28.01.2011
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
28 января – день рождения народной артистки России Людмилы Петровны Поляковой. Поздравляем!
27.01.2011
Подробнее
А.К.ТОЛСТОЙ И ЕГО ПОЭМА «ДОН ЖУАН»
Примечательно не только творчество Толстого, но и сама его биография. Стоит напомнить, что Алексей Константинович послужил прототипом нескольких литературных героев
А.К.ТОЛСТОЙ И ЕГО ПОЭМА «ДОН ЖУАН»
Примечательно не только творчество Толстого, но и сама его биография. Стоит напомнить, что Алексей Константинович послужил прототипом нескольких литературных героев. Так, родной дядя, известный писатель Антоний Погорельский, вывел его в образе Алёши в своей сказке «Чёрная курица, или Подземные жители»; троюродный брат, Лев Толстой, писал с него Алексея Кирилловича Вронского в «Анне Карениной».
По материнской линии Алексей Константинович происходил из рода Разумовских, чьё возвышение началось при императрице Елизавете Петровне. Прадедушка Толстого был украинским гетманом; министр народного просвещения А.К.Разумовский, имя которого связано с открытием Царскосельского лицея, приходился писателю дедом. Ещё ребёнком маленький Алёша Толстой оказался при дворе – он принадлежал к детскому окружению наследника престола, будущего Александра II.
В 1836 г. молодой граф выдержал экзамен на чин при Московском университете. Толстой довольно быстро сделал блестящую карьеру, однако он никогда не стремился к наградам и чинам, видя своё призвание в творчестве. «Служба, какова бы она ни была, глубоко противна моей натуре… Служба и искусство несовместимы» – писал он Александру II в своём прошении об отставке в 1861 г. (Как тут не вспомнить Пушкина с его гением и злодейством, а также Грибоедова: «Служить бы рад, прислуживаться тошно»!).
Склонность к творчеству обнаружилась у Толстого очень рано, уже в 6 лет он «начал марать бумагу и писать стихи – настолько поразили моё воображение некоторые произведения наших лучших поэтов… Я упивался музыкой разнообразных ритмов и старался усвоить их технику» (из автобиографического письма итальянскому учёному А. де Губернатису от 20 февраля (4 марта) 1874 г.). Антоний Погорельский всячески поощрял литературные опыты своего любимца. Первым опубликованным произведением Толстого стала в мае 1841-го фантастическая повесть «Упырь», благосклонно принятая таким взыскательным критиком, как В.Г.Белинский.
Литературное наследие Алексея Константиновича весьма разнообразно и многожанрово: великолепная лирика, включая любовную, хлёсткая, остроумная, на редкость смешная сатира (отдельное спасибо за Козьму Пруткова!), поэмы, фантастические повести и рассказы (Толстой был одним из родоначальников этого жанра в России), исторический роман, былины, баллады, притчи… Вершиной же его творчества стала драматическая трилогия – «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович», «Царь Борис», долгие годы являвшаяся «визитной карточкой» Малого театра.
О.А.Петренко
* * *
Поэма Толстого «Дон Жуан» (1862) появилась в самый разгар споров о назначении и месте искусства в жизни. Образ Дона Жуана, как и вся поэма в целом, стал, по словам писателя, «невольным протестом против практического направления нашей беллетристики». Объясняя свой замысел, Толстой формулирует принципиально важное убеждение, лежащее в основе его концепции образа Дона Жуана: «Не признавать в человеке чувство прекрасного, находить это чувство роскошью, хотеть убить его и работать только для материального благосостояния человека – значит отнимать у него его лучшую половину, значит низводить его на степень счастливого животного, которому хорошо, потому что его не бьют и сытно кормят».
Дон Жуан Толстого меньше всего беззаботный повеса, коварный обольститель женщин. Он поэт и философ любви. Для него любовь – не просто чувство, влекущее его к женщине, а основа мироздания. За душу Дона Жуана борются два противоположных начала – света и тьмы. Сатана готовит для героя страшное искушение – искать небесный идеал красоты и совершенства на грешной земле.
Так с волей пламенной, упорством на челе,
С отчаяньем в груди, со страстию во взоре,
Небесное Жуан пусть ищет на земле
И в каждом торжестве себе готовит горе.
Дон Жуан готов полюбить искренне и глубоко, но каждая новая встреча приносит лишь горечь разочарования. Именно это приводит героя не только к утрате веры, но и к восстанию против всех нравственных устоев бытия.
Встретив донну Анну, дон Жуан искренен в своих признаниях. Эту черту героя особо отмечал сам автор: «Он верил во всё, что он говорил донне Анне, пока Командор не вернул его к реальной жизни, ко всем его разочарованиям в прошедшем и к его настоящему скептицизму».
Последнее свидание с донной Анной открывает ему глаза, он понимает, что наконец обрёл истинную любовь…
И.Б.Ростоцкий
Газета Малого театра, №35
Примечательно не только творчество Толстого, но и сама его биография. Стоит напомнить, что Алексей Константинович послужил прототипом нескольких литературных героев. Так, родной дядя, известный писатель Антоний Погорельский, вывел его в образе Алёши в своей сказке «Чёрная курица, или Подземные жители»; троюродный брат, Лев Толстой, писал с него Алексея Кирилловича Вронского в «Анне Карениной».
По материнской линии Алексей Константинович происходил из рода Разумовских, чьё возвышение началось при императрице Елизавете Петровне. Прадедушка Толстого был украинским гетманом; министр народного просвещения А.К.Разумовский, имя которого связано с открытием Царскосельского лицея, приходился писателю дедом. Ещё ребёнком маленький Алёша Толстой оказался при дворе – он принадлежал к детскому окружению наследника престола, будущего Александра II.
В 1836 г. молодой граф выдержал экзамен на чин при Московском университете. Толстой довольно быстро сделал блестящую карьеру, однако он никогда не стремился к наградам и чинам, видя своё призвание в творчестве. «Служба, какова бы она ни была, глубоко противна моей натуре… Служба и искусство несовместимы» – писал он Александру II в своём прошении об отставке в 1861 г. (Как тут не вспомнить Пушкина с его гением и злодейством, а также Грибоедова: «Служить бы рад, прислуживаться тошно»!).
Склонность к творчеству обнаружилась у Толстого очень рано, уже в 6 лет он «начал марать бумагу и писать стихи – настолько поразили моё воображение некоторые произведения наших лучших поэтов… Я упивался музыкой разнообразных ритмов и старался усвоить их технику» (из автобиографического письма итальянскому учёному А. де Губернатису от 20 февраля (4 марта) 1874 г.). Антоний Погорельский всячески поощрял литературные опыты своего любимца. Первым опубликованным произведением Толстого стала в мае 1841-го фантастическая повесть «Упырь», благосклонно принятая таким взыскательным критиком, как В.Г.Белинский.
Литературное наследие Алексея Константиновича весьма разнообразно и многожанрово: великолепная лирика, включая любовную, хлёсткая, остроумная, на редкость смешная сатира (отдельное спасибо за Козьму Пруткова!), поэмы, фантастические повести и рассказы (Толстой был одним из родоначальников этого жанра в России), исторический роман, былины, баллады, притчи… Вершиной же его творчества стала драматическая трилогия – «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович», «Царь Борис», долгие годы являвшаяся «визитной карточкой» Малого театра.
О.А.Петренко
* * *
Поэма Толстого «Дон Жуан» (1862) появилась в самый разгар споров о назначении и месте искусства в жизни. Образ Дона Жуана, как и вся поэма в целом, стал, по словам писателя, «невольным протестом против практического направления нашей беллетристики». Объясняя свой замысел, Толстой формулирует принципиально важное убеждение, лежащее в основе его концепции образа Дона Жуана: «Не признавать в человеке чувство прекрасного, находить это чувство роскошью, хотеть убить его и работать только для материального благосостояния человека – значит отнимать у него его лучшую половину, значит низводить его на степень счастливого животного, которому хорошо, потому что его не бьют и сытно кормят».
Дон Жуан Толстого меньше всего беззаботный повеса, коварный обольститель женщин. Он поэт и философ любви. Для него любовь – не просто чувство, влекущее его к женщине, а основа мироздания. За душу Дона Жуана борются два противоположных начала – света и тьмы. Сатана готовит для героя страшное искушение – искать небесный идеал красоты и совершенства на грешной земле.
Так с волей пламенной, упорством на челе,
С отчаяньем в груди, со страстию во взоре,
Небесное Жуан пусть ищет на земле
И в каждом торжестве себе готовит горе.
Дон Жуан готов полюбить искренне и глубоко, но каждая новая встреча приносит лишь горечь разочарования. Именно это приводит героя не только к утрате веры, но и к восстанию против всех нравственных устоев бытия.
Встретив донну Анну, дон Жуан искренен в своих признаниях. Эту черту героя особо отмечал сам автор: «Он верил во всё, что он говорил донне Анне, пока Командор не вернул его к реальной жизни, ко всем его разочарованиям в прошедшем и к его настоящему скептицизму».
Последнее свидание с донной Анной открывает ему глаза, он понимает, что наконец обрёл истинную любовь…
И.Б.Ростоцкий
Газета Малого театра, №35
Подробнее
«Звуковой архив Малого театра» ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
«Звуковой архив Малого театра»
ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
В передаче использованы фрагменты из спектаклей как уже знакомые посетителям сайта, так и новые, ранее не публиковавшиеся…
ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
В передаче использованы фрагменты из спектаклей как уже знакомые посетителям сайта, так и новые, ранее не публиковавшиеся…
«Звуковой архив Малого театра»
ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
В передаче использованы фрагменты из спектаклей как уже знакомые посетителям сайта, так и новые, ранее не публиковавшиеся…
Творческий портрет В.Н.Рыжовой (45 Мб)
1. «Правда – хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островского
Филицата – Варвара Рыжова
Барабошева – Евдокия Турчанинова
Грознов – Николай Яковлев
2. «Горе от ума» А.С.Грибоедова
Графиня-бабушка – Варвара Рыжова
Князь Тугоуховский – Виктор Красавин
3. «Наш современник» К.Паустовского
Арина Родионовна – Варвара Рыжова
Пушкин – Михаил Царев
4. «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского
Мигачева – Варвара Рыжова
Елеся – Николай Рыжов
5. «Лес» А.Н.Островского
Улита – Варвара Рыжова
Счастливцев – Николай Яковлев
6. «Доходное место» А.Н.Островского
Кукушкина – Варвара Рыжова
Полина – Ольга Хорькова
Жадов – Николай Анненков
Записано на «Старом радио»
ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
В передаче использованы фрагменты из спектаклей как уже знакомые посетителям сайта, так и новые, ранее не публиковавшиеся…
Творческий портрет В.Н.Рыжовой (45 Мб)
1. «Правда – хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островского
Филицата – Варвара Рыжова
Барабошева – Евдокия Турчанинова
Грознов – Николай Яковлев
2. «Горе от ума» А.С.Грибоедова
Графиня-бабушка – Варвара Рыжова
Князь Тугоуховский – Виктор Красавин
3. «Наш современник» К.Паустовского
Арина Родионовна – Варвара Рыжова
Пушкин – Михаил Царев
4. «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского
Мигачева – Варвара Рыжова
Елеся – Николай Рыжов
5. «Лес» А.Н.Островского
Улита – Варвара Рыжова
Счастливцев – Николай Яковлев
6. «Доходное место» А.Н.Островского
Кукушкина – Варвара Рыжова
Полина – Ольга Хорькова
Жадов – Николай Анненков
Записано на «Старом радио»
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВОЙ РОЛЬЮ!
27 января в комедии «Горе от ума» А.С.Грибоедова роль княгини Тугоуховской в первый раз сыграла заслуженная артистка России Ольга Александровна Чуваева. Поздравляем!
Подробнее
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛЬ
28 января в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» роль...
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛЬ
28 января в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» роль Луки в первый раз играет заслуженный артист России Петр Данилович Складчиков, а роль Девки — Татьяна Николаевна Рыжова.
28 января в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» роль Луки в первый раз играет заслуженный артист России Петр Данилович Складчиков, а роль Девки — Татьяна Николаевна Рыжова.
Подробнее
РЫЖОВА ЗА КУЛИСАМИ
Из книги Н.И.Рыжова «Рыжов о Рыжовой». М., 1984.
РЫЖОВА ЗА КУЛИСАМИ
Из книги Н.И.Рыжова «Рыжов о Рыжовой». М., 1984.
Случалось мне не раз слышать о том или другом знакомом такое мнение: «Хороший актер, а человек — так себе». Или и того больше: «Хороший актер, жаль, что человек дрянь». Что ж, должно быть, бывает иногда и так, если речь идет об актере среднего дарования. Однако я не знаю, не помню случая, чтобы настоящий художник, мастер был скверным человеком. Я имею в виду, разумеется, не скверный характер, а ту нравственную сущность, которую народ попросту именует душой. Думаю, что великий художник — это всегда человек великой души. Помните, как блестяще сформулировал эту мысль Пушкин в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери»: «Гений и злодейство — две вещи несовместные».
Этот замечательный афоризм, ставший уже, пожалуй, нравственным правилом, родился, мне думается, не только в результате размышлений или наблюдений поэта, но и как следствие глубокого понимания им духовной сущности тех, кого называют гениальными творцами. Уверен, что это относится и к большим актерам. К ним-то, может быть, в самую первую очередь. Я задумался об этом, читая письма матери к разным людям, письма, полные сердечности, простоты, доброты и уважения к людям. В этом, по моему мнению, тоже проявляется душевное величие человека. Вот мне хочется привести одно из писем матери к Борису Андреевичу Бабочкину. Оно без даты, но, судя по всему, написано Варварой Николаевной в последние годы ее жизни. Для меня оно не просто свидетельство ее чуткости, ума, внимания к людям, полного отсутствия зависти. Я в нем вижу то самое душевное величие, которое свойственно истинным талантам. Только очень большой Художник и Человек (сознательно пишу оба эти слова с большой буквы) мог написать другому большому Художнику так, как написала мать. Позвольте привести это письмо целиком:
«Дорогой Борис Андреевич!
Могу сказать, что очень порадовали Вы меня своим дорогим письмом. Еще очень радуюсь, что Вы увлечены своей работой — без увлечения работа тягостна, и только при увлечении она дает радость творчества. А у Вас при Вашем громадном таланте режиссера Ваше увлечение передачей молодым болгарским актерам* своих методов, конечно, увлекает Вас еще больше.
Не знаю, подойдет ли Вам моя мысль. Так как я ценю Вас как большого артиста, мне бы хотелось, чтобы та труппа, которую Вы так хвалите, увидала Вас и поняла не только как большого режиссера, но и как большого актера. Очень бы желала я, чтобы Вы с ними сыграли Хлестакова. Сама я увлечена Вашим Хлестаковым. Он меня не покидает, так и стоит перед моими глазами. Вот бы и хотелось, чтобы с этой прекрасной труппой Вы сыграли «Ревизора» и показали им наглядно, как надо его трактовать.
Конечно, они знают Вас по кинокартинам, по незабываемому Чапаеву. Раз увидеть Вас там — значит запомнить и полюбить на всю жизнь.
Мне, как актрисе, хотелось бы, чтобы они увидали Вас с разных сторон Вашего громадного дарования. Вот на моей памяти в Малый театр приезжал Томмазо Сальвини, знаменитый трагик, и играл он у нас на своем языке. А вся труппа говорила по-русски. Это нисколько не ослабляло потрясающего впечатления, которое он производил своей игрой. А болгарский язык очень напоминает русский, и мне очень бы хотелось, чтобы Вы там сыграли, а уж до того Вы обаятельны на сцене и такую имеете ценную и очень редкую способность перевоплощения!
Желала бы, чтобы все условия жизни и климата не повредили Вашему драгоценному здоровью. Желаю полного успеха во всех Ваших начинаниях. Зная, что Вы так заняты, не буду ждать от Вас ответного письма».
Боюсь, что я плохо, невразумительно объяснил свою мысль, даже совсем не объяснил. А хотел я сказать вот о чем. У определенной части зрителей, и немалой, особенно в дореволюционное время, существовало мнение, что в погоне за успехом... нет, не так... что жажда успеха, признания, без которой действительно невозможна жизнь и работа артиста, порождает нездоровое соперничество между актерами, зависть одних по отношению к другим, более одаренным, интриги разного рода, борьбу за роли и прочее, и прочее. Я не хочу анализировать сейчас этот вопрос подробно. Я хочу только сказать о Варваре Николаевне Рыжовой. Не знаю, что думала она о своем таланте, как оценивала его; не знаю потому, что сама мать никогда об этом не говорила. Но показателем ее подлинно человеческого и актерского величия для меня было ее умение ценить талант других актеров, открыто преклоняться перед ним, вслух восхищаться, если хотите, пропагандировать его.
Вот, например, мама часто выступала на страницах многотиражной газеты нашего театра, которая так и называлась «Малый театр». О чем писала там Варвара Николаевна? О себе? О спектаклях, в которых играла? Нет. Она писала о товарищах своих, об актерах, в том числе и о тех, кто играл с ней одни роли. Приведу воспоминания мамы об Александре Александровне Яблочкиной, опубликованные в первом номере газеты «Малый театр» за 1937 год. Статья называлась «Прекрасный товарищ», и в ней Варвара Николаевна рассказывала:
«Николай Игнатьевич Музиль и Варвара Петровна Музиль-Бороздина, поженившись в 1870 году, поехали играть на летний сезон в Тифлис, где и работали с известным в то время режиссером А. А. Яблочкиным и его женой, тоже артисткой Малого театра, Серафимой Васильевной Яблочкиной. С тех пор семья Яблочкиных и семья Музилей стали друзьями до конца жизни...
...Я помню Александру Александровну подростком, когда она приезжала к нам на дачу в Петровское-Разумовское. Я помню Александру Александровну Софьей в «Горе от ума», и лучшей Софьи я в своей жизни потом не видела. Я была свидетельницей блестящего периода ее деятельности, когда она играла героинь: Магду в «Родине», Настасью Филипповну в «Идиоте», Лидию в «Бешеных деньгах», героинь в «Талантах и поклонниках», в «Последней жертве», «Цене жизни», «Невольницах», «Измене», «Идеальной жене», Елизавету в «Марии Стюарт», Дездемону, Корделию, Эмилию и массу других ролей. На моих же глазах она делала переход от героинь к ролям старух: Маргарите в «Ричарде», Мурзавецкой — «Волки и овцы», Чебоксаровой — «Бешеные деньги» и т. д. Всех ролей не перечтешь — их сотни.
Александра Александровна — прекрасный товарищ. В несчастье, в болезни она никогда никого не оставляла, первая шла хлопотать, помогать, — словом, отдавала всю свою душу. Такого прекрасного, доброго, отзывчивого человека, как Александра Александровна, трудно найти».
Что же удивительного? — скажете вы. — Во-первых, речь идет о подруге всей жизни, человеке близком, почти родном. Во-вторых, доброта и бескорыстие Яблочкиной действительно известны всем. Взять хотя бы тот факт, что все свои сбережения, все, что она имела, великая актриса отдала на создание Дома ветеранов сцены, в котором нашли не просто пристанище, а свой родной дом сотни бывших актеров, оказавшихся в старости одинокими или беспомощными. Верно. Это так, отвечу я. Но вот еще пример. Всего несколько лет, с 1933 по 1938 год, играла в Малом театре народная артистка СССР М. М. Блюменталь-Тамарина. Подругами они с матерью не были, но вот что писала В. Н. Рыжова в той же газете:
«Я с юных лет была поклонницей Марии Михайловны Блюменталь-Тамариной. Она меня всегда поражала своей исключительной простотой,
трогательностью и комизмом. Не буду делать перечень всех созданных ею образов, но не могу не упомянуть о роли матери в пьесе «Дети Ванюшина». Лучшей исполнительницы я не видела, она до сих пор стоит перед моими глазами. Я всегда с таким нетерпением ожидала ее появления на сцене, она заставляла и смеяться, и плакать...»
И я помню, как мать действительно плакала, глядя на игру Марии Михайловны. Это было в предвоенные годы. Тогда большой популярностью у зрителей пользовался кинофильм «Искатели счастья», кстати, с великолепной музыкой И. О. Дунаевского. Мария Михайловна играла там старую еврейскую мать. В одном эпизоде героиня Марии Михайловны рассказывает о безысходной, отчаянной бедности в большой еврейской семье и говорит с невероятной горечью и мукой:
— Ты режешь одну маленькую ржавую селедку, а семь голодных детей смотрят на твои руки, и каждый просит: «Мама, дай мне побольше...»
В этот момент я почувствовал (мы сидели с мамой рядом), как напряглась и выпрямилась она, словно устремившись к экрану. Я искоса взглянул на нее и заметил сверкнувшую в свете экрана слезу на ее щеке.
Еще до этого, в той же статье своей, мама писала:
«Мария Михайловна всегда уделяла мне свое внимание (Блюменталь-Тамарина была двенадцатью годами старше мамы. — Н. Р.), и ее похвала давала мне радость и бодрость, окрыляла меня на дальнейшую работу. Это редкое и дорогое качество у работника театра — прийти и выразить похвалу или указать на недостатки». Или вот еще, о другой актрисе:
«Тридцать лет назад в Малый театр пришла молодая, красивая актриса, расположившая к себе всех нас. Этой актрисой была Раиса Романовна Рейзен. Она обладала не только внешней красотой. За три десятилетия работы в нашем театре она проявила себя как хороший, отзывчивый товарищ, милый, чуткий человек.
Я знаю Раису Романовну как очень способную, талантливую актрису, вносящую много своеобразия в исполняемые ею роли, особенно характерные. Создавая сценические образы, она вкладывает в них ряд наблюдательно подмеченных штрихов.
Раиса Романовна горячо любит свое дело, она буквально болеет душой за театр, всегда стремится устранить в театре всякие неполадки...»
Когда в 1939 году коллектив Малого театра выдвинул кандидатом в депутаты райсовета С. А. Головина, мать тоже написала о нем в нашей газете. Написала так просто, так душевно и искренне, как обычно говорила о людях:
«Много лет я знаю Сергея Аркадьевича Головина. Всю жизнь вместе работаем. Хороший он человек, добрый, сердце у него большое. Сергей Аркадьевич — настоящий, хороший товарищ. Мы, актеры, очень дружим с ним.
Сергей Аркадьевич — прекрасный артист, горячо любящий театр, и играть с ним в одном спектакле — просто удовольствие.
Знаю я Сергея Аркадьевича и как организатора. Он энергичен, умеет со всеми ладить, он обо всех заботится, обо всех хлопочет...»
«Обо всех заботится, обо всех хлопочет...» Это Варвара Николаевна говорит о других, рассказывает о товарищах. А как заботилась и хлопотала о товарищах она, рассказывали и до сих пор еще рассказывают они, ее товарищи. Уж по меньшей мере человек тридцать, например, рассказывали мне и нашим близким одну старую историю. Иногда рассказывали и при маме. Она немного смущенно поводила плечом и изредка приговаривала:
— Ну да будет уж вам! Как не грех!
Было это давным-давно, в первые послереволюционные годы, когда директором Малого театра был Александр Иванович Южин. Надо сказать, что это было трудное для театра время, время, когда многим казалось, что вместе с гибелью старого мира должно погибнуть и все, что было порождено им, — искусство, театр, литература. Возникшие новые театры искали новые формы, новые средства выражения, пытались создать новый репертуар. К старым классическим театрам и у части публики, и у многих критиков отношение было как к чему-то безнадежно устаревшему и чуть ли не контрреволюционному. Многие актеры находились, если можно так сказать, в состоянии творческого кризиса, играли мало, почти не имели ролей. Каким-то образом получилось, что в один из сезонов без сколько-нибудь значительных ролей осталась прекрасная актриса Евдокия Дмитриевна
Турчанинова. У мамы же, хотя они с Турчаниновой выступали примерно в одном амплуа — характерных актрис, ролей было достаточно, и она по-прежнему пользовалась успехом. В пьесе А. Истомина «Сестры Кедровы» ей была поручена центральная роль матери.
И вот однажды, когда Александр Иванович Южин, уже грузноватый, солидный, сидел у себя в кабинете, занимаясь делами с кем-то из своих помощников, в дверях нерешительно возникла Варвара Николаевна и, словно просительница, остановилась у порога.
— Вы ко мне, Варвара Николаевна? — поднялся ей навстречу Южин.
— К вам, Александр Иванович...
Южин внимательно вглядывается в ее лицо.
— У вас что-нибудь случилось, Варвара Николаевна?
— Случилось, Александр Иванович...
— Да что же?
— Да вот роль мне дали в «Сестрах Кедровых»...
— Что же плохая разве роль?
— Роль-то хорошая, Александр Иванович. Да у меня и другие хорошие роли есть. А вот у Дунечки Турчаниновой, так у нее как-то совсем хороших ролей нет. Так все, пустяки какие-то. Вот бы ей в «Сестрах»-то...
— Варвара Николаевна, — с некоторым недоумением говорит Южин, — Евдокия Дмитриевна в «Сестрах» тоже занята, она кухарку играет. А других ролей там ни для вас, ни для нее нет.
— Так вот я затем и пришла, Александр Иванович, — обрадованно говорит мама, очень довольная, что разговор наконец-то приблизился к делу. — Я и говорю: нельзя ли Дунечке тоже мать играть? А я бы уж с ней в очередь играла...
Южин сначала удивился, потом рассмеялся и решил:
— Ну, будь по-вашему, Варвара Николаевна!
Так и играли в этой пьесе Рыжова и Турчанинова по очереди — одна мать, другая — кухарку, и наоборот. Причем маленькую роль кухарки Варвара Николаевна играла своеобразно, с блеском. В частности, там был эпизод, в котором кухарка произносила одну-единственную фразу, но делала это Варвара Николаевна так, что без смеха смотреть было невозможно. Она выходила на сцену, где ее хозяйка вела оживленный разговор с гостьей, выходила мрачная, без тени робости или услужливости, и, дернув хозяйку за рукав, говорила с видом оскорбленной добродетели, с досадливым чувством человека, обиженного недоверием, но не потерявшего гордости:
— Барыня, идите смотреть, как я руки перед каклетами мыть буду. — И, повернувшись, не заботясь о том, идет ли за нею барыня, так же мрачно и уверенно шла обратно.
Зал раскалывался смехом и аплодисментами... Южин как-то не выдержал и сказал ей:
— Ну вот, Варвара Николаевна, а вы говорили, что Дунечке в «Сестрах» играть нечего...
А сколько народу приходило к нам в дом, к маме, за помощью, за советом или просто сочувствием? Да нет, просто сочувствия у мамы никогда не получалось: если человек вызывал сочувствие (а при маминой доброте он его вызывал всегда), то тут же следовала и помощь, часто — денежная, хотя не могу сказать, чтобы деньги бывали лишними в нашей большой семье (кроме мамы, моей жены и дочери, с нами жила моя тетка, сестра Варвары Николаевны, Елена Николаевна, и подолгу гостили родственники разной степени родства, а также и знакомые).
Что касается денег, которые легко давала мама, то я не уверен даже, что за ними всегда обращались люди, действительно попавшие в безвыходное положение. Думаю, что порой добротой мамы пользовались бессовестные попрошайки. Но сказать об этом маме, даже просто намекнуть, было невозможно: глаза у нее делались испуганными, лицо вытягивалось, и она укоризненно говорила:
— Да господь с тобою, Колюшка! Да как можно так думать? А ну как и вправду беда у человека? Ведь век себе не простишь, коль откажешь. Да и зачем отказывать-то? Уж не обойдемся мы, что ли, без этих денег!
Но вот, когда надо было помочь не деньгами и советами, а по-иному, если где-то в официальных инстанциях надо было добиться справедливости, Варвара Николаевна вникала во все подробности и, только убедившись в том, что человек действительно незаслуженно обижен, обойден, неспособен постоять за себя, начинала обстоятельные хлопоты. Обычно при этом она некоторое время ходила по своей спальне с озабоченным выражением лица, останавливалась в задумчивости, подолгу вглядывалась в тонкое лицо богоматери на деревянной доске и вдруг решительно начинала собираться куда-то.
— Куда ты, мама? —спрашивал я.
— Да вот, Колюшка, поеду хлопотать. Надо, чтобы хорошенько разобрались товарищи. А то что же так-то, с ходу, тяп-ляп... Эдак и обидеть человека недолго...
Иной раз сама предлагала мне или моей жене:
— Что б тебе, душка моя, собраться, да со мной бы и поехать. Вдвоем-то и быстрей правды добьемся.
Должен сказать, что хлопоты Варвары Николаевны, как правило, увенчивались успехом. И не только потому, что ее знали, любили, высоко ценили многие люди, облеченные народным доверием. И я и многие современники Варвары Николаевны не раз слышали от должностных лиц и партийно-общественных руководителей слова: «Раз Рыжова просит, надо разобраться. Надо помочь. Она зря просить не станет».
И, честное слово, я не знаю, кто больше радовался, когда удавалось отменить несправедливое решение, добиться помощи, внимания, тот ли, за кого хлопотала мать, или она сама.
Надо было видеть, как принимала Варвара Николаевна тех, кто приходил в наш дом, в дом, где мамой свято поддерживались традиции всем известного московского гостеприимства. Каждого, кто переступал порог квартиры в Воротниковском переулке, прежде всего усаживали за большой круглый стол. При этом, если пришедший пытался отказаться и начинал лепетать что-либо о деловом характере своего визита, Варвара Николаевна
Хлопоты, хлопоты.
будто и не слышала его слов, быстренько подталкивала пришедшего к столу, приговаривая на ходу:
— А вы вот за стол присаживайтесь. Сейчас чайком с пирожком вас угостим, а потом уж и о делах разговаривать будем. Не посетуйте, по-московски, у нас иначе нельзя...
Ну а если уж званные гости!.. Тут хлопотам в доме не было конца. И, конечно, больше всех хлопотала мама. И принять гостей она тоже умела. Европейского этикета, по которому каждый гость сам себе кладет кушанье, а не хочет — так и не ест, Варвара Николаевна не признавала. Зная, что «рыжовские» блюда всегда вкусные, сама накладывала гостю чуть не полную тарелку. Иной гость и в самом деле взмаливался:
— Варвара Николаевна, голубушка моя, родная! Да не могу я больше!
Но мать и слышать ничего не хотела:
— Душка моя, да быть того не может, чтоб такого вкусного блюда не съесть. Нет уж, нет уж, у нас по-московски: полагается все скушать, а то обида хозяйке.
И такая благожелательность была в голосе, что гость вздыхал и доедал все дочиста.
— Вот, душка моя, и ладно; а то не могу да не могу, — говорила мать.
Чтобы кто-нибудь из недоверчивых читателей не заподозрил меня в пристрастии (впрочем, довольно естественном для всех, кто любил Варвару Николаевну), я решил привести здесь маленький отрывок из воспоминаний на эту тему известного талантливого журналиста, большого знатока мира искусства и его служителей Михаила Николаевича Дол-гополова. Михаил Николаевич был знаком с мамой на протяжении почти сорока лет, видел ее на сцене во многих спектаклях, восхищался ее, как он писал, «изумительной, неповторимой игрой», считал Варвару Николаевну «великолепной актрисой» и называл «чудесницей Малого театра». Бывая у нас дома, Михаил Николаевич не брал у мамы интервью, не выспрашивал, не выпытывал, а слушал то, что она сама хотела, находила нужным рассказать, о своих первых шагах на сцене. Он наблюдал этот феномен, пытаясь для себя раскрыть секрет таланта, позволяющего актрисе проникнуть в любой характер и с величайшим искусством сыграть любую роль. Словом, как говорят теперь, он «снимал скрытой камерой». Вот что писал Михаил Николаевич Долгополое:
«И дома Варвара Николаевна была удивительно душевной и сердечной. Простая и добрая, гостеприимная хозяйка, она буквально не знала, куда усадить человека, пришедшего за статьей или интервью. И тут, за чашкой чая с чудным вареньем, начинались такие рассказы и воспоминания, сопровождаемые мгновенно возникающими сценками — жизненными портретами тех, о ком шел разговор, что часто забывалась цель визита. Варвара Николаевна и сама настолько увлекалась рассказом о былом, что, спохватившись, всплескивала руками и восклицала удивленно:
— Что же это я! Совсем вас заговорила! Правда, как же это так? Скромности матери не было предела. Нередко журналистам, желавшим
получить от нее интервью, приходилось долго уговаривать маму рассказать о себе. И только потому, что ей казалось, будто все это: ее жизнь, ее работа, ее мысли — не может быть интересным людям, читающим такие серьезные журналы и газеты, от которых приходили к ней корреспонденты. Михаил Николаевич Долгополов писал далее:
«Немалых трудов стоило убедить Варвару Николаевну, насколько интересны ее рассказы и сколько удовольствия они доставляют слушателю.
Главным «мотивом» рассказов милой и предельно искренней Варвары Николаевны было ее глубокое убеждение, что всеми скромными, как она говорила, успехами она обязана замечательному окружению, в котором росла с детских лет:
— Родному Малому театру я обязана всем, — говорила Варвара Николаевна. — Ни на один день с ним не расставалась. А ведь сколько пережито и радостей, и обид. И трудно было, и хорошо. И счастлива я безмерно, что прожила такую большую жизнь, прожила с такими исключительными людьми».
Об этом же мама и сама писала в одной из своих статей: «...Мы жили в Кривоарбатском переулке. У нас бывали: А. Н. Островский, А. П. Чехов, замечательные артисты М. Н. Ермолова, А. П. Ленский, М. П. Садовский О. О. Садовская, Н. А. Никулина, И. Ф. Горбунов и другие. Помню, как после обеда отец читал нам юмористические рассказы Антоши Чехонте, печатавшиеся в «Петербургской газете», «Стрекозе», «Осколках».
Часто бывал у нас и Вл. И. Немирович-Данченко, тогда еще молодой драматург. Владимир Иванович ознакомил отца с одной из первых своих пьес «Последняя воля». Отец поставил ее в Малом театре, в свой бенефис. В спектакле, кроме него, играли: Ермолова, Федотова, Никулина, Ленский, Рыбаков, Южин.
Пьеса и спектакль имели громадный успех. После этого в Малом театре были поставлены пьесы Вл. И. Немировича-Данченко «Цена жизни» и «Золото».
Радостно мне было видеть на сцене Малого театра своего отца, который чудесно играл Шмагу в «Без вины виноватых» и Робинзона в «Бесприданнице» А. Н. Островского. А как чудесно играла Кручинину Ермолова! Мы все ее обожали. Я росла и воспитывалась в среде талантливейших артистов конца XIX века, училась на их лучших сценических созданиях. Могла ли я мечтать, что через 10—15 лет буду сама играть вместе с Ермоловой, у которой я ребенком бывала на квартире. Никогда не мыслила и не мыслю сейчас, что без Малого театра я стала бы той, какой стала, что я могла бы жить без моего родного театра».
Поражала меня в матери и еще одна особенность.
Я нередко замечал, что, в сущности, вызвать сочувствие к человеку, попавшему в беду, вообще не так уж и трудно. Вспомните, как часто роняют слезы, слушая горестный рассказ, люди отнюдь не добрые по сути своей, а просто сентиментальные. Иной раз холодные или даже жестокие люди сочувствуют другим, жалея вовсе не того, с кем стряслась беда сейчас, а себя, вспомнив собственную сходную, аналогичную ситуацию. Причем, выражая сочувствие, подобные люди не притворяются, они искренне плачут вместе с вами, а отойдя, тут же забывают о вас и вашем горе. Нет, серьезно, сочувствующих в беде найти легче, чем готовых искренне за вас порадоваться. К сожалению, удача, успех, счастье порой совершенно невольно вызывают у людей неосознанную зависть, досаду, особенно если у самого одни неудачи: вот, дескать, везет человеку! Ну, надо же! И за что такое везение?
Я не знаю второго такого человека, который так умел бы радоваться чужим удачам, успеху, счастью, как моя мать. Думаю, никто и никогда не слышал от Варвары Николаевны вот этих мелких, обывательских слов о «везении». Зато скольких актеров поддержала она словами одобрения, благодарности за талант, за труд, вложенный в роль. И дома тоже:
— Ах, душки мои, до чего же хороша была сегодня Лена Гоголева! Вот радость-то всем доставила!
Или об актрисе, играющей роли, которые когда-то были сыграны ею:
— Вот прелесть-то какая! Прямо расцеловать ее хотелось!
В 1940 году в одной из своих статей, опубликованной в «Театральной неделе», мама писала:
«Искренне радуюсь я успехам моих товарищей-актеров. Как замечательно сыграл в прошлом сезоне роль Уриэля Акосты мой старый друг А. А. Остужев! В других театрах Москвы и Ленинграда особенно яркое впечатление на меня произвела чудесная, поэтическая Г. Уланова (я видела ее в балете «Жизель»), безукоризненная Эмма Бовари Алисы Коонен в спектакле Камерного театра, с большим вкусом поставленном А. Таировым. Очень понравился мне в Ленинградском театре комедии спектакль «Тень», в котором роль Аннунциаты исполняла И. Гошева; на эстраде — выступление певца Анатолия Доливо».
В другой статье, анализируя причины успеха первого советского спектакля, поставленного в Малом театре и игравшегося по пятнадцать раз в месяц (имеется в виду «Любовь Яровая» К. Тренева), мама писала: «Пьеса эта в течение многих лет не сходила с репертуара Малого театра. А почему? Потому что образы людей, выведенных в пьесе, были близки и понятны нашему зрителю. Артисты театра впервые выступили в новых для них ролях. Большевистского комиссара Кошкина великолепно играл Пров Садовский, роль братишки, революционного матроса Шванди блистательно исполнил обаятельный, замечательный актер Степан Кузнецов. Образ учительницы Яровой крупными, яркими мазками создала Вера Пашенная... Блеснула красотой, умом и тонкостью исполнения молодая Елена Гоголева, с честью оправдавшая теплые слова, сказанные о ней ее учителем, Иваном Андреевичем Рыжовым, который в этой пьесе играл начальника контрразведки полковника Кутова...»
Недавно попалось мне в руки хранящееся у нас более тридцати лет письмо к Варваре Николаевне одного из прославленных советских актеров, начинавшего свою творческую жизнь в Малом театре. И мне очень захотелось рассказать об обстоятельствах, связанных с этим письмом, его автором и моей мамой. Но решился я не сразу, поскольку дело касалось в первую очередь человека, написавшего это письмо, и я не был уверен, деликатно ли возвращаться к дням и событиям, в свое время вызвавшим у автора письма горькие переживания. Но, перечитав его прекрасное письмо, полное благородной искренности, глубоких мыслей и высоких чувств, я понял, что, напротив, было бы несправедливым не только по отношению к маме, но и по отношению к автору письма не привести целиком этот прекрасный человеческий документ, рассказывающий о душевной красоте двух больших художников.
Речь идет о замечательном актере, заслуженном артисте РСФСР Всеволоде Николаевиче Аксенове.
Окончив Щепкинское училище в 1919 году, юный актер Всеволод Аксенов был принят в труппу Малого театра и играл в нем довольно продолжительное время, более двадцати лет — срок вполне достаточный, чтобы между актером и театром возникли кровные узы, сознание своей неразрывной связи с ним. Но разрыв все же произошел. Не хочу даже говорить о сущности конфликта; для моего рассказа он не имеет никакого значения. Не берусь также судить, кто был прав, кто виноват; скажу только, что в силу сложившихся отношений с администрацией и враждебности некоторых членов труппы Всеволоду Аксенову, тогда уже достаточно известному актеру, из театра пришлось уйти. Уходил он тяжко, считая себя выброшенным, насильственно оторванным от родного дела, от коллектива, в котором он вырос, с которым сжился за долгие годы и который искренне любил.
К сожалению, не знаю, не помню в деталях, какое участие в этих событиях принимала мама. Но прошло несколько лет. В. Аксенов, который за это время выдвинулся в число наших лучших чтецов, удачно снялся в нескольких кинокартинах (например, в «Русском вопросе»), играл в театрах, в 1949 году отмечал тридцатилетие своей актерской деятельности. Помню, что мама, отложив свои дела, 23 мая отправилась в зал имени Чайковского, где проходило юбилейное торжество В. Аксенова. А через несколько дней, в начале июня, от Всеволода Николаевича было получено письмо:
«Дорогая, родная Варвара Николаевна! Еще и еще раз хочу сказать Вам огромное спасибо за все Ваши хлопоты, за Ваше драгоценное ко мне отношение, которое я ничем не заслужил, которого я не стою и на которое не смел рассчитывать!.. Ваше горячее участие в моем вечере в то время, когда — я знаю — Вы вообще никуда не выходите и нигде не бываете, кроме театра, чтение и безусловное Ваше участие в составлении прекрасного адреса от труппы Малого театра и, наконец, чтение Вами драгоценнейшего письма Александры Александровны (Яблочкиной. — Н. Р.) — все это не только бесконечно обогрело весь мой юбилейный вечер, но и заставило меня по-новому пересмотреть свое личное отношение к нашему старому и вечно прекрасному Малому театру, ко всем своим старшим и старым товарищам и учителям Дома Щепкина, которым по праву гордится вся наша страна и который, несмотря на многие различные болезни и временные обиды, все-таки самый, а может быть, и единственный очаг настоящей реалистической культуры, единственная сокровищница первейшей ценности нашего национального русского искусства. Этот вечер 23 мая мне дорог не только тем, что он тепло и радостно отметил тридцатилетнюю дату следующего за Вами поколения артистов Малого театра, но главным образом и потому, что он утвердил во мне самом неразрывную, ничем не сокрушимую и органическую связь с моим родным домом, со всею родною семьей артистов нашего театра. И вот в этом моем праздничном состоянии Вы сыграли главную роль. Именно Вы, милая Варвара Николаевна, заставили меня пересмотреть мои неверные предположения о том, что я давно уже забыт, что я давно уже не родной нашему Малому театру. Не отдавая себе в том отчета, а, может быть, и просто не сознаваясь в этом, я, конечно же, тяготился этим своим отчуждением, потому что для меня, как и для каждого актера, прослужившего в Малом театре и начавшего в нем свое театральное детство, такое незаслуженное отчуждение от семьи было и обидно и несказанно тяжело. Вы, родная Варвара Николаевна, совершенно рассеяли эту тягость, и вот за это Вам тоже огромное человеческое, сыновнее спасибо. Я снова почувствовал себя не оторванным от родной семьи, я снова ощутил в себе любовь, и неожиданно очень большую, к своей родине — к Малому театру, к каждому родному в нем человеку. Я поймал себя в этот вечер на освещающем наши души чувстве гордости за свой театр, за все его успехи, за всех дорогих мне артистов этого театра, которые сумели так благородно и так искренне отнестись к празднику своего старого питомца и товарища, уже давно — формально — расставшегося с ними. Вот за это мое душевное ощущение примите от всей моей души и от всей моей любви к Малому театру большое и самое горячее спасибо.
Сейчас же после своего вечера я с головой ушел в Пушкинский юбилей, и все мои выступления — будь то в кино на экране, будь то в правительственном концерте в Большом театре или же просто в рядовом выступлении на клубной сцене — были озарены моей радостью, пережитой 23 мая в зале Чайковского. Не было дня и поступка, который не зависел бы — в своем творческом отражении — от той Весны, которую Вы и мои другие товарищи по Малому театру дали мне пережить на моем юбилее. И за эту Весну — спасибо прежде всех Вам, моя дорогая и горячо любимая Варвара Никола евна!... Мне много пришлось пережить в нашем театре, в разные годы своего в нем пребывания и по разным причинам. Вероятно, во многих случая я сам бывал виноват. Но разве есть на свете семья, в которой все и всегда было бы гладко? И разве — наряду с обидой и горечью — я не встреча, в нашей театральной семье светлых праздников и радостных дней?. А обиды, как огорчения детства, хотя и накладывают на сердце рубцы все же забываются быстро: время излечивает все и всякие горести А счастье — не забывается вечно. В день тридцатилетия моего актерской труда Вы помогли мне снова пережить все счастье, которое я встречал н трудном, но благородном пути актера Малого театра. И вот и за эп Вам мой низкий поклон и глубокое, от всего сердца спасибо.
Передо мною на столе рядом с карточкой сына стоит Ваш портрет И в нем не просто символ моей «обновленной» любви к Малому театру а родное и необходимое общение с Вами. Оно продолжает меня обогревать Вашим золотым сердцем и Вашей необыкновенно большой, хорошей, нежно! и расточительной душою. В постоянном общении с Вами — через Ваш портрет — многие неудачи и горести блудного сына переносятся легче, светлее., Всеми чувствами и мыслями своими я шлю Вам самые сильные пожелания долгих лет, блистательных и радостных успехов на нашей дорогой сцен и крепкого и доброго здоровья. Да сохранит Вас бог за вашу доброту за Ваше благородное и дорогое всем нам сердце.
Всегда Вам преданный и горячо Вас любящий
Всеволод Аксенов»
Нет, что ни говорите, а подлинное благородство, душевное богатстве нравственная чистота — качества, без которых великого актера быть н может. Поистине, «гений и злодейство — две вещи несовместные».
Это, между прочим, тонко подметил народный артист СССР Михаи. Иванович Жаров, который в своей статье о маме, пытаясь раскрыт"> «тайны ее актерского обаяния» и сказав о сценическом мастерства В. Н. Рыжовой, далее писал: «И другая тайна замечательной актрисы. У Варвары Николаевны была огромная, чудесная душа, чистая и человечна» Только таким может быть настоящий талант».
Мне бесконечно дороги также слова, сказанные о матери, замечательным актером, нашим современником, бессменным руководителем Малого театр* Михаилом Ивановичем Царевым:
«Период истории Малого театра, когда в нем работали наши замечательные «старухи» — А. А. Яблочкина, В. Н. Рыжова, Е. Д. Турчанинова В. О. Массалитинова — был периодом удивительно творческой атмосфере внутри театра. Эти актрисы задавали тон всей жизни коллектива, тон благородный и строгий. Они были образом высокого служения искусств; и преданности Малому театру. Вместе с ними ушло что-то очень ценное из наших творческих и человеческих отношений».
Впрочем, это не только мнение Михаила Ивановича. Вот и Е. Н. Гоголева говорит то же самое: «Варвара Николаевна была всегда принципиальна и, уж если в чем была сама убеждена, переубедить ее было трудно. Она терпеть не могла всякого подхалимства, резко восставала против протекционизма при распределении ролей, возмущалась незаслуженным зачислением в труппу малоодаренных актеров».
Приходится ли удивляться тому, что в нашем семейном архиве сотни писем от самых разных людей, выражающих искреннюю любовь и уважение к Варваре Николаевне Рыжовой. Вот уж правду говорят, что любовь — чувство взаимное. Или, как написано где-то у Шекспира: «Коль хочешь взять — сама отдай». Мама отдавала людям все, что имела, — себя, свое сердце. И получала не только аплодисменты. Вот кусочек из письма, подписанного артистами Игорем Владимировичем Ильинским и Татьяной Александровной Еремеевой:
«Любим Вас и желаем Вам здоровья, бодрости и уверенности в том, что Вы — наша гордость, драгоценность, которую мы чтим и любим за то, что Вы не только драгоценный художник, но и драгоценный человек».
Тридцатитрехлетний Сергей Михалков подарил маме свой, кажется первый, сборник с таким автографом:
«Варваре Николаевне Рыжовой:
Чей в жизни путь прекрасен
и ясен,
И с чем весь наш народ
согласен.
Дарю я скромный сборник
басен.
Надеюсь, ей в ее 100-летний
юбилей
Преподнести не без волнений
Свое собранье сочинений».
К сожалению, мама не дожила до своего столетнего юбилея, а стало быть, и до этого подарка, но Михалков все-таки слово сдержал: собрание его сочинений уже издано...
И не могу не привести также отрывка из письма к маме писателя Леонида Леонова:
«Дорогая Варвара Николаевна,
[..."> прошу разрешения заочно обнять Вас по-сыновнему... Я счастлив, что и мои сценические произведения Вы освещали громадным своим талантом, который я чту глубоко и нежно. Для меня он — не только в большом Вашем сердце, без чего не бывает великого художника, но и в Вашей благородной простоте, в Вашей чудесной благожелательности; вот так же после двадцати минут знакомства с Горьким мне казалось, что я знаком с ним уже двадцать лет...»
Так писали о маме.
А что думала, писала о себе сама Варвара Николаевна? Ну что она думала — это ее, это ушло с ней. А писала — нечасто. В основном о том, что, работая в театре, хотела бы, могла бы, чувствует себя способной отдать больше, но в силу тех или иных обстоятельств, не зависящих от нее, лишена возможности сделать это. Разве не об этом была ее статья, например, в газете «Советское искусство» от 23 сентября 1937 года «Жену рабочего вы не сыграете!»:
«Спектакли на о
Из книги Н.И.Рыжова «Рыжов о Рыжовой». М., 1984.
Случалось мне не раз слышать о том или другом знакомом такое мнение: «Хороший актер, а человек — так себе». Или и того больше: «Хороший актер, жаль, что человек дрянь». Что ж, должно быть, бывает иногда и так, если речь идет об актере среднего дарования. Однако я не знаю, не помню случая, чтобы настоящий художник, мастер был скверным человеком. Я имею в виду, разумеется, не скверный характер, а ту нравственную сущность, которую народ попросту именует душой. Думаю, что великий художник — это всегда человек великой души. Помните, как блестяще сформулировал эту мысль Пушкин в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери»: «Гений и злодейство — две вещи несовместные».
Этот замечательный афоризм, ставший уже, пожалуй, нравственным правилом, родился, мне думается, не только в результате размышлений или наблюдений поэта, но и как следствие глубокого понимания им духовной сущности тех, кого называют гениальными творцами. Уверен, что это относится и к большим актерам. К ним-то, может быть, в самую первую очередь. Я задумался об этом, читая письма матери к разным людям, письма, полные сердечности, простоты, доброты и уважения к людям. В этом, по моему мнению, тоже проявляется душевное величие человека. Вот мне хочется привести одно из писем матери к Борису Андреевичу Бабочкину. Оно без даты, но, судя по всему, написано Варварой Николаевной в последние годы ее жизни. Для меня оно не просто свидетельство ее чуткости, ума, внимания к людям, полного отсутствия зависти. Я в нем вижу то самое душевное величие, которое свойственно истинным талантам. Только очень большой Художник и Человек (сознательно пишу оба эти слова с большой буквы) мог написать другому большому Художнику так, как написала мать. Позвольте привести это письмо целиком:
«Дорогой Борис Андреевич!
Могу сказать, что очень порадовали Вы меня своим дорогим письмом. Еще очень радуюсь, что Вы увлечены своей работой — без увлечения работа тягостна, и только при увлечении она дает радость творчества. А у Вас при Вашем громадном таланте режиссера Ваше увлечение передачей молодым болгарским актерам* своих методов, конечно, увлекает Вас еще больше.
Не знаю, подойдет ли Вам моя мысль. Так как я ценю Вас как большого артиста, мне бы хотелось, чтобы та труппа, которую Вы так хвалите, увидала Вас и поняла не только как большого режиссера, но и как большого актера. Очень бы желала я, чтобы Вы с ними сыграли Хлестакова. Сама я увлечена Вашим Хлестаковым. Он меня не покидает, так и стоит перед моими глазами. Вот бы и хотелось, чтобы с этой прекрасной труппой Вы сыграли «Ревизора» и показали им наглядно, как надо его трактовать.
Конечно, они знают Вас по кинокартинам, по незабываемому Чапаеву. Раз увидеть Вас там — значит запомнить и полюбить на всю жизнь.
Мне, как актрисе, хотелось бы, чтобы они увидали Вас с разных сторон Вашего громадного дарования. Вот на моей памяти в Малый театр приезжал Томмазо Сальвини, знаменитый трагик, и играл он у нас на своем языке. А вся труппа говорила по-русски. Это нисколько не ослабляло потрясающего впечатления, которое он производил своей игрой. А болгарский язык очень напоминает русский, и мне очень бы хотелось, чтобы Вы там сыграли, а уж до того Вы обаятельны на сцене и такую имеете ценную и очень редкую способность перевоплощения!
Желала бы, чтобы все условия жизни и климата не повредили Вашему драгоценному здоровью. Желаю полного успеха во всех Ваших начинаниях. Зная, что Вы так заняты, не буду ждать от Вас ответного письма».
Боюсь, что я плохо, невразумительно объяснил свою мысль, даже совсем не объяснил. А хотел я сказать вот о чем. У определенной части зрителей, и немалой, особенно в дореволюционное время, существовало мнение, что в погоне за успехом... нет, не так... что жажда успеха, признания, без которой действительно невозможна жизнь и работа артиста, порождает нездоровое соперничество между актерами, зависть одних по отношению к другим, более одаренным, интриги разного рода, борьбу за роли и прочее, и прочее. Я не хочу анализировать сейчас этот вопрос подробно. Я хочу только сказать о Варваре Николаевне Рыжовой. Не знаю, что думала она о своем таланте, как оценивала его; не знаю потому, что сама мать никогда об этом не говорила. Но показателем ее подлинно человеческого и актерского величия для меня было ее умение ценить талант других актеров, открыто преклоняться перед ним, вслух восхищаться, если хотите, пропагандировать его.
Вот, например, мама часто выступала на страницах многотиражной газеты нашего театра, которая так и называлась «Малый театр». О чем писала там Варвара Николаевна? О себе? О спектаклях, в которых играла? Нет. Она писала о товарищах своих, об актерах, в том числе и о тех, кто играл с ней одни роли. Приведу воспоминания мамы об Александре Александровне Яблочкиной, опубликованные в первом номере газеты «Малый театр» за 1937 год. Статья называлась «Прекрасный товарищ», и в ней Варвара Николаевна рассказывала:
«Николай Игнатьевич Музиль и Варвара Петровна Музиль-Бороздина, поженившись в 1870 году, поехали играть на летний сезон в Тифлис, где и работали с известным в то время режиссером А. А. Яблочкиным и его женой, тоже артисткой Малого театра, Серафимой Васильевной Яблочкиной. С тех пор семья Яблочкиных и семья Музилей стали друзьями до конца жизни...
...Я помню Александру Александровну подростком, когда она приезжала к нам на дачу в Петровское-Разумовское. Я помню Александру Александровну Софьей в «Горе от ума», и лучшей Софьи я в своей жизни потом не видела. Я была свидетельницей блестящего периода ее деятельности, когда она играла героинь: Магду в «Родине», Настасью Филипповну в «Идиоте», Лидию в «Бешеных деньгах», героинь в «Талантах и поклонниках», в «Последней жертве», «Цене жизни», «Невольницах», «Измене», «Идеальной жене», Елизавету в «Марии Стюарт», Дездемону, Корделию, Эмилию и массу других ролей. На моих же глазах она делала переход от героинь к ролям старух: Маргарите в «Ричарде», Мурзавецкой — «Волки и овцы», Чебоксаровой — «Бешеные деньги» и т. д. Всех ролей не перечтешь — их сотни.
Александра Александровна — прекрасный товарищ. В несчастье, в болезни она никогда никого не оставляла, первая шла хлопотать, помогать, — словом, отдавала всю свою душу. Такого прекрасного, доброго, отзывчивого человека, как Александра Александровна, трудно найти».
Что же удивительного? — скажете вы. — Во-первых, речь идет о подруге всей жизни, человеке близком, почти родном. Во-вторых, доброта и бескорыстие Яблочкиной действительно известны всем. Взять хотя бы тот факт, что все свои сбережения, все, что она имела, великая актриса отдала на создание Дома ветеранов сцены, в котором нашли не просто пристанище, а свой родной дом сотни бывших актеров, оказавшихся в старости одинокими или беспомощными. Верно. Это так, отвечу я. Но вот еще пример. Всего несколько лет, с 1933 по 1938 год, играла в Малом театре народная артистка СССР М. М. Блюменталь-Тамарина. Подругами они с матерью не были, но вот что писала В. Н. Рыжова в той же газете:
«Я с юных лет была поклонницей Марии Михайловны Блюменталь-Тамариной. Она меня всегда поражала своей исключительной простотой,
трогательностью и комизмом. Не буду делать перечень всех созданных ею образов, но не могу не упомянуть о роли матери в пьесе «Дети Ванюшина». Лучшей исполнительницы я не видела, она до сих пор стоит перед моими глазами. Я всегда с таким нетерпением ожидала ее появления на сцене, она заставляла и смеяться, и плакать...»
И я помню, как мать действительно плакала, глядя на игру Марии Михайловны. Это было в предвоенные годы. Тогда большой популярностью у зрителей пользовался кинофильм «Искатели счастья», кстати, с великолепной музыкой И. О. Дунаевского. Мария Михайловна играла там старую еврейскую мать. В одном эпизоде героиня Марии Михайловны рассказывает о безысходной, отчаянной бедности в большой еврейской семье и говорит с невероятной горечью и мукой:
— Ты режешь одну маленькую ржавую селедку, а семь голодных детей смотрят на твои руки, и каждый просит: «Мама, дай мне побольше...»
В этот момент я почувствовал (мы сидели с мамой рядом), как напряглась и выпрямилась она, словно устремившись к экрану. Я искоса взглянул на нее и заметил сверкнувшую в свете экрана слезу на ее щеке.
Еще до этого, в той же статье своей, мама писала:
«Мария Михайловна всегда уделяла мне свое внимание (Блюменталь-Тамарина была двенадцатью годами старше мамы. — Н. Р.), и ее похвала давала мне радость и бодрость, окрыляла меня на дальнейшую работу. Это редкое и дорогое качество у работника театра — прийти и выразить похвалу или указать на недостатки». Или вот еще, о другой актрисе:
«Тридцать лет назад в Малый театр пришла молодая, красивая актриса, расположившая к себе всех нас. Этой актрисой была Раиса Романовна Рейзен. Она обладала не только внешней красотой. За три десятилетия работы в нашем театре она проявила себя как хороший, отзывчивый товарищ, милый, чуткий человек.
Я знаю Раису Романовну как очень способную, талантливую актрису, вносящую много своеобразия в исполняемые ею роли, особенно характерные. Создавая сценические образы, она вкладывает в них ряд наблюдательно подмеченных штрихов.
Раиса Романовна горячо любит свое дело, она буквально болеет душой за театр, всегда стремится устранить в театре всякие неполадки...»
Когда в 1939 году коллектив Малого театра выдвинул кандидатом в депутаты райсовета С. А. Головина, мать тоже написала о нем в нашей газете. Написала так просто, так душевно и искренне, как обычно говорила о людях:
«Много лет я знаю Сергея Аркадьевича Головина. Всю жизнь вместе работаем. Хороший он человек, добрый, сердце у него большое. Сергей Аркадьевич — настоящий, хороший товарищ. Мы, актеры, очень дружим с ним.
Сергей Аркадьевич — прекрасный артист, горячо любящий театр, и играть с ним в одном спектакле — просто удовольствие.
Знаю я Сергея Аркадьевича и как организатора. Он энергичен, умеет со всеми ладить, он обо всех заботится, обо всех хлопочет...»
«Обо всех заботится, обо всех хлопочет...» Это Варвара Николаевна говорит о других, рассказывает о товарищах. А как заботилась и хлопотала о товарищах она, рассказывали и до сих пор еще рассказывают они, ее товарищи. Уж по меньшей мере человек тридцать, например, рассказывали мне и нашим близким одну старую историю. Иногда рассказывали и при маме. Она немного смущенно поводила плечом и изредка приговаривала:
— Ну да будет уж вам! Как не грех!
Было это давным-давно, в первые послереволюционные годы, когда директором Малого театра был Александр Иванович Южин. Надо сказать, что это было трудное для театра время, время, когда многим казалось, что вместе с гибелью старого мира должно погибнуть и все, что было порождено им, — искусство, театр, литература. Возникшие новые театры искали новые формы, новые средства выражения, пытались создать новый репертуар. К старым классическим театрам и у части публики, и у многих критиков отношение было как к чему-то безнадежно устаревшему и чуть ли не контрреволюционному. Многие актеры находились, если можно так сказать, в состоянии творческого кризиса, играли мало, почти не имели ролей. Каким-то образом получилось, что в один из сезонов без сколько-нибудь значительных ролей осталась прекрасная актриса Евдокия Дмитриевна
Турчанинова. У мамы же, хотя они с Турчаниновой выступали примерно в одном амплуа — характерных актрис, ролей было достаточно, и она по-прежнему пользовалась успехом. В пьесе А. Истомина «Сестры Кедровы» ей была поручена центральная роль матери.
И вот однажды, когда Александр Иванович Южин, уже грузноватый, солидный, сидел у себя в кабинете, занимаясь делами с кем-то из своих помощников, в дверях нерешительно возникла Варвара Николаевна и, словно просительница, остановилась у порога.
— Вы ко мне, Варвара Николаевна? — поднялся ей навстречу Южин.
— К вам, Александр Иванович...
Южин внимательно вглядывается в ее лицо.
— У вас что-нибудь случилось, Варвара Николаевна?
— Случилось, Александр Иванович...
— Да что же?
— Да вот роль мне дали в «Сестрах Кедровых»...
— Что же плохая разве роль?
— Роль-то хорошая, Александр Иванович. Да у меня и другие хорошие роли есть. А вот у Дунечки Турчаниновой, так у нее как-то совсем хороших ролей нет. Так все, пустяки какие-то. Вот бы ей в «Сестрах»-то...
— Варвара Николаевна, — с некоторым недоумением говорит Южин, — Евдокия Дмитриевна в «Сестрах» тоже занята, она кухарку играет. А других ролей там ни для вас, ни для нее нет.
— Так вот я затем и пришла, Александр Иванович, — обрадованно говорит мама, очень довольная, что разговор наконец-то приблизился к делу. — Я и говорю: нельзя ли Дунечке тоже мать играть? А я бы уж с ней в очередь играла...
Южин сначала удивился, потом рассмеялся и решил:
— Ну, будь по-вашему, Варвара Николаевна!
Так и играли в этой пьесе Рыжова и Турчанинова по очереди — одна мать, другая — кухарку, и наоборот. Причем маленькую роль кухарки Варвара Николаевна играла своеобразно, с блеском. В частности, там был эпизод, в котором кухарка произносила одну-единственную фразу, но делала это Варвара Николаевна так, что без смеха смотреть было невозможно. Она выходила на сцену, где ее хозяйка вела оживленный разговор с гостьей, выходила мрачная, без тени робости или услужливости, и, дернув хозяйку за рукав, говорила с видом оскорбленной добродетели, с досадливым чувством человека, обиженного недоверием, но не потерявшего гордости:
— Барыня, идите смотреть, как я руки перед каклетами мыть буду. — И, повернувшись, не заботясь о том, идет ли за нею барыня, так же мрачно и уверенно шла обратно.
Зал раскалывался смехом и аплодисментами... Южин как-то не выдержал и сказал ей:
— Ну вот, Варвара Николаевна, а вы говорили, что Дунечке в «Сестрах» играть нечего...
А сколько народу приходило к нам в дом, к маме, за помощью, за советом или просто сочувствием? Да нет, просто сочувствия у мамы никогда не получалось: если человек вызывал сочувствие (а при маминой доброте он его вызывал всегда), то тут же следовала и помощь, часто — денежная, хотя не могу сказать, чтобы деньги бывали лишними в нашей большой семье (кроме мамы, моей жены и дочери, с нами жила моя тетка, сестра Варвары Николаевны, Елена Николаевна, и подолгу гостили родственники разной степени родства, а также и знакомые).
Что касается денег, которые легко давала мама, то я не уверен даже, что за ними всегда обращались люди, действительно попавшие в безвыходное положение. Думаю, что порой добротой мамы пользовались бессовестные попрошайки. Но сказать об этом маме, даже просто намекнуть, было невозможно: глаза у нее делались испуганными, лицо вытягивалось, и она укоризненно говорила:
— Да господь с тобою, Колюшка! Да как можно так думать? А ну как и вправду беда у человека? Ведь век себе не простишь, коль откажешь. Да и зачем отказывать-то? Уж не обойдемся мы, что ли, без этих денег!
Но вот, когда надо было помочь не деньгами и советами, а по-иному, если где-то в официальных инстанциях надо было добиться справедливости, Варвара Николаевна вникала во все подробности и, только убедившись в том, что человек действительно незаслуженно обижен, обойден, неспособен постоять за себя, начинала обстоятельные хлопоты. Обычно при этом она некоторое время ходила по своей спальне с озабоченным выражением лица, останавливалась в задумчивости, подолгу вглядывалась в тонкое лицо богоматери на деревянной доске и вдруг решительно начинала собираться куда-то.
— Куда ты, мама? —спрашивал я.
— Да вот, Колюшка, поеду хлопотать. Надо, чтобы хорошенько разобрались товарищи. А то что же так-то, с ходу, тяп-ляп... Эдак и обидеть человека недолго...
Иной раз сама предлагала мне или моей жене:
— Что б тебе, душка моя, собраться, да со мной бы и поехать. Вдвоем-то и быстрей правды добьемся.
Должен сказать, что хлопоты Варвары Николаевны, как правило, увенчивались успехом. И не только потому, что ее знали, любили, высоко ценили многие люди, облеченные народным доверием. И я и многие современники Варвары Николаевны не раз слышали от должностных лиц и партийно-общественных руководителей слова: «Раз Рыжова просит, надо разобраться. Надо помочь. Она зря просить не станет».
И, честное слово, я не знаю, кто больше радовался, когда удавалось отменить несправедливое решение, добиться помощи, внимания, тот ли, за кого хлопотала мать, или она сама.
Надо было видеть, как принимала Варвара Николаевна тех, кто приходил в наш дом, в дом, где мамой свято поддерживались традиции всем известного московского гостеприимства. Каждого, кто переступал порог квартиры в Воротниковском переулке, прежде всего усаживали за большой круглый стол. При этом, если пришедший пытался отказаться и начинал лепетать что-либо о деловом характере своего визита, Варвара Николаевна
Хлопоты, хлопоты.
будто и не слышала его слов, быстренько подталкивала пришедшего к столу, приговаривая на ходу:
— А вы вот за стол присаживайтесь. Сейчас чайком с пирожком вас угостим, а потом уж и о делах разговаривать будем. Не посетуйте, по-московски, у нас иначе нельзя...
Ну а если уж званные гости!.. Тут хлопотам в доме не было конца. И, конечно, больше всех хлопотала мама. И принять гостей она тоже умела. Европейского этикета, по которому каждый гость сам себе кладет кушанье, а не хочет — так и не ест, Варвара Николаевна не признавала. Зная, что «рыжовские» блюда всегда вкусные, сама накладывала гостю чуть не полную тарелку. Иной гость и в самом деле взмаливался:
— Варвара Николаевна, голубушка моя, родная! Да не могу я больше!
Но мать и слышать ничего не хотела:
— Душка моя, да быть того не может, чтоб такого вкусного блюда не съесть. Нет уж, нет уж, у нас по-московски: полагается все скушать, а то обида хозяйке.
И такая благожелательность была в голосе, что гость вздыхал и доедал все дочиста.
— Вот, душка моя, и ладно; а то не могу да не могу, — говорила мать.
Чтобы кто-нибудь из недоверчивых читателей не заподозрил меня в пристрастии (впрочем, довольно естественном для всех, кто любил Варвару Николаевну), я решил привести здесь маленький отрывок из воспоминаний на эту тему известного талантливого журналиста, большого знатока мира искусства и его служителей Михаила Николаевича Дол-гополова. Михаил Николаевич был знаком с мамой на протяжении почти сорока лет, видел ее на сцене во многих спектаклях, восхищался ее, как он писал, «изумительной, неповторимой игрой», считал Варвару Николаевну «великолепной актрисой» и называл «чудесницей Малого театра». Бывая у нас дома, Михаил Николаевич не брал у мамы интервью, не выспрашивал, не выпытывал, а слушал то, что она сама хотела, находила нужным рассказать, о своих первых шагах на сцене. Он наблюдал этот феномен, пытаясь для себя раскрыть секрет таланта, позволяющего актрисе проникнуть в любой характер и с величайшим искусством сыграть любую роль. Словом, как говорят теперь, он «снимал скрытой камерой». Вот что писал Михаил Николаевич Долгополое:
«И дома Варвара Николаевна была удивительно душевной и сердечной. Простая и добрая, гостеприимная хозяйка, она буквально не знала, куда усадить человека, пришедшего за статьей или интервью. И тут, за чашкой чая с чудным вареньем, начинались такие рассказы и воспоминания, сопровождаемые мгновенно возникающими сценками — жизненными портретами тех, о ком шел разговор, что часто забывалась цель визита. Варвара Николаевна и сама настолько увлекалась рассказом о былом, что, спохватившись, всплескивала руками и восклицала удивленно:
— Что же это я! Совсем вас заговорила! Правда, как же это так? Скромности матери не было предела. Нередко журналистам, желавшим
получить от нее интервью, приходилось долго уговаривать маму рассказать о себе. И только потому, что ей казалось, будто все это: ее жизнь, ее работа, ее мысли — не может быть интересным людям, читающим такие серьезные журналы и газеты, от которых приходили к ней корреспонденты. Михаил Николаевич Долгополов писал далее:
«Немалых трудов стоило убедить Варвару Николаевну, насколько интересны ее рассказы и сколько удовольствия они доставляют слушателю.
Главным «мотивом» рассказов милой и предельно искренней Варвары Николаевны было ее глубокое убеждение, что всеми скромными, как она говорила, успехами она обязана замечательному окружению, в котором росла с детских лет:
— Родному Малому театру я обязана всем, — говорила Варвара Николаевна. — Ни на один день с ним не расставалась. А ведь сколько пережито и радостей, и обид. И трудно было, и хорошо. И счастлива я безмерно, что прожила такую большую жизнь, прожила с такими исключительными людьми».
Об этом же мама и сама писала в одной из своих статей: «...Мы жили в Кривоарбатском переулке. У нас бывали: А. Н. Островский, А. П. Чехов, замечательные артисты М. Н. Ермолова, А. П. Ленский, М. П. Садовский О. О. Садовская, Н. А. Никулина, И. Ф. Горбунов и другие. Помню, как после обеда отец читал нам юмористические рассказы Антоши Чехонте, печатавшиеся в «Петербургской газете», «Стрекозе», «Осколках».
Часто бывал у нас и Вл. И. Немирович-Данченко, тогда еще молодой драматург. Владимир Иванович ознакомил отца с одной из первых своих пьес «Последняя воля». Отец поставил ее в Малом театре, в свой бенефис. В спектакле, кроме него, играли: Ермолова, Федотова, Никулина, Ленский, Рыбаков, Южин.
Пьеса и спектакль имели громадный успех. После этого в Малом театре были поставлены пьесы Вл. И. Немировича-Данченко «Цена жизни» и «Золото».
Радостно мне было видеть на сцене Малого театра своего отца, который чудесно играл Шмагу в «Без вины виноватых» и Робинзона в «Бесприданнице» А. Н. Островского. А как чудесно играла Кручинину Ермолова! Мы все ее обожали. Я росла и воспитывалась в среде талантливейших артистов конца XIX века, училась на их лучших сценических созданиях. Могла ли я мечтать, что через 10—15 лет буду сама играть вместе с Ермоловой, у которой я ребенком бывала на квартире. Никогда не мыслила и не мыслю сейчас, что без Малого театра я стала бы той, какой стала, что я могла бы жить без моего родного театра».
Поражала меня в матери и еще одна особенность.
Я нередко замечал, что, в сущности, вызвать сочувствие к человеку, попавшему в беду, вообще не так уж и трудно. Вспомните, как часто роняют слезы, слушая горестный рассказ, люди отнюдь не добрые по сути своей, а просто сентиментальные. Иной раз холодные или даже жестокие люди сочувствуют другим, жалея вовсе не того, с кем стряслась беда сейчас, а себя, вспомнив собственную сходную, аналогичную ситуацию. Причем, выражая сочувствие, подобные люди не притворяются, они искренне плачут вместе с вами, а отойдя, тут же забывают о вас и вашем горе. Нет, серьезно, сочувствующих в беде найти легче, чем готовых искренне за вас порадоваться. К сожалению, удача, успех, счастье порой совершенно невольно вызывают у людей неосознанную зависть, досаду, особенно если у самого одни неудачи: вот, дескать, везет человеку! Ну, надо же! И за что такое везение?
Я не знаю второго такого человека, который так умел бы радоваться чужим удачам, успеху, счастью, как моя мать. Думаю, никто и никогда не слышал от Варвары Николаевны вот этих мелких, обывательских слов о «везении». Зато скольких актеров поддержала она словами одобрения, благодарности за талант, за труд, вложенный в роль. И дома тоже:
— Ах, душки мои, до чего же хороша была сегодня Лена Гоголева! Вот радость-то всем доставила!
Или об актрисе, играющей роли, которые когда-то были сыграны ею:
— Вот прелесть-то какая! Прямо расцеловать ее хотелось!
В 1940 году в одной из своих статей, опубликованной в «Театральной неделе», мама писала:
«Искренне радуюсь я успехам моих товарищей-актеров. Как замечательно сыграл в прошлом сезоне роль Уриэля Акосты мой старый друг А. А. Остужев! В других театрах Москвы и Ленинграда особенно яркое впечатление на меня произвела чудесная, поэтическая Г. Уланова (я видела ее в балете «Жизель»), безукоризненная Эмма Бовари Алисы Коонен в спектакле Камерного театра, с большим вкусом поставленном А. Таировым. Очень понравился мне в Ленинградском театре комедии спектакль «Тень», в котором роль Аннунциаты исполняла И. Гошева; на эстраде — выступление певца Анатолия Доливо».
В другой статье, анализируя причины успеха первого советского спектакля, поставленного в Малом театре и игравшегося по пятнадцать раз в месяц (имеется в виду «Любовь Яровая» К. Тренева), мама писала: «Пьеса эта в течение многих лет не сходила с репертуара Малого театра. А почему? Потому что образы людей, выведенных в пьесе, были близки и понятны нашему зрителю. Артисты театра впервые выступили в новых для них ролях. Большевистского комиссара Кошкина великолепно играл Пров Садовский, роль братишки, революционного матроса Шванди блистательно исполнил обаятельный, замечательный актер Степан Кузнецов. Образ учительницы Яровой крупными, яркими мазками создала Вера Пашенная... Блеснула красотой, умом и тонкостью исполнения молодая Елена Гоголева, с честью оправдавшая теплые слова, сказанные о ней ее учителем, Иваном Андреевичем Рыжовым, который в этой пьесе играл начальника контрразведки полковника Кутова...»
Недавно попалось мне в руки хранящееся у нас более тридцати лет письмо к Варваре Николаевне одного из прославленных советских актеров, начинавшего свою творческую жизнь в Малом театре. И мне очень захотелось рассказать об обстоятельствах, связанных с этим письмом, его автором и моей мамой. Но решился я не сразу, поскольку дело касалось в первую очередь человека, написавшего это письмо, и я не был уверен, деликатно ли возвращаться к дням и событиям, в свое время вызвавшим у автора письма горькие переживания. Но, перечитав его прекрасное письмо, полное благородной искренности, глубоких мыслей и высоких чувств, я понял, что, напротив, было бы несправедливым не только по отношению к маме, но и по отношению к автору письма не привести целиком этот прекрасный человеческий документ, рассказывающий о душевной красоте двух больших художников.
Речь идет о замечательном актере, заслуженном артисте РСФСР Всеволоде Николаевиче Аксенове.
Окончив Щепкинское училище в 1919 году, юный актер Всеволод Аксенов был принят в труппу Малого театра и играл в нем довольно продолжительное время, более двадцати лет — срок вполне достаточный, чтобы между актером и театром возникли кровные узы, сознание своей неразрывной связи с ним. Но разрыв все же произошел. Не хочу даже говорить о сущности конфликта; для моего рассказа он не имеет никакого значения. Не берусь также судить, кто был прав, кто виноват; скажу только, что в силу сложившихся отношений с администрацией и враждебности некоторых членов труппы Всеволоду Аксенову, тогда уже достаточно известному актеру, из театра пришлось уйти. Уходил он тяжко, считая себя выброшенным, насильственно оторванным от родного дела, от коллектива, в котором он вырос, с которым сжился за долгие годы и который искренне любил.
К сожалению, не знаю, не помню в деталях, какое участие в этих событиях принимала мама. Но прошло несколько лет. В. Аксенов, который за это время выдвинулся в число наших лучших чтецов, удачно снялся в нескольких кинокартинах (например, в «Русском вопросе»), играл в театрах, в 1949 году отмечал тридцатилетие своей актерской деятельности. Помню, что мама, отложив свои дела, 23 мая отправилась в зал имени Чайковского, где проходило юбилейное торжество В. Аксенова. А через несколько дней, в начале июня, от Всеволода Николаевича было получено письмо:
«Дорогая, родная Варвара Николаевна! Еще и еще раз хочу сказать Вам огромное спасибо за все Ваши хлопоты, за Ваше драгоценное ко мне отношение, которое я ничем не заслужил, которого я не стою и на которое не смел рассчитывать!.. Ваше горячее участие в моем вечере в то время, когда — я знаю — Вы вообще никуда не выходите и нигде не бываете, кроме театра, чтение и безусловное Ваше участие в составлении прекрасного адреса от труппы Малого театра и, наконец, чтение Вами драгоценнейшего письма Александры Александровны (Яблочкиной. — Н. Р.) — все это не только бесконечно обогрело весь мой юбилейный вечер, но и заставило меня по-новому пересмотреть свое личное отношение к нашему старому и вечно прекрасному Малому театру, ко всем своим старшим и старым товарищам и учителям Дома Щепкина, которым по праву гордится вся наша страна и который, несмотря на многие различные болезни и временные обиды, все-таки самый, а может быть, и единственный очаг настоящей реалистической культуры, единственная сокровищница первейшей ценности нашего национального русского искусства. Этот вечер 23 мая мне дорог не только тем, что он тепло и радостно отметил тридцатилетнюю дату следующего за Вами поколения артистов Малого театра, но главным образом и потому, что он утвердил во мне самом неразрывную, ничем не сокрушимую и органическую связь с моим родным домом, со всею родною семьей артистов нашего театра. И вот в этом моем праздничном состоянии Вы сыграли главную роль. Именно Вы, милая Варвара Николаевна, заставили меня пересмотреть мои неверные предположения о том, что я давно уже забыт, что я давно уже не родной нашему Малому театру. Не отдавая себе в том отчета, а, может быть, и просто не сознаваясь в этом, я, конечно же, тяготился этим своим отчуждением, потому что для меня, как и для каждого актера, прослужившего в Малом театре и начавшего в нем свое театральное детство, такое незаслуженное отчуждение от семьи было и обидно и несказанно тяжело. Вы, родная Варвара Николаевна, совершенно рассеяли эту тягость, и вот за это Вам тоже огромное человеческое, сыновнее спасибо. Я снова почувствовал себя не оторванным от родной семьи, я снова ощутил в себе любовь, и неожиданно очень большую, к своей родине — к Малому театру, к каждому родному в нем человеку. Я поймал себя в этот вечер на освещающем наши души чувстве гордости за свой театр, за все его успехи, за всех дорогих мне артистов этого театра, которые сумели так благородно и так искренне отнестись к празднику своего старого питомца и товарища, уже давно — формально — расставшегося с ними. Вот за это мое душевное ощущение примите от всей моей души и от всей моей любви к Малому театру большое и самое горячее спасибо.
Сейчас же после своего вечера я с головой ушел в Пушкинский юбилей, и все мои выступления — будь то в кино на экране, будь то в правительственном концерте в Большом театре или же просто в рядовом выступлении на клубной сцене — были озарены моей радостью, пережитой 23 мая в зале Чайковского. Не было дня и поступка, который не зависел бы — в своем творческом отражении — от той Весны, которую Вы и мои другие товарищи по Малому театру дали мне пережить на моем юбилее. И за эту Весну — спасибо прежде всех Вам, моя дорогая и горячо любимая Варвара Никола евна!... Мне много пришлось пережить в нашем театре, в разные годы своего в нем пребывания и по разным причинам. Вероятно, во многих случая я сам бывал виноват. Но разве есть на свете семья, в которой все и всегда было бы гладко? И разве — наряду с обидой и горечью — я не встреча, в нашей театральной семье светлых праздников и радостных дней?. А обиды, как огорчения детства, хотя и накладывают на сердце рубцы все же забываются быстро: время излечивает все и всякие горести А счастье — не забывается вечно. В день тридцатилетия моего актерской труда Вы помогли мне снова пережить все счастье, которое я встречал н трудном, но благородном пути актера Малого театра. И вот и за эп Вам мой низкий поклон и глубокое, от всего сердца спасибо.
Передо мною на столе рядом с карточкой сына стоит Ваш портрет И в нем не просто символ моей «обновленной» любви к Малому театру а родное и необходимое общение с Вами. Оно продолжает меня обогревать Вашим золотым сердцем и Вашей необыкновенно большой, хорошей, нежно! и расточительной душою. В постоянном общении с Вами — через Ваш портрет — многие неудачи и горести блудного сына переносятся легче, светлее., Всеми чувствами и мыслями своими я шлю Вам самые сильные пожелания долгих лет, блистательных и радостных успехов на нашей дорогой сцен и крепкого и доброго здоровья. Да сохранит Вас бог за вашу доброту за Ваше благородное и дорогое всем нам сердце.
Всегда Вам преданный и горячо Вас любящий
Всеволод Аксенов»
Нет, что ни говорите, а подлинное благородство, душевное богатстве нравственная чистота — качества, без которых великого актера быть н может. Поистине, «гений и злодейство — две вещи несовместные».
Это, между прочим, тонко подметил народный артист СССР Михаи. Иванович Жаров, который в своей статье о маме, пытаясь раскрыт"> «тайны ее актерского обаяния» и сказав о сценическом мастерства В. Н. Рыжовой, далее писал: «И другая тайна замечательной актрисы. У Варвары Николаевны была огромная, чудесная душа, чистая и человечна» Только таким может быть настоящий талант».
Мне бесконечно дороги также слова, сказанные о матери, замечательным актером, нашим современником, бессменным руководителем Малого театр* Михаилом Ивановичем Царевым:
«Период истории Малого театра, когда в нем работали наши замечательные «старухи» — А. А. Яблочкина, В. Н. Рыжова, Е. Д. Турчанинова В. О. Массалитинова — был периодом удивительно творческой атмосфере внутри театра. Эти актрисы задавали тон всей жизни коллектива, тон благородный и строгий. Они были образом высокого служения искусств; и преданности Малому театру. Вместе с ними ушло что-то очень ценное из наших творческих и человеческих отношений».
Впрочем, это не только мнение Михаила Ивановича. Вот и Е. Н. Гоголева говорит то же самое: «Варвара Николаевна была всегда принципиальна и, уж если в чем была сама убеждена, переубедить ее было трудно. Она терпеть не могла всякого подхалимства, резко восставала против протекционизма при распределении ролей, возмущалась незаслуженным зачислением в труппу малоодаренных актеров».
Приходится ли удивляться тому, что в нашем семейном архиве сотни писем от самых разных людей, выражающих искреннюю любовь и уважение к Варваре Николаевне Рыжовой. Вот уж правду говорят, что любовь — чувство взаимное. Или, как написано где-то у Шекспира: «Коль хочешь взять — сама отдай». Мама отдавала людям все, что имела, — себя, свое сердце. И получала не только аплодисменты. Вот кусочек из письма, подписанного артистами Игорем Владимировичем Ильинским и Татьяной Александровной Еремеевой:
«Любим Вас и желаем Вам здоровья, бодрости и уверенности в том, что Вы — наша гордость, драгоценность, которую мы чтим и любим за то, что Вы не только драгоценный художник, но и драгоценный человек».
Тридцатитрехлетний Сергей Михалков подарил маме свой, кажется первый, сборник с таким автографом:
«Варваре Николаевне Рыжовой:
Чей в жизни путь прекрасен
и ясен,
И с чем весь наш народ
согласен.
Дарю я скромный сборник
басен.
Надеюсь, ей в ее 100-летний
юбилей
Преподнести не без волнений
Свое собранье сочинений».
К сожалению, мама не дожила до своего столетнего юбилея, а стало быть, и до этого подарка, но Михалков все-таки слово сдержал: собрание его сочинений уже издано...
И не могу не привести также отрывка из письма к маме писателя Леонида Леонова:
«Дорогая Варвара Николаевна,
[..."> прошу разрешения заочно обнять Вас по-сыновнему... Я счастлив, что и мои сценические произведения Вы освещали громадным своим талантом, который я чту глубоко и нежно. Для меня он — не только в большом Вашем сердце, без чего не бывает великого художника, но и в Вашей благородной простоте, в Вашей чудесной благожелательности; вот так же после двадцати минут знакомства с Горьким мне казалось, что я знаком с ним уже двадцать лет...»
Так писали о маме.
А что думала, писала о себе сама Варвара Николаевна? Ну что она думала — это ее, это ушло с ней. А писала — нечасто. В основном о том, что, работая в театре, хотела бы, могла бы, чувствует себя способной отдать больше, но в силу тех или иных обстоятельств, не зависящих от нее, лишена возможности сделать это. Разве не об этом была ее статья, например, в газете «Советское искусство» от 23 сентября 1937 года «Жену рабочего вы не сыграете!»:
«Спектакли на о
26.01.2011
Подробнее
ЖИЗНЬ – ЭТО ПРЫЖКОВЫЙ СЕКТОР
Пьесы Александра Галина уже много лет идут в московских театрах. Их играют и в других странах – в Европе и Америке. Недавно в репертуаре Малого театра появилась пьеса Галина «Сон героини» в его собственной постановке...
ЖИЗНЬ – ЭТО ПРЫЖКОВЫЙ СЕКТОР
Почему известный драматург после каждой премьеры исчезает
Пьесы Александра Галина уже много лет идут в московских театрах. Их играют и в других странах – в Европе и Америке. Недавно в репертуаре Малого театра появилась пьеса Галина «Сон героини» в его собственной постановке.
Писателю лучше быть Козлом, чем Буржуином
– Александр Михайлович, в Малом театре давно идут лишь пьесы классиков. Вы – единственный современный драматург в репертуаре этого старейшего театра. Как вам удалось попасть в столь завидную компанию?
– Малый театр возник в моей жизни давно: в 1980 году Леонид Хейфец поставил там мою пьесу «Ретро». Помню, я приехал из Ленинграда, где тогда жил, в Москву на премьеру и случайно, гуляя по московским бульварам, увидел газету с рецензией на спектакль. Там меня назвали «тертым театралом, который знает все секреты успеха». С тех пор я так и живу под кличками «репертуарный» и «успешный».
В советские времена, с точки зрения художественности, это был почти приговор. А я тогда был молодой человек и как драматург только начинал.
Правда, за плечами у меня был Курский областной кукольный театр и две роли – Козла и Буржуина. Роли эти как бы определили мою театральную биографию. Мой Козел имел громадный успех у детей в курских детских садах и у заключенных исправительных учреждений области. А когда позже учился в Ленинграде режиссуре, я после короткого периода положенной пишущим юношам графомании написал пьесу. Ее успех у моих сокурсников вызвал у меня острый приступ литературной чесотки, и я одну за другой написал пьесы, которые вдруг поставили в Ленинграде и Москве. Потом мои пьесы начали ставить по стране и за рубежом. «Звезды на утреннем небе» по опросу одного американского драматургического журнала были в восемьдесят не помню уже каком году третьими по количеству постановок в мире. У меня появилась возможность сыграть роль Буржуина в жизни – и как раз подоспел русский капитализм.
Но оказалось, что на эти роли история назначила других людей. Передвигаясь по Москве на своей гордой «Ниве», я однажды услышал окрик водителя громадного джипа, обращенный ко мне: «Дай проехать, козел!» Я понял, что моя первая роль отразилась в моем социальном статусе – и я этому рад. Все-таки писателю лучше быть Козлом, чем Буржуином: больше радостных неожиданностей. Например, мне неожиданно снова позвонили из Малого театра. Юрий Мефодьевич Соломин прочитал в альманахе «Современная драматургия» мою пьесу «Сон героини» и пригласил зайти в театр. Мы говорили с ним про актерскую судьбу. Разговор был искренним и долгим – я благодарен ему за этот разговор. А потом он предложил мне поставить эту пьесу. В планах театра ее не было. Так что все произошло случайно – и тогда, в восьмидесятых, и теперь. Знаете, кажется, что есть какие-то схемы, способы устройства пьес. Возможно. Я «для продвижения» своих пьес – как настоящий «тертый театрал» – более-менее регулярно делаю одно: уже много лет отдаю их в альманах «Современная драматургия».
– О чем ваша новая пьеса?
– Старому, некогда знаменитому артисту, игравшему в кино Ленина, позвонили с киностудии, где он не был уже больше двадцати лет. Ему предложили сыграть роль памятника Ленину, который видит во сне героиня фильма.
Забытый всеми и тихо доживающий свой век в Доме ветеранов кино артист рад и тому, что его просто вспомнили. На съемочной площадке он встречает своего старого гримера, и, как выясняется, в жизни их связывает не только работа над ролью вождя… Но это лишь внешний сюжет пьесы. В сущности же пьеса не про Ленина и даже не про артиста, его когда-то игравшего. Эта пьеса о крахе легенды, которая питала души, умы и сердца людей, а потом ржавела и ветшала вместе со своей эпохой. В спектакле роль артиста Шубина играет Юрий Каюров, который когда-то действительно играл Ленина в кино, а гримера – Владимир Носик. Их окружает замечательная молодежь Малого театра.
– Вы писали роль памятника Ленина специально для какого-то артиста?
– Я писал эту пьесу несколько лет. Двадцать с лишним страниц текста. Это история двух пожилых людей, которые вспоминают свою жизнь и осмысливают ее. На артистов я не пишу. Пьеса – самостоятельный род литературы.
Пьеса для любимой
– Ваша пьеса называется «Сон героини», а вы сами видите театральные сны?
– Конечно. И не театральные тоже. Только что я закончил повесть о снах очень симпатичного мне, хотя и полностью выдуманного человека по имени Лева Кучкин.
Называется повесть «До-ре-ми-до-ре-до». Музыканты это название поймут. Действие там в основном происходит в снах, в которых герой отправляется в путешествие по указанному в названии маршруту. Эта повесть выросла, в числе прочего, из одного моего сна, который повторяется и, видимо, что-то означает.
Желание понять этот настойчивый сон двигало мной… А толчком к написанию пьесы «Сон героини» послужила история из детства. И она не о Ленине. В Курске, где я вырос, был городской сумасшедший, который ходил в кителе, в сапогах и с трубкой и был очень похож на Сталина. Он часами, как бы в раздумьях о судьбе отчизны, стоял на трамвайных остановках, где толпилось много людей. Милиционеры на всякий случай его обходили, боялись – все-таки Сталин! Его безумие заставляло их поклоняться священному образу.
Он был живым памятником вождю. Но после ХХ съезда над сумасшедшим стали издеваться. А ведь он был больным человеком. Он просто довел свою веру до предела – сам стал Сталиным. В разной мере это безумие веры в вождя существует всегда, – растекается, меняет вид и форму, но никуда не уходит. В любых, самых демократических выборах, присутствует этот элемент влюбленности и веры в кандидата… Я помню, как мне было жалко нашего курского сумасшедшего… Не знаю, способен ли человек изжить эту хворь...
– А когда вы написали свою первую пьесу?
– Я был тогда студентом в Ленинграде и учился вместе со своей будущей женой Галей. Мне надо было что-то подарить ей на Восьмое марта. А поскольку денег на подарок у меня не было, я за несколько дней написал пьесу «Свободных мест нет». Мы сидели в общежитии, я читал ее – ребята хохотали. Наш мастер, Владимир Александрович Галицкий, узнал об этом и показал текст драматургу Александру Моисеевичу Володину. Володин прочел, позвал меня и сказал: «Ты написал профессиональную пьесу. Брось все и пиши». С той встречи я поверил в себя.
Потом Володин убедил «Ленфильм» заключить со мной договор, пообещав, что, если я не справлюсь, он сам сделает сценарий. Я справился. Для молодого человека это была немыслимая удача в то время. Мне было двадцать три года, я пришел на «Ленфильм» в чиненых-перечиненных ботинках за своим первым гонораром. Можно сказать, что с тех пор, с первого Ленфильмовского аванса, я и занимаюсь литературой профессионально. А ту мою первую пьесу спустя шестнадцать лет поставил Роман Виктюк в «Современнике». Я не исправил в ней ни одного слова, только поменял название на «Стена» по предложению оформлявшего спектакль Давида Боровского и создавшего тогда, по моему мнению, сценографический шедевр.
Я муж Гали
– Вы весьма успешный, состоявшийся драматург. Как вы относитесь к собственному успеху?
– Отношусь хорошо. Хотя от многих внешних его атрибутов я испытываю неловкость, поэтому после каждой своей премьеры я стараюсь быстрей исчезнуть. Даже когда вышел мой фильм «Плащ Казановы», я никак не использовал его популярность.
Вообще на премьере лучше думать уже о другой пьесе, а старую начинать забывать. Я в данном случае не рисуюсь: драматург – непубличная профессия. Прекрасного драматурга Артура Миллера большинство современных американцев знает как мужа Мэрилин Монро. Я муж Гали.
Это большой успех, и его достаточно, чтобы быть счастливым. Об этом читайте на афишах: я – Галин.
– Вы с Галей вместе со студенческих лет. Может быть, поделитесь секретом семейного счастья?
– Читайте и смотрите мои пьесы. Там все мои секреты. Но нам с Галей, конечно, повезло.
– Наверное, вы слышите от нее только похвалы?
– Совсем нет. Она знает, что мне важно услышать правду. Ее вкусу и мнению я очень доверяю.
– А ваш сын пошел по вашим стопам?
– Нет. Он занимается медициной. Но я считаю, что его профессия сродни искусству. Подлинное искусство тоже целительно и продлевает жизнь.
– Вообще, вы – оптимист или пессимист?
– По поводу себя – пессимист. По поводу остального человечества – оптимист.
– Но если у вас бывает плохое настроение, как вы с этим боретесь?
– Самое лучшее средство – пойти в бассейн «Олимпийский». Я плаваю в прыжковом секторе. На соседних дорожках – юные синхронистки, вернее, над водой я вижу только их ноги, с вышек летят вниз прыгуны и прыгуньи. Среди всего этого великолепия молодости плыву я, скромный ветеран кукольной сцены. Но если изъять ветерана, то все как будто с картины моего великого земляка Александра Дейнеки. Прыжковый сектор – это мой адреналин. А вообще жизнь – это прыжковый сектор, в ней есть возможность полета… Иногда с тоски могу перечитать какую-нибудь свою пьесу или погулять по нашей прекрасной, очумевшей от исторических перемен Москве. Но гулять лучше в субботу или в воскресение – есть чем дышать. Люблю великолепные московские парки. В них легко дышится, и время от времени на ум приходит то, что Лев Толстой называл «энергией заблуждения».
Досье «ВМ»
Александр Михайлович ГАЛИН родился 10 сентября 1947 года.
Театральную карьеру начинал как актер в Курском кукольном театре.
В 1973 г. окончил Ленинградский институт культуры.
Галин – автор более 20 пьес. Среди них – «Ретро», «Тамада», «Звезды на утреннем небе», «Стена», «Восточная трибуна», «...Sorry», «Чешское фото», «Аномалия», «Аккомпаниатор», «Конкурс» и «Конкуренты».
Его пьесы ставились более чем в двухстах театрах России и мира, включая МХТ, Королевский Шекспировский театр, театр «Одеон» в Париже, Шиллеровский театр в Берлине.
Александр Галин ставил спектакли по своим пьесам в России, США и Италии.
По собственным сценариям он снял несколько фильмов – «Плащ Казановы», «Фото» и «Потерпевший».
Автор: Елена ВЛАДИМИРОВА
«Вечерняя Москва», 26.01.2011
Почему известный драматург после каждой премьеры исчезает
Пьесы Александра Галина уже много лет идут в московских театрах. Их играют и в других странах – в Европе и Америке. Недавно в репертуаре Малого театра появилась пьеса Галина «Сон героини» в его собственной постановке.
Писателю лучше быть Козлом, чем Буржуином
– Александр Михайлович, в Малом театре давно идут лишь пьесы классиков. Вы – единственный современный драматург в репертуаре этого старейшего театра. Как вам удалось попасть в столь завидную компанию?
– Малый театр возник в моей жизни давно: в 1980 году Леонид Хейфец поставил там мою пьесу «Ретро». Помню, я приехал из Ленинграда, где тогда жил, в Москву на премьеру и случайно, гуляя по московским бульварам, увидел газету с рецензией на спектакль. Там меня назвали «тертым театралом, который знает все секреты успеха». С тех пор я так и живу под кличками «репертуарный» и «успешный».
В советские времена, с точки зрения художественности, это был почти приговор. А я тогда был молодой человек и как драматург только начинал.
Правда, за плечами у меня был Курский областной кукольный театр и две роли – Козла и Буржуина. Роли эти как бы определили мою театральную биографию. Мой Козел имел громадный успех у детей в курских детских садах и у заключенных исправительных учреждений области. А когда позже учился в Ленинграде режиссуре, я после короткого периода положенной пишущим юношам графомании написал пьесу. Ее успех у моих сокурсников вызвал у меня острый приступ литературной чесотки, и я одну за другой написал пьесы, которые вдруг поставили в Ленинграде и Москве. Потом мои пьесы начали ставить по стране и за рубежом. «Звезды на утреннем небе» по опросу одного американского драматургического журнала были в восемьдесят не помню уже каком году третьими по количеству постановок в мире. У меня появилась возможность сыграть роль Буржуина в жизни – и как раз подоспел русский капитализм.
Но оказалось, что на эти роли история назначила других людей. Передвигаясь по Москве на своей гордой «Ниве», я однажды услышал окрик водителя громадного джипа, обращенный ко мне: «Дай проехать, козел!» Я понял, что моя первая роль отразилась в моем социальном статусе – и я этому рад. Все-таки писателю лучше быть Козлом, чем Буржуином: больше радостных неожиданностей. Например, мне неожиданно снова позвонили из Малого театра. Юрий Мефодьевич Соломин прочитал в альманахе «Современная драматургия» мою пьесу «Сон героини» и пригласил зайти в театр. Мы говорили с ним про актерскую судьбу. Разговор был искренним и долгим – я благодарен ему за этот разговор. А потом он предложил мне поставить эту пьесу. В планах театра ее не было. Так что все произошло случайно – и тогда, в восьмидесятых, и теперь. Знаете, кажется, что есть какие-то схемы, способы устройства пьес. Возможно. Я «для продвижения» своих пьес – как настоящий «тертый театрал» – более-менее регулярно делаю одно: уже много лет отдаю их в альманах «Современная драматургия».
– О чем ваша новая пьеса?
– Старому, некогда знаменитому артисту, игравшему в кино Ленина, позвонили с киностудии, где он не был уже больше двадцати лет. Ему предложили сыграть роль памятника Ленину, который видит во сне героиня фильма.
Забытый всеми и тихо доживающий свой век в Доме ветеранов кино артист рад и тому, что его просто вспомнили. На съемочной площадке он встречает своего старого гримера, и, как выясняется, в жизни их связывает не только работа над ролью вождя… Но это лишь внешний сюжет пьесы. В сущности же пьеса не про Ленина и даже не про артиста, его когда-то игравшего. Эта пьеса о крахе легенды, которая питала души, умы и сердца людей, а потом ржавела и ветшала вместе со своей эпохой. В спектакле роль артиста Шубина играет Юрий Каюров, который когда-то действительно играл Ленина в кино, а гримера – Владимир Носик. Их окружает замечательная молодежь Малого театра.
– Вы писали роль памятника Ленина специально для какого-то артиста?
– Я писал эту пьесу несколько лет. Двадцать с лишним страниц текста. Это история двух пожилых людей, которые вспоминают свою жизнь и осмысливают ее. На артистов я не пишу. Пьеса – самостоятельный род литературы.
Пьеса для любимой
– Ваша пьеса называется «Сон героини», а вы сами видите театральные сны?
– Конечно. И не театральные тоже. Только что я закончил повесть о снах очень симпатичного мне, хотя и полностью выдуманного человека по имени Лева Кучкин.
Называется повесть «До-ре-ми-до-ре-до». Музыканты это название поймут. Действие там в основном происходит в снах, в которых герой отправляется в путешествие по указанному в названии маршруту. Эта повесть выросла, в числе прочего, из одного моего сна, который повторяется и, видимо, что-то означает.
Желание понять этот настойчивый сон двигало мной… А толчком к написанию пьесы «Сон героини» послужила история из детства. И она не о Ленине. В Курске, где я вырос, был городской сумасшедший, который ходил в кителе, в сапогах и с трубкой и был очень похож на Сталина. Он часами, как бы в раздумьях о судьбе отчизны, стоял на трамвайных остановках, где толпилось много людей. Милиционеры на всякий случай его обходили, боялись – все-таки Сталин! Его безумие заставляло их поклоняться священному образу.
Он был живым памятником вождю. Но после ХХ съезда над сумасшедшим стали издеваться. А ведь он был больным человеком. Он просто довел свою веру до предела – сам стал Сталиным. В разной мере это безумие веры в вождя существует всегда, – растекается, меняет вид и форму, но никуда не уходит. В любых, самых демократических выборах, присутствует этот элемент влюбленности и веры в кандидата… Я помню, как мне было жалко нашего курского сумасшедшего… Не знаю, способен ли человек изжить эту хворь...
– А когда вы написали свою первую пьесу?
– Я был тогда студентом в Ленинграде и учился вместе со своей будущей женой Галей. Мне надо было что-то подарить ей на Восьмое марта. А поскольку денег на подарок у меня не было, я за несколько дней написал пьесу «Свободных мест нет». Мы сидели в общежитии, я читал ее – ребята хохотали. Наш мастер, Владимир Александрович Галицкий, узнал об этом и показал текст драматургу Александру Моисеевичу Володину. Володин прочел, позвал меня и сказал: «Ты написал профессиональную пьесу. Брось все и пиши». С той встречи я поверил в себя.
Потом Володин убедил «Ленфильм» заключить со мной договор, пообещав, что, если я не справлюсь, он сам сделает сценарий. Я справился. Для молодого человека это была немыслимая удача в то время. Мне было двадцать три года, я пришел на «Ленфильм» в чиненых-перечиненных ботинках за своим первым гонораром. Можно сказать, что с тех пор, с первого Ленфильмовского аванса, я и занимаюсь литературой профессионально. А ту мою первую пьесу спустя шестнадцать лет поставил Роман Виктюк в «Современнике». Я не исправил в ней ни одного слова, только поменял название на «Стена» по предложению оформлявшего спектакль Давида Боровского и создавшего тогда, по моему мнению, сценографический шедевр.
Я муж Гали
– Вы весьма успешный, состоявшийся драматург. Как вы относитесь к собственному успеху?
– Отношусь хорошо. Хотя от многих внешних его атрибутов я испытываю неловкость, поэтому после каждой своей премьеры я стараюсь быстрей исчезнуть. Даже когда вышел мой фильм «Плащ Казановы», я никак не использовал его популярность.
Вообще на премьере лучше думать уже о другой пьесе, а старую начинать забывать. Я в данном случае не рисуюсь: драматург – непубличная профессия. Прекрасного драматурга Артура Миллера большинство современных американцев знает как мужа Мэрилин Монро. Я муж Гали.
Это большой успех, и его достаточно, чтобы быть счастливым. Об этом читайте на афишах: я – Галин.
– Вы с Галей вместе со студенческих лет. Может быть, поделитесь секретом семейного счастья?
– Читайте и смотрите мои пьесы. Там все мои секреты. Но нам с Галей, конечно, повезло.
– Наверное, вы слышите от нее только похвалы?
– Совсем нет. Она знает, что мне важно услышать правду. Ее вкусу и мнению я очень доверяю.
– А ваш сын пошел по вашим стопам?
– Нет. Он занимается медициной. Но я считаю, что его профессия сродни искусству. Подлинное искусство тоже целительно и продлевает жизнь.
– Вообще, вы – оптимист или пессимист?
– По поводу себя – пессимист. По поводу остального человечества – оптимист.
– Но если у вас бывает плохое настроение, как вы с этим боретесь?
– Самое лучшее средство – пойти в бассейн «Олимпийский». Я плаваю в прыжковом секторе. На соседних дорожках – юные синхронистки, вернее, над водой я вижу только их ноги, с вышек летят вниз прыгуны и прыгуньи. Среди всего этого великолепия молодости плыву я, скромный ветеран кукольной сцены. Но если изъять ветерана, то все как будто с картины моего великого земляка Александра Дейнеки. Прыжковый сектор – это мой адреналин. А вообще жизнь – это прыжковый сектор, в ней есть возможность полета… Иногда с тоски могу перечитать какую-нибудь свою пьесу или погулять по нашей прекрасной, очумевшей от исторических перемен Москве. Но гулять лучше в субботу или в воскресение – есть чем дышать. Люблю великолепные московские парки. В них легко дышится, и время от времени на ум приходит то, что Лев Толстой называл «энергией заблуждения».
Досье «ВМ»
Александр Михайлович ГАЛИН родился 10 сентября 1947 года.
Театральную карьеру начинал как актер в Курском кукольном театре.
В 1973 г. окончил Ленинградский институт культуры.
Галин – автор более 20 пьес. Среди них – «Ретро», «Тамада», «Звезды на утреннем небе», «Стена», «Восточная трибуна», «...Sorry», «Чешское фото», «Аномалия», «Аккомпаниатор», «Конкурс» и «Конкуренты».
Его пьесы ставились более чем в двухстах театрах России и мира, включая МХТ, Королевский Шекспировский театр, театр «Одеон» в Париже, Шиллеровский театр в Берлине.
Александр Галин ставил спектакли по своим пьесам в России, США и Италии.
По собственным сценариям он снял несколько фильмов – «Плащ Казановы», «Фото» и «Потерпевший».
Автор: Елена ВЛАДИМИРОВА
«Вечерняя Москва», 26.01.2011
Подробнее
ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ ТЬМУ
Режиссёр-постановщик премьерного спектакля «Дон Жуан» Александр Клюквин рассказывает о пьесе и работе над ней
ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ ТЬМУ
Режиссёр-постановщик премьерного спектакля «Дон Жуан» Александр Клюквин рассказывает о пьесе и работе над ней
- Александр Владимирович, существует множество драматических версий истории о дон Жуане. Почему вы выбираете пьесу Алексея Толстого?
-Во-первых, потому, что это малоизвестная пьеса. Она очень редко шла, а если и шла, то ее быстро снимали. А трудности увеличивают желание. А во-вторых, а может быть, в главных, потому, что мне Юрий Мефодьевич предложил прочитать именно эту пьесу. Я прочел, пришел к нему на следующий день и сказал: «Хорошая пьеса. Дайте мне роль Лепорелло». Он ответил: «Нет, не дам, потому что ты будешь ставить». Потом были два года работы над пьесой. Я ее очень сильно сократил. Ведь у Толстого она определена как драматическая поэма. То есть, по большому счету, это сочинение не для игры, а для чтения. Герой говорит сам с собой, там очень затянутый ритм – она ведь писалась в середине позапрошлого века, темп жизни был другой, и можно было читать разговор духов на тринадцати страницах. Сегодня никто это слушать не станет. Я начал сокращать и понял, что возникает еще один главный герой – Сатана, который затевает интригу с целью сгубить дон Жуана, чтобы выиграть спор у Бога. Он перевоплощается по ходу пьесы: то он присутствует как внутренний голос, то он монах в инквизиции, то пират. И в какой-то момент он едва не поглощает дон Жуана. Там есть такие слова: «Я сделаю его похожим на себя». И Сатане это почти удается. В начале второго акта дон Жуан не задумываясь убивает двух человек – Октавио и дона Цезаря, и не испытывает по этому поводу никаких эмоций. Убивает со словами: «Один мне надоел, а другого не жаль». Единственное, что его может спасти – это любовь, которая, как и должно быть, побеждает тьму. На протяжении всего спектакля Сатана не появляется на сцене вместе с донной Анной. Его либо нет, либо он в своем особом пространстве – доме Сатаны.
Пьеса очень интересная – и очень странная, не похожая на другие. Дон Жуан в ней совершенно не такой, как в других произведениях. Не развратник, не подлец, не любитель женщин. Это человек, ищущий любовь, не находящий ее и оттого разочаровавшийся во всем. В конце концов, когда Анна себя убивает, тут-то и появляется любовь. И это спасает героя. В «Дон Жуане» очень много написано мною стихов для песен, почти все они о любви. Вообще сам спектакль – о любви. Женщина, как существо высшее, чиста и любит с самого начала. И из-за этого убивает себя. А дон Жуан не видит и не понимает любви Анны, да еще его всячески сбивает с пути истинного Сатана. Но любовь в этой трагической ситуации все равно побеждает – она ведь сильнее всего.
- А как бы вы определили жанр спектакля?
- О, это очень сложно. Мне нравится название «музыкальная трагедия», оно мне кажется красивым. А музыкальный руководитель постановки Григорий Гоберник считает, что это неправильно. Может быть, «музыкальная драма» или «мистерия». В репертуаре Малого театра музыкальные спектакли вообще занимают очень важное место. Чем больше музыки, тем лучше. У нас все сказки на музыке, у нас водевиль. Помилуйте, у нас свой оркестр – грешно не использовать!
- Расскажите немного о распределении ролей и об исполнителях, занятых в спектакле.
- Там есть разные роли. Женских всего три. Анна – Ольга Абрамова – была известна с самого начала. Ирина Жерякова – очень хорошая актриса – получила совсем небольшую роль, но, думаю, на меня не обиделась. Все участники заняты от начала до конца – они и хор, они и танцы, они и маски, и народ, и персонажи, и монахи, и слуги Сатаны. Дон Жуан – Алексей Фаддеев – тоже был очевиден изначально. Если не он, то кто? Сатана – Борис Георгиевич Невзоров, на мой взгляд, один из лучших актеров России. Имея его в труппе, глупо было бы не предложить ему эту роль. Александр Ермаков, само собой разумеется, Командор. Посмотрите на него, это видно! Лепорелло – Виктор Низовой. Лучше него эту роль никто в театре не сыграет. И сразу было понятно, что Инквизитор – это Вася Дахненко. Как он поет, послушайте! Это что-то невероятное! Если бы можно было назначить на все роли народных артистов, я бы назначил. Но, во-первых, у меня нет таких полномочий, а во-вторых, я считаю, что молодежи надо давать играть как можно больше и как можно чаще. С ними в работе возникают определенные сложности, но они искупаются их азартом, желанием работать, тем, как они вгрызаются в материал. Они ведь последний месяц совсем не отдыхают: с утра занимаются вокалом, затем у них репетиция, потом они танцуют, потом играют спектакль либо снова репетируют. Я не знаю, что появится в конце нашего пути, но я им всем, всем без исключения, очень благодарен. Они все очень сильно выросли за последнее время. Они становятся актерами. Тем более, когда работают с Ермаковым, с Невзоровым…
- Вы говорили, что поставить эту пьесу вам предложил Юрий Мефодьевич. Что оказалось для вас самым сложным, когда вы сели за режиссерский столик?
- Самое сложное для меня в этом деле – говорить неприятные вещи товарищам своим, артистам. Говорить: «неправильно, не так». Это очень неприятно, я сам актер, я понимаю, каково это, когда ты делаешь вроде всё как надо, а потом тебе говорят, что это всё впустую. Трудностей много. Мне, например, не хватает опыта в организации самого процесса, множество вещей, которые необходимо контролировать. У меня великолепный помощник – Владимир Егоров, который взял на себя очень многое, я за ним как за каменной стеной. У меня есть мудрый старый товарищ Гоберник, который подменяет меня, делает за меня много моей работы. Есть великолепнейший композитор Глейзер, который пишет потрясающую музыку, есть великолепный художник Александров из Екатеринбурга. Есть хореограф Люба Парфенюк, есть хормейстер Галя Гусева… Вот без этих людей у меня ничего не получилось бы совершенно точно. Они все снимают с меня часть груза. Мне очень нравится сидеть в зале за режиссерским столиком, но я очень часто выбегаю на сцену и показываю, как надо, как я бы это сделал. Это не очень правильно. Показ – дело хорошее, но злоупотреблять им не нужно. Сейчас у нас очень сжатые сроки. Мы делаем огромный спектакль – по движению, по музыке, по вокалу этого хватило бы на две постановки – фактически за два месяца. У нас был подготовительный период в репзале, но спектакли такого масштаба в зале не делаются. Но вообще профессия режиссера затягивает, ею можно заболеть. Главное понять, что ты имеешь право это делать. Я для себя пойму это на премьере.
Беседовал Вячеслав Уваров
Режиссёр-постановщик премьерного спектакля «Дон Жуан» Александр Клюквин рассказывает о пьесе и работе над ней
- Александр Владимирович, существует множество драматических версий истории о дон Жуане. Почему вы выбираете пьесу Алексея Толстого?
-Во-первых, потому, что это малоизвестная пьеса. Она очень редко шла, а если и шла, то ее быстро снимали. А трудности увеличивают желание. А во-вторых, а может быть, в главных, потому, что мне Юрий Мефодьевич предложил прочитать именно эту пьесу. Я прочел, пришел к нему на следующий день и сказал: «Хорошая пьеса. Дайте мне роль Лепорелло». Он ответил: «Нет, не дам, потому что ты будешь ставить». Потом были два года работы над пьесой. Я ее очень сильно сократил. Ведь у Толстого она определена как драматическая поэма. То есть, по большому счету, это сочинение не для игры, а для чтения. Герой говорит сам с собой, там очень затянутый ритм – она ведь писалась в середине позапрошлого века, темп жизни был другой, и можно было читать разговор духов на тринадцати страницах. Сегодня никто это слушать не станет. Я начал сокращать и понял, что возникает еще один главный герой – Сатана, который затевает интригу с целью сгубить дон Жуана, чтобы выиграть спор у Бога. Он перевоплощается по ходу пьесы: то он присутствует как внутренний голос, то он монах в инквизиции, то пират. И в какой-то момент он едва не поглощает дон Жуана. Там есть такие слова: «Я сделаю его похожим на себя». И Сатане это почти удается. В начале второго акта дон Жуан не задумываясь убивает двух человек – Октавио и дона Цезаря, и не испытывает по этому поводу никаких эмоций. Убивает со словами: «Один мне надоел, а другого не жаль». Единственное, что его может спасти – это любовь, которая, как и должно быть, побеждает тьму. На протяжении всего спектакля Сатана не появляется на сцене вместе с донной Анной. Его либо нет, либо он в своем особом пространстве – доме Сатаны.
Пьеса очень интересная – и очень странная, не похожая на другие. Дон Жуан в ней совершенно не такой, как в других произведениях. Не развратник, не подлец, не любитель женщин. Это человек, ищущий любовь, не находящий ее и оттого разочаровавшийся во всем. В конце концов, когда Анна себя убивает, тут-то и появляется любовь. И это спасает героя. В «Дон Жуане» очень много написано мною стихов для песен, почти все они о любви. Вообще сам спектакль – о любви. Женщина, как существо высшее, чиста и любит с самого начала. И из-за этого убивает себя. А дон Жуан не видит и не понимает любви Анны, да еще его всячески сбивает с пути истинного Сатана. Но любовь в этой трагической ситуации все равно побеждает – она ведь сильнее всего.
- А как бы вы определили жанр спектакля?
- О, это очень сложно. Мне нравится название «музыкальная трагедия», оно мне кажется красивым. А музыкальный руководитель постановки Григорий Гоберник считает, что это неправильно. Может быть, «музыкальная драма» или «мистерия». В репертуаре Малого театра музыкальные спектакли вообще занимают очень важное место. Чем больше музыки, тем лучше. У нас все сказки на музыке, у нас водевиль. Помилуйте, у нас свой оркестр – грешно не использовать!
- Расскажите немного о распределении ролей и об исполнителях, занятых в спектакле.
- Там есть разные роли. Женских всего три. Анна – Ольга Абрамова – была известна с самого начала. Ирина Жерякова – очень хорошая актриса – получила совсем небольшую роль, но, думаю, на меня не обиделась. Все участники заняты от начала до конца – они и хор, они и танцы, они и маски, и народ, и персонажи, и монахи, и слуги Сатаны. Дон Жуан – Алексей Фаддеев – тоже был очевиден изначально. Если не он, то кто? Сатана – Борис Георгиевич Невзоров, на мой взгляд, один из лучших актеров России. Имея его в труппе, глупо было бы не предложить ему эту роль. Александр Ермаков, само собой разумеется, Командор. Посмотрите на него, это видно! Лепорелло – Виктор Низовой. Лучше него эту роль никто в театре не сыграет. И сразу было понятно, что Инквизитор – это Вася Дахненко. Как он поет, послушайте! Это что-то невероятное! Если бы можно было назначить на все роли народных артистов, я бы назначил. Но, во-первых, у меня нет таких полномочий, а во-вторых, я считаю, что молодежи надо давать играть как можно больше и как можно чаще. С ними в работе возникают определенные сложности, но они искупаются их азартом, желанием работать, тем, как они вгрызаются в материал. Они ведь последний месяц совсем не отдыхают: с утра занимаются вокалом, затем у них репетиция, потом они танцуют, потом играют спектакль либо снова репетируют. Я не знаю, что появится в конце нашего пути, но я им всем, всем без исключения, очень благодарен. Они все очень сильно выросли за последнее время. Они становятся актерами. Тем более, когда работают с Ермаковым, с Невзоровым…
- Вы говорили, что поставить эту пьесу вам предложил Юрий Мефодьевич. Что оказалось для вас самым сложным, когда вы сели за режиссерский столик?
- Самое сложное для меня в этом деле – говорить неприятные вещи товарищам своим, артистам. Говорить: «неправильно, не так». Это очень неприятно, я сам актер, я понимаю, каково это, когда ты делаешь вроде всё как надо, а потом тебе говорят, что это всё впустую. Трудностей много. Мне, например, не хватает опыта в организации самого процесса, множество вещей, которые необходимо контролировать. У меня великолепный помощник – Владимир Егоров, который взял на себя очень многое, я за ним как за каменной стеной. У меня есть мудрый старый товарищ Гоберник, который подменяет меня, делает за меня много моей работы. Есть великолепнейший композитор Глейзер, который пишет потрясающую музыку, есть великолепный художник Александров из Екатеринбурга. Есть хореограф Люба Парфенюк, есть хормейстер Галя Гусева… Вот без этих людей у меня ничего не получилось бы совершенно точно. Они все снимают с меня часть груза. Мне очень нравится сидеть в зале за режиссерским столиком, но я очень часто выбегаю на сцену и показываю, как надо, как я бы это сделал. Это не очень правильно. Показ – дело хорошее, но злоупотреблять им не нужно. Сейчас у нас очень сжатые сроки. Мы делаем огромный спектакль – по движению, по музыке, по вокалу этого хватило бы на две постановки – фактически за два месяца. У нас был подготовительный период в репзале, но спектакли такого масштаба в зале не делаются. Но вообще профессия режиссера затягивает, ею можно заболеть. Главное понять, что ты имеешь право это делать. Я для себя пойму это на премьере.
Беседовал Вячеслав Уваров
25.01.2011
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
25 января – день рождения актёра Малого театра Виктора Алексеевича Андрианова. Поздравляем!
Подробнее
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
Объявляются новые исполнители в спектакли...
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
26 января в спектакле «Горе от ума» А.С.Грибоедова роль Княгини Тугоуховской 1-й раз играет заслуженная артистка России О.А. Чуваева
28 января в спектакле «Мольер» («Кабала святош») М.А.Булгакова роль Ренэ 1-й раз играет Л.А. Пашкова
26 января в спектакле «Горе от ума» А.С.Грибоедова роль Княгини Тугоуховской 1-й раз играет заслуженная артистка России О.А. Чуваева
28 января в спектакле «Мольер» («Кабала святош») М.А.Булгакова роль Ренэ 1-й раз играет Л.А. Пашкова
Подробнее
УЧИТЕЛЬ СЫГРАЕТ С УЧЕНИЦЕЙ
В спектакле «Мольер» 28 января первый раз роль Арманды Бежар исполняет Ольга Абрамова, выпускница ВТУ им. М.С.Щепкина 2007-го года, курс О.Н.Соломиной и Ю.М.Соломина.
УЧИТЕЛЬ СЫГРАЕТ С УЧЕНИЦЕЙ
В спектакле «Мольер» 28 января первый раз роль Арманды Бежар исполняет Ольга Абрамова, выпускница ВТУ им. М.С.Щепкина 2007-го года, курс О.Н.Соломиной и Ю.М.Соломина. Это одиннадцатая по счету роль Ольги в Малом, в труппу которого она была принята сразу после окончания Щепкинского. Абрамова, невзирая на ослепительную молодость, не новичок: в премьере прошлого сезона, нашумевшем спектакле «Влюбленные» по пьесе Гольдони, в постановке итальянского режиссера Стефано де Луки она сыграла Эуджению. В «Мольере» Абрамова будет играть дуэт с учителем: Юрий Соломин в спектакле играет заглавную роль.
В спектакле «Мольер» 28 января первый раз роль Арманды Бежар исполняет Ольга Абрамова, выпускница ВТУ им. М.С.Щепкина 2007-го года, курс О.Н.Соломиной и Ю.М.Соломина. Это одиннадцатая по счету роль Ольги в Малом, в труппу которого она была принята сразу после окончания Щепкинского. Абрамова, невзирая на ослепительную молодость, не новичок: в премьере прошлого сезона, нашумевшем спектакле «Влюбленные» по пьесе Гольдони, в постановке итальянского режиссера Стефано де Луки она сыграла Эуджению. В «Мольере» Абрамова будет играть дуэт с учителем: Юрий Соломин в спектакле играет заглавную роль.
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
25 января – юбилей актрисы Малого театра Людмилы Анатольевны Суворкиной. От души поздравляем Людмилу Анатольевну и желаем ей крепкого здоровья, хорошего настроения и творческих успехов!
Подробнее
ПОДСКАЗКА ИЗ ПРОШЛОГО
В современных театрах почти не осталось суфлёрских будок и их хозяев...
ПОДСКАЗКА ИЗ ПРОШЛОГО
В современных театрах почти не осталось суфлёрских будок и их хозяев
Театр – такое же производство. Здесь также случаются аварийные ситуации: выстрел на сцене не совпадает с хлопком за кулисами, каблук у актрисы между половицами сцены застрянет, декорации упадут, музыка начнёт играть не в том месте... Но больше всего театральных случаев, зачастую анекдотичных, связано с суфлёрами. Это одна из самых старых театральных профессий. В наши дни она стала раритетной.
Народный артист России Виталий Коняев служит в Малом театре почти полвека.
– В старой России без суфлёра не обходился ни один театр. Я застал в Малом театре актёров и актрис, которые в начале XX века служили ещё в театре Корша. Они рассказывали, что много было переводных пьес – Шекспир, Шиллер, а это кипа страниц, которые надо осилить. При том, что по заведённому правилу премьеры у них были каждую пятницу. Никакому уму не под силу вызубрить столько. Выручал суфлёр.
Иосиф Иванович Дарьяльский
Прославил профессию суфлёра, по словам Виталия Коняева, Иосиф Дарьяльский, учившийся вместе с Евгением Вахтанговым в театральном училище. Он прослужил в Малом почти полвека, и его суфлёрскую будку в театре называли «дарьяльское ущелье». Иосиф Иванович был настолько уверен в себе, что мог в будке и чаю попить, и побриться.
Сегодня в театральной Москве суфлёры остались только в МХТ им.Чехова, Большом и Малом. В Малом таких подсказчиков трое, они ведут около двадцати спектаклей, и все пришли к профессии разными путями. Например, Лариса Меркулова когда-то играла в Народном театре ЗИЛа. А в Малом служит уже лет пятнадцать, работает в спектаклях с Элиной Быстрицкой, а это доказательство высшего профессионализма. Кстати, у суфлёров есть разряды: чем разряд выше – тем зарплата больше. Но с актёрскими гонорарами её всё равно не сравнить, и держатся суфлёры на своей работе только из чистой любви к искусству.
Как, например, Лариса Андреева. Когда-то она работала в Курганском театре драмы, получила там звание народной артистки, её последняя большая роль – Екатерина II.
– На склоне лет я вышла замуж за человека, который живёт в Москве. Пришла в Малый театр, поскольку ничего другого делать не могу, – рассказывает Андреева. – Но труппа тут большая, а возрастных актрис, которые ждут роли, много. И мне предложили стать суфлёром. Чтобы стать хорошим суфлёром, как выяснилось, нужны три составляющие. Первая – хорошая дикция, ведь надо прошептать, чтобы тебя услышали на другом конце сцены. Во-вторых, грамотность: суфлёр должен не только подсказать, но и поправить актёра на репетиции, если тот неверно произнесёт слово или поставит ударение. В-третьих, терпение: бывает, что актёр постоянно забывает одну и ту же реплику. Я слышала истории, как в других театрах актёры несут отсебятину. Особенно на пьесах современных авторов. Здесь это не допускается. Бывают, конечно, оговорки, помню, актёр должен был сказать: «Будем ходить по дворам и петь». А сказал: «Будем ходить по дровам и петь». И сам глаза вытаращил, поняв, что не то сказал. Всем стало весело.
Кажется, что сложного в работе суфлёра? Сиди себе, листай странички пьесы, да не зевай.
– Это поверхностное впечатление, – говорит Лариса Андреева. – Есть спектакли, где я просто мокрая сижу от напряжения. Например, артисты нервничают, ходят как-то не так на сцене, мы тоже нервничать начинаем.
К работе над спектаклем суфлёр приступает с самых первых репетиций, когда актёры сидят в так называемых выгородках, где декорации условны, вместо них – стулья и скамьи. Но основная работа начинается, когда актёры опускают тетрадочки с ролью. И тогда только суфлёр остаётся со своим экземпляром пьесы, где одна галочка означает паузу, три – длинную паузу.
– Если он молчит около этой галочки, значит, всё в порядке. А если молчит, где нет галочки, значит, забыл. И немедленно, немедленно надо подсказать! – продолжает Лариса Андреева. – У каждого суфлёра – свои знаки, своя партитура, я бы так сказала. Вот по ней мы и ориентируемся.
Ирина Варламова на репетиции. Фото Михаила Филатова.
Ещё один суфлёр Малого Ирина Варламова когда-то работала в пресс-центре совсем далёкой от театра организации – Минмонтажспецстрое. Когда его расформировали, она пришла в Малый, за кулисами которого выросла, – мама Ирины работала здесь художником по костюмам. Без театра себя не мыслит, несмотря на то, что зарплата маленькая. Условия работы тоже не из лёгких: на основной сцене будка полтора метра на полтора, в филиале на Большой Ордынке суфлёры вообще сидят за кулисами, спина к спине со звукорежиссёром, тут же актёры готовятся к выходу. А однажды на гастролях ей пришлось сидеть прямо на сцене – в «Вишнёвом саде» срочно вводилась новая актриса, которая не знала роли, и Ирину посадили под дерево, накинув на неё сеточку. В зрительном зале этот непонятный холмик под вишней восприняли как само собой разумеющееся. А ответ на главный вопрос, который всегда задают суфлёрам: «Почему их не слышно в зрительном зале», очень простой – суфлёры подсказывают особым, так называемым активным шёпотом с чёткой артикуляцией. Иногда Ирине Варламовой и вовсе жестов достаточно, чтобы актёр вспомнил текст.
Сокращать суфлёров начали, когда премьеры перестали печь как блины и репетиционный период увеличился. Я позвонила в старейший российский театр – Ярославский имени Волкова. «Уже около двадцати лет у нас нет суфлёра», – сказали там. А вот в пресс-службе Большого заметили, что оперный театр без суфлёра невозможен: если певец забудет рифмованный текст и запоёт отсебятину, это сразу сломает спектакль. Когда Олег Табаков возглавил МХТ им. Чехова, он поначалу хотел сократить суфлёров. Но потом передумал: премьер много, актёров в возрасте – тоже, а молодые заняты 24 часа в сутки в кино и на телевидении, роли им учить некогда. А бывает срочная замена: какой-нибудь актёр выбывает из состава, дублёра нет, нужно быстро ввести нового человека в роль. Тогда суфлёр просто незаменим.
«Гудок», 18 января 2011 года
Автор: Людмила Петрова
Фото: Михаил Филатов
В современных театрах почти не осталось суфлёрских будок и их хозяев
Театр – такое же производство. Здесь также случаются аварийные ситуации: выстрел на сцене не совпадает с хлопком за кулисами, каблук у актрисы между половицами сцены застрянет, декорации упадут, музыка начнёт играть не в том месте... Но больше всего театральных случаев, зачастую анекдотичных, связано с суфлёрами. Это одна из самых старых театральных профессий. В наши дни она стала раритетной.
Народный артист России Виталий Коняев служит в Малом театре почти полвека.
– В старой России без суфлёра не обходился ни один театр. Я застал в Малом театре актёров и актрис, которые в начале XX века служили ещё в театре Корша. Они рассказывали, что много было переводных пьес – Шекспир, Шиллер, а это кипа страниц, которые надо осилить. При том, что по заведённому правилу премьеры у них были каждую пятницу. Никакому уму не под силу вызубрить столько. Выручал суфлёр.
Иосиф Иванович Дарьяльский
Прославил профессию суфлёра, по словам Виталия Коняева, Иосиф Дарьяльский, учившийся вместе с Евгением Вахтанговым в театральном училище. Он прослужил в Малом почти полвека, и его суфлёрскую будку в театре называли «дарьяльское ущелье». Иосиф Иванович был настолько уверен в себе, что мог в будке и чаю попить, и побриться.
Сегодня в театральной Москве суфлёры остались только в МХТ им.Чехова, Большом и Малом. В Малом таких подсказчиков трое, они ведут около двадцати спектаклей, и все пришли к профессии разными путями. Например, Лариса Меркулова когда-то играла в Народном театре ЗИЛа. А в Малом служит уже лет пятнадцать, работает в спектаклях с Элиной Быстрицкой, а это доказательство высшего профессионализма. Кстати, у суфлёров есть разряды: чем разряд выше – тем зарплата больше. Но с актёрскими гонорарами её всё равно не сравнить, и держатся суфлёры на своей работе только из чистой любви к искусству.
Как, например, Лариса Андреева. Когда-то она работала в Курганском театре драмы, получила там звание народной артистки, её последняя большая роль – Екатерина II.
– На склоне лет я вышла замуж за человека, который живёт в Москве. Пришла в Малый театр, поскольку ничего другого делать не могу, – рассказывает Андреева. – Но труппа тут большая, а возрастных актрис, которые ждут роли, много. И мне предложили стать суфлёром. Чтобы стать хорошим суфлёром, как выяснилось, нужны три составляющие. Первая – хорошая дикция, ведь надо прошептать, чтобы тебя услышали на другом конце сцены. Во-вторых, грамотность: суфлёр должен не только подсказать, но и поправить актёра на репетиции, если тот неверно произнесёт слово или поставит ударение. В-третьих, терпение: бывает, что актёр постоянно забывает одну и ту же реплику. Я слышала истории, как в других театрах актёры несут отсебятину. Особенно на пьесах современных авторов. Здесь это не допускается. Бывают, конечно, оговорки, помню, актёр должен был сказать: «Будем ходить по дворам и петь». А сказал: «Будем ходить по дровам и петь». И сам глаза вытаращил, поняв, что не то сказал. Всем стало весело.
Кажется, что сложного в работе суфлёра? Сиди себе, листай странички пьесы, да не зевай.
– Это поверхностное впечатление, – говорит Лариса Андреева. – Есть спектакли, где я просто мокрая сижу от напряжения. Например, артисты нервничают, ходят как-то не так на сцене, мы тоже нервничать начинаем.
К работе над спектаклем суфлёр приступает с самых первых репетиций, когда актёры сидят в так называемых выгородках, где декорации условны, вместо них – стулья и скамьи. Но основная работа начинается, когда актёры опускают тетрадочки с ролью. И тогда только суфлёр остаётся со своим экземпляром пьесы, где одна галочка означает паузу, три – длинную паузу.
– Если он молчит около этой галочки, значит, всё в порядке. А если молчит, где нет галочки, значит, забыл. И немедленно, немедленно надо подсказать! – продолжает Лариса Андреева. – У каждого суфлёра – свои знаки, своя партитура, я бы так сказала. Вот по ней мы и ориентируемся.
Ирина Варламова на репетиции. Фото Михаила Филатова.
Ещё один суфлёр Малого Ирина Варламова когда-то работала в пресс-центре совсем далёкой от театра организации – Минмонтажспецстрое. Когда его расформировали, она пришла в Малый, за кулисами которого выросла, – мама Ирины работала здесь художником по костюмам. Без театра себя не мыслит, несмотря на то, что зарплата маленькая. Условия работы тоже не из лёгких: на основной сцене будка полтора метра на полтора, в филиале на Большой Ордынке суфлёры вообще сидят за кулисами, спина к спине со звукорежиссёром, тут же актёры готовятся к выходу. А однажды на гастролях ей пришлось сидеть прямо на сцене – в «Вишнёвом саде» срочно вводилась новая актриса, которая не знала роли, и Ирину посадили под дерево, накинув на неё сеточку. В зрительном зале этот непонятный холмик под вишней восприняли как само собой разумеющееся. А ответ на главный вопрос, который всегда задают суфлёрам: «Почему их не слышно в зрительном зале», очень простой – суфлёры подсказывают особым, так называемым активным шёпотом с чёткой артикуляцией. Иногда Ирине Варламовой и вовсе жестов достаточно, чтобы актёр вспомнил текст.
Сокращать суфлёров начали, когда премьеры перестали печь как блины и репетиционный период увеличился. Я позвонила в старейший российский театр – Ярославский имени Волкова. «Уже около двадцати лет у нас нет суфлёра», – сказали там. А вот в пресс-службе Большого заметили, что оперный театр без суфлёра невозможен: если певец забудет рифмованный текст и запоёт отсебятину, это сразу сломает спектакль. Когда Олег Табаков возглавил МХТ им. Чехова, он поначалу хотел сократить суфлёров. Но потом передумал: премьер много, актёров в возрасте – тоже, а молодые заняты 24 часа в сутки в кино и на телевидении, роли им учить некогда. А бывает срочная замена: какой-нибудь актёр выбывает из состава, дублёра нет, нужно быстро ввести нового человека в роль. Тогда суфлёр просто незаменим.
«Гудок», 18 января 2011 года
Автор: Людмила Петрова
Фото: Михаил Филатов
24.01.2011
Подробнее
АНОНС
25 января в 14:00 по адресу Остоженка, 37/2 состоится открытие выставки картин художника Е.И.Куманькова «Москва - святая родина моя».
Подробнее
КОНЦЕРТ, ПОСВЯЩЕННЫЙ ДНЮ ЗАЩИТНИКА ОТЕЧЕСТВА
23 и 25 февраля – на основной сцене и сцене филиала!
КОНЦЕРТ, ПОСВЯЩЕННЫЙ ДНЮ ЗАЩИТНИКА ОТЕЧЕСТВА
23 февраля (на основной сцене, 18:00) и 25 февраля (на сцене филиала, 19:00) состоятся концерты, посвящённые Дню защитника Отечества. На сайте открыто бронирование билетов.
В концерте принимают участие:
Оркестр Малого театра России
Художественный руководитель и дирижер заслуженный артист России В.П.Сёмкин
Песни военных лет исполняют
народные артисты России Ирина Муравьева, Светлана Аманова, Ольга Пашкова,
заслуженные артисты России Борис Невзоров, Виктор Низовой, Василий Дахненко,
артисты Петр Абрамов, Сергей Потапов, Александра Иванова и другие.
23 февраля (на основной сцене, 18:00) и 25 февраля (на сцене филиала, 19:00) состоятся концерты, посвящённые Дню защитника Отечества. На сайте открыто бронирование билетов.
В концерте принимают участие:
Оркестр Малого театра России
Художественный руководитель и дирижер заслуженный артист России В.П.Сёмкин
Песни военных лет исполняют
народные артисты России Ирина Муравьева, Светлана Аманова, Ольга Пашкова,
заслуженные артисты России Борис Невзоров, Виктор Низовой, Василий Дахненко,
артисты Петр Абрамов, Сергей Потапов, Александра Иванова и другие.
Подробнее
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
Объявляются новые исполнители в спектакли...
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
28 января в спектакле «Мольер» («Кабала святош») М.А.Булгакова первый раз
роль Арманды Бежар исполняет О.Н.Абрамова
роль Брата Силы исполняет С.А.Кагаков
29 января в спектакле «Тайны мадридского двора» Э.Скриба и Е.Легуве первый раз
роль Бабьеки исполняет С.А.Вещев
30 января в спектакле «Касатка» А.Н.Толстого роль 2-го игрока исполняет М.Г.Фоменко.
28 января в спектакле «Мольер» («Кабала святош») М.А.Булгакова первый раз
роль Арманды Бежар исполняет О.Н.Абрамова
роль Брата Силы исполняет С.А.Кагаков
29 января в спектакле «Тайны мадридского двора» Э.Скриба и Е.Легуве первый раз
роль Бабьеки исполняет С.А.Вещев
30 января в спектакле «Касатка» А.Н.Толстого роль 2-го игрока исполняет М.Г.Фоменко.
28.01.2011
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
28 января – день рождения народной артистки России Людмилы Петровны Поляковой. Поздравляем!
27.01.2011
А.К.ТОЛСТОЙ И ЕГО ПОЭМА «ДОН ЖУАН»
Примечательно не только творчество Толстого, но и сама его биография. Стоит напомнить, что Алексей Константинович послужил прототипом нескольких литературных героев
27.01.2011
«Звуковой архив Малого театра» ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
«Звуковой архив Малого театра»
ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
В передаче использованы фрагменты из спектаклей как уже знакомые посетителям сайта, так и новые, ранее не публиковавшиеся…
ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВАРВАРЫ НИКОЛАЕВНЫ РЫЖОВОЙ
В передаче использованы фрагменты из спектаклей как уже знакомые посетителям сайта, так и новые, ранее не публиковавшиеся…
27.01.2011
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НОВОЙ РОЛЬЮ!
27 января в комедии «Горе от ума» А.С.Грибоедова роль княгини Тугоуховской в первый раз сыграла заслуженная артистка России Ольга Александровна Чуваева. Поздравляем!
27.01.2011
ПАМЯТЬ
27 января исполняется 140 лет со дня рождения народной артистки СССР Варвары Николаевны Рыжовой (1871 – 1963).
26.01.2011
ЖИЗНЬ – ЭТО ПРЫЖКОВЫЙ СЕКТОР
Пьесы Александра Галина уже много лет идут в московских театрах. Их играют и в других странах – в Европе и Америке. Недавно в репертуаре Малого театра появилась пьеса Галина «Сон героини» в его собственной постановке...
26.01.2011
ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ ТЬМУ
Режиссёр-постановщик премьерного спектакля «Дон Жуан» Александр Клюквин рассказывает о пьесе и работе над ней
25.01.2011
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
25 января – день рождения актёра Малого театра Виктора Алексеевича Андрианова. Поздравляем!
25.01.2011
УЧИТЕЛЬ СЫГРАЕТ С УЧЕНИЦЕЙ
В спектакле «Мольер» 28 января первый раз роль Арманды Бежар исполняет Ольга Абрамова, выпускница ВТУ им. М.С.Щепкина 2007-го года, курс О.Н.Соломиной и Ю.М.Соломина.
25.01.2011
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
25 января – юбилей актрисы Малого театра Людмилы Анатольевны Суворкиной. От души поздравляем Людмилу Анатольевну и желаем ей крепкого здоровья, хорошего настроения и творческих успехов!
24.01.2011
АНОНС
25 января в 14:00 по адресу Остоженка, 37/2 состоится открытие выставки картин художника Е.И.Куманькова «Москва - святая родина моя».
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка