13.08.2005
Подробнее
13 августа поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Татьяну Николаевну Рыжову. Актриса яркой индивидуальности и широких творческих возможностей, Татьяна Рыжова достойно продолжает на сцене славную актерскую династию Бороздиных, Музилей и Рыжовы
13 августа поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Татьяну Николаевну Рыжову.
Актриса яркой индивидуальности и широких творческих возможностей, Татьяна Рыжова достойно продолжает на сцене славную актерскую династию Бороздиных, Музилей и Рыжовых.
Пожелаем Татьяне Николаевне доброго здоровья, отличного настроения и новых интересных ролей.
Актриса яркой индивидуальности и широких творческих возможностей, Татьяна Рыжова достойно продолжает на сцене славную актерскую династию Бороздиных, Музилей и Рыжовых.
Пожелаем Татьяне Николаевне доброго здоровья, отличного настроения и новых интересных ролей.
12.08.2005
Подробнее
Деньги для Мельпомены
Владимир Путин подписал Указ о присвоении грантов Президента России в области театрального искусства. Их получили одиннадцать наиболее известных театров и училищ.
Деньги для Мельпомены
Владимир Путин подписал Указ о присвоении грантов Президента России в области театрального искусства. Их получили одиннадцать наиболее известных театров и училищ.
Сегодня на встрече с творческим руководством этих коллективов Президент сообщил, что в 2006 году в бюджете предусмотрен первый транш - более четырехсот миллионов рублей. Гранты выделяются на ближайшие три года.
Участники встречи говорили, что репертуарный русский театр - это национальное достояние, которое необходимо сохранить.
Подробнее - в репортаже Антона Верницкого.
Тема «театр и деньги» не новая настолько что, фраза «настоящий артист должен быть голодным» стала по-настоящему затертым штампом, которым длительное время прекрасно пользовались. В начале девяностых этим, например, объяснялось то, что государство практически перестало выделять деньги на театральное искусство. Мол, сытому артисту зритель не поверит. И театральные руководители крутились, кто как мог. Кто-то, чтобы хоть как-то поддержать стремительно нищавших артистов, сдавал помещения театров в аренду ставшим модными тогда кооперативам. Кто-то вместо постановок классики, отдавал сцену поп-музыкантам. Но постепенно государство пришло к мысли, которую сегодня на встрече с президентом озвучил известнейший в стране артист, а ныне худрук Малого театра Юрий Соломин.
Юрий Соломин, художественный руководитель Государственного академического Малого театра России: «Экономики без культуры не бывает. Нельзя поднять экономику без образования, медицины, науки и культуры. Лишь культурный и образованный человек способен создавать хорошую экономику».
О том, что государственная поддержка театрам нужна заговорили с новой силой. Чуть больше года назад Владимир Путин общаясь на такой же, как и сегодня встрече с театральными деятелями, упомянул о возможности предоставления ведущим театральным коллективам России приличной финансовой помощи.
Владимир Путин: «Нами подготовлен, и сегодня я подписал указ о выделении грантов - дополнительного финансирования. Речь идет об одиннадцати старейших известных и уважаемых театрах и учебных заведениях. Соответствующие средства предусмотрены в бюджете 2006 года, первый транш будет составлять более 400 миллионов рублей».
И пусть пока таких коллективов и театральных ВУЗов всего 11, но 400 миллионов рублей помощи для них - это существенно. И это только первый транш, программа грантов рассчитана на три года.
После слов благодарности Президенту, театральные деятели засыпали его предложениями, откуда найти еще денег, чтобы поддержать не только известные в мире столичные театры и театральные ВУЗы, но и множество популярных театров в провинции.
Так известный всем Кирилл Лавров, после встречи с Президентом даже обратился к губернаторам.
Кирилл Лавров, художественный руководитель академического Большого театра имени Товстоногова: «Я верю в здравый смысл наших губернаторов. Президент им дал хороший пример для подражания, и я очень хочу надеяться, что и провинциальные театры получат такие же гранты от региональных властей».
И Кирилл Лавров прав. В России множество самобытных театров, которые держатся лишь на энтузиазме по-настоящему народных, пусть и без официальных званий, артистов. С неизменным аншлагом в своих небольших залах или на выездных спектаклях в соседние села
Первый канал
Владимир Путин подписал Указ о присвоении грантов Президента России в области театрального искусства. Их получили одиннадцать наиболее известных театров и училищ.
Сегодня на встрече с творческим руководством этих коллективов Президент сообщил, что в 2006 году в бюджете предусмотрен первый транш - более четырехсот миллионов рублей. Гранты выделяются на ближайшие три года.
Участники встречи говорили, что репертуарный русский театр - это национальное достояние, которое необходимо сохранить.
Подробнее - в репортаже Антона Верницкого.
Тема «театр и деньги» не новая настолько что, фраза «настоящий артист должен быть голодным» стала по-настоящему затертым штампом, которым длительное время прекрасно пользовались. В начале девяностых этим, например, объяснялось то, что государство практически перестало выделять деньги на театральное искусство. Мол, сытому артисту зритель не поверит. И театральные руководители крутились, кто как мог. Кто-то, чтобы хоть как-то поддержать стремительно нищавших артистов, сдавал помещения театров в аренду ставшим модными тогда кооперативам. Кто-то вместо постановок классики, отдавал сцену поп-музыкантам. Но постепенно государство пришло к мысли, которую сегодня на встрече с президентом озвучил известнейший в стране артист, а ныне худрук Малого театра Юрий Соломин.
Юрий Соломин, художественный руководитель Государственного академического Малого театра России: «Экономики без культуры не бывает. Нельзя поднять экономику без образования, медицины, науки и культуры. Лишь культурный и образованный человек способен создавать хорошую экономику».
О том, что государственная поддержка театрам нужна заговорили с новой силой. Чуть больше года назад Владимир Путин общаясь на такой же, как и сегодня встрече с театральными деятелями, упомянул о возможности предоставления ведущим театральным коллективам России приличной финансовой помощи.
Владимир Путин: «Нами подготовлен, и сегодня я подписал указ о выделении грантов - дополнительного финансирования. Речь идет об одиннадцати старейших известных и уважаемых театрах и учебных заведениях. Соответствующие средства предусмотрены в бюджете 2006 года, первый транш будет составлять более 400 миллионов рублей».
И пусть пока таких коллективов и театральных ВУЗов всего 11, но 400 миллионов рублей помощи для них - это существенно. И это только первый транш, программа грантов рассчитана на три года.
После слов благодарности Президенту, театральные деятели засыпали его предложениями, откуда найти еще денег, чтобы поддержать не только известные в мире столичные театры и театральные ВУЗы, но и множество популярных театров в провинции.
Так известный всем Кирилл Лавров, после встречи с Президентом даже обратился к губернаторам.
Кирилл Лавров, художественный руководитель академического Большого театра имени Товстоногова: «Я верю в здравый смысл наших губернаторов. Президент им дал хороший пример для подражания, и я очень хочу надеяться, что и провинциальные театры получат такие же гранты от региональных властей».
И Кирилл Лавров прав. В России множество самобытных театров, которые держатся лишь на энтузиазме по-настоящему народных, пусть и без официальных званий, артистов. С неизменным аншлагом в своих небольших залах или на выездных спектаклях в соседние села
Первый канал
Подробнее
О Есенине – балет, а по Гоголю – опера
Конец лета и начало осени – время открытия нового театрального сезона. Храмы Мельпомены, Талии и Терпсихоры – муз трагедии, комедии и танца – вновь открывают двери. Наступающий сезон для многих театров – юбилейный. «Родная газета» узнала планы ведущих коллективов страны, многие из которых оказались сенсационными.
ЮРИЙ СОЛОМИН РЕПЕТИРУЕТ В МАЛОМ «РЕВИЗОРА»
ЮРИЙ СОЛОМИН РЕПЕТИРУЕТ В МАЛОМ «РЕВИЗОРА»
О Есенине – балет, а по Гоголю – опера
Конец лета и начало осени – время открытия нового театрального сезона. Храмы Мельпомены, Талии и Терпсихоры – муз трагедии, комедии и танца – вновь открывают двери. Наступающий сезон для многих театров – юбилейный. «Родная газета» узнала планы ведущих коллективов страны, многие из которых оказались сенсационными.
ЮРИЙ СОЛОМИН РЕПЕТИРУЕТ В МАЛОМ «РЕВИЗОРА»
Ольга Буткова, заведующая литературной частью Малого театра, – «Родной газете»:
– Сезон открываем в начале сентября гастролями – поедем в Петербург. А в октябре выпускаем две премьеры – «Мнимый больной» Мольера и «Госпожа министерша» Нушича. Позже репертуар театра пополнят спектакли «Ревизор» Гоголя и «Мария Стюарт» Шиллера. Первый репетирует художественный руководитель театра Юрий Соломин, второй – режиссер Виталий Иванов. В юбилейном сезоне в труппу придут заслуженный артист России Борис Невзоров и двое выпускников театральных вузов.
«РОДНАЯ ГАЗЕТА» № 30(116), 12 августа 2005 г., полоса 10
Конец лета и начало осени – время открытия нового театрального сезона. Храмы Мельпомены, Талии и Терпсихоры – муз трагедии, комедии и танца – вновь открывают двери. Наступающий сезон для многих театров – юбилейный. «Родная газета» узнала планы ведущих коллективов страны, многие из которых оказались сенсационными.
ЮРИЙ СОЛОМИН РЕПЕТИРУЕТ В МАЛОМ «РЕВИЗОРА»
Ольга Буткова, заведующая литературной частью Малого театра, – «Родной газете»:
– Сезон открываем в начале сентября гастролями – поедем в Петербург. А в октябре выпускаем две премьеры – «Мнимый больной» Мольера и «Госпожа министерша» Нушича. Позже репертуар театра пополнят спектакли «Ревизор» Гоголя и «Мария Стюарт» Шиллера. Первый репетирует художественный руководитель театра Юрий Соломин, второй – режиссер Виталий Иванов. В юбилейном сезоне в труппу придут заслуженный артист России Борис Невзоров и двое выпускников театральных вузов.
«РОДНАЯ ГАЗЕТА» № 30(116), 12 августа 2005 г., полоса 10
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА
Когда-то, давно-давно, меня пригласили сниматься в фильме «Иудушка Головлев» не то в роли Анниньки, не то Любиньки. Проба происходила на Житной улице, рядом с нынешней Октябрьской площадью. Разумеется, попробовали, посмотрели, тем дело и кончилось. А тут в 1975 году подходит ко мне В. Д. Доронин, дает пьесу под названием «Головлевы» и говорит, что он, Е. Я. Весник и еще несколько товарищей решили вне плана приготовить спектакль и хорошо было бы, если бы я согласилась работать с ними, роль Арины Петровны будет мне интересна и т. д. и т. п. Я взяла пьесу, взяла без особого энтузиазма, тем более что меня совсем не привлекало репетировать вне плана. Инсценировка мне не понравилась. И не только потому, что показалась неинтересной сама роль Арины Петровны, но и потому, что слишком много места было отдано изображению разгула Анниньки и Любиньки. Меня покоробила и грязнотца и акцентирование эротических сцен. Я вернула Доронину пьесу со своими замечаниями и категорическим отказом от этой внеплановой работы.
Но энтузиазм и настойчивость моих товарищей увенчались успехом. Спектакль после чернового просмотра М. И. Царевым получил права гражданства и весной 1976 года был официально показан худсовету. Я увидела во многом переделанную инсценировку с блестящим составом исполнителей, с прекрасными декорациями Куманькова. Совершенно неожиданно сыграл Иудушку Доронин. Это было, действительно, великолепное творение, последнее творение удивительного актера, так мало, пре-гступно мало использованного театром. Как правильно угадал его Л. В. Варпаховский, поручив, казалось бы, совсем ему несвойственную роль Купьелло в пьесе Де Филиппе «Рождество в доме Купьелло». Всего четыре представления «Головлевых» успел сыграть Доронин.
К удачам спектакля надо отнести исполнение Б. В. Телегиным роли Павла Головлева, Я. П. Барышевым и В. А. Дубровским — ролей сыновей Иудушки (особенно Барышевым — роли Петеньки) и прекрасно сыгранную Н. М. Вилькиной Анниньку. Ну а Арина Петровна — Е. М. Солодова показалась мне слишком молодой.
И опять пришли ко мне Весник и Доронин с просьбой войти в спектакль. Я понимала, что по возрасту больше подхожу к Арине Петровне, чем Солодова. Но по этическим соображениям долго не соглашалась взять роль. И все-таки меня уговорили. Весной 1976 года я пробежала предварительно всю роль с Весником и его помощником Юнниковым, Доронин уже лег в больницу. Целое лето я вчитывалась в Салтыкова-Щедрина и работала над ролью.
Мой обычный метод был излишним. Фантазировать ничего не надо. У писателя образ выписан предельно ясно. Однако как складывался в юности характер Арины Петровны — надо было додумать. Тяжелая дореформенная эпоха, пьяница и развратник муж, нелюбимые дети. А натура у Арины Петровны страстная. Характер выковался жесткий, и все неиспользованные силы обратились на стяжательство и накопление. Зачем? Для чего? В метель и непогоду тащилась на аукционы. Торговалась и скупала деревеньки и пустоши. А дома морила голодом детей, себе во всем отказывала, только бы еще приобрести лесочек или выгодное именьице по соседству. И сидит она на этих богатствах, жалея лишний грош для своих же родных. Правда, образование детям дала, на ноги поставила, но этим долг родительский исчерпала. Чадушка Степан в отца пошел: свою часть пропил, помощь получил — пропил. Пусть подыхает, как скотина. Не только ласки материнской, простой человеческой заботы не получишь: живешь как собака — живи, подохнешь — с плеч долой. Дочь ослушалась, по-своему своей судьбой распорядилась! Ладно, вот тебе нищенский куш, перебивайся как хочешь. Не будет тебе ни материнского совета, ни подмоги.
Одна осталась Арина Петровна с осиротелыми внучатами. Иудушка в Петербурге при деле, а Павел в своем Дубровине. Однако ходят тревожные слухи — реформы какие-то, конец крепостного права. Ничего толком не поняв, испугалась Арина Петровна и сделала крупнейшую в своей жизни и непоправимую ошибку. Разделила Арина Петровна свое богатство. Иудушке Головлево отписала, Павлу Дубровино отдала, жалкая Погорелка после дочери за внучками числится, а сама решила в Иудушкином теперь уже Головлеве жить, ничего не тратя, на всем готовом. Но жажда накопления не умерла в ней. Стала на свои деньги к головлевскому имению земли соседские прикупать. Иудушка, дескать, оценит, поблагодарит, возместит. Ошиблась Арина Петровна—ах как ошиблась! Поздно поняла она, что не главой, не полновластной хозяйкой осталась. Намекнул ей Иудушка, что хозяин-то он, а она живет у него, в его имении, на его хлебах да в каждой копейке отчет должна ему, хозяину, давать. А коли блажь пришла свои деньги пустить на приобретение земли и присоединить ее к Головлеву — ну что же, он об этом не просил. Скажет «великое спасибо», оно денег не стоит. Но чтобы не транжирила зря—а то еще и до его капитала доберется — отчетец пожалуйте на все.
Не стерпела Арина такой обиды. Пошла к Павлу, которого всю жизнь дураком считала, да поздно уж было. Болен Павел — как отец, пить стал. Все видел Иудушка. Окружил своими людьми хозяйство Павла, ждал его смерти и дождался. По наследству Иудушке и Дубровино достанется. Не успела ни Арина Петровна капитал Павла прикарманить, ни он — завещание в ее пользу сделать. Куда же теперь? И вот здесь не хватило мне в инсценировке одного эпизода. Эпизода, когда, сидя одна в Погорелке (ведь внучки улетели в город, на волю), подумала она о человеческом общении. Нет уже сил и за маленьким хозяйством присматривать. Жутковато стало в заброшенном доме. И потянуло к свету, теплым, обжитым комнатам, сладкому пирогу да каким-никаким разговорам. И поехала она к Иудушке, вроде в гости. Вот этого-то переломного момента роли и не было в инсценировке. А потому моя последняя картина, когда я, как приживалка, чаевничаю да в карты с Иудушкиной наложницей играю, никак не выходила и не игралась.
Так я одна работала все лето. Умер Доронин. На роль Иудушки вводили В. В. Кенигсона. Он не видел исполнения Доронина, да и индивидуальность у него другая. Осенью все репетиции были отданы ему. Казалось бы, естественно и мне вместе с ним репетировать. Но — увы! Театр есть театр, на мои вопросы отвечали, что все внимание надо уделить целиком главному исполнителю, раздваиваться трудно. И меня ввели после двух-трех спектаклей, сыгранных Кенигсоном. Это казалось малоубедительным, но я не настаивала. Мне дали четыре-пять репетиций (не на сцене) с Юнниковым, на которых частенько подправлялась роль Иудушки. При этом забывали, что Кенигсон уже сыграл, а мне предстоит сыграть. Я не виню режиссуру, все это было закономерно. Я видела, как и Весник, и Юнников, да и все другие стараются меня поддержать, приходят на все репетиции.
Однако я чувствовала и кое-что еще неладное. В роли много буквально секундных переодеваний, которые происходят на сцене, в темноте. Их предстояло освоить не . только мне, но и гримеру, и одевальщице. Довольно трудной для актеров была и установка художника. Того и гляди, либо выскочишь на публику где не надо, либо стукнешься головой о какую-нибудь балку. А репетиций на сцене две. Естественно, я хотела играть их в полных костюмах, а костюмов-то и нет. Вот это «неладное» и выскочило. Весной театр знал, что я согласилась играть. Даны были заявки на костюмы в пошивочную мастерскую. Перед закрытием сезона я с художником Куманьковым и начальником цеха Варламовой точно оговорила все костюмы, чепцы, грим. Осенью с начала сезона все время наведывалась в мастерскую, прося примерок. Их все не было. То нет материала, то подходящей окраски, то заняты готовящейся премьерой, а не моим вводом. В общем, костюмов нет — играть нельзя. Такого со мной никогда не случалось. Ко мне всегда удивительно хорошо относился весь обслуживающий персонал, все рабочие сцены. Но — играть так играть, я не просила, меня просили, и тут уж я разозлилась. Короче говоря, костюмы мне дали в день спектакля, причем часть из них дорогая моя одевальщица М. И. Данилина подобрала сама из запасного гардероба. Каково было мое самочувствие на спектакле, описать невозможно. У меня тряслись колени, когда я произносила первый монолог. Спасибо товарищам, которые так помогали мне и за кулисами и в зале. Зрители, очевидно, чувствуя мое волнение, награждали меня аплодисментами сверх меры. Сама я, конечно, не была собой довольна. И только много позднее стала овладевать образом, многое исправлять и облегчать и вернее играть мою Арину Петровну.
Дорогая и любимая Елена Николаевна! Хочу от всего сердца выразить свое восхищение Вашей чудесной игрой в спектакле «Господа Головлевы».
Образ Арины Петровны Голавлевой, претерпевающий от действия к действию глубокие психологические изменения, Вы, как никто другой, создали тонко, захватывающе драматично, с изумительным талантом.
А. Г. Кручина, г. Москва.
Ну а как же я играла поначалу? Тяжелым получился первый монолог, сказывалась работа без партнеров — не было свободного общения. Большая свобода, легкость, разговорность появились много позднее. Мне кажется, что и сами участники спектакля отмечают то новое и лучшее, что появляется в моем исполнении. Роль мне нравится, и я вижу еще непочатый край работы над ней. До сих пор не могу найти как играть последнее проклятие—чувствую, что делаю не то. А вот как — не знаю.
Правильно нащупываю сцену с Павлом. С Телегиным мне играть легко. У нас одна школа, один язык. Иногда, играя с Горбатовым — Степаном, пробую помимо брезгливости, презрения, гнева найти где-то в душе и чувство какой-то вины перед ним. Чувство это заглушается воспоминаниями о муках, заботах и страданиях, перенесенных из-за него, да еще сраме перед соседями. В злом ищи доброго. И это доброе я нахожу в том, что Арина Петровна беспокоится о судьбе внучек. Презрение Иудушки, беды, которые исходят от него, самоубийство Володеньки, озабоченность непонятными ей занятиями девочек — вот сложный конгломерат ее чувств и переживаний. Трудный, противоречивый характер. И я не вполне еще смогла овладеть им.
И все же давно не чувствовала я такого внутреннего трепета и удовольствия, как когда играю новые для меня роли старух — и «Пучину», и «Перед заходом солнца», и особенно «Головлевых». Может, потому, что это мои последние роли, но мне радостно встречаться в этих пьесах с полюбившимися партнерами, радостно чувствовать их тепло и так хорошо слышать, именно слышать тишину зрительного зала и понимать, что зритель тебя принимает, что он твой, дышит с тобой одним дыханием, живет с твоими героинями одной жизнью. Не знаю, может быть, манера моей игры уже старомодна, может, надо играть иначе. Однако и внимание зрителя и его одобрение после спектакля кажется мне одобрением традиций именно Малого театра.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА
Когда-то, давно-давно, меня пригласили сниматься в фильме «Иудушка Головлев» не то в роли Анниньки, не то Любиньки. Проба происходила на Житной улице, рядом с нынешней Октябрьской площадью. Разумеется, попробовали, посмотрели, тем дело и кончилось. А тут в 1975 году подходит ко мне В. Д. Доронин, дает пьесу под названием «Головлевы» и говорит, что он, Е. Я. Весник и еще несколько товарищей решили вне плана приготовить спектакль и хорошо было бы, если бы я согласилась работать с ними, роль Арины Петровны будет мне интересна и т. д. и т. п. Я взяла пьесу, взяла без особого энтузиазма, тем более что меня совсем не привлекало репетировать вне плана. Инсценировка мне не понравилась. И не только потому, что показалась неинтересной сама роль Арины Петровны, но и потому, что слишком много места было отдано изображению разгула Анниньки и Любиньки. Меня покоробила и грязнотца и акцентирование эротических сцен. Я вернула Доронину пьесу со своими замечаниями и категорическим отказом от этой внеплановой работы.
Но энтузиазм и настойчивость моих товарищей увенчались успехом. Спектакль после чернового просмотра М. И. Царевым получил права гражданства и весной 1976 года был официально показан худсовету. Я увидела во многом переделанную инсценировку с блестящим составом исполнителей, с прекрасными декорациями Куманькова. Совершенно неожиданно сыграл Иудушку Доронин. Это было, действительно, великолепное творение, последнее творение удивительного актера, так мало, пре-гступно мало использованного театром. Как правильно угадал его Л. В. Варпаховский, поручив, казалось бы, совсем ему несвойственную роль Купьелло в пьесе Де Филиппе «Рождество в доме Купьелло». Всего четыре представления «Головлевых» успел сыграть Доронин.
К удачам спектакля надо отнести исполнение Б. В. Телегиным роли Павла Головлева, Я. П. Барышевым и В. А. Дубровским — ролей сыновей Иудушки (особенно Барышевым — роли Петеньки) и прекрасно сыгранную Н. М. Вилькиной Анниньку. Ну а Арина Петровна — Е. М. Солодова показалась мне слишком молодой.
И опять пришли ко мне Весник и Доронин с просьбой войти в спектакль. Я понимала, что по возрасту больше подхожу к Арине Петровне, чем Солодова. Но по этическим соображениям долго не соглашалась взять роль. И все-таки меня уговорили. Весной 1976 года я пробежала предварительно всю роль с Весником и его помощником Юнниковым, Доронин уже лег в больницу. Целое лето я вчитывалась в Салтыкова-Щедрина и работала над ролью.
Мой обычный метод был излишним. Фантазировать ничего не надо. У писателя образ выписан предельно ясно. Однако как складывался в юности характер Арины Петровны — надо было додумать. Тяжелая дореформенная эпоха, пьяница и развратник муж, нелюбимые дети. А натура у Арины Петровны страстная. Характер выковался жесткий, и все неиспользованные силы обратились на стяжательство и накопление. Зачем? Для чего? В метель и непогоду тащилась на аукционы. Торговалась и скупала деревеньки и пустоши. А дома морила голодом детей, себе во всем отказывала, только бы еще приобрести лесочек или выгодное именьице по соседству. И сидит она на этих богатствах, жалея лишний грош для своих же родных. Правда, образование детям дала, на ноги поставила, но этим долг родительский исчерпала. Чадушка Степан в отца пошел: свою часть пропил, помощь получил — пропил. Пусть подыхает, как скотина. Не только ласки материнской, простой человеческой заботы не получишь: живешь как собака — живи, подохнешь — с плеч долой. Дочь ослушалась, по-своему своей судьбой распорядилась! Ладно, вот тебе нищенский куш, перебивайся как хочешь. Не будет тебе ни материнского совета, ни подмоги.
Одна осталась Арина Петровна с осиротелыми внучатами. Иудушка в Петербурге при деле, а Павел в своем Дубровине. Однако ходят тревожные слухи — реформы какие-то, конец крепостного права. Ничего толком не поняв, испугалась Арина Петровна и сделала крупнейшую в своей жизни и непоправимую ошибку. Разделила Арина Петровна свое богатство. Иудушке Головлево отписала, Павлу Дубровино отдала, жалкая Погорелка после дочери за внучками числится, а сама решила в Иудушкином теперь уже Головлеве жить, ничего не тратя, на всем готовом. Но жажда накопления не умерла в ней. Стала на свои деньги к головлевскому имению земли соседские прикупать. Иудушка, дескать, оценит, поблагодарит, возместит. Ошиблась Арина Петровна—ах как ошиблась! Поздно поняла она, что не главой, не полновластной хозяйкой осталась. Намекнул ей Иудушка, что хозяин-то он, а она живет у него, в его имении, на его хлебах да в каждой копейке отчет должна ему, хозяину, давать. А коли блажь пришла свои деньги пустить на приобретение земли и присоединить ее к Головлеву — ну что же, он об этом не просил. Скажет «великое спасибо», оно денег не стоит. Но чтобы не транжирила зря—а то еще и до его капитала доберется — отчетец пожалуйте на все.
Не стерпела Арина такой обиды. Пошла к Павлу, которого всю жизнь дураком считала, да поздно уж было. Болен Павел — как отец, пить стал. Все видел Иудушка. Окружил своими людьми хозяйство Павла, ждал его смерти и дождался. По наследству Иудушке и Дубровино достанется. Не успела ни Арина Петровна капитал Павла прикарманить, ни он — завещание в ее пользу сделать. Куда же теперь? И вот здесь не хватило мне в инсценировке одного эпизода. Эпизода, когда, сидя одна в Погорелке (ведь внучки улетели в город, на волю), подумала она о человеческом общении. Нет уже сил и за маленьким хозяйством присматривать. Жутковато стало в заброшенном доме. И потянуло к свету, теплым, обжитым комнатам, сладкому пирогу да каким-никаким разговорам. И поехала она к Иудушке, вроде в гости. Вот этого-то переломного момента роли и не было в инсценировке. А потому моя последняя картина, когда я, как приживалка, чаевничаю да в карты с Иудушкиной наложницей играю, никак не выходила и не игралась.
Так я одна работала все лето. Умер Доронин. На роль Иудушки вводили В. В. Кенигсона. Он не видел исполнения Доронина, да и индивидуальность у него другая. Осенью все репетиции были отданы ему. Казалось бы, естественно и мне вместе с ним репетировать. Но — увы! Театр есть театр, на мои вопросы отвечали, что все внимание надо уделить целиком главному исполнителю, раздваиваться трудно. И меня ввели после двух-трех спектаклей, сыгранных Кенигсоном. Это казалось малоубедительным, но я не настаивала. Мне дали четыре-пять репетиций (не на сцене) с Юнниковым, на которых частенько подправлялась роль Иудушки. При этом забывали, что Кенигсон уже сыграл, а мне предстоит сыграть. Я не виню режиссуру, все это было закономерно. Я видела, как и Весник, и Юнников, да и все другие стараются меня поддержать, приходят на все репетиции.
Однако я чувствовала и кое-что еще неладное. В роли много буквально секундных переодеваний, которые происходят на сцене, в темноте. Их предстояло освоить не . только мне, но и гримеру, и одевальщице. Довольно трудной для актеров была и установка художника. Того и гляди, либо выскочишь на публику где не надо, либо стукнешься головой о какую-нибудь балку. А репетиций на сцене две. Естественно, я хотела играть их в полных костюмах, а костюмов-то и нет. Вот это «неладное» и выскочило. Весной театр знал, что я согласилась играть. Даны были заявки на костюмы в пошивочную мастерскую. Перед закрытием сезона я с художником Куманьковым и начальником цеха Варламовой точно оговорила все костюмы, чепцы, грим. Осенью с начала сезона все время наведывалась в мастерскую, прося примерок. Их все не было. То нет материала, то подходящей окраски, то заняты готовящейся премьерой, а не моим вводом. В общем, костюмов нет — играть нельзя. Такого со мной никогда не случалось. Ко мне всегда удивительно хорошо относился весь обслуживающий персонал, все рабочие сцены. Но — играть так играть, я не просила, меня просили, и тут уж я разозлилась. Короче говоря, костюмы мне дали в день спектакля, причем часть из них дорогая моя одевальщица М. И. Данилина подобрала сама из запасного гардероба. Каково было мое самочувствие на спектакле, описать невозможно. У меня тряслись колени, когда я произносила первый монолог. Спасибо товарищам, которые так помогали мне и за кулисами и в зале. Зрители, очевидно, чувствуя мое волнение, награждали меня аплодисментами сверх меры. Сама я, конечно, не была собой довольна. И только много позднее стала овладевать образом, многое исправлять и облегчать и вернее играть мою Арину Петровну.
Дорогая и любимая Елена Николаевна! Хочу от всего сердца выразить свое восхищение Вашей чудесной игрой в спектакле «Господа Головлевы».
Образ Арины Петровны Голавлевой, претерпевающий от действия к действию глубокие психологические изменения, Вы, как никто другой, создали тонко, захватывающе драматично, с изумительным талантом.
А. Г. Кручина, г. Москва.
Ну а как же я играла поначалу? Тяжелым получился первый монолог, сказывалась работа без партнеров — не было свободного общения. Большая свобода, легкость, разговорность появились много позднее. Мне кажется, что и сами участники спектакля отмечают то новое и лучшее, что появляется в моем исполнении. Роль мне нравится, и я вижу еще непочатый край работы над ней. До сих пор не могу найти как играть последнее проклятие—чувствую, что делаю не то. А вот как — не знаю.
Правильно нащупываю сцену с Павлом. С Телегиным мне играть легко. У нас одна школа, один язык. Иногда, играя с Горбатовым — Степаном, пробую помимо брезгливости, презрения, гнева найти где-то в душе и чувство какой-то вины перед ним. Чувство это заглушается воспоминаниями о муках, заботах и страданиях, перенесенных из-за него, да еще сраме перед соседями. В злом ищи доброго. И это доброе я нахожу в том, что Арина Петровна беспокоится о судьбе внучек. Презрение Иудушки, беды, которые исходят от него, самоубийство Володеньки, озабоченность непонятными ей занятиями девочек — вот сложный конгломерат ее чувств и переживаний. Трудный, противоречивый характер. И я не вполне еще смогла овладеть им.
И все же давно не чувствовала я такого внутреннего трепета и удовольствия, как когда играю новые для меня роли старух — и «Пучину», и «Перед заходом солнца», и особенно «Головлевых». Может, потому, что это мои последние роли, но мне радостно встречаться в этих пьесах с полюбившимися партнерами, радостно чувствовать их тепло и так хорошо слышать, именно слышать тишину зрительного зала и понимать, что зритель тебя принимает, что он твой, дышит с тобой одним дыханием, живет с твоими героинями одной жизнью. Не знаю, может быть, манера моей игры уже старомодна, может, надо играть иначе. Однако и внимание зрителя и его одобрение после спектакля кажется мне одобрением традиций именно Малого театра.
Подробнее
12 августа день рождения отмечает заместитель художественного руководителя по музыкальной части, заслуженный деятель искусств России, композитор Григорий Яковлевич Гоберник. От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличн
12 августа день рождения отмечает заместитель художественного руководителя по музыкальной части, заслуженный деятель искусств России, композитор Григорий Яковлевич Гоберник.
От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличного здоровья, неиссякаемого вдохновения и всех благ.
От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличного здоровья, неиссякаемого вдохновения и всех благ.
12 августа день рождения отмечает заместитель художественного руководителя по музыкальной части, заслуженный деятель искусств России, композитор Григорий Яковлевич Гоберник.
Музыка этого замечательного композитора, тонко чувствующего специфику работы на театре несомненно украшает многие постановки Малого театра - «Лес», «Таинственный ящик», «Усилия любви...», «Три сестры», «Делец», «Последняя жертва» и другие.
От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличного здоровья, неиссякаемого вдохновения и всех благ.
Музыка этого замечательного композитора, тонко чувствующего специфику работы на театре несомненно украшает многие постановки Малого театра - «Лес», «Таинственный ящик», «Усилия любви...», «Три сестры», «Делец», «Последняя жертва» и другие.
От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличного здоровья, неиссякаемого вдохновения и всех благ.
11.08.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены.
«Листая старые подшивки»
МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ
После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены.
МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ
После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены.
«Листая старые подшивки»
МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ.
После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены. Сегодня он — один из самых «занятых» в спектаклях московских актеров.
- Валерий Александрович, от вашей сценической неизвестности до популярности прошло уже немало лет. Помните свое первое выступление, выход на сцену?
- Вырос в деревенской семье на окраине Орла. В шесть лет попал на смотр удожественной самодеятельности. Тогда этому придавалось большое значение, и фольклорные коллективы пользовались огромным успехом. Бабульки доставали из своих сундуков старые наряды и выходили в них выступать. А я, шестилетний ребенок, продекламировал на этом смотре стихотворение о мире, причем и читать-то еще не умел, а выучил с голоса моей мамы. Ох, какое это было ощущение! Аплодисменты зрителей, как тогда мне казалось, огромного зала сельского клуба, радость мамы и... первая награда — пакетик шоколадных конфет.
- И мечта стать артистом?
- В те времена стыдно было сказать, что хочу быть артистом. По правде сказать, больше тянуло работать с деревом, к столярной работе тянуло. В свободное время занимался в драматическом кружке, много пел, и. конечно же, была потаенная мечта — выйти на профессиональную сцену.
- Часто артиста отождествляют с сыгранной героической ролью, берут с него пример, хотят больше знать о нем, порой переходя границы приличия.
- Любой человек несет в себе сокровенное, а зритель и читатель жаждет откровенности. Под этим мощным натиском актеры порой начинают забывать такое понятие — стыд. Раздеться — пожалуйста. Поделиться интимным — без проблем.
Я противник этого. Я не ханжа, но я против и душевного стриптиза. А раздеваться духовно артист должен на сцене. Через образ, через пережитые чувства. Недавно здесь, в гримерке, произошел неприятный случай. Я готовился к выходу на сцену, и вдруг врывается человек с телекамерой и начинает комментировать все, что видит.
- Без разрешения?
- Какое там! Даже без стука. Это была телевизионная программа «Закулисье», где задача оператора заключалась в подсматривании за актерами.
А если артист не совсем одет или входит в образ...
После небольшого диалога со мной телевизионщик вышел, а потом с экрана прозвучало: «Закройте дверь с другой стороны» — это мои слова, и его: «Вот она, школа Малого театра». В Ленкоме мои коллеги порекомендовали ему поставить камеру в туалете...
- Каким был ваш путь в это здание Малого театра?
- После окончания школы, уже работая на заводе, занимался в вечерней театральной студии. Хотя она и не давала глубоких актерских зданий, но была возможность работать в периферийных театрах. Мы ездили по области, и для меня Орловщина открылась богатством культурных традиций.
Довелось побывать в местах, где жили и черпали душевные силы Фет, Тургенев, Бунин, Лесков, Леонид Андреев.
А потом я приехал в Москву и поступил в Училище имени Щепкина при Малом театре. Посчастливилось работать после окончания училища с величайшими мастерами театра — Толубеевым, Симоновым, Меркурьевым. Почти семь лет служил в театре северной столицы, а потом в Москве в Театре Армии и Театре имени Пушкина, и снова вернулся в альма-матер.
- У вас более сотни ролей в театре и в кино. Но зрителям запомнился ваш антигерой в «Петербургских тайнах». Как вы дошли до этого? Чуть не сказал — докатились.
- Первые киносъемки были у меня сразу после института в очень маленькой роли в фильме «Шаги по земле». Потом снимался довольно много, но утром знаменитым не просыпался. А вот роль, которая меня захватила, — это Влас Строгов в кинофильме «Строговы». Я встретился с настоящим кинематографом, работал с режиссером Венгеровым. В «Петербургских тайнах» начал сниматься после отснятых десяти серий. Режиссер Пчелкин пригласил, сразу сказав, что роль скучная. Я прочитал сценарий и почувствовал, что роль-то интересная. Это роль Полиевкта Харлампиевича
Хлебонасущенского. Сыграв одиночество с колоссальной энергией, клубок страстей, своеобразное понятие чести, — все это меня захватило.
Еще след оставила работа в фильме Леонида Головни по роману Алексеева «Вишневый омут» — это почти библейская история крестьянского мальчишки, выходца из батраков, ставшего хозяином, посадившим сад.
Запомнилась роль Подвойского в кинофильме «Красные колокола». Добрым словом вспоминаю Сергея Бондарчука, который во многом мне помог не только на этой картине. За роль в фильме «Агапэ» я получил приз во Франции. Более 80 картин, хороших или плохих — судить зрителям, но я всегда соглашался на роли, которые меня захватывали, и сыгранный персонаж был «я».
В жизнь это «я» не переходит, хотя иногда остаются внешние признаки. Мы же все в жизни играем, даже того не подозревая. В жизни я для всех бодрый, энергичный, веселый — это образ актера. А какой есть и каким хочется быть — разница, и немалая. Помню, когда первый раз увидел себя на экране, пришел в ужас: я это? не я?.. Увидел себя через объектив кинокамеры: и нос не тот, и профиль не нравится... Внутренний имидж был разрушен. И только после того как привык к новому Баринову, я почувствовал, что овладел профессией.
- И все-таки приятно, когда узнают...
- У меня этот период в прошлом. Сейчас меня узнаваемость интересует, когда разговариваю с сотрудниками автоинспекции. Когда узнают — наказание минимальное, а когда нет — то соответственно.
Были и курьезные случаи: однажды человек доказывал, что сидел со мной в одной камере, другой — что меня охранял. Как-то на гастролях обедал с коллегами в ресторане. Подошел человек с соседнего стола: «Жора, помнишь, как охранял тебя в зоне? Узнаешь? « Ему мои друзья объясняют, что я актер. Он: «Точно, и кликуха у него была Актер».
- Какая роль дается вам легче: положительная или отрицательная?
- Актеру легче сыграть свою мечту. Слабому роль сильного дается легче. Он хочет быть именно таким, и это его мечта. Слабый представляет, как он будет говорить правду в глаза любому начальнику, любому подлецу, кому-то из «высших» не подаст руки. В жизни сделать это трудно, и нужна ли такая демонстрация? А на сцене актеру это сделать легко. И получается, что актер — это педагог. Идут за сильным актером, за его ролью идут.
Станиславский говорил: играя отрицательного героя, ищите, где он положительный. Константин Сергеевич был прав. Положительные роли играть сложнее по недостатку материалов, а отрицательные интереснее, они лучше и ярче выписаны. А как зритель я тоскую по положительным героям.
Сейчас сериалы пекутся как блины. И при отсутствии морали, нравственных законов главным героем становится бандит, а молодежь берет варианты поведения с экрана.
- Мексиканские сериалы — тоже не лучший выход.
- Не жалую мексиканские сериалы, но им можно все простить за тему материнства. Многие российские женщины, бросившие детей, начинают их искать. Вот так просто сериалы разбудили материнское чувство. Примитивно? Да. И так же примитивно на экране создается образ убийцы.
Результат этого в радио- и теленовостях.
- Сейчас появилось новое занятие для актера — телереклама. Телевидение — великая сила. А должна ли быть ответственность? Как к этому относиться?
- Актер подставляет свое имя. Человек известный должен отвечать за все, что он говорит публично, с экрана ТВ. Если рекламирует продукт питания, от которого вреда нет, — ладно. Но если речь идет о лекарстве, которое он и в рот не брал? Этический выбор и моральная ответственность на одной чаше, а на другой — соблазн заработать. Вспоминаю слова Раневской: деньги кончатся, а позор останется. В рекламе деньги прощают все. И это беда. А у меня правило — не покупать то, что рекламируют.
- Валерий Александрович, есть ли у вас альтернатива — экран или сцена?
- 30 лет служу в театре, легко учу текст. Сотню страниц за ночь выучить не представляет труда. В последние годы у меня было от четырех до семи премьер в сезон. Только в Малом театре «Царь Иудейский», «Царь Петр», «Таланты и поклонники», «Холопы», «Царь Борис», «Царь Иоанн Грозный», «Свадьба Кречинского», «Коварство и любовь», «Трудовой хлеб», «Бешеные деньги». В четырех спектаклях я играю без дублера. Играю несколько спектаклей в антрепризах.
В кино тоже были приятные события, но мало сложных характеров. Остались роли-функции. И если бы передо мной стоял выбор — кино или театр, я бы не раздумывал. Театр — это свой особый мир, своя аура... Я очень люблю зал. Особенно интересно наблюдать за изменением настроения молодых зрителей: от безразличия, шушуканья, шуршания фантиками — переход к полной тишине в зале. А когда актер ловит зрителя на чувствах, тут и хлюпание носом, и слезы...
- Я знаю, что вы болельщик. Это серьезно?
- Если сказать, что я болельщик, — значит ничего не сказать. Футбол для меня — вторая жизнь. Я не только болею за «Локомотив», но и постоянно езжу с футболистами и стал талисманом команды. Ребята бывают недовольны, если я пропускаю матч. Бывает, на работе, когда не все удачно, я так не расстраиваюсь, как если проигрывает «Локомотив».
Александр КОГАЛОВ
«Трибуна», 06.12.2000
МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ.
После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены. Сегодня он — один из самых «занятых» в спектаклях московских актеров.
- Валерий Александрович, от вашей сценической неизвестности до популярности прошло уже немало лет. Помните свое первое выступление, выход на сцену?
- Вырос в деревенской семье на окраине Орла. В шесть лет попал на смотр удожественной самодеятельности. Тогда этому придавалось большое значение, и фольклорные коллективы пользовались огромным успехом. Бабульки доставали из своих сундуков старые наряды и выходили в них выступать. А я, шестилетний ребенок, продекламировал на этом смотре стихотворение о мире, причем и читать-то еще не умел, а выучил с голоса моей мамы. Ох, какое это было ощущение! Аплодисменты зрителей, как тогда мне казалось, огромного зала сельского клуба, радость мамы и... первая награда — пакетик шоколадных конфет.
- И мечта стать артистом?
- В те времена стыдно было сказать, что хочу быть артистом. По правде сказать, больше тянуло работать с деревом, к столярной работе тянуло. В свободное время занимался в драматическом кружке, много пел, и. конечно же, была потаенная мечта — выйти на профессиональную сцену.
- Часто артиста отождествляют с сыгранной героической ролью, берут с него пример, хотят больше знать о нем, порой переходя границы приличия.
- Любой человек несет в себе сокровенное, а зритель и читатель жаждет откровенности. Под этим мощным натиском актеры порой начинают забывать такое понятие — стыд. Раздеться — пожалуйста. Поделиться интимным — без проблем.
Я противник этого. Я не ханжа, но я против и душевного стриптиза. А раздеваться духовно артист должен на сцене. Через образ, через пережитые чувства. Недавно здесь, в гримерке, произошел неприятный случай. Я готовился к выходу на сцену, и вдруг врывается человек с телекамерой и начинает комментировать все, что видит.
- Без разрешения?
- Какое там! Даже без стука. Это была телевизионная программа «Закулисье», где задача оператора заключалась в подсматривании за актерами.
А если артист не совсем одет или входит в образ...
После небольшого диалога со мной телевизионщик вышел, а потом с экрана прозвучало: «Закройте дверь с другой стороны» — это мои слова, и его: «Вот она, школа Малого театра». В Ленкоме мои коллеги порекомендовали ему поставить камеру в туалете...
- Каким был ваш путь в это здание Малого театра?
- После окончания школы, уже работая на заводе, занимался в вечерней театральной студии. Хотя она и не давала глубоких актерских зданий, но была возможность работать в периферийных театрах. Мы ездили по области, и для меня Орловщина открылась богатством культурных традиций.
Довелось побывать в местах, где жили и черпали душевные силы Фет, Тургенев, Бунин, Лесков, Леонид Андреев.
А потом я приехал в Москву и поступил в Училище имени Щепкина при Малом театре. Посчастливилось работать после окончания училища с величайшими мастерами театра — Толубеевым, Симоновым, Меркурьевым. Почти семь лет служил в театре северной столицы, а потом в Москве в Театре Армии и Театре имени Пушкина, и снова вернулся в альма-матер.
- У вас более сотни ролей в театре и в кино. Но зрителям запомнился ваш антигерой в «Петербургских тайнах». Как вы дошли до этого? Чуть не сказал — докатились.
- Первые киносъемки были у меня сразу после института в очень маленькой роли в фильме «Шаги по земле». Потом снимался довольно много, но утром знаменитым не просыпался. А вот роль, которая меня захватила, — это Влас Строгов в кинофильме «Строговы». Я встретился с настоящим кинематографом, работал с режиссером Венгеровым. В «Петербургских тайнах» начал сниматься после отснятых десяти серий. Режиссер Пчелкин пригласил, сразу сказав, что роль скучная. Я прочитал сценарий и почувствовал, что роль-то интересная. Это роль Полиевкта Харлампиевича
Хлебонасущенского. Сыграв одиночество с колоссальной энергией, клубок страстей, своеобразное понятие чести, — все это меня захватило.
Еще след оставила работа в фильме Леонида Головни по роману Алексеева «Вишневый омут» — это почти библейская история крестьянского мальчишки, выходца из батраков, ставшего хозяином, посадившим сад.
Запомнилась роль Подвойского в кинофильме «Красные колокола». Добрым словом вспоминаю Сергея Бондарчука, который во многом мне помог не только на этой картине. За роль в фильме «Агапэ» я получил приз во Франции. Более 80 картин, хороших или плохих — судить зрителям, но я всегда соглашался на роли, которые меня захватывали, и сыгранный персонаж был «я».
В жизнь это «я» не переходит, хотя иногда остаются внешние признаки. Мы же все в жизни играем, даже того не подозревая. В жизни я для всех бодрый, энергичный, веселый — это образ актера. А какой есть и каким хочется быть — разница, и немалая. Помню, когда первый раз увидел себя на экране, пришел в ужас: я это? не я?.. Увидел себя через объектив кинокамеры: и нос не тот, и профиль не нравится... Внутренний имидж был разрушен. И только после того как привык к новому Баринову, я почувствовал, что овладел профессией.
- И все-таки приятно, когда узнают...
- У меня этот период в прошлом. Сейчас меня узнаваемость интересует, когда разговариваю с сотрудниками автоинспекции. Когда узнают — наказание минимальное, а когда нет — то соответственно.
Были и курьезные случаи: однажды человек доказывал, что сидел со мной в одной камере, другой — что меня охранял. Как-то на гастролях обедал с коллегами в ресторане. Подошел человек с соседнего стола: «Жора, помнишь, как охранял тебя в зоне? Узнаешь? « Ему мои друзья объясняют, что я актер. Он: «Точно, и кликуха у него была Актер».
- Какая роль дается вам легче: положительная или отрицательная?
- Актеру легче сыграть свою мечту. Слабому роль сильного дается легче. Он хочет быть именно таким, и это его мечта. Слабый представляет, как он будет говорить правду в глаза любому начальнику, любому подлецу, кому-то из «высших» не подаст руки. В жизни сделать это трудно, и нужна ли такая демонстрация? А на сцене актеру это сделать легко. И получается, что актер — это педагог. Идут за сильным актером, за его ролью идут.
Станиславский говорил: играя отрицательного героя, ищите, где он положительный. Константин Сергеевич был прав. Положительные роли играть сложнее по недостатку материалов, а отрицательные интереснее, они лучше и ярче выписаны. А как зритель я тоскую по положительным героям.
Сейчас сериалы пекутся как блины. И при отсутствии морали, нравственных законов главным героем становится бандит, а молодежь берет варианты поведения с экрана.
- Мексиканские сериалы — тоже не лучший выход.
- Не жалую мексиканские сериалы, но им можно все простить за тему материнства. Многие российские женщины, бросившие детей, начинают их искать. Вот так просто сериалы разбудили материнское чувство. Примитивно? Да. И так же примитивно на экране создается образ убийцы.
Результат этого в радио- и теленовостях.
- Сейчас появилось новое занятие для актера — телереклама. Телевидение — великая сила. А должна ли быть ответственность? Как к этому относиться?
- Актер подставляет свое имя. Человек известный должен отвечать за все, что он говорит публично, с экрана ТВ. Если рекламирует продукт питания, от которого вреда нет, — ладно. Но если речь идет о лекарстве, которое он и в рот не брал? Этический выбор и моральная ответственность на одной чаше, а на другой — соблазн заработать. Вспоминаю слова Раневской: деньги кончатся, а позор останется. В рекламе деньги прощают все. И это беда. А у меня правило — не покупать то, что рекламируют.
- Валерий Александрович, есть ли у вас альтернатива — экран или сцена?
- 30 лет служу в театре, легко учу текст. Сотню страниц за ночь выучить не представляет труда. В последние годы у меня было от четырех до семи премьер в сезон. Только в Малом театре «Царь Иудейский», «Царь Петр», «Таланты и поклонники», «Холопы», «Царь Борис», «Царь Иоанн Грозный», «Свадьба Кречинского», «Коварство и любовь», «Трудовой хлеб», «Бешеные деньги». В четырех спектаклях я играю без дублера. Играю несколько спектаклей в антрепризах.
В кино тоже были приятные события, но мало сложных характеров. Остались роли-функции. И если бы передо мной стоял выбор — кино или театр, я бы не раздумывал. Театр — это свой особый мир, своя аура... Я очень люблю зал. Особенно интересно наблюдать за изменением настроения молодых зрителей: от безразличия, шушуканья, шуршания фантиками — переход к полной тишине в зале. А когда актер ловит зрителя на чувствах, тут и хлюпание носом, и слезы...
- Я знаю, что вы болельщик. Это серьезно?
- Если сказать, что я болельщик, — значит ничего не сказать. Футбол для меня — вторая жизнь. Я не только болею за «Локомотив», но и постоянно езжу с футболистами и стал талисманом команды. Ребята бывают недовольны, если я пропускаю матч. Бывает, на работе, когда не все удачно, я так не расстраиваюсь, как если проигрывает «Локомотив».
Александр КОГАЛОВ
«Трибуна», 06.12.2000
10.08.2005
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»
Малый театр решил поставить на сцене филиала «Пучину» Островского. На моей памяти пьеса не шла в Малом. Лет тридцать тому назад ее играли в Ленинградском театре драмы имени Пушкина. Роль Анны Устиновны исполняла Н. С. Рашевская. А Кирюшу Кисельникова, по слухам, великолепно играл А. Ф. Борисов. Я этого спектакля не видела.
У нас роль Кисельникова поручили Ю. М. Соломину. Постановку должен был осуществлять П. П. Васильев, декорации делать — А. Н. Васильев, роль Анны Устиновны Кисельниковой предназначалась мне. Прочитав внимательно пьесу, я пришла в ужас. Мне казалось, что это совсем не мое дело. После герцогинь переключаться на Кисельникову было просто невозможно. Никаких красок для характеристики этой забитой, безвольной женщины я в себе не находила. К тому же сама лексика роли и ее мелодика мне были просто неприятны.
Вообще я никогда не считала себя актрисой театра Островского. Все эти купчихи и свахи были не для меня. Я много играла в пьесах Островского, но всегда дворянок. И Лидия в «Бешеных деньгах», и Лариса в «Бесприданнице», и Елена в «Женитьбе Белугина», и Негина в «Талантах и поклонниках», и Кручинина в «Без вины виноватых», да и полусумасшедшая Барыня в «Грозе» — барыни и барышни. В тех же «Волках и овцах» и Глафира и Мурзавецкая тоже не замоскворецкие купчихи. А тут вдруг Анна Устиновна в «Пучине». В Барабошевой из «Правда—хорошо, а счастье лучше» хоть характер, воля,. темперамент, а эта и по фамилии-то — Кисельникова. Нет, нет и нет. Романтическая линия крепко сидела во мне. И если, как мне говорили, у меня получалась Олена в «Воеводе», — так и там ощущалась романтика и сказочность. И Пров Михайлович Садовский — Дубровин и Остужев—Бастрюков играли далеко не в бытовых тонах. За ними шла и я.
Работы, ролей в пору постановки «Пучины» у меня не было. Я уже отказалась от эстрады, считая, что и репертуар надо искать иной, да и приятнее видеть на концертной площадке молодых, привлекательных исполнителей. К тому же я была так загружена общественной работой, что серьезно заняться перестройкой концертной деятельности просто не имела времени.
Я пошла к Цареву и попросила освободить меня от роли Кисельниковой. «Елена Николаевна, ведь у вас ничего нет в репертуаре. Я понимаю, что это не ваше дело, но попробуйте, начните репетировать, и если уж совсем станет противно, я приму ваш отказ, но все же попробуйте, начните». Царев говорил по-товарищески, понимая мое отвращение к роли. Этим он меня и подкупил. Я начала работать. Как всегда, по своему методу.
Кто она, Анна Устиновна? Грамотная, ведет счет в лавках, но безвольная и обожает своего Кирюшу. По-видимому, сама из очень бедной семьи, она училась в каком-нибудь пансионе. Как бесприданницу отдали без любви за пожилого, много старше ее человека. Ей нечего было ждать, а мужу требовалась хозяйка в доме. Человек он был суровый как с женой, так и с сыном. Вся ее отрада—сын. Его потихоньку от отца и баловала, ему и не перечила. После смерти мужа, когда Кирюша бросил университет, ему все денежные дела отца передала, так как сама только на хозяйственные расходы привыкла получать. Всегда была тихой, безвольной. Полюбил Кирюша и женился — она не возражает. Может, нашел счастье. Из-за своего характера и у невестки как приживалка живет—готовит и нянчит детей. Все будет терпеть, лишь бы Кирюше было хорошо. Но где-то и она понимает, что не принесет этот брак счастья сыну. Тесть — человек чужой, несимпатичный. Чует материнское сердце, что от этого тестя надо бы подальше. Какие-то финансовые дела ведет странные. Но, чем могла, тем помогала, все свое отдала сыну, и дом свой, и колечки всякие. В семье нищета. Говорят, есть выход — брать взятки. Все берут. Всем своим существом интуитивно понимает, что это дурно, но... Последний удар нанес тесть Кирюше, обобрал, обманул, обворовал. Невестка давно умерла, дети болеют, нет денег на врача. И сколько муки переживает Анна Устиновна, когда она, мать, толкает сына на позорный промысел—брать взятки. Сама толкает, испытывая огромную боль, нечеловеческое страдание. В последнем акте Кисельникова все время на сцене. Теперь она уже сама хозяйка в их конуре. Кирюша полусумасшедший. Надеяться не на кого и не на что, разве на заработанные шитьем гроши внучки. Теперь ей самой — матери и бабушке — надо думать, как выкручиваться.
Акт содержит много интересных нюансов. И я втянулась в работу. Сколько бессонных ночей, сколько слез, сколько мучений, чтоб побороть свое первоначальное отвращение к роли, а потом полюбить ее. Нечто подобное было у меня и с Надеждой в «Варварах», от которой я сначала отказывалась и которую даже ненавидела.
Вот так не знаешь себя, а вернее, не хочешь как следует подумать и поработать. Да, работа, работа и работа решают все. Как и моя Надежда, Анна Устиновна получилась и полюбилась. Как всегда, пресса лишь мимоходом упомянула мою фамилию. И лишь в Ленинграде в какой-то газете было написано: «Анна Устиновна — безусловная удача Гоголевой».
Дорогая и глубокоуважаемая Елена Николаевна! Вот уже в третий раз встречаюсь я с Вами на экране телевизора в замечательном спектакле Островского «Пучина». И под свежим впечатлением решился написать Вам. Не обижайтесь, что своим письмом отниму у Вас несколько минут дорогого для Вас времени. Ту огромную радость, которую дарите Вы нам, миллионам благодарных зрителей Ваших, невозможно выразить словами. Спасибо Вам, дорогая Елена Николаевна, за ту радость. Вероятно, это очень трудно — оставаться один на один со зрителем. Ведь мы внимательно следим за каждым движением Вашим, за каждым жестом, за лицом Вашим, — за тем, как Вы живете на экране, создавая незабываемый образ. Примите мою самую искреннюю признательность за светлый талант Ваш, за нелегкий труд, труд актера.
Искренне Ваш Владимир Александрович, Казахстан, г. Чимкент.
«Пучину» мы играли с большим, огромным, я бы сказала, успехом — не только в Москве, но и везде, где мы с ней гастролировали. Конечно, немалое значение в этом успехе имела и популярность Ю. Соломина. Но должна сказать, что роль была им сделана на высочайшем уровне.
У другого исполнителя, Э. Марцевича, тоже было в Кисельникове много интересных, ярких мест. Он брал больше нервозностью, играл, выражаясь по-старому, как неврастеник.
У Кисельникова — Соломина был ум, мучительное сознание, именно сознание безвыходности положения, и его уход на Сухаревку в последнем акте был сознательным шагом.
Вначале я побаивалась Юрия Соломина. Я никогда с ним не играла, он — кинознаменитость. Как-то сыграемся в «Пучине»?
А он, оказывается, меня боялся. Как поведу с ним себя я, старая актриса. «Боялся, что потянете на себя одеяло, как у нас говорят, будете капризничать, диктовать! Ведь вы — Гоголева!» Постепенно мы начали понимать друг друга и с удовольствием работали вместе. Особенно я была ему благодарна, когда «Пучину» снимали на телевидении. Соломин хорошо чувствовал камеру, знал все фокусы света и аппарата. Он по-товарищески заботился о моей сцене, о моем крупном плане, ставил меня в выгодное положение.
В заключение хочу только сказать, что мне совсем не нравилось оформление «Пучины». Талантливый художник А. Н. Васильев тут что-то перемудрил. Увеличенные фотографии бывшей Сухаревки и старой Москвы не создали желаемого впечатления толчеи и толпы. От Сухаревой башни вела какая-то ненужная лестница на сцену, якобы в подвал. Сцена совсем пуста и очень обширна. Она не позволяла актеру почувствовать атмосферу нищеты, убогости и сырости помещения, о чем я сразу и сказала, когда принимали макет. Однако все осталось по-прежнему. Лишь заменили какими-то лоскутами драпировки, украшавшие первые две картины. Что же касается режиссуры, то я не чувствовала руки постановщика. С П. П. Васильевым у меня сохранились дружеские отношения, но помогал он очень мало, в общем, роль я делала сама. Сами работали над своими ролями и другие исполнители. Вот и играли, кто как мог.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»
Малый театр решил поставить на сцене филиала «Пучину» Островского. На моей памяти пьеса не шла в Малом. Лет тридцать тому назад ее играли в Ленинградском театре драмы имени Пушкина. Роль Анны Устиновны исполняла Н. С. Рашевская. А Кирюшу Кисельникова, по слухам, великолепно играл А. Ф. Борисов. Я этого спектакля не видела.
У нас роль Кисельникова поручили Ю. М. Соломину. Постановку должен был осуществлять П. П. Васильев, декорации делать — А. Н. Васильев, роль Анны Устиновны Кисельниковой предназначалась мне. Прочитав внимательно пьесу, я пришла в ужас. Мне казалось, что это совсем не мое дело. После герцогинь переключаться на Кисельникову было просто невозможно. Никаких красок для характеристики этой забитой, безвольной женщины я в себе не находила. К тому же сама лексика роли и ее мелодика мне были просто неприятны.
Вообще я никогда не считала себя актрисой театра Островского. Все эти купчихи и свахи были не для меня. Я много играла в пьесах Островского, но всегда дворянок. И Лидия в «Бешеных деньгах», и Лариса в «Бесприданнице», и Елена в «Женитьбе Белугина», и Негина в «Талантах и поклонниках», и Кручинина в «Без вины виноватых», да и полусумасшедшая Барыня в «Грозе» — барыни и барышни. В тех же «Волках и овцах» и Глафира и Мурзавецкая тоже не замоскворецкие купчихи. А тут вдруг Анна Устиновна в «Пучине». В Барабошевой из «Правда—хорошо, а счастье лучше» хоть характер, воля,. темперамент, а эта и по фамилии-то — Кисельникова. Нет, нет и нет. Романтическая линия крепко сидела во мне. И если, как мне говорили, у меня получалась Олена в «Воеводе», — так и там ощущалась романтика и сказочность. И Пров Михайлович Садовский — Дубровин и Остужев—Бастрюков играли далеко не в бытовых тонах. За ними шла и я.
Работы, ролей в пору постановки «Пучины» у меня не было. Я уже отказалась от эстрады, считая, что и репертуар надо искать иной, да и приятнее видеть на концертной площадке молодых, привлекательных исполнителей. К тому же я была так загружена общественной работой, что серьезно заняться перестройкой концертной деятельности просто не имела времени.
Я пошла к Цареву и попросила освободить меня от роли Кисельниковой. «Елена Николаевна, ведь у вас ничего нет в репертуаре. Я понимаю, что это не ваше дело, но попробуйте, начните репетировать, и если уж совсем станет противно, я приму ваш отказ, но все же попробуйте, начните». Царев говорил по-товарищески, понимая мое отвращение к роли. Этим он меня и подкупил. Я начала работать. Как всегда, по своему методу.
Кто она, Анна Устиновна? Грамотная, ведет счет в лавках, но безвольная и обожает своего Кирюшу. По-видимому, сама из очень бедной семьи, она училась в каком-нибудь пансионе. Как бесприданницу отдали без любви за пожилого, много старше ее человека. Ей нечего было ждать, а мужу требовалась хозяйка в доме. Человек он был суровый как с женой, так и с сыном. Вся ее отрада—сын. Его потихоньку от отца и баловала, ему и не перечила. После смерти мужа, когда Кирюша бросил университет, ему все денежные дела отца передала, так как сама только на хозяйственные расходы привыкла получать. Всегда была тихой, безвольной. Полюбил Кирюша и женился — она не возражает. Может, нашел счастье. Из-за своего характера и у невестки как приживалка живет—готовит и нянчит детей. Все будет терпеть, лишь бы Кирюше было хорошо. Но где-то и она понимает, что не принесет этот брак счастья сыну. Тесть — человек чужой, несимпатичный. Чует материнское сердце, что от этого тестя надо бы подальше. Какие-то финансовые дела ведет странные. Но, чем могла, тем помогала, все свое отдала сыну, и дом свой, и колечки всякие. В семье нищета. Говорят, есть выход — брать взятки. Все берут. Всем своим существом интуитивно понимает, что это дурно, но... Последний удар нанес тесть Кирюше, обобрал, обманул, обворовал. Невестка давно умерла, дети болеют, нет денег на врача. И сколько муки переживает Анна Устиновна, когда она, мать, толкает сына на позорный промысел—брать взятки. Сама толкает, испытывая огромную боль, нечеловеческое страдание. В последнем акте Кисельникова все время на сцене. Теперь она уже сама хозяйка в их конуре. Кирюша полусумасшедший. Надеяться не на кого и не на что, разве на заработанные шитьем гроши внучки. Теперь ей самой — матери и бабушке — надо думать, как выкручиваться.
Акт содержит много интересных нюансов. И я втянулась в работу. Сколько бессонных ночей, сколько слез, сколько мучений, чтоб побороть свое первоначальное отвращение к роли, а потом полюбить ее. Нечто подобное было у меня и с Надеждой в «Варварах», от которой я сначала отказывалась и которую даже ненавидела.
Вот так не знаешь себя, а вернее, не хочешь как следует подумать и поработать. Да, работа, работа и работа решают все. Как и моя Надежда, Анна Устиновна получилась и полюбилась. Как всегда, пресса лишь мимоходом упомянула мою фамилию. И лишь в Ленинграде в какой-то газете было написано: «Анна Устиновна — безусловная удача Гоголевой».
Дорогая и глубокоуважаемая Елена Николаевна! Вот уже в третий раз встречаюсь я с Вами на экране телевизора в замечательном спектакле Островского «Пучина». И под свежим впечатлением решился написать Вам. Не обижайтесь, что своим письмом отниму у Вас несколько минут дорогого для Вас времени. Ту огромную радость, которую дарите Вы нам, миллионам благодарных зрителей Ваших, невозможно выразить словами. Спасибо Вам, дорогая Елена Николаевна, за ту радость. Вероятно, это очень трудно — оставаться один на один со зрителем. Ведь мы внимательно следим за каждым движением Вашим, за каждым жестом, за лицом Вашим, — за тем, как Вы живете на экране, создавая незабываемый образ. Примите мою самую искреннюю признательность за светлый талант Ваш, за нелегкий труд, труд актера.
Искренне Ваш Владимир Александрович, Казахстан, г. Чимкент.
«Пучину» мы играли с большим, огромным, я бы сказала, успехом — не только в Москве, но и везде, где мы с ней гастролировали. Конечно, немалое значение в этом успехе имела и популярность Ю. Соломина. Но должна сказать, что роль была им сделана на высочайшем уровне.
У другого исполнителя, Э. Марцевича, тоже было в Кисельникове много интересных, ярких мест. Он брал больше нервозностью, играл, выражаясь по-старому, как неврастеник.
У Кисельникова — Соломина был ум, мучительное сознание, именно сознание безвыходности положения, и его уход на Сухаревку в последнем акте был сознательным шагом.
Вначале я побаивалась Юрия Соломина. Я никогда с ним не играла, он — кинознаменитость. Как-то сыграемся в «Пучине»?
А он, оказывается, меня боялся. Как поведу с ним себя я, старая актриса. «Боялся, что потянете на себя одеяло, как у нас говорят, будете капризничать, диктовать! Ведь вы — Гоголева!» Постепенно мы начали понимать друг друга и с удовольствием работали вместе. Особенно я была ему благодарна, когда «Пучину» снимали на телевидении. Соломин хорошо чувствовал камеру, знал все фокусы света и аппарата. Он по-товарищески заботился о моей сцене, о моем крупном плане, ставил меня в выгодное положение.
В заключение хочу только сказать, что мне совсем не нравилось оформление «Пучины». Талантливый художник А. Н. Васильев тут что-то перемудрил. Увеличенные фотографии бывшей Сухаревки и старой Москвы не создали желаемого впечатления толчеи и толпы. От Сухаревой башни вела какая-то ненужная лестница на сцену, якобы в подвал. Сцена совсем пуста и очень обширна. Она не позволяла актеру почувствовать атмосферу нищеты, убогости и сырости помещения, о чем я сразу и сказала, когда принимали макет. Однако все осталось по-прежнему. Лишь заменили какими-то лоскутами драпировки, украшавшие первые две картины. Что же касается режиссуры, то я не чувствовала руки постановщика. С П. П. Васильевым у меня сохранились дружеские отношения, но помогал он очень мало, в общем, роль я делала сама. Сами работали над своими ролями и другие исполнители. Вот и играли, кто как мог.
Подробнее
10 августа сердечно поздравим с юбилеем артистку Малого театра Любовь Серафимовну Аникееву и пожелаем всего самого наилучшего: крепкого здоровья, праздничного настроения и скорейшего осуществления всех творческих планов.
10 августа сердечно поздравим с юбилеем артистку Малого театра Любовь Серафимовну Аникееву и пожелаем всего самого наилучшего: крепкого здоровья, праздничного настроения и скорейшего осуществления всех творческих планов.
08.08.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА. НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА.
НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА.
НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА.
НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
Наш театр вступил в юбилейный год с конкретным творческим делом: мы выпустили альбом из двух аудиокассет, на которых записаны произведения Пушкина (среди них и все сказки) в исполнении актеров Малого театра — Марцевича, Ермакова, Васильева, Муравьевой. Участвовал и я. Этот альбом не халтурное и не случайное дело, поскольку все актеры отвечают за свои имена и подобный альбом мы уже выпускали прежде.
Когда-то, несколько лет назад, я записал все сказки Пушкина своей внучке на кассету -- тогда это было дело семейное, а теперь я с удовольствием ответил на приглашение и сделал это для других детей. Мы надеемся, что чтение пушкинских произведений артистами Малого театра восполнит (или дополнит) образование детей и молодых людей, так как нынешнее поколение, к сожалению, уже не книжное.
Говорить о Пушкине сегодня невозможно без размышлений о современной культуре в целом и ее законах. Сегодня и в культуре, и в образовании слишком много стали изобретать — буквально все больны этой болезнью изобретения колеса. Быть может, я старомоден, но изобретательство в областях, которые направлены на человека, на его душевный мир, — дело рискованное. Именно здесь-то и нужно доверие к опыту, к традиции, к основополагающим установлениям. В советской школе, например, гуманитарная программа (при всем пафосе отрицания «прежнего» и при всех насильственных идеологических установках) учитывала именно опыт дореволюционной школы и гимназии. Назовите как угодно учебное заведение — частная элитная школа, лицей, колледж, академия, важно одно: в образовании должен быть корень государственности, традиции. Сегодня же все дозволено именно потому, что нет никакого контроля, а он должен быть и есть везде, во всех цивилизованных государствах. Боязнь контроля (контроля авторитетных специалистов) показатель болезненных процессов в нашем образовании и полной безнаказанности за изуродованные души и умы. Но образование — дело государственное, так как оно воспитывает граждан нашего общества, обязанных обществу и государству и должных чувствовать свою с ними связь. Все равно (и без контроля) на самом-то деле существует давление экономическое и смысловое со стороны спонсоров, фондов и т.д. Я полагаю, что, какая бы школа ни была, с каким бы «уклоном», есть для всех вещи обязательные. Не может человек, например, не знать А.С. Пушкина, не знать русской классики. Статус образованного человека должен быть высок, несмотря ни на что. Я всегда вспоминаю академика Капицу, блестящая эрудиция которого была чрезвычайно приятна и полезна его слушателям, зрителям, собеседникам.
Пушкин нужен всем.
Сейчас идет отсчет времени считают, сколько дней остается до юбилея, до дня рождения поэта. Пушкина много читают на радио и телевидении. Читают не только артисты, но и «простой народ». Это, видимо, все же не очень хорошо: каждая идея («мы все любим Пушкина») должна не просто технически выполняться. В чтение Пушкина необходимо вкладывать душу, сердце и качество. Высота художественная нужна потому, что Пушкин уникален — он один во всем мире. Его нельзя пускать в поток, а мы любим заболтать дело или придать, как говорят теперь, «проекту» немыслимую широту: все дворники, доярки, милиционеры на улице читают Пушкина. А стоит ли озвучивать такой проект? Пусть читают для себя, кто же будет возражать. Всс, в том числе и произведения Пушкина, можно обесценить, превратив в рекламу ежедневным массовым, но некачественным чтением.
В нашем театре Пушкина читали артисты всех поколений: М.И. Царев, А.И. Смирнов, Б.В. Телегин, Е.В. Самойлов... Но много остается и невостребованным: сегодня читать негде. Вот петь тут больше возможностей. Наверное, наши актеры тоже могли бы спеть так, как сейчас поют, но вроде это неудобно актеру Малого театра (ведь существует определенный уровень).
Наша задача — прививать с детства любовь к автору, к слову.
Современные театры сегодня ставят классику активно, но что с ней вытворяют! Немыслимые вещи! Значит это не любовь к автору, это использование автора в своих целях, которые определяются способностями, измеряются своим «аршином». Я считаю, что такой подход к нашему наследию наносит большой вред развитию общества. Многие нынешние «проекты» именно таковы — они идут вразрез с нормальным взглядом на самих себя, а значит, и на наше общество. Любую классическую пьесу можно подмять под свое мировоззрение. Так и делают: заставляют Яшу (слугу из «Вишневого сада») «заниматься любовью» (на сцене) со служанкой Дуняшей. Этого Чехов не писал, не мог написать. У него Яша не очень хороший человек, но ничего отталкивающего или вызывающего он на сцене не проделывает. Раневскую играют наркоманкой на «игле сидит». У Чехова написано о ее нервном потрясении; можно, конечно, пойти дальше, объясняя ее нервность наркотической зависимостью. Но никак нельзя нечто подобное ставить в основание роли Чехов писал Раневскую другой. Для чего вся эта новизна? Ничего нового здесь абсолютно нет попросту не могут увидеть того, что написал классик. Классики близко подпускают только очень талантливых людей.
Мы часто слышим: «Ну, вы знаете, Малый театр он ведь традиционный!» При этом «традиционный» произносится с этакой разочарованно-скучной интонацией. Видимо, потому нас не пригласили на Пушкинский фестиваль этого года, на Чеховские фестивали, несмотря на то что в нашем репертуаре идут три пьесы Чехова. Спектакли, между прочим, хорошие, имеющие устойчивый зрительский интерес. Но мы не модные. Хотя, как мне кажется, на фестивалях-то и должно быть показано все, чем мы располагаем. Мы, Малый театр, в это все не входим. Таков парадокс!
Старейший театр страны аккуратно выводится за рамки «современности», традиционное искусство (наше наследство) экспертам от театральной политики не нужно. А может быть, нас действительно приглашать опасно? Ведь как будет смотреться нынешний актер рядом с нашими-то блистательными крупными артистическими дарованиями?! Театр, кстати, очень спокойно относится ко всем этим фестивалям-тусовкам, к неприглашениям. Но однажды мы позволили себе выступить с протестом это когда театральную «Золотую маску» «за честь и достоинство» не вручили тому, кто должен был бы получить ее как достойный, самый старший артист. Таковым является артист Малого театра Николай Александрович Анненков, которому в сентябре этого года будет сто лет! Кому же, как не ему, следовало бы дать эту премию-награду? Я абсолютно уверен, зрительный зал стоя приветствовал бы старейшего артиста. Я ничего не имею против тех, кто получил «Золотую маску», но все же тут видна тенденция. Пример, увы, характерный. Не могут переступить через свое «я»...
Интересно, что к нам сегодня с гораздо большим почтением, уважением и восхищением относятся иностранцы. Для них именно мы представляем искусство России, русскую школу. Вспомним, например, традиционные театры Японии, Китая. Как их берегут, как охраняют веками! Причем именно большая сохраненность, архаичность, неизменяемость ценятся прежде всего. У нас же все в погоне за новизной, за модерном, а Малому неприлично бежать... Нам прилична другая поступь размеренная, с пониманием, что нас окружает великое театральное предание, которое мы наследуем и передаем. Малый театр — традиционный. И это мы говорим совершенно с другой интонацией, чем наши коллеги. Мы сохраняем традиции, которые были заложены Щепкиным, Мочаловым, Островским. Мордовать классиков, обезьянничать Малому театру попросту неприлично. Мы, пожалуй, едва ли не единственный театр, который реально сохранил (через актерские поколения) традиционную преемственность, когда всякое старшее поколение посвящало молодое в традицию искусства Малого.
Впрочем, пусть все будет в театральном «лесу», даже поганки, даже сорняки. Что делать, если английский газон устраивается столетиями, а сорняк живуч... Я не хочу указывать на какие-либо отдельные театры, но говорю о реалиях жизненных и о театральном процессе.
После Октябрьской революции нас обзывали «академическим старьем», театром «старого наследия», организовывали новые театры, которые задумывались как революционные и серийные (Театр РСФСР-1, РСФСР-5 и т. д.), заставляли откликаться «на злобу дня». И все же почти чудесным образом в нашем искусстве сохранились прежние стать и сила актерской игры. Что же касается принципа «современности» в постановках классики, то я понимаю его несколько иначе, чем принято и распространено. Существует современность мысли. Допустим, в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» есть такие реплики. Шуйский, отвечая царю Федору, говорит:
Мне в Думе делать нечего, когда
Дела земли вершит уже не Дума, а шурин твой.
Зачем еще дополнительно «подмигивать» зрительному залу, что мы, мол, намекаем на нашу Думу? Совершенно нет нужды — зал и сам именно на эту реплику всегда реагирует, «узнает», потому что она оказалась сегодня актуальной. Но такова вся классика — в ней всегда, без всяких специальных нажимов и ужимок можно услышать этот самый современный контекст. В «Чайке» Чехова Медведенко обращается к Аркадиной и Тригорину и говорит: «Вы напишите, как живет наш брат учитель. Получает двадцать три рубля, да и то не вовремя, и для него все равно круглая земля или квадратная». Разве тут требуется специальное акцентирование? Но если оно и происходит, то классики наши этому сопротивляются и спектакли «осовремененные» сильно мельчают. Лет тридцать назад, например, одной из первых моих ролей, когда я пришел в Малый, был Тишка в пьесе Островского «Свои люди — сочтемся». Тогда играли замечательные артисты — Любезнов, Белевцева, Владиславский, Панкова, а ставил спектакль Леонид Андреевич Волков. И на репетиции призывали профессора-экономиста, он пояснял смысл сцен, в которых много разговоров об экономике. Говорилось о процентах, закладных, векселях — и никто из нас ничего не понимал. А как играть, не понимая? И мы вынуждены были некоторые реплики вымарывать, пропускать. И вдруг однажды, когда мы попали в новую экономическую ситуацию, именно этот текст стал самым актуальным. И именно на него реагировали зрители. Вот еще один пример той современности, которую не нужно подтасовывать. Нет никакой нужды привязывать классика к «злобе дня» вульгарными способами, стоит просто попытаться понять наших умных классиков талантливых и уникальных.
Я полагаю, что нужна пушкинская мера в культуре. Она предполагает ответственность и мастерство. Ответственность за свой талант как перед собой, так и перед публикой. Человек талантливый будет выполнять свою работу честно и чисто. Ибо в профессии, в творчестве есть своя честь. Нынешняя же культура часто человека унижает и унижение начинается с бытовой культуры. Если мне за роль царя Федора будут платить в долларах, а не в рублях, я что, лучше играть стану? Нет, конечно. Хоть бесплатно играй, хоть в долларах оцените мой труд, я всегда буду играть в меру своих способностей и понимания своего дела. Но тем не менее человека приучают к изначально нечестному стандарту: мастерство и класс у нас в культуре всегда определялись не дороговизной, а, напротив, умением из простого сделать красивое и добротное. И к счастью, такие мастера не перевелись. И в театре, между прочим, как говорила Вера Николаевна Пашенная, все должно быть слышно, видно и понятно.
В культуре должны быть вещи, стоящие на своих местах. Мне, например, неприятно слышать, когда звучат всевозможные стилизации нашего гимна.
«Свое место» говорит о самоуважении, о достоинстве.
Сейчас мы ставим «Сказку о царе Салтане» Пушкина. И поскольку это сказка, то мы и делаем ее очень-очень красивой. И это тоже норма.
Детский и сказочный спектакль должен быть красивым. Это и будет сказочно красивый спектакль, ведь красоты сегодня детям (да и всем нам) очень не хватает.
01.06.1999
ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА.
НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
Наш театр вступил в юбилейный год с конкретным творческим делом: мы выпустили альбом из двух аудиокассет, на которых записаны произведения Пушкина (среди них и все сказки) в исполнении актеров Малого театра — Марцевича, Ермакова, Васильева, Муравьевой. Участвовал и я. Этот альбом не халтурное и не случайное дело, поскольку все актеры отвечают за свои имена и подобный альбом мы уже выпускали прежде.
Когда-то, несколько лет назад, я записал все сказки Пушкина своей внучке на кассету -- тогда это было дело семейное, а теперь я с удовольствием ответил на приглашение и сделал это для других детей. Мы надеемся, что чтение пушкинских произведений артистами Малого театра восполнит (или дополнит) образование детей и молодых людей, так как нынешнее поколение, к сожалению, уже не книжное.
Говорить о Пушкине сегодня невозможно без размышлений о современной культуре в целом и ее законах. Сегодня и в культуре, и в образовании слишком много стали изобретать — буквально все больны этой болезнью изобретения колеса. Быть может, я старомоден, но изобретательство в областях, которые направлены на человека, на его душевный мир, — дело рискованное. Именно здесь-то и нужно доверие к опыту, к традиции, к основополагающим установлениям. В советской школе, например, гуманитарная программа (при всем пафосе отрицания «прежнего» и при всех насильственных идеологических установках) учитывала именно опыт дореволюционной школы и гимназии. Назовите как угодно учебное заведение — частная элитная школа, лицей, колледж, академия, важно одно: в образовании должен быть корень государственности, традиции. Сегодня же все дозволено именно потому, что нет никакого контроля, а он должен быть и есть везде, во всех цивилизованных государствах. Боязнь контроля (контроля авторитетных специалистов) показатель болезненных процессов в нашем образовании и полной безнаказанности за изуродованные души и умы. Но образование — дело государственное, так как оно воспитывает граждан нашего общества, обязанных обществу и государству и должных чувствовать свою с ними связь. Все равно (и без контроля) на самом-то деле существует давление экономическое и смысловое со стороны спонсоров, фондов и т.д. Я полагаю, что, какая бы школа ни была, с каким бы «уклоном», есть для всех вещи обязательные. Не может человек, например, не знать А.С. Пушкина, не знать русской классики. Статус образованного человека должен быть высок, несмотря ни на что. Я всегда вспоминаю академика Капицу, блестящая эрудиция которого была чрезвычайно приятна и полезна его слушателям, зрителям, собеседникам.
Пушкин нужен всем.
Сейчас идет отсчет времени считают, сколько дней остается до юбилея, до дня рождения поэта. Пушкина много читают на радио и телевидении. Читают не только артисты, но и «простой народ». Это, видимо, все же не очень хорошо: каждая идея («мы все любим Пушкина») должна не просто технически выполняться. В чтение Пушкина необходимо вкладывать душу, сердце и качество. Высота художественная нужна потому, что Пушкин уникален — он один во всем мире. Его нельзя пускать в поток, а мы любим заболтать дело или придать, как говорят теперь, «проекту» немыслимую широту: все дворники, доярки, милиционеры на улице читают Пушкина. А стоит ли озвучивать такой проект? Пусть читают для себя, кто же будет возражать. Всс, в том числе и произведения Пушкина, можно обесценить, превратив в рекламу ежедневным массовым, но некачественным чтением.
В нашем театре Пушкина читали артисты всех поколений: М.И. Царев, А.И. Смирнов, Б.В. Телегин, Е.В. Самойлов... Но много остается и невостребованным: сегодня читать негде. Вот петь тут больше возможностей. Наверное, наши актеры тоже могли бы спеть так, как сейчас поют, но вроде это неудобно актеру Малого театра (ведь существует определенный уровень).
Наша задача — прививать с детства любовь к автору, к слову.
Современные театры сегодня ставят классику активно, но что с ней вытворяют! Немыслимые вещи! Значит это не любовь к автору, это использование автора в своих целях, которые определяются способностями, измеряются своим «аршином». Я считаю, что такой подход к нашему наследию наносит большой вред развитию общества. Многие нынешние «проекты» именно таковы — они идут вразрез с нормальным взглядом на самих себя, а значит, и на наше общество. Любую классическую пьесу можно подмять под свое мировоззрение. Так и делают: заставляют Яшу (слугу из «Вишневого сада») «заниматься любовью» (на сцене) со служанкой Дуняшей. Этого Чехов не писал, не мог написать. У него Яша не очень хороший человек, но ничего отталкивающего или вызывающего он на сцене не проделывает. Раневскую играют наркоманкой на «игле сидит». У Чехова написано о ее нервном потрясении; можно, конечно, пойти дальше, объясняя ее нервность наркотической зависимостью. Но никак нельзя нечто подобное ставить в основание роли Чехов писал Раневскую другой. Для чего вся эта новизна? Ничего нового здесь абсолютно нет попросту не могут увидеть того, что написал классик. Классики близко подпускают только очень талантливых людей.
Мы часто слышим: «Ну, вы знаете, Малый театр он ведь традиционный!» При этом «традиционный» произносится с этакой разочарованно-скучной интонацией. Видимо, потому нас не пригласили на Пушкинский фестиваль этого года, на Чеховские фестивали, несмотря на то что в нашем репертуаре идут три пьесы Чехова. Спектакли, между прочим, хорошие, имеющие устойчивый зрительский интерес. Но мы не модные. Хотя, как мне кажется, на фестивалях-то и должно быть показано все, чем мы располагаем. Мы, Малый театр, в это все не входим. Таков парадокс!
Старейший театр страны аккуратно выводится за рамки «современности», традиционное искусство (наше наследство) экспертам от театральной политики не нужно. А может быть, нас действительно приглашать опасно? Ведь как будет смотреться нынешний актер рядом с нашими-то блистательными крупными артистическими дарованиями?! Театр, кстати, очень спокойно относится ко всем этим фестивалям-тусовкам, к неприглашениям. Но однажды мы позволили себе выступить с протестом это когда театральную «Золотую маску» «за честь и достоинство» не вручили тому, кто должен был бы получить ее как достойный, самый старший артист. Таковым является артист Малого театра Николай Александрович Анненков, которому в сентябре этого года будет сто лет! Кому же, как не ему, следовало бы дать эту премию-награду? Я абсолютно уверен, зрительный зал стоя приветствовал бы старейшего артиста. Я ничего не имею против тех, кто получил «Золотую маску», но все же тут видна тенденция. Пример, увы, характерный. Не могут переступить через свое «я»...
Интересно, что к нам сегодня с гораздо большим почтением, уважением и восхищением относятся иностранцы. Для них именно мы представляем искусство России, русскую школу. Вспомним, например, традиционные театры Японии, Китая. Как их берегут, как охраняют веками! Причем именно большая сохраненность, архаичность, неизменяемость ценятся прежде всего. У нас же все в погоне за новизной, за модерном, а Малому неприлично бежать... Нам прилична другая поступь размеренная, с пониманием, что нас окружает великое театральное предание, которое мы наследуем и передаем. Малый театр — традиционный. И это мы говорим совершенно с другой интонацией, чем наши коллеги. Мы сохраняем традиции, которые были заложены Щепкиным, Мочаловым, Островским. Мордовать классиков, обезьянничать Малому театру попросту неприлично. Мы, пожалуй, едва ли не единственный театр, который реально сохранил (через актерские поколения) традиционную преемственность, когда всякое старшее поколение посвящало молодое в традицию искусства Малого.
Впрочем, пусть все будет в театральном «лесу», даже поганки, даже сорняки. Что делать, если английский газон устраивается столетиями, а сорняк живуч... Я не хочу указывать на какие-либо отдельные театры, но говорю о реалиях жизненных и о театральном процессе.
После Октябрьской революции нас обзывали «академическим старьем», театром «старого наследия», организовывали новые театры, которые задумывались как революционные и серийные (Театр РСФСР-1, РСФСР-5 и т. д.), заставляли откликаться «на злобу дня». И все же почти чудесным образом в нашем искусстве сохранились прежние стать и сила актерской игры. Что же касается принципа «современности» в постановках классики, то я понимаю его несколько иначе, чем принято и распространено. Существует современность мысли. Допустим, в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» есть такие реплики. Шуйский, отвечая царю Федору, говорит:
Мне в Думе делать нечего, когда
Дела земли вершит уже не Дума, а шурин твой.
Зачем еще дополнительно «подмигивать» зрительному залу, что мы, мол, намекаем на нашу Думу? Совершенно нет нужды — зал и сам именно на эту реплику всегда реагирует, «узнает», потому что она оказалась сегодня актуальной. Но такова вся классика — в ней всегда, без всяких специальных нажимов и ужимок можно услышать этот самый современный контекст. В «Чайке» Чехова Медведенко обращается к Аркадиной и Тригорину и говорит: «Вы напишите, как живет наш брат учитель. Получает двадцать три рубля, да и то не вовремя, и для него все равно круглая земля или квадратная». Разве тут требуется специальное акцентирование? Но если оно и происходит, то классики наши этому сопротивляются и спектакли «осовремененные» сильно мельчают. Лет тридцать назад, например, одной из первых моих ролей, когда я пришел в Малый, был Тишка в пьесе Островского «Свои люди — сочтемся». Тогда играли замечательные артисты — Любезнов, Белевцева, Владиславский, Панкова, а ставил спектакль Леонид Андреевич Волков. И на репетиции призывали профессора-экономиста, он пояснял смысл сцен, в которых много разговоров об экономике. Говорилось о процентах, закладных, векселях — и никто из нас ничего не понимал. А как играть, не понимая? И мы вынуждены были некоторые реплики вымарывать, пропускать. И вдруг однажды, когда мы попали в новую экономическую ситуацию, именно этот текст стал самым актуальным. И именно на него реагировали зрители. Вот еще один пример той современности, которую не нужно подтасовывать. Нет никакой нужды привязывать классика к «злобе дня» вульгарными способами, стоит просто попытаться понять наших умных классиков талантливых и уникальных.
Я полагаю, что нужна пушкинская мера в культуре. Она предполагает ответственность и мастерство. Ответственность за свой талант как перед собой, так и перед публикой. Человек талантливый будет выполнять свою работу честно и чисто. Ибо в профессии, в творчестве есть своя честь. Нынешняя же культура часто человека унижает и унижение начинается с бытовой культуры. Если мне за роль царя Федора будут платить в долларах, а не в рублях, я что, лучше играть стану? Нет, конечно. Хоть бесплатно играй, хоть в долларах оцените мой труд, я всегда буду играть в меру своих способностей и понимания своего дела. Но тем не менее человека приучают к изначально нечестному стандарту: мастерство и класс у нас в культуре всегда определялись не дороговизной, а, напротив, умением из простого сделать красивое и добротное. И к счастью, такие мастера не перевелись. И в театре, между прочим, как говорила Вера Николаевна Пашенная, все должно быть слышно, видно и понятно.
В культуре должны быть вещи, стоящие на своих местах. Мне, например, неприятно слышать, когда звучат всевозможные стилизации нашего гимна.
«Свое место» говорит о самоуважении, о достоинстве.
Сейчас мы ставим «Сказку о царе Салтане» Пушкина. И поскольку это сказка, то мы и делаем ее очень-очень красивой. И это тоже норма.
Детский и сказочный спектакль должен быть красивым. Это и будет сказочно красивый спектакль, ведь красоты сегодня детям (да и всем нам) очень не хватает.
01.06.1999
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
НОВАЯ «ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
НОВАЯ «ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
НОВАЯ «ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»
В 1926 году в Малом победно прозвучала «Любовь Яровая». Спектакль поставили режиссеры театра И. С. Платон и Л. М. Прозоровский. Он стал экзаменом, результат которого должен был доказать современность Малого театра, понимание его актерами идей революции, его умение правдиво показать людей новой России. В труппе это сознавали. А за стенами театра его противники ждали провала бывшего «императорского». Но провала не случилось. Спектакль превратился в триумф Малого театра, его блестящих актеров.
Я уже писала о тех трудностях, которые возникли у меня при работе над ролью Пановой. Одной из главных трудностей мне представлялось то, что из пьесы вымаран образ Дремина, человека, в которого Панова влюблена. И это лишило меня как актрису точки опоры. Надо было пройти пятидесяти годам, чтобы я поняла, что Дремин в пьесе не нужен. И именно отсутствие любовного мотива позволило мне тогда, в 20-е годы, укрупнить характер Пановой, придать ему большую социальную и политическую выразительность.
Спектакль нес на себе печать времени, его понимания, его трактовки событий, и был выписан яркими красками, прямо, определенно, без второго плана. В. Н. Пашенная играла Яровую сочно, твердо, уверенно. Вначале неосознанно симпатизирующая большевикам, она к концу спектакля становилась убежденной большевичкой. В. Р. Ольховский — Яровой был похож на учителя, который и в военном френче оставался сугубо штатским, в пенсне. Какой-то несколько расплывчатый получился образ. Было немного жалко этого горе-эсера, так и не понявшего, где правда.
Крупно играл С. А. Головин Малинина. Он создал всем знакомый тип жандармского полковника, который своими кулачищами и в морду даст, и звезду на спине пленного большевика вырежет, и солдата запорет. И все это под внешним лоском надушенного полицейского. Но таких все равно в обществе не жаловали. Жандарм! А Кутов — И. А. Рыжов — кадровый военный, он корчит из себя храброго защитника царя и отечества и презирает жандарма. «Примазавшегося» проходимца Елисатова играли Н. К. Яковлев и М. М. Климов. Оба в военных френчах, оба «под военных», но не на передовой—в тылу, в тылу удобнее! Прекрасно играл мудрого, спокойного, много повидавшего профессора Горностаева Н. Ф. Костромской. Роль его жены, недалекой, но горячо любящей своего умного ученого мужа, замечательно достоверно исполняла Е. Д. Турчанинова. А Пикалова играл А. И. Сашин-Никольский. Сколько их тогда было, таких тихих, забитых, неграмотных солдат. Он и не знает, как ружье носить, ему бы соху да лопату. Да домой, в деревню, ведь хлеб надо сеять, землицу-то кто там пропашет! Если сейчас показать такого Пикалова, скажут — шарж, да и вообще таких не было! Не поверят, не вспомнят, что и вот такие добывали для нас свободу, защищали первое в мире государство рабочих и крестьян. Удивительно правдив был Сашин-Никольский — и жалок, и смешон, и обаятелен.
Пров Михайлович Садовский — Кошкин был твердым и опытным большевистским руководителем. А ведь подобные люди тогда только нарождались, только делали первые шаги, ошибались и росли. После расстрела Грозного он возвращался к столику Пановой и продолжал диктовать приказ. Эта сила воли, эта принципиальность, эта вера в чистоту человека действовали на мою Панову. В ней зарождалось удивление и уважение к честности Кошкина. Значит, что-то есть в этих большевиках, чего она не знала, что проглядела. Потому и не выдавала моя Панова Кошкина, когда он, проникнув в штаб белых, требовал от нее приказ. В школе же она выдает его потому, что сама в капкане и надо любой ценой спасать свою шкуру. А белые? Панова видит: они не те чистые, с виду интеллигентные люди, за которых она их принимала. Белые — это разложение, спекуляция, бесцеремонное приставание к женщине. Но податься уже Некуда. И она покатится по самой легкой дорожке — уедет из России.
Больше всех покорял в спектакле Степан Кузнецов — Швандя. Небольшого роста, крепко сбитый, победная улыбка. Играл Кузнецов четко, размашисто, даже плакатно. Присутствие Кузнецова — Шванди чувствовалось везде, даже в тех эпизодах, где он не играл. Его появление — в матросской форме, в пулеметных лентах, его широкое радушие и заинтересованность в разговоре с Марьей, его ирония и шуточки с Дунькой — все это было раскрыто с яркой, ослепляющей талантливостью. Я не знаю другого такого Шванди. Ни Ливанов во МХАТе, ни Доронин во второй постановке нашего театра, осуществленной Ильинским и Цыганковым в 1960 году, не давали такого радостного восприятия революции, какое нес в себе Кузнецов — Швандя.
Страстность исполнителей, ясность трактовки образов, стремительность действия—все делало происходящее на сцене разительной правдой, только что нами пережитой и близкой. Мы видели рождение нового и крах уходящего навеки. Свойственный театру романтизм, почти плакатная выразительность характеристик, бодрость и задор отвечали настроению зрителя того времени. Он хотел видеть именно такого Кошкина, именно такого Швандю и, пожалуй, именно такую Яровую—все ярко, сочно, прямолинейно, все без полутонов. Да, победа Малого театра была полной.
Прошло пятьдесят лет, и вот к 60-летию Советской власти Малый театр опять вернулся к «Любови Яровой», теперь уже ставшей советской классикой. Пятьдесят лет—срок не малый. Многое изменилось в театральной технике, в манере игры актеров, изменился зритель, переживший Отечественную войну, пришло поколение, для которого 20—30-е годы — это историческое прошлое, как и сама Отечественная война. Как же теперь надо было играть «Яровую»? Театр долго колебался, памятуя неудачную постановку Ильинского. Но все же, перебрав все современные пьесы и пьесы 20-х годов, остановились на «Яровой».
Театр выставил в спектакле целую плеяду блестящих исполнителей. Ставил спектакль П. Н. Фоменко, режиссировал А. С. Юнников, оформлял главный художник театра Е. И. Куманьков. Фоменко многое изменил в тексте пьесы. Перебрав разные варианты драмы Тренева и его авторские записи, Фоменко что-то выброшенное в постановке 1926 года восстановил, а кое-что бывшее в этом спектакле — выбросил. Так ушла сцена Шванди с Махорой, но пришла сцена расстрела Шванди, ушла сцена Пикалова с Горностаевым, но вернулся на сцену Дремин, которого любит Панова.
Оформление Куманькова, в общем яркое и талантливое, создавало площадку для многих интересных мизансцен, но представляло трудность для игры актеров (слишком крутой мост, например). Не согласилась я и с костюмами. Однако все это мелочи.
Фоменко во многих случаях подсказал чрезвычайно интересные образы. Во-первых, Кошкин в исполнении В. И. Коршунова. Это штатский человек, душевно мягкий, но беспредельно преданный революции. Это идейно растущий большевик. Незабываема сцена Кошкина с Грозным. Долго не может поверить он Пановой, а когда известие о мародерстве Грозного подтвердилось — Кошкин — Коршунов плачет, плачет потому, что плюнули революции в лицо, грязными руками захватали то чистое, прекрасное, что творит народ. И нет места на земле таким людям, хоть и вместе до этого верили, вместе шли, да вот разошлись. С большой болью решает Кошкин, этот мягкий, чуткий и почти нежный человек, что не может быть жалости, если топчут святое и великое, и Кошкин становится беспощадным. Трактовка этого момента — огромная удача и режиссера и исполнителя, хотя и очень смелая, особенно слезы.
Второе, что очень понравилось мне и у постановщика, и у Р. Д. Нифонтовой, — показ роста самосознания Любови Яровой. Она еще только начинает свой путь коммунистки. Поначалу это слабая женщина, хоть и верящая в дело красных. Любовь застилает ей глаза. Она видит предательство мужа, но у нее не хватает сил убить его. С прекрасной пластикой играет Нифонтова длинный, бесконечный путь от школы, где совершила она невольное предательство, до штаба, где находит любимого человека, ставшего предателем и смертельным врагом. Эта сцена кажется мне лучшей у Нифонтовой. Да и вся роль решена правдиво и красиво. Яровая предстает перед нами и как любящая женщина и как обретающий мужество человек.
Э. А. Быстрицкая доносит до зрителя и красоту, и ум, и дальновидность Пановой, но в какой-то момент образ этой волевой и умной женщины теряет ясные контуры. И, пожалуй, этому виной ненужная и неоправданная любовь к Дремину. Быстрицкая—Панова с великолепной интонацией говорит Дремину: «Я же не могу остаться». Но ее уход несколько отдает мелодрамой. Помню, я уходила вся пропитанная злобой к Яровой и подобным ей людям, отнявшим у меня все и вынудившим бежать. Куда? С кем? В качестве кого? Где-то у меня еще тлела надежда, что там, за границей, я найду кого-нибудь получше Елисатова. Мне кажется, что сейчас было бы более современно и правильно вообще отказаться от фигуры Дремина и изображения любви к нему Пановой. Она уезжает с твердым намерением отомстить всем этим Яровым, Кошкиным, большевикам. Иными словами, эта умная и сильная женщина и за границей может остаться сильным врагом новой России. Но это мои домыслы. У Фоменко другое представление об этой ситуации. И я по многим причинам не могу и не хочу навязывать ни постановщику, ни тем более актрисе своего мнения. Но с чем я уже совсем не согласна, что мне просто мешает в Быстрицкой—Пановой — это ее наряды! Они и слишком шикарны и абсолютно неоправданны!
А теперь о братьях Соломиных. Оба очень талантливы, оба, особенно Юрий, старший, необыкновенно популярны. И эта популярность Юрию в чем-то мешает, все время видят в нем «адъютанта его превосходительства». И все же его Яровой очень интересен. Он уже военный, хоть и удачно маскируется в первом явлении под рабочего. Военный он, вероятно, с первых дней русско-германской войны. Убежденный эсер, он ненавидит «этот сброд»; он загрубел и озверел в своем стремлении подавить свежие мысли солдат, перетянуть их на свою сторону. Любовь к жене у него на втором плане. Самое важное для него—поймать Кошкина и расправиться с ним; потому-то он и несется, как вихрь, в школу—не к Любе, а за Кошкиным. Когда он уходит умирать, мы не видим его лица, но мне кажется, что в его последнем взгляде на жену не прощание с любимой, а отчужденный взгляд на незнакомую, неведомую, чужую и явно непонятную ему женщину.
И наконец, Виталий Соломин—Швандя. Да, это не Степан Кузнецов, но Швандя —Соломин тоже покоряет нас своим обаянием и бесконечной влюбленностью в революцию. Этот Швандя ничего еще не знает, но всем существом чувствует свежий и чистый воздух нового, свободы, радости, счастья. Он почти и не жил еще. Может быть, был юнгой на корабле, но уже испытал несправедливость, увидел неравенство между людьми. Всем сердцем тянется он к людям, которые к нему относятся по-человечески. Смекалистый он парень, хоть и не до конца успели ему все растолковать такие чудесные товарищи, как Кошкин. Но что такое кулачье, он понял,— очевидно, знает о них по деревне, где мать, маленькие сестры и братья батрачили у соседа-кулака. Великолепно звучит в исполнении В. Соломина сцена, когда Швандю ведут на расстрел. Сейчас конец, конец. Не увидит он больше этих звезд на небе, не увидит этих быстро летящих тучек-облачков, не увидит матери, работающей в поле, — жить, жить во что бы то ни стало. Хорошо играет В. Соломин.
Охарактеризовать каждого исполнителя — значит написать книгу. Я не ставлю перед собой такой задачи. И только как давняя участница «Любови Яровой» в Малом театре хочу высказать свое мнение. Постановка Фоменко при всех ее недочетах—и прежде всего произвольном перекраивании текста — отличается человечностью и простотой. В ней белые изображены без помощи блестящих аксельбантов, а большевики показаны без стандартных штампов. В спектакле это прежде всего люди со всеми их слабостями, их верой и чистотой. Я приняла эту новую «Любовь Яровую» всем сердцем, сидела в зале почти на всех черновых репетициях, мысленно сравнивая новый спектакль со старым и боясь помешать новым исканиям исполнителей. И вот что странно: роль Пановой была мне дорога, принесла некоторый успех. Но на репетициях и после премьеры спектакля П. Н. Фоменко я не чувствовала ни зависти, ни горечи.
Эти строки писались после первых спектаклей «Любови Яровой». Газетные отзывы, а главное, отзывы зрителей убедительно доказывают, что и эта «Яровая», как и «Яровая» 1926 года, — несомненная победа моего родного Малого театра.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
НОВАЯ «ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»
В 1926 году в Малом победно прозвучала «Любовь Яровая». Спектакль поставили режиссеры театра И. С. Платон и Л. М. Прозоровский. Он стал экзаменом, результат которого должен был доказать современность Малого театра, понимание его актерами идей революции, его умение правдиво показать людей новой России. В труппе это сознавали. А за стенами театра его противники ждали провала бывшего «императорского». Но провала не случилось. Спектакль превратился в триумф Малого театра, его блестящих актеров.
Я уже писала о тех трудностях, которые возникли у меня при работе над ролью Пановой. Одной из главных трудностей мне представлялось то, что из пьесы вымаран образ Дремина, человека, в которого Панова влюблена. И это лишило меня как актрису точки опоры. Надо было пройти пятидесяти годам, чтобы я поняла, что Дремин в пьесе не нужен. И именно отсутствие любовного мотива позволило мне тогда, в 20-е годы, укрупнить характер Пановой, придать ему большую социальную и политическую выразительность.
Спектакль нес на себе печать времени, его понимания, его трактовки событий, и был выписан яркими красками, прямо, определенно, без второго плана. В. Н. Пашенная играла Яровую сочно, твердо, уверенно. Вначале неосознанно симпатизирующая большевикам, она к концу спектакля становилась убежденной большевичкой. В. Р. Ольховский — Яровой был похож на учителя, который и в военном френче оставался сугубо штатским, в пенсне. Какой-то несколько расплывчатый получился образ. Было немного жалко этого горе-эсера, так и не понявшего, где правда.
Крупно играл С. А. Головин Малинина. Он создал всем знакомый тип жандармского полковника, который своими кулачищами и в морду даст, и звезду на спине пленного большевика вырежет, и солдата запорет. И все это под внешним лоском надушенного полицейского. Но таких все равно в обществе не жаловали. Жандарм! А Кутов — И. А. Рыжов — кадровый военный, он корчит из себя храброго защитника царя и отечества и презирает жандарма. «Примазавшегося» проходимца Елисатова играли Н. К. Яковлев и М. М. Климов. Оба в военных френчах, оба «под военных», но не на передовой—в тылу, в тылу удобнее! Прекрасно играл мудрого, спокойного, много повидавшего профессора Горностаева Н. Ф. Костромской. Роль его жены, недалекой, но горячо любящей своего умного ученого мужа, замечательно достоверно исполняла Е. Д. Турчанинова. А Пикалова играл А. И. Сашин-Никольский. Сколько их тогда было, таких тихих, забитых, неграмотных солдат. Он и не знает, как ружье носить, ему бы соху да лопату. Да домой, в деревню, ведь хлеб надо сеять, землицу-то кто там пропашет! Если сейчас показать такого Пикалова, скажут — шарж, да и вообще таких не было! Не поверят, не вспомнят, что и вот такие добывали для нас свободу, защищали первое в мире государство рабочих и крестьян. Удивительно правдив был Сашин-Никольский — и жалок, и смешон, и обаятелен.
Пров Михайлович Садовский — Кошкин был твердым и опытным большевистским руководителем. А ведь подобные люди тогда только нарождались, только делали первые шаги, ошибались и росли. После расстрела Грозного он возвращался к столику Пановой и продолжал диктовать приказ. Эта сила воли, эта принципиальность, эта вера в чистоту человека действовали на мою Панову. В ней зарождалось удивление и уважение к честности Кошкина. Значит, что-то есть в этих большевиках, чего она не знала, что проглядела. Потому и не выдавала моя Панова Кошкина, когда он, проникнув в штаб белых, требовал от нее приказ. В школе же она выдает его потому, что сама в капкане и надо любой ценой спасать свою шкуру. А белые? Панова видит: они не те чистые, с виду интеллигентные люди, за которых она их принимала. Белые — это разложение, спекуляция, бесцеремонное приставание к женщине. Но податься уже Некуда. И она покатится по самой легкой дорожке — уедет из России.
Больше всех покорял в спектакле Степан Кузнецов — Швандя. Небольшого роста, крепко сбитый, победная улыбка. Играл Кузнецов четко, размашисто, даже плакатно. Присутствие Кузнецова — Шванди чувствовалось везде, даже в тех эпизодах, где он не играл. Его появление — в матросской форме, в пулеметных лентах, его широкое радушие и заинтересованность в разговоре с Марьей, его ирония и шуточки с Дунькой — все это было раскрыто с яркой, ослепляющей талантливостью. Я не знаю другого такого Шванди. Ни Ливанов во МХАТе, ни Доронин во второй постановке нашего театра, осуществленной Ильинским и Цыганковым в 1960 году, не давали такого радостного восприятия революции, какое нес в себе Кузнецов — Швандя.
Страстность исполнителей, ясность трактовки образов, стремительность действия—все делало происходящее на сцене разительной правдой, только что нами пережитой и близкой. Мы видели рождение нового и крах уходящего навеки. Свойственный театру романтизм, почти плакатная выразительность характеристик, бодрость и задор отвечали настроению зрителя того времени. Он хотел видеть именно такого Кошкина, именно такого Швандю и, пожалуй, именно такую Яровую—все ярко, сочно, прямолинейно, все без полутонов. Да, победа Малого театра была полной.
Прошло пятьдесят лет, и вот к 60-летию Советской власти Малый театр опять вернулся к «Любови Яровой», теперь уже ставшей советской классикой. Пятьдесят лет—срок не малый. Многое изменилось в театральной технике, в манере игры актеров, изменился зритель, переживший Отечественную войну, пришло поколение, для которого 20—30-е годы — это историческое прошлое, как и сама Отечественная война. Как же теперь надо было играть «Яровую»? Театр долго колебался, памятуя неудачную постановку Ильинского. Но все же, перебрав все современные пьесы и пьесы 20-х годов, остановились на «Яровой».
Театр выставил в спектакле целую плеяду блестящих исполнителей. Ставил спектакль П. Н. Фоменко, режиссировал А. С. Юнников, оформлял главный художник театра Е. И. Куманьков. Фоменко многое изменил в тексте пьесы. Перебрав разные варианты драмы Тренева и его авторские записи, Фоменко что-то выброшенное в постановке 1926 года восстановил, а кое-что бывшее в этом спектакле — выбросил. Так ушла сцена Шванди с Махорой, но пришла сцена расстрела Шванди, ушла сцена Пикалова с Горностаевым, но вернулся на сцену Дремин, которого любит Панова.
Оформление Куманькова, в общем яркое и талантливое, создавало площадку для многих интересных мизансцен, но представляло трудность для игры актеров (слишком крутой мост, например). Не согласилась я и с костюмами. Однако все это мелочи.
Фоменко во многих случаях подсказал чрезвычайно интересные образы. Во-первых, Кошкин в исполнении В. И. Коршунова. Это штатский человек, душевно мягкий, но беспредельно преданный революции. Это идейно растущий большевик. Незабываема сцена Кошкина с Грозным. Долго не может поверить он Пановой, а когда известие о мародерстве Грозного подтвердилось — Кошкин — Коршунов плачет, плачет потому, что плюнули революции в лицо, грязными руками захватали то чистое, прекрасное, что творит народ. И нет места на земле таким людям, хоть и вместе до этого верили, вместе шли, да вот разошлись. С большой болью решает Кошкин, этот мягкий, чуткий и почти нежный человек, что не может быть жалости, если топчут святое и великое, и Кошкин становится беспощадным. Трактовка этого момента — огромная удача и режиссера и исполнителя, хотя и очень смелая, особенно слезы.
Второе, что очень понравилось мне и у постановщика, и у Р. Д. Нифонтовой, — показ роста самосознания Любови Яровой. Она еще только начинает свой путь коммунистки. Поначалу это слабая женщина, хоть и верящая в дело красных. Любовь застилает ей глаза. Она видит предательство мужа, но у нее не хватает сил убить его. С прекрасной пластикой играет Нифонтова длинный, бесконечный путь от школы, где совершила она невольное предательство, до штаба, где находит любимого человека, ставшего предателем и смертельным врагом. Эта сцена кажется мне лучшей у Нифонтовой. Да и вся роль решена правдиво и красиво. Яровая предстает перед нами и как любящая женщина и как обретающий мужество человек.
Э. А. Быстрицкая доносит до зрителя и красоту, и ум, и дальновидность Пановой, но в какой-то момент образ этой волевой и умной женщины теряет ясные контуры. И, пожалуй, этому виной ненужная и неоправданная любовь к Дремину. Быстрицкая—Панова с великолепной интонацией говорит Дремину: «Я же не могу остаться». Но ее уход несколько отдает мелодрамой. Помню, я уходила вся пропитанная злобой к Яровой и подобным ей людям, отнявшим у меня все и вынудившим бежать. Куда? С кем? В качестве кого? Где-то у меня еще тлела надежда, что там, за границей, я найду кого-нибудь получше Елисатова. Мне кажется, что сейчас было бы более современно и правильно вообще отказаться от фигуры Дремина и изображения любви к нему Пановой. Она уезжает с твердым намерением отомстить всем этим Яровым, Кошкиным, большевикам. Иными словами, эта умная и сильная женщина и за границей может остаться сильным врагом новой России. Но это мои домыслы. У Фоменко другое представление об этой ситуации. И я по многим причинам не могу и не хочу навязывать ни постановщику, ни тем более актрисе своего мнения. Но с чем я уже совсем не согласна, что мне просто мешает в Быстрицкой—Пановой — это ее наряды! Они и слишком шикарны и абсолютно неоправданны!
А теперь о братьях Соломиных. Оба очень талантливы, оба, особенно Юрий, старший, необыкновенно популярны. И эта популярность Юрию в чем-то мешает, все время видят в нем «адъютанта его превосходительства». И все же его Яровой очень интересен. Он уже военный, хоть и удачно маскируется в первом явлении под рабочего. Военный он, вероятно, с первых дней русско-германской войны. Убежденный эсер, он ненавидит «этот сброд»; он загрубел и озверел в своем стремлении подавить свежие мысли солдат, перетянуть их на свою сторону. Любовь к жене у него на втором плане. Самое важное для него—поймать Кошкина и расправиться с ним; потому-то он и несется, как вихрь, в школу—не к Любе, а за Кошкиным. Когда он уходит умирать, мы не видим его лица, но мне кажется, что в его последнем взгляде на жену не прощание с любимой, а отчужденный взгляд на незнакомую, неведомую, чужую и явно непонятную ему женщину.
И наконец, Виталий Соломин—Швандя. Да, это не Степан Кузнецов, но Швандя —Соломин тоже покоряет нас своим обаянием и бесконечной влюбленностью в революцию. Этот Швандя ничего еще не знает, но всем существом чувствует свежий и чистый воздух нового, свободы, радости, счастья. Он почти и не жил еще. Может быть, был юнгой на корабле, но уже испытал несправедливость, увидел неравенство между людьми. Всем сердцем тянется он к людям, которые к нему относятся по-человечески. Смекалистый он парень, хоть и не до конца успели ему все растолковать такие чудесные товарищи, как Кошкин. Но что такое кулачье, он понял,— очевидно, знает о них по деревне, где мать, маленькие сестры и братья батрачили у соседа-кулака. Великолепно звучит в исполнении В. Соломина сцена, когда Швандю ведут на расстрел. Сейчас конец, конец. Не увидит он больше этих звезд на небе, не увидит этих быстро летящих тучек-облачков, не увидит матери, работающей в поле, — жить, жить во что бы то ни стало. Хорошо играет В. Соломин.
Охарактеризовать каждого исполнителя — значит написать книгу. Я не ставлю перед собой такой задачи. И только как давняя участница «Любови Яровой» в Малом театре хочу высказать свое мнение. Постановка Фоменко при всех ее недочетах—и прежде всего произвольном перекраивании текста — отличается человечностью и простотой. В ней белые изображены без помощи блестящих аксельбантов, а большевики показаны без стандартных штампов. В спектакле это прежде всего люди со всеми их слабостями, их верой и чистотой. Я приняла эту новую «Любовь Яровую» всем сердцем, сидела в зале почти на всех черновых репетициях, мысленно сравнивая новый спектакль со старым и боясь помешать новым исканиям исполнителей. И вот что странно: роль Пановой была мне дорога, принесла некоторый успех. Но на репетициях и после премьеры спектакля П. Н. Фоменко я не чувствовала ни зависти, ни горечи.
Эти строки писались после первых спектаклей «Любови Яровой». Газетные отзывы, а главное, отзывы зрителей убедительно доказывают, что и эта «Яровая», как и «Яровая» 1926 года, — несомненная победа моего родного Малого театра.
07.08.2005
Подробнее
7 августа день рождения отмечает артистка Малого театра Людмила Анатольевна Пашкова. От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых вс
7 августа день рождения отмечает артистка Малого театра Людмила Анатольевна Пашкова.
От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых встреч со зрителями.
От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых встреч со зрителями.
7 августа день рождения отмечает артистка Малого театра Людмила Анатольевна Пашкова.
Сейчас у Людмилы Пашковой две роли в театре — Фетинья Мироновна в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» и в сказке «Снежная королева» актриса блестяще играет Атаманшу разбойников.
От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых встреч со зрителями.
Сейчас у Людмилы Пашковой две роли в театре — Фетинья Мироновна в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» и в сказке «Снежная королева» актриса блестяще играет Атаманшу разбойников.
От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых встреч со зрителями.
05.08.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол. Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад.
«Листая старые подшивки»
Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол.
Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад.
Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол.
Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад.
«Листая старые подшивки»
Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол.
Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад. Актер и директор Малого театра, профессор Театрального училища имени Щепкина, народный артист СССР вот уже несколько лет как стал объектом моего журналистского любопытства. Я летела в Париж и спросила Виктора Ивановича, не совпадают ли наши маршруты. «Потом... потом...», ответил он. Актеры народ суеверный...
«Потом» оказалось, что Коршунов отправлялся на театральный фестиваль Стриндберга в Швецию. Второе «потом», которое мне сглазить также не удалось, обернулось его «коронацией» на шведский престол: на сцене Малого театра состоялась премьера спектакля «Король Густав Васа» А.Стриндберга, посвященная 150-летию со дня рождения великого шведского драматурга. И стала событием в театральной жизни.
Тогда в Швеции В.И.Коршунов познакомился с театральным художником Гуниллой Пальмшеерной Вайс и режиссером Александром Нордштремом, которые предложили ему поставить на сцене Малого что-нибудь из Стриндберга. «Мне показалось, — рассказывает Нордштрем, что «Густав Васа» это то, что сейчас может найти отклик у современного российского зрителя. Ведь смысл пьесы сводится к проблеме нравственных качеств руководителей государства. Режиссер не понаслышке знает, что сейчас волнует наше общество. Александр уехал из России на родину своего отца-шведа всего восемь лет назад. Получив в России режиссерское образование, он поставил десятки спектаклей. Личность короля Густава привлекла режиссера тем, что именно он создал основы современной шведской демократии. А поскольку король он где угодно король, хоть в Швеции, хоть в России, то нравственные проблемы власти универсальны во всем мире. Пьеса Стриндберга была написана в период осмысления драматургом настоящего через призму прошлого. Каков человек в критические моменты истории? Отсюда и откровенные беседы Густава с Богом. Кульминационной сценой спектакля становится разговор короля с магистром Олаусом (А.Кочетков). «Я всего лишь несчастный человек, признается король, пьющий унижения. Словно воду, и я пришел к тебе как к духовнику. Я в отчаянии. ибо мне кажется, что Господь покинул меня навсегда! Какой дьявол внушил мне казнить далекарлийцев теперь, именно теперь, когда они мне так нужны. Это деяние было противно Господу, да? .. утешь меня, Улоф! « «Не могу, отвечает магистр, ибо только кающиеся восприимчивы к утешениям»...
Эта пьеса у нас почти неизвестна (ее текст публиковался еще до Октябрьской революции). Для постановки был сделан новый перевод.
«Облегченность» коснулась лишь каких-то понятий и оборотов речи, вышедших нынче из употребления, но не сюжета. Ход событий спектакля «по-стриндберговски» тяжеловесен, развивается постепенно. Спектакль несовременно долог три с половиной часа. Однако захватывает зрителя нешуточными страстями, глубоким философским смыслом, исторической подлинностью. Соответствует масштабности задач и интересная сценография Гуниллы Пальмшеерны Вайс: массивные конструкции превращаются то в стены домов Стокгольма, то в королевские апартаменты, а то на них вздергиваются обезглавленные и окровавленные труппы тех, кто посмел в чем-то возразить монарху (жуткое зрелище! ). Возвышенную ноту спектакля подчеркивает и музыка Юрия Эрикона.
Густав Васа не первый правитель-реформатор, сыгранный Виктором Коршуновым. На сцене Малого театра уже несколько лет идут спектакли «Царь Борис» и «Царь Петр и Алексей». И в том, и в другом он играет главные роли Бориса Годунова и Петра Первого. Казалось, при «воцарении» актера на шведский трон были бы вполне естественны и во многом оправданны повторы приемов игры. Но этого не случилось. Коршунов играет, не изменяя своей индивидуальности, так же мощно и страстно. Но в этой роли, которая в мировой драматургии считается одной из самых трудных, он еще более виртуозен. Густав удачливый правитель, и актер находит немало красок, чтобы подчеркнуть это и другое в характере легендарного правителя Швеции. Способность к раскаянию за ошибки, за грехи свои, которую эмоционально передает Коршунов, вот что в конце концов спасает шведского короля и его семью от гибели. Кстати, спектакль «Король Густав Васа» необычен еще и тем, что сразу три поколения династии играют в одном спектакле центральные роли.
Принц Эрик для народного артиста России Александра Коршунова еще один образ, дополняющий список прекрасно сыгранных ролей. А вот для студента 4-го курса Щепкинского училища (курс Ю.М.Соломина) Степана Коршунова это было серьезным испытанием мастерства.
В театре Актера, каковым всегда был Малый, одна из главных целей «ансамблевость» исполнения. В этом плане премьерный спектакль вполне «обычен»: не изменили своему великому дарованию ни Татьяна Панкова (Эбба), ни Афанасий Кочетков (магистр Олаус), ни Юрий Каюров (Израэль), ни Александр Потапов (Монс Нильссон). Запомнились О.Чуваева, В.Борцов, А.Торопов, Д.Кознов. Юрию Васильеву в очередной раз театр предоставил лишь эпизодическую роль начальника стражи. Обидно за его талант, многогранный и яркий...
В игре студентов Щепкинского училища еще ощущается легкий налет школярства, но они гармонично вписываются в ансамбль маститых актеров.
Маргарита МАРУТЯН.
«Российские вести», 28.04.1999
Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол.
Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад. Актер и директор Малого театра, профессор Театрального училища имени Щепкина, народный артист СССР вот уже несколько лет как стал объектом моего журналистского любопытства. Я летела в Париж и спросила Виктора Ивановича, не совпадают ли наши маршруты. «Потом... потом...», ответил он. Актеры народ суеверный...
«Потом» оказалось, что Коршунов отправлялся на театральный фестиваль Стриндберга в Швецию. Второе «потом», которое мне сглазить также не удалось, обернулось его «коронацией» на шведский престол: на сцене Малого театра состоялась премьера спектакля «Король Густав Васа» А.Стриндберга, посвященная 150-летию со дня рождения великого шведского драматурга. И стала событием в театральной жизни.
Тогда в Швеции В.И.Коршунов познакомился с театральным художником Гуниллой Пальмшеерной Вайс и режиссером Александром Нордштремом, которые предложили ему поставить на сцене Малого что-нибудь из Стриндберга. «Мне показалось, — рассказывает Нордштрем, что «Густав Васа» это то, что сейчас может найти отклик у современного российского зрителя. Ведь смысл пьесы сводится к проблеме нравственных качеств руководителей государства. Режиссер не понаслышке знает, что сейчас волнует наше общество. Александр уехал из России на родину своего отца-шведа всего восемь лет назад. Получив в России режиссерское образование, он поставил десятки спектаклей. Личность короля Густава привлекла режиссера тем, что именно он создал основы современной шведской демократии. А поскольку король он где угодно король, хоть в Швеции, хоть в России, то нравственные проблемы власти универсальны во всем мире. Пьеса Стриндберга была написана в период осмысления драматургом настоящего через призму прошлого. Каков человек в критические моменты истории? Отсюда и откровенные беседы Густава с Богом. Кульминационной сценой спектакля становится разговор короля с магистром Олаусом (А.Кочетков). «Я всего лишь несчастный человек, признается король, пьющий унижения. Словно воду, и я пришел к тебе как к духовнику. Я в отчаянии. ибо мне кажется, что Господь покинул меня навсегда! Какой дьявол внушил мне казнить далекарлийцев теперь, именно теперь, когда они мне так нужны. Это деяние было противно Господу, да? .. утешь меня, Улоф! « «Не могу, отвечает магистр, ибо только кающиеся восприимчивы к утешениям»...
Эта пьеса у нас почти неизвестна (ее текст публиковался еще до Октябрьской революции). Для постановки был сделан новый перевод.
«Облегченность» коснулась лишь каких-то понятий и оборотов речи, вышедших нынче из употребления, но не сюжета. Ход событий спектакля «по-стриндберговски» тяжеловесен, развивается постепенно. Спектакль несовременно долог три с половиной часа. Однако захватывает зрителя нешуточными страстями, глубоким философским смыслом, исторической подлинностью. Соответствует масштабности задач и интересная сценография Гуниллы Пальмшеерны Вайс: массивные конструкции превращаются то в стены домов Стокгольма, то в королевские апартаменты, а то на них вздергиваются обезглавленные и окровавленные труппы тех, кто посмел в чем-то возразить монарху (жуткое зрелище! ). Возвышенную ноту спектакля подчеркивает и музыка Юрия Эрикона.
Густав Васа не первый правитель-реформатор, сыгранный Виктором Коршуновым. На сцене Малого театра уже несколько лет идут спектакли «Царь Борис» и «Царь Петр и Алексей». И в том, и в другом он играет главные роли Бориса Годунова и Петра Первого. Казалось, при «воцарении» актера на шведский трон были бы вполне естественны и во многом оправданны повторы приемов игры. Но этого не случилось. Коршунов играет, не изменяя своей индивидуальности, так же мощно и страстно. Но в этой роли, которая в мировой драматургии считается одной из самых трудных, он еще более виртуозен. Густав удачливый правитель, и актер находит немало красок, чтобы подчеркнуть это и другое в характере легендарного правителя Швеции. Способность к раскаянию за ошибки, за грехи свои, которую эмоционально передает Коршунов, вот что в конце концов спасает шведского короля и его семью от гибели. Кстати, спектакль «Король Густав Васа» необычен еще и тем, что сразу три поколения династии играют в одном спектакле центральные роли.
Принц Эрик для народного артиста России Александра Коршунова еще один образ, дополняющий список прекрасно сыгранных ролей. А вот для студента 4-го курса Щепкинского училища (курс Ю.М.Соломина) Степана Коршунова это было серьезным испытанием мастерства.
В театре Актера, каковым всегда был Малый, одна из главных целей «ансамблевость» исполнения. В этом плане премьерный спектакль вполне «обычен»: не изменили своему великому дарованию ни Татьяна Панкова (Эбба), ни Афанасий Кочетков (магистр Олаус), ни Юрий Каюров (Израэль), ни Александр Потапов (Монс Нильссон). Запомнились О.Чуваева, В.Борцов, А.Торопов, Д.Кознов. Юрию Васильеву в очередной раз театр предоставил лишь эпизодическую роль начальника стражи. Обидно за его талант, многогранный и яркий...
В игре студентов Щепкинского училища еще ощущается легкий налет школярства, но они гармонично вписываются в ансамбль маститых актеров.
Маргарита МАРУТЯН.
«Российские вести», 28.04.1999
Подробнее
Вячеслав ЕЗЕПОВ: «Сцена — не предмет для самолюбования» Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ива
Вячеслав ЕЗЕПОВ: «Сцена — не предмет для самолюбования»
Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева.
Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева.
Вячеслав ЕЗЕПОВ: «Сцена — не предмет для самолюбования»
Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева. Вячеслав Иванович — народный артист России и Украины. Из всех своих ролей он особо выделяет три. Первые две сыграны в Киевском театре имени Леси Украинки: Крылов в спектакле «Иду на грозу» и Чехов в «Насмешливом моем счастье». Третья — роль короля Карла в «Тайнах мадридского двора», спектакле, который с успехом идет сегодня на сцене Малого театра.
- Когда оглядываешься на пройденный путь, видишь, что остается очень мало ролей, о которых можешь сказать: «За это я отвечаю». У кого-то это может быть и одна роль, у кого-то пять... Я просмотрел все свои сто ролей, и мне показалось, что три из них соответствуют тому, чего мне хотелось. Роль Крылова — мой дебют в театре. 1963 год, я молодой актер мхатовской школы. Все, что я знал, помнил, все, что в меня вложили в институте, — все это реализовалось здесь. В этот спектакль никто не верил. Физики, гроза, какие-то приборы... И сто аншлагов подряд. Я имел огромнейший зрительский успех, получил грамоту Верховного совета Украины. Эта роль стала моей визитной карточкой. Спектакль «Насмешливое мое счастье» поставлен по письмам Чехова. Мы, по-хорошему наглые актеры, режиссер Михаил Резникович, художник Давид Боровский, рискнули его поставить. Нас отговаривал весь театр. «Читать письма три часа, да вы с ума сошли!» Теперь этот спектакль идет с перерывами в киевском Театре имени Леси Украинки почти сорок лет. Мы, как сказал один критик, попали на то поле, где у нас нет конкурентов. Все возрасты, от двадцати до восьмидесяти, получают от спектакля что-то свое. Плюс ко всему великолепный состав. Роль Чехова со мной всю жизнь... «Тайны мадридского двора» — реверанс знаменитейшему спектаклю Малого театра, который прошел несколько раз и был закрыт после войны. Сегодняшний спектакль в режиссуре Владимира Бейлиса поставлен в память о том спектакле. Вместе с актрисой Еленой Харитоновой я сыграл в нем роль короля более трехсот с лишним раз. Спектакль всегда идет с полным залом. Он дает зрителям возможность забыть о трудностях и вселяет надежду, заряд бодрости. Спектакль светлый, и в этом секрет его успеха, где бы он ни шел, в столице или в других городах России во время наших гастролей.
- Если роль Чехова с вами всегда, значит, чем-то Антон Павлович близок вам. Чем же?
- Когда мы ставили спектакль «Насмешливое мое счастье», мы были на двадцать лет моложе Чехова, а он ушел из жизни в сорок четыре. Материалов было мало. Мы многого не понимали и во многом не могли себе дать отчет... Волновало одно: мы хотели разрушить стереотипы, сложившиеся вокруг Чехова. Хотели показать настоящего, живого Чехова, а не такого, к которому привыкаем еще со школы: якобы он всю жизнь носил пенсне, всегда был тихим и интеллигентным. Это неправда. Он был разным, очень темпераментным, резким. Чехов писал о себе: «Характер у меня резкий, я от природы вспыльчив».
— Беда в том, что мы порой отождествляем Чехова с его героями.
— Мы своим спектаклем защищали Чехова, а он нас формировал. Соприкасаясь с его жизнью, с его личностью, невозможно не формировать себя. Но сейчас, как заметил один критик, мы стараемся защитить Чеховым публику от пошлости, от всех этих «пиф-паф», от этой жути, которую нам преподносят. У нас еще есть люди, которые могут плакать, сопереживать чему-то светлому, грустному, настоящему. Одна работница театра мне рассказывала, что после спектакля пришла домой, включила телевизор, посмотрела немного и выключила. Впервые за многие годы она не стала его смотреть. Она увидела то, что на экране, совсем другими глазами. Чехов очень актуален. У него находишь то, что способно послужить жизненной опорой. А ведь это сто лет назад написано было. И многие не угадывают даже, что это Чехов.
- Например
— Ну вот: «Если бы вдруг теперь мы получили свободу, о которой так много говорим, когда грызем друг друга, то на первых порах просто не знали бы, а что с ней делать, и тратили бы ее только на то, чтобы обличать друг друга в газетах в шпионстве, в пристрастии к рублю и запугивать общество уверениями, что у нас нет ни людей, ни истории, ни литературы, ничего-ничего. Прежде чем заблестит заря этой новой жизни, мы обратимся в зловещих старух и стариков и первые с ненавистью отвернемся от этой зари и пустим в нее клеветой». Как писал один киевский критик, волосы шевелятся, когда слышишь это со сцены. Или к примеру: «Скучно и нелепо обедать, пить шампанское, галдеть, говорить речи о народном самосознании, о народной совести, о свободе, когда вокруг стола снуют рабы во фраках, а под окном ждут кучера. Это значит лгать Святому Духу». И так я могу говорить бесконечно о вещах, совершенно сегодня невероятных, которые открываются у Чехова. Антон Павлович коротко и ясно писал обо всем, что нас волнует. Мы можем целый день спорить, что такое Россия — Европа или Азия, а у него есть очень короткая запись: «Самомнение и самолюбие у нас европейские, а поступки азиатские». Мы можем спорить о Боге: есть Он или нет. А у Антона Павловича написано: «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит громадное поле, которое с трудом преодолевает за всю свою жизнь истинный мудрец. Русский человек знает одну из двух этих истин: или есть Бог, или нет Бога, середина ему неинтересна...». Чехов был и хулиган. Вот запись под названием «Глубокомысленный вопрос»: «А что, монахи кальсоны носят?» При всем этом Чехов — фигура трагическая. Его ненавидят многие литераторы и критики, потому что они никак не могут найти в нем ничего порочного. Он не принадлежал ни к какой партии, никогда в политику не лез, он просто тихо писал. Много и бескорыстно помогал: строил школы, больницы, лечил. О многих тех, кто ругает его, забудут, и, понимая это, они не могут ему этого простить.
— Чего вы не позволяете себе на сцене?
- Сцена — не предмет для самолюбования или для самоутверждения. Это служение. Тут надо или служить, или не заниматься этой профессией. Смысл театра в том, что называют словом «катарсис»: очищение. Если это достигается, тогда все табу просто не существуют.
— В Малом театре вам часто доставались роли злодеев...
- Да, поначалу именно так складывалась судьба. Играл одних негодяев. Пистолет, кастет — это все со мной. А у нас часто бывали члены политбюро, всегда на сцене стояла охрана. Они, как правило, проверяли тех, кто идет на сцену с оружием. И вот через какое-то время говорят мне: «Как хорошо нам в Малом театре работать». «Почему?». — «Мы в других театрах проверяем, а здесь знаем, что, если кто с пистолетом, с ножом или с кастетом, это вы». Помню, как я пришел в Чеховский музей что-то рассказать из «Насмешливого моего счастья». Служительницы посмотрели на меня, пошушукались, подходят и говорят: «Мы вас узнали». Думаю про себя: «Ну как приятно!» А они и говорят: «Как это вы Жарова-то по голове кастетом — тюк, тюк!» Это они вспомнили спектакль «Самый последний день». У меня все внутри оборвалось. «Ну да, — говорю, — это я». А они и спрашивают: «А у нас-то вы зачем, что ж вы у нас-то делаете?» Порвать с этим злодейским амплуа я смог одним способом: ушел из Малого обратно в Киевский театр имени Леси Украинки.
— Ваш путь в театр начался в школе?
— Во втором классе я выучил басню Михалкова «Заяц во хмелю». Меня привлекло то, что там разные герои: грозный Лев и пьяный Заяц. Вышел читать. И это был такой успех, что я стал сразу легендой. Меня таскали на все вечера, в старшие классы, снимали с уроков. Я читал этого «Зайца во хмелю» с упоением. Слава Богу, родители отнеслись серьезно к моему увлечению и отвели в Дом пионеров, в театральную студию, которую возглавляла Александра Георгиевна Кудашева-Тинникова. Если хотите, именно там начался советский театр. Актеры имеют обыкновение называть известных педагогов, а о первых своих учителях, менее известных, умалчивают. Это несправедливо. Лучшим учеником Александры Георгиевны, которого я застал, с которым был знаком, был Олег Ефремов. Кудашева-Тинникова дала ему, может быть, все лучшее, что было. Отсюда и «Современник», и МХАТ. Я уж не говорю, что там учились Слава Шалевич, Женя Киндинов, Галя Кирюшина...
- Школьные театры сейчас приобретают популярность. Какие бы вы могли дать советы юным актерам?
— Я никогда никому не посоветую заниматься этой профессией! Это зависимая, чрезвычайно тяжелая, в том числе морально, профессия. Но если человек очень хочет и чувствует, что может состояться только на сцене, он сам к этому придет и его ничто не остановит. Человек бросит институт, не станет слушать родителей. Нужен педагог, который скажет твердо: стоит этим заниматься или нет. Очень часто люди себя обманывают, думая, что актерская профессия — это легко, это цветы, аплодисменты... Вот от этого хотелось бы уберечь. А школьники есть замечательные! Выхожу как-то после «Волков и овец» из театра. Дождь идет. Меня окружают человек пятнадцать молодых ребят, просят автограф. А у меня цветы, зонтик, и, честно говоря, не хочется ничего подписывать. Но смотрю — молодые, чудные лица, мальчишки и девчонки, класс десятый. У них в школе, оказывается, свой театр, они его любят. Это — не та молодежь, которая будет пить пиво и хохотать в подъезде. Я с удовольствием им все подписал. Они: «А можно сфотографироваться с вами?» Мы встали под памятником Островскому, и мне как-то тепло сделалось. Это замечательно, что школьники занимаются в театральных кружках, но заниматься театром чисто профессионально — уже совсем другое дело.
Как хорошо, если бы школьники чувствовали, что Малый театр — особое место. Там, в седьмом-восьмом ряду, любил сидеть Достоевский, а вот здесь обычно брал места Лев Толстой, там — Чехов. По коридорам театра ходили Щепкин, Ермолова, Гоголь. В зале сиживали цари, члены политбюро. Не говоря уже о Сталине. У него был особый вход — с Неглинки. Мы пытаемся сохранить традиции классики, и, кстати, во многом благодаря художественному руководителю театра Юрию Соломину и директору Виктору Коршунову. Хорошо, если б учитель, перед тем как вести детей в Малый театр, это рассказал. Не нужны высокие слова, что это храм, второй университет. Куда важнее, если человек понимает, что входит в помещение, которого нигде нет. Разве что Александринка в Петербурге. Тем более что в следующем году исполняется 250 лет с того дня, когда императрица Елизавета подписала указ об образовании этих двух театров.
Виктор БОЧЕНКОВ
«Учительская газета» №10 (10039) / 2005-03-15
Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева. Вячеслав Иванович — народный артист России и Украины. Из всех своих ролей он особо выделяет три. Первые две сыграны в Киевском театре имени Леси Украинки: Крылов в спектакле «Иду на грозу» и Чехов в «Насмешливом моем счастье». Третья — роль короля Карла в «Тайнах мадридского двора», спектакле, который с успехом идет сегодня на сцене Малого театра.
- Когда оглядываешься на пройденный путь, видишь, что остается очень мало ролей, о которых можешь сказать: «За это я отвечаю». У кого-то это может быть и одна роль, у кого-то пять... Я просмотрел все свои сто ролей, и мне показалось, что три из них соответствуют тому, чего мне хотелось. Роль Крылова — мой дебют в театре. 1963 год, я молодой актер мхатовской школы. Все, что я знал, помнил, все, что в меня вложили в институте, — все это реализовалось здесь. В этот спектакль никто не верил. Физики, гроза, какие-то приборы... И сто аншлагов подряд. Я имел огромнейший зрительский успех, получил грамоту Верховного совета Украины. Эта роль стала моей визитной карточкой. Спектакль «Насмешливое мое счастье» поставлен по письмам Чехова. Мы, по-хорошему наглые актеры, режиссер Михаил Резникович, художник Давид Боровский, рискнули его поставить. Нас отговаривал весь театр. «Читать письма три часа, да вы с ума сошли!» Теперь этот спектакль идет с перерывами в киевском Театре имени Леси Украинки почти сорок лет. Мы, как сказал один критик, попали на то поле, где у нас нет конкурентов. Все возрасты, от двадцати до восьмидесяти, получают от спектакля что-то свое. Плюс ко всему великолепный состав. Роль Чехова со мной всю жизнь... «Тайны мадридского двора» — реверанс знаменитейшему спектаклю Малого театра, который прошел несколько раз и был закрыт после войны. Сегодняшний спектакль в режиссуре Владимира Бейлиса поставлен в память о том спектакле. Вместе с актрисой Еленой Харитоновой я сыграл в нем роль короля более трехсот с лишним раз. Спектакль всегда идет с полным залом. Он дает зрителям возможность забыть о трудностях и вселяет надежду, заряд бодрости. Спектакль светлый, и в этом секрет его успеха, где бы он ни шел, в столице или в других городах России во время наших гастролей.
- Если роль Чехова с вами всегда, значит, чем-то Антон Павлович близок вам. Чем же?
- Когда мы ставили спектакль «Насмешливое мое счастье», мы были на двадцать лет моложе Чехова, а он ушел из жизни в сорок четыре. Материалов было мало. Мы многого не понимали и во многом не могли себе дать отчет... Волновало одно: мы хотели разрушить стереотипы, сложившиеся вокруг Чехова. Хотели показать настоящего, живого Чехова, а не такого, к которому привыкаем еще со школы: якобы он всю жизнь носил пенсне, всегда был тихим и интеллигентным. Это неправда. Он был разным, очень темпераментным, резким. Чехов писал о себе: «Характер у меня резкий, я от природы вспыльчив».
— Беда в том, что мы порой отождествляем Чехова с его героями.
— Мы своим спектаклем защищали Чехова, а он нас формировал. Соприкасаясь с его жизнью, с его личностью, невозможно не формировать себя. Но сейчас, как заметил один критик, мы стараемся защитить Чеховым публику от пошлости, от всех этих «пиф-паф», от этой жути, которую нам преподносят. У нас еще есть люди, которые могут плакать, сопереживать чему-то светлому, грустному, настоящему. Одна работница театра мне рассказывала, что после спектакля пришла домой, включила телевизор, посмотрела немного и выключила. Впервые за многие годы она не стала его смотреть. Она увидела то, что на экране, совсем другими глазами. Чехов очень актуален. У него находишь то, что способно послужить жизненной опорой. А ведь это сто лет назад написано было. И многие не угадывают даже, что это Чехов.
- Например
— Ну вот: «Если бы вдруг теперь мы получили свободу, о которой так много говорим, когда грызем друг друга, то на первых порах просто не знали бы, а что с ней делать, и тратили бы ее только на то, чтобы обличать друг друга в газетах в шпионстве, в пристрастии к рублю и запугивать общество уверениями, что у нас нет ни людей, ни истории, ни литературы, ничего-ничего. Прежде чем заблестит заря этой новой жизни, мы обратимся в зловещих старух и стариков и первые с ненавистью отвернемся от этой зари и пустим в нее клеветой». Как писал один киевский критик, волосы шевелятся, когда слышишь это со сцены. Или к примеру: «Скучно и нелепо обедать, пить шампанское, галдеть, говорить речи о народном самосознании, о народной совести, о свободе, когда вокруг стола снуют рабы во фраках, а под окном ждут кучера. Это значит лгать Святому Духу». И так я могу говорить бесконечно о вещах, совершенно сегодня невероятных, которые открываются у Чехова. Антон Павлович коротко и ясно писал обо всем, что нас волнует. Мы можем целый день спорить, что такое Россия — Европа или Азия, а у него есть очень короткая запись: «Самомнение и самолюбие у нас европейские, а поступки азиатские». Мы можем спорить о Боге: есть Он или нет. А у Антона Павловича написано: «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит громадное поле, которое с трудом преодолевает за всю свою жизнь истинный мудрец. Русский человек знает одну из двух этих истин: или есть Бог, или нет Бога, середина ему неинтересна...». Чехов был и хулиган. Вот запись под названием «Глубокомысленный вопрос»: «А что, монахи кальсоны носят?» При всем этом Чехов — фигура трагическая. Его ненавидят многие литераторы и критики, потому что они никак не могут найти в нем ничего порочного. Он не принадлежал ни к какой партии, никогда в политику не лез, он просто тихо писал. Много и бескорыстно помогал: строил школы, больницы, лечил. О многих тех, кто ругает его, забудут, и, понимая это, они не могут ему этого простить.
— Чего вы не позволяете себе на сцене?
- Сцена — не предмет для самолюбования или для самоутверждения. Это служение. Тут надо или служить, или не заниматься этой профессией. Смысл театра в том, что называют словом «катарсис»: очищение. Если это достигается, тогда все табу просто не существуют.
— В Малом театре вам часто доставались роли злодеев...
- Да, поначалу именно так складывалась судьба. Играл одних негодяев. Пистолет, кастет — это все со мной. А у нас часто бывали члены политбюро, всегда на сцене стояла охрана. Они, как правило, проверяли тех, кто идет на сцену с оружием. И вот через какое-то время говорят мне: «Как хорошо нам в Малом театре работать». «Почему?». — «Мы в других театрах проверяем, а здесь знаем, что, если кто с пистолетом, с ножом или с кастетом, это вы». Помню, как я пришел в Чеховский музей что-то рассказать из «Насмешливого моего счастья». Служительницы посмотрели на меня, пошушукались, подходят и говорят: «Мы вас узнали». Думаю про себя: «Ну как приятно!» А они и говорят: «Как это вы Жарова-то по голове кастетом — тюк, тюк!» Это они вспомнили спектакль «Самый последний день». У меня все внутри оборвалось. «Ну да, — говорю, — это я». А они и спрашивают: «А у нас-то вы зачем, что ж вы у нас-то делаете?» Порвать с этим злодейским амплуа я смог одним способом: ушел из Малого обратно в Киевский театр имени Леси Украинки.
— Ваш путь в театр начался в школе?
— Во втором классе я выучил басню Михалкова «Заяц во хмелю». Меня привлекло то, что там разные герои: грозный Лев и пьяный Заяц. Вышел читать. И это был такой успех, что я стал сразу легендой. Меня таскали на все вечера, в старшие классы, снимали с уроков. Я читал этого «Зайца во хмелю» с упоением. Слава Богу, родители отнеслись серьезно к моему увлечению и отвели в Дом пионеров, в театральную студию, которую возглавляла Александра Георгиевна Кудашева-Тинникова. Если хотите, именно там начался советский театр. Актеры имеют обыкновение называть известных педагогов, а о первых своих учителях, менее известных, умалчивают. Это несправедливо. Лучшим учеником Александры Георгиевны, которого я застал, с которым был знаком, был Олег Ефремов. Кудашева-Тинникова дала ему, может быть, все лучшее, что было. Отсюда и «Современник», и МХАТ. Я уж не говорю, что там учились Слава Шалевич, Женя Киндинов, Галя Кирюшина...
- Школьные театры сейчас приобретают популярность. Какие бы вы могли дать советы юным актерам?
— Я никогда никому не посоветую заниматься этой профессией! Это зависимая, чрезвычайно тяжелая, в том числе морально, профессия. Но если человек очень хочет и чувствует, что может состояться только на сцене, он сам к этому придет и его ничто не остановит. Человек бросит институт, не станет слушать родителей. Нужен педагог, который скажет твердо: стоит этим заниматься или нет. Очень часто люди себя обманывают, думая, что актерская профессия — это легко, это цветы, аплодисменты... Вот от этого хотелось бы уберечь. А школьники есть замечательные! Выхожу как-то после «Волков и овец» из театра. Дождь идет. Меня окружают человек пятнадцать молодых ребят, просят автограф. А у меня цветы, зонтик, и, честно говоря, не хочется ничего подписывать. Но смотрю — молодые, чудные лица, мальчишки и девчонки, класс десятый. У них в школе, оказывается, свой театр, они его любят. Это — не та молодежь, которая будет пить пиво и хохотать в подъезде. Я с удовольствием им все подписал. Они: «А можно сфотографироваться с вами?» Мы встали под памятником Островскому, и мне как-то тепло сделалось. Это замечательно, что школьники занимаются в театральных кружках, но заниматься театром чисто профессионально — уже совсем другое дело.
Как хорошо, если бы школьники чувствовали, что Малый театр — особое место. Там, в седьмом-восьмом ряду, любил сидеть Достоевский, а вот здесь обычно брал места Лев Толстой, там — Чехов. По коридорам театра ходили Щепкин, Ермолова, Гоголь. В зале сиживали цари, члены политбюро. Не говоря уже о Сталине. У него был особый вход — с Неглинки. Мы пытаемся сохранить традиции классики, и, кстати, во многом благодаря художественному руководителю театра Юрию Соломину и директору Виктору Коршунову. Хорошо, если б учитель, перед тем как вести детей в Малый театр, это рассказал. Не нужны высокие слова, что это храм, второй университет. Куда важнее, если человек понимает, что входит в помещение, которого нигде нет. Разве что Александринка в Петербурге. Тем более что в следующем году исполняется 250 лет с того дня, когда императрица Елизавета подписала указ об образовании этих двух театров.
Виктор БОЧЕНКОВ
«Учительская газета» №10 (10039) / 2005-03-15
04.08.2005
Подробнее
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ДВЕ ГРОЗЫ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ДВЕ ГРОЗЫ
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ДВЕ ГРОЗЫ
В 1962 году В. Н. Пашенная решила в свой юбилей поставить «Грозу» и сыграть Кабаниху. Я знала, что роль полусумасшедшей Барыни Вера Николаевна предложила Д. В. Зеркаловой. Отношения у нас с Верой Николаевной были сложные. Как я уже говорила, она не принимала меня как актрису. И вдруг, после отказа Зеркаловой, Пашенная обращается ко мне. Ни минуты не колеблясь, я согласилась.
Художником спектакля был Б. И. Волков, музыку писал Р. К. Щедрин. Спектакль был несколько тяжеловесный, хрестоматийный, в старых традициях театра. Пашенная играла как обычно было принято — с огромной внутренней силой, говорила зычным голосом. Чувствовался гнет в доме Кабанихи, понятен был рвущийся на волю Тихон—Доронин, вырвавшаяся очертя голову Варвара — Хорькова, загубленная Катерина — Нифонтова.
Я знала, какую беру на себя ответственность и как должна сыграть Барыню. Я не видела прежних постановок «Грозы». Совершенно не помнила разговоров об исполнении этой роли блестящей актрисой В. O. Массалитиновой и засела, по своему обыкновению, за изучение образа. Островский говорит о Барыне словами Варвары: «Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает». От этого я и пошла.
В постановке Веры Николаевны Барыня была, очевидно, женщина состоятельная; может быть, долго проживала в Петербурге и Москве, была некогда, безусловно, очень красива и имела много поклонников. Может быть, из-за нее происходили дуэли — иначе откуда в ее помутневшем сознании возникают слова: «На поединки выходят, шпагами колют друг друга». Но, по-видимому, с ней случилось что-то скандальное, и этот скандал заставил ее уехать в глухой городок на Волге и поселиться в своем доме. И здесь ли, а может, еще и в столице, среди веселой жизни, которую она вела, вдруг вспыхнула настоящая любовь, но не привела ее ни к чему хорошему. Может, хотели ее выдать замуж за старика, для того чтобы пресечь страсть к человеку, любящему ее, но неугодному родным. В результате любовной неудачи она пыталась покончить с собой, бросалась в омут. Ее спасли. Но река, вода, омут вызвали помутнение ее рассудка. А потому она после неудачного покушения всегда под надзором. Вот и приставили к ней родственники двух лакеев, которые глаз с нее не должны спускать, особенно на прогулках. Эти лакеи — попросту санитары в ливреях. Так представляла себе я эту Барыню в постановке Пашенной. Моя Барыня была достаточно красиво одета, выделяясь и шиком, и вкусом, и изяществом.
Дорогая Елена Николаевна!
Примите мой восторг по поводу Вашей «сумасшедшей».
Увидев афишу с «Грозой», я не утерпела и 11 апреля прямо с репетиции влетела в ваш театр, купив у входа билет. Я люблю Островского (именно в Малом театре), люблю очень «Грозу», и меня, конечно, прежде всего заинтересовала Вера Николаевна в Кабанихе. Но когда я села в амфитеатр и развернула программу, то, увы, узрела вместо Пашенной — Панкову и очень расстроилась. Но тут я увидела Вашу фамилию и удивилась, как Вы взялись играть маленькую роль, которая мне всегда казалась неинтересной и ненужной. Вы, как бриллиант, сверкнули над всеми. Это вот был настоящий Малый театр с самой большой буквы. Все, начиная с костюма, с грима. И тут же я расплакалась от восхищения. И до ст. пор нахожусь под впечатлением Вашего совершенства:
С горячей, глубокой благодарностью
Н. Клименкова, г. Москва.
В 1974 году Б. А. Бабочкин вновь поставил «Грозу». У него было свое понимание пьесы. Он очень омолодил действующих лиц. Катерине, по его мнению, не могло быть больше восемнадцати-девятнадцати лет. Варваре — семнадцать, а самой Кабанихе — не более пятидесяти. Художником спектакля был В. Я. Левенталь. Весь состав Борис Андреевич подобрал новый, из исполнителей прежней «Грозы» сохранил лишь меня. Сказав много лестных слов о моем исполнении роли Барыни в старой постановке, он одновременно заметил, что с толкованием этого характера в постановке Пашенной категорически не согласен.
На репетициях Борис Андреевич стал в тупик: куда девать моих двух лакеев? В конце концов он попросил меня обойтись без них. «Не знаю, Елена Николаевна, просто не знаю, куда их поставить или посадить, вообще, что им делать. Я их просто вымараю. Обойдетесь без лакеев». В первой сцене постановки Пашенной Волга была у меня за спиной. И, разговаривая с Катериной и Варварой, охорашиваясь и глядя в зеркальце, я видела за спиной Волгу. На меня накатывались воспоминания, и я делала быстрое движение к парапету, желая броситься в реку. Меня вовремя хватали два лакея и, отвлекая внимание увядшим букетом, который я принимала за роскошную бутоньерку, уводили со сцены. Если бы я сохранила прежний рисунок, то, собираясь броситься в воду, не встретила сопротивления, ибо лишена была санитаров-лакеев, которые бы меня удержали и отвлекли. Надо было что-то менять, придумать другое. Да и нельзя механически переносить в новую постановку ту трактовку роли, которая подходила к прежнему решению «Грозы».
Борис Андреевич особенно упорно настаивал на ремарке Островского — «старуха, 70 лет, полусумасшедшая». Тогда я стала думать о другой трактовке, более зловещей.
Барыня из этого города, никогда не бывала в столицах, обнищала, гуляет совершенно одна и спокойна, пока что-нибудь ее не взволнует. Жила в этом городе довольно весело, были и оргии за высокими заборами, были и поклонники. И вот у нее появилась красивая воспитанница, сирота, на которую стали заглядываться гости Барыни, кавалеры. Дошли до Барыни слухи, что из-за этой воспитанницы кто-то из ее поклонников дрался на дуэли. Барыня вышла из себя и решила избавиться от воспитанницы, навязать ее в любовницы какому-то развратному старику. Девушка не поддалась убеждению, а Барыня ее все донимала, ревновала к ней своих поклонников, и замученная бедная девушка бросилась в омут. Пошли нехорошие слухи. От Барыни все отвернулись, считая ее виновной в самоубийстве девушки. И Барыня повредилась в уме. Она сознает, что она убийца, и поэтому не может равнодушно видеть красоту Катерины. Катерина напоминает ей ту, что утопилась. Вот почему она боится омута, вот почему во время грозы, когда у всех напряжены нервы, она, видя дрожащую Катерину, преследует ее и, как ту далекую девушку, толкает броситься в реку.
Мне думается, что Барыню в новой «Грозе» я сыграла тусклее, что-то не вязалось с образом Островского, а замысел режиссера не был доведен до конца.
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ДВЕ ГРОЗЫ
В 1962 году В. Н. Пашенная решила в свой юбилей поставить «Грозу» и сыграть Кабаниху. Я знала, что роль полусумасшедшей Барыни Вера Николаевна предложила Д. В. Зеркаловой. Отношения у нас с Верой Николаевной были сложные. Как я уже говорила, она не принимала меня как актрису. И вдруг, после отказа Зеркаловой, Пашенная обращается ко мне. Ни минуты не колеблясь, я согласилась.
Художником спектакля был Б. И. Волков, музыку писал Р. К. Щедрин. Спектакль был несколько тяжеловесный, хрестоматийный, в старых традициях театра. Пашенная играла как обычно было принято — с огромной внутренней силой, говорила зычным голосом. Чувствовался гнет в доме Кабанихи, понятен был рвущийся на волю Тихон—Доронин, вырвавшаяся очертя голову Варвара — Хорькова, загубленная Катерина — Нифонтова.
Я знала, какую беру на себя ответственность и как должна сыграть Барыню. Я не видела прежних постановок «Грозы». Совершенно не помнила разговоров об исполнении этой роли блестящей актрисой В. O. Массалитиновой и засела, по своему обыкновению, за изучение образа. Островский говорит о Барыне словами Варвары: «Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает». От этого я и пошла.
В постановке Веры Николаевны Барыня была, очевидно, женщина состоятельная; может быть, долго проживала в Петербурге и Москве, была некогда, безусловно, очень красива и имела много поклонников. Может быть, из-за нее происходили дуэли — иначе откуда в ее помутневшем сознании возникают слова: «На поединки выходят, шпагами колют друг друга». Но, по-видимому, с ней случилось что-то скандальное, и этот скандал заставил ее уехать в глухой городок на Волге и поселиться в своем доме. И здесь ли, а может, еще и в столице, среди веселой жизни, которую она вела, вдруг вспыхнула настоящая любовь, но не привела ее ни к чему хорошему. Может, хотели ее выдать замуж за старика, для того чтобы пресечь страсть к человеку, любящему ее, но неугодному родным. В результате любовной неудачи она пыталась покончить с собой, бросалась в омут. Ее спасли. Но река, вода, омут вызвали помутнение ее рассудка. А потому она после неудачного покушения всегда под надзором. Вот и приставили к ней родственники двух лакеев, которые глаз с нее не должны спускать, особенно на прогулках. Эти лакеи — попросту санитары в ливреях. Так представляла себе я эту Барыню в постановке Пашенной. Моя Барыня была достаточно красиво одета, выделяясь и шиком, и вкусом, и изяществом.
Дорогая Елена Николаевна!
Примите мой восторг по поводу Вашей «сумасшедшей».
Увидев афишу с «Грозой», я не утерпела и 11 апреля прямо с репетиции влетела в ваш театр, купив у входа билет. Я люблю Островского (именно в Малом театре), люблю очень «Грозу», и меня, конечно, прежде всего заинтересовала Вера Николаевна в Кабанихе. Но когда я села в амфитеатр и развернула программу, то, увы, узрела вместо Пашенной — Панкову и очень расстроилась. Но тут я увидела Вашу фамилию и удивилась, как Вы взялись играть маленькую роль, которая мне всегда казалась неинтересной и ненужной. Вы, как бриллиант, сверкнули над всеми. Это вот был настоящий Малый театр с самой большой буквы. Все, начиная с костюма, с грима. И тут же я расплакалась от восхищения. И до ст. пор нахожусь под впечатлением Вашего совершенства:
С горячей, глубокой благодарностью
Н. Клименкова, г. Москва.
В 1974 году Б. А. Бабочкин вновь поставил «Грозу». У него было свое понимание пьесы. Он очень омолодил действующих лиц. Катерине, по его мнению, не могло быть больше восемнадцати-девятнадцати лет. Варваре — семнадцать, а самой Кабанихе — не более пятидесяти. Художником спектакля был В. Я. Левенталь. Весь состав Борис Андреевич подобрал новый, из исполнителей прежней «Грозы» сохранил лишь меня. Сказав много лестных слов о моем исполнении роли Барыни в старой постановке, он одновременно заметил, что с толкованием этого характера в постановке Пашенной категорически не согласен.
На репетициях Борис Андреевич стал в тупик: куда девать моих двух лакеев? В конце концов он попросил меня обойтись без них. «Не знаю, Елена Николаевна, просто не знаю, куда их поставить или посадить, вообще, что им делать. Я их просто вымараю. Обойдетесь без лакеев». В первой сцене постановки Пашенной Волга была у меня за спиной. И, разговаривая с Катериной и Варварой, охорашиваясь и глядя в зеркальце, я видела за спиной Волгу. На меня накатывались воспоминания, и я делала быстрое движение к парапету, желая броситься в реку. Меня вовремя хватали два лакея и, отвлекая внимание увядшим букетом, который я принимала за роскошную бутоньерку, уводили со сцены. Если бы я сохранила прежний рисунок, то, собираясь броситься в воду, не встретила сопротивления, ибо лишена была санитаров-лакеев, которые бы меня удержали и отвлекли. Надо было что-то менять, придумать другое. Да и нельзя механически переносить в новую постановку ту трактовку роли, которая подходила к прежнему решению «Грозы».
Борис Андреевич особенно упорно настаивал на ремарке Островского — «старуха, 70 лет, полусумасшедшая». Тогда я стала думать о другой трактовке, более зловещей.
Барыня из этого города, никогда не бывала в столицах, обнищала, гуляет совершенно одна и спокойна, пока что-нибудь ее не взволнует. Жила в этом городе довольно весело, были и оргии за высокими заборами, были и поклонники. И вот у нее появилась красивая воспитанница, сирота, на которую стали заглядываться гости Барыни, кавалеры. Дошли до Барыни слухи, что из-за этой воспитанницы кто-то из ее поклонников дрался на дуэли. Барыня вышла из себя и решила избавиться от воспитанницы, навязать ее в любовницы какому-то развратному старику. Девушка не поддалась убеждению, а Барыня ее все донимала, ревновала к ней своих поклонников, и замученная бедная девушка бросилась в омут. Пошли нехорошие слухи. От Барыни все отвернулись, считая ее виновной в самоубийстве девушки. И Барыня повредилась в уме. Она сознает, что она убийца, и поэтому не может равнодушно видеть красоту Катерины. Катерина напоминает ей ту, что утопилась. Вот почему она боится омута, вот почему во время грозы, когда у всех напряжены нервы, она, видя дрожащую Катерину, преследует ее и, как ту далекую девушку, толкает броситься в реку.
Мне думается, что Барыню в новой «Грозе» я сыграла тусклее, что-то не вязалось с образом Островского, а замысел режиссера не был доведен до конца.
Подробнее
«Листая старые подшивки» ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
Юрию Ивановичу Каюрову — 75!
ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
Юрию Ивановичу Каюрову — 75!
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
Юрию Ивановичу Каюрову — 75!
Впрочем, это не единственный юбилей мастера: ровно пятьдесят лет назад началась его актерская жизнь и ровно тридцать пять прошло с тех пор, как он ступил на сцену Малого театра. За полвека им сыграно более ста ролей на сцене и кино, но, как это часто бывает, лишь одна из них сделала его имя всенародно известным, а лицо — узнаваемым: роль вождя мирового пролетариата В.И. Ленина он сыграл восемнадцать раз. В последнее десятилетие ему не раз и не два приходилось отвечать на вопрос, как он относится к этому факту своей биографии.
- Как писатель пишет главную книгу среди других романов и повестей, так и роль Ленина — главная из всех, сыгранных мною. Вы сейчас можете по-разному к этому относиться. А мое отношение — определенное: когда мне, молодому саратовскому актеру, в 1961 году нежданно-негаданно предложили роль молодого увлеченного человека по имени Владимир Ульянов — я был счастлив. В фильме А. Рыбакова «В начале века» он сидит в Шушенском и мечтает о том, чтобы «перевернуть Россию»... И ведь действительно переворачивает! От этого никуда не денешься С тех пор я сыграл Ленина восемнадцать раз, в том числе пять-шесть больших ролей Но в конце концов моя «лениниана» закончилась, потому что всему бывает предел. А до тех пор снимается в Монголии фильм «Суровое утро», и в нем эпизод, как Сухэ-Батор встречается с Владимиром Ильичем Кого в Монголию послать? Каюрова! Потом оказалось, что болгарский революционер Георги Димитров тоже встречался с Лениным Кого на съемки в Софию послать? Опять Каюрова Каюров берет с собой гримера, котомочку на плечи (фигурально выражаясь) и едет в Софию. Ездил играть Ленина в Минск, в Ленинград, в Киев.
И если, скажем, в фильмах «В начале века», «Шестое июля», «Кремлевские куранты» были большие роли, то здесь — эпизодические И я не жалею об этом. Можно и в пять минут сказать о человеке все. Но когда после «Черных сухарей» на «Ленфильме» возник «Угол падения», да еще и монгольское «Суровое утро» к ним присоединилось, я подумал а не пора ли с этим уже заканчивать? Раз пошли такие наименования... Вскоре и на самом деле так получилось: и возраст продиктовал, и спрос на тему упал.
- Вам нравилось, что с тех пор вас рассматривали как артиста, которому можно играть только положительных героев?
- Да, после моего первого фильма «В начале века» тот же режиссер Рыбаков собрался снимать еще одну картину. И хотел снова меня пригласить, но роль была со знаком «минус». Ему этого не разрешили: актер, который сыграл Ленина, уже не должен играть роли отрицательного плана. Такая постановка вопроса меня не огорчила — со знаком минус у нас всего достаточно, так что мое участие здесь просто лишнее.
- Юрий Иванович, рассказывают, что с фильмом «Шестое июля» вы в 1968 году ездили в Чехословакию?
- Да, во время известной «бархатной революции» картину показали Леониду Ильичу Брежневу Он распорядился послать ее на кинофестиваль в Карловы Вары. Если кто не помнит — там идет речь о левоэсеровском восстании в Москве и о том, во что оно вылилось Брежнев считал, что если чехи увидят фильм, то поймут, что не надо им ни революций, ни контрреволюций
- И Ленин в этой картине был совсем другой...
- Там Владимир Ильич был не такой, как в предыдущих фильмах — не только моих, но и коллег Здесь было сказано о нем что-то новое.
- Говорят, что картина была настолько непривычна, что ее ругали... Ленина нельзя было показывать в чем-то сомневающимся.
- Дело в том, что действительно фильма испугались. Что такое? До тех пор о Ленине говорили только в таком тоне: добренький, хорошенький, миленький. Он все время улыбался. А здесь — ни одной улыбки. (Об этом у меня была даже специальная договоренность с режиссером.) В одном кадре Ленин и пистолет достает из стола и кладет в карман.
Фильм был представлен на Ленинскую премию, но его сбили как птицу влет. Сказали — все не так. Дзержинский не мог оказаться в плену у эсеров, Ленин ни в чем никогда не сомневался.
- Когда снимался «Ленин в Париже», рассказывают, что вы просто в гриме вышли на Плас Пигаль...
- И никто из прохожих не обратил на меня никакого внимания. Как это было? Мы снимали в одном кафе, а потом решили отдохнуть. Вот я и подумал: пойду-ка на Плас Пигаль! Правда, я был в шляпе, но при полном гриме: бородка, усы — похож! Иду, поглядываю по сторонам — на меня ноль внимания. А знаете почему? Париж ничем не удивишь. Ведь кого они только не видали! И Людовиков, и Маратов, и Сен-Жюстов, и Бастилию брали! Все у них было.
Но я люблю вспоминать другой момент: сижу на съемках «Шестого июля» в коридоре особняка левых эсеров, в кресле, в гриме Ленина. А в доме был детский сад. Сначала у них был тихий час, потом он закончился. Детей повели на прогулку. Идут мимо меня парами, за ручку, и вдруг один из них (знающий человек!) меня узнал и говорит: «Дедуска Ленин...» Они все подхватили, как попугайчики, и, проходя, каждый повторял: «Дедуска Ленин». А кто-то возьми да и спроси: «Дедуска Ленин, а вы лежали где?» (Так не совсем обычно прозвучал вопрос). Он, наверное, знал, что дедушка Ленин лежит в Мавзолее. Я сказал: «Да, вот лежал-лежал, надоело лежать, теперь сел — хочу отдохнуть...» Прошло тридцать три года, но почему-то этот случай остался у меня как одно из самых трогательных воспоминаний. — Юрий Иванович, что для вас самое главное в актерском деле?
- В разные периоды профессионального служения сцене я по-разному думал об этом. Было время, когда хотелось укрепиться в профессии, хотелось, чтобы тебя знали и узнавали в лицо. Потом, когда все это уже произошло, начались поиски — куда плыть? Работа диктует наше существование на сцене и в жизни. Если и были страдания, тоска, то только о том, чтобы была хорошая роль, интересный характер, основанный на добротной литературе.
Сейчас наступил период (может быть, даже и поздновато), когда я понял, что, выходя на сцену, никому ничего не надо доказывать. Нужно просто жить в ее атмосфере, получая радость от общения с партнерами и со зрителями.
- Ваша последняя работа на сцене Малого театра...
- К великому сожалению — в пьесе «Иванов». Виталий Соломин сам поставил этот спектакль, сам играл Иванова... Там у меня замечательная роль — графа Шабельского. Но она не будет иметь продолжения потому, что нет Виталия.
- Что для вас Москва?
- Когда я жил и работал в Саратове, то, конечно, как чеховские три сестры, думал: в Москву, в Москву. И вот я уже тридцать пять лет здесь.
И все сбылось, о чем мечталось, чего хотелось. И в театре, и в кино, и в жизни. Я не скажу, как Чацкий: «Вон из Москвы».
Но был я недавно в маленьком городке Вологодской области — Белозерске. Это моя родина. Там жили мои отцы и деды, там много родных, там, хочется быть. Вечер, тишина, Белое озеро, и кажется, что душа твоя растворяется в тех краях. Если бы мне сейчас пришлось выбирать – Москва или Белозерск, то, поскольку с Москвой уже все ясно (ни убавить ни прибавить), я бы выбрал Вологодскую губернию.
- А как же театр, московская круговерть?
- Да мне много уже не надо. И эта круговерть меня не закручивает. Я на нее смотрю со стороны и ей не поддаюсь. Театр — да. Если бы в Белозерске был театр, было бы совсем хорошо. Что-то нужно делать человеку, пока он живет на этой земле. Не просто же: ушел на пенсию, а потом взял и умер. Потому что дела у тебя никакого нет, ничего тебя не держит, ничего не вдохновляет. Природа — это прекрасно, а дальше что?
Конечно, жизнь заключается не только в работе. Есть книги, музыка, картины в музеях, добрые лица. Думаешь: ах, какая хорошая девушка прошла и улыбнулась мне глазами. И когда на улицах со мной здороваются незнакомые люди — я счастлив.
Беседовала Татьяна СЕМАШКО.
«Парламентская газета», 01.10.2002
ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
Юрию Ивановичу Каюрову — 75!
Впрочем, это не единственный юбилей мастера: ровно пятьдесят лет назад началась его актерская жизнь и ровно тридцать пять прошло с тех пор, как он ступил на сцену Малого театра. За полвека им сыграно более ста ролей на сцене и кино, но, как это часто бывает, лишь одна из них сделала его имя всенародно известным, а лицо — узнаваемым: роль вождя мирового пролетариата В.И. Ленина он сыграл восемнадцать раз. В последнее десятилетие ему не раз и не два приходилось отвечать на вопрос, как он относится к этому факту своей биографии.
- Как писатель пишет главную книгу среди других романов и повестей, так и роль Ленина — главная из всех, сыгранных мною. Вы сейчас можете по-разному к этому относиться. А мое отношение — определенное: когда мне, молодому саратовскому актеру, в 1961 году нежданно-негаданно предложили роль молодого увлеченного человека по имени Владимир Ульянов — я был счастлив. В фильме А. Рыбакова «В начале века» он сидит в Шушенском и мечтает о том, чтобы «перевернуть Россию»... И ведь действительно переворачивает! От этого никуда не денешься С тех пор я сыграл Ленина восемнадцать раз, в том числе пять-шесть больших ролей Но в конце концов моя «лениниана» закончилась, потому что всему бывает предел. А до тех пор снимается в Монголии фильм «Суровое утро», и в нем эпизод, как Сухэ-Батор встречается с Владимиром Ильичем Кого в Монголию послать? Каюрова! Потом оказалось, что болгарский революционер Георги Димитров тоже встречался с Лениным Кого на съемки в Софию послать? Опять Каюрова Каюров берет с собой гримера, котомочку на плечи (фигурально выражаясь) и едет в Софию. Ездил играть Ленина в Минск, в Ленинград, в Киев.
И если, скажем, в фильмах «В начале века», «Шестое июля», «Кремлевские куранты» были большие роли, то здесь — эпизодические И я не жалею об этом. Можно и в пять минут сказать о человеке все. Но когда после «Черных сухарей» на «Ленфильме» возник «Угол падения», да еще и монгольское «Суровое утро» к ним присоединилось, я подумал а не пора ли с этим уже заканчивать? Раз пошли такие наименования... Вскоре и на самом деле так получилось: и возраст продиктовал, и спрос на тему упал.
- Вам нравилось, что с тех пор вас рассматривали как артиста, которому можно играть только положительных героев?
- Да, после моего первого фильма «В начале века» тот же режиссер Рыбаков собрался снимать еще одну картину. И хотел снова меня пригласить, но роль была со знаком «минус». Ему этого не разрешили: актер, который сыграл Ленина, уже не должен играть роли отрицательного плана. Такая постановка вопроса меня не огорчила — со знаком минус у нас всего достаточно, так что мое участие здесь просто лишнее.
- Юрий Иванович, рассказывают, что с фильмом «Шестое июля» вы в 1968 году ездили в Чехословакию?
- Да, во время известной «бархатной революции» картину показали Леониду Ильичу Брежневу Он распорядился послать ее на кинофестиваль в Карловы Вары. Если кто не помнит — там идет речь о левоэсеровском восстании в Москве и о том, во что оно вылилось Брежнев считал, что если чехи увидят фильм, то поймут, что не надо им ни революций, ни контрреволюций
- И Ленин в этой картине был совсем другой...
- Там Владимир Ильич был не такой, как в предыдущих фильмах — не только моих, но и коллег Здесь было сказано о нем что-то новое.
- Говорят, что картина была настолько непривычна, что ее ругали... Ленина нельзя было показывать в чем-то сомневающимся.
- Дело в том, что действительно фильма испугались. Что такое? До тех пор о Ленине говорили только в таком тоне: добренький, хорошенький, миленький. Он все время улыбался. А здесь — ни одной улыбки. (Об этом у меня была даже специальная договоренность с режиссером.) В одном кадре Ленин и пистолет достает из стола и кладет в карман.
Фильм был представлен на Ленинскую премию, но его сбили как птицу влет. Сказали — все не так. Дзержинский не мог оказаться в плену у эсеров, Ленин ни в чем никогда не сомневался.
- Когда снимался «Ленин в Париже», рассказывают, что вы просто в гриме вышли на Плас Пигаль...
- И никто из прохожих не обратил на меня никакого внимания. Как это было? Мы снимали в одном кафе, а потом решили отдохнуть. Вот я и подумал: пойду-ка на Плас Пигаль! Правда, я был в шляпе, но при полном гриме: бородка, усы — похож! Иду, поглядываю по сторонам — на меня ноль внимания. А знаете почему? Париж ничем не удивишь. Ведь кого они только не видали! И Людовиков, и Маратов, и Сен-Жюстов, и Бастилию брали! Все у них было.
Но я люблю вспоминать другой момент: сижу на съемках «Шестого июля» в коридоре особняка левых эсеров, в кресле, в гриме Ленина. А в доме был детский сад. Сначала у них был тихий час, потом он закончился. Детей повели на прогулку. Идут мимо меня парами, за ручку, и вдруг один из них (знающий человек!) меня узнал и говорит: «Дедуска Ленин...» Они все подхватили, как попугайчики, и, проходя, каждый повторял: «Дедуска Ленин». А кто-то возьми да и спроси: «Дедуска Ленин, а вы лежали где?» (Так не совсем обычно прозвучал вопрос). Он, наверное, знал, что дедушка Ленин лежит в Мавзолее. Я сказал: «Да, вот лежал-лежал, надоело лежать, теперь сел — хочу отдохнуть...» Прошло тридцать три года, но почему-то этот случай остался у меня как одно из самых трогательных воспоминаний. — Юрий Иванович, что для вас самое главное в актерском деле?
- В разные периоды профессионального служения сцене я по-разному думал об этом. Было время, когда хотелось укрепиться в профессии, хотелось, чтобы тебя знали и узнавали в лицо. Потом, когда все это уже произошло, начались поиски — куда плыть? Работа диктует наше существование на сцене и в жизни. Если и были страдания, тоска, то только о том, чтобы была хорошая роль, интересный характер, основанный на добротной литературе.
Сейчас наступил период (может быть, даже и поздновато), когда я понял, что, выходя на сцену, никому ничего не надо доказывать. Нужно просто жить в ее атмосфере, получая радость от общения с партнерами и со зрителями.
- Ваша последняя работа на сцене Малого театра...
- К великому сожалению — в пьесе «Иванов». Виталий Соломин сам поставил этот спектакль, сам играл Иванова... Там у меня замечательная роль — графа Шабельского. Но она не будет иметь продолжения потому, что нет Виталия.
- Что для вас Москва?
- Когда я жил и работал в Саратове, то, конечно, как чеховские три сестры, думал: в Москву, в Москву. И вот я уже тридцать пять лет здесь.
И все сбылось, о чем мечталось, чего хотелось. И в театре, и в кино, и в жизни. Я не скажу, как Чацкий: «Вон из Москвы».
Но был я недавно в маленьком городке Вологодской области — Белозерске. Это моя родина. Там жили мои отцы и деды, там много родных, там, хочется быть. Вечер, тишина, Белое озеро, и кажется, что душа твоя растворяется в тех краях. Если бы мне сейчас пришлось выбирать – Москва или Белозерск, то, поскольку с Москвой уже все ясно (ни убавить ни прибавить), я бы выбрал Вологодскую губернию.
- А как же театр, московская круговерть?
- Да мне много уже не надо. И эта круговерть меня не закручивает. Я на нее смотрю со стороны и ей не поддаюсь. Театр — да. Если бы в Белозерске был театр, было бы совсем хорошо. Что-то нужно делать человеку, пока он живет на этой земле. Не просто же: ушел на пенсию, а потом взял и умер. Потому что дела у тебя никакого нет, ничего тебя не держит, ничего не вдохновляет. Природа — это прекрасно, а дальше что?
Конечно, жизнь заключается не только в работе. Есть книги, музыка, картины в музеях, добрые лица. Думаешь: ах, какая хорошая девушка прошла и улыбнулась мне глазами. И когда на улицах со мной здороваются незнакомые люди — я счастлив.
Беседовала Татьяна СЕМАШКО.
«Парламентская газета», 01.10.2002
03.08.2005
Подробнее
ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ. Установить с 1 октября 2005 г.
ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ.
Установить с 1 октября 2005 г. цены на спектакли театра в следующих размерах
Установить с 1 октября 2005 г. цены на спектакли театра в следующих размерах
ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ.
Установить с 1 октября 2005 г. цены на спектакли театра в следующих размерах:
УТРЕННИЕ СПЕКТАКЛИ
«Недоросль» от 80 до 300 руб.
«Сказка о царе Салтане» от 80 до 300 руб.
«Снежная королева» от 80 до 300 руб.
Спектакли классического репертуара от 80 до 300 руб.
Премьерные спектакли до 400 руб.
ВЕЧЕРНИЕ СПЕКТАКЛИ
«Горе от ума» от 200 до 1000 руб.
«Таинственный ящик» от 200 до 1000 руб.
«На всякого мудреца довольно простоты» от 200 до 1000 руб.
«Правда – хорошо, а счастье лучше» от 200 до 1000 руб.
«Три сестры» от 200 до 1000 руб.
«Мнимый больной» от 200 до 1000 руб.
«Госпожа министерша» от 150 до 800 руб.
«Свадьба, свадьба, свадьба!» от 150 до 800 руб.
«Чайка» от 150 до 600 руб.
«Лес» от 150 до 600 руб.
«Тайны Мадридского двора» от 150 до 600 руб.
«Усилия любви» от 150 до 600 руб.
«Волки и овцы» от 150 до 600 руб.
«Коварство и любовь» от 150 до 600 руб.
«Дядя Ваня» от 150 до 500 руб.
«Не было ни гроша, да вдруг алтын» от 150 до 500 руб.
«Царь Борис» от 150 до 500 руб.
«Царь Иоанн Грозный» от 150 до 500 руб.
«Царь Федор Иоаннович» от 150 до 500 руб.
«Вишневый сад» от 120 до 400 руб.
«Недоросль» от 100 до 400 руб.
«Бешеные деньги» от 120 до 400 руб.
«Свои люди – сочтемся» от 120 до 400 руб.
«Пучина» от 120 до 400 руб.
«Расплюевские веселые дни» от 120 до 400 руб.
«День на день не приходится» от 80 до 300 руб.
«Смерть Тарелкина» от 80 до 400 руб.
«Трудовой хлеб» от 80 до 300 руб.
Директор-распорядитель
Л.В.Белоокая
Установить с 1 октября 2005 г. цены на спектакли театра в следующих размерах:
УТРЕННИЕ СПЕКТАКЛИ
«Недоросль» от 80 до 300 руб.
«Сказка о царе Салтане» от 80 до 300 руб.
«Снежная королева» от 80 до 300 руб.
Спектакли классического репертуара от 80 до 300 руб.
Премьерные спектакли до 400 руб.
ВЕЧЕРНИЕ СПЕКТАКЛИ
«Горе от ума» от 200 до 1000 руб.
«Таинственный ящик» от 200 до 1000 руб.
«На всякого мудреца довольно простоты» от 200 до 1000 руб.
«Правда – хорошо, а счастье лучше» от 200 до 1000 руб.
«Три сестры» от 200 до 1000 руб.
«Мнимый больной» от 200 до 1000 руб.
«Госпожа министерша» от 150 до 800 руб.
«Свадьба, свадьба, свадьба!» от 150 до 800 руб.
«Чайка» от 150 до 600 руб.
«Лес» от 150 до 600 руб.
«Тайны Мадридского двора» от 150 до 600 руб.
«Усилия любви» от 150 до 600 руб.
«Волки и овцы» от 150 до 600 руб.
«Коварство и любовь» от 150 до 600 руб.
«Дядя Ваня» от 150 до 500 руб.
«Не было ни гроша, да вдруг алтын» от 150 до 500 руб.
«Царь Борис» от 150 до 500 руб.
«Царь Иоанн Грозный» от 150 до 500 руб.
«Царь Федор Иоаннович» от 150 до 500 руб.
«Вишневый сад» от 120 до 400 руб.
«Недоросль» от 100 до 400 руб.
«Бешеные деньги» от 120 до 400 руб.
«Свои люди – сочтемся» от 120 до 400 руб.
«Пучина» от 120 до 400 руб.
«Расплюевские веселые дни» от 120 до 400 руб.
«День на день не приходится» от 80 до 300 руб.
«Смерть Тарелкина» от 80 до 400 руб.
«Трудовой хлеб» от 80 до 300 руб.
Директор-распорядитель
Л.В.Белоокая
Подробнее
Виктор НИЗОВОЙ: «Я — парусник и должен дойти до своей гавани» Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина.
Виктор НИЗОВОЙ: «Я — парусник и должен дойти до своей гавани»
Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина.
Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина.
Виктор НИЗОВОЙ: «Я — парусник и должен дойти до своей гавани»
Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина. Но особое внимание на этого симпатичного, улыбчивого парня обратил, когда смотрел сериал «Возвращение Мухтара». Встретились мы в Доме кино. Разговор, конечно же, начался с телесериала.
- У вас получился очень обаятельный герой.
Мне он самому нравится: обычный, живой человек, у которого хватает и достоинств, и недостатков. Хотя, в общем-то, мой герой все-таки положительный. Ему, как и мне, 29 лет, он женат, в семье растет сын Данька. Вместе с друзьями-оперативниками, которых играют Саша Носик и Алла Ковнир, он раскрывает преступления.
— Помните, с чего начались съемки?
— Это было 15 июня прошлого года. Первая серия называлась «Итальянский галстук». Мы снимали в питомнике, куда по сценарию временно должны были сдать Мухтара, так как его хозяина Артема (Александр Носик) ранили. Съемки проходили в настоящем милицейском питомнике, который произвел на меня сильное впечатление. Потом где только не снимали... В аэропорту Внуково, в парфюмерном магазине, в Царицынском парке, автомобильных салонах...
— Вы впервые снимаетесь у режиссера Полынникова?
— К Александру Николаевичу я попал случайно. Ехал со съемок сериала «Простые истины», где играл роль учителя физкультуры, и в метро встретился с ассистентом режиссера Леной Галановой. Она работала и в «Простых истинах». Лена и пригласила меня на кастинг «Возвращение Мухтара». Полынников до этого снял немало замечательных картин, таких, как «Приключения Электроника», «Приморский бульвар» и другие. Попасть к нему — это большая удача. Мне такая удача выпала, и я очень рад. Мухтара играют сразу две собаки, потому что это очень большая нагрузка. У них свои непростые характеры. Я как-то, еще на пробах, в перерыв вышел во двор, хотел посидеть на лавочке. А она была грязной. Тут же, во дворе, оказалась хозяйка одного из будущих героев, предложила мне сесть на газету. Только я протянул руку, чтобы взять эту газету, как собака на меня набросилась! Еле успокоили... Этот пес по кличке Дункан вместе с Варгуном стал сниматься в сериале. Впоследствии у нас отношения наладились.
— После окончания съемок вздохнули с облегчением?
— Признаться, за девять месяцев немного устал. Были и свои трудности, в сценарии встречались очень слабые места, порой приходилось его буквально на ходу переделывать, но спасало то, что на съемочной площадке всегда была доброжелательная атмосфера.
— У вас есть что-то общее с вашим героем?
— Конечно, в моем Толике Щепкине много от меня самого. Я старался выискать в себе самые добрые и светлые черты.
— Ваш Толик уделяет очень мало внимания своей жене. А в жизни вы от него отличаетесь?
— На нашей с Катей свадьбе мой коллега по театру Валерий Александрович Баринов сказал ей: «Ты даже не представляешь, как редко будешь видеть своего мужа, потому что артист сегодня на съемках, завтра — на гастролях, послезавтра — на репетиции». Она правильно поняла эти слова и не обижается на меня, принимая то, что мы редко видимся, как данность.
— Где вы нашли такую красавицу?
— Она приехала в Москву с Украины на заработки и устроилась в Малый театр поваром. Когда я ее увидел, то просто поразился, до чего она похожа на мою маму. Потом на это многие обращали внимание. Я решил, что это судьба... Кстати, моя мама Катю приняла очень тепло. Да не полюбить Катю просто невозможно, это такой мягкий, добрый человек. Мы живем большой семьей, с моими родителями и сестрой. Семья у нас очень дружная, так что разногласий не бывает. Хотя, конечно, о собственном жилье мечтаем, в ближайшее время собираемся решать этот вопрос.
— Вы не из актерской семьи?
— Нет. Мама — сурдопедагог, в детском саду учит глухих детей, а отец, Алексей Викторович, врач-хирург, когда-то прошел Афганистан, сейчас он военный пенсионер, работает в больнице.
— Жена вашего героя упрекает его за то, что не дарит ей цветы.
— Я цветы Кате дарю, но, наверное, недостаточно часто.
— Иметь жену-повара — это мечта многих мужчин.
— Катя сейчас не работает, занимается, так сказать, домашним хозяйством. Хозяйка она замечательная, готовит — пальчики оближешь. Особенно мне нравится, когда она делает драники, по-украински деруны. Это тертая картошка, поджаренная на сковородке. Вкуснота необыкновенная! Я вообще-то человек в этом плане избалованный, мама у меня тоже прекрасно готовит, вне конкуренции ее украинский борщ.
— Какой вы представляете современную Прекрасную Даму?
— Как-то я прочитал интервью с безвременно ушедшим от нас Анатолием Ромашиным. Он на подобный вопрос ответил такими словами: «Женщина должна быть красива не только внешне, а и внутренне. Если это гармония внешней и внутренней красоты, то это то, что надо». Я полностью с ним согласен и даже выписал эти слова в свой блокнот.
— Я тоже выписал для себя такую фразу: «Если к сорока годам комната человека не наполняется детскими голосами, она наполняется кошмарами». О детях еще не думаете?
— Конечно, думаем, я очень люблю детей, так же, как и Катя. Но пока у нас нет возможности пополнить семью. Скажу по секрету, мы мечтаем о дочке и сыне, и чтобы они обязательно занимались спортом.
— А вы сами спортом занимались?
— Много лет играл в ручной мяч. В Малом театре есть своя футбольная команда, я — вратарь. Мы даже вышли в финал среди театральных команд. Тренируемся в зале манежа «Локомотив». Я уже на двух турнирах получал призы как лучший вратарь. Болею за наших российских футболистов и лыжников. Знаете, как-то смотрел эстафету по биатлону, и когда увидел, как наши спортсмены первыми пересекали финишную прямую с Российским флагом, к горлу подступил комок.
— Вам знакомо такое чувство, как зависть?
— Знакомо. Как сказал Армен Борисович Джигарханян, не существует белой зависти. Существует просто зависть. Да, это грех, но никуда от этого не денешься, нет людей, незнакомых с этим чувством, я в этом уверен.
— Скажите, а почему вы не пошли, например, по стопам отца?
— Сначала я вообще хотел стать... оперным певцом, голос у меня есть. Я очень любил оперу, до сих пор обожаю «Евгения Онегина», которого слушал не меньше десяти раз. Любовь эту мне привила мама. Кстати, параллельно с занятиями спортом я закончил музыкальную школу по классу скрипки. Мне это впоследствии очень помогло — когда я учился в театральном институте.
— Много ли людей, которые знают вас по-настоящему?
— Скорее всего, немного. Я не стараюсь от всех закрываться, просто я такой, какой есть. У меня есть настоящие друзья, которых я знаю много лет. Это настоящая мужская дружба. Замечательные ребята, большинство из них не артисты, но у нас много общего, бываем друг у друга в гостях.
— Что вас больше всего в жизни удивляет?
— Обман. Когда люди в глаза говорят одно, а за спиной — совсем другое. При всем этом я по-прежнему продолжаю верить людям.
— Если бы вы рисовали картину собственной жизни, то какие бы краски использовали?
— В первую очередь я бы нарисовал море, потому что моя мама выросла у моря, в Херсонской области. Мы с сестрой там часто жили на каникулах у дедушки с бабушкой. Еще бы нарисовал парусник — самого себя. Этот парусник собирается уплыть в даль, где его ждут шторм и штиль, но он должен дойти до своей гавани. На картине также обязательно должно светить солнце.
Леонид ГУРЕВИЧ
«Учительская газета» №38 (10015) / 2004-09-21
Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина. Но особое внимание на этого симпатичного, улыбчивого парня обратил, когда смотрел сериал «Возвращение Мухтара». Встретились мы в Доме кино. Разговор, конечно же, начался с телесериала.
- У вас получился очень обаятельный герой.
Мне он самому нравится: обычный, живой человек, у которого хватает и достоинств, и недостатков. Хотя, в общем-то, мой герой все-таки положительный. Ему, как и мне, 29 лет, он женат, в семье растет сын Данька. Вместе с друзьями-оперативниками, которых играют Саша Носик и Алла Ковнир, он раскрывает преступления.
— Помните, с чего начались съемки?
— Это было 15 июня прошлого года. Первая серия называлась «Итальянский галстук». Мы снимали в питомнике, куда по сценарию временно должны были сдать Мухтара, так как его хозяина Артема (Александр Носик) ранили. Съемки проходили в настоящем милицейском питомнике, который произвел на меня сильное впечатление. Потом где только не снимали... В аэропорту Внуково, в парфюмерном магазине, в Царицынском парке, автомобильных салонах...
— Вы впервые снимаетесь у режиссера Полынникова?
— К Александру Николаевичу я попал случайно. Ехал со съемок сериала «Простые истины», где играл роль учителя физкультуры, и в метро встретился с ассистентом режиссера Леной Галановой. Она работала и в «Простых истинах». Лена и пригласила меня на кастинг «Возвращение Мухтара». Полынников до этого снял немало замечательных картин, таких, как «Приключения Электроника», «Приморский бульвар» и другие. Попасть к нему — это большая удача. Мне такая удача выпала, и я очень рад. Мухтара играют сразу две собаки, потому что это очень большая нагрузка. У них свои непростые характеры. Я как-то, еще на пробах, в перерыв вышел во двор, хотел посидеть на лавочке. А она была грязной. Тут же, во дворе, оказалась хозяйка одного из будущих героев, предложила мне сесть на газету. Только я протянул руку, чтобы взять эту газету, как собака на меня набросилась! Еле успокоили... Этот пес по кличке Дункан вместе с Варгуном стал сниматься в сериале. Впоследствии у нас отношения наладились.
— После окончания съемок вздохнули с облегчением?
— Признаться, за девять месяцев немного устал. Были и свои трудности, в сценарии встречались очень слабые места, порой приходилось его буквально на ходу переделывать, но спасало то, что на съемочной площадке всегда была доброжелательная атмосфера.
— У вас есть что-то общее с вашим героем?
— Конечно, в моем Толике Щепкине много от меня самого. Я старался выискать в себе самые добрые и светлые черты.
— Ваш Толик уделяет очень мало внимания своей жене. А в жизни вы от него отличаетесь?
— На нашей с Катей свадьбе мой коллега по театру Валерий Александрович Баринов сказал ей: «Ты даже не представляешь, как редко будешь видеть своего мужа, потому что артист сегодня на съемках, завтра — на гастролях, послезавтра — на репетиции». Она правильно поняла эти слова и не обижается на меня, принимая то, что мы редко видимся, как данность.
— Где вы нашли такую красавицу?
— Она приехала в Москву с Украины на заработки и устроилась в Малый театр поваром. Когда я ее увидел, то просто поразился, до чего она похожа на мою маму. Потом на это многие обращали внимание. Я решил, что это судьба... Кстати, моя мама Катю приняла очень тепло. Да не полюбить Катю просто невозможно, это такой мягкий, добрый человек. Мы живем большой семьей, с моими родителями и сестрой. Семья у нас очень дружная, так что разногласий не бывает. Хотя, конечно, о собственном жилье мечтаем, в ближайшее время собираемся решать этот вопрос.
— Вы не из актерской семьи?
— Нет. Мама — сурдопедагог, в детском саду учит глухих детей, а отец, Алексей Викторович, врач-хирург, когда-то прошел Афганистан, сейчас он военный пенсионер, работает в больнице.
— Жена вашего героя упрекает его за то, что не дарит ей цветы.
— Я цветы Кате дарю, но, наверное, недостаточно часто.
— Иметь жену-повара — это мечта многих мужчин.
— Катя сейчас не работает, занимается, так сказать, домашним хозяйством. Хозяйка она замечательная, готовит — пальчики оближешь. Особенно мне нравится, когда она делает драники, по-украински деруны. Это тертая картошка, поджаренная на сковородке. Вкуснота необыкновенная! Я вообще-то человек в этом плане избалованный, мама у меня тоже прекрасно готовит, вне конкуренции ее украинский борщ.
— Какой вы представляете современную Прекрасную Даму?
— Как-то я прочитал интервью с безвременно ушедшим от нас Анатолием Ромашиным. Он на подобный вопрос ответил такими словами: «Женщина должна быть красива не только внешне, а и внутренне. Если это гармония внешней и внутренней красоты, то это то, что надо». Я полностью с ним согласен и даже выписал эти слова в свой блокнот.
— Я тоже выписал для себя такую фразу: «Если к сорока годам комната человека не наполняется детскими голосами, она наполняется кошмарами». О детях еще не думаете?
— Конечно, думаем, я очень люблю детей, так же, как и Катя. Но пока у нас нет возможности пополнить семью. Скажу по секрету, мы мечтаем о дочке и сыне, и чтобы они обязательно занимались спортом.
— А вы сами спортом занимались?
— Много лет играл в ручной мяч. В Малом театре есть своя футбольная команда, я — вратарь. Мы даже вышли в финал среди театральных команд. Тренируемся в зале манежа «Локомотив». Я уже на двух турнирах получал призы как лучший вратарь. Болею за наших российских футболистов и лыжников. Знаете, как-то смотрел эстафету по биатлону, и когда увидел, как наши спортсмены первыми пересекали финишную прямую с Российским флагом, к горлу подступил комок.
— Вам знакомо такое чувство, как зависть?
— Знакомо. Как сказал Армен Борисович Джигарханян, не существует белой зависти. Существует просто зависть. Да, это грех, но никуда от этого не денешься, нет людей, незнакомых с этим чувством, я в этом уверен.
— Скажите, а почему вы не пошли, например, по стопам отца?
— Сначала я вообще хотел стать... оперным певцом, голос у меня есть. Я очень любил оперу, до сих пор обожаю «Евгения Онегина», которого слушал не меньше десяти раз. Любовь эту мне привила мама. Кстати, параллельно с занятиями спортом я закончил музыкальную школу по классу скрипки. Мне это впоследствии очень помогло — когда я учился в театральном институте.
— Много ли людей, которые знают вас по-настоящему?
— Скорее всего, немного. Я не стараюсь от всех закрываться, просто я такой, какой есть. У меня есть настоящие друзья, которых я знаю много лет. Это настоящая мужская дружба. Замечательные ребята, большинство из них не артисты, но у нас много общего, бываем друг у друга в гостях.
— Что вас больше всего в жизни удивляет?
— Обман. Когда люди в глаза говорят одно, а за спиной — совсем другое. При всем этом я по-прежнему продолжаю верить людям.
— Если бы вы рисовали картину собственной жизни, то какие бы краски использовали?
— В первую очередь я бы нарисовал море, потому что моя мама выросла у моря, в Херсонской области. Мы с сестрой там часто жили на каникулах у дедушки с бабушкой. Еще бы нарисовал парусник — самого себя. Этот парусник собирается уплыть в даль, где его ждут шторм и штиль, но он должен дойти до своей гавани. На картине также обязательно должно светить солнце.
Леонид ГУРЕВИЧ
«Учительская газета» №38 (10015) / 2004-09-21
Подробнее
«Листая старые подшивки» СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
«Листая старые подшивки»
СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
Сегодняшнее «Горе от ума» в Малом театре.
Классика всегда ко времени. На то она и классика. Главное — как в данное время читается и видится.
СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
Сегодняшнее «Горе от ума» в Малом театре.
Классика всегда ко времени. На то она и классика. Главное — как в данное время читается и видится.
«Листая старые подшивки»
СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
Сегодняшнее «Горе от ума» в Малом театре.
Классика всегда ко времени. На то она и классика. Главное — как в данное время читается и видится.
Малый театр опять поставил одну из самых что ни на есть своих пьес — «Горе от ума». Вернее, если говорить о собственно режиссерской работе, то поставил-то как раз человек «со стороны», и это стало чуть ли не основным поводом для повышенного интереса к спектаклю в определенных, я бы сказал, кругах и определенных изданиях.
Еще бы! Моднейший и, как ныне принято говорить, элитарный Сергей Женовач, который даже в Театре на Малой Бронной не смог ужиться из-за вызывающей несговорчивости, а с другой стороны — Дом Щепкина, третируемый как гнездо консерваторов. Любопытно же, что получилось в итоге такого союза.
Скажу сразу: результат творчески интересный, то есть не только по конъюнктурным признакам заслуживающий большого внимания. Но сразу же хочу сказать и о другом. Неправда, будто для Малого театра приглашение режиссера другой школы и другого склада — нечто экстраординарное, было это многократно. А еще большая неправда состоит в том, якобы на сцене Малого если что по-современному достойное и может сегодня появиться, так только «не от себя». Говорить или писать это — значит умышленно закрыть глаза на целый ряд безусловных художественных достижений последних лет в старейшем русском театре, который достойно сохраняет и развивает свой могучий творческий потенциал.
Ладно, недобрая пристрастность по отношению к Малому известна. Обратимся к «Горю от ума». Все-таки и антитрадиционалистский поиск Женовача, и в каком-то смысле суперсовременная сценография Александра Боровского, и костюмы, как пишут, «а ля модерн» от Оксаны Ярмольник представляют или не представляют ценность не сами по себе, а постольку, поскольку помогают раскрыть и донести мысль, образы гениального драматургического произведения в современном их звучании.
Первые представления «Горя от ума» состоялись более полутора столетий назад, только в нынешнем веке это уже шестая сценическая версия бессмертной комедии в Малом театре. Сколько времени прошло! А вот смотришь — Боже мой, да все они, что называется, из окружающей действительности тут собрались!
Такой брызжущий здоровьем и жизнелюбием, ухоженный, умудренный ох каким всесторонним опытом и, конечно, в мудрости этого опыта ни капли не сомневающийся, всегда знающий, кому что и когда сказать государственный человек Павел Афанасьевич Фамусов в приватной домашней обстановке представлен Юрием Соломиным столь узнаваемо, что видишь даже не одного нынешнего «государственного». Появится сейчас какая-нибудь Ирина Зайцева с НТВ — пожалуйста, готов беседовать для передачи «Герой дня без галстука». Ну, понятно, там он не станет вполне-то уж откровенничать, слушателей слишком много, но в меру, отчего ж: добродушно похохатывая, постарается всех к себе расположить и разговором про семейство, и про хобби, и «что едва где сыщется столица, как Москва».
В печатающемся тексте комедии Павел Афанасьевич — «управляющий в казенном месте». В афише и программке спектакля — «сенатор, служащий при архивах». Наверное, взят вариант из ранних грибоедовских редакций, которые использованы при постановке. Есть же, есть и у нас теперь свои сенаторы! Повышены недавно в Государственный совет, а один, особенно похожий, — в президиуме этого совета...
Полковник Скалозуб, который «и золотой мешок, и метит в генералы»? Так он в наше время генералом уже стал. Мало того — губернатором. И есть немалые основания думать, что в исполнении Виктора Низового достаточно верно переданы не только внешние черты, но и внутреннее содержание известного деятеля: внутреннее и внешнее здесь в органическом единстве.
Так же у захлебывающегося от бурного своего либерализма московского жителя Репетилова. Имя и отчество этому персонажу Грибоедовым не даны, но почему бы не назвать нам его сегодня, скажем, Григорием Алексеевичем, и почему бы ему при таком-то полном неумении связать один обрывок мысли с другим и безотчетно упоительном словесном захлебе, какой демонстрирует актер Дмитрий Зеничев, не возглавить партию «российского масштаба», а себя не выдвинуть в президенты? Свои шесть-семь процентов с помощью того же НТВ обязательно будет иметь!
Да и весь этот званый вечер в доме Фамусова, по духу так напоминающий политические, кинематографические и прочие «тусовки», которые нынче нам показывают по телевидению, словно олицетворяет на сцене перекличку времен. Больше скажу, действующие лица того вечера встречались и в зале, среди зрителей премьерного спектакля. Как же, на громкие премьеры в театр теперь тоже ходят как на «тусовки». Подумалось: Москва лужковская пришла смотреть фамусовскую Москву. Интересно, себя узнала?
Во всяком случае, некоторые печатные отклики на спектакль подтвердили полную идентичность. «Начать с того, что едва ли не впервые на старейшей сцене вместо «исторически достоверных» нарядов и набивших оскомину интерьеров появились изящные костюмы и стильные супрематические декорации...» Читаешь это, а слышишь голос Натальи Дмитриевны Горич (в спектакле — заслуженная артистка России Светлана Аманова): «Нет, если б видели мой тюрлюрлю атласный! «Третье и четвертое действия, где предстают перед нами гости Фамусова, — это настоящее пиршество талантов, в первую очередь корифеев Малого. Даже не знаешь, кому отдать предпочтение — так совершенна
работа Юрия Каюрова и Татьяны Панковой, Элины Быстрицкой и Татьяны Еремеевой. Не карикатуры, живые люди! И Антон Антоныч Загорецкий, с которым «не надобно газет», он у народного артиста России Виктора Павлова при всей заостренности ну абсолютно будто на нынешнем тусовочном приеме нам встретился.
А когда потом волею режиссера выстроятся они все на заднем плане в тусклом мертвенном свете, как тени живых, возникает уже обобщенный и завершенный образ: паноптикум.
О режиссерской воле надо сказать особо. Известно, бывает она во благо автору пьесы, актерам, зрителям, а бывает — во вред. Одиночество Чацкого в фамусовском окружении, нарастающее чувство этого одиночества очень выразительно подчеркнуты синим фоном пустой холодной комнаты, в которой он оказывается, как в загоне, с тяжкими своими размышлениями. Еще более выразительно передано потрясение открытием, кого любит Софья: белый экран одного из тех самых «супрематических» щитов помогает нам почувствовать почти физически — человек словно электрошоком поражен.
Кстати, этот момент становится в спектакле, пожалуй, и кульминацией всего действия. Максимально выделив линию Чацкий-Софья, режиссер одновременно приглушает общественный, гражданский пафос в монологах главного героя. И в результате его «мильон терзаний» сводится чуть ли не к одному — кого же она любит, а все остальное, что, собственно, и делало Чацкого для нас со школьной скамьи героем, проговаривается как бы вскользь, между прочим. Ну, просто скверный характер — злословить по делу и без дела, каким он Софьей и воспринимается.
Да, Пушкин в свое время досадовал: но кому Чацкий все это так умно говорит? Фамусову? Скалозубу? Однако Грибоедов все-таки счел более важным, не кому он говорит, а что. И, надо заметить, крайне злободневным оказалось это не только для его времени.
«Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты? « Сегодня звучит современнее некуда! А негодование «от жалкой тошноты по стороне чужой» и пожелание, «чтоб истребил Господь нечистый этот дух пустого, рабского, слепого подражанья»? Если Женовач всерьез считает, все это так себе, между прочим, — очень жаль. Если жертвует этим из убеждения, что такой пафос нынче не нужен или «не моден», хотя бы по причине набившей оскомину «хрестоматийности», тогда жаль еще более. В любом случае, на мой взгляд, происходит колоссальная потеря. Об истоках же ее, которые представляются вовсе не случайными, а очень даже глубокими и показательными для нынешнего времени, еще предстоит нам поразмышлять...
Играет Чацкого молодой Глеб Подгородинский. В ключе, заданном режиссером, играет хорошо. Тонко и по-своему убедительно. Я вообще не согласен с теми, кто пишет, что молодые исполнители резко уступают в спектакле «старикам». Хороша и Софья — Ирина Леонова (для которой это фактически первая роль!), и очень живая Лиза — Инна Иванова. Актеры великолепной школы Малого театра в основном-то делают спектакль, а не «супрематические» щиты.
И все-таки с чувством тревоги вспоминаю разговор старшеклассников, невольно подслушанный после спектакля.
- Ну вот, оказывается, «Карету мне, карету» надо тихо произносить. А мы — громко!
Раздавленный, совершенно уничтоженный Чацкий в этом спектакле действительно еле слышно выговаривает последние слова последнего своего монолога. Впрочем, как и многое другое, что раньше звучало протестно непримиримо. Неужели вконец сломлен и побежден сегодня фамусовыми, скалозубами, молчалиными этот «якобинец» и «карбонарий»? «Коммуняка» — так, наверное, нынче его бы назвали...
Не хочется верить, что сломлен совсем. Нет, мы еще повоюем!
Виктор КОЖЕМЯКО
«Советская Россия», 09.12.2000
СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
Сегодняшнее «Горе от ума» в Малом театре.
Классика всегда ко времени. На то она и классика. Главное — как в данное время читается и видится.
Малый театр опять поставил одну из самых что ни на есть своих пьес — «Горе от ума». Вернее, если говорить о собственно режиссерской работе, то поставил-то как раз человек «со стороны», и это стало чуть ли не основным поводом для повышенного интереса к спектаклю в определенных, я бы сказал, кругах и определенных изданиях.
Еще бы! Моднейший и, как ныне принято говорить, элитарный Сергей Женовач, который даже в Театре на Малой Бронной не смог ужиться из-за вызывающей несговорчивости, а с другой стороны — Дом Щепкина, третируемый как гнездо консерваторов. Любопытно же, что получилось в итоге такого союза.
Скажу сразу: результат творчески интересный, то есть не только по конъюнктурным признакам заслуживающий большого внимания. Но сразу же хочу сказать и о другом. Неправда, будто для Малого театра приглашение режиссера другой школы и другого склада — нечто экстраординарное, было это многократно. А еще большая неправда состоит в том, якобы на сцене Малого если что по-современному достойное и может сегодня появиться, так только «не от себя». Говорить или писать это — значит умышленно закрыть глаза на целый ряд безусловных художественных достижений последних лет в старейшем русском театре, который достойно сохраняет и развивает свой могучий творческий потенциал.
Ладно, недобрая пристрастность по отношению к Малому известна. Обратимся к «Горю от ума». Все-таки и антитрадиционалистский поиск Женовача, и в каком-то смысле суперсовременная сценография Александра Боровского, и костюмы, как пишут, «а ля модерн» от Оксаны Ярмольник представляют или не представляют ценность не сами по себе, а постольку, поскольку помогают раскрыть и донести мысль, образы гениального драматургического произведения в современном их звучании.
Первые представления «Горя от ума» состоялись более полутора столетий назад, только в нынешнем веке это уже шестая сценическая версия бессмертной комедии в Малом театре. Сколько времени прошло! А вот смотришь — Боже мой, да все они, что называется, из окружающей действительности тут собрались!
Такой брызжущий здоровьем и жизнелюбием, ухоженный, умудренный ох каким всесторонним опытом и, конечно, в мудрости этого опыта ни капли не сомневающийся, всегда знающий, кому что и когда сказать государственный человек Павел Афанасьевич Фамусов в приватной домашней обстановке представлен Юрием Соломиным столь узнаваемо, что видишь даже не одного нынешнего «государственного». Появится сейчас какая-нибудь Ирина Зайцева с НТВ — пожалуйста, готов беседовать для передачи «Герой дня без галстука». Ну, понятно, там он не станет вполне-то уж откровенничать, слушателей слишком много, но в меру, отчего ж: добродушно похохатывая, постарается всех к себе расположить и разговором про семейство, и про хобби, и «что едва где сыщется столица, как Москва».
В печатающемся тексте комедии Павел Афанасьевич — «управляющий в казенном месте». В афише и программке спектакля — «сенатор, служащий при архивах». Наверное, взят вариант из ранних грибоедовских редакций, которые использованы при постановке. Есть же, есть и у нас теперь свои сенаторы! Повышены недавно в Государственный совет, а один, особенно похожий, — в президиуме этого совета...
Полковник Скалозуб, который «и золотой мешок, и метит в генералы»? Так он в наше время генералом уже стал. Мало того — губернатором. И есть немалые основания думать, что в исполнении Виктора Низового достаточно верно переданы не только внешние черты, но и внутреннее содержание известного деятеля: внутреннее и внешнее здесь в органическом единстве.
Так же у захлебывающегося от бурного своего либерализма московского жителя Репетилова. Имя и отчество этому персонажу Грибоедовым не даны, но почему бы не назвать нам его сегодня, скажем, Григорием Алексеевичем, и почему бы ему при таком-то полном неумении связать один обрывок мысли с другим и безотчетно упоительном словесном захлебе, какой демонстрирует актер Дмитрий Зеничев, не возглавить партию «российского масштаба», а себя не выдвинуть в президенты? Свои шесть-семь процентов с помощью того же НТВ обязательно будет иметь!
Да и весь этот званый вечер в доме Фамусова, по духу так напоминающий политические, кинематографические и прочие «тусовки», которые нынче нам показывают по телевидению, словно олицетворяет на сцене перекличку времен. Больше скажу, действующие лица того вечера встречались и в зале, среди зрителей премьерного спектакля. Как же, на громкие премьеры в театр теперь тоже ходят как на «тусовки». Подумалось: Москва лужковская пришла смотреть фамусовскую Москву. Интересно, себя узнала?
Во всяком случае, некоторые печатные отклики на спектакль подтвердили полную идентичность. «Начать с того, что едва ли не впервые на старейшей сцене вместо «исторически достоверных» нарядов и набивших оскомину интерьеров появились изящные костюмы и стильные супрематические декорации...» Читаешь это, а слышишь голос Натальи Дмитриевны Горич (в спектакле — заслуженная артистка России Светлана Аманова): «Нет, если б видели мой тюрлюрлю атласный! «Третье и четвертое действия, где предстают перед нами гости Фамусова, — это настоящее пиршество талантов, в первую очередь корифеев Малого. Даже не знаешь, кому отдать предпочтение — так совершенна
работа Юрия Каюрова и Татьяны Панковой, Элины Быстрицкой и Татьяны Еремеевой. Не карикатуры, живые люди! И Антон Антоныч Загорецкий, с которым «не надобно газет», он у народного артиста России Виктора Павлова при всей заостренности ну абсолютно будто на нынешнем тусовочном приеме нам встретился.
А когда потом волею режиссера выстроятся они все на заднем плане в тусклом мертвенном свете, как тени живых, возникает уже обобщенный и завершенный образ: паноптикум.
О режиссерской воле надо сказать особо. Известно, бывает она во благо автору пьесы, актерам, зрителям, а бывает — во вред. Одиночество Чацкого в фамусовском окружении, нарастающее чувство этого одиночества очень выразительно подчеркнуты синим фоном пустой холодной комнаты, в которой он оказывается, как в загоне, с тяжкими своими размышлениями. Еще более выразительно передано потрясение открытием, кого любит Софья: белый экран одного из тех самых «супрематических» щитов помогает нам почувствовать почти физически — человек словно электрошоком поражен.
Кстати, этот момент становится в спектакле, пожалуй, и кульминацией всего действия. Максимально выделив линию Чацкий-Софья, режиссер одновременно приглушает общественный, гражданский пафос в монологах главного героя. И в результате его «мильон терзаний» сводится чуть ли не к одному — кого же она любит, а все остальное, что, собственно, и делало Чацкого для нас со школьной скамьи героем, проговаривается как бы вскользь, между прочим. Ну, просто скверный характер — злословить по делу и без дела, каким он Софьей и воспринимается.
Да, Пушкин в свое время досадовал: но кому Чацкий все это так умно говорит? Фамусову? Скалозубу? Однако Грибоедов все-таки счел более важным, не кому он говорит, а что. И, надо заметить, крайне злободневным оказалось это не только для его времени.
«Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты? « Сегодня звучит современнее некуда! А негодование «от жалкой тошноты по стороне чужой» и пожелание, «чтоб истребил Господь нечистый этот дух пустого, рабского, слепого подражанья»? Если Женовач всерьез считает, все это так себе, между прочим, — очень жаль. Если жертвует этим из убеждения, что такой пафос нынче не нужен или «не моден», хотя бы по причине набившей оскомину «хрестоматийности», тогда жаль еще более. В любом случае, на мой взгляд, происходит колоссальная потеря. Об истоках же ее, которые представляются вовсе не случайными, а очень даже глубокими и показательными для нынешнего времени, еще предстоит нам поразмышлять...
Играет Чацкого молодой Глеб Подгородинский. В ключе, заданном режиссером, играет хорошо. Тонко и по-своему убедительно. Я вообще не согласен с теми, кто пишет, что молодые исполнители резко уступают в спектакле «старикам». Хороша и Софья — Ирина Леонова (для которой это фактически первая роль!), и очень живая Лиза — Инна Иванова. Актеры великолепной школы Малого театра в основном-то делают спектакль, а не «супрематические» щиты.
И все-таки с чувством тревоги вспоминаю разговор старшеклассников, невольно подслушанный после спектакля.
- Ну вот, оказывается, «Карету мне, карету» надо тихо произносить. А мы — громко!
Раздавленный, совершенно уничтоженный Чацкий в этом спектакле действительно еле слышно выговаривает последние слова последнего своего монолога. Впрочем, как и многое другое, что раньше звучало протестно непримиримо. Неужели вконец сломлен и побежден сегодня фамусовыми, скалозубами, молчалиными этот «якобинец» и «карбонарий»? «Коммуняка» — так, наверное, нынче его бы назвали...
Не хочется верить, что сломлен совсем. Нет, мы еще повоюем!
Виктор КОЖЕМЯКО
«Советская Россия», 09.12.2000
02.08.2005
Подробнее
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ СО СТАЛИНЫМ Я ВЫПИЛ ЛИТР ВОДКИ И ОСТАЛСЯ ТРЕЗВ Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке.
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ СО СТАЛИНЫМ Я ВЫПИЛ ЛИТР ВОДКИ И ОСТАЛСЯ ТРЕЗВ
Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке.
Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке.
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ СО СТАЛИНЫМ Я ВЫПИЛ ЛИТР ВОДКИ И ОСТАЛСЯ ТРЕЗВ
Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке. Его герои даже в гимнастерках и спецовках выглядят сказочными принцами. Стоит на телеэкранах появиться фильмам «Светлый путь», «Сердца четырех», «В шесть часов вечера после войны» – и женские сердца, как и прежде, начинают биться учащенно. 93-летний артист, любимец публики по-прежнему играет в Малом театре.
– Когда видишь ваших героев – красавцев с тонкими благородными чертами лица, – невольно думаешь о вашем аристократическом происхождении.
– Никаких дворянских корней у меня нет! Мой отец с малолетства трудился на Путиловском заводе и был квалифицированным рабочим пушечного цеха. Правда, его мама была замужем за англичанином, но и тот, видимо, был не лорд. Англичанина этого я никогда не видел. Каким ветром его занесло в Россию? Он погиб еще до моего рождения, погиб нелепо, под паровозом, на котором работал. Об этом мне рассказывала бабушка. А вот ее я помню прекрасно. Статная красавица. Осталась одна с детьми, обоих поставила на ноги. Мама же моя – костромчанка. Отец ее занимался торговлей. Вот такие у меня «аристократические» корни.
– А что вы помните о своей дореволюционной жизни?
– У меня было великолепное детство. Мы жили в Петербурге на Московско-Нарвской заставе. На нашей улице стояло всего три дома. Наш – самый крайний, рядом с Екатерингофом. Я ходил гулять в этот роскошный малолюдный парк. Помню чудесные пруды, дворец петровского времени, бот. Все там дышало эпохой Петра I. Этот парк мне снится до сих пор. Мы жили в частном доме. Отец купил в нем квартиру из трех комнат. Квалифицированный рабочий-оружейник, он получал приличные деньги – 280 рублей золотом. Я помню хозяина нашего дома. Помню дворника – очень красивого мужчину с бородой, всегда в белоснежном фартуке. Он следил за порядком, и у нас всегда была идеальная чистота. Когда начались революционные бои, мы с отцом вышли из дома – у ворот стоял дворник. Мимо одна за другой пролетали пули. Вдруг – раз! – и дворника не стало, на моих глазах его убила шальная пуля. Это мое самое сильное впечатление от революции.
– А отец в революционных боях не участвовал?
– Нет. Этого я не помню… Отец всегда был абсолютно лысым. Как-то я спросил, почему у него не растут волосы. И он рассказал, что вместе с Гапоном ходил к царю, и, когда начался расстрел, он со страху залез на столб. Это его спасло, но на нервной почве он потерял волосы навсегда.
– Как воспитывали вас ваши родители?
– Отец очень любил литературу. И всю жизнь с каждой получки обязательно покупал книги. В конце концов собрал огромную библиотеку. Усаживал нас с братом за обеденный стол под зеленой лампой и читал нам либо Тургенева (особенно он любил «Бежин луг»), либо Гоголя – начиная от «Вия» и кончая «Мертвыми душами». Монолог о дороге я помню с детства. Еще отец увлекался театром. Однажды выстоял гигантскую очередь, чтобы попасть на Шаляпина. Постоянно ходил в Александринку, когда я подрос, стал брать и меня. Еще школьником я посмотрел «Дни Турбиных», с которыми приезжал МХАТ. Не привезли декорации, актеры извинились и стали играть в стульях. Но впечатление было грандиозное! Я впервые увидел молодую красивую Тарасову. До сих пор слышу ее смех…
Как-то для путиловцов выступал с программой Александр Закушняк. Мы пошли вместе с папой. Путиловцы слушали тишайше – ведья Закушняк был потрясающим мастером… Так отец привил мне любовь к искусству.
– А как он отнесся к вашему решению стать актером?
– Вначале настороженно. Потом увидел меня на сцене – и благословил.
– А когда же у вас впервые зародилась мысль стать актером?
– А она и не зарождалась. В школе я учился плохо. Особым кошмаром для меня были немецкий язык и математика. Я любил только два предмета – литературу и рисование. Частенько наведывался в Эрмитаж и Русский музей. Приходил ранним утром и проводил там весь день до закрытия. Иногда и школу прогуливал. Собирался поступать в художественную школу. Но мой школьный товарищ, проведав, что на Литейном есть частное училище Ходотова, бывшего артиста императорских театров, уговорил меня пойти за компанию сдавать экзамены. Вывесили списки – меня приняли, а его нет… Все преподавание Николая Николаевича Ходотова заключалось в том, что он нам читал и читал, а мы должны были учиться читать так же.
Я стал часто ходить в Александринский театр. Видел Юрьева, Горяин-Горяинова, Корчагину-Александровскую, Певцова, Мичурину-Самойлову. Очень любил Николая Симонова. Так искусство театра поглотило меня целиком. Ходотов приглашал к себе Леонида Федоровича Вивьена. А тот организовал «Молодежный театр» в бывшей Голландской церкви. Взял туда и меня – я играл там характерные роли.
– А как вы попали в театр Мейерхольда?
– Случайно. Брат Всеволода Эмильевича, Борис Эмильевич, был знаком с родителями моей жены. Он и попросил Мейерхольда посмотреть меня. Мейерхольд был моим кумиром. Я видел все его спектакли, которые он привозил в Ленинград. Когда я пришел к нему в гостиницу «Европейская», то так оробел, что слова не мог сказать. Он расхохотался и сразу предложил мне пойти в его театр – дал роль Пети в «Лесе».
– Каким показался вам при близком общении Всеволод Эмильевич?
– Он был человеком огромного обаяния. Всегда очень элегантно одевался, очень энергичный, подвижный. В процессе репетиции он раз шестьдесят выбегал на сцену. Все бегом! Начинал репетировать в свитере или в пиджаке, а кончалось тем, что он оставался в одной мокрой рубашке.
– А Зинаиду Райх вы помните?
– Конечно. Она была очень красивой и обаятельной женщиной с хорошей фигурой. Мне посчастливилось наблюдать их не только в театре, но и в быту. Когда я вернулся после съемок «Щорса» в Москву, мне негде было жить, и Всеволод Эмильевич предложил мне пожить у него. У них была трехкомнатная квартира в Брюсовом переулке, где я и обитал некоторое время. Он был гостеприимным и заботливым хозяином. Совсем не походил на строгого режиссера. С ним было очень легко. А Зинаида Николаевна оказалась радушной хозяйкой. Я был у них на положении сына.
– Как закрывали ГОСТИМ?
– Шла постепенная травля. Разгромные статьи. Мы готовили к выпуску «Как закалялась сталь», где я играл Павку Корчагина. Началась генеральная репетиция. Ждали Шумяцкого, возглавлявшего отдел искусств. Он вошел в зал в галошах, не сняв ни пальто, ни головного убора. Мы играли для него одного. Спектакль не выпустили. Сочли его слишком пессимистичным. Это была прелюдия разгрома. Когда театр закрыли, для меня это было колоссальным ударом. Я был ошеломлен. Помню собрание, на котором актеры, воспитанные Мастером, выступали один за другим с разгромными речами.
– Слова защиты означали подписание себе смертного приговора. Но неужели не нашлось никого, кто хотя бы промолчал?
– Нашлись. Ни слова не сказали Эраст Гарин и Игорь Ильинский.
– А как складывалась после этого ваша судьба?
– На генеральной репетиции спектакля «Как закалялась сталь» был ассистент Александра Довженко, искавший актера на роль Щорса. Он предложил мне приехать в Киев и попробоваться. Я поехал, и Довженко сразу меня утвердил, хотя в этой роли уже начал сниматься очень хороший мхатовский актер Кисляков. Сняли уже пять частей! Но Довженко в нем не хватало волевого начала.
– Говорят, что работать с Довженко было нелегко.
– Он был крут и своенравен. Но очень талантливый мастер. Работать с ним было счастье.
– Как он выглядел?
– Очень красивый, с абсолютно белыми волосами. У него были выразительные руки – как у скульптора, который мнет глину. Одевался очень скромно. Легко воспламенялся. Сделать фильм о Щорсе было заказом Сталина. Александр Петрович рассказывал, что они долго гуляли по ночному Арбату и беседовали. Сталин хотел, чтобы в картине было много украинских песен и танцев. Он сказал Довженко: «Вы же видели картину «Чапаев». Ее все, от старика до малыша, поймут сразу. А вы сделайте такую картину, чтобы надо было задумываться».
Довженко сам написал сценарий. Первым зрителем картины стал Мейерхольд. Он приехал в Киев на постановку оперы, и Довженко пригласил его на просмотр. Довженко очень волновался, но Мейерхольду фильм понравился. А я за «Щорса» в первый раз получил Сталинскую премию.
– А со Сталиным общаться вам приходилось?
– Один раз. Случилось так, что меня пригласили вести концерт в честь его 70-летия. У меня душа в пятки ушла. Я разрезал программу на кусочки. Название каждого номера наклеил на палец, а поскольку тогда мне еще не нужны были очки, то я мог спокойно читать, чтобы, не дай Бог, не ошибиться.
Режиссером этого концерта был Григорий Александров. Он сам объявил первые номера, а потом уже начал я. Все это происходило в Георгиевском зале Кремля. Столы стояли буквой «П». Сталин и все Политбюро расположились совсем рядом. Но они сидели к нам спиной, лицом к зрителю. Наступает мой черед объявлять. Вокруг все едят, стучат ножами и вилками, и, чтобы заглушить шум, я набрал воздуха и гаркнул в полную силу, не заметив, что рядом микрофон. Сталин обернулся, посмотрел на меня и что-то шепнул Берии. У меня перехватило поясницу так, что я до сих пор страдаю от болей. Второй номер я уже объявил нормально. Когда концерт закончился, мне предложили сесть за специально отведенный стол – поесть, выпить, но у меня так болела поясница, что я сразу пошел домой. Дома выпил литр водки, но остался абсолютно трезв…
– И больше вы его не видели?
– Нет. Но помню, что, когда он умер, я ехал в театр на троллейбусе и меня била дрожь, а все в троллейбусе рыдали. Потом я и еще несколько человек от партбюро театра отправились на похороны. Я, как и все на Красной площади, стоял на коленях.
– В то время вы уже были актером Театра имени Маяковского?
– Да. Я поступил туда еще до войны, но в войну пришлось эвакуироваться, так как вышел указ: все сталинские лауреаты должны покинуть Москву. В 43-м году по приглашению Николая Павловича Охлопкова я вернулся.
– Вы стали воплощением женской мечты. Наверное, от поклонниц отбоя не было?
– Да, они подстерегали меня, исписывали признаниями в любви все стены моего дома, но я не обращал на это внимания.
– А жена не ревновала?
– Нет, она была очень умной женщиной. Мы поженились совсем молодыми. Познакомились в доме отдыха, когда мне было 20 лет, а ей 18, и счастливо прожили 65 лет.
– Ваша дочь Татьяна и сын Алексей тоже выбрали актерскую профессию. Вы способствовали этому?
– Я не помогал им, но и не отговаривал, хотя понимал, насколько тяжела эта стезя. Но каждый человек сам выбирает себе дорогу.
– Вам, народному артисту СССР, трижды лауреату Сталинской премии, при советской власти жилось легче, чем сейчас?
– Я никогда не имел никаких ценностей – ни машины, ни роскошной дачи, ни шикарных костюмов. Сейчас мне материально живется даже легче. Я прожил эту жизнь с замечательной семьей, с любимой работой. У меня нет врагов. Может, потому, что я никогда не сплетничал, не писал кляуз, никому никогда не завидовал и не делал зла.
«Вечерняя Москва», 27 июля 2005 года (среда)
Елена ВЛАДИМИРОВА
Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке. Его герои даже в гимнастерках и спецовках выглядят сказочными принцами. Стоит на телеэкранах появиться фильмам «Светлый путь», «Сердца четырех», «В шесть часов вечера после войны» – и женские сердца, как и прежде, начинают биться учащенно. 93-летний артист, любимец публики по-прежнему играет в Малом театре.
– Когда видишь ваших героев – красавцев с тонкими благородными чертами лица, – невольно думаешь о вашем аристократическом происхождении.
– Никаких дворянских корней у меня нет! Мой отец с малолетства трудился на Путиловском заводе и был квалифицированным рабочим пушечного цеха. Правда, его мама была замужем за англичанином, но и тот, видимо, был не лорд. Англичанина этого я никогда не видел. Каким ветром его занесло в Россию? Он погиб еще до моего рождения, погиб нелепо, под паровозом, на котором работал. Об этом мне рассказывала бабушка. А вот ее я помню прекрасно. Статная красавица. Осталась одна с детьми, обоих поставила на ноги. Мама же моя – костромчанка. Отец ее занимался торговлей. Вот такие у меня «аристократические» корни.
– А что вы помните о своей дореволюционной жизни?
– У меня было великолепное детство. Мы жили в Петербурге на Московско-Нарвской заставе. На нашей улице стояло всего три дома. Наш – самый крайний, рядом с Екатерингофом. Я ходил гулять в этот роскошный малолюдный парк. Помню чудесные пруды, дворец петровского времени, бот. Все там дышало эпохой Петра I. Этот парк мне снится до сих пор. Мы жили в частном доме. Отец купил в нем квартиру из трех комнат. Квалифицированный рабочий-оружейник, он получал приличные деньги – 280 рублей золотом. Я помню хозяина нашего дома. Помню дворника – очень красивого мужчину с бородой, всегда в белоснежном фартуке. Он следил за порядком, и у нас всегда была идеальная чистота. Когда начались революционные бои, мы с отцом вышли из дома – у ворот стоял дворник. Мимо одна за другой пролетали пули. Вдруг – раз! – и дворника не стало, на моих глазах его убила шальная пуля. Это мое самое сильное впечатление от революции.
– А отец в революционных боях не участвовал?
– Нет. Этого я не помню… Отец всегда был абсолютно лысым. Как-то я спросил, почему у него не растут волосы. И он рассказал, что вместе с Гапоном ходил к царю, и, когда начался расстрел, он со страху залез на столб. Это его спасло, но на нервной почве он потерял волосы навсегда.
– Как воспитывали вас ваши родители?
– Отец очень любил литературу. И всю жизнь с каждой получки обязательно покупал книги. В конце концов собрал огромную библиотеку. Усаживал нас с братом за обеденный стол под зеленой лампой и читал нам либо Тургенева (особенно он любил «Бежин луг»), либо Гоголя – начиная от «Вия» и кончая «Мертвыми душами». Монолог о дороге я помню с детства. Еще отец увлекался театром. Однажды выстоял гигантскую очередь, чтобы попасть на Шаляпина. Постоянно ходил в Александринку, когда я подрос, стал брать и меня. Еще школьником я посмотрел «Дни Турбиных», с которыми приезжал МХАТ. Не привезли декорации, актеры извинились и стали играть в стульях. Но впечатление было грандиозное! Я впервые увидел молодую красивую Тарасову. До сих пор слышу ее смех…
Как-то для путиловцов выступал с программой Александр Закушняк. Мы пошли вместе с папой. Путиловцы слушали тишайше – ведья Закушняк был потрясающим мастером… Так отец привил мне любовь к искусству.
– А как он отнесся к вашему решению стать актером?
– Вначале настороженно. Потом увидел меня на сцене – и благословил.
– А когда же у вас впервые зародилась мысль стать актером?
– А она и не зарождалась. В школе я учился плохо. Особым кошмаром для меня были немецкий язык и математика. Я любил только два предмета – литературу и рисование. Частенько наведывался в Эрмитаж и Русский музей. Приходил ранним утром и проводил там весь день до закрытия. Иногда и школу прогуливал. Собирался поступать в художественную школу. Но мой школьный товарищ, проведав, что на Литейном есть частное училище Ходотова, бывшего артиста императорских театров, уговорил меня пойти за компанию сдавать экзамены. Вывесили списки – меня приняли, а его нет… Все преподавание Николая Николаевича Ходотова заключалось в том, что он нам читал и читал, а мы должны были учиться читать так же.
Я стал часто ходить в Александринский театр. Видел Юрьева, Горяин-Горяинова, Корчагину-Александровскую, Певцова, Мичурину-Самойлову. Очень любил Николая Симонова. Так искусство театра поглотило меня целиком. Ходотов приглашал к себе Леонида Федоровича Вивьена. А тот организовал «Молодежный театр» в бывшей Голландской церкви. Взял туда и меня – я играл там характерные роли.
– А как вы попали в театр Мейерхольда?
– Случайно. Брат Всеволода Эмильевича, Борис Эмильевич, был знаком с родителями моей жены. Он и попросил Мейерхольда посмотреть меня. Мейерхольд был моим кумиром. Я видел все его спектакли, которые он привозил в Ленинград. Когда я пришел к нему в гостиницу «Европейская», то так оробел, что слова не мог сказать. Он расхохотался и сразу предложил мне пойти в его театр – дал роль Пети в «Лесе».
– Каким показался вам при близком общении Всеволод Эмильевич?
– Он был человеком огромного обаяния. Всегда очень элегантно одевался, очень энергичный, подвижный. В процессе репетиции он раз шестьдесят выбегал на сцену. Все бегом! Начинал репетировать в свитере или в пиджаке, а кончалось тем, что он оставался в одной мокрой рубашке.
– А Зинаиду Райх вы помните?
– Конечно. Она была очень красивой и обаятельной женщиной с хорошей фигурой. Мне посчастливилось наблюдать их не только в театре, но и в быту. Когда я вернулся после съемок «Щорса» в Москву, мне негде было жить, и Всеволод Эмильевич предложил мне пожить у него. У них была трехкомнатная квартира в Брюсовом переулке, где я и обитал некоторое время. Он был гостеприимным и заботливым хозяином. Совсем не походил на строгого режиссера. С ним было очень легко. А Зинаида Николаевна оказалась радушной хозяйкой. Я был у них на положении сына.
– Как закрывали ГОСТИМ?
– Шла постепенная травля. Разгромные статьи. Мы готовили к выпуску «Как закалялась сталь», где я играл Павку Корчагина. Началась генеральная репетиция. Ждали Шумяцкого, возглавлявшего отдел искусств. Он вошел в зал в галошах, не сняв ни пальто, ни головного убора. Мы играли для него одного. Спектакль не выпустили. Сочли его слишком пессимистичным. Это была прелюдия разгрома. Когда театр закрыли, для меня это было колоссальным ударом. Я был ошеломлен. Помню собрание, на котором актеры, воспитанные Мастером, выступали один за другим с разгромными речами.
– Слова защиты означали подписание себе смертного приговора. Но неужели не нашлось никого, кто хотя бы промолчал?
– Нашлись. Ни слова не сказали Эраст Гарин и Игорь Ильинский.
– А как складывалась после этого ваша судьба?
– На генеральной репетиции спектакля «Как закалялась сталь» был ассистент Александра Довженко, искавший актера на роль Щорса. Он предложил мне приехать в Киев и попробоваться. Я поехал, и Довженко сразу меня утвердил, хотя в этой роли уже начал сниматься очень хороший мхатовский актер Кисляков. Сняли уже пять частей! Но Довженко в нем не хватало волевого начала.
– Говорят, что работать с Довженко было нелегко.
– Он был крут и своенравен. Но очень талантливый мастер. Работать с ним было счастье.
– Как он выглядел?
– Очень красивый, с абсолютно белыми волосами. У него были выразительные руки – как у скульптора, который мнет глину. Одевался очень скромно. Легко воспламенялся. Сделать фильм о Щорсе было заказом Сталина. Александр Петрович рассказывал, что они долго гуляли по ночному Арбату и беседовали. Сталин хотел, чтобы в картине было много украинских песен и танцев. Он сказал Довженко: «Вы же видели картину «Чапаев». Ее все, от старика до малыша, поймут сразу. А вы сделайте такую картину, чтобы надо было задумываться».
Довженко сам написал сценарий. Первым зрителем картины стал Мейерхольд. Он приехал в Киев на постановку оперы, и Довженко пригласил его на просмотр. Довженко очень волновался, но Мейерхольду фильм понравился. А я за «Щорса» в первый раз получил Сталинскую премию.
– А со Сталиным общаться вам приходилось?
– Один раз. Случилось так, что меня пригласили вести концерт в честь его 70-летия. У меня душа в пятки ушла. Я разрезал программу на кусочки. Название каждого номера наклеил на палец, а поскольку тогда мне еще не нужны были очки, то я мог спокойно читать, чтобы, не дай Бог, не ошибиться.
Режиссером этого концерта был Григорий Александров. Он сам объявил первые номера, а потом уже начал я. Все это происходило в Георгиевском зале Кремля. Столы стояли буквой «П». Сталин и все Политбюро расположились совсем рядом. Но они сидели к нам спиной, лицом к зрителю. Наступает мой черед объявлять. Вокруг все едят, стучат ножами и вилками, и, чтобы заглушить шум, я набрал воздуха и гаркнул в полную силу, не заметив, что рядом микрофон. Сталин обернулся, посмотрел на меня и что-то шепнул Берии. У меня перехватило поясницу так, что я до сих пор страдаю от болей. Второй номер я уже объявил нормально. Когда концерт закончился, мне предложили сесть за специально отведенный стол – поесть, выпить, но у меня так болела поясница, что я сразу пошел домой. Дома выпил литр водки, но остался абсолютно трезв…
– И больше вы его не видели?
– Нет. Но помню, что, когда он умер, я ехал в театр на троллейбусе и меня била дрожь, а все в троллейбусе рыдали. Потом я и еще несколько человек от партбюро театра отправились на похороны. Я, как и все на Красной площади, стоял на коленях.
– В то время вы уже были актером Театра имени Маяковского?
– Да. Я поступил туда еще до войны, но в войну пришлось эвакуироваться, так как вышел указ: все сталинские лауреаты должны покинуть Москву. В 43-м году по приглашению Николая Павловича Охлопкова я вернулся.
– Вы стали воплощением женской мечты. Наверное, от поклонниц отбоя не было?
– Да, они подстерегали меня, исписывали признаниями в любви все стены моего дома, но я не обращал на это внимания.
– А жена не ревновала?
– Нет, она была очень умной женщиной. Мы поженились совсем молодыми. Познакомились в доме отдыха, когда мне было 20 лет, а ей 18, и счастливо прожили 65 лет.
– Ваша дочь Татьяна и сын Алексей тоже выбрали актерскую профессию. Вы способствовали этому?
– Я не помогал им, но и не отговаривал, хотя понимал, насколько тяжела эта стезя. Но каждый человек сам выбирает себе дорогу.
– Вам, народному артисту СССР, трижды лауреату Сталинской премии, при советской власти жилось легче, чем сейчас?
– Я никогда не имел никаких ценностей – ни машины, ни роскошной дачи, ни шикарных костюмов. Сейчас мне материально живется даже легче. Я прожил эту жизнь с замечательной семьей, с любимой работой. У меня нет врагов. Может, потому, что я никогда не сплетничал, не писал кляуз, никому никогда не завидовал и не делал зла.
«Вечерняя Москва», 27 июля 2005 года (среда)
Елена ВЛАДИМИРОВА
01.08.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» «ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
«Листая старые подшивки»
«ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
Прошли те времена, когда Малый театр следовал только традициям классической русской сцены. Сегодня в его репертуаре спектакли самые разные по стилям и жанрам. Последняя премьера — легкая, веселая, искристая, как бокал настоящего французского шампанского, комедия Оноре де Бальзака «Делец»...
«ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
Прошли те времена, когда Малый театр следовал только традициям классической русской сцены. Сегодня в его репертуаре спектакли самые разные по стилям и жанрам. Последняя премьера — легкая, веселая, искристая, как бокал настоящего французского шампанского, комедия Оноре де Бальзака «Делец»...
«Листая старые подшивки»
«ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
Прошли те времена, когда Малый театр следовал только традициям классической русской сцены. Сегодня в его репертуаре спектакли самые разные по стилям и жанрам. Последняя премьера — легкая, веселая, искристая, как бокал настоящего французского шампанского, комедия Оноре де Бальзака «Делец».
Конечно, режиссер Владимир Драгунов, взявшись за постановку этой малоизвестной бальзаковской пьесы, руководствовался прежде всего соображениями актуальности. В центре — тема всевластия денег. «Сегодня эмоции упразднены — их место заняли деньги» или «При бедности невозможно никакое счастье. Зато нет такого несчастья, которое не смягчило бы богатство». Не правда ли, эти сентенции в сегодняшней России звучат весьма современно?
При всем при том спектакль Малого театра — вовсе не смелая и беспощадная сатира, не суровое обличение нынешних нравов и тем более не политический памфлет. То, что мы видим на сцене, — это веселая игра, в которой нет проигравших, мир, в котором нет злодеев, а все конфликты разрешаются сами собой. Как говорит исполнитель главной роли дельца — парижского коммерсанта Огюста Меркаде — народный артист России Василий Бочкарев, ключевыми словами в его работе над образом стали «игра, розыгрыш, мистификация, праздник».
Василию Ивановичу, кажется, подвластны все жанры. Он играет в исторических трагедиях царя Бориса и царевича Алексея, Расплюева в мюзикле по Сухово-Кобылину, а теперь и коммерсанта Меркаде во французской комедии. Здесь он создает непростой характер. С одной стороны, плут и аферист с романтической жилкой, временами мнит себя Наполеоном от коммерции, но с другой по словам самого актера, — «в первую очередь отец, а во вторую – делец». Артист, который щедро делится с нами радостью творчества, веселой импровизацией. Например, бальзаковские слова «Мое столовое серебро заложено. Что я положу на стол?» он домысливает так: «Неужели эти деревянные ложки, которые мы с тобой сперли из России?». А вот фраза «Эти деньги можно утроить, вложив в акции «Газпрома»? (Кстати, это очень близко к самому Бальзаку, который в пьесе написал: «газовой промышленности».)
Лирично и женственно играет Татьяна Лебедева жену героя, Жозефину, — совесть Огюста Меркаде. Нельзя не почувствовать то удовольствие, с которым заслуженные и народные артисты исполняют небольшие роли кредиторов. Весело, со вкусом и выдумкой играют Владимир Сафонов, Борис Клюев, Виталий Коняев, Владимир Дубровский. Перед корифеями не пасуют и юные артисты Катя Базарова и Степан Коршунов. Они ведут свой дуэт органично и непосредственно.
На этот раз режиссер спектакля Владимир Драгунов вовсе не «умер в актерах», как это принято в традициях Малого, а предложил зрителям множество остроумных находок. Удалась главная задача, которую он поставил перед собой: сломать рампу — барьер между артистами и зрительным залом. В этот вечер они прекрасно общались и понимали друг друга.
Татьяна СЕМАШКО
«Парламентская газета», 18.10.2000
«ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
Прошли те времена, когда Малый театр следовал только традициям классической русской сцены. Сегодня в его репертуаре спектакли самые разные по стилям и жанрам. Последняя премьера — легкая, веселая, искристая, как бокал настоящего французского шампанского, комедия Оноре де Бальзака «Делец».
Конечно, режиссер Владимир Драгунов, взявшись за постановку этой малоизвестной бальзаковской пьесы, руководствовался прежде всего соображениями актуальности. В центре — тема всевластия денег. «Сегодня эмоции упразднены — их место заняли деньги» или «При бедности невозможно никакое счастье. Зато нет такого несчастья, которое не смягчило бы богатство». Не правда ли, эти сентенции в сегодняшней России звучат весьма современно?
При всем при том спектакль Малого театра — вовсе не смелая и беспощадная сатира, не суровое обличение нынешних нравов и тем более не политический памфлет. То, что мы видим на сцене, — это веселая игра, в которой нет проигравших, мир, в котором нет злодеев, а все конфликты разрешаются сами собой. Как говорит исполнитель главной роли дельца — парижского коммерсанта Огюста Меркаде — народный артист России Василий Бочкарев, ключевыми словами в его работе над образом стали «игра, розыгрыш, мистификация, праздник».
Василию Ивановичу, кажется, подвластны все жанры. Он играет в исторических трагедиях царя Бориса и царевича Алексея, Расплюева в мюзикле по Сухово-Кобылину, а теперь и коммерсанта Меркаде во французской комедии. Здесь он создает непростой характер. С одной стороны, плут и аферист с романтической жилкой, временами мнит себя Наполеоном от коммерции, но с другой по словам самого актера, — «в первую очередь отец, а во вторую – делец». Артист, который щедро делится с нами радостью творчества, веселой импровизацией. Например, бальзаковские слова «Мое столовое серебро заложено. Что я положу на стол?» он домысливает так: «Неужели эти деревянные ложки, которые мы с тобой сперли из России?». А вот фраза «Эти деньги можно утроить, вложив в акции «Газпрома»? (Кстати, это очень близко к самому Бальзаку, который в пьесе написал: «газовой промышленности».)
Лирично и женственно играет Татьяна Лебедева жену героя, Жозефину, — совесть Огюста Меркаде. Нельзя не почувствовать то удовольствие, с которым заслуженные и народные артисты исполняют небольшие роли кредиторов. Весело, со вкусом и выдумкой играют Владимир Сафонов, Борис Клюев, Виталий Коняев, Владимир Дубровский. Перед корифеями не пасуют и юные артисты Катя Базарова и Степан Коршунов. Они ведут свой дуэт органично и непосредственно.
На этот раз режиссер спектакля Владимир Драгунов вовсе не «умер в актерах», как это принято в традициях Малого, а предложил зрителям множество остроумных находок. Удалась главная задача, которую он поставил перед собой: сломать рампу — барьер между артистами и зрительным залом. В этот вечер они прекрасно общались и понимали друг друга.
Татьяна СЕМАШКО
«Парламентская газета», 18.10.2000
13.08.2005
13 августа поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Татьяну Николаевну Рыжову. Актриса яркой индивидуальности и широких творческих возможностей, Татьяна Рыжова достойно продолжает на сцене славную актерскую династию Бороздиных, Музилей и Рыжовы
13 августа поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Татьяну Николаевну Рыжову.
Актриса яркой индивидуальности и широких творческих возможностей, Татьяна Рыжова достойно продолжает на сцене славную актерскую династию Бороздиных, Музилей и Рыжовых.
Пожелаем Татьяне Николаевне доброго здоровья, отличного настроения и новых интересных ролей.
Актриса яркой индивидуальности и широких творческих возможностей, Татьяна Рыжова достойно продолжает на сцене славную актерскую династию Бороздиных, Музилей и Рыжовых.
Пожелаем Татьяне Николаевне доброго здоровья, отличного настроения и новых интересных ролей.
12.08.2005
Деньги для Мельпомены
Владимир Путин подписал Указ о присвоении грантов Президента России в области театрального искусства. Их получили одиннадцать наиболее известных театров и училищ.
12.08.2005
О Есенине – балет, а по Гоголю – опера
Конец лета и начало осени – время открытия нового театрального сезона. Храмы Мельпомены, Талии и Терпсихоры – муз трагедии, комедии и танца – вновь открывают двери. Наступающий сезон для многих театров – юбилейный. «Родная газета» узнала планы ведущих коллективов страны, многие из которых оказались сенсационными.
ЮРИЙ СОЛОМИН РЕПЕТИРУЕТ В МАЛОМ «РЕВИЗОРА»
ЮРИЙ СОЛОМИН РЕПЕТИРУЕТ В МАЛОМ «РЕВИЗОРА»
12.08.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА
12.08.2005
12 августа день рождения отмечает заместитель художественного руководителя по музыкальной части, заслуженный деятель искусств России, композитор Григорий Яковлевич Гоберник. От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличн
12 августа день рождения отмечает заместитель художественного руководителя по музыкальной части, заслуженный деятель искусств России, композитор Григорий Яковлевич Гоберник.
От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличного здоровья, неиссякаемого вдохновения и всех благ.
От всего сердца поздравляем Григория Яковлевича с днем рождения и желаем отличного здоровья, неиссякаемого вдохновения и всех благ.
11.08.2005
«Листая старые подшивки» МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены.
«Листая старые подшивки»
МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ
После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены.
МЫ И В ЖИЗНИ ИГРАЕМ, САМИ ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЯ
После исполнения роли злодея в телесериале «Петербургские тайны» в актере Малого театра Валерии БАРИНОВЕ «своего» стали узнавать бывшие заключенные и бизнесмены.
10.08.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»
10.08.2005
10 августа сердечно поздравим с юбилеем артистку Малого театра Любовь Серафимовну Аникееву и пожелаем всего самого наилучшего: крепкого здоровья, праздничного настроения и скорейшего осуществления всех творческих планов.
10 августа сердечно поздравим с юбилеем артистку Малого театра Любовь Серафимовну Аникееву и пожелаем всего самого наилучшего: крепкого здоровья, праздничного настроения и скорейшего осуществления всех творческих планов.
08.08.2005
«Листая старые подшивки» ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА. НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА.
НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
ЮРИЙ СОЛОМИН, НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА.
НУЖНА ПУШКИНСКАЯ МЕРА В КУЛЬТУРЕ
08.08.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
НОВАЯ «ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
НОВАЯ «ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»
07.08.2005
7 августа день рождения отмечает артистка Малого театра Людмила Анатольевна Пашкова. От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых вс
7 августа день рождения отмечает артистка Малого театра Людмила Анатольевна Пашкова.
От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых встреч со зрителями.
От всего сердца присоединяемся к поздравлениям в адрес превосходной актрисы и желаем Людмиле Анатольевне исключительно крепкого здоровья, всех благ, радости от новых встреч со зрителями.
05.08.2005
«Листая старые подшивки» Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол. Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад.
«Листая старые подшивки»
Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол.
Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад.
Коронация Виктора Коршунова... на шведский престол.
Я случайно встретилась с Виктором Коршуновым в аэропорту Шереметьево два года назад.
05.08.2005
Вячеслав ЕЗЕПОВ: «Сцена — не предмет для самолюбования» Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ива
Вячеслав ЕЗЕПОВ: «Сцена — не предмет для самолюбования»
Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева.
Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева.
04.08.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ДВЕ ГРОЗЫ
Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ДВЕ ГРОЗЫ
04.08.2005
«Листая старые подшивки» ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
Юрию Ивановичу Каюрову — 75!
ЮРИЙ КАЮРОВ: НЕ ПОДДАЮСЬ СТОЛИЧНОЙ КРУГОВЕРТИ.
Юрию Ивановичу Каюрову — 75!
03.08.2005
ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ. Установить с 1 октября 2005 г.
ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ.
Установить с 1 октября 2005 г. цены на спектакли театра в следующих размерах
Установить с 1 октября 2005 г. цены на спектакли театра в следующих размерах
03.08.2005
Виктор НИЗОВОЙ: «Я — парусник и должен дойти до своей гавани» Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина.
Виктор НИЗОВОЙ: «Я — парусник и должен дойти до своей гавани»
Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина.
Виктора Низового я впервые увидел на сцене Малого театра, где он играет с 1995 года после окончания Театрального училища имени Щепкина.
03.08.2005
«Листая старые подшивки» СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
«Листая старые подшивки»
СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
Сегодняшнее «Горе от ума» в Малом театре.
Классика всегда ко времени. На то она и классика. Главное — как в данное время читается и видится.
СЕНАТОР ФАМУСОВ И ДРУГИЕ.
Сегодняшнее «Горе от ума» в Малом театре.
Классика всегда ко времени. На то она и классика. Главное — как в данное время читается и видится.
02.08.2005
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ СО СТАЛИНЫМ Я ВЫПИЛ ЛИТР ВОДКИ И ОСТАЛСЯ ТРЕЗВ Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке.
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ СО СТАЛИНЫМ Я ВЫПИЛ ЛИТР ВОДКИ И ОСТАЛСЯ ТРЕЗВ
Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке.
Если бы Евгений Самойлов начал свою кинокарьеру сейчас, его наверняка записали бы в секс-символы. Любой голливудский актер позавидует его красоте и ослепительной улыбке.
01.08.2005
«Листая старые подшивки» «ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
«Листая старые подшивки»
«ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
Прошли те времена, когда Малый театр следовал только традициям классической русской сцены. Сегодня в его репертуаре спектакли самые разные по стилям и жанрам. Последняя премьера — легкая, веселая, искристая, как бокал настоящего французского шампанского, комедия Оноре де Бальзака «Делец»...
«ДЕЛЕЦ» ОН ВСЕГДА «ДЕЛЕЦ»
Прошли те времена, когда Малый театр следовал только традициям классической русской сцены. Сегодня в его репертуаре спектакли самые разные по стилям и жанрам. Последняя премьера — легкая, веселая, искристая, как бокал настоящего французского шампанского, комедия Оноре де Бальзака «Делец»...
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка