Из книги «Евдокия Дмитриевна Турчанинова. На сцене и в жизни». - М., 1974.
ЕЛЕНА ШАТРОВА О ЕВДОКИИ ТУРЧАНИНОВОЙ
Из книги «Евдокия Дмитриевна Турчанинова. На сцене и в жизни». - М., 1974.
До моего поступления в Малый театр я мало встречалась с Евдокией Дмитриевной Турчаниновой и едва была с ней знакома. Но слышать о ней мне доводилось очень много и исключительно хорошее.
Слышала я прежде всего о том, что Евдокия Дмитриевна прекрасная актриса. Умная, тонкая, разнообразная, с большим вкусом, прошедшая школу А. П. Ленского. И как о человеке, я слышала о ней самые лучшие отзывы. Помнится, что Николай Мариусович Радин, получив приветственное письмо от Евдокии Дмитриевны по поводу какого-то его праздника, сказал: «Вот искреннее и умное письмо, от него веет теплом и сердечностью настоящего человека. А какая она чудесная артистка!»
Пользовалась Евдокия Дмитриевна большим уважением у молодежи Малого театра и своих учеников, среди товарищей— артистов, с которыми прошла ее творческая жизнь.
Жизнь эта была трудной и интересной, сложной и в то же время красивой. Подумать только: Евдокия Дмитриевна вошла на сцену Малого театра в начале последнего десятилетия XIX века и пробыла на ней почти 75 лет.
Немногие могли достичь такого долголетия на сиене. И вполне естественно, что дело Малого театра, которому была отдана молодость, мечты, творческие силы, стало личным делом Евдокии Дмитриевны, так же как и Александры Александровны Яблочкиной и Варвары Николаевны Рыжовой. Эти наши знаменитые «старухи», которым выпало счастье играть с Н. А. Никулиной, Н. М. Медведевой, Г. Н. Федотовой, М. Н. Ермоловой и О. О. Садовской, переняли все лучшее от своих великих предшественниц и сами являлись хранительницами высоких, прекрасных традиций Малого театра.
Вот почему вновь приходящие в Малый театр артисты испытывали такое огромное волнение. Знаю, что и Н. М. Радин, уже прославленный, опытнейший актер, волновался, как его примут в Малом театре.
Большой актер Ф. В. Григорьев, проработавший долгие годы в русском театре в Казани, оставил в записной книжечке строки о своем первом спектакле в Малом театре—»Правда1— хорошо, а счастье лучше»: «...меня признали «старики» Малого театра». А описывая свои впечатления о репетициях этой пьесы, он с благодарностью вспоминает отношение к себе В. Н. Рыжовой и особенно Евдокии Дмитриевны, которая говорила ему: «У вас все хорошо:. Простота, правда, природный юмор. Вы — наш. Ваша манера играть — это манера Малого театра... Вы актер из нашей стаи». После премьеры он записал следующее: «Итак, кончились волнения. Спектакль сыгран. Дирекция — цветы. Турчанинова — слоника с запиской: «Поздравляю с первым выступлением. В добрый час! Слоник на счастье. Е. Турчанинова». Милая женщина. Единственная из женщин Малого театра, которая меня все время поддерживала и вдохновляла... И я скажу: «Час мне добрый. В добрый путь!».
Добрые пожелания Евдокии Дмитриевны Ф. В. Григорьеву оправдались. Путь его в Малом театре был очень добрым, но, к огорчению и печали всего коллектива театра, не очень долгим (Ф. В. скончался в 1954 году).
Подобное отношение к вновь вступающим в труппу Малого театра очень характерно для Евдокии Дмитриевны, для ее отзывчивой души. Она понимала все, что переживают актеры и особенно актрисы, впервые пришедшие в театр. «В Малом театре, — пишет Ф. Г. Григорьев, — служить хорошо, легко, если привыкнешь, а привыкнуть здесь, ой, как трудно. Уж больно маринуют, разучишься играть» 2.
И мне пришлось ощутить все трудности и сложности вступления в Малый театр, и мне оказала Евдокия Дмитриевна внимание и моральную огромную поддержку и помогла пережить это сложное время внутренней неустроенности. Мне тоже пришлось быть без творческой работы почти девять месяцев. Правда, почти, с первых дней мне доверили большую общественную работу при местном комитете Малого театра, за это время я пересмотрела весь текущий репертуар основной сцены и филиала, но творческая работа появилась у меня только в январе 1933 года, когда начались репетиции пьесы А. Н. Островского «Бешеные деньги» (режиссер И. С. Платон) .
Это было скорее возобновление, чем новая постановка, так как большинство исполнителей было прежнее, вспоминалась прежняя трактовка образов и соблюдались почти все прежние мизансцены. Роль матери Чебоксаровой получила Евдокия Дмитриевна, а роль дочери ее, Лидии, была поручена мне. Обе мы были во втором составе. В первом составе — А. А. Яблочкина и Е. Н. Гоголева. Репетировали мы по составам, через день. В мае 1933 года мы сдавали спектакль «Бешеные деньги» на сцене филиала, в Театре имени Сафонова, на Таганке.
Евдокия Дмитриевна Турчанинова, видя мою полную растерянность, проявила по отношению ко мне столько чуткости, столько товарищеского внимания, что я сразу прильнула к ней всей душой. С первой репетиции до последней, на первом спектакле и на следующих я ощущала на себе внимательный, пристальный взгляд ее все еще очаровательных глаз. Это было громадной помощью мне и поддержкой, так как работать мне было довольно трудно. Не совсем обычная обстановка, режиссер новый для меня, незнакомые партнеры — все как-то не создавало необходимого творческого настроения, да еще сама роль Лидии трудная. А как подумаешь, что это Островский, да еще в Малом театре — впору хоть отказывайся. И если бы не Евдокия Дмитриевна я бы просто не знала, что и делать. Видя мои терзания, Евдокия Дмитриевна, как добрая хозяйка дома, радушно и приветливо приняла меня или, вернее, ввела меня в свой дом, в Дом Островского. Я была бесконечно ей благодарна и осталась благодарна на всю жизнь. Во время совместной работы искреннее доброе чувство дружбы созрело во мне окончательно.
Невзирая на волнение, я с огромным интересом наблюдала за работой самой Евдокии Дмитриевны, и от репетиции к репетиции следить за ней становилось все интереснее. Чебоксарову она играла в прежней постановке, но чувствовалось, что теперь хочет пересмотреть свою роль. Работала она самостоятельно. Как будто Евдокия Дмитриевна ничего с собой не делала, но как-то вдруг стала совершенно иной. Иначе держала голову, совсем другая походка и речь иная. Та же чудесная, русская, красиво звучащая речь ее, Евдокии Дмитриевны, но совсем другая манера говорить, некоторые слова произносятся с французским налетом. Она, мне помнится, точно цедила слова сквозь зубы, губы ее принимали жеманную форму, и эту форму Евдокия Дмитриевна сохраняла на протяжении всего спектакля. Все было слышно, понятно, как всегда у Евдокии Дмитриевны, но говорила все-таки совсем другая женщина.
Великая мастерица была Евдокия Дмитриевна. Она обладала в совершенстве умением перевоплощаться, умела почуять особую мелодию речи каждой женщины, роль которой она играла. Делала она всегда это мягко, не прибегая ни к шаржу, ни к подчеркиванию. Верилось, что так и должен был говорить этот человек. Речевой образ Чебоксаровой был найден и воплощен в совершенстве...
Евдокия Дмитриевна в создании речевого образа большое значение придавала и голосу, который у нее так же изменялся, как и лицо. Вспоминаю голос Чебоксаровой, очень приятный, хорошо сохранившийся (вероятно, она пела в молодости), но в минуты потрясений и слез он становился каким-то чужим, отвратительным, переходил в какой-то писк—как будто мышь пищит, которую почти уже прищемила мышеловка.
Евдокия Дмитриевна не раз учила молодых актеров различать и понимать язык каждого автора, особенно классиков, которые по-разному видят и слышат образы создаваемых ими людей, и у каждого из них свое построение фразы, своя мелодия речи. И Евдокия Дмитриевна прекрасно разбиралась в этом, бережно перенося на сцену эту мелодию. Но я нахожу, что Евдокия Дмитриевна умела найти различие не только между драматургами, но и у одного и того же писателя, в одном и том же произведении она умела увидеть разные характеры и по-разному воплощать их, в совершенстве изменяя свою походку, жесты, мимику, голос, речь и, самое главное, свои глаза.
К моей большой радости, мне за годы нашей совместной работы пришлось много играть с Евдокией Дмитриевной, и с каждой новой ролью подтверждались мои наблюдения. Когда же я смотрела спектакли из зрительного зала, я всегда с нетерпением ждала — какой выйдет Евдокия Дмитриевна, и по ее гриму и внешнему виду старалась угадать, как она будет говорить, то есть какой голос и какая речь у этой женщины, но не всегда угадывала. Угадала я Барабошеву в спектакле «Правда — хорошо, а счастье лучше».
Эта роль—одно из самых совершенных творений Евдокии Дмитриевны. Здесь все продумано, выверено до конца. Это почти скульптура — движения медленные, лицо истукана,— отображение именитого купечества, может быть, не столько именитого, сколько несметно богатого. Голос звучит низко, гулко, как будто раздается из какого-то темного подвала — так грубы, однобоки чувства и ограничены мысли этой женщины. Все светлое, радостное, счастливое, что было в ее жизни, — все исчезло, навсегда ушло из ее сознания. Наслаждаясь властью, данной ей несметным богатством, она одичала и запугивает, угнетает всех, кто, как ей кажется, еще не покорился ее власти. И только в конце роли проглядывают в ней человеческие, женские черты.
А как интересно было встретиться с Евдокией Дмитриевной в спектакле «Волки и овцы» в роли Анфусы! Вот это уж полная противоположность предыдущей женщине. Она вся «никакая», и голос никакой, и глаза уж совсем никакие, потому что и выражать им нечего, так как мыслишек в ее белобрысой голове не так уж много, а потому и слова никакие, случайно застрявшие на языке.
Когда вспоминается ее Анфуса, хочется в сотый раз посмотреть на фотографии разных гримов Евдокии Дмитриевны, чтобы лишний раз убедиться в необыкновенном умении создавать внешние образы. В этой галерее образов интересно то, что и в молодых ее ролях, где не такой уже сложный грим, она умела быть разной. Это уж совсем редко встречающаяся у актеров особенность. И так становится досадно, что не удалось посмотреть Евдокию Дмитриевну в «Снегурочке» (Лель), в «Грозе» (Варвара), в «Ночном» (Дуня) и в других молодых ролях. Увы, это было уже невозможно. Приходится довольствоваться тем, что удалось повидать Евдокию Дмитриевну в роли Аграфены Платоновны («В чужом пиру похмелье»). Это роль совсем молодой женщины. Квартирная хозяйка, бойкая, смелая, хваткая. Так отделает всякого, кого захочет отчитать, — любо-дорого послушать! А голос — звонкий, громкий— далеко разносится. Интонации уверенные, потому что чувствует себя во всем правой и мудрой. И чудная русская речь льется как песня, которую можно и должно было бы записать на ноты.
Ее Турусина — женщина, близкая по своему существу к Барабошевой. Богачка, но круг другой, тоже грешила в молодости, но теперь от всего отреклась, впала в ханжество, окружила себя приживалками, гадалками и прорицательницами, которые ей льстят, лгут ,и тащат с нее деньги. Она безропотно подчиняется им и в то же время угнетает свою племянницу. В этой же пьесе А. Н. Островского, «На всякого мудреца довольно простоты», Евдокия Дмитриевна в последнее время чаще играла роль матери Глумова. И превосходно играла. Она нашла выразительный грим, походку, жесты. Таким льстивым ласковым голосом, с такой подкупающей улыбкой говорила с Мамаевой, так изворачивалась вся, чтобы помочь сыну во всех его грязных делах! В этой роли Евдокия Дмитриевна нашла какой-то своеобразный пластический рисунок. Она как-то особенно виляла шлейфом и держала свои руки сложенными так, как будто ждала мгновения, найти хоть маленькую щелочку в сердце Мамаевой, чтобы нырнуть туда, втереться в доверие. Ее Глумова поразительно тонко плетет паутину, куда и попадает влюбленная Мамаева.
Все перечисленные мною роли Евдокии Дмитриевны вспоминаются мне как живые люди, как будто я лично знала этих женщин. Такими достоверными создала их Евдокия Дмитриевна. Не могу отказать себе в удовольствии вспомнить Евдокию Дмитриевну и в роли Аполлинарии Панфиловны из пьесы А. Н. Островского «Сердце не камень». Правда, не во всей роли я видела ее, а только в одной сцене из этой пьесы, шедшей в концертном исполнении, но впечатление было такое сильное, что живо в памяти до сих пор.
Это была сцена из первого акта, где .разговаривают три женщины, три московские купчихи о своей неприглядной, безрадостной жизни. Евдокия Дмитриевна играла роль более пожилой женщины, умудренной опытом, жизнью, и учила двух женщин помоложе, как облегчить их женскую долю. Играла она исключительно ярко, сочно, изумляя всех своим молодым задором и темпераментом, легко, комедийно, и опять поражало всех волшебство ее удивительно музыкальной речи. Когда была занята Евдокия Дмитриевна, мы играли эту сцену с В. Н. Рыжовой, у которой Аполлинария Панфиловна выглядела постарше, но тоже была с задором и с большим опытом и каким-то своим очарованием.
Для нас, то есть для А. А. Непомнящей, игравшей Оленьку, и для меня, исполнявшей роль Веры Филипповны, каждый концерт был праздником, и мы испытывали огромное счастье от встречи с такими мастерами ролей Островского.
В отрывке из «Власти тьмы» опять удивила меня Евдокия Дмитриевна в роли Матрены своей крестьянской речью, необыкновенной простотой и достоверностью. Передавая Анисье порошки, с помощью которых она должна отравить мужа, Матрена — Турчанинова собранностью и необыкновенной внутренней силой подчиняла себе Анисью. Она была страшна своей напористостью. Ослушаться ее нельзя было. До сих пор я помню ее в этой роли, хотя уже прошло с тех пор много лет.
Особенно сердечно я вспоминаю Евдокию Дмитриевну в роли Домны Пантелеевны. Какая-то она была тихая после посещения Великатова. Помню, сидит она на стуле, а на коленях у нее подаренная шаль, и, точно околдованная Великатовым, зачарованная им, смотрит она на все, не понимая вполне ясно, что подсказать, что посоветовать дочке. «...Лебеди ...лебеди,—говорит,—плавают на озере»,—как сейчас слышу тихий-тихий, робкий голос, почти шепот Евдокии Дмитриевны.
Все роли ее помню очень хорошо. И Богаевскую в «Варварах» — сдержанная, интеллигентная женщина — интересный русский характер, Миссис Хиггинс в «Пигмалионе» — русская речь, но что-то не такое, как всегда, произношение. Это англичанка— сдержанная, собранная, однако откровенно осуждающая своего сына за его нечуткое отношение к Элизе. А ее мадам Гранде — какой живописный образ и внутренний и внешний! Француженка с ног до головы, тихая, молчаливая, не смеющая громко защитить свою единственную дочь, умученная жестокосердным мужем. Какая это ее победа была!
А ее русские матери в советских пьесах. Мать—в «Бойцах» и в «Великой силе» Б. С. Ромашева. Мать — в «Славе» В. М. Гусева. У всех у них много общего в характерах, и все-таки они получались у Евдокии Дмитриевны разными и перепутать одну с другой в ее .исполнении невозможно. Красивые советские женщины, правдивые, честные, исполненные материнского долга, отдающие своим сынам заботу и действенную свою любовь.
Как не вспомнить ее еще в одной советской пьесе на сцене Малого театра — в «Любови Яровой» К. А. Тренева. В маленькой эпизодической роли она сумела создать шедевр. В ее тоскливых глазах, в ее костюме, в ее скромном пенсне на носу просматривалась вся биография этой женщины, жены профессора Горностаева.
\'Всего не упомянешь, можно только сказать, что долго, долго оставалась Евдокия Дмитриевна в полной, совершенной творческой фроме. Годы шли, и работа не останавливалась.
Война. Великая Отечественная война застала Малый театр на гастролях в Днепропетровске, и Евдокия Дмитриевна была с нами. Никогда не изживается в душе у нас и в нашей памяти страшный момент, когда по радио узнали мы, что началась война. Полная растерянность от неожиданности свершившегося, да еще таким подлейшим способом — враг напал на нашу страну без объявления войны. Потом беспокойство, ожидание дальнейших известий. Разве можно было в такую минуту оставить Евдокию Дмитриевну одну? И хоть мы и жили в одной гостинице, я перебралась к ней в номер. Гастроли наши не кончены, а спектакли сразу прекратились. Что с нами будет в ближайшее время, мы с Евдокией Дмитриевной не знали. Чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей, я стала задавать ей вопросы, она стала отвечать. И покатилось и началось чудное сказание о ее детстве, юности, о родителях, семье. Так обо всей своей жизни поведала мне Евдокия Дмитриевна. И этот день (было воскресенье, 22 июня) окончательно сроднил нас. Много общего нашли мы между нашими семьями. Одна и та же среда, трудовая, типичная русская семья, не ахти какого достатка, но люди с мечтой о лучшей жизни и желанием трудиться честно.
Из Днепропетровска вернулись в Москву, уже затемненную. Начались спектакли в 10 или 11 часов утра. Шефские концерты. Выезды из города, дежурства в театре. 13 октября эвакуация в Челябинск. Ехали все вместе, и Евдокия Дмитриевна со своей сестрой Марией Дмитриевной. Первое время, пока не открыли театр в Челябинске, жуткое ощущение испытывали все актеры: кто мы — неизвестно. Ездим с концертами по госпиталям, видим первых тяжело раненных, читаем по палатам — всё вместе с Евдокией Дмитриевной. Она не отстает от нас ни на шаг. Возвращаемся поздно с концертов, и она с нами также. Иногда приходилось даже ночевать вне дома. Однажды мы с ней попали в метель и бурю, на полдороге пришлось вернуться.
В Челябинске жили мы почти год, и в сентябре 1942 года вернулись в все еще затемненную Москву и скоро начали играть в Детском театре.
В Челябинске я почти ежедневно бывала у сестер Турчаниновых. В Москве мы виделись реже. Но их дом был всегда гостеприимным, радушным. Таким он был до войны, таким был во время войны. Все, все мы переживали вместе. И горе и радости. А горя в жизни Евдокии Дмитриевны было, ох, сколько. Все вынесла она. Говорят, что беда, горе озлобляют человека. Это неверно, если судить по Евдокии Дмитриевне. Сколько она перенесла утрат — не счесть. Утраты близких преследовали ее всю жизнь.
Рано овдовевшей Евдокии Дмитриевне пришлось пережить тяжелое материнское горе—смерть единственной горячо любимой дочери. Молодая замужняя женщина заболела туберкулезом, вследствие тяжелых семейных переживаний. Ничто не могло вернуть ей здоровья, несмотря на все старания и заботы Евдокии Дмитриевны.
В далекий Абастумани, где в санатории скончалась дочь, поехала Евдокия Дмитриевна одна, приняв на себя все хлопоты, связанные с перевозом гроба в Москву. Мало этого, она одна же и сопровождала гроб, стоя около него на продолжении всего пути от Абастумани до Москвы. Что передумала, что перечувствовала она, как жило сердце матери — никогда, никому, ни одного слова не сказала она, проявив в этом тяжком горе мужество, величие души настоящей русской женщины, В день возвращения в Москву она вечером пришла в свой родной Малый театр, играла в спектакле.
И последний удар в ее жизни — смерть единственной сестры, бывшей оперной певицы Марии Дмитриевны Турчаниновой — тоже человека лихой судьбы. И это надо было пережить многострадальной душе Евдокии Дмитриевны. И она переносила все и всегда молча, не прося ни у кого поддержки, без «видимых миру слез». Сознавая себя нужной театру, сберегала она свои силы и жизнь и несла их в театр до тех пор, пока физические силы ее не иссякли. Только любовью к Малому театру и к людям, бесконечной заботой о них — этим жила Евдокия Дмитриевна.
Естественно, что театр в 1961 году выдвинул ее кандидатуру в депутаты Московского областного совета депутатов трудящихся. Она с гордостью приняла это высокое звание и с честью выполняла возложенные на нее народом обязанности. Она никогда не кричала об этом, но всегда говорила искренне и просто, что она кровно связана со своим народом.
Она любила всякую общественную работу, никогда ие тяготясь ею. Во Всероссийском театральном обществе с огромной отдачей сердца своего она исполняла обязанности председателя бытовой комиссии. Как любила она старых/актеров и как умело облегчала им жизнь!
Редкими душевными качествами обладала эта мудрая русская женщина и прекрасная артистка. Не отрываясь ни на минуту от жизни страны, она как подлинная гражданка жила заботами, печалями и радостями своего народа, с которым была связана неразрывно.
Евдокия Дмитриевна заслужила своим трудом, человечностью, любовью, состраданием к людям долгую и признательную память.
За несколько часов до смерти артистка читала «Евгения Онегина» А. С. Пушкина дежурившим около ее постели сестрам. «Вся моя жизнь до последнего дыхания принадлежит театру», — когда-то сказала она...
Как хорошо, что сохранились в записи на радио прочитанные ею сказки и на телевидении заснятые фильмы-спектакли с ее участием. Надо только чаще показывать то, что имеется. Это надо делать и в учебных целях. Евдокия Дмитриевна была связана с театральным училищем им. М. С. Щепкина: преподавала здесь, а в последние годы была председателем экзаменационной комиссии. И сейчас в театре работают ее ученики — народные артисты С. Н. Фадеева, Е. П. Велихов и другие.
Память о ней сохранится надолго. Будут передачи по радио и телевидению. Ее запомнят дети, молодежь, когда они состарятся, посмотрят уже другие поколения. И так дальше — навечно.
