Официальный сайт Малого театра

23.06.2021

ТАМ, ГДЕ СЛОВА БЛЕДНЕЕ ЗВУКОВ

О дебюте пианиста Бориса Березовского в Малом театре Михаил Сегельман, "Музыкальная жизнь"

В российской истории успеха «монолога для театра» (авторское определение) Алессандро Барикко «1900-й. Легенда о пианисте» ключевую роль сыграло киновоплощение. Писатель, философ, эссеист, дипломированный пианист, в молодости занимавшийся музыкальной критикой, Барикко создал свою пьесу в 1994-м. На следующий год ее впервые поставили в театре, а уже в 1998-м появился превосходный фильм Джузеппе Торнаторе, в котором главные роли исполнили актер Тим Рот и музыка Эннио Морриконе. Далее – предсказуемо: международный успех, переводы на разные языки (первый русский – Наталия Колесова, 2001) и последующий бум (например, в 2008 году пьесу почти одновременно поставили два московских театра). Спектакль Малого театра (перевод – Валерий Николаев) предлагает новый, музыкальный акцент в прочтении пьесы.

Как известно, у Барикко о ровеснике XX века, гениальном пианисте-самоучке по имени Дэнни Будмэн Т.Д.Лемон Тысяча Девятисотый (по-итальянски – Novecento, слово, предполагающее многозначный перевод), вся жизнь которого прошла на океанском лайнере, вспоминает его друг-трубач. В кинематографе изначальная монологичность, рассказ о действии предсказуемо трансформируется в собственно действие (диалог главных героев). Режиссер спектакля Ирина Леонова предлагает синтез монолога с диалогом: трубач (Александр Дривень) не играет и ноты, пианист (Борис Березовский) не произносит и слова. Идея прекрасна как с художественной, так и с «пиаровской» точки зрения: не так уж часто драматическому театру удается заполучить в спектакль столь масштабного музыканта. А когда удается – жди не только драмтеатральную, но и филармоническую публику. Свою роль сыграли и желание Березовского окунуться в стихию драмы, и давняя дружба пианиста и актера.

Решение сделать музыку главным акцентом спектакля не во всем пошло ему на пользу. Первая половина пьесы отчасти напоминает не лучшую литературно-музыкальную композицию, в которой драма и музыка существуют скорее формально, не прорастают друг в друга, не образуют нового качества. Многое меняет ключевая сцена музыкального поединка главного героя и «изобретателя джаза» Джелли Мортона. Кажется, ради нее все и задумывалось. На сцене, перевоплощаясь то в одного, то в другого, царит Борис Березовский. Пьесы (согласно сюжету) становятся все сложнее, и в итоге «афроамериканский виртуоз» играет фрагмент одного из этюдов Шарля Алькана, а наш самородок – кульминацию «Вальса» Равеля. В этот момент спектакль неумолимо превращается в концерт с запрограммированными бурными и продолжительными аплодисментами.

Уже одни упомянутые сочинения говорят о музыкальном решении спектакля. Его автор – Роман Мартынов (он же и второй исполнитель главной роли) – стажировался у Бориса Березовского в РАМ имени Гнесиных. Идея Мартынова – в полном отсутствии правдоподобия и иллюстративности: акцент сделан на классику, причем такую, которую просто так не выучишь и по слуху не сыграешь. Практически вся звучащая музыка написана в XX веке. Главный автор – Морис Равель, рядом с ним Дебюсси, Скрябин и другие. В конце пьесы ради музыки немного «повольничали» и с оригиналом. У Барикко герою, который остается на обложенном динамитом и приговоренном к смерти судне, чудится, будто на входе в рай и ад ему, взамен оторванных, дают две правые руки. В спектакле – две левые, и сделано это ради фрагмента Концерта для левой руки с оркестром Равеля, которым все и завершается. В паре случаев условность решения подчеркнута использованием музыки, написанной позже описываемых событий. Oblivion Пьяццоллы – сладкая косточка популярной классики рядом с эстетскими пьесами вроде «Желания» Скрябина, «Отражений в воде» Дебюсси или «Виселицы» нашего-сами-понимаете-Мориса. Рядом с классикой – самая разнообразная музыка. Выделяются две пьесы в изумительных обработках Арта Тейтума – Tea for Two и Tiger Rag. Их включение – очевидная параллель фильму: у Торнаторе, помимо оригинальной музыки Морриконе, звучат, например, подлинные аранжировки Джелли Ролла Мортона.

Именно в возможности предельного стилистического разнообразия, видимо, и состояла главная творческая мотивация Бориса Березовского. В концерте классического типа подобных перевоплощений и раздвоений (вспомним ключевую сцену) не выдержит никакой Боливар – а великолепная пьеса и ситуация драматического спектакля эту возможность дают. И уж точно в классическом концерте пианиста вместе с роялем во время игры не вращают по сцене. Простой и эффектный прием подсказан самой пьесой: в одном из эпизодов Новеченто вместе с роялем и трубача в буквальном смысле шатает по кораблю во время океанского шторма.

«Когда не знаешь, что – это джаз», – одна из знаменитых цитат пьесы Барикко. Вопрос впрямую относится к самой постановке. Что перед нами? Спектакль? Концерт? Но дело даже не в формальном ответе. Драматическая часть постановки и Александр Дривень как ее проводник, пожалуй, не уравновешивают музыкальную. Важнейшие философские мотивы не то чтобы проваливаются – доносятся несколько формально. Прежде всего это касается ключевой идеи Барикко: пианист, которого нет, страшится суши вовсе не по прозаическим причинам, вроде отсутствия документов, дома и т.д. Корабль и клавиши фортепиано означают для него конечность пространства, а именно она и дает настоящую свободу. Бесконечность пугает его, на суше на миллионах клавиш играет Бог. Главными причинами дефицита драмы в драме можно считать и режиссерские акценты, и самого актера. Своей пластичностью и даже эксцентричностью Александр Дривень напоминает молодого Виталия Соломина (вот бы возобновить с ним пьесу Василия Ливанова «Мой любимый клоун», в которой когда-то блистали Виталий Мефодьевич, а вместе с ним Александр Клюквин, Наталья Вилькина). Но когда эксцентрика заканчивается, внешнее движение останавливается и приходит время тихого и главного, – слова оказываются гораздо бледнее звуков.

Михаил Сегельман, "Музыкальная жизнь"

Партнеры

Информационная поддержка