Дорогие друзья! Следующий спектакль о Великой Отечественной войне, который мы хотим предложить вам посмотреть, - это "Русские люди" К.Симонова. Постановка Бориса Равенских, оформление Евгения Куманькова. Спектакль был поставлен к 30-летию Победы, в 1975 году, критики называли его "сценическим гимном мужеству народа в борьбе с фашизмом".

21 сентября исполнилось 120 лет со дня рождения легендарного русского артиста Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию передачу, снятую для телеканала "Культура" в 2009 году.

Я СВОЙ ДОЛГ ВЫПОЛНИЛ

Передача, посвященная 100-летнему юбилею народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова

Смотреть передачу на YouTube

24 апреля исполнилось 105 лет со дня рождения народного артиста РСФСР Евгения Павловича Велихова. Предлагаем посетителям сайта текст заметки Николая Александровича Анненкова о своем друге и коллеге Е.П.Велихове, написанный к 70-летию артиста и опубликованный в стенгазете Малого театра.

ЕВГЕНИЙ ПАВЛОВИЧ ВЕЛИХОВ

24 апреля исполнилось 105 лет со дня рождения народного артиста РСФСР Евгения Павловича Велихова. Предлагаем посетителям сайта текст заметки Николая Александровича Анненкова о своем друге и коллеге Е.П.Велихове, написанный к 70-летию артиста и опубликованный в стенгазете Малого театра.

Очень трудно писать о многогранной, интересной, содержательной творческой жизни такого большого художника-артиста, подлинного артиста Малого театра, каким является Евгений Павлович Велихов.

Вся жизнь Евгения Павловича — со школьной театральной площадки до 70-летия — прошла на моих глазах, мы однокурсники. Впечатления от моего человеческого и творческого общения с Евгением Павловичем столь глубоки и обширны, что высказать все в одной статье просто невозможно. Горячо поздравляя Евгения Павловича с 70-летием, можно лишь слегка коснуться отдельных сторон деятельности и звучания для Малого театра этого артиста. Это умница, интересный собеседник, образованнейший человек. Он подлинный служитель Малого театра, он «неотделим от его стен». Его общественное служение искусству Малого театра показывает глубокое чувствование самого содержательного, заветного, что представляет собой Малый театр. Глубокая любовь и преданность театру, понимание его искусства велики и безграничны. От него, буквально, веет Малым, он несет в себе подлинную атмосферу Малого и распространяет вокруг себя ее аромат.

С одной стороны, мне, постоянно общающемуся с Евгением Павловичем, легче, чем другим, понять удельный вес этого художника. Но, с другой стороны, эта близкая связь не дает возможности обобщить все содержание деятельности артиста — для этого надо отойти на расстояние. Знаю Евгения Павловича, как талантливого, яркого, острого и всегда умного художника, артиста тонкого рисунка. Невозможно перечислить всех ролей, великолепно сыгранных Евгением Павловичем. Легкая возбудимость, мягкость, — мне запомнились еще на экзаменах при поступлении в школу Малого театра (он играл Эрекле в отрывке из «Измены» Южина). Очень интересно, ярко он заявил о себе будучи молодым актером в роли Пьера Гренгуара из спектакля «Собор Парижской Богоматери» по В.Гюго.

Помню, я с уважением и восторгом смотрел, как интересно, мягко и по-человечески просто он исполнял характерную роль Писаря в «Альбине Мегурской». С радостью и благодарностью вспоминаю свое общение с ним на сцене в пьесе «Женитьба Белугина», где Евгений Павлович великолепно исполнил роль Агишина. Он был тонким и глубоким партнером, необычайно сильное впечатление производила на зрителей страшная, зловещая фигура Вурма («Коварство и любовь»), Евгений Павлович играл эту роль с присущим ему вкусом и тонкостью. Неподражаемы были тонкость, интеллигентность, изящество Велихова в роли Пикеринга («Пигмалион»). Глубокое проникновение в образ, точность рисунка и подлинная глубокая правда поведения были у Евгения Павловича в роли Монахова из «Варваров» Горького. Много интересного можно было бы написать, как проживал Велихов вою роль Виктора Каренина («Живой труп» Л.Толстого). Высокохудожественное звучание образа, достойное великого писателя. Далее не могу не отметить среди многих работ яркого самобытного исполнения ролей Болингброка из «Стакана воды» Скриба, Шабельского («Иванов» Чехов), Казарина из лермонтовского «Маскарада». Нужно вспомнить сильное, проникновенное исполнение роли Отца в спектакле «Криминальное танго», поднимающее идейный смысл всего спектакля.

Подлинно тургеневской атмосферой веяло со сцены в спектакле «Отцы и дети», пользовавшемся большим успехом. Этой удаче весьма способствовало блестящее исполнение Е.П.Велиховым роли Кирсанова. Целостность образа была необъятна. Тут всё было гармонией: и речь, и движения, и осанка, и полет мысли. Все изящно, все легко, а в то же время содержательно. Это взлет таланта с изящными виражами мысли и чувства в течение всего спектакля. Не могу умолчать о чудной, мягкой душевности Гайгера в спектакле «Перед заходом солнца». Неизменный успех «Средства Макропулоса» Чапека во многом зависит от яркого, артистического звучания роли Гаука Шендорфа в исполнении Евгения Павловича. Каждый его шаг в этой роли радостно воспринимается зрителем. Многогранность дарования Евгения Павловича позволила ему успешно заняться режиссурой. Памятны спектакли, поставленные им самостоятельно или в соавторстве: «За Камой-рекой», «Васса Железнова», «Макбет», «Стакан воды» и, наконец, «Униженные и оскорбленные» — высоко оценены внутри театра и пользуются большим успехом у зрителя.

Работая над этим спектаклем, Евгений Павлович создавал на репетициях необыкновенно творческую, благожелательную атмосферу. Как он умеет все сказать о достоинствах и недостатках каждому актеру, сказать правду, и иногда неприятную, но всегда с уважением к актерскому труду и поиску. Чуткое отношение умного, тонкого художника, понимающего ранимость актера, умеющего всегда поставить перед ним четкую задачу, не стесняя свободы индивидуальности. Я с чувством благодарности, как участник спектакля, вспоминаю творческое общение с Евгением Павловичем.

Е.П.Велихов — член Худсовета, очень ценный участник его заседаний, вносящий в работу свой ум, образованность и понимание искусства Малого театра.

70 лет, дорогой Евгений Павлович застают Вас полным свежести, творческого задора, интереса к работе и к жизни. Вы полны страстного желания жить и творить. Желаю Вам здоровья, радости и успеха!

Н.А.Анненков
Стенгазета Малого театра, 1977 год

Запись 1996 года

Смотреть на канале Малый-ТВ

Николай Анненков - актер Малого театра

Очерк Веры Максимовой из книги «Театра радостные тени»

НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ

Николай Анненков - актер Малого театра

Очерк Веры Максимовой из книги «Театра радостные тени»

Юбилей приближался. Считалось, что столетний, тогда как в Малом театре уверяли, что самому старому актеру русской сцены - 104 года.
Весь этот тревожный год, страшный многочисленными смертями в театральной среде, мы ждали. Как он там - в своей тихой московской квартире, седовласый, худой, с прямыми белыми прядями до плеч, в глубокой старости-древности ставший похожим на гения музыки, монаха Ференца Листа?
Как он там, Николай Александрович Анненков, не только самый старый актер России, но еще и актер играющий, то есть действующий, не отошедший от жизни? Здоров ли, бодр или печален, проживая вместе с нами сегодняшние российские трудные времена? Ведь сорвался же он однажды после окончания спектакля, кинулся к рампе и пронзительно тонко, жалобно закричал: «Талант ныне никому не нужен!»
Неоспоримый герой-любовник, красавец с бурным темпераментом, патетикой душевного горенья, выразительностью поз, эффектных баритональных звучаний, не только проживанием, но «пропеванием» ролей, он принадлежал романтическому - ермоловскому-южинскому-остужевскому направлению Малого театра. На целый век вперед «выучил» Анненкова романтик Остужев, передал ему всего себя, в нем воплотился.
В 1924-м году на сцене филиала Малого (театр им. А. Сафонова на Таганке) начинающий Анненков вышел в знаменитой остужевской роли - влюбленного бедняка, униженного мечтателя, чистого душой Мити в «Бедности не порок» А. Н. Островского.
О, если бы можно было в точности «рассказать» словами Театр! Передать нынешним молодым, не слишком верящим в былых кумиров, как играл Анненков молодого купца Андрея Белугина!.. Как бушевала в нем страсть к прекрасной женщине и корчилась от ярости, сжималась и умирала обманутая душа. Простивший неверную, он начинал жизнь заново, но другим человеком. Доброго, доверчивого Андрюши Белугина больше не было. Рождался знающий свою «пользу» купец.
В колете, кружевах, со шпагой в руке, с изысканной грацией и подлинностью пылких чувств играл русский Анненков француза Рюи Блаза, влюбленного «галантного века», но тоже безумца и героя.
После войны имел большой успех его Нил в «Мещанах». Горький - максималист и обличитель социального зла - был в те годы близок Анненкову. Но инженера Черкуна в «Варварах» (начиная с премьеры 1941-го года) он играл не по Горькому, а ближе к бло-ковскому пониманию «цивилизации» и «культуры». Прививка цивилизации без культуры, без пробуждения «музыки» в душе давала «дикие» плоды, приводила бывшего разночинца и «кухаркина сына» к варварским деяниям. Пугающая сухость искажала совершенные черты. Жестокий и блестящий, полный презрения к людям, не без удовольствия присвоивший маску и позу «сверхчеловека», Черкун становился опасен. Черты русского фашиста проступали в красавце-«преобразователе».
Его Басов в талантливом спектакле Бориса Бабочкина «Дачники» был низведен до уровня пошляка и ерника, живущего сытно, весело и бездумно. Острота решения в 60-е годы казалась чрезмерной. Как в старом Художественном театре, отвергшем горьковскую пьесу, кое-кто «обиделся» за интеллигенцию. (Сегодня бы такого Басова на сцену! Многие из «прекрасного» интеллигентского сословия - успокоенные, ренегатствующие, «мурлыкающие» от сытости, льнущие к власти - узнали бы себя в нем.)
В старости Анненков (как Бабочкин, Царев, другие премьеры и герои щепкинского дома) открылся замечательным характерным актером, чутким стилистом, большие и малые роли которого вбирали и выражали собой пласты нашей культуры, нашего исторического прошлого. Здесь был его древний чеховский Фирс - печальная тень дворянской, крепостнической России. И Мажордом из «Холопов» П. Гнедича, в громогласии, торжественной монументальности которого вставала даль времен, российский восемнадцатый век, «регистры» и «регламенты» русского классицизма. А в Прорицателе - Вестнике судьбы в «Царе Иудейском» К. Р. жили отзвуки и отсветы античного театра. И все роли старого актера объединяло желание оставаться до последнего часа на этой единственной для него, боготворимой сцене Малого театра.
Уважающий себя и собственное прошлое «вечный театр» бережет стариков, не толкает их в спину, не выводит «за штат». Анненков в Малом был храним и оберегаем. Его и в Щепкинском училище оставили до последнего дня на высокой должности художественного руководителя школы.
...Как празднуют юбилеи очень старых артистов? Виновник торжества сидит в покойном кресле в окружении друзей, коллег и цветов. Его поздравляют. Он слушает.
С Анненковым был другой «случай». В великий вечер своей жизни в «Царе Борисе» А. К. Толстого он играл роль Клешнина, ставшего схимником, замаливающим грех лжесвидетельства об убийстве царевича Дмитрия, - то есть, как всегда работал. А потом, выслушав все, что полагалось на юбилее, получив все подарки и букеты, поднялся со своего места и «восстал». Чтобы шагнуть вперед, сойти с пьедестала сил уже не было. С лицом, похожим на алебастровую маску, подавшись исхудалым телом в зал, величественный «остов» человека, он стоял среди цветов и читал пушкинского «Пророка».
Литавры слышались в не тронутом временем голосе. Пафос поддерживал ослабевшее тело. Для прощания с землей людей старейший актер России верно выбрал бессмертное стихотворение Пушкина. Из глубины сцены всматриваясь в лица зрителей, он говорил им и, подымая глаза вверх, небесам пушкинское и свое завещание-напутствие. Возвышенную речь во славу российских гениев. Предупреждение о соблазнах жизни и суете ее.
Через несколько дней после юбилея Николай Александрович Анненков умер.

«Звуковой архив Малого театра»

«ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ» К.ТРЕНЕВА

Предлагаем вниманию посетителей сайта запись легендарного спектакля, ставшего одним из ярчайших театральных событий своей эпохи. В заглавной роли – Вера Николаевна Пашенная.[link Sashin-NikolskiyA">

«Звуковой архив Малого театра»

«ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ» К.ТРЕНЕВА

Предлагаем вниманию посетителей сайта запись легендарного спектакля, ставшего одним из ярчайших театральных событий своей эпохи. В заглавной роли – Вера Николаевна Пашенная.

К.Тренев

«ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»

Пьеса в 4-х действиях


Часть 1 (21 Мб)
Часть 2 (14 Мб)
Часть 3 (13 Мб)
Часть 4 (12 Мб)
Часть 5 (14 Мб)
Часть 6 (17 Мб)

Действующие лица и исполнители:

Любовь Яровая – Вера Пашенная
Михаил Яровой, поручик – Михаил Царёв
Роман Кошкин, комиссар – Николай Анненков
Швандя, матрос – Николай Светловидов
Члены Ревкома:
Мазухин – Олег Федоровский
Хрущ – Николай Сивов
Шелест – Алексей Шереметьев
Батьков – Владимир Головин
Панова, машинистка – Елена Гоголева
Горностаев, профессор – Владимир Савельев
Елена Ивановна, его жена – Евдокия Турчанинова
Колосов, электромонтер – Николай Рыжов
Грозный, адьютант штаба – Александр Истомин
Марья, крестьянка – Варвара Рыжова
Семен, ее сын, солдат – Анатолий Ржанов
Елисатов – Константин Зубов
Малинин, белогвардейский полковник – Владимир Владиславский
Закатов, протоиерей – Александр Грузинский
Пикалов, солдат – [link Sashin-NikolskiyA">Александр Сашин-Никольский
Чир, курьер – Иван Скуратов
Дунька, спекулянтка – Мария Дымова
Караульный – Иван Лагутин

Пояснительный текст читает Юрий Левитан.
В массовых сценах и эпизодах заняты артисты театра

Постановка И.С. Платона и Л. М. Прозоровского
Музыкальное оформление П.А. Ипполитова.

Премьера – 22 декабря 1926 года.
Запись 1950 года.
Продолжительность – 1 ч. 43 мин.

«Звуковой архив Малого театра» «ВАРВАРЫ» М.ГОРЬКОГО 26 октября исполняется 185 лет со дня первого представления на сцене Малого театра. В этот день мы предлагаем вашему вниманию запись спектакля, ставшего одним из самых ярких художественных событий в жизни театра в XX веке.

21 сентября исполнилось 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию третью, заключительную часть статьи Наталии Пашкиной, посвященной жизни и творчеству артиста и опубликованной в книге «Малый театр. 175 лет» (М., 1999).

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ АННЕНКОВ

21 сентября исполнилось 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию третью, заключительную часть статьи Наталии Пашкиной, посвященной жизни и творчеству артиста и опубликованной в книге «Малый театр. 175 лет» (М., 1999).

Многообразную гамму красок, тонов и оттенков своей богатой творческой палитры актер широко задействовал и в сценических работах 70-х годов. В гротескных тонах, на жалея язвительных, едких красок для разоблачительной характеристики персонажа исполнял Анненков роль отца Павлина в спектакле «Достигаев и другие» М. Горького. В сатирической, пронзительно острой манере играл он гоголевского Городничего. С затаенным лиризмом, строго и мужественно, но вместе с тем, поэтически-обобщенно воплощал Анненков героико-романтический образ майора Васина в «Русских людях» К.М.Симонова.

В спектакле «Достигаев и другие» режиссер Б.А.Бабочкин развернул широкую панораму жизни страны накануне октябрьского переворота. Он вывел на сцену целую галерею многообразных, разноплановых лиц, представлявших собой обобщенно-типические образы дореволюционной России, многие из которых, как казалось в момент постановки, были обречены историей на небытие.

Среди персонажей уходящей в прошлое России, герой Анненкова был одним из тех, о ком явно не стоило жалеть и печалиться. И не потому, что его профессия представлялась неперспективной в тех исторических условиях, но потому, что облеченный в сан священника персонаж Анненкова жил и действовал не по призванию, не по зову души, но повинуясь земным, греховным влечениям, целиком отдавая себя во власть плоти, но не духа. Этот служитель культа в глубине души был рабом мирских потребностей и страстей, искусно маскировавшим свои реальные, земные интересы туманными рассуждениями о Боге, профессионально заученными, но не идущими от искреннего сердца, от истинной веры словами. Внешне Павлин Анненкова производил впечатление человека весьма импозантного и даже величественного. Крупный, видный, представительный в своей роскошной темно-лиловой рясе, с прекрасно поставленным голосом, напевными, музыкальными интонациями, рассудительный, велеречивый, он внутренне был полностью выхолощен и совершенно безразличен к тем идеям, о которых так много и красиво говорил. Блистательное владение искусством речи, умело направленное на внешнее воздействие, прикрывало его собственную внутреннюю пустоту, его фальшивую и, по сути, убогую натуру.
У Павлина в исполнении Анненкова была одна ярко выраженная, действительно уникальная способность, его главный жизненный «талант» — умение вовремя исчезнуть, буквально испариться из опасного для него местопребывания, ловко спрятаться и тщательно затаиться, чтобы потом, переждав опасность, вновь неожиданно возник путь, словно бы, явиться из не бытия. При всей солидности фигуры, кажущейся тяжести, малоподвижности его большого, сытого, холеного тела, Павлин ускользал мгновенно, легко и coвершенно непредвиденно. Он был непредсказуем, вездесущ и фантастически изворотлив, всем интересовался, всех обо всем расспрашивал, пытаясь определить свою выгоду и вовремя распознать грозящую ему опасность. Живучесть и приспособляемость героя Анненкова, соединенные с его полным равнодушием к окружающим, с беспринципностью, ханжеством и идейной вседозволенностью, превращают индивидуумов, подобных Павлину, в людей социально опасных, независимо от того, к какой социальной группе они принадлежат, какой профессией занимаются, в какую историческую эпоху живут. Укорененность «личностей» подобного типа в обществе заставляла артиста применять в сценической обрисовке Павлина сильные, броские краски, использовать приемы театральной гиперболы. Обоснованно разрабатывая психологию горьковского персонажа, Анненков показывал его укрупненно, с подчеркнутой сатирической преувеличенностью. В результате образ вырастал до реалистического символа, беспощадного в своей разоблачительности.


Большой высоты художественного обобщения при глубоко психологически обоснованном поведении персонажа, пронзительной ноты символического звучания образа добивался Анненков и в спектакле «Русские люди», посвященном подвигу защитников Родины в Великой Отечественной войне. В героико-романтическом представлении, поставленном Б.И.Равенских в 1975 году, к 30-летию Победы, и решенном как патетическая народная трагедия, как реквием павшим, Анненков играл майора Васина, «старого солдата», профессионального военного, начинавшего службу еще в царской армии. Тема чести и долга русского офицера, доблести и славы русского оружия — одна из любимых и важнейших в творчестве актера — прозвучала в спектакле особенно сильно, взволнованно, вдохновенно.
Следуя общему постановочному решению режиссера, стремившегося к трагическому напряжению действия, к поэтическому накалу чувств персонажей, Анненков воплотил на сцене образ, выраставший до героической метафоры. Придерживаясь намеренно строгой, сдержанной манеры, сохраняя верность психологической правде персонажа Симонова, артист нашел способы поэтического исполнения, сумел еще более возвысить своего героя, сделать его живым олицетворением высоких моральных категорий: беззаветной любви к Родине, верности гражданскому долгу, воинской доблести, стойкости, мужества, достоинства офицера и человека.
Васин в исполнении Анненкова был офицером безупречной военной выправки, предельно собранным, всегда подтянутым, не позволявшим себе ни малейшей небрежности. В его по-военному четкой походке, лаконичных, рационально выверенных жестах и движениях, правильной речи, ясной дикции, во всей его сдержанно-строгой манере поведения ощущались прекрасная военная выучка, высокий профессионализм. За героем Анненкова стояла великолепная школа, большой опыт и знания, накопленные за долгие годы службы, великая гуманистическая культура прошлого.
Незабываемым моментом спектакля становилось назначение капитаном Сафоновым (артист Ю.Каюров) старого офицера, «из бывших» Васина начальником своего штаба. Понимая степень доверия, проявленного к нему, закрыв лицо шапкой, Васин-Анненков плакал, слушая военный марш, под звуки которого он получал ответственное назначение. Еще более потрясала лишенная внешней патетики героическая гибель старого майора, решенная режиссером и артистом в строгих, трагических тонах.
При всей романтической приподнятости образа в Васине-Анненкове не было и намека на декларативность и ложный пафос. Он действовал, следуя естественной логике человека, исповедующего негромкий, не показной патриотизм. В нескольких эпизодах артист сумел прочертить всю биографию своего героя, дать нам почувствовать силу и крепость лучших традиций русской армии. Для Анненкова, человека, пережившего войну, принимавшего активное участие в культурном обслуживании бойцов и командиров Красной Армии в военных частях, госпиталях и непосредственно на фронте, неоднократно награжденного военными медалями, тема войны, тема прославления героического русского характера, всегда была особенно близкой и дорогой. В образе майора Васина в спектакле «Русские люди», эта тема нашла свое завершенное художественное воплощение, доведенное актером до степени большого поэтического обобщения, до героического символа. Выделяя в роли самую ее суть, артист не боялся подчеркнуть главную идею, которую нес в себе образ, выразил ее сильно и определенно, не не опасаясь патетики. Васин в исполнении Анненкова был живым воплощением лучших традиций передового русского офицерства, благородным воином, не посрамившим чести русского оружия, до последнего вздоха верным своему призванию, до конца исполнившим свой долг офицера и патриота.
Этот образ Анненкова стал сценическим памятником погибшим в Великой Отечественной войне, трагической песней, посвященной павшим героям.
И в ранний период своей артистической карьеры, и в зрелые годы, и в пору приближающейся мудрости, на протяжении всей своей феноменально насыщенной профессиональной жизни, Анненков работал много, жадно, но никогда не мог утолить свой творческий голод. Он играл на сцене с упоением, с огромным желанием и радостью, с неистовой творческой одержимостью. Слава Богу, возможности для многократн ых осуществлений, для полноценной реализации его большого актерского дара у Анненкова всегда были. Но некоторых ролей приходилось ждать слишком долго, а многие образы, о которых страстно мечталось, так и не удалось воплотить. Не удалось сыграть Гамлета, Отелло, Уриэля Акосту, короля Лира...
Долго мечтал Анненков и о роли Городничего в «Ревизоре». В Малом театре, неоднократно обращавшемся к этой классической комедии, сложилась своя традиция исполнения гоголевских ролей. Городничего когда-то играл великий Щепкин, затем выдающиеся артисты А.П. Ленский, К.Н.Рыбаков, О.А. Правдин. В спектаклях Малого театра, создававшихся на глазах у Анненкова, эту гоголевскую роль исполнял и замечательные мастера СЛ.Кузнецов, Н.К. Яковлев, Ф.В. Григорьев. В постановке «Ревизора», осуществленной И.В. Ильинским, Городничего исполняли сам Ильинский и Е.Я.Весник. Именно в этом спектакле Анненкову, наконец, удалось реализовать гоголевский образ, о котором он столько размышлял и к которому так долго внутренне готовился. Упорно и настойчиво работая над ролью, самостоятельно, временами почти отчаиваясь и, уже не веря в удачу, Анненков смог осуществить свою мечту только в 1972 году, когда он ввелся в уже готовый спектакль шесть лет спустя после его премьеры.
Основой образа, его «зерном» Анненков сделал авторскую характеристику Городничего как «очень неглупого по-своему человека». И его Антон Антонович Сквозник-Дмухаповский, действительно, был весьма неглуп, наблюдателен и проявлял недюженную проницательность. Но ум этого бывалого человека был особенный, плутоватый и сугубо практический. Вся природная сообразительность и деловая смекалка Городничего-Анненкова были направлены на завоевания личного житейского благополучия, на сохранение начальственного положения и попытку дальнейшего продвижения по службе. И в этой своей устремленности герой Анненкова был неподражаем.
Но другую подсказку Гоголя, писавшего, что у Городничего «переход от страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души», артист реализовать не смог или не захотел.

Работая над ролью в одиночку, Анненков действова,г в ином темпо-ритме, не совпадавшем с общим постановочным решением Ильинского. Смена эмоциональных состояний героя Анненкова оказалась по-гоголевски неспешной, перегруженной психологическими подробностями. В результате созданный им образ целостный в своей сложности, в своей трагикомической сущности достоверный в своей психологической обоснованности, но несколько тяжеловесный, излишне медлительный, впал в противоречие с общим стилем спектакля Ильинского, живого, стремительного, искрометного. Особенно сложно протекали сцены Городничего-Анненкова с Хлестаковым, которого Ю.М. Соломин играл с виртуозной свободой и артистизмом, легко и изящно.

Трудно сказать: то ли сценическое прочтение этой гоголевской роли принципиально не совпало с решением постановщика, то ли так случилось оттого, что он работал над образом один, без партнеров, то ли несколько «перегорел», слишком долго ожидая выхода на сцену в гоголевском спектакле, но в итоге в сценическое представление Ильинского артист вписался не вполне.
Самостоятельно работал Анненков и над образом Маттиаса Клаузена в спектакле «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана. Долго внутренне готовился к этой роли, пока, наконец, в его 75-летний юбилей ему не позволили осуществить мечту, а затем официально назначили дублером М.И. Царева. Но так и не удалось актеру стать на сцене королем Лиром. Эта роль тоже досталась Цареву. Зато Анненков сыграл в шекспировской трагедии роль Глостера, сыграл так, что его сцены становились кульминацией трагического спектакля. Своим мощным, вдохновенным трагическим искусством Анненков достигал в спектакле «Король Лир» подлинного катарсиса — высшей точки исполнения классической трагедии.
Созданные Анненковым образы Клаузена и Глостера стали серьезным вкладом артиста в историю сценического прочтения зарубежной классики в русском театре. Актер русского национального склада, Анненков оказался не менее убедителен и в ролях иностранных авторов. Правда, за всю большую сценическую биографию «нерусских ролей» выпало на его долю не слишком много. Сыгранные в 30-е годы молодой, порывистый Мешем в «Стакане воды» Э. Скриба и герой истории украинского народа Богун в «Богдане Хмельницком» А.Е. Корнейчука. Вдохновенный романтик Рюи Блаз в одноименной постановке В. Гюго 1949 года, и преступивший нравственный закон во имя карьеры, предавший и свою любовь, и себя, и всех своих близких ради ложной цели ибсеновский Боркман в спектакле «Господин Боркман». И. Наконец, классические образы 70-х — Маттиас Клаузен и граф Глостер — высшие достижения артиста в произведениях мировой драматургии.
Историю трагической любви 70-летнего Маттиаса Клаузена и юной Инкен Петерс, прозвучавшую в спектакле «Перед заходом солнца», поставленного Л.Е.Хейфецем, как гимн мужеству и свободе духа, М.И.Царев и Н.А.Анненков прочитали, каждый по-своему. В трагедии значительной личности, столкнувшейся с бесчеловечным миром фальши и грубого насилия, и гибнущей в неравной борьбе с наступавшей на Германию реакцией, Царев делал акцент на огромную внутреннюю силу, мощь интеллекта и духовную несломленность своего героя. Натура гордая, волевая и даже властная, Клаузен-Царев переносил свою семейную драму стоически. В отношениях со своими родственниками он сохранял корректность, строгость и некоторую суховатость. И эта внешняя суровость и внутреннее отчуждение героя Царева объяснялись, наверное, тем, что его Маттиас Клаузен давно предощущал назревающий разрыв с родными. Тайный коммерции советник, основатель и глава крупной книгоиздательской фирмы, почетный гражданин города, окруженный коллегами, почитателями и многочисленными родственниками, в своей семье был совершенно одинок и не понят. Герой Царева с горечью осознавал степень своих внутренних разногласий с близкими, а история с Инкен, которую его семья не поняла и не приняла, лишь подчеркнула глубину пропасти, отделявшей Маттиаса Клаузена от его собственных детей. Добровольный уход Клаузена-Царева был молчаливым вызовом обществу, построенному на мещанской лицемерной морали, его гордым протестом против мира цинизма и грубой силы. Но уходил он непобежденным, до конца сохраняя внутреннюю свободу и, так и не отказавшись от идеалов гуманизма, даже под натиском агрессивной реальности.
Бунтарство духа, полностью исключающее примирение с жестокой действительностью, было доминантой существования на сцене и героя Анненкова. Его Маттиас Клаузен тоже был интеллектуалом, человеком высокого духа, подлинной интеллигентности, как и персонаж Царева. Но оказался гораздо лиричнее, эмоциональнее, был более порывистым и импульсивным, более подверженным перепадам настроений, задушевным и страстным. В своей любви к Инкен Клаузен Анненкова видел не только духовный союз двух лишенных предрассудков, свободных, сильных, богато одаренных личностей, но и душевное единение, и настоящую близость двух людей, мужчины и женщины, готовых к самопожертвованию, и к щедрой отдаче.
Добрый, чуткий, впечатлительный, открытый людям, герой Анненкова был склонен к мечтам и долго не хотел расставаться с прекрасными иллюзиями. Человек высокого образования и культуры, философ-созерцатель, тонкий ценитель прекрасного, преданный поклонник Лессинга и Гете, и сам в душе поэт, Клаузен-Анненков в гармоничном, совершенном мире гуманистических идеалов своей юности, долго не замечал зловещей тени, нависшей над его домом, и над всей Германией. Маттиас Клаузен в исполнении Анненкова был личностью столь гармоничной, светлой и чистой, что не мог поверить в коварство, корысть, нравственную нечистоплотность и грубые, хищнический инстинкты окружающих.
В отличие от Клаузена-Царева, давно осознавшего бесплодность попыток духовного единения с родственниками, герой Анненкова никак не соглашался с тем, что его дети, которых он растил с такой любовью и заботой, могли превратиться в чужих, холодных, расчетливых людей, способных ради личной выгоды совершить подлость, пойти на самую изощренную жестокость. Начиная ощущать разлад с молодым поколением, Клаузен-Анненков не спешил идти на конфликт и еще более обострять ситуацию. Он не сразу объявлял войну своим близким. И даже не винил их, не пытался пробиться к их сердцам, надеясь обрести семейный мир, понимание и сочувствие. Клаузен-Анненков, поначалу даже не подозревал, как безнадежно он опоздал, желая пробудить в своих детях совесть и человечность. И также не сразу заметил он «заход солнца», надвигающийся мрак фашизма, угрожавшего вековой культуре и великим традициям Германии, враждебного и каждой отдельной личности, и всему человечеству.
Лицемерие, фальшь, откровенный обман, предательство и, наконец, грубое насилие, примененное к нему детьми и поддержанное деградирующим, теряющим нравственные ориентиры обществом — вот круги ада, которые проходил на земле этот современный король Лир, в многолетнем семействе которого не нашлось на его беду Клоделии. Преступная жестокость детей, а также наступление общей реакции, все более очевидно проявлявшиеся признаки коричневой чумы, открывшиеся потрясенному взору героя Анненкова, он не воспринимал с молчаливой отрешенностью сурового стоика Клаузена-Царева. Отбросив внешнюю благопристойность, он восставал против расчетливого практицизма и агрессивной бездуховности гневно, страстно, решительно. Со всей силой, на какую только были способны его мятежный дух, вся его горячая, эмоциональная натура.
Но одинокий бунт Клаузена-Анненкова был трагически обречен. Не способный смириться с грубой реальностью, отказываясь уступать врагам, герой Анненкова, последователь Марка Аврелия, уходил из жизни, принимая яд. Он не мог существовать в мире разрушенной гармонии и поруганной человечности, не желал жить в преступном, безнравственном обществе, терпеть бесстыдный цинизм и предательство своих детей. Его добровольный уход был осознанным вызовом, отчаянной одинокой попыткой сопротивления миру жестокости и насилия. Другого способа борьбы с надвигающимся злом философ-гуманист Клаузен Анненкова не знал.
Тему запоздалого прозрения и трагического отцовства Анненков продолжил в другой своей выдающейся работе десятилетия — в роли шекспировского Глостера в спектакле «Король Лир», поставленном режиссером Л.Е.Хейфецем в 1979 году. Историю отца, допустившего немало непростительных ошибок по отношению к своим сыновьям, Анненков толковал как парафраз трагедии самого Лира, слишком поздно обретавшего мудрость и подлинную высокую человечность.
Его героя, человека греховного, прожившего жизнь в духовной слепоте и нравственном несовершенстве, настигла кара. Ужасное наказание посылалось Глостеру и за преступное невнимание к внебрачному сыну Эдмонду, превратившего того в обиженного, озлобленного изгоя, способного предать и обречь на жестокие муки отца. И за его слепую ярость, которую он, поверив гнусной интриге Эдмонда, не разбираясь, обрушивал на другого, ни в чем не повинного сына Эдгара.
Принимая муку, ослепленный Глостер-Анненков испытывал жестокие страдания и почти непереносимую боль. Но боль не физическую, а нравственную. Его терзала не столько кровавая рана измученного тела, сколько безысходная, горькая скорбь сокрушенной, тоскующей, потрясенной души. Души, так долго пребывающей в темноте и непростительной безмятежности, и вдруг пробудившейся, потянувшейся к свету, начинающей прозревать. Подобно Лиру герой Анненкова, познавая ценность человеческой жизни, полностью перерождался. Открывая истину, незрячий Глостер обретал внутреннее, самое верное и самое ясное видение.
Тему духовного прозрения Глостера артист воплощал эмоционально, темпераментно, вдохновенно, доводя накал страстей, бушующих в трагедии, до наивысшего градуса. Но делал это мужественно, без надрыва, экзальтации и театральных эффектов. Глубину переживания героя, крайнюю степень его душевного потрясения, психологическую и философскую сущность образа Анненков открывал с истинно трагической силой.
К теме трагического отцовства, всерьез волновавшей Анненкова, в 70-е годы он обратился еще в одной своей сценической работе. Создав в спектакле «Униженные и оскорбленные» по Ф.М. Достоевскому трогательный, скорбно-печальный образ Ихменева, глубоко страдающего, оскорбленного, раздавленного безжалостной жизнью отца, артист впервые в своем творчестве соприкоснулся с трагически-сложным миром великого русского писателя, философа и психолога. К сожалению, роль Ихменева была единственным обращением артиста к творчеству Достоевского, сумевшего как никто другой глубоко постичь и выразить в художественной форме размах, масштаб и контрастность «таинственной русской души».
Зато 80-е годы подарили Анненкову встречу еще с одним русским классиком, к образному миру которого он как артист-исполнитель тоже обращался на сцене впервые. И эта счастливая встреча повлекла за собой успешное продолжение. Сыграв Гаева в спектакле «Вишневый сад», Анненков открыл для себя автора, художественный образы которого стали определяющими в его сценической биографии последних двух десятилетий.
В 80-е и 90-е годы Антон Павлович Чехов занял заметное место в творчестве и душе артиста, в его постоянных, напряженных размышлениях о Мире, о Человеке, о Жизни и Смерти, о Боге, о смысле Бытия. К Чехову Анненков подошел во всеоружии всех своих знаний и мастерства, с колоссальным жизненным опытом, с ответственностью человека, художника, гражданина, всю жизнь бьющегося над разгадкой Человеческого Духа.
По сложившемуся негласному правилу, драматургия Чехова, считавшегося автором Художественного театра, долгое время не имела доступа на сцену Дома Островского. Впервые эту печальную традицию сломал замечательный актер и режиссер Б.А.Бабочкин, построивший в 1960 году пьесу «Иванов» так, что критики и исследователи творчества Чехова до сих пор называют эту работу Малого театра в числе крупнейших открытий русского театра в сценическом наследии писателя. «Вишневый сад», осуществленный в 1982 году другим замечательным актером и режиссером И.В. Ильинским, стал вторым чеховским спектаклем, доказавшим несомненное право Малого театра воплощать на своей сцене поэтически художественный мир Чехова. Наравне с А.Н. Островским и А.К. Толстым, А.П. Чехов занял заметное место в репертуаре старейшего русского драматического театра последних десятилетий XX века.
Для Анненкова, всю жизнь прослужившего в Доме Островского и, казалось бы, воспитанного в эстетике, далекой от творческого стиля Чехова, поэтика писателя оказалась понятной и как бы даже для него предназначенной. Сложный, универсально многомерный мир чеховских образов близок сценической индивидуальности артиста. Пьесы Чехова, емкие по форме и по содержанию, сложные по жанру отвечали запросам взыскательного, чуткого художника, и, наоборот, художественный метод Анненкова, чрезвычайно подвижный, творчески изменчивый, особенности его исполнительской манеры, гибкой и пластичной соответствовали природе пьес Чехова с их глубинным психологизмом, полифонией тем и мотивов, с их скрытым драматизмом и особой стилистикой.
Г.Холодова в своем обобщенном исследовании различных сценических постановок «Вишневого сада» в журнале «Театр» (№1, 1985 г.) написала о Гаеве-Анненкове следующее: «К воплощению этого чеховского образа актер подошел словно «по-мхатовски». Он не «играл» Леонида Андреевича Гаева, а «был» им, жил в роли, сливаясь в единое целое с персонажем. Казалось, он не только не «представлял», но даже не пытался смотреть на своего героя со стороны. Возможно, мы были свидетелями счастливого и не такого уж частого случая, когда актер (хочется здесь вынести за скобки режиссерские усилия и собственное огромное профессиональное мастерство Анненкова) нашел свою роль и, работая над ней, выходя в ней на сцену, испытывает высшее творческое наслаждение. Во всяком случае, чеховский текст звучал у Анненкова так естественно и просто, как он, может быть, не звучал со времен довоенных мхатовских постановок Чехова».
Гаев в исполнении Анненкова, красивый, породистый, аристократичный, был наивен и трогателен, как дитя, и также по-детски беспомощен в практических жизненных вопросах. Казалось, без заботливого Фирса он и шагу ступить не мог. Но неприспособленность героя Анненкова к жизни шла не от барского высокомерия и презрения к труду, не от пренебрежения к любой полезной человеческой деятельности. Инстинктивно устраняясь от реальных дел, Гаев-Анненков стремился избежать чуждой его поэтической натуре грубой прозы жизни. Интуитивное неприятие прагматизма было его жизненной философией. Свою непрактичность герой Анненкова, большой эстет, ценитель всего прекрасного, возводил в принцип, как бы даже гордясь и бравируя своим неучастием в делах грубой пользы.
Сохраняя некоторую долю иронии по отношению к этому красноречивому, но неспособному к решительным действиям барину Гаеву артист представлял его нам с явно ощутимым сочувствием и симпатией. Он сострадал драме чеховского героя, вместе с ним сокрушался об ушедшем в прошлое России, оплакивая погубленную красоту.
Тонко и поэтично чувствуя природу, эмоциональный, восторженный, велеречивый, Гаев-Анненков много, пространно и порой несколько нелепо говорил о родной земле, о саде и доме, в котором родился и был воспитан. Даже не говорил, а словно бы, декларировал. Но он, действительно, был не просто привязан, но искренно и глубоко любил землю, на которой вырос. Любил до глубины души, до сердечной боли этот полыхающий белым цветом, нежно шелестящий, прекрасный вишневый сад, которому грозила неминуемая гибель.
Предложение Лопахина вырубить сад и отдать часть земли под строительство дач унижало бескорыстную любовь Гаева-Анненкова, оскорбляло его эстетическое чувство. Эта нелепая, с его точки зрения, идея казалась ему вопиющей, чудовищной пошлостью. Такой Гаев, каким видел его Анненков, вообще не понимал, зачем бороться за родовое имение, если спасти его можно лишь ценой гибели сада. Зачем земля, если на ней не будет главного — красоты?!
Именно сад олицетворял собой для чеховского героя гармонию и одухотворенность уходящей в прошлое жизни, поэзию духовности и красоты, мир благородных помыслов, тонких чувств, мир изящества и аристократизма, на смену которому надвигалась пора строгого делового расчета, холодного практицизма, жестокого, обезличивающего прогресса.
Гаев-Анненков ощущал обреченность сада так же сильно, как прочувствовал он неотвратимость наступления новой эпохи, неизбежности глобальных общественных перемен, крушения существующего уклада. С затаенной тоской ожидал он неотвратимой гибели веками установленного порядка, гибели прекрасной, гармоничной жизни в поэтическом мире цветущих вишневых садов, которую он так любил. Отсюда его легкомысленная беспечность, неэффективность его суетливых, беспомощных попыток предотвратить катастрофу. Он понимал, что ему не дано остановить время, а значит, и не под силу спасти прекрасный сад.
Невыразимую боль, горечь, щемящую печаль ощущали зрители в эпизоде прощания Гаева и его сестры с домом и садом. Н.А.Анненков и артистка Т.А.Еремеева — исполнительница роли Раневсокой вели эту сцену с неподдельным, глубоким драматизмом, прощаясь не с домом и садом, но с мечтой и надеждами, с воспоминаниями о счастливом детстве и безмятежной юности, со всей своей жизнью, уходящей в прошлое. Уезжая, они навсегда оставляли мир одухотворенной красоты, света и радости, мир прекрасных возвышенных идеалов, мир гармонии и поэзии. Впереди их ждала неизвестность.
Другому чеховскому персонажу Анненкова — Ивану Ивановичу Орловскому, сыгранному им тоже в 80-е годы, гаевская элегическая грусть и затаенная тоска, гаевская отрешенность от реальной жизни не были свойственны ни в малейшей степени. Напротив, образ, созданный артистом в спектакле «Леший», поражал силой своей жизнестойкости и жизнеутверждения. Краски жизненной полнокровности, которые Анненков искал, работая над многими своими сценическими образами, в роли Орловского получили максимально возможную концентрацию, достигли высшей степени интенсивности, яркости и сочности, сгустились и уплотнились до предела.
Пьеса «Леший», написанная за 14 лет до «Вишневого сада» воссоздавала более ранний период жизни России, отразила другие настроения, несла иную авторскую интонацию. В 1889 году, когда она была написана, Малый театр не принял ранний драматический опыт Чехова. И лишь спустя почти 100 лет, в 1988 году, режиссер Б.А. Морозов осуществил постановку «Лешего» на сцене старейшего драматического театра, для которого когда-то сам автор предназначал свою раннюю пьесу.
В предыдущей чеховской постановке Малого театра, спектакле «Вишневый сад», тема утраты вековых традиций прошлого, вытесняемых новым стилем жизни, звучала пронзительно и грустно. Это был лейтмотив спектакля Ильинского, его основная мелодия.
В постановке Морозова тема исчезающей старинной культуры оказалась не главной, но одной из заметных, сопровождающих мелодий полифонического звучания чеховского спектакля. В партитуре игры Анненкова эта мелодия была заявлена наиболее полнозвучно, исполнялась им в тонкой и мастерской аранжировке, виртуозно и артистично. И вовсе не в минорных тонах, а мажорно, жизнерадостно, оптимистично. Вылепив своего Ивана Ивановича Орловского столь жизнелюбивым и полнокровным человеком, артист словно бы воскрешал на наших глазах в живых и неотразимых подробностях то далекое, забытое прошлое, из которого когда-то вышел сам, ту утраченную нами Россию, которую мы знаем только по книжкам, а он восстанавливал, черпая сочные, «вкусные», потрясающе интересные детали из глубин своей собственной памяти. Стоит вспомнить хотя бы эти бесконечно ласковые, старомодно-задушевные обращения Ивана Ивановича ко всем героям спектакля, произносимые потрясающе красивым, прекрасно-поставленным голосом Анненкова, с его музыкальными, напевно-мелодичными интонациями. Все эти «кисаньки», «лапоньки», «дуси», «манюси», «душа моя», «роднуша», «канареечка» и прочие милые словески, проговариваемые им так «вкусно», так колоритно и на все, какие только возможно лады, но всегда ласково, приветливо, неизменно благожелательно и дружественно. А сколько восхищения и любви, сколько неудержимого стремления вовлечь в свой восторг и радость других людей было в его так часто повторяемом: «сыночек мой...Красавец!»
Этот очень живописный, импозантный, красивый и веселый старик, «всеобщий крестненький», такой всегда благодушный и добрый, привечал всех с искренней радостью, ничуть не фальшивя, и умел абсолютно бескорыстно радоваться каждому человеку, как родному. В атмосфере всеобщего раздражения и взвинченности, ссор и раздоров, ожидания и тоски, отчаянных порывов друг к другу, всеобщей душевной глухоты и безуспешных попыток понять ближнего Орловский-Анненков очень мягко, неназойливо, но настойчиво, упоенно, не теряя веры, стремился всех примирить, привести к согласию и взаимопониманию.
Этот старый, богатый помещик, друг профессора Серебрякова еще со студенческих времен, прожил яркую, бурную и, довольно грешную жизнь, но вовремя опомнился, покаялся и, очистившись душой, обрел внутренний покой. Но при этом вовсе не потерял интереса к жизни. Ничуть не утратив радости бытия, он пришел к устойчивому душевному равновесию и внутренней гармонии. И этими, бережно сохраняемыми им чувствами внутреннего покоя, уравновешенности, жизнестойкости и радости жизни мудрый, все в жизни испытвший и все понимающий старик Орловсикй-Анненков готов был щедро делиться с каждым.
80-е годы, подарившие Анненкову возможность сотворчества с Чеховым, принесли ему также новую, долгожданную встречу с Островским. Возвращению к любимому автору артист вновь был обязан своему коллеге и соратнику И.В. Ильинскому, незадолго до того открывшего ему на сцене путь к Чехову, а спустя два года, в 1984-м, предложившего роль Мамаева в комедии «На всякого мудреца довольно простоты».
Убийственно саркастичным, язвительным и, вместе с тем психологически достоверным был созданный Анненковым сатирический образ одного из «мудрецов» этой великой комедии Островского. Сибарита, жуира, светского франта Мамаева, человека феноменально пустого, кажущегося себе необыкновенно значительным, умным и проницательным, Анненков играл в яркой комедийной манере с использованием сочных, уплотненно густых, насыщенных красок, с большой изобретательностью и великолепным чувством юмора. Вместе с тем, исполнение артиста было как всегда артистичным и изящным, легким и пластичным, словно бы и не было за его плечами солидного возраста.
Сколько напускной важности и самолюбования было в Мамаеве-Анненкове, какие блистательные в своем комизме чувства самодовольства и самодостаточности он в себе развивал! Каким ловким и изощренным мастером интриги был в собственных глазах Мамаев-Анненков, считавший, что никто не может разгадать его «тонкую» игру по сохранению былого авторитета, восстановлению ускользающей их рук общественной власти и утраченного политического «реноме».
Несоответствие внешнего внутреннему, формы и содержания раскрывал Анненков в образе Веденея в спектакле «Холопы» П.П.Гнедича, поставленного режиссером Б.А.Львовым-Анохиным в 1987 г. Его герой, переименованный по произволу господ из Веденея в Венедикта, был мажордомом в великолепном дворце княжны Плавутиной-Плавунцовой. Сыгранный Анненковым со скульптурной выразительностью крупно, объемно, полнозвучно он воспринимался как живое воплощение крепостнической эпохи.
С гордой, величавой поступью, с медлительными, полными достоинства движениями и торжественно неспешной, патетической речью, монументальный, представительный, в парадном белом парике, в роскошном одеянии, с тяжелым, богатым посохом в руках Веденей-Венедикт Анненкова был полон внешнего величия и значительности. Но в этом величественном, гордящемся собой и своей должностью человеке жила рабская душа. Он был не только холопом по происхождению и лакеем по должности, он был рабом по убеждению, по призванию души, по самой натуре своей, льстиво-угодливой, услужливой по отношению к сильным господам и властно-деспотичной, высокомерно-чванливой к тем, кто от него зависел. Он совершенно четко знал, кому отвешивать поклоны, а кого пинать и таскать за ухо. И гордился своим умением подходить дифференцированно к каждому человеку, в зависимости от занимаемого им положения. Герой Анненкова был уверен, что все должны четко осознавать свое место в жизни, и в этом знании находить свое счастье. Сам он в своих обязанностях дворецкого черпал и радость, и гордость, и сознание собственного величия, вовсе не считая личную холопскую судьбу бедой. В этом был трагикомизм созданной артистом монументальной фигуры горделивого раба Веденея, с сознанием долга и пафосом исполнявшего обязанности верного лакея.
80-е годы — творчески интересная пора в биографии Анненкова, почти такая же напряженная и интенсивная, как и предыдущие десятилетия его артистической жизни. Анненков принадлежит к редкой категории художников, проявляющихся творчески изобретательно, ярко, мощно и всегда по-новому на всех своих этапах профессионального пути, умеющих не исчерпать себя на одном локальном временном отрезке карьеры, но сохранить силы на большую дистанцию. Художников, готовых к поиску нового, к смелому эксперименту, способных на щедрую самоотдачу на протяжении всей своей творческой жизни.
В 80-е годы, как и прежде, одним из проявлений активности мастера была разносторонность его творческих интересов. Сосредотачивая свои основные усилия на сценическом искусстве, и продолжая и

21 сентября исполнилось 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию вторую часть статьи Наталии Пашкиной, посвященной жизни и творчеству артиста и опубликованной в книге «Малый театр. 175 лет» (М., 1999).

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ АННЕНКОВ

21 сентября исполнилось 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию вторую часть статьи Наталии Пашкиной, посвященной жизни и творчеству артиста и опубликованной в книге «Малый театр. 175 лет» (М., 1999).

Часть 2

Лавров в исполнении Анненкова был художественной антитезой милягинской философии потребления и «космополитизма». Но при этом не становился носителем абстрактных идеалов времени. «Идейную» нагрузку образа артист выявлял через живые, конкретные черты реального человека. «Особой простоты и убедительности достигает Н.Анненков в роли профессора Павла Лаврова. Его герой привлекает наши симпатии, и мы охотно верим, что перед нами живой, конкретный советский человек, целиком отдавшийся науке, преданный ей до конца, умеющий видеть в этой науке не только ее сегодняшний, но и завтрашний день, творчески относящийся к своему делу», — писал В. Залесский в «Вечерней Москве» (08.08.47 г.). И далее продолжал: «В игре Анненкова много теплоты, искренности, которая так располагает к герою. Это — не чудаковатый профессор, не рассеянный ученый, словом, не та сценическая маска, которую нам часто показывали, выдавая ее за живого человека и с профессией ученого. Это очень темпераментный, тонкий человек, благородный и непримиримый в своих принципах, в своем отношении к делу. Анненкову хорошо удается раскрыть внутреннее содержание своего героя, когда раздосадованный тупостью и ничтожностью бывшего «приятеля» Милягина, произносит монолог о прихвостнях буржуазной культуры, мелко и подленько перед ней пресмыкающихся и забывающих, что им дала наука советского народа, наука советского общества. Этот монолог так органически естественно, так поразительно просто вырывается из души героя, что заслуженно вызывает шумное одобрение зрителя».

С оценкой, данной Залесским, соглашается О.Леонидов в газете «Московский большевик» (21.04.48 г.): «Темпераментно, убежденно играет артист Н.А.Анненков роль Павла Лаврова. Каждый раз его монолог против «умилительного восхищения» перед всем заграничным, его слова о том, что «мы сами создаем ценности и можем гордиться и своим трудом, и нашим народом, и нашим молодым государством», прерывается бурными, восторженными аплодисментами зрительного зала».

Положительно отзывался о работе своего коллеги, по профессии актер театра имени Евг.Вахтанова, Народный артист РСФСР Михаил Державин в «Вечерней Москве» (21.04.48 г.): «Центральную роль — профессора Лаврова прекрасно играет Н.Анненков. В этой трудной роли он с большим мастерством передает главное в образе: неразрывную связь деятеля советской науки с политической, общественной жизнью страны. Анненков играет необычайно просто, искренне, с первой же реплики завоевывая симпатии зрителей, тонко раскрывая внутренний мир своего героя — ученого-большевика».

В остальных многочисленных откликах на спектакль «Великая сила» рецензенты также выделяли работу Анненкова, подчеркивая высокий художественный уровень и степень гражданской значимости созданного артистом образа.

А следующий, 1949 год принес Анненкову еще одну, третью подряд Государственную премию. Он вновь был удостоен высокой оценки за работу над образом современника, только на этот раз, созданный им современный персонаж был воплощен не на сцене Малого театра, а на киноэкране. Сталинская премия I степени была присуждена артисту за роль профессора Добротворского в фильме «Суд чести», вышедшем на экраны страны в январе 1949-го года.

Вновь, как и в спектакле «Великая сила», на киностудии «Мосфильм» Анненкову была предложена роль человека, занимающегося наукой, выдающегося ученого, профессора-химика. Фильм, поставленный известным режиссером А.Роомом по сценарию А. Штейна, повествовал об открытии мирового значения, сделанном Добротворским и его молодым коллегой, о пристальном интересе, возникшем за рубежом к изобретению советских ученых и о бурной полемике, развернувшейся по поводу этого события в московской научной среде, в коллективе, где работал профессор, и его ближайшем окружении.

Профессор Добротворский и молодой ученый Лосев (артист Н. Свободин) изобрели новое обезболивающее средство. Препарат еще находился в стадии лабораторных опытов и первой клинической проверки, а о нем уже стало известно в США. Коллеги узнали, что после зарубежной командировки Лосева, в Соединенных Штатах начали готовить книгу Добротворского и Лосева, куда частично вошел рецепт изготовления нового лекарства. Вокруг этой ситуации и разыгрались невиданные страсти в фильме «Суд чести».

Академик Верейский, давний, верный друг Добротворского, в роли которого выступал знаменитый Б.Чирков, стоявший на позиции советского патриота от науки, борясь за ее приоритет, доказывал необходимость защищать первородство изобретения советских ученых, призывал к бдительности в общении с зарубежными коллегами, которые, по его мнению, могли использовать научное открытие Добротворского и Лосева далеко не в гуманных целях.

Его оппонент Лосев утверждал, что наука неделима, «она не знает границ», принадлежит всему миру, и ученым различных стран необходимо обмениваться опытом. Такая аргументация воспринималась окружающими в послевоенный период, в годы, так называемой холодной войны, и в пору развернувшейся в Советском Союзе идеологической борьбы с космополитизмом, как враждебная пропаганда. К тому же, по ходу фильма выяснялось, что Лосев, декларируя свои принципы общечеловеческой пользы, был не столь бескорыстен, преследовал цели не совсем благородные и гуманные.

Герой же Анненкова, за душу которого сражались противоборствующие стороны, оказывался в самом центре конфликта в ситуации сложного идейно-нравственного выбора. Втянутый в острый общественный диспут, стоящий пред необходимостью сложного решения, он испытывал серьезную духовную драму, которая обострялась семейным разладом и разногласиями, грозящими разрывом с его близким другом. Сосредоточенный на чисто научных интересах, далекий от идеологии и политики, Добротворский-Анненков был искренне убежден, что наука не имеет географических границ, верил, что их с Лосевым открытие должно принадлежать всему человечеству, и потому не признавал необходимости соблюдения тайны. Он желал «строить единую мировую науку» и не видел ничего предосудительного в поведении своего молодого коллеги, отказываясь верить в его далеко идущие честолюбивые планы и корыстные мотивы. Кульминацией картины становился общественно-показательный суд — «суд чести», на который вызвали профессора Добротворского его коллеги, его друг академик Верейский и, даже его собственная жена (артистка О.Жизнева). После долгих, мучительных размышлений, длительной внутренней борьбы герой Анненкова совершал над собой «суд чести».

Публицистическая заостренность фильма и вся его проблематика, тесно связанная с идеологией и политической обстановкой эпохи, в которую он создавался, делали произведение Штейна и Роома типичным образцом искусства социалистического реализма. «Против низкопоклонства, против безродных космополитов в советской среде направлена публицистическая страстность фильма «Суд чести», — писал в газете «Известия» небезызвестный в те годы Н.Жданов. Вслед за ним, рецензенты многочисленных изданий с гневом обрушивались на тлетворное влияние Запада в лице враждебных американцев, и в восторженных тонах писали о бескомпромиссной борьбе советских ученых с «капиталистической» пропагандой, о гражданском подвиге академика Верейского, вставшего на защиту национальной науки, возвавшего к совести своего друга профессора Добротворского.

Но, несмотря на то, что сюжет фильма «Суд чести» был прямым продолжением идеологии и политики того времени, а герои резко разделены на так называемых положительных и отрицательных, «наших» и «не наших», роль Добротворского избежала упрощенной схематизации, прямолинейного решения. Материал роли, а главное, мастерство артиста позволили ему создать на экране сложный, неоднозначный, значительный образ человека, переживающего серьезную духовную драму, стоящего в ситуации нелегкого выбора дальнейшего жизненного пути и, после тяжелой борьбы приходящего к новым для него убеждениям.

Присуждаемые Н.А.Анненкову три года подряд, одна за другой, Государственные премии и присвоенное ему в 1949 году звание Народного артиста РСФСР красноречиво свидетельствовали о большом общественном признании заслуг актера, пришедшем к нему в расцвете его творческой активности, в пору зрелого мастерства, пика артистической формы, в период наиболее значительных достижений художника на сцене, и в кино. Кстати сказать, 40-е годы — наиболее насыщенная, творчески плодотворная пора не только театральной, но и кинематографической деятельности Анненкова. Перед самой войной, в войну, и в первые послевоенные годы он снялся в фильмах «Тимур и его команда» (1949 г.), «Клятва Тимура» (1942 г.), «Мальчик с окраины» (1948 г.), «Суд чести» (1949 г.) и других. Позднее, он будет гораздо реже работать в кино, отдавая явное предпочтение сценическому творчеству как более полноценному, предоставляющему максимальные возможности для художественного поиска, раскрытия индивидуальности артиста, его профессионального роста, дальнейшего углубления и совершенствования его искусства.

40-е годы — важная, интересная пора, один из самых ярких, вдохновенных, результативных периодов во всей профессиональной биографии Анненкова. Здесь трудно выделить какую-либо работу в ущерб другой. Каждая по-своему значительна, отмечена художественной завершенностью, несет в себе, наряду с традицией много нового. Как бы ни были высоко оценены прессой и официальными правительственными кругами современные образы, созданные Анненковым не сцене, и на экране, все же они не были главными завоеваниями артиста в те далекие годы. Самые большие свои победы в десятилетие, опаленное войной, а, может быть, и во всей его сценической жизни, Анненков одержал, работая над классическими произведениями М. Горького и Островского — его любимыми драматургами. Вершинами творческой биографии Анненкова стали созданный им перед самой войной и отшлифованный в военные оды образ Черкуна в «Варварах» и Андрей Белугин в комедии А.Н.Островского и Н.Я.Соловьева «Женитьба Белугина», премьера которой состоялась в самом конце войны, накануне победы (в апреле 45-го года.).

Егор Черкун — второй горьковский образ в репертуаре артиста. В 1933 году в спектакле «Враги» Анненков играл роль Сицова, создав, как писали тогда критики, убедительный портрет профессионального революционера, «цельного и яркого человека борьбы». Теперь ему предстояло воплотить образ другого горьковского героя, с более сложным внутренним миром и неоднозначным поведением, характер, впечатляющий, яркий, но противоречивый. Требовалось создать сценический портрет человека талантливого, незаурядного, значительного, человека интересной, многообещающей судьбы, но приходящего к драматическому финалу. Как признавался впоследствии артист, эта сложная горьковская роль далась ему далеко не сразу. Но, продолжая работать над образом и после премьеры, он, в конце концов, полностью перевоплотился в горьковского героя, достиг в этой роли предельной силы выразительности и художественного убеждения. Неслучайно, Анненков-Черкун вошел в историю русского театра, и в его устную легенду, бережно передаваемую в театральном мире от поколения к поколению.

Постановку «Варваров» — наиболее беспощадную из всех пьес Горького, посвященных русской интеллигенции, Малый театр осуществил в феврале 1941-го года. Размышляя о судьбе и потенциальных возможностях образованного сословия, о роли и значении русской интеллигенции, ее месте в обществе дореволюционной России, автор приходил к неутешительному выводу. Люди, которым многое дано, и от которых общество вправе многое ожидать, люди, получившие высокое образование и, тем самым, призванные к повышенной ответственности, не оправдали надежд, на них возлагаемых. Герои пьесы — столичные инженеры Черкун и Цыганов оказывались, по Горькому, «варварами» еще более опасными для общества, нежели «дикие», нетронутые цивилизацией обыватели уездного захолустья.

Следуя за автором, постановщики спектакля И.Я. Судаков и К.А. Зубов, и актеры-исполнители ролей вскрывали «варварскую» сущность героев-интеллигентов, оказавшихся неспособными исполнить свой долг, своим отступничеством от миссии, к которой были призваны, передававших и окружающих, и себя, и все свое сословие. Н. Анненков в роли Черкуна и К. Зубов, исполнявший роль Цыганова, глубоко и тонко раскрывали психологию интеллигентов-технократов, которые мыслили себя носителями высшей цивилизации, представителями науки и прогресса, цветом столичной культуры, но, по существу, оказывались не способными к гуманной, созидательной деятельности, несли в себе губительную для всех, кто с ними соприкасался, силу разрушения.

Приехавшие строить железную дорогу, в маленький уездный городок Верхополье, погруженный в сонное оцепенение, Черкун и Цыганов, с первого мгновения привлекли к себе пристальное внимание и жгучий интерес местных жителей, взбудоражили своим появлением всю округу. И, поначалу, казалось, что смелость и размах замыслов столичных инженеров, их стремление преобразить провинциальное царство безделия и скуки, действительно могут изменить «эту область мертвого уныния», как характеризовал Черкун неспешное спокойствие Верхополья. Особенно верилось в осуществление грандиозных планов инженеров, когда о них рассказывал Черкун-Анненков. Человек дерзкого ума, талантливый, волевой, предприимчивый, целеустремленный. В его словах, и, особенно, в резкости и деловитости тона, каким произносил их герой Анненкова, в его энергичных, решительных интонациях виделось желание исправить, преобразовать, улучшить отставшую от прогресса жизнь провинциального захолустья, придать смысл обыденному существованию заштатного городка.

Черкун-Анненков был обаятелен своим выпадением из обыденной суеты, своей немногословной деловитостью, полной своей сосредоточенностью на планах, ради которых он прибыл в эту «дикую», «варварскую» провинцию. Всеми своими качествами он резко выделялся на фоне местного населения и, даже облик его был совсем нездешний, исключительный и незаурядный. «Внешне Н.Анненков очень выразителен: крепкая, статная фигура, профиль коршуна, сверлящий взгляд, упрямая складка рта, рыжая шевелюра и. Все это скреплено резким, не допускающим двусмысленности жестом», — писал М.Левин в журнале «Театра» (1941 г., №4). «Н.Анненков представил Егора Черкуна таким, каким мы рисовали его в воображении до спектакля. Гибкий, подвижный, деловой, резкий, угловатый, говорящий отрывистыми фразами, — таков Черкун Н.Анненкова. Но Анненков дал не только внешне яркий образ Черкуна, его полную безыдейность», — писал о работе артиста И.Альтман в газете «Известия» (13.02.41 г.).

Постепенно, тонко и деликатно Анненков открывал зрителям, что историческая миссия облагораживания глухих медвежьих углов Росс, которую взял на себя самоуверенный Черкун, — ему не по плечу. Его прогрессивные, гуманные замыслы обращались в свою противоположность. Созидать, творить новое, создавать что-либо для людей, не любя никого из них, невозможно. А Черкун-Анненков был способен любить только себя. Мягко и ненавязчиво подчеркивая компрометирующие горьковский персонаж детали, Анненков постепенно выявлял в своем герое его высокомерие и полную неспособность сочувствовать ближним. Он обнаруживал бездушие, эгоизм и, в общем-то, мелкую, потребительскую сущность Егора Черкуна, представлявшего себя в мечтах героем-преобразователем, значительной личностью, сильным, волевым человеком.

Как писал один из рецензентов спектакля, артист развенчал в своем герое «ницшеанского» «сверхчеловека», показал, что инженер — колосс на глиняных ногах, которого засосала «сила грязи».

В несовпадении личных качеств Черкуна с той масштабной задачей, осуществления которой все от него ждали, и которую о сам добровольно перед собой поставил, но не смог решить, заключалась драма героя Анненкова. Сам он в финале, с горечью осознавал свою человеческую несостоятельность, видел крушение всех своих замыслов и болезненно переживал свой крах.

Противоречивую, двойственную натуру своего героя артист показывал мягко, тонко, используя богатое многообразие придуманных и умело отобранных, точных, интересных подробностей. При этом он создавал яркий, колоритный, оригинальный сценический характер, обладающий огромной силой выразительности, убедительный в своей завершенности, впечатляющий и захватывающий. Черкун-Анненков был пугающе привлекателен, властно притягивал к себе. И вместе с тем, по-настоящему страшен своим соединением ума, таланта, просвещенности и холодного расчета, цинизма, низости души, прикрытой ореолом романтики, утонченного, не сразу распознаваемого «варварства».

Работа Анненкова в спектакле «Варвары» свои углубленным проникновением в философию классического образа, постижением духовного мира персонажа, внутренней логики его чувств и поступков выявила масштаб аналитического мышления артиста, глубокий психологизм его искусства, высокую степень мастерства перевоплощения. Эти обретенные с годами упорного, настойчивого труда качества, в сочетании с талантом и вдохновением, позволили Анненкову создать в роли Черкуна настоящий сценический шедевр.

Уровня установленной им предельно высокой планки, Анненкову удалось достичь еще раз в другой своей классической роли, тоже созданной им в военные годы. Среди впечатляющего множества персонажей Островского, воплощенных им в спектаклях Малого театра до 1945-го года и после, было немало творческих удач, сценических откровений. Успешно выступил артист в ролях Островского и в 40-е годы, когда им создан глубоко драматический образ актера Незнамова в спектакле «Без вины виноватые» (1942 г.), и сатирический портрет карьериста-приспособленца Белогубова в «Доходном месте» (1948 г.), нарисованный им едкими, броскими красками, в острой, язвительной манере.

Но настоящее художественное открытие Анненков совершил в комедии А.Н.Островского и Н.Я.Сольвьева «Женитьба Белугина», премьера которой состоялась 28 апреля 1945 г. Созданный им Андрей Белугин, стал театральным событием десятилетия, явлением, поразившем зрителя первозданной чистотой, цельностью и непреклонной, не допускающей даже мысли о поражении глубокой верой героя в победу. Белугин-Анненков сконцентрировал в себе лучшие черты русского национального характера, олицетворял собой именно те качества, которые позволили ему победить в самой страшной в истории человечества последней мировой войне.

Артист русского национального склада Анненков прекрасно чувствует национальную природу или, как принято сейчас говорить, менталитет народа. В создаваемых им ролях он умеет найти и обнажить перед зрителем истоки народности, точно угадывает и воплощает в конкретности сценического персонажа исторически сложившиеся особенности народного характера. В пьесах Островского, драматурга, который, как никто другой, сумел правдиво, глубоко, в бесчисленных вариациях и многообразных художественных подробностях выразить национальный генотип, Анненков находит более близкий для него литературный материал, позволяющий вывести на сцену действующих лиц истинно русского национального склада. Белугин в исполнении Анненкова стал сценическим воплощением идеала русского национального героя. И хотя он не совершал военных подвигов или каких-либо иных героических поступков, поскольку жил в мирное время и добивался, по существу, сугубо личных целей, его борьба за собственную любовь, его неотступничество, отказ мириться с поражением вызывали сочувственный отклик и горячую симпатию зрителей. Всем своим обликом, характером, темпераментом, своими психо-физическими качествами, искренностью, душевностью, почти детской непосредственностью Белугин-Анненков совпадал с представлениями об идеальном образе народного героя и, это трогало, волновало, потрясало людей, заполнявших зал Малого театра в преддверии Девятого мая, и впервые годы после Великой Победы, отмеченные всеобщим ликованием, подъемом духа и укреплением народного самосознания

«Есть что-то от доброго русского молодца в сценическом рисунке, созданном артистом. Его Андрей — это чистая и верная человеческая душа, это сердечное и благожелательное отношение к людям, тот внутренний оптимизм, который составляет одну из обаятельных черт русского национального характера», — писал об образе, созданном Анненковым М.Брянский, в «Вечерней Москве» (12.07.45 г.).

О сильной, глубокой, всепоглощающей любви Белугина к Елене, Анненков рассказывал взволнованно, страстно, темпераментно. Человек чистой души, открытого, доверчивого сердца, органически не способный лгать и притворяться Белугин-Анненков и, в других не предполагал фальши и неискренности. Добившись согласия Елены на брак, он не чувствовал подвоха, даже представить себе не мог, что решение гордой, недоступной красавицы было продиктовано не любовью к нему, а соображениями расчета. Когда же Белугину-Анненкову открывалась правда, он испытывал страшное потрясение. Боль, отчаяние, безысходность, звучащие в его словах, были так сильны, что казались абсолютно непереносимыми. Анненков трактовал чувство своего героя к Елене как его единственную, первую и последнюю любовь, утрата которой равносильна жизненной катастрофе. Казалось, он сломается, не выдержит постигшей его трагедии. Но в цельной, волевой натуре Андрея Белугина, каким изображал его Анненков, был такой крепкий нравственный стержень, который уберег его от падения. Он выстоял и сумел найти такие душевные силы, каких прежде в себе и не предполагал. После горького открытия Белугин-Анненков преодолевал в себе неспособность сопротивляться очарованию Елены, восстанавливал свое попранное достоинство, но не терял при этом доброты и великодушия. В финале спектакля он появлялся перед зрителями полностью возрожденным к жизни, не сломленным, но преображенным, покоряя всех своим обаянием, мужеством и благородством.

«Образ Андрея Белугина удачно воплощен Н.А. Анненковым, — писал Леонид Гроссман в газете «Московский большевик» 01.07.45, — Русский молодец», прямодушный, искренний, смышленый и страстный, дан артистом со всей темпераментностью и размахом этой широкой и привлекательной натуры. В нем есть подлинная непосредственность и огромная подспудная сила, покоряющая в конечном счете сердце избалованной и требовательной Елены Карминой. Под его внешней «необразованностью» чувствуются природное благородство и та сила правды, которая должна одержать победу над циническими расчетами «джентльмена» Агишина. Бурные вспышки противоречивых настроений и почти детская непосредственность их внешних проявлений, на первый взгляд, подчас чрезмерные, вполне оправданы характером персонажа и текстом пьесы. В таком Андрее есть увлекательность и подлинная пленительность, покоряющие зрителей»

Представленный Аннековым характер, был поэтически очищен от подробного бытовизма, от мелочей и обыденности. Но романтическая приподнятость героя не противоречила его достоверности. Сила и искренность чувств артиста, непосредственность его переживаний, эмоциональная яркость исполнения не вызывали сомнений в подлинности воплощаемого им персонажа. В созданном Анненковым образе Андрея Белугина явственно ощущалось исповедальное начало. Это была роль-откровение, роль, особенно близкая внутреннему миру артиста, роль, в которой он разговаривал со зрителями от своего имени, хотя и словами Островского.

Достигнув в работе органичного соединения достоверности изображаемого лица, искренности собственных чувств и переживаний с предельной выразительностью, яркостью исполнения, Анненков добился точного попадания в традицию Малого театра, идеально вписал свое творчество в его масштабное, подчеркнуто-театральное реалистическое искусство.

Актер яркого, сильного темперамента, подверженный мощным эмоциональным порывам, способный на сцене к вдохновенному полету и творческим озарениям, к большой энергетической отдаче и свободному, открытому изъявлению чувств, Анненков умеет направить эти чувства и мысли, захватывающие его в игре, в нужное русло, найти своим переживаниям на сцене верное художественное выражение. Вдумчивый, серьезный художник, Анненков всегда находит возможность для наблюдения и самоконтроля, ищет способы для обобщения своего опыта, для выводов теоретического плана на основе собственного творчества.

Всю жизнь он постоянно, кропотливо, без устали шлифует свою актерскую технику, оттачивает исполнительское мастерство, стремится все глубже и глубже проникнуть в секреты художественного творчества, овладеть самой сутью профессии драматического артиста — тайной постижения искусства перевоплощения.

Теоретические наработки и большая сценическая практика закономерно и естественно привели Анненкова к желанию открыть самостоятельно найденное и лично им проверенное новому актерскому поколению. В нем возникла острая потребность поделиться своими размышлениями, передать начинающим артистам свой богатый сценический опыт, накопленный за долгие годы настойчивого, не прекращающегося поиска.

В 1946 году Н.А.Анненков начинает преподавать актерское мастерство в театральном училище имени М.С.Щепкина при Малом театре. И этому новому для себя делу он отдает все свои знания, силы и энергию, вкладывает в воспитательную деятельность всю свою творческую страсть и беспокойную душу художника.

Вот уже более 50-ти лет Николай Александрович Анненков не расстается с театральным училищем имени М.С. Щепкина, которое когда-то открыло ему дорогу на прославленную сцену. И в которое через 20 с небольшим лет он вернулся уже известным, признанным мастером, чтобы пройти в нем большой педагогический путь от преподавателя до Художественного руководителя ВУЗа. Педагог по актерскому мастерству, а затем художественный руководитель актерского курса, доцент кафедры «мастерство актера» (1957 г.), заведующий кафедрой, профессор (1961 г.) и, наконец, художественный руководитель театрального училища имени М.С. Щепкина (1988 г.) — таковы ступени восхождения мастера к высотам педагогического искусства.

Научить кого-либо, не учась самому, невозможно. Чтобы преподавать педагогу надо постоянно совершенствоваться, обогащать свое искусство, углублять знания, расширять кругозор. Воспитывая студентов, Анненков настойчиво искал возможности для обновления и совершенствования своего творческого метода, не прерываясь, усложнял и разнообразил поставленные перед собой задачи, все более активизировал художественный поиск. Он учил, сам не переставая учиться.

Сейчас трудно сказать, что в большей степени повлияло на весьма необычное решение Анненкова в 50-е годы вновь сесть самому за «учебную парту». Его природная любознательность, неистребимая тяга ко всему новому, ответственность художника перед своим зрителем или долг педагога перед учениками... Так или иначе, но, уже являясь преподавателем ВУЗа, и зрелым, опытным профессионалом сцены и кино, Народный артист республики, трижды лауреат Государственных премий Н.А.Анненков вступил в семинар по изучению системы Станиславского, организованный при Всероссийском театральном обществе.

Руководил семинаром М.Н.Кедров, ученик великого режиссера, верный последователь и неутомимый пропагандист его Метода. И Анненков, тогда уже давно известный, именитый актер, регулярно посещал занятия. Желая как можно глубже проникнуть в секреты профессии, совместить собственную интуицию и богатый сценический опыт с научными разработками К.С.Станиславского, Анненков стремился точнее познать его Метод, чтобы потом применить в своем летнем творчестве и внедрить в учебную практику училища имени М.С.Щепкина, помочь овладеть им своим ученикам. Как руководитель курса он сам постигал и помогал своим воспитанникам освоить законы сценического творчества, сформулированные Станиславским. Как декан факультета упорно добивался от педагогов других курсов полного и всестороннего изучения системы Станиславского вместе с учениками.

Обширная эрудиция, разносторонний профессиональный опыт, постоянная творческая неуспокоенность, неутолимая жажда нового, неизменное желание совершенства позволили Анненкову стать выдающимся театральным педагогом. Глубокое знание основ исполнительской школы Малого театра, полученное от легендарных актеров старшего поколения, тщательное изучение заветов Щепкина, соединение его традиций с системой Станиславского составили уникальный метод работы Анненкова с воспитанниками училища. Анненков-педагог развивал и совершенствовал подлинно научный и одновременно творческий подход к подготовке новой актерской смены. В 1951 году Н.А.Анненкову присвоили звание доцента кафедры «мастерство актера». А в 1957 году на конкурсной основе его избрали заведующим кафедры.

Педагогическая деятельность никогда не была для Анненкова просто дополнением к его основной работе, творческим совмещением. Основываясь на сценической практике мастера, органически вырастая их его творчества, опыт, накопленный в работе со студентами, вновь возвращался в творчество как обобщение и закрепление пройденного, чтобы вновь искать и идти дальше. Артист традиционного театра, сам высоко почитающий традиции, и в своем творчестве неукоснительно им следующий, Анненков никогда не видел в художественном методе Малого театра застывшую догму, но признавал традиции только в их развитии, только в совершенствовании и движении вперед. И каждая новая пора его творческой биографии становилась очередным этапом этого продвижения к совершенству, этапом решения новых художественных задач.

В 50-е годы, как и в предыдущие десятилетия, Анненков стремится к максимальному творческому самораскрытию, осуществлению новых интересных замыслов, созданию новых современных и классических образов, освоению различных жанров и стилистических решений. Этот период не стал таким результативным, как предыдущее десятилетие — «звездная пора» Анненкова, хотя тоже принес артисту творческие находки, успех у публики, внимание прессы. Но было и немало сомнений, крупных разочарований, неудовлетворенность работой, претензий к самому себе.

Словом, 50-е годы в биографии Анненкова, как и его последующие десятилетия, представляли собой типичные картину творческой жизни взыскательного художника, вечно жаждущего новых сценических свершений, ищущего способов для самовыражения, вечно неудовлетворенного созданным и недовольного собой.

Особенно сложной, тяжелой, мучительной была в 50-е годы и личная жизнь артиста. Подходила к развязке, становясь в финале еще более горькой и беспощадной, затянувшаяся на долгие годы личная драма Николая Анненкова, о которой он не любит и не желает рассказывать о своей частной, не сценической жизни тех далеких, давно ушедших лет, принесших ему столько горя и боли. Не хочет никого винить, жаловаться на судьбу и огорчать кого-либо воспоминаниями, тяжелыми и несчастливыми ни были для Анненкова 50-е годы, они не прошли бесследно для его творческой жизни, принесли новый опыт практической работы, немало сценических удач, актерских и педагогических открытий, сценических удач. К числу творческих завоеваний этого периода, несомненно, относится его адмирал Макаров — выдающаяся яркая личность, подлинный персонаж русской истории, талантливой флотоводец, герой, герой русско-японской войны 1904-1905 года, воплощенный Анненковым на сцене в спектакле «Порт-Артур».

Инсценировку романа А.Степанова о трагическом событии русской истории — падении крепости Порт-Артур, сданной японцам предателями из высшего командования Русской Армии, Малый театр осуществил в 1953 году. Постановщики спектакля К.Зубов и П.Марков, воссоздавая события далекого прошлого, жизненно убедительно, с большой исторической достоверностью показывали на сцене многочисленных действующих лиц трагической эпопеи. Также как и в реальной истории персонажи спектакля, принимавшие участие в героической обороне крепости и ее капитуляции, представляя одну воюющую сторону, одно государство, разделились на два противоположных, враждующих между собой лагеря — на настоящих патриотов, бесстрашных защитников Порт-Артура, готовых сражаться, не щадя своей жизни, и предателей, сдающих крепость, изменяющих Родине ради своих корыстных интересов.

Адмирал Макаров в артистичном исполнении Анненкова был центральной фигурой лагеря героев-патриотов. И хотя он появлялся в спектакле всего в трех эпизодах, артист сумел придать образу объем и художественную завершенность, создав вполне определенный, цельный, достоверный характер. Делая для спектакля подробный портретный грим, Анненков добивался впечатляющего внешнего сходства с реальным адмиралом Макаровым. Но главное было не во внешней похожести, а в достижении внутреннего соответствия реальному историческому персонажу. Анненков наделял своего героя чертами, делающими образ исторически-точным и психологически-убедительным.

Стремясь к достоверности и максимальной конкретности исторического персонажа, Анненков вместе с тем подчеркивал а Макарове свойства, выводящие образ за пределы одной судьбы, одного человеческого характера, искал в нем типичные, обобщающие качества русского воина, офицера, героя. Сохраняя индивидуальные особенности личности адмирала, артист создавал обобщенный собирательный образ командира, соединивший в себе лучшие черты передового русского офицерства.

Об исторической достоверности и большой силе художественного обобщения всей постановки в целом, и образа, созданного Анненковым писал 08.10.53 г. в «Литературной газете» рецензент спектакля, участник русско-японской войны 1904-1905 гг. А. Игнатьев: «В полном соответствии с исторической правдой в спектакле показаны и командиры-патриоты, лучшая часть русского офицерства, настоящие герои обороны. Первый среди них — адмирал Макаров — флотоводец, ученый, волевой командир, мужественный воин (Н.Анненков). Простой, естественный, душевный тон в беседах с солдатами, матросами, офицерами он меняет на непреклонный и властный, когда сталкивается со всеми, кто мешает делу обороны, его, Макарова, главному и кровному делу».

Выявляя демократизм Макарова, его глубоко уважительное, чуткое отношение к своим подчиненным, солдатам и младшим офицерам, Анненков вместе с тем, открывал неуступчивость, резкость своего героя по отношению к занимающим высокие посты в руководстве Порт-Артура деградирующим личностям, готовым без боя сдать крепость. Всем своим поведением Макаров-Анненков демонстрировал непреклонную волю к решительному сопротивлению, как внешнему, так м внутреннему врагу.

При всей видимой суровости, предельной сдержанности героя Анненкова, в нем ощущалась огромная внутренняя сила, концентрировался большой запас нерастраченной энергии. За скупыми словами, лаконичными жестами прятались большое внутреннее напряжение, волнение и горечь, вызванные опасениями за судьбу обороны, тяжелыми мыслями о неблагоприятной политической ситуации в стране. В каждом из трех эпизодов появления на сцене Макарова-Анненкова, зрители улавливали сосредоточенную работу пытливой мысли адмирала, решающего сложные, стратегические задачи, размышлявшего о течении военного конфликта, обеспокоенного будущим своей страны. В исполнении артиста прославленный флотоводец представал мыслителем, политиком, государственным деятелем, понимающим драматизм ситуации, настойчиво ищущим выход из сложного, безысходного положения. Макаров-Анненков был человеком благородной души, высоких помыслов, подлинной культуры, безупречно честным и принципиальным. Он был крупным ученым, значительной личностью, настоящим гражданином своей страны, прежде всего думающим о благе Роди

Смотреть на NewsTube

Сегодня исполняется 110 лет со дня рождения выдающегося актера Николая Анненкова. Его настоящая фамилия – Кокин. Псевдоним Анненков – от имени Анна...

НИКОЛАЙ АННЕНКОВ. МАСТЕР МАЛОГО ТЕАТРА

Сегодня исполняется 110 лет со дня рождения выдающегося актера Николая Анненкова. Его настоящая фамилия – Кокин. Псевдоним Анненков – от имени Анна (так звали его мать и сестру) – он взял по совету коллег, когда уже был актером Малого театра. Студенты театральных ВУЗов шли специально «на Анненкова», чтобы увидеть великого актера великой щепкинской школы. На сцену Малого он выходил до ста лет. На своем юбилее Николай Анненков играл отрывок из спектакля «Царь Борис». Рассказывают «Новости культуры».

Он стал легендой Малого, когда побил все возможные рекорды, выйдя на сцену на свой столетний юбилей. Самую первую роль Анненков сыграл в драмкружке Народного дома. С тремя репликами о пирожках от имени 75-летнего человека студент Московского института путей сообщения справился на «отлично». После этого в биографии Николая Анненкова – тогда еще Николая Кокина – была служба в рядах Красной армии, участие в любительских спектаклях под псевдонимом Хатунский и только потом учеба в Высших театральных мастерских при Малом театре. На вступительных экзаменах он читал строки Лермонтова «На смерть поэта», опасаясь, что строгая комиссия в любой момент может его прервать. В том, как Анненков может великолепно декламировать любое поэтическое произведение, позже убеждались целые поколения зрителей и его коллег-актеров.

Его голос тоже стал легендой Малого театра. Про Анненкова даже говорили: «Он поет роль». Ученики с азартом пародировали интонации. Это был тот самый эталонный русский язык, которым славился Малый театр.

«Он всегда начинал тихо говорить, а потом взрывался», – рассказывает художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин.

Роли в кино были на пересчет. Он отдал всего себя одному театру. Сейчас сложно представить, как в 1940-х он блистал в роли Белугина. Про Анненкова тогда писали, что эта его работа стала событием десятилетия. Зато сохранилась телеверсия «Варваров», где Анненков сыграл еще одну свою знаменитую роль. Его Черкун вошел в историю русского театра.

«Он трудно работал, много репетировал. Он играл так, как жил. Любил именно проживать роли», – рассказывает народная артистка СССР Элина Быстрицкая.

В середине 1960-х в Малом состоялась премьера «Дачников». Постановка Бориса Бабочкина шла почти два десятилетия. Николай Анненков играл в спектакле Басова, причем без замен. Эта роль Анненкова тоже осталась на пленке благодаря экранизации.

Многие актеры Малого могут считать себя его учениками, но свой самый знаменитый курс Анненков выпустил в 1960-х. Среди студентов тогда были Олег Даль, Виталий Соломин, Михаил Кононов, Ярослав Барышев. «Он был очень азартный и очень искренний», – замечает народный артист России Ярослав Барышев.

Почти до ста лет он приходил к художественному руководителю театра и спрашивал о планах на него. Теперь это еще одна легенда, которую рассказывают про Николая Анненкова в Малом театре.

Телеканал «Культура»

Смотреть на NewsTube

21 сентября исполняется 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию статью Наталии Пашкиной, посвященную жизни и творчеству артиста и опубликованную в книге «Малый театр. 175 лет» (М., 1999). Для удобства публикация разбита на три части…

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ АННЕНКОВ

21 сентября исполняется 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова. Предлагаем вашему вниманию статью Наталии Пашкиной, посвященную жизни и творчеству артиста и опубликованную в книге «Малый театр. 175 лет» (М., 1999). Для удобства публикация разбита на три части…

Николай Александрович Анненков, а точнее, Николай Александрович Кокин — таковы настоящие имя, отчество и фамилия, данные ему отцом и записанные в церковную книгу, метрики, а затем в паспорт и другие документы — родился 21 сентября 1899 года в селе Инжавино Кирсановского уезда Тамбовской губернии в купеческой семье Александра Ивановича и Анны Николаевны Кокиных.

Многие поколения семьи Кокиных жили на месте его рождения, в самом центре России, занимаясь земледелием и другими видами крестьянского труда в имении, принадлежавшем графам Орловым-Перовским. На плодородных землях они выращивали элитную пшеницу, которая не только славилась на всю Россию, но была известна по всему миру, куда качественный сельскохозяйственный продукт тамбовских волостей экспортировался в большом количестве. Дед Николая — Иван Кокин — выходец из крестьянской семьи, завел в Инжавино амбары и Лабазы, из которых отгружали зерно и муку высшего качества в различные регионы России. В большом и богатом селе были построены три огромных, многоэтажных мельницы, бесперебойно работавших, как три мукомольных завода. Каждый год из Инжавино вывозилось по девять миллионов пудов отборной высококачественной пшеницы.

Отец Николая Александр Иванович Кокин (1876 г.р.) к лабазам деда добавил мануфактурную лавку. Он снабжал своих земляков материей, текстилем и прочими мануфактурными товарами, которые привозил из Москвы, Калуги и других городов. Покупал аршин ситца за тринадцать с четвертью копеек, а продавал за четырнадцать. Наживая таким образом всего три четверти копейки, он сумел за два года в четыре раза увеличить состояние своего отца. Александр Иванович жил в стране, которая позволяла людям предприимчивым, деятельным, энергичным добиваться значительных результатов. А его сын Николай, родившийся в эпоху, когда еще была жива Россия, которую мы потеряли, до сих пор помнит, что в те времена можно было за семь рублей купить корову, а за сорок копеек — целый воз арбузов.

Александр Иванович был человеком удивительно порядочным и честным, человеком, который жил больше сердцем, нежели рассудком. Любил людей, доверял им и сам никогда никого не обманывал. Он был из породы тех всеми уважаемых русских купцов, какие умели вести свои дела, не обременяя себя и других изнурительными бюрократическими формальностями. Для совершения сделки достаточно было просто словесного обещания, устного договора. Но доверие к данному им «купеческому слову» было таким, что никакие документы не требовались. В Москве в амбарах Куваевской и Консевской мануфактур, ему просто под честное слово, без оформления документов давали в кредит товар на целый капитал. Через год он вновь приезжал в Москву, отдавал занятые деньги и брал новую партию товара. После революции Александр Иванович до последних своих дней работал в потребительских обществах и торговых советских организациях. Он умер в 1933 году в городе Майкопе.

Мама Николая — Анна Николаевна Кокина (в девичестве — Казякина, 1881 г.р.) была женщиной образованной, волевой и довольно строгой. Выйдя замуж, ни на государственной службе, ни в частных предприятиях никогда не служила. Занималась домом, семьей, воспитывала и обхаживала детей, которых у нее и Александра Ивановича было шестеро, не считая умершего в раннем возрасте мальчика Вани.

В Инжавино у Кокиных был свой, довольно большой деревянный двухэтажный дом с садом, где и проживал до своих одиннадцати лет Коля Кокин вместе с его многочисленной семьей: бабушкой и дедушкой — родителями Александра Ивановича, мамой, папой, сестрами Раисой, Анной, Ольгой, Нонной и братом Валерием. Николай был старшим сыном, вторым, после Раисы ребенком в семье. Семья была строгая, детей особенно не баловали. Главой дома у Кокиных считалась бабушка Варвара Степановна, которой подчинялись и дети, и внуки. Именно у нее спрашивали разрешение перед тем, как приобрести маленькому Коле его первый велосипед; она давала добро и запрет на покупку сладостей и игрушек внукам или обновы детям.

Начальное образование Николай Кокин получил в родном Инжавино у учительницы, которая обучала его и двух дочерей местного нотариуса у себя на дому. А в 1910 году Александр Иванович, мечтавший дать сыну серьезное образование, отвез Колю в Тамбов и определил в реальное училище, учебный план которого, по существу, совпадал с образовательной программой российских гимназий того времени, что означало высокий уровень предоставляемого подросткам большого объема знаний. Перед отъездом отец подарил сыну собрания сочинений Пушкина, Лермонтова и Тургенева. В Тамбове все семь лет учебы в училище, подросток жил в семье родственников, приезжая домой в Инжавино только во время каникул.

В тот же год, когда Николай поступил в училище, Александр Иванович впервые взял его с собой в Москву. Остановились отец с сыном на Никольской улице в Славянском базаре, в том самом, широко известном, в ресторане которого К.С.Станиславский и В.И.Немирович-Данченко договаривались о создании художественного театра.

Не секрет, что биографии многих выдающихся людей полны символических предсказаний. И все же, каждый раз поражаешься, когда судьба расставляет в жизни человека, на первый взгляд, ничего не значащие, но на самом деле, о многом говорящие знаки, словно намекая на его особое предназначение. Есть определенная символика в том, что в самом начале своего жизненного пути, еще подростком Николай Кокин, вовсе тогда не подозревающий о своем будущем артистическом поприще, только приехав в Москву, сразу же оказался в месте, навсегда связанном с историей русского театра, напоминающем о святом для Н.А.Анненкова имени Константина Сергеевича Станиславского, метод, сценическую практику и теоретическое наследие которого, он, став актером, изучает на протяжении всей своей жизни, и сейчас, на пороге своего 100-летия продолжает изучать. Томик К.С. Станиславского он держит у изголовья и не ложится спать, не прочитав на ночь несколько страниц.

Ну, конечно, в том далеко 1910 году мальчик Коля — будущий артист Анненков, еще не догадывался о предстоящей ему сценической карьере. Хотя интерес к художественному миру, к миру искусств проявился у него уже тогда, в раннем возрасте. Отец, оставив Коле рубль на день и поручив его человеку, которого просил сопровождать подростка по Москве, уехал по своим делам. А Николай, наняв извозчика, вместе с сопровождающим поехал в Третьяковскую галерею и долго, с интересом разглядывал коллекции картин, глубоко его поразивших. Вообще, юный Коля Кокин — натура чрезвычайно эмоциональная, впечатлительная и восприимчивая ко всему новому, особенно к прекрасному, жадно впитывал в себя все увиденное им в Москве.

Учась и подолгу живя в Тамбове, большом губернском городе центральной России, юный Кокин и там находил немало возможностей для общения с искусством. Например, он тщательно сберегал пятачки, данные ему на покупку еды во время большой перемены между занятиями в училище, чтобы потом использовать накопленные деньги на посещение кинематографа, которым он был очарован. Он был постоянным посетителем тамбовского кинотеатра «Художественный», где пересмотрел все вышедшие в тот период на экраны немые фильмы.

Еще раньше, до кинематографа, он был потрясен первой в его жизни встречей с цирком. Когда он до поступления в училище жил дома с семьей, в Инжавино приехала цирковая семья Кнок. Раскинув деревянное строение цирка на площади села, цирковые артисты демонстрировали свои удивительные номера, вызвавшие у Коли настоящий восторг и целую бурю эмоций, среди которых доминировало страстное желание самому выступить с цирковым представлением. В тот же вечер, собрав дома всех родных, с детской отчаянностью и бесстрашием, мальчик попытался повторить номера, увиденные в цирке Кнок

В нем рано проявились черты, ставшие впоследствии главными, определяющими качествами характера артиста Николая Анненкова на протяжении всей его долгой жизни, — стремление ко всему новому, неизведанному, горячее желание все узнать, проверить, испытать самому, до всего дойти, много достигнуть. Все это в сочетании с повышенной эмоциональностью, с горячностью его страстной натуры, граничащей с одержимостью, приводило, порой, к результатам, которых он и сам на ожидал.

Ему все было безумно интересно, и все хотелось сделать самому. Услышав как-то бродячих музыкантов, захотел тоже добиться музыкального эффекта. Собрал группу мальчишек, вместе с которыми ходил по Инжавино, изображая передвижной оркестр. Но настоящих инструментов у юных «музыкантов» не было. Вместо них в ход шли палки, прутья и доски, насаженные на огромные гвозди. Полностью контролировать себя во время представления маленький Николай еще не умел, а его непосредственность, искренность и вера в предлагаемые обстоятельства были так сильны, что все это чуть не привело к настоящей катастрофе. Самозабвенно изображая музыканта, Коля Кокин так увлекся, что выронил поделку, имитирующую музыкальный инструмент и упал. Да так неудачно — лицом вниз, прямо на торчащие острием гвозди, один из которых пройдя насквозь щеку, вонзился в гортань. Нанизанного на гвоздь мальчика сняли с острия, как с вешалки, и долго потом лечили. Эпизод оставил память на всю жизнь. У Народного артиста СССР Николая Анненкова, которому скоро исполняется сто лет, до сих пор сохранилась на левой щеке, около носа небольшая отметина — напоминание о его одержимости и горячем темпераменте, ярко проявившемся уже в раннем детстве.

Интерес ко всему неизведанному, неиспытанному, неистовая жажда новых впечатлений, нередко сопряженных с риском и опасностью, не раз приводили юного Николая Кокина к ситуациям, грозящим катастрофическими последствиями. То он по узкой тропинке летит на бешеной скорости на велосипеде, задевая о деревья так, что на ствол наматывается прядь его волос, а сам он после столкновения шесть метров летит по воздуху. В другой раз он на том же велосипеде со всего маху сваливается в огромную яму, которую увлеченный скоростной ездой и открывающимися вокруг видами, просто не заметил. Или, увидев, что по реке сплавляется лес, ныряет в воду с бревен, скрепленных в огромные квадраты-колодцы, а вынырнуть уже не может. Над головой — страшные, массивные бревна, заполнившие все надводное пространство — и уже нет выхода, нет просвета, темно и невозможно дышать. Но вдруг видит, маленький лучик света пробивает водную темень. Так, по солнечному лучу, вверх, в узкое окошко между бревнами, и выскочил он на волю из водяной западни.

Таких опасных, грозящих гибелью, моментов в жизни юного Кокина было бесконечно много. Судьба, не скупясь, расставляла фатальные обстоятельства на пути молодого человека, словно испытывая его на прочность. А узнав его бесстрашный нрав и волевой характер, подарила долголетие и феноменально длинную, длящуюся почти век творческую активность.

Закончив в 1917 году Тамбовское реальное училище, Николай Кокин все лето занимался с преподавателем физикой, и осенью того же года поступил в Московский институт путей сообщения. Александр Иванович купил сыну новенькую шинель с зелеными погонами, окантованными серебром — такова была форма инженеров-путейцев. Но учиться в Москве Николаю не довелось. Александр Иванович, имея на руках большое семейство, в силу сложившихся на тот момент обстоятельств и нестабильной политической ситуации в стране, не мог материально поддерживать сына, живущего вне дома. Николай взял в институте академический отпуск и вернулся в Инжавино, в родительский дом. А вскоре разразились октябрьские события, перевернувшие жизнь всей страны, нарушившие планы и радикально изменившие судьбы больших масс людей. Безусловно, новые обстоятельства вмешались и в судьбу Николая Кокина. Революция полностью изменила уклад его семьи, а самого Николая поставила перед необходимостью нового выбора.

С весны 1918 года Николай Кокин начинает самостоятельную взрослую жизнь и поиск своего пути в новых исторических условиях. В апреле устраивается на работу в Тамбовский эвакопункт. Служит там до конца года делопроизводителем. В 1919 году в г. Кирсанове работает агентом уездного продовольственного комитета. В институт он впоследствии уже не вернется. Захваченный новыми событиями, новыми жизненными впечатлениями и новым, внезапно возникшим увлечением, которое вскоре перерастет в настоящую страсть и станет позднее главным делом его жизни, Николай Кокин изберет для себя иной жизненный путь, иную профессиональную судьбу.

А начинается его большой сценический путь так. В Инжавино был Народный дом, где работал драматический кружок. Занимались там, в основном, девушки. Мужчин не хватало. Когда Николай Кокин, взяв отпуск в институте, приехал домой, режиссер стал просить его поучаствовать в спектакле. Николай отказывался, говоря, что никогда не играл на сцене. Но режиссер очень упрашивал, ему не доставало исполнителей мужских ролей. В конце концов, молодого студента уговорили сыграть маленькую роль в водевиле. Герой, которого поручили Кокину — 75-летний старик-негоциант три раза проходил по сцене и трижды произносил одну единственную фразу: «Мне бы только теперь пирожка с капустой и маленькую рюмочку водки». Вся роль и заключалась в одной этой фразе. Но произнося ее, начинающий артист живо представил себе запотевший графинчик с горячительной жидкостью и свежеиспеченную кулебяку. В итоге текст получился весьма впечатляющим, жизненно-убедительным и выразительным, вызвал смех и аплодисменты зрителей. Успех участника любительского спектакля Кокина в его первой эпизодической, в сущности, проходной роли явился началом, как оказалось впоследствии, выдающейся сценической карьеры актера Николая Анненкова.

В декабре 1919 года Николай Кокин вступил в ряды Красной Армии. Был зачислен в первый Ратищевский (?) полк и сразу же назначен заведующим оперативного стола. Что, впрочем, неудивительно. Грамотных красноармейцев, а тем более имеющих такое образование, какое дало реальное училище, в те годы было не слишком много.

В 1902 году Николай Кокин начал исполнять обязанности культработника, сначала в кавалерийском полку, стоящем в г. Кирсанове, а затем в 1921-22 гг. — в пехотном полку в Москве. Являясь культработником, он сам активно участвовал в полковой самодеятельности, и прежде всего, в драматических спектаклях.

Военную службу будущий артист заканчивал в Замоскворечье. Выполнив служебные обязанности, бежал на другой конец Москвы репетировать, вечером на спектакль, а в перерыве еще успевал попасть, опять же пешком, на уроки пения. На одну только дорогу уходила масса времени и физических сил. И все это в тяжелое, голодное время на скудном пайке, когда обед состоял из куска черного хлеба и стакана морковного чая с сахарином. Выручала молодость и выносливость артиста-красноармейца. Впрочем, молодость тут ни при чем. Вся дальнейшая жизнь Николая Анненкова — свидетельство его феноменальной творческой активности и невероятной работоспособности, не оставляющих мастера в течении 80-ти лет его беззаветного служения театральному искусству.

Спектакли, в которых участвовал Николай Кокин в годы армейской службы, чаще всего проходили на сцене полкового клуба при Павловских казармах и в любительском театре Главного военно-инженерного управления. Режиссер посоветовал ему изменить недостаточно эффектную для сцены фамилию, и тогда начинающий артист взял себе звучный псевдоним — Хатунский (Хатун — поселок под г. Подольском, к которому был приписан Н.Кокин по воинской обязанности). Уже в те годы, в самый ранний период его творчества, Кокин-Хатунский пользовался большим успехом у зрителей.

В любительском театре клуба ГВИУ был буфетчик — большой поклонник таланта артиста. Он часто подкармливал его в те нелегкие голодные времена. И на правах приятеля, порой, просил: «Коля, сегодня в театр придут мои друзья и невеста. Постарайся, сыграй так, чтобы со слезой». В спектакле Кокин-Хатунский играл молодого человека, изгнанного из дома, мать которого заболела, умерла и он приходил проводить ее. Стоя у гроба любимой матери, он вскидывал руки со словами: «Мама! Я иду к тебе, возьми меня!», — стрелял из пистолета себе в висок. Чаще всего зрители, в особенности, женщины не выдерживали, стонали, плакали и, даже падали в обморок. В театре ГВИУ за сценой заранее специально были заготовлены носилки, на которые клали упавших после эпизода «со слезой» и выносили на свежий воздух. Многие в те годы ходили в театр ГВИУ специально ради Хатунского.

Армейское командование позволяло своему любительскому театру приглашать для участия в спектаклях профессиональных актеров. Таким образом, начинающий артист Кокин-Хатунский имел возможность выступать на сцене с опытными профессиональными партнерами. В одном из спектаклей вместе с ним работала известная провинциальная актриса Е.Е.Гоголева. Она посоветовала молодому коллеге: «Николай, вам надо идти в театр настоящий», — и направила его к своей дочери — актрисе Малого театра Елене Гоголевой.

Елена Николаевна вспоминала впоследствии, как к ней «за кулисы пришел красивый юноша с копной золотистых волос и чудесными проникновенными карими глазами», и привез ей письмо от матери. Елена Евгеньевна писала, что видела Николая Кокина в спектаклях, которые произвели на нее большое впечатление своей игрой и просила дочь «прослушать молодого человека и подумать о его дальнейшей актерской судьбе». Прочитав письмо, Е.Н. Гоголева, тогда совсем молоденькая (моложе самого Кокина) актриса, только-только начинающая свой путь в Малом театре, ответила: «К сожалению, ничем не могу вам помочь. У меня самой еще слишком малый сценический опыт. Мне кажется, что лучше вам попробовать поступить, вначале, в школу Малого театра». И Анненков (тогда все еще Кокин, или точнее, по сцене Хатунский), уже довольно известный артист, «нисколько не смутившись, — как продолжала свои воспоминания Е.Н.Гоголева, в газете «Советская культура» (18.09.1979 г.), — последовал моему совету, пошел держать экзамены в Высшие театральные мастерские при Малом театре...»

К совету молодой актрисы, в дальнейшем, кстати, ставшей одной из постоянных и любимых сценических партнерш Н.Анненкова в Малом театре, он отнесся с большим пониманием, «нисколько не смутившись» именно потому, что сам уже был внутренне готов к серьезному изучению основ актерской профессии, давно чувствовал острую необходимость очиститься от навыков самодеятельного театра.

Он подал документы в высшие театральные мастерские — нынешнее училище им. М.С.Щепкина, куда в те далекие годы наплыв был ничуть не меньше, чем теперь. Молодые всегда мечтают о сцене — так что конкурс был огромный. Приемную комиссию возглавлял сам А.И.Южин — выдающийся актер, долгое время бывший партнером великой М.Н.Ермоловой, известный драматург и крупнейший общественный деятель, к тому же, в те годы он был еще и директором Малого театра.

Абитуриентам давали читать отрывки. Обычно после нескольких строк чтения их останавливали — комиссии уже все было понятно. Н.Кокин читал «На смерть поэта» М.Лермонтова и при этом, со страхом думал, что сейчас его прервут и прогонят. Но комиссия молчала, слушала. Он продолжил дальше, вошел в раж, распалился и, дойдя до заключительных строк «А вы, надменные потомки, известной подлостью прославленных отцов...», гневно и страстно выпалил их прямо в лицо Южину. И умолк, весь дрожа от волнения и огромной внутренней затраты. В зале тишина. Вдруг Южин поднялся и попросил, чтобы для молодого чтеца принесли кресло. Это был хороший знак.

Так его приняли в школу Малого театра и одновременно в сам театр. С сентября 1922 года Николай Кокин — студент высших театральных мастерских и артист подготовительного кадра (курса?) Малого театра. Это было начало большого сценического пути Н.А.Анненкова в старейшем из драматических театров России. Начало его неутомимого, безостановочного, никогда не прерываемого движения к вершинам мастерства.

Теоретические и учебно-практические занятия в театральных мастерских дополнялись бесценными уроками, обучаемыми студентом непосредственно от артистов Малого театра на сцене, во время совместных выступлений в спектаклях за кулисами, где он жадно внимал советам старших коллег.

Основа художественной жизни Малого театра — культ крупных актерских индивидуальностей, сумма которых составляет слаженный коллектив, вошедший в легенды артистический ансамбль. В 1920-е годы, когда Николай Кокин впервые стал на прославленную, старейшую в стране драматическую сцену, в Малом театра была великолепная, уникальная труппа, состоящая из выдающихся артистов, замечательных мастеров сцены, больших самобытных художников — труппа ярких творческих индивидуальностей. А.И.Южин, П.М.Садовский, А.А.Яблочкина, В.Н.Рыжова, В.О.Массалитинова, Е.Л.Турчанинова, С.Л.Кузнецов, А.А.Остужев, М.М.Климов... Каждое имя сейчас звучит, как легенда. Каждый из этих выдающихся артистов вписал яркие, незабываемые страницы в историю русского театра. А Николай Анненков всех их знал лично, со всеми общался на сцене и в жизни. Являясь сценическим партнером корифеев, он был еще их чутким, восприимчивым учеником, навсегда сохранившим в памяти искреннюю благодарность и сердечную признательность своим великим наставникам.

Помня, что культ актерского творчества всегда был, и должен навсегда остаться основой сценической практики Малого театра, достигая в своем искусстве высот, установленных мастерами прошлого, корифеи театра личным примером убеждали всю труппу в необходимости самоусовершенствования. Выполняя заветы великого Щепкина, проявляя особую заботу о преемственности поколений, «старики» передавали молодежи знания и навыки, помогали овладеть творческим методом Малого театра.

Придя в «Дом Щепкина», Н.Анненков учился у своих старших коллег секретам актерского мастерства, стремился перенять, постичь и развить в своем творчестве традиции старейшей драматической сцены, подмечал индивидуальные особенности и старался взять на вооружение сильные стороны своих старших коллег. Его поразил масштаб личности и вдохновенное актерское мастерство Южина, восхитили королевское величие и одновременно естественность, простота в жизни и на сцене, свойственные Яблочкиной. Пленял мягкий юмор, яркость сценических характеристик, демонстрируемых Климовым. Трогали недоступная сценическая простота, органичность и обаяние, сочетаемые с художественной выразительностью образов, какими отличалась одна из великих «старух» Малого театра Варвара Николаевна Рыжова. Но, пожалуй, наибольшее влияние на формирование артистической индивидуальности Николая Анненкова в его ранний период пребывания в Малом театре оказали Александр Алексеевич Остужев и Степан Леонидович Кузнецов.

У Остужева, «последнего романтика русского театра», как его нередко называли критики и театральные историки, Анненков учился романтической окрыленности, приподнятости в .........................???, вдохновенной поэтичности, одухотворенности...???... и сердечности, искренности исполнения. У Кузнецова — реалистическому методу, искусству достоверного, психологически-убедительного раскрытия внутреннего мира героев, точности и выразительности в обрисовке характеров. Индивидуальность артиста оказалась необыкновенно восприимчивой к этим двум важнейшим (?) направлениям сценического искусства Малого театра.

Еще студентом Николай Кокин был много занят в репертуаре театра. Принимал участие в массовых сценах и исполнял маленькие, эпизодические роли в спектаклях «Воевода», «Снегурочка», «Волки и овцы», «горе от ума», «Мария Стюарт», «Юлий Цезарь» и многих-многих других. Но, играя всего лишь эпизоды, своим добросовестным и творческим отношением к порученным ролям, сумел обратить на себя заинтересованное внимание коллег, вызвать уважение мастеров. Так, в совсем крохотной роли литовского крестьянина в «Медвежьей свадьбе» А.В.Луначарского, за несколько минут сценического действия, отведенных его персонажу, артист создавал целый мини-спектакль, поразивший его партнеров. Е.Д.Турчанинова, знаменитая актриса театра, увидев, с каким энтузиазмом и отдачей, как непосредственно и свежо играет Николай Кокин свою маленькую роль, сказала: «Из этого человека выйдет толк». И оказалась пророком, нисколько не ошиблась в своем предсказании.

Эпизод, сыгранный молодым артистом, видимо, на самом деле, был так ярок и выразителен, что даже спустя пятьдесят с лишним лет, другая актриса, Е.Н.Гоголева все еще будет помнить его: «Не могу забыть Анненкова, еще студента, в котором он отличался своей правдивостью и темпераментом».

Чтобы произвести впечатление после первых, еще небольших ролей и запомниться в них на десятилетия, дебютант должен был обладать незаурядным дарованием и яркой индивидуальностью. Природа щедро одарила Анненкова благодатными, великолепными данными, словно специально созданными для выступлений на сцене. Непосредственность, искренность, необычайная эмоциональность, мощный, взрывной темперамент, сильная энергетика, сценическая органика и заразительность, влиянию которых невозможно не поддаться. И ко всему этому, неординарная, благородная внешность. Подкупающее обаяние, правильные, прекрасные выразительные черты лица, мужественный аристократичный облик, статная фигура, величавая поступь — во всем чувствуется порода, во всем — красота и гармония. Но главное: голос! Его чудесный, дивной красоты, с чуть напевными интонациями голос! Этот уникальный, богатый обертонами, живой, гибкий, пластичный голос с годами не потерял своей выразительности, не утратил ни одного из своих многочисленных оттенков. Напротив, мастерское, доведенное до совершенства владение техникой речи, придало голосу артиста особое, непередаваемое звучание, наделило еще большим очарованием.

Выразительность сценических данных и многообещающий талант начинающего артиста были сразу замечены в труппе. Очень скоро ему начинают поручать ответственные роли. На второй год его работы в Малом театре, когда он проходил курс обучения в театральных мастерских, ему уже доверили большую, значительную классическую роль в комедии А.Н. Островского. Созданный им образ Васи в спектакле «Не так живи, как хочется» — первая крупная сценическая победа Анненкова в Малом театре, и первая его ступень в освоении классического наследия великого драматурга. Забегая вперед, скажем, что в дальнейшем он переиграет весь основной репертуар Островского, будет впоследствии участвовать практически во всех осуществленных на сцене Малого театра постановках пьес любимого автора.

В 1924 году Николай Кокин окончил Высшие театральные мастерские. В сентябре 1925 года его зачислили в основной состав труппы. Но фактически, он стал артистом основного состава гораздо раньше, чем это было официально отмечено в приказе по театру. Активно занятый в репертуаре, и уже играющий центральные роли, Анненков занял подобающее его таланту положение прежде, чем это было отмечено записью в его трудовой книжке.

После вступления в основной состав труппы, работы еще прибавилось. Роли посыпались одна за другой. Только в сезоне 1256-1926 гг. — в первый его год его работы в качестве артиста основного состава, он исполнил четыре новых роли. Следующий сезон принес еще пять новых, больших ролей, среди которых была роль Жадова в «Доходном месте» А.Н. Островского — одна из труднейших в классическом репертуаре. Так продолжалось и последующие годы. В первое десятилетие своего служения Малому театру, продолжая выступать в спектаклях текущего репертуара, Анненков каждый новый сезон создавал по три-четыре, а иногда по пять-шесть новых сценических работ. По московским меркам это — много. И удается далеко не всякому артисту.

В первые годы сценической карьеры артиста в Малом театре, на афишах и программах спектаклей с его участием писали настоящую фамилию Анненкова: Кокин. Но старшие коллеги, в особенности Южин и Остужев, говорили, что ему стоит сменить не слишком благозвучную, совсем нетеатральную фамилию на более подходящий сценический псевдоним. У Николая Кокина маму звали Анной, одна из сестер — тоже Анна, и первой его любовью оказалась женщина по имени Анна. А в спектакле Малого театра «Аракчеевщина», где был занят молодой Кокин, С.В. Айдаров, играющий Аракчеева, все время говорил о декабристе Анненкове, к которому Николай Кокин испытывал большой интерес и симпатию. Так и возник его новый псевдоним. Николай Кокин стал Николаем Анненковым. (Хотя по паспорту, и во всех остальных документах Народный артист СССР Н.А. Анненков до сих пор остался Николаем Александровичем Кокиным.).

В ранний период своего творчества, как потом всю свою феноменально долгую профессиональную жизнь, Анненков играл много, упоенно, с огромным желанием и радостью. Он работал упорно, настойчиво, терпеливо, оттачивая и совершенствуя свою исполнительную технику, отыскивая новые средства выразительности, новые приемы и способы игры.

Не все из созданного получилось. Но промахи чаще всего были обусловлены недостаточно продуманными постановочными решениями режиссуры и несовершенством литературной основы роли. Далеко не всегда драматургический материал давал возможность для создания полноценных художественных образов. И в этой беде Анненков был не одинок. Точно в таком же положении находились все остальные артисты труппы, которым приходилось выступать в пьесах, не достойных их таланта.

В новых исторических условиях Малый театр вынужден был вести новую репертуарную политику, соответствующую требованиям времени. В 1920-е годы сторонники так называемого «левого фронта» и другие идеологи «революционного искусства» нападали на старейший драматический театр за его стремление сохранить культурное наследие прошлого, за приверженность традициям и слишком частое, с их точки зрения, обращение к классике. Требовали быть ближе к жизни, отражать на сцене новую реальность и новых героев. Но хороших пьес, запечатлевших реалии нового времени, выводивших на сцену современных персонажей, было слишком мало. Найти современный литературный материал, адекватный запросам старейшей сцены, удавалось редко. И тогда на афишу попадали пьесы-однодневки, произведения случайные, необязательные для русского национального театра.

Анненков, как и все остальные артисты Малого театра, не избежал участия в подобных сценических поделках, всевозможных литературных переработках и приспособлениях, ориентированных на конъюнктуру времени. Как и все, он вынужден был играть в спектаклях, быстро сходивших с репертуара, не оставивших о себе памяти.

Но были в его репертуаре первых послереволюционных лет и роли вполне достойные, роли, позволившие артисту создать яркие, запоминающиеся образы героев-современников. Одним из таких современных сценических героев был революционный матрос Швандя в знаменитом спектакле Малого театра «Любовь Яровая» К.А. Тренева, поставленном в 1926 году.

На премьере роль Шванди играл Степан Кузнецов, а у Анненкова была небольшая роль белого офицера. Не менее, чем через год, ему пришлось срочно заменить первого исполнителя, причем сделать это в обстоятельствах, как сейчас принято говорить, экстремальных. Случилось несчастье. Уже играя спектакль, во время второго акта Кузнецов сломал ногу. В зрительном зале — аншлаг. А артист, играющий Швандю — человека невероятно жизнелюбивого, озорного, веселого, энергичного, — не может ступить ни шагу, еле сдерживаясь от боли. В театре сразу вспомнили о молодом артисте Анненкове, на глазах которого создавался спектакль. Срочно послали за ним машину. «Вас немедленно вызывают в театр, будете играть Швандю. Степан Леонидович сломал ногу», — сообщил курьер потрясенному актеру.

Трудно себе до конца представить состояние Анненкова в тот незабываемый для него вечер. Его срочно переодели в костюм матроса и выпустили на сцену. И он должен был экспромтом, без какой-либо подготовки, играть во второй половине спектакля вместе с корифеями театра Е.Д.Турчаниновой, В.Н.Рыжовой, П.М.Садовским, В.Н.Пашенной роль, которую только что исполнял любимец публики, знаменитый артист С.Л.Кузнецов. Но молодой артист выдержал испытание. Он сыграл Швандю блестяще, и роль закрепили за ним. Впоследствии, Анненков с успехом дублировал Кузнецова в этой роли. (Через много лет в следующей сценической редакции «Любви Яровой», осуществленной Малым театром, он создает образ другого участника революционных событий комиссара Кошкина).

И все же не современные образы, но интересно, вдохновенно и темпераментно сыгранные роли классического репертуара, прежде всего, в пьесах Островского, выдвинули Анненкова в ряд ведущих артистов театра еще в самом начале его сценического пути, в первое десятилетие его работы в старейшем русском драматическом театре. В 1920-е годы на сцене Малого театра он исполнил три ведущих, весьма значительных роли в пьесах Островского: Васю («Не так живи, как хочется»), Митю («Бедность не порок») и сложнейшую драматическую роль Жадова в «Доходном месте».

Воплотить роли великого русского драматурга, тем более такие сложные, на сцене Малого театра, который неслучайно называют «Домом Островского» — серьезный экзамен для молодого артиста. И он его выдержал на «отлично». По воспоминаниям Е.Н. Гоголевой и других очевидцев спектаклей Малого театра 1920х годов, Анненков сыграл эти роли блистательно.

Молодых героев Островского — людей обостренной совести и чистой души, искренне верящих в добро и справедливость, Анненков играл задушевно, просто, человечно, с пониманием стилистики пьес драматурга, с изяществом и рано приобретенным мастерством. В традиционную для Малого театра интерпретацию этих классических образов, он вносил свое мироощущение, свою собственную силу убеждения, свою личную заинтересованность в победе справедливости. С пылом и темпераментом молодости он отстаивал на сцене Малого театра идеалы добра и гуманизма, призывая зрителей вновь открыть себя и поверить в силу и значение вечных, старых, как мир, давно всем известных, но никогда не устаревающих истин.

В те годы, по строгим правилам Малого театра серьезные, значительные роли начинающим артистам поручали крайне редко. Роль Мити в комедии «Бедность не порок» Анненков получил из рук самого Остужева. В 1925 году, как-то раз он сыграл Митю, заменив заболевшего Остужева. Но роль за ним не закрепили. И только через пару лет, после упорного ходатайства Остужева, доказывавшего, что Анненков может играть Митю, молодого артиста официально назначили на эту роль. Остужев же помог Анненкову в работе над образом Островского и ввел его в уже идущий спектакль.

Заботясь о смене поколений, угадав в молодом коллеге своего преемника, Остужев раскрыл ему метод романтического прочтения классического образа, подсказал способы поэтического истолкования роли Мити. И Анненков не обманул доверия замечательного актера-романтика. Унаследовав от Остужева традицию приподнятого над бытом, возвышенного, романтически-окрыленного искусства, он с достоинством пронес ее через всю свою долгую жизнь на сцене. И там, где жанр пьесы и материал роли позволяли создать метафорически-обобщенный или романтический образ, никогда не упускал такой возможности.

Таким романтически окрашенным, поэтическим образом, воплощенным Анненковым на сцене Малого театра уже в следующее десятилетие работы артиста, был его пушкинский Самозванец в спектакле «Борис Годунов», поставленный в 1937 году к столетней годовщине со дня смерти поэта.

Его Лжедмитрий был человеком больших и сильных страстей, незаурядных способностей. Он был одержим честолюбивыми замыслами, поглощен идеей могущества

К 110-летию со дня рождения знаменитого актера Николая Анненкова на телеканале «Культура» будет показан документальный фильм «В творческом беспокойстве — бесконечность». Смотрите 21 сентября в 21:20.

АНОНС! К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ НИКОЛАЯ АННЕНКОВА

К 110-летию со дня рождения знаменитого актера Николая Анненкова на телеканале «Культура» будет показан документальный фильм «В творческом беспокойстве — бесконечность». Смотрите 21 сентября в 21:20.

Первый раз Николай Анненков, тогда еще Коля Кокин, вышел на сцену в роли 75-летнего неприхотливого старика, который на протяжении всего спектакля произносил лишь одну фразу: «Мне бы только пирожка с капусткой и маленькую рюмочку водки». Он сыграл эту небольшую роль блистательно: казалось, юный Коля хорошо понимал, что такое старость. Когда на свой 100-летний юбилей Николай Анненков последний раз играл в театре, весь зал аплодировал стоя — не старику, уставшему от жизни, а молодому душой демиургу, который творит эту жизнь на сцене.

За многие годы корифей Малого театра Анненков создал множество образов в театре и в кино, которые способны сказать о его личности больше, чем хроника. Поэтому документальное повествование о великом артисте — это, прежде всего, кинофрагменты и записи, вплетенные в рассказ о пути художника и человека.

«Беспокойство, а не покой. Беспокойство, пока есть силы. Действовать, созидать, творить, вложить в творчество все силы — вот истинное предназначение человека. В творческом беспокойстве — бесконечность», — писал в мемуарах актер. Играть с каждым разом лучше, самосовершенствоваться — в этом для него был смысл творчества: «Перечитываю, изучаю, пробую — и конца этому не видно!».

Николай Анненков стремился в любой роли найти то особенное, ценное, что поможет создать неповторимый, живой образ. Он стал внимательным, добрым и мудрым учителем, проповедовал естественность и простоту интонаций, призывая выходить на сцену, «как белый лист».

О методах актерской игры, о личностных качествах Николая Анненкова, его мировоззрении и отношении к творчеству рассказывают коллеги и ученики выдающегося артиста: Юрий Соломин, Василий Бочкарев, Александр Коршунов, Валерий Бабятинский, Ярослав Барышев, Ольга Пашкова.

Телеканал «Культура»

«Звуковой архив Малого театра»

НИКОЛАЙ АННЕНКОВ ЧИТАЕТ СТИХОТВОРЕНИЯ Г.Р.ДЕРЖАВИНА

«Звуковой архив Малого театра»

НИКОЛАЙ АННЕНКОВ ЧИТАЕТ СТИХОТВОРЕНИЯ Г.Р.ДЕРЖАВИНА


Н.А.Анненков читает стихи Г.Р.Державина (21 Мб)

В программе:
1. «На смерть князя Мещерского»
2. «Властителям и судиям»
3. «Бог»
4. «Приглашение к обеду»
5. «Река времен в своем стремленьи…»
6. «Памятник»

Запись 1982 года.

Страничка Н.А.Анненкова.

«Звуковой архив Малого театра»

«ДОСТИГАЕВ И ДРУГИЕ» М.ГОРЬКОГО

Предлагаем вашему вниманию запись спектакля, поставленного Борисом Андреевичем Бабочкиным в 1971 году.

«Звуковой архив Малого театра»

ВАРВАРА РЫЖОВА В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «ДОХОДНОЕ МЕСТО»

«Звуковой архив Малого театра»

ВАРВАРА РЫЖОВА В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «ДОХОДНОЕ МЕСТО»



Сцена из 4-го действия комедии А.Н.Островского «Доходное место» (27 Мб)



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Фелисата Герасимовна Кукушкина – Варвара Рыжова
Жадов – Николай Анненков
Полина – Ольга Хорькова

Благодарим Светлану Алейникову (Минск) за предоставленную запись.

«Звуковой архив Малого театра»

«ХОЛОПЫ» П.П.ГНЕДИЧА

7 апреля – день рождения народной артистки СССР, легендарной Елены Николаевны Гоголевой. Предлагаем послушать запись спектакля в постановке [link Lvov-AnohinB">Б.Львова-Анохина, в котором она сыграла одну из своих самых значительных ролей…

«Звуковой архив Малого театра»

П.П.Гнедич

«ХОЛОПЫ»

Пять картин из семейной хроники Плавутиных-Плавунцовых

Часть 1 (41 Мб)
Часть 2 (41 Мб)
Часть 3 (59 Мб)
Часть 4 (35 Мб)

ФОТОГАЛЕРЕЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Княжна Плавутина-Плавунцова – Елена Гоголева
Князь Александр Павлович – Сергей Маркушев
Лиз, его жена – Евгения Глушенко
Князь Платон – Василий Бочкарев
Веденей – Николай Анненков
Глафира – Руфина Нифонтова
Мина – Юлия Бурыгина
Агничка – Людмила Щербинина
Ельников – Олег Мартьянов
Веточкин – Эдуард Марцевич
Василиса, его жена – Галина Буканова
Мирошка, его сын – Александр Коршунов
Дуня, его дочь – Валентина Светлова
Евсеевна – Татьяна Панкова
Лисаневич – Геннадий Карнович-Валуа
Перейденов – Афанасий Кочетков
Крючков – Анатолий Торопов

Режиссер-постановщик — [link Lvov-AnohinB">Б.А. Львов-Анохин
Режиссер — В.Е. Федоров
Художник — А.В. Сергеев
В спектакле звучат фрагменты из сюиты С.С. Прокофьева «Поручик Киже».


Из книги Ю.А.Дмитриева
«Академический Малый театр. 1941-95»

Спектакль «Холопы» (пьеса П.П.Гнедича, постановка Б.Львова-Анохина, оформление А.Сергеева) пошел на основной сцене Малого театра в 1987 году и стал подлинным триумфом одной из старейших актрис Е.Н.Гоголевой. Она сыграла роль княжны Плавутиной-Плавунцовой. Раньше в этой роли с огромным успехом выступала М.Н.Ермолова.
Готовясь к началу репетиций, режиссер говорил, что главное, чего он будет добиваться, это показ борьбы за утверждение человеческого достоинства против холопства во всех его проявлениях, на всех социальных уровнях. «Эта тема, этот протест актуальны всегда» (Цит. по ст.: Волчанский А. «Холопы». — «Театр. Москва», 1987, № 38, с. 6).
По жанровому направлению пьесу можно отнести к мелодраме. Написана она в 1907 году с несомненно либеральных позиций, ее острие направлено против деспотизма.
Царствование Павла I. Княжна Плавутина-Плавунцова не истает с кресла отказали ноги. Но здесь есть и хитрость: император приказал, чтобы при встрече с ним на улице все выходили из своих экипажей, часто в грязь, в снег, чтобы ему поклониться, и ждали, пока он проедет. Княжна не стала этого делать, заявила, что у нее болят ноги, и теперь она сидит. Но вот пришла весть о смерти Павла. С какой радостью она поднималась со своего опостылевшего кресла!
Но была в пьесе и еще одна тема: в грязной, постоянно пьяной судомойке гордая княжна узнавала свою незаконорожденную дочь.
Нельзя сказать, чтобы пьеса отличалась слишком большими драматургическими достоинствами, она предлагала актерам эффектные реплики и положения, но характеры, особенно второстепенных действующих лиц, были весьма ограниченны. Так, мажордом Венедикт, его играл Н.Анненков, выявлял только одно свойство своей натуры — хамство, и этим дело ограничивалось. Князь Платон — это фат. Когда департаментский чиновник Веточкин произносил монолог о вероломстве, в его устах он звучал как собрание цитат из современной драматургу газетной статьи либерального толка. Режиссеру и актерам пришлось приложить немало усилий, чтобы действующие лица стали подлинно живыми людьми.
Пьеса написана в годы расцвета в живописи художественного направления, определяемого как «мир искусства». Это нашло отражение и в оформлении спектакля. Художник выстроил декорации, будь то хоромы княжны или скромная комната Веточкина, так, что они соединяли бытовую правду и одновременно театральность. Это были, так сказать, фантазии на темы истории, но с известным, иногда значительным, сохранением исторической правды. Критик так оценивал работу художника: «Целое зрелищное торжество, подлинными героями спектакля стали эти декорации» ) Вишневская И. Эксперимент — возвращение к традиции. — «Театр», 1987, №19, с. 22). Нельзя не отметить, что в декорациях присутствовала и мирискуническая ирония.
Режиссер решительно отходил при постановке от нарочитой стилизации и тем более экстравагантности. Вчитываясь в пьесу, он стремился раскрыть ее суть. Холопство, утверждал спектакль, — качество не только социальное, но и нравственное. Прежде всего эту мысль прекрасно передавала Гоголева.
Начинался спектакль. На сцене находилась воспитанница Анечка (Л.Щербинина) и камеристка Мина (Ю.Бурыгина). Нз глубины анфилады комнат в кресле везли княжну. Она в пудреном парике, через плечо у нее бледно-голубая лента, украшенная бриллиантовым вензелем. А вокруг княжны горничные и приживалки. В ее душе живет жестокая обида на императора, пытавшегося ее унизить, а теперь вынудившего не подниматься с кресел. Она напряжена: какие еще обиды могут выпасть на ее долю? В таком состоянии княжна с повышенной чуткостью воспринимала обиды других. Вот почему, узнав в судомойке свою незаконнорожденную дочь, она сначала ужаснулась — это нарушало ее представление о чести, о положении в обществе. А потом, при всей амбициозности, она пожалела ее, признала. Но это потребовало напряжения всех душевных сил. Гоголева передавала не столько чувства матери, едва ли она ее к себе приблизит, сколько чувства гордой женщины, смиряющей гордыню при встрече с той, кому судьба послала еще большие испытания. В героине Гоголевой присутствовала еще и порода — «то, отсутствие чего не возместишь ничем и что жизненно необходимо спектаклю о времени Павла и об аристократической ему, Павлу, оппозиции» (Рассадин С. Устойчивость. — «Театр, жизнь», 1987, № 19, с. 25).
В большой степени идея пьесы раскрывалась через образ Федора Перейдонова, которого играл А. Кочетков. Когда-то он уехал во Францию и вот снова в России, чтобы здесь умереть. Актер придавал этому образу нечто от мелодрамы, от романтической драмы, от мочаловской традиции. Он предъявлял княжне счет за испорченную жизнь, за смерть жены, он вспоминал, что случилось с княжной сорок лет назад, ее незаконнорожденного, брошенного ребенка. Была в этом персонаже и хитрость, и склонность к интриге, но прежде всего актер доносил, что этот человек не хотел нигде жить, даже если там не было рабства, если это не была Россия.
У Э.Марцевича сенаторский чиновник Веточкин — прежде всего угодник. Это — — не маленький, всеми оскорбляемый человек, умеющий сохранять достоинство. Он человек мелкий, готовый на низость, на подлость. И когда его дочь обольстил повеса князь Платон, когда он терял состояние, Веточкин не вызывал жалость; вспоминалось его прошлое, его приспособленчество, было очевидно, что во многом он сам виноват.
Роль Глафиры — незаконнорожденной дочери княжны -играла Р.Нифонтова. Грязная, нечесаная, она узнавала свою мать, и это производило в ее сердце бурю. Но главное заключалось в другом, в Глафире сказывалось меньше всего холопства, она опустилась, пьет, легко сходится с мужчинами, но никто не мог упрекнуть ее в том, что она пошла на унижение ради выгоды. Человеческая честь в ней сохранилась, и она ни разу ею не поступилась. Вот откуда возникала уверенность в ее возрождении.
У князя Платона, его играл В.Бочкарев, кажется, неиссякаема молодецкая удаль. Он игрок, кутила. Но, очевидно, денег все больше не хватало и все чаще приходилось обращаться к ростовщикам. Вот он — настоящий холоп, несмотря на сиятельное происхождение, потому что подчинен низким страстям и сознает себя властителем над рабами только в силу социального происхождения.
Спектаклю было свойственно еще одно достоинство, он отличался ансамблевостью, и в то же время казалось, что в нем участвовали только солисты. Здесь отсутствовали так называемые проходные роли, будь то впавший в немилость у императора князь Александр Павлович (С.Маркушев), его жена Лиза (Е.Глушенко), Евсеевна (Т.Панкова), Автоном (А.Топоров), Василиса (Г.Буканова), Мироша (А.Коршунов) и другие. Каждый участник спектакля утверждал если не характер, то ярко выраженную характерность, становился конкретным человеком, а все вместе они создавали атмосферу той далекой, но убедительно и ярко изображаемой жизни.
Это был спектакль Малого театра в его подлинных традициях. Что же касается Е.Н.Гоголевой, то, повторим еще раз, ее исполнение роли княжны Плавутиной-Плавунцовой стало одним из самых больших достижений актрисы на ее долгом сценическом пути.


ТАКОЙ УПРЯМЫЙ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК…

Когда мне показали эскизы дипломной работы Андрея Сергеева (он окончил постановочный факультет Школы-студии МХАТа у В. Левенталя), я был несколько поражен. Декорации и костюмы к «Преступлению и наказанию» Достоевского были интересны своей «традиционностью», убедительным ощущением стиля, колоритом эпохи, «цветом времени». В эскизах костюмов не было даже той импрессионистической неопределенности, вольной игры расплывчатыми пятнами и бликами, которая ставит в недоумение театральных портных, но зато свидетельствует о свободе мышления художника. Вот именно эта «отсталость» по сравнению с дерзаниями новейшей сценографической мысли и привлекла мое внимание. Я предложил Андрею попробовать сделать эскизы декораций и костюмов к пьесе П.П. Гнедича «Холопы», которую собирался ставить в Малом театре. Он показал свою работу мне, потом постановочным цехам, актерам, которые встретили ее восторженно.
Эскизы и в самом деле были замечательны. Настоящее пиршество русского барокко — пышные дворцовые анфилады, затейливый, изящный загородный павильон, аллея старого парка и белеющие в ней статуи, своеобразного уюта низенького петровского домика с расписной изразцовой лежанкой и покрытым морозным узором окошком с мутными, старинными стеклами.
Каждую картину предваряли живописные за навесы, на которых были изображены то дворец княжны Плавутиной-Плавунцовой с огнями свечей и ламп в окнах, то мачты кораблей и низенькие домики петербургской окраины, то кокетливый Эрмит, отразившийся в незамерзшем пруду зимнего парка, то сам этот, уже весенний, парк с хороводом красивых деревьев и статуй.
Сергеев говорит, что многое в его работе было продиктовано образом исполнительницы главной роли Елены Николаевны Гоголевой.
Диву даешься, откуда у столь молодого человека такие глубина и тонкость культуры, очень редкие в наши дни. У него был прекрасный учитель, но этого мало, тут несомненны усилия изучения, штудировки, выработки и воспитания вкуса и какой-то особый дар, чутье, интуиция, помогающие постигать тончайшие пласты живописной и театральной культуры. А подлинная культура, в свою очередь, рождает чувство ответственности перед искусством, инстинкт взыскательности, почти брезгливое отношение к приблизительности, небрежности, стилистическому неряшеству, то есть к художественному бескультурью.
В «Холопах» для художника оказался огромный объем работы — Сергеев рисовал эскизы табакерок, подсвечников, лорнетов, вееров, каминных экранов, набалдашников у старинной трости, даже рогожного кулька, в который в ту пору укладывали купленную снедь. Он чертил рамы зеркал и окон, выписывал узоры роскошной позолоченной лепнины, изогнутые каблучки женских туфелек и пряжки на туфлях у мажордома Веденея, конструировал дамские шляпки, сочинял прически.
Художник ни разу не повысил голоса, но и ни разу не уступил. В конце концов, убежденность и терпение победили — на сдаче спектакля все отмечали высокий уровень работы постановочной части. И, пройдя этот суровый искус, Сергеев постепенно стал любимцем почти всех работников театра. С актерами разногласий не было — они с удовольствием мерили костюмы. Е. Глушенко просто упивалась элегантной эксцентричностью своего наряда и требовала, чтобы художник определял каждую его линию, складку. Е. Гоголева была в восторге от своих платьев и прелестной треуголки, которая, после многих вариантов и проб, увенчала ее пудреную голову в последнем акте.
Наконец состоялась премьера. Я не помню такого блестящего, шумного дебюта художника, каким оказался дебют Сергеева. Публика встречала его живописные занавесы и декорации восторженным и аплодисментами, в каждой рецензии (а их было множество) о художнике писали в превосходных степенях. Его отроческий вид приводил многих в смущение, и когда он выходил на поклон, в публике с недоумением спрашивали, кто это юное создание...

Б. ЛЬВОВ -АНОХИН, народный артист РСФСР
«Советская Культура»
18 августа 1990 года

«Звуковой архив Малого театра»

ВИКТОР КОРШУНОВ – ГЛУМОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ»

В день рождения Виктора Ивановича Коршунова предлагаем послушать аудиозапись спектакля «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке Игоря Ильинского…

«Звуковой архив Малого театра»

ВИКТОР КОРШУНОВ – ГЛУМОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ»

В день рождения Виктора Ивановича Коршунова предлагаем послушать аудиозапись спектакля «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке Игоря Ильинского…

А.Н.Островский

«НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ»

Комедия в пяти действиях

Действие первое (8,9 Мб)

Действие второе (11,2 Мб)

Действие третье (7,3 Мб)

Действие четвертое (10,7 Мб)

Действие пятое (8,2 Мб)

ФОТОГАЛЕРЕЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Егор Дмитрич Глумов – Виктор Коршунов

Глафира Фирсовна – Софья Фадеева

Нил Федосеевич Мамаев – Николай Анненков

Клеопатра Львовна Мамаева – Татьяна Еремеева

Крутицкий – Игорь Ильинский

Иван Иванович Городулин – Анатолий Торопов

Софья Игнатьевна Турусина – Валентина Евстратова

Машенька – Светлана Аманова

Курчаев – Дмитрий Кознов

Голутвин – Геннадий Сергеев

Манефа – Людмила Гайликовская

Постановка – Игоря Ильинского
Музыка – Э.Мунтаниол
Премьера – 3 апреля 1981 года.

Запись 1984 года.