09.01.2007
Подробнее
ВИКТОР КОРШУНОВ: «ОНА – НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ МАЛОГО ТЕАТРА»
ВИКТОР КОРШУНОВ: «ОНА – НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ МАЛОГО ТЕАТРА»
О Татьяне Петровне трудно говорить – и в то же время просто. Можно рассказывать часами, а можно в нескольких словах: ведущая актриса Малого театра, талантливейший мастер, прекраснейший, добрый, хороший человек. Продолжательница лучших традиций наших «великих старух», принявшая от них эстафету. Дай Бог ей здоровья, чтобы она еще не раз порадовала нас новыми работами!
С Татьяной Петровной я впервые встретился в самом начале своего творческого пути. Это были пятидесятые годы. Мы с ней вместе играли в постановке Бориса Равенских – спектакле «Иван Рыбаков», который стал важной вехой в жизни Малого театра. С самого начала Татьяна Петровна запомнилась мне своей добротой и точными советами. После этого мы на протяжении десятилетий были партнерами в самых разных спектаклях, и каждая встреча - это радостное событие для меня как для актера и человека.
Татьяна Петровна Панкова – удивительно разносторонняя личность. Ее все интересует, буквально все на свете. Она много занимается общественными делами, живет интересами коллектива, театра, очень помогает другим людям. Панкову всегда волнует то, что происходит в театральной жизни не только Москвы, но и России – поистине неугомонный, неуемный человек. И это прекрасно.
И еще хочется сказать, что Татьяна Петровна – неотъемлемая часть Малого театра. Как памятник Островскому у нашего входа.
О Татьяне Петровне трудно говорить – и в то же время просто. Можно рассказывать часами, а можно в нескольких словах: ведущая актриса Малого театра, талантливейший мастер, прекраснейший, добрый, хороший человек. Продолжательница лучших традиций наших «великих старух», принявшая от них эстафету. Дай Бог ей здоровья, чтобы она еще не раз порадовала нас новыми работами!
С Татьяной Петровной я впервые встретился в самом начале своего творческого пути. Это были пятидесятые годы. Мы с ней вместе играли в постановке Бориса Равенских – спектакле «Иван Рыбаков», который стал важной вехой в жизни Малого театра. С самого начала Татьяна Петровна запомнилась мне своей добротой и точными советами. После этого мы на протяжении десятилетий были партнерами в самых разных спектаклях, и каждая встреча - это радостное событие для меня как для актера и человека.
Татьяна Петровна Панкова – удивительно разносторонняя личность. Ее все интересует, буквально все на свете. Она много занимается общественными делами, живет интересами коллектива, театра, очень помогает другим людям. Панкову всегда волнует то, что происходит в театральной жизни не только Москвы, но и России – поистине неугомонный, неуемный человек. И это прекрасно.
И еще хочется сказать, что Татьяна Петровна – неотъемлемая часть Малого театра. Как памятник Островскому у нашего входа.
24.11.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
«Листая старые подшивки»
РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
Сегодня Малый театр в 800-й раз покажет зрителям известную трагедию А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович»...
РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
Сегодня Малый театр в 800-й раз покажет зрителям известную трагедию А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович»...
«Листая старые подшивки»
РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
ЗНАМЕНИТЫЙ АРТИСТ И ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА ВСТРЕЧАЕТ СВОЙ ЮБИЛЕЙ НА СЦЕНЕ
Сегодня Малый театр в 800-й раз покажет зрителям известную трагедию А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». И в 800-й раз выйдет на сцену в образе Бориса Годунова народный артист СССР Виктор Коршунов. Этим спектаклем он отметит свое 70-летие.
- Виктор Иванович, знаю, вы родились не в театральной семье. Как пришло желание стать артистом?
- Да, семья у меня очень простая. Папа в двенадцать лет приехал в Москву из деревни работать «мальчиком на побегушках». И мама тоже была из деревни.
В детстве я приобщался к искусству с помощью школьных культпоходов в театры и в кино. Особенно, конечно, доступным было кино. Родился и вырос я на Сухаревке - вокруг было полно кинотеатров. Многие из них теперь уже не существуют. Ну а театр был, конечно, более дорогим и редким удовольствием. Как-то я пошел с ребятами в Дом пионеров и только там понял, что театр - очень интересное дело. Мы учили басни, стихи, разыгрывали сценки. К нам приезжали сам Маршак, знаменитый Зубов из Малого театра. Мы часто выступали в госпиталях перед ранеными или просто сидели с ними, помогали писать письма.
После войны папа работал в магазине на улице Горького. Тогда он назывался «тринадцатый магазин». Туда тоже часто заходили многие знаменитые артисты: мхатовцы Качалов, Орлов, Москвин, Тарханов... Иногда что-то брали в долг - папа им доверял. Как-то отец поделился сними своими сомнениями: дескать, сын у меня заинтересовался театром. А нужно ли ему это? Отец считал, что артист - это несерьезная профессия. Качалов обещал отцу меня послушать, но неожиданно заболел. Тогда Василий Александрович Орлов сказал ему: «Давай я послушаю». Прослушав мое чтение, он посоветовал поступить в школу-студию МХАТ.
- Как случилось, что выучились на МХАТовских традициях, а пришли в Малый?
- Я помню, когда в студии кто-то начинал с пафосом «выступать», наш педагог Карев говорил: «Ну вот, опять пошел Малый театр! « Я человек взрывной, эмоциональный, и ребята часто подтрунивали надо мной: «Малый! « Но шутки-шутками, а я действительно оказался в Малом. Но не сразу. После студии меня приглашали несколько театров. Я выбрал театр транспорта. (Теперь это театр имени Гоголя). Им в то время руководил очень интересный режиссер Илья Судаков. Первая моя роль была в спектакле «Бронепоезд «14-69», который выдвигался на Сталинскую премию. Смотреть его пришли в составе комиссии Царев Зубов из Малого. Посмотрели, через некоторое время я получит приглашение в этот славный театр.
- Чем вас больше всего удивил Малый?
- Это особый театр. Таких Москве только два: Большой Малый. Другим театрам и обижаться-то на нас нечего: нам 244 года. Наше поколение помнит Яблочкину, Рыжову, Пашенную, Яковлева, Остужева, Жарова... Все от были моими партнерами по сцене Часто давали советы, наставления, помогали работать над ролью. В Малом театре вообще ощущаешь себя как в райском саду...
- В вашем сегодняшнем репертуаре два царя и один король. Легко ли быть царем?
- Мне нравятся эти роли. Но меня особенно интересует, как в исторической личности политик сочетается с человеком. Говорят, политика - грязное дело и делается оно грязными руками. Я никогда с этим не соглашусь. Это просто удобная фраза для самооправдания нечестных деятелей. Здесь я исхожу из собственного опыта. Ведь театр - то же государство в миниатюре, где существует своя политика и где грязными руками ничего не сделаешь!
- Кем вы себя считаете в первую очередь - актером или директором?
- Актером.
- Как вам удается сочетать актерскую профессию с постом директора?
- Я честно говорю: не дай Бог актеру почувствовать себя руководителем. Это был самый страшный момент в моей жизни, когда меня назначали директором. Я шел по коридору и видел глаза некоторых моих коллег. Они уже смотрели на меня с каким-то пиететом, снизу вверх, как на человека, от которого многое зависит. Но этот мучительный период скоро закончился, потому что я старался, чтобы актеры видели во мне не директора, а своего товарища.
- В труппе Малого сейчас более ста человек. И каждый артист требует к себе персонального внимания. Наверное, в связи с этим у вас возникает немало сложностей?
- Да, в труппе более ста артистов, и все они или во всяком случае подавляющее большинство из них - талантливы. Вы не представляете, какие мучительные разговоры бывают у Юрия Соломина и у меня с артистами, которые хотят играть! А у режиссеров есть свои пожелания относительно выбора актеров, у зрителя - свои пристрастия... И тем не менее у нас нет ни одного актера, который вообще не был бы занят, не имел возможности себя проявить.
- Рады ли вы, что ваш сын Александр и внук Степан стали актерами?
- Рад, потому что они имеют на это право по своим творческим данным. Саша уже доказал это, став народным артистом России, а Степан, который закончил в нынешнем году училище, только начал свой путь на сцене.
- С вашей женой Екатериной Ильиничной Еланской вы познакомились в театре?
- Нет, в школе-студии МХАТ, где вместе учились.
- Оно руководит театром «Сфера», который работает совсем в ином стиле, чем Малый... Это вас не смущает?
- Ее режиссерский почерк несколько другой, чем у нас, но я все равно его принимаю. Она сама задумала и создала новый театр, - и это, я считаю, достойно уважения. Конечно, бывает, что мы спорим и мне сильно от нее достается, но я ее прощаю, жена, как сказал Чехов, есть жена...
- Но протяжении десятков лет вы ведете курс в Щепкинском училище. Чему вы стараетесь научить своих воспитанников?
- Я считаю, что главное - открыть природу артиста. А дальше - дать ему верную школу: актерскую и человеческую. Это неразделимо. Из двадцати студентов, оканчивающих училище, только два-три становятся хорошими актерами. Но они должны выстоять в жизни, проявить характер и дожидаться своей звездной роли. Ведь шанс дается каждому и главное - его не упустить.
Беседу вела Татьяна МИХАЙЛОВА
Источник: Труд
Дата: 24.11.1999
РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
ЗНАМЕНИТЫЙ АРТИСТ И ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА ВСТРЕЧАЕТ СВОЙ ЮБИЛЕЙ НА СЦЕНЕ
Сегодня Малый театр в 800-й раз покажет зрителям известную трагедию А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». И в 800-й раз выйдет на сцену в образе Бориса Годунова народный артист СССР Виктор Коршунов. Этим спектаклем он отметит свое 70-летие.
- Виктор Иванович, знаю, вы родились не в театральной семье. Как пришло желание стать артистом?
- Да, семья у меня очень простая. Папа в двенадцать лет приехал в Москву из деревни работать «мальчиком на побегушках». И мама тоже была из деревни.
В детстве я приобщался к искусству с помощью школьных культпоходов в театры и в кино. Особенно, конечно, доступным было кино. Родился и вырос я на Сухаревке - вокруг было полно кинотеатров. Многие из них теперь уже не существуют. Ну а театр был, конечно, более дорогим и редким удовольствием. Как-то я пошел с ребятами в Дом пионеров и только там понял, что театр - очень интересное дело. Мы учили басни, стихи, разыгрывали сценки. К нам приезжали сам Маршак, знаменитый Зубов из Малого театра. Мы часто выступали в госпиталях перед ранеными или просто сидели с ними, помогали писать письма.
После войны папа работал в магазине на улице Горького. Тогда он назывался «тринадцатый магазин». Туда тоже часто заходили многие знаменитые артисты: мхатовцы Качалов, Орлов, Москвин, Тарханов... Иногда что-то брали в долг - папа им доверял. Как-то отец поделился сними своими сомнениями: дескать, сын у меня заинтересовался театром. А нужно ли ему это? Отец считал, что артист - это несерьезная профессия. Качалов обещал отцу меня послушать, но неожиданно заболел. Тогда Василий Александрович Орлов сказал ему: «Давай я послушаю». Прослушав мое чтение, он посоветовал поступить в школу-студию МХАТ.
- Как случилось, что выучились на МХАТовских традициях, а пришли в Малый?
- Я помню, когда в студии кто-то начинал с пафосом «выступать», наш педагог Карев говорил: «Ну вот, опять пошел Малый театр! « Я человек взрывной, эмоциональный, и ребята часто подтрунивали надо мной: «Малый! « Но шутки-шутками, а я действительно оказался в Малом. Но не сразу. После студии меня приглашали несколько театров. Я выбрал театр транспорта. (Теперь это театр имени Гоголя). Им в то время руководил очень интересный режиссер Илья Судаков. Первая моя роль была в спектакле «Бронепоезд «14-69», который выдвигался на Сталинскую премию. Смотреть его пришли в составе комиссии Царев Зубов из Малого. Посмотрели, через некоторое время я получит приглашение в этот славный театр.
- Чем вас больше всего удивил Малый?
- Это особый театр. Таких Москве только два: Большой Малый. Другим театрам и обижаться-то на нас нечего: нам 244 года. Наше поколение помнит Яблочкину, Рыжову, Пашенную, Яковлева, Остужева, Жарова... Все от были моими партнерами по сцене Часто давали советы, наставления, помогали работать над ролью. В Малом театре вообще ощущаешь себя как в райском саду...
- В вашем сегодняшнем репертуаре два царя и один король. Легко ли быть царем?
- Мне нравятся эти роли. Но меня особенно интересует, как в исторической личности политик сочетается с человеком. Говорят, политика - грязное дело и делается оно грязными руками. Я никогда с этим не соглашусь. Это просто удобная фраза для самооправдания нечестных деятелей. Здесь я исхожу из собственного опыта. Ведь театр - то же государство в миниатюре, где существует своя политика и где грязными руками ничего не сделаешь!
- Кем вы себя считаете в первую очередь - актером или директором?
- Актером.
- Как вам удается сочетать актерскую профессию с постом директора?
- Я честно говорю: не дай Бог актеру почувствовать себя руководителем. Это был самый страшный момент в моей жизни, когда меня назначали директором. Я шел по коридору и видел глаза некоторых моих коллег. Они уже смотрели на меня с каким-то пиететом, снизу вверх, как на человека, от которого многое зависит. Но этот мучительный период скоро закончился, потому что я старался, чтобы актеры видели во мне не директора, а своего товарища.
- В труппе Малого сейчас более ста человек. И каждый артист требует к себе персонального внимания. Наверное, в связи с этим у вас возникает немало сложностей?
- Да, в труппе более ста артистов, и все они или во всяком случае подавляющее большинство из них - талантливы. Вы не представляете, какие мучительные разговоры бывают у Юрия Соломина и у меня с артистами, которые хотят играть! А у режиссеров есть свои пожелания относительно выбора актеров, у зрителя - свои пристрастия... И тем не менее у нас нет ни одного актера, который вообще не был бы занят, не имел возможности себя проявить.
- Рады ли вы, что ваш сын Александр и внук Степан стали актерами?
- Рад, потому что они имеют на это право по своим творческим данным. Саша уже доказал это, став народным артистом России, а Степан, который закончил в нынешнем году училище, только начал свой путь на сцене.
- С вашей женой Екатериной Ильиничной Еланской вы познакомились в театре?
- Нет, в школе-студии МХАТ, где вместе учились.
- Оно руководит театром «Сфера», который работает совсем в ином стиле, чем Малый... Это вас не смущает?
- Ее режиссерский почерк несколько другой, чем у нас, но я все равно его принимаю. Она сама задумала и создала новый театр, - и это, я считаю, достойно уважения. Конечно, бывает, что мы спорим и мне сильно от нее достается, но я ее прощаю, жена, как сказал Чехов, есть жена...
- Но протяжении десятков лет вы ведете курс в Щепкинском училище. Чему вы стараетесь научить своих воспитанников?
- Я считаю, что главное - открыть природу артиста. А дальше - дать ему верную школу: актерскую и человеческую. Это неразделимо. Из двадцати студентов, оканчивающих училище, только два-три становятся хорошими актерами. Но они должны выстоять в жизни, проявить характер и дожидаться своей звездной роли. Ведь шанс дается каждому и главное - его не упустить.
Беседу вела Татьяна МИХАЙЛОВА
Источник: Труд
Дата: 24.11.1999
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
24 ноября отмечает день рождения генеральный директор Малого театра, народный артист СССР Виктор Иванович Коршунов. С радостью присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес Виктора Ивановича и от души желаем ему долготерпения в его нелегком труде, бодрости духа, хорошего настроения и, конечно, крепкого здоровья!
13.09.2006
Подробнее
ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ НАГРАДИЛ ВИКТОРА ИВАНОВИЧА КОРШУНОВА
ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ НАГРАДИЛ ВИКТОРА ИВАНОВИЧА КОРШУНОВА
Алексий Второй поздравил награжденных с 250-летием основания Малого театра России
Алексий Второй поздравил награжденных с 250-летием основания Малого театра России
ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ НАГРАДИЛ ВИКТОРА ИВАНОВИЧА КОРШУНОВА
12 сентября Патриарх Алексий вручил церковную награду генеральному директору Малого театра народному артисту СССР Виктору Коршунову. «Во внимание к трудам, посвященным утверждению нравственных ценностей в обществе, Виктор Иванович награждается орденом преподобного Сергия Радонежского II степени», - отметил Алексий Второй на торжественной церемонии в Свято-Даниловом монастыре по окончании литургии в честь памяти святого Даниила Московского. Патриарх также вручил Патриаршую грамоту директору-распорядителю театра Ларисе Белоокой.
Алексий Второй поздравил награжденных с 250-летием основания Малого театра России, славящегося верностью традициям классического русского театрального искусства.
12 сентября Патриарх Алексий вручил церковную награду генеральному директору Малого театра народному артисту СССР Виктору Коршунову. «Во внимание к трудам, посвященным утверждению нравственных ценностей в обществе, Виктор Иванович награждается орденом преподобного Сергия Радонежского II степени», - отметил Алексий Второй на торжественной церемонии в Свято-Даниловом монастыре по окончании литургии в честь памяти святого Даниила Московского. Патриарх также вручил Патриаршую грамоту директору-распорядителю театра Ларисе Белоокой.
Алексий Второй поздравил награжденных с 250-летием основания Малого театра России, славящегося верностью традициям классического русского театрального искусства.
11.05.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
Слово «мода» не было в чести в этих стенах никогда. Даже в недавние 80-е, когда театр переживал тяжелые времена и уже раздавались голоса о его грядущем развале — и тогда коллектив не ударился в погоню за модными вывертами...
ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
Слово «мода» не было в чести в этих стенах никогда. Даже в недавние 80-е, когда театр переживал тяжелые времена и уже раздавались голоса о его грядущем развале — и тогда коллектив не ударился в погоню за модными вывертами...
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
Слово «мода» не было в чести в этих стенах никогда. Даже в недавние 80-е, когда театр переживал тяжелые времена и уже раздавались голоса о его грядущем развале — и тогда коллектив не ударился в погоню за модными вывертами, чтобы любой ценой привлечь к себе зрителей и понравиться критикам. И еще — в тот болезненный период Малый удивил «немодным» спокойствием: труппа не раскололась на соперничающие группировки и не огласила театральный мир скандалами и воплями недовольства. В репертуаре, отбросив сиюминутное, обратился к темам вечным. И сразу сработал безошибочный камертон: зритель всей душой потянулся в театр. Но в театральных кругах до сих пор принято при упоминании Малого театра слегка морщить нос, мол, «нафталином попахивает». Что это — профессиональный снобизм или послевкусие недобрых времен, пережитых театром?
Поиски ответов на вопросы привели к директору и актеру Малого театра, народному артисту СССР, профессору Театрального училища имени Щепкина Виктору Ивановичу Коршунову. Обстановка его кабинета такова, что в первый момент приходит мысль, а может, действительно правы те, кто считает этот театр больше похожим на музей традиций: здесь нет места стеклобетонной и компьютерной современности. Старинные часы неспешно и добросовестно отсчитывают время. Однако нет здесь и излишней официозности, от былых «основательных» времен он сохранил теплоту и уют.
- Виктор Иванович, с чем же связано такое устойчивое отношение к Малому как к театру архаичному? Особенно ярко оно проявляется в рецензиях на ваши спектакли.
- Я с таким отношением полностью не согласен, но повелось это еще с дореволюционных времен, когда еще в ходу были котурны, ставшие теперь символом ложного величия и архаизма. Рецензии я читаю, но отношусь к ним спокойно. Во-первых, потому, что критик — живой человек со своими вкусами и пристрастиями. А кроме того, независимые суждения, которые касались бы только спектакля как предмета искусства, он не всегда может опубликовать, потому что все средства массовой информации имеют свою ориентацию, своих хозяев, наконец. Жаль только, что, давая оценки спектаклям, они небрежно, походя зачеркивают труд целого коллектива, труд непростой вообще, а тем более в сегодняшних сложных обстоятельствах. Этим грешат не только критики, но и мы, актеры и режиссеры, — все, кто имеет отношение к театру, Хотя время требует от всех нас большего взаимопонимания, уважения — цехового братства, но, к сожалению, в реальности его нет, одни только разговоры о нем.
- Но, кажется, сколько существует театр, столько и ведутся эти разговоры о братстве, и ровно столько же оно отсутствует в реальной жизни. Вы не согласны?
- Э, нет! Я видел старый МХАТ (я выпускник школы-студии), потом — Малый. С годами круг знакомств расширялся: работа сводила с актерами и режиссерами различных театров Москвы и других городов страны. Я насмотрелся очень сложных взаимоотношений таких глыб и корифеев! Тщеславие, борьба амбиций, интриги всегда были присущи закулисью. Они естественны, как мозоли у землекопа. Но смысл всего того, чему я становился свидетелем в былые годы, был в борьбе за высокое искусство. А сейчас сердце щемит от боли, когда видишь, что эта святая борьба уступила место губительным скандалам, в которых теряется само понятие «Театр».
- Видимо, можно все-таки сглаживать пресловутую борьбу амбиций, уходить от интриг. Есть и такой опыт. А как быть с предвзятым отношением к творческому коллективу извне?
- Приведу один пример, который связан с прекрасным человеком и выдающимся актером Ростиславом Яновичем Пляттом. Это было в 60-е годы, мы только что выпустили спектакль «Коллеги» по повести Василия Аксенова. Ставили его Борис Андреевич Бабочкин и я. Я выступал в нем и как актер. Никита Подгорный, Анатолий Торопов, Евгений Велихов и многие другие тоже были заняты. Спектакль имел успех и был выдвинут на молодежный смотр. В связи с этим Плятт пришел к нам. А кроме того, в это же время начались съемки фильма по этому же произведению, и Ростислав Янович был приглашен участвовать в них. Еще по этой причине ему хотелось посмотреть, как мы решили тему. И вот он заходит к нам перед началом спектакля. Мы очень удивились этому, а он говорит: «Вот, ребята, я пришел посмотреть. Только вы меня, ради Бога, извините, я не смогу посмотреть весь спектакль, а только пять-шесть картин. Вы, пожалуйста, не обижайтесь, у меня сейчас дела. Я материал знаю, о вас и театре имею представление... Посмотрю немного, и все станет ясно». — «Да что вы, Ростислав Янович, мы благодарны, что зашли хоть немного посмотреть, что предупредили об уходе». Кто ж это делает?!
Начался спектакль, мы увлеклись и забыли, что он в зале. И вот последняя картина, занавес, аплодисменты и поклоны. Мы — Никита Подгорный, Анатолий Торопов и я — приходим в арт-уборную, начинаем разгримировываться. Вдруг открывается дверь, входит Ростислав Янович. Мы растерялись. Он говорит какие-то неопределенные слова, и нам неловко было спросить, хорошо это или плохо — что он остался. Он замолчал и сел. Повисла тишина. И вдруг через какое-то время он говорит: «Да-а, вот ведь как удивительно иногда бывает. Я знаю всех стариков и вас знаю. А главное, мне казалось, что я хорошо знаю и ваш театр, хотя я не был здесь несколько лет. И вот я пришел и увидел совершенно другое». Нескромно с моей стороны сейчас воспроизводить его слова, но он хвалил спектакль, нас и театр. И что его долгое глубокое молчание было вызвано осмыслением того, почему он остался, не смог уйти, несмотря на ожидавшие его дела.
Понимаю, что каждый из нас может находиться под прессом некоего общепринятого представления, но признать ошибочность такого подхода и, мало того, найти в себе силы сказать об этом другим — на такой поступок способна только Личность с большой буквы! К сожалению, часто предвзятое суждение складывается из просмотров «времен очаковских и покорения Крыма». Или из мнений, высказанных другими. А для знания предмета нужно просмотреть спектакль, и не один раз, а потом только давать оценки, необязательно хвалебные.
- Сохранять традиции так, чтобы театр остался живым организмом, очень непросто. С этого пути довольно легко соскользнуть.
- Игорь Владимирович Ильинский ставил «Вишневый сад». Поиски решения давались мучительно и рождали долгие, многочасовые споры. И вот в какой-то момент Игорь Владимирович говорит: «Я слушаю всех и вот что хочу сказать. Наверное, немногим довелось, как мне, пройти через столько школ и направлений в искусстве. После такого разнообразия поисков и пришел к выводу, что самое простое, но и самое сложное и ценное — это правда! Правда жизни и правда обстоятельств. Теперь это моя вера, и она не изменится до конца моих дней». Такой вывод был сделан им не просто с высоты прожитых лет: Ильинский оставался вершиной в искусстве до конца. Поэтому мы воспринимаем его слова как завет, призванный уберечь от бесплодных метаний.
Я согласен с тем, что нам не всегда удается держать одинаково высокий уровень в работе. Но и отдельные промахи, по-моему, как раз доказывают, что театр — живой организм. Так или иначе мы остаемся верны традиции реалистического романтизма.
- Малый театр называют Домом Островского, а это значит, что здесь сохранение определенных традиций русского театра — незыблемый закон. Но ведь, как известно, догма может убить идею, так же как устаревшие традиции — театр, который в таком случае превращается в некое хранилище, музей этих самых традиций. Возможно, поэтому в последнее время все чаще можно услышать о ненужности такого типа театра, как театр-дом, что студийность — вот будущее сценического искусства.
- Это ерунда! Россия без такого театра существовать не может. Театр в нашем понимании — это прежде всего кафедра мысли, определенных переживаний, кафедра жизни человеческого духа. Сейчас размахивают высказываниями Станиславского, но при этом забывают о самом сокровенном в его системе — жизни человеческого духа! Его загоняют иногда в такие формы, что человеческий дух пищит, ему трудно дышать, либо он замолкает вовсе. А забывать о нем — это все равно, как пытаться переделать природу человека, его анатомию и физиологию. Малый театр всегда старается идти от естества, но это не значит, что мы отказываемся от поиска. Одним из примеров этому может служить привлечение режиссеров со стороны. В разные периоды истории Малого сюда приглашались для постановки спектаклей или для постоянной работы в руководстве Волконский, Судаков, Хохлов, Петров. И уже на моей памяти на нашей сцене репетировали Эфрос, Гончаров, Фоменко, Львов-Анохин и другие. Мы приглашали и Георгия Александровича Товстоногова, но, к сожалению, встреча Малого театра с ним так и не состоялась.
Видимо, сила Малого театра в том и состоит, что он вбирает в себя все, он многогранен, как сама жизнь! Поэтому его нельзя назвать чьим-то именем: ни Пушкина, ни Грибоедова, ни Лермонтова, ни Чехова, ни Островского — или каким-то другим именем. Он — Малый.
- Но разве такому театру противопоказаны современные пьесы? Понимаю, что этот упрек не оригинален, но в вашем репертуаре нет ни одного спектакля о сегодняшнем дне. Достойная пьеса еще не написана или это не ваша стезя?
- Повторяю, Малый вбирает в себя все, а тем более сегодняшний день, поэтому современная драматургия ни в коем случае не противопоказана. Вся сложность в другом. Важно, чтобы пьеса была необходимой, весомой, качественной. Пока такой нет, хотя мы ее ищем, много читаем и...ждем, когда она появится. Судя по тому, что идет на сценах других театров, действительно ее нет. Хотя некоторые из таких произведений содержат неплохие мысли, но в целом эти пьесы нас не вполне устраивают. Вероятно, драматурги пребывают в некоторой растерянности от происходящего в нашей жизни, и все явления и проявления сегодняшнего дня требуют от них более глубокого осмысления, которое — впереди...
- В репертуаре театра большое место занимают исторические пьесы. Однако в последние годы острота интереса к вопросам истории Отечества стала несколько сглаживаться, но спектакли со сцены Малого не сходят. Почему? Они имеют особое значение для императорского театра?
- Название «императорский» аналогично сегодняшнему «национальный». Это звание уважительное. И Малый был, есть и, надеемся, будет театром гражданственным, демократическим и общедоступным. Такой театр, как Малый, должен вести репертуар по вечным темам, и это одна из основ, которая дала ему звание «императорского», что делает его и сегодня национальным достоянием страны. Одна из таких вечных тем — проблемы нашего Отечества.
Эти спектакли не были поставлены на волне интереса к истории России, поднявшейся в период перестройки. Премьера «Царя Федора Иоанновича» состоялась 25 лет назад. Позднее мы поставили и две другие пьесы исторической трилогии Толстого — «Царь Борис», «Царь Иоанн Грозный», а также — «Царь Петр и Алексей» Фридриха Горенштейна и другие.
- Во все времена — императорские, советские — Малый театр был лабораторией русского языка. А как у вас нынче ведется эта работа?
- Работа над словом считается очень важной, но, к сожалению, в самом театре специалисты сейчас не работают. Хотя еще несколько лет назад проводились уроки по речи. Из-за финансовых проблем пришлось от них отказаться. Но художественное руководство уделяет этому большое внимание и сейчас — во время репетиций мы тщательно выверяем точность произношения, ударений, построения фраз, акцентов и так далее. Основы языковых знаний, необходимых актеру, закладываются, причем очень тщательно и глубинно, в Театральном училище имени Щепкина.
- Поддержание традиционно высокого профессионализма русского актера — главная задача школы в условиях, когда из-за наступления масс-культуры, из-за технического усовершенствования кино происходит падение уровня мастерства. Если раньше считалось, что кинокамера высвечивает недостаток каких-то данных актера, то сейчас, по-моему, особенно явственно они видны на сцене. Насколько школа виновата в этом и как она этому процессу противостоит?
- У нас шутят: трудно быть актером, труднее — режиссером, но самое трудное — педагогом. Хотя другая шутка опровергает эту: не можешь быть актером — иди в педагоги. Шутить мы можем по-разному, но «виновата» — так вопрос я не ставил бы. Потому что твердо знаю, что педагоги — это подвижники, бессребреники, это фанаты своего дела, за которое получают гроши. Студенты меняются: каждые четыре года проходят не просто новые наборы — люди меняются внутренне. Нет, они не становятся хуже, им становится сложнее — их меняет жизнь, в которой одно из главенствующих положений стали занимать деньги. В этих условиях очень трудно воспитывать актеров в традициях русской школы, системы Станиславского. Но возможно. Выживают в нашей профессии в любые времена сильнейшие, беспредельно любящие свое дело.
- Как вам кажется, Виктор Иванович, не снижает ли уровень мастерства актера отсутствие цензуры? Хотя в недавние времена она считалась однозначным злом.
- В эти недавние времена цензура была связана с определенной идеологией и действовала с явным перебором в плане запретов. Сейчас перебор в другую сторону — во вседозволенность. Он случился как раз из-за отсутствия государственной идеологии. У любого государства должны быть высокие идеологические и нравственные позиции. Нужен какой-то орган... может быть, нравственно-цензурных советов. Можно найти и более удачное название, но его суть будет заключаться именно в этом. Такая государственная структура необходима, потому что мы, стараясь копировать западные свободы, понимаем их как возможность делать все, что хочешь. Взять, к примеру, увлечение последних лет — употребление неприличных, нецензурных слов со сцены. Это просто удивительно! Как можно неприлично говорить о матери?! Ну, попробуйте эти слова сказать ей: что будет? Это западная мода, которая говорит об определенном духовном надломе. Для нашего российского театра — это погоня за модой, а не за сутью. Задачи цензуры у нас сейчас выполняет каждый коллектив сам. И это по-разному влияет на мастерство актера. В Малом театре репертуарная политика является и политикой нравственной цензуры одновременно.
- Виктор Иванович, часто ли вам удается бывать в других театрах?
- К сожалению, не так часто, как хотелось бы.
- Наверное, чаще, чем другие, вы посещаете театр «Сфера»... Ваша жена Екатерина Ильинична Еланская, почувствовав тягу к режиссуре, ушла из Малого, и поиски неизведанных путей в искусстве привели к тому, что в начале 70-х она создала свою «Сферу». Почему она тогда отказалась от возможности работать здесь, в Малом?
- У нее есть свое видение театра, театра, не похожего на общепринятый. Ее судьба — пример того, как человек энергичный, творческий, талантливый, прошедший тяжелейшую школу МХАТа, а потом Малого театра, сумел раньше других создать студию, затем — театр, имеющий оригинальный репертуар. Почти все, что она ставила и ставит в «Сфере», является зрителю впервые. Это потом уже подхватывают другие театры, другие режиссеры.
- Под одной крышей почти полвека (!) живут два художника – приверженца разных направлений... У вас бывают творческие споры?
- Конечно, бывают. Она далеко не всегда соглашается со мной, но всегда свое мнение обосновывает, а не просто: «Мне не нравится и все!» Мы интересуемся работой друг друга, если надо, делимся, обсуждаем какие-то проблемы. Все так, как и должно быть у близких, любящих друг друга людей.
- Ваш сын Александр играет на двух сценах сразу — и в Малом, и в «Сфере». Неспешно, год за годом он убеждал зрителей, критиков в том, что он, актер в третьем поколении, действительно одарен талантом от природы, а не от должностей своих родителей. Как строятся ваши с ним взаимоотношения на сцене и в жизни? Мне почему-то кажется, что вы
очень строгий отец, это так?
- Нет, ну почему же... Он же — сын, он достоин любви и уважения, потому что он человек цельный и порядочный. Я ценю его и как актера. Хотя в юности, когда заканчивал школу, мы были уверены, что Саша станет художником: он прекрасно рисует, и Пименов рекомендовал ему идти по этой стезе. И вдруг он выбрал актерскую профессию, это было для нас неожиданным... Он много работал и работает над собой как актер, в последние годы занялся режиссурой.
- А у его детей, ваших внуков, судьба уже как-то определилась?
- Они учатся, а кем они будут — об этом пока рано говорить.
Беседу вела Маргарита МАРУТЯН
«Театральная жизнь» 1998, №7
ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
Слово «мода» не было в чести в этих стенах никогда. Даже в недавние 80-е, когда театр переживал тяжелые времена и уже раздавались голоса о его грядущем развале — и тогда коллектив не ударился в погоню за модными вывертами, чтобы любой ценой привлечь к себе зрителей и понравиться критикам. И еще — в тот болезненный период Малый удивил «немодным» спокойствием: труппа не раскололась на соперничающие группировки и не огласила театральный мир скандалами и воплями недовольства. В репертуаре, отбросив сиюминутное, обратился к темам вечным. И сразу сработал безошибочный камертон: зритель всей душой потянулся в театр. Но в театральных кругах до сих пор принято при упоминании Малого театра слегка морщить нос, мол, «нафталином попахивает». Что это — профессиональный снобизм или послевкусие недобрых времен, пережитых театром?
Поиски ответов на вопросы привели к директору и актеру Малого театра, народному артисту СССР, профессору Театрального училища имени Щепкина Виктору Ивановичу Коршунову. Обстановка его кабинета такова, что в первый момент приходит мысль, а может, действительно правы те, кто считает этот театр больше похожим на музей традиций: здесь нет места стеклобетонной и компьютерной современности. Старинные часы неспешно и добросовестно отсчитывают время. Однако нет здесь и излишней официозности, от былых «основательных» времен он сохранил теплоту и уют.
- Виктор Иванович, с чем же связано такое устойчивое отношение к Малому как к театру архаичному? Особенно ярко оно проявляется в рецензиях на ваши спектакли.
- Я с таким отношением полностью не согласен, но повелось это еще с дореволюционных времен, когда еще в ходу были котурны, ставшие теперь символом ложного величия и архаизма. Рецензии я читаю, но отношусь к ним спокойно. Во-первых, потому, что критик — живой человек со своими вкусами и пристрастиями. А кроме того, независимые суждения, которые касались бы только спектакля как предмета искусства, он не всегда может опубликовать, потому что все средства массовой информации имеют свою ориентацию, своих хозяев, наконец. Жаль только, что, давая оценки спектаклям, они небрежно, походя зачеркивают труд целого коллектива, труд непростой вообще, а тем более в сегодняшних сложных обстоятельствах. Этим грешат не только критики, но и мы, актеры и режиссеры, — все, кто имеет отношение к театру, Хотя время требует от всех нас большего взаимопонимания, уважения — цехового братства, но, к сожалению, в реальности его нет, одни только разговоры о нем.
- Но, кажется, сколько существует театр, столько и ведутся эти разговоры о братстве, и ровно столько же оно отсутствует в реальной жизни. Вы не согласны?
- Э, нет! Я видел старый МХАТ (я выпускник школы-студии), потом — Малый. С годами круг знакомств расширялся: работа сводила с актерами и режиссерами различных театров Москвы и других городов страны. Я насмотрелся очень сложных взаимоотношений таких глыб и корифеев! Тщеславие, борьба амбиций, интриги всегда были присущи закулисью. Они естественны, как мозоли у землекопа. Но смысл всего того, чему я становился свидетелем в былые годы, был в борьбе за высокое искусство. А сейчас сердце щемит от боли, когда видишь, что эта святая борьба уступила место губительным скандалам, в которых теряется само понятие «Театр».
- Видимо, можно все-таки сглаживать пресловутую борьбу амбиций, уходить от интриг. Есть и такой опыт. А как быть с предвзятым отношением к творческому коллективу извне?
- Приведу один пример, который связан с прекрасным человеком и выдающимся актером Ростиславом Яновичем Пляттом. Это было в 60-е годы, мы только что выпустили спектакль «Коллеги» по повести Василия Аксенова. Ставили его Борис Андреевич Бабочкин и я. Я выступал в нем и как актер. Никита Подгорный, Анатолий Торопов, Евгений Велихов и многие другие тоже были заняты. Спектакль имел успех и был выдвинут на молодежный смотр. В связи с этим Плятт пришел к нам. А кроме того, в это же время начались съемки фильма по этому же произведению, и Ростислав Янович был приглашен участвовать в них. Еще по этой причине ему хотелось посмотреть, как мы решили тему. И вот он заходит к нам перед началом спектакля. Мы очень удивились этому, а он говорит: «Вот, ребята, я пришел посмотреть. Только вы меня, ради Бога, извините, я не смогу посмотреть весь спектакль, а только пять-шесть картин. Вы, пожалуйста, не обижайтесь, у меня сейчас дела. Я материал знаю, о вас и театре имею представление... Посмотрю немного, и все станет ясно». — «Да что вы, Ростислав Янович, мы благодарны, что зашли хоть немного посмотреть, что предупредили об уходе». Кто ж это делает?!
Начался спектакль, мы увлеклись и забыли, что он в зале. И вот последняя картина, занавес, аплодисменты и поклоны. Мы — Никита Подгорный, Анатолий Торопов и я — приходим в арт-уборную, начинаем разгримировываться. Вдруг открывается дверь, входит Ростислав Янович. Мы растерялись. Он говорит какие-то неопределенные слова, и нам неловко было спросить, хорошо это или плохо — что он остался. Он замолчал и сел. Повисла тишина. И вдруг через какое-то время он говорит: «Да-а, вот ведь как удивительно иногда бывает. Я знаю всех стариков и вас знаю. А главное, мне казалось, что я хорошо знаю и ваш театр, хотя я не был здесь несколько лет. И вот я пришел и увидел совершенно другое». Нескромно с моей стороны сейчас воспроизводить его слова, но он хвалил спектакль, нас и театр. И что его долгое глубокое молчание было вызвано осмыслением того, почему он остался, не смог уйти, несмотря на ожидавшие его дела.
Понимаю, что каждый из нас может находиться под прессом некоего общепринятого представления, но признать ошибочность такого подхода и, мало того, найти в себе силы сказать об этом другим — на такой поступок способна только Личность с большой буквы! К сожалению, часто предвзятое суждение складывается из просмотров «времен очаковских и покорения Крыма». Или из мнений, высказанных другими. А для знания предмета нужно просмотреть спектакль, и не один раз, а потом только давать оценки, необязательно хвалебные.
- Сохранять традиции так, чтобы театр остался живым организмом, очень непросто. С этого пути довольно легко соскользнуть.
- Игорь Владимирович Ильинский ставил «Вишневый сад». Поиски решения давались мучительно и рождали долгие, многочасовые споры. И вот в какой-то момент Игорь Владимирович говорит: «Я слушаю всех и вот что хочу сказать. Наверное, немногим довелось, как мне, пройти через столько школ и направлений в искусстве. После такого разнообразия поисков и пришел к выводу, что самое простое, но и самое сложное и ценное — это правда! Правда жизни и правда обстоятельств. Теперь это моя вера, и она не изменится до конца моих дней». Такой вывод был сделан им не просто с высоты прожитых лет: Ильинский оставался вершиной в искусстве до конца. Поэтому мы воспринимаем его слова как завет, призванный уберечь от бесплодных метаний.
Я согласен с тем, что нам не всегда удается держать одинаково высокий уровень в работе. Но и отдельные промахи, по-моему, как раз доказывают, что театр — живой организм. Так или иначе мы остаемся верны традиции реалистического романтизма.
- Малый театр называют Домом Островского, а это значит, что здесь сохранение определенных традиций русского театра — незыблемый закон. Но ведь, как известно, догма может убить идею, так же как устаревшие традиции — театр, который в таком случае превращается в некое хранилище, музей этих самых традиций. Возможно, поэтому в последнее время все чаще можно услышать о ненужности такого типа театра, как театр-дом, что студийность — вот будущее сценического искусства.
- Это ерунда! Россия без такого театра существовать не может. Театр в нашем понимании — это прежде всего кафедра мысли, определенных переживаний, кафедра жизни человеческого духа. Сейчас размахивают высказываниями Станиславского, но при этом забывают о самом сокровенном в его системе — жизни человеческого духа! Его загоняют иногда в такие формы, что человеческий дух пищит, ему трудно дышать, либо он замолкает вовсе. А забывать о нем — это все равно, как пытаться переделать природу человека, его анатомию и физиологию. Малый театр всегда старается идти от естества, но это не значит, что мы отказываемся от поиска. Одним из примеров этому может служить привлечение режиссеров со стороны. В разные периоды истории Малого сюда приглашались для постановки спектаклей или для постоянной работы в руководстве Волконский, Судаков, Хохлов, Петров. И уже на моей памяти на нашей сцене репетировали Эфрос, Гончаров, Фоменко, Львов-Анохин и другие. Мы приглашали и Георгия Александровича Товстоногова, но, к сожалению, встреча Малого театра с ним так и не состоялась.
Видимо, сила Малого театра в том и состоит, что он вбирает в себя все, он многогранен, как сама жизнь! Поэтому его нельзя назвать чьим-то именем: ни Пушкина, ни Грибоедова, ни Лермонтова, ни Чехова, ни Островского — или каким-то другим именем. Он — Малый.
- Но разве такому театру противопоказаны современные пьесы? Понимаю, что этот упрек не оригинален, но в вашем репертуаре нет ни одного спектакля о сегодняшнем дне. Достойная пьеса еще не написана или это не ваша стезя?
- Повторяю, Малый вбирает в себя все, а тем более сегодняшний день, поэтому современная драматургия ни в коем случае не противопоказана. Вся сложность в другом. Важно, чтобы пьеса была необходимой, весомой, качественной. Пока такой нет, хотя мы ее ищем, много читаем и...ждем, когда она появится. Судя по тому, что идет на сценах других театров, действительно ее нет. Хотя некоторые из таких произведений содержат неплохие мысли, но в целом эти пьесы нас не вполне устраивают. Вероятно, драматурги пребывают в некоторой растерянности от происходящего в нашей жизни, и все явления и проявления сегодняшнего дня требуют от них более глубокого осмысления, которое — впереди...
- В репертуаре театра большое место занимают исторические пьесы. Однако в последние годы острота интереса к вопросам истории Отечества стала несколько сглаживаться, но спектакли со сцены Малого не сходят. Почему? Они имеют особое значение для императорского театра?
- Название «императорский» аналогично сегодняшнему «национальный». Это звание уважительное. И Малый был, есть и, надеемся, будет театром гражданственным, демократическим и общедоступным. Такой театр, как Малый, должен вести репертуар по вечным темам, и это одна из основ, которая дала ему звание «императорского», что делает его и сегодня национальным достоянием страны. Одна из таких вечных тем — проблемы нашего Отечества.
Эти спектакли не были поставлены на волне интереса к истории России, поднявшейся в период перестройки. Премьера «Царя Федора Иоанновича» состоялась 25 лет назад. Позднее мы поставили и две другие пьесы исторической трилогии Толстого — «Царь Борис», «Царь Иоанн Грозный», а также — «Царь Петр и Алексей» Фридриха Горенштейна и другие.
- Во все времена — императорские, советские — Малый театр был лабораторией русского языка. А как у вас нынче ведется эта работа?
- Работа над словом считается очень важной, но, к сожалению, в самом театре специалисты сейчас не работают. Хотя еще несколько лет назад проводились уроки по речи. Из-за финансовых проблем пришлось от них отказаться. Но художественное руководство уделяет этому большое внимание и сейчас — во время репетиций мы тщательно выверяем точность произношения, ударений, построения фраз, акцентов и так далее. Основы языковых знаний, необходимых актеру, закладываются, причем очень тщательно и глубинно, в Театральном училище имени Щепкина.
- Поддержание традиционно высокого профессионализма русского актера — главная задача школы в условиях, когда из-за наступления масс-культуры, из-за технического усовершенствования кино происходит падение уровня мастерства. Если раньше считалось, что кинокамера высвечивает недостаток каких-то данных актера, то сейчас, по-моему, особенно явственно они видны на сцене. Насколько школа виновата в этом и как она этому процессу противостоит?
- У нас шутят: трудно быть актером, труднее — режиссером, но самое трудное — педагогом. Хотя другая шутка опровергает эту: не можешь быть актером — иди в педагоги. Шутить мы можем по-разному, но «виновата» — так вопрос я не ставил бы. Потому что твердо знаю, что педагоги — это подвижники, бессребреники, это фанаты своего дела, за которое получают гроши. Студенты меняются: каждые четыре года проходят не просто новые наборы — люди меняются внутренне. Нет, они не становятся хуже, им становится сложнее — их меняет жизнь, в которой одно из главенствующих положений стали занимать деньги. В этих условиях очень трудно воспитывать актеров в традициях русской школы, системы Станиславского. Но возможно. Выживают в нашей профессии в любые времена сильнейшие, беспредельно любящие свое дело.
- Как вам кажется, Виктор Иванович, не снижает ли уровень мастерства актера отсутствие цензуры? Хотя в недавние времена она считалась однозначным злом.
- В эти недавние времена цензура была связана с определенной идеологией и действовала с явным перебором в плане запретов. Сейчас перебор в другую сторону — во вседозволенность. Он случился как раз из-за отсутствия государственной идеологии. У любого государства должны быть высокие идеологические и нравственные позиции. Нужен какой-то орган... может быть, нравственно-цензурных советов. Можно найти и более удачное название, но его суть будет заключаться именно в этом. Такая государственная структура необходима, потому что мы, стараясь копировать западные свободы, понимаем их как возможность делать все, что хочешь. Взять, к примеру, увлечение последних лет — употребление неприличных, нецензурных слов со сцены. Это просто удивительно! Как можно неприлично говорить о матери?! Ну, попробуйте эти слова сказать ей: что будет? Это западная мода, которая говорит об определенном духовном надломе. Для нашего российского театра — это погоня за модой, а не за сутью. Задачи цензуры у нас сейчас выполняет каждый коллектив сам. И это по-разному влияет на мастерство актера. В Малом театре репертуарная политика является и политикой нравственной цензуры одновременно.
- Виктор Иванович, часто ли вам удается бывать в других театрах?
- К сожалению, не так часто, как хотелось бы.
- Наверное, чаще, чем другие, вы посещаете театр «Сфера»... Ваша жена Екатерина Ильинична Еланская, почувствовав тягу к режиссуре, ушла из Малого, и поиски неизведанных путей в искусстве привели к тому, что в начале 70-х она создала свою «Сферу». Почему она тогда отказалась от возможности работать здесь, в Малом?
- У нее есть свое видение театра, театра, не похожего на общепринятый. Ее судьба — пример того, как человек энергичный, творческий, талантливый, прошедший тяжелейшую школу МХАТа, а потом Малого театра, сумел раньше других создать студию, затем — театр, имеющий оригинальный репертуар. Почти все, что она ставила и ставит в «Сфере», является зрителю впервые. Это потом уже подхватывают другие театры, другие режиссеры.
- Под одной крышей почти полвека (!) живут два художника – приверженца разных направлений... У вас бывают творческие споры?
- Конечно, бывают. Она далеко не всегда соглашается со мной, но всегда свое мнение обосновывает, а не просто: «Мне не нравится и все!» Мы интересуемся работой друг друга, если надо, делимся, обсуждаем какие-то проблемы. Все так, как и должно быть у близких, любящих друг друга людей.
- Ваш сын Александр играет на двух сценах сразу — и в Малом, и в «Сфере». Неспешно, год за годом он убеждал зрителей, критиков в том, что он, актер в третьем поколении, действительно одарен талантом от природы, а не от должностей своих родителей. Как строятся ваши с ним взаимоотношения на сцене и в жизни? Мне почему-то кажется, что вы
очень строгий отец, это так?
- Нет, ну почему же... Он же — сын, он достоин любви и уважения, потому что он человек цельный и порядочный. Я ценю его и как актера. Хотя в юности, когда заканчивал школу, мы были уверены, что Саша станет художником: он прекрасно рисует, и Пименов рекомендовал ему идти по этой стезе. И вдруг он выбрал актерскую профессию, это было для нас неожиданным... Он много работал и работает над собой как актер, в последние годы занялся режиссурой.
- А у его детей, ваших внуков, судьба уже как-то определилась?
- Они учатся, а кем они будут — об этом пока рано говорить.
Беседу вела Маргарита МАРУТЯН
«Театральная жизнь» 1998, №7
17.04.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» НАША ИСТОРИЯ
«Листая старые подшивки»
НАША ИСТОРИЯ
Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра...
НАША ИСТОРИЯ
Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра...
«Листая старые подшивки»
НАША ИСТОРИЯ
Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра. Тот легендарный спектакль с Иннокентием Смоктуновским помнится по сей день. Как не забывается, не стирается в памяти появившийся совсем на других подмостках и раньше спектакль Леонида Хейфеца «Смерть Иоанна Грозного» — мне и сегодня слышится голос Андрея Попова, стонущий: «Нет, я не царь! Я волк! Я пес смердящий! Мучитель я!..»
Прошло много лет, и в 1993 году появился в Малом театре спектакль «Царь Борис», третья часть трилогии Алексея Константиновича Толстого, воплощенная режиссером Владимиром Бейлисом. И хотя в нем не оказалось столь сильных потрясений, какими стали и остались «дуэты» И. Смоктуновского и Б. Равенских, А. Попова и Л. Хейфеца, соединилась некая историческая и эстетическая цепочка. Медленно явилось из частей целое — замысел А. К. Толстого увиделся не только в своей философской глубине, но и в мощи сценических возможностей. А главное — в той чистоте и ясности нравственных критериев, которые ныне утратили свою незыблемость.
На моей памяти не было такого, чтобы в одном театре шла вся трилогия о русских царях А. К. Толстого. С 1995 года на сцене Малого театра она явлена полностью — три великие трагедии, повествующие не только об отечественной истории, но и о ее непонятых, не пошедших на пользу потомкам кровавых уроках.
Именно в 1995 году Виктор Драгунов поставил первую часть трилогии, «Смерть Иоанна Грозного» (сценическая редакция Малого театра носит название «Царь Иоанн Грозный»), и теперь можно три вечера подряд погружаться в течение нашей истории, нашего прошлого, в чем-то определившего и настоящее, такое, каким мы его получили. И, в сущности, — заслужили... Целостности восприятия помогает и сценография, выполненная разными художниками, но сохраняющая «единство стиля» (Е. Куманьков работал над «Царем Федором Иоанновичем» и «Царем Иоанном Грозным», а И. Сумбаташвили оформлял спектакль «Царь Борис»), и замечательная музыка Георгия Свиридова, словно перетекающая из спектакля в спектакль в поистине возвышающем душу исполнении Русской хоровой капеллы им. А. А. Юрлова и Русской хоровой капеллы Санкт-Петербурга.
В комментариях к Собранию сочинений А. К. Толстого можно прочесть краткую сценическую историю каждой из трагедий. За первой постановкой «Смерти Иоанна Грозного» в Санкт-Петербурге в 1867 году «следил» не только сам автор — на репетициях постоянно присутствовал Н. И. Костомаров, соблюдавший историческую точность. Оценка критики была очень высокой, но относилась она, в основном, к постановке, а не к исполнителям. Такая же история повторилась год спустя и с московским спектаклем, где Иоанна играл С. В. Шумский, а Бориса Годунова — Н. Е. Вильде. После 70-го года прошлого столетия трагедия все реже и реже появлялась на подмостках, пока не исчезла совсем, получив новую жизнь лишь в постановке Художественного театра на исходе века. «Царь Федор Иоаннович» подвергся жестоким гонениям цензуры — пьеса была запрещена, и ее сценическая жизнь началась лишь через 30 лет после опубликования. Алексей Константинович Толстой так и не увидел на сцене своего любимого произведения. «Царь Борис» был поставлен в Москве впервые в 1881 году, но к постановке императорскими театрами допущен не был...
Из этих разрозненных заметок, дополнив их некоторыми разысканиями, можно было бы создать интереснейший очерк восприятия нашей истории в ходе исторического развития России. И нашего изменяющегося отношения к истории. Это могло бы стать увлекательнейшим исследованием, путеводителем по которому, ключом, отмыкающим самые тайные замки, явился бы именно театр — вечный проводник, катализатор и... вечный провокатор.
Поставленная на сцене Малого театра трилогия едва ли не в первую очередь заставляет задуматься об этом. Любое произведение классики пробуждает в нас не только эстетическое наслаждение, но и память о «нравственном законе внутри нас», как определял это состояние один из героев другого Толстого, Льва Николаевича. Историческая проза ли, драматургия ставит перед необходимостью осмыслить уроки, постигнуть былое, осознать, что же такое подлинная личность — понятие, тоже основательно поколебленное, размытое сегодня...
Нередко трилогия воспринималась и как история измельчания личности — сценическое действие каждой из трагедий сконцентрировано вокруг последних событий жизни Иоанна, Федора, Бориса, но как по-разному свершается падение их власти, насколько разные ведут к этому пути...
В трилогии, воплощенной Малым театром, эта тема не становится главной. Если бы каждая из основных ролей была на протяжении всех трех вечеров сыграна одним и тем же артистом, возможно, историческая трилогия предстала бы перед нами в своей пластической завершенности — было бы чрезвычайно любопытно увидеть, как князь Василий Шуйский («Царь Федор Иоаннович»), замечательно сыгранный А. Кочетковым, совершенно спокойно приемлющий что угодно, потому что внутренне он давно готов к предательству, предстанет в «Царе Борисе» законченным негодяем, от страха за собственную жизнь готовым пытать своих же недавних товарищей. Впрочем, эта мысль, скорее, является концепцией театра, а не драматурга.
Потрясает в «Царе Борисе» Луп-Клешнин А. Кочеткова — его муку раскаяния ощущаешь почти физически, и сцена встречи принявшего схиму Луп-Клешнина с Годуновым (В. Бочкарев) надолго остается в памяти глубоким потрясением.
Главным героем трилогии (и в этом проявилось точное совпадение с замыслом А. К. Толстого) становится Борис Годунов, сыгранный соответственно А. Коршуновым, В. Коршуновым и В. Бочкаревым.
«Толстой работал над трилогией семь лет, — писал один из исследователей творчества Алексея Константиновича И. Ямпольский. — При этом понимание личности Бориса и отношение к нему менялось. Во второй и особенно в третьей трагедии поэт значительно усложнил его внутренний мир, с гораздо большей определенностью увидел в Борисе мудрого государственного деятеля, а также близкие ему самому идейные устремления — желание вывести Россию из национальной замкнутости и патриархальности на арену мировой истории и культуры и пр. Последнее является одним из существенных моментов идейного содержания пьесы; по-видимому, за это, главным образом, Толстой и полюбил Бориса».
Конечно, было бы очень интересно проследить эту линию, воплощенную одним артистом. Но и три совершенно разных, но сильных и ярких исполнителя в равной мере несут задуманное Толстым усложнение образа. И даже — в какой-то степени — возрастающую к нему любовь А. К. Толстого. Достаточно вспомнить, как в «Царе Иоанне Грозном», в первой сцене, Борис Александра Коршунова стоит в отдалении от бояр, почти спиной к ним, погрузившись в свой внутренний мир; он уже не просто полон честолюбивыми замыслами, но перенасыщен энергией изменений, которые грядут и в какой-то мере могут зависеть от него, Бориса Годунова, сидящего пока в думе ниже всех.
Он вкрадчив, но напряжен. Он осторожен, но тверд. Лукав, но точно знает, чего добивается, потому такой горечью и ненавистью наполнены его слова: «Он прав, я только раб его...» Предсказание волхвов становится той самой точкой, с которой и начинается стремительный и страшный путь наверх. С этого момента, продолжая оставаться тихим и ровным со всеми, он кричит, когда остается наедине с собой, — так рвется наружу подавленность всех чувств и эмоций, столь остро необходимая для достижения цели. И жена Годунова, Мария, огненно-рыжая дочь Малюты Скуратова (Н. Верещенко), очень точно умеет понимать своего мужа и помогать ему.
И один «пик» образа удивительно точно сыгран А. Коршуновым — рванувшись от царя Иоанна, Борис — Коршунов случайно на какую-то секунду садится на трон: вся гамма чувств отражается в его взгляде, сложнейшая, противоречивая гамма...
Борис второй части, «Царя Федора Иоанновича», сыгран Виктором Коршуновым как человек, прошедший значительную часть пути и оказавшийся перед необходимостью совершить преступление. Его сосредоточенность уже иного рода — это готовность к прыжку над пропастью. Потом... не так уж и важно, что будет потом, волхвы произнесли свое пророчество семь лет назад. Рано или поздно престол будет принадлежать ему, Борису. И уже не это заботит будущего царя — мысль о том, что он «строит над провалом». В несчастной логике русской истории Годунов, по всей вероятности, осознал это первым — потому так остро, так трагично осознал. И его реакция на известие о гибели царевича Димитрия исполнена неподдельного ужаса: все уже свершилось, ничего нельзя изменить, провал стал шире, а строить необходимо ему... Потому так многозначен, так символичен финал спектакля: Борис — В. Коршунов нерешительно замирает на миг с шапкой Мономаха в руке и... тихо опускает ее...
Борису третьей части, Василию Бочкареву, уже не с кем бороться -его битва с призраками, страшные муки совести словно перехлестывают за рампу. Взгляды в зал, внимательное всматривание в лица тех, кто сидит перед ним, постоянное вслушивание в себя — вот черты этого Бориса, бросающего свой вызов: «Увидим, кто из нас устанет прежде...»
Герой В. Бочкарева одержим страхом, который он подавляет в себе с той же неистовой энергией, с которой подавлял в «Царе Иоанне Грозном» истинные свои устремления герой А. Коршунова. В сцене с инокиней Марфой (Л. Полякова) как будто соединяется некая цепочка — припомнится эпизод с волхвами из первой части. Но это обещание будущего окажется совсем иным.
Потому что его нет...
Странно порой высвечивает театр, освещенные подмостки, ту историческую логику, которая, по мысли одних, движима народом; по мысли других — ролью личности. Наверное, это один из тех немногих вопросов, на которые у каждого есть свой ответ. Ответ, выстраданный восприятием истории и собственным опытом. У театра нередко они очень индивидуальны, независимо от воли автора драматургического произведения. А потому случилось так, что трилогия Малого театра, которая приходила к зрителю на протяжении двадцати двух лет и не в том порядке, в котором была написана А. К. Толстым, воспринимается сегодня как трагическая история народа, уничтожавшего собственное будущее. С помощью личности, благодаря нежеланию участвовать в своей судьбе, благодаря какой-то особой наивности, всегда предполагавшей, что все будет именно так, как должно быть. А может быть, действительно, так и должно было быть?..
Во всяком случае, когда из вечера в вечер приходишь в зал Малого театра и смотришь трилогию в хронологическом порядке, возникает странное, долго не отпускающее потом ощущение. Ощущение завороженности историей: ее несправедливостью и обусловленностью каждого следующего шага. Ее размеренностью и непредсказуемостью. И еще одна мысль не дает покоя.
Самый давний по времени постановки, спектакль «Царь Федор Иоаннович», созданный в то время, когда наша жизнь и наше искусство были насквозь пропитаны идеологией, поражает и сегодня своей невероятной мощью. Силой мысли, которую заложил Борис Равенских в историю одного из самых кротких на Руси царей. Энергией действия, энергией ритма. Эти черты спектакля не только не утратились за четверть века, но стали в каком-то смысле более выпуклыми, забирающими в плен, не отпускающими мысль и чувство. Тогда, 25 лет назад, казалось, что все дело в сильной, неповторимой индивидуальности Иннокентия Смоктуновского. Сегодня оказывается, что мощной и яркой была и осталась постановка. Актеры почти все сменились — кто-то играет сильнее, кто-то слабее, но выясняется, что суть не в этом. Да, с наслаждением смотришь на сцены, в которых заняты А. Кочетков, В. Коршунов, Я. Барышев (Иван Шуйский), есть замечательные эпизоды у Э. Марцевича (Федор) и Т. Лебедевой (Ирина), но есть и нечто помимо актерских работ. Блеск постановки, способной и столько времени спустя захватить тебя полностью, без остатка, биением мысли.
Не так выстроены «Царь Иоанн Грозный» и «Царь Борис» — детища 90-х годов, нашего безыдеологичного, безгеройного, безыдеального времени. Здесь привлекают образы, созданные превосходными артистами Малого театра — Я. Барышевым (Иоанн), В. Бариновым (Захарьин-Юрьев), В. Богиным (Нагой), А. Коршуновым в «Царе Иоанне Грозном», В. Бочкаревым, Л. Поляковой, А. Кочетковым в «Царе Борисе», но захватывающей мощи режиссерской мысли нет.
Но зрители, особенно молодые, которых обычно в зале Малого театра бывает много, смотрят всю трилогию с одинаковым напряжением. А это, в конце концов, главное.
...На трилогию в Малый театр мы ходили с моим сыном, которому скоро исполнится десять лет. Его восторг запечатлен в лаконичной надписи на всех программках: «15, 16 и 17 мая. Дом Островского. С мамой». А на обычный родительский вопрос: что же больше всего понравилось? — он ответил, наверное, единственно возможно: «Наша история. Она страшная, но она — наша...»
Его увлекли не цари, а жестокая и кровавая логика их смен, в которой есть место всему, кроме доброты, сердечности, любви. И почему-то мне кажется, что Малый театр точно угадал необходимость вернуть нас к осмыслению уроков в то время, когда мы заглушаем голоса прошлого, не стремимся к будущему, а живем лишь днем сегодняшним.
Слишком многое надо нам заново вспомнить, чтобы хоть что-то предугадать. Ведь какой бы страшной ни была эта история, она — наша...
Наталья Старосельская
«Театральная жизнь», 1998, №7
НАША ИСТОРИЯ
Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра. Тот легендарный спектакль с Иннокентием Смоктуновским помнится по сей день. Как не забывается, не стирается в памяти появившийся совсем на других подмостках и раньше спектакль Леонида Хейфеца «Смерть Иоанна Грозного» — мне и сегодня слышится голос Андрея Попова, стонущий: «Нет, я не царь! Я волк! Я пес смердящий! Мучитель я!..»
Прошло много лет, и в 1993 году появился в Малом театре спектакль «Царь Борис», третья часть трилогии Алексея Константиновича Толстого, воплощенная режиссером Владимиром Бейлисом. И хотя в нем не оказалось столь сильных потрясений, какими стали и остались «дуэты» И. Смоктуновского и Б. Равенских, А. Попова и Л. Хейфеца, соединилась некая историческая и эстетическая цепочка. Медленно явилось из частей целое — замысел А. К. Толстого увиделся не только в своей философской глубине, но и в мощи сценических возможностей. А главное — в той чистоте и ясности нравственных критериев, которые ныне утратили свою незыблемость.
На моей памяти не было такого, чтобы в одном театре шла вся трилогия о русских царях А. К. Толстого. С 1995 года на сцене Малого театра она явлена полностью — три великие трагедии, повествующие не только об отечественной истории, но и о ее непонятых, не пошедших на пользу потомкам кровавых уроках.
Именно в 1995 году Виктор Драгунов поставил первую часть трилогии, «Смерть Иоанна Грозного» (сценическая редакция Малого театра носит название «Царь Иоанн Грозный»), и теперь можно три вечера подряд погружаться в течение нашей истории, нашего прошлого, в чем-то определившего и настоящее, такое, каким мы его получили. И, в сущности, — заслужили... Целостности восприятия помогает и сценография, выполненная разными художниками, но сохраняющая «единство стиля» (Е. Куманьков работал над «Царем Федором Иоанновичем» и «Царем Иоанном Грозным», а И. Сумбаташвили оформлял спектакль «Царь Борис»), и замечательная музыка Георгия Свиридова, словно перетекающая из спектакля в спектакль в поистине возвышающем душу исполнении Русской хоровой капеллы им. А. А. Юрлова и Русской хоровой капеллы Санкт-Петербурга.
В комментариях к Собранию сочинений А. К. Толстого можно прочесть краткую сценическую историю каждой из трагедий. За первой постановкой «Смерти Иоанна Грозного» в Санкт-Петербурге в 1867 году «следил» не только сам автор — на репетициях постоянно присутствовал Н. И. Костомаров, соблюдавший историческую точность. Оценка критики была очень высокой, но относилась она, в основном, к постановке, а не к исполнителям. Такая же история повторилась год спустя и с московским спектаклем, где Иоанна играл С. В. Шумский, а Бориса Годунова — Н. Е. Вильде. После 70-го года прошлого столетия трагедия все реже и реже появлялась на подмостках, пока не исчезла совсем, получив новую жизнь лишь в постановке Художественного театра на исходе века. «Царь Федор Иоаннович» подвергся жестоким гонениям цензуры — пьеса была запрещена, и ее сценическая жизнь началась лишь через 30 лет после опубликования. Алексей Константинович Толстой так и не увидел на сцене своего любимого произведения. «Царь Борис» был поставлен в Москве впервые в 1881 году, но к постановке императорскими театрами допущен не был...
Из этих разрозненных заметок, дополнив их некоторыми разысканиями, можно было бы создать интереснейший очерк восприятия нашей истории в ходе исторического развития России. И нашего изменяющегося отношения к истории. Это могло бы стать увлекательнейшим исследованием, путеводителем по которому, ключом, отмыкающим самые тайные замки, явился бы именно театр — вечный проводник, катализатор и... вечный провокатор.
Поставленная на сцене Малого театра трилогия едва ли не в первую очередь заставляет задуматься об этом. Любое произведение классики пробуждает в нас не только эстетическое наслаждение, но и память о «нравственном законе внутри нас», как определял это состояние один из героев другого Толстого, Льва Николаевича. Историческая проза ли, драматургия ставит перед необходимостью осмыслить уроки, постигнуть былое, осознать, что же такое подлинная личность — понятие, тоже основательно поколебленное, размытое сегодня...
Нередко трилогия воспринималась и как история измельчания личности — сценическое действие каждой из трагедий сконцентрировано вокруг последних событий жизни Иоанна, Федора, Бориса, но как по-разному свершается падение их власти, насколько разные ведут к этому пути...
В трилогии, воплощенной Малым театром, эта тема не становится главной. Если бы каждая из основных ролей была на протяжении всех трех вечеров сыграна одним и тем же артистом, возможно, историческая трилогия предстала бы перед нами в своей пластической завершенности — было бы чрезвычайно любопытно увидеть, как князь Василий Шуйский («Царь Федор Иоаннович»), замечательно сыгранный А. Кочетковым, совершенно спокойно приемлющий что угодно, потому что внутренне он давно готов к предательству, предстанет в «Царе Борисе» законченным негодяем, от страха за собственную жизнь готовым пытать своих же недавних товарищей. Впрочем, эта мысль, скорее, является концепцией театра, а не драматурга.
Потрясает в «Царе Борисе» Луп-Клешнин А. Кочеткова — его муку раскаяния ощущаешь почти физически, и сцена встречи принявшего схиму Луп-Клешнина с Годуновым (В. Бочкарев) надолго остается в памяти глубоким потрясением.
Главным героем трилогии (и в этом проявилось точное совпадение с замыслом А. К. Толстого) становится Борис Годунов, сыгранный соответственно А. Коршуновым, В. Коршуновым и В. Бочкаревым.
«Толстой работал над трилогией семь лет, — писал один из исследователей творчества Алексея Константиновича И. Ямпольский. — При этом понимание личности Бориса и отношение к нему менялось. Во второй и особенно в третьей трагедии поэт значительно усложнил его внутренний мир, с гораздо большей определенностью увидел в Борисе мудрого государственного деятеля, а также близкие ему самому идейные устремления — желание вывести Россию из национальной замкнутости и патриархальности на арену мировой истории и культуры и пр. Последнее является одним из существенных моментов идейного содержания пьесы; по-видимому, за это, главным образом, Толстой и полюбил Бориса».
Конечно, было бы очень интересно проследить эту линию, воплощенную одним артистом. Но и три совершенно разных, но сильных и ярких исполнителя в равной мере несут задуманное Толстым усложнение образа. И даже — в какой-то степени — возрастающую к нему любовь А. К. Толстого. Достаточно вспомнить, как в «Царе Иоанне Грозном», в первой сцене, Борис Александра Коршунова стоит в отдалении от бояр, почти спиной к ним, погрузившись в свой внутренний мир; он уже не просто полон честолюбивыми замыслами, но перенасыщен энергией изменений, которые грядут и в какой-то мере могут зависеть от него, Бориса Годунова, сидящего пока в думе ниже всех.
Он вкрадчив, но напряжен. Он осторожен, но тверд. Лукав, но точно знает, чего добивается, потому такой горечью и ненавистью наполнены его слова: «Он прав, я только раб его...» Предсказание волхвов становится той самой точкой, с которой и начинается стремительный и страшный путь наверх. С этого момента, продолжая оставаться тихим и ровным со всеми, он кричит, когда остается наедине с собой, — так рвется наружу подавленность всех чувств и эмоций, столь остро необходимая для достижения цели. И жена Годунова, Мария, огненно-рыжая дочь Малюты Скуратова (Н. Верещенко), очень точно умеет понимать своего мужа и помогать ему.
И один «пик» образа удивительно точно сыгран А. Коршуновым — рванувшись от царя Иоанна, Борис — Коршунов случайно на какую-то секунду садится на трон: вся гамма чувств отражается в его взгляде, сложнейшая, противоречивая гамма...
Борис второй части, «Царя Федора Иоанновича», сыгран Виктором Коршуновым как человек, прошедший значительную часть пути и оказавшийся перед необходимостью совершить преступление. Его сосредоточенность уже иного рода — это готовность к прыжку над пропастью. Потом... не так уж и важно, что будет потом, волхвы произнесли свое пророчество семь лет назад. Рано или поздно престол будет принадлежать ему, Борису. И уже не это заботит будущего царя — мысль о том, что он «строит над провалом». В несчастной логике русской истории Годунов, по всей вероятности, осознал это первым — потому так остро, так трагично осознал. И его реакция на известие о гибели царевича Димитрия исполнена неподдельного ужаса: все уже свершилось, ничего нельзя изменить, провал стал шире, а строить необходимо ему... Потому так многозначен, так символичен финал спектакля: Борис — В. Коршунов нерешительно замирает на миг с шапкой Мономаха в руке и... тихо опускает ее...
Борису третьей части, Василию Бочкареву, уже не с кем бороться -его битва с призраками, страшные муки совести словно перехлестывают за рампу. Взгляды в зал, внимательное всматривание в лица тех, кто сидит перед ним, постоянное вслушивание в себя — вот черты этого Бориса, бросающего свой вызов: «Увидим, кто из нас устанет прежде...»
Герой В. Бочкарева одержим страхом, который он подавляет в себе с той же неистовой энергией, с которой подавлял в «Царе Иоанне Грозном» истинные свои устремления герой А. Коршунова. В сцене с инокиней Марфой (Л. Полякова) как будто соединяется некая цепочка — припомнится эпизод с волхвами из первой части. Но это обещание будущего окажется совсем иным.
Потому что его нет...
Странно порой высвечивает театр, освещенные подмостки, ту историческую логику, которая, по мысли одних, движима народом; по мысли других — ролью личности. Наверное, это один из тех немногих вопросов, на которые у каждого есть свой ответ. Ответ, выстраданный восприятием истории и собственным опытом. У театра нередко они очень индивидуальны, независимо от воли автора драматургического произведения. А потому случилось так, что трилогия Малого театра, которая приходила к зрителю на протяжении двадцати двух лет и не в том порядке, в котором была написана А. К. Толстым, воспринимается сегодня как трагическая история народа, уничтожавшего собственное будущее. С помощью личности, благодаря нежеланию участвовать в своей судьбе, благодаря какой-то особой наивности, всегда предполагавшей, что все будет именно так, как должно быть. А может быть, действительно, так и должно было быть?..
Во всяком случае, когда из вечера в вечер приходишь в зал Малого театра и смотришь трилогию в хронологическом порядке, возникает странное, долго не отпускающее потом ощущение. Ощущение завороженности историей: ее несправедливостью и обусловленностью каждого следующего шага. Ее размеренностью и непредсказуемостью. И еще одна мысль не дает покоя.
Самый давний по времени постановки, спектакль «Царь Федор Иоаннович», созданный в то время, когда наша жизнь и наше искусство были насквозь пропитаны идеологией, поражает и сегодня своей невероятной мощью. Силой мысли, которую заложил Борис Равенских в историю одного из самых кротких на Руси царей. Энергией действия, энергией ритма. Эти черты спектакля не только не утратились за четверть века, но стали в каком-то смысле более выпуклыми, забирающими в плен, не отпускающими мысль и чувство. Тогда, 25 лет назад, казалось, что все дело в сильной, неповторимой индивидуальности Иннокентия Смоктуновского. Сегодня оказывается, что мощной и яркой была и осталась постановка. Актеры почти все сменились — кто-то играет сильнее, кто-то слабее, но выясняется, что суть не в этом. Да, с наслаждением смотришь на сцены, в которых заняты А. Кочетков, В. Коршунов, Я. Барышев (Иван Шуйский), есть замечательные эпизоды у Э. Марцевича (Федор) и Т. Лебедевой (Ирина), но есть и нечто помимо актерских работ. Блеск постановки, способной и столько времени спустя захватить тебя полностью, без остатка, биением мысли.
Не так выстроены «Царь Иоанн Грозный» и «Царь Борис» — детища 90-х годов, нашего безыдеологичного, безгеройного, безыдеального времени. Здесь привлекают образы, созданные превосходными артистами Малого театра — Я. Барышевым (Иоанн), В. Бариновым (Захарьин-Юрьев), В. Богиным (Нагой), А. Коршуновым в «Царе Иоанне Грозном», В. Бочкаревым, Л. Поляковой, А. Кочетковым в «Царе Борисе», но захватывающей мощи режиссерской мысли нет.
Но зрители, особенно молодые, которых обычно в зале Малого театра бывает много, смотрят всю трилогию с одинаковым напряжением. А это, в конце концов, главное.
...На трилогию в Малый театр мы ходили с моим сыном, которому скоро исполнится десять лет. Его восторг запечатлен в лаконичной надписи на всех программках: «15, 16 и 17 мая. Дом Островского. С мамой». А на обычный родительский вопрос: что же больше всего понравилось? — он ответил, наверное, единственно возможно: «Наша история. Она страшная, но она — наша...»
Его увлекли не цари, а жестокая и кровавая логика их смен, в которой есть место всему, кроме доброты, сердечности, любви. И почему-то мне кажется, что Малый театр точно угадал необходимость вернуть нас к осмыслению уроков в то время, когда мы заглушаем голоса прошлого, не стремимся к будущему, а живем лишь днем сегодняшним.
Слишком многое надо нам заново вспомнить, чтобы хоть что-то предугадать. Ведь какой бы страшной ни была эта история, она — наша...
Наталья Старосельская
«Театральная жизнь», 1998, №7
12.04.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
«Листая старые подшивки»
БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
В век режиссуры — что не только является общепризнанным, но и вызывает уже заметное раздражение и сопротивление у представителей других театральных цехов — Малый театр стойко сохраняет первенство актера...
БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
В век режиссуры — что не только является общепризнанным, но и вызывает уже заметное раздражение и сопротивление у представителей других театральных цехов — Малый театр стойко сохраняет первенство актера...
«Листая старые подшивки»
БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
В век режиссуры — что не только является общепризнанным, но и вызывает уже заметное раздражение и сопротивление у представителей других театральных цехов — Малый театр стойко сохраняет первенство актера. Разумеется, это не означает игнорирование режиссерской профессии как таковой, что было бы в наше время просто абсурдным. Тем не менее, несмотря на то, что здесь работали выдающиеся мастера, Малый никогда не называли ни «театром Варпаховского», ни «театром Равенских», ни «театром Хейфеца» по аналогии, скажем, с «театром Любимова» или «театром Эфроса». Для всех во все времена Малый театр — это прежде всего крупные актерские имена, и сегодня главные удачи связаны в первую очередь именно с работами актеров. Попытки же подчинить их самодовлеющей режиссуре или самодостаточной сценографии к успеху не приводят. Очевидно, сама вековая традиция сопротивляется подобному новаторству. Постановочными экспериментами, коих, впрочем, сегодня и так достаточно, Малый не славился никогда. Пользуясь современной телевизионной терминологией, его основной принцип можно определить так: хороший актер — «сам себе режиссер». Ведь исторически сложившаяся и долгие годы существовавшая система актерских бенефисов — не что иное, как саморежиссура, правда, соединенная продолжительный период с режиссурой автора. Бенефисность, разумеется, уже в ином качестве, явление сегодня достаточно распространенное и не только на сцене Малого. Эта форма, конечно, имеет свои «за» и «против», поскольку вольное или невольное выдвижение того или иного актера на первый план в условиях утвердившегося «ансамблевого театра» далеко не всегда кажется правомерным. Однако традиция эта, идущая от театра XIX века, и в значительной степени — Малого, славившегося бенефисами М. Щепкина, П. Мочалова, В. Живокини, П. Садовского, Г. Федотовой, А. Ленского, М. Ермоловой, то и дело дает о себе знать.
По всей видимости, от актерских бенефисов берет начало и другая, по сей день весьма живучая и устойчивая традиция Малого театра: актеров-режиссеров. Здесь их список достаточно внушителен: начиная с А. П. Ленского и А. И. Южина и позднее — А.Д. Дикий, П.М. Садовский, Б.А. Бабочкин, М.И. Жаров, В.Н. Пашенная, И.В. Ильинский, Е.Я. Весник, М. И. Царев, В.И. Хохряков, К.А. Зубов, В.В. Кенигсон, В.И. Коршунов, В.М. Соломин, Э.Е. Марцевич, Ю.М. Соломин, А.В. Коршунов... Конечно, по преимуществу это режиссура особого рода — не постановочно-концептуальная, а, если можно так сказать, драматургически-актерская. Режиссура, целью которой изначально является не столько неожиданность и новизна прочтения, сколько попытка максимально приблизиться к авторскому варианту текста, соединенная с подробной актерской разработкой характеров. Однако нельзя не отметить и достаточно парадоксальные ситуации, одна из которых сложилась, к примеру, на рубеже 60-х годов. Именно неожиданное прочтение «Иванова» Борисом Бабочкиным, одновременно исполнившим в спектакле главную роль, по сути, положило начало периоду «жестокого», концептуального Чехова последующих десятилетий, ознаменованных режиссерским монологизмом, активным интересом к «новым формам» и подчеркнутой актуализацией классики.
В целом же «актерская режиссура» Малого театра решает иные задачи, и решает их в первую очередь через актера, отводя остальным компонентам спектакля вспомогательную роль. В этом тоже есть как сильные, так и слабые стороны. При интересной разработке отдельных характеров не всегда удается привести их к общему знаменателю, отчего страдает целостность спектакля. Что же касается соотношения постановочных изысканий и исполнительского искусства, то приоритет последнего кажется вполне оправданным, поскольку первенство актера является одной из главных составляющих общей культурной традиции Малого театра, определяющих его стиль и его эстетику.
Надо сказать, что и в последних премьерах Малого театра «актерская тема» в разных ее ипостасях дает определенный повод для размышления. Так, в спектакле «Лес» по пьесе А.Н. Островского (постановка Юрия Соломина) она выходит на первый план и в тематическом, и в исполнительском отношении. «Это диплом моей любви к актерам», — признался Виктор Павлов, принимая Приз Фонда К. С. Станиславского «Московская премьера», присужденный за роль Счастливцева. Его герой действительно актер по призванию, а не только по житейской необходимости. И актер явно талантливый, что редко акцентировалось во множестве известных интерпретаций. Здесь же в том можно убедиться «наглядно». Счастливцев, а одновременно и сам исполнитель роли, словно выступает в качестве бенефицианта, демонстрируя свои возможности в разных жанрах и амплуа. И опять возникает историческая параллель с бенефисами прошлого века.
В пьесе Счастливцев явно к знаменитостям не принадлежит. Провинциальный актер, кочующий из Вологды в Керчь, о котором, по словам Несчастливцева, в немногочисленных рецензиях пишут далеко не лестно. Виктор Павлов, как будто вступая в спор с этой оценкой, демонстрирует потенциальные артистические возможности своего героя, проигрывая каждую из «актерских баек» как отдельный, вполне законченный спектакль. Так известная история с заигравшимся трагиком, представленная в лицах, приобретает дополнительную объемность и многомерность. Тут и колоритно сыгранные характеры участников этой занимательной сценки, и комизм ситуации, и актерская обида. Счастливцев — Павлов «инсценирует» житейские сюжеты так, что, не видя его «в работе», зрители вполне могут представить себе его сценические образы. Не прошел незамеченным и переход в комики из героев-любовников, одного из которых он полушутя проиграл во время ночного свидания с Улитой. Счастливцев может изобразить и важного, надменного господина, и послушного слугу, сохраняющего чувство собственного достоинства. Его актерское и человеческое амплуа не ограничивается узкими рамками. А маска шута — это своего рода самозащита. К тому же если вспомнить шекспировских шутов, то они всегда были талантливы и мудры. Счастливцев — Павлов смешон и одновременно трагичен, но отнюдь не жалок. В нем чувствуется и нереализованность талантливого актера, и бесприютность бедного человека, уставшего от постоянной необходимости заботиться о хлебе насущном и в то же время не способного жить скучной жизнью тихого обывателя. Это становится вполне очевидным после такого же театрализованного рассказа о невыносимо благополучном, размеренном существовании у родственников, от которого он бежал без оглядки. Бежал от сонной жизни, лишившей его свободы, возможности импровизировать, играть. А игра — это его стихия, его призвание и его крест, от которого ему никуда не убежать, как и его собрату по профессии — трагику Несчастливцеву.
Впрочем, Несчастливцев — Александр Ермаков мало чем напоминает «классического трагика» с поставленным басом и громогласными речами. В его интонациях порой проскальзывает избыточный пафос, но в целом это человек, вполне реально осознающий свое положение. Его фамилия — это не только сценическое амплуа, но и человеческая судьба, что для него, собственно, почти едино. Тоже, прежде всего, талантливый актер, чья творческая нереализованность воплощается в разыгрывании всевозможных жизненных ситуаций и мечтах о собственной, пусть малочисленной, труппе. Сегодня, когда актерские объединения на разовых постановках опять приобретают все большую актуальность, остается предположить, что спектакль, сыгранный Аксюшей (И. Рахвалова), Счастливцевым и Несчастливцевым, не стал бы одной из скоропалительных коммерческих поделок, а оказался среди тех счастливых исключений, которые пока не очень часто, но встречаются в так называемых современных антрепризах. Но поскольку этой мечте еще не суждено осуществиться, Несчастливцев — Ермаков, «сойдя со сцены героем», живет в соответствии со своим амплуа, практически не ощущая границы между игрой и реальностью. Преображение в шекспировского героя или шиллеровского благородного разбойника для него столь органично, что и ни у кого из окружающих не возникает сомнения в подлинности его игры. Более того, вольно или невольно Несчастливцеву начинают подыгрывать, а он словно бы «режиссирует» ту или иную житейскую ситуацию. Так, к примеру, Гурмыжская (И. Муравьева) вынуждена мгновенно сменить барское высокомерие на притворное послушание, покорность и доброжелательность. Впрочем, элемент игры, как формы существования, присутствует в спектакле и у ряда других персонажей. Каждый как будто примеряет на себя какую-то роль, и чаще всего в этой «игре» гораздо меньше искренности и таланта, чем в игре актерской. Актерство как профессия и как форма существования — две грани одной темы возникают в спектакле в некоем единстве противоположностей. Игра как призвание, судьба и игра как способ достижения мелких, прагматических целей. Это противопоставление особенно ощутимо в финальном монологе об актерах и комедиантах, который произносит Несчастливцев, обращаясь к Гурмыжской и ее гостям. Монолог, так же выстроенный, как отдельный спектакль, с солирующим актером и сидящими поодаль «зрителями». Солирующая роль, отведенная Счастливцеву и Несчастливцеву, подчеркивается и несколько театрально эффектным финалом, когда актеры, гордо покидающие царство «комедиантов», удаляются в глубь сцены, а им навстречу торжественно опускаются яркие цветные софиты, как символ театра, символ подлинного искусства.
То, что «Лес» прежде всего спектакль актерский не только по теме, но и по форме постановки, наделяет его теми же плюсами и минусами, которые, очевидно, неизбежны при подобном подходе. С одной стороны, особая тщательность в разработке характеров, выдвинутых на первый план, придает им дополнительную значимость, с другой — эпизоды, выстроенные как отдельные моноспектакли, порой кажутся самодостаточными и излишне превалирующими над остальным действием. Бенефисность, дающая актеру возможность раскрыться в полной мере, в то же время иногда оказывается в ущерб целостности постановки.
Еще один вариант «актерского спектакля» — «Чайка» А. Чехова (режиссер В. Драгунов, руководитель постановки (Ю.Соломин). Выделить «бенефициантов» здесь намного труднее, поскольку можно сказать, что таковыми являются практически все. Разработка ролей подробна и точна, каждый характер по-своему интересен, хотя и несколько обособлен, а потому определенная дробность и распадение «на отдельные составляющие» присутствуют и в этом спектакле. «Чайка» Малого театра, словно вопреки многочисленным режиссерским изысканиям, выпавшим на долю пьесы, в частности, и в последние десятилетия, откровенно не претендует на некую сверхоригинальную концепцию и «новую форму». В то же время многие персонажи кажутся довольно неожиданными, во многом благодаря индивидуальности того или иного актера. Так, Медведенко — В. Богин не просто нелепый и жалкий недотепа, что нередко бывает, а загнанный жизнью в угол интеллигент, тонкий, деликатный и глубоко трагичный в осознании безысходности своего существования. Скромный, выдержанный доктор Дорн — А. Михайлов выглядит здесь своего рода исповедником, утешителем, миротворцем. Сорин — В. Коршунов не только «человек, который хотел», но человек, на склоне лет вдруг понявший, что у него «пропала жизнь», и страдающий от невозвратности ушедших лет, от невозможности наверстать упущенное...
Однако все же главные герои чеховской пьесы — люди театра и литературы. Кстати сказать, и две центральные фигуры, издавна первенствовавшие в Малом театре — актер и драматург, так что «предмет разговора» достаточно близок. Несостоявшаяся актриса в «Лесе» — И. Рахвалова — она же Нина Заречная, актрисой ставшая. Романтический трагик Несчастливцев обещал Аксюше радость и восторги творчества. Нине пришлось постичь и другую сторону актерской судьбы. Романтизм Заречной — Рахваловой переплавился в фанатизм, детская наивность сменилась ожесточенностью. В конфузливой провинциальной девочке-простушке, одетой в белую вышитую рубашку и деревенский сарафан, ничто не предвещает будущей актрисы. И ее дебют в пьесе Треплева тому подтверждение — нарочитый пафос в произнесении текста, излишняя суетливость в движениях, откровенная беспомощность и неумелость. Лишь в финале, после истерических и жестоких откровений и обвинений, адресованных прежде всего к себе самой, усталая, измученная Нина скажет спокойно и твердо: «Я уже настоящая актриса...» Но чего в этих словах больше — правды или фантазии больного воображения, с уверенностью сказать нельзя. Собственно, это многоточие заложено в самой пьесе, потому Заречную и играют то победительницей, утвердившейся в своем призвании и имеющей право на него, то предательницей, изменившей не только Треплеву, но и своему таланту, то сломавшейся полубезумной, а то и вовсе изначально не состоятельной дилетанткой, чьи мечты о высоком пути в искусстве имеют под собой слишком мало оснований.
Но похоже, что на сей раз создателей спектакля занимает не столько степень таланта и профессиональной состоятельности того или иного представителя мира искусства, сколько проявление их человеческих качеств в самых обыденных, житейских ситуациях. «Чайка» Малого театра — это спектакль не о «жизни в искусстве», а о жизни людей, которые волею судьбы оказались в мире искусства, быть может, отчасти случайно, как могли бы оказаться и в каком-то другом. О том, какая актриса Аркадина — И. Муравьева, наверное, можно сказать лишь одно — комическая, а еще точнее — водевильная. В остальном же она, пожалуй, ближе к провинциальным актрисам Островского, конечно, не к Негиной или Кручининой, а к Смельской или Коринкиной. Только те хитрее, циничнее и находчивее. Аркадина — Муравьева напориста, беспардонна, хамовата, но открыта. И перепады ее настроений — от раздражения к смеху, от материнской нежности к ожесточению — выглядят столь органичными и естественными, что определение, данное ей сыном, — «психологический курьез», кажется здесь не совсем уместным. Она абсолютно проста, даже простовата. Гурмыжская Муравьевой, пожалуй, в большей степени актриса, чем Аркадина. Когда же последняя пытается играть в жизни, то эти попытки отдают таким наигрышем, что выглядят невероятно нелепыми и смешными. И тут оказывается прав Треплев, обвинявший мать в том, что она играет «в жалких, бездарных пьесах». Очевидно, штампы, приобретенные ею на сцене, она и пускает в ход в жизни. Объяснение с Тригориным выглядит наглядной иллюстрацией подобного забавно легкомысленного водевиля. Никаких тонких психологических «пристроек» и полутонов. «Штурм» Тригорина Аркадина — Муравьева проводит с невероятным напором и комическим энтузиазмом. Откровенное восхваление приправлено дикими воплями, сумбурной беготней, и кажется, вот-вот перейдет в рукоприкладство.
Совершенно естественно, что после подобной кутерьмы Тригорин — Ю. Соломин, принимающий эту сцену как нечто привычно-неизбежное, сидит с всклокоченными волосами и кислым выражением лица, усталый и усмиренный. Собственно, и свою писательскую деятельность он как будто принимает как привычную неизбежность. В его монологе о муках творчества и профессиональном долге звучит некая ерническая насмешка над тем высшим предназначением и величием, которые приписывает ему юная восторженная поклонница — Нина Заречная, трепетно просящая автограф у знаменитости. Он и разговаривает с ней, как с наивным ребенком, которому еще неведома усталость от бессмысленной суеты, неудовлетворенности, разочарования, скрытых за видимым благополучием «прекрасной, светлой, интересной жизни». В это придуманное Ниной благоденствие известного писателя Тригорин — Соломин не только не верит, он смеется и над своей славой, и над теми высокими словами, которые сам произносит. Его ирония — своего рода самозащита усталого человека, в котором окружающие хотят видеть нечто иное, чем есть на самом деле. Впрочем, иронический тон в целом свойствен «разговорам о литературе» в постановках «Чайки» последних лет. Как и все большее тяготение к комедийности — жанру, обозначенному самим автором. Актерско-писательские проблемы редко выносятся в центр спектаклей, гораздо чаще они сознательно растворяются в других темах или являются основой для более широких обобщений, выходящих за рамки искусства.
И в «Чайке» Малого (в отличие от «Леса») тема театра не кажется особенно рельефной и подчеркнуто превалирующей над всеми прочими. И все же здесь есть человек театра — не потому, что его «жизнь в искусстве» удалась, скорее, напротив, но он — дитя театра, хочет он того или нет, это — его судьба. Треплев — А. Коршунов отнюдь не выдвигается специально на первый план, наоборот, он скромен, тих и мало похож на юного максималиста-фанатика, жаждущего самоутверждения путем отрицания всего и вся. Он слишком хорошо знает театр, в котором играет его мать, знает не только его минусы, но и плюсы. Быть может, поэтому в его спектакле абстрактность текста и мистическое звучание музыки соединяется с вполне реалистической декорацией. Конечно, он тоже ищет свои «новые формы», раздражается, обижается, сердится на Аркадину и Тригорина, но им руководит не «бес разрушения» и желание противопоставить себя всем остальным, а стремление отыскать свое место в том мире, в который он погружен с детства и из которого ему никуда не уйти. Треплев — Коршунов изначально мудрее и самокритичнее. После провала спектакля он приходит к Нине раздавленным, несчастным, каким-то затихшим, но не истерично озлобленным. И с матерью он нежный, мягкий, жалкий. Вспышки ревности и обиды кратковременны, а болезненный самоанализ, переходящий в самоедство, постоянен. В последнем разговоре с Заречной Треплев — Коршунов кажется сильно постаревшим, усталым, потерянным, как будто давно готовым к своему финальному решению. Он так и не нашел своего места в том мире, в котором живет, а другого у него нет.
В двух спектаклях Малого о людях театра на последних смотрят как бы с разных сторон, в одном случае больше акцентируя внимание на профессиональной принадлежности, в другом — на человеческих проявлениях. И отношение к ним во многом разное: в первом случае чуть приподнятое, даже несколько романтическое, во втором — ироническое или же сочувственное. Да и тема «актерского театра» имеет разные грани и ракурсы. То, что XX век — век режиссерских, сценографических и прочих экспериментов, ни у кого не вызывает ни сомнений, ни возражений. Но вряд ли кому-нибудь придет в голову требовать от «Кабуки» или «Комеди Франсез» чего-либо сверхавангардного. Русский реалистический театр с его актерскими традициями — это то, что заложено генетически, в остальном же дело за профессионализмом и способностью принять тригоринский постулат: «Всем хватит места — и старым и новым формам. Зачем толкаться?»
МАРИНА ГАЕВСКАЯ
«Театральная жизнь», 1998, №7
БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
В век режиссуры — что не только является общепризнанным, но и вызывает уже заметное раздражение и сопротивление у представителей других театральных цехов — Малый театр стойко сохраняет первенство актера. Разумеется, это не означает игнорирование режиссерской профессии как таковой, что было бы в наше время просто абсурдным. Тем не менее, несмотря на то, что здесь работали выдающиеся мастера, Малый никогда не называли ни «театром Варпаховского», ни «театром Равенских», ни «театром Хейфеца» по аналогии, скажем, с «театром Любимова» или «театром Эфроса». Для всех во все времена Малый театр — это прежде всего крупные актерские имена, и сегодня главные удачи связаны в первую очередь именно с работами актеров. Попытки же подчинить их самодовлеющей режиссуре или самодостаточной сценографии к успеху не приводят. Очевидно, сама вековая традиция сопротивляется подобному новаторству. Постановочными экспериментами, коих, впрочем, сегодня и так достаточно, Малый не славился никогда. Пользуясь современной телевизионной терминологией, его основной принцип можно определить так: хороший актер — «сам себе режиссер». Ведь исторически сложившаяся и долгие годы существовавшая система актерских бенефисов — не что иное, как саморежиссура, правда, соединенная продолжительный период с режиссурой автора. Бенефисность, разумеется, уже в ином качестве, явление сегодня достаточно распространенное и не только на сцене Малого. Эта форма, конечно, имеет свои «за» и «против», поскольку вольное или невольное выдвижение того или иного актера на первый план в условиях утвердившегося «ансамблевого театра» далеко не всегда кажется правомерным. Однако традиция эта, идущая от театра XIX века, и в значительной степени — Малого, славившегося бенефисами М. Щепкина, П. Мочалова, В. Живокини, П. Садовского, Г. Федотовой, А. Ленского, М. Ермоловой, то и дело дает о себе знать.
По всей видимости, от актерских бенефисов берет начало и другая, по сей день весьма живучая и устойчивая традиция Малого театра: актеров-режиссеров. Здесь их список достаточно внушителен: начиная с А. П. Ленского и А. И. Южина и позднее — А.Д. Дикий, П.М. Садовский, Б.А. Бабочкин, М.И. Жаров, В.Н. Пашенная, И.В. Ильинский, Е.Я. Весник, М. И. Царев, В.И. Хохряков, К.А. Зубов, В.В. Кенигсон, В.И. Коршунов, В.М. Соломин, Э.Е. Марцевич, Ю.М. Соломин, А.В. Коршунов... Конечно, по преимуществу это режиссура особого рода — не постановочно-концептуальная, а, если можно так сказать, драматургически-актерская. Режиссура, целью которой изначально является не столько неожиданность и новизна прочтения, сколько попытка максимально приблизиться к авторскому варианту текста, соединенная с подробной актерской разработкой характеров. Однако нельзя не отметить и достаточно парадоксальные ситуации, одна из которых сложилась, к примеру, на рубеже 60-х годов. Именно неожиданное прочтение «Иванова» Борисом Бабочкиным, одновременно исполнившим в спектакле главную роль, по сути, положило начало периоду «жестокого», концептуального Чехова последующих десятилетий, ознаменованных режиссерским монологизмом, активным интересом к «новым формам» и подчеркнутой актуализацией классики.
В целом же «актерская режиссура» Малого театра решает иные задачи, и решает их в первую очередь через актера, отводя остальным компонентам спектакля вспомогательную роль. В этом тоже есть как сильные, так и слабые стороны. При интересной разработке отдельных характеров не всегда удается привести их к общему знаменателю, отчего страдает целостность спектакля. Что же касается соотношения постановочных изысканий и исполнительского искусства, то приоритет последнего кажется вполне оправданным, поскольку первенство актера является одной из главных составляющих общей культурной традиции Малого театра, определяющих его стиль и его эстетику.
Надо сказать, что и в последних премьерах Малого театра «актерская тема» в разных ее ипостасях дает определенный повод для размышления. Так, в спектакле «Лес» по пьесе А.Н. Островского (постановка Юрия Соломина) она выходит на первый план и в тематическом, и в исполнительском отношении. «Это диплом моей любви к актерам», — признался Виктор Павлов, принимая Приз Фонда К. С. Станиславского «Московская премьера», присужденный за роль Счастливцева. Его герой действительно актер по призванию, а не только по житейской необходимости. И актер явно талантливый, что редко акцентировалось во множестве известных интерпретаций. Здесь же в том можно убедиться «наглядно». Счастливцев, а одновременно и сам исполнитель роли, словно выступает в качестве бенефицианта, демонстрируя свои возможности в разных жанрах и амплуа. И опять возникает историческая параллель с бенефисами прошлого века.
В пьесе Счастливцев явно к знаменитостям не принадлежит. Провинциальный актер, кочующий из Вологды в Керчь, о котором, по словам Несчастливцева, в немногочисленных рецензиях пишут далеко не лестно. Виктор Павлов, как будто вступая в спор с этой оценкой, демонстрирует потенциальные артистические возможности своего героя, проигрывая каждую из «актерских баек» как отдельный, вполне законченный спектакль. Так известная история с заигравшимся трагиком, представленная в лицах, приобретает дополнительную объемность и многомерность. Тут и колоритно сыгранные характеры участников этой занимательной сценки, и комизм ситуации, и актерская обида. Счастливцев — Павлов «инсценирует» житейские сюжеты так, что, не видя его «в работе», зрители вполне могут представить себе его сценические образы. Не прошел незамеченным и переход в комики из героев-любовников, одного из которых он полушутя проиграл во время ночного свидания с Улитой. Счастливцев может изобразить и важного, надменного господина, и послушного слугу, сохраняющего чувство собственного достоинства. Его актерское и человеческое амплуа не ограничивается узкими рамками. А маска шута — это своего рода самозащита. К тому же если вспомнить шекспировских шутов, то они всегда были талантливы и мудры. Счастливцев — Павлов смешон и одновременно трагичен, но отнюдь не жалок. В нем чувствуется и нереализованность талантливого актера, и бесприютность бедного человека, уставшего от постоянной необходимости заботиться о хлебе насущном и в то же время не способного жить скучной жизнью тихого обывателя. Это становится вполне очевидным после такого же театрализованного рассказа о невыносимо благополучном, размеренном существовании у родственников, от которого он бежал без оглядки. Бежал от сонной жизни, лишившей его свободы, возможности импровизировать, играть. А игра — это его стихия, его призвание и его крест, от которого ему никуда не убежать, как и его собрату по профессии — трагику Несчастливцеву.
Впрочем, Несчастливцев — Александр Ермаков мало чем напоминает «классического трагика» с поставленным басом и громогласными речами. В его интонациях порой проскальзывает избыточный пафос, но в целом это человек, вполне реально осознающий свое положение. Его фамилия — это не только сценическое амплуа, но и человеческая судьба, что для него, собственно, почти едино. Тоже, прежде всего, талантливый актер, чья творческая нереализованность воплощается в разыгрывании всевозможных жизненных ситуаций и мечтах о собственной, пусть малочисленной, труппе. Сегодня, когда актерские объединения на разовых постановках опять приобретают все большую актуальность, остается предположить, что спектакль, сыгранный Аксюшей (И. Рахвалова), Счастливцевым и Несчастливцевым, не стал бы одной из скоропалительных коммерческих поделок, а оказался среди тех счастливых исключений, которые пока не очень часто, но встречаются в так называемых современных антрепризах. Но поскольку этой мечте еще не суждено осуществиться, Несчастливцев — Ермаков, «сойдя со сцены героем», живет в соответствии со своим амплуа, практически не ощущая границы между игрой и реальностью. Преображение в шекспировского героя или шиллеровского благородного разбойника для него столь органично, что и ни у кого из окружающих не возникает сомнения в подлинности его игры. Более того, вольно или невольно Несчастливцеву начинают подыгрывать, а он словно бы «режиссирует» ту или иную житейскую ситуацию. Так, к примеру, Гурмыжская (И. Муравьева) вынуждена мгновенно сменить барское высокомерие на притворное послушание, покорность и доброжелательность. Впрочем, элемент игры, как формы существования, присутствует в спектакле и у ряда других персонажей. Каждый как будто примеряет на себя какую-то роль, и чаще всего в этой «игре» гораздо меньше искренности и таланта, чем в игре актерской. Актерство как профессия и как форма существования — две грани одной темы возникают в спектакле в некоем единстве противоположностей. Игра как призвание, судьба и игра как способ достижения мелких, прагматических целей. Это противопоставление особенно ощутимо в финальном монологе об актерах и комедиантах, который произносит Несчастливцев, обращаясь к Гурмыжской и ее гостям. Монолог, так же выстроенный, как отдельный спектакль, с солирующим актером и сидящими поодаль «зрителями». Солирующая роль, отведенная Счастливцеву и Несчастливцеву, подчеркивается и несколько театрально эффектным финалом, когда актеры, гордо покидающие царство «комедиантов», удаляются в глубь сцены, а им навстречу торжественно опускаются яркие цветные софиты, как символ театра, символ подлинного искусства.
То, что «Лес» прежде всего спектакль актерский не только по теме, но и по форме постановки, наделяет его теми же плюсами и минусами, которые, очевидно, неизбежны при подобном подходе. С одной стороны, особая тщательность в разработке характеров, выдвинутых на первый план, придает им дополнительную значимость, с другой — эпизоды, выстроенные как отдельные моноспектакли, порой кажутся самодостаточными и излишне превалирующими над остальным действием. Бенефисность, дающая актеру возможность раскрыться в полной мере, в то же время иногда оказывается в ущерб целостности постановки.
Еще один вариант «актерского спектакля» — «Чайка» А. Чехова (режиссер В. Драгунов, руководитель постановки (Ю.Соломин). Выделить «бенефициантов» здесь намного труднее, поскольку можно сказать, что таковыми являются практически все. Разработка ролей подробна и точна, каждый характер по-своему интересен, хотя и несколько обособлен, а потому определенная дробность и распадение «на отдельные составляющие» присутствуют и в этом спектакле. «Чайка» Малого театра, словно вопреки многочисленным режиссерским изысканиям, выпавшим на долю пьесы, в частности, и в последние десятилетия, откровенно не претендует на некую сверхоригинальную концепцию и «новую форму». В то же время многие персонажи кажутся довольно неожиданными, во многом благодаря индивидуальности того или иного актера. Так, Медведенко — В. Богин не просто нелепый и жалкий недотепа, что нередко бывает, а загнанный жизнью в угол интеллигент, тонкий, деликатный и глубоко трагичный в осознании безысходности своего существования. Скромный, выдержанный доктор Дорн — А. Михайлов выглядит здесь своего рода исповедником, утешителем, миротворцем. Сорин — В. Коршунов не только «человек, который хотел», но человек, на склоне лет вдруг понявший, что у него «пропала жизнь», и страдающий от невозвратности ушедших лет, от невозможности наверстать упущенное...
Однако все же главные герои чеховской пьесы — люди театра и литературы. Кстати сказать, и две центральные фигуры, издавна первенствовавшие в Малом театре — актер и драматург, так что «предмет разговора» достаточно близок. Несостоявшаяся актриса в «Лесе» — И. Рахвалова — она же Нина Заречная, актрисой ставшая. Романтический трагик Несчастливцев обещал Аксюше радость и восторги творчества. Нине пришлось постичь и другую сторону актерской судьбы. Романтизм Заречной — Рахваловой переплавился в фанатизм, детская наивность сменилась ожесточенностью. В конфузливой провинциальной девочке-простушке, одетой в белую вышитую рубашку и деревенский сарафан, ничто не предвещает будущей актрисы. И ее дебют в пьесе Треплева тому подтверждение — нарочитый пафос в произнесении текста, излишняя суетливость в движениях, откровенная беспомощность и неумелость. Лишь в финале, после истерических и жестоких откровений и обвинений, адресованных прежде всего к себе самой, усталая, измученная Нина скажет спокойно и твердо: «Я уже настоящая актриса...» Но чего в этих словах больше — правды или фантазии больного воображения, с уверенностью сказать нельзя. Собственно, это многоточие заложено в самой пьесе, потому Заречную и играют то победительницей, утвердившейся в своем призвании и имеющей право на него, то предательницей, изменившей не только Треплеву, но и своему таланту, то сломавшейся полубезумной, а то и вовсе изначально не состоятельной дилетанткой, чьи мечты о высоком пути в искусстве имеют под собой слишком мало оснований.
Но похоже, что на сей раз создателей спектакля занимает не столько степень таланта и профессиональной состоятельности того или иного представителя мира искусства, сколько проявление их человеческих качеств в самых обыденных, житейских ситуациях. «Чайка» Малого театра — это спектакль не о «жизни в искусстве», а о жизни людей, которые волею судьбы оказались в мире искусства, быть может, отчасти случайно, как могли бы оказаться и в каком-то другом. О том, какая актриса Аркадина — И. Муравьева, наверное, можно сказать лишь одно — комическая, а еще точнее — водевильная. В остальном же она, пожалуй, ближе к провинциальным актрисам Островского, конечно, не к Негиной или Кручининой, а к Смельской или Коринкиной. Только те хитрее, циничнее и находчивее. Аркадина — Муравьева напориста, беспардонна, хамовата, но открыта. И перепады ее настроений — от раздражения к смеху, от материнской нежности к ожесточению — выглядят столь органичными и естественными, что определение, данное ей сыном, — «психологический курьез», кажется здесь не совсем уместным. Она абсолютно проста, даже простовата. Гурмыжская Муравьевой, пожалуй, в большей степени актриса, чем Аркадина. Когда же последняя пытается играть в жизни, то эти попытки отдают таким наигрышем, что выглядят невероятно нелепыми и смешными. И тут оказывается прав Треплев, обвинявший мать в том, что она играет «в жалких, бездарных пьесах». Очевидно, штампы, приобретенные ею на сцене, она и пускает в ход в жизни. Объяснение с Тригориным выглядит наглядной иллюстрацией подобного забавно легкомысленного водевиля. Никаких тонких психологических «пристроек» и полутонов. «Штурм» Тригорина Аркадина — Муравьева проводит с невероятным напором и комическим энтузиазмом. Откровенное восхваление приправлено дикими воплями, сумбурной беготней, и кажется, вот-вот перейдет в рукоприкладство.
Совершенно естественно, что после подобной кутерьмы Тригорин — Ю. Соломин, принимающий эту сцену как нечто привычно-неизбежное, сидит с всклокоченными волосами и кислым выражением лица, усталый и усмиренный. Собственно, и свою писательскую деятельность он как будто принимает как привычную неизбежность. В его монологе о муках творчества и профессиональном долге звучит некая ерническая насмешка над тем высшим предназначением и величием, которые приписывает ему юная восторженная поклонница — Нина Заречная, трепетно просящая автограф у знаменитости. Он и разговаривает с ней, как с наивным ребенком, которому еще неведома усталость от бессмысленной суеты, неудовлетворенности, разочарования, скрытых за видимым благополучием «прекрасной, светлой, интересной жизни». В это придуманное Ниной благоденствие известного писателя Тригорин — Соломин не только не верит, он смеется и над своей славой, и над теми высокими словами, которые сам произносит. Его ирония — своего рода самозащита усталого человека, в котором окружающие хотят видеть нечто иное, чем есть на самом деле. Впрочем, иронический тон в целом свойствен «разговорам о литературе» в постановках «Чайки» последних лет. Как и все большее тяготение к комедийности — жанру, обозначенному самим автором. Актерско-писательские проблемы редко выносятся в центр спектаклей, гораздо чаще они сознательно растворяются в других темах или являются основой для более широких обобщений, выходящих за рамки искусства.
И в «Чайке» Малого (в отличие от «Леса») тема театра не кажется особенно рельефной и подчеркнуто превалирующей над всеми прочими. И все же здесь есть человек театра — не потому, что его «жизнь в искусстве» удалась, скорее, напротив, но он — дитя театра, хочет он того или нет, это — его судьба. Треплев — А. Коршунов отнюдь не выдвигается специально на первый план, наоборот, он скромен, тих и мало похож на юного максималиста-фанатика, жаждущего самоутверждения путем отрицания всего и вся. Он слишком хорошо знает театр, в котором играет его мать, знает не только его минусы, но и плюсы. Быть может, поэтому в его спектакле абстрактность текста и мистическое звучание музыки соединяется с вполне реалистической декорацией. Конечно, он тоже ищет свои «новые формы», раздражается, обижается, сердится на Аркадину и Тригорина, но им руководит не «бес разрушения» и желание противопоставить себя всем остальным, а стремление отыскать свое место в том мире, в который он погружен с детства и из которого ему никуда не уйти. Треплев — Коршунов изначально мудрее и самокритичнее. После провала спектакля он приходит к Нине раздавленным, несчастным, каким-то затихшим, но не истерично озлобленным. И с матерью он нежный, мягкий, жалкий. Вспышки ревности и обиды кратковременны, а болезненный самоанализ, переходящий в самоедство, постоянен. В последнем разговоре с Заречной Треплев — Коршунов кажется сильно постаревшим, усталым, потерянным, как будто давно готовым к своему финальному решению. Он так и не нашел своего места в том мире, в котором живет, а другого у него нет.
В двух спектаклях Малого о людях театра на последних смотрят как бы с разных сторон, в одном случае больше акцентируя внимание на профессиональной принадлежности, в другом — на человеческих проявлениях. И отношение к ним во многом разное: в первом случае чуть приподнятое, даже несколько романтическое, во втором — ироническое или же сочувственное. Да и тема «актерского театра» имеет разные грани и ракурсы. То, что XX век — век режиссерских, сценографических и прочих экспериментов, ни у кого не вызывает ни сомнений, ни возражений. Но вряд ли кому-нибудь придет в голову требовать от «Кабуки» или «Комеди Франсез» чего-либо сверхавангардного. Русский реалистический театр с его актерскими традициями — это то, что заложено генетически, в остальном же дело за профессионализмом и способностью принять тригоринский постулат: «Всем хватит места — и старым и новым формам. Зачем толкаться?»
МАРИНА ГАЕВСКАЯ
«Театральная жизнь», 1998, №7
17.02.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.
ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.
- Мы с Никитой, — рассказывает Виктор Иванович Коршунов, — люди одного поколения. Он пришел в театр через два года после меня. Молодежи в Малом было немного — в основном наши старики — титаны. И мы все время шли рядом, дружили, участвовали в одних спектаклях. Но я с ним работал и как режиссер, когда ставил свои первые постановки. Так что нам приходилось много общаться и по делу, и по жизни.
Если мы говорим о том, что Малый держится на актерах, что здесь всегда был главным Его Величество Актер, так вот Никита Подгорный — Его Величество Актер в лучшем своем воплощении. У него была яркая, необычная индивидуальность, острота восприятия жизни, характеров, оригинальность мышления, наконец, обаяние.
Первое большое впечатление на зрителей он произвел будучи еще студентом. В пьесе «Северные зори» — об интервенции в семнадцатом году на Севере — он выходил на сцену в роли адъютанта и докладывал: «Генерал Аэрон-сайт! « И его выход, и то, как он произносил эти слова, было так ярко и необычно, что зал принимал его с огромным интересом. Вы спросите: что же он делал? Я не смогу объяснить. Но он сразу «выдавал» какой-то интереснейший характер. Произносил: «Генерал Аэрон-сайт», и зритель невольно подавался вперед. А когда спектакль показывали артистам труппы, то на его выходе все зашушукались: «Кто это? Кто это?»
Я, конечно, не могу не вспомнить о «Коллегах» в моей собственной постановке, где он играл главную роль Зеленина, а я — Максимова. В 60-е годы мы с театром выехали в Париж на театральный фестиваль. Там было проявлено огромное внимание зрителей и прессы к нашему спектаклю. Здесь, конечно, сыграл большую роль сам факт приезда театра из СССР — национального академического театра. Говоря о спектакле, французы удивлялись, что проблемы молодежи у нас те же, что и у них, и те же характеры, и так же, как у нас выпускники вузов не хотят ехать из Парижа в провинцию... Никита сумел создать в этом спектакле необычайно трогательный характер.
В роли генерала Тафто «Ярмарка тщеславия» У.Теккерея.
А вообще он был интересен во всем, что играл. Мне запомнились и его Рюмин в постановке Бориса Бабочкина «Дачники», и эпизодическая роль генерала в постановке Игоря Ильинского «Ярмарка тщеславия». Он блистательно играл Телятева в «Бешеных деньгах» и Освальда в «Привидениях» Ибсена. То есть ему были подвластны разные роли. Мало снимался, но всем запомнились и работы Подгорного в кинематографе. Тот же Ганя в «Идиоте» по Достоевскому.
Он был прекрасным партнером. Хотя иногда мог и созоровать, не выходя при этом из образа и характера спектакля. Своим озорством Никита не хотел выбить партнера из игры, а, наоборот, подвигнуть его к каким-то неожиданным ходам.
Мы с ним играли в «Иване Рыбакове». Я играл Рыбакова, он — одного из моих товарищей. Анатолий Торопов исполнял роль милиционера. И Никита совершенно незаметно, отдельными междометиями смешил его до слез. Наконец Торопов взмолился: «Не делай этого, не смеши меня!» И тот ответил: «Не буду я ничего говорить!» Сцена уже заканчивалась, и Торопов-милиционер уводил моего героя в милицию. Артист успокоился, что все сошло благополучно, и перед уходом посмотрел на Никиту, а тот улыбнулся. И Толя, образно говоря, опять чуть ли не на карачках уполз со сцены, корчась от смеха. Потому что Никита помазал все зубы черным гримом и один оставил белым. Получилось, что у него во рту только один зуб торчит. Причем столь сложный карнавал Никита Подгорный устроил только для Торопова — публика ничего этого не видела. А обещание свое сдержал — не сказал ни слова.
«Парламентская газета» 16.02.2001
ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.
- Мы с Никитой, — рассказывает Виктор Иванович Коршунов, — люди одного поколения. Он пришел в театр через два года после меня. Молодежи в Малом было немного — в основном наши старики — титаны. И мы все время шли рядом, дружили, участвовали в одних спектаклях. Но я с ним работал и как режиссер, когда ставил свои первые постановки. Так что нам приходилось много общаться и по делу, и по жизни.
Если мы говорим о том, что Малый держится на актерах, что здесь всегда был главным Его Величество Актер, так вот Никита Подгорный — Его Величество Актер в лучшем своем воплощении. У него была яркая, необычная индивидуальность, острота восприятия жизни, характеров, оригинальность мышления, наконец, обаяние.
Первое большое впечатление на зрителей он произвел будучи еще студентом. В пьесе «Северные зори» — об интервенции в семнадцатом году на Севере — он выходил на сцену в роли адъютанта и докладывал: «Генерал Аэрон-сайт! « И его выход, и то, как он произносил эти слова, было так ярко и необычно, что зал принимал его с огромным интересом. Вы спросите: что же он делал? Я не смогу объяснить. Но он сразу «выдавал» какой-то интереснейший характер. Произносил: «Генерал Аэрон-сайт», и зритель невольно подавался вперед. А когда спектакль показывали артистам труппы, то на его выходе все зашушукались: «Кто это? Кто это?»
Я, конечно, не могу не вспомнить о «Коллегах» в моей собственной постановке, где он играл главную роль Зеленина, а я — Максимова. В 60-е годы мы с театром выехали в Париж на театральный фестиваль. Там было проявлено огромное внимание зрителей и прессы к нашему спектаклю. Здесь, конечно, сыграл большую роль сам факт приезда театра из СССР — национального академического театра. Говоря о спектакле, французы удивлялись, что проблемы молодежи у нас те же, что и у них, и те же характеры, и так же, как у нас выпускники вузов не хотят ехать из Парижа в провинцию... Никита сумел создать в этом спектакле необычайно трогательный характер.
В роли генерала Тафто «Ярмарка тщеславия» У.Теккерея.А вообще он был интересен во всем, что играл. Мне запомнились и его Рюмин в постановке Бориса Бабочкина «Дачники», и эпизодическая роль генерала в постановке Игоря Ильинского «Ярмарка тщеславия». Он блистательно играл Телятева в «Бешеных деньгах» и Освальда в «Привидениях» Ибсена. То есть ему были подвластны разные роли. Мало снимался, но всем запомнились и работы Подгорного в кинематографе. Тот же Ганя в «Идиоте» по Достоевскому.
Он был прекрасным партнером. Хотя иногда мог и созоровать, не выходя при этом из образа и характера спектакля. Своим озорством Никита не хотел выбить партнера из игры, а, наоборот, подвигнуть его к каким-то неожиданным ходам.
Мы с ним играли в «Иване Рыбакове». Я играл Рыбакова, он — одного из моих товарищей. Анатолий Торопов исполнял роль милиционера. И Никита совершенно незаметно, отдельными междометиями смешил его до слез. Наконец Торопов взмолился: «Не делай этого, не смеши меня!» И тот ответил: «Не буду я ничего говорить!» Сцена уже заканчивалась, и Торопов-милиционер уводил моего героя в милицию. Артист успокоился, что все сошло благополучно, и перед уходом посмотрел на Никиту, а тот улыбнулся. И Толя, образно говоря, опять чуть ли не на карачках уполз со сцены, корчась от смеха. Потому что Никита помазал все зубы черным гримом и один оставил белым. Получилось, что у него во рту только один зуб торчит. Причем столь сложный карнавал Никита Подгорный устроил только для Торопова — публика ничего этого не видела. А обещание свое сдержал — не сказал ни слова.
«Парламентская газета» 16.02.2001
24.01.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
То ли время слишком быстро меняется, то ли наши драматурги потеряли ориентиры в жизни, - найти современную пьесу, в которой бы герои разговаривали со сцены нормальным человеческим языком, - большая проблема. Это вам скажет любой заведующий литературной частью...
ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
То ли время слишком быстро меняется, то ли наши драматурги потеряли ориентиры в жизни, - найти современную пьесу, в которой бы герои разговаривали со сцены нормальным человеческим языком, - большая проблема. Это вам скажет любой заведующий литературной частью...
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
- Как живется старейшему театру страны в условиях не очень щедрого финансирования культуры со стороны государства?
- Должен сказать, что нам грех жаловаться - мы являемся учреждением культуры федерального подчинения и получаем финансирование в соответствии с нашими нуждами. Конечно, денег всегда не хватает, но мы стараемся жить по средствам и сохранять те традиции, которые были заложены основателями нашего театра еще в XVIII веке.
- Однако различные источники утверждают, что официально Малый театр существует с 1824 года...
- Это давний спор. Потому что именно тогда было построено то здание на Театральной площади в Москве, где мы и по сей день живем. А если уж совсем углубляться в историю, то можно вспомнить, что основу труппы вновь открывшегося театра составляли актеры, служившие в театре, созданном на базе Московского университета, как сказали бы сегодня. Проще говоря, мы вышли из Университета. И просветительские функции всегда были важны для Малого театра независимо от того, существовали мы в системе Дирекции императорских театров или Министерства культуры Советского Союза. Гоголь был абсолютно прав, когда утверждал, что «театр - это кафедра, с которой можно много сказать миру добра».
- Кажется, нынешние деятели театра в основной своей массе стремятся говорить не о Добре, но и Зле. Они стараются удивлять, шокировать, поражать, но никак не просвещать...
- Это не наш творческий путь. Малый театр всегда был силен традициями. И во главу угла мы ставили и ставим бережное отношение к русской классике, к родной истории. Вот почему в нашей афише жемчужины драматургии русского театра. Здесь и Грибоедов, и Островский, и Гоголь, и Сухово-Кобылин, и Чехов.
- Не скрывается за таким обилием классических постановок проблема с современным репертуаром?
- Сколько я себя помню в театре, такая проблема существовала всегда. Михаил Семенович Щепкин в середине прошлого века так же жаждал играть современную пьесу, как этого хотят и наши корифеи, и наша молодежь. Но то ли время слишком быстро меняется, то ли наши драматурги потеряли ориентиры в жизни, - найти современную пьесу, в которой бы герои разговаривали со сцены нормальным человеческим языком, - большая проблема. Это вам скажет любой заведующий литературной частью. Тогда-то и приходит на помощь классика. Если в нее вчитаться, то можно обнаружить немало совпадений с днем сегодняшним. В этом сезоне мы сыграли уже две классические премьеры - «Горе от ума» и комедию Оноре де Бальзака «Делец». С грибоедовским шедевром произошла вполне ожидаемая вещь: знаменитые фразы, которые мы знаем со школьной скамьи, вызывают живейшую реакцию в зале. А «Делец» - так это, кажется, и вовсе будто написано прямо про нынешнюю жизнь тех, кто делает деньги из ничего. Хотя действие происходит в постнаполеоновской Франции.
- Вы думаете над тем, как не только поучать, но и развлекать?
- Я согласен, что публике необходимы разные эмоции. Вот мы и попытались сейчас создать спектакль с интригующим названием «Как сыграть убийство». Для нас это эксперимент, попытка освоить иные приемы актерского существования, чем те, к которым привыкли многие в нашей труппе.
- Не могу не спросить об актерском руководящем дуэте, который стоит во главе театра...
- Вы имеете в виду вашего покорною слугу и Юрия Мефодьевича Соломина?
- Да. Как удается совмещать творчество и административную работу?
- Удается, потому что это на благо общего дела. Наш худрук ведь не только руководит, но и сам играет. И еще как! Его Фамусов в «Горе от ума» был признан даже едкими московскими критиками, которые к нашему театру относятся со скепсисом. Участвовал Юрий Мефодьевич и в работе над выпуском «Дельца».
- Малый театр был частым гостем в нашем городе. Планируется ли подобный визит в ближайшем будущем?
- Давайте встретим новый век, новое тысячелетие и новый год, а там посмотрим. Мы бы очень хотели вновь встретиться со столь любимой нами петербургской публикой. Надеюсь, что такая встреча вскоре состоится.
СИДОР НЕВСКИЙ
«Невское время», 22.12.2000
ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
- Как живется старейшему театру страны в условиях не очень щедрого финансирования культуры со стороны государства?
- Должен сказать, что нам грех жаловаться - мы являемся учреждением культуры федерального подчинения и получаем финансирование в соответствии с нашими нуждами. Конечно, денег всегда не хватает, но мы стараемся жить по средствам и сохранять те традиции, которые были заложены основателями нашего театра еще в XVIII веке.
- Однако различные источники утверждают, что официально Малый театр существует с 1824 года...
- Это давний спор. Потому что именно тогда было построено то здание на Театральной площади в Москве, где мы и по сей день живем. А если уж совсем углубляться в историю, то можно вспомнить, что основу труппы вновь открывшегося театра составляли актеры, служившие в театре, созданном на базе Московского университета, как сказали бы сегодня. Проще говоря, мы вышли из Университета. И просветительские функции всегда были важны для Малого театра независимо от того, существовали мы в системе Дирекции императорских театров или Министерства культуры Советского Союза. Гоголь был абсолютно прав, когда утверждал, что «театр - это кафедра, с которой можно много сказать миру добра».
- Кажется, нынешние деятели театра в основной своей массе стремятся говорить не о Добре, но и Зле. Они стараются удивлять, шокировать, поражать, но никак не просвещать...
- Это не наш творческий путь. Малый театр всегда был силен традициями. И во главу угла мы ставили и ставим бережное отношение к русской классике, к родной истории. Вот почему в нашей афише жемчужины драматургии русского театра. Здесь и Грибоедов, и Островский, и Гоголь, и Сухово-Кобылин, и Чехов.
- Не скрывается за таким обилием классических постановок проблема с современным репертуаром?
- Сколько я себя помню в театре, такая проблема существовала всегда. Михаил Семенович Щепкин в середине прошлого века так же жаждал играть современную пьесу, как этого хотят и наши корифеи, и наша молодежь. Но то ли время слишком быстро меняется, то ли наши драматурги потеряли ориентиры в жизни, - найти современную пьесу, в которой бы герои разговаривали со сцены нормальным человеческим языком, - большая проблема. Это вам скажет любой заведующий литературной частью. Тогда-то и приходит на помощь классика. Если в нее вчитаться, то можно обнаружить немало совпадений с днем сегодняшним. В этом сезоне мы сыграли уже две классические премьеры - «Горе от ума» и комедию Оноре де Бальзака «Делец». С грибоедовским шедевром произошла вполне ожидаемая вещь: знаменитые фразы, которые мы знаем со школьной скамьи, вызывают живейшую реакцию в зале. А «Делец» - так это, кажется, и вовсе будто написано прямо про нынешнюю жизнь тех, кто делает деньги из ничего. Хотя действие происходит в постнаполеоновской Франции.
- Вы думаете над тем, как не только поучать, но и развлекать?
- Я согласен, что публике необходимы разные эмоции. Вот мы и попытались сейчас создать спектакль с интригующим названием «Как сыграть убийство». Для нас это эксперимент, попытка освоить иные приемы актерского существования, чем те, к которым привыкли многие в нашей труппе.
- Не могу не спросить об актерском руководящем дуэте, который стоит во главе театра...
- Вы имеете в виду вашего покорною слугу и Юрия Мефодьевича Соломина?
- Да. Как удается совмещать творчество и административную работу?
- Удается, потому что это на благо общего дела. Наш худрук ведь не только руководит, но и сам играет. И еще как! Его Фамусов в «Горе от ума» был признан даже едкими московскими критиками, которые к нашему театру относятся со скепсисом. Участвовал Юрий Мефодьевич и в работе над выпуском «Дельца».
- Малый театр был частым гостем в нашем городе. Планируется ли подобный визит в ближайшем будущем?
- Давайте встретим новый век, новое тысячелетие и новый год, а там посмотрим. Мы бы очень хотели вновь встретиться со столь любимой нами петербургской публикой. Надеюсь, что такая встреча вскоре состоится.
СИДОР НЕВСКИЙ
«Невское время», 22.12.2000
31.12.2005
Подробнее
От всей души поздравляем вас с Новым 2006 годом! Надеемся, что наступающий год будет для всех нас добрым, радостным и принесет много прекрасных встреч с искусством! Здоровья вам, счастья и успехов! До встречи в Малом театре! [right">Художественный р
От всей души поздравляем вас с Новым 2006 годом!
Надеемся, что наступающий год будет для всех нас добрым, радостным и принесет много прекрасных встреч с искусством!
Здоровья вам, счастья и успехов!
До встречи в Малом театре!
[right">Художественный руководитель Ю.Соломин
Генеральный директор В.Коршунов[/right">
Надеемся, что наступающий год будет для всех нас добрым, радостным и принесет много прекрасных встреч с искусством!
Здоровья вам, счастья и успехов!
До встречи в Малом театре!
[right">Художественный руководитель Ю.Соломин
Генеральный директор В.Коршунов[/right">
24.11.2005
Подробнее
24 ноября от всего сердца поздравляем с днем рождения генерального директора Малого театра, народного артиста СССР Виктора Ивановича Коршунова. Виктор Иванович, желаем в этот день Вам крепкого здоровья, радости и всех благ!
24 ноября от всего сердца поздравляем с днем рождения генерального директора Малого театра, народного артиста СССР Виктора Ивановича Коршунова. Виктор Иванович, желаем в этот день Вам крепкого здоровья, радости и всех благ!
24 ноября от всего сердца поздравляем с днем рождения генерального директора Малого театра, народного артиста СССР Виктора Ивановича Коршунова.
Своего мастера сегодня поздравили и еще поздравят его ученики по театральному училищу им. М.С.Щепкина, истинные звезды театра и кино — Светлана Немоляева и Людмила Полякова, Александр Домогаров и Василий Бочкарев, Марат Башаров и многие другие.
После вынужденного перерыва ко всеобщей радости актер Виктор Коршунов вновь стал выходить на сцену в спектаклях «Пучина», поставленном его сыном, талантливым артистом и режиссером Александром Коршуновым, и «Чайка», где Виктор Иванович играет роль Сорина со своим внуком — Степаном Коршуновым (Треплев).
Виктор Иванович, желаем в этот день Вам крепкого здоровья, радости и всех благ!
Своего мастера сегодня поздравили и еще поздравят его ученики по театральному училищу им. М.С.Щепкина, истинные звезды театра и кино — Светлана Немоляева и Людмила Полякова, Александр Домогаров и Василий Бочкарев, Марат Башаров и многие другие.
После вынужденного перерыва ко всеобщей радости актер Виктор Коршунов вновь стал выходить на сцену в спектаклях «Пучина», поставленном его сыном, талантливым артистом и режиссером Александром Коршуновым, и «Чайка», где Виктор Иванович играет роль Сорина со своим внуком — Степаном Коршуновым (Треплев).
Виктор Иванович, желаем в этот день Вам крепкого здоровья, радости и всех благ!
Подробнее
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
- Я понимаю, что сейчас совсем другое время, время, которое расстраивает своей безответственностью! Мы должны отвечать, и отвечать прежде всего за воспитание молодежи. Сейчас не хватает самых простых кадров: слесарей, токарей, строителей...
ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
- Я понимаю, что сейчас совсем другое время, время, которое расстраивает своей безответственностью! Мы должны отвечать, и отвечать прежде всего за воспитание молодежи. Сейчас не хватает самых простых кадров: слесарей, токарей, строителей...
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
Народный артист СССР, генеральный директор Государственного академического Малого театра, заслуженный деятель искусств РФ
Виктор Коршунов пришел в Малый театр в 1952 г. и остался там навсегда. Гуманистическая, художественная программа старейшего драматического театра страны, гражданская и нравственная позиция его корифеев счастливо совпали с его собственным творческим и человеческим кредо. В театр, имеющий давнюю славную историю и великие традиции, Коршунов — воспитанник совсем другой школы — вписался естественно и органично.
Многие из созданных Коршуновым сценических образов масштабны, притягательны, социально значимы. Многоплановы, масштабны воплощаемые артистом на сцене образы русских царей. Трагичен созданный им Петр Великий в спектакле «Царь Петр и Алексей», предстающий перед зрителями в один из самых тяжелых, драматичных периодов его жизни — в момент противоборства с собственным сыном. Особое место в творческой биографии артиста занимает длящаяся более двух десятилетий работа над образом Бориса Годунова в трагедии А.К. Толстого. Как предшественника Петра I, выдающегося государственного деятеля, человека большого масштаба, сопрягающего в себе силу духа, высокую цель и некое моральное попустительство, осуществляемое во имя этой цели, трактует Коршунов роль Годунова в знаменитом спектакле Б. Равенских «Царь Федор Иоаннович».
Постоянно занятый в текущем репертуаре театра, много снимаясь в кино, артист успевал также работать и в качестве режиссера-постановщика.
Но самая большая забота В.И. Коршунова — дело, которому наряду с актерским творчеством он посвятил всю свою жизнь, — это педагогика, воспитание новой артистической смены. С 1954 года он преподает в училище им. М.С. Щепкина.
В.И. Коршунов — народный артист СССР (1984 г.), профессор кафедры «мастерства актера» (1973 г.), награжден орденами Октябрьской революции (1974 г.), Трудового Красного Знамени (1980 г.), «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1994 г).
С раннего и далекого детства, на всю жизнь, мне запомнился запах новогодних мандаринов, необыкновенно душистых, и никогда больше потом не встретившийся, сколько бы я ни принюхивалась к шкуркам очищенного мандарина — не было больше такого аромата, он вспоминается как уникальный и неповторимый.
Таким же неповторимым, волнующим и запоминающимся, как запах новогодних мандаринов, был для меня в те далекие 60-е годы голос молодого артиста Коршунова, раздававшийся из ящичка радиоприемника и будоражущий воображение девочки-школьницы, слушающей с замиранием сердца радиоспектакли вместо того, чтобы делать уроки.
В моем тогдашнем представлении обладатель голоса был красивым, умным, смелым и исключительно порядочным человеком.
Тогда еще не появились маленькие телевизовы «КВНы», и магия радиоэфира была для нас неоспоримой и всепоглощающей. Голоса дикторов были узнаваемы и любимы радиослушателями точно так же, как голоса актеров в радиоспектаклях. Особенно модным тогда был часто повторяемый спектакль «Любовь Яровая» К.Тренева, в котором молодой артист играл роль Кошкина — порывистого и деликатного, честного и искреннего.
Когда Виктор Иванович рассказывает о себе и о том времени, то говорит, не прерываясь, глядя куда-то мимо, в красивых, карих глазах стоят слезы...
Всякий раз, когда я бываю в «Малом», после спектакля, когда все мы, зрители, в едином порыве аплодируем необыкновенной труппе театра, у многих на глаза также наворачиваются слезы...
- Виктор Иванович, в юности, живя в Ленинграде, я часто слушала передачи по всесоюзному радио и всегда помню, как подпадала под обаяние вашего голоса. Спектакли так много давали для души. Мне хочется, чтобы и вы коснулись своих школьных лет, приятно ли они вспоминаются?
- Я родился в Москве, на Сухаревке, где и провел свое детство, учась в замечательной школе N 234, о которой до сих пор вспоминаю с большой симпатией и волнением. В школе преподавали удивительные педагоги, профессиональный уровень, порядочность и доброта которых вызывали восхищение и искреннюю благодарность.
Школьные годы прошли в годы войны. Как ни парадоксально, но эти годы ассоциируются с очень светлыми воспоминаниями. Почему парадоксально, потому что война, время было тяжелое, люди уходили на фронт. Со двора нашего ребята ушли, и многие не вернулись. У меня воевал папа: с первых дней войны ушел добровольцем. Слава Богу, в конце войны вернулся, а два брата его погибли. Один совсем молодой, у другого осталось двое детей.
- Виктор Иванович, а какое настроение тогда царило в обществе. Люди, молодежь той поры отличаются от нынешних?
- Кругом были похоронки и много горя, но осталось ощущение удивительного человеческого материала. Мне повезло. На Сухаревке, где я жил, был центр, как любят сейчас называть, криминала. Там у нас переплетались многие национальности. Видимо, это зависело от близости рынка. Там были и русские, и татары, и евреи, и китайцы, и армяне... Но никогда не возникало никакого трения, как сейчас любят говорить, «на национальной почве» или как-то еще. Никогда ничего подобного не было. Ни между детьми, ни между взрослыми; удивительно. Тогда люди жили по-разному, но особо богатых, как сейчас, не было. Да это никого тогда и не интересовало. Главное, что люди в те годы помогали друг другу, были отзывчивыми, делились последним; совесть, честь, порядочность, словом, все самые хорошие, человеческие, моральные качества удивительно в то время проявлялись в людях. Та опасность, которая нависла над страной, как бы сфокусировала в людях, которые меня окружали, самые лучшие качества.
Моя мама работала на заводе, и мы сутками почти были предоставлены самим себе. Мы и по дворам ходили, собирали металл, потом сдавали, и на крышах зажигалки гасили и не отказывались ни от каких поручений. Время было такое, и, что удивительно, люди, несмотря на сложности, оставались чистыми. Но эти качества были нормой и казались естественными. Это сейчас такие качества, как скромность, порядочность, встречаются все реже и ценятся поэтому, думаю, больше.
Итак, занимаясь в школе, мы однажды с ребятами зашли в Дом пионеров, где была масса кружков: и драматический, и танцевальный, и вокальный, и авиамодельный, и фотокружок, и чего только там не было, и ребят тоже там было очень много. Я в школе иногда выступал, читал стихи. У нас очень хороший был учитель литературы. И поэтому, наверное, я записался в драматический кружок к прекрасной женщине — актрисе Московского ТЮЗа Варваре Ивановне Стручковой. Я вообще всех педагогов вспоминаю только самым добрым словом, несмотря на их требовательность, суровость, жесткость, от них исходили удивительное внимание и теплота. Мы тоже и шалили, и озоровали, но в пределах разумного.
Но самое замечательное, что в драмкружке мы сами ставили отрывки, что-то сами сочиняли и много выступали в госпиталях и больницах. Иногда по три-четыре раза в день, как только было свободное время. Это, конечно, были удивительные и счастливые моменты жизни. Наши выступления были, разумеется, детскими, наивными, но в них была удивительная теплота, любовь, сострадание. Мы отогревали и это, наверное, что-то для раненых значило.
Наши выступления длились иногда час, иногда полтора, из одной палаты мы переходили в другую. Иногда выступали перед очень тяжело раненными, которые не могли подняться с постели, и мы перед ними демонстрировали свои номера. После этого, как правило, иногда сами, иногда нас просили остаться, и мы ухаживали за больными: расправляли бинты, девочки стирали старые бинты, потому что их не хватало, сушили и снова бинтовали. Мы выносили «утки» и вообще делали все, о чем нас просили, и это было вполне естественно. Многим приходилось помогать и дома, но зазорного в этом никто не видел, так как мы были простые: надо — дрова доставали и сами стирали, убирали, все делали, так как родители были или на фронте или работали сутками.
- Наверное, школьный драмкружок и способствовал выбору актерской профессии?
- Но и детские наивные выступления не прошли даром, подсознательно рождалось чувство необходимости и полезности людям. Поэтому, когда после школы надо было выбирать, куда, чего... я стал интересоваться театром, театральными школами, хотя раньше и не думал, и не интересовался. Папа хотел, чтобы у меня была серьезная профессия, мужская — инженер. Мама, будучи более эмоциональной и приверженной к искусству, меня поддерживала. И я очень благодарен своей судьбе, что она у меня так сложилась. Остались самые лучшие воспоминания и о тех годах, и о людях, и о стране, и об Отечестве... Какое количество у нас было замечательных людей, несмотря на те тяжелые обстоятельства, в которых они оказались!
Работая актером всю свою жизнь, я люблю свою профессию еще за то, что могу сказать людям что-то доброе, призвать к чему-то светлому, хорошему, полезному. Поэтому у меня остались в душе самые светлые чувства от того времени, я уже не говорю о Дне Победы. Тогда выплеснулось такое эмоциональное накопление радости, горя, переживаний, что, конечно, это было не просто счастье. Это было нечто. Война стоила таких титанических усилий, что народ и страна заслужили хорошей достойной жизни.
- Виктор Иванович, проживая такой красивой, прекрасной жизнью и служа людям своей деятельностью, творчеством и мастерством, вы помогаете сегодня молодым стать более духовными, нравственными, интеллектуальными. Как вы к ним относитесь?
- Я понимаю, что сейчас совсем другое время, время, которое расстраивает своей безответственностью! Мы должны отвечать, и отвечать прежде всего за воспитание молодежи. Сейчас не хватает самых простых кадров: слесарей, токарей, строителей. Многие люди сейчас в силу различных обстоятельств попали в сложные ситуации, но тем не менее необходимо организовывать производства, где бы молодые люди работали и воспитывались трудом. Ведь существует необходимость и в рабочих кадрах, потому что пока еще многое держится на совести и ответственности поколений уже уходящих. Сегодня молодежь не очень-то любит, когда их к чему-то призывают или ими руководят. Поэтому их не надо воспитывать назидательностью, но о них надо думать и заботиться, им этой заботы не хватает ни в школах, ни в программах. Вопрос воспитания, я бы сказал, многонационального нашего народа — это очень серьезный вопрос. И поэтому с грустью смотришь на отношение к культуре, да и в экономике, политике тоже много разных проблем. Человек определенного уровня воспитания, высокой культуры по-другому будет работать в любой отрасли, по-другому будет делать свое дело. Это неоспоримо и доказано самой жизнью.
А что касается молодежи, я бы, может, тоже был бы в таком грустном настроении, глядя на некоторые явления в нашем обществе, но когда смотришь на зрительный зал, когда в конце открывается занавес, и видишь их счастливые глаза... понимаешь, что у молодежи есть интерес к истории своей страны, к литературе, к слову, к мышлению, несмотря на засилье негатива в телевизионных программах. Очень много сейчас молодежи в зрительном зале, много детей, которые приходят с родителями. Когда в конце открывается занавес, смотришь в зрительный зал и понимаешь, что не все еще так грустно, и хочется верить в то, что здравый смысл восторжествует. Слишком велика и могущественна страна, слишком большая у нее история. Наша страна чуть ли не единственная по уровню своего духовного начала, по своим корням, осталась во главе мира и должна проявлять и показывать себя и в литературе, и в театре, и в музыке, и во всем. Ну сколько сейчас интеллектуальных ресурсов перекачивают от нас на Запад, потому что Запад нуждается в нашей российской энергетике во многих областях. И энергетика нашего народа в силу сложившихся обстоятельств безвозмездно направляется туда. Грустно только, что многие люди, которые должны были бы притормозить этот процесс, слабо об этом думают.
- Наверное, и потому, что они не видят, как народ реагирует на спектакли подлинно национального театра с участием великих русских мастеров сцены? Я сейчас ожидала вас в приемной, где постоянно звонил телефон, и думала, что хлопотно, наверное, играть ведущие роли во многих спектаклях, реализуя свой талант, и одновременно заниматься административной работой.
-...Я просто люблю свое дело и работаю. Видимо, это определенное воспитание. Элемент ответственности, потому, что я и как актер играю, и в институте преподаю, не бросаю. У меня много актеров-учеников, которые стали ведущими актерами во многих театрах нашей страны. И поэтому я не отказываюсь от преподавания. А в 1985 году Михаил Иванович попросил на годик выручить, и растянулся этот годик почти на 20 лет. Через несколько лет и Юрию Мифодиевичу — нашему актеру — коллеги доверили художественное руководство театром. Вот мы вдвоем и руководим... В этом есть и сложность, потому что тебя многие знают, но есть и положительность. Пока коллектив доверяет и есть еще какие-то силы, хочется, чтобы в этих сложных условиях театр являлся и гордостью, и национальным достоинством нашего государства, сохраняющим многие замечательные традиции русского искусства. Театр — живой организм и может переживать и трудности, и сложности, но вот скоро ему будет уже 180 лет. И это говорит о том, что так же, как и Большой театр, — это наша история, от которой никуда не уйдешь, как бы к этому кто-то ни относился. История, которой надо гордиться и стараться поддерживать, потому что это входит в понятие государства.
- Примечательно, что Малый театр сохраняет традиции семейного актерства. И я видела вашего сына в «Чайке» в главной роли.
- Слава Богу, что они имеют способности. Коллектив им доверяет, и они работают.
- Виктор Иванович, я вам очень признательна, что вы меня пригласили в святая святых Малого театра, где, глядя на портреты, невольно вспоминаешь великих мастеров русской сцены — Качалова, Царева, Грибова, Массальского, Садовского, Гоголеву...
Спасибо вам большое, Виктор Иванович.
Мы с тревогой узнали о болезни Виктора Ивановича. Желаем ему скорейшего выздоровления.
Беседовала Наталья СВЕРЧКОВА.
«Слово», 26.03.2004
ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
Народный артист СССР, генеральный директор Государственного академического Малого театра, заслуженный деятель искусств РФ
Виктор Коршунов пришел в Малый театр в 1952 г. и остался там навсегда. Гуманистическая, художественная программа старейшего драматического театра страны, гражданская и нравственная позиция его корифеев счастливо совпали с его собственным творческим и человеческим кредо. В театр, имеющий давнюю славную историю и великие традиции, Коршунов — воспитанник совсем другой школы — вписался естественно и органично.
Многие из созданных Коршуновым сценических образов масштабны, притягательны, социально значимы. Многоплановы, масштабны воплощаемые артистом на сцене образы русских царей. Трагичен созданный им Петр Великий в спектакле «Царь Петр и Алексей», предстающий перед зрителями в один из самых тяжелых, драматичных периодов его жизни — в момент противоборства с собственным сыном. Особое место в творческой биографии артиста занимает длящаяся более двух десятилетий работа над образом Бориса Годунова в трагедии А.К. Толстого. Как предшественника Петра I, выдающегося государственного деятеля, человека большого масштаба, сопрягающего в себе силу духа, высокую цель и некое моральное попустительство, осуществляемое во имя этой цели, трактует Коршунов роль Годунова в знаменитом спектакле Б. Равенских «Царь Федор Иоаннович».
Постоянно занятый в текущем репертуаре театра, много снимаясь в кино, артист успевал также работать и в качестве режиссера-постановщика.
Но самая большая забота В.И. Коршунова — дело, которому наряду с актерским творчеством он посвятил всю свою жизнь, — это педагогика, воспитание новой артистической смены. С 1954 года он преподает в училище им. М.С. Щепкина.
В.И. Коршунов — народный артист СССР (1984 г.), профессор кафедры «мастерства актера» (1973 г.), награжден орденами Октябрьской революции (1974 г.), Трудового Красного Знамени (1980 г.), «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1994 г).
С раннего и далекого детства, на всю жизнь, мне запомнился запах новогодних мандаринов, необыкновенно душистых, и никогда больше потом не встретившийся, сколько бы я ни принюхивалась к шкуркам очищенного мандарина — не было больше такого аромата, он вспоминается как уникальный и неповторимый.
Таким же неповторимым, волнующим и запоминающимся, как запах новогодних мандаринов, был для меня в те далекие 60-е годы голос молодого артиста Коршунова, раздававшийся из ящичка радиоприемника и будоражущий воображение девочки-школьницы, слушающей с замиранием сердца радиоспектакли вместо того, чтобы делать уроки.
В моем тогдашнем представлении обладатель голоса был красивым, умным, смелым и исключительно порядочным человеком.
Тогда еще не появились маленькие телевизовы «КВНы», и магия радиоэфира была для нас неоспоримой и всепоглощающей. Голоса дикторов были узнаваемы и любимы радиослушателями точно так же, как голоса актеров в радиоспектаклях. Особенно модным тогда был часто повторяемый спектакль «Любовь Яровая» К.Тренева, в котором молодой артист играл роль Кошкина — порывистого и деликатного, честного и искреннего.
Когда Виктор Иванович рассказывает о себе и о том времени, то говорит, не прерываясь, глядя куда-то мимо, в красивых, карих глазах стоят слезы...
Всякий раз, когда я бываю в «Малом», после спектакля, когда все мы, зрители, в едином порыве аплодируем необыкновенной труппе театра, у многих на глаза также наворачиваются слезы...
- Виктор Иванович, в юности, живя в Ленинграде, я часто слушала передачи по всесоюзному радио и всегда помню, как подпадала под обаяние вашего голоса. Спектакли так много давали для души. Мне хочется, чтобы и вы коснулись своих школьных лет, приятно ли они вспоминаются?
- Я родился в Москве, на Сухаревке, где и провел свое детство, учась в замечательной школе N 234, о которой до сих пор вспоминаю с большой симпатией и волнением. В школе преподавали удивительные педагоги, профессиональный уровень, порядочность и доброта которых вызывали восхищение и искреннюю благодарность.
Школьные годы прошли в годы войны. Как ни парадоксально, но эти годы ассоциируются с очень светлыми воспоминаниями. Почему парадоксально, потому что война, время было тяжелое, люди уходили на фронт. Со двора нашего ребята ушли, и многие не вернулись. У меня воевал папа: с первых дней войны ушел добровольцем. Слава Богу, в конце войны вернулся, а два брата его погибли. Один совсем молодой, у другого осталось двое детей.
- Виктор Иванович, а какое настроение тогда царило в обществе. Люди, молодежь той поры отличаются от нынешних?
- Кругом были похоронки и много горя, но осталось ощущение удивительного человеческого материала. Мне повезло. На Сухаревке, где я жил, был центр, как любят сейчас называть, криминала. Там у нас переплетались многие национальности. Видимо, это зависело от близости рынка. Там были и русские, и татары, и евреи, и китайцы, и армяне... Но никогда не возникало никакого трения, как сейчас любят говорить, «на национальной почве» или как-то еще. Никогда ничего подобного не было. Ни между детьми, ни между взрослыми; удивительно. Тогда люди жили по-разному, но особо богатых, как сейчас, не было. Да это никого тогда и не интересовало. Главное, что люди в те годы помогали друг другу, были отзывчивыми, делились последним; совесть, честь, порядочность, словом, все самые хорошие, человеческие, моральные качества удивительно в то время проявлялись в людях. Та опасность, которая нависла над страной, как бы сфокусировала в людях, которые меня окружали, самые лучшие качества.
Моя мама работала на заводе, и мы сутками почти были предоставлены самим себе. Мы и по дворам ходили, собирали металл, потом сдавали, и на крышах зажигалки гасили и не отказывались ни от каких поручений. Время было такое, и, что удивительно, люди, несмотря на сложности, оставались чистыми. Но эти качества были нормой и казались естественными. Это сейчас такие качества, как скромность, порядочность, встречаются все реже и ценятся поэтому, думаю, больше.
Итак, занимаясь в школе, мы однажды с ребятами зашли в Дом пионеров, где была масса кружков: и драматический, и танцевальный, и вокальный, и авиамодельный, и фотокружок, и чего только там не было, и ребят тоже там было очень много. Я в школе иногда выступал, читал стихи. У нас очень хороший был учитель литературы. И поэтому, наверное, я записался в драматический кружок к прекрасной женщине — актрисе Московского ТЮЗа Варваре Ивановне Стручковой. Я вообще всех педагогов вспоминаю только самым добрым словом, несмотря на их требовательность, суровость, жесткость, от них исходили удивительное внимание и теплота. Мы тоже и шалили, и озоровали, но в пределах разумного.
Но самое замечательное, что в драмкружке мы сами ставили отрывки, что-то сами сочиняли и много выступали в госпиталях и больницах. Иногда по три-четыре раза в день, как только было свободное время. Это, конечно, были удивительные и счастливые моменты жизни. Наши выступления были, разумеется, детскими, наивными, но в них была удивительная теплота, любовь, сострадание. Мы отогревали и это, наверное, что-то для раненых значило.
Наши выступления длились иногда час, иногда полтора, из одной палаты мы переходили в другую. Иногда выступали перед очень тяжело раненными, которые не могли подняться с постели, и мы перед ними демонстрировали свои номера. После этого, как правило, иногда сами, иногда нас просили остаться, и мы ухаживали за больными: расправляли бинты, девочки стирали старые бинты, потому что их не хватало, сушили и снова бинтовали. Мы выносили «утки» и вообще делали все, о чем нас просили, и это было вполне естественно. Многим приходилось помогать и дома, но зазорного в этом никто не видел, так как мы были простые: надо — дрова доставали и сами стирали, убирали, все делали, так как родители были или на фронте или работали сутками.
- Наверное, школьный драмкружок и способствовал выбору актерской профессии?
- Но и детские наивные выступления не прошли даром, подсознательно рождалось чувство необходимости и полезности людям. Поэтому, когда после школы надо было выбирать, куда, чего... я стал интересоваться театром, театральными школами, хотя раньше и не думал, и не интересовался. Папа хотел, чтобы у меня была серьезная профессия, мужская — инженер. Мама, будучи более эмоциональной и приверженной к искусству, меня поддерживала. И я очень благодарен своей судьбе, что она у меня так сложилась. Остались самые лучшие воспоминания и о тех годах, и о людях, и о стране, и об Отечестве... Какое количество у нас было замечательных людей, несмотря на те тяжелые обстоятельства, в которых они оказались!
Работая актером всю свою жизнь, я люблю свою профессию еще за то, что могу сказать людям что-то доброе, призвать к чему-то светлому, хорошему, полезному. Поэтому у меня остались в душе самые светлые чувства от того времени, я уже не говорю о Дне Победы. Тогда выплеснулось такое эмоциональное накопление радости, горя, переживаний, что, конечно, это было не просто счастье. Это было нечто. Война стоила таких титанических усилий, что народ и страна заслужили хорошей достойной жизни.
- Виктор Иванович, проживая такой красивой, прекрасной жизнью и служа людям своей деятельностью, творчеством и мастерством, вы помогаете сегодня молодым стать более духовными, нравственными, интеллектуальными. Как вы к ним относитесь?
- Я понимаю, что сейчас совсем другое время, время, которое расстраивает своей безответственностью! Мы должны отвечать, и отвечать прежде всего за воспитание молодежи. Сейчас не хватает самых простых кадров: слесарей, токарей, строителей. Многие люди сейчас в силу различных обстоятельств попали в сложные ситуации, но тем не менее необходимо организовывать производства, где бы молодые люди работали и воспитывались трудом. Ведь существует необходимость и в рабочих кадрах, потому что пока еще многое держится на совести и ответственности поколений уже уходящих. Сегодня молодежь не очень-то любит, когда их к чему-то призывают или ими руководят. Поэтому их не надо воспитывать назидательностью, но о них надо думать и заботиться, им этой заботы не хватает ни в школах, ни в программах. Вопрос воспитания, я бы сказал, многонационального нашего народа — это очень серьезный вопрос. И поэтому с грустью смотришь на отношение к культуре, да и в экономике, политике тоже много разных проблем. Человек определенного уровня воспитания, высокой культуры по-другому будет работать в любой отрасли, по-другому будет делать свое дело. Это неоспоримо и доказано самой жизнью.
А что касается молодежи, я бы, может, тоже был бы в таком грустном настроении, глядя на некоторые явления в нашем обществе, но когда смотришь на зрительный зал, когда в конце открывается занавес, и видишь их счастливые глаза... понимаешь, что у молодежи есть интерес к истории своей страны, к литературе, к слову, к мышлению, несмотря на засилье негатива в телевизионных программах. Очень много сейчас молодежи в зрительном зале, много детей, которые приходят с родителями. Когда в конце открывается занавес, смотришь в зрительный зал и понимаешь, что не все еще так грустно, и хочется верить в то, что здравый смысл восторжествует. Слишком велика и могущественна страна, слишком большая у нее история. Наша страна чуть ли не единственная по уровню своего духовного начала, по своим корням, осталась во главе мира и должна проявлять и показывать себя и в литературе, и в театре, и в музыке, и во всем. Ну сколько сейчас интеллектуальных ресурсов перекачивают от нас на Запад, потому что Запад нуждается в нашей российской энергетике во многих областях. И энергетика нашего народа в силу сложившихся обстоятельств безвозмездно направляется туда. Грустно только, что многие люди, которые должны были бы притормозить этот процесс, слабо об этом думают.
- Наверное, и потому, что они не видят, как народ реагирует на спектакли подлинно национального театра с участием великих русских мастеров сцены? Я сейчас ожидала вас в приемной, где постоянно звонил телефон, и думала, что хлопотно, наверное, играть ведущие роли во многих спектаклях, реализуя свой талант, и одновременно заниматься административной работой.
-...Я просто люблю свое дело и работаю. Видимо, это определенное воспитание. Элемент ответственности, потому, что я и как актер играю, и в институте преподаю, не бросаю. У меня много актеров-учеников, которые стали ведущими актерами во многих театрах нашей страны. И поэтому я не отказываюсь от преподавания. А в 1985 году Михаил Иванович попросил на годик выручить, и растянулся этот годик почти на 20 лет. Через несколько лет и Юрию Мифодиевичу — нашему актеру — коллеги доверили художественное руководство театром. Вот мы вдвоем и руководим... В этом есть и сложность, потому что тебя многие знают, но есть и положительность. Пока коллектив доверяет и есть еще какие-то силы, хочется, чтобы в этих сложных условиях театр являлся и гордостью, и национальным достоинством нашего государства, сохраняющим многие замечательные традиции русского искусства. Театр — живой организм и может переживать и трудности, и сложности, но вот скоро ему будет уже 180 лет. И это говорит о том, что так же, как и Большой театр, — это наша история, от которой никуда не уйдешь, как бы к этому кто-то ни относился. История, которой надо гордиться и стараться поддерживать, потому что это входит в понятие государства.
- Примечательно, что Малый театр сохраняет традиции семейного актерства. И я видела вашего сына в «Чайке» в главной роли.
- Слава Богу, что они имеют способности. Коллектив им доверяет, и они работают.
- Виктор Иванович, я вам очень признательна, что вы меня пригласили в святая святых Малого театра, где, глядя на портреты, невольно вспоминаешь великих мастеров русской сцены — Качалова, Царева, Грибова, Массальского, Садовского, Гоголеву...
Спасибо вам большое, Виктор Иванович.
Мы с тревогой узнали о болезни Виктора Ивановича. Желаем ему скорейшего выздоровления.
Беседовала Наталья СВЕРЧКОВА.
«Слово», 26.03.2004
24.11.2006
«Листая старые подшивки» РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
«Листая старые подшивки»
РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
Сегодня Малый театр в 800-й раз покажет зрителям известную трагедию А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович»...
РАЙСКИЙ САД КОРШУНОВА
Сегодня Малый театр в 800-й раз покажет зрителям известную трагедию А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович»...
24.11.2006
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
24 ноября отмечает день рождения генеральный директор Малого театра, народный артист СССР Виктор Иванович Коршунов. С радостью присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес Виктора Ивановича и от души желаем ему долготерпения в его нелегком труде, бодрости духа, хорошего настроения и, конечно, крепкого здоровья!
13.09.2006
ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ НАГРАДИЛ ВИКТОРА ИВАНОВИЧА КОРШУНОВА
ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ НАГРАДИЛ ВИКТОРА ИВАНОВИЧА КОРШУНОВА
Алексий Второй поздравил награжденных с 250-летием основания Малого театра России
Алексий Второй поздравил награжденных с 250-летием основания Малого театра России
11.05.2006
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
Слово «мода» не было в чести в этих стенах никогда. Даже в недавние 80-е, когда театр переживал тяжелые времена и уже раздавались голоса о его грядущем развале — и тогда коллектив не ударился в погоню за модными вывертами...
ВИКТОР КОРШУНОВ: МЫ В ПОГОНЕ ЗА МОДОЙ НЕ УЧАСТВУЕМ
Слово «мода» не было в чести в этих стенах никогда. Даже в недавние 80-е, когда театр переживал тяжелые времена и уже раздавались голоса о его грядущем развале — и тогда коллектив не ударился в погоню за модными вывертами...
17.04.2006
«Листая старые подшивки» НАША ИСТОРИЯ
«Листая старые подшивки»
НАША ИСТОРИЯ
Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра...
НАША ИСТОРИЯ
Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра...
12.04.2006
«Листая старые подшивки» БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
«Листая старые подшивки»
БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
В век режиссуры — что не только является общепризнанным, но и вызывает уже заметное раздражение и сопротивление у представителей других театральных цехов — Малый театр стойко сохраняет первенство актера...
БЕНЕФИС ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
В век режиссуры — что не только является общепризнанным, но и вызывает уже заметное раздражение и сопротивление у представителей других театральных цехов — Малый театр стойко сохраняет первенство актера...
17.02.2006
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.
ВИКТОР КОРШУНОВ О НИКИТЕ ПОДГОРНОМ — ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Сегодня Никите Подгорному исполнилось бы 70. Его творческая жизнь и успехи (за исключением нечастых выходов на съемочную площадку) связаны с единственным в его жизни театром – Малым. Это был его дом, здесь остались его друзья, которые вспоминают о нем с теплотой и нежностью.
24.01.2006
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
То ли время слишком быстро меняется, то ли наши драматурги потеряли ориентиры в жизни, - найти современную пьесу, в которой бы герои разговаривали со сцены нормальным человеческим языком, - большая проблема. Это вам скажет любой заведующий литературной частью...
ВИКТОР КОРШУНОВ, ДИРЕКТОР МАЛОГО ТЕАТРА, МОСКВА: МЫ ВЫШЛИ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА
То ли время слишком быстро меняется, то ли наши драматурги потеряли ориентиры в жизни, - найти современную пьесу, в которой бы герои разговаривали со сцены нормальным человеческим языком, - большая проблема. Это вам скажет любой заведующий литературной частью...
31.12.2005
От всей души поздравляем вас с Новым 2006 годом! Надеемся, что наступающий год будет для всех нас добрым, радостным и принесет много прекрасных встреч с искусством! Здоровья вам, счастья и успехов! До встречи в Малом театре! [right">Художественный р
От всей души поздравляем вас с Новым 2006 годом!
Надеемся, что наступающий год будет для всех нас добрым, радостным и принесет много прекрасных встреч с искусством!
Здоровья вам, счастья и успехов!
До встречи в Малом театре!
[right">Художественный руководитель Ю.Соломин
Генеральный директор В.Коршунов[/right">
Надеемся, что наступающий год будет для всех нас добрым, радостным и принесет много прекрасных встреч с искусством!
Здоровья вам, счастья и успехов!
До встречи в Малом театре!
[right">Художественный руководитель Ю.Соломин
Генеральный директор В.Коршунов[/right">
24.11.2005
24 ноября от всего сердца поздравляем с днем рождения генерального директора Малого театра, народного артиста СССР Виктора Ивановича Коршунова. Виктор Иванович, желаем в этот день Вам крепкого здоровья, радости и всех благ!
24 ноября от всего сердца поздравляем с днем рождения генерального директора Малого театра, народного артиста СССР Виктора Ивановича Коршунова. Виктор Иванович, желаем в этот день Вам крепкого здоровья, радости и всех благ!
24.11.2005
«Листая старые подшивки» ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
«Листая старые подшивки»
ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
- Я понимаю, что сейчас совсем другое время, время, которое расстраивает своей безответственностью! Мы должны отвечать, и отвечать прежде всего за воспитание молодежи. Сейчас не хватает самых простых кадров: слесарей, токарей, строителей...
ВИКТОР КОРШУНОВ: ПОРЯДОЧНОСТЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ ВСЕ РЕЖЕ, А ЦЕНИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ
- Я понимаю, что сейчас совсем другое время, время, которое расстраивает своей безответственностью! Мы должны отвечать, и отвечать прежде всего за воспитание молодежи. Сейчас не хватает самых простых кадров: слесарей, токарей, строителей...
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
