29 марта исполняется 50 лет заслуженному артисту России Дмитрию Дмитриевичу Кознову. От души поздравляем Дмитрия Дмитриевича и желаем ему крепкого здоровья, благополучия и новых творческих успехов!

Видеорепортаж телеканала «Культура»

«Иванов» А.П.Чехова, спектакль театра «Буландра» (Румыния) – 8 апреля на сцене Малого театра

«ИВАНОВ»: РУМЫНСКАЯ ВЕРСИЯ

Видеорепортаж телеканала «Культура»

«Иванов» А.П.Чехова, спектакль театра «Буландра» (Румыния) – 8 апреля на сцене Малого театра

Румынский театр Лучии Стурдзы-Буландры, один из ведущих в стране, начал год с постановки чеховского «Иванова». Режиссер спектакля – американец румынского происхождения Андрей Щербан. Он много ставил Чехова, в том числе и в России. Его «Дядя Ваня» в Александринке наделал много шума. «Иванов» – единственная пьеса Чехова, за которую Щербан еще не брался. Рассказывают «Новости культуры».


Режиссер трактует пьесу в современном ключе, превращая меланхоличных чеховских персонажей в людей, раздавленных отчаянием. Главного героя играет румынский актер русского происхождения Влад Иванов, получивший мировую известность благодаря фильму «4 месяца, 3 недели и 2 дня», обладатель «Золотой пальмовой ветви».

«Мы попытались рассказать жесткую историю о жизни, отчаянии и смерти. Вместе с тем мы хотим, чтобы зрители уходили с чувством надежды и самоуверенности, потому что театр все-таки не должен погружать зрителей в бездну человеческого горя и печали. Этого достаточно и в жизни. Мы приходим в театр, чтобы получить позитивный импульс, способный придать уверенности и силы идти дальше», – подчеркивает постановщик.

Андрей Шербан (Андрей Щербан, Andrej Serban) родился в Румынии в семье фотографа и учительницы. Учился в Театральном институте Бухареста. Сотрудничает с Американским репертуарным театром более 20 лет. На сцене АРТ им поставлены «Король-олень», «Любовь к трем апельсинам», «Сганарель» (Вечер мольеровских фарсов), «Три сестры», опера Филипа Гласса «Можжевельник», «Добрый человек из Сезуана», «Сладкий стол у Ришелье» и «Двенадцатая ночь». Щербан работал также в театре «Ла Мама», где поставил классическую древнегреческую трилогию «Троянки», «Электра» и «Медея» под общим названием «Фрагменты трилогии»; в Нью-Йоркском публичном театре («Шербурские зонтики»), в театре Центра им. Линкольна («Вишневый сад» и «Агамемнон»), в Йельском репертуарном театре, в Театре им. Т. Гатри и в Американском консерваторском театре. Щербан ставил драматические спектакли в Париже (по приглашению Питера Брука), в Великобритании, Японии, Иране и Корее. В 1990-94 гг. он был художественным руководителем румынского Национального театра в Бухаресте. Поставленный им на этой сцене «Вишневый сад» был показан на первом Международном фестивале имени Чехова в Москве. Признанный мастер оперной режиссуры, Щербан работал на сценах театров Парижа, Женевы, Нью-Йорка, Сиэттла, Лос-Анджелеса, Амстердама, Лиссабона и Хьюстона. В настоящее время Андрей Щербан руководит театральным факультетом Колумбийского университета в Нью-Йорке. Удостоин премии «Оби» ( Obie Awards - ежегодная премия за внебродвейскую (Off-Broadway) театральную постановку), премии «Тони» (Tony Award - высшая награда за достижения в области театрального искусства, аналогичная по значению премии «Оскар» (Oscar) в области кино и премии «Эмми» (Emmy Award) в области телевидения), призами и наградами фестивалей в Авиньоне, Ширазе, Белграде. Женат, имеет двоих детей.

По материалам сайтов телеканала «Культура» и «ИноеКино»

Его называют самым обаятельным злодеем отечественного кино, а он верит в судьбу, которая ведет каждого человека.

БОРИС КЛЮЕВ: «ПО СКЛАДУ ХАРАКТЕРА Я – БАРИН, А С ЖЕНЩИНАМИ – ПЕТУХ»

Его называют самым обаятельным злодеем отечественного кино, а он верит в судьбу, которая ведет каждого человека.

Артист Малого театра, профессор Высшего театрального училища им. М.С. Щепкина Борис КЛЮЕВ — фигура яркая и своеобразная. В нем есть та самая порода, которая никак не вписывалась в советское время — ни в производственные пьесы, ни в социальные фильмы. И ему приходилось играть либо иностранцев, либо всяких разных наших врагов. Но эти персонажи в его исполнении были наделены таким мощным характером, что нельзя было их не заметить. Благодаря переменам, захлестнувшим страну, для Клюева как будто открылись шлюзы. Предложения посыпались, как из рога изобилия. В его творческом багаже свыше 130 ролей в кино и больше 80 в родном театре. А он при этом остается простым искренним человеком, открытым миру и людям.

— На западе Москвы отснято огромное количество материала. Часто мы снимали в квартирах у режиссера или сценариста, я уж не говорю о том, что многие мои товарищи там живут. Ну, а «Мосфильм» — это моя юность, с него все начиналось. Знаменитый «ТАСС уполномочен заявить» снимался практически везде, и также у «Мосфильма», где есть мост, который, оказывается, потом прозвали мостом Трианона. Как-то спустя несколько лет мы подъезжали к нему, и консультанты, что вместе с нами были, очень смеялись: «Надо же, мы вели наблюдение через аппаратуру ночного видения вот с этого рабочего блока на этой стройке! Столько лет прошло, а строительство все еще продолжается, и этот блок все еще стоит!»

Сейчас Москва быстро меняется, и запад тоже. Огромное количество домов, коттеджей. Бесконечное строительство. А дорога на Рублевку, как была, так и остается забитой. Я мечтал жить на даче, ехать оттуда на работу, но это невозможно: когда приезжаю на репетицию или съемку, вымотан так, что никаких желаний уже нет. Кстати, раньше можно было ехать по дороге и видеть зелень: леса, сосны, какой-то ландшафт. Сейчас большей частью утыкаешься в высокий забор, построенный для звукоизоляции.

«Я С ДЕТСТВА СИДЕЛ В ЭТОЙ ШУМНОЙ КОМПАНИИ»

— Борис Владимирович, к поэту Николаю Клюеву вы имеете отношение?

— Не знаю. Родословная мне известна только до дедушек. Мой дед по отцу был околоточный надзиратель и жил в Большом Палашовском переулке в Москве. Слава Богу, он умер до революции. Так что преследований не было.

— А ваш отец кто был?

— Актер. Учился в Вахтанговской школе, играл в ТРАМе. Когда закончил, они всем курсом поехали в Комсомольск-на-Амуре, где началась стройка. Через два- три года еле оттуда выбрались. Устроились в какой-то гастрольный театр и ездили по Волге. Затем он поступил в Московский драматический театр, предтечу театра на Таганке. А дальше — война. Записался в московское ополчение работников искусств, куда собрали всех белобилетников и куда попали (мама рассказывала) скульпторы, артисты, музыканты, художники. Воевал. Остались фотографии и письма, которые я храню. После войны он прожил три года, два года просто лежал: у него оказалось больное сердце. Работал год администратором ТЮЗа. Умер в 36 лет.

— Мама больше не выходила замуж?

— Нет, хотя ей было всего 29 лет. Но она берегла меня: я очень ревностно к этому относился. Бабушка с маминой стороны — Анна Дмитриевна Шереметьева работала прислугой у графов Шереметьевых в Голицыно, а моя прабабка была крепостной. Отсюда и фамилия. Никакого отношения к этому роду она не имеет. Жила рядом с Есениным в Рязани, и много мне рассказывала о Волге, Оке, заливных лугах. Говорила, что хотела быстрее выйти замуж — чтобы поскорее уйти от бар. Дед был железнодорожник, белорус — Сямен Ляонтьич Стародубец, а бабушка — домохозяйка: у них семеро детей было.

Все мое детство прошло в Голицыно. Я там и родился. И вся родня своих детей привозила к бабке. Она была удивительная: на язык остра, а физически очень сильная, мощная. Держала свиней, коров, овец, огород и все тащила на себе. Деда в свое время арестовали, и ей пришлось туго одной. Потом его выпустили, но он недолго прожил. Я — единственный внук, которого он нянчил. А умел он практически все. Сам построил дом, сам делал колбасы, все мог починить, великолепно играл на гармошке. Вообще у них была музыкальная семья. Дядьки мои играли на гитаре, на балалайке, пели. Я с детства сидел в этой шумной компании и тоже со всеми пел. В семь лет уже в хоре занимался. Научился сам играть на гитаре.

«ЖЕНЩИНА — ОСОБОЕ СУЩЕСТВО»

— Считается, что в имени Борис заложено тяготение к дому, семье. Это так?

— Я же Рак по гороскопу. Поэтому элемент семьи и дома обязательно присутствует. По складу характера я — барин, люблю, когда за мной ухаживают. А это может сделать только семья. Могу спокойно и один жить. Но я обожаю комфорт. А его может создать только любящая женщина.

— Такая женщина у вас есть?

- Да.

— Вы остановились, потому что пришло время или встретили любовь?

— Я просто захотел, чтобы эта женщина была со мной рядом. Понял, что она может быть еще и моим другом. Для меня это очень важно. С глупой красавицей выдержать долго невозможно. А потом, хотим мы того или нет, чувства притупляются, их острота проходит. Но когда ты уважаешь человека, который рядом с тобой, это сохраняет союз. Иначе рано или поздно все разрушается.

— А как вы с ней встретились?

— Случайно, в компании у моего близкого друга. Мы оба были несвободны. Но я вдруг понял, что это моя женщина. Нам было тогда по 30 лет. К тому же человек она высоконравственный, так что пришлось ее долго добиваться. У нас прекрасные доверительные отношения. Мы вообще всю жизнь прожили, смеясь и подтрунивая друг над другом. Ни разу не поссорились.

— Вы считаете, что мужчина и женщина — разные особи?

— Абсолютно. Женщина — особое существо. Ее функция на земле определенная: она — мать. Так же определенная функция у мужчины, который по своей физике петух. У него есть его курятник, но он обязательно будет смотреть, чтобы другую какую-нибудь курицу затоптать.

— А вы что-то делаете своими руками или вы барин во всем?

— Я воспитан в большой семье, был старшим внуком, где все ложилось на меня. Когда надо было копать гектары картошки, бабушка говорила: «Борю, вперед!» Могу пилить, резать, строгать, прибивать. Но сейчас я на даче отдыхаю. Могу сутки спать, двое, трое.
Потом открываю глаза и начинаю что-то делать. Первая моя дача сгорела. Для кого-то это было бы трагедией. Но я сказал: «Что!? Да я другую построю, еще лучше!» Туг же занял денег, Вася Ливанов помог мне из Костромы достать дерево.

— Есть такая фраза: «Проклятие бодрит, благословение расслабляет».

— Точно. И это чувство в себе я очень люблю. Меня лучше не трогать. Если заденут, я разнесу все, порву, разорву. Я зверею. И во мне такой огромный потенциал вдруг проявляется: могу горы свернуть! Никогда не забуду, когда у меня 3 января сгорела дача, а уже 13 июля, в мой день рождения, мы в новом доме сидели за столами и пили водку за мое здоровье.

«СЛОМИТЬ МЕНЯ ТЯЖЕЛО»

— Что вам дала армия?

— Изрядно переломала характер. Я стал более целеустремленным, мог встать в 4-5 , утра и зубрить в училище французский язык, который вспоминаю, когда приезжаю в Париж. И в фильмах: «Эскадрон гусар летучих» и «Жизнь Берлиоза», где сыграл композитора Вагнера во французском сериале. Мне тогда присудили во Франции премию за эту роль. Я хотел поехать на вручение, написал речь на французском, купил новый костюм, чемодан на колесиках. Но меня не пустили, прислали из Союза кинематографистов письмо, что артист Клюев не может приехать в эти сроки по личной занятости.

— Это вас задело?

— Я — сильный человек, и сломить меня тяжело. Просто так биться лбом в стену не буду, а попытаюсь ее обойти. Но если мне это меня как-то заденет, тогда я эту стену просто разнесу! Не побоюсь и один против десяти пойти.

— И были такие моменты? Дрались?

— Были. Дрался. И очень часто.

— А вы что, подготовленный физически человек? Каким спортом занимались?

— Играл в баскетбол, у меня первый разряд. И первый разряд по борьбе. Занимался восточными единоборствами.

— Вы до сих пор поддерживаете форму?

— Да. Играю в футбол за сборную команду России среди артистов, в большой теннис. Плаваю. Занимаюсь дома с гантелями, когда мало времени.

— Вы всегда можете сказать, что думаете?

— У меня есть свое мнение, но я не считаю нужным его высказывать: просчитываю, что это даст. Бывали случаи, когда меня провоцировали на скандал, а я молчал, никак не реагировал. Я петух в отношении к женщинам. А здесь я — Рак. Упрямый, упертый. И, как правило, проходило много времени, иногда годы, и люди после этого передо мной извинялись. Я очень доверяю своей интуиции и верю в судьбу, которая ведет каждого человека.

— Вас называют самым обаятельным злодеем отечественного кино. А вам нравится играть злодеев?

— Есть то, чем тебя наградила природа. Можно уйти в сторону и гордо ждать, когда тебя пригласят на роль, которую ты хочешь. А можно участвовать в процессе. Я — человек процесса. Поэтому всех своих героев, начиная с Рошфора в «Трех мушкетерах», я наделил умом, иронией, сарказмом, теми качествами, которые не могут не привлекать зрителя. Я не рвусь играть Кириллов Извековых и вообще прямых людей. Мне гораздо интереснее представить кого-то со сложной психикой, характером. Мне рассказывали, что после фильма «ТАСС уполномочен заявить» на телевидение пришло два мешка писем моему герою Трианону. Большинство людей писало именно ему, а не положительным героям. И ребята кагебэшники меня уважают за Трианона, потому что он , достойный противник. Когда-то Симонов писал: «Да, враг силен, тем выше наша слава». Не просто победить, а победить сильного противника, вот что важно.

Наталья САВВАТЕЕВА
«На западе Москвы», №10 2012

АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 27 МАРТА ПО 1 АПРЕЛЯ

27 марта, основная сцена, «Горе от ума» - Международный день театра: П.В.Долинская, О.Г.Жевакина, Э.А.Быстрицкая, О.А.Чуваева, Е.А.Васильева, Н.Л.Боронина, А.М.Жарова, Т.И.Короткова, И.В.Тельпугова, Н.Н.Верещенко, З.Е.Андреева, А.И.Охлупина, О.Л.Пашкова, Ю.М.Соломин, А.В.Вершинин, Г.В.Подгородинский, В.А.Низовой, А.М.Торопов, Д.Д.Кознов, В.А.Дубровский, С.А.Вещев, В.В.Дахненко, Д.Н.Зеничев, П.Д.Складчиков, П.С.Жихарев, М.Г.Фоменко, И.С.Григорьев.

28 марта, основная сцена, вечер, «Последняя жертва»: Л.В.Титова, Л.П.Полякова, О.А.Чуваева, А.В.Дубровская, А.М.Жарова, В.И.Бочкарев, О.В.Доброван, Б.В.Клюев, В.А.Сафронов, П.Д.Складчиков, В.В.Дахненко, М.Н.Хрусталев, С.А.Кагаков, И.С.Григорьев, Г.Н.Скряпкин, Ю.Б.Ильин.

29 марта, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты» : К.В.Моисеева, И.В.Муравьева, А.Н.Евдокимова, О.А.Чуваева, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, А.М.Жарова, В.Г.Зотов, В.И.Езепов, Я.П.Барышев, А.В.Клюквин, Г.Н.Скряпкин, О.В.Доброван, А.Т.Манке, И.С.Григорьев, Е.В.Куршинский.

30 марта, основная сцена, «Дон Жуан» : О.Н.Абрамова, И.А.Жерякова, П.В.Долинская, А.Е.Фаддеев, Б.Г.Невзоров, А.Ю.Ермаков, В.А.Низовой, М.А.Мартьянов, А.Е.Дривень, П.В.Абрамов, В.В.Дахненко, C.В.Потапов, Ф.Э.Марцевич, Г.О.Вавилов.

31 марта, основная сцена, «Ревизор» : Л.П.Полякова, И.В.Иванова, К.Е.Блохина, О.Н.Абрамова, А.М.Жарова, Л.С.Аникеева, Ю.В.Сафронова, В.А.Низовой, Э.Е.Марцевич, Б.Г.Невзоров, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков, С.А.Вещев, С.А.Кагаков, Д.Н.Солодовник, С.Л.Тезов, А.С.Кудинович, Ю.Б.Ильин, А.М.Торопов, А.Ю.Белый, В.А.Андрианов, C.И.Видинеев, студ. Липатов, Е.В.Арановский, В.А.Коняев, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, Ф.Э.Марцевич, В.В.Дахненко.

1 апреля, основная сцена, вечер, «Недоросль» : А.Н.Евдокимова, К.Е.Блохина, О.Н.Абрамова, Е.А.Кулешова, А.М.Жарова, Г.Ю.Оболенский, А.А.Коновалов, Д.Н.Курочка, В.А.Сафронов, А.Е.Дривень, Д.Д.Кознов, С.А.Вещев, С.И.Видинеев , А.С.Кудинович, Е.В.Арановский, П.С.Жихарев, А.Т.Манке.

1 апреля, основная сцена, «Дети солнца» : Л.В.Титова, С.Г.Аманова, Е.К.Глушенко, Т.В.Скиба, Л.П.Полякова, О.Г.Жевакина, И.А.Жерякова, Аксаментова Ася, В.И.Бочкарев, Г.В.Подгородинский, В.А.Низовой, В.А.Коняев, С.В.Потапов, А.В.Коршунов, В.А.Андрианов, Е.В.Куршинский, С.А.Кагаков, М.Н.Хрусталев, К.М.Юдаев, М.А.Мартьянов, А.Е.Дривень, Г.Н.Скряпкин, Г.О.Вавилов.



27 марта, сцена на Большой Ордынке, «Свои люди – сочтёмся!» — Международный день театра: Л.П.Полякова, И.А.Жерякова, И.Г.Рахвалова, Н.П.Швец, В.В.Петров, А.Р.Хомятов, С.Л.Тезов, С.В.Потапов.

28 марта, сцена на Большой Ордынке, «Свадьба, свадьба, свадьба!» : Е.Г.Харитонова, О.Г.Жевакина, Л.Г.Кичанова, Т.Н.Рыжова, Н.П.Швец, З.Е.Андреева, Б.Г.Невзоров, Г.В.Подгородинский, В.А.Низовой, П.Д.Складчиков, Д.Н.Курочка, И.С.Григорьев, Г.Н.Скряпкин.

29 марта, сцена на Большой Ордынке, «Волки и овцы» : Л.П.Полякова, Е.Г.Харитонова, Е.К.Глушенко, З.Е.Андреева, А.В.Вершинин, Б.Г.Невзоров, В.А.Дубровский, А.Р.Хомятов, А.М.Торопов, В.А.Низовой, А.Н.Анохин, Д.Н.Курочка.

30 марта, сцена на Большой Ордынке, «Тайны мадридского двора» : Н.Н.Верещенко, О.Л.Пашкова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, М.А.Серегина, А.Н.Колесникова, А.А.Кириллина, В.А.Леньшина, В.И.Езепов, М.Г.Фоменко, В.А.Андрианов, А.Р.Хомятов, А.В.Вершинин, А.Н.Анохин, П.С.Жихарев, Д.Н.Курочка, Е.В.Арановский, А.В.Термолаев, С.Г.Сошников, А.Т.Манке.

31 марта, малая сцена на Большой Ордынке, «День на день не приходится» : И.В.Тельпугова, Е.О.Дмитриева, О.Г.Жевакина, Л.В.Ещенко, А.В.Коршунов, Д.Д.Кознов, С.В.Потапов, Д.Н.Зеничев, Д.А.Марин, В.А.Дубровский.

31 марта, сцена на Большой Ордынке, вечер, «Любовный круг» : Э.А.Быстрицкая, В.В.Андреева, В.А.Сафронов, А.В.Вершинин, Б.В.Клюев, В.Г.Зотов, П.Д.Складчиков.

1 апреля, сцена на Большой Ордынке, день, «Снежная королева» : Д.Н.Подгорная, О.А.Чуваева, Л.Н.Щербинина, Н.П.Швец, Ю.В.Сафронова, Н.Л.Боронина, Д.Т.Мингазетдинова, Вл.Б.Носик, Д.Н.Солодовник, В.А.Коняев, А.В.Вершинин, А.В.Термолаев, В.В.Бунаков, П.В.Абрамов, В.А.Андрианов, М.Г.Фоменко.

1 апреля, сцена на Большой Ордынке, «Бешеные деньги»: А.Н.Евдокимова, П.В.Долинская, Ю.В.Сафронова, К.В.Моисеева, Н.П.Швец, Е.А.Кулешова, Д.Д.Кознов, В.К.Бабятинский, В.А.Дубровский, М.Г.Фоменко, О.В.Щигорец, А.А.Коновалов, А.Н.Анохин, П.В.Абрамов, П.С.Жихарев, А.В.Термолаев, Е.В.Арановский, С.Г.Сошников, С.А.Вещев.

Уважаемые зрители!

10 апреля (основная сцена) пойдет спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» (вместо спектакля «Мнимый больной»).

15 апреля (основная сцена) пойдет спектакль «Мнимый больной» (вместо спектакля «На всякого мудреца довольно простоты»).

Приносим извинения за возможные неудобства!

25 марта – день рождения артиста Малого театра Олега Владимировича Щигорца. Поздравляем!

27 марта в спектакле «Горе от ума» роль Софьи - первый раз играет артистка Полина Долинская, роль Княжны – артистка Екатерина Васильева.

28 марта в спектакле «Последняя жертва» роль Сакердона первый раз играет заслуженный артист России Юрий Ильин.

28 марта в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» первый раз роль Луки играет артист Виктор Андрианов.

Пресс-конференция – Открытие фестиваля — «Железная дорога в Дамаск» — Интервью с Евгенией Додиной – «Дибук» — Интервью с Деспоиной Корти и Димитрисом Папаниколау

Смотреть на канале МАЛЫЙ-ТВ

23 марта (сцена на Большой Ордынке) состоится 100-е представление комедии С.Моэма «Любовный круг». С 100-й раз исполнят свои роли народная артистка СССР Элина Быстрицкая, народный артист России Борис Клюев, заслуженные артисты России Александр Вершинин и Василий Зотов, актриса Варвара Андреева. От души поздравляем всех участников спектакля и желаем им творческих успехов!

В минувшую пятницу в Малом (Сцена на Ордынке) играли пятницу: Национальный театр Северной Греции привез на Фестиваль Союза театров Европы спектакль по пьесе, которой почти сто лет: в Москву вернулся «Дибук» Семена Ан-ского, принесший автору мировую известность.

СОРОК РОЛЕЙ НА ДВОИХ

В минувшую пятницу в Малом (Сцена на Ордынке) играли пятницу: Национальный театр Северной Греции привез на Фестиваль Союза театров Европы спектакль по пьесе, которой почти сто лет: в Москву вернулся «Дибук» Семена Ан-ского, принесший автору мировую известность.

В 1922 году эту историю воплощала на сцене студия «Габима», руководил постановкой Евгений Вахтангов, а спектакль-крик назывался «Гадибук». Метаморфозы в наименовании объясняются и тем, что действие происходит «меж двух миров», а заглавный «герой» - «прилепление»: в еврейских народных поверьях этот злой дух вселяется в тело человека, совершившего тайный грех, говорит устами своей жертвы, однако не сливается с ней, а сохраняет самостоятельность.

Сюжет Семен Акимович Ан-ский подсмотрел в доме состоятельного еврея, который вознамерился выдать 17-летнюю дочь за богатого соседа, хотя девушка была влюблена в бедняка - студента-богослова... Когда драматург соединил тривиальную историю с фольклором, получилась легенда о любви и верности, в которой цензура обнаружила аналогию с евангельским рассказом об изгнании бесов, а посему не давала ставить пьесу...

«Дибук», привезенный в российскую столицу из города Салоники, - греческая версия (перевод - Луиза Митсаку, постановка - Сотирис Хатзакис, костюмы - Эрси Дрини, композитор - Саввина Джаннату, свет - Антонис Панайтопулос) еврейской истории о Ромео и Джульетте - Лее и Хононе. А вспоминают ее в преддверии субботы за ужином супруги...

На сей раз занавес не поднимали - и весь реквизит и все декорации уже были там, где им предстояло играть свою роль...

Мужчина и Женщина (Дмитрис Папаниколау и Деспоина Корти) поднимаются на сцену из зала, и по тому, как они движутся, как садятся за стол, как читают молитвы, видно, что они молодожены, а в их юной семье царит согласие.

Жена рассказывает мужу старую историю об изучавшем каббалу студенте-богослове из Кракова... Он ночью проходил мимо синагоги - увидел приоткрытую дверь и вошел. И стал молиться, пытаясь уйти от терзавших душу сомнений. В ту же синагогу заглянула и Лея - бабушка запрещает ей первой заговаривать с незнакомыми мужчинами, и лишь произносит имя возлюбленного, которого вдруг замечает...

Но канун субботы - время превращений, и супруги настолько проникаются чужой историей, что фактически проживают ее, то и дело перевоплощаясь. Меняется или просто надевается наизнанку одежда -и появляются новые персонажи: будущий теолог становится отцом невесты, мелитопольским раввином, которому надоело изгонять бесов, однако это святая обязанность цадика, и уж тут ничего не попишешь... А еще - отец невесты и отец ее возлюбленного, когда-то бывший другом отца: они сыграли свадьбу на одной неделе и обещали друг другу, что, если родятся у них дети разного пола, их женить, однако отец Леи обещания не сдержал - и в нее вселился дух любимого... Тут же - нищие, с которыми согласно обычаю невеста обязана станцевать на свадьбе, и бабушка Леи, которая идет с внучкой на кладбище, где похоронены мать девушки и ее бывший возлюбленный. Лея - супруга-рассказчица, и невеста, и девушка, зашедшая ночью в синагогу, стены которой черны от слез, и друг теолога, изучавшего каббалу, и просто Женщина... В этом спектакле актер и актриса блестяще играют сорок ролей! Актеры играли на греческом - на экране были титры с переводом, но, по большому счету, все и без слов было понятно: великолепно говорили музыка, дивные голоса, пластика... Полтора часа удовольствия!

Постановка получилась простая и пронзительная, нежная и универсальная - она, подобно сказке, обо всем, учит жизни в комплексе: оказывается, дольше всего ищешь того, кто рядом, что через стекло видишь весь мир, а через стекло с серебром - только себя; что за слово, которое не сдержал отец, отвечать приходится детям, что выбирать судьбу каждый должен сам - и отвечать за свой выбор. Очень правильная сказка. И финал правильный: порочный круг разорван, Лея с любимым! Так хочется, чтобы эта встреча с талантами Национального театра Северной Греции была не единственной!

Татьяна КАЛИНИНА
«Московская правда», 23 марта 2012 года

22 марта – день рождения артиста Малого театра Георгия Олеговича Вавилова. Поздравляем!

В Щепкинском фойе Малого театра работает выставка, посвященная 70-летию народного артиста России Виталия Мефодьевича Соломина. В двух витринах размещены костюмы, фотографии и личные вещи актёра.

Оркестр Малого театра получил Первую премию и Гран-при 3-го Международного музыкального конкурса «Don Matteo Collucci», проходившего с 11 по 18 марта 2012 года в городе Остуни (Италия). От души поздравляем весь коллектив оркестра во главе с дирижёром Владимиром Сёмкиным и желаем дальнейших творческих успехов!

В Малом театре спектаклем «Железная дорога в Дамаск» израильского театра «Габима» стартовал фестиваль Союза театров Европы, который продлится до 22 апреля.

ВОЙНА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

В Малом театре спектаклем «Железная дорога в Дамаск» израильского театра «Габима» стартовал фестиваль Союза театров Европы, который продлится до 22 апреля.

Союз театров Европы (СТЕ) был создан в 1990 году. Этот альянс ведущих европейских драматических коллективов финансируется Европейским союзом с целью формирования единого культурного пространства. В его составе — 22 театра из 14 государств. Россию в нем представляют петербургский Малый драматический под руководством Льва Додина и московский Малый театр, ведомый Юрием Соломиным. Ежегодно Союз проводит масштабный фестиваль на сцене одного из театров — членов СТЕ. В этом году очередь Москвы. Для отбора участников фестиваля была создана специальная комиссия из известных театральных деятелей России и стран Европы. Они выбрали шесть спектаклей из Израиля, Греции, Румынии и Италии. Помимо «Железной дороги в Дамаск» в Малом театре в течение марта-апреля будут показаны спектакли: «Дибук» Семена Ан-ского Национального театра Северной Греции (Салоники), «Из записок неизвестного» по Ф. Достоевскому и «Иванов» А. Чехова Театра «Буландра» (Бухарест, Румыния), «Карьера Артуро Уи» Б. Брехта Театра Эмилия Рома- нья совместно с Римским театром (Италия) и «Святая Иоанна скотобоен» Б. Брехта «Пикколо театро ди Милано» (Италия), сопродюсером постановки выступил Малый театр.

Первый спектакль фестиваля — «Железная дорога в Дамаск» по пьесе Гилеля Мит- тельпункта, постановка Плана Ронена в израильском театре «Габима» (Тель-Авив) сразу же напомнил о крепких межнациональных театральных связях и синтезах. Театр «Габима» начинался в 1920-х годах в Москве при участии К.С. Станиславского и Е.Б. Вахтангова. Его нынешняя ведущая актриса Евгения Додина, сыгравшая в спектакле главную роль, родом из Белоруссии, окончила московский ГИТИС, начинала карьеру в Театре имени Маяковского. В спектакле, идущем, конечно, на иврите, в моменты наибольшего эмоционального напряжения у героини Додиной Сары «автоматически» включается русская речь — первый, родной язык, на котором только и можно прокричать самое сокровенное.

В этом спектакле наиболее существенные, ключевые - идеи человеческого единения. И это важнее художественных и эстетических откровений, которыми «Железная дорога в Дамаск» вряд ли может похвастаться. История рассказана просто и без причуд, несмотря на крайнюю напряженность ситуации.

Эту пьесу Г. Миттельпункт писал специально для «Габи- мы». И в ней, и в спектакле И. Ронена есть два включения в реальность: черно-белое прошлое 1942 года и цветное настоящее, 15 лет спустя, 1957-го. Палестина времен Второй мировой войны, противостояние британской и немецкой армий, растущая напряженность между евреями и арабами. Хроникальные кадры, предваряющие каждый эпизод. Панорама Мертвого моря, городские зарисовки Хайфы, слайдовые «декорации». И «атмосферная», интонационно направляющая действие музыка О. Видиславски.

А в центре всего — хрупкая фигурка Сары — Евгении Додиной, для которой Палестина — вторая родина. Привычный мир рушится на глазах, но ей так хочется уберечь от этого разрушения хотя бы личные отношения. И тут совсем неважно, что она, еврейка, работает секретарем у богатого араба Фатхи (Гасан Аббас), что подруга Нини (Хила Фельман) собирается замуж за британского офицера Джона (Исай Голан). Но жизнь реальная с ее войнами, террором и человеческими метаморфозами затягивает и идеалистку Сару в свой омут, ставит перед выбором: спасти жизнь брату, террористу Шло- ми (Томер Бен-Давид), значит, предать друга-араба. А далее потянется цепочка убийств, расстрелов, тяжелейших душевных мук.


Евгения Додина играет все это просто, без ненужной экзальтации. Слезы и истерики ее Сары остаются «за кадром» (спектакль вообще очень кинематографичен). В кадре же — обычная женщина, которую мировые катаклизмы заставляют стать «железной», чтобы суметь спасти хотя бы тех, кто выжил. Но у нее и это «железо» пластично, потому и вся история воспринимается без излишних пессимистических восклицаний и надрывов.

Ирина АЛПАТОВА
«Культура», март 2012 года

Дмитрий ГОРДОН, Газета «Бульвар Гордона» № 10 (358), 2012

ЮРИЙ СОЛОМИН: «Я НЕ ГЕРОЙ, НЕТ — НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК, НО ИНОГДА НЕ МОГУ СДЕРЖАТЬСЯ. ПОКА ПОБЕДА ВСЕГДА ЗА МНОЙ, НО МЕНЯ УЖЕ УВЕЩЕВАЮТ: НЕ НАДО, НЕ ЛЕЗЬ! — МОЛОДЕЖЬ, ДЕСКАТЬ, ДРУГАЯ ТЕПЕРЬ, БЕЗ ТОРМОЗОВ»

Ровно 55 лет назад, в 1957 году, Юрий Мефодьевич поступил в труппу Малого театра, который возглавляет уже 24 года

Апрель 1970 года запомнился советским людям, по крайней мере, двумя событиями — беспрецедентным по тем временам салютом (стозалповым, в честь 100-летия Ленина) и показом фильма «Адъютант его превосходительства»: пять вечеров, на которые вся страна приникла к телевизорам, принесли исполнителю главной роли 35-летнему Юрию Соломину феерическую славу, благоволение скупых на эмоции властей и обожание пылких дам.

Коллеги его вспоминали недавно, как на железнодорожной станции в Киеве, где проходили съемки картины «Квартет Гварнери», в перерывах строгий мужской голос объявлял на всю округу: «Девчата, бегите на шестой путь — там Соломин», а оператор Николай Ильчук даже частушку тогда сочинил:

Ой, товарищ Соломин,
не тащи меня в овин —
я сама к тебе приду,
двух подружек приведу.

Представляю, как затаились тогда киночиновники, которые шесть (!) раз отказывались утвердить кандидатуру Юрия Мефодьевича на роль «адъютанта» под смешным предлогом: по сценарию, дескать, штабс-капитан Кольцов был высоким голубоглазым блондином.

Пять лет спустя он снялся у режиссера Акиры Куросавы в «Дерсу Узала», доказав, что под силу ему играть не только в массовом, но и в авторском кино. Таежная тропа, по которой слишком долго и утомительно, на взгляд непосвященных, шагал в исполнении Соломина путешественник Арсеньев, вывела в итоге артиста прямиком к престижнейшей голливудской премии «Оскар» — только в прокате США фильм этот заработал 1,2 миллиона долларов, впрочем, исполнителю главной роли ничего от этих денег, естественно, не перепало.

Наделенный изумительной актерской выучкой и техникой, Юрий Мефодьевич мог бы связать свою жизнь с кинематографом и сняться не в 60-ти, а в куда большем числе картин (тем более когда гонорары в кино обросли множеством аппетитных нулей), но он сам себя приковал к галере, имя которой — Малый театр: этому божеству мой собеседник поклоняется и истово служит уже более полувека, ему и приносит жертвы.

Как и многие большие актеры, он мечтал сыграть короля Лира, но в 1988 году, когда коллектив избрал его художественным руководителем театра, от планов своих отказался, посчитал, что на новой должности не вправе строить репертуарную политику «под себя», а когда в 1990-м Соломина пригласили возглавить Министерство культуры РСФСР, сразу же заявил: «Театр я не оставлю» — и на протяжении полутора лет, по его словам, «до 18-ти работал министром, а после 18-ти — артистом». Впрочем, в Малый он приходил, когда бы чиновничий день ни заканчивался: и в восемь часов вечера, и в девять, и в десять, — чтобы подышать особым воздухом закулисья.

Ничего героического в том, что в день, когда умер его отец, Юрий Мефодьевич играл как ни в чем не бывало премьерный спектакль по пьесе Розова «Неравный бой», он не видел и так же не колеблясь выходил с повышенным давлением в «Пучине», когда за кулисами дежурили врачи «скорой», чтобы сделать укол... Актер с детства усвоил: искусство превыше всего, но однажды в справедливости этого постулата все-таки усомнился.

Вместе с Юрием Соломиным в театре долгие годы работал его брат Виталий, и тогда москвичи шутили, что Малый стоит на соломенных ногах. Старший — народный артист СССР, младший — народный артист Российской Федерации, один — член КПСС с 1966 года, образцовый семьянин и ярый приверженец традиций, другой — убежденный беспартийный, записной сердцеед, чьи романы в свое время в театральных кругах нашумели, и обладатель мятущейся натуры. Юрий считал, что для успеха спектакля достаточно сильной пьесы и актерской игры, а Виталий не раз сокрушался, что с выбором профессии ошибся — ближе ему режиссура.

Наверное, случались между ними трения на творческой почве, и были в театре (не случайно прозванном клубком единомышленников) желающие противоречия эти раздуть, но только ради брата от своих жестких правил Юрий Мефодьевич отступил и разрешил Виталию поставить в Малом мюзикл «Свадьба Кречинского». Тот светился от счастья, однако именно этот спектакль стал для Соломина-младшего роковым. Он вышел на сцену, хотя очень плохо себя накануне чувствовал, огромным усилием воли довел до конца первый акт (некоторые зрители поспешили в кассы сдавать билеты, решив, что актер пьян), и после этого с инсультом его доставили в больницу, где Виталий через четыре месяца умер...

Соломин-старший «хлопотать лицом», выдавливая из окружающих сочувствие, не умеет — порой кажется, что он так долго играл разведчиков и военных, что эта маска к нему приросла, и только самые близкие люди знали, как тяжело Юрий Мефодьевич пережил эту утрату: почти не выходил из своего кабинета в Малом, долго отказывался от съемок в фильме «Московская сага», а под конец работы ему стало плохо с сердцем. Врачи были категоричны: нужна экстренная операция, а после возвращения из Италии, где его прооперировали, актер сокрушался: жаль, что почти все снято (дескать, теперь, после месяца наблюдения за работой хирургов, он сыграл бы куда точнее). Что интересно, о том, какое горе уложило его на операционный стол, Юрий Мефодьевич не проронил ни слова.

Этот сдержанный, с лицом благородной лепки и абсолютно лишенный звездных замашек человек и сегодня для режиссеров что-то вроде беспроигрышного билета в лотерее, но и он — уходящая натура: много ли можем назвать народных артистов СССР, которые по-прежнему в строю? Юрий Соломин, проведший свой легендарный театр сквозь хаос и бури последних 20 лет, умудряется и сегодня противостоять любым наскокам и попыткам реформ, потому что уверен: в русском искусстве все начинается с Малого. И им заканчивается...

«ОРКЕСТР «АДЪЮТАНТА ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ВСТРЕЧАЛ, А КОРИФЕЕВ ОЖИДАЛИ РУКОВОДИТЕЛИ ГОРОДА»

— Вы знаете, Юрий Мефодьевич, вошел только в ваш кабинет — и дыхание перехватило: на человека со стороны эта обитель художественного руководителя Малого театра производит сильнейшее впечатление. Во-первых, воздух такой бывает, по-моему, только в храмах, а во-вторых, здесь такой антураж, обстановка... Как в этом историческом кабинете вам работается и сколько ему, кстати, лет?

— Думаю, что за 150, если не больше: известно, что здесь в свое время находились и Южин-Сумбатов, и Ленский. Если проводилась достройка, кабинет мог появиться во второй половине ХIХ века, но определенно назвать его возраст не может никто. Конечно, за это время здесь столько интересных людей побывало...

— Я в этом не сомневаюсь...

— ...и правильно делаете: уже в мою бытность здесь и Куросава был, и Свиридов, и королева Великобритании Елизавета II, и Беатрикс — королева Нидерландов...

— О президентах мы уже не говорим...

— Их пропустим, потому что в театре они были, а в кабинете — нет, но многие члены правительств сюда приходили.

— Сегодня обыкновенные люди, не заядлые театралы, ходят в Малый не так даже на спектакли, как чтобы увидеть живьем кумиров: Соломина, Быстрицкую, Муравьеву — простите за сравнение, но, в общем-то, как в зоопарк. Выходя на сцену, вы это понимаете?

— Наверное, да, идут на имена, поэтому, распределяя роли, мы учитываем, на кого ставить можно, а на кого нельзя, — эти соображения существуют, конечно, и расскажу вам один случай (не для того, чтобы похвастаться, а может, и да, похвастаться!), связанный с Украиной.

Однажды, когда еще были живы Гоголева, Царев, Жаров, Ильинский, Любезнов, Доронин — множество замечательных актеров, мы отправились на гастроли в Одессу: это был 71-й год, а в 70-м «Адъютант его превосходительства» вышел. Когда поезд подъехал к вокзалу, — тому есть свидетели, я не вру! — на перроне играл оркестр, а я тогда еще в мягких вагонах не ездил, и вдруг все к нашему купейному побежали.

— Встречать «адъютанта»?
«Театр пропасть не может, он исчезнет только вместе с нашей цивилизацией. Пока бьется хотя бы одно сердце в зрительном зале и одно на сцене, театр будет существовать»

— Оказалось, что да, а вот ту группу, которую я перечислил, ожидали руководители города, одесские власти.

— Корифеи от такой несправедливости с ума не сошли?

— Нет, они к этому относились, должен сказать, очень доброжелательно. Я как раз был занят в «Пучине» Островского, где моими партнерами были Елена Николаевна Гоголева — она играла мою мать, Иван Саныч Любезнов, Никита Подгорный, — в общем, достаточное количество выдающихся и просто известных актеров, но у меня была центральная роль, и так финал поставили, что сначала должен был выходить на поклон я, а потом уже остальные.

На репетициях я скрепя сердце это еще делал, а на первом спектакле, когда время пришло, не посмел. Ну как мог раскланиваться, когда за кулисами, дожидаясь своей очереди, стояла Елена Николаевна? — мне было стыдно.

— Пауза что же — затягивалась?

— Нет, я просто не вышел. Любезнов меня выталкивать стал, а Гоголева воскликнула: «Перестань! Это театр, для зрителя спектакль продолжается» — и заставила подчиниться. Естественно, когда они появились следом, был и гром аплодисментов, и цветы, но Елена Николаевна мне потом повторила: «Это продолжение спектакля, поэтому все должно быть так, как поставлено режиссером». С тех пор ощущение собственной звездности, о которой так много теперь говорят, мне не угрожало — я только что настоящих звезд вам перечислил.

К нам, молодым, они тогда относились очень спокойно: «Если играешь главную роль, — говорил Царев, — выходи и раскланивайся, а мы посмотрим, как ты это делаешь».

«ТЕ, КТО ПРЕДСКАЗЫВАЛ, ЧТО КИНО СЪЕСТ ТЕАТР, ОКАЗАЛИСЬ ПЛОХИМИ ПРОРОКАМИ — КАК РАЗ ТЕЛЕВИДЕНИЕ СЪЕЛО КИНЕМАТОГРАФ»

— Малый — театр особый, можно сказать, канонизированный, это вообще оплот традиций, всего русского, но сегодня нередко приходится слышать, что театр в принципе умирает и его кончина не за горами — вы эти опасения разделяете?

— Ой, нам уже одно время предсказывали, что кино съест театр и он долго жить прикажет...

— Скорее, уж телевидение съест...


— Ну, тогда еще телевидение едва голову поднимало...

— ...а тут еще интернет появился...

— Ну да, так вот, телевидение как раз съело кинематограф, и тут даже крупные киномастера ошиблись, оказались плохими пророками. Театр пропасть не может, он исчезнет только вместе с нашей цивилизацией. Да, безусловно, его можно попытаться уморить, но сам он никогда не сгинет, потому что, пока бьется хотя бы одно сердце в зрительном зале и одно на сцене, театр будет существовать.

То, что сегодня в наш быт вошли новшества, — это нормально, естественно, правда, сначала все восхищались: «Ой, интернет!», а теперь плачут.

Ну те, кто его изобрел, потирают довольно руки, потому что они с этого имеют, а остальные, кто всемирную паутину пропагандировал, задумались, что хорошо и что плохо, ведь с научно-техническим прогрессом вошли в нашу жизнь и всякие безобразия. Ну, скажем, теперь можно, не выходя из дома, перекинуть на свой счет миллиарды — на такие вещи мы мастера, и разведки вроде уже не надо — все можно из интернета узнать.

— После перестройки, когда ушли из жизни прославленные художественные руководители целого ряда культовых театров и с театрами этими стало плохо, в своих коллективах на их место были избраны многие выдающиеся актеры: Кирилл Лавров — в БДТ, Михаил Ульянов — в Вахтанговском, вы — в Малом...

— Ну, во-первых, это большая для меня честь, во-вторых, огромнейшая ответственность, а в-третьих, невосполнимая творческая потеря как для актера. Вот вы назвали Лаврова, Ульянова... Мы в очень хороших отношениях были — в этот список я бы добавил Ефремова, Волчек, того же Марка Захарова (он ведь тоже артист), Петра Фоменко-актера — а кто же другой плечо-то подставит?

Естественно, то время, которое все вышеназванные коллеги отдали администрированию, они отняли у сцены, а о себе могу сказать, что как артист потерял очень много ролей, — играю одну премьеру в два-три года. Да, репертуар у меня есть — слава Богу, зритель ходит на «Горе от ума» и на «Чайку», но «Чайку» я уже 13 лет играю, «Горе от ума» — тоже, по-моему, 10 или 11.

Конечно, на сцену с чем-то новым хочется выйти, но я понимаю прекрасно и отдаю себе в этом отчет: это несбыточная мечта. К слову, вначале, когда был молодым, я все недоумевал, почему Михаил Иванович Царев, который долгие годы просидел в этом кабинете, тоже играл одну роль в два-три года, а теперь вот уразумел, что так уж устроена жизнь. На себя сил просто не остается, потому что отвечаешь за большой коллектив, за все — за продажу билетов, за актеров, за состав...

— ...за вводы...

— У нас в Малом две сцены: помимо основной, есть филиал на Ордынке, где тоже большой зал, так вот, сегодня, например, в двух спектаклях играет пять новых молодых актеров, и я смотрю, уже следующие сидят, записывают мизансцены...

— ...ждут очереди...

— ...потому что в течение двух недель праздничных, новогодних, мы играем по четыре спектакля в день. Два и два: утро — вечер, утро — вечер, и не потому, что что-то кому-то хотим доказать, а потому, что зрители просят утренники.

— Востребованность есть...

— Вот «Снежная королева» идет у нас более 18 лет, и кого только на этих спектаклях не было... Недавно вот вспоминали, что и наш Святейший — Патриарх Алексий II, когда проводил у нас патриаршую елку (и в филиале, и здесь, на основной сцене), сначала детей поздравлял, а потом говорил: «Я, наверное, посижу немножечко, а то все работа, работа...» — и вся его свита со значением на меня смотрела: не улыбались, но глаза какие-то веселые у них были. Потом, когда в антракте я заходил — там чаепитие было — Патриарх входил во вкус: «Останусь, пожалуй, и на второй акт» — «Снежную королеву» он так три раза смотрел.

«У НАС 70-ЛЕТНИЕ — ЭТО ТАК, СРЕДНИЙ ВОЗРАСТ, А ТЕ, КОМУ 60, ВООБЩЕ МЛАДШАЯ ГРУППА ДЕТСКОГО САДА»

— Несколько лет назад Малому театру исполнилось 250 лет, и все эти годы — таковы, видимо, традиции Малого — его корифеи в почтеннейшем возрасте выходили на сцену. Я, например, помню Елену Николаевну Гоголеву в спектакле «Мамуре» — ей было уже за 90, наверное...

— ...она продолжала играть до 93-х...

— ...а можно еще и Ильинского привести в пример, и Царева...

— Господи, у нас Николай Саныч Анненков...

— ...да, 100 лет ему было...

— ...в свое столетие вышел на сцену — в «Царе Борисе» играл Луп-Клешнина, одного из активных сподвижников Годунова... Это событие уникальное — увы, эта дата была театральным сообществом Москвы проигнорирована — Анненкову не дали «Золотую маску», которой он очень ждал, и актер ушел из жизни с обидой, а знаете, что вам скажу? Наверное, здесь-таки стены такие — то, с чего вы начали, потому что у нас и сегодня прекрасная есть актриса...

— ...Еремеева?

— Да, Татьяна Санна, которой 4 июля 99 исполнится...

— ...и она еще в форме?

— Мало того — блестяще играет в «Волках и овцах», в «Горе от ума», где у нее роль графини-бабушки, и когда она на сцене, все молодые актеры, которые в этих спектаклях заняты, стоят за кулисами и смотрят, потому что это какая школа! Покойная Татьяна Петровна Панкова (9 июля прошлого года в возрасте 94 лет она скончалась) тоже уникальная была актриса — у нее вообще до последнего пять ролей было, и мы ей твердили постоянно: «Да успокойтесь, Татьяна Петровна!».

— Удивительно: в большинстве других театров, едва артисту исполнилось 65, а тем более 70, ему говорят: «Иди уже на пенсию, хватит, дай молодым дорогу» — почему в Малом такое трепетное и почтительное отношение к старикам?

— Ой, у нас 70-летние — это так, средний возраст. Не хочу перечислять 80-летних, потому что их, от 80 до 90, группа большая, это очень известные и уважаемые артисты, а уж те, кому 60, вообще...

— ...пацаны...

— ...младшая группа детского сада.

— Так тут заведено было всегда?

— Вы вот сказали, что как только сюда вошли, ощутили какую-то ауру, так вот, не было еще ни одного человека: иностранца ли, нашего ли, — кто, впервые сюда попав, этого бы не отметил. Вот мы сейчас сидим, разговариваем, вокруг что-то происходит, шумит Москва, но ни звука до нас не доносится, хотя окна тут самые обыкновенные — не какие-нибудь модные пластиковые. Стены другие...

— ...обволакивающая висит тишина...

— ...и сразу иной темпоритм. Даже когда с улицы прибегаешь: надо то сделать, это, — пока по коридору идешь, успокаиваешься, мало того, у нас все здороваются — как в деревне, по старинке.

— Современные драматургические и сценические веяния обходят Малый театр стороной — многие даже упрекают вас в ретроградстве...

— Да Бог с ними! — пускай злословят, ведь 80 процентов «критиков» из зависти так говорят. Ну а что делать с Эрмитажем? С Третьяковкой, с Пушкинским музеем, с Большим? — нас что же, расстрелять, взорвать или вывезти отсюда все содержимое?

Я очень редко принимаю в этом кабинете журналистов, телевизионщиков, но в 92-м году, когда после реставрации здания и всей мебели мы вернулись сюда, какие-то интервью я давал (потом это прекратил!), так вот, у меня не было от антикваров отбоя — думали, наверное, что это я так живу (смеется). Глаз-то у них наметан, и они знают: да, век здесь хороший — не буду уж говорить, какой. Потом подойдите, взгляните на эти часы...

— ...им лет 200, наверное?

— По-моему, их 1740-м датируют годом, но думаю, что именно эти часы судя по фирме — начало ХIХ века, хотя точно определить мы не можем. У нас их, по-моему, до 10 штук: и в кабинете у директора есть, и в коридорах, и в ложах старых стоят — есть даже специальный часовщик, пожилой человек, который за ними следит: заводит их только он — никто другой к ним не прикасается.

— И смотрите, идут...

— Когда лет пять назад они у меня остановились и он пришел их чинить, у него руки дрожали. «Я, — сказал, — первый, кто к ним прикоснулся, — ни один мастер внутрь еще не заглядывал» — понимаете?

«Я ПОТОМУ И ОТПУСТИЛ УСЫ, ЧТО РАНЬШЕ ВСЕ КЛЕИЛ ИХ, КЛЕИЛ...»

— Бережное отношение к классике — это визитка, фирменный стиль Малого, а в особой у вас чести Островский: замечательные постановки по его гениальным пьесам я много раз в Малом театре видел. Он классик канонизированный, неприкосновенный, и даже записные театральные экспериментаторы не норовят «улучшить» его, придать ему новое, так сказать, звучание...

— Хотелось бы, чтобы его не трогали...

— ...и поражаешься, насколько он современен сегодня и актуален...

— Да, абсолютно во всем. Ты про любовь ищешь пьесу — пожалуйста, на выбор «Последняя жертва», «Поздняя любовь» или «Бешеные деньги», хочешь про экономику — «Свои люди — сочтемся»...

— ...про алчность...

— ...«Волки и овцы». Про артистов, про их существование решил посмотреть — «Лес», «Без вины виноватые», «Таланты и поклонники», притягивает политика — пожалуйста, у нас спектакль идет «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» — очень редкая, кстати, пьеса.

— Все уже, в общем, написано...

— ...поэтому, когда меня спрашивают: «А почему вы современную драматургию не ставите?», я отвечаю: «Погодите, ну что ж мы к материалу средней руки обращаться будем, когда у нас есть Островский, у которого можно найти все?», и вы знаете, он опять самым стал популярным — при том, что никогда с вершины рейтинга не сходил. И раньше, в другом государстве нашем, всегда был наверху, и сейчас тоже, потому что все театры: маленькие, большие, средние, подвалы, — все ставят Островского.

— Почему же, на ваш взгляд, постоянно к нему возвращаются?

— Там тема, и там глубина. Он, например, хорошо знал финансовую сферу, поскольку был экономистом, поэтому все у него о власти денег, о нынешнем диком капитализме сказано. Помню, мне дали в спектакле «Свои люди — сочтемся» одну из первых моих ролей — мальчика в услужении Тишки: есть там такой при основном действующем лице Подхалюзине (потом я и Подхалюзина играл). Ставил спектакль Леонид Андреевич Волков, старый актер и режиссер МХАТа, там были заняты Белевцева, Владиславский, Любезнов, Анненков — маститые все актеры.

Когда стали читать про эти закладные бумаги да про проценты, ничего мы не понимали — то есть ни я, ни они, и тогда нам пригласили экономиста, который прочитал лекцию о том, что есть что. В итоге все так были запутаны, что от многого пришлось отказаться: то, что понимали мы, оставлялось, а остальное вычеркивалось, потому что это были длинные, никому не нужные диалоги. В СССР спектакль «Свои люди — сочтемся» шел с успехом, и сейчас у нас в филиале уже лет 18 идет. В другой постановке, правда, тем не менее и места, которые когда-то сокращали до минимума, теперь самые смотрибельные, на них зрители горячее всего реагируют, потому что это актуально, — вот что такое настоящая драматургия!

— Вопрос: «Почему нового Островского нет?» — вы себе не задавали? Столько ведь лет прошло...

— Не задавал. Наверное, по присущей ему театральности я выделил бы того же Вампилова, Розова, безусловно, который немножечко городскому менталитету ближе, Арбузова. Из сегодняшних не могу, увы, назвать никого, потому что то безобразие, которое они пишут, драматургией считать невозможно. К счастью, еще есть Распутин, Белов, но они несколько в другом жанре работают...

— ...оба не драматурги...

— Они литераторы, но Распутин, как и Шукшин, все-таки очень близок к театру. Знаете, я в нашем училище Щепкинском работаю уже много лет (кстати, недавно ему исполнилось 200 лет), так вот, специально для первокурсников после второго семестра мы берем для инсценировки произведения Шукшина, Распутина, Белова, какие-то вещи Вампилова. Это хороший язык, это русская самобытность, а уже на втором курсе, на первую поднявшись ступень, переходим к Островскому — так легче дотянуться до классика...

Только теперь я понимаю, что, очевидно, эти писатели, сформировавшиеся в ХХ веке, все-таки ближе нам, сегодняшним, — особенно молодежи, что сразу Островский — это трудно, и эти люди (дай Бог им здоровья, потому что, слава Богу, многие из них еще живы) дают нам возможность какого-то движения вперед. Сейчас вот тоже есть проза — Маканин, к примеру: он тоже очень современный, понятный и близкий, так что писатели у нас есть, а вот с драматургами не сложилось.

— Что еще отличает Малый театр — вы не измываетесь над классикой: над Островским, Гоголем, Чеховым, — когда это делают под флагом эксперимента многие...

— Это дань нашей школе: Малый — единственный, пожалуй, театр, который сохраняет традиционный подход к классике: и в костюмах, и в гриме... Не совсем уж так скрупулезно: бороды, дескать, только такие должны быть, и никаких других, но если, допустим, это ХIХ век, начало ХХ-го, то мужчины с усами ходили и с бородами, поэтому будьте добры... Кстати, я не поэтому много лет назад усы отпустил, хотя и поэтому: раньше все клеил их, клеил, потому что такие роли играл.

— Надоело, наверное, клеить...

— Да, и подумал: «Ну что ж это я?». У нас в театре я не один такой, и актерам мы это разрешаем. Почему? Потому что впечатление растительность на лице не портит — наоборот, дополняет образ, а современному зрителю это важно, он хочет увидеть, какими были прадеды и прабабушки.

«ЕСЛИ ВЕРДИ ОПЕРУ НАПИСАЛ, НЕ НАДО ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ ОДЕВАТЬ ТАМ В ШИНЕЛИ, ЕСЛИ ОСТРОВСКИЙ ПИСАЛ О КУПЦАХ, НЕ СЛЕДУЕТ ИМ ЗОЛОТЫЕ ЦЕПИ НА ШЕИ ВЕШАТЬ»

— Как, если не секрет, вы относитесь к современным режиссерским изысканиям, всем этим новшествам с раздеванием на сцене, с матом?

— Вы очень хорошо сказали: изыскания — я бы, будь на то моя власть...

— ...поотбивали бы им руки?..

— ...подобное прекратил бы. Понимаете, если Верди оперу написал, то не надо действующих лиц одевать там в шинели, если Островский писал о купцах, не следует им золотые цепи на шеи вешать. Они что же, зрителей идиотами, что ли, считают? Нет, публика режиссеров, которые это ставят, умнее.

Мы вот проводим — к сожалению, не ежегодно, а через год — Всероссийский фестиваль «Островский в доме Островского», куда только провинциальные приглашаем театры, и они, те, кто сохраняет традиции, очень хорошие привозят спектакли. Однажды актеры одного весьма известного коллектива играли у нас «Свои люди — сочтемся», поставленный не менее известным режиссером...

— ...и вы пошли посмотреть?

— Ну, естественно — все-таки я хозяин фестиваля, а меня еще и предупредили: «Ты погляди непременно». После первого акта отлегло от сердца: «Да все нормально», а во втором те же актеры вышли на сцену в свитерах, с цепочками, перстнями — в общем, изображали нынешний высший свет, или, как теперь говорят, элиту (хотя я не понимаю, почему именно этих людей надо именовать элитой, — есть ведь другое название). Я у режиссера спросил: «Зачем ты это сделал?». — «Чтобы зритель понял», — последовал ответ. «Да он, — возмутился я, — умнее нас с тобой», потому что люди и плачут в зале, и смеются до слез, и тишина гробовая бывает...

— ...если искусство-то настоящее...

— Совершенно верно, а если кто-то на сцене разделся — это еще не искусство. Много лет назад я был в Японии на премьере фильма Сергея Соловьева «Мелодии белой ночи»...

— ...замечательной советско-японской картины о любви...

— ...где никто не раздевался. Превосходная режиссерская и операторская работа, прекрасная музыка, а рядом (кинотеатр двухзальный был) шел фильм «Эммануэль», который как раз в это же время вышел на экраны. Премьеры и в одном зале были, и в другом...

— ...и вы заглянули?

— Да, потому что много об этом слышал. Ну, посмотрел... Там французские актеры играли хорошие, английские, но это не искусство, я так про себя подумал, и когда на следующий день проходила пресс-конференция по поводу нашего фильма, японские журналисты все намекали: «А вот у вас там любовь есть, но вы все вокруг да около...». Ну, мы же раньше любовь вот так снимали (показывает — по грудь)...

— ...чтобы, не дай Бог, ничего ниже пояса не показать...

— Да, но, с другой стороны, а зачем ниже показывать? Я сидел, намеки эти терпел, а потом взорвался — у меня бывает такое. «Вы вот взрослые люди, — воскликнул, — а говорите такие вещи, интересуетесь, почему то, почему се, а я сходил, посмотрел эту хваленую «Эммануэль» — ну и что такой фильм дает, если любой из вас и из нас, кто только захочет, может похлеще придумать?». Вы знаете, шквал аплодисментов раздался...

С тех пор на гастролях в Японии мы с театром были четыре раза, я у них дважды снимался, и меня принимают там так, как дай Бог, чтобы здесь принимали: «Ой! Соломин-сан!». Тот случай до сих пор вспоминают, потому что я был искренним — я сказал, что на такие фильмы направление врача давать надо, чтобы в кассе человек мог предъявить справку и получить бесплатный билет. Это для больных людей, а здоровый мужик или здоровая баба — Господи! — в подобной «виагре» отнюдь не нуждаются.

«ИНОГДА Я СРЫВАЮСЬ — НЕРВЫ УЖЕ НИ К ЧЕРТУ, ДА И ВОЗРАСТ СКАЗЫВАЕТСЯ»

— Продолжая о новшествах разговор... Михаил Задорнов как-то сказал мне, что сейчас ставят Чехова, где дядя Ваня — гомосексуалист, а три сестры — лесбиянки, повсеместно на русской сцене звучит мат — вы это видели, слышали?

— Нет, на эти постановки я не хожу, хотя сам в работе иногда матерюсь — оно так доходчивее. Либо ты говоришь долго, либо одно слово — и все становится ясно, особенно когда на улице общаешься. Иногда, чего уж греха таить, я срываюсь — нервы уже, наверное, ни к черту, да и возраст сказывается... Как-то подъехали мы с водителем поздно после спектакля к магазину: жена — она меня туда не пускает — пошла что-то купить, а мы остались в машине ее ждать.

Напротив нас был такой скверик, и там собралась молодежь лет по 15-16. Они распивали пиво, видно, вовсю матерились (мы, правда, не слышали), а какой-то пожилой человек, выйдя из магазина, подошел и стал что-то укоризненное им выговаривать. Водитель мой Александр Николаевич (хотя ему уже за 50, мужик он серьезный) запереживал: «Зря это он, ведь все равно не поймут — не дай Бог, еще и побьют». Не успел этого сказать, как на старика сверху, с балюстрады, прыгнул один подросток, а может, и два — я уж не помню. Его ударили, он упал, недоросли эти заржали...

Молниеносно, синхронно, не сговариваясь, мы с водителем выскочили в две двери из машины и кинулись к ним. Разделяло нас метров 10: конечно, те двое сразу же побежали, но другие остались. Их было человек 15, по виду — десятиклассники. Что я им на чистом русском языке, чтобы лучше дошло, говорил...

— ...понятно...

— Потом уже там народ стал собираться: «Мы думали, они вас убьют», а я этих ребят вызывал: «Ну, давайте! Кто смелый, выходи! Только не все на одного, а на равных». Слава Богу, из магазина охранники подтянулись, и они убежали.

Это я к тому, что так уж нас воспитали. Я не герой, нет — нормальный человек, но иногда не могу сдержаться. Пока победа всегда оставалась за мной, но меня уже увещевают: не надо, не лезь! — молодежь, дескать, другая теперь, без тормозов, но сегодня, когда моральные устои пошли вразнос, кто-то же этим заниматься должен.

В искусстве — пока этого не отменял никто! — есть все-таки момент воспитательный. На юные души влияют и литература, и театр, и журналистика, и телевидение, но нас, тех, кто несет людям незыблемые ценности, становится все меньше и меньше. Пока, может, один театр и держится — все-таки большее количество театров до какого-то примитивизма не опускаются. Почему? Потому что мы уважаем своего зрителя...

— ...и традиции...

— ...которые сохранять надо.

— Для актеров Малого всегда было характерно безукоризненное знание русского языка — чистой, правильной, классической речи их учат?

— Да, у нас это с училища начинается, где и преподают, и мастерство ведут наши актеры, бывшие выпускники Щепкинского. На протяжении четырех лет мы к студентам приглядываемся и многих берем на какие-то роли со второго курса, с третьего. Недаром же я упоминал, что сегодня мы пятерых совсем молодых ребят на центральные роли вводим — вот в «Недоросле» сейчас трое заняты, в «Снежной королеве» две девчоночки-второкурсницы главные роли играют, но даже в этом детском спектакле народные артисты их окружают.

— Пусть подтягиваются, да?

— Актеры есть разные, некоторые поучить любят, и я всегда таким говорю: «Ты не учи — ты лучше скажи, как надо», но есть и другие, которые помогают, и потом, когда тебе дана реплика, ты все-таки должен отреагировать на нее так...

— ...чтобы соответствовать партнеру...

— Это первое, и второе — чтобы зритель тебя понял, хотя акустика у нас в зале очень хорошая.

— О — прекрасная!..

— Лучшая, во всяком случае, в Москве, но все равно слова выговаривать надо.

— Поскольку на сцене Малого театра идет преимущественно классика, актерам, я так понимаю, следует в совершенстве владеть этикетом — этому тоже в Щепкинском учат?

— Вы знаете, сейчас с этим стало довольно сложно, потому что носители манер поумирали. Вот когда я учился, у нас была такая профессор Шаломытова...

— ...уже и фамилий таких нет, правда?

— Это точно... Она была старше Веры Николаевны Пашенной, и хотя Пашенная статус имела выше, она весьма почтительно к Антонине Михайловне относилась. Та очень боевой была... Лицо чуть перекошенное — видно, после инсульта: бывало, задерет юбку, усядется: ну, кто первый пойдет отвечать? В зубах вечно папироса, икры крепкие — в прошлом все-таки балерина. Эта почтенная дама преподавала у нас танец и манеры, и было ей далеко за 80. Вот так придешь, на нее посмотришь и не скажешь, что аристократических кровей особа, но когда вставала — все врассыпную бросались... Она же девочек плеткой какой-то лупила.

— Да вы что?!

— Да-да-да! Мы все смеялись (вот вы говорите: кто нас манерам учит?), но она точно все знала и в наши головы это вдолбила. Этих людей, по крайней мере, некоторых, еще можно было бы приглашать, но они оказались никому не нужны.

Помню, работа над фильмом «Моя жизнь» по Чехову шла, артисты все вроде хорошие — четверо нас было, и как-то режиссер говорит: «Завтра мы будем снимать застольную сцену — давайте обсудим». Ну и вот мы сидели — нафантазировали черт-те что, а в качестве консультанта какого-то из дворянских отпрысков пригласили. Пришел этот человек, посмотрел на стол: «А зачем красная икра?» — спросил (это я на всю жизнь запомнил). «Ну как же?» — я удивился: икра нам казалась непременным атрибутом аристократической жизни, тем более тогда, 40 лет назад, когда рядовому гражданину этот продукт был недоступен, а он: «Что вы! Это только извозчики ели. С блинами!» (смеется). Вот и все! — зато сегодня мы ахаем: ой, икра красная!

«С ПАШЕННОЙ Я ГЛАЗ НЕ СВОДИЛ — ТАК СОБАКА НА ХОЗЯИНА СМОТРИТ, ПЫТАЯСЬ ВО ВЗГЛЯДЕ ЕГО ЧТО-ТО ПРОЧЕСТЬ»

— Вы родились в Чите и, насколько я знаю, в юности совершенно случайно посмотрели документальный фильм «Малый театр и его мастера» — тогда вам и захотелось на эту сцену попасть?

— Я даже признаться в этом не смею, захотелось или нет.

— Слушайте, где Чита, а где Малый театр — это же разные совершенно планеты...

— Читу восемь тысяч километров от Москвы отделяют, но меня увиденные на экране актеры просто потрясли — я до сих пор под впечатлением.

— Сколько вам лет-то было?

— Сейчас скажу: это 49-й был год, значит, 14, но я до сих пор могу перечислить почти всех артистов, которых уже нет и с которыми мне здесь потом посчастливилось вместе играть, так что это была любовь с первого взгляда.

— Вы сели в поезд и отправились в Москву в Щепкинское училище поступать?

— Да, причем ехали с отцом восемь суток — ему, хормейстеру, руководившему художественной самодеятельностью на железной дороге, был положен бесплатный билет, который он таким образом решил использовать. Здесь у нас никого не было: отец меня дожидался в скверике у Большого театра, пока я ходил на Неглинку сдавать экзамены — на это требовалась минимум неделя...

— Вспоминая о том периоде, вы однажды обмолвились: «Я был худой и не слишком умытый, за время пути прокоптился паровозным дымом, а на левой щеке имел шрам после вырезанного жировика»...

— Да, это правда, и когда я два тура прошел (оставался еще третий и потом конкурс), у отца на Ярославском вокзале похитили все деньги и документы. Ничего у него не осталось — даже партийный билет украли, что тогда означало для человека полный крах всего. В общем, это была трагедия — благо в Чите отца все знали, его имя в городе было известно... Случайно он встретил группу читинцев — их легко было на Ярославском вокзале найти, потому что оттуда поезда «Москва — Чита» и «Москва — Владивосток» через Читу отходят, и эти люди его спасли: из Министерства путей сообщения, которое находилось там же, через площадь, позвонили в Читу и подтвердили, что он — это он.

Слава Богу, выдали ему новый билет, и мне тоже, и вот тогда отец мне сказал: «Иди к Пашенной, объясни, что у нас произошло, и спроси: берет она тебя или нет. Если согласна взять, пусть, а если нет — уедем обратно». Делать было нечего, и я направился прямиком в училище. На мое счастье, Вера Николаевна была там: на кафедре велось какое-то обсуждение, и я попросил секретаря Адель Яковлевну ее вызвать. Эта очень строгая дама с папиросой, — она «Беломорканал» курила! — взглянув на меня, предложила: «Присядьте (на вы. — Ю. С.). Сейчас я узнаю».

— Колоритная, видно, фигура...

— Очень (она, кстати, потом у Царева секретарем работала). Адель Яковлевна меня обнадежила: «Вера Николаевна вас примет», и действительно, какое-то время спустя вышла Пашенная: «Кто меня спрашивал?». Я встал. «Чего тебе, деточка?». Я все рассказал и добавил отцовскую фразу: «Если согласны меня взять, то берите, а если нет — я уеду обратно в Читу», и вот стоял так и глаз с нее не сводил — знаете, так собака на хозяина смотрит, пытаясь во взгляде его что-то прочесть.

Потом уже, когда вышел на улицу, у меня ру

Фестиваль Союза Театров Европы открылся в Малом театре 12 марта (будет проходить до 22 апреля 2012 года) спектаклем Национального театра Израиля «Габима» (его совместной постановкой с Королевским национальным театром, Великобритания) «Железная дорога в Дамаск» режиссера Илана Ронена (худ.руководителя театра «Габима») и по пьесе Гилеля Мителпункта.

АКТРИСА, КОТОРУЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ

Фестиваль Союза Театров Европы открылся в Малом театре 12 марта (будет проходить до 22 апреля 2012 года) спектаклем Национального театра Израиля «Габима» (его совместной постановкой с Королевским национальным театром, Великобритания) «Железная дорога в Дамаск» режиссера Илана Ронена (худ.руководителя театра «Габима») и по пьесе Гилеля Мителпункта. (Режиссер и драматург присутствовали на спектакле)

С Малым театром театр «Габима» многое роднит, в т.ч. то, что это также большой театр, в нем работает около 300 человек, театр был создан по инициативе Станиславского, в нем работало много известных советских режиссеров, в том числе Вахтангов, в период с 1917 по 1940 годы театр работал в России, и затем перебрался в Палестину, теперь это территория Израиля, Илан Ронен ставил в Малом театре по приглашению его худ.руководителя Юрия Мефодьевича Соломина спектакль «Мещанин во дворянстве» по Мольеру, с художниками, декораторами и командой театра «Габима», и Малый театр на гастролях в Израиле показывал свои спектакли на сцене театра «Габима». Ведущая актриса театра, неоднократно признававшаяся лучшей театральной актрисой Израиля – наша бывшая соотечественница Евгения Додина, выпускница ГИТИСа, работавшая ранее в театре Маяковского. Хочется отметить, что и пьеса и героиня Сара специально были написаны для нее.

Как сказала на пресс-конференции сама Евгения Додина, для нее очень волнительно играть на сцене Малого театра, где она раньше сидела только в зрительском кресле по ту сторону рампы. В противовес большинству критиков, которые оценили Сару, как героиню со сложной женской судьбой, и множеством мужчин (чего я к слову сказать не увидела, возможно, это есть в пьесе, не читала, но не в спектакле), Евгения увидела ее гораздо глубже, впрочем, как и зрительный зал, который рукоплескал ей и всем создателям спектакля стоя, «Моя героиня – трагический персонаж, она потеряла идеологию, у нее разрушен мир, а разрушение идеологии – это не меньшая трагедия, чем несчастная любовь и прочие жизненные трагедии», как она сказала на пресс-конференции.

Теперь по порядку, действие спектакля происходит в Хайфе (территория Палестины) в 1942-1944 г., затем переносит нас в Хайфу 1957 г., и показывает, что произошло с героями за эти 15 лет.

Главная героиня Сара (Евгения Додина) – еврейка по национальности, акцентирую на национальности не случайно, потому что это важно для сюжета, построенного на арабо-израильском конфликте, верит в возможность мирного сосуществования евреев с арабами и в свободное от работы время занимается раздачей листовок с соответствующими призывами на улице (что вызывает часто непонимание и у той и у другой стороны конфликта). Сара работает секретарем у друга своего отца Фатхи, занимающегося юридическим и нотариальным оформлением сделок (Гасан Аббас, прекрасное, очень глубокое исполнение, в лучших традициях Лира и ему подобных трагиков, я бы даже сказала по Христу, делающему добро и любящему, даже, возможно, подозревая, что его предают, спокойно, с достоинством…, когда-то Фатхи и отец Сары вместе состояли в компартии, но когда из нее стали исключать евреев, Фатхи покинул компартию из солидарности с другом, они мечтали основать профсоюз рабочих без деления на национальности, а теперь Фатхи всячески поддерживает Сару, даже находит ей работу в Сирии, в Дамаске у своих друзей, в стремлении защитить ее от надвигающейся войны, но Сара отказывается, что как мы поймем позже, является ключевым моментом спектакля, который даже вынесен в его название, потому что если бы Сара уехала, Фатхи остался бы жив, и она не совершила бы самого страшного поступка в своей жизни). Муж Сары уехал когда-то в Россию за своими коммунистическими идеями, и умер там, Сара не последовала за ним, о чем жалела, потому что по горячности максимализма, присущего молодости, не хотела его ни с кем делить, даже с идеалами, теперь она одинока, и поэтому сходится с женатым аптекарем Капланом (Эли Данкер), но не из легкомысленности, поэтому здесь я не соглашусь с критиками, которых читала, Каплан все время жалуется на больную жену, обещая уйти от нее к Саре и та надеется, вот как бы я это объяснила, жалеет его и терпит, и все бы ничего, это ее вроде устраивает, кажется, что она уже смирилась с такой женской судьбой и, возможно, даже довольна ей, но тут выясняется, что Каплан не просто так обратил на нее свое внимание…

Каплан состоит в подпольной организации Лехи, в которой втайне от Сары состоит и ее брат Шломи (Томер Бен-Давид, вечный студент на содержании своей сестры, изучающий позвоночных, который не может устроиться ни на одну работу, по-видимому не только из-за национальности и безработицы, но и из-за вспыльчивого характера), и ему нужны от Сары списки имен нелегально продающих евреям землю арабов, тайных клиентов Фатхи, т.е. он требует от Сары жизнь Фатхи, просьбами и уговорами ему не удается склонить ее к сотрудничеству, тогда в ход вступают обычные в таких случаях для «вербовки» шантаж и угрозы, Каплан предлагает Саре обменять жизнь ее брата Шломи, убившего английского офицера, которого в любую минуту готовы выдать его же соратники по группировке Лехи, в обмен на жизнь Фатхи, и Сара выбирает жизнь брата…

Далее следует одна из самых трагичных сцен спектакля, разговор Сары со Фатхи, когда она пытается у него выведать имена истинных сторон по непонятной ей сделке, Фатхи как-будто чувствует, что Саре это незачем знать, он видит, что что-то ее тревожит, но она не говорит, на все его вопросы отвечает бессмысленными отговорками, он как-будто, а может и на самом деле чувствует, что его предают, но говорит все Саре и вручает свою судьбу в ее руки… Это необыкновенно сыграно актерами, как и Гасаном Аббасом (Фатхи), как я уже говорила, сыгравшим его, особенно здесь, с позиции Христа, так и Евгенией Додиной, она великолепно передает сомнение Сары, ее дрожь в голосе, ее мученические страдания от необходимости предать своего благодетеля, друга своего отца, и может быть единственного человека, которым она безоговорочно восхищается и уважает, возможно, единственно по-настоящему близкого ей духовно и дорогого человека, эта сцена тоже разворачивается по-библейски, как разговор Иисуса с апостолом Петром, который еще не успеют петухи прокричать трижды предаст своего Учителя и все же останется апостолом и почитаемым человеком, ибо будет прощен, и прощен заранее, слова о предательстве не говорятся вслух, но это просто дамокловым мечом висит над героями, и материально на физическом уровне осязаемо играется актерами без слов!!!!!!!!

И действительно, петухи еще и не кричат, а Сара предает Фатхи, решая его судьбу, она отдает Каплану список нужных ему имен фигурантов нелегальных сделок…

Наутро Сара узнает, что Фатхи смертельно ранен в голову, его офис сожжен со всеми находящимися в нем документами, лица убийц показались торговцу на улице знакомыми, он узнал в них арабов, по слухам, незаконно продавших землю евреям, говорят, что они могли быть клиентами Фатхи и убить его за разглашение их имен… Сара приходит в больницу, у постели Фатхи сидит его сын Джалал (Юсеф Джо Свейд, Джалал 3 года проучился в Лондоне, откуда приехал настроенный против англичан и против евреев, что очень раздражало отца), Фатхи лежит с перевязанной головой и ни на что не реагирует, и хотя Сара, возможно, могла бы еще как-то пробудить его к жизни, из-за эгоизма и ревности к отцу и ненависти к евреям Джалал не разрешает ей приходить в больницу, он дает ей какие-то деньги, говоря, что она должна искать себе работу, и что так бы сделал его отец, и пытается выведать у нее могли ли убийцы быть нелегальными клиентами его отца. Зная что все бумаги сгорели, Сара всячески это отрицает…

Фатхи живет еще несколько недель, но Саре не разрешают его навещать, она пьет у себя дома, все ее попытки найти работу заканчиваются неудачей, наконец, Фатхи умирает, Сара идет в бар и в очередной раз напивается, там она встречается с Капланом, который всячески пытается ее убедить в том, что она невиновна, и Фатхи погиб случайно, но Сара его не винит, тоже прощает по христиански и винит только себя одну, здесь тоже очень сильная сцена, когда Сара говорит, что узнала саму себя, настоящую, что она предала все идеалы, которым служила, и вовсе не такая какой себя считала, по-моему это называется взрослением и мудростью, с нее спали последние розовые очки и она хотя и сломлена, но принимает себя такой, какая она есть, как она говорит «дочь своего народа, племени», которая, «когда дело идет о жизни, выбирает свое племя», «такая же как все мы», ее народ, и это помогает ей обрести себя заново, принять себя и продолжать жить дальше, и жить с достоинством, делая добро другим, несмотря ни на что, потому что один плохой поступок, даже такой, если он один, и о нем сожалеют, это не значит целиком и полностью плохой человек и не перечеркивает всю оставшуюся жизнь…

Параллельно трагично же развивается жизнь живущей в квартире Сары последние 2 года Нини (Хила Фельман), сироты, родителей (евреев) которой убили арабы на ее глазах, Нини мечтает о карьере певицы, но вынуждена работать на фабрике, потому что ее увольняют из школы, где она преподавала пение, т.к. родители ее учеников в свете последних событий (кольцо вокруг Палестины сжимается и немцы могут в нее войти) предпочитают видеть учителями своих детей немцев и австрийцев, она мечтает выйти замуж за английского офицера Джона (Исай Голан), который обещает на ней жениться и увезти в Англию, в то время это преследовалось, та же подпольная организация Лехи посылала письма угрозы девушкам, встречающимся с англичанами, убить или искалечить могли даже из-за простого танца, не говоря уже о чем-то большем (получает такие письма и Нини, преследуемая дружками по Лехи ревнующего ее влюбленного Шломи), поэтому или из-за все нарастающей напряженности политической и военной обстановки, Нини торопится, не проверив в достаточной мере чувств Джона, который вскоре предлагает отложить свадьбу из-за недовольства родителей выбором сына в будущие невестки сироты, и к тому же еврейки, после чего Нини в порыве юношеского максимализма (как и Сара когда-то) порывает с ним, даже когда он говорит, что готов жениться несмотря на письмо, все или ничего хочет она от любви, Нина ждет ребенка от Джона, но не говорит ему, Джон уезжает воевать в Европу. После совершенного ей предательства Фатхи Сара пытается спасти хотя бы Нини и ставит своему брату встречное условие, в обмен на его жизнь, стоившую ей Такого непростого шага, предательства единственного ее благодетеля, друга и единомышленника, возможно единственного по-настоящему ей близкого человека, она требует от Шломи оставить Нини в покое, но адский механизм уже запущен, вскоре после рождения ребенка – девочки, которую назвали Далиа, те самые дружки из Лехи под номинальным предлогом похищают Нини и убивают ее на рельсах той самой дороги, которая могла бы увезти Сару в Дамаск…

С момента начала событий проходит 15 лет, Хайфа, 1957 год… старый знакомый Сары, занимающейся теперь частными уроками английского и французского, бывший британский офицер Джон, приходит к ней домой и просит рассказать о своей первой жене, как он ее называет, и судьба которой не дает ему покоя, Нини, несмотря на то, что он снова счастливо женат и растит 6-летнюю дочь… (С этого начинается спектакль, потом Сара рассказывает Джону историю, которую мы видим, и действие снова возвращается в 1957 г.)

Рассказ Сары прерывает возвратившаяся из школы девочка, ее приемная дочь, Далиа (Дарья Алуфи, Ади Бар-Лев), удочеренная ей в 1944 г., как мы теперь понимаем, дочь Нини и Джона, но Сара, видимо, боясь потерять девочку, к которой она привязана, не говорит Джону кто перед ним, и хотя в голосе и глазах отца и дочери чувствуется какая-то минутная вспышка, Джон уходит… Счастливые своей стабильностью будни семьи прерываются пришедшим с работы, как всегда истерящим Шломи, которого уволили в очередной раз (видимо, он все-таки закончил за эти годы свой институт и преподавал в школе биологию), Сара уже к этому привыкла, и, даже если ей больно и смотреть на брата, то не потому что она его не любит, а потому что он напоминает ей о ее предательстве, в это время Далиа находит старые ноты «из чемодана Нини», так что непонятно даже, знает ли она на самом деле, кто ее мать, или нет, и играет на пианино и поет песню «We’ll meet again” (песню, написанную в 1939м году для идущих на войну солдат и их семей, ждущих их домой), как когда-то играла на таком же пианино британским офицерам ее мать, когда все еще были живы и все было хорошо… Шломи плачет от нахлынувших воспоминаний, ничего не понимающей Далии Сара отвечает, что это из-за того, что его уволили, перед пианино появляется образ ее матери, Далиа поет:

We’ll meet again, don’t know, where don’t know when,
Мы встретимся снова, не знаю где, не знаю когда,
But I know we’ll meet again some sunny day.
Но я знаю, мы встретимся снова однажды солнечным днем.
Keep smiling through just like always do,
Продолжай улыбаться (несмотря ни на что), как ты всегда (это) делаешь,
Till the blue skies drive the dark clouds far away.
Пока по синему небу темные облака не пронесутся прочь.
So will you please say hello to the folks
Поэтому прошу передать тебя привет людям,
that I know, tell them I won’t be long.
Которых я знаю, скажи им, я ненадолго.
They’ll be happy to know that as you saw
Они буду рады (счастливы) узнать, что ты видела,
me go, I was singing this song.
Когда я уходил, я пел эту песню.
We’ll meet again, don’t know where, don’t know when,
Мы встретимся снова, не знаю где, не знаю когда,
But I know we’ll meet again some sunny day.
Но я знаю, мы встретимся снова однажды солнечным днем.

Когда-то они все действительно встретятся и простят друг друга, хотя Фатхи простил Сару еще здесь и она это знает. Зал рукоплещет стоя, крики Браво, проникновенные слова Евгении Додиной, обращенные к зрителям, о ее сомнениях и том, как она рада выступить на сцене Малого…!!! Написала подробно о сюжете, потому что он заслуживает того, и потому, что не видела, чтобы кто-либо еще о нем писал, в основном пишут общие слова, пишу для тех, кто будет читать вот по таким общим словам, или опоздает на спектакль или пропустит что-то на электронном табло из синхронного перевода, потому что спектакль очень насыщен событиями, и игра не менее великолепная, поэтому впервые в такой ситуации жалела, что приходится отвлекаться на субтитры, а также потому, что хотелось бы еще раз выразить свою признательность автору пьесы Гилелю Мителпункту за прекрасный материал и режиссеру Илану Ронену и вот почему…

Мне очень редко нравится драма на иностранном языке (не балет, опера или цирк от театра) в полной мере, т.к. на английском, французском, немецком языках по сравнению с нашим разные смысловые интонационные акценты в словах и фразах, а здесь, не знаю почему, то ли у иврита что-то общее с русским языком, то ли от того, что часть труппы составляют актеры из бывшего СССР, были точно такие же интонации и акценты, даже иногда словно бы становилось непонятно, почему после паузы продолжают говорить не на русском, действительно возникало удивление, со мной это было впервые, душа русская у этого спектакля, и текст и энергетика, смотрелось как Чехов, только энергичнее, может как Чехов с энергетикой Горького, только трагичнее, вот… Может удивить, что сюжет спектакля построен таким образом, что единственным целиком и полностью положительным героем спектакля/пьесы оказывается араб (Фатхи), что на самом деле является актуальной темой в современном израильском обществе, которое хочет мира (как мне сказала моя подруга, живущая в Израиле, профессор консерватории, приведу ее комментарий, чтобы избежать обвинений в неполиткорректности и непонимании ситуации: «Это сложнейшая и актуальнейшая тема современности, поэтому театр, можно сказать, держит руку на пульсе. Много противоречий, не понять, как разрешить все. Мир противоречив и на людях это отражается.”). Один момент в сюжете спектакля вызвал вопрос, когда говорят о евреях, которые готовы пойти даже на то, чтобы позволить войти в страну немцам!!!, чтобы выгнать арабов, в чем как они считали, немцы им помогут, причем в спектакле брат Сары Шломи, активист подпольной организации Лехи, даже говорит, что он не верит в массовые убийства немцами евреев, во что мне трудно поверить, неужели об этом не писалось в газетах и не говорилось по радио того времени, а ведь была и почта и даже телефон и родственники в Германии у кого-то наверное, в общем, спектакль с точки зрения сюжета и языка мне очень понравился, но оставил вопросы, которые нам, наверное, трудно понять, даже пожалела, что пресс-конференция была не после спектакля а до… Зато возникло желание почитать что-то на эту тему… Но, наверное, такие факты были, потому что пьеса тоже завоевывала какие-то призы, и героиню Сары в Израиле критики и зрители называют олицетворением судьбы еврейской женщины, «каноническим образом», как я услышала на пресс-конференции… Хочется отметить необыкновенную игру Евгении Додиной (Сары), про такую же необыкновенную игру исполнителя роли Фатхи – Гасана Аббаса я уже писала выше, необыкновенный голос, проникающий прямо в душу и берущий за живое, не голос, а нерв, Москва стала очевидцем, ныне, увы, редким, игры новой для нас, кто не видел ее в театре Маяковского, как я, Великой, да-да, по-настоящему Великой Актрисы, с большой буквы, актрисы, которую потерял наш театр и все мы… Но приобрел израильский театр «Габима», мировой театр, так что за Израиль и за мир можно порадоваться, но не за нас, и тут есть над чем подумать… Я думаю, у нас нет равных актрис ее поколения… Браво, Евгения! Ваши сомнения были напрасны… Москва Вам поверила и восхитилась, жалко, что только 2 вечера, только 2 спектакля… А какая необыкновенная скромность, вот чего нет у наших актеров, не помнят фразы Станиславского, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве (в оригинале «Умей любить…), поэтому и имеем то, что имеем, театр «Габима» помнит это и другие наставления мэтра и умеет, и поэтому поражает торжеством своей классики и вкуса в современной пьесе в современное время. За что еще раз хочется выразить слова благодарности режиссеру и его художественному руководителю Илану Ронену. Хочется отметить также работу музыкального оформителя О.Видиславски и художника по свету М.Маргалит, потому что все работало на спектакль и на идею, например, в сцене в больнице у постели Фатхи – без слов и движений одной музыкой и светом, именно потусторонним каким-то светом, были переданы страдания его сына и смерть Фатхи, причем в динамике с нарастающим эмоциональным накалом и нервом, а также работу декоратора, к сожалению, не нашла такого пункта в программке, поэтому не могу назвать конкретного имени, возможно, это не одно имя, за декорации, а точнее почти полное их отсутствие, которое было очень удачно компенсировано экранами (поэтому, возможно, мы должны сказать за это спасибо Режиссеру видео А.Авигдор, т.к. слово декоратор нигде не упоминается, но, возможно имеются в виду кадры хроники тех лет, демонстрируемые на экране в требующие того моменты), вещь не новая, но тут необыкновенно точно были переданы и вид города и недостающие элементы интерьера, иногда казалось, что они осязаемы, настолько удачно все вписывалось в спектакль, впервые при таких декорациях у меня не было ощущения их отсутствия, голой сцены, и отсюда неправдоподобности происходящего, впервые меня ничего не отвлекало при таком сочетании, и ничего не раздражало, а наоборот, помогало создавать подходящую атмосферу. Все в этом спектакле работало на один общий результат, это воистину была команда, и драматург, и режиссер, и актеры, и постановочная группа. Но Актриса….!!!! Что имеем не храним, потерявши – плачем!!!!

Татьяна ЛЬВОВА.

P.S. Хочу выразить свою признательность Моей израильской подруге, профессору Консерватории, за ее любезную помощь и комментарий, Максиму Редину за помощь в точной формулировке одного понятия, Ольге Бутковой за любезное приглашение на фестиваль, пресс-конференцию, радушный прием и за внесение неоценимых корректировок, а также моим друзьям, оказавшим неоценимую помощь при переводе одной непонятной мне фразы из английской песни, милостиво откликнувшимся на мой призыв в facebook – Геннадию Смирнову, Дмитрию Воронину, Max Pustov, Billy Hunter и, конечно, P.M. и Алексею Дронову, экспромтом предложившему даже стихотворный перевод песни: Когда-нибудь с тобою встретимся мы снова, Сквозь тучи вмиг прорвётся солнца луч, Твоей улыбкой бесподобной я разгоню армаду туч Ты не молчи, друзьям раздай приветы, Я буду скоро, верь, не задержусь! И счастливы мы будем вместе Я всё поведаю тебе и вновь спою

…Когда-нибудь с тобою встретимся мы снова. Сквозь тучи вмиг прорвётся солнца луч…

Источник: http://www.newlookmedia.ru/?p=18696
© Издательский Дом «Новый Взгляд»

Потомок знаменитой актерской династии ищет в материале только свет и никогда не будет ставить «чернушную» пьесу

АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЛЮДЯМ НАДО ДАТЬ НАДЕЖДУ!»

Потомок знаменитой актерской династии ищет в материале только свет и никогда не будет ставить «чернушную» пьесу

Александр Коршунов принадлежит к известной в России актерской династии. Его дед Илья Судаков и бабушка Клавдия Еланская еще при жизни стали легендой отечественного театра, отец Виктор Коршунов - артист, который долгое время был директором Малого театра, мать Екатерина Еланская - создатель и художественный руководитель театра «Сфера». И наконец его дети – Степан и Клавдия тоже с успехом выступают на театральных подмостках столицы.

— Западное направление по белорусской дороге — Рублевское шоссе, Минское, Можайское — это то направление, где находится наша дача, и где с детства я бывал, рос, а в какие-то годы в Москву даже не приезжал на зиму, там оставался. Это район Николиной горы, Успенского. Мы туда ездили и на машине, и на электричке. Сначала до Перхушково, оттуда шел автобус, потом от Жаворонков удобней стало ездить. Когда я женился, оказалось, что моя жена Оля в детстве жила в селе Ильинском, где ее мама работала на АТС, и они тоже ездили по этой дороге. А мой прадедушка Николай Денисович в эвакуацию не поехал, а оставался всю войну на даче. Во время войны немцы туда не дошли, но были совсем близко.

Кстати, когда-то здесь было очень тихо. Это сейчас стало такое сумасшедшее направление: Рублевка, Рублевка! Барвиха и Жуковка — чуть ли уже не города. Самое безумное строительство и безумные цены. Мы с сыном раньше могли выйти на дорогу и играть в игру, с какой стороны больше машин пройдет. Я считал «Москвичей», он — «Волги». Сейчас в такую игру поиграть нельзя: потоки бесконечные и с той, и с другой стороны.

ОНА БЫЛА ТРЕБОВАТЕЛЬНА И СТРОГА

— Александр Викторович, вы были обречены стать актером, или у вас мог быть иной путь в жизни?

— Мог быть и иной — я очень увлекался рисованием. Мама даже привела меня к художнику Пименову, чтобы показать мои работы. Он ничего особенного в них не увидел. Но все же порекомендовал обратиться к художнику Рубинштейну, чтобы тот подготовил меня к экзаменам. Я к нему ходил полгода, а потом признался, что не решил еще, кем быть — актером или художником. Тот растерялся, потому что и время на меня потратил, и верил, что из меня что-то получится. А прощаясь, сказал: «Саша, вы живопись не бросайте, даже если не будете этим заниматься профессионально». Я очень редко сейчас пишу, в основном на даче в Щелыково. Дома висят некоторые мои акварельные работы и в чемодане хранятся. Были и выставки в СТД. Так что мог вполне быть и художником.

— Вас никогда не подавлял отец?

— В детстве я всегда его уважал, даже немножко боялся. Хотя он ни разу меня не ударил, только один раз замахнулся. Причем я был виноват: я его просто достал. Он каждый день распевался у фортепьяно, а я, маленький, тюкал по клавишам. Он раз сказал: «Саша, ты мне мешаешь!», второй, третий... А я никак не мог остановиться. Тогда он схватил меня и хотел по заднице хлопнуть. Но тут мама помешала, и этого не произошло.
На меня влияли мнение отца, его воля, которые были сильнее моих. Он хотел, чтобы я пришел в Малый театр. И это в конце концов произошло, в чем я никогда не раскаялся. Но свою дочь Клавдию я понимаю и уважаю за ее решение пойти в «Современник». Хотя мы хотели, чтобы она служила в Малом, и роль у нее уже была в «Пучине». Но когда она с кем-то показалась в «Современнике» и Галина Борисовна Волчек ей заинтересовалась и позвала к себе, дочь была счастлива. «Ты пойми, — призналась она мне, — в Малом и дед, и ты, и брат. Это пресс, который всегда будет на меня давить. А я хочу быть свободной».

— Изменилось ли ваше отношение к родителям, когда вы пришли в профессию?

— Когда я столкнулся с ними в работе, они мне стали еще дороже: я по-настоящему понял, что они уникальны. Когда мама пригласила меня в спектакль «Маленький принц», мы репетировали нелегко. Я нервничал, злился, часто обижался на нее. А она была требовательна и строга. И я понимал, как это много мне дает и с точки зрения актерства, и с точки зрения будущих занятий режиссурой. Именно тогда мне захотелось как-то изменить свою жизнь. Я понял, что сделал для себя что-то принципиально новое и мне теперь мало того, что происходит в Новом театре, где я работал после Школы-студии МХАТ. И я ушел оттуда в никуда.

— У вас и отец, и мать - люди сильные. А кто из них лидер в семье?

— Мама. Отец терпелив, сдержан, рассудителен. А мама — человек эмоциональный и в своей жизни всегда принимает очень резкие решения. Ведь она была актрисой Малого театра, играла большие роли, и вдруг решила перейти в Театр имени Маяковского к Охлопкову, который обещал ей Катерину и Медею. Папа был против, Царев не отпускал. Но ей чего-то не хватало, и она ушла. Когда появилась тяга к режиссуре, она поступила в аспирантуру. А потом стала создавать театр — через преодоления и борьбу, через мытарства по советским инстанциям. И добилась своего.

ОКАЗЫВАЕТСЯ, СТРИЖ РЕПЕТИРУЕТ

— Вы помните своих знаменитых дедушку и бабушку?

- Мы всегда жили вместе с Ильей Яковлевичем Судаковым и Клавдией Николаевной Еланской. Я их звал, как и все в доме, только Илюша и Клавдюша. Дедушку я застал не очень здоровым, после инсульта. На фотографии, где я маленький, он держит меня, обхватив рукой, и целует в макушку. Несмотря на болезнь, он писал книжку «Моя жизнь в труде и борьбе» — о своих юных годах, когда жил в деревне Ростовка под Пензой, потом в самой Пензе. Был увлечен революцией, осужден, был на каторге. Потом его досрочно освободили в 1913 году. Его отец, мой прадед, церковный служка, пошел в Царское село, стоял там на коленях, ждал царя Николая и отдал ему прошение о помиловании. После этого Илюша бросил революцию, увлекся театром и приехал в Москву поступать к Станиславскому.
Это был колоссальной энергии и таланта человек, с невероятной работоспособностью и феноменальной памятью. Мог выучить за ночь роль и на следующий день ее играть, чем неоднократно выручал Художественный театр. Мария Иосифовна Кнебель пишет о нем, как о недооцененной фигуре в истории нашего театра. К сожалению, многое, что поставил дед, потом было приписано Станиславскому. У него есть совершенно легендарные постановки: «Дни Турбиных», «Бронепоезд 14-69», «Горячее сердце». И если взять афиши тех лет, там так и написано, что режиссер — Судаков, а художественный руководитель театра — Станиславский. Кстати, дед был в армии во время революции и прекрасно знал и чувствовал все моменты, связанные с белым движением. Вот почему его «Дни Турбиных» шли по 14 раз в месяц, и в зале люди рыдали, братались, воспринимая спектакль, как невероятное событие. Именно Илью Судакова вывел Булгаков в «Театральном романе» в образе Фомы Стрижа, молодого режиссера. «Что такое: пальба, стрельба, крики, брань! Бунт в театре? Оказывается, Стриж репетирует».

Клавдюша была и остается для меня идеалом человека, актрисы, женщины, матери, жены. В ней было столько духовной красоты и жизнеутверждения, радости и оптимизма, что рядом с ней окружающие невольно облагораживались. У нее всегда светились глаза и никакие невзгоды (дед болел 17 лет, в театре были непростые ситуации) не заставили ее отчаяться, сломаться, потухнуть. Наоборот, от нее можно было заряжаться энергией. Она рассказывала, как Немирович-Данченко говорил на репетиции: «Ну, что вы все какие-то кислые, вареные. Посмотрите на Еланскую. Она вышла на сцену и вся светится уже только от того, что вышла НА СЦЕНУ! Вот как надо работать!» А еще мама рассказывала, как однажды мне что-то было нужно и она отказывалась помочь: «Не могу, у меня дела». А Клавдюша ей и говорит: «Нет ничего важнее твоего сына. Вот самое главное дело в твоей жизни».

ЭТА ЗАБАВНАЯ ДЕВЧОНКА

— Что вы хотите лично для себя найти в пьесе, в роли?

— Только свет! Я никогда не буду ставить какую-то «чернушную» пьесу или безысходную, безнадежную. Сулержицкий однажды записал в дневнике, что есть актеры и особенно актрисы, которые кричат, плачут, нервничают на сцене и уже зрительный зал вместе с ними бьется в конвульсиях. А его это оставляет равнодушным. И он делает вывод, что актер должен воздействовать на зрителя не нервами, а душой. Ведь главное не удивить или «взнер- вить» всех, сказав, что сейчас не так плохо, как вы думаете, а еще хуже. Я думаю, что людям надо дать надежду.

— Ваша жена тоже актриса?

— Нет, художник. Я увидел ее в Новом театре в коротенькой юбочке и фартучке, где она расписывала декорации вместе с Олегом Шейнцисом, который потом работал в Ленкоме, а тогда оформлял наш первый спектакль «Записки Лопатина». Такая забавная девчонка в рабочей одежде, заляпанной красками. Никакого романа между нами тогда не было. Она была замужем за другим человеком, но с мужем они уже не жили вместе.

— А когда возник роман?

— Это произошло на Черном море, во время наших первых гастролей. Мы лежали на пляже. Был легкий шторм. Я спросил: «Оля, пойдешь купаться?» «Пойду». Нырнули, немножко отплыли, попробовали вернуться и... оказались в мертвой зоне, попав в волну, которая все время оттаскивала назад. Чувствуем, что не можем выплыть. И крикнуть не можем: голос пропадает. Я стараюсь ее как-то вытолкнуть вперед — не получается. А силы уходят. И вдруг она говорит: «Плыви, я хочу утонуть». «Не валяй дурака», — отвечаю. Наконец, мне удается ее выпихнуть на волну, и тут еще один наш актер сообразил, что происходит, вбежал уже одетый в море и вытащил ее за руку. А я следом выскочил. Вот такое у нас совместное было переживание.

— Что же вас поразило в ней больше всего?

— Глаза. Их трогательность, трепет, свет какой-то. Внешний облик, конечно, имеет значение, но не он решает, а глаза. Какой-то ток идет от них, и уже не важно, во что одета женщина. Какой-нибудь мокрый купальник или старые заношенные брючки в краске могут волновать больше, чем шикарный туалет. Все движется любовью. Бывает, учится способная студентка, но ей что-то не удается в профессии. И вдруг пережила личную драму и — хоп! Смотришь — в ней родилась актриса. Важно, с чем выходишь из этих драм: можешь разрушиться, а можешь наоборот — взлететь!


Наталья САВВАТЕЕВА
«На западе Москвы», №9 2012

Фоторепортаж Михаила Филатова