Новости

МОЯ РОДОСЛОВНАЯ

В 2015 году в серии «Библиотека Малого театра» выйдет книга В.А.Максимовой о народной артистке России, наследнице «великих старух» Малого театра, Людмиле Поляковой. Вниманию читателей предлагается ее «Дневник 1956-1961» и диалог актрисы с автором книги.

«Вопросы театра/ PROSCAENIUM», 1-2 2014

ДНЕВНИК 1956-1961

1956 год
Октябрь, 19.
Я работаю на почте, на проспекте Мира и учусь в школе рабочей молодежи на Трубной. Люди, где вы — гордые и красивые? И чтобы было море, и небо, и чайки... Хочется крикнуть и взлететь, и лететь туда, где море сливается с небом.

22.
Шел дождь. У меня упали газеты. Целая сумка. Мне нужно было ходить по квартирам и пришлось выплачивать 200 рублей. На звонок из дверей появлялись откормленные бабы.

23.
Впервые за эту неделю смотрю на небо и улыбаюсь. Большой, сильный, умный, красивый — где же ты?

25.
Тема сочинения: «Как стоит прожить жизнь». Эх, отведу душу! В своем классе я, кажется, никому не нравлюсь. Чего я сейчас хочу? Учить ребят в далеком, далеком селе. Только вот не знаю, чему учить.

Ноябрь, 2.
Мое сочинение признали лучшим. Эй! Подходите ко мне, я расскажу вам, как стоит прожить жизнь! Трижды смеюсь: ведь там же одни сомнения...

26.
Давно не писала. Что я делаю? Ничего. Все думаю: «А как же нужно прожить жизнь?» Уже неделю не хожу в школу. Не хочу. Считается, что нужно жить интересами коллектива. Но как это? Где этот коллектив, интересами которого я бы жила? Это что? Служащие почтового отделелния, где я работаю? Я тоже должна
думать, сколько дадут на чай, за принесенную газету,телеграмму или бандероль? А наш класс в школе рабочей молодежи? Девчонки приходят накрашенные, разряженные. Я хожу в старом школьном платье и не могу быть среди них. Я понимаю, как они ко мне относятся. Хочу быть отшельником, но с тем условием, что моей пещерой будет библиотека. Вокруг сплетни, ругань. Жалкие, неужели вы не понимаете, что оскорбляете самих себя, человека в себе? Или на Марс полететь? Там хоть никого из этих тварей не встретишь. Самое страшное, что я все понимаю, но ничего не делаю, чтобы этого не было. Я не знаю, что делать.

29.
В странном состоянии я сейчас живу. Как будто вот-вот меня кто-нибудь поднимет, а потом бросит. И каждый раз падать будет все больнее и больнее. Уже почти не хочется смеяться. Отчего я такая большая и некрасивая?
1957 год

Январь, 13.
Столько тоски. Не выдержала и ревела. Отчего — не знаю. Может, от тоски по настоящим людям, по себе настоящей? Гадкий утенок, распахни душу! Ведь рядом жизнь! Научись презирать ее мелочи, чтобы не они были главными. О Господи! Протяните же мне руки! Мне очень трудно. Я — одна.

23.
Презираю людей. Всех, кто рядом. Я их не понимаю. Хочется молчать и не выть. Противна самой себе.

Февраль, 12.
Жалею, что не уехала в Братск. Строила бы гидростанцию!..

Март, 1.
У меня другая работа, и настроение лучше, чем прежде. В Дзержинском райздравотделе работаю секретарем-машинисткой. Но глубоко, глубоко внутри — все как было. Как будто кто-то мне говорит: все ничтожно, мелко. А я не пойму: этот кто-то, невидимый, друг мне или враг? Всегда омрачает мне радость. Ну почему, почему мне бы не пожить, как все, как другие?

21.
Здорово ревела. По физике поставили тройку. Сейчас смешно, но, видимо, это была последняя капля. Встала и ушла из класса. На улице в небе впервые видела такую луну — в ореоле, в озарении. В другой раз, я, как глупенькая, смеялась бы вместе с этой луной. А в эту ночь подняла голову и подумала:« Тебе, луна, все это знакомо. Уже тысячелетия люди поднимают к тебе головы и глаза, полные тоски, а ответа нет как нет».

Апрель, 13.
Ничего не изменилось. Это я про работу. Никакого смысла в ней нет. Но внешне я более сдержана.

16.
Странно, но А. до сих пор не забывается. Я придумала его, одела в сказочный плащ, и теперь не верю, что совсем ему не нравилась. Дело в том, что я не так держалась. В 9-м классе мы катались на коньках, и у него были сильные руки, и было так холодно и хорошо.

Май, 1.
Кончаем учиться. Я собираюсь в Иняз. Зачем? Не знаю. Надо бы уехать. Но где же место, ради которого я родилась?..

Июнь, 21.
Я, наверное, очень некрасивая. Иногда завидую девчонкам, которые идут по улицам с ребятами или сидят на скамейках в парках. Их ребята мне не нравятся, но они веселые. Я тоже хочу быть веселой. От обиды я думаю: «Ну и пусть, и я тоже сделаю прическу, одену что-нибудь потрясающее и позволю целовать себя. Работать буду секретарем-машинист- кой, заработаю кучу денег, и привыкну к этому «богатству»...

22.
Ночь на 22 июня 1957 года. Ровно 16 лет тому назад такие же ребята, как я кончали школу и не знали, что ранним утром начнется война. Нашла Большую Медведицу и сразу стала спокойнее. Буду ли я счастлива? У ромашек длинные белые лепестки. На вечер в школу опять не пошла. Там никого нет, а я некрасивая и все время веду себя не так, как хочу. Стараюсь приспособиться ко всем, а потом уничтожаю, презираю себя.

Июль, 16
Занимаюсь французским. 25 июля первый экзамен. Не могу писать, не хочу. Съела 5 пачек мороженого. Никто не нравится. Я самовлюбленная дура. Зачем я иду в Иняз? Все же, наверное, я уеду. Одна. Так надо.

30.
«Маленькие жалкие людишки ходят по земле моей отчизны, Ходят и уныло ищут место, где б им было спрятаться от жизни.» Это — Горький, пьеса начала XX века... Не соответствует духу нашего времени, но что делать, если я встречала только таких людей? А других, настоящих, знаю из книг. Я чувствую, что могу очень многое, но мешает апатия, вялость равнодушия. Экзамены в Иняз сдавать не стала. Нужно быть честной.

Ноябрь.
Павлов-Посад.
Я педагог-воспитатель в Лесной школе.

22.
Тонкий серп растущей луны и подвижный огонек спутника в черной пустоте. Холодные мертвые планеты и маленький комочек человеческого разума в бездне. Я чудная ка- кая-то. Я даже ревную своих ребят к другим сотрудникам.

27.
Я живу одна в огромном доме. Так захотела, хотя иногда и страшно. Ночью замерзла. Утром носила дрова и уголь. Шла и уговаривала себя: ну еще шажок, вот умница — лошадка! С детишками хорошо. Кажется, им больше всего нравится, когда я рассказываю о планетах. Я сама страшно увлекаюсь. Заметила, что иногда рассказываю так, как будто бы там бывала. Счастлива ли я сейчас — не знаю. Принимаю все, как есть, без проклятых вопросов. Словно стала ребенком.

Декабрь, 6.
Ходила к реке. Сидела на берегу. Ветер гладил лицо и высушил слезы. Кажется, из леса выйдет кто-то, протянет руку и уведет дале- ко-далеко. Возвращалась полем. Увидела стог сена. Прижалась лицом, вспомнила лето. Запах травы нисколько не изменился. В комнате жуткий холод, хочется конфет. Небо какое-то странное: свинцовое, а местами — оранжевое, даже коричневое. На холме разноцветная церквушка,за ней — поле, река, лес, я одна, и ни живой души рядом. А какое право я имею ныть? Что я нашла в себе особенного?

10.
Быть или не быть? Нет, быть. Холод в комнате ужасный. Ноги промокли, а согреть их негде. Что-то болит. Здорово катались на лыжах, только лыжи плохо слушались. Эти пригорки трудно пройти. Сейчас я похожа на медведя. На мне 4 кофты, 2-е брюк. Надо поступить в институт.
Я чувствую, что могу быть учителем, принесу кому-то пользу. Не буду ныть. У меня есть цель.

17.
Каталась с большой горы и ни разу не упала. Возвращаясь, легла в снег. Теперь я знаю, что такое перина. А вы знаете, что такое снежная перина, или испугаетесь кашля и насморка? Влезла на ту сторону обрыва, лес на горе не очень высокий, зато гора — очень. Так что спускалась на попе, как мои ребята. И сама чувствовала себя смешной девчонкой. Лес, ты чародей. А теперь я сижу, смотрю, как горят дрова. Сижу и улыбаюсь.

79.
«Аппассионата». Хочется полететь в Космос или прыгнуть с парашютом из стратосферы. Болит голова от возбуждения. Если тебе будет трудно, не плачь, не хнычь, не унывай. Поклянись, что далеко-далеко ты будешь честно, упорно, много гордо, работать. Внутри тревожно и торжественно. По жизни мне нужен не только хлеб, но и розы. И свинья сыто живет, но разве это жизнь? Хочу ли я быть учителем? Боже, мысли исключают друг друга.

1958 год.

Январь.
Вечер самый рождественский. Снег хлопьями и тепло. Раскрыла рот и глотаю его как мороженое. Одна. Бегала по территории и дурачилась. Все смешит. Кончила школу. Уехала. Готовлюсь к институту. Так сказать, делаю из себя человека.

2.
Ходила в лес. Ели в снегу. Тихо. Изредка упадет пушистый комок — белка сбросит. Обратно шла полем. Видела первую вечернюю звезду 1958 года. Молила ее, поле, лес, реку. Будьте благосклонны ко мне, наделите меня прекрасным, что есть у вас.

8.
Новые ребята. Ужасно шумные. Катались на лыжах. Слушаются. Смешные. Приятно: мальчишки, я такая же, как вы, только гораздо больше ростом. Посадила под глазом фонарь. Больно! Всем надо объяснять, что это такое. Когда я сказала одной малышке: «Это, чтоб было красивее!» А она ответила: «Ну что вы? Вам совсем не идет!»
Я не хочу быть учителем. Понимаю, что это разумное, доброе, вечное, и не хочу. Не хочу, чтобы все было разложено по полочкам: это, дети, — хорошо, а это, дети, — плохо. Учить по- другому не дадут. Хочу просто бродить по земле.

Февраль, 9.
Теперь мне 19 лет. Гуляла по Москве, вернулась. Боже, сколько восторга! Смешные глазенки отовсюду. Много катаюсь на лыжах, а потом я что-то сделала с ногой. Была такая страшная боль, что я думала не выдержу. Голоса не было, какой-то звериный крик. Чтобы сдержать его, я зарылась головой в снег и кусала его. А потом больница. Оказывается, я могу терпеть боль и при этом улыбаться. Хирург сказал: «Что-то я не пойму вас, вы ведь должны плакать!» Он ужасно мило ко мне относился. Опять почувствовала себя одинокой. Противная минута. Занялась марками. Вечером гуляли с ребятами, они мне показали свою снежную крепость. Неплохо придумано.

Март, 7.
Очень хмурый первый день весны. Мне хорошо с ребятами, и им хорошо со мной. Мне очень нравится жить. Это чертовски интересно, и я неплохой человек. Правда, пока еще неуверенно стоящий на ногах. Но это все поправимо. Отчего-то хочется быть элегантно одетой и в то же время бесшабашной, и бродить, бродить...

17.
Слушала «Демона» в филиале Большого театра. В фойе проходила мимо зеркала, людей почти не было. Какой-то полумрак, странное освещение. И вдруг вместо собственного отражения увидела лицо Аэлиты. Я шла по улицам через снег и думала:хочу одиночества полного где-то в горах или в океанах, или в космическом пространстве — родине абстрактного разума. Вся гордость мира была в моем одиночестве. Ничего не хотелось из того, что вокруг. Все понимаю, но мечусь. Глупый, смешной, гадкий утенок, тебе надо читать детские сказки.

28.
Занималась французским и историей.

Апрель, 2.
В овраге на солнцепеке проталины. Робкие смешные ручейки, у вербы пушистые барашки. Такие чудные барашки: внутри нежно-зеленые, потом серебристо-серые, а на кончике даже розовые. Перевела полстраницы французского текста. Наверное, я заболела от солнца, весны, талой воды. А, впрочем, притворяюсь: не хочется заниматься. Я бываю среди людей, о чем-то мы говорим, но я остаюсь одна, и никого нет. Никто не владеет моим умом. А лучше всего, когда небо бездонное и голубое. В такие минуты я чувствую себя прекрасной и верю, что я все могу. Чертовски интересно жить.

23.
Хочется уехать отсюда совсем и навсегда. Я не смогу быть учителем. Смешно: у меня ничего не раскладывается по полочкам. Теперь я точно знаю, что я могу что-то, но не знаю во имя чего это делать. Внутри холодно. Я похудела. Хочется печенья и хорошего компота. А лучше — крепко пореветь. Идут по жизни преждевременно остывшие люди, холодненькие, дрянненькие. И я, кажется, тоже остываю.

Май, 15.
Голова полна сомнений, но радостно. Люби, страдай, ненавидь, но обходи за два квартала солидных сытых людей. Я уеду к морю. Я не буду сдавать экзамены. Мне нечего делать в педагогическом. Я лишь увлеклась на мгновение, а теперь как будто бы только что родилась, и так звонко, чисто на душе. Я презираю эту девчонку, которая уехала из Москвы, в надежде жить подальше от взрослых людей. Она поглощала книги, конфеты и была уверена, что живет правильно. Фи, девчонка! Для чего это море, горы, эта земля, чтобы ты сидела, отгородившись книгами от мира? Эх ты, глупыш! Я уезжаю в Одессу! Есть мысль поступить на океанографический. Сейчас испытываю себя на смелость: сплю на чердаке. На дворе гром, молния, дождь, и у меня разболелась от волнения голова. Думаю об отъезде. Утром опять ливень, а днем жарко. Ходила через лес. Зимой он мне нравился больше, но сейчас весь раскис от сырости, пахнет прелыми листьями, а от реки тянет тиной и лягушками. Трудно дышать... Между елями — редкие березки. Мыла ноги в воде, она совсем не ледяная. Припекает. На чердак перенесла почти все. Решила здесь обосноваться до отъезда. Боюсь, как бы его не открыли. Лишний повод для насмешек, и ведь опять ничего не поймут. Эй, вы! Я поселилась на чердаке, чтобы слышать ветер и грозу и видеть небо близко.

19.
День серенький, дождливый. Он как будто решил испытать меня. Обычно я скисаю от хмурого серого неба. Дождь принимался раз пять. Был страшный шум и много воды. Я побродила бы, но очень холодный ветер, а у меня нет теплой одежды. Буду лежать у себя на чердаке и заниматься пустяками. Разве я не имею права? Каждый пустяк имеет смысл. Бамбук погибает после цветения, наверное, как песня улы марсиан или как утренняя песня зырянки. Я подумала, что дождь косой, мелкий, противный... Он разозлился и полил сильнее. Ну, что ж, полезем под одеяло. Я дурачусь, и мне почему-то смешно. Вода запахом напоминает разрезанный арбуз. Была вода водой, побыла на чердаке и запахла арбузом. Все-таки смешно: дождь, это тебе назло. А под одеяло я все же залезла.

21.
Загораю на холме. Лес издали очень красив. Читаю «Испанский дневник» Кольцова. Нравится. Высоко-высоко в небе самолет. Он угадывается по белому хвосту. Завидую этому летчику. Я хотела бы быть рядом.

22.
Впервые купалась. Потрясающее ощущение. Плавала минут 15, потом горело тело. «Испанский дневник» волнует. Здорово, что человек бросает обжитые комнаты с музыкой, с цветами и едет в неизвестность. Это я о Кольцове. Кажется, я никому никогда не скажу об этом, но я хотела бы быть актрисой и писать.

29, Москва.
Грустно. Купила много тюльпанов и ландышей. Красивые, яркие и не пахнут, а маленькие, нежные — изумительно пахнут. «Идиот» потряс меня.

Июнь, 2.
В руках билет. Я сижу на вокзале, жду поезда. Еще три часа. Вот как я рано пришла. Очень тревожно. Интересно убегать из дома. Но почему так тревожно? Принималась несколько раз читать и ничего не выходит. В голове все путается. Пореветь бы, но нет слез. Что-то больно сжимает сердце. Страшно за мечту. А вдруг снова ничего не выйдет? Дайте руку, Паустовский!

4, Брест.
Сижу с глупой улыбкой. Сердце хочет выскочить, внутри холодеет, а руки беспомощные. До Одессы еще шесть часов. Ночь почти не спала. Было душно, люди постоянно выходили. Когда поезд шел, я дремала. А когда останавливался, я просыпалась. Так что от ночи осталось впечатление, что мы все время стоим, а вокруг множество огней. Выходила в тамбур, окно было открыто, и я смотрела на облака. Они светились, хотя луны не было. Из топки с пламенем вырывался дым. Состояние как перед экзаменом. Совсем скоро море.

12, Одесса.
Аэровокзал. Самолет в Москву — обратно — улетает через три часа. Я ничего не поняла. Все это не взбудоражило и не перевернуло меня. В Одессе я находила какие-то знакомые по описаниям уголки и убеждала себя в том, что это самое мне и нужно. Но я принуждала, уговаривала себя. За несколько дней я получила впечатлений гораздо меньше, чем в мечтах перед отъездом. Морская вода была действительно соленая. Это сбылось и стало немножко смешно. К тому же меня не взяли на работу. Потому что у меня была московская, а не одесская прописка. В институте океанологии, куда я вздумала поступать, ко мне вообще отнеслись, как к не вполне нормальной, когда узнали, что я уехала из Москвы.

Москва.

Впечатления от полета неожиданные.
На несколько часов я возвратилась в детство. Самолет попадал в ямы, все замирало внутри, и я вспоминала, как мы прыгали с крыш сараев. Я уткнулась в стекло. А соседи тоже, наверное, думали, что я не вполне нормальная. Под нами клубились жемчужно розовые облака, и мне казалось, что, я, наконец, попала в свои грезы. Потом облака потемнели и стали почти синими. И мне привиделось, что я на дне моря и нас 13 дочерей у морского царя. А потом я оглохла, захотела спать и я уже ничего не видела. Из Одессы я привезла много роз и сегодня целый час никак не могла их расставить. В доме уйма цветов, а мать так и не поняла, куда я исчезала на несколько дней, где была.

Июль, 24.
Я работаю на авиационном заводе. Скучно мне очень, хотя идет все так, как надо у хороших советских людей. Я когда-нибудь попытаюсь поступить в театральное. Больше никуда и никогда. Это твердо.

Июль, 26.
Б. появился словно из французского фильма. С великолепными манерами, которые мне страшно нравятся. Я позволила ему целовать себя. И не жалею, а то у меня было представление, что это необыкновенное дело. Б. считает меня кем-то вроде дурочки.

Сентябрь, 13.
Освободили от работы по собственному желанию за несоветское поведение, как мне объяснили. Я не стала спорить. По такому случаю с Б. выпили шампанского. Я, кажется, прощаюсь навсегда и с ним. Благодарю за сумбур, в котором я жила эти дни.

28.
Не работаю. Б. просит приехать к нему на Волгу. Хочет приручить меня. Я не приеду. И не могу объяснить почему. Просто он так неожиданно оказался на моем пути. А дальше будет «как у всех».
Он взрослый, ему трудно поверить в сказки Андерсена.

Октябрь.
Прихожу в кафе в Проезде Художественного театра. Беру кофе и долго сижу. Мы были здесь с Б., занимались французским.

16.
Дождь.
Липы голые.
Б. сказал вчера, что не может, чтобы я просто так исчезла из его жизни. Я не верю в себя, поэтому трудно поверить другому.

25.
И все-таки я не поехала к нему. Сейчас как будто и жалею. Было бы хорошо. Я хочу тепла, спрятаться и отдохнуть. Тревога и неудовлетворенность происходящим. Не пойму, что это. Потеряна гармония.

Ноябрь, 1.
Полумрак, тишина, все привычно и знакомо. Все на своих местах. Комната — не комната, а уголок таинственного замка. Сейчас появятся эльфы. Человек из мира взрослых сказал мне о любви. Помогите понять эту любовь, не похожую на сны. А лучше подарите белую розу. Пусть будет музыка до дрожи холодно и прекрасно. Придумываю эти старинные замшелые замки, города с веселым и гордым народом. Марцевич- Гамлет у Охлопкова заплакал от горя.

2.
Не знаю, чего хочу больше: увидеть весеннюю степь в цветах или сыграть, например, Гамлета. Мне кажется, то, чего я не видела, о чем еще не слышала, и есть главное, ради чего стоит жить. Когда я думаю о театре, я верю, что это для меня главное. Но я тут же начинаю мечтать о горах, степях, озерах, — и сразу приходит тоска. Говорю себе, что нужно сначала увидеть их, а потом все станет правильно и мудро. Я мечтаю, что где-то далеко, быть может, в тайге, у синего-пресинего озера есть маленькая школа. Я вожу ребят, мы слушаем тайгу, и я рассказываю им, для чего нужно жить. И опять тоскливо, потому что этого не будет никогда. Я жалею обо всем, чем не стану, не смогу стать. Ушла бы, например, с геологической партией, но тогда отдалится театр. И снова буду тосковать.

1959 год.

Февраль, 25.
Какое-то состояние влюбленности, но в кого или во что — не пойму. Думаю о хорошем, о верности, об изумительных цветах, изумительных картинах, о китайском художнике Ци Бай Ши. Думаю о том, что когда-нибудь выйду на сцену актрисой и заставлю людей смеяться и плакать. И души людские будут очищаться от мелочей, от пошлости. Какой сильной, красивой может стать моя судьба. Бог мой, помоги! Веди меня. Ведь я часто делаю глупости. Я должна что-то совершить для людей. У меня странное ощущение, что я на правильном пути. Вот только не понимаю, чего хочу больше: писать или играть на сцене.

1960 год.
Сентябрь, 23.
Золотые листья, по утрам туманная дымка, которая пахнет кострами. Я — студентка Театрального училища им. М. С. Щепкина.
Я хочу играть! Как трогательно и просто Кольцов играл вчера Тузенбаха в мхатовских «Трех сестрах». Какой тонкий актер и умница! А у меня не ладится ничего. Кажется, я никому не нравлюсь в училище: огромная, неловкая. Ну и пусть. Я чувствую теперь, что театр — единственное, что мне нужно. Я это знаю наверное и люблю каждое мгновение нынешней моей жизни. Новый день я встречаю с мыслью, что вот, наверное, сегодня узнаю самое важное и перестану наконец тосковать по зеленым и красным мирам, и научусь принимать жизнь, какая она есть.

Октябрь, 18.
Не верю в себя. Мне никто не нужен. Мне хватает себя. И я ищу, вечно ищу, чтобы снова понять — нет, это не то.

Ноябрь.
Хандрю. Как сделать, чтобы тебя не ранило окружающее? Как быть выше чужих мнений? Мне больно. Видела Романова в «Дяде Ване». Это гениально. Всем на зло хочу играть так, как он.

Декабрь, 15.
Холодно и луна.
Маленькая мышь. Освоилась у меня в комнате и бегает забавно. Только что же ты совсем не обращаешь на меня внимания? Наверное, моя комната кажется тебе такой же огромной, как и мне, — дворцом богини Исиды? Она жила ужасно давно, но смотрит на меня вечно юная и мудрая. Книги не такие загадочные, как сфинксы, но все-таки здорово помогают мне.

1961 год

Январь, 10.
Сдала мастерство. Дальше. Потом смотрела английского «Макбета». Когда вышла Барбара Джерфорд, я почему-то подумала, что это я вышла. Есть что-то общее. А теперь сижу и думаю: у нас в Училище есть очень странный мальчишка. Я еще не знаю из чего он «сделан». Знаю только одно, что я хочу его видеть. Я сейчас умираю, как большая птица. Брожу по училищу в надежде встретить его. А при встрече быстро прохожу мимо. Хочу видеть его лицо. Иногда очень забавное, курносое, почти смешное. Я благодарна ему за это волнение, за возникающие мысли.

Март, 1.
Минутами бывает такое состояние, что вот сейчас подойду к тебе и скажу: «Я не могу без тебя». Не видела его два дня. Нарочно избегала, сама не знаю почему. Кажется, и лица уже не могу вспомнить. С ума сойти!
Я смотрю издали, как ты ходишь, знаю цвет твоих рубашек, костюмов, свитеров, а лица — нет. Господи, почему столько лиц, ничего не значащих для меня, я могу представить, а тебя, твое лицо — не могу.

9.
Занимаюсь ужасно глупым делом: болею. Лежу и придумываю, что ты ходишь по училищу и ищешь меня. Глупо. Ну и пусть. А летом я буду бродить, узнаю много интересных вещей.
Я хотела бы всю жизнь оставаться ребенком. Протягивать руку к игрушке и верить, что это твой лучший друг. Однажды я проверила: от тоски надо лечиться грустной-грустной музыкой в полумраке. Тогда опять захочется солнца и смеха. Наверное, и через тысячу лет, таким способом будут лечить. Когда рядом люди, я становлюсь такой же, как они. Я интересуюсь, почем эти туфли, и редко думаю об удивительных вещах. Я пропускаю пустяки, которые имеют глубокий смысл. И только, когда я одна — все по-прежнему. Так что же, люди? Вы помогаете? Или, наоборот, от вас захочется уйти и жить подругому? Никогда не буду взрослой, не перестану верить в Маленького принца.

Апрель, 13.
Опять лежу больная. Встречала весну 10 апреля. У меня были резиновые сапоги. Бродила по всем ручейкам, умывалась в них, пила талую воду, а теперь болею. Человек в Космосе! Пережила такое возбуждение, что оно одно вывело бы меня на орбиту. Поздравляю всех сильных и смелых. Не слюнтяев, вздыхающих на звезды, а рвущихся в небо и бросающихся в бездну. Слава вам!
10.55 — приземление корабля. Я такая счастливая дура, я смеюсь, а небо хмурится. Будут завидовать тем, кто жил в 1961 году. Это уже история. Это надо осознать. Постараюсь.

Май, 15.
Безумное время. Века, поколения завидуют нам. Удивительно симпатичный парень — этот Гагарин. Такое обаяние! Все точно взбесились, ходят какие-то очищенные. Мальчишки, шмыгающие сегодня носами, вы же поведете в космос корабли. А я, если и полечу, то только тогда, когда будет воздушная трасса Москва — Марс. Безумно жалко, но можно лишь мечтать, что поведешь корабль. Мучаюсь отрывком, а Виктор Иванович Коршунов смеется над нами: «Люди Космос покоряют, а вы отрывка сыграть не можете». Надо работать. Может быть что-нибудь и выйдет. Не может не выйти, когда весна и корабль идет в космос. А высунуть голову и подышать там нельзя.
А как хорошо дышать — ранним утром, осенью, летом после грозы. К концу дня 15 мая хожу и злюсь — не получается отрывок. Надо приучать себя не зависеть от мнения окружающих. Это надолго выбивает. Реву по каждому пустяку. Начинаются зачеты. Ничего еще не сделать и так верить в себя... Зазнайка ты — вот ты кто! Но я не могу ничего, если я не верю в себя.

21.
Мы даже не здороваемся. В сущности это все очень несправедливо. Я же живая. Слушай, ведь я даже не целуюсь ни с кем Бог знает сколько времени! Ты мне нравишься очень, очень.

Июнь, 15.
Сдала мастерство. Я должна готовиться к экзамену по истории западного театра, а он сегодня сдает политэкономию. Бросила все и пошла в училище. Он стоял рядом с мальчишкой со своего курса. Я чувствую, что ему очень весело. Мне тоже стало весело. Я смотрела в книгу, а строчки прыгали. Я, девчонка, у которой под носом фиалки, которая обложилась учебниками, — я верю в тебя. Верю, что ты мимо не пройдешь! Ну и самомнение у меня, доложу я Вам! Нет, серьезно, а почему бы нет? Я большая и сильная!

20.
Не могу больше. Я понимаю, верить, фантазировать — это хорошо. Это заставляет замирать сердце. А потом тоска по настоящему, живому, а не придуманному чувству.

26.
Пошлость кругом, а я стремлюсь приспособиться. Это ужаснее всего. Изматываю душу. Куда уехать, чтобы не видеть этих лиц? Хандрю. Ужасное настроение.

Июль — август, Крым.
Писать не буду.

Ноябрь, 11.
Когда его нет в училище, все теряет смысл. Не оставляй меня ни на минуту! Тревога сводит с ума. Все, о чем я так верно, трезво думаю по ночам, я перечеркиваю утром, выкидываю из головы, как очередную глупость. А все-та- ки мне нравится эта тоска. Она много дает. Все тебя считают сильной, удачливой, счастливой, а ты мечешься, как раненный зверь. Репетирую эпизод в «Коллегах» в Малом театре.
Поняла, что я ничего не знаю, но буду стараться узнать. А вообще-то обидно. Человек что-то поймет в этой жизни, а ему пора уже не быть. Сколько вас ушло в вечность! А мы за вами снова повторяем все ошибки и к концу понимаем: надо пойти дальше, иначе бессмысленно жить... Нельзя уходить с тем же, с чем ушли вы, надо быть человечнее, больше оставлять после себя. Первый встречный, если ты захочешь, почему бы тебе не заговорить со мной?

Декабрь, 12.
Ребята веселились, а я ходила по комнатам. Я благодарю тебя за то, что становлюсь человечной, когда вижу тебя. И хочется только отдавать и ничего не брать взамен. Шутила, смеялась, делала глупости и смотрела на тебя. Я не спала, боялась что- то растерять из ощущения, что ты в этой же комнате спишь. Вы так смешно спали с Витькой Павловым, и вам было тесно.

16.
Никто не способен ходить по радуге, но достаточно, если человек об этом тоскует. Надо уметь уходить вовремя, в разгаре веселья, улыбок, нежности, печали, всего человеческого, чтобы оставалась тоска по всему этому и хотелось бы вернуться. Чтобы оставалось недосказанное.
Я задумалась о Золушке. А почему в стране грез можно быть лишь мгновение ? И поняла, что от хорошего должна оставаться тоска. А возвращаться — не надо. Это, наверное, не новая мысль. Многие ее поняли раньше меня. Опять болею — не хожу в училище. Наверное, надо мудрее жить. А Томуся Багреева — в голубом блестящем платье. Мне стало жалко себя. А потом я справилась с этим, стояла у открытого окна, а теперь болею. Прощай, Маленький принц! Поздравляю тебя с 20-летием.
Все перевернула статья Товстоногова. Современный человек, мощный и сдержанный от внутреннего богатства. О таком человеке надо и говорить по-новому.

31.
И надо же было случиться, чтобы глупость и пошлость коснулись всего. Коснулись именно в последний день этого года. Надо простить.
И вот сижу и убеждаю себя все забыть. Это, наверное, ненормально: я все и всех прощаю. Эх, Виташа, Виташа Соломин, мой Маленький принц! Тоска от людской глупости и пошлости. Большая дура, которой все дано. Пошлю их всех к черту! Я сейчас не очень сильная, немножко ною. Повесила на этажерку лампочки. Сижу и улыбаюсь своей глупости.
Новый год. Его я буду встречать в лесу. Найдем там елку, выпьем шампанского и постараемся быть веселыми. Прощай, год

1962 год.

Январь, 27.
Сдала мастерство. Дальше. Салют очарованным душам! Завтра я в Ленинграде. Это подарок себе. 23 года назад я появилась на свет. Тоска и радость. Много радости дал экзамен по мастерству. Я подняла голову. Я теперь верю. А завтра буду бродить по улицам Ленинграда. Надо выпить бутылку молока по этому поводу. Что я что-то поняла в этой жизни. Чуточку. Что есть зеленые миры и другие города и есть Соломка, которому ужасно хочется посмотреть в глаза близко-близко. А он этого не понимает.

31.
Я в холодном Ленинграде. Мне хорошо. Я принимаю Христа и импрессионистов. Христос видел несовершенство человека, но все же умер за него. В такого я верю. Открыла для себя Антокольского, его Мефистофеля и Христа перед судом народа. Нужен такой Христос и такой Мефистофель. Христос как у Рембо: Бог то смеется в окружении узорных Покровов алтарей, где золото блестит, То под баюканье осанны сладко спит И просыпается, когда в одеждах черных Приходят матери в смятенье и тоске Вручить ему медяк, завязанный в платке.
Принимаю Рембо, бывшего до 20 лет поэтом, а потом, до смерти скитавшегося по миру. Надо взять у них эту муку, делающую их страдальцами из страдальцев, отверженцами из отверженных. Но, вместе с тем, и мудрецами из мудрецов. Они гибли под бременем неслыханного и неизреченного. Надо начать там, где они кончили, где они бессильно поникли, и пойти дальше.
Открыла роденовских Ромео и Джульетту, «Мост» Клода Монэ и «Лунные пятна» Куинджи. Надо много думать. Лоджии Рафаэля нельзя не видеть. И этого Мефистофеля — комок нервов и ума. Надо расширять пределы внутреннего мира.

Февраль, 19.
МХАТ. Большая сцена. «Афродита» и я. Все как-то странно. Я уже на втором курсе, а все еще иногда не верю. Подхожу к училищу и думаю: я ведь учусь здесь! Радостно, и неожиданно. Как подарок, который подарил кто-то милый и добрый. Спасибо.

24.
А зачем мы существуем? Человек мечется, а в конце концов его ждет смерть. Дела твои будут жить после тебя... Красиво... А тебе какое до этого дело? Тебя-то ведь не будет! И удача ничего не решит, и успех. Человек умирает, что бы он ни сделал. И только ты сам можешь дать отчет в конце жизни: зря ты прожил или нет? А что скажут и подумают другие — чепуха. Человек рождается, мужает, производит детей, борется за кусок хлеба и умирает. Но есть красивые судьбы. Гоген хотел создать другой мир, неважно создал он его или нет. Нефертити поклонялась солнцу. Вечность — это предрассудок, слабость. Нужно быть мужественным: все исчезает с тобой. Вот в чем тайна жизни. А мы этого не понимаем. Жить каждым мгновением жизни, а потом уйти. И неважно отыщут ли тебя через 35 веков, как Нефертити.

Март, 13.
Вот он смысл жизни: идет новая весна.
С тревогой протягиваю руки к тебе, Надежда Монахова. Почему я? С ума сойти.

Апрель, 22,23.
Боюсь расплескать хоть каплю. Мне даже стыдно этой наполненности. Надежда ты моя!.. Было много ерунды за этот месяц. А сегодня ты приснился. Господи, сколько нежности! Мы по- чему-то долго держались за руки, смотрели в глаза друг другу. Щемящая тоска во сне. Я могла бы жить этим, но ты так редко мне снишься. Репетиции «Варваров». В перерыве — солнце в переулках, набухшие почки и катер по Москве- реке. Надо сделать Надежду. Через месяц экзамен. Этим можно жить.
Открыла для себя Цветаеву. Произошло то же, что с Гогеном. Другой мир. Их мир. Трагическая судьба людей. Очень близка Цветаева. Одинокий гордый человек, о котором я думала в 19 лет. Господи, сколько страсти в ее стихах.

Июнь, 8.
Сдала мастерство. Дальше, моя девочка!. . Откуда это берется? Эти силы, когда зал затихает и ждет. Благодарю тебя, Господи! Я уже опомнилась. Могу спать, есть, говорить и даже хочу заняться политэкономий. Два дня после экзамена — трясло. Лежала с открытыми глазами, бессильная встать, бессильная уснуть.
В ЛАВРСКОМ ПЕРЕУЛКЕ

- Когда ты впервые подумала о том, что хочешь быть актрисой?

- Мысли у меня такой не было... Но сначала я хочу немножко рассказать о детстве. Я росла на Самотеке, мы тогда были почти деревней. Это потом уже начали строиться Олимпийский проспект и Самотечная эстакада. В Троицкой церкви помещался то ли склад, то ли гараж, а с горок и холмов мы, извини, на заднице, на таких фанерных штуках катались. Внизу располагался роскошный Екатерининский парк. Сейчас там не поймешь что, дохлый скверик какой-то... А тогда это был настоящий лес, и вся наша ребячья жизнь в нем происходила. Мы жили наверху, на горке, в маленьких до- миках-«клоповничках». Такие мещанские домики — нижний этаж каменный, верхний — деревянный. Все переулочки были застроены ими. И улицы назывались — Первая Мещанская, Вторая Мещанская, Третья... Они все круто спускались сверху. Чем ниже, тем беднее. А мое место рождения — Третий Лаврский переулок — это уже самый низ был. И наше семейное «благосостояние» было на самом дне.
Я все время хотела есть. Всегда. Это было что-то страшное, несмотря на то, что я была длинная и худая. Или еда была такая пустая? Но случались и «пиршественные» дни. В субботу утром мать обязательно шла на Центральный рынок, а там продавцы — с мясом, с яблоками, с клюквой... Потрясающее зрелище! Чтобы мясо было красивое, эффектное, срезали верхний «заветрившийся» слой. И вот мать покупала обрезки. Нормальное, хорошее мясо, — но в обрезках, и яблочки немножко с бочками. А самое главное пиршество наступало, когда она приносила сумку яблок, особено антоновку, от запаха которой можно было сума сойти.
У меня другой судьбы не было, у меня судьба была только одна: на Центральный рынок продавщицей или проституткой на улицу... Понимаешь, это — Лаврвские переулки... Я не могу тебе объяснить. А между ними Троицкая улица, где церковь, которая была разрушена. Ее сейчас восстановили, но теперь уже священники отобрали все это пространство.
Я очень любила суп с обрезками, особенно фасолевый. Первые два дня можно было с ума сойти от его аромата. Но холодильников еще не существовало. Значит, на третий день все кипятилось. На четвертый — кипятилось, а уж на пятый эту жижу невозможно было есть. А когда мать не успевала прокипятить, она сыпала туда соду, варево вспенивалось, но все равно его ели. Ливерная колбаса была довольно приличная. Ее сейчас в природе нет. Потому что даже внутренности пускают в дело. Мать ее с луком разжаривала, эту ливерную колбасу, а я потом корочкой хлеба сковородку досуха «вытирала».
Помню старые алюминиевые кастрюльки и макароны, как трубы, серые и осклизлые при варке. Еще густо-густо варили пшенную кашу, и она почему-то становилась синяя. Был еще такой плодово-ягодный концентрат, мы его разводили кипятком, кашу резали кусками и заливали этим киселем. И еще в детстве я обожала котлеты — по б копеек штука. До сих пор мне кажется, очень хорошие. Вот и вся наша еда, а есть хотелось все время.
У нас в «клоповничках» и водопровода не имелось. Воду брали из колонок во дворе. Ни о каких ваннах даже не мечтали. Была баня Самотечная, но с начала мая в лесу, в Екатерининском парке, ставили кабины. За 10 копеек мы, ребятишки, постоянно бегали в эти души, нам безумно нравилось... Такой был кайф!

- Вода-то холодная?

- Нет, подводили и горячую воду — «тепленькая пошла»... К нам спускалась трамвайная линия, она и сейчас существует, а выше если завернуть, был стадион «Буревестник», сейчас от него не осталось никакого следа.
Мы вернулись из эвакуации в 1946-ом году. И это нищее, голодное, послевоенное детство давало нам фантастическую свободу. В лесу — Екатерининс