ЮРИЙ СОЛОМИН О НАРОДНОМ АРТИСТЕ СССР ЕВГЕНИИ САМОЙЛОВЕ

Юрий Соломин скорбит в связи со смертью народного артиста СССР Евгения Самойлова...

ЮРИЙ СОЛОМИН О НАРОДНОМ АРТИСТЕ СССР ЕВГЕНИИ САМОЙЛОВЕ

Юрий Соломин скорбит в связи со смертью народного артиста СССР Евгения Самойлова, скончавшегося сегодня на 94-м году жизни. Художественный руководитель Малого театра, где покойный актер проработал почти 40 лет, в интервью корр. ИТАР-ТАСС выразил мнение, что «Евгений Самолойлов — один из последних могикан русского театрального искусства». «В этой фигуре — настоящая история русского театра и кинематографа, которому он отдал многие десятилетия творческой деятельности», — отметил он.

Соломин напомнил, что Евгений Самойлов работал в Малом театре с 1967 года. Им созданы образы князя Ивана Петровича Шуйского в знаменитом спектакле «Царь Федор Иоаннович», в других постановках по пьесам классиков и современных авторов. Последняя по времени работа Е.Самойлова в театре — роль камердинера в «Коварстве и любви» Шиллера.

По словам Соломина, «на сцене старейшего русского театра Самойлов проявил себя как подлинно великий русский артист, но не менее известны его роли, созданные на других сценических площадках, в том числе — роль Гамлета в Театре имени Маяковского».

Юрий Соломин неоднократно выступал вместе с Самойловым в театре и в кино. «Мы играли вместе в спектакле «Царь Федор Иоаннович», а после того, как в 1959 году судьба свела меня с ним в фильме «Бессонная ночь», где он сыграл отца моего героя, я и в жизни чувствовал его отеческую заботу», — поделился воспоминаниями Юрий Соломин.

ИТАР-ТАСС

21 февраля в 22:25 смотрите на телеканале «Культура» передачу «Путь к совершенству» — памяти Евгения Самойлова.

«Листая старые подшивки»

ВОСПИТАНИЕ ЛОРДА

Любой голливудский актер может позавидовать его красоте и ослепительной улыбке. Его герои даже в гимнастерках и спецовках выглядят как сказочные принцы. И сейчас, когда на телеэкранах появляются фильмы «Светлый путь», «Сердца четырёх», «В шесть часов вечера после войны», женские сердца начинают учащённо биться. А всего на счету у Евгения Валериановича Самойлова более двадцати фильмов...

«Листая старые подшивки»

ВОСПИТАНИЕ ЛОРДА

Любой голливудский актер может позавидовать его красоте и ослепительной улыбке. Его герои даже в гимнастерках и спецовках выглядят как сказочные принцы. И сейчас, когда на телеэкранах появляются фильмы «Светлый путь», «Сердца четырёх», «В шесть часов вечера после войны», женские сердца начинают учащённо биться. А всего на счету у Евгения Валериановича Самойлова более двадцати фильмов. Правда, актёр давно не снимается — недавно ему исполнилось 89 лет. Но, несмотря на почтенный возраст, до сих пор играет в Малом театре, а впервые на театральную сцену он вышел более семидесяти лет назад.

- Когда видишь ваших героев — красавцев с тонким интеллигентным лицом, невольно приходит мысль о вашем аристократическом происхождении.

- Никаких дворянских корней у меня нет. Мой отец с малолетства трудился на Путиловском заводе в пушечном цехе. Правда, его мама была замужем за англичанином, но, видимо, он тоже не был лордом. Каким ветром его занесло в Россию, не знаю. Он погиб ещё до моего рождения, погиб нелепо, попав под паровоз, на котором работал. Об этом мне рассказывала бабушка. Её я помню прекрасно — красивая, статная женщина. Оставшись после смерти мужа с двумя детьми, смогла воспитать и поставить их на ноги. Мама — костромчанка. Её отец занимался торговлей.

- Вы помните дореволюционную жизнь?

- У меня было замечательное детство. Мы жили в Петербурге на Московско-Нарвской заставе. Наш дом находился рядом с Екатерингофом. Я ходил гулять в этот великолепный парк. Помню чудесные пруды, дворец петровского времени, бот. Парк снится мне до сих пор.

Жили мы в частном доме. Отец купил в нем квартиру из трёх комнат. Поскольку он был квалифицированным рабочим и получал приличные деньги — 280 рублей золотом, то мог себе это позволить. Помню дворника — красивого мужчину с бородой в белоснежном фартуке. Он строго следил за порядком, и у нас всегда была идеальная чистота. Когда началась революция, уличные бои, мы с отцом вышли из дома — у ворот, как всегда, стоял дворник. Вокруг свистели пули. Вдруг дворник упал. На моих глазах его убила шальная пуля.

- А ваш отец в революционных боях участвовал?

- Этого я не помню. Но когда началась Гражданская война, его от завода послали на фронт как специалиста-оружейника. Отец всегда был абсолютно лысым. В Кровавое воскресенье он вместе с Гапоном ходил к царю, а когда начался расстрел, то со страху залез на столб. Это его спасло, но на нервной почве отец потерял волосы. Они у него больше не росли.

- Родители занимались вашим воспитанием?

- Отец очень любил литературу, с каждой получки обязательно покупал книги. В конце концов, он собрал огромную библиотеку. Усаживал нас с братом за обеденный стол под зелёной лампой и читал нам Тургенева — особенно он любил «Бежин луг» — и Гоголя, начиная с «Вия» и кончая «Мертвыми душами». Монолог о дороге я помню с детства. Отец пристрастил меня к литературе.

Ещё он очень увлекался театром. Рассказывал, какую очередь выстоял, чтобы попасть на концерт Шаляпина. На спектакли в Александринку ходил постоянно, а когда я подрос, то брал и меня с собой. Помню, мы с отцом смотрели «Дни Турбиных» в постановке МХАТа. Почему-то не привезли декорации, актёры извинились и стали играть в стульях. Впечатление было грандиозное. Я впервые увидел молодую красивую Тарасову. До сих пор слышу её смех...

- Как отнёсся отец к вашему решению стать актёром?

- Вначале настороженно, но после того, как увидел меня на сцене, то благословил.

- А как возникла у вас мысль стать актёром?

- А она у меня и не возникала. В школе я учился плохо, любил только два предмета — литературу и рисование. У нас был очень хороший учитель, и я серьёзно занялся рисованием. Постоянно ходил в Эрмитаж и в Русский музей. Приходил ранним утром и проводил там весь день до закрытия.

В моё время не существовало десятилеток, и когда я закончил восьмой класс, твёрдо знал, что хочу стать художником. Собирался поступать в художественную школу, задумывался и об академии. Но мой школьный товарищ мечтал о театральной школе. Узнал, что на Литейном проспекте есть частное училище бывшего артиста императорских театров Николая Николаевича Ходотова, и стал уговаривать меня вместе с ним за компанию сдавать экзамены. Я сопротивлялся, но всё же поддался на уговоры. После экзаменов вывесили списки — меня приняли, а товарища — нет. Я человек увлекающийся, и Ходотов меня увлёк. Его преподавательский метод заключался в том, что он нам читал (а читал он великолепно), а мы должны были учиться читать так же.

Я стал часто ходить в Александринский театр. Видел выдающихся актёров — Юрьева, Горин-Горяинова, Корчагину-Александровскую, Певцова, Мичурину-Самойлову. Очень полюбил Николая Симонова. Искусство театра меня захватило.

Ходотов приглашал преподавать Леонида Фёдоровича Вивьена, и тот из своих студентов организовал «Молодёжный театр», который открылся на Литейном проспекте в бывшей Голландской церкви. Когда я закончил училище, то Вивьен взял меня в свой театр на характерные роли.

- А как вы попали в театр Мейерхольда?

- Брат Всеволода Эмильевича, Борис Эмильевич, был знаком с родителями моей жены. Он и попросил Мейерхольда посмотреть меня. Мейерхольд был тогда моим кумиром, я видел все его спектакли, которые он привозил в Ленинград. Пришёл к нему в гостиницу «Европейская» и так оробел, что не мог слова сказать. Мейерхольд смеялся, глядя на меня, и сразу предложил мне роль Пети в «Лесе».

- Каким показался вам Всеволод Эмильевич при близком общении?

- Он был человеком огромного обаяния. Элегантный, энергичный, подвижный. Во время репетиций он раз 60 выбегал на сцену. Начинал репетировать в свитере или в пиджаке, а кончалось тем, что он оставался в одной рубашке. Мейерхольд очень большое значение придавал тому, как актёр должен двигаться.

- А Зинаиду Райх вы помните?

- Конечно. Она была очень красивой и обаятельной женщиной с хорошей фигурой. Мне посчастливилось наблюдать их с Мейерхольдом не только в театре, но и в быту. Когда я вернулся после съёмок «Щорса» в Москву, мне негде было жить, и Всеволод Эмильевич предложил остановиться у них. Он совсем не походил на того строгого режиссёра, каким был в театре. А Зинаида Николаевна оказалась великолепной и радушной хозяйкой. Они относились ко мне, как к сыну.

- Театр Мейерхольда закрывали на ваших глазах?

- Шла травля. Появлялись убийственные статьи. Мы готовили к выпуску «Как закалялась сталь», где я играл Павку Корчагина. Помню, на генеральной репетиции все ждали некого Шумяцкого, который возглавлял тогда отдел искусств. Он вошёл в зал в галошах, не сняв пальто и головной убор. Мы играли для него одного. Спектакль не выпустили. Сочли его слишком пессимистичным. То была прелюдия разгрома.

Закрытие театра стало для меня ударом. Помню собрание, на котором актёры, воспитанные Мастером, один за другим выступали с разгромными речами.

- Я понимаю, что в то время выступить со словами защиты было невозможно, это означало подписание себе смертного приговора. Но неужели не нашлось никого, кто хотя бы промолчал?

- Нашлись. Ни слова не сказали Эраст Гарин и Игорь Ильинский.

- А как складывалась после этого ваша судьба?

- На генеральной репетиции спектакля «Как закалялась сталь» оказался ассистент Александра Довженко, который искал актёра на роль Щорса. Он предложил мне приехать в Киев и попробоваться. И Довженко сразу утвердил меня на роль.

- Говорят, что работать с Довженко было нелегко...

- Он был крутой, своенравный человек, но необычайно талантливый мастер. Очень красивый, с абсолютно белыми волосами и руками скульптора. Одевался скромно. Легко воспламенялся.

Сделать фильм о Щорсе приказал Сталин. Александр Петрович рассказывал, что они долго гуляли по ночному Арбату и беседовали. Сталин хотел, чтобы в картине было много украинских песен и танцев. Сталин сказал: «Вы же видели «Чапаева». Его все, от старика до малыша, поймут сразу, а вы сделайте такую картину, чтобы надо было задумываться». Довженко сам написал сценарий фильма. Любопытно, что первым его зрителем стал Мейерхольд. Он приехал в Киев на постановку оперы, и Александр Петрович пригласил его на просмотр. Довженко очень волновался, но Мейерхольду фильм понравился.

За «Щорса» я получил свою первую Сталинскую премию. Затем я получал её за фильм «В шесть часов вечера после войны» и спектакль «Молодая гвардия».

- Вам приходилось общаться со Сталиным?

- Один раз. Меня пригласили вести концерт в честь его 70-летия. Честно говоря, у меня душа в пятки ушла. Я разрезал программку на кусочки. Бумажки с названием каждого номера наклеил на пальцы, а поскольку тогда мне ещё не нужны были очки, то я мог спокойно читать, чтобы, не дай Бог, не ошибиться.

Концерт проходил в Георгиевском зале Кремля. Столы стояли буквой «П». Сталин и всё Политбюро сидели совсем близко от меня. И вот наступает мой черёд объявлять. Вокруг едят, стучат ножами и вилками, и, чтобы заглушить шум, я набрал воздуха и гаркнул в полную силу, не заметив, что рядом прикреплён микрофон. Сталин обернулся, посмотрел на меня и что-то шепнул Берии. У меня так схватило поясницу, что я до сих пор страдаю от болей. Второй номер я уже объявил нормально. Когда концерт закончился, мне предложили сесть за специально отведённый стол — поесть, выпить, но поясница болела так, что я сразу пошёл домой. Дома выпил литр водки и даже не захмелел.

- И больше вы его не видели?

- Не пришлось. Но помню, что, когда он умер, я ехал в театр на троллейбусе. Меня била дрожь, а все пассажиры рыдали. Потом я и ещё несколько человек от партбюро театра отправились на похороны. Я, как и все на Красной площади, стоял на коленях.

- В то время вы уже были актёром Театра имени Маяковского?

- Я поступил туда еще до войны, но в войну пришлось эвакуироваться, так как вышел указ о том, что все сталинские лауреаты должны покинуть Москву. В 1943 году по приглашению Николая Павловича Охлопкова я вернулся.

- Вашей звёздной ролью в театре Охлопкова стал Гамлет, — роль, о которой, наверное, мечтают все актёры.

- Я заканчивал съёмки в фильме «Герои Шипки», где играл Скобелева. Получил от Охлопкова телеграмму: он сообщил, что поручает мне роль Гамлета. Я испугался. Стал перечитывать пьесу и на одной из сцен расплакался. Тогда понял, что роль пойдёт. Мы репетировали долго, целый год. Я ночами не спал, повторял текст. Наконец, назначили премьеру. Успех ошеломляющий! Мы объездили с этим спектаклем множество городов. В Баку наш спектакль смотрел Питер Брук. Спектакль ему понравился. В знак дружбы мы даже обменялись галстуками.

- Вы снимались в стольких фильмах, были воплощением женской мечты, играли главные роли в театре. Верно, от поклонниц отбоя не было?

- Да уж, они подстерегали меня всюду, исписывали признаниями в любви все стены моего дома, но я не обращал на это внимания.

- А жена не ревновала?

- Нет, она была умной женщиной. Мы поженились очень молодыми. Познакомились в доме отдыха, когда мне было 20 лет, а ей 18, и счастливо прожили 65 лет.

- Ваша дочь Татьяна и сын Алексей тоже выбрали актёрскую профессию. Вы не противились?

- Я не помогал им, но и не отговаривал, хотя понимал, насколько тяжела наша профессия и что успех приходит не к каждому. Впрочем, каждый человек сам выбирает себе дорогу.

- Вы общаетесь с Татьяной Евгеньевной? Что у неё происходит?

- Она часто заходит ко мне, почти каждый день звонит. Ничего страшного у неё не происходит. Конечно, Татьяна мало снимается, но у неё есть пенсия, она ездит с концертами, получает зарплату в Театре киноактёра, так что может жить вполне нормально.

- Вам, народному артисту СССР, трижды лауреату Сталинской премии, при советской власти жилось легче, чем сейчас?

- Я никогда не имел ни машины, ни роскошной дачи, ни шикарных костюмов. Знаете, сейчас мне материально живётся даже легче.

Вообще, я считаю себя счастливым человеком. У меня нет врагов. Может быть, потому, что я никогда не сплетничал, не писал кляуз, никому никогда не завидовал и не делал зла.

Елена Владимирова, «Вечерняя Москва», 27 июля 2005 года

«Листая старые подшивки»

ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: «Я УЧИЛСЯ У ЩОРСА»

Щорс меня очень заинтересовал чисто по-человечески, я снимался с большим удовольствием. Старался в этой героической роли найти что-то свое, личное, и быть как можно естественнее. Ведь что такое кинематограф? Можно не играть, ничего особенного не делать, оставаться самим собой и оказаться правдивым...

«Листая старые подшивки»

ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: «Я УЧИЛСЯ У ЩОРСА»

Тамара Сергеева. Евгений Валерьянович, можно сказать, что вы были начинающим киноартистом, когда Александр Довженко пригласил вас сняться в «Щорсе»?

Евгений Самойлов. Да. Причем, и в театре до этого я ведь играл в основном характерные роли. Сначала работал у Вивьена в «Театре актерского мастерства», и, наверное, долго бы еще не менял своего амплуа, но в Ленинград на гастроли приехал театр Мейерхольда и Всеволод Эмильевич пригласил меня зайти к нему в гостиницу «Европейскую». Он мне сказал: «Зачем тебе характерные роли? Ты молодой человек, я вижу, из тебя может выйти современный герой. Приглашаю тебя к себе. Переезжай в Москву!»

Я хорошо знал его театр, всегда смотрел его спектакли, такие интересные, новаторские, и, конечно, с радостью согласился. Это был 1934 год. Вскоре Мейерхольд захотел поставить у себя современную пьесу, долго искал, наконец, остановился на повести Николая Островского «Как закалялась сталь». По ней сценарист Евгений Габрилович написал пьесу «Павка Корчагин». На роль Павки Всеволод Эмильевич выбрал меня.

Т. Сергеева. Спектакль имел успех?

Е. Самойлов. А он не вышел! Хотя мы его довели почти до генеральной репетиции, и - я так понимал — получалось что-то интересное. На прогон пригласили Шумяцкого, который руководил тогда театрами, пришли родственники Островского. Родственникам спектакль в целом понравился. Шумяцкий же посмотрел его и молча, не сказав никому ни слова, уехал, что всех поразило, хотя мы уже чувствовали, что готовится какая-то акция против Мейерхольда. Он сам это чувствовал — на репетициях все время нервничал...
Короче говоря, через какое-то время вышло постановление — спектакль не выпускать, театр закрыть. Мейерхольда назначили художественным руководителем оперного театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, там он проработал несколько лет. А знаете, в чем обвинили спектакль? В пессимизме! Якобы не было в нем настоящего оптимизма. Но все это чушь…

Я играл Павку в романтико-героическом стиле. Кончался спектакль большим монологом, призывающим молодежь на подвиги... Сами понимаете, время было такое...

Т. Сергеева. На моменте болезни и смерти героя не заострялись?

Е. Самойлов. Нет, финал был жизнеутверждающим! Роман ведь произвел на наше поколение очень большое впечатление. Корчагин был образцом для молодежи — так должны поступать настоящие герои. Для нас это было как Евангелие, что ли...

Но публика, которая с нетерпением ждала появления спектакля, так его и не посмотрела.

На той генеральной репетиции присутствовал ассистент Довженко по фамилии Богик, он после репетиции зашел в уборную и пригласил меня на пробы в «Щорсе». И я поехал в Киев. До этого я снялся в кино только в двух фильма: в «Случайной встрече» и «Томе Сойере», в котором сыграл две роли — доктора Робинзона и адвоката Робинзона. Фильмы для меня совершенно проходные. Я не знал, что такое кино вообще, с чем его «едят». Но первый блин всегда комом, главное, сделать из неудачи определенные выводы, чему-то научиться. Потом-то я уже понял, как надо, приноровился.

Чем же привлекла вас роль?

Во-первых, интересной, драматической биографией самого Щорса — фельдшера, ставшего командиром целой армии. Его вызывал к себе Ленин, подолгу беседовал с ним, обсуждая революционные дела на Украине. А погиб Щорс не случайно, вы знаете об этом? Во время боя его застрелил свой же, какой-то комиссар.

Щорс меня очень заинтересовал чисто по-человечески, я снимался с большим удовольствием. Старался в этой героической роли найти что-то свое, личное, и быть как можно естественнее. Ведь что такое кинематограф? Можно не играть, ничего особенного не делать, оставаться самим собой и оказаться правдивым. Глаза сами все скажут. И это совсем не просто, соврать не удастся. Аппарат сразу же фиксирует малейшую фальшь.

Вам, актеру театральному, не трудно было овладевать новой для вас спецификой?

Думаю, эта естественность была мне присуща изначально. Кстати, научить человека быть естественным невозможно, это дается от природы. Думаю, что и Довженко интересовало во мне именно это — естественность, внутренняя правда поведения.

Довженко говорил, что ему нужен был дрожащий от напряжения герой.

Да, у меня были очень темпераментные монологи. Но, если говорить о напряжении… Оно, действительно существовало, но, скорее, потому, что сам процесс съемок был труден — надеялись, что съемки кончатся благополучно.

А много было претендентов на роль?

Да фильм уже снимался! Отсняли уже пять частей, причем, много массовых сцен, где Щорс произносит большие речи. Играл его очень хороший актер Кисляков из МХАТа, мягкий, интеллигентный, с приятной внешностью (помните его Лазаря в «Мечте»?). Он даже внешне был немножко похож на Щорса. Но что-то Довженко не устраивало, видимо, эта его мягкость, и он решил все переснять. Пригласил киевского актера Макаренко, тот стал сниматься, но опять что-то не пошло. И тогда решили попробовать меня. Довженко пробы утвердил и начал снимать все заново.

Вы оказались жестким?

Вовсе нет, я тоже человек мягкий, и мне для этой роли пришлось в себе эту мягкость преодолевать, что удалось, так как до этого был Островский. Павка помог, тот образ, который был создан на репетициях вместе со Всеволодом Эмильевичем. И потому я уже на сами пробы пришел подготовленным, зная, что могу сделать. И сразу стал сниматься. В фильме в основном упор шел на создание образа волевого командира, и то внутреннее эмоциональное состояние, в котором я находился, играя Корчагина, я перенес на Щорса. Это совпало со сценарием, с тем, что от меня ждал Довженко. Может быть, на самом деле Щорс был другим, но Александр Петрович с моим решением согласился, оно его устроило. Я с самого начала утвердился на определенных позициях и «не сходил» с них до конца съемок.

А как я это делал — это уже актерская кухня, рассказывать об этом неинтересно. Во всяком случае, в любом своем герое, и в театре, и в кино, я потом искал это волевое начало, оно меня всегда увлекало и помогало самоутвердиться.

То есть вы учились у своих героев?

Думаю, что да! Во всяком случае — создание сильных, целеустремленных образов — та почва, на которой я чувствовал себя нужным актером. Так же, как патриотизм — основная тема моего творчества. С ним связаны все мои роли.

Специально выбирали?

Нет, это просто было органической потребностью, моей сущностью.

А как же с отрицательными персонажами?

Я их никогда не играл! Во-первых, мне их просто не предлагали, а во-вторых, я и не сумел бы их сыграть. Вот так и прожил свою жизнь…

Когда начали сниматься в «Щорсе» вам показали съемки предшественников?

Нет. Режиссер не хотел показывать, даже разговора об этом не было. Я снимался, не думая о том, как все было до этого.

Александр Петрович объяснял вам вашу задачу? Долго ли шли предварительные беседы?

Нет, он сразу отправил меня на площадку, потому что надо было наверстывать упущенное время, переснимая материал. И я сразу попал из огня да в полымя.

Кстати, я совершенно не был похож на Щорса, но Довженко от меня не требовал сходства с ним. Мне сделали бородку, как у него героя, и все.

И как съемочная группа встретила нового исполнителя?

Все понимали, что Александр Петрович хочет добиться хорошего результата, поэтому относились ко мне доброжелательно. Вообще состав актеров был подобран замечательно. Командиры, солдаты — такое количество людей в кадре и никто не похож друг на друга. А какие костюмы, оружие! Довженко сам был художником, великолепно знал то время и сумел прекрасно его воспроизвести во всех деталях. Перед каждой съемкой он проверял грим, кто как одет, все ли сделано так, как нужно. Если вдруг во время съемки замечал, что косит карниз или дверь, то прекращал ее и требовал поправить. Все в кадре должно было быть идеально!

Так и во всем. Если актер на репетиции делал что-то неверно, пока не добивался, чтобы тот нашел нужную интонацию, снимать не начинал. Бывали случаи, когда он сам не знал, как снять сцену, и тогда мог в течение 10-15 дней сидеть на холме и снимать рожь. Как в этой ржи один казак догоняет другого. И так все пятнадцать дней.

Над ним иногда подшучивали. Помню, как он, осмотрев меня, вызывал Леню Хазанова и говорил: «Ленечка, сегодня, по-моему, не та борода». — «Как так, Александр Петрович, борода та же, что была вчера». — «Нет, не та». Леня брал меня под руку, шептал: «Пойдем, походим полчасика по павильону». Погуляв, мы возвращались, Леня говорил: «Александр Петрович, я все исправил». — «Вот это другое дело!»

Расслабиться вам не давал!

Не давал. Но, может, он нарочно говорил, что борода не та? Чтобы завести людей? Встряхнуть?

А как Александр Петрович вообще вел себя на площадке? Каким он был в общении?

Каким был Довженко? На меня он произвел огромное впечатление еще во время нашей первой встречи. Во-первых, это был волевой человек, довольно сурового характера, большая умница. С первого взгляда внушал к себе уважение. В те годы он был фактически руководителем Киевской киностудии. С ним считались все.

Мы все очень уважали Довженко, любили его как художника и понимали, что он хочет. А он мог и потребовать, если надо!

Суровый, требовательный...

И при этом на съемках внешне очень спокойный, любил иногда даже пошутить. Например, своих помощников называл так: «Безруко-безногие-слепорожденные». На протяжении всего года только и слышалось: «Безруко-безногие-слепорожденные». И под конец они решили пошутить в отместку. Снимали сцену торжественного приема, когда Щорс угощает командиров. Накрыли стол, заставили его хрусталем, а на краю помрежи навалили груду костылей и биноклей. Довженко по обыкновению все придирчиво осматривает, наконец, подходит к этой куче: «А это что?» — «Александр Петрович, это мы приготовили для слепорожденных безруко-безногих». Как он обиделся! Ушел и три дня на студии не появлялся. Характер…

Должен сказать, у нас было большое количество репетиций. Довженко отлично знал, что хочет снимать в данном кадре, в данной сцене. Обычно он говорил актерам, как видит ту или иную сцену и продолжал репетировать до тех пор, пока результат его не удовлетворял. Для каждого кадра снимали по 12 дублей. Пленку не жалели, тратили столько, сколько было нужно. Сейчас такое невозможно, а тогда не экономили, ведь, как никак, а у Довженко был заказ «сверху», лично от Хозяина. И нужно было помимо исторических событий снять и народные песни, и танцы, помимо непосредственных боевых действий показать народ. Он сумел это сделать.

Снимать мы начинали с раннего утра. В восемь привозили на съемочную площадку, гримировали, одевали, и до восьми вечера — съемки.

Конечно, переносить это было тяжело, к тому же я ведь Щорса играл на русском языке, и тут же делался дубль на украинском. Я украинского языка, естественно, не знал, и мне дали преподавателей, которые подсказывали, как надо правильно произносить слова. Причем, если я в чем-то ошибался, то украинский дубль переснимали еще раз. Но ничего, молодой был, терпел. И даже так освоил украинский, что мог говорить на нем. Не такой и трудный язык.

Значит, по сути, было снято два «Щорса» — один украинский, один русский?

По крайней мере, так снимали.

И снятые эпизоды отличались чем-то друг от друга?

Дубли шли один в один, только первые пять-шесть снимались по-русски, а потом следующий по-украински.

А как Довженко монтировал?

Этого я не знаю.

Долго шли съемки?

Я снимался год. Целый год жил в Киеве, который мне, кстати, очень нравился, а семья оставалась в Ленинграде, и только под конец жена приехала ко мне. А вспоминаю я то время, как большой праздник.

Еще бы, уже тогда Довженко был одним из первых режиссеров страны…

Да! Эйзенштейн и Довженко. Рядом с ними никого поставить нельзя. В творчестве Довженко было сильное народное, национальное начало. Во всем чувствовалось, что он украинец. И еще ему был присущ свой особенный взгляд на жизнь и на искусство. Это в нем привлекало.

Специально для съемок «Щорса» был построен павильон, который на студии назывался «щорсовским» — большой корпус с гримерными, костюмерными, актерскими уборными. Целый комплекс.

Иногда Довженко уезжал куда-то и привозил какие-то диковинные деревья, которые тут же сажались вокруг павильона. Это ему доставляло большую радость, он ведь так любил природу. Так проявлялась красота его души. В душе он был большим поэтом. И, в конце концов, этот павильон весь вокруг оказался засажен совершенно потрясающими деревьями. Так красиво! Потом эти яблони давали замечательные плоды.

Прошло несколько лет, я приехал в Киев, и первое, что бросилось в глаза — великолепный яблоневый сад, посаженный руками Довженко. Такой же сад был позже им посажен и на «Мосфильме».

Жизнь по Довженко должна быть торжественна и красива. Помните сцену, в которой боец спрашивает у Щорса, правда ли в будущем всю страну засадят садами? «Правда», — отвечает Щорс. Довженко сам об этом мечтал…

Александр Петрович был мыслителем, художником. Какие у него были руки! Руки скульптора, ваятеля. И он много писал. Я был однажды в его квартире в Киеве — в ней не было ничего лишнего. В кабинете — шкафы с книгами, фолианты, исторические книги. Спальня с простой тахтой на ножках, подушка и черная бурка. Великолепный письменный стол красного дерева с инкрустацией. Чернильница, перо и несколько листков бумаги. Ничего лишнего, ничего, что бы его отвлекало от задуманного сценария. Только то, что помогало сосредоточиться. Только тот листок бумаги, на котором он пишет. И все.

Еще он очень любил лошадей, хотя сам на них не ездил. Очень любил.

А вы?

Я до этого фильма никогда на лошадь не садился. И ко мне приставили тренера — военного, украинца, по-моему, бывшего офицера царской армии. Щорс ведь прекрасно владел верховой ездой. И вот мой наставник в специальном манеже учил меня ездить без седла. Чуть согну спину, он мне кричит: «Выпрямить спину!», — и хлыстом — по моей спине! «Ничего, — кричит — стопка за мной!» Так я и выучился. Овладел конем великолепно.

Лошадь — умнейшее животное, все понимает. Если ты на ней сидишь плохо, она тебя сбросит обязательно. А, если она почувствует в тебе хозяина, то будет слушаться.
Умение ездить верхом мне позже пригодилось. Когда играл Скобелева, проскакал по всей Болгарии.

И как же приняли фильм?

Зритель принял его на «ура». Первый просмотр проходил в Доме Кино. Фильм кончился, весь зал встал, долго аплодировал. Выступал Мейерхольд, я уже не помню в деталях его речь, но говорил он хорошие слова. Все было очень торжественно.
А знаете, что сказал Сталин после того, как сам посмотрел «Щорса»? «Если показать «Чапаева» мальчишкам, они все поймут. Картина «Щорс» тоже очень хорошая, но над ней надо задумываться». Надо задуматься!

Позже ей была присуждена Сталинская премия, и меня, молодого актера, стали охотно приглашать сниматься в кино.

И что же потом? Роли такого масштаба больше не попадалось?

Я сыграл много ролей. Например, в «Героях Шипки» тоже была в чем-то похожая роль, тоже интересная биография — герой войны Скобелев. Сниматься было, конечно, легче. Военный всегда военный. В свое время фильм имел успех, хотя и не остался в истории, как «Щорс».

Еще снялся в фильмах «Сердца четырех», «Александр Пархоменко», «В шесть часов вечера после войны» (за него я получил свою вторую Сталинскую премию), «Адмирал Нахимов», «Синегория», «Незабываемый 1919-й год», «Тарас Шевченко», «Неоконченная повесть», «Олеко Дундич», «Живые и мертвые»… Всех не перечислить.

И что было важнее: кино или театр, в котором вы проработали почти семьдесят лет?

Я параллельно жил в двух мирах. Но театр все же был основным. Это святое место, живое, непосредственное, общение со зрительным залом. Кроме того идет длительный репетиционный процесс, есть время все как следует проверить, и ты всегда себя можешь поправить, если чувствуешь, что что-то не так. А в кино ты снимаешься и подчас не знаешь, что получится — как снимет оператор, как проявят пленку… Да и твой просчет мгновенно виден на экране и ничего уже не изменить…

Но вообще творческий процесс не объясним, ни в кино, ни в театре. Почему рождается именно такая интонация? Именно такой жест? Это сложная вещь, тайна…

Беседу вела Тамара Сергеева

www.kino-forum.ru

УМЕР АРТИСТ ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ

Он не просто был выдающимся артистом, представлял целые эпохи российского театра и кинематографа — сама история, проходя через его судьбу, воплощалась в его творчестве...

УМЕР АРТИСТ ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ

Он не просто был выдающимся артистом, представлял целые эпохи российского театра и кинематографа — сама история, проходя через его судьбу, воплощалась в его творчестве. Представитель российской рабочей аристократии (отец Самойлова — Валериан Самойлов, книголюб и театрал, работал на Путиловском), он еще в юношеском возрасте проявил художественные таланты.

Он вырастал в богатой культурной среде Петербурга начала XX века. Театр, живопись, литература окружали его с детства. И его актерское дарование проявилось рано. На талантливого молодого актера ленинградского Театра актерского мастерства обратил внимание приехавший в Петербург

Всеволод Мейерхольд. Мейерхольд пригласил Самойлова в Москву, он сформировал (точнее говоря, выпестовал) его талант. «Артист, который скоро займет на театральном фронте одно из первых мест в армии советских артистов» — такую характеристику дал Самойлову Мейерхольд. Милитаристская лексика этой характеристики, продиктованная духом времени, тем не менее выглядит как предзнаменование. Самойлов прославился как исполнитель «военных» ролей: лейтенант Бурунов («Адмирал Нахимов»), лейтенант Вишняк («Новый дом»), Михаил Фрунзе («Крушение эмирата»), полковник Богун («300 лет тому...»), полковник Бобров («Олеко Дундич»), генерал Кэмброн («Ватерлоо»), Марченко («Они сражались за Родину»), генерал Скобелев — любимый персонаж Самойлова — («Герои Шипки»).

К Мейерхольду Самойлов навсегда сохранил восхищенную благодарность. В дальнейшем он работал со многими выдающимися режиссерами: Александром Довженко (знаменитый фильм «Щорс»), Всеволодом Пудовкиным (фильм «Адмирал Нахимов»), Григорием Александровым («Светлый путь»), Иваном Пырьевым («В шесть часов вечера после войны»), Сергеем Бондарчуком («Они сражались за Родину», «Ватерлоо»). Целый ряд выдающихся сценических работ Самойлов создал в сотрудничестве с режиссером Николаем Охлопковым, который возглавлял Московский театр драмы (впоследствии Театр им. В. Маяковского). Событиями становились его роли в пьесах «Царь Федор Иоаннович», «Смерть Иоанна Грозного», «Лес» на сцене Малого театра. Он прошел удивительный путь: от увлечения романтическим революционным пафосом, которым исполнены герои его раннего творчества, до мудрого осознания жизненной тайны, превратностей бытия, вопреки которым человеку удается сохранить свое достоинство. Это с удивительным мастерством воплощено в одной из последних ролей Самойлова — в образе старого лакея Карпа из «Леса» Островского.

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВ
«Известия», 20.02.2006

«НЕ ПРОСТЕЦКИЙ И НЕ ПРОСТОВАТЫЙ, А ИМЕННО ПРОСТОЙ»

ГАЗЕТА обратилась к ведущим актерам Малого театра Валерию Бабятинскому и Юрию Каюрову с просьбой поделиться своими воспоминаниями о Евгении Валериановиче Самойлове...

«НЕ ПРОСТЕЦКИЙ И НЕ ПРОСТОВАТЫЙ, А ИМЕННО ПРОСТОЙ»

Скорбное известие о смерти Евгения Самойлова пришло в пятницу. Ему было 93 года. Блистательный русский актер, сыгравший Чацкого у Мейерхольда, Гамлета у Охлопкова, снискавший зрительскую любовь своими прекрасными киноролями, в том числе в фильме Довженко «Щорс», он последние 40 лет своей жизни состоял в труппе Малого театра. ГАЗЕТА обратилась к ведущим актерам Малого театра Валерию Бабятинскому и Юрию Каюрову с просьбой поделиться своими воспоминаниями о Евгении Валериановиче Самойлове.

Валерий Бабятинский, народный артист России:

Я любил Самойлова как актера с детских лет, зная его по киноролям. А познакомился только тогда, когда он уже пришел к нам в театр. Вместе с ним в начале 70-х мы участвовали в спектакле «Криминальное танго»: я играл главную роль, молодого мальчишку, а он — моего отца, советского журналиста. Эта эстонская пьеса была запрещена в СССР, и мы добились постановки через тогдашнего министра внутренних дел Щелокова. От его ухода сегодня очень грустно по нескольким причинам. Во-первых, грустно, что ушел из жизни еще один представитель того поколения актеров, которые действительно составляли цвет и гордость советской и российской культуры. А еще грустно потому, что Самойлов был человеком глубоко порядочным. Более 30 лет мы вместе были в театре, и на протяжении этого времени я ни разу не мог заподозрить, что Самойлов участвует в театральных интригах или в каких-то других неблаговидных вещах. Ни в каких коалициях он не участвовал и всегда держался особняком. Он, если можно так выразиться, олицетворял человеческую совесть в театре. Кроме того, он был очень простым и доступным. Не простецкий и не простоватый, а именно простой. До последних дней он оставался человеком очень опрятным — и в физическом смысле, и в духовном. На него всегда было приятно смотреть, он всегда был подтянут и свеж. И никогда в его глазах не светилась алчность — ни к ролям, ни к деньгам, ни к наградам. Помню, в начале 90-х, когда в театре было очень тяжело с зарплатами, нас посетил тогдашний премьер Черномырдин. Евгений Валерианович был приглашен в ложу, и они вместе с Соломиным сидели и беседовали с премьер-министром. Черномырдин был не очень сведущ в наших проблемах, и когда зашел разговор о театре, Соломин, указывая на Самойлова, спросил: «А вы знаете, сколько получает народный артист СССР и лауреат Государственной премии?» Когда он назвал сумму, то Черномырдин, как рассказывают, сделался совершенно красным. Не скажу, правда, что после этого случая что-то сильно исправилось по части зарплат. Но Евгений Валерианович очень достойно принимал такое положение вещей и никуда не бегал с просьбами о прибавках или о президентской пенсии. Он был очень горд и никогда не ходил с протянутой рукой. Без него в театре станет еще тоскливее.

Юрий Каюров, народный артист России:

Мы с ним поступили в труппу Малого театра почти одновременно, это было в 1967 году. Тогда это была великая труппа, но он занимал свою особую нишу даже в таком коллективе. Он пришел из Театра Маяковского, где я его в свое время видел в роли Гамлета в спектакле Охлопкова. В последние годы я был его дублером в роли князя Тугоуховского в «Горе от ума» и в роли Карпа в спектакле Соломина «Лес». Евгений Валерианович — это чудо-человек. Кто не знал Самойлова? Вся страна любила его за талант, за его знаменитую белозубую улыбку, за бескорыстность. «Щорс», «В шесть часов вечера после войны» — эти фильмы пользовались громадной популярностью во многом благодаря Самойлову. Но он был не просто прекрасным актером, но и человеком чудесным — спокойным, тихим, интеллигентным. Такие люди рождаются очень редко на нашей планете, и когда мы их видим, то благодарим судьбу за то, что подарила нам встречу с крупной человеческой личностью.

ГАЗЕТА, 20.02.2006

Евгений Самойлов будет похоронен во вторник, 21 февраля, на Ваганьковском кладбище. В этот же день в 11.00 в Малом театре пройдет гражданская панихида и прощание с выдающимся русским артистом.

В МАЛОМ ТЕАТРЕ НАЗЫВАЮТ ТРАГЕДИЕЙ УХОД ИЗ ЖИЗНИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА

«Малый театр потерял «последнего из могикан», артиста, который самой человеческой сутью определял критерий таланта любви, доброты и скромности», - сказал в интервью РИА «Новости» Народный артист РФ Василий Бочкарев...

В МАЛОМ ТЕАТРЕ НАЗЫВАЮТ ТРАГЕДИЕЙ УХОД ИЗ ЖИЗНИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА

В Малом театре называют трагедией уход из жизни актера Евгения Самойлова. Он скончался в пятницу днем на 95-ом году жизни после продолжительной болезни.

«Уход Евгения Валерьяновича Самойлова - это трагедия для всех нас. Малый театр потерял «последнего из могикан», артиста, который самой человеческой сутью определял критерий таланта любви, доброты и скромности», - сказал в интервью РИА «Новости» Народный артист РФ Василий Бочкарев, ныне ведущий артист Малого театра, которому довелось общаться и играть на одной сцене с Самойловым.

«Он был для нас недосягаемой вершиной и в профессии, и в жизни. Он нес в себе загадку человеческой гармонии. Евгений Валерьянович был красив и талантлив. Ему можно было только завидовать - свое предназначение на земле он выполнил. Он смог пронести в образах, которые он создавал, огромное время, которое прожила страна и он вместе с ней. Мы все ощущаем страшную потерю и будем вечно помнить о нем», - сказал Бочкарев.

По словам актера, уход Самойлова - это потеря не только для Малого театра, но и для всех, кто помнит его по замечательным киноработам: «Светлый путь», «Случайная встреча», «Шесть часов вечера после войны», «Сердца четырех».

Евгений Самойлов - Народный артист СССР, лауреат государственных премий СССР и России. Он родился 16 апреля 1912 года в Санкт-Петербурге. 75 лет жизни отдал служению искусству.

Самойлов был последним учеником Всеволода Мейерхольда, работал в его театре четыре года. Затем поступил в труппу театра Революции, ныне театр им.Маяковского, где ему посчастливилось сыграть Гамлета. Эта роль стала одной из самых выдающихся творений Самойлова.

С 1967 года и до конца жизни Евгений Самойлов работал в Малом театре. Созданные им образы навсегда вписаны в историю отечественного искусства. Среди его ролей образы, созданные в пьесах Горького, Гончарова, Шиллера, Толстого.

Среди последних работ артиста в театре - Карп в «Лесе» Островского, камердинер герцога в «Коварстве и любви» Шиллера и князь Тугоуховский в «Горе от ума» Грибоедова.

Самойлов с 1934 снимался в кино. Он играл, в частности, в фильмах «Случайная встреча» (1936), «Щорс» (1939), «Светлый путь» (1940), «Сердца четырех» (1941), «Суд чести» (1948), «Живые и мертвые» (1963), «Они сражались за Родину» (1975), «В начале было слово» (1992).

Самойлов является кавалером орденов Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции, «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени. Награжден медалями «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», «В память 800-летия Москвы».

РИА «Новости», 17.02.2006

УМЕР ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ

Вчера в Москве на 94-м году умер знаменитый советский киноартист, актер Малого театра Евгений Валерианович Самойлов...

УМЕР ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ

Вчера в Москве на 94-м году умер знаменитый советский киноартист, актер Малого театра Евгений Валерианович Самойлов.

Самую четкую характеристику Евгению Самойлову дал Всеволод Мейерхольд: «Евгений Самойлов – артист, который скоро займет на театральном фронте одно из первых мест в армии советских артистов». Это была путевка в жизнь и желтый билет одновременно. Эти строки великий режиссер вписал в служебные документы артиста в 1938 году, перед закрытием своего ГосТИМа. На работу с Мейерхольдом в долгой биографии Евгения Самойлова отпущено было каких-то четыре года, но именно Мейерхольда считал Евгений Самойлов главным учителем, определившим и его амплуа.

До этой встречи Евгений Самойлов считался характерным актером, Мейерхольд открыл в нем по-революционному пылкий романтико-героический дар. Одно из первых мест в армии советских артистов он занял именно в этом качестве, но уже не на сцене, а на киноэкране. В последнем гостимовском, запрещенном к выпуску спектакле «Одна жизнь» по повести «Как закалялась сталь» Евгений Самойлов репетировал роль Павки Корчагина. На генеральном прогоне его увидел ассистент Александра Довженко и пригласил на роль Щорса в одноименную картину. В 1941-м актер получил Госпремию и продолжил победное шествие в кино. В 1940-м он снялся у Рошаля в «В поисках радости» и сыграл инженера Лебедева в «Светлом пути» Александрова. В 1944-м в пырьевском музыкальном фильме «В шесть часов вечера после войны» сыграл лейтенанта Кудряшова. В 1945-м его красавца-лейтенанта звали Колчиным, а фильм режиссера Юдина – «Сердца четырех».

Евгений Самойлов был неотразимым секс-символом сороковых годов, притягательным и плакатным. В кино за ним утвердилось амплуа прекрасного, волевого и готового к подвигу героя. Они не были одиночками, они носили форму и имели еще более благородных и умных начальников. Большинство экранных персонажей Евгения Самойлова – военные. От лейтенанта Бурунова в «Адмирале Нахимове» в фильме Пудовкина 1947 года до Марченко в «Они сражались за Родину» в фильме Бондарчука 1975 года. Но сам артист всем своим образцовым лейтенантам сороковых годов, воплощавшим мечты девушек и правительства о настоящем советском человеке, и всем другим военным ролям предпочитал отважного царского генерала Скобелева из васильевских «Героев Шипки» 1955 года.

Жизнь самого артиста не давала возможности верить плакату. Евгений Самойлов родился 16 апреля 1912 года в Петербурге в семье образованного путиловского рабочего. Учился в студии актера императорских театров Николая Ходотова, затем поступил в труппу молодого Леонида Вивьена. Начинающий актер боготворил при этом Мейерхольда. Когда его представили Всеволоду Эмильевичу, он не смог от испуга вымолвить ни слова. Мейерхольда это очень насмешило, он пригласил Самойлова в Москву для начала на роль нелепого Пети в «Лесе». Уже потом Мейерхольд попросил знаменитого актера Александринки Юрия Юрьева специально заниматься с Самойловым, чтобы передать ему эталон исполнения героико-романтического репертуара. Евгений Самойлов стал последним Чацким Мейерхольда. После закрытия ГосТИМа он подался в Малый театр. Но быстро оттуда ушел. В Доме Островского мейерхольдовцев ругали формалистами. Перебрался в Театр революции (с 1954 года Театр имени Владимира Маяковского) к Николаю Охлопкову, сменив романтическую героику на патетическую. Здесь среди прочих ролей он сыграл Олега Кошевого и Гамлета.

Гамлет оказался одной из лучших ролей актера, играл он не рефлексию, а темперамент мысли. После смерти Охлопкова, в 1967 году, Евгений Самойлов перешел в Малый театр, в труппе которого оставался до последних дней. Право сыграть в пьесе Островского он получил здесь только спустя четверть века службы на эталонной для этого драматурга сцене. В 1993 году в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» он сыграл Крутицкого резко отрицательным, омерзительным типом, будто наперекор всей армии своих идеальных героев. А затем вернулся в спектакль по пьесе, с которой, в сущности, и началась его театральная биография. С 1998 года играл в «Лесе», но не Петю уже, а старого лакея Карпа. И все же более всего Евгений Самойлов был востребован в ролях современного репертуара, где всегда не хватает убедительного идеального героя.

ЕЛЕНА ГЕРУСОВА

«КоммерсантЪ», 18.02.2006

СКОНЧАЛСЯ ЕВГЕНИЙ ВАЛЕРИАНОВИЧ САМОЙЛОВ

Отечественная культура понесла невосполнимую утрату. 17 февраля на 94-м году жизни скончался легендарный актер советского театра и кино, народный артист СССР, лауреат Государственных премий СССР и России, актер Малого театра Евгений Валерианович Самойлов.

Отечественная культура понесла невосполнимую утрату. 17 февраля на 94-м году жизни скончался легендарный актер советского театра и кино, народный артист СССР, лауреат Государственных премий СССР и России, актер Малого театра Евгений Валерианович Самойлов.

Самойлов прожил долгую счастливую жизнь, из которой семьдесят пять лет было отдано служению искусству. Ему довелось работать с лучшими режиссерами страны, он был последним учеником Всеволода Мейерхольда.

Евгений Валерианович Самойлов родился 16 апреля 1912 года в Петрограде. В 1930 г. он окончил Ленинградский художественный политехникум и поступил в Ленинградский театр актерского мастерства под руководством Л.С. Вивьена. Среди наиболее заметных ролей того времени - Кривой Зоб, Актер и Васька Пепел («На дне» М.Горького), председатель укома («Шторм» В.Билль-Белоцерковского).

В 1934-38 гг. Евгений Самойлов работал в Театре им. Вс.Мейерхольда, где сыграл Петра («Лес» А.Н.Островского), Эрнани («Эрнани» В.Гюго), Чацкого («Горе от ума» А.С.Грибоедова), Нелькина («Свадьба Кречинского» А.В.Сухово-Кобылина). Четыре года работы рядом с Вс.Э.Мейерхольдом стали для молодого артиста периодом интенсивного постижения актерской профессии.

В 1940 году Евгений Валерианович поступил в труппу театра Революции (с 1954 г. - Театр им. Маяковского), на сцене которого исполнил роли Германа («Таня» А.Арбузова) и Мортимера («Мария Стюарт» Ф.Шиллера). Евгений Валерианович стал первым исполнителем роли Ясона («Медея» Еврипида) на российской сцене. Вскоре после войны Самойлову посчастливилось сыграть Гамлета. Принц датский принадлежит к его самым выдающимся сценическим творениям. Артист создал образ «Гамлета светлого, человечного», проницательного психолога и мыслителя. Критика говорила о втором рождении Самойлова.

С 1967 г. и до конца своей жизни Евгений Валерианович Самойлов работал в Малом театре. Созданные им на старейшей драматической сцене роли навсегда вписаны в историю отечественного искусства. Среди них - Мастаков («Старик» М.Горького), Игнат Гордеев («Фома Гордеев»М.Горького), Ватутин («Обрыв» И.А. Гончарова), Андреа Дориа («Заговор Фиеско в Генуе» Ф.Шиллера), князь Иван Петрович Шуйский в знаменитом спектакле «Царь Федор Иоаннович» по трагедии А.К.Толстого, Захарьин-Юрьев («Царь Иоанн Грозный» А.К. Толстого), Бенволио («Убийство Гонзаго» Н.Йорданова), Джонатан Коффин («Ночь игуаны» Т.Уильямса), Феофан Прокопович («Царь Пётр и Алексей» Ф.Горенштейна) и другие. Крупной творческой удачей Самойлова стал Крутицкий в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Герой Островского - алчный стяжатель, тайный ростовщик и скряга, одержимый маниакальной страстью к деньгам, ради которых он морит голодом и себя, и своих близких. Психологически сложный и колоритный образ Крутицкого явился ярким свидетельством совершенного искусства перевоплощения артиста и его неувядаемого мастерства пластической выразительности.

Среди последних работ Евгения Валериановича Самойлова в театре – Карп в «Лесе» А.Н. Островского, камердинер герцога в «Коварстве и любви» Ф.Шиллера и князь Тугоуховский из «Горя от ума» А.С. Грибоедова. Самойлов создал образ старого лакея Карпа, мудрого и сердечного, лукавого и ироничного, который живет в согласии со своей совестью, сохраняя человеческое достоинство.

Евгений Валерианович выступал лишь в одном эпизоде «Коварства и любви», но этот эпизод никого не мог оставить равнодушным. Самойлов произносил монолог, проникнутый гражданским пафосом, скорбью и гневом. В небольшой сцене была видна вся сила творческого темперамента артиста.

Евгений Валерианович Самойлов - популярнейший киноартист, легенда отечественного экрана. Среди его наиболее известных работ в кино - Гриша Рыбин («Случайная встреча»), Щорс в одноименном фильме, инженер Лебедев («Светлый путь»), лейтенант Кудряшов («В шесть часов вечера после войны»), лейтенант Колчин («Сердца четырех»), генерал Скобелев («Герои Шипки»), Пимен («Борис Годунов») и многие другие.

Евгений Самойлов - народный артист СССР, лауреат трех государственных премий СССР, кавалер орденов Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Артист был награжден медалями «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг.» и другими.

Евгений Валерианович Самойлов был великим артистом и замечательным человеком. Светлая ему память.

Коллектив Малого театра

Актёры, занятые в спектаклях с 24 по 26 февраля 2006 года.

24 февраля, сцена на Б.Ордынке, «Мария Стюарт»: Л.В.Титова, О.В.Молочная, Н.И.Корниенко, В.В.Петров, Ю.И.Каюров, В.К.Бабятинский, А.Р.Хомятов, Я.П.Барышев, В.Г.Зотов, В.А.Сафронов, М.Г.Фоменко, А.Н.Анохин, В.В.Дахненко, Г.Н.Скряпкин, Д.Н.Курочка, студент Васильев, студент Вакунов.

25 февраля, сцена на Б.Ордынке, «Вишнёвый сад»: И.В.Муравьёва, В.В.Андреева, Т.Н.Лебедева, Л.Н.Щербинина, Л.В.Ещенко, Л.С.Аникеева, И.А.Жерякова, Е.О.Порубель, А.М.Жарова, В.К.Бабятинский, В.И.Езепов, В.В.Петров, С.А.Коршунов, А.С.Потапов, В.А.Дубровский, А.Е.Фаддеев, П.Д.Складчиков, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, Ф.Э.Марцевич, С.А.Вещев, А.К.Вахтеров, В.А.Андрианов, сотр.Малец.

26 февраля, сцена на Б.Ордынке, «Тайны мадридского двора»: Т.Н.Лебедева, О.Л.Пашкова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, Л.В.Ещенко, И.А.Жерякова, О.Г.Жевакина, В.И.Езепов, В.В.Петров, В.А.Низовой, А.Р.Хомятов, А.В.Вершинин, А.Н.Анохин, С.В.Потапов, М.Г.Фоменко, Е.В.Арановский, Ф.Э.Марцевич, Д.Н.Курочка, Д.А.Марин, сотр.Малец.

Указом президента РФ В.В. Путина ОРДЕНОМ ДРУЖБЫ награждена Андреева Зинаида Еливкериевна — артистка Государственного академического Малого театра России...

НАГРАДЫ И ЗВАНИЯ

Указом президента РФ В.В. Путина ОРДЕНОМ ДРУЖБЫ награждена Андреева Зинаида Еливкериевна — артистка Государственного академического Малого театра России.

За заслуги в научно-педагогической деятельности и многолетнюю плодотворную работу почетное звание «Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации» присвоено Никольской Марине Петровне — профессору федерального государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Высшее театральное училище (институт) имени М.С.Щепкина при Государственном академическом Малом театре России», город Москва.

Страничка посвящена жизни и творчеству актера, чья игра приводила современников в восхищение и заставляла произносить «второй Мочалов!»

ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГОРЕВ

Страничка посвящена жизни и творчеству актера, чья игра приводила современников в восхищение и заставляла произносить «второй Мочалов!».

ГОРЕВ Федор Петрович (наст. фам.- Васильев), (1850 — 25. III (7.IV).1910) — русский актер. Выступал в любительских спектаклях. В 1866-80 играл в провинциальных театрах (Курск, Харьков, Екатеринослав, Житомир, Одесса, Саратов, Вильно и др.). В 1880- 1882 — в Александрийском театре. С 1882 — в Малом театре (в 1897-1900 попеременно выступал в Малом и Александринском театрах). Горев был представителем героико-романтического направления в сценическом искусстве. Обладая превосходными внешними данными, огромным сценическим темпераментом, он исполнял роли в пьесах Шекспира (король Лир). Другие роли: Фердинанд, Карл Моор, дон Карлос; Салюстий («Рюи Блаз» Гюго), маркиз де ля Тремуйль («Граф де Ризоор» Сарду). Играл Чацкого, Жадова и др. Преобладание интуиции над обдуманным решением роли было типичной особенностью искусства Горева. Иногда он создавал в спектаклях целые пантомимические сцены (знаменитые «горевские паузы»), играя их с большим нервным подъемом. В 1900 Горев был отстранен от работы в Малом театре директором императорских театров С. М. Волконским. В течение 4 лет играл в частных театрах: театр Корша в Москве, театр Яворской в Петербурге и в Нижегородском театре. В 1905 году был вновь принят на сцену Малого театра, где прослужил до конца жизни, выступая в характерных ролях. Сын Горева — Аполлон Федорович (4.V.1881 — 1912) — был актером МХАТа (с 1906). Его выдающаяся роль — Хлестаков («Ревизор» Гоголя, 1908).

Лит.: Смирнова Н., Воспоминания, М., 1947;
Юрьев Ю.М., Записки, Л.-М., 1945;
«ЕИТ», СПБ , 1910, вып VIII;
Кара-Мурза С.Г., Малый театр. М., 1924.


ПУБЛИКАЦИИ:

Т.Л. Щепкина-Куперник
«Из воспоминаний об актерах Малого театра» Федор Петрович Горев

Е.Д.Турчанинова ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГОРЕВ

Влас Дорошевич «КИН (Ф.П. Горев)»

Ю.Ф. Фаер о своем приемном отце — Федоре Петровиче Гореве

ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГОРЕВ. Из книги В.А. Нелидова «Театральная Москва. Сорок лет московских театров». М. «Материк», 2002.

ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГОРЕВ. Из книги С.Г. Кара-Мурзы «Малый театр. Очерки и впечатления». М., 1924

ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГОРЕВ Из «Записок» Н.И.Собольщикова-Самарина

А.А.ЯБЛОЧКИНА «75 ЛЕТ В ТЕАТРЕ» ВЫДАЮЩИЕСЯ МАСТЕРА РУССКОГО ТЕАТРА. ФЕДОР ГОРЕВ

«Звуковой архив Малого театра»

СЛУШАЙТЕ «ТАИНСТВЕННЫЙ ЯЩИК» НА САЙТЕ МАЛОГО ТЕАТРА

Предлагаем вашему вниманию радиозапись спектакля Государственного академического Малого театра «Таинственный ящик», которая состоялась 18 марта 2005 года.

«Звуковой архив Малого театра»

СЛУШАЙТЕ «ТАИНСТВЕННЫЙ ЯЩИК» НА САЙТЕ МАЛОГО ТЕАТРА

Предлагаем вашему вниманию радиозапись спектакля Государственного академического Малого театра «Таинственный ящик», которая состоялась 18 марта 2005 года.

Пролог (2,2 Мб)
Действие 1. (25,3 Мб)
Действие 2. (17,2 Мб)


Действующие лица и исполнители:

ДЮПРЕ, нотариус – Александр Клюквин
ЭМИЛЬ – Алексей Фаддеев
БАРОН ДЕ РАТИНЬЕР – Александр Ермаков
БАРОНЕССА, жена его – Ольга Пашкова
ДЕРОШЕ, писатель – Борис Клюев
МЕРЛЮШ, мыльный фабрикант – Алексей Кудинович
ГОСПОЖА РАПЕ, содержательница табачной лавки – Инна Иванова
СЕН-ФЕЛИКС, актёр – Эдуард Марцевич
ДЖУЛЬЕТТА, его дочь – Варвара Андреева
МЛАДШИЙ ПИСАРЬ – Петр Абрамов

Запись осуществлена в рамках программы информационной поддержки Малого театра радиостанцией «Радио России» 18 марта 2005 года.

«Листая старые подшивки»

МАСКАРАД НИКИТЫ ПОДГОРНОГО

О нем при жизни ходили легенды. Его шутки, колкости, репризы, едва появившись на свет, в мгновение ока облетали театральную Москву. Доживи Никита Подгорный до нашего времени, наверняка его «устное творчество» собрали бы и издали.

«Листая старые подшивки»

МАСКАРАД НИКИТЫ ПОДГОРНОГО

О нем при жизни ходили легенды. Его шутки, колкости, репризы, едва появившись на свет, в мгновение ока облетали театральную Москву. Доживи Никита Подгорный до нашего времени, наверняка его «устное творчество» собрали бы и издали.

Банкет с участием актеров Малого театра. Все при параде, многие при регалиях. Игорь Ильинский с Михаилом Царевым — заклятые враги — затеяли очередной спор и уже перешли, что называется, на высокие ноты. На пиджаках у обоих — звезды Героев Социалистического Труда. Подгорный, наведя хищный взгляд на патриархов, мрачно роняет: «И звезда с звездою говорит...»

Гастроли театра в Болгарии. Прием на самом высоком уровне. Тодор Живков во главе стола. Никита Подгорный на чем-то сильно сконцентрирован и даже несколько подавлен. Он старается как можно меньше двигаться и говорить. Выпито хорошо. Подгорный постепенно каменеет. «Как вы, Никита Владимирович?» — спрашивает кто-то. «Полуживков», — без паузы следует ответ.

Это Подгорный сорокалетний, знаменитый народный артист. А вот Никита Владимирович в возрасте пяти лет. Во дворе московского дома на углу Огарева и Герцена ребятишки рассказывают друг другу о родителях: «У меня папа шофер». «А у меня милиционер». Кто-то сообщает: «А у меня папа играет на трубе». Никита, потрясенный, задумывается, потом спрашивает: «А дым не мешает? ...» «А у тебя папа кто?» — спрашивают Никиту. «А у меня папа играет в театре».

***
Папа Никиты, Владимир Афанасьевич Подгорный, заслуженный артист РСФСР, играл у Мейерхольда в Студии на Поварской, в Камерном театре у Таирова, в балиевской «Летучей мыши», во МХАТе 2-м у Михаила Чехова, где он «дублировал», то есть играл во втором составе, многие знаменитые роли великого артиста — и в «Двенадцатой ночи», и в «Потопе». После закрытия МХАТа 2-го последние годы своей артистической карьеры Владимир Афанасьевич провел в Малом театре. Вообще же Подгорные — эта целая русская актерская династия, начатая бабушкой Никиты, Натальей Ивановной Любушкиной, игравшей с Комиссаржевской. Дядя Никиты, тоже актер, Николай Афанасьевич Подгорный, всю жизнь проработал в Художественном театре, был заведующим труппой, близким к Станиславскому человеком.

В доме Подгорных бывали Станиславский, Михаил Чехов, Качалов, Москвин, Тынянов. Алексей Толстой, написав «Детство Никиты», подарил книгу семье, причем в иллюстрациях художник изобразил мальчика, очень похожего на Никиту Подгорного. Вера Николаевна Пашенная обожала Никиту, считала своим внуком. По соседству с Подгорными жили Гиацинтова с Берсеневым, Серафима Бирман. Нельзя сказать, что Никита «с детства решил стать актером»: у него просто не было другого пути. Спектакли Малого и МХАТа стали его первыми «университетами», а любимым актером был знаменитый мхатовский трагик Леонидов. В родительском доме отца была роскошная, одна из лучших в Москве, библиотека. Тех, кто много читает и плохо учится, часто называют «артистической личностью». Однако Подгорные получаются далеко не из каждого.

Выпускные экзамены Никита сдавал экстерном. Заветную тройку по алгебре учительница поставила ему за городом, на даче, куда он приехал с тортом и охапкой полевых цветов.

Обычно поступающие в артисты пробуют свои силы во всех театральных вузах одновременно, надеясь, что если в «Щуке» не повезло, то повезет в «Щепке», МХАТе или ГИТИСе. Подгорный поступал только в Щепкинское училище, и с самою начала было ясно, что после выпуска работать он будет в Малом. Ни лидером курса, ни его старостой, ни «комсомольской совестью» он не был. Он просто был всеобщим любимцем. Еще в институте его отличала черта будущего мастера: он был актером без амплуа. Играл героев-любовников с тем же азартом и выдумкой, что и стариков. Герои получались у него умные и резкие, старики — обворожительные и смешные. В скверном и грубом он находил обаяние и человечность, в стопроцентно положительном — тайную червоточину. Вообще-то это всего лишь точное следование системе Станиславского.

Еще в институте студентам поручают участие в спектаклях театра — в массовке и крошечных эпизодах. Пресловутое «кушать подано» Подгорный превращал в маленькие карнавалы. Играя безымянного солдата, объявлявшего о приходе генерала, он нашел такую острую характерность, что при его появлении на сцене зрители спрашивали друг у друга: «Кто это? « «Никитушка Подгорный».

Он не допускал на сцене будничности и скуки, потому что очень рано понял: сцена- это то место, где можно делиться сокровенным и тайным. Он переходил на сцену всем составом и сутью своей личности. Личности сложной и противоречивой — об этом говорили все. Но все и признавали выдающийся талант. Его любили, с ним искали дружбы, корифеи называли его то «сыном», то «внуком». Царев его обожал и курировал. Считалось, что Подгорный — его любимчик. Может быть, единственный любимчик этого неприступного, забронированного регалиями человека. Они жили по соседству, в одном доме в Спиридоньевском переулке.

Плох тот актер, который не умеет «показывать», то есть пародировать, коллег. Царева «показывали» едва ли не все в Малом театре и в училище: его характерная манера говорить схватывалась легко и быстро.

Как-то, закрывшись с приятелями в гримерной. Подгорный творчески выпивал. Учитель осторожно постучал в дверь. «Кто еще там? « — недовольно крикнул Подгорный. «Это я, Михаил Иванович Царев». Подгорный решил, что за дверью — очередной имитатор, и послал его убедительно и далеко. «Но это действительно я», — настаивал орденоносец. Дверь открылась, и Подгорный рассыпался в извинениях. «Ничего, Никитушка, я привык...»

***
Что такое Малый театр в начале семидесятых? Это странное чередование взлетов и чудовищной рутины. Мощная режиссура Равенских и могучие дарования Ильинского, Бабочкина и Жарова. Полное благополучие, опека «сверху» — ордена на пиджаках, звания аккуратно ко всем юбилеям — и множество неудовлетворенных амбиций. Был период, когда в Малом одновременно служили десять народных артистов СССР. В идеале это десять спектаклей в сезон, поставленных на каждого из корифеев.

В роли Аполлона Мурзавецкого «Волки и овцы» А.Н.Островского.

Кем надо быть, чтобы выделиться на таком фоне? Видимо, Подгорным. Он сыграл Чацкого и Мурзавецкого так, что стало ясно: в театре появился еще один «академик».

Но в том-то и дело, что по складу личности Подгорный «академиком» не был. Не укладывался Никита Владимирович в степенные академические ритмы, другого был «состава» человек. Он много играл, зритель шел специально на Подгорного — как говорили в старину, «на фигуру». Но не остепенялся, не становился солидным «мэтром». Время от времени на доске приказов вывешивались грозные выговоры и предупреждения в его адрес. Говорю не о питии. Меньше всего хотелось представить Подгорного как некоего театрального гусара-гастролера с рюмкой в руке. Это лишь незначительная часть его образа. В жизни он мог быть разным. Маска шутника и острослова была удобной, позволяла спрятать истинную, лирическую сущность, а также делать и говорить то, что не позволялось никому другому. Все всегда ждали от него необычного и парадоксального. Он часто становился заложником своего образа.

Фрондер и вольнодумец. Подгорный преспокойно прогуливал политинформации, заведенные в Малом, но на репетиции приезжал не позже, чем за пятнадцать минут до начала. Политинформации бывали раз в неделю, в десять утра, за посещением следила специальная дама. При этом Подгорный вовсе не был аполитичен. Он с удовольствием слушал дома Би-би-си, комментарии популярного в 70-е годы Гольдберга. Однажды терпение парторга лопнуло: «Никита Владимирович, почему вы опять не явились на политинформацию? « «Так у меня же есть персональный политинформатор», — без паузы отвечал Подгорный. «Кто это? « «Гольдберг», — очень серьезно ответил актер и пошел дальше, заставив партийную даму надолго задуматься.

От него ждали бесконечных розыгрышей. В спектакле «Перед заходом солнца» одна из мизансцен была устроена таким образом, что Подгорный сидел спиной к залу, а Быстрицкая и Ликсо лицом, причем действие происходило на авансцене. Подгорный не преминул воспользоваться беззащитностью партнерш. Неожиданно он снял очки и ясным взором посмотрел на них. На его глазах красовались исполинского размера ресницы. Актрисам пришлось резко нарушить мизансцену, отвернувшись от зрителей. Профессионалы знают, что такое «раскол», когда смех, овладевший актером, может довести его до икоты и судорог.

Однажды Подгорный устроил вызов на радиозапись едва ли не половине труппы Малого театра. Дисциплинированные актеры вовремя явились на улицу Качалова и никак не могли понять, отчего это в бюро пропусков администраторы только разводят руками, так и не найдя их фамилий в списке вызванных для участия в важной фондовой записи.

***
Никита Владимирович познакомился с Ольгой Александровной Чуваевой, когда та еще училась в Щепкинском.

Ольга Чуваева: Никита уже был в труппе, а я, студентка последнего курса, репетировала во «Власти тьмы» у Равенских. Встречались мы просто по-дружески. Он был женат на своей однокурснице, Нэлле Подгорной, которая и сейчас работает в Театре Армии. Потом они разошлись, и мы с Никитой поженились.

Конечно, у него были завихрения; компании, загулы. И в жизни он мог быть капризным и эгоистичным — все-таки единственный, да еще поздний ребенок в семье. Но, несмотря на все это, он привлекал к себе людей. В театре его любили, и я могу с уверенностью сказать: у него не было врагов. Его любили и Царев, и Ильинский, и Бабочкин, и Михаил Иванович Жаров. Он никогда никого не обижал, не хамил, всегда четко мотивировал свое несогласие с партнером или режиссером. Умел быть доказательным в своих претензиях. И при всей его импульсивности умел закрываться, обходить трудные темы и ситуации. Умел быть легким. И к деньгам у него было такое же отношение: пришли, ушли. Он за ними не бегал, мог отказаться от не понравившейся ему в роли в многосерийном фильме. Прекрасно носил фрак, костюмы и при этом был абсолютно равнодушен к одежде. Я ему всегда первая говорила: «Никита, это носить уже неприлично».

Помню, мы купили машину. Когда покупали, решили, что, конечно, Никита ее водить ни в коем случае не сможет, за рулем буду я — человек достаточно уравновешенный. Учились у одного инструктора. И к концу обучения инструктор сказал, что Никита Владимирович ездить вряд ли сможет. И вот экзамен на права. Я сдать не смогла с первого раза, а Никита сдал. Долгое время с ним ездил театральный шофер — Никита боялся остаться один за рулем. Но однажды этот парнишка позвонил и сказал, что сейчас Никита Владимирович приедет один: оказывается, он специально с ним поссорился и оставил одного. Я вышла на балкон: смотрю, Никита действительно подъезжает. С тех пор он стал ездить один. И водил машину прекрасно. Когда, наконец, я сдала экзамен и села за руль, он без конца делал замечания. Так что при всей его импульсивности и разбросанности у него вдруг обнаружилась великолепная концентрация. Мы ездили на машине на гастроли в Ленинград, в Ригу, в Киев, в Тбилиси. И, конечно же, в Щелыково.

***
Подгорный был из тех счастливых актеров, которых жизнь не обременила никакими «хобби», кроме сцены. Он ничего не коллекционировал. Одно время увлекся на гастролях зажигалками, их стали ему дарить, но долго это дело не протянулось. Единственной его нетеатральной страстью было Щелыково — актерский дом отдыха, усадьба Островского, потрясающая природа, место, из которого не хочется уезжать. В особом корпусе у Подгорного была комната, ее так и называли — комнатой Никиты. В грибные сезоны он уходил в леса на семь-восемь часов, в собирании белых ему не было равных. Его грибничество было чистейшей воды «искусством ради искусства». Насколько он любил грибы собирать, настолько не терпел их в качестве закуски.

Закуска и то, что она призвана сопровождать, добывались в другом месте — в знаменитом буфете у въезда в дом отдыха. Через дорогу от буфета почта. Однажды обескураженная телеграфистка долго отказывалась принять телеграмму следующего содержания: «Встревожены отсутствием пива в буфете д/о Щелыково. Брежнев, Подгорный, Гришин». Никите и его приятелям Брежневу и Гришину пришлось показывать паспорта: фамилии были подлинные. Очевидцы свидетельствуют, что пиво вскоре появилось.

В другой раз дирекция обнаружила, что сейф с НЗ — элитной выпивкой — полностью опустошен. Сомнений в том, кто добыл ключ и напоил местных пьянчужек дорогостоящим коньяком и шампанским, не было. Да виновник и не прятался: Никита Владимирович сидел возле въезда в дом отдыха, торжественно чокаясь с вновь прибывшими. Обидеться на него не было никакой возможности. Его обожали все — от директора до самого проспиртованного кочегара.

Увы, в театре у него не сложились отношения с Равенских. Равенских поставил в Малом много интересных спектаклей и по крайней мере один выдающийся — «Власть тьмы». Народные артисты не считали зазорным репетировать до двенадцати ночи — Равенских умел увлекать. Он пленял и пугал окружающих, стряхивая с плеча никому, кроме него самого, не видимые субстанции. Однажды крикнул напортачившему рабочему сцены: «Если ты еще раз так сделаешь, я тебя убью, и меня посадят самое большее на две недели! У меня такая бумажка есть! « Обид на него скопилось множество. После одного из столкновений Подгорный позвонил режиссеру и наговорил массу резкостей. Хотел уходить из Малого в Театр Вахтангова. Потом отлегло.

Малый был его домом. Ради работы в нем он отказывался от ролей в кино. Теперь жалко: спектакли сошли, а пленка сохранила не так уж и много ролей Подгорного. Ганечка в «Идиоте» и удивительно сыгранная им роль... в «Следствие ведут Знатоки». Доживи он до современных антреприз и свободного путешествия актеров по театрам, без работы не остался бы. Он мечтал о Царе Федоре — о роли, которую должен был играть Доронин, а сыграл Смоктуновский. Редко с кем говорил об этом, никогда не ходил просить.

***
В 1981 году Подгорный получил роль в спектакле по роману Бондарева «Выбор». Он должен был сыграть человека, который попал во время войны в плен, потом остался в Германии, а напоследок возвращается на родину умирать от рака. Ставил спектакль Владимир Андреев. Начался застольный период, потом театр ушел в отпуск. После отпуска труппа отправилась на гастроли в Тбилиси.

Ольга Чуваева: Поехали мы, как всегда, на своей машине. И вот там, в Тбилиси, Никита сказал мне, что у него болит спина под лопаткой. Пошли в поликлинику, проверили — ничего страшного, похоже на остеохондроз. Когда приехали в Москву, пошли в ЦИТО: диагноз подтвердился. Назначили лечение: прогревание, массаж. Ничего не помогало, боль шла по нарастающей. Выпьет анальгин, говорит: «Вроде получше...» А потом опять. Конечно, какие-то подозрения закрадывались, но я их гнала, ведь Никите много раз делали рентген. И ни один не показал ничего страшного. Так это и тянулось всю зиму.

И вот 26 марта 1982 года. Для меня этот день дважды памятный. Я в последний раз сыграла «Власть тьмы». Собиралась идти на спектакль. Никита был дома. Позвонил знакомый врач. Какой-то странный голос. Помню только, он сказал что-то вроде: «С нашим другом плохо». Спросил: «Никита Владимирович дома? « «Да, дома». — «Ну, тогда позвоните мне вечером». Оставил телефон. Я говорила на кухне, а Никита читал в спальне. Спросил меня, кто это был. Я сказала, что это новый режиссер с радио.

Не помню, как играла спектакль. Позвонила перед последней картиной. Врач сказал, что у Никиты рак. Я спросила: «Это безнадежно? « «Нет». — «Операция? « — «Тоже нет. Опухоль расположена так, что ни один хирург не сможет ее достать. Она обволакивает средний ствол легочного бронха».

В ход пошла версия: в стране существует всего два аппарата сканирования. Один из них в онкологическом центре на Каширке. Под этим предлогом Подгорного положили туда на обследование. Он попал в отделение, которым заведовала жена академика Блохина, Надежда Германовна, знавшая Подгорного с детства. Он продолжал репетировать, играть спектакли. Только перестал курить. Стало трудно дышать. Чтобы оправдать тяжелое лечение, химиотерапию, поставили «диагноз»: цирроз легкого.

Ольга Чуваева: Я понимала, что ничего сделать нельзя. Просила врачей о двух вещах — чтобы Никита не узнал настоящий диагноз и чтобы по возможности снимали боли. У него появилась сильная одышка. Однажды, помню, он решил поменять колесо на машине. Заехали в мастерскую. И вдруг вижу: Никита подходит с этим колесом, еле дыша. Он страшно истощился, похудел.

А потом вдруг появилась надежда. Незадолго до отпуска рентген показал, что опухоль рассосалась. Темное пятно, казалось, исчезло окончательно. Даже врачи, хорошо знакомые с повадками раковых заболеваний, поверили, что появился шанс.
Ольга Чуваева: Было полное ощущение, что все позади. Мы, как обычно, поехали в Щелыково. А лето было жуткое — холодное, дождливое. Жили там почти месяц. Как-то идем по лесу, и вдруг Никита говорит: «Слушай, а может, все-таки у меня рак ? « Никогда я так не играла и не сыграю: как-то очень убедительно и спокойно я стала его уверять, что никакого рака нет и быть не может. Он успокоился. А когда вернулись в Москву, Никита почувствовал себя плохо. Его отправили в дом отдыха под Москвой. А я в это время уехала на коммерческие гастроли — уже не помню, куда именно. Договорились, что когда я вернусь, то опять поедем в Щелыково. Я приехала, и он меня не встретил. Оказалось, что в доме отдыха Никита почувствовал себя плохо и вернулся в больницу. Через какое-то время я уехала в Щелыково. Мы договорились, что будем созваниваться, а потом он приедет сам. У него еще были силы самому сесть за руль. Он приехал 20 августа. Пробыли мы в Щелыкове очень недолго. Я видела, что Никита на глазах слабеет. Обратно он уже не смог ехать сам, пришлось просить шофера. Только на въезде в Москву Никита сел за руль.

31 августа он поехал на Каширку и уже не возвращался оттуда. 24 сентября попал в реанимацию. Я хотела пройти к нему. Меня отговаривали: «Это не нужно, он без сознания, температура за сорок». Я взяла его руку — очень, очень горячую. Что-то говорила, надеясь, что он услышит... Он задохнулся. Льщу себя надеждой, что Никита так и не узнал, что у него.

Эти полгода... их никогда не забыть. Вот он за мной приезжает после спектакля и говорит: «Ты знаешь, давай пока не будем менять номера на машине, на следующий год поменяем». А я знаю, что никакого нового номера у нас не будет. Лежим ночью, читаем, я поворачиваюсь и понимаю: вот это — последние месяцы, недели, может быть, дни. Ничего нет страшнее... Это даже страшнее того момента, когда Никиты не стало...
Я очень благодарна Владимиру Андрееву, который дал ему роль в «Выборе». Никита успел сыграть генеральный прогон. А премьеры не было. Когда его не стало, Андреев очень долго не вводил нового исполнителя.

***
Подгорный как-то сказал: «Если бы меня в плену пытали, я бы сразу всех выдал...» Считалось, что сила воли — не самая сильная сторона этого человека. Он мог казаться подавленным, разбитым. Но то мужество, с которым он переносил ужас своего ухода, памятно всем. Ни истерик, ни капризов, ни жалоб. Мужество и достоинство. Слезы стояли в глазах его партнеров, обо всем уже догадывавшихся. В истории театра, может быть, не было случая, чтобы актер на последней стадии рака выходил на сцену в роли человека, от рака умирающего. В своей финальной сцене Подгорный уходил по лестнице высоко, почти к колосникам, освещенный ярким лучом света. Последнее слово, сказанное им на сцене, было «прощайте».


Дмитрий ЩЕГЛОВ
«Совершенно секретно», 11.04.2002

«Листая старые подшивки»

ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР

Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.

«Листая старые подшивки»

ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР

Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.

- Мы с Никитой, — рассказывает Виктор Иванович Коршунов, — люди одного поколения. Он пришел в театр через два года после меня. Молодежи в Малом было немного — в основном наши старики — титаны. И мы все время шли рядом, дружили, участвовали в одних спектаклях. Но я с ним работал и как режиссер, когда ставил свои первые постановки. Так что нам приходилось много общаться и по делу, и по жизни.
Если мы говорим о том, что Малый держится на актерах, что здесь всегда был главным Его Величество Актер, так вот Никита Подгорный — Его Величество Актер в лучшем своем воплощении. У него была яркая, необычная индивидуальность, острота восприятия жизни, характеров, оригинальность мышления, наконец, обаяние.

Первое большое впечатление на зрителей он произвел будучи еще студентом. В пьесе «Северные зори» — об интервенции в семнадцатом году на Севере — он выходил на сцену в роли адъютанта и докладывал: «Генерал Аэрон-сайт! « И его выход, и то, как он произносил эти слова, было так ярко и необычно, что зал принимал его с огромным интересом. Вы спросите: что же он делал? Я не смогу объяснить. Но он сразу «выдавал» какой-то интереснейший характер. Произносил: «Генерал Аэрон-сайт», и зритель невольно подавался вперед. А когда спектакль показывали артистам труппы, то на его выходе все зашушукались: «Кто это? Кто это?»

Я, конечно, не могу не вспомнить о «Коллегах» в моей собственной постановке, где он играл главную роль Зеленина, а я — Максимова. В 60-е годы мы с театром выехали в Париж на театральный фестиваль. Там было проявлено огромное внимание зрителей и прессы к нашему спектаклю. Здесь, конечно, сыграл большую роль сам факт приезда театра из СССР — национального академического театра. Говоря о спектакле, французы удивлялись, что проблемы молодежи у нас те же, что и у них, и те же характеры, и так же, как у нас выпускники вузов не хотят ехать из Парижа в провинцию... Никита сумел создать в этом спектакле необычайно трогательный характер.

В роли генерала Тафто «Ярмарка тщеславия» У.Теккерея.

А вообще он был интересен во всем, что играл. Мне запомнились и его Рюмин в постановке Бориса Бабочкина «Дачники», и эпизодическая роль генерала в постановке Игоря Ильинского «Ярмарка тщеславия». Он блистательно играл Телятева в «Бешеных деньгах» и Освальда в «Привидениях» Ибсена. То есть ему были подвластны разные роли. Мало снимался, но всем запомнились и работы Подгорного в кинематографе. Тот же Ганя в «Идиоте» по Достоевскому.

Он был прекрасным партнером. Хотя иногда мог и созоровать, не выходя при этом из образа и характера спектакля. Своим озорством Никита не хотел выбить партнера из игры, а, наоборот, подвигнуть его к каким-то неожиданным ходам.

Мы с ним играли в «Иване Рыбакове». Я играл Рыбакова, он — одного из моих товарищей. Анатолий Торопов исполнял роль милиционера. И Никита совершенно незаметно, отдельными междометиями смешил его до слез. Наконец Торопов взмолился: «Не делай этого, не смеши меня!» И тот ответил: «Не буду я ничего говорить!» Сцена уже заканчивалась, и Торопов-милиционер уводил моего героя в милицию. Артист успокоился, что все сошло благополучно, и перед уходом посмотрел на Никиту, а тот улыбнулся. И Толя, образно говоря, опять чуть ли не на карачках уполз со сцены, корчась от смеха. Потому что Никита помазал все зубы черным гримом и один оставил белым. Получилось, что у него во рту только один зуб торчит. Причем столь сложный карнавал Никита Подгорный устроил только для Торопова — публика ничего этого не видела. А обещание свое сдержал — не сказал ни слова.

«Парламентская газета» 16.02.2001

Почти 20 лет Малый театр жил без «Ревизора». Это время, считает Юрий Соломин, было необходимо, чтобы зритель забыл последнюю постановку, и сменилось поколение актеров...

РЕВИЗОР ВЕРНЕТСЯ В МАЛЫЙ

Почти 20 лет Малый театр жил без «Ревизора». Это время, считает Юрий Соломин, было необходимо, чтобы зритель забыл последнюю постановку, и сменилось поколение актеров. Только теперь можно смело готовить новый спектакль: публика созрела. Премьера назначена на конец февраля. Режиссер нового «Ревизора», 11-го за всю историю Малого – Юрий Соломин. Труппа только что вернулась из Италии с гастролей, и репетиции возобновились.

На репетиции Юрий Соломин – и Хлестаков, и Марья Антоновна, и «ейная маменька». Хлестаков объясняется Марье Антоновне в любви. Но их уединение постоянно нарушают – Юрий Соломин корректирует каждую деталь. Влюбленному следует держать девушку за талию, а не за плечи; брови не должны стоять домиком, их нужно удивленно приподнимать.

Если у Гоголя стоит многоточие, играй многоточие. Фантазируй, но не корректируй автора. Классика, считает Юрий Соломин, не терпит суеты. За торопливость и небрежность она обязательно отомстит скучающими лицами зрителей и едва уловимым запахом нафталина.

С «Ревизором» Соломина связывает многое. Он уже ставил его в 80-е вместе с Евгением Весником. А в 1965 сыграл Хлестакова, только-только поступив в Малый. На этот раз счастливый билет вытянул Дмитрий Солодовник. Сейчас он осваивает непростой гоголевский текст.

Из старшего поколения в спектакле заняты Людмила Полякова, Эдуард Марцевич. Александр Потапов – интриган-городничий – нащупывает подход к своему образу: «Я понял, что у него недержание. От страха. Я поищу вот это. Это очень оправдано».

Новые костюмы уже готовы, но пока репетируют в дежурных – списанных, или взятых из других постановок. Главное – выстроить мизансцены, основательно сыграться. Тогда нынешний «Ревизор», как и 10 его предшественников продержатся в афише не один десяток лет.


«Культура», 31.01.2006

«Листая старые подшивки»

АКТЕР ИЗ ДРУГОЙ ЭПОХИ

Время не прощает и не щадит. Оно способно отомстить всякому, кто с ним не считается. Оттого так непоправимо печальны судьбы большинства поэтов, композиторов, артистов Оттого приходит к ним часто забвение.

«Листая старые подшивки»

АКТЕР ИЗ ДРУГОЙ ЭПОХИ

Время не прощает и не щадит. Оно способно отомстить всякому, кто с ним не считается. Оттого так непоправимо печальны судьбы большинства поэтов, композиторов, артистов Оттого приходит к ним часто забвение.

16 февраля исполнилось 65 лет со дня рождения выдающегося актера Малого театра, народного артиста Никиты Подгорного. За двадцать лет сценической жизни он сыграл десятки ролей в театре и кино, им создано нечто большее, чем просто разные образы, создана жизнь...

Его жизнь была словно от Чехова, от хрестоматийных слов о том, что в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и мысли, и одежда. Никита Подгорный, безусловно, один из самых блестящих русских актеров. К этому располагали происхождение, располагала величина его таланта, духовная культура. школа Малого театра. Особенную роль в его судьбе сыграл именно Малый театр, с ним были связаны и его отец, народный артист Владимир Подгорный, и мама, Анна Ивановна, заведующая архивом театра. А его дядя, Николай Подгорный, был знаменитым актером Художественного театра. В доме своих родителей Никита Владимирович видел Михаила Чехова, Пашенную, Качалова, Москвина, Немировича-Данченко. Они словно передали ему свое отношение к сцене, ту часть духовной культуры, которая была немыслима без них.

В 1954 году Никита Подгорный окончил театральное училище им. Щепкина. Его первая роль на сцене Малого театра первый юноша в пьесе В.Гусева «Иван Рыбаков». Потом Островский, Грибоедов, Достоевский, Тургенев, Ибсен. Казалось, все крупные отрицательные роли были созданы для него. Как будто своей личностью актер возвышал то, что изначально обрекалось на низменность. Какой герой мог сравниться с его Ганей Иволгиным, Репетиловым, Телятевым, Шприхом, Мурзавецким, Кречинским?

Безусловно, всегда, даже в своих первых, почти эпизодических ролях Подгорный оставался актером-творцом. Ему как бы недоставало данных о своем персонаже. Он разбивал все рамки, все преграды, все негласные ограничения. Можно сказать, ему претила ограниченность — во всех смыслах. И внешне в нем все находилось в высшей точке.

Казалось, актер абсолютно благополучен. Звания, театр, кино, популярность, внешность, семья — у кого появилось бы в этом сомнение? Но говорить о его внутреннем благополучии сейчас, когда он так трагически ушел из жизни, когда совершенно очевидно — все, что мы знали о нем, — это фасад, преддверие личности, когда ясно, что он унес с собой что-то неисчерпаемое и неповторимое, говорить об этом нельзя.

Последней его ролью был Рамзин в «Выборе» Ю.Бондарева. По пьесе он умирал от неизлечимой болезни. И по трагическому совпадению точно так же умирал и Никита Подгорный, даже не доживший до премьеры. Так время и профессия платили ему за попытку выйти из себя, из условий и законов среды, усредненной, едва ли не унижающей жизни. Трагедия Никиты Подгорного заключалась в том, что он всегда заметно переигрывал партнера — как на сцене, так и в реальности.

Он по духу не принадлежал своему времени, оказался своему времени не по росту, раз за разом переигрывая его и так жестоко расплатившись за все свои победы.

Наталья ВИШНЯКОВА
«Московская правда», 19.03.1996

«Листая старые подшивки»

ЛЕГКО ПРИМИ ТО, ЧТО НЕИЗБЕЖНО

Евгений Весник об интеллигентном артисте Никите Подгорном

«Листая старые подшивки»

ЛЕГКО ПРИМИ ТО, ЧТО НЕИЗБЕЖНО

Евгений Весник об интеллигентном артисте Никите Подгорном

Народный артист России (а точнее, РСФСР) Никита Владимирович Подгорный, всегда подтянутый, в хорошо сшитом костюме, производил впечатление уверенного в себе, несколько избалованного интеллигента, что не соответствовало истинному содержанию его сложной натуры. В общении он был чрезвычайно простым, доступным, демократичным, всегда «звучал мажорно», много острил, не чуждался богемистых компаний, никогда ханжески не отказывался от застолий. Но допускал в душу и сердце очень и очень немногих. И я горд тем, что оказался среди них.

Он был великолепным партнером. В моей артистической практике одним из лучших, наряду с Еленой Николаевной Гоголевой, Михаилом Царевым, Михаилом Жаровым, Евгением Самойловым, Юрием Соломиным, Анатолием Папановым, Ольгой Аросевой. Нас объединяло многое: неприятие идеологии советских коммунистов, практически исковеркавших очень интересные теоретические рассуждения и мечты Маркса и Энгельса; ощущение пагубности повсеместной лжи и несправедливости, рожденных в процессе советских «опытов»; бойкот чуть ли не насильно навязывавшимся политзанятиям, всегда тенденциозным, исключавшим процесс рассуждений, сомнений. Объединяла нас и независимость в поведении, размышлениях, в выборе кумиров, оценках класса режиссуры, актерского мастерства, а также и то, что мы не гнушались посвящать некоторое время застольям, не теряя, однако, способности решительно отказаться от лишних соблазнов и приглашений.

Подгорный мог быть предельно категоричным, порой даже суровым, резким, саркастичным и даже грубым в своих суждениях о людях да и в общении с ними, правда, в тех редких случаях, когда они «заслуживали» его гнева. В то же время он мог искренне прослезиться, услышав от собеседника, например, рассказ о его бедах...

И вот пришла беда к нему самому. Сначала был один диагноз, затем еще два-три, и только за несколько недель до трагедии определился верный, который от него скрывали. Никита, ничего страшного не предполагавший, но заметно ослабевший, продолжал вести себя в привычной, почти легкомысленной манере и потребовал поездки в одно из любимейших своих мест — Щелыково, бывшее поместье А.Н.Островского, а потом Дом творчества, обжитой многими артистами Малого театра. Создавалось впечатление, что болеет его жена — Ольга Чуваева — артистка нашего театра, а не Никита. Она знала правду о его «здоровье», и ей сохранять видимое спокойствие было непросто.

...Задыхавшийся и похудевший Никита вел себя в Щелыкове (я тоже был там), как всегда, — собирал вокруг себя множество людей, ценивших его юмор, не скрывал того, что и сам себя чувствовал одним из «хозяев» бывшего поместья, его красот и просторов, которых там великое множество даже сейчас, после «универсальной» 75-летней обработки.

...Тем не менее Никита понимал, что необходимо возвращаться в Москву, что нужно быть поближе к врачам. Он сам сел за руль своего автомобиля, улыбался всем провожавшим его, махал рукой и на прощание громко-громко сказал: «До следующего лета! Непременно...», лихо развернув машину, укатил в Москву.
Сразу же за пределами Дома творчества он с трудом перебрался на заднее сиденье, уступив руль сидевшему в автомобиле местному жителю — водителю грузовика, согласившемуся сопроводить его до столицы.

Все было Никитой продумано, срежиссировано и с блеском сыграно! По пути в Москву пришлось останавливаться почти в каждом населенном пункте, не говоря уже о городах Судиславле, Костроме, Ярославле, Ростове-Великом, Переславле-Залесском, чтобы сделать обезболивающие уколы почти терявшему сознание больному...

Я навестил его в палате онкологического центра. Он острил по поводу поставленной ему капельницы, кокетничал с сестрами, с аппетитом ел принесенную мною дыню, передавал приветы общим знакомым, делился со мной планами на будущее.

Случайно узнал от врачей, что накануне Никита лежал в реанимации. От врачей, не от него! Я особого значения не придал этой новости, ибо внешний его облик отличался от того, который был в Щелыкове, настолько разительно, что я, вернувшись домой, тут же позвонил матери Никиты Анне Ивановне и сообщил: «Никита явно выздоравливает, хорошо выглядит, бодр...». Она ответила: «Я разговариваю с ним несколько раз на дню по телефону и по голосу тоже чувствую — ему лучше!».

...Через четыре дня он умер. Я был потрясен. Только тогда выяснилось, что он-то, оказывается, был осведомлен о неизбежности и скорой своей смерти еще до последнего посещения Щелыкова. И, превозмогая черные мысли, боль, удушье, старался — теперь это стало очевидным — казаться бодрым, веселым, чтобы не доставлять лишних страданий своим близким! Нашему общему знакомому в Доме творчества за несколько дней до отъезда в Москву он признался: «Я приехал сюда обреченным. Приехал прощаться! Прощаться с колдовской природой, с щелыковскими друзьями детства, с духом местных красот. Поеду в Москву умирать, там наши могилы! Подгорных! Никому ни слова! Прощай!». Сказав это, дал знакомому денег и добавил: «Когда узнаешь о моей смерти, купи водки и устрой поминки, но обязательно в лесу! Прощай».

Легкоранимый баловень-интеллигент совсем не атлетической внешности, лишенный мощных бицепсов, оказался человеком огромной силы воли, порядочности и наделенным высочайшим божественным качеством — чувством сострадания и любви к ближним! Он оказался истинным христианином, принявшим смерть спокойно, как неизбежное, не будучи, кстати, верующим ни по внешним проявлениям, ни по каким другим признакам.

В роли Рамзина в спектакле «Выбор» Юрия Бондарева.

Спектакль «Выбор» Юрия Бондарева. Подгорный в роли Рамзина, богатого русского, живущего в Германии, женившегося на немке... Болен. Рак. Приехал в Россию. Прощаться с матерью. Кончает жизнь самоубийством.

Никита приезжал на репетиции — вплоть до двух генеральных — на автомобиле «скорой помощи» из онкологического центра... Финальная мизансцена спектакля: Рамзин поднимается на последнюю ступеньку лестницы, идущей вверх, к небу. Останавливается, освященный лучом яркого света, поднимает руку и произносит последнее слово в своей роли и, как оказалось, в жизни: «Прощайте!».

...На поминках я обратил внимание на книжную полку, на которой гордо возлежал вечно готовый к «бою умов» великий Сократ, и подумал о том, что Никита наверняка знал описанную Платоном кончину мудреца, случившуюся за 39 лет до новой эры. Завистники — афиняне — выдвинули против старого босоногого Сократа ложные обвинения. Он был приговорен к смерти. Палач, симпатизировавший Сократу, дал ему смертельный яд и прошептал на ухо: «Старайся легко принять то, что неизбежно!».

Я убежден, что именно эти слова были компасом предсмертных дней моего дорогого, любимого и незабвенного друга Никиты Подгорного.

Евгений ВЕСНИК, народный артист СССР
«Вечерняя Москва», 24.09.1996