«Пир победителей» А.И.Солженицына

НОВОЕ НА КАНАЛЕ МАЛЫЙ-ТВ

«Пир победителей» А.И.Солженицына


Действие 1

Действие 2


Запись сделана Игорем Овчинниковым. Благодарим Игоря Овчинникова и Елену Доронину за предоставленный материал.

ФОТОРЕПОРТАЖ НА САЙТЕ ГОРОДА ДОНЕЦКА

Несколько десятков тысяч жителей Донецка провели у подножия памятника «Твоим освободителям, Донбасс» митинг-реквием памяти погибших в годы Великой Отечественной войны.

МИТИНГ-РЕКВИЕМ ПРОШЕЛ В ДОНЕЦКЕ

ФОТОРЕПОРТАЖ НА САЙТЕ ГОРОДА ДОНЕЦКА

Несколько десятков тысяч жителей Донецка провели у подножия памятника «Твоим освободителям, Донбасс» митинг-реквием памяти погибших в годы Великой Отечественной войны.

В нем также приняли участие актеры Государственного академического Малого театра России. Их присутствие в шахтерской столице вовсе не случайно - 22 июня 1941 года война застала труппу прославленного и старейшего русского театра именно в этом городе, называвшемся тогда Сталино.

В среду состоится концерт, в программу которого включены песни и стихи военных лет. Как сказал народный артист России Александр Клюквин, этот концерт - одновременно и дань памяти павших, и низкий поклон живым ветеранам, ковавшим Победу на фронте и в тылу, дань уважения старшим коллегам, которые в те страшные дни без команды сверху сформировали первую фронтовую бригаду, выступавшую перед красноармейцами в перерывах между боями, перед ранеными в полевых госпиталях.

Над вечерним Донецком плывет звон Колокола памяти, напоминающего о павших в кровопролитных боях за Донбасс, где в 1941 и 1943 годах проходили кровопролитные сражения, о замученных в годы немецко-фашистской оккупации военнопленных и мирных жителях.

А спустя несколько часов, ровно в 04.00 мск, отсюда стартует авто-мотопробег по маршруту, повторяющему путь отступавших с боями в первые месяцы войны к Дону частей Красной Армии - от Донецка до Саур-Могилы. Этот степной курган господствовал над созданным фашистами поясом обороны - «Миус-фронтом», который они поспешили назвать «Восточной границей Великой Германии».

Штурмом этой природной цитадели летом 1943 г началось освобождение от фашистских захватчиков Красной армией Юго-Восточной Украины, передает ИТАР-ТАСС.

22 июня артисты и оркестр Малого театра дадут концерт на сцене Донецкого национального академического украинского музыкально-драматического театра. В программе – песни военных лет.

ДЕНЬ ПАМЯТИ В ДОНЕЦКЕ

22 июня артисты и оркестр Малого театра дадут концерт на сцене Донецкого национального академического украинского музыкально-драматического театра. В программе – песни военных лет.

В концерте примут участие:
народная артистка СССР
Элина Быстрицкая

народные артисты России
Ирина Муравьева, Борис Невзоров, Ольга Пашкова

заслуженные артисты России
Василий Дахненко, Виктор Низовой, Виталий Петров

артисты
Ольга Абрамова, Пётр Абрамов, Ольга Жевакина, Александра Иванова, Елена Кулешова, Ольга Молочная, Сергей Потапов, Константин Юдаев

Художественный руководитель Малого театра
Народный артист СССР
Юрий Соломин

Дорогие друзья!
От всей души приветствую наших гостей, и, в первую очередь, ветеранов Великой Отечественной войны, пришедших на концерт Малого театра!
Мы посвящаем наши гастроли скорбной и памятной дате – 70-летию со дня начала Великой Отечественной войны. 22 июня 1941 года коллектив Малого театра оказался вдали от Москвы. Большая группа артистов выступала в Донецке. Стихийно возникали первые фронтовые бригады — артисты пели и читали стихи на вокзалах, на пунктах призыва...
Память – словно нить, которая связывает поколения, а миссия искусства в том, чтобы не позволить этой нити порваться. Мы гордимся подвигом наших отцов и старших товарищей, чтим имена погибших и считаем своим долгом оказывать уважение и поддержку ветеранам. Благотворительная поездка Малого театра в Донецк – это дань памяти о самых драматических страницах истории, когда мы с Вами были вместе. Символично, что сегодня, через 70 лет, мы снова вместе, что духовное единство людей оказывается сильнее любых границ.
Надеемся, что наш концерт песен военных лет вызовет добрые и теплые чувства, станет для Вас подарком на память о нашем театре.

20 июня на 80-м году ушла из жизни одна из старейших работниц Малого театра Лидия Михайловна Рыбакова. Коллектив театра глубоко скорбит и приносит искренние соболезнования родным и близким Лидии Михайловны. Прощание состоится 23 июня в 12:00 около театра, похороны пройдут в крематории Хованского кладбища.

АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 22 ПО 26 ИЮНЯ 2011 ГОДА

АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 22 ПО 26 ИЮНЯ 2011 ГОДА

22 июня, основная сцена, «Царь Иоанн Грозный»: А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, Н.Н.Верещенко, Я.П.Барышев, Г.В.Подгородинский, В.А.Коняев, А.Р.Хомятов, С.Л.Тезов, С.А.Кагаков, М.А.Мартьянов, Ю.Б.Ильин, А.В.Коршунов, С.А.Вещев, А.М.Торопов, И.С.Григорьев, Вл.Б.Носик, П.Д.Складчиков, О.С.Мартьянов, А.Н.Анохин.

23 июня, основная сцена, «Последняя жертва»: Л.В.Титова, Л.П.Полякова, О.А.Чуваева, Е.М.Базарова, Н.А.Титаева, В.И.Бочкарев, А.Р.Хомятов, Б.В.Клюев, В.А.Сафронов, П.Д.Складчиков, C.И.Видинеев, Ю.Б.Ильин, С.А.Кагаков, И.С.Григорьев, В.А.Андрианов.

24 июня, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, О.Г.Жевакина, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.Р.Хомятов, Г.В.Подгородинский, С.А.Вещев, Г.Н.Скряпкин, И.С.Григорьев.

25 июня, основная сцена, «Дон Жуан»: О.Н.Абрамова, И.А.Жерякова, Н.А.Титаева, П.В.Долинская, А.Е.Фаддеев, Б.Г.Невзоров, А.Ю.Ермаков, В.А.Низовой, М.А.Мартьянов, А.Е.Дривень, П.В.Абрамов, В.В.Дахненко, C.В.Потапов, Ф.Э.Марцевич, Г.О.Вавилов.

26 июня, основная сцена, «Ревизор»: Л.П.Полякова, О.Г.Жевакина, К.Е.Блохина, Л.В.Ещенко, А.М.Жарова, Л.С.Аникеева, О.Н.Абрамова, В.А.Низовой, А.С.Кудинович, Б.Г.Невзоров, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков, В.В.Бунаков, С.А.Кагаков, Д.Н.Солодовник, В.В.Петров, Вл.Б.Носик, Ю.Б.Ильин, А.М.Торопов, А.Ю.Белый, В.А.Андрианов, С.И.Видинеев, студ.Кудрявцев, Е.В.Арановский, В.А.Коняев, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, C.В.Потапов, В.В.Дахненко.

22 июня, сцена филиала, «Тайны мадридского двора»: Т.Н.Лебедева, Т.В.Скиба, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, И.А.Жерякова, Л.В.Ещенко, П.В.Долинская, В.И.Езепов, А.В.Вершинин, В.В.Бунаков, О.В.Доброван, В.Г.Зотов, М.Г.Фоменко, Ф.Э.Марцевич, Д.Н.Курочка, Е.В.Арановский, Г.Н.Скряпкин, Д.А.Марин, П.С.Жихарев, А.Т.Манке.

23 июня, сцена филиала, «Касатка»: Е.Г.Харитонова, Т.Н.Лебедева, Д.Н.Подгорная, Н.Л.Боронина, А.В.Коршунов, В.А.Дубровский, А.В.Вершинин, С.С.Еремеев, Г.Н.Скряпкин, М.Г.Фоменко.

24 июня, сцена филиала, «Бешеные деньги»: А.Н.Евдокимова, П.В.Долинская, Н.Н.Верещенко, Н.А.Титаева, Н.П.Швец, К.В.Моисеева, Д.Д.Кознов, В.К.Бабятинский, В.А.Дубровский, М.Г.Фоменко, С.Л.Тезов, Г.О.Вавилов, В.А.Андрианов, А.Н.Анохин, П.В.Абрамов, Е.В.Арановский, К.М.Юдаев, C.И.Видинеев, Д.Н.Курочка.

25 июня, сцена филиала, «Свадьба, свадьба, свадьба!» («Предложение» и «Медведь»): Е.Г.Харитонова, О.Г.Жевакина, Л.Г.Кичанова, Т.Н.Рыжова, Н.П.Швец, В.В.Андреева, А.С.Потапов, Г.В.Подгородинский, В.В.Петров, П.Д.Складчиков, В.А.Андрианов, И.С.Григорьев, Е.В.Арановский.

26 июня, сцена филиала, «Любовный круг»: Э.А.Быстрицкая, З.Е.Андреева, В.А.Сафронов, А.В.Вершинин, Б.В.Клюев, В.Г.Зотов, А.Е.Дривень.

18 июня исполнилось 30 лет работы в Малом театре актрисы Ирины Викторовны Тельпуговой. От души поздравляем Ирину Викторовну с этим знаменательным событием и желаем ей крепкого здоровья и новых творческих успехов!

Очерк Марины Гаевской из книги «Звёзды Малого театра». М. 2002.

ЮРИЙ СОЛОМИН

Очерк Марины Гаевской из книги «Звёзды Малого театра». М. 2002.

...Павел Афанасьевич Фамусов в накинутой на ночную рубашку шубе буквально врывается на сцену, и с его появлением в неком полусонном царстве начинает кипеть жизнь. Среди какой-то заторможенной, скучающей молодежи он и впрямь один «бодр и свеж», темпераментен и деловито энергичен. И любовные порывы Фамусова, с жеребячьим азартом скачущего за служанкой Лизой, в юношеской пылкости ничуть не уступают робким признаниям Чацкого или вялым заигрываниям Молчалина. И наставления, обращенные к Александру Андреевичу, воспринимаются не как старческое ворчание, а как совет опытного друга, относящегося к несмышленому юнцу вполне дружелюбно и по-отечески ласково. Беспомощно-неуверенные возражения Чацкого Фамусов выслушивает с некоторым удивлением и досадой, не желая, однако, вступать в столь неравный спор. Ведь сам он просто излучает уверенность, энергию и жизнестойкость. А Юрий Соломин, играющий эту роль в недавней премьере Малого театра «Горе от ума» А.С. Грибоедова (режиссер Сергей Женовач), становится своеобразным мотором сценического действия, его объединяющим центром. «Можно понять отношение Фамусова: почему Чацкий должен всех учить? Приехал какой-то сопляк и начал поучать. Я, как отец, прекрасно понимаю волнения Фамусова... Другое дело, что он хочет иметь своим зятем Скалозуба, — но и это я могу понять. Все родители хотят, чтобы у сына или дочери был достойный, на их взгляд, избранник. Родителям этот жених нравится, а дочери нет... Это бывает нередко, — говорит актер. — Я никогда в жизни не думал, что буду репетировать — я уж не говорю играть — Фамусова. Никогда — все, что угодно, но не Фамусова. И когда мне режиссер предложил, для меня это было действительно неожиданно».

Для зрителей тоже — Юрия Соломина давно не видели в роли столь комедийно искрометной, лицедейски феерической. А ведь и первый серьезный сценический успех пришел к актеру в комедии и сопутствовал ему на протяжении пятнадцати лет, пока он играл гоголевского Хлестакова. (Потом был и не уступающий ему в лихой изворотливости телевизионный Генрих Айзенштейн в штраусовской оперетте «Летучая мышь».) «В Хлестакове Соломина все органично: безмятежность и слабоволие, любовь к шампанскому, лоску, шумихе и трусость, глупость недоросля и хитрость, способность распознавать дураков и утверждать над ними свое превосходство, — писала В. Поликарпова. — Здесь все сделано ярко, ударно, гротескно». «Хлестаков Соломина элегантен и развязен, стремительно грациозен, труслив и нахален, — отмечал другой рецензент Р. Островская. — Он врет вдохновенно, захлебываясь и буквально на глазах с неуловимой быстротой фокусника меняя обличья, в которых все сюрприз и неожиданность... Определение «без царя в голове» актер относит скорее к свойствам характера, к легкомыслию, нежели к умственным способностям своего героя. Соломин играет человека непосредственного, но достаточно логичного и неглупого». Актер в одной роли словно бы играл несколько ролей, стараясь каждый раз найти в своем герое новые неожиданные краски. Он соглашался с режиссером спектакля Игорем Ильинским в том, что «Хлестаков похож на суматошного, визгливого щенка, беспрерывно ищущего, чем бы позабавиться», и при этом всегда остающегося актером, вдохновенным лицедеем во всех своих действиях и поступках. (Позднее Юрий Соломин еще раз вернется к «Ревизору» уже в качестве режиссера, поставив спектакль вместе с Евгением Весником, а роль чиновника из Петербурга сыграет его брат Виталий Соломин.) Хлестаков стал для Юрия Соломина не только значительной, но и переломной работой, ведь до нее он, по его же словам, «появлялся на сцене только положительным героем, играя этаких славных, примерных юношей».

Дебютировал Соломин в Малом театре в 1958 году, сыграв комсомольца-дальневосточника Виктора Безайса в спектакле «Пока горит сердце» по повести В. Кина. Весьма схематичный драматургический материал не требовал от актера ничего, кроме «мальчишеской порывистости» и одновременно «собранной сдержанности». На рубеже 50—60-х молодого артиста, наделенного лирико-героическими данными, конечно, не обошли и пьесы Виктора Розова с их юными максималистами, вступающими в борьбу с равнодушием, лицемерием, мещанством. «В спектакле «Неравный бой» Слава Заварин в исполнении Соломина бывал «нежен, шутлив, вспыльчив, — по словам Р. Островской, — но главное — он был наделен непосредственностью и искренностью, которых не хватало его литературному прототипу». Еще один персонаж из «розовских мальчиков» — Гриша в спектакле «Перед ужином», — по сути, «продолжал линию очень справедливых, очень чутких к окружающим «чистых людей». Гриша — это как бы выросший Слава Заварин. Слава спустя десять лет». А затем появился озорной и легкомысленный итальянский сапожник Пепино в спектакле «Украли консула» Георгия Мдивани. Соломин чувствовал себя легко и свободно в новом для него амплуа героя лирической комедии. И в немалой степени это был первый шаг к Хлестакову...

Однако как это ни парадоксально, но после столь явной удачи в «Ревизоре» в театре у Юрия Соломина у течение семи лет не было новых ролей. В тяжелые минуты, когда «подступало отчаяние», он всегда вспоминал слова своего замечательного педагога Веры Николаевны Пашенной: «У артиста не может не быть новой работы. Если вам пока ничего не предлагают в театре, ищите себя в кино. Если и там ничего не найдете, ищите себя на эстраде, радио или самостоятельно работайте над новой концертной программой». И Соломин искал в разных видах искусства, прежде всего в кино и на телевидении. А впервые его привела на киностудию та же В.Н. Пашенная, и первой ролью стал Павел Кауров в фильме «Бессонная ночь». Затем актер стал достаточно часто появляться на экране в военной форме — как советской, так и белой армии. Илютинский в «Музыкантах одного полка», майор в «Погоне», Мещерский в «Весне на Одере», Геттель в «Сильных духом»... Фильмы и роли были разные, но особой популярности они не принесли.

Переломной конечно же стала работа в пятисерийной телевизионной ленте «Адъютант его превосходительства».

«Роль Кольцова — не самая главная в моей жизни, но она как бы вывела меня на новую творческую орбиту», — считает сам актер. «Соломина я запомнил по картине «Сильные духом», где он играл гестаповца, и играл, на мой взгляд, очень хорошо, — рассказывал режиссер фильма Евгений Ташков. — Поэтому, может быть, по каким-то поверхностным представлениям я его пригласил на роль белогвардейского офицера, роль отрицательную». Но не было исполнителя на главную роль. Постоянно перебирая фотографии артистов, претендующих на нее, режиссер не находил того, что ему было необходимо. И вдруг однажды утром он посмотрел на фото Соломина... Как часто такое «вдруг» решает актерские судьбы! Выбор был неожиданным для всех: для самого Соломина, киногруппы и худсовета, которых пришлось убеждать в правильности этого выбора. Но именно эффект неожиданности и стал определяющим в успехе фильма. Был сломан стереотип восприятия, и зрители с благодарностью приняли этого нового героя, в котором внешне не было ничего сверхгероического, и, наверное, поэтому ему сразу поверили. Юрий Соломин сыграл не положительную ходячую схему, а живого человека, не только решительного, находчивого, смелого, но и интеллигентного, умного, доброго, способного размышлять, сомневаться, ошибаться, сопереживать и тонко чувствовать. Все это, очевидно, даже в большей степени, чем детективные перипетии сюжета, нашло отклик у зрителей. Актер получал сотни писем, наиболее восторженно-непосредственные зрители соединяли в одно целое самого артиста и его экранный персонаж, для них Павел Андреевич стал тем разумным, порядочным, надежным человеком, к которому можно обратиться за советом и помощью. Сегодня подобную непосредственность восприятия представить, наверное, сложно, и тем не менее фильм не исчез с телеэкрана даже после переломных лет всеобщего развенчания и критической ожесточенности. Причина, вероятно, в том, что зрителей сейчас интересует не противостояние «красных» и «белых», а прежде всего незаурядный, благородный человек, достойно выходящий из сложных ситуаций. При нынешнем отсутствии героя потребность в нем особенно велика.

Кстати, сегодня, наверное, иначе воспринимался бы и поручик Яровой, сыгранный Юрием Соломиным в спектакле Малого театра по пьесе К. Тренева «Любовь Яровая». Ведь и тогда артист видел в нем не столько традиционный для тех лет образ «врага-белогвардейца», сколько человека, пережившего тяжелую душевную драму, предательство своих подчиненных и отчуждение любимой женщины. Михаил Яровой Соломина был выдержан, рассудителен, интеллигентен, верен кодексу офицерской чести. В те годы актеру ставили в вину то, что в его исполнении «стушевываются социально-психологические истоки и стимулы его поведения... а прошлое фразера от революции эсеровского типа оказывается в тени, заслоняясь офицерской четкостью и твердостью действий» (Б. Ростоцкий). Для самого же Соломина действительно было важно другое: «В основе ненависти Ярового лежит сложное сплетение чувств и обстоятельств. Ведь когда-то этот человек скитался по тюрьмам и, что называется, горел идеей свободы. Но одна трагическая минута в Первую мировую войну разом изменила его и привела в иной лагерь. Солдаты, не хотевшие воевать, выстрелили ему в спину, искалечили. Он не способен ни разобраться в сложной картине революционной эпохи, ни подняться над своей болью».

В чем-то похожей была и роль, сыгранная Юрием Соломиным в кино сразу после триумфа в «Адъютанте его превосходительства», — Штаубе в фильме «И был вечер, и было утро» (по «Разлому» Б. Лавренева). Он взялся за эту, по сути, «отрицательную» роль, стремясь уйти от столь частого в кино самоповтора удачно найденного типажа, но и здесь актер стремился постигнуть логику поведения своего героя, понять причину движущей его поступками ненависти. Далее среди экранных персонажей Юрия Соломина снова было немало людей в военной форме. Особенно запомнился Иван Телегин в телесериале «Хождение по мукам» с его мягким лиризмом, вдумчивой глубиной и негромкой, непоказной надежностью. Или прямодушный, мужественный, искренний Звягинцев из киноэпопеи «Блокада». Позднее — полковник Славин в телефильме «ТАСС уполномочен заявить», линию поведения которого сам актер сравнивал с шахматной партией. Не все работы приносили артисту творческое удовлетворение. Так, в фильме «Инспектор уголовного розыска» сценарий, по словам Соломина, «не дал возможности многопланово раскрыть образ Головко». Но иногда артист принимал приглашения, заведомо зная и о несовершенстве сценария, и о неопытности режиссера, — на то были особые причины. К примеру, фильм «Крик тишины» снимался на родине Юрия Соломина в Забайкалье (кстати, и герои вышедшей ранее картины «Даурия» — тоже его земляки). «Мне захотелось сказать свое слово в защиту родного края», — объяснял тогда актер свое участие в фильме.

Родился Юрий Соломин в Чите. «Город наш старинный, красивый, но почти весь деревянный. Больших домов не было — самые высокие в три этажа», — рассказывает он в своей книге «От адъютанта до его превосходительства». Зелень, сопки с цветущим багульником, лютые зимние морозы и летняя жара, лыжи, хоккей, коньки, привязанные к валенкам, и купание на реке Ингоде — в воспоминаниях детства всегда больше светлого и радостного. Несмотря на то что жили небогато, и нередко мучило чувство голода. Первые школьные годы совпали с войной. И все-таки был свой хор, выступления в госпиталях и чтение — любимым предметом была литература. Работал в городе и драматический театр. Первый спектакль — «Снежная королева», на который ходили всем классом, — запомнился на всю жизнь. Праздником становились гастроли Театра оперы и балета из Улан-Удэ и оперетты из Иркутска. В Зеленом театре гостили эстрадные звезды. Отсутствие билетов не останавливало — ведь можно было просто перелезть через забор...

Родители Юрия Соломина — коренные забайкальцы. Бабушка по отцовской линии была совсем неграмотной, а дед работал морзистом на телеграфе, так что считался человеком вполне образованным. Правда, оба они умерли еще до рождения внука. Не помнит он и деда по материнской линии — после ареста в 1938 году семья его больше не видела. Дом же держался на другой бабушке. Родители — Зинаида Ананьевна и Мефодий Викторович — были музыкантами. Сначала учились в Чите, а затем поступили в Ленинградскую консерваторию: отец — по классу скрипки, мать — на вокальное отделение, но после болезни она оглохла на одно ухо и петь больше не смогла. В Читу они вернулись вместе/ и работали в Доме пионеров: он — хормейстером, она Л пианисткой. Юрий Соломин, хоть и играл в домашнем оркестре на ложках, по стопам родителей не пошел, зато его дочь Даша продолжила традицию и связала свою жизнь с музыкой, а вот какую дорогу выберет внучка Александра, пока неизвестно.

Сам же он, сколько себя помнит, всегда мечтал стать артистом. Участвовал в художественной самодеятельности и в школе, и в Доме пионеров, занимался во всевозможных кружках — танцевальном, вокальном, кукольном, — но в конечном итоге всем предпочел драматический. Переиграл множество ролей, среди которых Стахович в «Молодой гвардии», Лисовский в «Аттестате зрелости», Теккер в«Снежке»... Один из спектаклей увидел приехавший в Читу Борис Андреев и посоветовал будущему актеру продолжать занятия. Юрий Соломин мечтал только о Малом после того, как увидел фильм «Малый театр и его мастера». А потому без всяких копий отправил документы в Щепкинское училище, и они не затерялись. На экзамены поехали вместе с отцом, но перед третьим решающим туром случилось непредвиденное — у отца украли все деньги. Жить совершенно не на что — надо было уезжать. И тогда абитуриент, набравшись смелости, пошел прямо к набиравшей курс Вере Николаевне Пашенной и решительно спросил: берут его или нет. Пашенная, войдя в его положение и взяв на себя немалую ответственность, сказала: «Оставайтесь». Став студентом Щепкинского училища, он уже со второго курса выходил на сцену Малого театра. Через несколько лет в школу Малого поступил и брат Виталий. Юрий Соломин в это время уже работал в театре, куда был приглашен в 1957 году.

Однако даже после громкого успеха «Адъютанта его превосходительства» значительных ролей в театре не было еще несколько лет. «В искусстве важно, как мне кажется, не только быть на виду, играть главные роли, но еще и очень уметь ждать», — говорил тогда Юрий Соломин. Но, продолжая ждать в театре, он не переставал работать на телевидении и в кино. Почти одновременно с ролью капитана Кольцова сыграл инженера Трояни в «Красной палатке» и Подхалюзина в телеспектакле «Свои люди — сочтемся» по пьесе А.Н. Островского. Ранее, в 1961 году, в спектакле того же названия, шедшем на сцене Малого, он был ловким, озорным, развеселым слугой Тишкой. В Подхалюзине остался тот же радостный азарт, с которым он прокручивал все свои «деловые операции». Лазарь Елизарыч Соломина — этакий восторженный жулик, энергичный, не на шутку увлекающийся и в то же время хитрый, осторожный, осмотрительный. Его и впрямь занимает не только результат, но и сам процесс достижения цели. Он вдохновенно лицедействует, примеряя на себя маски то подобострастного льстеца, то пылкого влюбленного, то тонкого искусителя, то важного семейного господина. Но при этом сам настолько искренне наслаждается своим даром преображения, что уже словно не видит границы между игрой и реальностью. Его коварство и деловой расчет соединяются с какой-то хлестаковской легкостью и радостью жизни.

В театре же Соломин сыграл совершенно иного героя А.Н. Островского — Кисельникова в спектакле режиссера П. Васильева «Пучина» (впоследствии также снятого на телевидении). В противовес гротескному, острохарактерному Подхалюзину это был персонаж психологического, трагедийно-философского плана. Кирилл Филиппыч проходил путь от чистых юношеских надежд и радостных иллюзий к унизительной нищете, доведшей до преступления, физического и душевного самоуничтожения и, наконец, безумия. Соломин играл человека возвышенного, ранимого, честного, больше всего страшащегося «преступить». Его разрушал изнутри не страх наказания за подлог и взятку, а утраченная гармония его собственного внутреннего мира. Он не мог простить себе своего бессилия перед злом и губительной слабости в борьбе с самим собой. Болезненно мятущийся, мучительно казнящий себя за содеянное Ки-сельников — Соломин сам наказывал себя за преступление, и по степени душевного разлома, силе и противоречивости чувств герой Островского сближался с героями Достоевского. (Одного из них Юрий Соломин сыграл в телефильме «Униженные и оскорбленные». Его Иван Петрович — человек не только страдающий, но еще более сострадающий, благородный защитник чужого достоинства и чести, добрый, самозабвенный романтик.)

Самой же любимой пьесой у А.Н. Островского Юрий Соломин называет «Лес». И именно эту пьесу он поставил в Болгарии, дебютировав на сцене как режиссер. (Правда, до этого состоялся дебют Соломина в качестве кинорежиссера в фильме «Скандальное происшествие в Брикмилле» по пьесе Дж. Пристли, где он одновременно сыграл мистера Кэттла — в общественном понимании сумасшедшего чудака, пренебрегшего удачной карьерой и начавшего говорить всем правду.) К режиссуре Юрий Соломин пришел, уже проработав двадцать лет в Щепкинском училище и поставив немало дипломных спектаклей. К тому же он получил напутствие от Акиры Куросавы, с которым вместе работал в фильме «Дерсу Узала».

— Актерство и режиссура — это две профессии, а дело одно, — считает Соломин. — Режиссура, на мой взгляд, должна в первую очередь помочь выявлять актерские дарования. Она в корне своем должна быть актерской. Разве есть «режиссерская режиссура»? Когда говорят, что актеры, пробующие свои силы в режиссуре, занимаются не своим делом, — это неверно... Кто лучше их знает всю тяжесть и специфику актерского труда, кто лучше их поймет актера?

Утверждение это спорно и уязвимо в век концептуальной режиссуры, но оно точно соответствует общей культурной традиции Малого театра, которая определяет его стиль и его эстетику. Приоритет исполнительского искусства над режиссерскими изысками традиционно присущ этому театральному коллективу. Для всех и всегда Малый театр — это прежде всего крупные актерские индивидуальности, что, разумеется, не означает игнорирования режиссерской профессии как таковой. Но она здесь призвана решать все поставленные перед ней задачи в первую очередь через актера, отводя остальным компонентам спектакля вспомогательную роль. В таком подходе, конечно, есть свои положительные и отрицательные стороны, но первенство актера театр сохраняет стойко и уверенно, вопреки всем веяниям моды. А потому вполне закономерно, что от основания до сегодняшнего дня и список актеров-режиссеров в Малом весьма внушителен.

Несколько лет назад Юрий Соломин вернулся к постановке «Леса» уже на родной сцене. Актерство как профессия и как форма существования — две грани одной темы возникают в спектакле в неком единстве противоположностей. Игра как призвание, судьба и игра как способ достижения мелких, прагматичных целей. Люди, живущие искусством, — Счастливцев, виртуозно сыгранный Виктором Павловым, — актер милостью Божьей, и Несчастливцев — Александр Ермаков, который, «сойдя со сцены героем», живет в соответствии со своим амплуа. Для них игра — их естественная стихия, их радость и крест, который они несут, веруя, подобно чеховской Нине Заречной. И есть другие — примеряющие на себя разные житейские роли ради собственной выгоды, но в их «игре» несравнимо меньше искренности и таланта, чем в игре актерской. Это противопоставление особенно ощутимо в последнем монологе об актерах и комедиантах, который произносит Несчастливцев, обращаясь к Гурмыжской и ее гостям. Солирующая роль, отведенная в спектакле Счастливцеву и Несчастливцеву, подчеркивается и несколько театрально-эффектным финалом, когда актеры, с гордым достоинством покидающие царство «комедиантов», удаляются в глубь сцены, а им навстречу торжественно опускаются яркие цветные софиты как символ театра, символ подлинного искусства. То, что «Лес» прежде всего спектакль актерский не только по теме, но и по форме постановки, наделяет его теми плюсами и минусами, которые, очевидно, закономерны при подобном подходе. С одной стороны, особая тщательность в разработке характеров, выдвинутых на первый план, придает им дополнительную значимость, с другой — эпизоды, выстроенные как бенефисные мини-спектакли, порой кажутся самодостаточными и излишне превалирующими над остальным действием.

В чеховской «Чайке», появившейся в репертуаре Малого театра несколькими годами раньше (руководитель постановки — Юрий Соломин, режиссер — В. Драгунов), люди театра и литературы выдвинуты на первый план самим драматургом. Правда, создателей спектакля, похоже, занимает на сей раз не столько степень таланта и профессиональной состоятельности того или иного представителя мира искусства, сколько проявление их человеческих качеств в самых обыденных, житейских ситуациях. «Чайка» Малого театра — это спектакль не о «жизни в искусстве», а о жизни людей, которые волею судьбы оказались в мире искусства. Постановка, словно вопреки многочисленным режиссерским изысканиям, выпавшим на долю пьесы, в частности в последние десятилетия, откровенно не претендует на сверхоригинальную концепцию и «новую форму». Тем не менее многие персонажи кажутся достаточно неожиданными, и касается это прежде всего людей театра. И если в «Лесе» отношение к ним романтически-приподнятое, то в «Чайке» — шутливо-ироническое или сочувственное. Так, Треплев — А. Коршунов скромен, тих и мало похож на юного максималиста-фанатика, жаждущего самоутверждения путем отрицания всего и вся, — он слишком хорошо знает плюсы и минусы того театрального мира, в который погружен с детства и в котором он так и не находит своего места. Нашла ли свое призвание Заречная — И. Рахвалова, тоже с уверенностью сказать трудно. Удалось ли провинциальной девочке, прошедшей через унижения и несчастья, избавиться от профессиональной беспомощности и неумелости — как знать. Зато Аркадина — И. Муравьева о таких пустяках, по всей видимости, даже не думает, все ее поведение и манеры выдают в ней актрису водевильную, близкую к провинциальным примадоннам Островского. Когда же штампы, очевидно приобретенные на сцене, она пускает в ход в жизни, то ее откровенный наигрыш выглядит нелепым и смешным. А завоевание Тригорина напоминает сцену из забавного, легкомысленного водевиля.

Тригорин — Юрий Соломин. Еще в годы учебы в Щепкинском училище он был Константином Гавриловичем и играл «не душевное банкротство Треплева, не крах его надежд, а бунтарство человека чистого и наивного в своей любви, одаренного, бескомпромиссного, одержимого — в искусстве», — по словам Р. Островской. «Бунтарство» Тригорина жалковато-забавное и весьма кратковременное. После напористого «штурма», разыгранного Аркадиной и приправленного дикими воплями и суматошной беготней, Тригорин с всклокоченными волосами и кислым выражением лица сидит усталый и усмиренный. Кажется, что он воспринимает подобную сцену как нечто привычно-неизбежное. Да и в монологе о муках творчества и профессиональном долге звучит некая ерническая насмешка над тем высшим предназначением и величием, которые приписывает ему юная восторженная поклонница — Нина Заречная, трепетно просящая автограф у знаменитости. Он и разговаривает с ней поначалу как с наивным ребенком, которому еще неведомы усталость от бессмысленной суеты, неудовлетворенность, разочарование, скрытые за видимым благополучием «прекрасной, светлой, интересной жизни». А в это придуманное Ниной благоденствие известного писателя Тригорин — Соломин не только не верит, он посмеивается над своей славой и над теми высокими словами, которые сам произносит. Его неловкая ирония — своего рода самозащита усталого человека, в котором окружающие хотят видеть нечто иное, чем он является на самом деле. Впрочем, иронический тон в целом свойственен «разговорам о литературе» в постановках «Чайки» последних лет, как и все большее тяготение к комедийности — жанру, обозначенному самим автором.

Психологию творческого человека Юрий Соломин раскрывал и в ролях героев современных. В театре — художник Астахов в «Картине» Д. Гранина — личность незаурядная, глубинная в своем постижении мира и собственной судьбы; кинорежиссер Крымов в «Игре» Ю. Бондарева — человек одаренный, порядочный, хотя и ошибающийся, сомневающийся, но не желающий мириться с ложью, интригами, агрессивным равнодушием окружающих. В фильме же «Мелодия белой ночи», где роль Ильи была написана специально для Соломина, акцент смешался в сторону мелодрамы.

До «Чайки» Юрий Соломин сыграл чеховского Войницкого. Вернее, двух разных Войницких в спектаклях «Леший» (постановка Бориса Морозова) и «Дядя Ваня» (режиссер Сергей Соловьев). В «Лешем» шла «война всех против всех». У каждого был свой повод для страданий, но причина тревожности и неустроенности общая: люди не могли понять, услышать друг друга и были одиноки, нервны, раздражительны. Герой Соломина жил на пределе отчаяния. Казалось, что трагический конец предрешен с самого начала. С первых же сцен он был озлоблен, агрессивен; пытался шутить, но шутка оборачивалась ерничеством, язвительной насмешкой или ворчливой издевкой. Каждую минуту Войницкий готов был взорваться, закричать, как будто без видимой причины, но кричал он от нестерпимой внутренней боли и безнадежной тоски. Даже о своей любви Егор Петрович говорил Елене зажато и скупо, ее отказ все же обострял его муку, ожесточение и подавленность. Где-то в глубине души он все-таки еще жил миражами, но мираж исчез.

Если вначале в Войницком — Соломине была хоть какая-то жизненная энергия, пусть проявлявшаяся в нервозных нападках на окружающих, то после объяснения с Еленой Андреевной не оставалось и ее. Окончательно сломленный, раздавленный, жалкий, он сидел на авансцене, глядя в пустоту напряженным, невидящим взглядом. Его язвительное ворчание становилось нудным и вялым. Войницкий теперь жил только своей обидой, отгородившись от внешнего мира, словно во сне. «Пробуждали» его напыщенные речи Серебрякова, и они же оказывались последней каплей, переполнившей чашу терпения. Одна обида накладывалась на другую, отчаявшийся Егор Петрович метался от матери к Елене, наталкиваясь на равнодушный, холодный тон. Этот последний взрыв казался даже неестественно громким после столь явной внутренней эмиграции героя. Однако перед своим трагическим уходом он выглядел спокойным и твердым, как человек, нашедший, наконец, долгожданный выход. Фраза, брошенная Серебрякову: «Будешь ты меня помнить!» — уже звучала как выстрел. Но и здесь Войницкий горько ошибался: выстрелы, не убившие Серебрякова, но сразившие его самого, ничего не изменили, и очень скоро о них уже никто не помнил.

В «Дяде Ване» Войницкий — Соломин, напротив, поначалу весел, шутлив, но в его шутках нет ни озлобленности, ни желчи. Иван Петрович «домашнее», мягче, добрее Егора Петровича. Он изначально еще не утратил веры в человеческое тепло и семейный уют. И тем сильнее его разочарование, происходящее на наших глазах. В достаточно дробном, эпизодичном в постановочном отношении спектакле Соломин играет цельно и многомерно. В сравнении с «Лешим» здесь становится ощутимей динамика образа, перепады настроений, стремительные переходы от одного психологического состояния к другому: от веселости, нежности, лиризма к тоске, слезам, отчаянию. «Костя играет, значит, тоскует», — говорят о герое «Чайки». Войницкий — Соломин как будто тоже прячется от тоски, играя на виолончели. Но это лишь затишье перед бурей. Его срыв, болезненный, мучительный прежде всего для него самого, едвали не смертелен. После столь бурного всплеска гнева, обиды, досады дядя Ваня, словно желая укрыться от стыда и отчаяния, натягивает на голову пальто и кричит истерично, горько, безнадежно. А потом вдруг обмякает, зажимается, уходит в себя и замирает, отрешенно уставясь в одну точку. Кажется, что он тоже умер, как и его однофамилец из «Лешего», — охвативший его паралич души и тела неизлечим. В финале во всей его фигуре есть что-то жалкое и безжизненное, он движется и говорит как будто машинально, бессмысленно и обреченно. Все, что ему теперь осталось, — это существовать по инерции в ожидании физического конца.

И сыгранный ранее Федя Протасов в «Живом трупе» Л.Н. Толстого (постановка Виталия Соломина) был человеком, наделенным добротой, нежностью, возвышенной поэтичностью, которые оказались никому не нужны. В нем не было «громкого» бунтарства, скорее мягкий, тихий, но настойчивый протест против вмешательства в его внутренний мир. Интеллигентный, чистый, лиричный и одновременно совестливый, робкий, рефлексующий, он был сродни чеховским героям. Протасов Соломина погибал от накопившейся нестерпимой усталости в борьбе с окружающим холодным равнодушием и собственным безволием. Его какая-то блаженная вера в идеалы, бескомпромиссность, порядочность и доброта были столь чужды реальному миру, что для Федора Протасова оставалось одно — уход, и он сам, казалось, знал об этом изначально.

Такая же «блаженная» тоска по доброте, состраданию, взаимопониманию присуща не только простым смертным, но и царственным особам, также сыгранным Юрием Соломиным. Его царь Федор из спектакля «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого (постановка Бориса Равенских) столь же мягок, чист, возвышен и раним, так же свято верит в торжество добра и так же горько убеждается в тщетности своих усилий. Наивный мечтатель, искренне жаждущий всеобщего примирения и благоденствия, он, не щадя себя, сражается с эгоизмом и изнемогает в неравной борьбе.

«Для меня и царь Федор, и Николай — прежде всего люди, у которых есть сердце. Они никому не хотели зла, ни на кого не повысили голос, — говорил Юрий Соломин. — Я никогда не думаю о том, что играю царя, я играю человека, с его силой и слабостью, сомнениями и душевной болью». Он сыграл Николая Александровича Романова — уже бывшего императора всероссийского — в самом начале 90-х, когда история расстрела царской семьи еще только выходила из небытия. Несмотря на определенную схематичность и неровность пьесы С. Кузнецова, характер Николая в спектакле «... И Аз воздам» (постановка Бориса Морозова) был реальным и живым вопреки его внешней кажущейся статичности. Последний русский царь в исполнении Соломина был прежде всего мудрым, порядочным, выдержанным человеком, сохраняющим достоинство даже в экстремальных условиях, даже на пороге гибели, в которой он не сомневался. Это врожденное чувство собственного достоинства не позволяло ему опускаться до страха, ненависти к врагам или препирательства с ними. Его ответы были сдержанны, разумны и точны; он так спокойно и твердо держал дистанцию, что преодолеть ее не осмеливался никто. Однако в кругу близких людей Николай Александрович представал совсем иным — нежным, заботливым отцом, верным защитником семьи.

В начале 90-х Юрий Соломин стал министром культуры, а за пару лет до этого был избран художественным руководителем Малого театра. И наверняка эти его «жизненные роли» взаимообразно влияли на роли сценические. Управление театром требует масштабности мышления, постоянной заботы о вещах самых разных — от реконструкции основного здания и практически полной перестройки филиала, формирования репертуара, ориентированного прежде всего на классику, сохранения и пополнения труппы до организации гастролей, фестивалей и поддержания деловых контактов... И в министерство Юрий Соломин пришел с мечтами, в чем-то похожими на мечты его «венценосных» героев: «Я взялся за новое дело не ради звания и должности, не ради денег. Хочется помочь России...» Через несколько месяцев настроение уже иное: «Самое неприятное, когда не выполняются твои поручения, когда предают люди, с которыми работаешь... Кто-то из сотрудников пытался что-то делать, но основная масса инертна. Изменений, на которые я рассчитывал в министерстве, пока не произошло... Что радует? Приятно, когда в двери моего кабинета просовывается чья-то голова и меня начинают благодарить за помощь, что-то все-таки удается сделать...» Но через полтора года после назначения Соломин подает в отставку, и делает это быстро и решительно: получив по дороге на работу сообщение о том, что Министерство культуры сливают с Министерством по туризму, он просто поворачивает машину и в министерстве больше не появляется... И все же Юрий Соломин не считает это время потраченным впустую: «И опыта поднабрался, и с очень интересными людьми познакомился. Рано или поздно министерские впечатления аукнутся в моих ролях...»

Через некоторое время он начал снимать фильм «В начале было слово», в котором сыграл князя Святослава: «Тревожное время — распри, междоусобицы. Князь Святослав, тот самый, что «уронил слово золотое», осудил русских князей, призвал их покончить с враждой, прийти к сплочению».

Это не первый фильм Юрия Соломина, в центре которого крупная историческая личность. Он снял трехсерииную ленту «Берег его жизни», где сам играл доброго и бескорыстного ученого Миклухо-Маклая. В этом его герое были общие черты с сыгранным ранее выдающимся русским путешественником Арсеньевым в фильме Акиры Куросавы «Дерсу Узала» — то же подвижничество, та же преданность своему делу. И те же поиски своего пути, как и у энтузиаста народной музыки, основателя первого русского народного хора Митрофана Пятницкого в картине «Певучая Россия». Всех их объединяет фанатично возвышенное отношение к цели и смыслу своей жизни, и в этом заключен их повседневно-будничный и одновременно романтический героизм.

В театре Юрий Соломин сыграл и романтического героя прошлого — Сирано де Бержерака в спектакле по одноименной пьесе Э. Ростана (постановка Рачи Капланяна). Сам актер считает Сирано одной из лучших своих ролей. Работа над этим образом началась еще на репетициях со студентами Щепкинского училища, где Юрий Соломин вместе с женой Ольгой выпустил уже немало актерских курсов. Романтический борец за честь и достоинство Сирано в спектакле Малого был реален и человечен. В нем не было излишнего пафоса и театральной бравады. Этот Сирано жалел даже своих противников. В философе и поэте де Бержераке действительно соединились многие черты, присущие разным героям Соломина: мудрость и бескомпромиссность, лиризм и готовность отстаивать свои принципы, человеческая слабость и стойкость, безоглядная жертвенность, благородство и беззащитность перед предательством, искренность и чувство собственного достоинства.

Для недавней своей режиссерской работы Юрий Соломин снова выбрал произведение писателя-романтика Ф. Шиллера — «Коварство и любовь». Еще одна история о добре и зле, благородстве и подлости, предательстве и верности долгу — как в большой политике, так и в личных человеческих отношениях. Как и в прежних своих постановках, Соломин-режиссер делает акцент на актерских работах, на подробном исследовании характеров и взаимоотношений, не переставляя акцентов и не препарируя пьесу до неузнаваемости. Он и в роли художественного руководителя театра твердо оберегает старейшую сцену от авангардистских изысков: «Я же не возражаю — ставьте, как хотите, измывайтесь над Гоголем, Островским, Чеховым. Но в Малом театре этого не будет!»

Свои жизненные позиции Юрий Соломин словно проверяет сценой: «Я не имею права на поступки, которые бы дискредитировали моих героев». Сам себя считает человеком хоть и взрывным, обидчивым, но не злопамятным, не мстительным. В друзьях ценит преданность и искренность, не приемлет предательства. О делах семейных распространяться не любит: «Мой дом — моя крепость». А в этой крепости вместе с домочадцами прекрасно уживаются многочисленные собаки и кошки, подобранные на улице. По натуре — скорее оптимист: «Даже когда бываю недоволен или резко критикую, делаю это с азартом. А если я а

18 июня – день рождения художественного руководителя Малого театра, народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. От души поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения, сил и удачи во всех делах и начинаниях и, конечно, новых творческих свершений!

В возобновляемой комедии У.Шекспира «Усилия любви...» роли исполнят

НОВЫЕ ИСПОЛНИТЕЛИ В СПЕКТАКЛЬ

В возобновляемой комедии У.Шекспира «Усилия любви...» роли исполнят

Короля – Михаил Мартьянов
Бирона – Александр Дривень
Лонгвиля – Максим Хрусталёв
Дюмена – Сергей Потапов
Бойе – Константин Юдаев
Башки – студ. Алексей Коновалов

Лето – пора благодатная, тёплая и солнечная, однако в это чудесное время все театры разъезжаются на гастроли... Мы решили не ждать начала нового театрального сезона, а устроить осень посреди лета – в Театральной галерее на Малой Ордынке (ул. М. Ордынка, 9, м. Третьяковская), где 16 июня начинает работу фотовыставка Константина Лазарева «Последняя осень» – фотомир, вдохновлённый творчеством Малого театра и созданный в уникальной технике винтажной ручной печати.

15-16 июня в 22:15 на телеканале «Россия – Культура» – премьерный показ авторской программы Сергея Соловьева «Те, с которыми я...», посвященный актеру, режиссеру, художественному руководителю Государственного академического Малого театра Юрию Соломину.

АНОНС: «ТЕ, С КОТОРЫМИ Я…». ЮРИЙ СОЛОМИН

15-16 июня в 22:15 на телеканале «Россия – Культура» – премьерный показ авторской программы Сергея Соловьева «Те, с которыми я...», посвященный актеру, режиссеру, художественному руководителю Государственного академического Малого театра Юрию Соломину.

В программе Сергей Соловьев делится своими впечатлениями, наблюдениями и размышлениями, пытается раскрыть феномен личности Юрия Мефодьевича Соломина. Соловьев рассказывает о связывающем их круге людей, каждый из которых является величиной в истории киноискусства ХХ века: Георгий Рерберг и Андрей Тарковский, Акира Куросава и Комаки Курихара, Исаак Шварц и Виталий Соломин.

«Я познакомился с ним как телезритель одного из первых телесериалов «Адъютант его превосходительства», – вспоминает Соловьев. – Вся Москва пустела, когда его показывали по телевидению, только и говорили: «Соломин, Соломин, Соломин!..». Я тогда задумался, в чем же его феномен, почему все удивляются?! В Юре потрясает достойное спокойствие очень уверенной в себе человеческой личности, которая может встретить с этим достоинством и этим спокойствием любое самое невероятное событие. А все потому что он изначально настроен на то, что особо удивляться ничему не надо, не стоит, потому что это – Россия… У него вообще нет стремления или умения «хлопотать лицом», как говорят в актерской среде, чтобы люди пожалели, посочувствовали. Это, наверное, потому что в нем течет достойнейшая сибирская кровь. Феномен актерской личности Юрия Мефодьевича Соломина – это извечная, изначальная готовность встретить всё, что бы ни было в жизни, с удивительным, ровным, спокойным достоинством ощущающего в себе личность русского человека. Именно это его и выделяет среди российских актеров».

Когда японский кинорежиссер Акира Куросава приступал к съемкам в России фильма «Дерсу Узала», встал вопрос, кто будет исполнять главную роль. Второй режиссер картины нашла Юрия Соломина и показала Куросаве, его сразу утвердили. А когда Соловьев начал снимать советско-японский фильм «Мелодии белой ночи», то японский продюсер заявил, что хочет видеть в главной роли только Юрия Соломина, потому что японцы знают и любят только двух русских актеров – Станиславского и артиста из «Дерсу Узала». Так началось личное знакомство и совместная работа Сергея Соловьева и Юрия Соломина.

Помимо фильма «Мелодии белой ночи», о съёмках которого с большим юмором рассказывает автор в программе, их объединила работа в спектакле «Дядя Ваня», поставленного Соловьевым на сцене Малого театра. «Там было то, чем славился Малый театр – истина страстей и правда человеческих чувств, жутко сложных, хитроумных, особенно драматических именно здесь, в России, – рассказывает Соловьев. – И меня поразила совершенно изумительная актерская природа Юрия Мефодьевича. Он – потрясающий артист мирового класса! То ли Клаус Кински, то ли какой-то великолепный висконтиевский или бергмановский актер с изумительной выучкой и техникой. И за всем этим стоит такая незащищенная, такая ясная, такая неизуродованная человеческая душа. Будучи много лет художественным руководителем такого уникального культурного учреждения Москвы и России, как Малый театр, продолжая активно сниматься и играть на сцене, Юрий Мефодьевич Соломин остается удивительным, уникальным, восхитительным человеком. Одна из самых главных черт Соломина, на мой взгляд, – это то, что ему никогда не приходило в голову быть революционером-реформатором, он просто не способен им быть и счастлив в своей неспособности к различного рода реформаторскому экстремизму. Юрий Соломин – потрясающий пример охранительных инстинктов, в частности русского актера и русского человека, и только благодаря этому, как мне кажется, до сих пор стоит и достойнейшим образом держится Малый театр – хранитель русского языка и театральных традиций. И перефразируя Булата Окуджаву, скажу, что мне очень трудно представить Москву и Малый театр без такого короля – Юрия Мефодьевича Соломина».

Пресс-служба телеканала «Россия — Культура

Малый театр возрождает дружбу со знаменитым футбольным клубом. 15 июня смотрите в прямом эфире на канале МАЛЫЙ-ТВ встречу спартаковцев и актеров Малого театра. Начало в 17:30.

«Ревизор» Н.В.Гоголя

Режиссёр-постановщик – Юрий Соломин

Городничий – Александр ПОТАПОВ

НОВОЕ НА КАНАЛЕ МАЛЫЙ-ТВ

«Ревизор» Н.В.Гоголя

Режиссёр-постановщик – Юрий Соломин

Городничий – Александр ПОТАПОВ
Анна Андреевна – Людмила Полякова
Марья Антоновна – Инна Иванова
Абдулин – Виталий Петров
1-й купец – Алексей Анохин
2-й купец – Андрей Манке
Мишка – Филипп Марцевич

Финал 4-го действия. Смотреть на телеканале МАЛЫЙ-ТВ

ПРЕЗИДЕНТ ДМИТРИЙ МЕДВЕДЕВ ПОЗДРАВЛЯЕТ АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПОТАПОВА

14 июня 2011 года

Уважаемый Александр Сергеевич!

Примите мои поздравления с 70-летним юбилеем и самые добрые пожелания.

Зрители знают и ценят Вас как талантливого драматического актёра, которому подвластны роли и классического, и современного репертуара.

Сегодня Вы продолжаете радовать публику новыми работами на сцене знаменитого Малого театра и в кино, а как преподаватель Щепкинского училища делитесь секретами мастерства с молодёжью, решившей связать свою судьбу с искусством.

Крепкого Вам здоровья, вдохновения и удачи.

К моим поздравлениям присоединяется супруга.

Д. Медведев

Александр Сергеевич Потапов переступил порог Малого театра в 1962 году, сменив офицерский мундир на сценические костюмы. В следующем театральном сезоне исполнится пятьдесят лет, как артист Потапов верой и правдой служит Малому театру, где уже сыграл более восьмидесяти ролей.

ЕСЛИ ПОЛУЧАЕШЬ ХОТЬ МАЛЕНЬКИЙ КУСОЧЕК СПРАВЕДЛИВОСТИ, ТО ЭТО ГРЕЕТ

Александр Сергеевич Потапов переступил порог Малого театра в 1962 году, сменив офицерский мундир на сценические костюмы. В следующем театральном сезоне исполнится пятьдесят лет, как артист Потапов верой и правдой служит Малому театру, где уже сыграл более восьмидесяти ролей. Творческую биографию этого артиста можно по праву считать живой летописью советского театра. Еще студентом он играл в пьесах Софронова, Зорина, Корнейчука. Молодым артистом участвовал в постановках по произведениям Маршака, Вишневского, Симонова. Даже сыграл роль Макарова в «Целине» по книге генсека Брежнева.
Как и положено, подлинные талант и мастерство актера проявились в созданных им классических образах. Потапов играет Якова в «Старике» Горького, Ивана в «Коньке-горбунке» Ершова, Скотинина в «Недоросле» Фонвизина, Восмибратова в «Лесе» Островского, Лопахина в «Вишневом саде» и Лебедева в «Иванове» Чехова, Муромского в «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина.
Сегодня народный артист России, лауреат Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых (на счету артиста более 70 фильмов), лауреат Государственной премии России Александр Потапов блистательно исполняет роль Городничего в гоголевском «Ревизоре», Митрича в драме «Власть тьмы» Толстого, Мамаева в комедии «На всякого мудреца довольно простоты», Шамраева в «Чайке» Чехова. Внешне выразительный, харизматичный, Потапов, как правило, наделяет своих персонажей самыми узнаваемыми человеческими слабостями, достоинствами, пороками. Его герои — это прежде всего живые люди, чья натура и чей характер проявляются полнокровно, колоритно, необыкновенно ярко. В этом и заключается особая привлекательность созданных Александром Потаповым образов. Наверное, это неспроста, ведь артист повидал в своей жизни очень многое и очень многих. А актерская память лучше всякой энциклопедии...

Детство пришлось на сталинскую эпоху. Сталина застал основательно, не один раз видел его праздничные парады и самого на трибуне. В детстве я по театрам не ходил. Мой отец был летчиком, и наша семья наездилась по гарнизонам будь здоров! Какой там театр! Но тогда удивительно работало радио, а в гарнизонах это было единственной связью с миром. И вот однажды я по радио услышал голос, который что-то очень эмоционально читал. И это было так здорово, так завораживало. Это было так красиво, что я не мог оторваться и стал слушать. И потом только узнал, что слушал Александра Алексеевича Остужева. Это был «Уриэль Акоста» Гуцкова, спектакль Малого театра. И я в двенадцать лет услышал и понял, что это что-то замечательное. Что бы там ни говорили о Советском Союзе, мое детство было счастливым не потому, что был Сталин. Хотя, может быть, и потому... Конечно, отец тоже был репрессирован, но он никогда не говорил об этом, не плакался и не страдал по этому поводу. Таковы были реалии жизни. Конечно, это не было нормальным, но такая была жизнь у всех.
Я помню, что мы много ходили на каток, ходили на елку. У нас во дворе водились компании, в которых мы молодые мальчишки, могли бы стать бандитами. И кто-то стал и потом сидел в тюрьме. А кто-то, как я и многие другие, стали нормальными людьми. Такая была жизнь... Но помню, что даже в этих компаниях были нормальные правила, был свой кодекс чести: лежачих никто не бил, никто от нечего делать никого не калечил. Помню времена, когда «бараки» дрались с «кирпичным домом». То есть те, кто жил в бараках, сходились в кулачном бою с теми, кто жил в кирпичном доме. Это было глупо и наивно, но это было понятно. И в какой-то степени справедливо. Даже в этой схватке были какие-то рамки человеческих взаимоотношений: что делать было можно, а что нельзя. Украсть можно было, но украсть у какой-нибудь бабульки было никак нельзя! Ну, нельзя! Как? У бабульки украсть! Она же умрет! И когда сегодня встречаю какого-нибудь старичка, который рассказывает мне, что его там-то и там-то опять обманули, я вспоминаю другое время...
Учился я в Суворовском училище. Мы были все вместе, дружили, помогали друг другу. Это была такая стая молодых мужиков, которые искренне верят во все и любят своего руководителя. Мы были готовы выполнять приказы, потому что гордились, что мы военные и что у нас такой прекрасный командир, такая страна. Вот что такое армия. И какой она должна быть. Помню, когда я первый раз заболел и попал в госпиталь Бурденко, потому что уже был офицером, я увидел людей, которые там находились. Большинство из них — умирающие фронтовики, инвалиды. Это был пятьдесят девятый — шестидесятый год, когда они постепенно начали уходить. Это были люди израненные, истерзанные войной, страшными проблемами со здоровьем, семейными проблемами, квартирными... Они еле-еле передвигались. И вдруг один из них увидел в окне двух воробышков на ветке. И вот фронтовики, как дети, приковыляли все к окну, смотрели, улыбались, и я тогда впервые подумал: «Да, русские люди, русский народ — он именно такой». Я помню прекрасно время Хрущева и думаю, что самое страшное, что он сделал в нашей стране, — это «разоблачил культ Сталина». Потому что знаю, кем он был, как себя вел, что делал. Так что если это и надо было делать, то во всяком случае не этой «шестерке». Он разрушил наше уважение к себе. Мы, даже выиграв такую великую и страшную войну, все в чем-то каемся, все чувствуем себя виноватыми. Построив столько, мы опять все разрушаем, потому что опять и опять чувствуем себя виноватыми во всем. Это ужасно...
Об актерской профессии я не мечтал, ведь вырос в семье профессионального военного и хотел быть офицером, хорошо учился в военной академии, был спортсменом — мастером спорта международного класса по плаванию. Но вот в какой-то момент я почувствовал, что больше не хочу вставать в девять утра, мне не хотелось подчиняться сержанту. Я почувствовал, что устал от армии. А так как смолоду я был самоуверен, то и сообщил об этом во всеуслышание. И мне сказали: «Ну, раз не хочешь вставать в девять утра, тебе надо артистом быть, они в одиннадцать начинают...» Вот и все. Я немного занимался в художественной самодеятельности, преподавал нам один артист из Театра сатиры, и он мне посоветовал просто попробовать поступить. И я «пошел в артисты». Ничего не зная и не понимая в театральных вузах, отправился в первый попавшийся. Им оказалось Училище имени Михаила Щепкина. Мне никто не помогал, все сам выучил, сдал экзамены и поступил с первого раза.
Только потом, много позже, я понял, что ничего нового в жизни мы не сделаем, ничего не придумаем, если не сможем взять у кого-то знания, если не научимся тому, что знают другие. И я счастлив, что попал именно в это училище, потому что здесь я встретился с великими мастерами, потрясающими представителями русской культуры, о которых я в то время не слышал и не имел никакого понятия. Не имел понятия, что есть такая культура, не имел понятия, что значит быть по-настоящему интеллигентным человеком. Но я впитывал все что мог, стараясь приобщиться и соответствовать...
Будучи студентом, я бежал по коридорам Малого театра и что-то громко напевал. И вдруг вижу: сидят Александра Александровна Яблочкина, Евдокия Дмитриевна Турчанинова, Вера Николаевна Пашенная и директор театра Михаил Иванович Царев. Я испугался, думал, что он мне сейчас скажет: «Что вы тут орете, молодой человек!» А он встал, поздоровался и говорит: «Все-таки надо бы немного потише, а вы как считаете?» Я был потрясен. И тем, что он встал и поздоровался со мной, и тем, что он со мной на равных разговаривает. А что нужно в нашей жизни? Немного справедливости, да и только. Кто-то много зарабатывает, кто-то меньше, кто-то более удачлив, кто-то нет. Но если ты получаешь хотя бы маленький кусочек справедливости, то это греет. Я поэтому и люблю Малый театр, люблю его за справедливость и за традиции. Мы — коллектив. И это не пустые слова. И у нас в театре актер на первом месте. Актер уважаем. У нас есть много пожилых артистов, которые уже не выходят на сцену, но театр выплачивает им зарплату. Пусть небольшую, но зарплату. Люди не выкидываются на улицу после того, как они всю жизнь отдали этому театру. Я считаю, это правильно. И это одна из театральных традиций, которые хранит Малый театр. А как иначе — у нас ничего, кроме них, нет. Только так можно сохранить искусство.
Два раза в жизни я испытал в театре настоящее потрясение. Как-то вошел в зал. Ильинский репетировал роль Льва Толстого в пьесе «Возвращение на круги своя» Иона Друцэ. Я вошел в зал и стал смотреть. И в какой-то момент я забыл, где я нахожусь. Ильинский стал читать монолог Волка, и я потерял ощущение времени. Это было даже страшно, но так завораживающе интересно, что я не мог оторвать взгляда от великого актера. Я часто вспоминаю Игоря Владимировича. Бывало, встретит он в фойе кого-нибудь из молодых артистов и к нему с вопросом: «Куда вы, молодые артисты, все торопитесь? Куда? Ведь утром надо встать, почистить зубы, побриться и отправиться завтракать в театр. Там надо узнать все новости, поинтриговать, поволочиться, побеседовать... А вы все куда-то торопитесь...»
И второй раз я испытал почти те же ощущения, когда увидел Смоктуновского в роли князя Мышкина в «Идиоте». Это было удивительно. Я понял, что потрясение в театре возможно, что оно действительно может быть. И я стал верить в легенды о старом театре и великих актерах прошлого, которые потрясали своей игрой зрительный зал. Хотя, конечно, тогда люди были и более доверчивые, и более наивные. Сейчас наивны только дети, и то — маленькие, которые верят в происходящее на сцене, разговаривают с героями. Со взрослыми труднее, но сделать это можно. Очень трудно, но можно. И вот тогда-то и приходит понимание того, каким удивительным делом ты занимаешься и какое это счастье им заниматься.

Театр всегда был для меня храмом. Помню, в шестидесятые годы, когда мало кто выезжал из страны, я снимался в Италии и при этом прилетал оттуда играть в массовке в Малом театре. А в восемьдесят седьмом году я одним из первых поехал в Америку, где снимался с Робертом Де Ниро в фильме «Пленник земли», играл на языке. Снимали мы на Аляске. Когда я был в квартире Роберта Де Ниро, у него там висел портрет Станиславского. И интерес у этого замечательного актера к Станиславскому огромный! Ну, у кого из современных актеров или режиссеров сегодня у нас в России дома висит портрет Станиславского? Ни у кого! Можно относиться к Константину Сергеевичу как угодно, я, например, относился всегда спокойно, но с большим уважением. Я отдаю должное тем мыслям, которые он высказывал. Потому что это высочайшая культура, культура театрального действа — вечного. Формы могут меняться, но если не будет жизни человеческого духа на сцене, то это катастрофа.
Самая главная беда современного театра в том, что все забыли сегодня, что театр — это коллективное творчество, что на сцене главное — ансамбль. Что ты можешь что-то сделать только в том случае, когда ты взаимодействуешь со своими партнерами. Только тогда возникает ощущение жизни, возникает формула жизни. А у нас сегодня даже в самых хороших спектаклях актеры существуют каждый сам по себе. И все выступают без оглядки на тех, кто рядом. Режиссер ставит свой спектакль, актеры играют свое и т.д. Театр — командное дело, только тогда он получается. Мне сегодня скучно ходить в театр, потому что там я вижу, как идет деградация профессии. Никто не вспоминает, кто такой Станиславский. Подумаешь, ну, был какой-то там старик давным-давно. Все забыто...
Я стал преподавать не потому, что очень хотел это делать. Просто случилось так, что когда-то мой друг Виталий Соломин позвал меня во ВГИК на свой курс, которым он руководил. Но внезапно Виталий умер, и мне пришлось взять его ребят. На меня буквально свалился огромный груз, потому что я тогда впервые столкнулся с молодыми ребятами, которые имели совсем другие понятия и представления о жизни. Постепенно я привык, стал справляться с педагогической деятельностью. Сейчас уже много лет преподаю в Институте имени Щепкина. Но когда приходят новые студенты, я не устаю поражаться тому, насколько они ничего не знают, насколько они необразованны, насколько не обладают культурой. Они пришли не то что никакие, а «черт знает, что такое». Они похожи на неотесанные деревянные болванки. И вот за четыре года они меняются. Они быстро учатся, они талантливы в этом. И вот оказывается, что если эти «болванки» поместить в хорошие условия, то на них быстро начинают пробиваться зеленые ростки. Если обучение грамотно выстроено, то ребята быстро набирают. Я не претендую на то, что среди моих учеников должны быть обязательно великие артисты, но я стараюсь передать им свои знания, научить уважать выбранную профессию.
Говорят, молодежь плохая... Да не плохая! Молодежь какая была, такая и есть. Ею только надо заниматься, ей надо помогать. А помочь должна страна. Либо мы — страна, либо мы — никто. Мы не можем быть «а ля Америка». Ну, не Америка мы! И наши богатые люди не американские бизнесмены. У нас другая культура, другая ментальность, даже, если хотите, инстинкты в нас другие заложены. Поднимать надо культуру, а не опускать ее. А сейчас вместо того, чтобы постепенно, по спирали идти вверх, все стремительно летит вниз. Почему? Потому что в театр хлынул поток непрофессионалов. Они ставят спектакли, они пишут пьесы, они играют на сцене. Они даже преподают! И все это люди с каким-то периферийным мировоззрением, люди, что называется, «без отца, без матери», без культуры, без истории, безграмотные. И они берут и разрушают то, к чему и прикоснуться-то не имеют права. Ищете новое? На здоровье! Ищите! Но не ломайте старое, не вытирайте ноги обо все лучшее, что было достигнуто русским театром. Если и нашей стране все лучшее, что было прежде, не нужно, то она погибнет.
Я много работал и умел зарабатывать. А еще я довольно легкомысленно относился к жизни, наверное, потому, что все складывалось у меня очень неплохо. Но жизнь такая штука... Она мне моего легкомыслия не простила. В один из сезонов у меня было много работы в театре, и я снимался сразу в четырех картинах. Я так напрягся, что меня разбил инфаркт. И жизнь поставила меня на место, сказав тем самым, что все в ней серьезно и все имеет свое начало и свой конец. Это был эффект разорвавшейся бомбы, который, грубо говоря, меня в жизни остановил. Ведь чтобы быть мало-мальски приличным артистом, надо всего себя тратить и всего себя отдавать. И только сделав шаг, поднявшись куда-то, можно идти дальше, делать новый шаг. И обретать новое качество. Я уже так не могу, к сожалению. Я перестал бежать на длинную дистанцию, а стал просто жить. А вот мой друг и коллега Виталий Соломин себя не берег, все силы отдавал делу, хотя и плохо ему бывало, и давление... А он все равно шел вперед, несмотря ни на что. Он ничего не боялся. И так обидно, что, когда он стал подлинным мастером, настоящей «драгоценностью», жизнь его так внезапно оборвалась... Вот в чем трагедия нашей жизни. Я понял это, когда Виталия не стало. Уже сейчас, с высоты прожитых лет, понимаю, что надо было своей жизнью распорядиться по-другому. С этим, думаю, сталкиваются почти все.

Материал подготовила Жанна Филатова

«Театральная афиша», май 2011 года

АЛЕКСАНДРА ПОТАПОВА ПОЗДРАВЛЯЕТ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ДОМ АКТЁРА ИМ. А.А.ЯБЛОЧКИНОЙ

Дорогой Александр Сергеевич!

В День Вашего юбилея примите от коллектива Дома актёра самые тёплые и искренние поздравления!
От всей души мы желаем Вам крепкого здоровья, творческих сил, вдохновения, счастья, благополучия!
Пусть Вас окружают тепло и забота дорогих Вам людей!
Рады встрече с Вами в нашем Доме!


С уважением
Директор ЦДА
Народный артист СССР Этуш В.А.

Александру Потапову – 70 (Майя Фолкинштейн, «Культура» №19 2011 год)

ИЗ МАССОВКИ – В МАСТЕРА

Александру Потапову – 70


И из прожитых семидесяти почти пятьдесят лет отданы Александром Сергеевичем Дому Островского, куда он пришел совсем еще юным человеком, едва окончившим школу при Малом театре.

Тогда, в начале 60-х годов прошлого века, там заслуженно царили Вера Пашенная, Михаил Жаров, Игорь Ильинский, Михаил Царев, другие корифеи старейшей русской сцены. Ежедневное общение с ними было, как уверяет сам артист, и удачей, и вместе с тем возможностью на практике продолжить начатые на институтской скамье уроки постижения секретов актерского ремесла.

Последними и стали для Потапова вводы на крошечные роли (вроде Грума в «Ярмарке тщеславия» У.Теккерея, Солдата в «Порт-Артуре» А. Степанова) и многочисленные массовки, чем, по молодости лет, наделенный здоровыми профессиональными амбициями Александр Сергеевич наверняка тяготился. Сегодня же с позиции нынешнего положения Потапова, являющегося одним из ведущих мастеров Малого театра тот, давний, достаточно продолжительный период биографии артиста стоит считать хорошим «фундаментом» для развития его индивидуальности.

Индивидуальности, как оказалось, незаурядной. Ведь в артистической «палитре» Потапова присутствуют склонность к яркой характерности и вместе с тем затаенный лиризм, бурный, темперамент и дар при необходимости сдерживать бьющие через край эмоции, стихийность и внутренняя тонкость, деликатность. К тому же артист одинаково серьезно подходит и к главным ролям, и к ролям эпизодическим…

Все эти позитивные актерские качества Александру Потапову (который, к слову, вполне мог по примеру отца и родственников выбрать военную стезю, недаром же в соответствии с семейной традицией он окончил Суворовское училище), к счастью, удалось реализовать и в кинематографе, и в театре.

Первый подарил встречу с Петром Тодоровским (в «Верности») и Андреем Михалковым-Кончаловским (в «Сибириаде»), Юрием Егоровым (в фильме «Однажды двадцать лет спустя»), Александром Миттой (в «Экипаже») и Игорем Гостевым (в «Серых волках»). Второй – сотрудничество с Борисом Львовым-Анохиным (сам режиссер особо выделял «благоговейно, почти молитвенно» сыгранного Потаповым Соляника в его, Львова-Анохина, режиссерской версии «Рядовых» А. Дударева), Леонидом Хейфецем (театралам памятен потаповский мавр Хасан в «Заговоре Фиеско в Генуе» Ф.Шиллера). К участию в своих режиссерских опытах Потапова привлекал и Виталий Соломин (он же позвал Александра Сергеевича и преподавать на руководимом им, Соломиным, актерском курсе во ВГИКе), доверявший ему роли Муромского в мюзикле «Свадьба Кречинского» и Лебедева в чеховском «Иванове».

Регулярно занимают Александра Сергеевича в своих постановках Владимир Бейлис (за исполнение роли Мамаева в его спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островского Потапов был удостоен премии Правительства России) и Виталий Иванов (в поставленном этим режиссером «Предложении» А.П.Чехова Александр Потапов с успехом играет Чубукова).

Не забывает артиста Потапова и творческий лидер Малого театра Юрий Соломин, в спектаклях которого Александр Сергеевич создал образы плутоватого, донельзя азартного и бесконечно обаятельного купца Восьмибратова в «Лесе» А.Н.Островского, дотошного, стремящегося разобраться в сути экономических нововведений Митрича во «Власти тьмы» Л.Н.Толстого. И, наконец, – Городничего в гоголевском «Ревизоре», вышедшего у Александра Потапова не однозначно комическим персонажем, а крупной, отчасти трагической личностью. Этот Городничий просто не может не вызвать интереса и даже симпатии зрителей. Потому что для нас любые свежие, небанальные впечатления, возникающие при просмотре спектакля по классическому и, казалось бы, хорошо знакомому произведению, всегда в радость.

Майя Фолкинштейн, «Культура», №19 2011 год

Очерк Светланы Овчинниковой из серии книг «Библиотека Малого театра». – М., 2001.

АЛЕКСАНДР ПОТАПОВ

Очерк Светланы Овчинниковой из серии книг «Библиотека Малого театра». – М., 2001.

В первый свой сезон на сцене Малого театра Александр Сергеевич Потапов сыграл 13 ролей. Вводов, эпизодов, массовок... Огромное число. Оно свидетельствует, что артист выходил на сцену ежевечерне... Коварное число... Но коварство его не отразилось на творческой судьбе: Потапов вошел в искусство человеком не только явно и мощно одаренным, но и крепко закаленным незаурядной своей судьбой.
Сын генерала, он учился в Суворовском училище, потом - в Академии. И утверждает, что ничего прекраснее армии в жизни просто не существует.
Почему же бросил столь успешно начатую карьеру, перспективу стать космонавтом?
«В армии есть одна великая вещь: когда любишь, уважаешь отца-командира, это огромное счастье. И приказы исполняешь по чести, по совести и с любовью. Но... мне этого было уже мало... Вот и всё. И я пошел в театральное училище».
Правду говорят: послушного судьба ведет, сопротивляющегося - тащит. Александру Потапову, очевидно, на роду было написано стать актером: мощным, естественным, обаятельным, темпераментным и тонким... Каким он стал, каким он есть вот уже сорок лет...
Но отец тогда выгнал сына из дому. И позже, когда Александр получил Государственную премию СССР, сказал: «Ну, ты даешь! У нас в семье таких высоких наград не было. Но все-таки это несерьезно...»
Но артист Потапов занимается этим «несерьезным» делом, сыграв около семидесяти ролей на сцене Малого театра и около пятидесяти - в кино.
Занимается - вопреки.
Вопреки желанию семьи.
Вопреки заиканию, которое получил в детстве: шестилетнего ребенка отправили в пионерский лагерь и он испугался одиночества...
На сцене это незаметно. А вот на вступительных экзаменах в Щепкинское училище, что при Малом театре, на самом важном, третьем туре, увидев в комиссии Игоря Владимировича Ильинского, абитуриент Потапов не смог произнести ни слова...
И все-таки был принят! Это при том, что конкурсы в театральные институты огромные: от ста до двухсот человек на место... Был принят: недюжинный его Дар Леонид Андреевич Волков, который набирал тогда курс, педагог именитый и опытный, - заметил еще на предыдущих турах.
Вот уже десять лет - вопреки инфаркту, который случился на съемках в Голливуде. И оставил от сердца только половину... Потапов тогда сам себя спас. Как до того - трижды! - спасал других. Сюжет первый:
«Я тебе скажу: все в жизни относительно и очень просто. Будучи студентом театрального училища, я ездил выступать с однокурсниками. И на реке Урал спас -вот у меня до сих пор на руке шрам от ее ногтей, - администратора филармонии. Рискнул своей жизнью, конечно, по молодости: хвалиться тут нечем. Поплыл, вдруг слышу крик: «Саша!» Оборачиваюсь и вижу, что ее несет на понтонный мост, который совсем близко. Я даже ничего не думал. Я был мастером спорта по плаванию, - и подплыл, почему-то протянул ей не левую, а правую руку... В которую она вцепилась так, что потом, когда я ее уже вытащил на берег, руку не смогли разжать...
И что ты думаешь, было после? Она нас обманула: не оплатила концерты...»
Сюжет второй:
«Я снимался в Волгограде в одном из фильмов студии Горького. С директором картины в гостинице случился инфаркт, и он умер. Я при этом присутствовал. Вижу -стал он синенький, слышу - пульса нет. Я крикнул: «Вызывайте «Скорую помощь»! И стал, ничего не умея делать, не зная, как поступать в таких случаях, - надавливать ему на сердце. Качаю так минут 20, а сам думаю: да что я делаю? Он уже давно помер. Приехала «Скорая». Сделали ему электрошок, и сердце заработало. Он ожил.
Потом я встретил его уже на студии Горького. И меня поразило: вместо того, чтобы сказать: «Саша, спасибо, пойдем выпьем...» Не больше. Большего я не приму... - он стал меня сторониться, избегать. И я понял, что я ему неприятен. Тем, что напоминаю своим присутствием то событие.
Вот такая психология...»
Сюжет третий.
Роль царя Иоанна Васильевича Грозного стала роковой для народного артиста СССР Николая Павловича Хмелева - он умер на генеральной репетиции, не дожив даже до сорока пяти лет...
Грозный стал последней ролью на театре народного артиста СССР Ивана Ивановича Соловьева.
Последней ролью в кино народного артиста СССР Евгения Александровича Евстигнеева.
На генеральной репетиции в этой роли умер отец Михаила Боярского.
Два фильма из трилогии о Грозном: «Иван Грозный» и «Боярский заговор» - стали последними в жизни великого кинорежиссера Сергея Михайловича Эйзенштейна...
Артисту Малого театра Александру Михайлову эта роль тоже далась кровью...
«Наши дачи стоят рядом. У Михайловых шли строительные работы, и вдруг ко мне прибегает один из рабочих: «Там с Сашей Михайловым плохо». Пошел, смотрю - сидят рабочие и какой-то старичок маленького роста странно размахивает руками и шатается. Думаю: ну, поддали. А где же Саша?И вижу: Боже, этот маленький старичок - наш огромный, высоченный Михайлов... И он такой старенький, и лицо у него смертельно бледное, и изо рта - кровь...
Я вспомнил, как на моих глазах в ресторане «Актер» умер Ефим Копелян - от инфаркта желудка. Сильное кровотечение - и всё... И понял, что Саша умирает.
Я сразу взял свою машину, положил сиденье, положил мокрую ледяную рубашку Саше на живот, открыл окна, чтобы был холодный ветер, и говорю: «Всё. Поехали». Через какое-то время вижу: кровь останавливается, в лице появляется что-то живое. И он мне говорит: «Знаешь, не вези ты меня в Склифосовского, лучше - в Голицыне, там у меня врачи знакомые...» Отвечаю: «Лежи! Я знаю, куда тебя везти».
Я его привез в Склифосовского, и мне врач сказал: «Еще пять минут, и он бы умер. А сейчас всё у нас будет в порядке». Я спросил: может, мне остаться? «Не надо. Мы его сразу на операцию».
Когда-то на первом курсе Леонид Андреевич Волков дал своим студентам бумагу и продиктовал следующий текст: «Клянусь быть художником. Если я им не стану, то перед лицом моего педагога Волкова обязуюсь не заниматься этой профессией».
Александр Потапов стал художником.
И человеком спасающим.
Обе ипостаси - неразделимы.
И восхищают.
Меня, во всяком случае.
Когда-то выпускником Александр Потапов был приглашен во все театры, куда показывался. Выбрал Малый.
«У меня от военной биографии осталась любовь к порядку».
У Потапова счастливая актерская судьба.
«Я тебе могу сказать: я несчастный артист. Я слишком трепетно относился к театру. И поэтому упустил кино. Снимался в Италии - и приезжал в Малый играть массовки...
Я нигде хорошо не снимаюсь. Вот Гафт посмотрел «Летние прогулки», зашел ко мне в гримуборную: «Саша, я тебя знаю, ты снимался в кино уже тогда, когда я еще нигде не снимался. Но почему ты в кино так не играешь?» А потому что я до недавнего времени относился к кино как к заработку. Вот и всё».
Это утверждает артист, который снимался у Райзмана, Барнета, Корш-Сабоина, Пырьева, Митты и других именитейших режиссеров. Который снялся в главной роли в Голливуде...
Потапов - такой требовательный художник?
Или лукавит?
Или не знает себе цену?
А цена эта - высока.
С самой первой из любимых его ролей - Иванушки в «Коньке-Горбунке».
Когда-то в книге «Имена» Н. Крымова написала об Иванушке -Олеге Ефремове: «Это был Иванушка - индивидуальность, Иванушка - характер, на первый взгляд даже и не похожий на того Иванушку, которого все мы с пяти лет держим в своей фантазии... Это очень трудно - играть живого Иванушку-дурачка...»
Эти слова - и про Иванушку-Потапова. Который заставлял зал замирать, когда впервые видел Царь-девицу и с ходу отчаянно влюблялся в нее. Иннокентий Михайлович Смоктуновский привел на спектакль сына, потом зашел за кулисы к Потапову и сказал: «Саша, вы удивительный артист. Таких артистов теперь нет». «Но если я так хорошо играл Иванушку, то потому, что перед этим смотрел фильм Бергмана «Прикосновение». Как играть любовь к Царь-девице, я понял по этому фильму».
Что такое русский артист? Это особое явление. И особое умение: приспособить Бергмана к Ивану-дураку...
А до Иванушки была уже интересная работа - роль Якова в спектакле «Старик» по пьесе Горького. И в еще одной горьковской пьесе - «Фальшивая монета».
В спектакле, поставленном Бабочкиным, Потапов сыграл, и сыграл блистательно, Ефимова - мужа шальной гулены Клавдии. Блудницы, прозвавшей его «уксусом проклятым».
Журнал «Театр» написал тогда:
«Ефимов у А. Потапова - существо внешне нелепое, топорное, а внутренне мрачное, злое, трусливое.
Он охвачен манией величия. Даже порезанный палец бинтует так, что тот становится величиной с сахарную голову.
Он хочет быть сильным, властным, всемогущим.
Он жаждет славы, мечтает повелевать людьми: «Вот этого желайте, а иного не сметь».
Но на деле он не может повелевать даже своей женой. И в бессилии своем ненавидит и презирает людей, считает, что «вообще человек - вещь ненужная», а вину за свою ничтожность сваливает на тривиальность своей фамилии, которая единственно преграждает ему путь к славе и памятнику.
Потапов находит для Ефимова ту интонацию сарказма, которая делает его образ наиболее близким замыслу Горького».
Мои коллеги-критики почти всегда пишут о ролях, сыгранных Потаповым, восторженно и серьезно. И не только критики.
Драматург Афанасий Салынский принес в Малый театр свою новую пьесу - «Летние прогулки». Пьесу тонкую, умную, с непривычным для времени героем - диссидентом, которого замечательно сыграл Виталий Соломин.
Его сводного брата, Мишку Зевина, сыграл Александр Потапов. Впрочем, братья не подозревают о своем родстве, и в коллизиях пьесы едва не убивают друг друга...
Мишка был ролью трагической, распахнутой страстями наотмашь, и при этом характерной, со злобинкой и хитрецой...
Есть легенда, что роль Мишки Зевина в «Летних прогулках» драматург написал специально для артиста Потапова. Может быть, легенда и вымышлена... Но нет. Не может быть. Потому что для артистов такого масштаба, как Потапов, резонно, выгодно писать роли. Для спектаклей «выгодно». И для публики. И для актерской судьбы.
«Не написана для меня, а дописана. Салынский дописал «на меня» какие-то вещи. Когда увидел на репетиции. Мы очень хорошо репетировали: Виталий Соломин, Юра Васильев, Наташа Вилькина, Виталий Дмитириевич Доронин... Мы вдруг все стали друзьями... А это прекрасно: работать в своей команде.
Я по складу не лидер. Мне важны своя команда и «отец-командир»: в данном случае режиссер Леонид Хейфец». Потапову везло на «отцов-командиров». С ним любили работать великие режиссеры: Равенских, Бабочкин, Львов-Анохин, Хейфец... Но и «отцам-командирам» везло с артистом Потаповым. Как сказал мне Виталий Соломин, в чьей «команде» вместе в Василием Бочкаревым, Татьяной Ивановной Панковой, Людмилой Титовой, Евгенией Глушенко много лет и ролей играет Александр Потапов: «Он очень хороший артист. Может выполнить любое задание. Ремеслом владеет в совершенстве. Он очень азартен, любит играть и постоянно совершенствовать даже то, что уже успешно делает».
После потрясающего своего Мишки Зевина Александр Потапов сыграл политрука Ильина в «Русских людях» Симонова и ввелся на очаровательную, смешную, наивную и трогательную роль Ипполита в спектакль «Не все коту масленица» Островского. А потом был Мулей Хассан - «тунисский мавр, продувная шельма. Физиономия: оригинальная смесь плута и озорника» -как написано у Шиллера в пьесе «Заговор Фиеско в Генуе». Роль, сыгранная ошеломляюще.
В кровавом маскараде, который разыгрывался на сцене Малого театра, мавр был фигурой особенной. Вот что написал о нем журнал «Театр»:
«В «Заговоре Фиеско в Генуе» шутовство таит в себе нечто зловещее. Не случайно роль Шута здесь исполняет мавр: шут-головорез, шут - наемный убийца.
Мавр - завидная актерская удача А. Потапова. Его Хассан не только совершенно аморален, но и чертовски умен - он быстро сообразил, что многие «добрые господа» нуждаются в злодее. Они охотно прозаложат душу не кому-либо, а самому дьяволу, чтобы получить полной мерой.
И Хассан подпускает побольше чертовщины, радостно и уверенно изображая исчадие ада. В нем живет неуемный авантюрный дух человека, норовящего поживиться на общественной смуте и готового способствовать, чтобы анархия разгулялась вовсю.
Мавр лишен принципов, но не обаяния: в откровенности его злодейства есть своя извращенная честность. Его шутовство - игра рвущихся наружу темных сил, себя вовсю явить поспешающих, между тем он на содержании у тех, кто на эту игру рассчитывает, ее развязывает и подогревает, однако свою причастность к ней таит.
Чернота мавра символична: он такой же по виду, что и внутри».
«Мне рассказала мама Саши Клюквина: «Знаете, когда вы играли «Фиеско», я была в театре, за мной сидела женщина, которая в конце спектакля сказала «Это мой сын!». И она с такой гордостью это сказала...» А отец никогда не мог простить, что я не космонавт, что никогда не стану генералом. Что вообще - у меня несерьезная профессия. Серьезная профессия - защищать Родину. Серьезное мужское дело. И старший мой брат - офицер». С «Заговором Фиеско в Генуе» Малый ездил на Шиллеровский театральный фестиваль в Германию. Это было впервые: в те времена не практиковались такие сюжеты.
Спектакль прошел с огромным успехом. Все шесть представлений. Потом в советском посольстве был дан банкет. Присутствовал посол Фалин, организаторы фестиваля, известные немецкие актеры. На той встрече Александру Потапову - единственному из исполнителей - президентом Шиллеровского фестиваля было предложено сыграть мавра в другом спектакле: в Шиллеровском театре, где выступают сборные команды лучших актеров мира. Такое приглашение - это признание, что лучшего исполнителя этой роли сегодня на планете нет.
«Когда меня спросили, как вы к этому относитесь? - я хотел сказать: «А почему бы нет?» Поднял голову - и вдруг увидел бордовое лицо и колючий взгляд Царева: не только директора Малого театра, но и исполнителя в этом спектакле роли Веррины...
Я был советский человек, советский артист. Михаила Ивановича Царева я прилично знал. И очень хитро вывернулся: «Это большая честь. Но я артист Малого театра и не знаю, как к этому отнесется театр. А я - за». И Царев сказал: «Да, он прекрасный артист. Ц это большая честь для нас. Мы рассмотрим этот вопрос...» Я мог поехать, сыграть и сделать себе имя: да какой советский артист играл тогда в Германии ?! Посмотрел на Царева и понял: никуда я не поеду... По у меня остались хорошие отношения с Михаилом Ивановичем. На гастролях в городе Николаеве я шел по стене, хорошо набравшись. Был час или два ночи. И встретил Царева. Он, конечно, хорошо ко мне относился, но не настолько, чтобы я мог на него облокачиваться...
- Что такое? Вы пьяны, Саша? По-моему, вы в стельку пьяны. Вообще это свинство - набраться, а я сижу и мне так скучно. И никто, ни одна сволочь не придет... Вы куда?
- Я - спать, у меня завтра утренний спектакль.
- Позови наших! Кто это - «наши» ?
- Сейчас, Михаил Иванович, все сделаю!
Я захожу, бужу Виталика Соломина - мы жили на гастролях в одном номере: «Вставай быстро, тебя Царев вызывает!» Юру Васильева, Иру Вавилову, кого-то еще. Человек семь. Пришли к Цареву в номер, а там ящик коньяка. «Давайте, наливайте. Хотите, я вам почитаю?» Он классно читал, особенно когда был слегка поддатый... И мы сидели часов до шести утра. Потом сказал: «Спасибо вам огромное, ребята. Всё, расходимся...» И предложил забрать с собой весь коньяк. Мы отказались. Пришли с Виталием в номер. Через два часа нас трясут: «Вставайте! Ты, Соломин, уже должен стоять на сцене! А ты, Потапов, готовиться к выходу! А вас не найти. Быстро!»
Мы бежим в театр, а у театра в белом костюме, белой рубашке и темном галстуке-бабочке прогуливается Па-рев. Он слова не сказал, только посмотрел на нас с внутренним презрением...
Отыграли с горем пополам, и нам говорят: «К Михаилу Ивановичу...»
Пришли. Царев спрашивает: «Ну что? Пить надо уметь! Если вы пьете с кем-то, тем более надо уметь». И никаких выговоров, и не вспоминал об этом никогда. Царь грандиозный был тактик.
Я не лидер... Если бы Царев вызвал меня как отец-командир и сказал, что нужно то-то: клянусь, я бы закрыл собой амбразуру. Так воспитан».

После триумфа в Хассане актерская судьба Потапова продолжала развиваться по нарастающей.
Он ввелся на самоигральную роль Шванди в «Любовь Яровую» Тренева.
Сыграл Гранатурова в «Береге» Бондарева - вот где пригодилось его генетическое знание армейской среды.
Сыграл Морщихина в «Картине» Гранина - изысканного, ловкого приспособленца...
А потом был Соляник. В пьесе Алексея Дударева «Рядовые». Пьесе-реквиеме, эпиграфом к которой драматург взял газетное сообщение: «Если каждого советского человека, погибшего в схватке с фашизмом, почтить минутой молчания, придется молчать тридцать восемь лет».
Спектакль этот был «Герникой» Пикассо в формах драматического искусства.
Поставил его Борис Александрович Львов-Анохин. Он же написал о Потапове слова, которые не могу замолчать в разговоре об этом артисте:
«Александру Потапову присуща на сцене какая-то почти осязаемая природная натуральность, естественность сценического существования.
Он крепко стоит на земле (именно на земле, а не на сценических подмостках), реально, чувственно, а порой «плотоядно» ощущает все, что окружает его в спектакле: воздух, свет, предметы, которые держит в руках, людей, с которыми общается по ходу действия.
Из него буквально бьет, выпирает, выламывается жизненная сила, мужская, грубая, крутая, часто бешеная. Сильное тело, сильный голос, сильный темперамент - все это помогает передать актеру тему жадного, страстного жизнелюбия, которое пронизывает почти все его роли.
Многие его герои, такие, как Мишка Зевин в «Летних прогулках» А. Салынского, Гранатуров в «Береге» Ю. Бондарева, замечательно сыгранный мавр в «Заговоре Фиеско в Генуе» Ф. Шиллера, не отличаются высокими моральными качествами, но тем не менее они обаятельны этим жарким жизнелюбием, великолепной «приспособленностью» к жизни, несокрушимым аппетитом к земным радостям и борениям. У всех у них мгновенная смекалка, хитрость, здоровенные кулаки и глотка, отчаянная смелость и изворотливость. Великолепные экземпляры почти звериной породы.
И еще - способность к страсти, неудержимой, сжигающей, беспощадной страсти, которая сотрясает тело, надрывает душу, наливает кровью глаза, повышает голос до исступленного крика.
И здесь тоже секрет обаяния этого актера - редкая способность к самоотдаче, способность до конца «выкладываться» на сцене.
Когда Потапов получил роль Соляника в пьесе А. Дударева «Рядовые», он был искренне огорчен. Конечно же, ему хотелось играть Буштеца - бешеного, отчаянного, смелого, наделенного резким, взрывным темпераментом.
Но именно потому, что эту роль ему было сыграть легко, в чем-то повторив предыдущие, он получил роль Соляника. Тихую роль, основанную на ощущении совести и доброты, отвращения к насилию и убийству. Роль, где нужно было передать трагедию духа, сомнения и метания чистой, прозрачной души.
И Потапов сыграл ее удивительно. Негромко, трепетно, сдержанно, смирив свой, казалось бы, плохо обуздываемый темперамент. Его монолог и многие реплики звучат благоговейно, почти молитвенно. Большие синие глаза смотрят по-детски открыто. Но и в этой тихой роли угадывается страсть - страстная жажда добра и мира, ужас перед искажением человеческих душ, которое несет война.
Религиозное чувство его Соляника - не слабость юродивого, не слепота фанатика, это святая убежденность сильного человека, исповедующего извечные, простые заповеди человечности.
С какой-то особой, мужественной, именно мужественной покорностью как справедливую неизбежность встречает он кару за свои заблуждения.
Роль Соляника обнаружила в творчестве Александра Потапова новые краски, показала, что диапазон его дарования далеко не исчерпан».
Действительно, диапазон дарования Александра Потапова поистине безразмерен.
Его Иван в пьесе А. Кудрявцева «Иван и мадонна» (в Малом театре спектакль назывался просто и коротко: «Иван». - С. О.) был совсем не похож ни на кого из сыгранных им ранее героев. Иван Климов был из породы великих чудаков и праведников, истовых и искренних. Которые украшают землю.
Но такие люди, как правило, непонятны окружающим, потому что чужды им. Тем, кто правду принимает за хвастовство, безотказность - за дурь...
Горького человека сыграл Потапов. И - светлого. И - счастливого. Потому что, как ни мешают ему, а живет он по-своему. И погибает...
Что-то есть в этой пьесе от притчи. Что-то есть в Иване от Иванушки.
«Я понял одну штуку, и меня еще раз убедил в этом мой инфаркт: у каждого своя менталъность, своя сила, свои возможности. Я еще в театральном училище понял: если я очень нервничаю и чего-то добиваюсь, я проигрываю. Я должен свободно и легко делать свое дело. Тогда у меня получается.
Меня очень любил Равенских. Меня очень любил Бабочкин. Я бы мог играть такие роли... Но я в жизни никогда ничего не добивался.
Я счастливый человек, только благодаря этому и жив. Как только ты рвешь и мечешь - никакого искусства не будет. Его не бывает без любви».
Потапов был назначен на Ивана во втором составе. И очень полюбил эту роль, да иначе и быть не могло. Но все прекрасно понимали: в первом составе играет Виктор Коршунов, значит, никакого второго состава не будет.
Свои роли артисты Малого не отдают: А Коршунов только Бориса Годунова в «Царе Федоре Иоанновиче» сыграл столько раз, сколько за без малого тридцать лет был показан этот спектакль. Он - патологический трудоголик.
И Потапов в первый и единственный раз нарушил собственное вето: он пошел к постановщику В. Андрееву, на партбюро, еще куда-то и к кому-то... Но роль сыграл. И стала она одной из самых значительных в его биографии.
Потапов умеет превосходно играть и те роли, в которых... нет текста.
Такой эффект на сцене Малого я встречала дважды: когда Александр Сергеевич Потапов сыграл Афанасия в «Дядюшкином сне» Достоевского и Юрий Иванович Каюров - князя Тугоуховского в «Горе от ума Грибоедова.
Обе работы - именины моего зрительского сердца. Афанасий - затюканный властной, тщеславной женой, увезенный из дому, чтобы не срамился, безвольный человек - был сыгран Потаповым так трогательно, что запомнился покрепче иных крупных ролей.
Как Луп-Клешнин, которого - тоже вводом - артист сыграл сначала в «Царе Федоре Иоанновиче», потом - в «Царе Борисе».
Этот ввод стал событием театральной жизни уже потому, что спектакль этот за почти тридцатилетнюю свою жизнь знал много разрушающих вводов. Уж очень силен был первый состав, срепетированный самим Равенских. Но те, первые исполнители, ушли. Не только из спектакля - многие из жизни...
Луп-Клешнина, дядьку царя Федора Иоанновича, в нынешней дворцовой ситуации прислуживающего Годунову, совершая деяния чудовищные, - мощно и по-бытовому точно играл Виктор Хохряков...
Сегодня играет Александр Потапов. Тоже мощно. И по-бытовому точно. Не простота, а даже простотца, а за нею - значительность, незаурядный ум, благодушие и жестокость равно естественны и в характере Клешнина, и в игре артиста.
Увидев эту работу, генерал-губернатор Лебедь подошел к артисту и протянул ему пятьсот долларов со словами: «Вот так!»
Сегодня Александр Потапов играет в Малом целую компанию прекрасных и очень разных ролей.
Он ввелся на Восьмибратова в «Лес» Островского. Роль небольшая, а характер огромный. Наделенный, помимо прочих качеств, бешеным темпераментом.
«Я от страха так «взял на себя», что чуть не умер на первой репетиции.
Он пещерный, наивный, но такой прелестный человек - этот купец Восьмибратов. Когда тебя так оскорбляют, когда тебе говорят со всякими намеками и подковырками, о чести - это же можно взорваться. И лопнуть от ярости и досады. Чтобы классно играть эту роль, нужно иметь огромное здоровье. И, поскольку сердцем каждый раз не сыграть, - я начинаю имитировать голосом - и тут же хрипну».
Имитировать голосом? Не уверена. Потапов живет на сцене всамделишными страстями.
Не случайно композитор Гоберник, когда актер ввелся на роль Восьмибратова, - написал новую музыку к финалу первого акта... В блистательном мюзикле «Свадьба Кречинского» Александр Потапов исполняет партию Муромского.
Именно «исполняет партию» - артист хорошо поет, прекрасно двигается и уморительно смешно и трогательно играет главу семейства, не желающего поступаться своими принципами, - потому как мудр, недоверчив, по-детски любопытен и по-детски же упрям...
Совершенно замечательно играет артист Скотинина в мюзикле «Недоросль» по пьесе Фонвизина.
А недавно сыграл Лебедева в чеховском «Иванове». Роль, знавшую великих исполнителей - Михаила Ивановича Жарова и Андрея Алексеевича Попова. Каждый играл по-своему. Александр Сергеевич Потапов тоже предложил «своего» Лебедева.
Необычного своей... обычностью, обыкновенностью. Поведением, которое объясняется не логикой алкоголика - как было раньше, не задушевной дружбой с Ивановым. А - нормальными житейскими побуждениями.
«У Лебедева идет своя жизнь - обычная, в этом его прелесть. Дело не в алкоголизме, а в том, почему человек пьет.
А почему он пьет? Да потому, что скучно и тоскливо, или потому, что он болен... Мало ли бывает проблем? И не в нахрапистой агрессивности и жадности его жены Зюзюшки причина. Женечка Глушенко правильно ее играem - тонко. Я считаю, если человек с этой женщиной живет, значит, что-то их связывает. Мой жизненный опыт мне подсказывает: человек не живет из-под палки. Любой поступок персонажа можно объяснить житейской логикой.
Чехов тонкий? Да. Как жизнь. Он - нормальный. Он - врач. Он ставит диагноз.
И понимает: однозначных, одномерных людей нет. У каждого - своя правда. Все люди мягкие, и все - жесткие. Чехов тем и велик, что нет у него Зюзюшки плохой и Лебедева - подкаблучника...
Я был назначен первым составом у Бабочкина в «Грозе». На роль Дикого. И играл бы, если бы не стечение обстоятельств. (Стечение обстоятельств заключалось в том, что, очень востребованный самыми разными режиссерами, артист Потапов репетировал тогда у Равенских «Русские люди». - С. О.)
Я был только на одной репетиции «Грозы», но Бабочкин сказал там грандиозную вещь. Что такое Дикой? Это старый, одинокий человек. Ему даже выпить не с кем. Поговорить. Две вещи страшны: одиночество и нищета».
Думаю и надеюсь - Александру Сергеевичу Потапову, в отличие от многих его героев, - не грозит ни то, ни другое.
Он - артист, который нужен. Постоянно.
Артист, который совершает открытия. Постоянно.
Артист, которого любит зритель. Постоянно.
«У всех есть удачи и неудачи, но секретов в профессии для меня уже нет...
Но - повторю - я не могу быть лидером. Я должен быть равным в команде.
И тогда - посоревнуемся».

Очерк Светланы Овчинниковой из серии книг «Библиотека Малого театра». – М., 2003.

АНАТОЛИЙ ТОРОПОВ

Очерк Светланы Овчинниковой из серии книг «Библиотека Малого театра». – М., 2003.

Если бы народный артист России Анатолий Михайлович Торопов родился 14 июня 1968 года — быть бы ему Максимом Галкиным. Так лихо, точно, авантажно пародирует он всех и вся — с пленки, на которой записаны наши беседы, звучат голоса то Царева, то Бабочкина, то Ильинского, то Гоголевой, то Никиты Подгорного, то Веры Николаевны Пашенной, то Весника, то Велихова... Он и рассказывает не столько о себе, сколько о них. Что, по-моему, интеллигентно, интересно и достойно.
Но Торопов родился 14 июня 1928 года. Ему скоро семьдесят пять. Не возраст для актера, тем более для актера Малого театра. Тем паче — такого азартного, шумного, «заводного».
Торопов — человек-театр.
И некоторые мини-спектакли этого театра я постараюсь представить в этой книжке. Мне было интересно его слушать. Надеюсь, зрителю будет интересно читать...

Глава 1. НЕМНОГО ЮНОСТИ
Актерство сидело в нем с детства. Во всяком случае, сам он помнит, что со второго класса играл постоянно. В самодеятельности, в ансамбле песни и пляски, где и пел, и плясал. Хотя в семье актеров никогда не было.
Родился он на Северном Кавказе, в Пятигорске.
- У меня дед — азербайджанец. Бабушка — черниговская хохлушка с русской фамилией Жеребятьева. А мама — русская.
Такое смешение кровей должно было дать нечто необыкновенное. Вот и родился — артист.
- Я любил мистификации, любил представлять. И в училище, как только поступил, стал заниматься имитацией, копировал педагогов.
Тут надо заметить, что поступил Толя Торопов в театральное училище имени М.С.Щепкина при Академическом Малом театре Союза ССР.
- Когда учился на втором курсе, Евгении Симонов с Владимиром Шлезингером организовали капустник в Доме актера ВТО, при знаменитом директоре Дома — Александре Моисеевиче Эскине. Тема — «встреча руководителей театров с народом». Юра Яковлев изображал Рубена Николаевича Симонова, Евгений Рубенович — Ивана Семеновича Козловского, а меня позвали изображать Михаила Ивановича Царева. Были написаны два куплета, из коих один помню и сейчас — это с пятидесятого года!
Мой темперамент не угас,
Друзья, не молод разве я ?
Во МХАТе, ГАБТе и у нас
Творятся безобразия.

Днем капустник посмотрел Эскин — и запретил. Такое было время...
А Николай Александрович Анненков, которого я обожал изображать, гонялся за мной и кричал: «Убью негодяя!» В училище тогда было два самых худых студента — Паша Луспекаев и Толя Торопов. Во-первых, нищета. Сейчас на стипендию умрешь, но тогда мы жили. А когда я стал участвовать в массовках Малого театра, то сшил первый костюм. Двубортный, шевиотовый! В Москву-то я приехал в лыжных штанах, гимнастерке, берете и солдатских сапогах... Ничего не было. Но мы обедали в «Метрополе» — за рубль: внизу, где была прачечная и ела обслуга. Это было счастливое время! Моему поколению, конечно, повезло. Первым нашим педагогом был Вениамин Иванович Цыганков, и был он педагогом милостью Божьей. Затем Григорий Николаевич Дмитриев, Александр Павлович Грузинский и — Николай Александрович Анненков. Он пришел преподавать в 46-м году на курс к Зубову, где Паша Луспекаев учился. От таких педагогов мы выходили, ремеслу наученными крепко.

Глава 2. ИЛЬИНСКИЙ
Однажды Анатолий Михайлович пришел домой после утреннего спектакля. Давали «Лес» Островского в постановке Игоря Владимировича Ильинского, где Торопов играл Карпа. Играет, кстати, и поныне. Но уже в постановке Юрия Мефодьевича Соломина.
Вдруг раздался звонок. Он снял трубку и услышал:
- Анатолий Михайлович?
- Игорь Владимирович? Я весь внимание.
- Анатолий Михайлович, я был сейчас на спектакле «Лес», и меня многие огорчили.
- Ой, Господи!
- Но вы в тоне Островского. Вы меня порадовали. Все звучит по существу. Вы молодец.
- Игорь Владимирович, нет слов. Спасибо, спасибо! Для меня это большой подарок.
А у Торопова было несколько ролей, которые ему очень хотелось сыграть. Как у каждого актера. Это Мурзавецкий в «Волках и овцах». Которого он сыграл дважды: в 34 и... 68 лет. Но об этом позже. Шмага в «Без вины виноватых» — тоже Островского. Которого Торопов тоже сыграл. Пусть всего несколько раз... Есть мечты, которые осуществляются. А есть — у любого актера — мартиролог ролей:
- Мне очень хотелось сыграть Расплюева, и когда было распределение ролей в «Свадьбе Кречинского», то я подошел к Михаилу Ивановичу Цареву и попросил эту роль.
- Так ведь репетирует Ильинский...
- Я знаю. Но во втором составе...
- Весник во втором...
- Ну тогда в третьем...
- Ну, третьего состава не бывает...
Ему очень хотелось сыграть эту роль. Не случилось. Актерская судьба зависит от многих обстоятельств. В том числе от Его Величества Случая. Который помог Торопову в «Лесе». Вернемся к телефонному разговору с Ильинским:
- Игорь Владимирович, мне очень хотелось бы сыграть Аркаш-ку. Вы не играете сейчас, Валера Носик играет один. Мне не нужен никакой приказ, утверждение — только Ваше «добро» на самостоятельную мою работу. Мало ли, может быть какой-то случай... Какие-то обстоятельства...
Пауза. Довольно долгая. А потом:
- Работайте... Работайте...
Это уже было счастье. А потом еще и — случай: Аркашку он сыграл. Вот как распорядилась судьба. А она, мне кажется, к Торопову благоволит.
Прошла неделя. И раздался звонок из репертуарной конторы:
- Анатолий Михайлович, вы что-то говорили насчет Аркашки.
Валера Носик заболел. Он был с концертами в Смоленске, шел на вокзал, поскользнулся и сломал ногу. Вы не можете сыграть?
- Когда?
- Послезавтра.
- Нет, еще не могу. А когда следующий спектакль?
- Двадцать четвертого февраля.
- Вот двадцать четвертого февраля я и буду играть.
Он хранит в гримировальном столике листок календаря от 24.02. 1985 года с надписью: «Сегодня сыграл Счастливцева. Счастлив».
Сейчас он играет в «Лесе» три роли: Карпа, Милонова, Бодаева. И до сих пор помнит наизусть всю роль Аркашки Счастливцева... Эта пьеса вообще мистическая в его судьбе. И самая любимая фраза — из ста одиннадцати (!) сыгранных на сцене Малого театра ролей — из роли Карпа в «Лесе». Когда юный и наглый новый владелец усадьбы «Пеньки» Алексис Буланов выходит хозяином и говорит старому слуге:
«... исполнять мои приказания хорошенько. Я беспорядков в доме не потерплю. Я вам не Раиса Павловна; у меня все по струне будете ходить, а то и марш со двора. У меня всякая вина виновата».
«Что ж делать, сударь, будем исполнять. Мы и не то видали. Поживешь на свете-то, так всего насмотришься. Такие ли еще чудеса бывают».
«Да и не разговаривать. Я этого не люблю».
«Можно и не разговаривать, оно еще и лучше...»
Анатолий Михайлович заливается счастливым смехом, повторяя: «Можно и не разговаривать, оно еще и лучше...» Гений Островский. Артист, кажется, готов читать Островского наизусть. Часами. Но я возвращаю его к рассказу об Ильинском.
Был в творческой жизни Торопова период, когда он не играл в театре ничего. Так, доигрывал давно отрепетированные роли в старых спектаклях. В Малом такое случается: труппа сто двадцать человек, потеряться в ней ничего не стоит... Но...
- У меня последние три года его жизни были с Игорем Владимировичем Ильинским очень сердечные отношения. Он, уже слепой, даже надписал мне фотокарточку. А как-то вечером раздался звонок:
- Анатолий Михайлович?
- Да, Игорь Владимирович.
- Меня Мартенc снял с роли Фирса (а Мартенc был ассистентом Ильинского. — CO.). Татьяна Александровна уехала на спектакль. Вы не можете ко мне приехать?
- Игорь Владимирович, дорогой, одеваюсь и через полчаса я у вас.
Таких вечеров в судьбе Торопова было несколько. И именно Ильинский как-то ему сказал:
- Ну, не дают ролей, и что? У нас есть Чехов, у нас есть Гоголь, у нас есть поэзия — и мышцу актерскую мы можем держать в полном порядке.
С тех пор Торопов сделал несколько концертных программ. Одну из них — из пятнадцати рассказов Чехова — с огромным успехом исполнял на родине писателя, в Таганроге. И был, по его словам, «счастлив безмерно...».

Глава 3. БАБОЧКИН
С ним связаны воспоминания об одном из лучших спектаклей Малого театра — «Коллегах» по повести Василия Аксенова.
Начинал режиссерскую работу Виктор Коршунов, потом подключился Евгений Павлович Велихов, потом — Михаил Иванович Царев. Спектакль считался готовым, и его показывали — или, как раньше говорили, «сдавали» — Художественному совету. Сыграли. Дали занавес. Четверка исполнителей главных ролей: Нелли Корниенко, Никита Подгорный, Виктор Коршунов и Анатолий Торопов, не разгримировываясь, спустились в зал. Началось обсуждение: кто-то хвалил, кто-то делал локальные замечания — в общем, все как всегда. Потом вышел Борис Андреевич Бабочкин. Не торопясь, прошел к сцене, повернулся лицом к публике и... «Все это никуда не годится. Все поют! Никто не говорит своим голосом. Это черт знает что!» — и разносит спектакль в пух и прах.
- А мы в зале сидим, смотрим — у Михаила Ивановича шея красная, большие уши красные... Но! — Туз сановитый тройной — он владел собой потрясающе.
А Бабочкин продолжал долбить всех. Ни о ком не сказал хоть относительно доброго слова. Затем выдержал хорошую паузу и пошел на свое место. Мимо Михаила Ивановича Царева. Проходя, хлопнул его по плечу и сказал: « Миша, у нас будет хороший спектакль! Мне нужно десять репетиций».
Десяти репетиций он не провел. Только восемь. Но каких!
- Ну, Борис Андреевич Бабочкин был и актер и режиссер потрясающий. Он любил повторять: «Я не знаю, как вы будете играть, но будете играть правильно».
Потом спектакль был снова показан — и пошел. Да с каким успехом!
Они гримировались в одной уборной — Никита Подгорный, Виктор Коршунов и Анатолий Торопов. Они и играли часто в одних спектаклях, будучи тремя очень разными, но — героями Малого театра. Это не звание такое, это — амплуа.
И вот однажды после спектакля «Коллеги» к ним вошел Ростислав Янович Плятт. Все встали. А он и говорит: «Ребята, вы знаете, я был послан к вам жюри смотра творческой молодежи. И вы можете себе представить, что я почувствовал, когда меня попросили посмотреть «Коллег». Мне стало как-то грустно, и я шел к вам с тяжелым сердцем. Думаю: ну, надо, так надо... Спасибо вам, вы молодцы. Какой у вас хороший спектакль!
- Этот великий актерище обрушил на нас такой поток добрых слов! — вот спросите у Коршунова. Мы сидели, разинув рты. Это та похвала, дороже которой не бывает.
А позже случилось и вовсе удивительное.
- Как-то прихожу в гримерную, здесь Витя, Никита, Евгений Павлович Велихов — и он говорит: «А ведь мы с вами поедем в Париж... Да-да, мы с вами поедем в Париж!»
И поехали. В Париж.
В Париже Борис Андреевич провел одну репетицию с утра до половины восьмого. Начало спектакля было в половине девятого. И отправил молодых артистов на 15 минут прогуляться, подышать парижским воздухом.
- И когда мы пришли в гримерную и увидели его раздетого по пояс — его руки, спину, а перед этим ему сделали операцию — вырезали три четверти желудка, — мы ахнули. Такая была физическая немощь, такая миниатюрность, и тенорок к тому же... Но какая энергетическая художественная мощь!
Прием в Париже был замечательный. Бабочкин на поклонах каждого поздравлял, благодарил и целовал — что для этого строгого и жесткого человека было необычно... Спектакль сыграли дважды: 18 и 20 июня. И, придя потом к Пареву, участники «Коллег»услышали:» Планшон был на спектакле. Вероятно, поедем в Америку». И распечатали бутылочку...
Рецензии были превосходные. В газете «Комба» выступил критик Марсель Гарпон. И — написал потом в своей книге «В театре и кино» Борис Андреевич Бабочкин: «Анатолий Торопов — исполнитель роли Карпова — узнал из этой рецензии, что его шансы певца в Париже не меньше, чем у Ива Монтана: «И когда актер поет, голос так красив и столько искусства в манере исполнения, что хочется его слушать и дальше».
- А дело было так. Володю Сазонова, замечательного гитариста Малого театра, не взяли на гастроли в Париж — денег не было... И он научил меня пяти аккордам — я ведь играл врача, хохмача и гитариста Владьку Карпова. Выходил и пел: «Поговори-ка ты со мной, гитара семиструнная...» И еще: «Одесса зажигает огоньки...» У нас такое представление было героев: вначале выходил Коршунов — Леша Максимов, потом Подгорный — Саша Зеленин, потом я. Выходил и говорил: «Вы видели Черное море? Ах, вы не видели! Так вы ничего не видели... Мой папа-рыбак ловит ту самую копченую скумбрию, которую вы так любите...» И — напевал.

Глава 4. ДИКИЙ
Алексей Денисович Дикий — это махина. Недавно по телевидению вновь показывали старый кинофильм «Адмирал Нахимов» с ним в заглавной роли — так оторваться было невозможно.
- Я его первый раз увидел, будучи студентом, в Малом театре в спектакле «Южный узел». Где он играл Сталина. А Василевского играл Константин Александрович Зубов. Представители двух совершенно разных актерских школ: Зубов говорил, словно метал французский бисер, Дикий каждое слово делал глыбой. Мы боготворили его. В «Живом трупе», играя полового, я встретился с ним на сцене. В девятой картине, где Федя Протасов рассказывает Петушкову о своей мистификации. Протасова играл Царев. Дикий — эпизодическую роль Артемьева. Как сейчас помню: если смотреть из зрительного зала — слева столик, справа вход в трактир. Я, изображая полового, подходил к столику Протасова и Петушкова и ставил графин. Потом отходил к дверям и — вот времена были! — нам давалась баночка кукурузы за 14 копеек, и я ее грыз. Входил Алексей Денисович. Даже не входил, а как будто бы врывался. Точнее — врывалось. Что-то большое. Хотя был он среднего роста. Но энергетика, биополе было такое!
Он подходил к их столику, перебрасывался несколькими фразами, ломал спичку, бросал... Все было крупным планом. Затем подходил к дверям, где стоял я, поворачивался вполоборота, подносил красную руку — забыть невозможно! — к уху и слушал весь разговор. Но самое поразительное, что — хотите верьте, хотите — нет, — но так было: ни Михаила Ивановича Царева — Протасова, ни Аркадия Ивановича Смирнова — Петушкова, ни самого стола — даже плавающего — не бы-ло! Все заполнял Дикий! От него словно шло какое-то все поглощающее излучение. Актер крупнейший, масштабнейший, мистический.
Я помню ощущение аболютного счастья, когда в «Мещанах» нам, студентам, игравшим обывателей, надо было выйти на сцену. Я помню за свои пятьдесят театральных лет только две такие тишины: когда Вера Николаевна Пашенная играла Вассу Железнову — муха пролетала за кулисами, и это было слышно. Потому что все знали — здесь происходит священнодействие. И в «Мещанах». Мы «заряжались» на входе в комнату, где травилась Татьяна, а наверху сидел Дикий и говорил, когда Ксения Тарасова стонала: «Актриса за сценой, а в зрительном зале слезы!» Он продолжал быть педагогом, потому что знал — на сцене студенты. Мы входили — любопытствующие мещане, людишечки, я обращался к Алексею Денисовичу: «Господин, она у вас со стола булочку стащила». Это была первая моя реплика, произнесенная в Малом театре. На которую я, к тому же, слышал потрясающее «Во-он!» Дикого! Я и не думал даже, что буду работать в Малом театре... Это было 16 декабря 1949 года.
Алексей Денисович Дикий ставит «Московский характер» Сафронова. Пригласив всех актеров, говорит: «Пьеса у нас сложная. Мы должны ее поставить к празднику. К годовщине. Условия у нас жесткие. Поэтому работать будем... с двенадцати до двух».
И идет такая пьеса: партия, дирекция, народ. Невыполнение плана. Какие-то комиссии.
Открывается занавес. На всю сцену — стол, за ним ведущие актрисы театра — Гоголева, Шатрова, Солодова — все социальные героини. Долбят партийную организацию, что работает плохо, не обращает внимания на это и на то. Недостатки все выявлены. Предоставляется слово секретарю партийной организации. А его играет любимый актер Алексея Денисовича — Павел Алексеевич Оленев. Актер Божьей милостью. Он встает и говорит: «Партийная организация завода работает бле-стя-ще!» И садится. В зрительном зале пауза. Потом хохот. И — гром аплодисментов.
- Потому что Алексей Денисович Дикий через своего любимого актера разделывается со всей коммунистической партией.
Приходит на спектакль Иосиф Виссарионович Сталин: каждый спектакль принимался им. И «Великую силу» Вирты он смотрел пять раз.
Потом к Сталину в ложу на обсуждение вызывается руководство театра. После чего Павла Алексеевича Оленева с роли секретаря парторганизации снимают. И назначают другого артиста. Одевают ему тот же костюм, идет тот же спектакль, актер так же говорит: «Партийная организация работает бле-стя-ще!» Садится. Народ в зале безмолвствует. Вот что такое неразумная сила искусства!

Глава 5. СОРОК ПЯТЫЙ ПУНКТ...
В Малый театр Торопов действительно попал случайно.
Жил он, как говорилось, в Пятигорске, который в войну пять месяцев был под немцами. А сорок пятый пункт в анкете как раз спрашивал: «Находились ли вы на временно оккупированной территории?»
Выпускался из училища он хорошо. Но — играл роли исключительно возрастные, так как был актером острохарактерным. Николай Александрович Анненков много лет спустя говорил ему: «Знаешь, я ведь помню твоего Морриса». Это из «Глубокой разведки» Крона.
Когда в 53-м году, в феврале месяце, заболел Пров Садовский, который играл Адольфа в «Евгении Гранде», Евгений Павлович Велихов сказал Торопову:
- Толя, вы должны поехать в Орехово-Зуево сыграть Адольфа в «Евгении Гранде».
- Евгений Павлович, вы знаете, дело в том, что я ведь в училище играл всех стариков. И ни одной молодой роли...
- Видите ли, вас пригласили в Малый театр только для того, чтобы эксплуатировать вашу молодость. А если вы артист только на роли стариков, у нас в Малом театре очень много своих стариков, и вас выгонят.
И он сыграл в «Евгении Гранде».
- После «Евгении Гранде» ко мне проявила внимание Евдокия Дмитриевна Турчанинова. Незадолго до смерти она сказала: «Толечка, я скоро умру, хочу сделать вам маленький подарок». И подарила мне двухтомник Гейне, надписав: «Дорогому Толечке... Идите чистым путем. Ваша Турчанинова». И мы с ней успели порепетировать «Бальзаминова». В ее квартире. Пять или шесть раз. Для меня это была колоссальная поддержка. Ведь если в театре у актера есть одно доброжелательное к нему лицо — это уже много...
Но — про 45-й пункт.
- Так вот, закончил я училище. Царев поставил мне одному на курсе пятерку за «Шинель». Он подписал мне фотографию: «Помню твоего Башмачкина». Я и сейчас «Шинель» читаю в концертах...
Выпускался я хорошо и послал документы с заявлениями в Севастополь: там было много наших выпускников. И в Потсдам, в Театр группы советских войск в Германии. Это все — закрытые города. И я проверял «действенность» своего сорок пятого пункта. А когда шли выпускные экзамены, подошла дама и сказала: «Вы поедете ко мне в Рубцовск». Я отвечаю: «Я в Рубцовск не поеду. Я поеду в Севастополь». У меня там еще и влюбленность была...
И для того чтобы бежать от всех этих унизительных «купите меня» да «возьмите меня», уехал в лагерь пионервожатым. Ждать вызова. И вызов пришел. И из Севастополя. И из Потсдама. Я возвратился в Москву. Однажды меня будит сосед по общежитию: тебе принесли анкету заполнять. В Малый театр...


Глава 6. НАЧАЛО
Торопов поступил в Малый театр. Сезон открывался премьерой спектакля «Дорога свободы» Говарда Фаста в постановке Бориса Ивановича Равенских. А накануне начала работы над спектаклем, когда Толя Торопов был еще студентом, в труппу был принят Женя Моргунов. Он играл в «Дороге свободы» небольшую роль телеграфиста. Эпизод был яркий. Но у Моргунова случился «зажим», он не смог произнести ни слова, и Царев его уволил... Эпизод дали Торопову. А каждый ввод Царев просматривал. И он сказал молодому артисту: «Хорошо, молодец».
Следующую пьесу, в которой сыграл Торопов, «Шакалы» А. Якобсона, тоже ставил Равенских. Там играли первоклассные артисты
Малого — Белевцева, Кенигсон, Велихов, Гоголева... Пьеса — из западной, то бишь «ихней» жизни. Сюжет прост: негодяи изобретают какой-то порошок против нашей страны, а Торопов — сын нанюхивается этого порошка и умирает. Эффектная роль.
- Так что молодость моя прошла с этим уникальным режиссером: играл еще и в «Иване Рыбакове» В.Гусева, и в пьесе Корнейчука «Когда улыбались звезды». Равенских был, конечно, «крутой»режиссер. Но атмосферу создавал потрясающую.
Помню, Солодова очень хорошо играла роль Джейн. Но когда сказали, что на прогон придет Зубов, у нее от страха стучали зубы. Мы боялись, трепетали. И были счастливы. Ведь с кем мы общались на сцене! В тех же «Шакалах» старшего брата играл Царев, Мэри — Гоголева, мать — Белевцева... Я перед выходом на сцену каждый раз прохожу через Ермоловское фойе. Там висят их портреты... Мы обучались в партнерстве с великими талантами...
И еще помню: я, Гарри, надышавшись этим «порошком», умираю. А я был чудовищно, патологически смешлив. У меня текут слезы, но я... хохочу. И Белевцева говорит: «Господи, помоги, чтобы мой сын Гарри не смеялся!» А что я могу поделать? Если Солодова сидит возле умирающего брата, а тушь с ресниц капает на мою белую рубашку...

Глава 7. НИКИТА
Первенство по розыгрышам было за Никитой Подгорным. Уникальным актером и человеком. С которым Анатолий Торопов сидел в одной гримерной, дружил, партнерствовал на сцене.
Шел, например, в Малом спектакль «Иван Рыбаков». Играла там вся могучая троица — Подгорный, Коршунов и Торопов. Коршунов играл главную роль, а Никита с Анатолием изображали во второй картине молодежь, «развращающую» главного героя. Там много эпизодических ролей. Заболел как-то исполнитель роли милиционера, и Торопова попросили его сыграть.
- Официант свистит, я — милиционер, выхожу на первый план. Поворачиваюсь спиной к зрительному залу, лицом к бузотерам... Никита сидит с длинным чубуком, и все зубы у него замазаны черным — то есть я вижу совершенно беззубый рот... А я очень смешливый. Евгений Павлович
Велихов повторял: «Еще один такой выход — и вас выгонят!» Причем смешливость эта была не легкомыслием, а какой-то нервной реакцией. Смотрю на Никиту и сказать не могу ни-че-го. А должен-то всего лишь отдать честь и произнести: «Вставайте, пройдемте!» Но... честь отдаю, а слова сказать не могу: душит смех... А Никита, сукин сын, сидит — и ни один мускул у него не дрогнет.
Так, не сказав ни одного слова, артист покинул сцену. 13 ноября 1982 года. 29-я палата онкоцентра, где лежит Никита Подгорный. Торопов был последним актером, который его навестил...
- Он лежал, у него была капельница. Беседовали, вспоминали, смеялись. Он рассказывал, как пришел утром позавтракать, а сосед по столу начал растягивать макаронину...
Никита 26 мая сыграл последний спектакль — «Выбор» Бондарева. А я на тот спектакль пришел со знакомым врачом. И он сказал: «Ему жить не больше полугода». Мы общаемся, и разговор касается «Коллег». И я говорю:
- Никита! А ведь у нас сейчас та же мизансцена, которая была в спектакле. Помнишь ? Ты — Зеленин — лежишь, а я рядом, твой врач...
На что Никита сказал:
- И я тебя смешил...
- А я тебе шептал: сволочь, не смеши меня!
И мы захохотали. Потом расцеловались. И на этом все оборвалось... И я не понимаю, почему фотографии такого артиста, как Никита — Никита! — нет в Ермоловском фойе...
А в том же 82-м году, в марте месяце, мы были в Ленинграде. На его последних гастролях... Вдруг в гостинице раздается звонок. Смотрю на часы -без четверти первого ночи. Беру трубку.
- Старик, ты спишь?
- Никита, это ты?
- Ты ко мне можешь сейчас прийти ?
- Ты что, с ума сошел ? Без четверти час!
- Я тебя прошу, зайди ко мне...
Ольга, его жена, уехала домой. Он один в полулюксе. Уже больной. У него магнитофон, привезенный из Парижа:
- Старик, послушай!
И он включил сцену Остужева из «Отелло». Слушал Остужева — и плакал...

Глава 8. СМЕШИНКА В РОТ ПОПАЛА..,
Шел в очередной раз спектакль «Макбет» У.Шекспира. Торопов играл в нем раненого сержанта. Заглавного героя — Михаил Иванович Царев. Дункана — Евгений Семенович Матвеев, Короля — Борис Васильевич Телегин. Но вот в чем беда:
- Меня в этом спектакле постоянно смешили. Дошло до того, что, когда я только еще видел свою фамилию в списке исполнителей, у меня начинались колики... Это была трагическая ситуация.
Я вспоминал всех умерших, я вспоминал все самое грустное из своей жизни и думал: нет, я не засмеюсь, не доставлю никому этого удовольствия. Сейчас я уже не смешлив: и хотел бы посмеяться, да вот грустно. А тогда...
Произносит Король — Телегин перед выходом Торопова слова: «Вот тот сержант, который мне помог избегнуть плена...» Наш герой выходит на сцену, Телегин подходит к нему и, поскольку — как бы это поаккуратнее сказать? — несколько подшофе, хватается за сержанта и всю сцену держится за него. Присутствующие начинают тихо похрюкивать. Легче всех Матвееву — у него борода и усы скрывают мимику. А у Торопова — монолог! Огромный и сложный: как-никак Шекспир! В финале, после слов: «Слабею, раны жгут» — артист должен упасть, и его уносят со сцены. Но как читать монолог в объятиях короля? Как падать? Вдвоем? А смешно и без того — срабатывает проклятый рефлекс на роль...
Короче, студенты уносят трепыхающегося в конвульсиях хохота сержанта за кулисы. Артист уверен, что служба его Малому театру подошла к концу: в ложе сидит первый заместитель министра культуры. Но — я же говорила, что случай благоволит Торопову: во второй картине, заговора, заняты Куликов, Аверин и — Телегин. Который ни в одну букву попасть не может. Суфлер начинает работать в поте лица. Скандал. Наш сержант уже забыт... Что его и спасло.
- Но эта роль была какой-то дьяволиадой, чертовщиной...
1949 год. Генеральная репетиция пьесы Гюго «Рюи Блаз». А на генеральные всегда звали студентов. И поныне эта традиция в театре жива.
Играют Зеркалова, Телегин... В роли Дона Саллюстия де Басан — Михаил Францевич Ленин.
- Открывается занавес. Михаил Францевич стоит в импозантной позе, опершись на камин, и покашливает. Минуту, две, три. И все выразительнее. В зале тоже начинается покашливание. И вдруг артист обращается в суфлерскую будку и говорит: «Тина, я ведь так до вечера буду молчать!» Тина Гавриловна, суфлер, подает ему реплику. Он ее громко произносит. В зрительном зале смех, аплодисменты, замечательная атмосфера, полнейший контакт — спектакль проходит на «ура»!

Глава 8. ЛЮБИМЫЕ РОЛИ
- Любимых ролей было много. Владьку Карпова забыть невозможно. Мурзавецкого я играл больше десяти лет. Причем в разных спектаклях. В идущих сегодня «Волках и овцах» — случайно.
Опять случай сыграл на стороне Анатолия Торопова. Заболел Саша Коршунов — нынешний исполнитель роли Мурзавецкого. И, помятуя, что Торопов играл эту роль в спектакле 62-го года (читатель часто может видеть его по телевидению) — артиста попросили сыграть... в 96-м году. Он только спросил:
Мурзавецкий из спектакля «Волки и овцы» А.Н.Островского в 1962 году, в партнерстве с Е.Н.Гоголевой, — и 34 года спустя...
- Когда?
- Послезавтра.
- Минуточку. Текст я знаю. Костюм нужен и паричок.
Взгляните на фотографию. Артисту ну никак не дашь шестидесяти восьми лет. И его Мурзавецкий, с блаженной улыбочкой идиота на обаятельной физиономии, кажется, сыгран вовремя. И — хорошо.
Так же неожиданно Торопов сыграл и Желтухина в «Касатке» А.Н.Толстого.
- Я очень любил эту роль. Ввелся на нее за сутки. Когда выбыл исполнитель и Царев сказал: «Надо отменять спектакль», Равенских возразил: «Есть второй состав, пусть играет».
Роль эта очень выигрышная. Не случайно ее когда-то играл сам автор. Трогательнейшая роль в чудесной мелодраме. В первом составе играл Весник. На репетициях я, естественно, присутствовал. А потом, после моего «ввода», мы с ним в очередь играли. Элина Авраамовна Быстрицкая, исполнительница роли Маши, только спросила:
- Как ты сможешь, ведь у меня там тридцать застежек? Застегнешь?
- Ну, конечно, застегну.
Знаете, на какой-то, порой малозначащей репетиции, от какого-то посыла — вдруг роль «становится на ноги». До этого ты в ней «плаваешь».
У меня случилось так. Я взял песню на последнее стихотворение Есенина:
До свиданья, друг мой, до свиданья... Мне так трудно жить среди людей. Каждый шаг мой стерегут страданья... Я эту песню выучил и почувствовал — вот! И стало легко, ушел зажим. Я очень любил эту роль.

А сегодня народный артист России Анатолий Михайлович Торопов любит те роли, которые играет в нынешнем репертуаре Малого театра.
Это смешной, острохарактерный Цифиркин в «Недоросле» Д.Фонвизина.
Строгий Тигрий Львович в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Островского.
Трагический Миллер в «Коварстве и любви» Ф.Шиллера.
Взыскующий правды Голубь-отец в «Царе Федоре Иоанновиче» А.К.Толстого. Где он, кстати, раньше играл Федюка Старкова. Торопов часто исполняет в одном и том же спектакле разные роли.
Мудрого Карпа, вальяжных, суетливых Милонова и Бодаева в «Лесе» А.Островского.
Острохарактерного Гурго в «Корсиканке» И.Губача.
И — репетирует очень хорошую роль в новой постановке театра.
Судьба продолжается.
И продолжается счастливо.