждают некоторые ваши коллеги. Вы же в отличие от них не пренебрегаете этой работой.
- Почему я должен пренебрегать работой?! Недавно вернулся из Питера, где снимался в «Улицах разбитых фонарей», играл генерала. Сейчас снимаюсь в «Сельском лекаре». Я же должен кормить себя. Зарабатываю тем, что играю в театре, в кино, в сериалах. Артистам сейчас предлагают такую работу, глупо от нее отказываться - другой нет. Если бы меня пригласил Спилберг, я, конечно, с удовольствием поехал бы к нему сниматься. Но не приглашает. Мы все надеемся на возрождение российского кино. Этого пока нет. А годы идут, ты становишься старше.
- То есть вы всеядный актер?
- В этом смысле - да. Артист должен работать, а не ждать, когда его позовет гениальный режиссер. Актер, как пианист, который каждый день играет гаммы, обязан быть в рабочей форме. Так что те, кто называет сериалы низким жанром, лукавят. Скорее всего, им не предлагают в них сниматься. Популярность, которую дает телевидение, - это тоже часть нашей профессии. Не будет тебя в телевизоре - никто о тебе не узнает, хоть ты трижды хороший артист.
В кино пришли дилетанты
- Но вам-то грех жаловаться. Сейчас вы снимаетесь намного чаще, чем в молодости.
- Это действительно так. В советское время нужны были герои социальные. Мне с моей физиономией трудно было претендовать на роль героя. Обо мне чаще вспоминали, когда снимали фильмы про немцев или эсеров. Первая большая роль в кино - министр Временного правительства. Ни работягу, ни колхозника я играть не мог. А вот, например, Саша Михайлов в те годы был очень популярный и востребованный артист - воплощение соцгероя. Сейчас ему работать сложнее. Ролей для его типажа стало намного меньше.
- Изменились и сами артисты. Если актер попал в ящик, его оттуда уже не выгонишь. Прежде всего из-за этой пресловутой популярности, о которой вы говорили. Но, увы, среди медийных актеров не все хорошие.
- К сожалению. Часто в кино приходят люди без профессионального образования.
Сегодня время дилетантов: священники играют в сериалах, сценаристы называют себя актерами. Есть телеканалы, забитые репризами, которые делают ребята из КВН. Они тоже называют себя артистами. Почему, с какой стати? Актер - непростая профессия, ей нужно учиться. Смешно бывает, когда на съемки приходит молоденькая девочка - она еще ничего не сделала в профессии, но уже считает себя звездой. Но стоит ей выйти на съемочную площадку, любой хороший артист обведет ее вокруг пальца. С точки зрения профессии она совершенно беспомощна. Ничего не умеет, очень мало знает. Понты и предъявляемые ею райдеры никакого отношения к творчеству не имеют.
- Зачем же таких девочек снимают в кино?
- Я был свидетелем, как один «уважаемый» человек принес чемодан денег режиссеру, чтобы тот снял его подругу. И режиссеру пришлось согласиться, потому что ему тоже хочется есть и нужно зарабатывать на жизнь. И так как эта жизнь дорожает, люди хватаются за любой заработок.
- И снимают не выдающиеся фильмы...
- Что касается качества фильмов... Иногда съемочный день длится двенадцать часов. В этих условиях трудно ожидать от режиссера и актеров качества. Хотя действительно за последнее десятилетие мы не вырастили ни одного режиссера, который бы олицетворял российское кино. В так называемом застойном Советском Союзе один, но по-настоящему талантливый режиссер раз в десять лет появлялся. Мы снимаем «фестивальные фильмы». Но эти работы почему-то не получают премий на фестивалях. В отличие от советских картин, которые на международных фестивалях премии брали. Уже лет двадцать я не читал ни одного сценария. Мне неинтересно. Для того чтобы сегодня сыграть роль, актеру достаточно выучить свою сцену.
Гомосексуалиста сыграл с юмором
- Современных режиссеров вы, похоже, не жалуете. В одном из интервью довольно язвительно говорили о режиссере Юнгвальд-Хилькевиче, у которого много лет назад снялись в роли Рошфора в «Трех мушкетерах»...
- Меня возмутило то, что Георгий Юнгвальд-Хилькевич направо и налево рассказывает сплетни об актерах. Зачем это делать? Самый известный его фильм - «Д\'Артаньян и три мушкетера» - создан прежде всего талантом и энергетикой актеров, которые в нем снимались. Актеры вытянули эту довольно посредственную картину. Плюс замечательная музыка Максима Дунаевского, которая создала атмосферу. Без этих двух составляющих ничего бы у режиссера не вышло. А он вместо благодарности при каждом удобном случае полощет белье актеров и поливает их грязью. Рассказывает сплетни об Ире Алферовой, забывая, как она самоотверженно вела себя на съемках. У Ирины случился приступ аппендицита, ее увезли в больницу. Ира могла бы надолго задержаться на больничной койке, никто бы слова не сказал. Но через два дня после операции она вернулась на площадку, боялась подвести коллег. Ира очень порядочный и хороший человек. Ее любят зрители. Распускать о ней сплетни неприлично.
- Как вас угораздило сыграть гомосексуалиста в фильме «Гений»?
- Вы удивитесь, но за эту роль я получил приз зрительских симпатий. Когда проходил показ фильма в Доме кино, люди рыдали от смеха. Мой товарищ режиссер Витя Сергеев пригласил меня на съемки, не уточнив, какую роль для меня приберег. А я сразу и не сообразил, кого буду играть. Ну а когда понял, поздно было отказываться. И сыграл этого тайного гомосексуалиста Архипова с юмором. Ну раз уж выпало такое «счастье», пускай будет смешно.
Депутаты рыдали от смеха
- Недавно в Малом театре вышел спектакль «Как обмануть государство» («Школа налогоплательщиков»). В этой постановке вы играете начальника департамента подоходного налога господина Фромантеля. Роль для театральной сцены, согласитесь, неожиданная. Где театр, а где подоходный налог? Возможно, история с Жераром Депардье, обиженным французскими налогами, подсказала выбор пьесы?
- Скорее всего, благодаря истории с Депардье эта пьеса стала понятнее зрителям. Написана она была давным-давно и уже шла на российских подмостках. Залог успеха здесь не в сюжете, а в том, что это комедия - самый благодарный жанр. Зрители воспринимают его на ура.
- В Малом театре вы сыграли в семидесяти спектаклях...
- За 45 лет работы накопилось!
- Сейчас зрители снова стали ходить в театр. И хотя билеты не дешевы, залы заполнены. Почему?
- Соскучились по хорошей литературе. Тексты Шекспира, Чехова, Островского не сравнить с той драматургией, которую сочиняют сегодня. К нам на спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» приходили депутаты Госдумы. Они рыдали от смеха, не верили, что это Островский написал: мол, это мы за него присочинили - так свежо звучала эта пьеса! Время идет, но отношения между людьми не меняются. Любовь, предательство, карьера - вечные темы. Кроме того, в театре можно увидеть актера живьем. Особенно это заманчиво, когда на сцене - лицо знакомое.
Родных братьев нет, зато много двоюродных
- Вы долгое время были капитаном футбольной сборной Малого театра. Откуда вдруг такой интерес к спорту?
- В молодости занимался борьбой, баскетболом, легкой атлетикой, футболом. С актерами Театра им. Маяковского мы основали турнир по футболу, в котором играли не только артисты, но и команды правительства, таможни и банкиров. По результатам этих встреч, признаюсь без ложной скромности, у меня скопилось немало спортивных призов. Я бы и сейчас продолжил играть, но не хватает времени.
...О своей личной жизни Борис Клюев не рассказывает. Его единственный сын погиб в 24 года. Со своей нынешней женой Викторией он в браке более тридцати лет. И все-таки мы задали вопрос.
- У вашего персонажа Николая Воронина большая семья. А у вас? Вы как-то рассказывали, что после смерти отца, хотя вам и было на тот момент четыре года от роду, не разрешили своей маме еще раз выйти замуж...
- Это все детский эгоизм и ревность, мальчикам свойственные. В результате родных братьев и сестер у меня так и не появилось. Но зато много двоюродных. Оттого и семья большая.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Борис КЛЮЕВ родился в Москве 13 июля 1944 года в семье актера Владимира Клюева. Его отец умер в 36 лет от сердечного приступа, который случился у него на гастролях. Овдовевшая в 29 лет мама больше замуж не вышла. В юности будущий актер мечтал учиться в Щукинском училище, как отец, но поступил в училище им. Щепкина, надеясь там спрятаться от службы в армии. Однако все равно пришлось отдать долг Родине. Борис Клюев служил в рядах советских вооруженных сил три года. После окончания театрального училища в 1969 году был принят в Малый театр. В кино дебютировал в 1970 году в фильме «Крушение империи». На протяжении многих лет Борис Клюев преподает в Щепкинском училище мастерство актера. Руководит курсом, профессор. Президент футбольной команды Малого театра. Женат третьим браком на Виктории Клюевой. Снялся более чем в 100 фильмах, во многих сериалах. У Бориса Клюева более 70 ролей в театре. Народный артист России.
Анастасия Плешакова, «Комсомольская правда», 29 января 2014 года
28.01.2014
Подробнее
ВВОД В СПЕКТАКЛЬ
28 января в спектакле «Дети солнца» роль Романа впервые исполнит артист Денис Курочка.
Подробнее
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
В 2015 году в серии «Библиотека Малого театра» выйдет книга В.А.Максимовой о народной артистке России, наследнице «великих старух» Малого театра, Людмиле Поляковой. Вниманию читателей предлагается ее «Дневник 1956-1961» и диалог актрисы с автором книги.
«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014
«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
В 2015 году в серии «Библиотека Малого театра» выйдет книга В.А.Максимовой о народной артистке России, наследнице «великих старух» Малого театра, Людмиле Поляковой. Вниманию читателей предлагается ее «Дневник 1956-1961» и диалог актрисы с автором книги.
«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014
ДНЕВНИК 1956-1961
1956 год
Октябрь, 19.
Я работаю на почте, на проспекте Мира и учусь в школе рабочей молодежи на Трубной. Люди, где вы — гордые и красивые? И чтобы было море, и небо, и чайки... Хочется крикнуть и взлететь, и лететь туда, где море сливается с небом.
22.
Шел дождь. У меня упали газеты. Целая сумка. Мне нужно было ходить по квартирам и пришлось выплачивать 200 рублей. На звонок из дверей появлялись откормленные бабы.
23.
Впервые за эту неделю смотрю на небо и улыбаюсь. Большой, сильный, умный, красивый — где же ты?
25.
Тема сочинения: «Как стоит прожить жизнь». Эх, отведу душу! В своем классе я, кажется, никому не нравлюсь. Чего я сейчас хочу? Учить ребят в далеком, далеком селе. Только вот не знаю, чему учить.
Ноябрь, 2.
Мое сочинение признали лучшим. Эй! Подходите ко мне, я расскажу вам, как стоит прожить жизнь! Трижды смеюсь: ведь там же одни сомнения...
26.
Давно не писала. Что я делаю? Ничего. Все думаю: «А как же нужно прожить жизнь?» Уже неделю не хожу в школу. Не хочу. Считается, что нужно жить интересами коллектива. Но как это? Где этот коллектив, интересами которого я бы жила? Это что? Служащие почтового отделелния, где я работаю? Я тоже должна
думать, сколько дадут на чай, за принесенную газету,телеграмму или бандероль? А наш класс в школе рабочей молодежи? Девчонки приходят накрашенные, разряженные. Я хожу в старом школьном платье и не могу быть среди них. Я понимаю, как они ко мне относятся. Хочу быть отшельником, но с тем условием, что моей пещерой будет библиотека. Вокруг сплетни, ругань. Жалкие, неужели вы не понимаете, что оскорбляете самих себя, человека в себе? Или на Марс полететь? Там хоть никого из этих тварей не встретишь. Самое страшное, что я все понимаю, но ничего не делаю, чтобы этого не было. Я не знаю, что делать.
29.
В странном состоянии я сейчас живу. Как будто вот-вот меня кто-нибудь поднимет, а потом бросит. И каждый раз падать будет все больнее и больнее. Уже почти не хочется смеяться. Отчего я такая большая и некрасивая?
1957 год
Январь, 13.
Столько тоски. Не выдержала и ревела. Отчего — не знаю. Может, от тоски по настоящим людям, по себе настоящей? Гадкий утенок, распахни душу! Ведь рядом жизнь! Научись презирать ее мелочи, чтобы не они были главными. О Господи! Протяните же мне руки! Мне очень трудно. Я — одна.
23.
Презираю людей. Всех, кто рядом. Я их не понимаю. Хочется молчать и не выть. Противна самой себе.
Февраль, 12.
Жалею, что не уехала в Братск. Строила бы гидростанцию!..
Март, 1.
У меня другая работа, и настроение лучше, чем прежде. В Дзержинском райздравотделе работаю секретарем-машинисткой. Но глубоко, глубоко внутри — все как было. Как будто кто-то мне говорит: все ничтожно, мелко. А я не пойму: этот кто-то, невидимый, друг мне или враг? Всегда омрачает мне радость. Ну почему, почему мне бы не пожить, как все, как другие?
21.
Здорово ревела. По физике поставили тройку. Сейчас смешно, но, видимо, это была последняя капля. Встала и ушла из класса. На улице в небе впервые видела такую луну — в ореоле, в озарении. В другой раз, я, как глупенькая, смеялась бы вместе с этой луной. А в эту ночь подняла голову и подумала:« Тебе, луна, все это знакомо. Уже тысячелетия люди поднимают к тебе головы и глаза, полные тоски, а ответа нет как нет».
Апрель, 13.
Ничего не изменилось. Это я про работу. Никакого смысла в ней нет. Но внешне я более сдержана.
16.
Странно, но А. до сих пор не забывается. Я придумала его, одела в сказочный плащ, и теперь не верю, что совсем ему не нравилась. Дело в том, что я не так держалась. В 9-м классе мы катались на коньках, и у него были сильные руки, и было так холодно и хорошо.
Май, 1.
Кончаем учиться. Я собираюсь в Иняз. Зачем? Не знаю. Надо бы уехать. Но где же место, ради которого я родилась?..
Июнь, 21.
Я, наверное, очень некрасивая. Иногда завидую девчонкам, которые идут по улицам с ребятами или сидят на скамейках в парках. Их ребята мне не нравятся, но они веселые. Я тоже хочу быть веселой. От обиды я думаю: «Ну и пусть, и я тоже сделаю прическу, одену что-нибудь потрясающее и позволю целовать себя. Работать буду секретарем-машинист- кой, заработаю кучу денег, и привыкну к этому «богатству»...
22.
Ночь на 22 июня 1957 года. Ровно 16 лет тому назад такие же ребята, как я кончали школу и не знали, что ранним утром начнется война. Нашла Большую Медведицу и сразу стала спокойнее. Буду ли я счастлива? У ромашек длинные белые лепестки. На вечер в школу опять не пошла. Там никого нет, а я некрасивая и все время веду себя не так, как хочу. Стараюсь приспособиться ко всем, а потом уничтожаю, презираю себя.
Июль, 16
Занимаюсь французским. 25 июля первый экзамен. Не могу писать, не хочу. Съела 5 пачек мороженого. Никто не нравится. Я самовлюбленная дура. Зачем я иду в Иняз? Все же, наверное, я уеду. Одна. Так надо.
30.
«Маленькие жалкие людишки ходят по земле моей отчизны, Ходят и уныло ищут место, где б им было спрятаться от жизни.» Это — Горький, пьеса начала XX века... Не соответствует духу нашего времени, но что делать, если я встречала только таких людей? А других, настоящих, знаю из книг. Я чувствую, что могу очень многое, но мешает апатия, вялость равнодушия. Экзамены в Иняз сдавать не стала. Нужно быть честной.
Ноябрь.
Павлов-Посад.
Я педагог-воспитатель в Лесной школе.
22.
Тонкий серп растущей луны и подвижный огонек спутника в черной пустоте. Холодные мертвые планеты и маленький комочек человеческого разума в бездне. Я чудная ка- кая-то. Я даже ревную своих ребят к другим сотрудникам.
27.
Я живу одна в огромном доме. Так захотела, хотя иногда и страшно. Ночью замерзла. Утром носила дрова и уголь. Шла и уговаривала себя: ну еще шажок, вот умница — лошадка! С детишками хорошо. Кажется, им больше всего нравится, когда я рассказываю о планетах. Я сама страшно увлекаюсь. Заметила, что иногда рассказываю так, как будто бы там бывала. Счастлива ли я сейчас — не знаю. Принимаю все, как есть, без проклятых вопросов. Словно стала ребенком.
Декабрь, 6.
Ходила к реке. Сидела на берегу. Ветер гладил лицо и высушил слезы. Кажется, из леса выйдет кто-то, протянет руку и уведет дале- ко-далеко. Возвращалась полем. Увидела стог сена. Прижалась лицом, вспомнила лето. Запах травы нисколько не изменился. В комнате жуткий холод, хочется конфет. Небо какое-то странное: свинцовое, а местами — оранжевое, даже коричневое. На холме разноцветная церквушка,за ней — поле, река, лес, я одна, и ни живой души рядом. А какое право я имею ныть? Что я нашла в себе особенного?
10.
Быть или не быть? Нет, быть. Холод в комнате ужасный. Ноги промокли, а согреть их негде. Что-то болит. Здорово катались на лыжах, только лыжи плохо слушались. Эти пригорки трудно пройти. Сейчас я похожа на медведя. На мне 4 кофты, 2-е брюк. Надо поступить в институт.
Я чувствую, что могу быть учителем, принесу кому-то пользу. Не буду ныть. У меня есть цель.
17.
Каталась с большой горы и ни разу не упала. Возвращаясь, легла в снег. Теперь я знаю, что такое перина. А вы знаете, что такое снежная перина, или испугаетесь кашля и насморка? Влезла на ту сторону обрыва, лес на горе не очень высокий, зато гора — очень. Так что спускалась на попе, как мои ребята. И сама чувствовала себя смешной девчонкой. Лес, ты чародей. А теперь я сижу, смотрю, как горят дрова. Сижу и улыбаюсь.
79.
«Аппассионата». Хочется полететь в Космос или прыгнуть с парашютом из стратосферы. Болит голова от возбуждения. Если тебе будет трудно, не плачь, не хнычь, не унывай. Поклянись, что далеко-далеко ты будешь честно, упорно, много гордо, работать. Внутри тревожно и торжественно. По жизни мне нужен не только хлеб, но и розы. И свинья сыто живет, но разве это жизнь? Хочу ли я быть учителем? Боже, мысли исключают друг друга.
1958 год.
Январь.
Вечер самый рождественский. Снег хлопьями и тепло. Раскрыла рот и глотаю его как мороженое. Одна. Бегала по территории и дурачилась. Все смешит. Кончила школу. Уехала. Готовлюсь к институту. Так сказать, делаю из себя человека.
2.
Ходила в лес. Ели в снегу. Тихо. Изредка упадет пушистый комок — белка сбросит. Обратно шла полем. Видела первую вечернюю звезду 1958 года. Молила ее, поле, лес, реку. Будьте благосклонны ко мне, наделите меня прекрасным, что есть у вас.
8.
Новые ребята. Ужасно шумные. Катались на лыжах. Слушаются. Смешные. Приятно: мальчишки, я такая же, как вы, только гораздо больше ростом. Посадила под глазом фонарь. Больно! Всем надо объяснять, что это такое. Когда я сказала одной малышке: «Это, чтоб было красивее!» А она ответила: «Ну что вы? Вам совсем не идет!»
Я не хочу быть учителем. Понимаю, что это разумное, доброе, вечное, и не хочу. Не хочу, чтобы все было разложено по полочкам: это, дети, — хорошо, а это, дети, — плохо. Учить по- другому не дадут. Хочу просто бродить по земле.
Февраль, 9.
Теперь мне 19 лет. Гуляла по Москве, вернулась. Боже, сколько восторга! Смешные глазенки отовсюду. Много катаюсь на лыжах, а потом я что-то сделала с ногой. Была такая страшная боль, что я думала не выдержу. Голоса не было, какой-то звериный крик. Чтобы сдержать его, я зарылась головой в снег и кусала его. А потом больница. Оказывается, я могу терпеть боль и при этом улыбаться. Хирург сказал: «Что-то я не пойму вас, вы ведь должны плакать!» Он ужасно мило ко мне относился. Опять почувствовала себя одинокой. Противная минута. Занялась марками. Вечером гуляли с ребятами, они мне показали свою снежную крепость. Неплохо придумано.
Март, 7.
Очень хмурый первый день весны. Мне хорошо с ребятами, и им хорошо со мной. Мне очень нравится жить. Это чертовски интересно, и я неплохой человек. Правда, пока еще неуверенно стоящий на ногах. Но это все поправимо. Отчего-то хочется быть элегантно одетой и в то же время бесшабашной, и бродить, бродить...
17.
Слушала «Демона» в филиале Большого театра. В фойе проходила мимо зеркала, людей почти не было. Какой-то полумрак, странное освещение. И вдруг вместо собственного отражения увидела лицо Аэлиты. Я шла по улицам через снег и думала:хочу одиночества полного где-то в горах или в океанах, или в космическом пространстве — родине абстрактного разума. Вся гордость мира была в моем одиночестве. Ничего не хотелось из того, что вокруг. Все понимаю, но мечусь. Глупый, смешной, гадкий утенок, тебе надо читать детские сказки.
28.
Занималась французским и историей.
Апрель, 2.
В овраге на солнцепеке проталины. Робкие смешные ручейки, у вербы пушистые барашки. Такие чудные барашки: внутри нежно-зеленые, потом серебристо-серые, а на кончике даже розовые. Перевела полстраницы французского текста. Наверное, я заболела от солнца, весны, талой воды. А, впрочем, притворяюсь: не хочется заниматься. Я бываю среди людей, о чем-то мы говорим, но я остаюсь одна, и никого нет. Никто не владеет моим умом. А лучше всего, когда небо бездонное и голубое. В такие минуты я чувствую себя прекрасной и верю, что я все могу. Чертовски интересно жить.
23.
Хочется уехать отсюда совсем и навсегда. Я не смогу быть учителем. Смешно: у меня ничего не раскладывается по полочкам. Теперь я точно знаю, что я могу что-то, но не знаю во имя чего это делать. Внутри холодно. Я похудела. Хочется печенья и хорошего компота. А лучше — крепко пореветь. Идут по жизни преждевременно остывшие люди, холодненькие, дрянненькие. И я, кажется, тоже остываю.
Май, 15.
Голова полна сомнений, но радостно. Люби, страдай, ненавидь, но обходи за два квартала солидных сытых людей. Я уеду к морю. Я не буду сдавать экзамены. Мне нечего делать в педагогическом. Я лишь увлеклась на мгновение, а теперь как будто бы только что родилась, и так звонко, чисто на душе. Я презираю эту девчонку, которая уехала из Москвы, в надежде жить подальше от взрослых людей. Она поглощала книги, конфеты и была уверена, что живет правильно. Фи, девчонка! Для чего это море, горы, эта земля, чтобы ты сидела, отгородившись книгами от мира? Эх ты, глупыш! Я уезжаю в Одессу! Есть мысль поступить на океанографический. Сейчас испытываю себя на смелость: сплю на чердаке. На дворе гром, молния, дождь, и у меня разболелась от волнения голова. Думаю об отъезде. Утром опять ливень, а днем жарко. Ходила через лес. Зимой он мне нравился больше, но сейчас весь раскис от сырости, пахнет прелыми листьями, а от реки тянет тиной и лягушками. Трудно дышать... Между елями — редкие березки. Мыла ноги в воде, она совсем не ледяная. Припекает. На чердак перенесла почти все. Решила здесь обосноваться до отъезда. Боюсь, как бы его не открыли. Лишний повод для насмешек, и ведь опять ничего не поймут. Эй, вы! Я поселилась на чердаке, чтобы слышать ветер и грозу и видеть небо близко.
19.
День серенький, дождливый. Он как будто решил испытать меня. Обычно я скисаю от хмурого серого неба. Дождь принимался раз пять. Был страшный шум и много воды. Я побродила бы, но очень холодный ветер, а у меня нет теплой одежды. Буду лежать у себя на чердаке и заниматься пустяками. Разве я не имею права? Каждый пустяк имеет смысл. Бамбук погибает после цветения, наверное, как песня улы марсиан или как утренняя песня зырянки. Я подумала, что дождь косой, мелкий, противный... Он разозлился и полил сильнее. Ну, что ж, полезем под одеяло. Я дурачусь, и мне почему-то смешно. Вода запахом напоминает разрезанный арбуз. Была вода водой, побыла на чердаке и запахла арбузом. Все-таки смешно: дождь, это тебе назло. А под одеяло я все же залезла.
21.
Загораю на холме. Лес издали очень красив. Читаю «Испанский дневник» Кольцова. Нравится. Высоко-высоко в небе самолет. Он угадывается по белому хвосту. Завидую этому летчику. Я хотела бы быть рядом.
22.
Впервые купалась. Потрясающее ощущение. Плавала минут 15, потом горело тело. «Испанский дневник» волнует. Здорово, что человек бросает обжитые комнаты с музыкой, с цветами и едет в неизвестность. Это я о Кольцове. Кажется, я никому никогда не скажу об этом, но я хотела бы быть актрисой и писать.
29, Москва.
Грустно. Купила много тюльпанов и ландышей. Красивые, яркие и не пахнут, а маленькие, нежные — изумительно пахнут. «Идиот» потряс меня.
Июнь, 2.
В руках билет. Я сижу на вокзале, жду поезда. Еще три часа. Вот как я рано пришла. Очень тревожно. Интересно убегать из дома. Но почему так тревожно? Принималась несколько раз читать и ничего не выходит. В голове все путается. Пореветь бы, но нет слез. Что-то больно сжимает сердце. Страшно за мечту. А вдруг снова ничего не выйдет? Дайте руку, Паустовский!
4, Брест.
Сижу с глупой улыбкой. Сердце хочет выскочить, внутри холодеет, а руки беспомощные. До Одессы еще шесть часов. Ночь почти не спала. Было душно, люди постоянно выходили. Когда поезд шел, я дремала. А когда останавливался, я просыпалась. Так что от ночи осталось впечатление, что мы все время стоим, а вокруг множество огней. Выходила в тамбур, окно было открыто, и я смотрела на облака. Они светились, хотя луны не было. Из топки с пламенем вырывался дым. Состояние как перед экзаменом. Совсем скоро море.
12, Одесса.
Аэровокзал. Самолет в Москву — обратно — улетает через три часа. Я ничего не поняла. Все это не взбудоражило и не перевернуло меня. В Одессе я находила какие-то знакомые по описаниям уголки и убеждала себя в том, что это самое мне и нужно. Но я принуждала, уговаривала себя. За несколько дней я получила впечатлений гораздо меньше, чем в мечтах перед отъездом. Морская вода была действительно соленая. Это сбылось и стало немножко смешно. К тому же меня не взяли на работу. Потому что у меня была московская, а не одесская прописка. В институте океанологии, куда я вздумала поступать, ко мне вообще отнеслись, как к не вполне нормальной, когда узнали, что я уехала из Москвы.
Москва.
Впечатления от полета неожиданные.
На несколько часов я возвратилась в детство. Самолет попадал в ямы, все замирало внутри, и я вспоминала, как мы прыгали с крыш сараев. Я уткнулась в стекло. А соседи тоже, наверное, думали, что я не вполне нормальная. Под нами клубились жемчужно розовые облака, и мне казалось, что, я, наконец, попала в свои грезы. Потом облака потемнели и стали почти синими. И мне привиделось, что я на дне моря и нас 13 дочерей у морского царя. А потом я оглохла, захотела спать и я уже ничего не видела. Из Одессы я привезла много роз и сегодня целый час никак не могла их расставить. В доме уйма цветов, а мать так и не поняла, куда я исчезала на несколько дней, где была.
Июль, 24.
Я работаю на авиационном заводе. Скучно мне очень, хотя идет все так, как надо у хороших советских людей. Я когда-нибудь попытаюсь поступить в театральное. Больше никуда и никогда. Это твердо.
Июль, 26.
Б. появился словно из французского фильма. С великолепными манерами, которые мне страшно нравятся. Я позволила ему целовать себя. И не жалею, а то у меня было представление, что это необыкновенное дело. Б. считает меня кем-то вроде дурочки.
Сентябрь, 13.
Освободили от работы по собственному желанию за несоветское поведение, как мне объяснили. Я не стала спорить. По такому случаю с Б. выпили шампанского. Я, кажется, прощаюсь навсегда и с ним. Благодарю за сумбур, в котором я жила эти дни.
28.
Не работаю. Б. просит приехать к нему на Волгу. Хочет приручить меня. Я не приеду. И не могу объяснить почему. Просто он так неожиданно оказался на моем пути. А дальше будет «как у всех».
Он взрослый, ему трудно поверить в сказки Андерсена.
Октябрь.
Прихожу в кафе в Проезде Художественного театра. Беру кофе и долго сижу. Мы были здесь с Б., занимались французским.
16.
Дождь.
Липы голые.
Б. сказал вчера, что не может, чтобы я просто так исчезла из его жизни. Я не верю в себя, поэтому трудно поверить другому.
25.
И все-таки я не поехала к нему. Сейчас как будто и жалею. Было бы хорошо. Я хочу тепла, спрятаться и отдохнуть. Тревога и неудовлетворенность происходящим. Не пойму, что это. Потеряна гармония.
Ноябрь, 1.
Полумрак, тишина, все привычно и знакомо. Все на своих местах. Комната — не комната, а уголок таинственного замка. Сейчас появятся эльфы. Человек из мира взрослых сказал мне о любви. Помогите понять эту любовь, не похожую на сны. А лучше подарите белую розу. Пусть будет музыка до дрожи холодно и прекрасно. Придумываю эти старинные замшелые замки, города с веселым и гордым народом. Марцевич- Гамлет у Охлопкова заплакал от горя.
2.
Не знаю, чего хочу больше: увидеть весеннюю степь в цветах или сыграть, например, Гамлета. Мне кажется, то, чего я не видела, о чем еще не слышала, и есть главное, ради чего стоит жить. Когда я думаю о театре, я верю, что это для меня главное. Но я тут же начинаю мечтать о горах, степях, озерах, — и сразу приходит тоска. Говорю себе, что нужно сначала увидеть их, а потом все станет правильно и мудро. Я мечтаю, что где-то далеко, быть может, в тайге, у синего-пресинего озера есть маленькая школа. Я вожу ребят, мы слушаем тайгу, и я рассказываю им, для чего нужно жить. И опять тоскливо, потому что этого не будет никогда. Я жалею обо всем, чем не стану, не смогу стать. Ушла бы, например, с геологической партией, но тогда отдалится театр. И снова буду тосковать.
1959 год.
Февраль, 25.
Какое-то состояние влюбленности, но в кого или во что — не пойму. Думаю о хорошем, о верности, об изумительных цветах, изумительных картинах, о китайском художнике Ци Бай Ши. Думаю о том, что когда-нибудь выйду на сцену актрисой и заставлю людей смеяться и плакать. И души людские будут очищаться от мелочей, от пошлости. Какой сильной, красивой может стать моя судьба. Бог мой, помоги! Веди меня. Ведь я часто делаю глупости. Я должна что-то совершить для людей. У меня странное ощущение, что я на правильном пути. Вот только не понимаю, чего хочу больше: писать или играть на сцене.
1960 год.
Сентябрь, 23.
Золотые листья, по утрам туманная дымка, которая пахнет кострами. Я — студентка Театрального училища им. М. С. Щепкина.
Я хочу играть! Как трогательно и просто Кольцов играл вчера Тузенбаха в мхатовских «Трех сестрах». Какой тонкий актер и умница! А у меня не ладится ничего. Кажется, я никому не нравлюсь в училище: огромная, неловкая. Ну и пусть. Я чувствую теперь, что театр — единственное, что мне нужно. Я это знаю наверное и люблю каждое мгновение нынешней моей жизни. Новый день я встречаю с мыслью, что вот, наверное, сегодня узнаю самое важное и перестану наконец тосковать по зеленым и красным мирам, и научусь принимать жизнь, какая она есть.
Октябрь, 18.
Не верю в себя. Мне никто не нужен. Мне хватает себя. И я ищу, вечно ищу, чтобы снова понять — нет, это не то.
Ноябрь.
Хандрю. Как сделать, чтобы тебя не ранило окружающее? Как быть выше чужих мнений? Мне больно. Видела Романова в «Дяде Ване». Это гениально. Всем на зло хочу играть так, как он.
Декабрь, 15.
Холодно и луна.
Маленькая мышь. Освоилась у меня в комнате и бегает забавно. Только что же ты совсем не обращаешь на меня внимания? Наверное, моя комната кажется тебе такой же огромной, как и мне, — дворцом богини Исиды? Она жила ужасно давно, но смотрит на меня вечно юная и мудрая. Книги не такие загадочные, как сфинксы, но все-таки здорово помогают мне.
1961 год
Январь, 10.
Сдала мастерство. Дальше. Потом смотрела английского «Макбета». Когда вышла Барбара Джерфорд, я почему-то подумала, что это я вышла. Есть что-то общее. А теперь сижу и думаю: у нас в Училище есть очень странный мальчишка. Я еще не знаю из чего он «сделан». Знаю только одно, что я хочу его видеть. Я сейчас умираю, как большая птица. Брожу по училищу в надежде встретить его. А при встрече быстро прохожу мимо. Хочу видеть его лицо. Иногда очень забавное, курносое, почти смешное. Я благодарна ему за это волнение, за возникающие мысли.
Март, 1.
Минутами бывает такое состояние, что вот сейчас подойду к тебе и скажу: «Я не могу без тебя». Не видела его два дня. Нарочно избегала, сама не знаю почему. Кажется, и лица уже не могу вспомнить. С ума сойти!
Я смотрю издали, как ты ходишь, знаю цвет твоих рубашек, костюмов, свитеров, а лица — нет. Господи, почему столько лиц, ничего не значащих для меня, я могу представить, а тебя, твое лицо — не могу.
9.
Занимаюсь ужасно глупым делом: болею. Лежу и придумываю, что ты ходишь по училищу и ищешь меня. Глупо. Ну и пусть. А летом я буду бродить, узнаю много интересных вещей.
Я хотела бы всю жизнь оставаться ребенком. Протягивать руку к игрушке и верить, что это твой лучший друг. Однажды я проверила: от тоски надо лечиться грустной-грустной музыкой в полумраке. Тогда опять захочется солнца и смеха. Наверное, и через тысячу лет, таким способом будут лечить. Когда рядом люди, я становлюсь такой же, как они. Я интересуюсь, почем эти туфли, и редко думаю об удивительных вещах. Я пропускаю пустяки, которые имеют глубокий смысл. И только, когда я одна — все по-прежнему. Так что же, люди? Вы помогаете? Или, наоборот, от вас захочется уйти и жить подругому? Никогда не буду взрослой, не перестану верить в Маленького принца.
Апрель, 13.
Опять лежу больная. Встречала весну 10 апреля. У меня были резиновые сапоги. Бродила по всем ручейкам, умывалась в них, пила талую воду, а теперь болею. Человек в Космосе! Пережила такое возбуждение, что оно одно вывело бы меня на орбиту. Поздравляю всех сильных и смелых. Не слюнтяев, вздыхающих на звезды, а рвущихся в небо и бросающихся в бездну. Слава вам!
10.55 — приземление корабля. Я такая счастливая дура, я смеюсь, а небо хмурится. Будут завидовать тем, кто жил в 1961 году. Это уже история. Это надо осознать. Постараюсь.
Май, 15.
Безумное время. Века, поколения завидуют нам. Удивительно симпатичный парень — этот Гагарин. Такое обаяние! Все точно взбесились, ходят какие-то очищенные. Мальчишки, шмыгающие сегодня носами, вы же поведете в космос корабли. А я, если и полечу, то только тогда, когда будет воздушная трасса Москва — Марс. Безумно жалко, но можно лишь мечтать, что поведешь корабль. Мучаюсь отрывком, а Виктор Иванович Коршунов смеется над нами: «Люди Космос покоряют, а вы отрывка сыграть не можете». Надо работать. Может быть что-нибудь и выйдет. Не может не выйти, когда весна и корабль идет в космос. А высунуть голову и подышать там нельзя.
А как хорошо дышать — ранним утром, осенью, летом после грозы. К концу дня 15 мая хожу и злюсь — не получается отрывок. Надо приучать себя не зависеть от мнения окружающих. Это надолго выбивает. Реву по каждому пустяку. Начинаются зачеты. Ничего еще не сделать и так верить в себя... Зазнайка ты — вот ты кто! Но я не могу ничего, если я не верю в себя.
21.
Мы даже не здороваемся. В сущности это все очень несправедливо. Я же живая. Слушай, ведь я даже не целуюсь ни с кем Бог знает сколько времени! Ты мне нравишься очень, очень.
Июнь, 15.
Сдала мастерство. Я должна готовиться к экзамену по истории западного театра, а он сегодня сдает политэкономию. Бросила все и пошла в училище. Он стоял рядом с мальчишкой со своего курса. Я чувствую, что ему очень весело. Мне тоже стало весело. Я смотрела в книгу, а строчки прыгали. Я, девчонка, у которой под носом фиалки, которая обложилась учебниками, — я верю в тебя. Верю, что ты мимо не пройдешь! Ну и самомнение у меня, доложу я Вам! Нет, серьезно, а почему бы нет? Я большая и сильная!
20.
Не могу больше. Я понимаю, верить, фантазировать — это хорошо. Это заставляет замирать сердце. А потом тоска по настоящему, живому, а не придуманному чувству.
26.
Пошлость кругом, а я стремлюсь приспособиться. Это ужаснее всего. Изматываю душу. Куда уехать, чтобы не видеть этих лиц? Хандрю. Ужасное настроение.
Июль — август, Крым.
Писать не буду.
Ноябрь, 11.
Когда его нет в училище, все теряет смысл. Не оставляй меня ни на минуту! Тревога сводит с ума. Все, о чем я так верно, трезво думаю по ночам, я перечеркиваю утром, выкидываю из головы, как очередную глупость. А все-та- ки мне нравится эта тоска. Она много дает. Все тебя считают сильной, удачливой, счастливой, а ты мечешься, как раненный зверь. Репетирую эпизод в «Коллегах» в Малом театре.
Поняла, что я ничего не знаю, но буду стараться узнать. А вообще-то обидно. Человек что-то поймет в этой жизни, а ему пора уже не быть. Сколько вас ушло в вечность! А мы за вами снова повторяем все ошибки и к концу понимаем: надо пойти дальше, иначе бессмысленно жить... Нельзя уходить с тем же, с чем ушли вы, надо быть человечнее, больше оставлять после себя. Первый встречный, если ты захочешь, почему бы тебе не заговорить со мной?
Декабрь, 12.
Ребята веселились, а я ходила по комнатам. Я благодарю тебя за то, что становлюсь человечной, когда вижу тебя. И хочется только отдавать и ничего не брать взамен. Шутила, смеялась, делала глупости и смотрела на тебя. Я не спала, боялась что- то растерять из ощущения, что ты в этой же комнате спишь. Вы так смешно спали с Витькой Павловым, и вам было тесно.
16.
Никто не способен ходить по радуге, но достаточно, если человек об этом тоскует. Надо уметь уходить вовремя, в разгаре веселья, улыбок, нежности, печали, всего человеческого, чтобы оставалась тоска по всему этому и хотелось бы вернуться. Чтобы оставалось недосказанное.
Я задумалась о Золушке. А почему в стране грез можно быть лишь мгновение ? И поняла, что от хорошего должна оставаться тоска. А возвращаться — не надо. Это, наверное, не новая мысль. Многие ее поняли раньше меня. Опять болею — не хожу в училище. Наверное, надо мудрее жить. А Томуся Багреева — в голубом блестящем платье. Мне стало жалко себя. А потом я справилась с этим, стояла у открытого окна, а теперь болею. Прощай, Маленький принц! Поздравляю тебя с 20-летием.
Все перевернула статья Товстоногова. Современный человек, мощный и сдержанный от внутреннего богатства. О таком человеке надо и говорить по-новому.
31.
И надо же было случиться, чтобы глупость и пошлость коснулись всего. Коснулись именно в последний день этого года. Надо простить.
И вот сижу и убеждаю себя все забыть. Это, наверное, ненормально: я все и всех прощаю. Эх, Виташа, Виташа Соломин, мой Маленький принц! Тоска от людской глупости и пошлости. Большая дура, которой все дано. Пошлю их всех к черту! Я сейчас не очень сильная, немножко ною. Повесила на этажерку лампочки. Сижу и улыбаюсь своей глупости.
Новый год. Его я буду встречать в лесу. Найдем там елку, выпьем шампанского и постараемся быть веселыми. Прощай, год
1962 год.
Январь, 27.
Сдала мастерство. Дальше. Салют очарованным душам! Завтра я в Ленинграде. Это подарок себе. 23 года назад я появилась на свет. Тоска и радость. Много радости дал экзамен по мастерству. Я подняла голову. Я теперь верю. А завтра буду бродить по улицам Ленинграда. Надо выпить бутылку молока по этому поводу. Что я что-то поняла в этой жизни. Чуточку. Что есть зеленые миры и другие города и есть Соломка, которому ужасно хочется посмотреть в глаза близко-близко. А он этого не понимает.
31.
Я в холодном Ленинграде. Мне хорошо. Я принимаю Христа и импрессионистов. Христос видел несовершенство человека, но все же умер за него. В такого я верю. Открыла для себя Антокольского, его Мефистофеля и Христа перед судом народа. Нужен такой Христос и такой Мефистофель. Христос как у Рембо: Бог то смеется в окружении узорных Покровов алтарей, где золото блестит, То под баюканье осанны сладко спит И просыпается, когда в одеждах черных Приходят матери в смятенье и тоске Вручить ему медяк, завязанный в платке.
Принимаю Рембо, бывшего до 20 лет поэтом, а потом, до смерти скитавшегося по миру. Надо взять у них эту муку, делающую их страдальцами из страдальцев, отверженцами из отверженных. Но, вместе с тем, и мудрецами из мудрецов. Они гибли под бременем неслыханного и неизреченного. Надо начать там, где они кончили, где они бессильно поникли, и пойти дальше.
Открыла роденовских Ромео и Джульетту, «Мост» Клода Монэ и «Лунные пятна» Куинджи. Надо много думать. Лоджии Рафаэля нельзя не видеть. И этого Мефистофеля — комок нервов и ума. Надо расширять пределы внутреннего мира.
Февраль, 19.
МХАТ. Большая сцена. «Афродита» и я. Все как-то странно. Я уже на втором курсе, а все еще иногда не верю. Подхожу к училищу и думаю: я ведь учусь здесь! Радостно, и неожиданно. Как подарок, который подарил кто-то милый и добрый. Спасибо.
24.
А зачем мы существуем? Человек мечется, а в конце концов его ждет смерть. Дела твои будут жить после тебя... Красиво... А тебе какое до этого дело? Тебя-то ведь не будет! И удача ничего не решит, и успех. Человек умирает, что бы он ни сделал. И только ты сам можешь дать отчет в конце жизни: зря ты прожил или нет? А что скажут и подумают другие — чепуха. Человек рождается, мужает, производит детей, борется за кусок хлеба и умирает. Но есть красивые судьбы. Гоген хотел создать другой мир, неважно создал он его или нет. Нефертити поклонялась солнцу. Вечность — это предрассудок, слабость. Нужно быть мужественным: все исчезает с тобой. Вот в чем тайна жизни. А мы этого не понимаем. Жить каждым мгновением жизни, а потом уйти. И неважно отыщут ли тебя через 35 веков, как Нефертити.
Март, 13.
Вот он смысл жизни: идет новая весна.
С тревогой протягиваю руки к тебе, Надежда Монахова. Почему я? С ума сойти.
Апрель, 22,23.
Боюсь расплескать хоть каплю. Мне даже стыдно этой наполненности. Надежда ты моя!.. Было много ерунды за этот месяц. А сегодня ты приснился. Господи, сколько нежности! Мы по- чему-то долго держались за руки, смотрели в глаза друг другу. Щемящая тоска во сне. Я могла бы жить этим, но ты так редко мне снишься. Репетиции «Варваров». В перерыве — солнце в переулках, набухшие почки и катер по Москве- реке. Надо сделать Надежду. Через месяц экзамен. Этим можно жить.
Открыла для себя Цветаеву. Произошло то же, что с Гогеном. Другой мир. Их мир. Трагическая судьба людей. Очень близка Цветаева. Одинокий гордый человек, о котором я думала в 19 лет. Господи, сколько страсти в ее стихах.
Июнь, 8.
Сдала мастерство. Дальше, моя девочка!. . Откуда это берется? Эти силы, когда зал затихает и ждет. Благодарю тебя, Господи! Я уже опомнилась. Могу спать, есть, говорить и даже хочу заняться политэкономий. Два дня после экзамена — трясло. Лежала с открытыми глазами, бессильная встать, бессильная уснуть.
В ЛАВРСКОМ ПЕРЕУЛКЕ
- Когда ты впервые подумала о том, что хочешь быть актрисой?
- Мысли у меня такой не было... Но сначала я хочу немножко рассказать о детстве. Я росла на Самотеке, мы тогда были почти деревней. Это потом уже начали строиться Олимпийский проспект и Самотечная эстакада. В Троицкой церкви помещался то ли склад, то ли гараж, а с горок и холмов мы, извини, на заднице, на таких фанерных штуках катались. Внизу располагался роскошный Екатерининский парк. Сейчас там не поймешь что, дохлый скверик какой-то... А тогда это был настоящий лес, и вся наша ребячья жизнь в нем происходила. Мы жили наверху, на горке, в маленьких до- миках-«клоповничках». Такие мещанские домики — нижний этаж каменный, верхний — деревянный. Все переулочки были застроены ими. И улицы назывались — Первая Мещанская, Вторая Мещанская, Третья... Они все круто спускались сверху. Чем ниже, тем беднее. А мое место рождения — Третий Лаврский переулок — это уже самый низ был. И наше семейное «благосостояние» было на самом дне.
Я все время хотела есть. Всегда. Это было что-то страшное, несмотря на то, что я была длинная и худая. Или еда была такая пустая? Но случались и «пиршественные» дни. В субботу утром мать обязательно шла на Центральный рынок, а там продавцы — с мясом, с яблоками, с клюквой... Потрясающее зрелище! Чтобы мясо было красивое, эффектное, срезали верхний «заветрившийся» слой. И вот мать покупала обрезки. Нормальное, хорошее мясо, — но в обрезках, и яблочки немножко с бочками. А самое главное пиршество наступало, когда она приносила сумку яблок, особено антоновку, от запаха которой можно было сума сойти.
У меня другой судьбы не было, у меня судьба была только одна: на Центральный рынок продавщицей или проституткой на улицу... Понимаешь, это — Лаврвские переулки... Я не могу тебе объяснить. А между ними Троицкая улица, где церковь, которая была разрушена. Ее сейчас восстановили, но теперь уже священники отобрали все это пространство.
Я очень любила суп с обрезками, особенно фасолевый. Первые два дня можно было с ума сойти от его аромата. Но холодильников еще не существовало. Значит, на третий день все кипятилось. На четвертый — кипятилось, а уж на пятый эту жижу невозможно было есть. А когда мать не успевала прокипятить, она сыпала туда соду, варево вспенивалось, но все равно его ели. Ливерная колбаса была довольно приличная. Ее сейчас в природе нет. Потому что даже внутренности пускают в дело. Мать ее с луком разжаривала, эту ливерную колбасу, а я потом корочкой хлеба сковородку досуха «вытирала».
Помню старые алюминиевые кастрюльки и макароны, как трубы, серые и осклизлые при варке. Еще густо-густо варили пшенную кашу, и она почему-то становилась синяя. Был еще такой плодово-ягодный концентрат, мы его разводили кипятком, кашу резали кусками и заливали этим киселем. И еще в детстве я обожала котлеты — по б копеек штука. До сих пор мне кажется, очень хорошие. Вот и вся наша еда, а есть хотелось все время.
У нас в «клоповничках» и водопровода не имелось. Воду брали из колонок во дворе. Ни о каких ваннах даже не мечтали. Была баня Самотечная, но с начала мая в лесу, в Екатерининском парке, ставили кабины. За 10 копеек мы, ребятишки, постоянно бегали в эти души, нам безумно нравилось... Такой был кайф!
- Вода-то холодная?
- Нет, подводили и горячую воду — «тепленькая пошла»... К нам спускалась трамвайная линия, она и сейчас существует, а выше если завернуть, был стадион «Буревестник», сейчас от него не осталось никакого следа.
Мы вернулись из эвакуации в 1946-ом году. И это нищее, голодное, послевоенное детство давало нам фантастическую свободу. В лесу — Екатерининс
В 2015 году в серии «Библиотека Малого театра» выйдет книга В.А.Максимовой о народной артистке России, наследнице «великих старух» Малого театра, Людмиле Поляковой. Вниманию читателей предлагается ее «Дневник 1956-1961» и диалог актрисы с автором книги.
«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014
ДНЕВНИК 1956-1961
1956 год
Октябрь, 19.
Я работаю на почте, на проспекте Мира и учусь в школе рабочей молодежи на Трубной. Люди, где вы — гордые и красивые? И чтобы было море, и небо, и чайки... Хочется крикнуть и взлететь, и лететь туда, где море сливается с небом.
22.
Шел дождь. У меня упали газеты. Целая сумка. Мне нужно было ходить по квартирам и пришлось выплачивать 200 рублей. На звонок из дверей появлялись откормленные бабы.
23.
Впервые за эту неделю смотрю на небо и улыбаюсь. Большой, сильный, умный, красивый — где же ты?
25.
Тема сочинения: «Как стоит прожить жизнь». Эх, отведу душу! В своем классе я, кажется, никому не нравлюсь. Чего я сейчас хочу? Учить ребят в далеком, далеком селе. Только вот не знаю, чему учить.
Ноябрь, 2.
Мое сочинение признали лучшим. Эй! Подходите ко мне, я расскажу вам, как стоит прожить жизнь! Трижды смеюсь: ведь там же одни сомнения...
26.
Давно не писала. Что я делаю? Ничего. Все думаю: «А как же нужно прожить жизнь?» Уже неделю не хожу в школу. Не хочу. Считается, что нужно жить интересами коллектива. Но как это? Где этот коллектив, интересами которого я бы жила? Это что? Служащие почтового отделелния, где я работаю? Я тоже должна
думать, сколько дадут на чай, за принесенную газету,телеграмму или бандероль? А наш класс в школе рабочей молодежи? Девчонки приходят накрашенные, разряженные. Я хожу в старом школьном платье и не могу быть среди них. Я понимаю, как они ко мне относятся. Хочу быть отшельником, но с тем условием, что моей пещерой будет библиотека. Вокруг сплетни, ругань. Жалкие, неужели вы не понимаете, что оскорбляете самих себя, человека в себе? Или на Марс полететь? Там хоть никого из этих тварей не встретишь. Самое страшное, что я все понимаю, но ничего не делаю, чтобы этого не было. Я не знаю, что делать.
29.
В странном состоянии я сейчас живу. Как будто вот-вот меня кто-нибудь поднимет, а потом бросит. И каждый раз падать будет все больнее и больнее. Уже почти не хочется смеяться. Отчего я такая большая и некрасивая?
1957 год
Январь, 13.
Столько тоски. Не выдержала и ревела. Отчего — не знаю. Может, от тоски по настоящим людям, по себе настоящей? Гадкий утенок, распахни душу! Ведь рядом жизнь! Научись презирать ее мелочи, чтобы не они были главными. О Господи! Протяните же мне руки! Мне очень трудно. Я — одна.
23.
Презираю людей. Всех, кто рядом. Я их не понимаю. Хочется молчать и не выть. Противна самой себе.
Февраль, 12.
Жалею, что не уехала в Братск. Строила бы гидростанцию!..
Март, 1.
У меня другая работа, и настроение лучше, чем прежде. В Дзержинском райздравотделе работаю секретарем-машинисткой. Но глубоко, глубоко внутри — все как было. Как будто кто-то мне говорит: все ничтожно, мелко. А я не пойму: этот кто-то, невидимый, друг мне или враг? Всегда омрачает мне радость. Ну почему, почему мне бы не пожить, как все, как другие?
21.
Здорово ревела. По физике поставили тройку. Сейчас смешно, но, видимо, это была последняя капля. Встала и ушла из класса. На улице в небе впервые видела такую луну — в ореоле, в озарении. В другой раз, я, как глупенькая, смеялась бы вместе с этой луной. А в эту ночь подняла голову и подумала:« Тебе, луна, все это знакомо. Уже тысячелетия люди поднимают к тебе головы и глаза, полные тоски, а ответа нет как нет».
Апрель, 13.
Ничего не изменилось. Это я про работу. Никакого смысла в ней нет. Но внешне я более сдержана.
16.
Странно, но А. до сих пор не забывается. Я придумала его, одела в сказочный плащ, и теперь не верю, что совсем ему не нравилась. Дело в том, что я не так держалась. В 9-м классе мы катались на коньках, и у него были сильные руки, и было так холодно и хорошо.
Май, 1.
Кончаем учиться. Я собираюсь в Иняз. Зачем? Не знаю. Надо бы уехать. Но где же место, ради которого я родилась?..
Июнь, 21.
Я, наверное, очень некрасивая. Иногда завидую девчонкам, которые идут по улицам с ребятами или сидят на скамейках в парках. Их ребята мне не нравятся, но они веселые. Я тоже хочу быть веселой. От обиды я думаю: «Ну и пусть, и я тоже сделаю прическу, одену что-нибудь потрясающее и позволю целовать себя. Работать буду секретарем-машинист- кой, заработаю кучу денег, и привыкну к этому «богатству»...
22.
Ночь на 22 июня 1957 года. Ровно 16 лет тому назад такие же ребята, как я кончали школу и не знали, что ранним утром начнется война. Нашла Большую Медведицу и сразу стала спокойнее. Буду ли я счастлива? У ромашек длинные белые лепестки. На вечер в школу опять не пошла. Там никого нет, а я некрасивая и все время веду себя не так, как хочу. Стараюсь приспособиться ко всем, а потом уничтожаю, презираю себя.
Июль, 16
Занимаюсь французским. 25 июля первый экзамен. Не могу писать, не хочу. Съела 5 пачек мороженого. Никто не нравится. Я самовлюбленная дура. Зачем я иду в Иняз? Все же, наверное, я уеду. Одна. Так надо.
30.
«Маленькие жалкие людишки ходят по земле моей отчизны, Ходят и уныло ищут место, где б им было спрятаться от жизни.» Это — Горький, пьеса начала XX века... Не соответствует духу нашего времени, но что делать, если я встречала только таких людей? А других, настоящих, знаю из книг. Я чувствую, что могу очень многое, но мешает апатия, вялость равнодушия. Экзамены в Иняз сдавать не стала. Нужно быть честной.
Ноябрь.
Павлов-Посад.
Я педагог-воспитатель в Лесной школе.
22.
Тонкий серп растущей луны и подвижный огонек спутника в черной пустоте. Холодные мертвые планеты и маленький комочек человеческого разума в бездне. Я чудная ка- кая-то. Я даже ревную своих ребят к другим сотрудникам.
27.
Я живу одна в огромном доме. Так захотела, хотя иногда и страшно. Ночью замерзла. Утром носила дрова и уголь. Шла и уговаривала себя: ну еще шажок, вот умница — лошадка! С детишками хорошо. Кажется, им больше всего нравится, когда я рассказываю о планетах. Я сама страшно увлекаюсь. Заметила, что иногда рассказываю так, как будто бы там бывала. Счастлива ли я сейчас — не знаю. Принимаю все, как есть, без проклятых вопросов. Словно стала ребенком.
Декабрь, 6.
Ходила к реке. Сидела на берегу. Ветер гладил лицо и высушил слезы. Кажется, из леса выйдет кто-то, протянет руку и уведет дале- ко-далеко. Возвращалась полем. Увидела стог сена. Прижалась лицом, вспомнила лето. Запах травы нисколько не изменился. В комнате жуткий холод, хочется конфет. Небо какое-то странное: свинцовое, а местами — оранжевое, даже коричневое. На холме разноцветная церквушка,за ней — поле, река, лес, я одна, и ни живой души рядом. А какое право я имею ныть? Что я нашла в себе особенного?
10.
Быть или не быть? Нет, быть. Холод в комнате ужасный. Ноги промокли, а согреть их негде. Что-то болит. Здорово катались на лыжах, только лыжи плохо слушались. Эти пригорки трудно пройти. Сейчас я похожа на медведя. На мне 4 кофты, 2-е брюк. Надо поступить в институт.
Я чувствую, что могу быть учителем, принесу кому-то пользу. Не буду ныть. У меня есть цель.
17.
Каталась с большой горы и ни разу не упала. Возвращаясь, легла в снег. Теперь я знаю, что такое перина. А вы знаете, что такое снежная перина, или испугаетесь кашля и насморка? Влезла на ту сторону обрыва, лес на горе не очень высокий, зато гора — очень. Так что спускалась на попе, как мои ребята. И сама чувствовала себя смешной девчонкой. Лес, ты чародей. А теперь я сижу, смотрю, как горят дрова. Сижу и улыбаюсь.
79.
«Аппассионата». Хочется полететь в Космос или прыгнуть с парашютом из стратосферы. Болит голова от возбуждения. Если тебе будет трудно, не плачь, не хнычь, не унывай. Поклянись, что далеко-далеко ты будешь честно, упорно, много гордо, работать. Внутри тревожно и торжественно. По жизни мне нужен не только хлеб, но и розы. И свинья сыто живет, но разве это жизнь? Хочу ли я быть учителем? Боже, мысли исключают друг друга.
1958 год.
Январь.
Вечер самый рождественский. Снег хлопьями и тепло. Раскрыла рот и глотаю его как мороженое. Одна. Бегала по территории и дурачилась. Все смешит. Кончила школу. Уехала. Готовлюсь к институту. Так сказать, делаю из себя человека.
2.
Ходила в лес. Ели в снегу. Тихо. Изредка упадет пушистый комок — белка сбросит. Обратно шла полем. Видела первую вечернюю звезду 1958 года. Молила ее, поле, лес, реку. Будьте благосклонны ко мне, наделите меня прекрасным, что есть у вас.
8.
Новые ребята. Ужасно шумные. Катались на лыжах. Слушаются. Смешные. Приятно: мальчишки, я такая же, как вы, только гораздо больше ростом. Посадила под глазом фонарь. Больно! Всем надо объяснять, что это такое. Когда я сказала одной малышке: «Это, чтоб было красивее!» А она ответила: «Ну что вы? Вам совсем не идет!»
Я не хочу быть учителем. Понимаю, что это разумное, доброе, вечное, и не хочу. Не хочу, чтобы все было разложено по полочкам: это, дети, — хорошо, а это, дети, — плохо. Учить по- другому не дадут. Хочу просто бродить по земле.
Февраль, 9.
Теперь мне 19 лет. Гуляла по Москве, вернулась. Боже, сколько восторга! Смешные глазенки отовсюду. Много катаюсь на лыжах, а потом я что-то сделала с ногой. Была такая страшная боль, что я думала не выдержу. Голоса не было, какой-то звериный крик. Чтобы сдержать его, я зарылась головой в снег и кусала его. А потом больница. Оказывается, я могу терпеть боль и при этом улыбаться. Хирург сказал: «Что-то я не пойму вас, вы ведь должны плакать!» Он ужасно мило ко мне относился. Опять почувствовала себя одинокой. Противная минута. Занялась марками. Вечером гуляли с ребятами, они мне показали свою снежную крепость. Неплохо придумано.
Март, 7.
Очень хмурый первый день весны. Мне хорошо с ребятами, и им хорошо со мной. Мне очень нравится жить. Это чертовски интересно, и я неплохой человек. Правда, пока еще неуверенно стоящий на ногах. Но это все поправимо. Отчего-то хочется быть элегантно одетой и в то же время бесшабашной, и бродить, бродить...
17.
Слушала «Демона» в филиале Большого театра. В фойе проходила мимо зеркала, людей почти не было. Какой-то полумрак, странное освещение. И вдруг вместо собственного отражения увидела лицо Аэлиты. Я шла по улицам через снег и думала:хочу одиночества полного где-то в горах или в океанах, или в космическом пространстве — родине абстрактного разума. Вся гордость мира была в моем одиночестве. Ничего не хотелось из того, что вокруг. Все понимаю, но мечусь. Глупый, смешной, гадкий утенок, тебе надо читать детские сказки.
28.
Занималась французским и историей.
Апрель, 2.
В овраге на солнцепеке проталины. Робкие смешные ручейки, у вербы пушистые барашки. Такие чудные барашки: внутри нежно-зеленые, потом серебристо-серые, а на кончике даже розовые. Перевела полстраницы французского текста. Наверное, я заболела от солнца, весны, талой воды. А, впрочем, притворяюсь: не хочется заниматься. Я бываю среди людей, о чем-то мы говорим, но я остаюсь одна, и никого нет. Никто не владеет моим умом. А лучше всего, когда небо бездонное и голубое. В такие минуты я чувствую себя прекрасной и верю, что я все могу. Чертовски интересно жить.
23.
Хочется уехать отсюда совсем и навсегда. Я не смогу быть учителем. Смешно: у меня ничего не раскладывается по полочкам. Теперь я точно знаю, что я могу что-то, но не знаю во имя чего это делать. Внутри холодно. Я похудела. Хочется печенья и хорошего компота. А лучше — крепко пореветь. Идут по жизни преждевременно остывшие люди, холодненькие, дрянненькие. И я, кажется, тоже остываю.
Май, 15.
Голова полна сомнений, но радостно. Люби, страдай, ненавидь, но обходи за два квартала солидных сытых людей. Я уеду к морю. Я не буду сдавать экзамены. Мне нечего делать в педагогическом. Я лишь увлеклась на мгновение, а теперь как будто бы только что родилась, и так звонко, чисто на душе. Я презираю эту девчонку, которая уехала из Москвы, в надежде жить подальше от взрослых людей. Она поглощала книги, конфеты и была уверена, что живет правильно. Фи, девчонка! Для чего это море, горы, эта земля, чтобы ты сидела, отгородившись книгами от мира? Эх ты, глупыш! Я уезжаю в Одессу! Есть мысль поступить на океанографический. Сейчас испытываю себя на смелость: сплю на чердаке. На дворе гром, молния, дождь, и у меня разболелась от волнения голова. Думаю об отъезде. Утром опять ливень, а днем жарко. Ходила через лес. Зимой он мне нравился больше, но сейчас весь раскис от сырости, пахнет прелыми листьями, а от реки тянет тиной и лягушками. Трудно дышать... Между елями — редкие березки. Мыла ноги в воде, она совсем не ледяная. Припекает. На чердак перенесла почти все. Решила здесь обосноваться до отъезда. Боюсь, как бы его не открыли. Лишний повод для насмешек, и ведь опять ничего не поймут. Эй, вы! Я поселилась на чердаке, чтобы слышать ветер и грозу и видеть небо близко.
19.
День серенький, дождливый. Он как будто решил испытать меня. Обычно я скисаю от хмурого серого неба. Дождь принимался раз пять. Был страшный шум и много воды. Я побродила бы, но очень холодный ветер, а у меня нет теплой одежды. Буду лежать у себя на чердаке и заниматься пустяками. Разве я не имею права? Каждый пустяк имеет смысл. Бамбук погибает после цветения, наверное, как песня улы марсиан или как утренняя песня зырянки. Я подумала, что дождь косой, мелкий, противный... Он разозлился и полил сильнее. Ну, что ж, полезем под одеяло. Я дурачусь, и мне почему-то смешно. Вода запахом напоминает разрезанный арбуз. Была вода водой, побыла на чердаке и запахла арбузом. Все-таки смешно: дождь, это тебе назло. А под одеяло я все же залезла.
21.
Загораю на холме. Лес издали очень красив. Читаю «Испанский дневник» Кольцова. Нравится. Высоко-высоко в небе самолет. Он угадывается по белому хвосту. Завидую этому летчику. Я хотела бы быть рядом.
22.
Впервые купалась. Потрясающее ощущение. Плавала минут 15, потом горело тело. «Испанский дневник» волнует. Здорово, что человек бросает обжитые комнаты с музыкой, с цветами и едет в неизвестность. Это я о Кольцове. Кажется, я никому никогда не скажу об этом, но я хотела бы быть актрисой и писать.
29, Москва.
Грустно. Купила много тюльпанов и ландышей. Красивые, яркие и не пахнут, а маленькие, нежные — изумительно пахнут. «Идиот» потряс меня.
Июнь, 2.
В руках билет. Я сижу на вокзале, жду поезда. Еще три часа. Вот как я рано пришла. Очень тревожно. Интересно убегать из дома. Но почему так тревожно? Принималась несколько раз читать и ничего не выходит. В голове все путается. Пореветь бы, но нет слез. Что-то больно сжимает сердце. Страшно за мечту. А вдруг снова ничего не выйдет? Дайте руку, Паустовский!
4, Брест.
Сижу с глупой улыбкой. Сердце хочет выскочить, внутри холодеет, а руки беспомощные. До Одессы еще шесть часов. Ночь почти не спала. Было душно, люди постоянно выходили. Когда поезд шел, я дремала. А когда останавливался, я просыпалась. Так что от ночи осталось впечатление, что мы все время стоим, а вокруг множество огней. Выходила в тамбур, окно было открыто, и я смотрела на облака. Они светились, хотя луны не было. Из топки с пламенем вырывался дым. Состояние как перед экзаменом. Совсем скоро море.
12, Одесса.
Аэровокзал. Самолет в Москву — обратно — улетает через три часа. Я ничего не поняла. Все это не взбудоражило и не перевернуло меня. В Одессе я находила какие-то знакомые по описаниям уголки и убеждала себя в том, что это самое мне и нужно. Но я принуждала, уговаривала себя. За несколько дней я получила впечатлений гораздо меньше, чем в мечтах перед отъездом. Морская вода была действительно соленая. Это сбылось и стало немножко смешно. К тому же меня не взяли на работу. Потому что у меня была московская, а не одесская прописка. В институте океанологии, куда я вздумала поступать, ко мне вообще отнеслись, как к не вполне нормальной, когда узнали, что я уехала из Москвы.
Москва.
Впечатления от полета неожиданные.
На несколько часов я возвратилась в детство. Самолет попадал в ямы, все замирало внутри, и я вспоминала, как мы прыгали с крыш сараев. Я уткнулась в стекло. А соседи тоже, наверное, думали, что я не вполне нормальная. Под нами клубились жемчужно розовые облака, и мне казалось, что, я, наконец, попала в свои грезы. Потом облака потемнели и стали почти синими. И мне привиделось, что я на дне моря и нас 13 дочерей у морского царя. А потом я оглохла, захотела спать и я уже ничего не видела. Из Одессы я привезла много роз и сегодня целый час никак не могла их расставить. В доме уйма цветов, а мать так и не поняла, куда я исчезала на несколько дней, где была.
Июль, 24.
Я работаю на авиационном заводе. Скучно мне очень, хотя идет все так, как надо у хороших советских людей. Я когда-нибудь попытаюсь поступить в театральное. Больше никуда и никогда. Это твердо.
Июль, 26.
Б. появился словно из французского фильма. С великолепными манерами, которые мне страшно нравятся. Я позволила ему целовать себя. И не жалею, а то у меня было представление, что это необыкновенное дело. Б. считает меня кем-то вроде дурочки.
Сентябрь, 13.
Освободили от работы по собственному желанию за несоветское поведение, как мне объяснили. Я не стала спорить. По такому случаю с Б. выпили шампанского. Я, кажется, прощаюсь навсегда и с ним. Благодарю за сумбур, в котором я жила эти дни.
28.
Не работаю. Б. просит приехать к нему на Волгу. Хочет приручить меня. Я не приеду. И не могу объяснить почему. Просто он так неожиданно оказался на моем пути. А дальше будет «как у всех».
Он взрослый, ему трудно поверить в сказки Андерсена.
Октябрь.
Прихожу в кафе в Проезде Художественного театра. Беру кофе и долго сижу. Мы были здесь с Б., занимались французским.
16.
Дождь.
Липы голые.
Б. сказал вчера, что не может, чтобы я просто так исчезла из его жизни. Я не верю в себя, поэтому трудно поверить другому.
25.
И все-таки я не поехала к нему. Сейчас как будто и жалею. Было бы хорошо. Я хочу тепла, спрятаться и отдохнуть. Тревога и неудовлетворенность происходящим. Не пойму, что это. Потеряна гармония.
Ноябрь, 1.
Полумрак, тишина, все привычно и знакомо. Все на своих местах. Комната — не комната, а уголок таинственного замка. Сейчас появятся эльфы. Человек из мира взрослых сказал мне о любви. Помогите понять эту любовь, не похожую на сны. А лучше подарите белую розу. Пусть будет музыка до дрожи холодно и прекрасно. Придумываю эти старинные замшелые замки, города с веселым и гордым народом. Марцевич- Гамлет у Охлопкова заплакал от горя.
2.
Не знаю, чего хочу больше: увидеть весеннюю степь в цветах или сыграть, например, Гамлета. Мне кажется, то, чего я не видела, о чем еще не слышала, и есть главное, ради чего стоит жить. Когда я думаю о театре, я верю, что это для меня главное. Но я тут же начинаю мечтать о горах, степях, озерах, — и сразу приходит тоска. Говорю себе, что нужно сначала увидеть их, а потом все станет правильно и мудро. Я мечтаю, что где-то далеко, быть может, в тайге, у синего-пресинего озера есть маленькая школа. Я вожу ребят, мы слушаем тайгу, и я рассказываю им, для чего нужно жить. И опять тоскливо, потому что этого не будет никогда. Я жалею обо всем, чем не стану, не смогу стать. Ушла бы, например, с геологической партией, но тогда отдалится театр. И снова буду тосковать.
1959 год.
Февраль, 25.
Какое-то состояние влюбленности, но в кого или во что — не пойму. Думаю о хорошем, о верности, об изумительных цветах, изумительных картинах, о китайском художнике Ци Бай Ши. Думаю о том, что когда-нибудь выйду на сцену актрисой и заставлю людей смеяться и плакать. И души людские будут очищаться от мелочей, от пошлости. Какой сильной, красивой может стать моя судьба. Бог мой, помоги! Веди меня. Ведь я часто делаю глупости. Я должна что-то совершить для людей. У меня странное ощущение, что я на правильном пути. Вот только не понимаю, чего хочу больше: писать или играть на сцене.
1960 год.
Сентябрь, 23.
Золотые листья, по утрам туманная дымка, которая пахнет кострами. Я — студентка Театрального училища им. М. С. Щепкина.
Я хочу играть! Как трогательно и просто Кольцов играл вчера Тузенбаха в мхатовских «Трех сестрах». Какой тонкий актер и умница! А у меня не ладится ничего. Кажется, я никому не нравлюсь в училище: огромная, неловкая. Ну и пусть. Я чувствую теперь, что театр — единственное, что мне нужно. Я это знаю наверное и люблю каждое мгновение нынешней моей жизни. Новый день я встречаю с мыслью, что вот, наверное, сегодня узнаю самое важное и перестану наконец тосковать по зеленым и красным мирам, и научусь принимать жизнь, какая она есть.
Октябрь, 18.
Не верю в себя. Мне никто не нужен. Мне хватает себя. И я ищу, вечно ищу, чтобы снова понять — нет, это не то.
Ноябрь.
Хандрю. Как сделать, чтобы тебя не ранило окружающее? Как быть выше чужих мнений? Мне больно. Видела Романова в «Дяде Ване». Это гениально. Всем на зло хочу играть так, как он.
Декабрь, 15.
Холодно и луна.
Маленькая мышь. Освоилась у меня в комнате и бегает забавно. Только что же ты совсем не обращаешь на меня внимания? Наверное, моя комната кажется тебе такой же огромной, как и мне, — дворцом богини Исиды? Она жила ужасно давно, но смотрит на меня вечно юная и мудрая. Книги не такие загадочные, как сфинксы, но все-таки здорово помогают мне.
1961 год
Январь, 10.
Сдала мастерство. Дальше. Потом смотрела английского «Макбета». Когда вышла Барбара Джерфорд, я почему-то подумала, что это я вышла. Есть что-то общее. А теперь сижу и думаю: у нас в Училище есть очень странный мальчишка. Я еще не знаю из чего он «сделан». Знаю только одно, что я хочу его видеть. Я сейчас умираю, как большая птица. Брожу по училищу в надежде встретить его. А при встрече быстро прохожу мимо. Хочу видеть его лицо. Иногда очень забавное, курносое, почти смешное. Я благодарна ему за это волнение, за возникающие мысли.
Март, 1.
Минутами бывает такое состояние, что вот сейчас подойду к тебе и скажу: «Я не могу без тебя». Не видела его два дня. Нарочно избегала, сама не знаю почему. Кажется, и лица уже не могу вспомнить. С ума сойти!
Я смотрю издали, как ты ходишь, знаю цвет твоих рубашек, костюмов, свитеров, а лица — нет. Господи, почему столько лиц, ничего не значащих для меня, я могу представить, а тебя, твое лицо — не могу.
9.
Занимаюсь ужасно глупым делом: болею. Лежу и придумываю, что ты ходишь по училищу и ищешь меня. Глупо. Ну и пусть. А летом я буду бродить, узнаю много интересных вещей.
Я хотела бы всю жизнь оставаться ребенком. Протягивать руку к игрушке и верить, что это твой лучший друг. Однажды я проверила: от тоски надо лечиться грустной-грустной музыкой в полумраке. Тогда опять захочется солнца и смеха. Наверное, и через тысячу лет, таким способом будут лечить. Когда рядом люди, я становлюсь такой же, как они. Я интересуюсь, почем эти туфли, и редко думаю об удивительных вещах. Я пропускаю пустяки, которые имеют глубокий смысл. И только, когда я одна — все по-прежнему. Так что же, люди? Вы помогаете? Или, наоборот, от вас захочется уйти и жить подругому? Никогда не буду взрослой, не перестану верить в Маленького принца.
Апрель, 13.
Опять лежу больная. Встречала весну 10 апреля. У меня были резиновые сапоги. Бродила по всем ручейкам, умывалась в них, пила талую воду, а теперь болею. Человек в Космосе! Пережила такое возбуждение, что оно одно вывело бы меня на орбиту. Поздравляю всех сильных и смелых. Не слюнтяев, вздыхающих на звезды, а рвущихся в небо и бросающихся в бездну. Слава вам!
10.55 — приземление корабля. Я такая счастливая дура, я смеюсь, а небо хмурится. Будут завидовать тем, кто жил в 1961 году. Это уже история. Это надо осознать. Постараюсь.
Май, 15.
Безумное время. Века, поколения завидуют нам. Удивительно симпатичный парень — этот Гагарин. Такое обаяние! Все точно взбесились, ходят какие-то очищенные. Мальчишки, шмыгающие сегодня носами, вы же поведете в космос корабли. А я, если и полечу, то только тогда, когда будет воздушная трасса Москва — Марс. Безумно жалко, но можно лишь мечтать, что поведешь корабль. Мучаюсь отрывком, а Виктор Иванович Коршунов смеется над нами: «Люди Космос покоряют, а вы отрывка сыграть не можете». Надо работать. Может быть что-нибудь и выйдет. Не может не выйти, когда весна и корабль идет в космос. А высунуть голову и подышать там нельзя.
А как хорошо дышать — ранним утром, осенью, летом после грозы. К концу дня 15 мая хожу и злюсь — не получается отрывок. Надо приучать себя не зависеть от мнения окружающих. Это надолго выбивает. Реву по каждому пустяку. Начинаются зачеты. Ничего еще не сделать и так верить в себя... Зазнайка ты — вот ты кто! Но я не могу ничего, если я не верю в себя.
21.
Мы даже не здороваемся. В сущности это все очень несправедливо. Я же живая. Слушай, ведь я даже не целуюсь ни с кем Бог знает сколько времени! Ты мне нравишься очень, очень.
Июнь, 15.
Сдала мастерство. Я должна готовиться к экзамену по истории западного театра, а он сегодня сдает политэкономию. Бросила все и пошла в училище. Он стоял рядом с мальчишкой со своего курса. Я чувствую, что ему очень весело. Мне тоже стало весело. Я смотрела в книгу, а строчки прыгали. Я, девчонка, у которой под носом фиалки, которая обложилась учебниками, — я верю в тебя. Верю, что ты мимо не пройдешь! Ну и самомнение у меня, доложу я Вам! Нет, серьезно, а почему бы нет? Я большая и сильная!
20.
Не могу больше. Я понимаю, верить, фантазировать — это хорошо. Это заставляет замирать сердце. А потом тоска по настоящему, живому, а не придуманному чувству.
26.
Пошлость кругом, а я стремлюсь приспособиться. Это ужаснее всего. Изматываю душу. Куда уехать, чтобы не видеть этих лиц? Хандрю. Ужасное настроение.
Июль — август, Крым.
Писать не буду.
Ноябрь, 11.
Когда его нет в училище, все теряет смысл. Не оставляй меня ни на минуту! Тревога сводит с ума. Все, о чем я так верно, трезво думаю по ночам, я перечеркиваю утром, выкидываю из головы, как очередную глупость. А все-та- ки мне нравится эта тоска. Она много дает. Все тебя считают сильной, удачливой, счастливой, а ты мечешься, как раненный зверь. Репетирую эпизод в «Коллегах» в Малом театре.
Поняла, что я ничего не знаю, но буду стараться узнать. А вообще-то обидно. Человек что-то поймет в этой жизни, а ему пора уже не быть. Сколько вас ушло в вечность! А мы за вами снова повторяем все ошибки и к концу понимаем: надо пойти дальше, иначе бессмысленно жить... Нельзя уходить с тем же, с чем ушли вы, надо быть человечнее, больше оставлять после себя. Первый встречный, если ты захочешь, почему бы тебе не заговорить со мной?
Декабрь, 12.
Ребята веселились, а я ходила по комнатам. Я благодарю тебя за то, что становлюсь человечной, когда вижу тебя. И хочется только отдавать и ничего не брать взамен. Шутила, смеялась, делала глупости и смотрела на тебя. Я не спала, боялась что- то растерять из ощущения, что ты в этой же комнате спишь. Вы так смешно спали с Витькой Павловым, и вам было тесно.
16.
Никто не способен ходить по радуге, но достаточно, если человек об этом тоскует. Надо уметь уходить вовремя, в разгаре веселья, улыбок, нежности, печали, всего человеческого, чтобы оставалась тоска по всему этому и хотелось бы вернуться. Чтобы оставалось недосказанное.
Я задумалась о Золушке. А почему в стране грез можно быть лишь мгновение ? И поняла, что от хорошего должна оставаться тоска. А возвращаться — не надо. Это, наверное, не новая мысль. Многие ее поняли раньше меня. Опять болею — не хожу в училище. Наверное, надо мудрее жить. А Томуся Багреева — в голубом блестящем платье. Мне стало жалко себя. А потом я справилась с этим, стояла у открытого окна, а теперь болею. Прощай, Маленький принц! Поздравляю тебя с 20-летием.
Все перевернула статья Товстоногова. Современный человек, мощный и сдержанный от внутреннего богатства. О таком человеке надо и говорить по-новому.
31.
И надо же было случиться, чтобы глупость и пошлость коснулись всего. Коснулись именно в последний день этого года. Надо простить.
И вот сижу и убеждаю себя все забыть. Это, наверное, ненормально: я все и всех прощаю. Эх, Виташа, Виташа Соломин, мой Маленький принц! Тоска от людской глупости и пошлости. Большая дура, которой все дано. Пошлю их всех к черту! Я сейчас не очень сильная, немножко ною. Повесила на этажерку лампочки. Сижу и улыбаюсь своей глупости.
Новый год. Его я буду встречать в лесу. Найдем там елку, выпьем шампанского и постараемся быть веселыми. Прощай, год
1962 год.
Январь, 27.
Сдала мастерство. Дальше. Салют очарованным душам! Завтра я в Ленинграде. Это подарок себе. 23 года назад я появилась на свет. Тоска и радость. Много радости дал экзамен по мастерству. Я подняла голову. Я теперь верю. А завтра буду бродить по улицам Ленинграда. Надо выпить бутылку молока по этому поводу. Что я что-то поняла в этой жизни. Чуточку. Что есть зеленые миры и другие города и есть Соломка, которому ужасно хочется посмотреть в глаза близко-близко. А он этого не понимает.
31.
Я в холодном Ленинграде. Мне хорошо. Я принимаю Христа и импрессионистов. Христос видел несовершенство человека, но все же умер за него. В такого я верю. Открыла для себя Антокольского, его Мефистофеля и Христа перед судом народа. Нужен такой Христос и такой Мефистофель. Христос как у Рембо: Бог то смеется в окружении узорных Покровов алтарей, где золото блестит, То под баюканье осанны сладко спит И просыпается, когда в одеждах черных Приходят матери в смятенье и тоске Вручить ему медяк, завязанный в платке.
Принимаю Рембо, бывшего до 20 лет поэтом, а потом, до смерти скитавшегося по миру. Надо взять у них эту муку, делающую их страдальцами из страдальцев, отверженцами из отверженных. Но, вместе с тем, и мудрецами из мудрецов. Они гибли под бременем неслыханного и неизреченного. Надо начать там, где они кончили, где они бессильно поникли, и пойти дальше.
Открыла роденовских Ромео и Джульетту, «Мост» Клода Монэ и «Лунные пятна» Куинджи. Надо много думать. Лоджии Рафаэля нельзя не видеть. И этого Мефистофеля — комок нервов и ума. Надо расширять пределы внутреннего мира.
Февраль, 19.
МХАТ. Большая сцена. «Афродита» и я. Все как-то странно. Я уже на втором курсе, а все еще иногда не верю. Подхожу к училищу и думаю: я ведь учусь здесь! Радостно, и неожиданно. Как подарок, который подарил кто-то милый и добрый. Спасибо.
24.
А зачем мы существуем? Человек мечется, а в конце концов его ждет смерть. Дела твои будут жить после тебя... Красиво... А тебе какое до этого дело? Тебя-то ведь не будет! И удача ничего не решит, и успех. Человек умирает, что бы он ни сделал. И только ты сам можешь дать отчет в конце жизни: зря ты прожил или нет? А что скажут и подумают другие — чепуха. Человек рождается, мужает, производит детей, борется за кусок хлеба и умирает. Но есть красивые судьбы. Гоген хотел создать другой мир, неважно создал он его или нет. Нефертити поклонялась солнцу. Вечность — это предрассудок, слабость. Нужно быть мужественным: все исчезает с тобой. Вот в чем тайна жизни. А мы этого не понимаем. Жить каждым мгновением жизни, а потом уйти. И неважно отыщут ли тебя через 35 веков, как Нефертити.
Март, 13.
Вот он смысл жизни: идет новая весна.
С тревогой протягиваю руки к тебе, Надежда Монахова. Почему я? С ума сойти.
Апрель, 22,23.
Боюсь расплескать хоть каплю. Мне даже стыдно этой наполненности. Надежда ты моя!.. Было много ерунды за этот месяц. А сегодня ты приснился. Господи, сколько нежности! Мы по- чему-то долго держались за руки, смотрели в глаза друг другу. Щемящая тоска во сне. Я могла бы жить этим, но ты так редко мне снишься. Репетиции «Варваров». В перерыве — солнце в переулках, набухшие почки и катер по Москве- реке. Надо сделать Надежду. Через месяц экзамен. Этим можно жить.
Открыла для себя Цветаеву. Произошло то же, что с Гогеном. Другой мир. Их мир. Трагическая судьба людей. Очень близка Цветаева. Одинокий гордый человек, о котором я думала в 19 лет. Господи, сколько страсти в ее стихах.
Июнь, 8.
Сдала мастерство. Дальше, моя девочка!. . Откуда это берется? Эти силы, когда зал затихает и ждет. Благодарю тебя, Господи! Я уже опомнилась. Могу спать, есть, говорить и даже хочу заняться политэкономий. Два дня после экзамена — трясло. Лежала с открытыми глазами, бессильная встать, бессильная уснуть.
В ЛАВРСКОМ ПЕРЕУЛКЕ
- Когда ты впервые подумала о том, что хочешь быть актрисой?
- Мысли у меня такой не было... Но сначала я хочу немножко рассказать о детстве. Я росла на Самотеке, мы тогда были почти деревней. Это потом уже начали строиться Олимпийский проспект и Самотечная эстакада. В Троицкой церкви помещался то ли склад, то ли гараж, а с горок и холмов мы, извини, на заднице, на таких фанерных штуках катались. Внизу располагался роскошный Екатерининский парк. Сейчас там не поймешь что, дохлый скверик какой-то... А тогда это был настоящий лес, и вся наша ребячья жизнь в нем происходила. Мы жили наверху, на горке, в маленьких до- миках-«клоповничках». Такие мещанские домики — нижний этаж каменный, верхний — деревянный. Все переулочки были застроены ими. И улицы назывались — Первая Мещанская, Вторая Мещанская, Третья... Они все круто спускались сверху. Чем ниже, тем беднее. А мое место рождения — Третий Лаврский переулок — это уже самый низ был. И наше семейное «благосостояние» было на самом дне.
Я все время хотела есть. Всегда. Это было что-то страшное, несмотря на то, что я была длинная и худая. Или еда была такая пустая? Но случались и «пиршественные» дни. В субботу утром мать обязательно шла на Центральный рынок, а там продавцы — с мясом, с яблоками, с клюквой... Потрясающее зрелище! Чтобы мясо было красивое, эффектное, срезали верхний «заветрившийся» слой. И вот мать покупала обрезки. Нормальное, хорошее мясо, — но в обрезках, и яблочки немножко с бочками. А самое главное пиршество наступало, когда она приносила сумку яблок, особено антоновку, от запаха которой можно было сума сойти.
У меня другой судьбы не было, у меня судьба была только одна: на Центральный рынок продавщицей или проституткой на улицу... Понимаешь, это — Лаврвские переулки... Я не могу тебе объяснить. А между ними Троицкая улица, где церковь, которая была разрушена. Ее сейчас восстановили, но теперь уже священники отобрали все это пространство.
Я очень любила суп с обрезками, особенно фасолевый. Первые два дня можно было с ума сойти от его аромата. Но холодильников еще не существовало. Значит, на третий день все кипятилось. На четвертый — кипятилось, а уж на пятый эту жижу невозможно было есть. А когда мать не успевала прокипятить, она сыпала туда соду, варево вспенивалось, но все равно его ели. Ливерная колбаса была довольно приличная. Ее сейчас в природе нет. Потому что даже внутренности пускают в дело. Мать ее с луком разжаривала, эту ливерную колбасу, а я потом корочкой хлеба сковородку досуха «вытирала».
Помню старые алюминиевые кастрюльки и макароны, как трубы, серые и осклизлые при варке. Еще густо-густо варили пшенную кашу, и она почему-то становилась синяя. Был еще такой плодово-ягодный концентрат, мы его разводили кипятком, кашу резали кусками и заливали этим киселем. И еще в детстве я обожала котлеты — по б копеек штука. До сих пор мне кажется, очень хорошие. Вот и вся наша еда, а есть хотелось все время.
У нас в «клоповничках» и водопровода не имелось. Воду брали из колонок во дворе. Ни о каких ваннах даже не мечтали. Была баня Самотечная, но с начала мая в лесу, в Екатерининском парке, ставили кабины. За 10 копеек мы, ребятишки, постоянно бегали в эти души, нам безумно нравилось... Такой был кайф!
- Вода-то холодная?
- Нет, подводили и горячую воду — «тепленькая пошла»... К нам спускалась трамвайная линия, она и сейчас существует, а выше если завернуть, был стадион «Буревестник», сейчас от него не осталось никакого следа.
Мы вернулись из эвакуации в 1946-ом году. И это нищее, голодное, послевоенное детство давало нам фантастическую свободу. В лесу — Екатерининс
Подробнее
БОЯРЫНЯ НАРОДНАЯ
Светлана Хохрякова, «Театральная афиша», январь 2014 года
БОЯРЫНЯ НАРОДНАЯ
Светлана Хохрякова, «Театральная афиша», январь 2014 года
28 января исполняется 75 лет народной артистке России Людмиле Поляковой. При всей уникальности своего талан-та и очевидных заслугах она получила звание только в 60 лет, но Полякова не ропщет на судьбу и благодарна Богу за то, что имеет. Будучи выдающейся актрисой, она в юные годы всякого наслушалась от родственников: куда такой каланче на сцену, партнера и того не найдешь. По нынешним временам рост 176 см – обычное дело, а когда-то Людмила казалась «негабаритной». Тем не менее дар не утаишь. В Поляковой есть монументальность, но при этом она естественна и безыскусна в лучшем смысле этого слова. Она – из породы тех женщин, что в горящую избу войдут, настоящая русская красавица, простая и царственная.
Актрису с таким выразительным лицом еще поискать, потому кинематограф и не мог обойти ее вниманием. В картину Ларисы Шепитько «Восхождение» она попала без проб. Съемки проходили в Дмитровской слободе близ Мурома, где за 33 года до этого Людмила Полякова была в эвакуации. Теперь ей пришлось стоять с петлей на шее и вспоминать о том, как в этих местах в 1940х чуть было не замерзла ее уставшая мать. Если бы Шепитько не погибла в автомобильной катастрофе, как блистательно сложилась бы судьба Людмилы Поляковой! Это был тот случай, когда режиссер и актриса нашли друг друга.
Одна из самых памятных ролей Поляковой – в советскофинской картине конца 1970х «Молодая хозяйка Нискавуори», куда она попала в разгар работы над «Первым вариантом «Вассы Железновой» с Анатолием Васильевым. Предполагалось, что сыграет Полякова служанку, но после встречи с финским режиссером Вейко Керттула получила главную роль. Можно только удивляться, как она ухватила самую суть финского национального характера. И тут же свободно вошла совсем в другую стихию – драматургии Горького и режиссуры Васильева, сыграв Наталью.
Как настоящая актриса, Людмила Полякова доверчива и непосредственна. Иначе не объяснишь, почему она в одиночестве отмечает День предательства: каждый год в конце августа с благодарностью вспоминая тех, кто ее предал, ведь каждый из этих людей изменил ее, сделал такой, какая она есть.
Актрисой Людмила Полякова стала почти случайно. В детстве она была предоставлена самой себе. Росла в неблагополучных по тем временам районах Трубной площади и Марьиной рощи, отца никогда не видела. Начитавшись Бабеля, решила стать океанографом и поехала поступать в Одессу. Вернувшись, изучала французский язык – благодаря увлечению Генрихом IV. Спустя много лет она оказалась у его памятника в Париже и рассказала каменному исполину о своей любви.
Несмотря на романтичность, Людмила смолоду была самостоятельна и сама зарабатывала на жизнь. Она устроилась секретарем в трест Главгаза на Неглинке, что неподалеку от Театрального училища им. М.С. Щепкина. Случайно увидела объявление о приеме и пошла. И с ходу поступила. Был Поляковой в ту пору 21 год. Другие к этому времени уже заканчивают актерский факультет. Оказалась Людмила на курсе Виктора Коршунова и поняла, что это и есть ее призвание. Полякову называли будущей Верой Пашенной. Педагоги говорили, что играть она по-настоящему начнет ближе к 50. Но судьба актрисы сложилась иначе.
После учебы ее оставляли в Малом театре, но она боялась, что придется ждать ролей годами. В Театре на Малой Бронной задержалась ненадолго. Зато в Театре им. Станиславского проработала почти 17 счастливых лет. Сыграла Лиззи в знаменитом спектакле Л. Варпаховского «Продавец дождя» по пьесе американского драматурга Р. Нэша. Для актеров и зрителей этот рассказ об одиночестве и необходимости хоть капли живительной воды стал глотком свободы. Сама актриса вспоминает то время как золотой век: столько прекрасных ролей сыграла. Выходила на сцену с Евгением Леоновым, Альбертом Филозовым, Георгием Бурковым. А потом в составе целой группы своих коллег ушла в Театр на Таганке. Поработала в «Школе драматического искусства» у Анатолия Васильева, играла в «Школе современной пьесы» в нескольких спектаклях.
В Театр на Таганке она пришла вместе с режиссером А. Васильевым. В 1982м он собрал лабораторию для поиска нового стиля актерской игры и пригласил в нее уже состоявшихся артистов, практически звезд. Юрий Любимов дал для экспериментов Малую сцену Таганки. На призыв откликнулись Эммануил Виторган, Алла Балтер, Алексей Петренко, Альберт Филозов, Юрий Гребенщиков, Наталья Андрейченко, Борис Романов и Людмила Полякова. Репетируя пьесу «Серсо, или Мне сорок лет, но я молодо выгляжу» Виктора Славкина, Васильев требовал, чтобы актеры отбросили прежний опыт, вторгался в душу, иначе не достиг бы того, чего хотел. В 1989м, в разгар успеха «Серсо», покорившего всю Европу, он объявил, что хочет заниматься новыми экспериментами. Людмиле Поляковой казалось, что ее используют как материал, и она не выдержала, ушла в никуда, имея на руках больную мать и сына.
На съемках «Униженных и оскорбленных» встретила своего педагога по Щепкинскому училищу Юрия Соломина. Он и пригласил ее в Малый театр. Так в 1990 году Полякова вернулась в свою альмаматер и благодарна Малому театру за спасение во времена кромешного дефицита 90х.
Актриса и сейчас работает в Малом театре, имея роскошный репертуар. Сыграла Мавру в «Дикарке» Островского, Евдокию в «Царе Петре и Алексее» Ф. Горенштейна. Ее Мурзавецкая в «Волках и овцах» – не старуха, как в большинстве постановок этой пьесы, а полнокровная женщина, умеющая со вкусом жить и манипулировать окружающими. Полякову часто вводят на роли, которые играли великие актрисы Малого театра. Так в ее репертуаре появилась Простакова из «Недоросля» Фонвизина, все бросившая к ногам сына Митрофанушки. Виртуозно справилась Полякова и с вводом на роль Москалевой в «Дядюшкином сне», сыграв женщину неуправляемую, стихийную. С Москалевой все равно что на пороховой бочке: не знаешь чего ждать.
Ее Хлестова в «Горе от ума» – пуп земли, и поведение у нее соответствующее. И Анна Андреевна в «Ревизоре» – настоящая царица, которой негде развернуться. У Поляковой что ни роль, то событие – царица Мария в «Царе Борисе» А.К. Толстого, нянька Антоновна в горьковских «Детях солнца» в постановке А. Шапиро, которая чует беду, как древняя вещунья, и недавно сыгранная Арина Ивановна в «Детях Ванюшина» – женщина с открытой душой и чистым сердцем, которая беззаветно любит своих близких и молится за них.
Редко бывает, чтобы актриса так боготворила театр, в котором работает, как Людмила Полякова. Но и Полякова – находка для Малого театра, потому как занимается главным для актера делом – человековедением. Ей важно понять, зачем она живет на этой земле, и сделать мир лучше.
«Театральная афиша»
Январь 2014 г.
Светлана Хохрякова, «Театральная афиша», январь 2014 года
28 января исполняется 75 лет народной артистке России Людмиле Поляковой. При всей уникальности своего талан-та и очевидных заслугах она получила звание только в 60 лет, но Полякова не ропщет на судьбу и благодарна Богу за то, что имеет. Будучи выдающейся актрисой, она в юные годы всякого наслушалась от родственников: куда такой каланче на сцену, партнера и того не найдешь. По нынешним временам рост 176 см – обычное дело, а когда-то Людмила казалась «негабаритной». Тем не менее дар не утаишь. В Поляковой есть монументальность, но при этом она естественна и безыскусна в лучшем смысле этого слова. Она – из породы тех женщин, что в горящую избу войдут, настоящая русская красавица, простая и царственная.
Актрису с таким выразительным лицом еще поискать, потому кинематограф и не мог обойти ее вниманием. В картину Ларисы Шепитько «Восхождение» она попала без проб. Съемки проходили в Дмитровской слободе близ Мурома, где за 33 года до этого Людмила Полякова была в эвакуации. Теперь ей пришлось стоять с петлей на шее и вспоминать о том, как в этих местах в 1940х чуть было не замерзла ее уставшая мать. Если бы Шепитько не погибла в автомобильной катастрофе, как блистательно сложилась бы судьба Людмилы Поляковой! Это был тот случай, когда режиссер и актриса нашли друг друга.
Одна из самых памятных ролей Поляковой – в советскофинской картине конца 1970х «Молодая хозяйка Нискавуори», куда она попала в разгар работы над «Первым вариантом «Вассы Железновой» с Анатолием Васильевым. Предполагалось, что сыграет Полякова служанку, но после встречи с финским режиссером Вейко Керттула получила главную роль. Можно только удивляться, как она ухватила самую суть финского национального характера. И тут же свободно вошла совсем в другую стихию – драматургии Горького и режиссуры Васильева, сыграв Наталью.
Как настоящая актриса, Людмила Полякова доверчива и непосредственна. Иначе не объяснишь, почему она в одиночестве отмечает День предательства: каждый год в конце августа с благодарностью вспоминая тех, кто ее предал, ведь каждый из этих людей изменил ее, сделал такой, какая она есть.
Актрисой Людмила Полякова стала почти случайно. В детстве она была предоставлена самой себе. Росла в неблагополучных по тем временам районах Трубной площади и Марьиной рощи, отца никогда не видела. Начитавшись Бабеля, решила стать океанографом и поехала поступать в Одессу. Вернувшись, изучала французский язык – благодаря увлечению Генрихом IV. Спустя много лет она оказалась у его памятника в Париже и рассказала каменному исполину о своей любви.
Несмотря на романтичность, Людмила смолоду была самостоятельна и сама зарабатывала на жизнь. Она устроилась секретарем в трест Главгаза на Неглинке, что неподалеку от Театрального училища им. М.С. Щепкина. Случайно увидела объявление о приеме и пошла. И с ходу поступила. Был Поляковой в ту пору 21 год. Другие к этому времени уже заканчивают актерский факультет. Оказалась Людмила на курсе Виктора Коршунова и поняла, что это и есть ее призвание. Полякову называли будущей Верой Пашенной. Педагоги говорили, что играть она по-настоящему начнет ближе к 50. Но судьба актрисы сложилась иначе.
После учебы ее оставляли в Малом театре, но она боялась, что придется ждать ролей годами. В Театре на Малой Бронной задержалась ненадолго. Зато в Театре им. Станиславского проработала почти 17 счастливых лет. Сыграла Лиззи в знаменитом спектакле Л. Варпаховского «Продавец дождя» по пьесе американского драматурга Р. Нэша. Для актеров и зрителей этот рассказ об одиночестве и необходимости хоть капли живительной воды стал глотком свободы. Сама актриса вспоминает то время как золотой век: столько прекрасных ролей сыграла. Выходила на сцену с Евгением Леоновым, Альбертом Филозовым, Георгием Бурковым. А потом в составе целой группы своих коллег ушла в Театр на Таганке. Поработала в «Школе драматического искусства» у Анатолия Васильева, играла в «Школе современной пьесы» в нескольких спектаклях.
В Театр на Таганке она пришла вместе с режиссером А. Васильевым. В 1982м он собрал лабораторию для поиска нового стиля актерской игры и пригласил в нее уже состоявшихся артистов, практически звезд. Юрий Любимов дал для экспериментов Малую сцену Таганки. На призыв откликнулись Эммануил Виторган, Алла Балтер, Алексей Петренко, Альберт Филозов, Юрий Гребенщиков, Наталья Андрейченко, Борис Романов и Людмила Полякова. Репетируя пьесу «Серсо, или Мне сорок лет, но я молодо выгляжу» Виктора Славкина, Васильев требовал, чтобы актеры отбросили прежний опыт, вторгался в душу, иначе не достиг бы того, чего хотел. В 1989м, в разгар успеха «Серсо», покорившего всю Европу, он объявил, что хочет заниматься новыми экспериментами. Людмиле Поляковой казалось, что ее используют как материал, и она не выдержала, ушла в никуда, имея на руках больную мать и сына.
На съемках «Униженных и оскорбленных» встретила своего педагога по Щепкинскому училищу Юрия Соломина. Он и пригласил ее в Малый театр. Так в 1990 году Полякова вернулась в свою альмаматер и благодарна Малому театру за спасение во времена кромешного дефицита 90х.
Актриса и сейчас работает в Малом театре, имея роскошный репертуар. Сыграла Мавру в «Дикарке» Островского, Евдокию в «Царе Петре и Алексее» Ф. Горенштейна. Ее Мурзавецкая в «Волках и овцах» – не старуха, как в большинстве постановок этой пьесы, а полнокровная женщина, умеющая со вкусом жить и манипулировать окружающими. Полякову часто вводят на роли, которые играли великие актрисы Малого театра. Так в ее репертуаре появилась Простакова из «Недоросля» Фонвизина, все бросившая к ногам сына Митрофанушки. Виртуозно справилась Полякова и с вводом на роль Москалевой в «Дядюшкином сне», сыграв женщину неуправляемую, стихийную. С Москалевой все равно что на пороховой бочке: не знаешь чего ждать.
Ее Хлестова в «Горе от ума» – пуп земли, и поведение у нее соответствующее. И Анна Андреевна в «Ревизоре» – настоящая царица, которой негде развернуться. У Поляковой что ни роль, то событие – царица Мария в «Царе Борисе» А.К. Толстого, нянька Антоновна в горьковских «Детях солнца» в постановке А. Шапиро, которая чует беду, как древняя вещунья, и недавно сыгранная Арина Ивановна в «Детях Ванюшина» – женщина с открытой душой и чистым сердцем, которая беззаветно любит своих близких и молится за них.
Редко бывает, чтобы актриса так боготворила театр, в котором работает, как Людмила Полякова. Но и Полякова – находка для Малого театра, потому как занимается главным для актера делом – человековедением. Ей важно понять, зачем она живет на этой земле, и сделать мир лучше.
«Театральная афиша»
Январь 2014 г.
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
28 января отмечает юбилей народная артистка России Людмила Петровна Полякова. От души поздравляем Людмилу Петровну и желаем ей крепкого здоровья, хорошего настроения и нескончаемого потока творческих успехов!
27.01.2014
Подробнее
АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ 1 И 2 ФЕВРАЛЯ
АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ 1 И 2 ФЕВРАЛЯ
1 февраля, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты» — 300-й спектакль: Л.Г.Кичанова, И.В.Муравьева, Л.В.Юдина, О.А Чуваева, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, Н.Л.Боронина, А.М.Жарова, А.В.Вершинин, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, В.Г.Зотов, А.Ю.Ермаков, А.Т.Манке, И.С.Григорьев, П.Д.Складчиков.
2 февраля, утро, основная сцена, «Недоросль»: Н.Л.Боронина, К.Е.Блохина, О.Н.Абрамова, Е.А.Кулешова, М.А.Серегина, С.С.Еремеев, А.А.Коновалов, Д.Н.Курочка, М.Г.Фоменко, А.Е.Дривень, А.С.Потапов, С.А.Вещев, А.Н.Анохин, В.А.Коняев, Е.В.Арановский, П.С.Жихарев, Г.Н.Скряпкин.
2 февраля, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, О.Г.Жевакина, Л.П.Полякова, З.Е.Андреева, А.С.Муравьева, Д.Н.Подгорная, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.Р.Хомятов, Г.В.Подгородинский, С.А.Вещев, Г.Н.Скряпкин, А.Н.Анохин.
1 февраля, сцена на Большой Ордынке, «Последний идол»: Т.Н.Лебедева, А.И.Охлупина, О.И Плешкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Г.В.Подгородинский, С.А.Коршунов, Г.Н.Скряпкин, В.А.Сафронов, А.Н.Анохин.
2 февраля, утро, сцена на Большой Ордынке, «Снежная королева»: А.А.Кириллина, О.А.Чуваева, Л.Н.Щербинина, А.М.Жарова, Л.В.Ещенко, Е.О.Порубель, Е.М.Базарова, М.Н.Хрусталев, С.В.Потапов, В.К.Бабятинский, А.В.Вершинин, Ф,Э.Марцевич, В.В.Бунаков, П.В.Абрамов, С.Г.Сошников, В.А.Андрианов.
2 февраля, сцена на Большой Ордынке, «Как обмануть государство» : П.В.Долинская, Л.В.Юдина, А.А.Колесникова, Б.В.Клюев, А.Г.Волков, А.А.Коновалов, В.А.Дубровский, В.В.Петров, А.Ю.Белый, П.В.Абрамов, Е.В.Арановский, А.В.Сергеев, И.А.Породнов.
1 февраля, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты» — 300-й спектакль: Л.Г.Кичанова, И.В.Муравьева, Л.В.Юдина, О.А Чуваева, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, Н.Л.Боронина, А.М.Жарова, А.В.Вершинин, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, В.Г.Зотов, А.Ю.Ермаков, А.Т.Манке, И.С.Григорьев, П.Д.Складчиков.
2 февраля, утро, основная сцена, «Недоросль»: Н.Л.Боронина, К.Е.Блохина, О.Н.Абрамова, Е.А.Кулешова, М.А.Серегина, С.С.Еремеев, А.А.Коновалов, Д.Н.Курочка, М.Г.Фоменко, А.Е.Дривень, А.С.Потапов, С.А.Вещев, А.Н.Анохин, В.А.Коняев, Е.В.Арановский, П.С.Жихарев, Г.Н.Скряпкин.
2 февраля, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, О.Г.Жевакина, Л.П.Полякова, З.Е.Андреева, А.С.Муравьева, Д.Н.Подгорная, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.Р.Хомятов, Г.В.Подгородинский, С.А.Вещев, Г.Н.Скряпкин, А.Н.Анохин.
1 февраля, сцена на Большой Ордынке, «Последний идол»: Т.Н.Лебедева, А.И.Охлупина, О.И Плешкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Г.В.Подгородинский, С.А.Коршунов, Г.Н.Скряпкин, В.А.Сафронов, А.Н.Анохин.
2 февраля, утро, сцена на Большой Ордынке, «Снежная королева»: А.А.Кириллина, О.А.Чуваева, Л.Н.Щербинина, А.М.Жарова, Л.В.Ещенко, Е.О.Порубель, Е.М.Базарова, М.Н.Хрусталев, С.В.Потапов, В.К.Бабятинский, А.В.Вершинин, Ф,Э.Марцевич, В.В.Бунаков, П.В.Абрамов, С.Г.Сошников, В.А.Андрианов.
2 февраля, сцена на Большой Ордынке, «Как обмануть государство» : П.В.Долинская, Л.В.Юдина, А.А.Колесникова, Б.В.Клюев, А.Г.Волков, А.А.Коновалов, В.А.Дубровский, В.В.Петров, А.Ю.Белый, П.В.Абрамов, Е.В.Арановский, А.В.Сергеев, И.А.Породнов.
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВОЙ РОЛЬЮ!
25 января в комедии А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» роль Пелагеи Григорьевны Зыбкиной впервые сыграла заслуженная артистка России Зинаида Андреева. Поздравляем!
21.01.2014
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН – ЛАУРЕАТ ПРЕМИИ ИМЕНИ ЭДУАРДА ВОЛОДИНА
Художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин стал лауреатом Премии ИМПЕРСКАЯ КУЛЬТУРА имени Эдуарда Володина за пропаганду классической русской литературы (по разряду «Драматургия»). Диплом подписан Председателем комиссии по присуждению премии В.Н.Ганичевым. Учредители премии: Союз писателей России, Фонд Святителя Иоанна Златоуста, журнал «Новая книга России» и ИИПК «ИХТИОС».
Поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему сил в деле защиты и сохранения русской культуры!
Поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему сил в деле защиты и сохранения русской культуры!
20.01.2014
Подробнее
МАЛЫЙ ТЕАТР НА КАНАЛЕ МОСКВА-24
Как устроен Малый театр и что кроется под его сценой? Как меняются декорации и какие секреты таит в себе закулисье? Об этом расскажет Александр Морозов в новом выпуске программы «Удобный город: Театр».
Смотреть запись на YouTube
Смотреть запись на YouTube
19.01.2014
Подробнее
МОИ ПОРТРЕТЫ. ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ ДАВЫДОВ
Сергей Ауслендер
МОИ ПОРТРЕТЫ. ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ ДАВЫДОВ
Сергей Ауслендер
1.
Меня провели по широкому, светлому, застланному мягким ковром коридору, напоминающему коридор какой-нибудь старинной спокойной и приличной гостиницы. В небольшом актерском фойе, уставленном старинной старомодной мебелью, я поджидал Сергея Аркадьевича Головина, любезно обещавшего оставить мне билет на сегодняшнее представление «Ревизора».
Да, сегодня буду смотреть «Ревизора» в Малом театре. Который уже раз он идет сегодня, вероятно и счет потерян.
А со стен фойе, из полумрака, спокойно и сурово смотрят те, тени которых кажется, вот-вот сейчас мелькнут за поворотом коридора: Ермолова, Федотова, Южин и еще дальше великие тени, которых не разглядишь в этом сумраке.
Ничто не напоминает суетной тревожной жизни кулис перед началом спектакля. Все так размеренно, тихо, такие плотные, красного дерева двери в уборных, ковры заглушают неторопливые шаги, не раздается громкого голоса, легкомысленной шутки, только заглушенные шорохи, люди или тени скользят – не разберешь.
И так странно, что из окон фойе видны мигающие соблазнительные огни кинематографа, вечерним оживлением кипящая площадь, беспокойные трамваи и ревущие автомобили. Так странно после всех прихотливых скитаний, после всех бурных волнений, познавши всю пряную остроту быстротекущей нашей жизни и искусства, лихорадочно отражающего эту жизнь, так странно попасть в это тихое, будто заколдованное царство спящей царевны, где в очарованном сне сохранилось неизменным то, что было когда-то давно, давно, еще раньше детства твоего, о чем знал из рассказов бабушки.
Странно и сладко вернуться сюда. Пусть не надолго, пусть только на миг, долго ведь нельзя отдыхать, дремать в ласковом забытом и снова возникшем полусне. Но сегодня я позволил себе эту роскошь. Сегодня я смотрю «Ревизора» в Малом театре.
2.
Когда быстрой суетливой походкой он вышел из внутренних дверей, подтянутый мундиром, в ботфортах, когда он почти пробежал по сцене, легкий и ловкий, я шепнул моему спутнику: «Это не он».
«Я пригласил вас, господа…» Знакомый голос, знакомая добродушная лукавость в глазах и в складках рта. Конечно, это он, Владимир Николаевич Давыдов.
Какие чары, какое волшебство сохранили эту неувядающую бодрость, заразительную неутомленность каждого жеста, каждой интонации.
Конечно, в начале он мудро бережет свои силы, не дает себе разыграться, ведь впереди еще пять длинных актов и финальный монолог пятого действия.
Он, познавший все тайны актерского мастерства, скупо рассчитывает каждое движение, каждый звук голоса. И притом мы так хорошо знаем и «Ревизора», и его, Давыдова, что иногда достаточно одного намека, только легкого движения пальцев, искусно неожиданной интонации и мы все уже угадываем, все знаем до конца. Иногда намек выразительнее и полнее самой последней откровенности, и все его намеки изумительны и многозначительны. По самому свойству своего таланта Давыдов не может дать городничего в традиционно грубых чертах. Не может, да и не хочет. Его городничий не просто грубый бурбон, застывшая маска, он тоньше, лукавее, иногда неожиданно смешной и столь же неожиданно жуткий. Многими красками, кистью тонкой и изящной рисует Давыдов этот такой с детства знакомый портрет. Но вот чем дальше играет Давыдов, тем больше увлекается и увлекает зрителей. Все громче звучит голос, щедрее движения, будто уже не может рассчитывать, будто не может жалеть своих сил и не жалеет. Так мудрый полководец в начале битвы сдерживает свои полки и только к концу пускает грозную лавину, которая сметает все до конца и дает ему прекрасную победу. Так и Давыдов. Если в начале чувствовалась какая-то осторожность и скупость, то к концу он отдается весь потоку своего вдохновения. Как властен он над своим телом, над каждым звуком своего голоса. Как силен он, как прекрасен в отблесках горящего в нем, ни на минуту не потухающего пламени высокого искусства. Нет, это не тень с нежностью воспоминаемого прошлого, это образ живой, яркий и трепетный.
Почти невозможно верить неумолимым датам энциклопедического словаря – Владимир Николаевич Давыдов родился в 1849 году.
Одно из первых детских впечатлений – «Свадьба Кречинского» в Александринке. Играют Горев, Варламов и Давыдов. Конечно, многого не понял, совершенно не запомнил, многое показалось скучным. Но одного не забуду никогда, да этого и никто не забудет: Расплюева – Давыдова.
Не раз потом видел «Свадьбу Кречинского» и всегда переживал это острое колющее чувство жалости, нестерпимую боль за этого толстого смешного такого беспомощного и жалкого Расплюева. Как забыть это мгновение, когда, надвинув помятый цилиндр, с трусливой самоуверенностью пытается он сломить упрямство заграждающего ему дверь лакея, а потом, избитый униженный, плачет бессильными старческими слезами. Это пронзило душу, это запомнилось навсегда.
А потом длинная бесконечная встает вереница образов, всегда таких ярких, обжигающих душу то смехом, то страданием, всегда разнообразных и четких, и не только разнообразие грима всегда искусного, умело подобранной одежды, но какая-то бесконечная многогранность души, всегда готовой трепетно впитывать все новые и новые чувства.
Давыдов – комик. Он владеет прекрасной тайной – смеяться и заставлять смеяться других. Но нет в его смехе полной безоблачности, как не было ее во всей русской жизни. Смех и слезы, издевка и сострадание, все это так близко, все это так сплелось в русской душе. И все это так полно умел выразить Давыдов, исчерпать эту двойственность до конца. Смешное и жуткое, великое и жалкое, водевили с переодеванием и бессильные старческие слезы униженного и оскорбленного Расплюева.
И может быть ни один трагик с громовым голосом и широкими жестами не сумел бы так сильно «чувства добрые в них лирой пробуждать», как это умел толстый смешной, неуклюжий, в зашамканном фраке жалкий и трогательный Расплюев – Давыдов.
3.
Приемные экзамены в драматическое училище. На маленькую сценку выходят взволнованные молодые люди и девицы без конца, без конца.
«Басню… отрывок… довольно…»
За экзаменаторским столом на председательском месте «дед», так зовут его уже давно. Он устал, пожевывает губами, дремлет как толстовский Кутузов на военном совете в Филях. А быть может это только привычная лукавая маска, а на самом деле все видит, все слышит, все замечает.
Стоит только среди сотни этих штампованно-заученных голосов зазвучать какому-нибудь голосу робко, но по-иному, сейчас же приосанится, встряхнется, дремоты как не было. Два-три дополнительных вопроса, мелькнет улыбка на опустившихся брезгливо губах и все поймут сразу, что это не даром, что что-то случилось огромное, важное.
Ведь он-то умеет угадать и скольких уже угадал.
Так и на уроках. Сядет в кресло, дремлет, брюзжит, потом вдруг будто ярче загорелось электричество в темноватом репетиционном зале. Он уже сам на сцене, его движения гибки и молоды, он может в одну секунду то стать молоденькой белокурой Бертой, то пылким влюбленным, то старухой-нянькой. Ведь он все знает, все понимает, все умеет.
А потом опять в кресле, дремлет, глядит равнодушными глазами, ведь он уже столько видел, столько познал, чем его можно удивить, поразить, взволновать?
4.
В огромном неуютном Панаевском театре «Утро воспоминаний о Вере Федоровне Комиссаржевской в годовщину ее смерти».
Много слов, нежных, трогательных, искренних.
Говорит и он. С трудом поднимается со своего места. Не помню содержания его речи. Да и кто запомнит речь отца над могилой дочери, разве важны тут слова, разве словами можно выразить то, что выражают согнувшая спина, медленно текущие по щекам слезы, хрипота рыданий в голосе. Он вспоминал свою ученицу, он плакал над могилой дочери, великой дочери. Он стоял перед переполненной затихшей залой и все чувствовали без слов его боль, его тяжесть, которая придавила его, сделала его в ту минуту таким сгорбленным, маленьким. Сколько через его руки прошло учеников и учениц, многие своей славой прибавили новые лавровые ветки к его гигантскому венку. Многих ему пришлось пережить. Это было тяжело, но так мудр приговор судьбы. Ведь он так многим нужен, одним для того, чтобы научиться у него, перенять хоть тысячную частицу той прекрасной тайны, которою он владеет, а остальным нам всем он нужен потому, что глядя на него мы можем узнать и отдых, и очищающий трепет искусства.
5.
Крещенский сочельник у Николая Васильевича Дризена, на квартире которого собирались каждую среду все петербургские театральные сливки.
Сегодня вместо серьезного доклада или чтения новой пьесы вечер традиционных шуток, домашних маскарадов, импровизаций. Степенный хозяин в белом фартуке и поварском колпаке разносит сладкий крещенский пирог. Не обошлось без маленького плутовства со стороны распорядителей, чтоб кусок пирога с крещенским бобом достался никому иному, как Владимиру Николаевичу. Да и кому же быть королем боба, повелителем сегодняшнего вечера. При общих веселых рукоплесканиях венчают его седины разноцветной бумажной короной и облекают в мантию сделанную из какой-то затейливой шелковой занавески. И вот весь вечер он сидит на своем шуточном троне с важностью подлинного повелителя, как неистощимы его выдумки, как детски заразителен его смех как глаза смотрят ласково и лукаво.
В конце вечера все подданные на коленях умоляют его спеть.
Он противится, но наконец соглашается. Он стоит у рояля в яркой мантии, в бумажной короне, он поет слегка дребезжащим голосом такие знакомые песенки и романсы. И уже не хочется смеяться, какая-то теплая грусть наполняет душу, когда глядишь на это знакомое с детства лицо, такое дорогое и близкое, и слышишь голос тоже такой знакомый, проникающий до самого сердца.
Об авторе
Сергей Абрамович Ауслендер (1886 - 1937) — русский писатель, драматург, театральный и литературный критик.
Сергей Ауслендер
1.
Меня провели по широкому, светлому, застланному мягким ковром коридору, напоминающему коридор какой-нибудь старинной спокойной и приличной гостиницы. В небольшом актерском фойе, уставленном старинной старомодной мебелью, я поджидал Сергея Аркадьевича Головина, любезно обещавшего оставить мне билет на сегодняшнее представление «Ревизора».
Да, сегодня буду смотреть «Ревизора» в Малом театре. Который уже раз он идет сегодня, вероятно и счет потерян.
А со стен фойе, из полумрака, спокойно и сурово смотрят те, тени которых кажется, вот-вот сейчас мелькнут за поворотом коридора: Ермолова, Федотова, Южин и еще дальше великие тени, которых не разглядишь в этом сумраке.
Ничто не напоминает суетной тревожной жизни кулис перед началом спектакля. Все так размеренно, тихо, такие плотные, красного дерева двери в уборных, ковры заглушают неторопливые шаги, не раздается громкого голоса, легкомысленной шутки, только заглушенные шорохи, люди или тени скользят – не разберешь.
И так странно, что из окон фойе видны мигающие соблазнительные огни кинематографа, вечерним оживлением кипящая площадь, беспокойные трамваи и ревущие автомобили. Так странно после всех прихотливых скитаний, после всех бурных волнений, познавши всю пряную остроту быстротекущей нашей жизни и искусства, лихорадочно отражающего эту жизнь, так странно попасть в это тихое, будто заколдованное царство спящей царевны, где в очарованном сне сохранилось неизменным то, что было когда-то давно, давно, еще раньше детства твоего, о чем знал из рассказов бабушки.
Странно и сладко вернуться сюда. Пусть не надолго, пусть только на миг, долго ведь нельзя отдыхать, дремать в ласковом забытом и снова возникшем полусне. Но сегодня я позволил себе эту роскошь. Сегодня я смотрю «Ревизора» в Малом театре.
2.
Когда быстрой суетливой походкой он вышел из внутренних дверей, подтянутый мундиром, в ботфортах, когда он почти пробежал по сцене, легкий и ловкий, я шепнул моему спутнику: «Это не он».
«Я пригласил вас, господа…» Знакомый голос, знакомая добродушная лукавость в глазах и в складках рта. Конечно, это он, Владимир Николаевич Давыдов.
Какие чары, какое волшебство сохранили эту неувядающую бодрость, заразительную неутомленность каждого жеста, каждой интонации.
Конечно, в начале он мудро бережет свои силы, не дает себе разыграться, ведь впереди еще пять длинных актов и финальный монолог пятого действия.
Он, познавший все тайны актерского мастерства, скупо рассчитывает каждое движение, каждый звук голоса. И притом мы так хорошо знаем и «Ревизора», и его, Давыдова, что иногда достаточно одного намека, только легкого движения пальцев, искусно неожиданной интонации и мы все уже угадываем, все знаем до конца. Иногда намек выразительнее и полнее самой последней откровенности, и все его намеки изумительны и многозначительны. По самому свойству своего таланта Давыдов не может дать городничего в традиционно грубых чертах. Не может, да и не хочет. Его городничий не просто грубый бурбон, застывшая маска, он тоньше, лукавее, иногда неожиданно смешной и столь же неожиданно жуткий. Многими красками, кистью тонкой и изящной рисует Давыдов этот такой с детства знакомый портрет. Но вот чем дальше играет Давыдов, тем больше увлекается и увлекает зрителей. Все громче звучит голос, щедрее движения, будто уже не может рассчитывать, будто не может жалеть своих сил и не жалеет. Так мудрый полководец в начале битвы сдерживает свои полки и только к концу пускает грозную лавину, которая сметает все до конца и дает ему прекрасную победу. Так и Давыдов. Если в начале чувствовалась какая-то осторожность и скупость, то к концу он отдается весь потоку своего вдохновения. Как властен он над своим телом, над каждым звуком своего голоса. Как силен он, как прекрасен в отблесках горящего в нем, ни на минуту не потухающего пламени высокого искусства. Нет, это не тень с нежностью воспоминаемого прошлого, это образ живой, яркий и трепетный.
Почти невозможно верить неумолимым датам энциклопедического словаря – Владимир Николаевич Давыдов родился в 1849 году.
Одно из первых детских впечатлений – «Свадьба Кречинского» в Александринке. Играют Горев, Варламов и Давыдов. Конечно, многого не понял, совершенно не запомнил, многое показалось скучным. Но одного не забуду никогда, да этого и никто не забудет: Расплюева – Давыдова.
Не раз потом видел «Свадьбу Кречинского» и всегда переживал это острое колющее чувство жалости, нестерпимую боль за этого толстого смешного такого беспомощного и жалкого Расплюева. Как забыть это мгновение, когда, надвинув помятый цилиндр, с трусливой самоуверенностью пытается он сломить упрямство заграждающего ему дверь лакея, а потом, избитый униженный, плачет бессильными старческими слезами. Это пронзило душу, это запомнилось навсегда.
А потом длинная бесконечная встает вереница образов, всегда таких ярких, обжигающих душу то смехом, то страданием, всегда разнообразных и четких, и не только разнообразие грима всегда искусного, умело подобранной одежды, но какая-то бесконечная многогранность души, всегда готовой трепетно впитывать все новые и новые чувства.
Давыдов – комик. Он владеет прекрасной тайной – смеяться и заставлять смеяться других. Но нет в его смехе полной безоблачности, как не было ее во всей русской жизни. Смех и слезы, издевка и сострадание, все это так близко, все это так сплелось в русской душе. И все это так полно умел выразить Давыдов, исчерпать эту двойственность до конца. Смешное и жуткое, великое и жалкое, водевили с переодеванием и бессильные старческие слезы униженного и оскорбленного Расплюева.
И может быть ни один трагик с громовым голосом и широкими жестами не сумел бы так сильно «чувства добрые в них лирой пробуждать», как это умел толстый смешной, неуклюжий, в зашамканном фраке жалкий и трогательный Расплюев – Давыдов.
3.
Приемные экзамены в драматическое училище. На маленькую сценку выходят взволнованные молодые люди и девицы без конца, без конца.
«Басню… отрывок… довольно…»
За экзаменаторским столом на председательском месте «дед», так зовут его уже давно. Он устал, пожевывает губами, дремлет как толстовский Кутузов на военном совете в Филях. А быть может это только привычная лукавая маска, а на самом деле все видит, все слышит, все замечает.
Стоит только среди сотни этих штампованно-заученных голосов зазвучать какому-нибудь голосу робко, но по-иному, сейчас же приосанится, встряхнется, дремоты как не было. Два-три дополнительных вопроса, мелькнет улыбка на опустившихся брезгливо губах и все поймут сразу, что это не даром, что что-то случилось огромное, важное.
Ведь он-то умеет угадать и скольких уже угадал.
Так и на уроках. Сядет в кресло, дремлет, брюзжит, потом вдруг будто ярче загорелось электричество в темноватом репетиционном зале. Он уже сам на сцене, его движения гибки и молоды, он может в одну секунду то стать молоденькой белокурой Бертой, то пылким влюбленным, то старухой-нянькой. Ведь он все знает, все понимает, все умеет.
А потом опять в кресле, дремлет, глядит равнодушными глазами, ведь он уже столько видел, столько познал, чем его можно удивить, поразить, взволновать?
4.
В огромном неуютном Панаевском театре «Утро воспоминаний о Вере Федоровне Комиссаржевской в годовщину ее смерти».
Много слов, нежных, трогательных, искренних.
Говорит и он. С трудом поднимается со своего места. Не помню содержания его речи. Да и кто запомнит речь отца над могилой дочери, разве важны тут слова, разве словами можно выразить то, что выражают согнувшая спина, медленно текущие по щекам слезы, хрипота рыданий в голосе. Он вспоминал свою ученицу, он плакал над могилой дочери, великой дочери. Он стоял перед переполненной затихшей залой и все чувствовали без слов его боль, его тяжесть, которая придавила его, сделала его в ту минуту таким сгорбленным, маленьким. Сколько через его руки прошло учеников и учениц, многие своей славой прибавили новые лавровые ветки к его гигантскому венку. Многих ему пришлось пережить. Это было тяжело, но так мудр приговор судьбы. Ведь он так многим нужен, одним для того, чтобы научиться у него, перенять хоть тысячную частицу той прекрасной тайны, которою он владеет, а остальным нам всем он нужен потому, что глядя на него мы можем узнать и отдых, и очищающий трепет искусства.
5.
Крещенский сочельник у Николая Васильевича Дризена, на квартире которого собирались каждую среду все петербургские театральные сливки.
Сегодня вместо серьезного доклада или чтения новой пьесы вечер традиционных шуток, домашних маскарадов, импровизаций. Степенный хозяин в белом фартуке и поварском колпаке разносит сладкий крещенский пирог. Не обошлось без маленького плутовства со стороны распорядителей, чтоб кусок пирога с крещенским бобом достался никому иному, как Владимиру Николаевичу. Да и кому же быть королем боба, повелителем сегодняшнего вечера. При общих веселых рукоплесканиях венчают его седины разноцветной бумажной короной и облекают в мантию сделанную из какой-то затейливой шелковой занавески. И вот весь вечер он сидит на своем шуточном троне с важностью подлинного повелителя, как неистощимы его выдумки, как детски заразителен его смех как глаза смотрят ласково и лукаво.
В конце вечера все подданные на коленях умоляют его спеть.
Он противится, но наконец соглашается. Он стоит у рояля в яркой мантии, в бумажной короне, он поет слегка дребезжащим голосом такие знакомые песенки и романсы. И уже не хочется смеяться, какая-то теплая грусть наполняет душу, когда глядишь на это знакомое с детства лицо, такое дорогое и близкое, и слышишь голос тоже такой знакомый, проникающий до самого сердца.
Об авторе
Сергей Абрамович Ауслендер (1886 - 1937) — русский писатель, драматург, театральный и литературный критик.
Подробнее
ПАМЯТЬ
19 января исполняется 165 лет со дня рождения народного артиста Республики Владимира Николаевича Давыдова (1849 – 1925).
ФОТОАЛЬБОМ
ФОТОАЛЬБОМ
18.01.2014
Подробнее
БОРИС БАБОЧКИН. «ЕРМОЛОВСКОЕ ФОЙЕ»
К 150-ЛЕТИЮ МАЛОГО ТЕАТРА
Эта статья – одна из последних литературных публикаций (журнал «Москва», №12, 1974), в которой Борис Андреевич выразил свое отношение к традициям Малого театра, его великим мастерам. В какой-то мере ее можно рассматривать как творческое завещание Бабочкина. Публикуется по тексту, приведенному в книге «Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма», М., 1996.
Эта статья – одна из последних литературных публикаций (журнал «Москва», №12, 1974), в которой Борис Андреевич выразил свое отношение к традициям Малого театра, его великим мастерам. В какой-то мере ее можно рассматривать как творческое завещание Бабочкина. Публикуется по тексту, приведенному в книге «Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма», М., 1996.
БОРИС БАБОЧКИН. «ЕРМОЛОВСКОЕ ФОЙЕ»
К 150-ЛЕТИЮ МАЛОГО ТЕАТРА
Эта статья – одна из последних литературных публикаций (журнал «Москва», №12, 1974), в которой Борис Андреевич выразил свое отношение к традициям Малого театра, его великим мастерам. В какой-то мере ее можно рассматривать как творческое завещание Бабочкина. Публикуется по тексту, приведенному в книге «Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма», М., 1996.
Я стою в Ермоловском фойе. Через него проходят артисты перед выходом на сцену. Я стою и думаю: сто пятьдесят лет — это много или мало? Мне — семьдесят. Это много. Но сто пятьдесят для театра, даже для такого знаменитого, как наш Малый театр, — совсем немного. Когда я играл Иванова в драме Чехова, мне всегда давали на начало первого акта книгу «Сочинений» Тимирязева. Каждый спектакль я читал одно и то же место; Тимирязев писал, что он видел человека, который видел человека, видевшего Людовика XIV. Одним словом, все, что было в Новой истории, было недавно. И когда я прихожу теперь в свой Малый театр и гляжу на портреты Прова Садовского и Живокини, Щепкина и Мочалова, Ермоловой, Федотовой и Никулиной, я замечаю, что отношусь к ним совсем не как к музейным экспонатам. Я воспринимаю их как своих личных знакомых.
На большой фотографии, что висит в Ермоловском фойе, в группе знаменитых стариков Малого театра — Ленского, Медведевой, Южина и Садовских — молоденькая Александра Александровна Яблочкина. Это ее рукой, ее твердым четким почерком написано на фотографии: «Старый Малый театр». А я знал Александру Александровну так хорошо, так близко, я имел счастье быть ее товарищем по Малому театру и, осмелюсь сказать, — близким товарищем. В еще большей степени это относится к таким знаменитым, неповторимым, выразившим в своем творчестве всю народную сущность искусства Малого театра артисткам, как Евдокия Дмитриевна Турчанинова и Варвара Николаевна Рыжова. Я горячо любил их, еще так недавно я пользовался их расположением, вниманием, дружбой, а сейчас они уже стали «старым Малым театром», его прекрасным прошлым и легендой...
А вот еще два портрета всегда на мгновение останавливают мое сердце, когда я смотрю на них: портреты двух, может быть, самых блестящих артистов своего времени — Николая Мариусовича Радина и Степана Леонидовича Кузнецова. Какие восторги публики, какое абсолютное, безоговорочное признание их мастерства, их исключительности со стороны товарищей по искусству они испытали, тут есть чему позавидовать! Безоговорочное признание коллег — самая большая редкость.
Не могу не вспомнить свою первую встречу с Н. М. Радиным на репетиции в тогдашнем театре МГСПС. Репетировали «Пигмалион» Шоу. Пробормотав несколько реплик с партнерами, Радин вдруг бросил репетировать и уставился на меня. Я несколько смутился. Продолжая меня с любопытством рассматривать, Радин в раздумье спросил: «Где это я вас видел?» — «Ну, вероятно, здесь, за кулисами... потом я бывал за кулисами в театре Корша», — проговорил я в ответ на такое особое и подозрительное к себе внимание.
Тогда Радин рассмеялся и сказал: «Да репетируйте дальше. Я вам реплику подаю».
Я вспомнил этот эпизод потому, что слишком часто, даже в жизни, а не только на сцене, слышу совершенно неестественные интонации, с головой выдающие архаические вкусы многих и многих служителей Мельпомены.
В центре артистического фойе перед сценой Малого театра, которое называется Ермоловским, — знаменитый портрет Серова. Великая артистка изображена на нем величественной, с королевской осанкой, немолодой, но прекрасной женщиной, возвышающейся над всеми предполагаемыми на первом плане. Рассказывают, что, когда Мария Николаевна увидела законченную работу Валентина Серова, она замахала руками и в смущении прошептала: «Как же можно? Ведь это так нескромно!».
О скромности, замкнутости, стеснительности Ермоловой говорят все, кто еще встречался с нею в Малом театре.
Когда я учился в театральной студии «Молодые мастера», все время обсуждался у нас вопрос — нужно ли учить студентов методом импровизационных этюдов, как это делалось тогда во всех почти студиях, или непременно и исключительно на текстах настоящей, высокой литературы. Мнения разделились. Каждый из педагогов действовал по-своему. Но И. Н. Певцов — для нас авторитет его был непререкаем — однажды, посмотрев какой-то этюд, подумал и сказал: «Я уверен, что Ермолова никогда не смогла бы сыграть и сымпровизировать никакого этюда».
На этом вопрос был исчерпан, об этюдах никто больше не заикался.
Сейчас в Москве есть театр Ермоловой, есть улица ее имени. Все это — свидетельство того, какой глубокий след оставила она в истории нашей культуры. Но как рассказать о народной любви к этой удивительной женщине и великой артистке? Недавно скончавшийся актер Малого театра В. А. Станюлис говорил мне о том, что творилось в зрительном зале, когда Ермолова выступала в благотворительном концерте. Свидетельств невероятной популярности Марии Николаевны осталось в воспоминаниях современников множество. И тут, может быть, самое интересное то, что она читала.
Посмотри: в избе, мерцая,
Светит огонек;
Возле девочки-малютки
Собрался кружок;
И с трудом от слова к слову
Пальчиком водя,
По печатному читает
Мужичкам дитя...
Боже мой, да ведь это стихотворение Майкова, посвященное освобождению крестьян, было напечатано в каждом букваре, и в том самом, по которому учился читать и я! Как можно с ним выступать с эстрады? Я до сих пор не могу этого понять. А Ермолова выступала и, по словам того же В. А. Станюлиса, потрясала зал, потрясала так же, как Шаляпин своим знаменитым «Пророком».
Единственный раз в жизни видел я на сцене Ермолову — в «Холопах» Гнедича. Я не могу вспомнить, как она играла. Но я не могу забыть чувства благоговения, целиком овладевшего мной от сознания, что я смотрю Ермолову.
Для Москвы Ермолова была не только лучшая, первая артистка, она была — святыня. В один из серых зимних дней 1920 года я был в той громадной толпе, которая собралась на Тверском бульваре у ее дома, я хорошо помню старушку, низко кланяющуюся людям с балкона. Тогда, в пятидесятилетний юбилей ее творчества, зрительный зал Малого театра стоя встречал появление на сцене Ермоловой, и в одной из лож бенуара вместе со всеми стоял и аплодировал Владимир Ильич Ленин, приветствуя первую Народную артистку республики.
Мне кажется, что именно с именем Ермоловой связано в Малом театре иногда почти незаметное, но вечно живое пламя и жар народности, благородной простоты и демократизма. Пламя правды, не нуждающееся ни в каких украшениях, чуждое всяким внешним эффектам, всякому модничанью. Но сама Ермолова была в истории Малого театра только наследницей, продолжательницей этой линии, этого направления. Она поддерживала огонь, зажженный еще великим Мочаловым, она хранила в себе свет истины и народной мудрости, которые принес в Малый театр великий Щепкин. Великий Щепкин, умерший одинокой, страшной, обидной смертью от инфаркта в убогом номере Ялтинской гостиницы под веселую музыку танцевального оркестра. Великий Щепкин, в чьей биографии первая строка была написана рукою его друга — А. С. Пушкина.
Я не случайно говорю, что эта главная, наиболее ценная линия творческой жизни Малого театра, которую условно можно назвать Ермоловской, порой как бы скрывалась, покрывалась пеплом, почти затухала, лишь иногда вспыхивая новым жаром, новым пламенем. Ведь этот перемежающийся процесс затуханий и вспышек — непрерывен, он продолжается и теперь, и в наши дни, когда, казалось бы, фарватер развития нашего искусства обозначен четко, когда все опасности поняты, а цель так ясна, так желанна и даже кажется близкой.
По всей справедливости Малый театр часто называют Домом Островского, подобно тому как «Комеди Франсез» называют домом Мольера. Действительно, в Малом театре шли почти все пьесы Островского, действительно, А. Н. Островский долгое время непосредственно работал в Малом театре, был как бы его неофициальным художественным руководителем, и у фасада театра ему стоит прекрасный памятник работы Н. А. Андреева.
Но широкая публика вряд ли знает тот удивительный факт, что пьесы Островского шли на сцене Малого театра по сравнению с потоком пьес второстепенных драматургов относительно мало и редко. Да и воплощение их в Малом театре не всегда было идеальным. Случались и неудачи, может быть, в театре они вообще неизбежны. Так, не везло Малому театру с «Грозой» — вершиной драматургии Островского. Прочитав все рецензии, написанные о «Грозе» более чем за сто десять лет ее существования, я пришел к убеждению, что только две исполнительницы роли Катерины вполне отвечали замыслу Островского. Две молоденькие артистки: Никулина-Косицкая в Малом театре и Фанни Снеткова в Александринском, с ними обеими, кстати, ролью занимался сам Островский. Судя по сохранившимся фотографиям, Никулина-Косицкая — Катерина выглядела несколько суровой, крепенькой волжской девчонкой с сильным характером. Фанни Снеткова была ее полной противоположностью. Сыграв Катерину в 21 год, она лишала свою героиню всяких бытовых черт, выходила в кокетливой повязочке-кокошнике и в платье кринолином. Она оставалась и в этой роли «мечтой императорской сцены» — так ее тогда называли. Восторженный отзыв об ее исполнении оставил нам Н. А. Добролюбов в своей знаменитой статье «Луч света в темном царстве».
Мне иногда кажется, что большинство авторов и участников воплощения «Грозы» на русской сцене, в том числе и на сцене Малого театра, знают этот глубочайший классический пример и образец театральной критической статьи только по названию. Ведь если знать ее содержание и соглашаться с ним (а как можно с ним не согласиться?!), то чем объяснить то роковое для пьесы смещение акцентов, которое, по моему убеждению, исказило ее содержание, смысл и стиль и которое уже давно стало театральной традицией, «святой и нерушимой», — в худшем смысле этих слов?
Задавая себе этот вопрос, я отвечаю на него прежде всего как театральный практик.
Вот что, по моему мнению, случилось с «Грозой» в русском театре. Роль Катерины не просто хорошая, она, как у нас говорят, «гастрольная», знаменитая, заветная. И поэтому она, вполне естественно, во всех труппах перешла от молодых актрис к артисткам на положении «основной героини». А это положение в труппе обусловлено во всяком случае стажем, опытом, а значит, и возрастом актрисы. Но в «Грозе», по утверждению Добролюбова, речь идет о возрасте переходном, «когда ребенок становится женщиной». На сцене же Катерина вдруг стала старше вдвое как минимум. Естественно, что сразу постарели и остальные персонажи пьесы. Зловещей древней старухой стала Кабаниха, хотя пьеса не дает никаких оснований для такой трактовки. Монументальной древностью глядит на нас с фотографии знаменитый Садовский в роли Дикого. А ведь в пьесе Кудряш сетует на то, что «дочери-то у него — подростки, большой-то ни одной нет». Значит, и Дикой человек еще не старый. Вероятно, ему лет сорок. На фотографиях же «сам К. Н. Рыбаков» в роли Кудряша выглядит полным солидным купцом лет сорока пяти — сорока восьми. И это тоже стало «священной традицией».
Но я слишком отошел от главного предмета разговора. Меня можно извинить, — я люблю «Грозу» больше всех пьес Островского, занимаюсь ею уже лет тридцать и сейчас поставил ее в Малом театре, как мне кажется, заново, а вернее — совсем по-старому, как при Островском.
Итак, Островский шел в Малом театре относительно мало и редко, хотя ни одна другая труппа никогда не имела и не будет иметь таких уникальных, неповторимых исполнителей Островского, как труппа Малого театра. Волшебство исполнения Островского в Малом театре, пожалуй, наиболее ярко и глубоко передал в своих воспоминаниях Юрий Михайлович Юрьев. Его повествовательное воспроизведение спектакля «Таланты и поклонники» с Ермоловой и Садовской — это истинное произведение искусства. Написана подробнейшая партитура незабываемого спектакля, но попробуй продирижировать еще раз эту симфонию!.
Много прекрасных страниц, посвященных искусству артистов Малого театра, написал К. С. Станиславский в знаменитой своей книге «Моя жизнь в искусстве». Тайны актерского творчества пытался он рассмотреть и понять в игре именно тех артистов «старого Малого театра», чьи портреты украшают собой сейчас стены Ермоловского фойе. Но вот среди них я вижу изображение артиста, имя которого упоминается сейчас сравнительно редко. А это несправедливо. Одним из столпов Малого театра, а долгое время и его абсолютным властителем и диктатором был Александр Иванович Южин, фигура интереснейшая и самобытная.
В Ермоловском фойе Южин снят в какой-то суконной курточке. Вероятно, это чистая случайность. Я помню, как на одном бурном диспуте о месте театра в революции, на сцене«Эрмитажа» в Каретном ряду, получив слово от взъерошенного кожано-шинельного президиума, Южин долго разоблачался из своих бобров, с трудом стаскивал с ног большие фетровые боты и в визитном костюме от парижского портного подошел какой-то особо барской походкой к рампе. Он говорил о том, какое богатство культуры дала народу революция и как бережно нужно это богатство хранить, а не разрушать его.
У Южина была удивительная русская речь. Создавалось впечатление, что по-русски говорит он один, а остальные ораторы, хоть и здорово и красноречиво говорят, но как-то не совсем по-русски. Зато такие слова, как «режиссер», «актер», Южин говорил не просто на французский манер, а чисто по-французски. Но вот в «Гамлете» ударение Южин делал на втором слоге, произнося его не просто по-русски, а, я бы сказал, даже несколько провинциально.
Тут я позволю себе отвлечься, заговорить о том, что бесконечно меня волнует. Я имею в виду одну из серьезнейших проблем, стоящих сегодня перед Малым театром. Она имеет не только художественное, но и общественное значение, — это проблема речи.
Сценическая речь артистов Малого театра всегда считалась эталоном правильного и звучного московского говора. Лучшие артисты «старого Малого театра» прославились своим произношением, своей дикцией, умением окрашивать слово и делать из слова — образ. Сценическая речь в Малом театре была образцовой не только с эстетической точки зрения, но даже с чисто научной, филологической. Е. Н. Гоголева, Е. М. Шатрова, С. Н. Фадеева — вот кто понимает всю важность правильной, полнозвучной сценической русской, московской речи! Можно назвать и других, так, например, с отличным мастерством управляет своим речевым аппаратом И. А. Любезнов. Одна из самых блестящих мастериц русского, московского говора — Н. А. Белевцева недавно ушла от нас. Есть и среди молодых актеров, и актеров среднего поколения подлинные хранители традиций бережного отношения к русскому языку, к речи. Но есть и такие, для которых слово «архитектура», например, — непреодолимое препятствие. Со всей горькой откровенностью нужно признаться в серьезных упущениях в этой области. Небрежное, неряшливое отношение к слову стало одно время модным в некоторых, особенно молодых, театрах. Ну и бог с ними. Но когда такая «мода» проникает в Малый театр — это беда. А она проникает... На одном из последних, восторженно принятом публикой спектакле я не расслышал часть пьесы. Пробовал еще раз — нет, не слышу. А я не тугоухий, у меня нормальный слух. Кстати, я совсем не сторонник крика, форсированного звука на сцене, сам говорю на сцене тихо. И знаю многих и молодых и пожилых актеров и актрис, которые говорят тихо, но, чем тише они говорят, тем более они слышны, в этом-то и заключается искусство сценической речи. Так же и в музыке. Когда я слушаю Рихтера, я воспринимаю музыку целиком, получаю впечатление общее. Но я понимаю, что это общее впечатление тем и сильно, что я слышал и каждую ноту в отдельности, каждую восьмую, каждую шестнадцатую. Ни один большой музыкант не позволит себе небрежности. Что, если в Малом театре небрежность, мазня, начнут подтачивать один из основных устоев его искусства — отточенную, отшлифованную и вместе с тем простую русскую речь?!
Думаю, читатель поймет мое совсем не лирическое отступление — ленинское понимание юбилеев как способа «сосредоточить внимание на нерешенных задачах» стало нашим советским, партийным обычаем отмечать празднества такого рода. Именно в дни юбилеев мы должны особенно строго и пристрастно анализировать состояние нынешних наших дел.
Но вернемся к дням «старого Малого театра», к импозантной фигуре А. И. Южина. Я восхищался его мастерством диалога в «Бешеных деньгах», но красивость южинской декламации в «Макбете» скоро надоедала. Не помню совсем своего впечатления от «Венецианского купца» — очевидно, оно не было ярким. Одно время я встречал Южина чуть ли не каждый день: я жил с ним в одном переулке, и переулок этот теперь называется Южинским. Тогда не было персональных автомобилей. Каждое утро, медленно и важно, не замечая прохожих, шел он пешком. И всегда провожала его дожидавшаяся у подъезда какая-нибудь молоденькая артистка или студийка, и вид у нее рядом с Южиным был такой, как будто она несет икону Иверской божьей матери.
Так вот, повторю, что в Малом театре мало давали Островского, в нем никогда не играли Чехова (первая пьеса Горького «Старик» была поставлена в 1919 году, а первая пьеса Чехова — в 1960!), но шли все пьесы князя Сумбатова-Южина. Все эти ловкие, эффектные, «благородные», «самоигральные» мелодрамы из «красивой жизни»... И «Блуждающие огни», и «Старый закал», и «Соколы и вороны», и «Ночной туман», и «Листья шелестят» — всех не упомнишь. И шли они не потому, что их автор имел решающее влияние на репертуар Малого театра, а потому, что эти пьесы вообще были самыми репертуарными пьесами русского театра начала века. Они делали самые большие сборы, и актерам было легко их играть, вернее, красиво декламировать. Конечно, странно и подумать, чтоб хоть одна из них могла быть поставлена сейчас. Все они по несовпадению художественной ценности и кассового успеха, пожалуй, соответствуют теперешнему «коммерческому кинематографу».
Мне кажется, что Южин оставил в Малом театре глубокий след, и вопрос о том, как оценивать его значение — позитивно или негативно, — сложный вопрос, и однозначно на него не ответишь. Но когда я вижу, что за кулисами и в зале Малого театра всегда абсолютный порядок, что в коридорах ни один человек не позволит себе говорить слишком громко или идти слишком быстро, я чувствую, что это так и заведено со времен Южина, и понимаю, что это очень хорошо. Что это — устои Малого театра, устои, которые успокаивают самые бурные темпераменты и самые взволнованные эмоции.
Когда я думаю о теневых сторонах театральной жизни, один светлый прекрасный образ встает передо мною. Александр Павлович Ленский. О нем писали: «Там, где участвовал Ленский, там не могло быть мелкой актерской интриги, борьбы честолюбий и фальши». Очень красивый, не очень молодой, полнеющий человек с волнистой шевелюрой и прекрасными огромными глазами смотрит на нас со стены Ермоловского фойе. Его имя в Малом театре окружено огромным уважением не только потому, что он был великим артистом и прекрасным режиссером, но и потому, что он был революционером в театре, предтечей великих реформ Станиславского и Немировича-Данченко. Но его реформаторская деятельность вызывала противодействие чиновников конторы императорских театров, травлю мелкой прессы, части равнодушных и ленивых членов самой труппы тогдашнего Малого театра. Он организовал Новый театр — филиал Малого и Большого театров, который был построен как нынешняя театр-студия. О дивной постановке Нового театра «Снегурочки» рассказывала мне Евдокия Дмитриевна Турчанинова, игравшая в ней Леля. И она же говорила, что Ленский «делал все не так, как в Малом».
Его выжили из этого театра, и он стал главным режиссером в своем родном доме — Малом театре. Но противодействие «маленьких людей» продолжалось, цензура вмешивалась в уже составленный репертуар и корежила его. Тогда Ленский ушел из Малого театра. 2 (15) октября 1909 года он в последний раз вышел на сцену Малого театра в роли Дудукина, а 13 (26) октября скончался. Как написал Влас Дорошевич, Ленский умер «от разлуки со своим Малым театром».
«Гениальным мастером сцены и гениальным педагогом» называл Ленского Мейерхольд. Станиславский, по его словам, «был влюблен в Ленского», а Мария Николаевна Ермолова написала после его смерти: «С Ленским умерло все. Умерла душа Малого театра... С Ленским умер не только великий актер, а погас огонь на священном алтаре, который он поддерживал с неутомимой энергией фанатика. Он всю жизнь и душу положил за искусство, и чем же отблагодарило его благодарное потомство? Его обливали помоями, его травили, свои же, его изводила контора...».
Приведу только два примера, раскрывающих масштаб таланта Ленского: в считающейся «невыигрышной» роли Дудукина («Без вины виноватые» Островского) Ленский имел такой же успех, как и исполнительница роли Кручининой. А этой исполнительницей была Мария Николаевна Ермолова! И еще В. Дорошевич писал: «Когда в Малом театре идет «Горе от ума», я делаю все, чтобы попасть. Сажусь, закрываю глаза и слушаю, слушаю. Только слушаю, как музыку, — как читает Ленский».
Ленский оставил интереснейшие статьи по проблемам театра, занимался вопросами грима и мимики, театрального оформления — он сам был прекрасным художником. Он впервые ввел на сцене то, что мы теперь называем «крупным планом», он впервые ввел вращающийся круг сцены. Ленский боролся с неестественностью, наигрышем и штампами актерской игры и Ленский же восставал против натурализма исполнения. А среди его учеников, которых он оставил нашей культуре, такие исполины, как Остужев, Рыжова, Турчанинова, Пашенная. Судьба этого одного из крупнейших мастеров русской сцены полна драматизма. Но разве только одна эта трагическая судьба погребена в старых стенах дома купца Варгина, ставшего Малым театром?..
Среди учеников Ленского первым я назвал А. А. Остужева. Портрет его останавливает внимание хотя бы уже тем, что на нем изображен человек, совсем не похожий на актера. У него лицо квалифицированного механика, серьезного инженера — словом, повторяю, ничего «актерского». Он и был замечательным любителем-слесарем. Но он был и ВЕЛИКИМ ТРАГИЧЕСКИМ АКТЕРОМ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Нашего времени, нашего до такой степени, что он выступал еще во время Великой Отечественной войны во фронтовых бригадах Малого театра. Творчество А. А. Остужева и его непревзойденные достижения, особенно последнего периода, достаточно хорошо известны, и все-таки об Остужеве и о подвиге его жизни будут писать многие и многие годы.
В самом расцвете своего таланта, «темпераментный и блестящий», хотя, может быть, и не слишком глубокий исполнитель Ромео, Чацкого и Эрнани, «первый любовник» Малого театра стал глохнуть. Болезнь прогрессировала так неумолимо, что уже в десятые годы вся окружающая Остужева жизнь стала как бы немым кинематографом. Способность слышать исчезла полностью и навсегда. Он продолжал играть, совсем не слыша партнеров. Теперь ему приходилось знать наизусть не только свою роль, но и всю пьесу. Сначала он разгадывал начало своей реплики по губам партнеров. Но это не гарантировало от ошибок. Тогда нашлась, как в сказке, добрая фея и, как в сказке, спасла его. Фею звали Тина Гавриловна Арминина, она была дочерью классика армянской литературы Габриэля Сундукяна и служила в Малом театре суфлером. Конечно, она ничего не подсказывала Остужеву — тот все равно ничего бы не услышал. Она подавала одному ему понятный знак, когда начинать говорить. Фея явилась вовремя, Остужев был сохранен для сцены, а, как говорили мне старики, уже стоял вопрос об его отставке.
Мастерство Остужева с годами крепло, талант его приобретал все большую глубину и зрелость. То, что показал Остужев в «Отелло», было столь ошеломляющим, столь громадным, таким нужным народу, таким современным, таким явно гениальным, что все вокруг померкло, потускнело. Даже и на сам спектакль, поставленный в 1935 году С. Э. Радловым, никто не обращал внимания, не замечая его достоинств и прощая недостатки. Смотрели и слушали, упоенно, самозабвенно одного Остужева. Он бросал в зрительный зал такие ураганы чувств, такую бурю страстей и такую беспредельность человеческого тепла, любви, благородства, что, казалось, в моей зрительской душе все это уже не вмещалось, лилось через край...
К сожалению, мне не довелось увидеть на сцене следующий шедевр Остужева — Уриэля Акосту в одноименной трагедии К. Гуцкова. Но мнение, что этот образ стоял на том же высочайшем уровне, как и Отелло, в Малом театре непоколебимо. Для меня жизнь Александра Алексеевича Остужева, его творческий подвиг — образец высокой трагедии.
Конец Остужева был таким же простым и трагическим, как и вся его жизнь. Соседи по коммунальной квартире — а он жил не в отдельной, а в коммунальной квартире и на отдельную не претендовал — однажды обратили внимание, что Александр Алексеевич давно не выходит из своей комнаты. Не отвечает и на световые сигналы, искусно им устроенные из-за бесполезности звонков. Сообщили в театр. Елена Николаевна Гоголева, Елена Митрофановна Шатрова, Николай Александрович Анненков вместе с суфлером Дарьяльским поехали к Остужеву. После всех необходимых формальностей открыли дверь и вошли в его комнату. На своем аскетическом ложе лежал мертвый Остужев. Похоронили его крайне скромно, как скромна была и вся его подвижническая жизнь.
Я еще застал Остужева в Малом театре. Я помню его невысокую, но очень пропорциоиальную, складную фигуру, его молчаливость, его равнодушный, рассеянный взгляд... Сейчас, когда я смотрю на его совсем неброский, «неактерский» портрет, в моем воображении сразу рядом с ним возникает и образ «доброй феи» — Тины Гавриловны. Что-то глубоко несправедливое, обидное и вместе с тем, очевидно, неизбежное есть в этом жестком отборе людей, большая часть из которых, отдав всю свою жизнь театру, так и не заслужила права стать «портретом Ермоловского фойе».
Но, может, эта мысль возникла у меня и потому, что у нас с Тиной Гавриловной сложились очень близкие, очень задушевные отношения. Однажды она даже рассказала мне:
— Меня спросили: «Вот вы такая одинокая, неужели вы никогда и не влюблялись?» Я ответила: нет, я никогда не влюблялась. Я любила. Раньше я любила Остужева, теперь я люблю Бабочкина.
Пусть читатели простят мне эту нескромную откровенность, как ее простила бы Тина Гавриловна. Наверное, нас обоих извиняет одно немаловажное обстоятельство: во время этого откровенного разговора Тине Гавриловне Армининой было без малого девяносто лет, а мне — под шестьдесят...
Я ловлю себя на том, что пишу все об ушедших, ведь все Ермоловское фойе — это ушедшие от нас, покинувшие свой Малый театр. Но прекрасные портреты Ермоловского фойе — блистательные таланты, запечатленные на них — это живые ценности нашей культуры. Разве не живы их традиции, не вспыхивает временами живой огонь, зажженный их творчеством?!
Я уже говорил, что стопятидесятилетняя история Малого театра знала периоды великолепных подъемов и печальных спадов. Это относится и к нашему времени. Если старый Малый театр можно упрекнуть в недостаточной разборчивости в выборе пьес и авторов, в декламационной тенденции его стиля, в некоторой провинциальности и безусловном консерватизме, то все эти грехи можно отнести и к советскому периоду в ведом, и к нерешенным проблемам сегодняшнего Малого театра.
Но нельзя не видеть и положительных сторон жизни теперешнего Малого театра. Малый театр всегда был актерским театром, и это — хорошо. Но в понятие «актерский» входила относительная слабость режиссуры. За последние годы этот недостаток ликвидирован. В Малом театре теперь режиссура «не хуже, чем у людей». А иногда и получше (хотя в то же время идут спектакли, поставленные неизвестно кем, еще при царе Горохе, и возобновленные тоже неизвестно кем, и даже находится достаточное количество зрителей, посещающих эти спектакли). В сложное положение попадает спектакль, который кто-то, имеющий в театре «вес», «не понимает». В конечном счете тогда его судьбу решает «наш выросший», как теперь говорят, зритель. Но ведь обогащение зрителя театром и театра зрителем процесс взаимный и непрерывный, и всегда впереди. будет что-то лучшее по сравнению с достигнутым сегодня. Мне кажется, что театр, творец, художник должны быть всегда несколько впереди зрителя. Зрителя нужно вести, а не идти за ним. Именно на это указывал В. И. Ленин, рассматривая творчество Демьяна Бедного, — поэта «нужного», «талантливого», но который шел за читателем, пытался потрафить не очень высоким вкусам и требованиям. Тем более должен быть впереди такой театр, как Малый.
В Ермоловском фойе нет разделения на дореволюционный и советский периоды. И, я думаю, что это очень правильно. В октябре 1917 года труппа Малого театра сразу, безоговорочно и целиком приняла Октябрьскую революцию, ни разу не вздохнув, не пожалев о потере тех преимуществ, которые давали особые условия службы в «императорском» театре. А преимущества были немалые. При весьма солидных окладах артисты императорских театров работали только 8 месяцев в году. Остальные четыре месяца уходили на каникулы, отпуска и посты — в это время театр был закрыт. Да и сам титул «артист императорских театров» уже был признаком довольно высокого положения в обществе. Октябрьскую революцию приветствовала вся труппа Малого театра. И в этом, конечно, прежде всего заслуга «старого Малого театра», его народно-демократического направления, его народной сути.
Советские и дореволюционные деятели нашего театра не разделены, они существуют в одном потоке, в одном движении, в диалектическом единстве. И в своей основной тенденции, все вместе, — это единое великое искусство, то самое искусство, которое, по словам Ленина, «принадлежит, народу».
Вернемся еще раз в Ермоловское фойе. Бросим последний взгляд на незавершенный, нарушающий строгую симметрию ряд портретов. Это ушедшие от нас совсем недавно — Н. А. Светловидов, В. А. Владиславский, художник Б. И. Волков и, наконец, мой партнер по телевизионным «Плотницким рассказам» Петр Александрович Константинов. Когда-то в прошлом — провинциальный актер, как и многие, впрочем, из смотрящих сейчас на нас из своих рам. Актер, про которого можно сказать, что за всю свою жизнь он не взял ни одной фальшивой ноты. Актер, который был правдив и органичен изначально, от природы.
Когда я нечаянно взглядываю на этот незавершенный ряд, обязательно проносятся в моем сознании дивные строки «Журавлей» Расула Гамзатова:
И в том строю есть промежуток малый...
Ничего нет в этом печального, ведь ничто не пропадает бесследно. Вся наша работа, вся творческая мысль — только маленький кирпичик в фундаменте строящегося прекрасного здания — будущего советского театра. Но внутри этого нового театра навсегда — камнем в основании — заложено искусство людей, ставших портретами Ермоловского фойе.
К 150-ЛЕТИЮ МАЛОГО ТЕАТРА
Эта статья – одна из последних литературных публикаций (журнал «Москва», №12, 1974), в которой Борис Андреевич выразил свое отношение к традициям Малого театра, его великим мастерам. В какой-то мере ее можно рассматривать как творческое завещание Бабочкина. Публикуется по тексту, приведенному в книге «Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма», М., 1996.
Я стою в Ермоловском фойе. Через него проходят артисты перед выходом на сцену. Я стою и думаю: сто пятьдесят лет — это много или мало? Мне — семьдесят. Это много. Но сто пятьдесят для театра, даже для такого знаменитого, как наш Малый театр, — совсем немного. Когда я играл Иванова в драме Чехова, мне всегда давали на начало первого акта книгу «Сочинений» Тимирязева. Каждый спектакль я читал одно и то же место; Тимирязев писал, что он видел человека, который видел человека, видевшего Людовика XIV. Одним словом, все, что было в Новой истории, было недавно. И когда я прихожу теперь в свой Малый театр и гляжу на портреты Прова Садовского и Живокини, Щепкина и Мочалова, Ермоловой, Федотовой и Никулиной, я замечаю, что отношусь к ним совсем не как к музейным экспонатам. Я воспринимаю их как своих личных знакомых.
На большой фотографии, что висит в Ермоловском фойе, в группе знаменитых стариков Малого театра — Ленского, Медведевой, Южина и Садовских — молоденькая Александра Александровна Яблочкина. Это ее рукой, ее твердым четким почерком написано на фотографии: «Старый Малый театр». А я знал Александру Александровну так хорошо, так близко, я имел счастье быть ее товарищем по Малому театру и, осмелюсь сказать, — близким товарищем. В еще большей степени это относится к таким знаменитым, неповторимым, выразившим в своем творчестве всю народную сущность искусства Малого театра артисткам, как Евдокия Дмитриевна Турчанинова и Варвара Николаевна Рыжова. Я горячо любил их, еще так недавно я пользовался их расположением, вниманием, дружбой, а сейчас они уже стали «старым Малым театром», его прекрасным прошлым и легендой...
А вот еще два портрета всегда на мгновение останавливают мое сердце, когда я смотрю на них: портреты двух, может быть, самых блестящих артистов своего времени — Николая Мариусовича Радина и Степана Леонидовича Кузнецова. Какие восторги публики, какое абсолютное, безоговорочное признание их мастерства, их исключительности со стороны товарищей по искусству они испытали, тут есть чему позавидовать! Безоговорочное признание коллег — самая большая редкость.
Не могу не вспомнить свою первую встречу с Н. М. Радиным на репетиции в тогдашнем театре МГСПС. Репетировали «Пигмалион» Шоу. Пробормотав несколько реплик с партнерами, Радин вдруг бросил репетировать и уставился на меня. Я несколько смутился. Продолжая меня с любопытством рассматривать, Радин в раздумье спросил: «Где это я вас видел?» — «Ну, вероятно, здесь, за кулисами... потом я бывал за кулисами в театре Корша», — проговорил я в ответ на такое особое и подозрительное к себе внимание.
Тогда Радин рассмеялся и сказал: «Да репетируйте дальше. Я вам реплику подаю».
Я вспомнил этот эпизод потому, что слишком часто, даже в жизни, а не только на сцене, слышу совершенно неестественные интонации, с головой выдающие архаические вкусы многих и многих служителей Мельпомены.
В центре артистического фойе перед сценой Малого театра, которое называется Ермоловским, — знаменитый портрет Серова. Великая артистка изображена на нем величественной, с королевской осанкой, немолодой, но прекрасной женщиной, возвышающейся над всеми предполагаемыми на первом плане. Рассказывают, что, когда Мария Николаевна увидела законченную работу Валентина Серова, она замахала руками и в смущении прошептала: «Как же можно? Ведь это так нескромно!».
О скромности, замкнутости, стеснительности Ермоловой говорят все, кто еще встречался с нею в Малом театре.
Когда я учился в театральной студии «Молодые мастера», все время обсуждался у нас вопрос — нужно ли учить студентов методом импровизационных этюдов, как это делалось тогда во всех почти студиях, или непременно и исключительно на текстах настоящей, высокой литературы. Мнения разделились. Каждый из педагогов действовал по-своему. Но И. Н. Певцов — для нас авторитет его был непререкаем — однажды, посмотрев какой-то этюд, подумал и сказал: «Я уверен, что Ермолова никогда не смогла бы сыграть и сымпровизировать никакого этюда».
На этом вопрос был исчерпан, об этюдах никто больше не заикался.
Сейчас в Москве есть театр Ермоловой, есть улица ее имени. Все это — свидетельство того, какой глубокий след оставила она в истории нашей культуры. Но как рассказать о народной любви к этой удивительной женщине и великой артистке? Недавно скончавшийся актер Малого театра В. А. Станюлис говорил мне о том, что творилось в зрительном зале, когда Ермолова выступала в благотворительном концерте. Свидетельств невероятной популярности Марии Николаевны осталось в воспоминаниях современников множество. И тут, может быть, самое интересное то, что она читала.
Посмотри: в избе, мерцая,
Светит огонек;
Возле девочки-малютки
Собрался кружок;
И с трудом от слова к слову
Пальчиком водя,
По печатному читает
Мужичкам дитя...
Боже мой, да ведь это стихотворение Майкова, посвященное освобождению крестьян, было напечатано в каждом букваре, и в том самом, по которому учился читать и я! Как можно с ним выступать с эстрады? Я до сих пор не могу этого понять. А Ермолова выступала и, по словам того же В. А. Станюлиса, потрясала зал, потрясала так же, как Шаляпин своим знаменитым «Пророком».
Единственный раз в жизни видел я на сцене Ермолову — в «Холопах» Гнедича. Я не могу вспомнить, как она играла. Но я не могу забыть чувства благоговения, целиком овладевшего мной от сознания, что я смотрю Ермолову.
Для Москвы Ермолова была не только лучшая, первая артистка, она была — святыня. В один из серых зимних дней 1920 года я был в той громадной толпе, которая собралась на Тверском бульваре у ее дома, я хорошо помню старушку, низко кланяющуюся людям с балкона. Тогда, в пятидесятилетний юбилей ее творчества, зрительный зал Малого театра стоя встречал появление на сцене Ермоловой, и в одной из лож бенуара вместе со всеми стоял и аплодировал Владимир Ильич Ленин, приветствуя первую Народную артистку республики.
Мне кажется, что именно с именем Ермоловой связано в Малом театре иногда почти незаметное, но вечно живое пламя и жар народности, благородной простоты и демократизма. Пламя правды, не нуждающееся ни в каких украшениях, чуждое всяким внешним эффектам, всякому модничанью. Но сама Ермолова была в истории Малого театра только наследницей, продолжательницей этой линии, этого направления. Она поддерживала огонь, зажженный еще великим Мочаловым, она хранила в себе свет истины и народной мудрости, которые принес в Малый театр великий Щепкин. Великий Щепкин, умерший одинокой, страшной, обидной смертью от инфаркта в убогом номере Ялтинской гостиницы под веселую музыку танцевального оркестра. Великий Щепкин, в чьей биографии первая строка была написана рукою его друга — А. С. Пушкина.
Я не случайно говорю, что эта главная, наиболее ценная линия творческой жизни Малого театра, которую условно можно назвать Ермоловской, порой как бы скрывалась, покрывалась пеплом, почти затухала, лишь иногда вспыхивая новым жаром, новым пламенем. Ведь этот перемежающийся процесс затуханий и вспышек — непрерывен, он продолжается и теперь, и в наши дни, когда, казалось бы, фарватер развития нашего искусства обозначен четко, когда все опасности поняты, а цель так ясна, так желанна и даже кажется близкой.
По всей справедливости Малый театр часто называют Домом Островского, подобно тому как «Комеди Франсез» называют домом Мольера. Действительно, в Малом театре шли почти все пьесы Островского, действительно, А. Н. Островский долгое время непосредственно работал в Малом театре, был как бы его неофициальным художественным руководителем, и у фасада театра ему стоит прекрасный памятник работы Н. А. Андреева.
Но широкая публика вряд ли знает тот удивительный факт, что пьесы Островского шли на сцене Малого театра по сравнению с потоком пьес второстепенных драматургов относительно мало и редко. Да и воплощение их в Малом театре не всегда было идеальным. Случались и неудачи, может быть, в театре они вообще неизбежны. Так, не везло Малому театру с «Грозой» — вершиной драматургии Островского. Прочитав все рецензии, написанные о «Грозе» более чем за сто десять лет ее существования, я пришел к убеждению, что только две исполнительницы роли Катерины вполне отвечали замыслу Островского. Две молоденькие артистки: Никулина-Косицкая в Малом театре и Фанни Снеткова в Александринском, с ними обеими, кстати, ролью занимался сам Островский. Судя по сохранившимся фотографиям, Никулина-Косицкая — Катерина выглядела несколько суровой, крепенькой волжской девчонкой с сильным характером. Фанни Снеткова была ее полной противоположностью. Сыграв Катерину в 21 год, она лишала свою героиню всяких бытовых черт, выходила в кокетливой повязочке-кокошнике и в платье кринолином. Она оставалась и в этой роли «мечтой императорской сцены» — так ее тогда называли. Восторженный отзыв об ее исполнении оставил нам Н. А. Добролюбов в своей знаменитой статье «Луч света в темном царстве».
Мне иногда кажется, что большинство авторов и участников воплощения «Грозы» на русской сцене, в том числе и на сцене Малого театра, знают этот глубочайший классический пример и образец театральной критической статьи только по названию. Ведь если знать ее содержание и соглашаться с ним (а как можно с ним не согласиться?!), то чем объяснить то роковое для пьесы смещение акцентов, которое, по моему убеждению, исказило ее содержание, смысл и стиль и которое уже давно стало театральной традицией, «святой и нерушимой», — в худшем смысле этих слов?
Задавая себе этот вопрос, я отвечаю на него прежде всего как театральный практик.
Вот что, по моему мнению, случилось с «Грозой» в русском театре. Роль Катерины не просто хорошая, она, как у нас говорят, «гастрольная», знаменитая, заветная. И поэтому она, вполне естественно, во всех труппах перешла от молодых актрис к артисткам на положении «основной героини». А это положение в труппе обусловлено во всяком случае стажем, опытом, а значит, и возрастом актрисы. Но в «Грозе», по утверждению Добролюбова, речь идет о возрасте переходном, «когда ребенок становится женщиной». На сцене же Катерина вдруг стала старше вдвое как минимум. Естественно, что сразу постарели и остальные персонажи пьесы. Зловещей древней старухой стала Кабаниха, хотя пьеса не дает никаких оснований для такой трактовки. Монументальной древностью глядит на нас с фотографии знаменитый Садовский в роли Дикого. А ведь в пьесе Кудряш сетует на то, что «дочери-то у него — подростки, большой-то ни одной нет». Значит, и Дикой человек еще не старый. Вероятно, ему лет сорок. На фотографиях же «сам К. Н. Рыбаков» в роли Кудряша выглядит полным солидным купцом лет сорока пяти — сорока восьми. И это тоже стало «священной традицией».
Но я слишком отошел от главного предмета разговора. Меня можно извинить, — я люблю «Грозу» больше всех пьес Островского, занимаюсь ею уже лет тридцать и сейчас поставил ее в Малом театре, как мне кажется, заново, а вернее — совсем по-старому, как при Островском.
Итак, Островский шел в Малом театре относительно мало и редко, хотя ни одна другая труппа никогда не имела и не будет иметь таких уникальных, неповторимых исполнителей Островского, как труппа Малого театра. Волшебство исполнения Островского в Малом театре, пожалуй, наиболее ярко и глубоко передал в своих воспоминаниях Юрий Михайлович Юрьев. Его повествовательное воспроизведение спектакля «Таланты и поклонники» с Ермоловой и Садовской — это истинное произведение искусства. Написана подробнейшая партитура незабываемого спектакля, но попробуй продирижировать еще раз эту симфонию!.
Много прекрасных страниц, посвященных искусству артистов Малого театра, написал К. С. Станиславский в знаменитой своей книге «Моя жизнь в искусстве». Тайны актерского творчества пытался он рассмотреть и понять в игре именно тех артистов «старого Малого театра», чьи портреты украшают собой сейчас стены Ермоловского фойе. Но вот среди них я вижу изображение артиста, имя которого упоминается сейчас сравнительно редко. А это несправедливо. Одним из столпов Малого театра, а долгое время и его абсолютным властителем и диктатором был Александр Иванович Южин, фигура интереснейшая и самобытная.
В Ермоловском фойе Южин снят в какой-то суконной курточке. Вероятно, это чистая случайность. Я помню, как на одном бурном диспуте о месте театра в революции, на сцене«Эрмитажа» в Каретном ряду, получив слово от взъерошенного кожано-шинельного президиума, Южин долго разоблачался из своих бобров, с трудом стаскивал с ног большие фетровые боты и в визитном костюме от парижского портного подошел какой-то особо барской походкой к рампе. Он говорил о том, какое богатство культуры дала народу революция и как бережно нужно это богатство хранить, а не разрушать его.
У Южина была удивительная русская речь. Создавалось впечатление, что по-русски говорит он один, а остальные ораторы, хоть и здорово и красноречиво говорят, но как-то не совсем по-русски. Зато такие слова, как «режиссер», «актер», Южин говорил не просто на французский манер, а чисто по-французски. Но вот в «Гамлете» ударение Южин делал на втором слоге, произнося его не просто по-русски, а, я бы сказал, даже несколько провинциально.
Тут я позволю себе отвлечься, заговорить о том, что бесконечно меня волнует. Я имею в виду одну из серьезнейших проблем, стоящих сегодня перед Малым театром. Она имеет не только художественное, но и общественное значение, — это проблема речи.
Сценическая речь артистов Малого театра всегда считалась эталоном правильного и звучного московского говора. Лучшие артисты «старого Малого театра» прославились своим произношением, своей дикцией, умением окрашивать слово и делать из слова — образ. Сценическая речь в Малом театре была образцовой не только с эстетической точки зрения, но даже с чисто научной, филологической. Е. Н. Гоголева, Е. М. Шатрова, С. Н. Фадеева — вот кто понимает всю важность правильной, полнозвучной сценической русской, московской речи! Можно назвать и других, так, например, с отличным мастерством управляет своим речевым аппаратом И. А. Любезнов. Одна из самых блестящих мастериц русского, московского говора — Н. А. Белевцева недавно ушла от нас. Есть и среди молодых актеров, и актеров среднего поколения подлинные хранители традиций бережного отношения к русскому языку, к речи. Но есть и такие, для которых слово «архитектура», например, — непреодолимое препятствие. Со всей горькой откровенностью нужно признаться в серьезных упущениях в этой области. Небрежное, неряшливое отношение к слову стало одно время модным в некоторых, особенно молодых, театрах. Ну и бог с ними. Но когда такая «мода» проникает в Малый театр — это беда. А она проникает... На одном из последних, восторженно принятом публикой спектакле я не расслышал часть пьесы. Пробовал еще раз — нет, не слышу. А я не тугоухий, у меня нормальный слух. Кстати, я совсем не сторонник крика, форсированного звука на сцене, сам говорю на сцене тихо. И знаю многих и молодых и пожилых актеров и актрис, которые говорят тихо, но, чем тише они говорят, тем более они слышны, в этом-то и заключается искусство сценической речи. Так же и в музыке. Когда я слушаю Рихтера, я воспринимаю музыку целиком, получаю впечатление общее. Но я понимаю, что это общее впечатление тем и сильно, что я слышал и каждую ноту в отдельности, каждую восьмую, каждую шестнадцатую. Ни один большой музыкант не позволит себе небрежности. Что, если в Малом театре небрежность, мазня, начнут подтачивать один из основных устоев его искусства — отточенную, отшлифованную и вместе с тем простую русскую речь?!
Думаю, читатель поймет мое совсем не лирическое отступление — ленинское понимание юбилеев как способа «сосредоточить внимание на нерешенных задачах» стало нашим советским, партийным обычаем отмечать празднества такого рода. Именно в дни юбилеев мы должны особенно строго и пристрастно анализировать состояние нынешних наших дел.
Но вернемся к дням «старого Малого театра», к импозантной фигуре А. И. Южина. Я восхищался его мастерством диалога в «Бешеных деньгах», но красивость южинской декламации в «Макбете» скоро надоедала. Не помню совсем своего впечатления от «Венецианского купца» — очевидно, оно не было ярким. Одно время я встречал Южина чуть ли не каждый день: я жил с ним в одном переулке, и переулок этот теперь называется Южинским. Тогда не было персональных автомобилей. Каждое утро, медленно и важно, не замечая прохожих, шел он пешком. И всегда провожала его дожидавшаяся у подъезда какая-нибудь молоденькая артистка или студийка, и вид у нее рядом с Южиным был такой, как будто она несет икону Иверской божьей матери.
Так вот, повторю, что в Малом театре мало давали Островского, в нем никогда не играли Чехова (первая пьеса Горького «Старик» была поставлена в 1919 году, а первая пьеса Чехова — в 1960!), но шли все пьесы князя Сумбатова-Южина. Все эти ловкие, эффектные, «благородные», «самоигральные» мелодрамы из «красивой жизни»... И «Блуждающие огни», и «Старый закал», и «Соколы и вороны», и «Ночной туман», и «Листья шелестят» — всех не упомнишь. И шли они не потому, что их автор имел решающее влияние на репертуар Малого театра, а потому, что эти пьесы вообще были самыми репертуарными пьесами русского театра начала века. Они делали самые большие сборы, и актерам было легко их играть, вернее, красиво декламировать. Конечно, странно и подумать, чтоб хоть одна из них могла быть поставлена сейчас. Все они по несовпадению художественной ценности и кассового успеха, пожалуй, соответствуют теперешнему «коммерческому кинематографу».
Мне кажется, что Южин оставил в Малом театре глубокий след, и вопрос о том, как оценивать его значение — позитивно или негативно, — сложный вопрос, и однозначно на него не ответишь. Но когда я вижу, что за кулисами и в зале Малого театра всегда абсолютный порядок, что в коридорах ни один человек не позволит себе говорить слишком громко или идти слишком быстро, я чувствую, что это так и заведено со времен Южина, и понимаю, что это очень хорошо. Что это — устои Малого театра, устои, которые успокаивают самые бурные темпераменты и самые взволнованные эмоции.
Когда я думаю о теневых сторонах театральной жизни, один светлый прекрасный образ встает передо мною. Александр Павлович Ленский. О нем писали: «Там, где участвовал Ленский, там не могло быть мелкой актерской интриги, борьбы честолюбий и фальши». Очень красивый, не очень молодой, полнеющий человек с волнистой шевелюрой и прекрасными огромными глазами смотрит на нас со стены Ермоловского фойе. Его имя в Малом театре окружено огромным уважением не только потому, что он был великим артистом и прекрасным режиссером, но и потому, что он был революционером в театре, предтечей великих реформ Станиславского и Немировича-Данченко. Но его реформаторская деятельность вызывала противодействие чиновников конторы императорских театров, травлю мелкой прессы, части равнодушных и ленивых членов самой труппы тогдашнего Малого театра. Он организовал Новый театр — филиал Малого и Большого театров, который был построен как нынешняя театр-студия. О дивной постановке Нового театра «Снегурочки» рассказывала мне Евдокия Дмитриевна Турчанинова, игравшая в ней Леля. И она же говорила, что Ленский «делал все не так, как в Малом».
Его выжили из этого театра, и он стал главным режиссером в своем родном доме — Малом театре. Но противодействие «маленьких людей» продолжалось, цензура вмешивалась в уже составленный репертуар и корежила его. Тогда Ленский ушел из Малого театра. 2 (15) октября 1909 года он в последний раз вышел на сцену Малого театра в роли Дудукина, а 13 (26) октября скончался. Как написал Влас Дорошевич, Ленский умер «от разлуки со своим Малым театром».
«Гениальным мастером сцены и гениальным педагогом» называл Ленского Мейерхольд. Станиславский, по его словам, «был влюблен в Ленского», а Мария Николаевна Ермолова написала после его смерти: «С Ленским умерло все. Умерла душа Малого театра... С Ленским умер не только великий актер, а погас огонь на священном алтаре, который он поддерживал с неутомимой энергией фанатика. Он всю жизнь и душу положил за искусство, и чем же отблагодарило его благодарное потомство? Его обливали помоями, его травили, свои же, его изводила контора...».
Приведу только два примера, раскрывающих масштаб таланта Ленского: в считающейся «невыигрышной» роли Дудукина («Без вины виноватые» Островского) Ленский имел такой же успех, как и исполнительница роли Кручининой. А этой исполнительницей была Мария Николаевна Ермолова! И еще В. Дорошевич писал: «Когда в Малом театре идет «Горе от ума», я делаю все, чтобы попасть. Сажусь, закрываю глаза и слушаю, слушаю. Только слушаю, как музыку, — как читает Ленский».
Ленский оставил интереснейшие статьи по проблемам театра, занимался вопросами грима и мимики, театрального оформления — он сам был прекрасным художником. Он впервые ввел на сцене то, что мы теперь называем «крупным планом», он впервые ввел вращающийся круг сцены. Ленский боролся с неестественностью, наигрышем и штампами актерской игры и Ленский же восставал против натурализма исполнения. А среди его учеников, которых он оставил нашей культуре, такие исполины, как Остужев, Рыжова, Турчанинова, Пашенная. Судьба этого одного из крупнейших мастеров русской сцены полна драматизма. Но разве только одна эта трагическая судьба погребена в старых стенах дома купца Варгина, ставшего Малым театром?..
Среди учеников Ленского первым я назвал А. А. Остужева. Портрет его останавливает внимание хотя бы уже тем, что на нем изображен человек, совсем не похожий на актера. У него лицо квалифицированного механика, серьезного инженера — словом, повторяю, ничего «актерского». Он и был замечательным любителем-слесарем. Но он был и ВЕЛИКИМ ТРАГИЧЕСКИМ АКТЕРОМ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Нашего времени, нашего до такой степени, что он выступал еще во время Великой Отечественной войны во фронтовых бригадах Малого театра. Творчество А. А. Остужева и его непревзойденные достижения, особенно последнего периода, достаточно хорошо известны, и все-таки об Остужеве и о подвиге его жизни будут писать многие и многие годы.
В самом расцвете своего таланта, «темпераментный и блестящий», хотя, может быть, и не слишком глубокий исполнитель Ромео, Чацкого и Эрнани, «первый любовник» Малого театра стал глохнуть. Болезнь прогрессировала так неумолимо, что уже в десятые годы вся окружающая Остужева жизнь стала как бы немым кинематографом. Способность слышать исчезла полностью и навсегда. Он продолжал играть, совсем не слыша партнеров. Теперь ему приходилось знать наизусть не только свою роль, но и всю пьесу. Сначала он разгадывал начало своей реплики по губам партнеров. Но это не гарантировало от ошибок. Тогда нашлась, как в сказке, добрая фея и, как в сказке, спасла его. Фею звали Тина Гавриловна Арминина, она была дочерью классика армянской литературы Габриэля Сундукяна и служила в Малом театре суфлером. Конечно, она ничего не подсказывала Остужеву — тот все равно ничего бы не услышал. Она подавала одному ему понятный знак, когда начинать говорить. Фея явилась вовремя, Остужев был сохранен для сцены, а, как говорили мне старики, уже стоял вопрос об его отставке.
Мастерство Остужева с годами крепло, талант его приобретал все большую глубину и зрелость. То, что показал Остужев в «Отелло», было столь ошеломляющим, столь громадным, таким нужным народу, таким современным, таким явно гениальным, что все вокруг померкло, потускнело. Даже и на сам спектакль, поставленный в 1935 году С. Э. Радловым, никто не обращал внимания, не замечая его достоинств и прощая недостатки. Смотрели и слушали, упоенно, самозабвенно одного Остужева. Он бросал в зрительный зал такие ураганы чувств, такую бурю страстей и такую беспредельность человеческого тепла, любви, благородства, что, казалось, в моей зрительской душе все это уже не вмещалось, лилось через край...
К сожалению, мне не довелось увидеть на сцене следующий шедевр Остужева — Уриэля Акосту в одноименной трагедии К. Гуцкова. Но мнение, что этот образ стоял на том же высочайшем уровне, как и Отелло, в Малом театре непоколебимо. Для меня жизнь Александра Алексеевича Остужева, его творческий подвиг — образец высокой трагедии.
Конец Остужева был таким же простым и трагическим, как и вся его жизнь. Соседи по коммунальной квартире — а он жил не в отдельной, а в коммунальной квартире и на отдельную не претендовал — однажды обратили внимание, что Александр Алексеевич давно не выходит из своей комнаты. Не отвечает и на световые сигналы, искусно им устроенные из-за бесполезности звонков. Сообщили в театр. Елена Николаевна Гоголева, Елена Митрофановна Шатрова, Николай Александрович Анненков вместе с суфлером Дарьяльским поехали к Остужеву. После всех необходимых формальностей открыли дверь и вошли в его комнату. На своем аскетическом ложе лежал мертвый Остужев. Похоронили его крайне скромно, как скромна была и вся его подвижническая жизнь.
Я еще застал Остужева в Малом театре. Я помню его невысокую, но очень пропорциоиальную, складную фигуру, его молчаливость, его равнодушный, рассеянный взгляд... Сейчас, когда я смотрю на его совсем неброский, «неактерский» портрет, в моем воображении сразу рядом с ним возникает и образ «доброй феи» — Тины Гавриловны. Что-то глубоко несправедливое, обидное и вместе с тем, очевидно, неизбежное есть в этом жестком отборе людей, большая часть из которых, отдав всю свою жизнь театру, так и не заслужила права стать «портретом Ермоловского фойе».
Но, может, эта мысль возникла у меня и потому, что у нас с Тиной Гавриловной сложились очень близкие, очень задушевные отношения. Однажды она даже рассказала мне:
— Меня спросили: «Вот вы такая одинокая, неужели вы никогда и не влюблялись?» Я ответила: нет, я никогда не влюблялась. Я любила. Раньше я любила Остужева, теперь я люблю Бабочкина.
Пусть читатели простят мне эту нескромную откровенность, как ее простила бы Тина Гавриловна. Наверное, нас обоих извиняет одно немаловажное обстоятельство: во время этого откровенного разговора Тине Гавриловне Армининой было без малого девяносто лет, а мне — под шестьдесят...
Я ловлю себя на том, что пишу все об ушедших, ведь все Ермоловское фойе — это ушедшие от нас, покинувшие свой Малый театр. Но прекрасные портреты Ермоловского фойе — блистательные таланты, запечатленные на них — это живые ценности нашей культуры. Разве не живы их традиции, не вспыхивает временами живой огонь, зажженный их творчеством?!
Я уже говорил, что стопятидесятилетняя история Малого театра знала периоды великолепных подъемов и печальных спадов. Это относится и к нашему времени. Если старый Малый театр можно упрекнуть в недостаточной разборчивости в выборе пьес и авторов, в декламационной тенденции его стиля, в некоторой провинциальности и безусловном консерватизме, то все эти грехи можно отнести и к советскому периоду в ведом, и к нерешенным проблемам сегодняшнего Малого театра.
Но нельзя не видеть и положительных сторон жизни теперешнего Малого театра. Малый театр всегда был актерским театром, и это — хорошо. Но в понятие «актерский» входила относительная слабость режиссуры. За последние годы этот недостаток ликвидирован. В Малом театре теперь режиссура «не хуже, чем у людей». А иногда и получше (хотя в то же время идут спектакли, поставленные неизвестно кем, еще при царе Горохе, и возобновленные тоже неизвестно кем, и даже находится достаточное количество зрителей, посещающих эти спектакли). В сложное положение попадает спектакль, который кто-то, имеющий в театре «вес», «не понимает». В конечном счете тогда его судьбу решает «наш выросший», как теперь говорят, зритель. Но ведь обогащение зрителя театром и театра зрителем процесс взаимный и непрерывный, и всегда впереди. будет что-то лучшее по сравнению с достигнутым сегодня. Мне кажется, что театр, творец, художник должны быть всегда несколько впереди зрителя. Зрителя нужно вести, а не идти за ним. Именно на это указывал В. И. Ленин, рассматривая творчество Демьяна Бедного, — поэта «нужного», «талантливого», но который шел за читателем, пытался потрафить не очень высоким вкусам и требованиям. Тем более должен быть впереди такой театр, как Малый.
В Ермоловском фойе нет разделения на дореволюционный и советский периоды. И, я думаю, что это очень правильно. В октябре 1917 года труппа Малого театра сразу, безоговорочно и целиком приняла Октябрьскую революцию, ни разу не вздохнув, не пожалев о потере тех преимуществ, которые давали особые условия службы в «императорском» театре. А преимущества были немалые. При весьма солидных окладах артисты императорских театров работали только 8 месяцев в году. Остальные четыре месяца уходили на каникулы, отпуска и посты — в это время театр был закрыт. Да и сам титул «артист императорских театров» уже был признаком довольно высокого положения в обществе. Октябрьскую революцию приветствовала вся труппа Малого театра. И в этом, конечно, прежде всего заслуга «старого Малого театра», его народно-демократического направления, его народной сути.
Советские и дореволюционные деятели нашего театра не разделены, они существуют в одном потоке, в одном движении, в диалектическом единстве. И в своей основной тенденции, все вместе, — это единое великое искусство, то самое искусство, которое, по словам Ленина, «принадлежит, народу».
Вернемся еще раз в Ермоловское фойе. Бросим последний взгляд на незавершенный, нарушающий строгую симметрию ряд портретов. Это ушедшие от нас совсем недавно — Н. А. Светловидов, В. А. Владиславский, художник Б. И. Волков и, наконец, мой партнер по телевизионным «Плотницким рассказам» Петр Александрович Константинов. Когда-то в прошлом — провинциальный актер, как и многие, впрочем, из смотрящих сейчас на нас из своих рам. Актер, про которого можно сказать, что за всю свою жизнь он не взял ни одной фальшивой ноты. Актер, который был правдив и органичен изначально, от природы.
Когда я нечаянно взглядываю на этот незавершенный ряд, обязательно проносятся в моем сознании дивные строки «Журавлей» Расула Гамзатова:
И в том строю есть промежуток малый...
Ничего нет в этом печального, ведь ничто не пропадает бесследно. Вся наша работа, вся творческая мысль — только маленький кирпичик в фундаменте строящегося прекрасного здания — будущего советского театра. Но внутри этого нового театра навсегда — камнем в основании — заложено искусство людей, ставших портретами Ермоловского фойе.
Подробнее
БОРИСУ НЕВЗОРОВУ – 65!
18 января народному артисту России Борису Георгиевичу Невзорову исполнилось 65 лет. От души поздравляем артиста с юбилеем и желаем ему крепкого здоровья, благополучия и новых творческих успехов!
17.01.2014
Подробнее
АНОНС
18 января смотрите на телеканале «Культура» фильм «Дачники» (начало в 10:35) и передачу «Борис Бабочкин. Без ссылок на возраст» (начало в 12:15), посвященные 110-летию со дня рождения народного артиста СССР Бориса Андреевича Бабочкина.
15.01.2014
30.01.2014
ГАСТРОЛИ В СОЧИ
С 15 по 18 мая на сцене Сочинского концертно-филармонического объединения «Зимний театр» пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России.
В программе:
15 и 16 мая – «Филумена Мартурано» Э.де Филиппо
17 и 18 мая – «Как обмануть государство» («Школа налогоплательщиков») Л.Вернея и Ж.Берра
Информация и заказ билетов в Сочи: 262-20-06, 262-33-99.
В программе:
15 и 16 мая – «Филумена Мартурано» Э.де Филиппо
17 и 18 мая – «Как обмануть государство» («Школа налогоплательщиков») Л.Вернея и Ж.Берра
Информация и заказ билетов в Сочи: 262-20-06, 262-33-99.
29.01.2014
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВОЙ РОЛЬЮ!
29 января в спектакле «Дети солнца» М.Горького роль дворника Романа впервые исполнил артист Денис Курочка. Поздравляем Дениса и желаем ему новых творческих успехов!
29.01.2014
БОРИС КЛЮЕВ: «ЛЕТ ДВАДЦАТЬ Я НЕ ЧИТАЛ НИ ОДНОГО СЦЕНАРИЯ»
Анастасия Плешакова, «Комсомольская правда», 29 января 2014 года
28.01.2014
ВВОД В СПЕКТАКЛЬ
28 января в спектакле «Дети солнца» роль Романа впервые исполнит артист Денис Курочка.
28.01.2014
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
В 2015 году в серии «Библиотека Малого театра» выйдет книга В.А.Максимовой о народной артистке России, наследнице «великих старух» Малого театра, Людмиле Поляковой. Вниманию читателей предлагается ее «Дневник 1956-1961» и диалог актрисы с автором книги.
«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014
«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014
28.01.2014
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
28 января отмечает юбилей народная артистка России Людмила Петровна Полякова. От души поздравляем Людмилу Петровну и желаем ей крепкого здоровья, хорошего настроения и нескончаемого потока творческих успехов!
27.01.2014
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВОЙ РОЛЬЮ!
25 января в комедии А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» роль Пелагеи Григорьевны Зыбкиной впервые сыграла заслуженная артистка России Зинаида Андреева. Поздравляем!
21.01.2014
ЮРИЙ СОЛОМИН – ЛАУРЕАТ ПРЕМИИ ИМЕНИ ЭДУАРДА ВОЛОДИНА
Художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин стал лауреатом Премии ИМПЕРСКАЯ КУЛЬТУРА имени Эдуарда Володина за пропаганду классической русской литературы (по разряду «Драматургия»). Диплом подписан Председателем комиссии по присуждению премии В.Н.Ганичевым. Учредители премии: Союз писателей России, Фонд Святителя Иоанна Златоуста, журнал «Новая книга России» и ИИПК «ИХТИОС».
Поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему сил в деле защиты и сохранения русской культуры!
Поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему сил в деле защиты и сохранения русской культуры!
20.01.2014
МАЛЫЙ ТЕАТР НА КАНАЛЕ МОСКВА-24
Как устроен Малый театр и что кроется под его сценой? Как меняются декорации и какие секреты таит в себе закулисье? Об этом расскажет Александр Морозов в новом выпуске программы «Удобный город: Театр».
Смотреть запись на YouTube
Смотреть запись на YouTube
19.01.2014
ПАМЯТЬ
19 января исполняется 165 лет со дня рождения народного артиста Республики Владимира Николаевича Давыдова (1849 – 1925).
ФОТОАЛЬБОМ
ФОТОАЛЬБОМ
18.01.2014
БОРИС БАБОЧКИН. «ЕРМОЛОВСКОЕ ФОЙЕ»
К 150-ЛЕТИЮ МАЛОГО ТЕАТРА
Эта статья – одна из последних литературных публикаций (журнал «Москва», №12, 1974), в которой Борис Андреевич выразил свое отношение к традициям Малого театра, его великим мастерам. В какой-то мере ее можно рассматривать как творческое завещание Бабочкина. Публикуется по тексту, приведенному в книге «Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма», М., 1996.
Эта статья – одна из последних литературных публикаций (журнал «Москва», №12, 1974), в которой Борис Андреевич выразил свое отношение к традициям Малого театра, его великим мастерам. В какой-то мере ее можно рассматривать как творческое завещание Бабочкина. Публикуется по тексту, приведенному в книге «Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма», М., 1996.
18.01.2014
БОРИСУ НЕВЗОРОВУ – 65!
18 января народному артисту России Борису Георгиевичу Невзорову исполнилось 65 лет. От души поздравляем артиста с юбилеем и желаем ему крепкого здоровья, благополучия и новых творческих успехов!
18.01.2014
ПАМЯТЬ
18 января исполняется 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Бориса Андреевича Бабочкина (1904 – 1975).
17.01.2014
АНОНС
18 января смотрите на телеканале «Культура» фильм «Дачники» (начало в 10:35) и передачу «Борис Бабочкин. Без ссылок на возраст» (начало в 12:15), посвященные 110-летию со дня рождения народного артиста СССР Бориса Андреевича Бабочкина.
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка