07.12.2004
Подробнее
Мы благодарим друга нашего сайта Ольгу Амелину за присланный текст пьесы А.Н.Островского «Трудовой хлеб»
Мы благодарим друга нашего сайта Ольгу Амелину за присланный текст пьесы А.Н.Островского «Трудовой хлеб»
Подробнее
«К 250-летию русского театра» Влас Дорошевич «Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
Влас Дорошевич
«Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
Впервые опубликовано – Журнал литературы «Жатва». Зима 1912 г. Кн. 1. М., 1912. Под псевдонимом Старый Москвич.
Москва и Малый театр... Я бы сказал больше: Россия, интеллигентная, просвещенная, читающая и п реданная искусству Россия и Московский Малый театр — два сплоченных, неразрывно связанных между собою звена.
И москвичу особенно хочется лишний раз поговорить об этом, когда-то образцовом, исполненным богатого творчества и жизни, сейчас умирающем и заброшенном доме искусства.
Слава Малого театра — старая и заслуженная слава. Молитвенно склоняется мысль перед дорогами именами уже отошедших, но всегда незабвенных Садовского, Самарина, Акимовой, перед живой и любимой Гликерией Николаевной Федотовой. Облик Ермоловой, артистки величайшего душевного экстаза, артистки подвижницы, неумолимой и чистой жрицы искусства и сейчас еще, больше чем когда-либо, зажигает душу неугасимым огнем вдохновения. Медведева, Никулина, Са-довская, Ленский, Макшеев, Рыбаков, Правдин... Встает в памяти Островский — сам создание и сам один из творцов этой славы.
Сильная творческая мысль, самостоятельная и глубокая, бурным потоком неслась с образцовых подмостков, через зрительный зал, по Москве — в молодой Петербург, в глухую провинцию, и от животворных ключей его питалась Россия.
Решающее слово в театральном мире принадлежало Малому театру, он создавал и воспитывал таланты, и его артисты были действительно лучшими и истинными сынами искусства — а писатели, к которыми он обращался, действительно истинными художниками слова.
Так было.
Но сломался какой-то винт в гигантской машине. Затормозился ход, стали останавливаться некоторые колесики, приводившие механизм в движение, сначала менее значительные, потом все более и более крупные и... произошла досадная остановка, остановка, длящаяся и по сейчас, со всеми мучительными аксессуарами — толчеей на месте, толчками назад...
Почему? Кто воздвиг на безграничном пути роковую станцию? В чем причина ее возникновения?
Резко ли изменилось за последнее время направление искусства, жизнь ли чересчур быстро шагнула вперед, стала сложнее, капризнее, разнообразнее — или просто, удовлетворенные и самодовлеющие, остановились в своем олимпийском величии недавние боги, решив, что дальше идти в деле творчества — некуда?
Может быть и то, и другое, и третье вместе. Только побледнело роскошное полотно, потускнели яркие краски на выцветшем фоне — местами стерлись, местами слезли. Несколько раз плохие реставраторы старались поправить картину, но от их неумелой работы не лучше, а все хуже она становилась.
И невольно возникает вопрос — искусство ли то, чем занят за последнее время Малый театр?
Вопрос, на который с грустью приходится ответить: нет.
Нет ничего общего между искусством и теми нудными и шаблонными зрелищами, которые нам показывают в театре. В большинстве случаев пьесы ставятся с целью дать применение той или другой выдающейся артистической силе и с участием ее — проходят свободно. Идешь с заранее определенной целью смотреть Марью Николаевну, или Елену Константиновну, которые и тешат себя и знакомую публику, и на их игре отводишь душу. Но Марья Николаевна и Елена Константиновна одиноки, и когда публике преподносятся пьесы — с молодым, вернее вечно молодым, но на самом деле, совершенно состарившимся и высохшим в театре ансамблем — пьесы вроде «Коринфского чуда», «Kampfuber den Mann», или «Марии Стюарт» со всеми этими Левшиными, Найденовыми, Турчаниновыми и Садовскими 2-ми, так-таки и не перешагнувшими заветного рубикона заслуженности (Официально, впрочем и Лешковская заслуженной артисткой не числится — Примечание В М Дорошевича), или когда заслуженная артистка заменяется незаслуженной дублершей, — столичный зритель чувствует себя жутко, точно попав на слабый и провинциальный спектакль.
За последние пятнадцать-двадцать лет Малый театр не создал ни одного артиста, не выдвинул ни одного драматурга. И в то время, когда делами заведовали административные органы, и позднее, когда состав репертуара перешел к репертуарному совету. Совет этот состоял из старых артистов и каждый из них продвигал ту пьесу, первая роль в которой ему подходила, обращая также внимание и на то, чтобы остальные роли подходили кому-нибудь из значительных артистических сил театра. Художественную ценность пьесы совершенно игнорировали, предполагалось, что как бы плоха не была пьеса — таланты артистов вывезут. Исходя из того же принципа пренебрегали и декоративной, и обстановочной стороной пьесы; вместо зеркал вешали на стенахдоски, оклеенные глянцевитой бумагой, куском жести заменяли луну, а на разговоры о музыке и пении птиц, или о звуке подъезжающего экипажа — отвечали гробовым молчанием. Около образцовой сцены, на смену блестящим драматургам времени Островского и Писемского, терлись прислуживающие артистам, пишущие для них заказные роли Крыловы, Невежины, Александровы, позднее Рыжов, Персиянинова и многие другие — имя же им легион. Целую плеяду мелких паразитов искусства вскормил своим богатым телом Малый театр, паразитов, которые, размножившись и выросши, высосали его кровь и грозят превратить его в труп.
Между тем старых и заслуженных артистов становилось все меньше и меньше. Новые же, пущенные им на смену, уже не обладали искусством вывозить любую пьесу. Слабые пьесы стали проваливаться, а театр пустовать. Роль репертуарного совета, в силу обстоятельств, оказалась исчерпанной. Это заметили, и заведывание репертуаром было поручено Ленскому. Ленский умер, не выдержав непосильной тяжести, и дело перешло к Южину.
Назначение Южина вызвало невероятный шум. Изболевшее душой, совсем было отчаявшееся в судьбе своего старого кумира общество ожило. Заговорили о близком и полном возрождении театра, о наступлении в его жизни счастливой эры.
Мы, лично, никогда этих радужных надежд не разделяли.
Южин — кн. Сумбатов — добросовестный актер, плодовитый драматург и заурядный режиссёр — безусловно здоровый и энергичный работник. Но тут одних этих качеств мало.
Для того, чтобы вдохнуть душу живую в дорогое остывающее тело Малого театра нужны прежде всего цельное, непосредственное творчество, сила гения, животворящий огонь титана...
Все же, на первых порах, Южину удалось понять, чего не хватало театру — не хватало дарований и пьес. Но для того, чтобы пополнить этот недочет, надо творить и творить годами, надо поставить себе определенную идейную цель, к достижению которой и идти по строго намеченной программе.
Кроме того, необходимы известная самостоятельность и цельность взглядов.
Ни того, ни другого, к сожалению, в направлении деятельности Малого театра не оказалось.
За короткое время нового управления театром мы были свидетелями постоянных колебаний, бессильного метания из стороны в сторону. И не только в отношении к репертуару, но и к подбору артистических сил.
Сплошная погоня за модой — всегда, правда, несколько устаревшей, прошлогодней, но все-таки модой, стремление понравиться дешевой толпе.
Царил Андреев в последние годы — и явилась неудавшаяся (может быть и к лучшему) попытка поставить «Анфису», заговорили о Шоу — поставили «Клеопатру». Художественный театр дал «Анатэму», «Miserere», при полных сборах прошли у Корша «Мирра Эфрос» и «Сатана» — в результате, конечно, с большим опозданием, на Малой сцене две пьесы из еврейской жизни: шаблонная стряпня г-жи Хин и, безусловно, интересный бернштейновский «Израиль». Некоторое время в Малом театре служил Максимов, казался плох; ему почти не давали ролей, держали его в загоне. Но стоило этому самому Максимову — безусловно талантливому, чрезвычайно чуткому и нервному артисту, уйти к Незлобину и добиться, наконец, известного и вполне заслуженного успеха — и его опять потянули назад, в Малый театр.
Смирнова интересовала коршевскую публику — надо пригласить. Не пошла — пусть остается без дела, или дублирует.
И можно с уверенностью сказать, что если госпожа Гзовская выдержит до конца свой искус в Художественном театре — а это безусловно искус, так как ни по своим сценическим данным, ни по характеру своего дарования, индивидуально деспотическому, артистка к сцене Художественного театра, где ей приходится разыгрывать глубоко чуждых ей по духу Катерин Ивановн и Тин из «Miserere», — не подходит, и конечно даст в этом году прелестнейшую из всех когда-либо виденных Офелий (Выход настоящей книги журнала запоздал на месяц, и госпожа Гзовская уже — Офелия и, увы, не совсем такая, какой хотелось бы ее видеть. — Ред.) — она вернется в Малый театр триумфаторшей.
Я не говорю еще о целом ряде вновь появившихся на Малой сцене актрис и актеров, пополнивших и продолжающих пополнять и без того многочисленные кадры труппы, ради того только, что им удалось сорвать, хотя бы и случайный и, может быть, совсем незаслуженный успех на сцене какого-нибудь другого театра.
А настойчивое приглашение на казенную сцену Рощиной-Инсаро-вой после того как она сыграла «Обнаженную» у Незлобина?
Где же инициатива Малого театра? Славную роль старейшего законодателя сцены, в недрах своих выносившего и из девственной глубины выдвигавшего новые артистические дарования, своим авторитетным признанием открывшего широкую дорогу не одному талантливому драматургу — образцовый театр променял на совершенно другую, несоответствующую его положению роль: он стал пугливо прислушиваться к мнению толпы, присматриваться к соседним частным сценам — пусть раньше другие признают, а тогда и мы воспользуемся.
Надо, конечно, оговорить, что одного заведующего репертуаром нельзя всецело винить за все недочеты театра. Как-никак, но, по своему положению чиновника, ему приходится считаться с многочисленным начальством, приказами сверху и, помимо того, интригами в низах — все же проявлять иногда побольше самостоятельности было бы полезно.
Кроме того, в деле выбора пьес, заведующему репертуаром приходится в известной мере считаться с так называемым, литературно-театральным комитетом, без одобрения которого не может попасть на Императорскую сцену ни одна пьеса, учреждением глубоко архаическим, кажется дореформенным, состоящим из людей — по крайней мере, в Москве — к современному искусству имеющих самое отдаленное отношение, судя по тому, какой отживший хлам и литературные отбросы получают одобрение.
Впрочем, заведующий репертуаром, находится также в числе членов комитета, но хотелось бы думать, что все-таки не столько ему, сколько всему комитету in corpore (в полном составе (лат.)) мы обязаны появлению на Малой сцене такого, например, исторического паштета как «Светлая личность» Гнедича, нудной и выцветшей стряпни Шпажинско-го «В старые годы» или пошлого, дурнотонного, со специфическим душком анекдота на политическую тему Колышки «На поле брани», — уйти после второго акта которого помешала только замечательная игра Лешковской. Сейчас нам угрожают Александровым, после четырнадцатилетнего молчания, как говорят, по какому-то несчастному случаю, разрешившимся пьесой.
Если театру еще мало-мальски дорого дело искусства, и если руководители его не хотят, чтобы совершенно упал и опустел когда-то великолепный дом Щепкина, — с именами вроде Невежиных, Гнедичей, Колышек, Рыжевых и tutti quanti (им подобные (ит.)). должно быть раз навсегда покончено и двери перед ними — наглухо закрыты.
Ведь рядом, за глухими стенами театра, развивается широкая и богатая родная литература, создаются живые и талантливые произведения искусства, плодами которых пользуются и живут другие театры. Я не говорю о Художественном, вовремя воспользовавшемся Чеховым и отчасти Горьким, которых Малый театр проспал, но даже и такие невзыскательные театры, как Незлобина и Корша в Москве и Суворина в Петербурге, стараются питаться из первых источников, пить чистое виноградное вино, а не дешевую винную фальсификацию. Но дорого ли искусство руководителям казенного театра?
— По-видимому, нет.
Еще два слова о переводном репертуаре Малого театра. При той же полной бессистемности, что и оригинальный, он все же много удачнее. Но и в выборе пьес иностранных авторов желательна некоторая осторожность. И если такие пьесы как «Каштелянский мед» Крашевского и бьернсоновская «Когда цветет молодой виноград», благодаря художественной игре выдающихся артистов театра — Ермоловой, Бравича, Правдина, Лешковской, чуть-чуть Шухминой, — удались и при самой небрежной лубочной постановке, то подходить с обычными режиссёрскими средствами театра, да еще при рядовых исполнителях большинства главных ролей, кПшибышевскому — более чем рискованно, я сказал бы — кощунственно. Между ними и тонким, большим писателем нашихдней — пропасть, перешагнуть которую можно только при помощи огромной, настойчивой, любовной и талантливой творческой работы.
2.
Когда говоришь о плохой постановке дела в Малом театре, о невозможном репертуаре и губительном влиянии, которое он имеет и на художественный успех театра и на молодые дарования, — невольно выступает оригинально-талантливый, индивидуально мощный образ Е.К. Лешковской. Это единственная за последние пятнадцать лет питомица Малого театра, достойная его старой славы... «Новыми веяниями», несмотря на все старания, не удалось ее ни искалечить, ни затушевать. Яркий талант взял свое и выбился на свободу.
Если Федотова и Ермолова в свое время быстро и легко достигли заслуженного успеха, они сделали это главным образом на образцовом репертуаре Островского и отчасти старых классиков — Шекспира, Шиллера («Мария Стюарт», «Макбет», «Антоний и Клеопатра», «Орлеанская дева»).
Им сразу представилась возможность разнообразно и ярко проявить свое гениальное дарование.
Совершенно иначе было с Лешковской, она вступила на сцену именно в тот момент, когда старые традиции театра пошатнулись и в доме искусства хозяйничали бездарные пасынки литературы. Пьеса писалась для той или другой заслуженной артистки и художественной ценности ее не придавалось значения. Правда Лешковская оставила в памяти публики два поразительных по силе, экспрессии и красоте образа — Лидии в «Бешеных деньгах» и Глафиры в «Волках и овцах», но это произошло уже позже, когда ее звезда поднялась и талант был признан. И то обе пьесы поставлены были в бенефисы артистки и, вероятно, по ее собственному выбору, начинать же путь приходилось слабыми пьесами присяжных драматургов театра.
Для начала ее устроили на амплуа grande coquette. Какое-нибудь амплуа необходимо: у Ермоловой — драматических героинь, Яблочкина — ingenue, Лешковская — grande coquette.
И успех получился настолько серьезный, что замалчивать одаренную артистку далее стало неудобным, да и мало-мальски серьезных конкуренток не было.
И вот, в течение целого ряда лет, близорукие ремесленники — авторы, одну за другой, меняют для нее пьесы с объемистыми ролями grande coquette, упрямо заставляя выступать артистку по нескольку раз в год в сущности в одной и той же роли, меняя только костюм и обстановку. Очевидно, что рядовая публика, хотя бы в силу одной привычки, иначе не может себе представить Лешковскую, как непременно в роли grande coquette.
Да и артистка сама, кажется, поддается гипнозу и, недооценивая своего дарования, — начинает думать, что ее большой и на самом деле исключительно многосторонний талант ограничен определенной рамкой, за пределами которой для него нет жизни.
Блестящие и совершенно случайные выступления в сильно драматической роли Пати Шпажинского, в одной из многочисленных боборы-кинских пьес — сильной душевной драме, построенной на сплошном диалоге, и, наконец, в «Сильных и слабых» Тимковского проходят совершенно неотмеченными критикой и, по-видимому, незамеченными ни самой госпожой Лешковской, ни плеядой ее поставщиков от драматургии.
Досадный сон длится долго, около пятнадцати лет.
И только в самое последнее время, когда обеднели ряды заслуженных артистов, когда оставили сцену Медведева и Федотова, а Ермолова скромно перешла на роли пожилых героинь, и актрис не осталось — Лешковской, в силу необходимости, пришлось выйти из заколдованного круга, — кошмар стал рассеиваться, и талантливая артистка начинает находить себя.
Слава Богу! Еще не поздно.
Прошлый год это сплошной триумф Лешковской.
УДузе я помню мало таких интонаций, с какой произносит артистка свое классическое — я не сержусь — в «Amor omnia». Какая тонкая и какая глубокая психологическая драма отцветающей женщины, всю жизнь принесшей на алтарь любви и с ужасом видящей, что ее кумир ей изменяет.
Тоска, безнадежные искания, оскорбленное чувство женщины и прощение, великое нежное прощение — целый мир новых богатых и сильных мелодий!
Баронесса из «Очага» Мирбо — опять душевная мука, но уже в других отражениях, тоже не менее богатых — тонких и искренних.
И купчиха в бульварной пьесе Колышки — «На поле брани»! Кто бы сказал, что это та же самая женщина? Где нежные струны хрупкой и изысканной души, тихие мечты и утонченные переживания? Живая, бытовая фигура женщины-кулака из старых русских купчих, великолепный сколок, типичное олицетворение десятков, сотен, тысяч подобных, встречаемых нами, живущих вокруг нас.
И главное, что автор пьесы пальцем о палец не ударил для создания этого типа, весь образ — исключительно яркий продукт творчества г-жи Лешковской.
Наконец — «Жеманницы». И опять-таки единственной — я не говорю о Правдине — блестящей и легкой фигурой в топорном и грузном Мольере Малого театра была Лешковская, давшая и стиль, и непринужденное веселье, и чисто французские блеск и entrain (живость. – фр.).
В этом сезоне Лешковская создала великолепную Огудалову.
Пусть же артистка не верит, когда ей говорят, что ее лучшие роли grande coquette. Они хороши, безусловно, но они не единственны. Пусть не верит она невежественным нашептываниям о том, что она не драматическая артистка, как не верит и тем, кто ей скажет, что ноты комизма у нее недостаточно сильны, или что на широкой палитре ее таланта нет бытовых и оригинальных красок — они есть, и в изобилии. Есть совершенно исключительный по величине диапазона талант, ни искусственных рамок, ни границ, ни места, ни времени для которого, — нет и быть не может. Вперед же, все вперед! Еще не все возможности исчерпаны.
Влас Дорошевич
«Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
Впервые опубликовано – Журнал литературы «Жатва». Зима 1912 г. Кн. 1. М., 1912. Под псевдонимом Старый Москвич.
Москва и Малый театр... Я бы сказал больше: Россия, интеллигентная, просвещенная, читающая и п реданная искусству Россия и Московский Малый театр — два сплоченных, неразрывно связанных между собою звена.
И москвичу особенно хочется лишний раз поговорить об этом, когда-то образцовом, исполненным богатого творчества и жизни, сейчас умирающем и заброшенном доме искусства.
Слава Малого театра — старая и заслуженная слава. Молитвенно склоняется мысль перед дорогами именами уже отошедших, но всегда незабвенных Садовского, Самарина, Акимовой, перед живой и любимой Гликерией Николаевной Федотовой. Облик Ермоловой, артистки величайшего душевного экстаза, артистки подвижницы, неумолимой и чистой жрицы искусства и сейчас еще, больше чем когда-либо, зажигает душу неугасимым огнем вдохновения. Медведева, Никулина, Са-довская, Ленский, Макшеев, Рыбаков, Правдин... Встает в памяти Островский — сам создание и сам один из творцов этой славы.
Сильная творческая мысль, самостоятельная и глубокая, бурным потоком неслась с образцовых подмостков, через зрительный зал, по Москве — в молодой Петербург, в глухую провинцию, и от животворных ключей его питалась Россия.
Решающее слово в театральном мире принадлежало Малому театру, он создавал и воспитывал таланты, и его артисты были действительно лучшими и истинными сынами искусства — а писатели, к которыми он обращался, действительно истинными художниками слова.
Так было.
Но сломался какой-то винт в гигантской машине. Затормозился ход, стали останавливаться некоторые колесики, приводившие механизм в движение, сначала менее значительные, потом все более и более крупные и... произошла досадная остановка, остановка, длящаяся и по сейчас, со всеми мучительными аксессуарами — толчеей на месте, толчками назад...
Почему? Кто воздвиг на безграничном пути роковую станцию? В чем причина ее возникновения?
Резко ли изменилось за последнее время направление искусства, жизнь ли чересчур быстро шагнула вперед, стала сложнее, капризнее, разнообразнее — или просто, удовлетворенные и самодовлеющие, остановились в своем олимпийском величии недавние боги, решив, что дальше идти в деле творчества — некуда?
Может быть и то, и другое, и третье вместе. Только побледнело роскошное полотно, потускнели яркие краски на выцветшем фоне — местами стерлись, местами слезли. Несколько раз плохие реставраторы старались поправить картину, но от их неумелой работы не лучше, а все хуже она становилась.
И невольно возникает вопрос — искусство ли то, чем занят за последнее время Малый театр?
Вопрос, на который с грустью приходится ответить: нет.
Нет ничего общего между искусством и теми нудными и шаблонными зрелищами, которые нам показывают в театре. В большинстве случаев пьесы ставятся с целью дать применение той или другой выдающейся артистической силе и с участием ее — проходят свободно. Идешь с заранее определенной целью смотреть Марью Николаевну, или Елену Константиновну, которые и тешат себя и знакомую публику, и на их игре отводишь душу. Но Марья Николаевна и Елена Константиновна одиноки, и когда публике преподносятся пьесы — с молодым, вернее вечно молодым, но на самом деле, совершенно состарившимся и высохшим в театре ансамблем — пьесы вроде «Коринфского чуда», «Kampfuber den Mann», или «Марии Стюарт» со всеми этими Левшиными, Найденовыми, Турчаниновыми и Садовскими 2-ми, так-таки и не перешагнувшими заветного рубикона заслуженности (Официально, впрочем и Лешковская заслуженной артисткой не числится — Примечание В М Дорошевича), или когда заслуженная артистка заменяется незаслуженной дублершей, — столичный зритель чувствует себя жутко, точно попав на слабый и провинциальный спектакль.
За последние пятнадцать-двадцать лет Малый театр не создал ни одного артиста, не выдвинул ни одного драматурга. И в то время, когда делами заведовали административные органы, и позднее, когда состав репертуара перешел к репертуарному совету. Совет этот состоял из старых артистов и каждый из них продвигал ту пьесу, первая роль в которой ему подходила, обращая также внимание и на то, чтобы остальные роли подходили кому-нибудь из значительных артистических сил театра. Художественную ценность пьесы совершенно игнорировали, предполагалось, что как бы плоха не была пьеса — таланты артистов вывезут. Исходя из того же принципа пренебрегали и декоративной, и обстановочной стороной пьесы; вместо зеркал вешали на стенахдоски, оклеенные глянцевитой бумагой, куском жести заменяли луну, а на разговоры о музыке и пении птиц, или о звуке подъезжающего экипажа — отвечали гробовым молчанием. Около образцовой сцены, на смену блестящим драматургам времени Островского и Писемского, терлись прислуживающие артистам, пишущие для них заказные роли Крыловы, Невежины, Александровы, позднее Рыжов, Персиянинова и многие другие — имя же им легион. Целую плеяду мелких паразитов искусства вскормил своим богатым телом Малый театр, паразитов, которые, размножившись и выросши, высосали его кровь и грозят превратить его в труп.
Между тем старых и заслуженных артистов становилось все меньше и меньше. Новые же, пущенные им на смену, уже не обладали искусством вывозить любую пьесу. Слабые пьесы стали проваливаться, а театр пустовать. Роль репертуарного совета, в силу обстоятельств, оказалась исчерпанной. Это заметили, и заведывание репертуаром было поручено Ленскому. Ленский умер, не выдержав непосильной тяжести, и дело перешло к Южину.
Назначение Южина вызвало невероятный шум. Изболевшее душой, совсем было отчаявшееся в судьбе своего старого кумира общество ожило. Заговорили о близком и полном возрождении театра, о наступлении в его жизни счастливой эры.
Мы, лично, никогда этих радужных надежд не разделяли.
Южин — кн. Сумбатов — добросовестный актер, плодовитый драматург и заурядный режиссёр — безусловно здоровый и энергичный работник. Но тут одних этих качеств мало.
Для того, чтобы вдохнуть душу живую в дорогое остывающее тело Малого театра нужны прежде всего цельное, непосредственное творчество, сила гения, животворящий огонь титана...
Все же, на первых порах, Южину удалось понять, чего не хватало театру — не хватало дарований и пьес. Но для того, чтобы пополнить этот недочет, надо творить и творить годами, надо поставить себе определенную идейную цель, к достижению которой и идти по строго намеченной программе.
Кроме того, необходимы известная самостоятельность и цельность взглядов.
Ни того, ни другого, к сожалению, в направлении деятельности Малого театра не оказалось.
За короткое время нового управления театром мы были свидетелями постоянных колебаний, бессильного метания из стороны в сторону. И не только в отношении к репертуару, но и к подбору артистических сил.
Сплошная погоня за модой — всегда, правда, несколько устаревшей, прошлогодней, но все-таки модой, стремление понравиться дешевой толпе.
Царил Андреев в последние годы — и явилась неудавшаяся (может быть и к лучшему) попытка поставить «Анфису», заговорили о Шоу — поставили «Клеопатру». Художественный театр дал «Анатэму», «Miserere», при полных сборах прошли у Корша «Мирра Эфрос» и «Сатана» — в результате, конечно, с большим опозданием, на Малой сцене две пьесы из еврейской жизни: шаблонная стряпня г-жи Хин и, безусловно, интересный бернштейновский «Израиль». Некоторое время в Малом театре служил Максимов, казался плох; ему почти не давали ролей, держали его в загоне. Но стоило этому самому Максимову — безусловно талантливому, чрезвычайно чуткому и нервному артисту, уйти к Незлобину и добиться, наконец, известного и вполне заслуженного успеха — и его опять потянули назад, в Малый театр.
Смирнова интересовала коршевскую публику — надо пригласить. Не пошла — пусть остается без дела, или дублирует.
И можно с уверенностью сказать, что если госпожа Гзовская выдержит до конца свой искус в Художественном театре — а это безусловно искус, так как ни по своим сценическим данным, ни по характеру своего дарования, индивидуально деспотическому, артистка к сцене Художественного театра, где ей приходится разыгрывать глубоко чуждых ей по духу Катерин Ивановн и Тин из «Miserere», — не подходит, и конечно даст в этом году прелестнейшую из всех когда-либо виденных Офелий (Выход настоящей книги журнала запоздал на месяц, и госпожа Гзовская уже — Офелия и, увы, не совсем такая, какой хотелось бы ее видеть. — Ред.) — она вернется в Малый театр триумфаторшей.
Я не говорю еще о целом ряде вновь появившихся на Малой сцене актрис и актеров, пополнивших и продолжающих пополнять и без того многочисленные кадры труппы, ради того только, что им удалось сорвать, хотя бы и случайный и, может быть, совсем незаслуженный успех на сцене какого-нибудь другого театра.
А настойчивое приглашение на казенную сцену Рощиной-Инсаро-вой после того как она сыграла «Обнаженную» у Незлобина?
Где же инициатива Малого театра? Славную роль старейшего законодателя сцены, в недрах своих выносившего и из девственной глубины выдвигавшего новые артистические дарования, своим авторитетным признанием открывшего широкую дорогу не одному талантливому драматургу — образцовый театр променял на совершенно другую, несоответствующую его положению роль: он стал пугливо прислушиваться к мнению толпы, присматриваться к соседним частным сценам — пусть раньше другие признают, а тогда и мы воспользуемся.
Надо, конечно, оговорить, что одного заведующего репертуаром нельзя всецело винить за все недочеты театра. Как-никак, но, по своему положению чиновника, ему приходится считаться с многочисленным начальством, приказами сверху и, помимо того, интригами в низах — все же проявлять иногда побольше самостоятельности было бы полезно.
Кроме того, в деле выбора пьес, заведующему репертуаром приходится в известной мере считаться с так называемым, литературно-театральным комитетом, без одобрения которого не может попасть на Императорскую сцену ни одна пьеса, учреждением глубоко архаическим, кажется дореформенным, состоящим из людей — по крайней мере, в Москве — к современному искусству имеющих самое отдаленное отношение, судя по тому, какой отживший хлам и литературные отбросы получают одобрение.
Впрочем, заведующий репертуаром, находится также в числе членов комитета, но хотелось бы думать, что все-таки не столько ему, сколько всему комитету in corpore (в полном составе (лат.)) мы обязаны появлению на Малой сцене такого, например, исторического паштета как «Светлая личность» Гнедича, нудной и выцветшей стряпни Шпажинско-го «В старые годы» или пошлого, дурнотонного, со специфическим душком анекдота на политическую тему Колышки «На поле брани», — уйти после второго акта которого помешала только замечательная игра Лешковской. Сейчас нам угрожают Александровым, после четырнадцатилетнего молчания, как говорят, по какому-то несчастному случаю, разрешившимся пьесой.
Если театру еще мало-мальски дорого дело искусства, и если руководители его не хотят, чтобы совершенно упал и опустел когда-то великолепный дом Щепкина, — с именами вроде Невежиных, Гнедичей, Колышек, Рыжевых и tutti quanti (им подобные (ит.)). должно быть раз навсегда покончено и двери перед ними — наглухо закрыты.
Ведь рядом, за глухими стенами театра, развивается широкая и богатая родная литература, создаются живые и талантливые произведения искусства, плодами которых пользуются и живут другие театры. Я не говорю о Художественном, вовремя воспользовавшемся Чеховым и отчасти Горьким, которых Малый театр проспал, но даже и такие невзыскательные театры, как Незлобина и Корша в Москве и Суворина в Петербурге, стараются питаться из первых источников, пить чистое виноградное вино, а не дешевую винную фальсификацию. Но дорого ли искусство руководителям казенного театра?
— По-видимому, нет.
Еще два слова о переводном репертуаре Малого театра. При той же полной бессистемности, что и оригинальный, он все же много удачнее. Но и в выборе пьес иностранных авторов желательна некоторая осторожность. И если такие пьесы как «Каштелянский мед» Крашевского и бьернсоновская «Когда цветет молодой виноград», благодаря художественной игре выдающихся артистов театра — Ермоловой, Бравича, Правдина, Лешковской, чуть-чуть Шухминой, — удались и при самой небрежной лубочной постановке, то подходить с обычными режиссёрскими средствами театра, да еще при рядовых исполнителях большинства главных ролей, кПшибышевскому — более чем рискованно, я сказал бы — кощунственно. Между ними и тонким, большим писателем нашихдней — пропасть, перешагнуть которую можно только при помощи огромной, настойчивой, любовной и талантливой творческой работы.
2.
Когда говоришь о плохой постановке дела в Малом театре, о невозможном репертуаре и губительном влиянии, которое он имеет и на художественный успех театра и на молодые дарования, — невольно выступает оригинально-талантливый, индивидуально мощный образ Е.К. Лешковской. Это единственная за последние пятнадцать лет питомица Малого театра, достойная его старой славы... «Новыми веяниями», несмотря на все старания, не удалось ее ни искалечить, ни затушевать. Яркий талант взял свое и выбился на свободу.
Если Федотова и Ермолова в свое время быстро и легко достигли заслуженного успеха, они сделали это главным образом на образцовом репертуаре Островского и отчасти старых классиков — Шекспира, Шиллера («Мария Стюарт», «Макбет», «Антоний и Клеопатра», «Орлеанская дева»).
Им сразу представилась возможность разнообразно и ярко проявить свое гениальное дарование.
Совершенно иначе было с Лешковской, она вступила на сцену именно в тот момент, когда старые традиции театра пошатнулись и в доме искусства хозяйничали бездарные пасынки литературы. Пьеса писалась для той или другой заслуженной артистки и художественной ценности ее не придавалось значения. Правда Лешковская оставила в памяти публики два поразительных по силе, экспрессии и красоте образа — Лидии в «Бешеных деньгах» и Глафиры в «Волках и овцах», но это произошло уже позже, когда ее звезда поднялась и талант был признан. И то обе пьесы поставлены были в бенефисы артистки и, вероятно, по ее собственному выбору, начинать же путь приходилось слабыми пьесами присяжных драматургов театра.
Для начала ее устроили на амплуа grande coquette. Какое-нибудь амплуа необходимо: у Ермоловой — драматических героинь, Яблочкина — ingenue, Лешковская — grande coquette.
И успех получился настолько серьезный, что замалчивать одаренную артистку далее стало неудобным, да и мало-мальски серьезных конкуренток не было.
И вот, в течение целого ряда лет, близорукие ремесленники — авторы, одну за другой, меняют для нее пьесы с объемистыми ролями grande coquette, упрямо заставляя выступать артистку по нескольку раз в год в сущности в одной и той же роли, меняя только костюм и обстановку. Очевидно, что рядовая публика, хотя бы в силу одной привычки, иначе не может себе представить Лешковскую, как непременно в роли grande coquette.
Да и артистка сама, кажется, поддается гипнозу и, недооценивая своего дарования, — начинает думать, что ее большой и на самом деле исключительно многосторонний талант ограничен определенной рамкой, за пределами которой для него нет жизни.
Блестящие и совершенно случайные выступления в сильно драматической роли Пати Шпажинского, в одной из многочисленных боборы-кинских пьес — сильной душевной драме, построенной на сплошном диалоге, и, наконец, в «Сильных и слабых» Тимковского проходят совершенно неотмеченными критикой и, по-видимому, незамеченными ни самой госпожой Лешковской, ни плеядой ее поставщиков от драматургии.
Досадный сон длится долго, около пятнадцати лет.
И только в самое последнее время, когда обеднели ряды заслуженных артистов, когда оставили сцену Медведева и Федотова, а Ермолова скромно перешла на роли пожилых героинь, и актрис не осталось — Лешковской, в силу необходимости, пришлось выйти из заколдованного круга, — кошмар стал рассеиваться, и талантливая артистка начинает находить себя.
Слава Богу! Еще не поздно.
Прошлый год это сплошной триумф Лешковской.
УДузе я помню мало таких интонаций, с какой произносит артистка свое классическое — я не сержусь — в «Amor omnia». Какая тонкая и какая глубокая психологическая драма отцветающей женщины, всю жизнь принесшей на алтарь любви и с ужасом видящей, что ее кумир ей изменяет.
Тоска, безнадежные искания, оскорбленное чувство женщины и прощение, великое нежное прощение — целый мир новых богатых и сильных мелодий!
Баронесса из «Очага» Мирбо — опять душевная мука, но уже в других отражениях, тоже не менее богатых — тонких и искренних.
И купчиха в бульварной пьесе Колышки — «На поле брани»! Кто бы сказал, что это та же самая женщина? Где нежные струны хрупкой и изысканной души, тихие мечты и утонченные переживания? Живая, бытовая фигура женщины-кулака из старых русских купчих, великолепный сколок, типичное олицетворение десятков, сотен, тысяч подобных, встречаемых нами, живущих вокруг нас.
И главное, что автор пьесы пальцем о палец не ударил для создания этого типа, весь образ — исключительно яркий продукт творчества г-жи Лешковской.
Наконец — «Жеманницы». И опять-таки единственной — я не говорю о Правдине — блестящей и легкой фигурой в топорном и грузном Мольере Малого театра была Лешковская, давшая и стиль, и непринужденное веселье, и чисто французские блеск и entrain (живость. – фр.).
В этом сезоне Лешковская создала великолепную Огудалову.
Пусть же артистка не верит, когда ей говорят, что ее лучшие роли grande coquette. Они хороши, безусловно, но они не единственны. Пусть не верит она невежественным нашептываниям о том, что она не драматическая артистка, как не верит и тем, кто ей скажет, что ноты комизма у нее недостаточно сильны, или что на широкой палитре ее таланта нет бытовых и оригинальных красок — они есть, и в изобилии. Есть совершенно исключительный по величине диапазона талант, ни искусственных рамок, ни границ, ни места, ни времени для которого, — нет и быть не может. Вперед же, все вперед! Еще не все возможности исчерпаны.
Подробнее
Виктор Коршунов пригласил «народных» и «заслуженных» на чай Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай».
Виктор Коршунов пригласил «народных» и «заслуженных» на чай
Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай».
Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай».
Виктор Коршунов пригласил «народных» и «заслуженных» на чай
В минувшую пятницу отпраздновал 75-летний юбилей народный артист СССР, генеральный директор Государственного академического Малого театра Виктор Коршунов. Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай». Среди поздравлявших были и официальные лица - Александр Соколов (министр культуры), Михаил Швыдкой, но в основном - коллеги по Малому театру. И, конечно, студенты Щепкинского училища, где Виктор Коршунов руководит сразу двумя актерскими курсами - южнокорейским и в этом году набранным российским. Виктор Иванович признался, что, возможно, большой театральный вечер в его честь состоится в апреле, и в нем примут участие его бывшие студенты: Светлана Немоляева, Марат Башаров, Александр Домогаров, Валерий Баринов, Дмитрий Назаров, Эдуард Марцевич, Станислав Любшин... За полвека педагогической деятельности Виктор Коршунов воспитал около 300 актеров.
- Про вас говорят: «За 50 лет сделал 50 народных артистов!»
— На самом деле «народных» среди моих бывших студентов
- около 20, но если (считать вместе с «за служенными» и лауреатами Государственных премий - действительно наберется 50.
- Артисты не любят говорить о замыслах, расскажите о последних работах.
- В прошлом году ввелся на роль Неизвестного в спектакле «Пучина» по Островскому. До этого выпустили премьеру «На всякого мудреца довольно простоты», тоже Островский. Сыграл там Крутицкого.
- Какой из подарков к юбилею оказался для вас самым неожиданным?
- Для меня самым важным являются не подарки, а внимание и тепло, которых в эти дни было очень много со стороны моих коллег по театру и учеников.
«Антенна», 6.12.2004 г.
В минувшую пятницу отпраздновал 75-летний юбилей народный артист СССР, генеральный директор Государственного академического Малого театра Виктор Коршунов. Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай». Среди поздравлявших были и официальные лица - Александр Соколов (министр культуры), Михаил Швыдкой, но в основном - коллеги по Малому театру. И, конечно, студенты Щепкинского училища, где Виктор Коршунов руководит сразу двумя актерскими курсами - южнокорейским и в этом году набранным российским. Виктор Иванович признался, что, возможно, большой театральный вечер в его честь состоится в апреле, и в нем примут участие его бывшие студенты: Светлана Немоляева, Марат Башаров, Александр Домогаров, Валерий Баринов, Дмитрий Назаров, Эдуард Марцевич, Станислав Любшин... За полвека педагогической деятельности Виктор Коршунов воспитал около 300 актеров.
- Про вас говорят: «За 50 лет сделал 50 народных артистов!»
— На самом деле «народных» среди моих бывших студентов
- около 20, но если (считать вместе с «за служенными» и лауреатами Государственных премий - действительно наберется 50.
- Артисты не любят говорить о замыслах, расскажите о последних работах.
- В прошлом году ввелся на роль Неизвестного в спектакле «Пучина» по Островскому. До этого выпустили премьеру «На всякого мудреца довольно простоты», тоже Островский. Сыграл там Крутицкого.
- Какой из подарков к юбилею оказался для вас самым неожиданным?
- Для меня самым важным являются не подарки, а внимание и тепло, которых в эти дни было очень много со стороны моих коллег по театру и учеников.
«Антенна», 6.12.2004 г.
06.12.2004
Подробнее
Свадебный фарш Водевили Чехова в Малом театре Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий.
Свадебный фарш
Водевили Чехова в Малом театре
Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий.
Водевили Чехова в Малом театре
Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий.
Свадебный фарш
Водевили Чехова в Малом театре
Малый театр, в свое время не принявший «новую драму», предложенную доктором Чеховым, в последние годы не устает отдавать долги и даже негласно соперничать с МХТ имени Чехова в количестве репертуарных названий по произведениям этого драматурга. В Малом недавнего прошлого умудрились поставить все большие пьесы Чехова, включая «Лешего», и теперь вот взялись за малые формы. Собственно, наверное, только этим и можно объяснить причину появления на сцене филиала театра спектакля «Свадьба, свадьба, свадьба!» по чеховским водевилям «Предложение», «Медведь» и непосредственно «Свадьбе». Конечно, и после этого можно задать провокационный вопрос: а чего такого нового и сценически свежего вы хотели предложить зрителям? Ведь пьесы-то, безусловно, хорошие, но заигранные донельзя. Другое дело, что в отношении Малого театра подобные вопросы зачастую неуместны: здесь просто берут качественную драматургию и ставят ее так, как автор написал. Строго по тексту и без каких-либо изысков, в том числе и режиссерских. Откровения если и можно изредка встретить, то лишь в актерской игре. Редкое исключение — спектакли Сергея Женовача, где не форсированно, но угадывается режиссерско-актерский поиск.
Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий. Иногда подумаешь: а на что, собственно, можно претендовать в интерпретации этих чеховских анекдотов? Но вспомнишь постановки Валерия Фокина или Алексея Левинского и поймешь, что все-таки можно. Но не обязательно. Зато визуально спектакль Малого театра весьма красив благодаря изобретательной сценографии Александра Глазунова. Какие уж тут «малые формы» — самый настоящий большой стиль, приметы которого варьируются в каждом из эпизодов.
Вот вам уголок старой усадьбы. Расписной задник уводит в садово-лесные кущи, в центре — круглая беседка, за которой бежит ручеек. По нему же вдруг выплывет на сцену на лодочке... Чацкий. Простите, Иван Васильевич Ломов — Глеб Подгородинский в черном фраке и при полном параде. Ну как тут не вспомнить явление другого «фрачного» героя молодого артиста? Оказалось, что Глеб Подгородинский — сколь герой, столь и замечательный характерный артист. Его Ломов — явная кульминация всего спектакля, хотя и пришедшаяся на самое начало. Явившийся с определенными матримониальными намерениями по отношению к молоденькой и чрезмерно хозяйственной Наталье Степановне (Ольга Жевакина), он на деле же пылает страстью к собственным хворобам, которым несть числа. Ломов — Подгородинский то картинно хватается за сердце, то вдруг начинает припадать на обе ноги, то заламывает руки, весь корчится, кривится, пока не хлопнется в обморок. И все это так темпераментно и смешно, что, право же, привлекает куда больше собственно спора о принадлежности Воловьих лужков, «роли» которых исполняют лукошки с ягодами. Впрочем, дело кончается если и не «семейным счастием», то уж явно первой свадьбой — папенька Чубуков (Александр Потапов) отчаянно соединяет руки неугомонных спорщиков.
Закрывшийся было занавес тут же открывается вновь — перед нами изысканная гостиная в стиле модерн вдовы Поповой (Елена Харитонова), полная всяческих дамских штучек, пуфиков, этажерочек и прочего. Вот в эту-то хрупкую красоту и вломится «медведь» Смирнов (коронное амплуа Виктора Низового, из которого ему пока не удается вырваться), походя круша, давя и отрывая все вокруг. Бьются вазы, ломаются стулья, от громового голоса дрожат стены и трясется верный слуга Лука (Александр Вахтеров). Но будьте уверены, что бойкая Попова — Харитонова, переодевшись едва ли не кавалерист-девицей, одержит победу, мимоходом «подстрелив» портрет мужа-покойника.
Прогарцевав бодрым свадебным маршем по двум водевилям, к началу третьего, собственно «Свадьбы», спектакль почему-то заметно утомился и сбавил темп. Разве что сохранился, даже еще более увеличился, сценографический масштаб. Огромный зал богатого ресторана с рисованными музыкантами на хорах под управлением живого дирижера, пышность и блеск — и мельтешение скучных, не слишком выразительных обывателей, которые порой и не смешны вовсе. Только важность плюгавенького жениха Апломбова (Алексей Кудинович) повергает в комический трепет, да ложный генерал Ревунов-Караулов (Анатолий Торопов) способен спровоцировать момент сочувствия. Все же остальное, равно как и все остальные, весьма традиционно, чтобы не сказать банально. Поневоле подумаешь: одной «Свадьбой» больше, одной меньше, какая разница?
Имя Чехова на афише, конечно, дело хорошее, особенно для театра, пропагандирующего классическое наследие. Но и у публики сегодня тоже есть выбор: какого Чехова предпочесть, традиционного или в современной обработке. Каждому — свое.
Ирина АЛПАТОВА
«Культура» №47 (7455) 2 — 8 декабря 2004г.
Водевили Чехова в Малом театре
Малый театр, в свое время не принявший «новую драму», предложенную доктором Чеховым, в последние годы не устает отдавать долги и даже негласно соперничать с МХТ имени Чехова в количестве репертуарных названий по произведениям этого драматурга. В Малом недавнего прошлого умудрились поставить все большие пьесы Чехова, включая «Лешего», и теперь вот взялись за малые формы. Собственно, наверное, только этим и можно объяснить причину появления на сцене филиала театра спектакля «Свадьба, свадьба, свадьба!» по чеховским водевилям «Предложение», «Медведь» и непосредственно «Свадьбе». Конечно, и после этого можно задать провокационный вопрос: а чего такого нового и сценически свежего вы хотели предложить зрителям? Ведь пьесы-то, безусловно, хорошие, но заигранные донельзя. Другое дело, что в отношении Малого театра подобные вопросы зачастую неуместны: здесь просто берут качественную драматургию и ставят ее так, как автор написал. Строго по тексту и без каких-либо изысков, в том числе и режиссерских. Откровения если и можно изредка встретить, то лишь в актерской игре. Редкое исключение — спектакли Сергея Женовача, где не форсированно, но угадывается режиссерско-актерский поиск.
Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий. Иногда подумаешь: а на что, собственно, можно претендовать в интерпретации этих чеховских анекдотов? Но вспомнишь постановки Валерия Фокина или Алексея Левинского и поймешь, что все-таки можно. Но не обязательно. Зато визуально спектакль Малого театра весьма красив благодаря изобретательной сценографии Александра Глазунова. Какие уж тут «малые формы» — самый настоящий большой стиль, приметы которого варьируются в каждом из эпизодов.
Вот вам уголок старой усадьбы. Расписной задник уводит в садово-лесные кущи, в центре — круглая беседка, за которой бежит ручеек. По нему же вдруг выплывет на сцену на лодочке... Чацкий. Простите, Иван Васильевич Ломов — Глеб Подгородинский в черном фраке и при полном параде. Ну как тут не вспомнить явление другого «фрачного» героя молодого артиста? Оказалось, что Глеб Подгородинский — сколь герой, столь и замечательный характерный артист. Его Ломов — явная кульминация всего спектакля, хотя и пришедшаяся на самое начало. Явившийся с определенными матримониальными намерениями по отношению к молоденькой и чрезмерно хозяйственной Наталье Степановне (Ольга Жевакина), он на деле же пылает страстью к собственным хворобам, которым несть числа. Ломов — Подгородинский то картинно хватается за сердце, то вдруг начинает припадать на обе ноги, то заламывает руки, весь корчится, кривится, пока не хлопнется в обморок. И все это так темпераментно и смешно, что, право же, привлекает куда больше собственно спора о принадлежности Воловьих лужков, «роли» которых исполняют лукошки с ягодами. Впрочем, дело кончается если и не «семейным счастием», то уж явно первой свадьбой — папенька Чубуков (Александр Потапов) отчаянно соединяет руки неугомонных спорщиков.
Закрывшийся было занавес тут же открывается вновь — перед нами изысканная гостиная в стиле модерн вдовы Поповой (Елена Харитонова), полная всяческих дамских штучек, пуфиков, этажерочек и прочего. Вот в эту-то хрупкую красоту и вломится «медведь» Смирнов (коронное амплуа Виктора Низового, из которого ему пока не удается вырваться), походя круша, давя и отрывая все вокруг. Бьются вазы, ломаются стулья, от громового голоса дрожат стены и трясется верный слуга Лука (Александр Вахтеров). Но будьте уверены, что бойкая Попова — Харитонова, переодевшись едва ли не кавалерист-девицей, одержит победу, мимоходом «подстрелив» портрет мужа-покойника.
Прогарцевав бодрым свадебным маршем по двум водевилям, к началу третьего, собственно «Свадьбы», спектакль почему-то заметно утомился и сбавил темп. Разве что сохранился, даже еще более увеличился, сценографический масштаб. Огромный зал богатого ресторана с рисованными музыкантами на хорах под управлением живого дирижера, пышность и блеск — и мельтешение скучных, не слишком выразительных обывателей, которые порой и не смешны вовсе. Только важность плюгавенького жениха Апломбова (Алексей Кудинович) повергает в комический трепет, да ложный генерал Ревунов-Караулов (Анатолий Торопов) способен спровоцировать момент сочувствия. Все же остальное, равно как и все остальные, весьма традиционно, чтобы не сказать банально. Поневоле подумаешь: одной «Свадьбой» больше, одной меньше, какая разница?
Имя Чехова на афише, конечно, дело хорошее, особенно для театра, пропагандирующего классическое наследие. Но и у публики сегодня тоже есть выбор: какого Чехова предпочесть, традиционного или в современной обработке. Каждому — свое.
Ирина АЛПАТОВА
«Культура» №47 (7455) 2 — 8 декабря 2004г.
Подробнее
«К 250-летию русского театра» Влас Дорошевич «А.П.ЛЕНСКИЙ»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«А.П.ЛЕНСКИЙ»
Влас Дорошевич
«А.П.ЛЕНСКИЙ»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«А.П.Ленский»
Впервые опубликовано – «Русское слово», 1908, 15 октября, № 239. Очерк опубликован через день после смерти артиста, последовавшей 13 октября 1908 г.
Бедный, бедный Ленский!
Он начал Гамлетом и кончил королем Лиром.
Москва познакомилась с Ленским в Общедоступном театре, на
Солянке.
Это был деревянный театр.
Даже лестниц не было.
В верхние ярусы вели «сходни», какие бывают на лесах при постройках.
Самое дешевое место стоило:
— Пять копеек.
В антрактах по театру ходили мороженщики:
— Шоколадно-сливочно морожено хор-рош! Барьеры лож были обиты самым дешевеньким красненьким сукнецом, а стены оклеены красной бумагой.
Но ложа, в которую набивалось 8—10 человек, стоила 3 рубля. И люди за несколько копеек видели:
— Рыбакова, «самого Николая Хрисанфовича Рыбакова». Писарева, Бурлака. Оттуда вышли:
— Макшеев, Стрепетова, В.Н. Давыдов. Там начал свою блестящую карьеру Киреев. Сколько славных еще!
Там талант растрачивался весело, широко, «не считаясь». В.Н. Давыдов, полный уже и тогда, вылезал в «Фаусте наизнанку» из суповой миски, завернутый в белую простыню:
Я вышел из себя
И выхожу из миски. А г-жа Стрепетова в дивертисменте исполняла:
— Национальную русскую пляску. Ленский дебютировал в «Гамлете».
И первый выход в Москве едва не сделался последним его выходом на сцену.
Ему попался горячий Лаэрт.
Фехтуя, он попал рапирой Ленскому в глаз.
Предохранительный шарик на конце рапиры спас артиста.
Дело кончилось синяком, хотя могло бы кончиться потерей глаза. Общедоступный театр, когда его закрыли, как деревянный театр, поставил лучших актеров на все русские театры.
В числе его подарков Малому театру был Ленский.
Он вошел с благоговением в театр...
Тень Васильева-Флерова, «московского Сарсэ», — даже с того света в белых гетрах, с биноклем через плечо, с тщательным пробором в ниточку белых, как снег, волос, — подходит ко мне и наставительно говорит:
— Пишите с большого «Т», когда речь идет о том Малом театре. Так делал мой друг Франциск Сарсэ, когда говорил о Театре Французской Комедии.
Мне вспоминается И.В. Самарин.
Я, гимназист, пришел к нему за советом:
— Как мне поступить в актеры? Он отвечает, разводя руками:
— В Театр ::ас не возьмут, а провинции я не знаю.
Другие он не считает даже «театрами».
В театр Ленский вошел с благоговением.
Ему суждено было сказать «вечную память» Шуйскому.
В первые годы его службы в театре русское искусство постиг удар.
Умер Шумский.
Потеря, непоправимая и до сих пор.
Благодаря Ленскому, нам осталось хоть немного от Шуйского. У Дациаро и Аванцо появились фотографии с великолепных карандашных рисунков Ленского:
— Шуйский в ролях Счастливцева и Плюшкина.
В переделке «Мертвых душ», которая шла тогда в театре.
Что такое Шумский?
Легенда!
— Что такое был этот Шумский, о котором вы, старики, столько говорите?
Вот вам два портрета.
Аркашка в «кепке», с перьями вместо бороденки.
Вот Плюшкин. Как Чичиков, вы догадаетесь, что перед вами мужчина, а не старая баба, только потому, что:
— Ключница не бреет бороды.
Лучшей иллюстрации к «Мертвым душам» до сих пор нет.
Какие фигуры!
— Что ж это было, подумайте, когда такие фигуры начинали говорить!
То были тяжкие годы, когда в школу мы ходили, как на службу, а
учились в Малом театре.
Сколько прекрасных лекций по литературе прочел нам Ленский! Сколько огня зажег. Ни одному из наших воспитателей не снилось
зажечь столько!
Через него мы познакомились с Уриэлем Акостой.
Потом мы видели Акост и лучше, и хуже, и пламенней, и глубже.
Но, когда вы скажете при мне:
Позорное признанье! В грудь мою Ты ранами кровавыми вписалось...
я вижу Ленского, в белой длинной «рубахе кающегося», упавшего на колени перед столом, на котором лежит:
— Позорное признанье.
— «А все-таки ж она вертится!»
Я вижу Ленского на покрытых красным сукном ступенях синагоги.
Ленского, и никого другого!
Первый спектакль. Это как первая любовь.
Никогда не забывается.
Ленский первый нашему поколенью:
— Толковал Гамлета.
Он был вдумчивый и ищущий актер.
— Он был холодноват для трагедии. Будьте правдивы! — строго замечает мне тень его критика, московского Сарсэ, Васильева-Флерова.
Да, его находили холодноватым.
Но, смотря Ленского, вы словно беседовали с умным, развитым, интеллигентным, интересным, много думавшим по данному вопросу
человеком.
Не была ли его сферой комедия?
Какой это бесподобный Глумов! Что за блестящий Петруччио! Какой искрометный Бенедикт!
В шекспировской трагедии он был хорош. В шекспировской комедии великолепен!
Странная судьба у этого актера.
У него был стройный стан, кудрявые волосы и глубокие, задумчивые глаза.
А он в провинции, до Москвы, играл с ними:
— Комических стариков! Он был:
— Очень и очень недурным актером в трагедии. Когда ему следовало бы быть:
— «Звездой» комедии.
Такой звездой, которая оставила бы по себе долго не меркнущую полосу света на горизонте.
Его мольеровский Дон Жуан!
Но мы говорим о высотах искусства.
А какую галерею характеров и типов он оставил после себя!
Сколько он переиграл!
Чего он не переиграл!
Если бы он снимался в каждой роли, получился бы колоссальнейший альбом, какого не удержать в руках.
И вы, рассматривая эти старые, пожелтевшие, выцветшие фотографии, спрашивали бы:
— Какое интересное лицо! Но кто это такой? Кто помнит сейчас «Дело Плеянова»? А пьеса имела огромный успех.
И на нее бежала вся Москва больше, чем сейчас бежит на «Синюю птицу».
Ленский был:
— Первым «первым любовником» в России.
Он давал тон и моду на всю Россию.
Был законодателем для всех русских первых любовников.
И стоило ему в «Нашем друге Неклюжеве» сделать себе:
— Бороду надвое, чтобы это стало законом.
Ни один уважающий себя любовник не позволит себе сыграть Не-клюжева иначе, как с бородкой надвое.
Его поза, его жест, его гримы делались «традицией». Он был действительно:
— Знаменит. Он был окружен:
— Легендой.
Про него был даже роман, кажется, «Современная драма», которым тогда зачитывались.
Колоссальная миллионерша, — какой же московский роман обходится без миллионерши? — увлечена блестящим премьером.
И он увлечен ею.
Он любит ее любовью пылкой, глубокой, могучей.
Эффектной.
Как любят на сцене.
Он зовет ее бросить:
— Этот мир золота и грязи!
Но она слаба. Готова мириться с грязью из-за золота. Ищет воли и наслаждений. И выходит замуж за другого, за покупного мужа, безумно любя актера, безумно страдая по нем.
И я помню до сих пор сцену венчанья.
Героиня «бледная, как мертвец, словно в саване, в подвенечном уборе».
И в глубине церкви, в темном углу, у колонны, в бобровой шинели «красавец актер», с бледным прекрасным лицом, с «задумчиво устремленным взглядом глубоких глаз».
Я читал этот роман.
Его читали все.
С увлечением.
Узнавали:
— Действующих лиц!
Были в восторге.
Публика любит, чтоб ее любимец на сцене имел и красивые романы в жизни.
Она требует этого от актера. А.П. Ленский, наверное, получил не одно письмо:
— Не страдайте так! Она вас не поняла. Зато я...
— Обо мне даже был роман!
Верх суетной актерской славы.
С публикой у Ленского всегда были самые лучшие отношения.
Однажды он спас ей, быть может, несколько жизней. Во всяком случае, много ребер, рук и ног.
В Большом театре, — тогда трагедии ставились по вторникам в Большом театре, — шел «Гамлет».
На верхах было все переполнено.
Там училась молодежь.
В партере и ложах, по обычаю, пустовато.
Сцена с актерами.
Только что «первый актер», раздирая страсть в клочки, принялся за Пирра, в театре какой-то жулик крикнул:
— Пожар!
И тут я видел, как моментально толпа теряет рассудок.
В двух шагах от меня, в партере, какая-то полная дама лезла через
кресла.
Два места, — никем не занятых! — отделяли ее от среднего прохода.
Среднего прохода Большого театра, по которому можно проехать на паре с отлетом!
А она лезла через кресла, падала, карабкалась, кричала, рыдала, словно на ней загорелось уже платье.
В театре раздались крики, вопли.
Ленский, к счастью, не растерялся.
Он подошел к рампе и во всю силу своих, тогда могучих, легких объявил:
— Господа, успокойтесь! Ничего нет!
То, что мешало ему в трагедии, помогло в трагическом эпизоде.
— Спокойствие.
Он таким спокойным жестом остановил «первого актера», так спокойно сказал, от всего от него, от позы, от лица, веяло таким спокойствием, что публика моментально успокоилась.
Ленский спокойно спросил:
— Теперь можно?
И спокойно сказал актеру:
— Продолжай!
Театр дрогнул от аплодисментов.
И «Гамлет» пошел дальше.
Спокойствие начало портить трагедию...
Была размолвка.
Кажется, единственная за всю карьеру Ленского.
Ему пошикали.
Это было уже сравнительно недавно.
В «Нефтяном фонтане» покойного Величко.
Несимпатичная пьеса с несимпатичной тенденцией.
Неподражаемый художник по части грима, — сколько изумительных «голов» ждало бы нас еще! — Ленский загримировался Манташевым.
Галерея встретила его появление шиканьем.
Ленский остановился, выдержал длинную, как вечность, паузу, посмотрел на галерею пристальным, неподвижным взглядом и «только покачал головой»:
— Шикать в Малом Театре!
Прав ли был Ленский?
Конечно, нет.
Загримироваться живым лицом в позорящей роли!
Это неуважение к театру, это — преступление, которое актеры прощают только самим себе.
Они похожи на тех курильщиков, которые не любят, чтобы при них курили:
— Дышать нечем!
Но это единственный «инцидент». С капризным существом — публикой — у Ленского всегда были
хорошие отношения.
И Ленский мог говорить о публике только с добродушной улыбкой.
Он играл в Москве каждый вторник Уриэля, Гамлета.
И всегда не при полных сборах.
Но вот его перевели на сезон в Петербург.
В самом конце сезона Ленский приехал на два спектакля в Москву.
На гастроли.
С тем же Уриэлем, с тем же Гамлетом.
Результат — ни одного свободного места.
Барышники продавали билеты в пять, в шесть раз дороже. Нажили
отличные деньги. Дирекция решила:
— Нет, Ленского надо в Москву.
Но г-н Корш... Мягкий, нежный г-н Корш всегда любил слизнуть сливки и обладал для этого ловким и гибким язычком... Г-н Корш решил:
— Голубы! Я пеночку съем! Я!
Это был первый год его антрепризы.
От него ушла вся его труппа, Писарев, Бурлак и прочие.
Он набрал кого попало и пригласил Ленского на гастроли после пасхи.
Но всем было уже известно, что Ленский будет снова на Малой сцене.
Тот же Уриэль, тот же Гамлет. И гастролей не кончили. Сборов никаких.
— Вот черни суд!
Если бы перед публикой можно было всегда только гастролировать!
И вот вся эта ясная, спокойная, хорошо наполненная артистическая карьера кончилась трагедией.
Мы думали, что после хорошего, ясного дня будет долгий красивый закат.
Перед нами пройдет еще целая галерея бесподобных гримов, мы много, много еще вечеров будем получать то высокое наслаждение, о котором мне говорил еще на днях один знаток театра, сам артист, но не возненавидевший своего дела, что редко:
— Когда в Малом театре идет «Горе от ума», я делаю все, чтобы попасть. Сажусь, закрываю глаза и слушаю, слушаю. Только слушаю, как музыку, — как читает Ленский.
Мы думали, что, в конце концов, мы, растроганные, благодарные, справим нашему артисту юбилей, который напомнит нам юбилей И.В. Самарина...
Но Ленскому пришла в голову несчастная мысль:
— Реформировать Малый театр. Это все равно, что:
— Перестроить Ивановскую колокольню посовременнее! Разве это возможно?
Я не знаю, какие на этот счет порядки царят в Малом театре. Но я знал одного реформатора, который тоже захотел реформировать Александрийский театр, в Петербурге. Он прослужил там год. А нервно дергался после этого два.
— Невозможно. Подхожу к одному. «Нельзя ли так-то?» Встает, кланяется в пояс: «Благодарю! Благодарю, что меня, дурака, научили! При шестом, батюшка, директоре служу! Публика меня любит, начальство меня любит! Чего мне еще от господа бога нужно? Переучиваться мне, государь мой, поздно!» Подхожу к молодому. Выслушал сухо, холодно. Повернулся и к чиновнику пошел: «Вы меня, вашество, изволили определить, а он меня, вашество, выживает. Он, вашество, не меня, — он властей не признает». Про одного скажу: «Этот лишний!» Сию минуту: «Куска хлеба лишить хочет! Сколько лет служил! Куда он теперь денется?» Про другого скажу: «Вот кого бы пригласить надо» — вопли: «Протекция!» Нет-с. Будет!
«Старики» скажут:
— Режиссёрствовать вздумали? Мы всю жизнь без режиссёра играли. И хорошо выходило.
Перестраивать старое здание трудно.
Хочешь половицу переменить, а она, оказывается, так накрепко к накату пришита, что весь накат перебирать придется.
Хочешь накатину тронуть, а она к самой капитальной балке такое отношение имеет, что и капитальную балку:
— Беспокоить надо.
Легче снова строить, чем старое перестраивать. Мысль была неудачная, но и наказанье же за нее! Это предсмертное желание:
— Увезите мое тело! Немедленно! Подальше от них! Этот старик, падающий где-то на улице, подобранный в участок. Этот вопль, которым кончается письмо в одну газету, напечатанное за несколько дней до смерти:
— На остальную характеристику моих отношений к учащимся и артистам я отвечать не стану. Это могли бы с большим успехом сделать, если бы нашли это нужным, те, кому я отдал ровно двадцать лет моей жизни.
Ото всего этого веет «Королем Лиром».
Мне чудится «старая труппа» Малого Театра.
Театра через большое «Т».
Смущенная, испуганная, как стадо овец в разразившуюся вдруг грозу.
Старики особенно чутки к похоронному звону.
Как растеряны должны быть они:
— Что случилось у нас? Александра Павловича нет! Как это могло произойти?
За день до смерти Ленского мы прочли в газетах, что труппа Малого театра не то послала, не то собирается еще послать А.П. Ленскому:
— Телеграмму с просьбой остаться. Телеграмму!
Есть от чего упасть без чувств. Телеграмма хороша для добрых знакомых. Для друзей есть правая рука. Есть руки для объятий. Есть губы для поцелуя. Для друзей!
Не телеграмму посылают. А идут и говорят:
— Александр Павлович! Да что с тобой? Да что с нами случилось? С нами — главное? Да пусть ораторскому искусству будущих депутатов учит кто угодно. А не Ленский. Не наше, милый, дело это. Мы умереть должны в Малом театре, как умер Самарин, как умерла Медведева. Да разве же после тридцати двух лет жизни разводятся?
Надо было смеяться, надо было плакать.
Мешать ласковый смех с добрыми слезами.
И смех, и слезы мешать с поцелуями.
Поцелуев старых, дружеских губ нужно было, а не телеграмм.
Через тридцать два года службы вместе он, умирая от разлуки со своим Театром, получил:
— Телеграмму!
Влас Дорошевич
«А.П.Ленский»
Впервые опубликовано – «Русское слово», 1908, 15 октября, № 239. Очерк опубликован через день после смерти артиста, последовавшей 13 октября 1908 г.
Бедный, бедный Ленский!
Он начал Гамлетом и кончил королем Лиром.
Москва познакомилась с Ленским в Общедоступном театре, на
Солянке.
Это был деревянный театр.
Даже лестниц не было.
В верхние ярусы вели «сходни», какие бывают на лесах при постройках.
Самое дешевое место стоило:
— Пять копеек.
В антрактах по театру ходили мороженщики:
— Шоколадно-сливочно морожено хор-рош! Барьеры лож были обиты самым дешевеньким красненьким сукнецом, а стены оклеены красной бумагой.
Но ложа, в которую набивалось 8—10 человек, стоила 3 рубля. И люди за несколько копеек видели:
— Рыбакова, «самого Николая Хрисанфовича Рыбакова». Писарева, Бурлака. Оттуда вышли:
— Макшеев, Стрепетова, В.Н. Давыдов. Там начал свою блестящую карьеру Киреев. Сколько славных еще!
Там талант растрачивался весело, широко, «не считаясь». В.Н. Давыдов, полный уже и тогда, вылезал в «Фаусте наизнанку» из суповой миски, завернутый в белую простыню:
Я вышел из себя
И выхожу из миски. А г-жа Стрепетова в дивертисменте исполняла:
— Национальную русскую пляску. Ленский дебютировал в «Гамлете».
И первый выход в Москве едва не сделался последним его выходом на сцену.
Ему попался горячий Лаэрт.
Фехтуя, он попал рапирой Ленскому в глаз.
Предохранительный шарик на конце рапиры спас артиста.
Дело кончилось синяком, хотя могло бы кончиться потерей глаза. Общедоступный театр, когда его закрыли, как деревянный театр, поставил лучших актеров на все русские театры.
В числе его подарков Малому театру был Ленский.
Он вошел с благоговением в театр...
Тень Васильева-Флерова, «московского Сарсэ», — даже с того света в белых гетрах, с биноклем через плечо, с тщательным пробором в ниточку белых, как снег, волос, — подходит ко мне и наставительно говорит:
— Пишите с большого «Т», когда речь идет о том Малом театре. Так делал мой друг Франциск Сарсэ, когда говорил о Театре Французской Комедии.
Мне вспоминается И.В. Самарин.
Я, гимназист, пришел к нему за советом:
— Как мне поступить в актеры? Он отвечает, разводя руками:
— В Театр ::ас не возьмут, а провинции я не знаю.
Другие он не считает даже «театрами».
В театр Ленский вошел с благоговением.
Ему суждено было сказать «вечную память» Шуйскому.
В первые годы его службы в театре русское искусство постиг удар.
Умер Шумский.
Потеря, непоправимая и до сих пор.
Благодаря Ленскому, нам осталось хоть немного от Шуйского. У Дациаро и Аванцо появились фотографии с великолепных карандашных рисунков Ленского:
— Шуйский в ролях Счастливцева и Плюшкина.
В переделке «Мертвых душ», которая шла тогда в театре.
Что такое Шумский?
Легенда!
— Что такое был этот Шумский, о котором вы, старики, столько говорите?
Вот вам два портрета.
Аркашка в «кепке», с перьями вместо бороденки.
Вот Плюшкин. Как Чичиков, вы догадаетесь, что перед вами мужчина, а не старая баба, только потому, что:
— Ключница не бреет бороды.
Лучшей иллюстрации к «Мертвым душам» до сих пор нет.
Какие фигуры!
— Что ж это было, подумайте, когда такие фигуры начинали говорить!
То были тяжкие годы, когда в школу мы ходили, как на службу, а
учились в Малом театре.
Сколько прекрасных лекций по литературе прочел нам Ленский! Сколько огня зажег. Ни одному из наших воспитателей не снилось
зажечь столько!
Через него мы познакомились с Уриэлем Акостой.
Потом мы видели Акост и лучше, и хуже, и пламенней, и глубже.
Но, когда вы скажете при мне:
Позорное признанье! В грудь мою Ты ранами кровавыми вписалось...
я вижу Ленского, в белой длинной «рубахе кающегося», упавшего на колени перед столом, на котором лежит:
— Позорное признанье.
— «А все-таки ж она вертится!»
Я вижу Ленского на покрытых красным сукном ступенях синагоги.
Ленского, и никого другого!
Первый спектакль. Это как первая любовь.
Никогда не забывается.
Ленский первый нашему поколенью:
— Толковал Гамлета.
Он был вдумчивый и ищущий актер.
— Он был холодноват для трагедии. Будьте правдивы! — строго замечает мне тень его критика, московского Сарсэ, Васильева-Флерова.
Да, его находили холодноватым.
Но, смотря Ленского, вы словно беседовали с умным, развитым, интеллигентным, интересным, много думавшим по данному вопросу
человеком.
Не была ли его сферой комедия?
Какой это бесподобный Глумов! Что за блестящий Петруччио! Какой искрометный Бенедикт!
В шекспировской трагедии он был хорош. В шекспировской комедии великолепен!
Странная судьба у этого актера.
У него был стройный стан, кудрявые волосы и глубокие, задумчивые глаза.
А он в провинции, до Москвы, играл с ними:
— Комических стариков! Он был:
— Очень и очень недурным актером в трагедии. Когда ему следовало бы быть:
— «Звездой» комедии.
Такой звездой, которая оставила бы по себе долго не меркнущую полосу света на горизонте.
Его мольеровский Дон Жуан!
Но мы говорим о высотах искусства.
А какую галерею характеров и типов он оставил после себя!
Сколько он переиграл!
Чего он не переиграл!
Если бы он снимался в каждой роли, получился бы колоссальнейший альбом, какого не удержать в руках.
И вы, рассматривая эти старые, пожелтевшие, выцветшие фотографии, спрашивали бы:
— Какое интересное лицо! Но кто это такой? Кто помнит сейчас «Дело Плеянова»? А пьеса имела огромный успех.
И на нее бежала вся Москва больше, чем сейчас бежит на «Синюю птицу».
Ленский был:
— Первым «первым любовником» в России.
Он давал тон и моду на всю Россию.
Был законодателем для всех русских первых любовников.
И стоило ему в «Нашем друге Неклюжеве» сделать себе:
— Бороду надвое, чтобы это стало законом.
Ни один уважающий себя любовник не позволит себе сыграть Не-клюжева иначе, как с бородкой надвое.
Его поза, его жест, его гримы делались «традицией». Он был действительно:
— Знаменит. Он был окружен:
— Легендой.
Про него был даже роман, кажется, «Современная драма», которым тогда зачитывались.
Колоссальная миллионерша, — какой же московский роман обходится без миллионерши? — увлечена блестящим премьером.
И он увлечен ею.
Он любит ее любовью пылкой, глубокой, могучей.
Эффектной.
Как любят на сцене.
Он зовет ее бросить:
— Этот мир золота и грязи!
Но она слаба. Готова мириться с грязью из-за золота. Ищет воли и наслаждений. И выходит замуж за другого, за покупного мужа, безумно любя актера, безумно страдая по нем.
И я помню до сих пор сцену венчанья.
Героиня «бледная, как мертвец, словно в саване, в подвенечном уборе».
И в глубине церкви, в темном углу, у колонны, в бобровой шинели «красавец актер», с бледным прекрасным лицом, с «задумчиво устремленным взглядом глубоких глаз».
Я читал этот роман.
Его читали все.
С увлечением.
Узнавали:
— Действующих лиц!
Были в восторге.
Публика любит, чтоб ее любимец на сцене имел и красивые романы в жизни.
Она требует этого от актера. А.П. Ленский, наверное, получил не одно письмо:
— Не страдайте так! Она вас не поняла. Зато я...
— Обо мне даже был роман!
Верх суетной актерской славы.
С публикой у Ленского всегда были самые лучшие отношения.
Однажды он спас ей, быть может, несколько жизней. Во всяком случае, много ребер, рук и ног.
В Большом театре, — тогда трагедии ставились по вторникам в Большом театре, — шел «Гамлет».
На верхах было все переполнено.
Там училась молодежь.
В партере и ложах, по обычаю, пустовато.
Сцена с актерами.
Только что «первый актер», раздирая страсть в клочки, принялся за Пирра, в театре какой-то жулик крикнул:
— Пожар!
И тут я видел, как моментально толпа теряет рассудок.
В двух шагах от меня, в партере, какая-то полная дама лезла через
кресла.
Два места, — никем не занятых! — отделяли ее от среднего прохода.
Среднего прохода Большого театра, по которому можно проехать на паре с отлетом!
А она лезла через кресла, падала, карабкалась, кричала, рыдала, словно на ней загорелось уже платье.
В театре раздались крики, вопли.
Ленский, к счастью, не растерялся.
Он подошел к рампе и во всю силу своих, тогда могучих, легких объявил:
— Господа, успокойтесь! Ничего нет!
То, что мешало ему в трагедии, помогло в трагическом эпизоде.
— Спокойствие.
Он таким спокойным жестом остановил «первого актера», так спокойно сказал, от всего от него, от позы, от лица, веяло таким спокойствием, что публика моментально успокоилась.
Ленский спокойно спросил:
— Теперь можно?
И спокойно сказал актеру:
— Продолжай!
Театр дрогнул от аплодисментов.
И «Гамлет» пошел дальше.
Спокойствие начало портить трагедию...
Была размолвка.
Кажется, единственная за всю карьеру Ленского.
Ему пошикали.
Это было уже сравнительно недавно.
В «Нефтяном фонтане» покойного Величко.
Несимпатичная пьеса с несимпатичной тенденцией.
Неподражаемый художник по части грима, — сколько изумительных «голов» ждало бы нас еще! — Ленский загримировался Манташевым.
Галерея встретила его появление шиканьем.
Ленский остановился, выдержал длинную, как вечность, паузу, посмотрел на галерею пристальным, неподвижным взглядом и «только покачал головой»:
— Шикать в Малом Театре!
Прав ли был Ленский?
Конечно, нет.
Загримироваться живым лицом в позорящей роли!
Это неуважение к театру, это — преступление, которое актеры прощают только самим себе.
Они похожи на тех курильщиков, которые не любят, чтобы при них курили:
— Дышать нечем!
Но это единственный «инцидент». С капризным существом — публикой — у Ленского всегда были
хорошие отношения.
И Ленский мог говорить о публике только с добродушной улыбкой.
Он играл в Москве каждый вторник Уриэля, Гамлета.
И всегда не при полных сборах.
Но вот его перевели на сезон в Петербург.
В самом конце сезона Ленский приехал на два спектакля в Москву.
На гастроли.
С тем же Уриэлем, с тем же Гамлетом.
Результат — ни одного свободного места.
Барышники продавали билеты в пять, в шесть раз дороже. Нажили
отличные деньги. Дирекция решила:
— Нет, Ленского надо в Москву.
Но г-н Корш... Мягкий, нежный г-н Корш всегда любил слизнуть сливки и обладал для этого ловким и гибким язычком... Г-н Корш решил:
— Голубы! Я пеночку съем! Я!
Это был первый год его антрепризы.
От него ушла вся его труппа, Писарев, Бурлак и прочие.
Он набрал кого попало и пригласил Ленского на гастроли после пасхи.
Но всем было уже известно, что Ленский будет снова на Малой сцене.
Тот же Уриэль, тот же Гамлет. И гастролей не кончили. Сборов никаких.
— Вот черни суд!
Если бы перед публикой можно было всегда только гастролировать!
И вот вся эта ясная, спокойная, хорошо наполненная артистическая карьера кончилась трагедией.
Мы думали, что после хорошего, ясного дня будет долгий красивый закат.
Перед нами пройдет еще целая галерея бесподобных гримов, мы много, много еще вечеров будем получать то высокое наслаждение, о котором мне говорил еще на днях один знаток театра, сам артист, но не возненавидевший своего дела, что редко:
— Когда в Малом театре идет «Горе от ума», я делаю все, чтобы попасть. Сажусь, закрываю глаза и слушаю, слушаю. Только слушаю, как музыку, — как читает Ленский.
Мы думали, что, в конце концов, мы, растроганные, благодарные, справим нашему артисту юбилей, который напомнит нам юбилей И.В. Самарина...
Но Ленскому пришла в голову несчастная мысль:
— Реформировать Малый театр. Это все равно, что:
— Перестроить Ивановскую колокольню посовременнее! Разве это возможно?
Я не знаю, какие на этот счет порядки царят в Малом театре. Но я знал одного реформатора, который тоже захотел реформировать Александрийский театр, в Петербурге. Он прослужил там год. А нервно дергался после этого два.
— Невозможно. Подхожу к одному. «Нельзя ли так-то?» Встает, кланяется в пояс: «Благодарю! Благодарю, что меня, дурака, научили! При шестом, батюшка, директоре служу! Публика меня любит, начальство меня любит! Чего мне еще от господа бога нужно? Переучиваться мне, государь мой, поздно!» Подхожу к молодому. Выслушал сухо, холодно. Повернулся и к чиновнику пошел: «Вы меня, вашество, изволили определить, а он меня, вашество, выживает. Он, вашество, не меня, — он властей не признает». Про одного скажу: «Этот лишний!» Сию минуту: «Куска хлеба лишить хочет! Сколько лет служил! Куда он теперь денется?» Про другого скажу: «Вот кого бы пригласить надо» — вопли: «Протекция!» Нет-с. Будет!
«Старики» скажут:
— Режиссёрствовать вздумали? Мы всю жизнь без режиссёра играли. И хорошо выходило.
Перестраивать старое здание трудно.
Хочешь половицу переменить, а она, оказывается, так накрепко к накату пришита, что весь накат перебирать придется.
Хочешь накатину тронуть, а она к самой капитальной балке такое отношение имеет, что и капитальную балку:
— Беспокоить надо.
Легче снова строить, чем старое перестраивать. Мысль была неудачная, но и наказанье же за нее! Это предсмертное желание:
— Увезите мое тело! Немедленно! Подальше от них! Этот старик, падающий где-то на улице, подобранный в участок. Этот вопль, которым кончается письмо в одну газету, напечатанное за несколько дней до смерти:
— На остальную характеристику моих отношений к учащимся и артистам я отвечать не стану. Это могли бы с большим успехом сделать, если бы нашли это нужным, те, кому я отдал ровно двадцать лет моей жизни.
Ото всего этого веет «Королем Лиром».
Мне чудится «старая труппа» Малого Театра.
Театра через большое «Т».
Смущенная, испуганная, как стадо овец в разразившуюся вдруг грозу.
Старики особенно чутки к похоронному звону.
Как растеряны должны быть они:
— Что случилось у нас? Александра Павловича нет! Как это могло произойти?
За день до смерти Ленского мы прочли в газетах, что труппа Малого театра не то послала, не то собирается еще послать А.П. Ленскому:
— Телеграмму с просьбой остаться. Телеграмму!
Есть от чего упасть без чувств. Телеграмма хороша для добрых знакомых. Для друзей есть правая рука. Есть руки для объятий. Есть губы для поцелуя. Для друзей!
Не телеграмму посылают. А идут и говорят:
— Александр Павлович! Да что с тобой? Да что с нами случилось? С нами — главное? Да пусть ораторскому искусству будущих депутатов учит кто угодно. А не Ленский. Не наше, милый, дело это. Мы умереть должны в Малом театре, как умер Самарин, как умерла Медведева. Да разве же после тридцати двух лет жизни разводятся?
Надо было смеяться, надо было плакать.
Мешать ласковый смех с добрыми слезами.
И смех, и слезы мешать с поцелуями.
Поцелуев старых, дружеских губ нужно было, а не телеграмм.
Через тридцать два года службы вместе он, умирая от разлуки со своим Театром, получил:
— Телеграмму!
Подробнее
В Щепкинском фойе перед началом спектакля состоится выступление оркестра Малого театра.
В Щепкинском фойе перед началом спектакля состоится выступление оркестра Малого театра.
В Щепкинском фойе перед началом спектакля состоится выступление оркестра Малого театра.
В программе:
7 декабря
М.Мусоргский
«Картинки с выставки»
Инструментовка В.Сёмкина
10 декабря
П.Чайковский
«Серенада для струнного оркестра» 1 и 2 части
А.Лядов
«Две миниатюры: Колыбельная и Плясовая»
12 декабря
Р.Штраус
Сюита «Кавалер розы»
Инструментовка В.Сёмкина
В программе:
7 декабря
М.Мусоргский
«Картинки с выставки»
Инструментовка В.Сёмкина
10 декабря
П.Чайковский
«Серенада для струнного оркестра» 1 и 2 части
А.Лядов
«Две миниатюры: Колыбельная и Плясовая»
12 декабря
Р.Штраус
Сюита «Кавалер розы»
Инструментовка В.Сёмкина
05.12.2004
Подробнее
5 декабря поздравляем с днем рождения народную артистку России Галину Яковлевну Дёмину. Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
5 декабря поздравляем с днем рождения народную артистку России Галину Яковлевну Дёмину.
Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
Поздравляем с днем рождения народную артистку России Галину Яковлевну Демину.
Волшебная органика существования на сцене, точность сценического рисунка, филигранное мастерство и трепетное отношение даже к самой небольшой роли отличают актрису и позволяют считать ее продолжательницей великих «старух» Малого театра — Яблочкиной, Рыжовой, Турчаниновой. Творческое кредо Галина Яковлевна сформулировала в недавнем своем интервью: «Я никогда не отказывалась от ролей, потому что в каждой роли что-то есть. И маленькую роль можно сыграть так, что первым номером в спектакле пойдешь, и из хорошей роли сделать плохую. Как Ровенских говорил: «Что хорошего, что актер долго на сцене; все думают — скорее бы он ушел! Так что я никогда не просила ролей, но никогда и не отказывалась». Лучшее доказательство здесь — с блеском исполненная роль кухарки Маланьи из спектакля «Трудовой хлеб» или нянька Анфиса из «Трех сестер» в постановке Юрия Соломина.
Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
04.12.2004
Подробнее
Актриса Малого театра Лилия Юдина отмечает юбилей Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в к
Актриса Малого театра Лилия Юдина отмечает юбилей
Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в комедии А.Н.Островского «Лес».
Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в комедии А.Н.Островского «Лес».
Актриса Малого театра Лилия Юдина отмечает юбилей
Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в комедии А.Н.Островского «Лес». Поздравить свою коллегу придут артисты многих московских театров.
В последние годы актриса не так часто радует своих поклонников новыми ролями, но каждый выход Лилии Юдиной на сцену становится праздником. В прошлом сезоне настоящим событием стала ее Андула в лирической комедии Иржи Губача «Старый добрый ансамбль» - спектакле, где партнерами Лилии Витальевны оказались блистательные Юрий Каюров, Виктор Борцов, Афанасий Кочетков и Анатолий Торопов. Несмотря на возраст Лилия Юдина находится в такой форме, какой могут позавидовать и молодые актрисы.
Лилия Юдина окончила Высшее театральное училище им. Б.Щукина (1949-1952). В Малом театре она сыграла несколько десятков ролей, многие из которых были записаны на телевидении и доступны в настоящее время. Среди них Лиза («Иван Рыбаков» В.Гусева, Абигайль («Стакан воды» Э.Скриба), Регина («Привидения» Г.Ибсена), Поликсена «Правда хорошо, а счастье - лучше» А.Островского), Елизавета («Достигаев и другие» М.Горького), Шурочка («Иванов» А.Чехова) и другие. Лилии Витальевне посчастливилось работать с такими режиссерами, как Б.Бабочкин, И.Ильинский, И.Хейфец, Ю.Соломин, ее партнерами по сцене были К.Зубов, А.Яблочкина, Е.Гоголева, Е.Шатрова, П.Константинов, Е.Велихов, М.Царев, Н.Подгорный и другие мастера.
Редакция «Yтра» присоединяется к поздравлениям, звучащим в адрес Лилии Витальевны, и желает ей здоровья, бодрости духа и новых сценических свершений!
Yтро.ru
Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в комедии А.Н.Островского «Лес». Поздравить свою коллегу придут артисты многих московских театров.
В последние годы актриса не так часто радует своих поклонников новыми ролями, но каждый выход Лилии Юдиной на сцену становится праздником. В прошлом сезоне настоящим событием стала ее Андула в лирической комедии Иржи Губача «Старый добрый ансамбль» - спектакле, где партнерами Лилии Витальевны оказались блистательные Юрий Каюров, Виктор Борцов, Афанасий Кочетков и Анатолий Торопов. Несмотря на возраст Лилия Юдина находится в такой форме, какой могут позавидовать и молодые актрисы.
Лилия Юдина окончила Высшее театральное училище им. Б.Щукина (1949-1952). В Малом театре она сыграла несколько десятков ролей, многие из которых были записаны на телевидении и доступны в настоящее время. Среди них Лиза («Иван Рыбаков» В.Гусева, Абигайль («Стакан воды» Э.Скриба), Регина («Привидения» Г.Ибсена), Поликсена «Правда хорошо, а счастье - лучше» А.Островского), Елизавета («Достигаев и другие» М.Горького), Шурочка («Иванов» А.Чехова) и другие. Лилии Витальевне посчастливилось работать с такими режиссерами, как Б.Бабочкин, И.Ильинский, И.Хейфец, Ю.Соломин, ее партнерами по сцене были К.Зубов, А.Яблочкина, Е.Гоголева, Е.Шатрова, П.Константинов, Е.Велихов, М.Царев, Н.Подгорный и другие мастера.
Редакция «Yтра» присоединяется к поздравлениям, звучащим в адрес Лилии Витальевны, и желает ей здоровья, бодрости духа и новых сценических свершений!
Yтро.ru
Подробнее
Гнездо Коршунова Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем ч
Гнездо Коршунова
Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем чувствуется всё острее…
Пётр Абрамов(выпуск 2000 года)
Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем чувствуется всё острее…
Пётр Абрамов(выпуск 2000 года)
Гнездо Коршунова
Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем чувствуется всё острее…
Человек Возрождения? Нет, скорее, античной Греции. Именно тогда возникали личности, соединяющие в себе духовную и физическую гармонию. За полвека (!) педагогической деятельности Виктор Иванович упорно добивался от всех своих учеников, чтобы они стали не только актёрами, а личностями в творчестве. На вступительных экзаменах, он, скрестив руки, то сурово, то с лукавой улыбкой в глазах пристально вглядывается в каждого из нас, стараясь разглядеть за «басней-прозой-песней» Человека, поскольку только личность сможет осилить путь к сцене, выстоять в жестоком мире театра. Он научил нас верить, ждать, дал понять, что «экзамены никогда не кончаются», и каждый день творчества – это борьба за право быть актёром и нести всё то великое, чем силён русский театр.
Василий Бочкарёв (выпуск 1964 года) Говорить о Викторе Ивановиче я могу как о родном отце. Это что-то очень близкое и родное. На юбилейных афишах своим коллегам он всегда выводит большими буквами: «Корш.» – для меня он в этом, в его удивительно «ровном» в хорошем смысле отношении к актёрам в коллективе, это идёт, прежде всего, от глубокого понимания сути профессии. Взаимоотношения друг с другом на театре это очень непросто. Это, наверное, последняя фигура, последний «слепок», в котором явственно выкристаллизовался, отразился «тот» театр, та ушедшая эстетика работы, творчества, общения. До сих пор я ощущаю связь с ним, чувствую себя птенцом гнезда Коршунова.
Эдуард Марцевич (выпуск 1958 года) Виктор Иванович пришёл к нам на втором курсе. К тому времени я уже довольно давно ходил на спектакли в Малый театр, особенно в филиал, где он играл «Ивана Рыбакова». Тогда же имя Коршунова звенело в кино — фильмы «Сорока-воровка», «Первые радости», позднее – «По тонкому льду». Он, ещё совсем молодой артист уже был кумиром зрителей. Виктор Иванович удивительно заразителен своей отдачей энергии, сердца, души. Он вводит своих учеников в некий коридор, чтобы они шли по нему, не сворачивая в сторону. У него удивительная энергетика, и я бы сказал даже фанатизм преданности Малому театру, актёрскому искусству. Для меня он – пример служения, личный пример самоотдачи на сцене, влюблённости в театр.
Людмила Полякова (выпуск 1964 года) Это были «божественные 60-е», моё поступление совпало с духовным пробуждением в стране – всё это связано для меня с нашим Щепкинским училищем и с Виктором Ивановичем. Мы поголовно были влюблены в его Молчалина в «Горе от ума» – он был прекрасен. А какой педагог! У меня навсегда осталось чувство преклонения перед ним – не могу сказать ему и слова поперёк, но зато на сцене, особенно, если роль позволяет – например, в «Волках и овцах» – я могу «отыграться», поговорить свысока. Я люблю этого человека и благодарна судьбе за то, что моя жизнь идёт столько лет параллельно с ним. Ещё есть одна черта, которая меня всегда потрясала в нём, я приняла её как эстафету: никогда не думала, что стану таким трудоголиком, я не могу без работы и эта одержимость профессией, безусловно, от него.
Владимир Сулимов (выпуск 1958 года) Это был первый выпуск, где Виктор Иванович участвовал как молодой педагог. Он мгновенно нашёл взаимопонимание со студентами. Для меня он стал учителем жизни – я рано потерял отца, старший брат погиб на войне – во многом я брал с Коршунова пример как с человека, и если у меня что-то получилось в жизни, то это во многом благодаря Виктору Ивановичу он был для меня эталоном.
Валерий Баринов (выпуск 1968 года) Его педагогический дар удивителен, но ещё больше меня поражает то, что он сумел создать из выпускников одну семью. Теперь, когда количество курсов, выпущенных им, перевалило за десяток, я, конечно, не всех знаю в лицо, но меня не покидает ощущение родства со всеми. Каждый год, 7-го сентября, вот уже сорок лет я прихожу на наш День курса, для меня это не просто праздник и встреча с родными и близкими людьми – это отправная точка на сезон, творческий заряд, установка.
Дмитрий Назаров (выпуск 1980 года) Многоуважаемый Учитель! Дорогой Виктор Иванович! За долгие годы вы настолько сильно приучили меня к тому, что Вы неиссякаемы духовно и физически, что когда с Вами что-то случается – я в панике. Виктор Иванович, будьте здоровы и счастливы, не заставляйте меня паниковать.
Александр Домогаров (выпуск 1984 года) Он научил меня жизни. Помогал осваиваться в нашей тяжёлой профессии. На втором курсе в отрывке «Леди Макбет Мценского уезда» он оказал мне необходимый аванс доверия, что очень помогло мне двигаться дальше. Весной этого года мы говорили с ним о «Последней жертве» А.Островского – я был бы счастлив сыграть с Виктором Ивановичем на одной сцене. Надеюсь, что это когда-нибудь осуществится.
Александр Вершинин (выпуск 1992 года) Гениальный любящий педагог, партнёр невероятной эмоциональной силы и термоядерного темперамента. По гороскопу Виктор Иванович Стрелец – это стихия огня. Он зажигает огонь в сердцах студентов и актёров. Играть с ним невероятно интересно и …трудно. Выкладываешься весь, без остатка. Он заражает своим самосожжением.
Игорь Петренко (выпуск 2000 года) Виктор Иванович научил меня быть честным по отношению к самому себе, к работе. Научил быть открытым и искренним, дал понять, что актёр должен быть начисто лишён цинизма, что всегда и во всём нужно оставаться человеком, искренне отдавать себя людям, профессии, творчеству.
Анна Тараторкина (выпуск 2004 года) Любимый Виктор Иванович! Спасибо за то, что Вы всегда верили в нас, защищали, вместе с нами боролись с нашей ленью и неуверенностью в себе. Спасибо за Ваши подчас жестокие слова, благодаря которым мы учились не жалеть себя, не сдаваться, идти вперёд. Низкий Вам поклон за то, что Вы сумели в каждом из нас разглядеть индивидуальное, личное. Для Вас мы были не только курсом в целом, каждый из нас был Вам интересен и дорог в отдельности, и к каждому Вы сумели найти особый подход. Спасибо за то, что Вы всегда появлялись в нужную минуту и для каждого находили мудрые слова, которые помогали всем, но в адрес одного они звучали резко и даже жестоко, а для другого ласково и нежно. Спасибо за Ваши «фирменные» коршуновские пощёчины и постоянные упрёки в несобранности, и ещё, спасибо за то, что именно Вы стали нашим Учителем.
…Это лишь немногие слова из того многоголосья любящих и преданных учеников, которые сегодня, в день Вашего рождения, да и всегда, где бы они не находились, какой-то неуловимой частицей своего сердца с Вами, Виктор Иванович. Дай Вам Бог здоровья, добра и творчества!
Пётр Абрамов(выпуск 2000 года)
«Литературная газета»
Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем чувствуется всё острее…
Человек Возрождения? Нет, скорее, античной Греции. Именно тогда возникали личности, соединяющие в себе духовную и физическую гармонию. За полвека (!) педагогической деятельности Виктор Иванович упорно добивался от всех своих учеников, чтобы они стали не только актёрами, а личностями в творчестве. На вступительных экзаменах, он, скрестив руки, то сурово, то с лукавой улыбкой в глазах пристально вглядывается в каждого из нас, стараясь разглядеть за «басней-прозой-песней» Человека, поскольку только личность сможет осилить путь к сцене, выстоять в жестоком мире театра. Он научил нас верить, ждать, дал понять, что «экзамены никогда не кончаются», и каждый день творчества – это борьба за право быть актёром и нести всё то великое, чем силён русский театр.
Василий Бочкарёв (выпуск 1964 года) Говорить о Викторе Ивановиче я могу как о родном отце. Это что-то очень близкое и родное. На юбилейных афишах своим коллегам он всегда выводит большими буквами: «Корш.» – для меня он в этом, в его удивительно «ровном» в хорошем смысле отношении к актёрам в коллективе, это идёт, прежде всего, от глубокого понимания сути профессии. Взаимоотношения друг с другом на театре это очень непросто. Это, наверное, последняя фигура, последний «слепок», в котором явственно выкристаллизовался, отразился «тот» театр, та ушедшая эстетика работы, творчества, общения. До сих пор я ощущаю связь с ним, чувствую себя птенцом гнезда Коршунова.
Эдуард Марцевич (выпуск 1958 года) Виктор Иванович пришёл к нам на втором курсе. К тому времени я уже довольно давно ходил на спектакли в Малый театр, особенно в филиал, где он играл «Ивана Рыбакова». Тогда же имя Коршунова звенело в кино — фильмы «Сорока-воровка», «Первые радости», позднее – «По тонкому льду». Он, ещё совсем молодой артист уже был кумиром зрителей. Виктор Иванович удивительно заразителен своей отдачей энергии, сердца, души. Он вводит своих учеников в некий коридор, чтобы они шли по нему, не сворачивая в сторону. У него удивительная энергетика, и я бы сказал даже фанатизм преданности Малому театру, актёрскому искусству. Для меня он – пример служения, личный пример самоотдачи на сцене, влюблённости в театр.
Людмила Полякова (выпуск 1964 года) Это были «божественные 60-е», моё поступление совпало с духовным пробуждением в стране – всё это связано для меня с нашим Щепкинским училищем и с Виктором Ивановичем. Мы поголовно были влюблены в его Молчалина в «Горе от ума» – он был прекрасен. А какой педагог! У меня навсегда осталось чувство преклонения перед ним – не могу сказать ему и слова поперёк, но зато на сцене, особенно, если роль позволяет – например, в «Волках и овцах» – я могу «отыграться», поговорить свысока. Я люблю этого человека и благодарна судьбе за то, что моя жизнь идёт столько лет параллельно с ним. Ещё есть одна черта, которая меня всегда потрясала в нём, я приняла её как эстафету: никогда не думала, что стану таким трудоголиком, я не могу без работы и эта одержимость профессией, безусловно, от него.
Владимир Сулимов (выпуск 1958 года) Это был первый выпуск, где Виктор Иванович участвовал как молодой педагог. Он мгновенно нашёл взаимопонимание со студентами. Для меня он стал учителем жизни – я рано потерял отца, старший брат погиб на войне – во многом я брал с Коршунова пример как с человека, и если у меня что-то получилось в жизни, то это во многом благодаря Виктору Ивановичу он был для меня эталоном.
Валерий Баринов (выпуск 1968 года) Его педагогический дар удивителен, но ещё больше меня поражает то, что он сумел создать из выпускников одну семью. Теперь, когда количество курсов, выпущенных им, перевалило за десяток, я, конечно, не всех знаю в лицо, но меня не покидает ощущение родства со всеми. Каждый год, 7-го сентября, вот уже сорок лет я прихожу на наш День курса, для меня это не просто праздник и встреча с родными и близкими людьми – это отправная точка на сезон, творческий заряд, установка.
Дмитрий Назаров (выпуск 1980 года) Многоуважаемый Учитель! Дорогой Виктор Иванович! За долгие годы вы настолько сильно приучили меня к тому, что Вы неиссякаемы духовно и физически, что когда с Вами что-то случается – я в панике. Виктор Иванович, будьте здоровы и счастливы, не заставляйте меня паниковать.
Александр Домогаров (выпуск 1984 года) Он научил меня жизни. Помогал осваиваться в нашей тяжёлой профессии. На втором курсе в отрывке «Леди Макбет Мценского уезда» он оказал мне необходимый аванс доверия, что очень помогло мне двигаться дальше. Весной этого года мы говорили с ним о «Последней жертве» А.Островского – я был бы счастлив сыграть с Виктором Ивановичем на одной сцене. Надеюсь, что это когда-нибудь осуществится.
Александр Вершинин (выпуск 1992 года) Гениальный любящий педагог, партнёр невероятной эмоциональной силы и термоядерного темперамента. По гороскопу Виктор Иванович Стрелец – это стихия огня. Он зажигает огонь в сердцах студентов и актёров. Играть с ним невероятно интересно и …трудно. Выкладываешься весь, без остатка. Он заражает своим самосожжением.
Игорь Петренко (выпуск 2000 года) Виктор Иванович научил меня быть честным по отношению к самому себе, к работе. Научил быть открытым и искренним, дал понять, что актёр должен быть начисто лишён цинизма, что всегда и во всём нужно оставаться человеком, искренне отдавать себя людям, профессии, творчеству.
Анна Тараторкина (выпуск 2004 года) Любимый Виктор Иванович! Спасибо за то, что Вы всегда верили в нас, защищали, вместе с нами боролись с нашей ленью и неуверенностью в себе. Спасибо за Ваши подчас жестокие слова, благодаря которым мы учились не жалеть себя, не сдаваться, идти вперёд. Низкий Вам поклон за то, что Вы сумели в каждом из нас разглядеть индивидуальное, личное. Для Вас мы были не только курсом в целом, каждый из нас был Вам интересен и дорог в отдельности, и к каждому Вы сумели найти особый подход. Спасибо за то, что Вы всегда появлялись в нужную минуту и для каждого находили мудрые слова, которые помогали всем, но в адрес одного они звучали резко и даже жестоко, а для другого ласково и нежно. Спасибо за Ваши «фирменные» коршуновские пощёчины и постоянные упрёки в несобранности, и ещё, спасибо за то, что именно Вы стали нашим Учителем.
…Это лишь немногие слова из того многоголосья любящих и преданных учеников, которые сегодня, в день Вашего рождения, да и всегда, где бы они не находились, какой-то неуловимой частицей своего сердца с Вами, Виктор Иванович. Дай Вам Бог здоровья, добра и творчества!
Пётр Абрамов(выпуск 2000 года)
«Литературная газета»
03.12.2004
Подробнее
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
Согласно распоряжению художественного руководителя Государственного академического Малого театра Юрия Мефодьевича Соломина, объявляются дополнительные исполнители в следующие спектакли.
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
Согласно распоряжению художественного руководителя Государственного академического Малого театра Юрия Мефодьевича Соломина, объявляются дополнительные исполнители в следующие спектакли.
В комедиях Островского А.М.Торопов сыграет Чугунова («Волки и овцы»), А.К.Вахтеров – иногороднего в «Последней жертве». В исторических трагедиях Толстого Василия Шуйского исполнит В.В.Петров («Царь Борис»), а Ю.Б.Ильин – Михайло Нагого («Царь Иоанн Грозный»).
Л.В.Ещенко исполнит роль Дуняши в спектакле «Вишневый сад» А.П.Чехова.
Согласно распоряжению художественного руководителя Государственного академического Малого театра Юрия Мефодьевича Соломина, объявляются дополнительные исполнители в следующие спектакли.
В комедиях Островского А.М.Торопов сыграет Чугунова («Волки и овцы»), А.К.Вахтеров – иногороднего в «Последней жертве». В исторических трагедиях Толстого Василия Шуйского исполнит В.В.Петров («Царь Борис»), а Ю.Б.Ильин – Михайло Нагого («Царь Иоанн Грозный»).
Л.В.Ещенко исполнит роль Дуняши в спектакле «Вишневый сад» А.П.Чехова.
Подробнее
«Помню только хорошее» Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви. Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
«Помню только хорошее»
Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви.
Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви.
Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
«Помню только хорошее»
Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви.
Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Зрители живо реагировали на реплики юного обличителя Глумова, а когда на сцену вышла Быстрицкая в роли Турусиной, зал разразился аплодисментами. За спиной я услышала: «Господи, сколько же ей лет?» Хотелось ответить стихами: «Сколько лет, столько зим. Сорока еще нет». Затянутая в корсет, в платье, достойном императрицы, она по-молодому отплясывала канкан, пела романсы, прикладываясь к рюмочке с домашней наливкой, и была так весела и обворожительно хороша, что легко могла обмануть насчет своего возраста. Впрочем, она его никогда и не скрывала.
Ее строгой, классической красотой восторгается уже не одно поколение. Ее сравнивали с Джиной Лоллобриджидой и Элизабет Тейлор. Ее приглашали в Голливуд, без сомнения, она стала бы мировой знаменитостью, но система не позволила «выбиваться из ряда». Но и то, что удалось воплотить на сцене и на экране, принесло ей славу и любовь.
– Элина Авраамовна, сильно ли изменился зритель с тех пор, как вы вышли на сцену Малого театра?
– У меня нет такого ощущения. Может быть, он стал более восприимчивым к каким-то моментам, потому что люди научились открыто проявлять свои эмоции. Разницы я не вижу, для меня зритель все тот же теплый и благодарный, как 20 и 40 лет назад.
– Близка ли вам, актрисе, воспитанной в жестких рамках соцреализма, модная нынче теория самовыражения любой ценой?
– В Малом театре, в который я пришла в 1958 году, мастера были ни в чем не ограничены и учили нас, молодежь, тому же. Не думаю, что сейчас мы стали больше самовыражаться на сцене. Мы с таким же уважением относимся и к автору, и к постановочным решениям, и к зрителю прежде всего. Другое дело, что драматургия сегодня представлена более широко, запретов нет.
Но я бы, например, запретила некоторые драматические и режиссерские изыски, которые сейчас расплодились на сценах многих театров, когда на сцену выносится откровенная пошлость под видом самовыражения. Я этого категорически не приемлю. Во-первых, как актриса я никогда не приняла бы участия в подобном проекте, во-вторых, я бы не хотела этого видеть как зритель. Театр все-таки должен вести зрителя за собой.
– Как вы относитесь к тому, что искусство все больше попадает под власть денег? Продвинутые молодые режиссеры называют спектакль не явлением искусства, а продуктом. Доверчивый зритель покупается на глянцевую упаковку, но душа его ничего не получает взамен.
– Вы знаете, как бы это ни называть, а театра без зрителя не бывает. Как нет театра без сцены. Это обязательные компоненты. А как назвать – продукт или явление – это зависит от того, что имеется в виду. Ведь продукт может быть и очень высокого качества. Но все-таки вы правы, это циничное определение для театра.
Театр – штучное искусство, оно требует вдохновения. Это нечто, что создается талантом и духовными силами с учетом того, как это будет воспринято зрителем. В Малом театре, который в будущем году готовится отметить свое 250-летие, всегда думают о зрителе. Нам не все равно, что он вынесет после нашего спектакля, о чем будет думать. Поэтому предметом искусства все-таки должно быть духовное обращение к зрителю, влияние на его ум и сердце.
– Элина Авраамовна, но ведь жизнь сильно изменилась. Раньше на 7 ноября в театре непременно давали бы «Оптимистическую трагедию» или «Кремлевские куранты», а сейчас в этот день вы играете комедию Островского, и при этом – аншлаг.
– У нас всегда полный зал на «Мудреце», с момента премьеры. Режиссер Владимир Бейлис замечательно, по-моему, угадал в ней сегодняшний день. Мы, ыартисты, хорошо это чувствуем по реакции зала.
– Вы пришли в Малый театр, когда на его сцене блистали Вера Пашенная, Елена Гоголева. Легко ли складывалась ваша судьба в театре?
– По-разному. У меня были большие простои. Это зависело от множества причин: от моего здоровья, репертуара, от моих взаимоотношений с руководством театра. Случалось, я сама отказывалась от каких-то ролей, что в театре не принято.
Были и другие причины, о которых мне вспоминать не хочется, слишком давно это было. Я ведь пришла не на пустое место. Надо было кого-то подвинуть. Естественно, кто-то при этом что-то терял, потому что я действительно была популярна...
В Малом театре ее долго «выдерживали». Быстрицкая терпеливо ждала и дождалась роли Глафиры в «Волках и овцах» – может быть, лучшей своей работы в Малом театре. А сколько не сбылось! Весь свой жар души она бросила на общественную работу. Быстрицкая выбивала квартиры для артистов, устраивала их детей в детские сады, помогала ветеранам театра. Власти ее любили, поэтому никогда не отказывали.
– Как получилось, что после блистательных работ в «Тихом Доне», «Неоконченной повести», «Добровольцах» ваши взаимоотношения с кинематографом как бы не заладились? Что мешало – ваша мощная энергетика, яркая индивидуальность или отсутствие своего режиссера?
– Да нет, не могу этого сказать. Как только я начала работать в Малом, он сразу поглотил меня. Я ведь всегда хотела быть театральной актрисой, а Малый театр был моей большой мечтой. Кинематограф существовал как бы отдельно. В картине «Добровольцы» я снималась, уже работая в Малом театре, но еще не была занята в репертуаре. А потом я часто отказывалась от каких-то съемок, боясь потерять роль в театре.
И, знаете, я ведь была приезжая в Москве. Я выросла не здесь, училась в Киевском театральном институте имени Карпенко-Карого. У меня не было здесь связей, знакомых, друзей-однокурсников. Думаю, мне просто повезло в самом начале на режиссеров, которые открыли меня для кино.
Потрясающий Фридрих Маркович Эрмлер, снявший меня в «Неоконченной повести», где моим партнером был Сергей Бондарчук, гениальный Сергей Аполлинариевич Герасимов, доверивший мне роль Аксиньи в «Тихом Доне», его ученик Юрий Павлович Егоров, снявший меня в «Добровольцах». Со мной ведь режиссерам непросто, потому что у меня всегда есть свое представление о роли, которое я стараюсь сохранить. Я не очень послушная актриса.
– На роль Аксиньи пробовалось десяток претенденток, в том числе и Нонна Мордюкова. Позже в своей книге «Не плачь, казачка» она напишет, что так и не простила режиссеру, что казачку отдали Быстрицкой. По ее мнению, она истинная казачка, сыграла бы лучше.
– Исполнителей утверждал сам Шолохов. Когда ему принесли фотопробы, он сразу ткнул пальцем в мою карточку: «Это – Аксинья». Я-то думала, что ему понравились мои пробы. А в этом году на празднике «Шолоховская весна» в Москву приезжали сын и дочь Михаила Александровича. И дочь, Светлана Михайловна, рассказала, что они с братом увидели меня в «Неоконченной повести». А тут как раз пошли разговоры, что Герасимов запускается с «Тихим Доном», искали Аксинью. И тогда дети сказали Михаилу Александровичу, что Аксиньюы больше искать не надо, и показали мое фото.
О съемках в «Тихом Доне» я рассказала недавно в книге «Моей судьбы нелегкий выбор». Она быстро разошлась. Сейчас я готовлю второе издание. А что касается, истинная ли казачка моя Аксинья или нет, свое слово сказал зритель.
Кстати, сама Нонна Мордюкова после премьеры фильма подошла ко мне со словами: «А ты все-таки сыграла Аксинью, проклятая!» Я поняла это как шутку. Да, наверное, проклятая, потому что соперница. После выхода картины тридцать старейшин-казаков прислали мне письмо, чтобы отныне я не называлась Элина Быстрицкая, а Аксинья Донская. За признание сердечно поблагодарила.
Быстрицкой во время съемок фильма «Тихий Дон» пришлось научиться ездить верхом, носить воду на коромысле, полоскать белье в речке. Станичные дивились: «Неужели не казачка? И ходит, и гуторит по-нашему».
– Элина Авраамовна, у вас нет ощущения, что после трагедии в Беслане наша жизнь разделилась на до и после? Мы стали искать шахидку в каждой кавказской женщине, косимся на гастарбайтеров…
– Терроризм, действительно, необъявленная война, с этим приходится считаться. А что касается гастарбайтеров, то куда, скажите, им деться? У них нет работы, они страдают. Слава Богу, что Россия принимает их, дает им здесь работу.
Случилось так, что распалась большая страна, интегрированная на общую экономику. Но надо как-то выбираться. Вот Запад объединяется, а мы разъединяемся. Это плохо! Я не политолог, но не могу не видеть, что происходит. Когда стали говорить об объединении Белоруссии с Россией, я подумала: «Слава Богу, ума хватило». Но, оказывается, не так все просто, потому что трудно делиться властью. На днях Дума приняла Закон, по которому граждане Украины могут до 90 дней жить в России без регистрации, а россияне – в Украине. Следующим шагом будет Закон о двойном гражданстве. Это замечательно, потому что поможет соединить разорванные связи, в том числе и родственные.
– И все-таки не озлобились ли мы? Возможно ли такое, как в годы Великой Отечественной войны, когда людей из оккупированных областей принимали на Урале, в Средней Азии, в Казахстане, делились и хлебом, и кровом?
– Неля, все было… И принимали, и делились. А были такие, кто наживался на чужом горе. Я стараюсь помнить только хорошее. У меня в городе Сталино, теперь Донецке, где временно стоял наш передвижной госпиталь, была квартирная хозяйка. Четверо ее сыновей ушли на фронт. Так она каждый божий день после работы бежала на вокзал, где проходили эшелоны с ранеными, искала своих сыновей, подкармливала чужих.
У моей маленькой сестрички пошли язвы по всему телу. Кругом ведь были незахороненные трупы, инфекция и прочее, так эта женщина заваривала какие-то травки, купала ее в отваре, лечила, выхаживала. А были и другие, кто пускал на ночлег за хлеб-муку или лекарства.
- Элина Авраамовна, в давнем фильме «Николай Бауман» вы играли Марию Андрееву, актрису-большевичку, подругу Горького. Ваша героиня, помнится, ходила к Савве Морозову просить деньги на театр. Есть ли сейчас в России новые Морозовы, Третьяковы?
– Знаете, прошли десятилетия, чтобы оценить и Морозова, и Третьяковых, и Рябушинского. Но и сегодня такие люди в деловых кругах есть. Десять лет назад я учредила Благотворительный фонд в поддержку талантливых студентов творческих вузов. Это была отчаянная смелость. Ну где у меня деньги, я же бюджетница. Но, знаете, люди дали. И сейчас дают, у фонда 135 стипендиатов. Нет, наша земля российская не иссякла доброхотами. Я и себя причисляю к ним, но не кричу об этом на всю округу, просто делаю свое дело. И пожертвователи не бьют себя в грудь. Главное, они есть.
В России всегда ценились честь, достоинство, доброта, любовь. Эти ценности непреходящи. Они есть и всегда будут. Другое дело, что нет идеологии, которая нас объединяла. Я была пионеркой, преданной комсомолкой, почти как моя Лелька в «Добровольцах». В институте на комсомольском собрании я дала пощечину однокурснику, он позволил себе оскорбительное хулиганство.
Меня вызвали в райком, предложили сдать билет. Я показала его издали и сказала: «Можете на него посмотреть. В руки не дам, я его получила на фронте». Понимаете, это было определенное мировоззрение. Я в это верила. По-другому, наверное, невозможно было защитить идеалы, которыми мы жили тогда.
– Почти всю войну вы прослужили в передвижном фронтовом госпитале. Ведь вы были совсем девочкой, неужели без вас не обошлись бы, или это желание помочь отцу-врачу?
– Нет, это была моя помощь Родине, я очень высоко ценила это. Меня на фронт призвали плакаты «Родина-мать зовет», «Что ты сделал для фронта?», которые тогда были повсюду. Я считала своим долго быть полезной Родине. Отец был с нами в госпитале недолго, зимой 1942 года он уже был под Сталинградом. А мы остались – мама, я и маленькая сестричка, которую в госпитале нам приходилось прятать, чтобы не отдавать ее в детский дом.
Я овладела навыками лаборантки, в палаты меня не очень-то пускали. Мне было 13 лет, потом исполнилось 14, 15, 16. А в ноябре 1944 года я освободилась от службы в госпитале, меня послали учиться в медицинское училище. Я собиралась пойти по папиным стопам, но после дипломной практики поняла: не смогу быть врачом.
– Но это не помешало вам убедительно сыграть роль врача в «Неоконченной повести».
– Знаете, этой ролью я как бы отдавала долги папе с мамой. Моя первая роль на сцене тоже врач – арбузовская Таня в Вильнюсском русском драматическом театре. Передо мной был выбор – «Двенадцатая ночь», сразу две роли, в итоге их сыграла Клавдия Лучко. А я предпочла романтической шпаге скромный медицинский халат врача в «Неоконченной повести»...
Быстрицкая никогда не говорит о личном. Не считает нужным «перетряхивать подробности своей жизни на людях». В 19 лет она, юная фельдшер-акушерка, приняла 15 родов. Естественно, никаких обезболиваний не было, медикаментов в достатке – тоже… Тогда у нее появились первые седые волосы, а на собственного ребенка она так и не решилась. Ее детьми стали ученики, много лет она вела творческую мастерскую в Щепкинском училище при Малом театре. Бороться с сединой бросила не так давно, когда вдруг перекрасилась в блондинку. Это, конечно, был смелый шаг, но красоту ничем не испортишь. К новой Быстрицкой быстро привыкли.
– Элина Авраамовна, вас знают как отличную бильярдистку, вы любите бокс. Наконец, вы 18 лет возглавляли Федерацию художественной гимнастики СССР и вывели ее на олимпийский помост. Откуда такой интерес к спорту?
– Это моя давняя любовь. В юности я всерьез занималась гимнастикой, хореографией, потом увлекалась бильярдом, бокс смотрю как болельщица. Мне это интересно. В 1975 году, перед вылетом нашей сборной на чемпионат в Базель, меня пригласили на встречу с командой. Я выступила, они пошли обедать, а я заглянула в спортзал. Честно говоря, хотела проверить, не потеряла ли форму. Я вошла в зал и увидела, что одна гимнастка обедать не пошла, стоит на растяжке. О, думаю, это характер, это чемпионка. Поделилась своими наблюдениями со старшим тренером Валентиной Григорьевной Батаен. А та девочка, Ирочка Дерюгина, в Базеле стала чемпионкой.
Тогда это было непросто. У нас была еще довольно тяжелая жизнь, даже приличный купальник купить было проблемой. Потом я уехала сниматься в Болгарию. Вернулась, звонок: «Элина Авраамовна, мы вас выбрали президентом федерации». Я устроила так, что соревнования гимнастов стали показывать по ТВ, и постепенно о гимнастике стали говорить всерьез. Как-то я пришла к руководителям Спорткомитета СССР, говорю, пора думать об участии гимнастов в Олимпийских играх, а мы еще и на Спартакиаде народов СССР не выступали. Нас выключили, ну а потом был период взлетов. Я счастлива, что была причастна к этому.
– Некоторые ваши коллеги теперь как-то болезненно относятся к прежним заслугам, а у вас, я как-то видела в Доме кино, целый иконостас на груди.
– Ну что вы, я горжусь своим званием народной артистки СССР, всеми своими наградами, у меня их более двух десятков, пять – фронтовых. Это ведь моя жизнь. Я их надеваю два раза в год – на 23 февраля и 9 Мая, в День Победы.
– Элина Авраамовна, вы баллотировались в Думу. Зачем вам, востребованной актрисе, это надо?
– Я не могу смириться с тем, что не платят достойную зарплату врачам, учителям, работникам культуры. Не могу смириться с тем, что в провинции гибнет культура. В Думу я не пошла, уступила место другому человеку. Только сказала, пусть он выполнит то, что я хочу.
– Ну и как, выполняет?
– По-моему, да. Он работает, помогает культуре. Но свое место в Малом театре я никому не уступлю. Это мой дом. Я люблю его сцену, мою гримуборную, порядки Малого, его легенды. Я люблю своих партнеров, люблю его дух, его ауру. В его стенах я черпаю вдохновение и силы. Нигде, кроме стен Малого театра, я не чувствую себя такой молодой, энергичной...
Вопреки слухам, Быстрицкая никогда не прибегала к пластическим операциям. Как медик она опасается последствий. У нее есть свои секреты красоты, которые актриса тщательно оберегает. Она каждый день делает гимнастику по полчаса, на завтрак съедает яблоко, несколько орехов. Ее бабушка говорила: «Детка, каждому дается ведро воды. Вопрос в том, как его донести». Быстрицкая расходовала его экономно. Она и сейчас остается одной из самых красивых актрис отечественного театра и кино.
– Элина Авраамовна, что вас радует сейчас?
– Новая роль. Я играю две – в «Горе от ума» и «Мудреце». Репетирую новую, заглавную, в «Госпоже министерше» Нушича. Премьера – в конце декабря.
Нелли ПРОТОРСКАЯ
«Трибуна»
25 НОЯБРЯ, 2004 ГОДА
Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви.
Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Зрители живо реагировали на реплики юного обличителя Глумова, а когда на сцену вышла Быстрицкая в роли Турусиной, зал разразился аплодисментами. За спиной я услышала: «Господи, сколько же ей лет?» Хотелось ответить стихами: «Сколько лет, столько зим. Сорока еще нет». Затянутая в корсет, в платье, достойном императрицы, она по-молодому отплясывала канкан, пела романсы, прикладываясь к рюмочке с домашней наливкой, и была так весела и обворожительно хороша, что легко могла обмануть насчет своего возраста. Впрочем, она его никогда и не скрывала.
Ее строгой, классической красотой восторгается уже не одно поколение. Ее сравнивали с Джиной Лоллобриджидой и Элизабет Тейлор. Ее приглашали в Голливуд, без сомнения, она стала бы мировой знаменитостью, но система не позволила «выбиваться из ряда». Но и то, что удалось воплотить на сцене и на экране, принесло ей славу и любовь.
– Элина Авраамовна, сильно ли изменился зритель с тех пор, как вы вышли на сцену Малого театра?
– У меня нет такого ощущения. Может быть, он стал более восприимчивым к каким-то моментам, потому что люди научились открыто проявлять свои эмоции. Разницы я не вижу, для меня зритель все тот же теплый и благодарный, как 20 и 40 лет назад.
– Близка ли вам, актрисе, воспитанной в жестких рамках соцреализма, модная нынче теория самовыражения любой ценой?
– В Малом театре, в который я пришла в 1958 году, мастера были ни в чем не ограничены и учили нас, молодежь, тому же. Не думаю, что сейчас мы стали больше самовыражаться на сцене. Мы с таким же уважением относимся и к автору, и к постановочным решениям, и к зрителю прежде всего. Другое дело, что драматургия сегодня представлена более широко, запретов нет.
Но я бы, например, запретила некоторые драматические и режиссерские изыски, которые сейчас расплодились на сценах многих театров, когда на сцену выносится откровенная пошлость под видом самовыражения. Я этого категорически не приемлю. Во-первых, как актриса я никогда не приняла бы участия в подобном проекте, во-вторых, я бы не хотела этого видеть как зритель. Театр все-таки должен вести зрителя за собой.
– Как вы относитесь к тому, что искусство все больше попадает под власть денег? Продвинутые молодые режиссеры называют спектакль не явлением искусства, а продуктом. Доверчивый зритель покупается на глянцевую упаковку, но душа его ничего не получает взамен.
– Вы знаете, как бы это ни называть, а театра без зрителя не бывает. Как нет театра без сцены. Это обязательные компоненты. А как назвать – продукт или явление – это зависит от того, что имеется в виду. Ведь продукт может быть и очень высокого качества. Но все-таки вы правы, это циничное определение для театра.
Театр – штучное искусство, оно требует вдохновения. Это нечто, что создается талантом и духовными силами с учетом того, как это будет воспринято зрителем. В Малом театре, который в будущем году готовится отметить свое 250-летие, всегда думают о зрителе. Нам не все равно, что он вынесет после нашего спектакля, о чем будет думать. Поэтому предметом искусства все-таки должно быть духовное обращение к зрителю, влияние на его ум и сердце.
– Элина Авраамовна, но ведь жизнь сильно изменилась. Раньше на 7 ноября в театре непременно давали бы «Оптимистическую трагедию» или «Кремлевские куранты», а сейчас в этот день вы играете комедию Островского, и при этом – аншлаг.
– У нас всегда полный зал на «Мудреце», с момента премьеры. Режиссер Владимир Бейлис замечательно, по-моему, угадал в ней сегодняшний день. Мы, ыартисты, хорошо это чувствуем по реакции зала.
– Вы пришли в Малый театр, когда на его сцене блистали Вера Пашенная, Елена Гоголева. Легко ли складывалась ваша судьба в театре?
– По-разному. У меня были большие простои. Это зависело от множества причин: от моего здоровья, репертуара, от моих взаимоотношений с руководством театра. Случалось, я сама отказывалась от каких-то ролей, что в театре не принято.
Были и другие причины, о которых мне вспоминать не хочется, слишком давно это было. Я ведь пришла не на пустое место. Надо было кого-то подвинуть. Естественно, кто-то при этом что-то терял, потому что я действительно была популярна...
В Малом театре ее долго «выдерживали». Быстрицкая терпеливо ждала и дождалась роли Глафиры в «Волках и овцах» – может быть, лучшей своей работы в Малом театре. А сколько не сбылось! Весь свой жар души она бросила на общественную работу. Быстрицкая выбивала квартиры для артистов, устраивала их детей в детские сады, помогала ветеранам театра. Власти ее любили, поэтому никогда не отказывали.
– Как получилось, что после блистательных работ в «Тихом Доне», «Неоконченной повести», «Добровольцах» ваши взаимоотношения с кинематографом как бы не заладились? Что мешало – ваша мощная энергетика, яркая индивидуальность или отсутствие своего режиссера?
– Да нет, не могу этого сказать. Как только я начала работать в Малом, он сразу поглотил меня. Я ведь всегда хотела быть театральной актрисой, а Малый театр был моей большой мечтой. Кинематограф существовал как бы отдельно. В картине «Добровольцы» я снималась, уже работая в Малом театре, но еще не была занята в репертуаре. А потом я часто отказывалась от каких-то съемок, боясь потерять роль в театре.
И, знаете, я ведь была приезжая в Москве. Я выросла не здесь, училась в Киевском театральном институте имени Карпенко-Карого. У меня не было здесь связей, знакомых, друзей-однокурсников. Думаю, мне просто повезло в самом начале на режиссеров, которые открыли меня для кино.
Потрясающий Фридрих Маркович Эрмлер, снявший меня в «Неоконченной повести», где моим партнером был Сергей Бондарчук, гениальный Сергей Аполлинариевич Герасимов, доверивший мне роль Аксиньи в «Тихом Доне», его ученик Юрий Павлович Егоров, снявший меня в «Добровольцах». Со мной ведь режиссерам непросто, потому что у меня всегда есть свое представление о роли, которое я стараюсь сохранить. Я не очень послушная актриса.
– На роль Аксиньи пробовалось десяток претенденток, в том числе и Нонна Мордюкова. Позже в своей книге «Не плачь, казачка» она напишет, что так и не простила режиссеру, что казачку отдали Быстрицкой. По ее мнению, она истинная казачка, сыграла бы лучше.
– Исполнителей утверждал сам Шолохов. Когда ему принесли фотопробы, он сразу ткнул пальцем в мою карточку: «Это – Аксинья». Я-то думала, что ему понравились мои пробы. А в этом году на празднике «Шолоховская весна» в Москву приезжали сын и дочь Михаила Александровича. И дочь, Светлана Михайловна, рассказала, что они с братом увидели меня в «Неоконченной повести». А тут как раз пошли разговоры, что Герасимов запускается с «Тихим Доном», искали Аксинью. И тогда дети сказали Михаилу Александровичу, что Аксиньюы больше искать не надо, и показали мое фото.
О съемках в «Тихом Доне» я рассказала недавно в книге «Моей судьбы нелегкий выбор». Она быстро разошлась. Сейчас я готовлю второе издание. А что касается, истинная ли казачка моя Аксинья или нет, свое слово сказал зритель.
Кстати, сама Нонна Мордюкова после премьеры фильма подошла ко мне со словами: «А ты все-таки сыграла Аксинью, проклятая!» Я поняла это как шутку. Да, наверное, проклятая, потому что соперница. После выхода картины тридцать старейшин-казаков прислали мне письмо, чтобы отныне я не называлась Элина Быстрицкая, а Аксинья Донская. За признание сердечно поблагодарила.
Быстрицкой во время съемок фильма «Тихий Дон» пришлось научиться ездить верхом, носить воду на коромысле, полоскать белье в речке. Станичные дивились: «Неужели не казачка? И ходит, и гуторит по-нашему».
– Элина Авраамовна, у вас нет ощущения, что после трагедии в Беслане наша жизнь разделилась на до и после? Мы стали искать шахидку в каждой кавказской женщине, косимся на гастарбайтеров…
– Терроризм, действительно, необъявленная война, с этим приходится считаться. А что касается гастарбайтеров, то куда, скажите, им деться? У них нет работы, они страдают. Слава Богу, что Россия принимает их, дает им здесь работу.
Случилось так, что распалась большая страна, интегрированная на общую экономику. Но надо как-то выбираться. Вот Запад объединяется, а мы разъединяемся. Это плохо! Я не политолог, но не могу не видеть, что происходит. Когда стали говорить об объединении Белоруссии с Россией, я подумала: «Слава Богу, ума хватило». Но, оказывается, не так все просто, потому что трудно делиться властью. На днях Дума приняла Закон, по которому граждане Украины могут до 90 дней жить в России без регистрации, а россияне – в Украине. Следующим шагом будет Закон о двойном гражданстве. Это замечательно, потому что поможет соединить разорванные связи, в том числе и родственные.
– И все-таки не озлобились ли мы? Возможно ли такое, как в годы Великой Отечественной войны, когда людей из оккупированных областей принимали на Урале, в Средней Азии, в Казахстане, делились и хлебом, и кровом?
– Неля, все было… И принимали, и делились. А были такие, кто наживался на чужом горе. Я стараюсь помнить только хорошее. У меня в городе Сталино, теперь Донецке, где временно стоял наш передвижной госпиталь, была квартирная хозяйка. Четверо ее сыновей ушли на фронт. Так она каждый божий день после работы бежала на вокзал, где проходили эшелоны с ранеными, искала своих сыновей, подкармливала чужих.
У моей маленькой сестрички пошли язвы по всему телу. Кругом ведь были незахороненные трупы, инфекция и прочее, так эта женщина заваривала какие-то травки, купала ее в отваре, лечила, выхаживала. А были и другие, кто пускал на ночлег за хлеб-муку или лекарства.
- Элина Авраамовна, в давнем фильме «Николай Бауман» вы играли Марию Андрееву, актрису-большевичку, подругу Горького. Ваша героиня, помнится, ходила к Савве Морозову просить деньги на театр. Есть ли сейчас в России новые Морозовы, Третьяковы?
– Знаете, прошли десятилетия, чтобы оценить и Морозова, и Третьяковых, и Рябушинского. Но и сегодня такие люди в деловых кругах есть. Десять лет назад я учредила Благотворительный фонд в поддержку талантливых студентов творческих вузов. Это была отчаянная смелость. Ну где у меня деньги, я же бюджетница. Но, знаете, люди дали. И сейчас дают, у фонда 135 стипендиатов. Нет, наша земля российская не иссякла доброхотами. Я и себя причисляю к ним, но не кричу об этом на всю округу, просто делаю свое дело. И пожертвователи не бьют себя в грудь. Главное, они есть.
В России всегда ценились честь, достоинство, доброта, любовь. Эти ценности непреходящи. Они есть и всегда будут. Другое дело, что нет идеологии, которая нас объединяла. Я была пионеркой, преданной комсомолкой, почти как моя Лелька в «Добровольцах». В институте на комсомольском собрании я дала пощечину однокурснику, он позволил себе оскорбительное хулиганство.
Меня вызвали в райком, предложили сдать билет. Я показала его издали и сказала: «Можете на него посмотреть. В руки не дам, я его получила на фронте». Понимаете, это было определенное мировоззрение. Я в это верила. По-другому, наверное, невозможно было защитить идеалы, которыми мы жили тогда.
– Почти всю войну вы прослужили в передвижном фронтовом госпитале. Ведь вы были совсем девочкой, неужели без вас не обошлись бы, или это желание помочь отцу-врачу?
– Нет, это была моя помощь Родине, я очень высоко ценила это. Меня на фронт призвали плакаты «Родина-мать зовет», «Что ты сделал для фронта?», которые тогда были повсюду. Я считала своим долго быть полезной Родине. Отец был с нами в госпитале недолго, зимой 1942 года он уже был под Сталинградом. А мы остались – мама, я и маленькая сестричка, которую в госпитале нам приходилось прятать, чтобы не отдавать ее в детский дом.
Я овладела навыками лаборантки, в палаты меня не очень-то пускали. Мне было 13 лет, потом исполнилось 14, 15, 16. А в ноябре 1944 года я освободилась от службы в госпитале, меня послали учиться в медицинское училище. Я собиралась пойти по папиным стопам, но после дипломной практики поняла: не смогу быть врачом.
– Но это не помешало вам убедительно сыграть роль врача в «Неоконченной повести».
– Знаете, этой ролью я как бы отдавала долги папе с мамой. Моя первая роль на сцене тоже врач – арбузовская Таня в Вильнюсском русском драматическом театре. Передо мной был выбор – «Двенадцатая ночь», сразу две роли, в итоге их сыграла Клавдия Лучко. А я предпочла романтической шпаге скромный медицинский халат врача в «Неоконченной повести»...
Быстрицкая никогда не говорит о личном. Не считает нужным «перетряхивать подробности своей жизни на людях». В 19 лет она, юная фельдшер-акушерка, приняла 15 родов. Естественно, никаких обезболиваний не было, медикаментов в достатке – тоже… Тогда у нее появились первые седые волосы, а на собственного ребенка она так и не решилась. Ее детьми стали ученики, много лет она вела творческую мастерскую в Щепкинском училище при Малом театре. Бороться с сединой бросила не так давно, когда вдруг перекрасилась в блондинку. Это, конечно, был смелый шаг, но красоту ничем не испортишь. К новой Быстрицкой быстро привыкли.
– Элина Авраамовна, вас знают как отличную бильярдистку, вы любите бокс. Наконец, вы 18 лет возглавляли Федерацию художественной гимнастики СССР и вывели ее на олимпийский помост. Откуда такой интерес к спорту?
– Это моя давняя любовь. В юности я всерьез занималась гимнастикой, хореографией, потом увлекалась бильярдом, бокс смотрю как болельщица. Мне это интересно. В 1975 году, перед вылетом нашей сборной на чемпионат в Базель, меня пригласили на встречу с командой. Я выступила, они пошли обедать, а я заглянула в спортзал. Честно говоря, хотела проверить, не потеряла ли форму. Я вошла в зал и увидела, что одна гимнастка обедать не пошла, стоит на растяжке. О, думаю, это характер, это чемпионка. Поделилась своими наблюдениями со старшим тренером Валентиной Григорьевной Батаен. А та девочка, Ирочка Дерюгина, в Базеле стала чемпионкой.
Тогда это было непросто. У нас была еще довольно тяжелая жизнь, даже приличный купальник купить было проблемой. Потом я уехала сниматься в Болгарию. Вернулась, звонок: «Элина Авраамовна, мы вас выбрали президентом федерации». Я устроила так, что соревнования гимнастов стали показывать по ТВ, и постепенно о гимнастике стали говорить всерьез. Как-то я пришла к руководителям Спорткомитета СССР, говорю, пора думать об участии гимнастов в Олимпийских играх, а мы еще и на Спартакиаде народов СССР не выступали. Нас выключили, ну а потом был период взлетов. Я счастлива, что была причастна к этому.
– Некоторые ваши коллеги теперь как-то болезненно относятся к прежним заслугам, а у вас, я как-то видела в Доме кино, целый иконостас на груди.
– Ну что вы, я горжусь своим званием народной артистки СССР, всеми своими наградами, у меня их более двух десятков, пять – фронтовых. Это ведь моя жизнь. Я их надеваю два раза в год – на 23 февраля и 9 Мая, в День Победы.
– Элина Авраамовна, вы баллотировались в Думу. Зачем вам, востребованной актрисе, это надо?
– Я не могу смириться с тем, что не платят достойную зарплату врачам, учителям, работникам культуры. Не могу смириться с тем, что в провинции гибнет культура. В Думу я не пошла, уступила место другому человеку. Только сказала, пусть он выполнит то, что я хочу.
– Ну и как, выполняет?
– По-моему, да. Он работает, помогает культуре. Но свое место в Малом театре я никому не уступлю. Это мой дом. Я люблю его сцену, мою гримуборную, порядки Малого, его легенды. Я люблю своих партнеров, люблю его дух, его ауру. В его стенах я черпаю вдохновение и силы. Нигде, кроме стен Малого театра, я не чувствую себя такой молодой, энергичной...
Вопреки слухам, Быстрицкая никогда не прибегала к пластическим операциям. Как медик она опасается последствий. У нее есть свои секреты красоты, которые актриса тщательно оберегает. Она каждый день делает гимнастику по полчаса, на завтрак съедает яблоко, несколько орехов. Ее бабушка говорила: «Детка, каждому дается ведро воды. Вопрос в том, как его донести». Быстрицкая расходовала его экономно. Она и сейчас остается одной из самых красивых актрис отечественного театра и кино.
– Элина Авраамовна, что вас радует сейчас?
– Новая роль. Я играю две – в «Горе от ума» и «Мудреце». Репетирую новую, заглавную, в «Госпоже министерше» Нушича. Премьера – в конце декабря.
Нелли ПРОТОРСКАЯ
«Трибуна»
25 НОЯБРЯ, 2004 ГОДА
Подробнее
Актёры, занятые в спектаклях с 7 по 12 декабря 2004 года.
Актёры, занятые в спектаклях с 7 по 12 декабря 2004 года.
Актёры, занятые в спектаклях с 7 по 12 декабря 2004 года.
7 декабря, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, О.Г.Жевакина, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, О.В.Молочная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.В.Клюквин, Г.В.Подгородинский, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, И.С.Григорьев.
8 декабря, основная сцена, «Не было ни гроша, да вдруг алтын»: И.А.Ликсо, О.В.Молочная, К.Е.Блохина, О.В.Чуваева, Т.И.Короткова, С.С.Симакина, Н.В.Казинас, М.И.Фомина, М.А.Стерникова, Т.Н.Рыжова, Л.С.Аникеева, Е.А.Кулешова, А.И.Ларина, А.М.Жарова, Э.Е.Марцевич, А.В.Вершинин, Г.Д.Сергеев, А.Н.Анохин, П.Д.Складчиков, Д.Д.Кознов, Г.Ю.Оболенский, Т.А.Манке, П.В.Абрамов, И.С.Григорьев, сотр.Малец, В.А.Ильичев, Гера Брижак.
8 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Усилия любви…»: Д.Н.Подгорная, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Е.М.Базарова, О.Г.Жевакина, В.Г.Зотов, Д.А.Жулин, О.В.Доброван, С.А.Коршунов, А.Е.Фаддеев, Д.Н.Солодовник, В.В.Дахненко, В.А.Низовой, М.Г.Фоменко.
9 декабря, основная сцена, «Царь Иоанн Грозный»: А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, Н.Н.Верещенко, Я.П.Барышев, Г.В.Подгородинский, В.А.Коняев, А.Р.Хомятов, Б.В.Клюев, А.Ю.Ермаков, Д.А.Жулин, А.В.Коршунов, К.В.Демин, А.М.Торопов, А.Н.Анохин, Вл.Б.Носик, П.Д.Складчиков, О.С.Мартьянов, В.В.Бунаков.
9 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Тайны мадридского двора»: Т.Н.Лебедева, О.Л.Пашкова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, И.В.Иванова, О.В.Молочная, О.Г.Жевакина, И.А.Жерякова, Л.В.Ещенко, В.И.Езепов, В.В.Петров, В.А.Низовой, О.В.Доброван, А.В.Вершинин, М.Г.Фоменко, Д.Н.Солодовник, В.А.Андрианов, Е.В.Арановский, П.В.Абрамов, сотр.Малец.
10 декабря, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: К.В.Моисеева, И.В.Муравьёва, Э.А.Быстрицкая, Т.П.Панкова, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, А.М.Жарова(2 роли), В.Г.Зотов, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, М.Г.Фоменко, А.Ю.Ермаков, П.В.Абрамов, А.Т.Манке, И.С.Григорьев.
10 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Делец»: Т.Н.Лебедева, Е.М.Базарова, В.И.Бочкарёв, С.А.Коршунов, В.А.Сафронов, Д.Д.Кознов, В.А.Коняев, В.В.Петров, А.К.Вахтеров, П.Д.Складчиков.
10 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Трудовой хлеб»: И.А.Жерякова, Е.О.Дмитриева, Г.Я.Демина, А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, Н.П.Швец, В.А.Баринов, Г.В.Подгородинский, Д.Н.Зеничев, В.А.Борцов, О.В.Доброван, С.А.Кагаков.
11 декабря, основная сцена, «Таинственный ящик»: О.Л.Пашкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, Б.В.Клюев, А.С.Кудинович, П.В.Абрамов.
11 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Корсиканка»: Е.К.Глушенко, В.А.Баринов, А.М.Торопов, В.А.Коняев, Г.В.Подгородинский, В.А.Дубровский, П.Д.Складчиков.
12 декабря, основная сцена, «Коварство и любовь»: В.В.Андреева, Е.Г.Харитонова, Л.А.Суворкина, Т.И.Короткова, В.А.Баринов, В.Г.Зотов, А.В.Клюквин, В.И.Бочкарёв, А.М.Торопов, Д.А.Жулин, П.В.Абрамов, А.Е.Фаддеев, А.Н.Анохин.
7 декабря, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, О.Г.Жевакина, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, О.В.Молочная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.В.Клюквин, Г.В.Подгородинский, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, И.С.Григорьев.
8 декабря, основная сцена, «Не было ни гроша, да вдруг алтын»: И.А.Ликсо, О.В.Молочная, К.Е.Блохина, О.В.Чуваева, Т.И.Короткова, С.С.Симакина, Н.В.Казинас, М.И.Фомина, М.А.Стерникова, Т.Н.Рыжова, Л.С.Аникеева, Е.А.Кулешова, А.И.Ларина, А.М.Жарова, Э.Е.Марцевич, А.В.Вершинин, Г.Д.Сергеев, А.Н.Анохин, П.Д.Складчиков, Д.Д.Кознов, Г.Ю.Оболенский, Т.А.Манке, П.В.Абрамов, И.С.Григорьев, сотр.Малец, В.А.Ильичев, Гера Брижак.
8 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Усилия любви…»: Д.Н.Подгорная, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Е.М.Базарова, О.Г.Жевакина, В.Г.Зотов, Д.А.Жулин, О.В.Доброван, С.А.Коршунов, А.Е.Фаддеев, Д.Н.Солодовник, В.В.Дахненко, В.А.Низовой, М.Г.Фоменко.
9 декабря, основная сцена, «Царь Иоанн Грозный»: А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, Н.Н.Верещенко, Я.П.Барышев, Г.В.Подгородинский, В.А.Коняев, А.Р.Хомятов, Б.В.Клюев, А.Ю.Ермаков, Д.А.Жулин, А.В.Коршунов, К.В.Демин, А.М.Торопов, А.Н.Анохин, Вл.Б.Носик, П.Д.Складчиков, О.С.Мартьянов, В.В.Бунаков.
9 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Тайны мадридского двора»: Т.Н.Лебедева, О.Л.Пашкова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, И.В.Иванова, О.В.Молочная, О.Г.Жевакина, И.А.Жерякова, Л.В.Ещенко, В.И.Езепов, В.В.Петров, В.А.Низовой, О.В.Доброван, А.В.Вершинин, М.Г.Фоменко, Д.Н.Солодовник, В.А.Андрианов, Е.В.Арановский, П.В.Абрамов, сотр.Малец.
10 декабря, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: К.В.Моисеева, И.В.Муравьёва, Э.А.Быстрицкая, Т.П.Панкова, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, А.М.Жарова(2 роли), В.Г.Зотов, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, М.Г.Фоменко, А.Ю.Ермаков, П.В.Абрамов, А.Т.Манке, И.С.Григорьев.
10 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Делец»: Т.Н.Лебедева, Е.М.Базарова, В.И.Бочкарёв, С.А.Коршунов, В.А.Сафронов, Д.Д.Кознов, В.А.Коняев, В.В.Петров, А.К.Вахтеров, П.Д.Складчиков.
10 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Трудовой хлеб»: И.А.Жерякова, Е.О.Дмитриева, Г.Я.Демина, А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, Н.П.Швец, В.А.Баринов, Г.В.Подгородинский, Д.Н.Зеничев, В.А.Борцов, О.В.Доброван, С.А.Кагаков.
11 декабря, основная сцена, «Таинственный ящик»: О.Л.Пашкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, Б.В.Клюев, А.С.Кудинович, П.В.Абрамов.
11 декабря, сцена на Б.Ордынке, «Корсиканка»: Е.К.Глушенко, В.А.Баринов, А.М.Торопов, В.А.Коняев, Г.В.Подгородинский, В.А.Дубровский, П.Д.Складчиков.
12 декабря, основная сцена, «Коварство и любовь»: В.В.Андреева, Е.Г.Харитонова, Л.А.Суворкина, Т.И.Короткова, В.А.Баринов, В.Г.Зотов, А.В.Клюквин, В.И.Бочкарёв, А.М.Торопов, Д.А.Жулин, П.В.Абрамов, А.Е.Фаддеев, А.Н.Анохин.
Подробнее
3 декабря мы поздравляем с днем рождения артиста Александра Константиновича Вахтерова. В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
3 декабря мы поздравляем с днем рождения артиста Александра Константиновича Вахтерова.
В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
3 декабря мы поздравляем с днем рождения артиста Александра Константиновича Вахтерова.
-Здесь хорошо бы упасть, а потом меня Виктор волоком..
-Нет, пожалуй..
-И все-таки, давайте попробуем.
Падение, смех режиссера: «Принято!». Наблюдать за репетиционным процессом – потрясающе. Рождается образ, начинается жизнь литературного персонажа на сцене. Артист Вахтеров – мастер импровизации. Из небольших ролей, тот же Лука в премьерном спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!», он творит полноправных героев, еще раз подтверждая старую театральную истину.
В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
-Здесь хорошо бы упасть, а потом меня Виктор волоком..
-Нет, пожалуй..
-И все-таки, давайте попробуем.
Падение, смех режиссера: «Принято!». Наблюдать за репетиционным процессом – потрясающе. Рождается образ, начинается жизнь литературного персонажа на сцене. Артист Вахтеров – мастер импровизации. Из небольших ролей, тот же Лука в премьерном спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!», он творит полноправных героев, еще раз подтверждая старую театральную истину.
В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
02.12.2004
Подробнее
Юрий Соломин: «После «Адъютанта» меня узнавали даже собаки». Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре.
Юрий Соломин: «После «Адъютанта» меня узнавали даже собаки».
Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре.
Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре.
Юрий Соломин: «После «Адъютанта» меня узнавали даже собаки».
Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре. В своем кабинете он никогда не бывает в одиночестве, там постоянно проживает попугай Федя, названный так в честь царя Федора, одной из лучших ролей Соломина. Юрия Мефодьевича без работы представить невозможно. Непонятно, как он умудряется все успевать – и театром руководить, и играть на его сцене, и ставить спектакли, и преподавать в Щепкинском училище, да к тому же еще и сниматься в кино. В «Московской саге» Юрий Соломин сыграл главу семейства Градовых – потомственного русского врача, профессора Бориса Градова.
— Юрий Мефодьевич, несколько лет вы отказывались от различных предложений и совсем не появлялись на экранах. Почему же согласились сниматься в такой сложной картине?
— Когда мне предложили роль Бориса Градова, я понял, что эта тема мне близка и дорога. Этот роман Василия Аксенова американские критики назвали «Войной и миром» XX века. В нем действительно отражены ключевые моменты российской истории сорока лет прошлого столетия через судьбы одной московской семьи. Экранная жизнь Градовых начинается в 1925 году. Конечно, в силу своего возраста я не мог быть свидетелем событий 20 —30-х годов, но военное время помню хорошо. Помню людей, возвратившихся из лагерей. Более тоге), как ни странно, мне всю жизнь казалось, что я помню, как забирали моего деда. В своем воображении я видел большую прихожую, дед стоит в дверях, а я, маленький, выхожу босиком в одной рубашке и смотрю на него, а в комнате стоит елка. Я думал, что, может быть, это просто моя фантазия или кадр из какого-то фильма: ведь в 1938-м, когда арестовали деда, мне было-то три года. И только в 80-х в газете «Забайкальская правда» я прочитал, что деда арестовали 30 декабря. Значит, все, что мне представлялось, по-видимому, правда. Где похоронен мой дед, мы не знаем до сих пор. Эта история типична для людей моего поколения. Моя внучка смотрит картину с большим интересом. Она спрашивает: «Неужели так могло быть?» Убежден, что и наши дети, и внуки, и правнуки не должны забывать нашей истории, какой бы тяжелой она ни была.
— Как долго снимался сериал?
— Больше года. За это время мы все так друг с другом сроднились, что даже удивились, когда работа закончилась. Съемочная группа создала удивительно добрую и теплую атмосферу, так что расставаться нам никак не хотелось. В этом фильме у меня замечательные партнеры. С Инной Чуриковой я снимался впервые, хотя знаю ее очень давно, еще с того времени, когда она работала в ТЮЗе. Она профессионал высочайшего класса. Прекрасно работали и молодые актеры — Екатерина Никитина, Ольга Будина. Ольга снялась уже во многих фильмах, но, по-моему, Нина — ее самая большая актерская удача.
— А в роли любимого всеми Пифагора снималась ваша собственная овчарка?
— Да. Всю жизнь, сколько себя помню, люблю собак. На мой 60-летний юбилей прямо в театр мне принесли щенка овчарки. Его зовут Маклай. Вот он-то и снялся вместе со мной. Сейчас он прекрасно уживается у нас дома с еще несколькими собаками. Животные всегда помогают мне в трудные моменты. Когда я готовил роль царя Федора, работал по 10-12 часов. Домой приходил совершенно без сил, а в это время у нас жили две кошки, и у них были котята — целых одиннадцать штук. Жена видела, что разговаривать со мной невозможно и подпускала ко мне котят, всех! Они начинали по мне ползать, и я как-то успокаивался. Потом я узнал, что англичане выяснили – кошки забирают ненужную энергию. Иногда бывало так: я приходил домой, кошка прыгала ко мне на колени, я гладил ее, и вжик! вжик! - от меня идут разряды, и она с криком убегает. А с собаками я разговариваю – рассказываю порой то, что никому не могу рассказать. Знаю, они все поймут и никому не расскажут.
— Огромную популярность и любовь зрителей принес вам фильм «Адъютант его превосходительства». Вам сразу предложили в нем главную роль?
— Совсем нет. Поначалу Евгений Иванович Ташков пригласил меня на роль белогвардейского офицера-садиста, который какого-то пытает, в общем, делает разные гадости. Я принял предложение — характерная роль, мне она нравилась. Были сделаны пробы. Через несколько дней меня вызвали на «Мосфильм», и Ташков мне сказал: «Я хочу попробовать тебя на Кольцова». Я попробовался, но без особого энтузиазма, потому что прекрасно понимал, что с моими данными это нереально. Действительно, меня не утвердили, сказав, что я слишком интеллигентен для разведчика. Сделали второй раз пробы. Меня опять не утвердил худсовет. Начались мои мытарства. По-моему, я пробовался раз пять или шесть во всех ключевых эпизодах, но все равно не производил впечатление на членов худсовета. Все-таки Ташков настоял, и они согласились под его ответственность.
Фильм выпустили не сразу. Наверное, считали, что белая гвардия там выведена с симпатией. Потом все же его показали. После этого моя жизнь резко изменилась. Помоему, меня узнавали даже собаки.
— Недавно по телевидению показали фильм Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Картина потрясает до сих пор. То, что великий японский режиссер выбрал именно вас на главную роль, тоже было случайностью?
— В какой-то мере, да. В 1972 году мы были на гастролях в Киеве, и там со мной случилась беда. Мы должны были играть «Пучину», но буквально со спектакля меня вынесли — у меня были аппендицит и перитонит. Срочно сделали операцию, и месяца два я провел в больнице. Был июль — жарища страшная. А в это время в Москве проходил международный кинофестиваль. Тогда впервые приехал Куросава с фильмом «Под стук трамвайных колес». Он получил в Москве премию, и было принято решение о том, что Куросава снимет фильм у нас. Когда я услышал об этом по радио в больнице, с завистью подумал: «Вот было бы здорово сняться у такого режиссера, хоть в массовке».
Прошло время. Я вернулся в Москву. Неожиданно мне позвонили в театр и предложили попробоваться на роль Арсеньева. Дали почитать сценарий, а Куросава, поскольку он не знал русских артистов, попросил претендентов на роль Арсеньева показать их лучшие фильмы. Когда очередь дошла до меня, то оказалось, что гример фильма «Адъютант его превосходительства» Калинин Павел Васильевич работает и на «Дерсу Узала». Он предложил показать «Адъютанта». Куросава посмотрел. После этого вопрос был решен.
— Расскажите немного, как работал Куросава.
— Он репетировал как театральный режиссер - за столом недели две. Любил слушать, что ему предлагают. Сам делал все эскизы.
У него был своеобразный метод работы. Как-то мы опоздали со съемками весенних сцен. Цветов на деревьях и кустах было мало, а Куросаве хотелось, чтобы в кадре их было много. Тогда он сказал: будем делать искусственные. Привезли горы цветочков, ленточки какие-то. Куросава не стал ничего объяснять, он походил, посмотрел, а потом вдруг стал привязывать к дереву цветочки. Вся группа в изумлении смотрела минут пять, затем к нему подошла его ассистент и тоже стала привязывать цветы, потом оператор, еще кто-то, и так вся группа, человек 50 с гаком. Полдня привязывали цветочки, хотя Куросава никаких приказов не давал. Я снимался во многих фильмах, у очень известных режиссеров, но «Дерсу Узала» забыть нельзя. Этот фильм спокойный, размеренный. Его смотришь, и слышишь шум леса, в нем все естественно, как сама природа.
— Более десяти лет назад вы стали художественным руководителем Малого театра. Не жалеете, что взвалили на себя такую ответственность? Наверняка эта должность отнимает у вас массу времени.
— Я горжусь тем, что я первый в Малом театре избранный художественный руководитель. Это произошло впервые за всю историю нашего театра. Поскольку я артист, мне, разумеется, прежде всего хочется играть. Куда спокойнее было бы выходить на сцену, принимать цветы от зрителей, а не решать после спектакля массу организационных вопросов. Но кто-то же должен делать и это. Михаил Царев, который фактически много лет руководил Малым театром, любил говорить: «Малый театр - большой корабль. Пока мы его развернем направо, все изменится. Пока налево — тоже. Будем идти вперед». Он не поворачивал ни направо, ни налево. Шел своим курсом и по возможности что-то ставил. Или, наоборот, старался не ставить пьесы, которые ему навязывали. Конечно, и у нас шли «рекомендованные» спектакли, но в то время избежать их не было никакой возможности. Я стараюсь следовать завету Царева и вести театр своим курсом, не сворачивая в стороны.
Елена ВЛАДИМИРОВА
Журнал «Мир ТВ и Кино»
Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре. В своем кабинете он никогда не бывает в одиночестве, там постоянно проживает попугай Федя, названный так в честь царя Федора, одной из лучших ролей Соломина. Юрия Мефодьевича без работы представить невозможно. Непонятно, как он умудряется все успевать – и театром руководить, и играть на его сцене, и ставить спектакли, и преподавать в Щепкинском училище, да к тому же еще и сниматься в кино. В «Московской саге» Юрий Соломин сыграл главу семейства Градовых – потомственного русского врача, профессора Бориса Градова.
— Юрий Мефодьевич, несколько лет вы отказывались от различных предложений и совсем не появлялись на экранах. Почему же согласились сниматься в такой сложной картине?
— Когда мне предложили роль Бориса Градова, я понял, что эта тема мне близка и дорога. Этот роман Василия Аксенова американские критики назвали «Войной и миром» XX века. В нем действительно отражены ключевые моменты российской истории сорока лет прошлого столетия через судьбы одной московской семьи. Экранная жизнь Градовых начинается в 1925 году. Конечно, в силу своего возраста я не мог быть свидетелем событий 20 —30-х годов, но военное время помню хорошо. Помню людей, возвратившихся из лагерей. Более тоге), как ни странно, мне всю жизнь казалось, что я помню, как забирали моего деда. В своем воображении я видел большую прихожую, дед стоит в дверях, а я, маленький, выхожу босиком в одной рубашке и смотрю на него, а в комнате стоит елка. Я думал, что, может быть, это просто моя фантазия или кадр из какого-то фильма: ведь в 1938-м, когда арестовали деда, мне было-то три года. И только в 80-х в газете «Забайкальская правда» я прочитал, что деда арестовали 30 декабря. Значит, все, что мне представлялось, по-видимому, правда. Где похоронен мой дед, мы не знаем до сих пор. Эта история типична для людей моего поколения. Моя внучка смотрит картину с большим интересом. Она спрашивает: «Неужели так могло быть?» Убежден, что и наши дети, и внуки, и правнуки не должны забывать нашей истории, какой бы тяжелой она ни была.
— Как долго снимался сериал?
— Больше года. За это время мы все так друг с другом сроднились, что даже удивились, когда работа закончилась. Съемочная группа создала удивительно добрую и теплую атмосферу, так что расставаться нам никак не хотелось. В этом фильме у меня замечательные партнеры. С Инной Чуриковой я снимался впервые, хотя знаю ее очень давно, еще с того времени, когда она работала в ТЮЗе. Она профессионал высочайшего класса. Прекрасно работали и молодые актеры — Екатерина Никитина, Ольга Будина. Ольга снялась уже во многих фильмах, но, по-моему, Нина — ее самая большая актерская удача.
— А в роли любимого всеми Пифагора снималась ваша собственная овчарка?
— Да. Всю жизнь, сколько себя помню, люблю собак. На мой 60-летний юбилей прямо в театр мне принесли щенка овчарки. Его зовут Маклай. Вот он-то и снялся вместе со мной. Сейчас он прекрасно уживается у нас дома с еще несколькими собаками. Животные всегда помогают мне в трудные моменты. Когда я готовил роль царя Федора, работал по 10-12 часов. Домой приходил совершенно без сил, а в это время у нас жили две кошки, и у них были котята — целых одиннадцать штук. Жена видела, что разговаривать со мной невозможно и подпускала ко мне котят, всех! Они начинали по мне ползать, и я как-то успокаивался. Потом я узнал, что англичане выяснили – кошки забирают ненужную энергию. Иногда бывало так: я приходил домой, кошка прыгала ко мне на колени, я гладил ее, и вжик! вжик! - от меня идут разряды, и она с криком убегает. А с собаками я разговариваю – рассказываю порой то, что никому не могу рассказать. Знаю, они все поймут и никому не расскажут.
— Огромную популярность и любовь зрителей принес вам фильм «Адъютант его превосходительства». Вам сразу предложили в нем главную роль?
— Совсем нет. Поначалу Евгений Иванович Ташков пригласил меня на роль белогвардейского офицера-садиста, который какого-то пытает, в общем, делает разные гадости. Я принял предложение — характерная роль, мне она нравилась. Были сделаны пробы. Через несколько дней меня вызвали на «Мосфильм», и Ташков мне сказал: «Я хочу попробовать тебя на Кольцова». Я попробовался, но без особого энтузиазма, потому что прекрасно понимал, что с моими данными это нереально. Действительно, меня не утвердили, сказав, что я слишком интеллигентен для разведчика. Сделали второй раз пробы. Меня опять не утвердил худсовет. Начались мои мытарства. По-моему, я пробовался раз пять или шесть во всех ключевых эпизодах, но все равно не производил впечатление на членов худсовета. Все-таки Ташков настоял, и они согласились под его ответственность.
Фильм выпустили не сразу. Наверное, считали, что белая гвардия там выведена с симпатией. Потом все же его показали. После этого моя жизнь резко изменилась. Помоему, меня узнавали даже собаки.
— Недавно по телевидению показали фильм Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Картина потрясает до сих пор. То, что великий японский режиссер выбрал именно вас на главную роль, тоже было случайностью?
— В какой-то мере, да. В 1972 году мы были на гастролях в Киеве, и там со мной случилась беда. Мы должны были играть «Пучину», но буквально со спектакля меня вынесли — у меня были аппендицит и перитонит. Срочно сделали операцию, и месяца два я провел в больнице. Был июль — жарища страшная. А в это время в Москве проходил международный кинофестиваль. Тогда впервые приехал Куросава с фильмом «Под стук трамвайных колес». Он получил в Москве премию, и было принято решение о том, что Куросава снимет фильм у нас. Когда я услышал об этом по радио в больнице, с завистью подумал: «Вот было бы здорово сняться у такого режиссера, хоть в массовке».
Прошло время. Я вернулся в Москву. Неожиданно мне позвонили в театр и предложили попробоваться на роль Арсеньева. Дали почитать сценарий, а Куросава, поскольку он не знал русских артистов, попросил претендентов на роль Арсеньева показать их лучшие фильмы. Когда очередь дошла до меня, то оказалось, что гример фильма «Адъютант его превосходительства» Калинин Павел Васильевич работает и на «Дерсу Узала». Он предложил показать «Адъютанта». Куросава посмотрел. После этого вопрос был решен.
— Расскажите немного, как работал Куросава.
— Он репетировал как театральный режиссер - за столом недели две. Любил слушать, что ему предлагают. Сам делал все эскизы.
У него был своеобразный метод работы. Как-то мы опоздали со съемками весенних сцен. Цветов на деревьях и кустах было мало, а Куросаве хотелось, чтобы в кадре их было много. Тогда он сказал: будем делать искусственные. Привезли горы цветочков, ленточки какие-то. Куросава не стал ничего объяснять, он походил, посмотрел, а потом вдруг стал привязывать к дереву цветочки. Вся группа в изумлении смотрела минут пять, затем к нему подошла его ассистент и тоже стала привязывать цветы, потом оператор, еще кто-то, и так вся группа, человек 50 с гаком. Полдня привязывали цветочки, хотя Куросава никаких приказов не давал. Я снимался во многих фильмах, у очень известных режиссеров, но «Дерсу Узала» забыть нельзя. Этот фильм спокойный, размеренный. Его смотришь, и слышишь шум леса, в нем все естественно, как сама природа.
— Более десяти лет назад вы стали художественным руководителем Малого театра. Не жалеете, что взвалили на себя такую ответственность? Наверняка эта должность отнимает у вас массу времени.
— Я горжусь тем, что я первый в Малом театре избранный художественный руководитель. Это произошло впервые за всю историю нашего театра. Поскольку я артист, мне, разумеется, прежде всего хочется играть. Куда спокойнее было бы выходить на сцену, принимать цветы от зрителей, а не решать после спектакля массу организационных вопросов. Но кто-то же должен делать и это. Михаил Царев, который фактически много лет руководил Малым театром, любил говорить: «Малый театр - большой корабль. Пока мы его развернем направо, все изменится. Пока налево — тоже. Будем идти вперед». Он не поворачивал ни направо, ни налево. Шел своим курсом и по возможности что-то ставил. Или, наоборот, старался не ставить пьесы, которые ему навязывали. Конечно, и у нас шли «рекомендованные» спектакли, но в то время избежать их не было никакой возможности. Я стараюсь следовать завету Царева и вести театр своим курсом, не сворачивая в стороны.
Елена ВЛАДИМИРОВА
Журнал «Мир ТВ и Кино»
Подробнее
ВНИМАНИЕ!
Изменения в репертуаре:
2 декабря, основная сцена – «Волки и овцы» А.Н.Островский вместо спектакля «Горе от ума» А.С.Грибоедова
2 декабря, основная сцена – «Волки и овцы» А.Н.Островский вместо спектакля «Горе от ума» А.С.Грибоедова
Подробнее
2 декабря мы поздравляем с днем рождения заслуженную артистку России Инессу Геннадьевну Рахвалову. В день рождения мы хотим пожелать Инессе Геннадьевне здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открыт
2 декабря мы поздравляем с днем рождения заслуженную артистку России Инессу Геннадьевну Рахвалову.
В день рождения мы хотим пожелать Инессе Геннадьевне здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открытий.
В день рождения мы хотим пожелать Инессе Геннадьевне здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открытий.
2 декабря мы поздравляем с днем рождения заслуженную артистку России Инессу Геннадьевну Рахвалову.
«Прекрасная принцесса по имени Инесса» — нежная царевна Ксения («Царь Борис» А.К.Толстого), хрупкая княжна Мстиславская («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого). Есть неподражаемый внутренний аристократизм в героинях и их исполнительнице. И тут же – веселая разбойница из «Снежной Королевы», деятельная Соня («Дядя Ваня» А.П.Чехова). Широкая палитра творческих возможностей Инессы Рахваловой позволяет ей воссоздавать на сцене Малого театра полярные характеры. Из неуловимых штрихов: поворот головы, взмах руки, взгляд — Инесса Геннадьевна складывает свои образы, словно художник, расцвечивая их собственной индивидуальностью.
В день рождения мы хотим пожелать Инессе Рахваловой здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открытий.
«Прекрасная принцесса по имени Инесса» — нежная царевна Ксения («Царь Борис» А.К.Толстого), хрупкая княжна Мстиславская («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого). Есть неподражаемый внутренний аристократизм в героинях и их исполнительнице. И тут же – веселая разбойница из «Снежной Королевы», деятельная Соня («Дядя Ваня» А.П.Чехова). Широкая палитра творческих возможностей Инессы Рахваловой позволяет ей воссоздавать на сцене Малого театра полярные характеры. Из неуловимых штрихов: поворот головы, взмах руки, взгляд — Инесса Геннадьевна складывает свои образы, словно художник, расцвечивая их собственной индивидуальностью.
В день рождения мы хотим пожелать Инессе Рахваловой здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открытий.
01.12.2004
Подробнее
Виктор Бунаков: Хочу дарить людям радость ...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из сп
Виктор Бунаков: Хочу дарить людям радость
...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из спектакля «Каменный цветок», третьи — лучшего деда Мороза страны и еще целый ряд близких и любимых персонажей.
...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из спектакля «Каменный цветок», третьи — лучшего деда Мороза страны и еще целый ряд близких и любимых персонажей.
Виктор Бунаков: Хочу дарить людям радость
...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из спектакля «Каменный цветок», третьи — лучшего деда Мороза страны и еще целый ряд близких и любимых персонажей. Артист театра и кино Виктор Бунаков в жизни очень похож на своих героев, рядом с ним невольно начинаешь улыбаться, впитывая ощущение праздника. Потому что его кредо — как бы ни было трудно, старайся дарить людям радость.
- Виктор Васильевич, почему в Вашем репертуаре так много сказочных персонажей?
- Мне очень нравится играть для детей, они потрясающе воспринимают, искренне верят, но в то же время их невозможно обмануть — любую фальшь мгновенно чувствуют. Сказки, «намек, добрым молодцам — урок», интересны и взрослым. Особенно, когда играют настоящие профессионалы. Вспомните, фильм «Раз, два — горе не беда» — сильнейший актерский состав, люди, с которыми работать на одной площадке — большая честь. Партнеры по этому фильму многому меня научили: Семен Фарада — подсказал внутреннее видение, Олег Табаков — вынудил включить воображение. С последним была целая история. Жизнелюб, сибарит, Олег Павлович, когда снимали «восьмерку» (диалог: сначала один персонаж в кадре проговаривает свои реплики, потом — другой), позвал меня подыграть. Он отработал, настала моя очередь. Ни о чем не подозревая, прошу Табакова дать мне реплику, а он так спокойно взглянул на меня и неспешно ответил: «Витя, когда дорастешь до моих лет...А пока учись, учись..» И ушел! Пришлось мне обращаться со словами в пустоту.
Сам я очень люблю сказки, всегда старался сохранить веру в чудо в своих детях. Их у меня трое: старшие — сын Андрей и дочь Марианна, самостоятельные, я ими очень горжусь. С младшим Васей, так сложилось, сейчас живем вдвоем. Ему восемь лет, но каждый Новый год он до сих пор ждет Деда Мороза. На какие только ухищрения мне приходится идти, чтобы сын не догадался, что дедушка с подарками — я. Делаю вид, что иду в магазин, возвращаюсь — Миша навстречу: «Папа, куда ты опять убежал! К нам Дед Мороз приходил!». А я думаю, не осталось ли грима на лице, да как половчее спрятать бороду и костюм.
- Практически ежедневно телезритель видит Вас в рекламных роликах. Не слишком ли легок подобный жанр?
- Как и любая другая, съемка в рекламе предполагает владение профессией. Малый жанр, где в несколько секунд ты обязан четко передать характер, создать настроение, требует определенных навыков. Я — артист, и стараюсь как можно лучше сделать свою работу, где бы ни выступал. Помните ролик сока «Добрый»? Там было несколько «пустых» секунд до диалога. Режиссер, талантливый парень (он снял фильм «Бумер»), попросил меня найти выход. И я вспомнил наши домашние застолья, когда стол накрыт в ожидании гостей, селедочка, огурчики.. Кушать очень хочется, взгляд прикован к столу, рука сама тянется.. Я все это импровизировал, думаю, удалось.
Съемки в рекламе, я считаю, обычным атрибутом времени, для человека моей профессии востребованность в подобных малых жанрах вполне закономерна. Тем более, иногда работа выходит за рамки: после работы в рекламе у Павла Чухрая, я сыграл в его фильме «Вор». Все взаимосвязано.
- Ваше амплуа — герои знакомые, родные, привычные. Как сосед по даче, школьный товарищ. Вы никогда не жалели об отсутствии ярко выраженной «фактурности»?
- Пожалуй, нет. Узнают меня постоянно, может, не всегда вспомнят, где видели. Но часто ловлю улыбки, когда люди смотрят на меня. Что касается амплуа школьного товарища, — последняя забавная история: в метро навстречу бросается совершенно незнакомый человек. И следует такой диалог: «Сколько лет, сколько зим? Давно не виделись!». Хлопаем друг друга по плечам, обнимаемся. «Лет десять прошло?». «Все двенадцать!». «Как Машка?». «Да, развелись, отвечаю. Через несколько минут мужчина начинает сомневаться: «Вроде, это не ты?». Улыбаюсь и говорю: «Нет, я, именно я. А вот Вы меня с кем-то спутали..». У моего амплуа свои плюсы — я, можно сказать, типично русский персонаж. Столько Иванов за свою жизнь сыграл, что можно имя менять (смеется). Иван-солдат, Иванушка в «Коньке-горбунке», Иван Хлестаков из «Ревизора», Иван Войницкий в «Дяде Ване». Между мной и зрителем никогда не возникает отторжения, меня воспринимают как своего. Поэтому, честно скажу, мне тяжело играть негодяев. Не могу выплеснуть зрителю зло, разочаровать. Уверен, созданные сценические образы непостижимо влияют на меня самого. Поэтому стараюсь облагородить даже отрицательных персонажей. К примеру, в «Дядюшкин сон» на сцене Малого театра я играл Мерзлякова. И сознательно отступил от сюжетной линии: мой герой раскаялся, произнес последний монолог от души, а по Достоевскому следует совсем другой вывод. Благодарен своим коллегам — Элине Быстрицкой, Эдуарду Марцевичу и Нелли Корниенко. Они подержали мою трактовку.
- И все же у Вас были трагические роли, взять хотя бы Блаженного в «Иване Грозном»..
- Такие роли я даже не сыграл, а «пропахал», выстрадал. Первая, еще в дипломном спектакле, — Алеша из «Баллады о солдате». Мне тогда было 19 лет, как и моему герою. Вместе с ним мы прожили целую жизнь, на сцену я выходил на разрыв аорты. Сейчас не смог бы так играть. Сыграл бы, но.. по-другому, более сдержанно.
С Василием Блаженным в спектакле «Князь Серебряный» пришлось не менее тяжело. Я не хотел сделать его кликушей, предсказателем. Самым важным было раскрыть его невероятную боль. Блаженный жил на земле как в страшном аду: страдал безмерно, и самое страшное — ЗНАЛ. Видел, как умрет тиран, как будут рвать на части Россию. Страшный дар предвидения терзал его душу. Он молил о смерти-избавлении и кричал царю: «Убей меня, убей!». А зритель слышал: «Помоги мне, освободи меня от нечеловеческих мук!».
Сегодня в том же историческом контексте я играю роль шута в спектакле «Царь Иоанн Грозный». Но, совсем иные образы. Теперь царь — мученик, а шут — единственный человек в его окружении, кто его понимает, любит и... жалеет. В тексте Алексея Толстого концовка идет словами Бориса Годунова, но режиссер спектакля ....., позволил отступление. Финальная реплика моего героя обращена в зал: «Господи, прости нас грешных! Господи, прости нас!». Не только царей, бояр, люд, но всех, кто слышит. За то, что мы так несовершенны. Прости нас.
Для меня эти слова очень важны. Потому что даже трагическим персонажем я хочу нести людям радость — радость понимания, сопереживания. Надежду. Никогда нельзя терять ее, чтобы ни происходило в вашей жизни — верьте и надейтесь.
- В ожидаемом премьерном спектакле Малого театра «Свадьба, свадьба, свадьба!» Вы играете «влюбленного телеграфиста». Вам интересна эта роль?
- Разумеется, тем более есть возможность своей трактовки. Мне хочется сделать моего Ятя более трогательным, без налета пошлости. Да, он часто смешон, нелеп, но от этого не менее обаятелен. Надеюсь, у меня все получится, и приглашаю Вас на премьеру.
- Виктор Васильевич, Вы удивительный человек, поделитесь с нами секретом своего оптимизма.
- Я просто воспитал его в себе. С годами приходит понимание: все проблемы решаемы. А значит, нет безнадежных ситуаций. Должна быть внутренняя гармония. Я знаю, что такое любовь, как пахнут детские волосики сына, как согревает теплом взгляд единственной женщины. Я верю в свои силы и в дружбу, которая не требует слов. И главное — я умею отдавать. Однажды мне сказали: «Виктор, поговорив с тобой, я неделю летаю как на крыльях». Самое запоминающееся признание. Не бойтесь отдавать, не требуйте ничего взамен. Все вернется сторицей само собой. Дарите людям радость, надежду: чужим, незнакомым. Только когда отдаешь, наступает необыкновенная свобода, приходит понимание счастья...
Беседовала Татьяна Василега
Газета «Центр-plus»
...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из спектакля «Каменный цветок», третьи — лучшего деда Мороза страны и еще целый ряд близких и любимых персонажей. Артист театра и кино Виктор Бунаков в жизни очень похож на своих героев, рядом с ним невольно начинаешь улыбаться, впитывая ощущение праздника. Потому что его кредо — как бы ни было трудно, старайся дарить людям радость.
- Виктор Васильевич, почему в Вашем репертуаре так много сказочных персонажей?
- Мне очень нравится играть для детей, они потрясающе воспринимают, искренне верят, но в то же время их невозможно обмануть — любую фальшь мгновенно чувствуют. Сказки, «намек, добрым молодцам — урок», интересны и взрослым. Особенно, когда играют настоящие профессионалы. Вспомните, фильм «Раз, два — горе не беда» — сильнейший актерский состав, люди, с которыми работать на одной площадке — большая честь. Партнеры по этому фильму многому меня научили: Семен Фарада — подсказал внутреннее видение, Олег Табаков — вынудил включить воображение. С последним была целая история. Жизнелюб, сибарит, Олег Павлович, когда снимали «восьмерку» (диалог: сначала один персонаж в кадре проговаривает свои реплики, потом — другой), позвал меня подыграть. Он отработал, настала моя очередь. Ни о чем не подозревая, прошу Табакова дать мне реплику, а он так спокойно взглянул на меня и неспешно ответил: «Витя, когда дорастешь до моих лет...А пока учись, учись..» И ушел! Пришлось мне обращаться со словами в пустоту.
Сам я очень люблю сказки, всегда старался сохранить веру в чудо в своих детях. Их у меня трое: старшие — сын Андрей и дочь Марианна, самостоятельные, я ими очень горжусь. С младшим Васей, так сложилось, сейчас живем вдвоем. Ему восемь лет, но каждый Новый год он до сих пор ждет Деда Мороза. На какие только ухищрения мне приходится идти, чтобы сын не догадался, что дедушка с подарками — я. Делаю вид, что иду в магазин, возвращаюсь — Миша навстречу: «Папа, куда ты опять убежал! К нам Дед Мороз приходил!». А я думаю, не осталось ли грима на лице, да как половчее спрятать бороду и костюм.
- Практически ежедневно телезритель видит Вас в рекламных роликах. Не слишком ли легок подобный жанр?
- Как и любая другая, съемка в рекламе предполагает владение профессией. Малый жанр, где в несколько секунд ты обязан четко передать характер, создать настроение, требует определенных навыков. Я — артист, и стараюсь как можно лучше сделать свою работу, где бы ни выступал. Помните ролик сока «Добрый»? Там было несколько «пустых» секунд до диалога. Режиссер, талантливый парень (он снял фильм «Бумер»), попросил меня найти выход. И я вспомнил наши домашние застолья, когда стол накрыт в ожидании гостей, селедочка, огурчики.. Кушать очень хочется, взгляд прикован к столу, рука сама тянется.. Я все это импровизировал, думаю, удалось.
Съемки в рекламе, я считаю, обычным атрибутом времени, для человека моей профессии востребованность в подобных малых жанрах вполне закономерна. Тем более, иногда работа выходит за рамки: после работы в рекламе у Павла Чухрая, я сыграл в его фильме «Вор». Все взаимосвязано.
- Ваше амплуа — герои знакомые, родные, привычные. Как сосед по даче, школьный товарищ. Вы никогда не жалели об отсутствии ярко выраженной «фактурности»?
- Пожалуй, нет. Узнают меня постоянно, может, не всегда вспомнят, где видели. Но часто ловлю улыбки, когда люди смотрят на меня. Что касается амплуа школьного товарища, — последняя забавная история: в метро навстречу бросается совершенно незнакомый человек. И следует такой диалог: «Сколько лет, сколько зим? Давно не виделись!». Хлопаем друг друга по плечам, обнимаемся. «Лет десять прошло?». «Все двенадцать!». «Как Машка?». «Да, развелись, отвечаю. Через несколько минут мужчина начинает сомневаться: «Вроде, это не ты?». Улыбаюсь и говорю: «Нет, я, именно я. А вот Вы меня с кем-то спутали..». У моего амплуа свои плюсы — я, можно сказать, типично русский персонаж. Столько Иванов за свою жизнь сыграл, что можно имя менять (смеется). Иван-солдат, Иванушка в «Коньке-горбунке», Иван Хлестаков из «Ревизора», Иван Войницкий в «Дяде Ване». Между мной и зрителем никогда не возникает отторжения, меня воспринимают как своего. Поэтому, честно скажу, мне тяжело играть негодяев. Не могу выплеснуть зрителю зло, разочаровать. Уверен, созданные сценические образы непостижимо влияют на меня самого. Поэтому стараюсь облагородить даже отрицательных персонажей. К примеру, в «Дядюшкин сон» на сцене Малого театра я играл Мерзлякова. И сознательно отступил от сюжетной линии: мой герой раскаялся, произнес последний монолог от души, а по Достоевскому следует совсем другой вывод. Благодарен своим коллегам — Элине Быстрицкой, Эдуарду Марцевичу и Нелли Корниенко. Они подержали мою трактовку.
- И все же у Вас были трагические роли, взять хотя бы Блаженного в «Иване Грозном»..
- Такие роли я даже не сыграл, а «пропахал», выстрадал. Первая, еще в дипломном спектакле, — Алеша из «Баллады о солдате». Мне тогда было 19 лет, как и моему герою. Вместе с ним мы прожили целую жизнь, на сцену я выходил на разрыв аорты. Сейчас не смог бы так играть. Сыграл бы, но.. по-другому, более сдержанно.
С Василием Блаженным в спектакле «Князь Серебряный» пришлось не менее тяжело. Я не хотел сделать его кликушей, предсказателем. Самым важным было раскрыть его невероятную боль. Блаженный жил на земле как в страшном аду: страдал безмерно, и самое страшное — ЗНАЛ. Видел, как умрет тиран, как будут рвать на части Россию. Страшный дар предвидения терзал его душу. Он молил о смерти-избавлении и кричал царю: «Убей меня, убей!». А зритель слышал: «Помоги мне, освободи меня от нечеловеческих мук!».
Сегодня в том же историческом контексте я играю роль шута в спектакле «Царь Иоанн Грозный». Но, совсем иные образы. Теперь царь — мученик, а шут — единственный человек в его окружении, кто его понимает, любит и... жалеет. В тексте Алексея Толстого концовка идет словами Бориса Годунова, но режиссер спектакля ....., позволил отступление. Финальная реплика моего героя обращена в зал: «Господи, прости нас грешных! Господи, прости нас!». Не только царей, бояр, люд, но всех, кто слышит. За то, что мы так несовершенны. Прости нас.
Для меня эти слова очень важны. Потому что даже трагическим персонажем я хочу нести людям радость — радость понимания, сопереживания. Надежду. Никогда нельзя терять ее, чтобы ни происходило в вашей жизни — верьте и надейтесь.
- В ожидаемом премьерном спектакле Малого театра «Свадьба, свадьба, свадьба!» Вы играете «влюбленного телеграфиста». Вам интересна эта роль?
- Разумеется, тем более есть возможность своей трактовки. Мне хочется сделать моего Ятя более трогательным, без налета пошлости. Да, он часто смешон, нелеп, но от этого не менее обаятелен. Надеюсь, у меня все получится, и приглашаю Вас на премьеру.
- Виктор Васильевич, Вы удивительный человек, поделитесь с нами секретом своего оптимизма.
- Я просто воспитал его в себе. С годами приходит понимание: все проблемы решаемы. А значит, нет безнадежных ситуаций. Должна быть внутренняя гармония. Я знаю, что такое любовь, как пахнут детские волосики сына, как согревает теплом взгляд единственной женщины. Я верю в свои силы и в дружбу, которая не требует слов. И главное — я умею отдавать. Однажды мне сказали: «Виктор, поговорив с тобой, я неделю летаю как на крыльях». Самое запоминающееся признание. Не бойтесь отдавать, не требуйте ничего взамен. Все вернется сторицей само собой. Дарите людям радость, надежду: чужим, незнакомым. Только когда отдаешь, наступает необыкновенная свобода, приходит понимание счастья...
Беседовала Татьяна Василега
Газета «Центр-plus»
Подробнее
«К 250-летию русского театра» Влас Дорошевич «М.Н.Ермолова»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«М.Н.Ермолова»
Влас Дорошевич
«М.Н.Ермолова»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«М.Н.Ермолова»
Впервые опубликовано – «Русское слово», 1910, 30 января, № 24. Очерк посвящен сорокалетию сценической деятельности М.Н.Ермоловой, исполнившемуся 30 января 1910 г.. Она отказалась от празднования юбилея, но получила в те дни много приветствий.
Прекрасная артистка!
Среди пышных цветов красноречия, которыми вас засыпают сегодня московские критики, примите скромный букет, — скорее «пучок», — воспоминаний.
— Старого москвича.
И если, беря его, вам покажется, что вы слегка, чуть-чуть укололи себе руку, — это вам только покажется! Это не колючая проволока, на которой держатся искусственно взращенные цветы, — это свежие срезы стеблей живых цветов.
Маргарита, это букет вашего Зибеля.
Старого Зибеля!
Пою восьмидесятые годы.
— Где вы получили образование?
— Ходил в гимназию и учился в Малом театре. Так ответили бы сотни старых москвичей. Малый театр:
— Второй университет.
И Ермолова — его «Татьяна».
* * *
Ваш бенефис.
Именитая Москва подносит вам браслеты, броши, какие-то сооружения из серебра, цветочные горы. В антракте рассказывают:
— Вы знаете, фиалки выписаны прямо из Ниццы!
—Да ну?
— Целый вагон! С курьерским поездом. Приехали сегодня утром. А там, на галерее, охрипшие от криков:
— Ермолову-у-у!!! Смотрят на это с улыбкой:
— Зачем ей все это? Комната на Бронной. Три часа ночи. Накурено.
В густом тумане десять темных фигур.
И говорят... Нет!
И кричат об Ермоловой.
— Она читает только «Русские ведомости».
— И «Русскую мысль».
— Гольцева!
— Вы знаете, она ходит в старой, ста-арой шубе.
— Да что вы?
— Натурально.
— Как же иначе?
И ездит на извозчике.
Другие артисты в каретах, а она на извозчике!
И берет самого плохого. На самой плохой лошади!
Которого никто не возьмет.
И расспрашивает его дорогой про его жизнь.
И дает ему, вместо двугривенного, пять рублей.
— Пять рублей! Просто — помогает ему! Она думает только о студентах и курсистках. И когда захочет есть... Да она почти никогда и не обедает!
— Время ли ей думать о пустяках?
Она просто говорит: дайте мне что-нибудь поесть.
Что-нибудь!
— Мне говорили. Пошлет прямо в лавочку за колбасой. И в театр! — кричит самый молодой и верит, что ему это «говорили».
В накуренной комнате на Бронной она кажется близкой, совсем
как они.
— Почти что курсисткой.
— Колбаса.
— Извозчик.
— Гольцев.
Каждый украшает своими цветами «Татьяну второго московского университета».
* * *
В драматической литературе сияет Невежин.
Как давно это было! А?
«Сияет» Невежин!
Шпажинский, кажется, говорит какие-то:
— Новые слова. Владимир Немирович-Данченко пишет пьесы, которые все критики
должны признать:
— Литературными, То есть мало годными для сцены.
А князь Сумбатов пишет драмы, которые каждый московский критик обязан признать:
— Сценичными,
То есть лишенными всяких литературных достоинств.
Свирепствует Владимир Александров.
Прося не смешивать его с Виктором Александровым-Крыловым.
Свирепствует, подъемля стул, в собрании Общества драматических писателей, требуя, чтобы секретаря Общества И.М. Кондратьева немедленно лишили:
— Министерского содержания! Свирепствует на сцене, в пяти действиях вопия:
— О, сколь ужасна судьба незаконнорожденных! Я, кажется, начинаю смеяться над драматургами? Старая привычка! С тех пор.
Тогда у нас, — посмотрите, если вам охота, все московские газеты за то время, — про все новые пьесы полагалось писать... Писать?.. Думать!
— Плохая пьеса, но...
— Но артисты Малого театра концертным исполнением спасли автора.
Малый театр — это было какое-то «общество спасания на водах»!
Прошло много лет.
Малый театр переживал свои труднейшие времена. Времена упадка...
В литературно-художественном кружке какой-то восторженный критик сказал при мне:
— В Малом театре вчера играли хорошо! Хор-рошо! Стоявший тут же молодой артист Малого театра, — лет под пятьдесят, — посмотрел на него, словно с колокольни.
— В Малом театре иначе не играют!
Повернул спину и отошел.
И, старый питомец классических гимназий, я почувствовал в душе:
Nostra culpa. Наша, наша вина!
Первое представление в Малом театре. В генерал-губернаторской ложе «правитель добрый и веселый» князь Владимир Андреевич Долгоруков.
— Хозяин столицы.
В фойе, не замечая, что акт уже начался, схватив собеседника за пуговицы, обдавая его фонтаном слюны, не слушая, спорит, тряся гривою не седых, а уж пожелтевших волос, «король Лир» — Сергей Андреевич Юрьев.
Идет из курилки В.А. Гольцев.
— Как? Вы не арестованы?
— Вчера выпустили.
В амфитеатре, на самом крайнем, верхнем месте — Васильев-Флеров.
Сам.
В безукоризненном рединготе, в белоснежных гетрах, с прямым, — геометрически прямым! — пробором серебряных волос.
С большим, морским, биноклем через плечо.
В антракте, когда он стоит, — на своем верхнем месте, на своей вышке, опираясь на барьер, — он кажется капитаном парохода.
Зорко следящим за «курсом».
Московский Сарсэ!
Близорукий Ракшанин, ежесекундно отбрасывая свои длинные, прямые, как проволока, волосы, суетливо отыскивает свое место, непременно попадая на чужое.
Проплывает в бархатном жилете, мягкий во всех движениях, пожилой «барин» Николай Петрович Кичеев.
Полный безразличия, полный снисходительности много на своем
веку видевшего человека:
— Хорошо играют, плохо играют, — мир ведь из-за этого не погибнет.
Всем наступая на ноги, всех беспокоя, с беспокойным, издерганным лицом, боком пробирается на свое место Петр Иванович Кичеев.
Честный и неистовый, «как Виссарион».
Он только что выпил в буфете:
— Марья мне сегодня не нравится! Марья играет отвратительно. Это не игра! Марья не актриса!
Как на прошлом первом представлении он кричал на кого-то:
— Как? Что! А? Вы Марью критиковать? На Марью молиться надо! На коленях! Марья не актриса, — Марья благословение божие! А вы критиковать?! Молитесь богу, что вы такой молодой человек, и мне не
хочется вас убивать!
И в этом «Марья» слышится «Британия» и времена Мочалова. Близость, родство, братство московской интеллигенции и актера
Малого театра.
С шумом и грузно, — словно слон садится, — усаживается на свое место «Дон Сезар де Базан в старости», — Константин Августинович Тарновский, чтоб своим авторитетным:
— Брау!
Прервать тишину замершего зала.
Вся московская критика на местах.
Занавес поднялся, и суд начался...
Суд?
Разве кто смел судить?
Ракшанин будет долго сидеть в редакции, рвать листок за листком.
— Охват был, но захвата не было. Нет! Это слишком резко!
— Охват был. Но был ли захват? Полного не было. И это резковато!
— Был полный охват, но захват чувствовался не всегда. Резковато! Все же резковато!
— Был полнейший охват, местами доходивший до захвата.
Смело!
Но пусть!
Так же напишет и сам Васильев-Флеров.
И только один Петр Кичеев явится с совсем полоумной фразой:
— Ермолова играла скверно.
Даже не госпожа.
До такой степени он ее ненавидит!
Редактор посмотрит на него стеклянными глазами.
Зачеркнет и напишет:
— Ермолова была Ермоловой.
П.И. Кичеев завтра утром сначала в бешенстве разорвет газету.
А потом сам скажет:
— Так, действительно, лучше.
А у вас были недостатки, Марья Николаевна!
Идет «Сафо» — трагедия Грилльпарцера.
В антракте человек не без вкуса говорит:
— Она превосходно умеет поднять руку. Красивый жест! Но опустить! Самое трудное в классическом костюме! Опустит и по ноге шлеп!
Это «шлеп»... «шлеп»... «шлеп»... идет аккомпанементом по всей трагедии.
В «Сафо» вспоминается унтер-офицерская жена Иванова...
Но кто посмеет это сказать в печати?
— Пластика была на высоте ее таланта.
Так решено. Подписано. Так должно быть. Иначе быть не может.
Вы слишком опростились для трагедии.
И ваша Мария Стюарт, и ваша Иоанна дАрк, и ваша Сафо были опрощенные Мария Стюарт, Иоанна дАрк, опрощенная Сафо.
Как опростилась тогда русская живопись — передвижники — как опростилась русская литература — Мамин, Глеб Успенский.
Идет «В неравной борьбе» г-на Владимира Александрова (просят не смешивать с Виктором).
Поднимается занавес.
На сцене Ермолова варит варенье. Правдин ее спрашивает...
Еще никакой грозы, бури и в помине нет.
Спокойная молодая девушка ведет ясную жизнь.
Ни в кого она еще не влюблялась. Никто у нее любимого человека не отбивал.
Правдин спрашивает:
— Из чего варите варенье? Ермолова отвечает:
— Из вишни.
Но как!
Можно подумать, что молодая девушка варит варенье из собственной печени.
Марья Николаевна! Марья Николаевна! Великая художница!
Какой недостаток в рисунке вашей роли! В рисунке ваших ролей!
Вспомните Росси в «Гамлете».
Озрик передал ему вызов Лаэрта.
Он счастлив. И в первый раз за всю трагедию ясен.
Найден приятный исход из тяжелого, из трудного положения. Сейчас все задернется черными тучами, разразится гроза.
И перед этим он нам показывает уголок ясного неба!
Какой контраст!
Вспомните Сальвини в «Отелло».
С какой нежностью и счастьем, безмятежным счастьем смотрит он на Дездемону, отсылая ее от себя.
Какое глубокое, бездонное, лазурное небо.
Покажите же это ясное, голубое небо.
Покажите — что погибло.
И тем чернее покажутся тучи, тем больше отзовется гроза в душе, тем громче не на сцене, а в душе у нас закричит Отелло:
— Жаль, Яго, страшно жаль!
Тем сильнее будет драма.
Какой-то молодой человек говорит на галерее:
— Знаете, у Ермоловой огромный недостаток. Она всегда страдает еще до поднятия занавеса. В первом акте она всегда — словно уж прочитала пятый.
Не завидую я этому молодому человеку.
Даже если бы он был не на галерее, а в партере.
В партере драться, конечно, не станут.
Но с таким человеком...
...Даже неловко как-то рядом сидеть.
И соседка все время будет подбирать свое платье.
Словно рядом с нею грязная куча.
Откуда же взялось это «страданье до занавеса»?
Мне кажется...
Ермолова — трагическая актриса.
А ей, в это время «опрощения», опрощения литературы, опрощения искусства, приходилось играть драму.
К колоссальному, «американскому» паровозу прицепляли вагончики трамвая.
Избыток трагизма искал себе выхода, и она видела глубокие страдания души даже там, где их еще не было.
Но позвольте!
Я, кажется, начинаю «оправдывать» Ермолову?
Ермолова в этом не нуждается.
Она была солнцем, и на ней, как на солнце, были пятна, и она светила нам, как солнце.
Вы были нашим солнцем и освещали нашу молодость, Марья Николаевна!
* * *
Но в чем же секрет, тайна этого невиданного, неслыханного обаяния? Этого идольского поклонения, которое не позволяло видеть даже то, что бросалось в глаза, думать то, что невольно приходило на мысли? Зажимало рот какой бы то ни было критике?
В Москве в то время можно было сомневаться в существовании бога.
Но сомневаться в том, что Ермолова:
— Вчера была хороша, как всегда, или:
— Хороша, как никогда,
в этом сомневаться в Москве было нельзя.
В чем же дело? В чем же тайна?
Защитительное было время.
Великодушное.
Защитительным был суд, защитительной была литература, был
театр.
В суде любили защитников, литература была сплошь защитой младшего брата, его защитой занималась живопись в картинах передвижников, — и ото всех, от судьи, писателя, художника, актера, то время
требовало:
— Ты найди мне что-нибудь хорошее в человеке и оправдай его!
Тогда аплодировали оправдательным приговорам.
И змеиный шип злобного обвинения не смел раздаваться нигде.
Было ли это умно?
Не троньте! Великодушно.
— Адвокатская семья! — почтительно шутили, — муж, Шубинс-кий, защитник. Жена, Ермолова, защитниц?, — и выиграла куда больше, куда труднее процессов!
Кого бы ни играла Ермолова, — она защищала.
«Защитительным инстинктом» эта защитница, — от благоговения пред чудным даром, чуть не сказал «заступница», — она находила оправдывающие обстоятельства.
Находила...
В сорокалетний юбилей позволяется уж говорить правду?
Выдумывала иногда. Но от доброго сердца!
Окружала персонаж атмосферой какого-то невысказанного страдания «еще до поднятия занавеса». С первого слова голосом, тоном говорила нам:
— Она много страдала!
И давала нам возможность вынести если не совсем оправдательный приговор, то все же признать:
— Заслуживает снисхождения. Что в те защитительные времена и требовалось доказать. Всех персонажей, каких она играла, она играла всегда симпатичными.
Сходилось ли это всегда с намерением автора?
Я не думаю.
Весьма не думаю.
Не думаю, например, чтоб г-н М. Чайковский, создавая свою Елену Протич в «Симфонии», воображал, что женщина добрых 40—45-ти лет, много видавшая и перевидавшая в жизни, действительно, полюбила
— В первый раз,
Как играла М.Н. Ермолова.
Думаю, что, скорее, по его мысли, Елена Протич любила:
— В последний раз. Но «в первый раз»:
— Трогательнее.
— Защитительнее.
— Оправдательное. И Ермолова играла:
— В первый раз!
И над Еленой Протич были пролиты все омывающие слезы:
— Всю жизнь она не знала любви. И в 40—45 лет полюбила в первый раз. И как печально это вышло. Бедная! Бедная!
И вышла она из театра «оправданной, с гордо поднятой головой».
Как выходили в то время из суда симпатичные подсудимые.
М.Н. Ермолова играла не всегда, — далеко не всегда! — ту пьесу, которая была написана.
Она не всегда шла в ногу с автором.
Но в ногу шла со своим добрым, хорошим, великодушным временем.
Счастлив тот артист — литератор, живописец, актер, — в котором время его отразится, как небо отражается в спокойной воде.
Кто отразит в себе все небо его времени, — днем со всей его лазурью, ночью со всеми его звездами.
Национальной святыней пребудет такой художник, и критика, даже справедливая, не посмеет коснуться его и омрачить светлое шествие его жизни.
Имя его превратится в легенду.
И ослепленный зритель будет спрашивать себя:
— Где же здесь кончается легенда и начинается, наконец, истина? Видел ли я лучезарное видение или мне померещилось?
Сознаюсь. Задал себе этот вопрос и я.
Я шел в театр — в Малый театр! — всегда с заранее обдуманным намерением:
— Ермолова будет играть так, как может играть только Ермолова. Взглянуть в лицо артистке, как равный равному, я никогда не смел. Где ж тут кончается легенда и начинается истина? Лет пять-шесть я не был в Москве и Малом театре и, приехав, попал на «Кина».
В бенефис премьера.
И Кин был плох, и плоха Анна Дэмби, и даже суфлеру Соломону, которому всегда аплодируют за то, что он очень хороший человек, никто не аплодировал.
Лениво ползло время.
Скучно было мне, где-то в последних рядах, с афишей в кармане, и надобности не было спросить у капельдинера бинокль.
Сидел и старался думать о чем-нибудь другом.
Вместо традиционного отрывка из «Гамлета», в сцене на сцене, шел отрывок из «Ричарда Ш».
Вынесли гроб. Вышла вдова.
Какая-нибудь маленькая актриска, как всегда.
Хорошая фигура. Костюм. Лица не видно.
Слово... второе... третье...
— Ишь, маленькая, старается! Всерьез! Первая фраза, вторая,третья. Что такое?
Среди Воробьевых гор вырастает Монблан? И так как я рецензент, то сердце мое моментально преисполнилось злостью.
— Как? Пигмеи! Карлики! Такой талант держать на выходах? Кто это? Как ее фамилия? Я достал афишу. Взглянул, И чуть на весь театр не крикнул:
— Дурак! Ермолова.
Мог ли я думать, предполагать, что из любезности к товарищу М.Н. Ермолова, сама М.Н. Ермолова, возьмет на себя роль выходной актрисы, явится в сцене на сцене произнести пять-шесть фраз! Так я однажды взглянул прямо в лицо божеству. Узнал, что и без всякой легенды Ермолова великая артистка. Вот какие глупые приключения бывают на свете, и как им бываешь благодарен.
Влас Дорошевич
«М.Н.Ермолова»
Впервые опубликовано – «Русское слово», 1910, 30 января, № 24. Очерк посвящен сорокалетию сценической деятельности М.Н.Ермоловой, исполнившемуся 30 января 1910 г.. Она отказалась от празднования юбилея, но получила в те дни много приветствий.
Прекрасная артистка!
Среди пышных цветов красноречия, которыми вас засыпают сегодня московские критики, примите скромный букет, — скорее «пучок», — воспоминаний.
— Старого москвича.
И если, беря его, вам покажется, что вы слегка, чуть-чуть укололи себе руку, — это вам только покажется! Это не колючая проволока, на которой держатся искусственно взращенные цветы, — это свежие срезы стеблей живых цветов.
Маргарита, это букет вашего Зибеля.
Старого Зибеля!
Пою восьмидесятые годы.
— Где вы получили образование?
— Ходил в гимназию и учился в Малом театре. Так ответили бы сотни старых москвичей. Малый театр:
— Второй университет.
И Ермолова — его «Татьяна».
* * *
Ваш бенефис.
Именитая Москва подносит вам браслеты, броши, какие-то сооружения из серебра, цветочные горы. В антракте рассказывают:
— Вы знаете, фиалки выписаны прямо из Ниццы!
—Да ну?
— Целый вагон! С курьерским поездом. Приехали сегодня утром. А там, на галерее, охрипшие от криков:
— Ермолову-у-у!!! Смотрят на это с улыбкой:
— Зачем ей все это? Комната на Бронной. Три часа ночи. Накурено.
В густом тумане десять темных фигур.
И говорят... Нет!
И кричат об Ермоловой.
— Она читает только «Русские ведомости».
— И «Русскую мысль».
— Гольцева!
— Вы знаете, она ходит в старой, ста-арой шубе.
— Да что вы?
— Натурально.
— Как же иначе?
И ездит на извозчике.
Другие артисты в каретах, а она на извозчике!
И берет самого плохого. На самой плохой лошади!
Которого никто не возьмет.
И расспрашивает его дорогой про его жизнь.
И дает ему, вместо двугривенного, пять рублей.
— Пять рублей! Просто — помогает ему! Она думает только о студентах и курсистках. И когда захочет есть... Да она почти никогда и не обедает!
— Время ли ей думать о пустяках?
Она просто говорит: дайте мне что-нибудь поесть.
Что-нибудь!
— Мне говорили. Пошлет прямо в лавочку за колбасой. И в театр! — кричит самый молодой и верит, что ему это «говорили».
В накуренной комнате на Бронной она кажется близкой, совсем
как они.
— Почти что курсисткой.
— Колбаса.
— Извозчик.
— Гольцев.
Каждый украшает своими цветами «Татьяну второго московского университета».
* * *
В драматической литературе сияет Невежин.
Как давно это было! А?
«Сияет» Невежин!
Шпажинский, кажется, говорит какие-то:
— Новые слова. Владимир Немирович-Данченко пишет пьесы, которые все критики
должны признать:
— Литературными, То есть мало годными для сцены.
А князь Сумбатов пишет драмы, которые каждый московский критик обязан признать:
— Сценичными,
То есть лишенными всяких литературных достоинств.
Свирепствует Владимир Александров.
Прося не смешивать его с Виктором Александровым-Крыловым.
Свирепствует, подъемля стул, в собрании Общества драматических писателей, требуя, чтобы секретаря Общества И.М. Кондратьева немедленно лишили:
— Министерского содержания! Свирепствует на сцене, в пяти действиях вопия:
— О, сколь ужасна судьба незаконнорожденных! Я, кажется, начинаю смеяться над драматургами? Старая привычка! С тех пор.
Тогда у нас, — посмотрите, если вам охота, все московские газеты за то время, — про все новые пьесы полагалось писать... Писать?.. Думать!
— Плохая пьеса, но...
— Но артисты Малого театра концертным исполнением спасли автора.
Малый театр — это было какое-то «общество спасания на водах»!
Прошло много лет.
Малый театр переживал свои труднейшие времена. Времена упадка...
В литературно-художественном кружке какой-то восторженный критик сказал при мне:
— В Малом театре вчера играли хорошо! Хор-рошо! Стоявший тут же молодой артист Малого театра, — лет под пятьдесят, — посмотрел на него, словно с колокольни.
— В Малом театре иначе не играют!
Повернул спину и отошел.
И, старый питомец классических гимназий, я почувствовал в душе:
Nostra culpa. Наша, наша вина!
Первое представление в Малом театре. В генерал-губернаторской ложе «правитель добрый и веселый» князь Владимир Андреевич Долгоруков.
— Хозяин столицы.
В фойе, не замечая, что акт уже начался, схватив собеседника за пуговицы, обдавая его фонтаном слюны, не слушая, спорит, тряся гривою не седых, а уж пожелтевших волос, «король Лир» — Сергей Андреевич Юрьев.
Идет из курилки В.А. Гольцев.
— Как? Вы не арестованы?
— Вчера выпустили.
В амфитеатре, на самом крайнем, верхнем месте — Васильев-Флеров.
Сам.
В безукоризненном рединготе, в белоснежных гетрах, с прямым, — геометрически прямым! — пробором серебряных волос.
С большим, морским, биноклем через плечо.
В антракте, когда он стоит, — на своем верхнем месте, на своей вышке, опираясь на барьер, — он кажется капитаном парохода.
Зорко следящим за «курсом».
Московский Сарсэ!
Близорукий Ракшанин, ежесекундно отбрасывая свои длинные, прямые, как проволока, волосы, суетливо отыскивает свое место, непременно попадая на чужое.
Проплывает в бархатном жилете, мягкий во всех движениях, пожилой «барин» Николай Петрович Кичеев.
Полный безразличия, полный снисходительности много на своем
веку видевшего человека:
— Хорошо играют, плохо играют, — мир ведь из-за этого не погибнет.
Всем наступая на ноги, всех беспокоя, с беспокойным, издерганным лицом, боком пробирается на свое место Петр Иванович Кичеев.
Честный и неистовый, «как Виссарион».
Он только что выпил в буфете:
— Марья мне сегодня не нравится! Марья играет отвратительно. Это не игра! Марья не актриса!
Как на прошлом первом представлении он кричал на кого-то:
— Как? Что! А? Вы Марью критиковать? На Марью молиться надо! На коленях! Марья не актриса, — Марья благословение божие! А вы критиковать?! Молитесь богу, что вы такой молодой человек, и мне не
хочется вас убивать!
И в этом «Марья» слышится «Британия» и времена Мочалова. Близость, родство, братство московской интеллигенции и актера
Малого театра.
С шумом и грузно, — словно слон садится, — усаживается на свое место «Дон Сезар де Базан в старости», — Константин Августинович Тарновский, чтоб своим авторитетным:
— Брау!
Прервать тишину замершего зала.
Вся московская критика на местах.
Занавес поднялся, и суд начался...
Суд?
Разве кто смел судить?
Ракшанин будет долго сидеть в редакции, рвать листок за листком.
— Охват был, но захвата не было. Нет! Это слишком резко!
— Охват был. Но был ли захват? Полного не было. И это резковато!
— Был полный охват, но захват чувствовался не всегда. Резковато! Все же резковато!
— Был полнейший охват, местами доходивший до захвата.
Смело!
Но пусть!
Так же напишет и сам Васильев-Флеров.
И только один Петр Кичеев явится с совсем полоумной фразой:
— Ермолова играла скверно.
Даже не госпожа.
До такой степени он ее ненавидит!
Редактор посмотрит на него стеклянными глазами.
Зачеркнет и напишет:
— Ермолова была Ермоловой.
П.И. Кичеев завтра утром сначала в бешенстве разорвет газету.
А потом сам скажет:
— Так, действительно, лучше.
А у вас были недостатки, Марья Николаевна!
Идет «Сафо» — трагедия Грилльпарцера.
В антракте человек не без вкуса говорит:
— Она превосходно умеет поднять руку. Красивый жест! Но опустить! Самое трудное в классическом костюме! Опустит и по ноге шлеп!
Это «шлеп»... «шлеп»... «шлеп»... идет аккомпанементом по всей трагедии.
В «Сафо» вспоминается унтер-офицерская жена Иванова...
Но кто посмеет это сказать в печати?
— Пластика была на высоте ее таланта.
Так решено. Подписано. Так должно быть. Иначе быть не может.
Вы слишком опростились для трагедии.
И ваша Мария Стюарт, и ваша Иоанна дАрк, и ваша Сафо были опрощенные Мария Стюарт, Иоанна дАрк, опрощенная Сафо.
Как опростилась тогда русская живопись — передвижники — как опростилась русская литература — Мамин, Глеб Успенский.
Идет «В неравной борьбе» г-на Владимира Александрова (просят не смешивать с Виктором).
Поднимается занавес.
На сцене Ермолова варит варенье. Правдин ее спрашивает...
Еще никакой грозы, бури и в помине нет.
Спокойная молодая девушка ведет ясную жизнь.
Ни в кого она еще не влюблялась. Никто у нее любимого человека не отбивал.
Правдин спрашивает:
— Из чего варите варенье? Ермолова отвечает:
— Из вишни.
Но как!
Можно подумать, что молодая девушка варит варенье из собственной печени.
Марья Николаевна! Марья Николаевна! Великая художница!
Какой недостаток в рисунке вашей роли! В рисунке ваших ролей!
Вспомните Росси в «Гамлете».
Озрик передал ему вызов Лаэрта.
Он счастлив. И в первый раз за всю трагедию ясен.
Найден приятный исход из тяжелого, из трудного положения. Сейчас все задернется черными тучами, разразится гроза.
И перед этим он нам показывает уголок ясного неба!
Какой контраст!
Вспомните Сальвини в «Отелло».
С какой нежностью и счастьем, безмятежным счастьем смотрит он на Дездемону, отсылая ее от себя.
Какое глубокое, бездонное, лазурное небо.
Покажите же это ясное, голубое небо.
Покажите — что погибло.
И тем чернее покажутся тучи, тем больше отзовется гроза в душе, тем громче не на сцене, а в душе у нас закричит Отелло:
— Жаль, Яго, страшно жаль!
Тем сильнее будет драма.
Какой-то молодой человек говорит на галерее:
— Знаете, у Ермоловой огромный недостаток. Она всегда страдает еще до поднятия занавеса. В первом акте она всегда — словно уж прочитала пятый.
Не завидую я этому молодому человеку.
Даже если бы он был не на галерее, а в партере.
В партере драться, конечно, не станут.
Но с таким человеком...
...Даже неловко как-то рядом сидеть.
И соседка все время будет подбирать свое платье.
Словно рядом с нею грязная куча.
Откуда же взялось это «страданье до занавеса»?
Мне кажется...
Ермолова — трагическая актриса.
А ей, в это время «опрощения», опрощения литературы, опрощения искусства, приходилось играть драму.
К колоссальному, «американскому» паровозу прицепляли вагончики трамвая.
Избыток трагизма искал себе выхода, и она видела глубокие страдания души даже там, где их еще не было.
Но позвольте!
Я, кажется, начинаю «оправдывать» Ермолову?
Ермолова в этом не нуждается.
Она была солнцем, и на ней, как на солнце, были пятна, и она светила нам, как солнце.
Вы были нашим солнцем и освещали нашу молодость, Марья Николаевна!
* * *
Но в чем же секрет, тайна этого невиданного, неслыханного обаяния? Этого идольского поклонения, которое не позволяло видеть даже то, что бросалось в глаза, думать то, что невольно приходило на мысли? Зажимало рот какой бы то ни было критике?
В Москве в то время можно было сомневаться в существовании бога.
Но сомневаться в том, что Ермолова:
— Вчера была хороша, как всегда, или:
— Хороша, как никогда,
в этом сомневаться в Москве было нельзя.
В чем же дело? В чем же тайна?
Защитительное было время.
Великодушное.
Защитительным был суд, защитительной была литература, был
театр.
В суде любили защитников, литература была сплошь защитой младшего брата, его защитой занималась живопись в картинах передвижников, — и ото всех, от судьи, писателя, художника, актера, то время
требовало:
— Ты найди мне что-нибудь хорошее в человеке и оправдай его!
Тогда аплодировали оправдательным приговорам.
И змеиный шип злобного обвинения не смел раздаваться нигде.
Было ли это умно?
Не троньте! Великодушно.
— Адвокатская семья! — почтительно шутили, — муж, Шубинс-кий, защитник. Жена, Ермолова, защитниц?, — и выиграла куда больше, куда труднее процессов!
Кого бы ни играла Ермолова, — она защищала.
«Защитительным инстинктом» эта защитница, — от благоговения пред чудным даром, чуть не сказал «заступница», — она находила оправдывающие обстоятельства.
Находила...
В сорокалетний юбилей позволяется уж говорить правду?
Выдумывала иногда. Но от доброго сердца!
Окружала персонаж атмосферой какого-то невысказанного страдания «еще до поднятия занавеса». С первого слова голосом, тоном говорила нам:
— Она много страдала!
И давала нам возможность вынести если не совсем оправдательный приговор, то все же признать:
— Заслуживает снисхождения. Что в те защитительные времена и требовалось доказать. Всех персонажей, каких она играла, она играла всегда симпатичными.
Сходилось ли это всегда с намерением автора?
Я не думаю.
Весьма не думаю.
Не думаю, например, чтоб г-н М. Чайковский, создавая свою Елену Протич в «Симфонии», воображал, что женщина добрых 40—45-ти лет, много видавшая и перевидавшая в жизни, действительно, полюбила
— В первый раз,
Как играла М.Н. Ермолова.
Думаю, что, скорее, по его мысли, Елена Протич любила:
— В последний раз. Но «в первый раз»:
— Трогательнее.
— Защитительнее.
— Оправдательное. И Ермолова играла:
— В первый раз!
И над Еленой Протич были пролиты все омывающие слезы:
— Всю жизнь она не знала любви. И в 40—45 лет полюбила в первый раз. И как печально это вышло. Бедная! Бедная!
И вышла она из театра «оправданной, с гордо поднятой головой».
Как выходили в то время из суда симпатичные подсудимые.
М.Н. Ермолова играла не всегда, — далеко не всегда! — ту пьесу, которая была написана.
Она не всегда шла в ногу с автором.
Но в ногу шла со своим добрым, хорошим, великодушным временем.
Счастлив тот артист — литератор, живописец, актер, — в котором время его отразится, как небо отражается в спокойной воде.
Кто отразит в себе все небо его времени, — днем со всей его лазурью, ночью со всеми его звездами.
Национальной святыней пребудет такой художник, и критика, даже справедливая, не посмеет коснуться его и омрачить светлое шествие его жизни.
Имя его превратится в легенду.
И ослепленный зритель будет спрашивать себя:
— Где же здесь кончается легенда и начинается, наконец, истина? Видел ли я лучезарное видение или мне померещилось?
Сознаюсь. Задал себе этот вопрос и я.
Я шел в театр — в Малый театр! — всегда с заранее обдуманным намерением:
— Ермолова будет играть так, как может играть только Ермолова. Взглянуть в лицо артистке, как равный равному, я никогда не смел. Где ж тут кончается легенда и начинается истина? Лет пять-шесть я не был в Москве и Малом театре и, приехав, попал на «Кина».
В бенефис премьера.
И Кин был плох, и плоха Анна Дэмби, и даже суфлеру Соломону, которому всегда аплодируют за то, что он очень хороший человек, никто не аплодировал.
Лениво ползло время.
Скучно было мне, где-то в последних рядах, с афишей в кармане, и надобности не было спросить у капельдинера бинокль.
Сидел и старался думать о чем-нибудь другом.
Вместо традиционного отрывка из «Гамлета», в сцене на сцене, шел отрывок из «Ричарда Ш».
Вынесли гроб. Вышла вдова.
Какая-нибудь маленькая актриска, как всегда.
Хорошая фигура. Костюм. Лица не видно.
Слово... второе... третье...
— Ишь, маленькая, старается! Всерьез! Первая фраза, вторая,третья. Что такое?
Среди Воробьевых гор вырастает Монблан? И так как я рецензент, то сердце мое моментально преисполнилось злостью.
— Как? Пигмеи! Карлики! Такой талант держать на выходах? Кто это? Как ее фамилия? Я достал афишу. Взглянул, И чуть на весь театр не крикнул:
— Дурак! Ермолова.
Мог ли я думать, предполагать, что из любезности к товарищу М.Н. Ермолова, сама М.Н. Ермолова, возьмет на себя роль выходной актрисы, явится в сцене на сцене произнести пять-шесть фраз! Так я однажды взглянул прямо в лицо божеству. Узнал, что и без всякой легенды Ермолова великая артистка. Вот какие глупые приключения бывают на свете, и как им бываешь благодарен.
30.11.2004
Подробнее
Валерий Баринов – лауреат Международной премии Станиславского! На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
Валерий Баринов – лауреат Международной премии Станиславского!
На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
Валерий Баринов – лауреат Международной премии Станиславского!
На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
Эта награда была учреждена в 1994 году одноименным Фондом и с тех пор ежегодно присуждается за высшие достижения отечественного и зарубежного театра. За время существования престижной награды ее получили около ста деятелей сценического искусства. В нынешнем году премия отмечает свой 10-летний юбилей, не исключено, что именно эта цифра определила и число новых лауреатов. Однако главный смысл в данном случае заключен не в количестве, а в качестве обладателей наград. Победителями во всех номинациях стали люди, сполна посвятившие себя театру и добившиеся на этом поприще выдающихся успехов.
По совокупности талантливо сыгранных ролей определены и лауреаты в номинации «Искусство актера». Ими стали ведущая артистка театра «Мастерская Петра Фоменко» Галина Тюнина и известный актер Малого театра Валерий Баринов.
В номинации «Искусство режиссера» лидером признан Миндаугас Карбаускис, отмеченный за постановки последних лет. В номинации «За вклад в развитие актерского мастерства» премии удостоены две замечательные актрисы - Алиса Фрейндлих и ее немецкая коллега Ютта Лямпе. Премию «За вклад в развитие современного театра» получит известный драматург Людмила Петрушевская. Крупнейший сценограф Давид Боровский стал победителем в номинации «Художественное оформление спектакля». За организацию театрального дела премия присуждена Юрию Копылову /Ульяновск/ и его тезке Юрию Погребничко - основателю и руководителю московского театра «Около Дома Станиславского». «За вклад в современное театроведение» награды удостоена профессор Майа Туровская. Таково решение авторитетного жюри, которое на сей раз возглавил популярный актер Евгений Миронов.
Торжественная церемония награждения состоится 7 декабря в парадном зале «Атриум» отеля «Балчуг-Кемпински». Лауреатам 2004 года будут вручены почетные знаки с изображением мхатовской «Чайки» и факсимиле Станиславского, а также денежное вознаграждение.
«Газета», 29 ноября 2004 г.
На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
Эта награда была учреждена в 1994 году одноименным Фондом и с тех пор ежегодно присуждается за высшие достижения отечественного и зарубежного театра. За время существования престижной награды ее получили около ста деятелей сценического искусства. В нынешнем году премия отмечает свой 10-летний юбилей, не исключено, что именно эта цифра определила и число новых лауреатов. Однако главный смысл в данном случае заключен не в количестве, а в качестве обладателей наград. Победителями во всех номинациях стали люди, сполна посвятившие себя театру и добившиеся на этом поприще выдающихся успехов.
По совокупности талантливо сыгранных ролей определены и лауреаты в номинации «Искусство актера». Ими стали ведущая артистка театра «Мастерская Петра Фоменко» Галина Тюнина и известный актер Малого театра Валерий Баринов.
В номинации «Искусство режиссера» лидером признан Миндаугас Карбаускис, отмеченный за постановки последних лет. В номинации «За вклад в развитие актерского мастерства» премии удостоены две замечательные актрисы - Алиса Фрейндлих и ее немецкая коллега Ютта Лямпе. Премию «За вклад в развитие современного театра» получит известный драматург Людмила Петрушевская. Крупнейший сценограф Давид Боровский стал победителем в номинации «Художественное оформление спектакля». За организацию театрального дела премия присуждена Юрию Копылову /Ульяновск/ и его тезке Юрию Погребничко - основателю и руководителю московского театра «Около Дома Станиславского». «За вклад в современное театроведение» награды удостоена профессор Майа Туровская. Таково решение авторитетного жюри, которое на сей раз возглавил популярный актер Евгений Миронов.
Торжественная церемония награждения состоится 7 декабря в парадном зале «Атриум» отеля «Балчуг-Кемпински». Лауреатам 2004 года будут вручены почетные знаки с изображением мхатовской «Чайки» и факсимиле Станиславского, а также денежное вознаграждение.
«Газета», 29 ноября 2004 г.
29.11.2004
Подробнее
ВИКТОР КОРШУНОВ. АРТИСТ, ОБОЖЖЕННЫЙ ВОЙНОЙ Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает
ВИКТОР КОРШУНОВ. АРТИСТ, ОБОЖЖЕННЫЙ ВОЙНОЙ
Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает с 1953 года.
Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает с 1953 года.
АРТИСТ, ОБОЖЖЕННЫЙ ВОЙНОЙ
Исполняется 75 лет со дня рождения народного артиста CCCР, директора Малого театра Виктора Коршунова.
Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает с 1953 года. Его ученики, разбросанные по всей матушке России, в этот день обязательно поздравят своего мастера, который, к счастью, оправился после продолжительной болезни и теперь играет в спектаклях. Когда в назначенный час я пришла к нему на беседу, то милейшая секретарша долго разыскивала Виктора Ивановича по всему театру, ломая голову, в каком цехе он мог задержаться: хозяйство-то огромное.
- Виктор Иванович, вы с 1973 года преподаете в театральном училище имени Щепкина. Каждую весну к вам поступают сотни ребят, мечтающих стать актерами, хотя знают, что эта профессия рискованная и отнюдь не денежная. Что это — романтика, призвание или своего рода «болезнь»?
- В первую очередь это призвание, когда человек хочет что-то важное сказать со сцены, поделиться с людьми сокровенным. Мир театра — особенный, он и соприкасается с действительностью, и вместе с тем он насквозь вымышленный. Тот, кто входит в него, заболевает сценой навсегда и потом уже не может покинуть ее никогда.
- И в этот особенный мир вы погрузились в…
- В 1947 году, когда начал заниматься в драматическом кружке Дзержинского дома пионеров, куда со мной ходили Леша Эйбоженко, Гена Бортников. Я неоднократно думал, что же меня повело в эту профессию? Семья у нас была простая, актеров в роду не было. Во время войны мы, школьники, выступали с концертами в госпиталях. Фронтовики были нам бесконечно благодарны, в нас они видели своих детей. Однажды мы оказались в палате, где лежал всего один человек — тело было забинтовано, одни глаза видны. Это был тяжело раненный летчик, врачи никак не могли вывести его из комы. И вот представьте: он заплакал после нашего выступления, то есть к нему вернулись чувства. Я был настолько поражен этим, что поневоле заинтересовался столь удивительной профессией, способной в буквальном смысле слова возвращать людей с того света. Позже я сказал своему другу: война сделала из меня актера, поэтому, как ни странно, я вспоминаю ее с благодарностью. Я увидел в людях столько хорошего и необычного, что мне этого хватит на всю жизнь.
- Но ведь и в дальнейшем война как бы шла по вашим стопам, вы столько сыграли офицеров, что не счесть. Достаточно вспомнить спектакль «Берег» по Юрию Бондареву или фильм «По тонкому льду».
- Да, мне ничего не надо было придумывать, я был обожжен войной. Моя юношеская память, словно губка, впитывала все: и хорошее, и плохое. Жили мы с мамой на Сухаревке, отец ушел на фронт, и, если бы не помогали соседи, нам бы пришлось туго. Забыть такое невозможно, видимо, поэтому я никогда не мог играть подлецов, мне все время хотелось изображать положительных героев.
- Но ведь у вас никогда и не было отрицательных ролей.
- Бывали, но редко. Помню, когда я получил роль Молчалина в спектакле «Горе от ума», то пошел отказываться, не представляя, как смогу изображать приспособленца. Все свои сомнения я выложил Михаилу Цареву, а он мне так мягко и говорит: «А ты побеседуй с Евгением Симоновым, он как режиссер объяснит тебе, почему ты должен играть Молчалина». В конце концов мне пришлось смириться, а в ходе репетиций я понял: не такой уж пустой человек этот Молчалин, на котором держится вся канцелярия Фамусова.
- Виктор Иванович, как вы считаете, в нынешней жизни кого больше: чацких или молчалиных?
- К сожалению, молчалиных. Почему? Да потому, что выгоднее молчать: тебя и любить все станут, и раздражать никого не будешь.
- А Борис Годунов, которого вы играете на протяжении многих лет, — положительный герой или отрицательный?
- По-моему, это положительный образ. Ведь до сих пор ни в одном из исторических документов не доказано, будто по его приказу убили царевича Дмитрия. Все это одни предположения, но гениальный замысел Алексея Толстого оказался настолько мощным, что все ему поверили.
- Выходит, оправдывая действия Бориса Годунова на сцене, вы в какой-то степени разделяете идею монархической власти?
- Я сторонник сильной власти, но отнюдь не диктаторской. Ведь как Борис Годунов говорит: «Совета Думы я слушать рад, но только слушать их, не слушаться».
- Но ведь в свое время вы играли комиссаров, которые свергли монархию. Как в этом случае вы оправдывали их действия?
- Это вопрос сложный, потому что люди в кожанках были разные. Были среди них и подлинные интеллигенты, которые служили идее. Другое дело, что они могли заблуждаться, совершать ошибки, но помыслы-то у них были благородные. Потому я и любил своего героя в фильме «Необыкновенное лето». В какой-то мере он был идеалист. Я тоже верил, что коммунизм может победить в нашей стране, чего уж тут лукавить. Это наше прошлое, и отказываться от него нельзя, иначе может получиться, что мое поколение и ваше прожили жизнь напрасно. Ведь сумел же наш народ объединиться и победить фашизм.
- А вам не кажется, что русский народ способен объединяться только во время большой беды?
- Не думаю. Главная беда заключается в том, что мы не умеем использовать духовный потенциал своего народа. Возьмите, например, послевоенные годы: люди после Победы могли не только восстановить разрушенное хозяйство, но и пойти дальше, превратить страну в ведущую державу мира. Но их опять загнали в ярмо тоталитаризма. В результате победители стали жить во сто крат хуже побежденных. Или, к примеру, в 90-е годы, когда объявили демократию и народ, поверив, стал грудью на защиту Белого дома. А потом и пошло, и поехало: ваучеры, несправедливая приватизация, огромное число людей, оказавшихся за чертой бедности, и так далее. Народ не может бесконечно верить в абстрактные идеи, если не чувствует конкретную заботу о себе.
- Вы-то как директор огромного театрального коллектива знаете, сколь трудно руководить людьми, если они не верят? Наверное, поэтому стараетесь выполнять все свои обещания.
- К сожалению, наши актеры не получают тех денег, какие получали прежние артисты императорского театра. Мы с Юрием Соломиным пытаемся как-то облегчить материальное положение своих коллег, придумываем разные надбавки и ничего не утаиваем от них. В начале каждого сезона отчитываемся перед труппой, как были потрачены деньги, заработанные от продажи билетов. Сейчас поговаривают о реформе репертуарного театра, о передаче его в частные руки. Если это произойдет, то русский театр рухнет и вряд ли возродится вновь.
- Как я понимаю, для вас это не просто красивые слова, поскольку с вами работают ваш сын и внук, и в Малом театре образовалась актерская династия Коршуновых. Вы как глава семейства отвечаете за них?
- Морально отвечаю, но все решать за них я не могу. Захотел сын заниматься режиссурой — пожалуйста, только я ему сказал: твои спектакли не должны быть хуже других. Александр и без меня это отлично понимает и никогда не пользуется своими родственными связями.
- Наверное, гены тут тоже сыграли немалую роль?
- Саша хорошо рисовал и мог бы стать художником, но его потянуло сначала в актерство, а потом в режиссуру. Кстати, особый глаз художника, пусть и не состоявшегося, помогает ему видеть сценическое пространство по-своему.
- Виктор Иванович, а вот когда в семье все люди творческие, в том числе ваша жена Екатерина Еланская — художественный руководитель театра «Сфера», — наверное, это непросто?
- И не говорите. Слишком уж много бывает боли, когда мы собираемся вместе и обсуждаем наши проблемы, которые кажутся неразрешимыми. Но потом мы сообща начинаем утешать друг друга. Одним словом, театр.
- Вы-то в молодости ревновали свою жену?
- Я и сейчас ее ревную.
- А она?
- Не знаю. По крайней мере вида не подает. Она у меня умница.
- Вы завидуете ее самостоятельности?
- Я восхищен ею, а что касается зависти, то обычно завидую двум вещам: знанию иностранных языков и владению музыкальными инструментами.
- А богатым людям завидуете?
- Иногда, но когда представляю, что всю свою жизнь они тратят на цифры, то мне так тошно становится… Вместе с тем и без денег никак нельзя. Это вечная дилемма. К примеру, когда в Москву приезжают мои ученики и заходят ко мне, то часто задают один и тот же вопрос: «Вот вы говорили о чести, о порядочности в искусстве, о служении высоким идеалам, а на деле все выглядит иначе, не так, как вы нас воспитывали». На что я им отвечаю: минуточку, я вас учил, какими надо быть, но при этом никогда не говорил, что вы будете работать в идеальных театрах, где нет ни зависти, ни соперничества, ни подлости. Поэтому вам выбирать, по какому пути идти: интриг и бесчестных поступков ради карьеры или, отбросив всю эту грязную шелуху, своим трудом добиваться успеха. Лично я постоянно нахожусь в состоянии выбора и не стыжусь этого.
Лебедина Любовь
Труд №223 за 24.11.2004
Исполняется 75 лет со дня рождения народного артиста CCCР, директора Малого театра Виктора Коршунова.
Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает с 1953 года. Его ученики, разбросанные по всей матушке России, в этот день обязательно поздравят своего мастера, который, к счастью, оправился после продолжительной болезни и теперь играет в спектаклях. Когда в назначенный час я пришла к нему на беседу, то милейшая секретарша долго разыскивала Виктора Ивановича по всему театру, ломая голову, в каком цехе он мог задержаться: хозяйство-то огромное.
- Виктор Иванович, вы с 1973 года преподаете в театральном училище имени Щепкина. Каждую весну к вам поступают сотни ребят, мечтающих стать актерами, хотя знают, что эта профессия рискованная и отнюдь не денежная. Что это — романтика, призвание или своего рода «болезнь»?
- В первую очередь это призвание, когда человек хочет что-то важное сказать со сцены, поделиться с людьми сокровенным. Мир театра — особенный, он и соприкасается с действительностью, и вместе с тем он насквозь вымышленный. Тот, кто входит в него, заболевает сценой навсегда и потом уже не может покинуть ее никогда.
- И в этот особенный мир вы погрузились в…
- В 1947 году, когда начал заниматься в драматическом кружке Дзержинского дома пионеров, куда со мной ходили Леша Эйбоженко, Гена Бортников. Я неоднократно думал, что же меня повело в эту профессию? Семья у нас была простая, актеров в роду не было. Во время войны мы, школьники, выступали с концертами в госпиталях. Фронтовики были нам бесконечно благодарны, в нас они видели своих детей. Однажды мы оказались в палате, где лежал всего один человек — тело было забинтовано, одни глаза видны. Это был тяжело раненный летчик, врачи никак не могли вывести его из комы. И вот представьте: он заплакал после нашего выступления, то есть к нему вернулись чувства. Я был настолько поражен этим, что поневоле заинтересовался столь удивительной профессией, способной в буквальном смысле слова возвращать людей с того света. Позже я сказал своему другу: война сделала из меня актера, поэтому, как ни странно, я вспоминаю ее с благодарностью. Я увидел в людях столько хорошего и необычного, что мне этого хватит на всю жизнь.
- Но ведь и в дальнейшем война как бы шла по вашим стопам, вы столько сыграли офицеров, что не счесть. Достаточно вспомнить спектакль «Берег» по Юрию Бондареву или фильм «По тонкому льду».
- Да, мне ничего не надо было придумывать, я был обожжен войной. Моя юношеская память, словно губка, впитывала все: и хорошее, и плохое. Жили мы с мамой на Сухаревке, отец ушел на фронт, и, если бы не помогали соседи, нам бы пришлось туго. Забыть такое невозможно, видимо, поэтому я никогда не мог играть подлецов, мне все время хотелось изображать положительных героев.
- Но ведь у вас никогда и не было отрицательных ролей.
- Бывали, но редко. Помню, когда я получил роль Молчалина в спектакле «Горе от ума», то пошел отказываться, не представляя, как смогу изображать приспособленца. Все свои сомнения я выложил Михаилу Цареву, а он мне так мягко и говорит: «А ты побеседуй с Евгением Симоновым, он как режиссер объяснит тебе, почему ты должен играть Молчалина». В конце концов мне пришлось смириться, а в ходе репетиций я понял: не такой уж пустой человек этот Молчалин, на котором держится вся канцелярия Фамусова.
- Виктор Иванович, как вы считаете, в нынешней жизни кого больше: чацких или молчалиных?
- К сожалению, молчалиных. Почему? Да потому, что выгоднее молчать: тебя и любить все станут, и раздражать никого не будешь.
- А Борис Годунов, которого вы играете на протяжении многих лет, — положительный герой или отрицательный?
- По-моему, это положительный образ. Ведь до сих пор ни в одном из исторических документов не доказано, будто по его приказу убили царевича Дмитрия. Все это одни предположения, но гениальный замысел Алексея Толстого оказался настолько мощным, что все ему поверили.
- Выходит, оправдывая действия Бориса Годунова на сцене, вы в какой-то степени разделяете идею монархической власти?
- Я сторонник сильной власти, но отнюдь не диктаторской. Ведь как Борис Годунов говорит: «Совета Думы я слушать рад, но только слушать их, не слушаться».
- Но ведь в свое время вы играли комиссаров, которые свергли монархию. Как в этом случае вы оправдывали их действия?
- Это вопрос сложный, потому что люди в кожанках были разные. Были среди них и подлинные интеллигенты, которые служили идее. Другое дело, что они могли заблуждаться, совершать ошибки, но помыслы-то у них были благородные. Потому я и любил своего героя в фильме «Необыкновенное лето». В какой-то мере он был идеалист. Я тоже верил, что коммунизм может победить в нашей стране, чего уж тут лукавить. Это наше прошлое, и отказываться от него нельзя, иначе может получиться, что мое поколение и ваше прожили жизнь напрасно. Ведь сумел же наш народ объединиться и победить фашизм.
- А вам не кажется, что русский народ способен объединяться только во время большой беды?
- Не думаю. Главная беда заключается в том, что мы не умеем использовать духовный потенциал своего народа. Возьмите, например, послевоенные годы: люди после Победы могли не только восстановить разрушенное хозяйство, но и пойти дальше, превратить страну в ведущую державу мира. Но их опять загнали в ярмо тоталитаризма. В результате победители стали жить во сто крат хуже побежденных. Или, к примеру, в 90-е годы, когда объявили демократию и народ, поверив, стал грудью на защиту Белого дома. А потом и пошло, и поехало: ваучеры, несправедливая приватизация, огромное число людей, оказавшихся за чертой бедности, и так далее. Народ не может бесконечно верить в абстрактные идеи, если не чувствует конкретную заботу о себе.
- Вы-то как директор огромного театрального коллектива знаете, сколь трудно руководить людьми, если они не верят? Наверное, поэтому стараетесь выполнять все свои обещания.
- К сожалению, наши актеры не получают тех денег, какие получали прежние артисты императорского театра. Мы с Юрием Соломиным пытаемся как-то облегчить материальное положение своих коллег, придумываем разные надбавки и ничего не утаиваем от них. В начале каждого сезона отчитываемся перед труппой, как были потрачены деньги, заработанные от продажи билетов. Сейчас поговаривают о реформе репертуарного театра, о передаче его в частные руки. Если это произойдет, то русский театр рухнет и вряд ли возродится вновь.
- Как я понимаю, для вас это не просто красивые слова, поскольку с вами работают ваш сын и внук, и в Малом театре образовалась актерская династия Коршуновых. Вы как глава семейства отвечаете за них?
- Морально отвечаю, но все решать за них я не могу. Захотел сын заниматься режиссурой — пожалуйста, только я ему сказал: твои спектакли не должны быть хуже других. Александр и без меня это отлично понимает и никогда не пользуется своими родственными связями.
- Наверное, гены тут тоже сыграли немалую роль?
- Саша хорошо рисовал и мог бы стать художником, но его потянуло сначала в актерство, а потом в режиссуру. Кстати, особый глаз художника, пусть и не состоявшегося, помогает ему видеть сценическое пространство по-своему.
- Виктор Иванович, а вот когда в семье все люди творческие, в том числе ваша жена Екатерина Еланская — художественный руководитель театра «Сфера», — наверное, это непросто?
- И не говорите. Слишком уж много бывает боли, когда мы собираемся вместе и обсуждаем наши проблемы, которые кажутся неразрешимыми. Но потом мы сообща начинаем утешать друг друга. Одним словом, театр.
- Вы-то в молодости ревновали свою жену?
- Я и сейчас ее ревную.
- А она?
- Не знаю. По крайней мере вида не подает. Она у меня умница.
- Вы завидуете ее самостоятельности?
- Я восхищен ею, а что касается зависти, то обычно завидую двум вещам: знанию иностранных языков и владению музыкальными инструментами.
- А богатым людям завидуете?
- Иногда, но когда представляю, что всю свою жизнь они тратят на цифры, то мне так тошно становится… Вместе с тем и без денег никак нельзя. Это вечная дилемма. К примеру, когда в Москву приезжают мои ученики и заходят ко мне, то часто задают один и тот же вопрос: «Вот вы говорили о чести, о порядочности в искусстве, о служении высоким идеалам, а на деле все выглядит иначе, не так, как вы нас воспитывали». На что я им отвечаю: минуточку, я вас учил, какими надо быть, но при этом никогда не говорил, что вы будете работать в идеальных театрах, где нет ни зависти, ни соперничества, ни подлости. Поэтому вам выбирать, по какому пути идти: интриг и бесчестных поступков ради карьеры или, отбросив всю эту грязную шелуху, своим трудом добиваться успеха. Лично я постоянно нахожусь в состоянии выбора и не стыжусь этого.
Лебедина Любовь
Труд №223 за 24.11.2004
07.12.2004
Мы благодарим друга нашего сайта Ольгу Амелину за присланный текст пьесы А.Н.Островского «Трудовой хлеб»
Мы благодарим друга нашего сайта Ольгу Амелину за присланный текст пьесы А.Н.Островского «Трудовой хлеб»
07.12.2004
«К 250-летию русского театра» Влас Дорошевич «Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
Влас Дорошевич
«Московский Малый театр. Е.К.Лешковская»
07.12.2004
Виктор Коршунов пригласил «народных» и «заслуженных» на чай Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай».
Виктор Коршунов пригласил «народных» и «заслуженных» на чай
Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай».
Пышного праздника юбиляр устраивать не стал, просто пригласил друзей «на чай».
06.12.2004
Свадебный фарш Водевили Чехова в Малом театре Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий.
Свадебный фарш
Водевили Чехова в Малом театре
Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий.
Водевили Чехова в Малом театре
Троекратная «Свадьба», предложенная постановщиком Виталием Ивановым, — образец добротного спектакля, без особых претензий.
06.12.2004
«К 250-летию русского театра» Влас Дорошевич «А.П.ЛЕНСКИЙ»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«А.П.ЛЕНСКИЙ»
Влас Дорошевич
«А.П.ЛЕНСКИЙ»
06.12.2004
В Щепкинском фойе перед началом спектакля состоится выступление оркестра Малого театра.
В Щепкинском фойе перед началом спектакля состоится выступление оркестра Малого театра.
05.12.2004
5 декабря поздравляем с днем рождения народную артистку России Галину Яковлевну Дёмину. Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
5 декабря поздравляем с днем рождения народную артистку России Галину Яковлевну Дёмину.
Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
Желаем здоровья и счастья, успехов и неизменно творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.
04.12.2004
Актриса Малого театра Лилия Юдина отмечает юбилей Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в к
Актриса Малого театра Лилия Юдина отмечает юбилей
Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в комедии А.Н.Островского «Лес».
Сегодня отмечает свой 75-летний юбилей народная артистка России Лилия Витальевна Юдина. В этот день она выйдет на сцену Малого театра, где служит уже более полувека, в роли Раисы Павловны Гурмыжской в комедии А.Н.Островского «Лес».
04.12.2004
Гнездо Коршунова Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем ч
Гнездо Коршунова
Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем чувствуется всё острее…
Пётр Абрамов(выпуск 2000 года)
Он – наш Учитель. Так могут сказать сотни выпускников во всех уголках России, в Европе и за океаном. Но этой фразой не выразить всей любви и удивительно прочной и доброй духовной связи, которая возникает на первом курсе и со временем чувствуется всё острее…
Пётр Абрамов(выпуск 2000 года)
03.12.2004
ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ
Согласно распоряжению художественного руководителя Государственного академического Малого театра Юрия Мефодьевича Соломина, объявляются дополнительные исполнители в следующие спектакли.
03.12.2004
«Помню только хорошее» Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви. Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
«Помню только хорошее»
Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви.
Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
Народная артистка СССР Элина Быстрицкая – о чести, достоинстве, любви.
Она назначила мне встречу в театре. В Малом давали комедию Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
03.12.2004
Актёры, занятые в спектаклях с 7 по 12 декабря 2004 года.
Актёры, занятые в спектаклях с 7 по 12 декабря 2004 года.
03.12.2004
3 декабря мы поздравляем с днем рождения артиста Александра Константиновича Вахтерова. В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
3 декабря мы поздравляем с днем рождения артиста Александра Константиновича Вахтерова.
В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
В праздничный день мы желаем Александру Константиновичу новых ролей, премьер и вдохновенья.
02.12.2004
Юрий Соломин: «После «Адъютанта» меня узнавали даже собаки». Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре.
Юрий Соломин: «После «Адъютанта» меня узнавали даже собаки».
Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре.
Чаще всего художественного руководителя Малого театра Юрия Соломина можно застать не дома, а в театре.
02.12.2004
ВНИМАНИЕ!
Изменения в репертуаре:
2 декабря, основная сцена – «Волки и овцы» А.Н.Островский вместо спектакля «Горе от ума» А.С.Грибоедова
2 декабря, основная сцена – «Волки и овцы» А.Н.Островский вместо спектакля «Горе от ума» А.С.Грибоедова
02.12.2004
2 декабря мы поздравляем с днем рождения заслуженную артистку России Инессу Геннадьевну Рахвалову. В день рождения мы хотим пожелать Инессе Геннадьевне здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открыт
2 декабря мы поздравляем с днем рождения заслуженную артистку России Инессу Геннадьевну Рахвалову.
В день рождения мы хотим пожелать Инессе Геннадьевне здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открытий.
В день рождения мы хотим пожелать Инессе Геннадьевне здоровья ей самой и ее сыновьям, как можно больше светлых и радостных дней, и новых творческих открытий.
01.12.2004
Виктор Бунаков: Хочу дарить людям радость ...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из сп
Виктор Бунаков: Хочу дарить людям радость
...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из спектакля «Каменный цветок», третьи — лучшего деда Мороза страны и еще целый ряд близких и любимых персонажей.
...Он пришел к нам из детства, и остался его героем навсегда. Такой разный и неизменный, узнаваемый и неизвестный. Многие помнят Ивана-солдата из фильма «Раз, два — горе не беда», другие — Данилу-мастера из спектакля «Каменный цветок», третьи — лучшего деда Мороза страны и еще целый ряд близких и любимых персонажей.
01.12.2004
«К 250-летию русского театра» Влас Дорошевич «М.Н.Ермолова»
«К 250-летию русского театра»
Влас Дорошевич
«М.Н.Ермолова»
Влас Дорошевич
«М.Н.Ермолова»
30.11.2004
Валерий Баринов – лауреат Международной премии Станиславского! На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
Валерий Баринов – лауреат Международной премии Станиславского!
На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
На пресс-конференции, состоявшейся в московском отеле «Балчуг-Кемпински», были оглашены имена десяти мастеров мирового театра, которые были удостоены Международной премии Станиславского.
29.11.2004
ВИКТОР КОРШУНОВ. АРТИСТ, ОБОЖЖЕННЫЙ ВОЙНОЙ Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает
ВИКТОР КОРШУНОВ. АРТИСТ, ОБОЖЖЕННЫЙ ВОЙНОЙ
Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает с 1953 года.
Этого замечательного актера знают по фильмам «Удар, еще удар», «Доктор Вера», «Сердце Бонивура», «В мертвой петле» и по спектаклям «Волки и овцы», «Царь Борис» и многим другим в Малом театре, где он выступает с 1953 года.
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка