22.01.2007
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
22 января – день рождения артиста Дмитрия Александровича Марина. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актера и желаем ему хорошего настроения, крепкого здоровья и новых интересных ролей на сцене родного театра!
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
22 января – день рождения артиста Дмитрия Александровича Марина. Дмитрий Марин дебютировал на сцене Малого театра небольшой ролью Ванички в комедии-шутке А.В.Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Этот эпизод был сыгран блестяще и показал, что Дмитрий – обладатель незаурядного комедийного таланта. Затем последовали вводы в спектакли «Снежная королева», «Три сестры», «Усилия любви» и «День на день не приходится». Однако настоящая большая роль, которая позволила бы ему раскрыться в полной мере, – у актера впереди. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актера и желаем ему хорошего настроения, крепкого здоровья и новых интересных ролей на сцене родного театра!
22 января – день рождения артиста Дмитрия Александровича Марина. Дмитрий Марин дебютировал на сцене Малого театра небольшой ролью Ванички в комедии-шутке А.В.Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Этот эпизод был сыгран блестяще и показал, что Дмитрий – обладатель незаурядного комедийного таланта. Затем последовали вводы в спектакли «Снежная королева», «Три сестры», «Усилия любви» и «День на день не приходится». Однако настоящая большая роль, которая позволила бы ему раскрыться в полной мере, – у актера впереди. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актера и желаем ему хорошего настроения, крепкого здоровья и новых интересных ролей на сцене родного театра!
20.01.2007
Подробнее
ВВОД В СПЕКТАКЛЬ
20 января Петр Сергеевич Жихарев впервые исполнит роль князя Черкасского в трагедии А.К.Толстого «Царь Борис». Пожелаем артисту успешного выступления!
19.01.2007
Подробнее
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ САМАРИН
19 января исполняется 180 лет со дня рождения знаменитого русского актера Ивана Васильевича Самарина. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию текст монографии М.Рогачевского, изданной в 1948 году и посвященной жизни и творчеству артиста...
М. РОГАЧЕВСКИЙ
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ САМАРИН
1817—1885
Богат событиями творческий путь актера Малого театра Ивана Васильевича Самарина. Свыше пятидесяти лет своей жизни отдал Самарин искусству, и его артистическая деятельность тесно связана со многими значительными эпизодами истории русского театра XIX века.
Немало увидел и пережил на своем долгом веку Самарин, разнообразны проявления его активной и деятельной натуры. Выдающийся актер, обладавший незаурядными режиссерскими способностями, он был также авторитетным, уважаемым театральным педагогом и драматургом, автором, нескольких распространенных в свое время пьес.
Внешне счастливо, почти безоблачно протекала жизнь артиста. Но его личная и творческая судьба была насыщена скрытыми внутренними противоречиями и контрастами.
Сын крепостного, Самарин как бы по иронии судьбы оказался лучшим и незаменимым исполнителем ролей аристократов и «бар» на сцене Малого театра.
Любя все русское, восхищаясь русской природой, народной песней, русской пляской,
-он как актер воспитывался по преимуществу на иностранной драматургии. Но, играя в далеких от русской действительности пьесах, Самарин подчеркивал в них человеколюбивую, гуманистическую ноту, которая всегда была явственно слышна в его творчестве и делала его искусство близким и нужным русским людям!
Он был одним из наиболее любимых и популярных артистов своей эпохи. Его обаятельная внешность и мелодический голос привлекали зрителей, а его сценические создания вызывали восхищение и слезы, покоряли теплотой и лиризмом переживаний, искренностью и задушевностью чувств. Таков он в своих лучших творениях, превозносимых самыми тонкими и придирчивы ми ценителями театрального искусства. Но эти же знатоки справедливо порицали Самарина за налет сентиментальности и слащавости в игре, за мелодраматические излишества.
Он был питомцем, верным другом и последователем патриарха русского театра М. С. Щепкина, человека, воплотившего в себе лучшие, благороднейшие черты национального русского сценического искусства. Самарин бережно охранял традиции Щепкина, распространяя их через своих многочисленных учеников среди актерской массы. И это была плодотворная деятельность, она способствовала утверждению в стране передовой театральной культуры. Но благоговейное отношение к авторитету учителя, слепое преклонение перед его духовным наследием зачастую ограничивало Самарина, мешало ему смело развивать традиции Щепкина и, по-новому переосмысливая, продолжать его дело. Жизнь иногда опережала Самарина, и ему приходилось делать отчаянные усилия, чтобы догнать ее.
Самарин был человеком широкого кругозора и разносторонних интересов. Но вместе с тем он с трудом и далеко не сразу принял такое огромное национальное художественное явление, как драматургия Островского.
Самарин по праву считается одним из лучших театральных педагогов России. Он воспитал целый ряд крупнейших актеров. Но именно он не сумел разгадать и оценить дарования великой трагической актрисы М. Н. Ермоловой, названной Станиславским «героической симфонией русского театра».
Все это не случайность, а глубоко закономерные противоречия творческой жизни Самарина, обусловленные особенностями его времени. В них можно увидеть отражение сложного и трудного пути развития всего русского театра в прошлом. Не мирно и спокойно, а в напряженной борьбе складывались исторические судьбы русского театра. Преодолевая строгости цензуры и реакционные теории о «чистом», независимом от политики творчестве, выходил русский актер «а широкую дорогу большого, правдивого искусства. Дорога эта не была ровной и гладкой; случалось и так, что некоторые большие художники в отдельные моменты своей жизни оступались, падали, но всегда находили в себе силы подняться и итти дальше, вперед. И самого главного — своего национального характера — русский театр не утрачивал никогда.
Русский театр в лице его лучших представите лей всегда стремился быть полезным и понятным обществу, умея одинаково воздействовать как на передовых людей своего века, так и на широкого зрителя. Бывший крепостной М. С. Щепкин» сын отпущенного на волю актера П. С. Mочалов, выходец из крестьянской семьи И. В. Самарин, сын незаметного рязанского мещанина П. М. Садовский и многие другие русские актеры всей своей деятельностью служили народу, иногда» может быть, даже и не осознавая этого.
О неразрывной связи актерского творчества с идеалами и запросами народных масс, об актив ном участии искусства » формировании общественных идей хорошо сказал руководитель Малого театра А. И. Южин. Он говорил, что русский театр «сумел из самых недр, именно из низин народа вызвать Мочаловых, Щепкиных, Самариных, Садовских, целые большие десятки артистов, которые раскрывали неведомые и до них не подозреваемые области духовной жизни Грановским и Белинским, целым поколениям людей высшей культуры и глубокой мысли».
I
Весь жизненный путь Ивана Васильевича Самарина связан с Москвой и Малым театром. Отец Самарина, приехав с семьей в Москву, в начале 20-х годов XIX века поселился в доме Ф. Ф. Кокошкина, занимавшего тогда пост директора московских театров. Благодаря случайному знакомству с этим всесильным барином стройному и красивому Вате Самарину удалось попасть в театральное училище, на балетное отделение. Так открылась перед ним дорога на сцену.
Московская школа сценического искусства в то время не могла похвастаться образцовыми порядками. Дисциплина была очень слабой, преподавание общеобразовательных предметов почти никем не контролировалось, экзамены проводились нерегулярно. По выражению В. И. Живокини, окончившего школу в 1825 году, в ней учили «кое-как и кое-чему». В 30-х годах положение лишь незначительно изменилось к лучшему. И не удивительно, что многие актеры, закончив полный курс обучения, приходили в театр не культурными, малообразованными людьми. Но, с другой стороны, при желании, настойчивости и упорстве даже и в таких неблагоприятных условиях можно было добиться больших результатов. Некоторые из учащихся занимались самостоятельно, много читали, слушали лекции в университете.
К их числу принадлежал и Самарин. Он жадно впитывал в себя все знания, какие могла ему дать школа. Благотворное влияние на него оказали учитель словесности, близкий театру чело век, М. М. Карнилион-Пивский и авторитетный литературный критик, профессор кафедры изящных искусств Московского университета Н. И. Надеждин, который называл Самарина своим любимым учеником и ввел его в дом С.Т. Аксакова, талантливого писателя, общественного деятеля и страстного театрала.
Но самое большое влияние на формирование артистической индивидуальности Самарина и на всю его дальнейшую деятельность имел М. С. Щепкин.
Щепкин, с 1832 года преподававший в училище сценическое искусство, обратил особое внимание на одаренного подростка, отличавшегося пытливым умом, вдумчивым, серьезным от ношением к делу, и взял его к себе в драматический класс.
Часто выступая в школьных спектаклях, Самарин зарекомендовал себя с наилучшей стороны, и скоро ему благодаря содействию Щепкина, выпало счастье сыграть на большой сцене. 13 октября 1833 года, на шестнадцатом году жизни, он выступил в мелодраме популярного французского драматурга В. Дюканжа «16 лет, или Поджигатели» в главной роли юноши Феликса.
С замиранием сердца готовился молодой Самарин к своему дебюту. Но, увы, тут встретилось неожиданное препятствие... роль Феликса была «фрачная», а у Самарина, вследствие не достатка средств, не было фрачной пары. Со смущением рассказал он о своем горе началь ству. Тогдашний директор московских театров, известный композитор А. Н. Верстовский, рас порядился было отобрать у Самарина роль и поручить ее кому-нибудь другому. Предполагав шийся дебют воспитанника Самарина мог бы не состояться, но тут на выручку своему любимому ученику явился Щепкин. «Не беспокойтесь,— сказал он начальству,— Самарин будет одет!» И действительно, жена Щепкина купила сукна, из которого Самарину было сделано платье.
Дебют талантливого юноши прошел с успехом. Ему громко аплодировали и вызывали несколько раз, несмотря на то, что в спектакле, наряду с другими большими актерами, принимал участие сам Мочалов.
После дебюта, в сущности, и началась профессиональная деятельность Самарина. Он постоянно выступает в публичных спектаклях, преимущественно в ролях классического репертуара, одновременно продолжая занятия со Щепкиным как в стенах училища, так и вне его. Эта совместная работа не прекращалась до самой смерти Щепкина.
Своим творчеством, теоретическими высказываниями, педагогической деятельностью Щепкин утверждал основные традиции русского национального драматического искусства: демократизм, глубокое гуманистическое содержание, стремление к естественности и простоте. Он был выразителем всего правдивого, искреннего, человечного, что накапливалось в русском театре в течение десятилетий и вылилось в 30—40-х годах XIX века в могучее течение реализма.
Под непосредственным воздействием и влиянием Щепкина находилось несколько поколений русских актеров, с гордостью называвших себя его учениками.
В первую очередь он стремился передать молодежи не узкие технические приемы и секреты театрального ремесла, а свои художественные принципы, свое мировоззрение.
Самарин называл Щепкина «великим художником и великим человеком», и на этих словах раскрывается очень многое. Облик учителя со провождал артиста во всех его творческих по исках и начинаниях, казался ему воплощением лучших свойств человеческой натуры.
Знаменитый русский актер конца XIX и на чала XX века В. Н. Давыдов, в жизни которого Самарин имел такое же значение, какое Щепкин в жизни Самарина, вспоминает: «Незабвенный Иван Васильевич благословил меня портретом Щепкина, подарил мне и сказал: «Повесь его на самом видном месте и каждый день смотри на него, но только с чистою совестью и чистым сердцем!»
Такой душевной чистотой отличался сам Щепкин, и своим питомцам он всегда прививал стремление к постоянному совершенствованию.
Щепкин занимался с молодыми артистами везде, где только мог, — в театральной школе, на репетиции, после спектакля, дома. Эта работа являлась для него органической потребностью. Он был педагогом по призванию. Качества преподавателя актерского мастерства и воспитателя людей сочетались у него гармонично, взаимно дополняя .друг друга. Щепкин никогда не противопоставлял понятия «актер» и «человек», в его восприятии они сливались в единое целое, и для театральной молодежи он сам был не только учителем сцены, но и учителем жизни. В этом секрет педагогического обаяния Щепкина, секрет его неотразимой власти над своими учениками.
Одним из людей, без колебаний и сомнений связавших себя с делом Щепкина, с его идеями, с его реформой в русском сценическом искусстве, был Самарин. Несмотря на разницу лет, ах соединяла самая искренняя симпатия и дружба. Щепкин относился к Самарину, как к родному, и считал себя ответственным за его творческое развитие, за формирование его мировоззрения.
Самарин начал свою деятельность в годы николаевской реакции, после разгрома восстания декабристов. Это было тягостное время цензурного гнета и полицейского произвола. Но в эти же годы, преодолевая все препятствия, подняв мается и растет революционно-демократическая общественная мысль, руководимая Белинским и Герценом, развивается национальное искусство в его различных видах и проявлениях. Пушкин завершает реформу русского языка и создает основы для дальнейшего расцвета русской литературы. Гоголь борется за принципы «натуральной», или, говоря современным языком, реалистической школы. И рядом с ним Щепкин всей своей личностью и творчеством выражает стремление русской сцены к правдивому искусству, озаренному высокой идеей, призванному воспитывать и преображать человека.
Молодой Самарин часто посещал дом Щепки на, где имел возможность познакомиться с выдающимися людьми современной ему России. Общаясь с ними, он осмысливал свое отношение к действительности и к искусству, вырабатывал свои эстетические идеалы. Один из учеников Самарина впоследствии рассказывал про него, что он «как человек вырос под непосредственным влиянием кружка «людей 40-х годов» и с многими из его членов был близок... авторитетами для него были: Щепкин, Герцен, Станкевич, Е. Корш, Белинский, Грановский, Кетчер».
Особенно теплыми были взаимоотношения Самарина и Н. X. Кетчера, талантливого переводчика шекспировских пьес, темпераментного, даже несколько взбалмошного, но душевного и чуткого человека. Он имел огромное влияние на Самарина, который очень доверял ему и часто советовался с ним на протяжении многих десятков лет своей работы. Привязан был Самарин и к Н. П. Огареву, верному соратнику А. И. Герцена, его близкому другу. Огарев часто переводил Самарину статьи Ф. Шиллера об эстетике, о трагическом искусстве, о художественном, воспитании человека. Необычайно взволновала Самарина статья Шиллера «Театр как учреждение нравственное». Заключительные слова статьи, в которой автор говорит о чудесной силе театра, о могучем воз действии его на зрителей, когда «каждый в от дельности наслаждается восторгами всех вообще, и собственные свои восторги воспринимает из тысячи глаз в усиленном и украшенном виде — и грудь его переполнена блаженство желания—быть ч е л о в е к о м»,—навсегда врезались в память Самарину. Уже в старости, в 1885 году, он, разбитый параличом, спрашивал, беседуя с одним своим знакомым: «а Шиллер? а о театре?., а человеком быть? помните?» И это были не только воспоминания молодости. Слова быть человеком служили Самарину девизом, они выражали сущность всего его творчества, проникнутого гуманизмом, любовью к людям. Этой стороной своего искусства Самарин был ближе всего величайшему гуманисту руcского театра Щепкину.
В течение всей своей жизни Щепкин внимательно следил за различными проявлениями художественной деятельности Самарина. Ни одна крупная роль не была подготовлена артистом без помощи учителя. При работе над образом Чацкого, этого лучшего и поэтичнейшего создания Самарина, Щепкин настойчиво и упор но проходил с ним дома все наиболее ответственные и трудные места роли, А когда в 60-х годах XIX века Самарин сам стал преподавателем актерского искусства, совсем уже дряхлый Щепкин считал своим долгом присутствовать, на его занятиях, как бы усиливая их значительность своим авторитетом. Актер Малого театра П. Я. Рябов вспоминал, что Щепкин часто посещал репетиции школьных спектаклей- и, сидя в кресле рядом с Самариным, не сводил глаз с молодых исполнителей. Только после окончания акта он отводил Самарина в сторону и что-то тихо, но энергично высказывал ему.
Так неразрывно сплетались в течение тридцати лет творческие биографии основоположника реализма на русской сцене и одного из самых близких его учеников и последователей.
II
20 мая 1837 года Самария окончил театральное училище и был принят в труппу Малого; театра на амплуа jeune premier — первого любовника.
Двадцатилетний артист, естественно, далеко; еще не был законченным и сформировавшимся художником. Но он принес с собой в театр драгоценные качества, воспринятые им от Щепкина, — стремление к непрерывному развитию и совершенствованию, необычайную работоспособность, творческую взыскательность.
Первым серьезным экзаменом для Самарина явилась работа над шекспировскими образами, начавшаяся еще в школе.
Постановка трагедий Шекспира в 30—40-х годах XIX века, с Мочаловым в главных ролях, была крупнейшим событием в жизни русского театра. Зажатый в тисках цензуры, всячески препятствовавшей проникновению на сцену передовой национальной драматургии, русский театр стремился голосом актера говорить современникам о волнующих проблемах века.
Здесь русскому сценическому искусству в первую очередь приходила на помощь классическая драматургия. Образами и чувствами, идеями и конфликтами трагедий Шекспира и Шиллера актеры звали к борьбе за свободу человеческой личности, показывали героев, одержимых светлыми идеалами будущего и погибающих в поисках выхода из противоречий сегодняшнего дня. И в этих героях, боровшихся и страдавших при ярком свете огней театральной рампы, русские люди узнавали самих себя. Пьесы, написанные много лет тому назад, казалось, ставили жгучие вопросы именно русской действительности.
Самарин принимает активное участие в этих спектаклях. Такие характеры, как Кассио и Меркуцио, с их бурными страстями представляли собой трудный, но благодарный материал для молодого артиста.
Первые, еще робкие шаги Самарина на сцене приветственно встретил В. Г. Белинский. В своей статье «Мочалов в роли Гамлета», попутно говоря о спектакле «Отелло», он высоко оценил исполнение Самариным роли Кассио и поста вил его сразу же после гениального Мочалова, воплотившего образ венецианского мавра. Самарин «очень хорош в роли Кассио», — одобрительно писал Белинский о юном актере, только начинавшем свой сценический путь.
Еще заметнее был последующий успех Самарина в спектакле «Ромео и Джульетта». Мочалову, игравшему Ромео, роль не удалась. Почти не было в ней тех всплесков темперамента, знаменитых «мочаловских минут», которых всегда с таким трепетом и нетерпением ожидала публика. На центральное место выдвинулись исполнители второстепенных ролей — маститый Щепкин — Капулетти и рядом с ним Самарин — Меркуцио.
Самарин показал своего героя подлинным человеком Возрождения, сложным и противоречивым, привлекающим своей неиссякаемой жизнерадостностью. Очевидец писал: «После Щепкина лучше всех других был Самарин... особенна хорошо была сыграна им сцена поединка и смерти Меркуцио, когда смертельно раненный Меркуцио страдает от боли и все-таки не перестает Шутить и умирает вместе с проклятием и с шут кой на устах».
По другому отзыву, «вся слава вечера осталась за Самариным. Роль Меркуцио выла им исполнена так, что этим исполнением гордилась бы любая европейская сцена: и в Лондоне и в Бер лине... никогда не было такого Меркуцио».
Играя в классическом репертуаре, Самарин привыкал анализировать и изучать характеры, учился изображать чувства в их последователь ном развитии и психологическом правдоподобии, приобретал определенные художественные вкусы и навыки.
И это были уроки на всю жизнь. Они помогали молодому артисту создавать значительные образы даже на материале низкопробной драматургии, наводнившей в те годы русский театр.
Самарину приходилось играть и в лживых, националистических драмах. Часто его можно было видеть в ролях развязных, веселых молодых людей в бездумных водевилях. А иногда театральное начальство, долго не желавшее завывать, что Самарин прошел и балетную выучку, отправляло его после исполнения централь ной роли в какой-нибудь мелодраме в Большой театр, где он участвовал в балетном дивертисменте и отплясывал «польку-козак».
Но Самарин не растерялся в трудных условиях, его не засосали будни черновой театральной работы, Труд, неустанный созидательный труд, завещанный Щепкиным своим ученикам, был главным помощником Самарина в самостоятельной деятельности. Часто гае в единении, а в борьбе с автором, в преодолении фальши, ложных эффектов, нарочитой выдумки создавал он свои образы, вкладывая в них живое и правдивое содержание. И если в незначительном, мало художественном репертуаре он добивался заслуженного успеха, то это шло за счет его редкостного артистического обаяния, зарази тельного темперамента и затраты огромных творческих усилий.
Театральная юность Самарина сложилась удачно. Его сразу же дружелюбно приняла публика, критика, « ценители искусства предсказывали ему «большую дорогу, по которой он... может пойти далеко и очень далеко». Белинский, восхищаясь Самариным в пьесе Ц. А. Полевого «Де душка русского флота», поставленной в 1839 году, писал: «Прекрасен г. Самарин в роли Питера Гродекера... О, этот молодой артист много обещает в будущем! Он уже приобрел себе некоторую известность, но, кажется, не хочет ею ограничиться и возлечь на нераспустившихся лаврах, а хочет итти вперед... Дай-то бог!»
В 40-х годах Самарин уже имел обширный «послужной список» ролей, принесших ему популярность. Здесь мы находим и мелодраматических героев и образы русских и западных писателей мирового значения, на которых рос и воспитывался Самарин: образы Шекспира, Шиллера, Грибоедова. Подлинное сценическое признание пришло к Самарину в 1841 году после роли Мортимера в трагедии Шиллера «Мария Стюарт». Это был образ юноши, объятого кипучими вулканическими страстями, переполняющими его, образ привлекательный, согретый искренними душевными порывами и лиризмом, переживаниями молодого, увлекающегося актера. Роль Мортимера современники называли «полным торжеством» Самарина, считали ее выполненной «с совершенством неподражаемым», «сыгранной так, как лучше сыграть невозможно», и единодушно отдали ему предпочтение перед знаменитым В.А. Каратыгиным, исполнявшим в этом спектакле роль графа Лейстера. Самарина публика вызывала даже прежде Каратыгина, и это обстоятельство специально отметили театралы, так как вызовы, редкие в то время, ценились особо, а Каратыгин, был именитым петербургским гостем, актером, соперничавшим своей славой с Мочаловым.
Наиболее значительной ролью молодого Самарина, выявившей лучшие черты его дарования, ставшей сценическим преданием и образцом для последующих поколений, была роль Чацкого в «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Интереснейший, но и труднейший для актера образ Самарин воплотил с такой художественной убедительностью, что был признан лучшим исполнителем роли Чацкого на русской сцене. Самарин первый разгадал секрет характер Чацкого, а ведь его предшественниками были такие актеры, как. И. И. Сосницкий, В.А Каратыгин в Петербурге и П.С.Мочалов в Москве. Он нашел этот секрет в слитности всех многообразных и сложных черт человеческой природы Чацкого, не отделяющего своих общественных идеалов от личных чувств, от любви к девушке, которую он где-то в затаенных мечтах своих видел другом и единомышленником. В исполнении Самарина личная драма и драма социальная оказывались неразрывно сплетенными и составляли существо внутренней жизни Чацкого, определяли ритм и характер его сценического поведения. Актер П. М. Медведев вспоминал: «Это было велико. Его первый акт и выход — совершенство. Зритель верил, что Чацкий «спешил», «летел» «свиданьем оживлен». Так переживать стихи и владеть ими, как владел И.В., на моей памяти не умел никто. Что за гибкость интонаций его голоса, быстрота переходов от одного предмета другому — удивительно! Сколько веселья юмора при воспоминаниях детства. Как он рисовал стихами Грибоедова — именно рисовал портреты московского общества! Молодость сарказм, местами желчь, сожаление о России, желание пробудить ее — все это билось ключом и покрывалось пламенной любовью к Софье. Не сразу и не легко далась Самарину роль Чацкого. Еще в ранней молодости, играя Молчалина он мечтал о сценическом воплощении своего любимого образа и исподволь, дома, обдумывал и вынашивал его. В 1839 году Самарину было поручено срочно заменить Мочалова в роли Чацкого, и с тех пор эта роль осталась только за ним. Правда, в первом спектакле Самарин, по собственному признанию, от волнения играл так плохо, что после заключительных слов Чацкого: «Карету мне, карету!» в зале послышался свист и крики: «Скатертью дорога!»
Но Самарин годами работал над ролью, непрерывно углубляя ее, находя все новые краски и оттенки для выражения своих мыслей.
Самарин рос и развивался в работе над образом Чацкого, привнося в него свой все увеличивающийся жизненный опыт, свои житейские наблюдения и результаты познания деиствительности. «Каждое слово Чацкого в исполнений И. В. Самарина было плодом долгой и продолжительной думы и корнем постоянной муки»,— свидетельствует современник.
Очень высокую оценку своего вдохновенного труда Самарин получил в 1846 году в Петербурге, во время дебюта на Александринской сцене, от известного театрального критик; А. Григорьева.
Знаток и любитель театрального искусства А. Григорьев был человеком путаных и противоречивых взглядов; справедливые и тонкие замечания часто смешивались у него с ошибочным; и даже реакционными утверждениями. Однако своих статьях и высказываниях о Самарине А. Григорьеву во многом удалось дать глубоки и верный анализ игры артиста.
Выступление Самарина в роли Чацкого было для Григорьева поистине откровением, открытием вновь как будто бы давно известного и изученного образа. Он писал после первого выступления Самарина в Петербурге: «Г. Самарин, молодой артист с замечательным дарованием, справедливо оцененным в Москве, начал свое поприще на новой сцене смело и, не обинуясь, скажем, начал прекрасно... Да, г. Самарин понял и сыграл Чацкого так, как ни один из наших артистов не понимал и не играл его... Г. Самарин, как видно, сам изучил роль свою, вникая в каждое слово ее, подмечая каждую черту этого характера, и потому сроднился, глубоко освоился с ним».
После второго спектакля Григорьев писал: «Высоко прекрасен был он во все время представления 17 мая... это был Чацкий, это было живое создание Грибоедова, и впервые, быть может, пояснен был характер Чацкого!».
И так из спектакля в спектакль следил за артистом критик, увлекаясь и восхищаясь им, принимая его толкование образа, но и часто споря ПО поводу мельчайших деталей исполнения.
Не всегда был ровен и одинаков Самарин — Чацкий. Иногда он казался более лирическим и просветленным, иногда в нем сильнее звучали драматические ноты. Но каждый раз он доносил до зрителя всю силу своих эмоций, всю глубину своих сегодняшних переживаний.
Это было истинно поэтическое создание молодого Самарина, в которое он вложил много духовных творческих сил. Говоря словами Щепкина, Самарин не «подделался», а «сделался» Чацким, и А. Григорьев имел полное право писать о Самарине, что «роль кажется у него как будто не выученною, а выливающейся прямо из сердца; это не актер, которому иногда нужно прибегать к суфлеру, а живой человек, усвоивший себе мысль поэта».
Чацкий Самарина в первом акте подкупал восторженным оживлением и безудержной говорливостью, непосредственной натурой, чистосердечно изливающей все, что накопилось за годы разлуки. Он привлекал своим радостным упоением, встречей с любимой девушкой, простодушной, наивной и беспечной верой в нее. Он был как бы озарен изнутри и, излучая вокруг себя ясный, чистый свет, искрился веселой, звонкой шуткой, еще не догадываясь о горькой правде, которая его ожидает.
А во втором и третьем актах от лучезарного облика не оставалось и следа. Самарин здесь внутренне преображался. Все тот же умный и чуткий Чацкий, он мужал на глазах у зрителей, бросая грозные обвинения мелким, ничтожным людям, окружавшим его. Не сразу вырывались у него из уст обличительные речи. Долго он молчит и ходит по комнате, упорно сдерживая себя, и только уж когда нет больше мочи выслушивать циничную фамусовскую мораль и пошлости Скалозуба, вне себя от гнева и .негодования разражается пламенными .монологами. Не оратором и не проповедником выступал здесь Самарии — Чацкий, из глубины его возмущенной и мятущейся души лились раскаленные, обжигающие слова и летели в притихший зрительный зал. А параллельно конфликту с обществом развивалась личная драма Чацкого. Разочаровавшись в любви, разуверившись в своем кумире, отчасти созданном его собственным воображением, прерывистым голосом, задыхаясь от страданий и обиды, произносил Самарин — Чацкий свою горестную отповедь Софье в четвертом акте; «Муж-мальчик, муж-слуга...»
Особенно удавался Самарину последний монолог Чацкого, всегда вызывавший бурю восторгов у зрителей, не дожидавшихся даже заключительных слов Фамусова (которого в Москве играл Щепкин) и прерывавших их взрывом аплодисментов. Так непосредственно выражалась благодарность актеру за высокие мысли и порывы, которые нес он со сцены. Так проявлялось чувство симпатии к художнику, воплотившему образ передового человека своего времени в его неповторимом и привлекательном своеобразии.
Проведя весну и лето 1846 года в Петербурге и затем возвратившись в Москву, Самарин становится одним из ведущих актеров в труппе Малого театра.
III
В 30—50-х годах XIX века Самарин играет много ролей в. переводных мелодрамах, занимавших тогда значительное место в репертуаре Малого театра.
Мелодрама была сложным и противоречивым в идейно-художественном отношении жанром, ее легко было заставить служить различным общественным интересам. Она чуждалась реальной действительности, уходя в область вымысла, любила все «странное, дотоле неслыханное и невиданное» (Гоголь). Но в то же время ее герои — простые, обыкновенные люди, волею авторов поставленные в исключительные обстоятельства, — были носителями определенных, резко очерченных нравственных качеств. В мелодраме честный человек боролся с негодяем» добрый — с злодеем, бедный — с богатым. И хотя мелодрама не умела подняться до высоты социальных обобщений, все же приглушенно она говорила о чудовищных несправедливостях существующего порядка и боролась за человека как за главную ценность жизни. Эта гуманистическая направленность мелодрамы явственно ощущалась русскими актерами и была подхвачена ими.
В 30—40-х годах XIX века, когда царская цензура всячески препятствовала проникновению на сцену лучших произведений русской драматургии, мелодрама, как и классическая трагедия, была той формой, в которой актеру легче всего было передать большую человеколюбивую идею: По мере усиления гнета цензуры, запрещавшей постановку пьес Пушкина, Лермонтова, многих пьес Шекспира и Шиллера, значение мелодрамы все более увеличивалось.
Неестественную, фальшивую и натянутую французскую мелодраму большие русские актеры умели сделать полноценным сценическим зрелищем, любимым демократической публикой.
Самарин привнес в повышенно эмоциональную мелодраму с ее обнаженными страстями и невероятными ситуациями нравственное и психологическое оправдание. Трогательная уверенность Самарина в справедливости моральных устоев своих героев, убеждающая проникновенность в изображении их внутреннего мира примиряли с несообразностями пьесы, делали его мелодраматические образы близкими зрителю, давали им право на сценическое бытие.
Современник писал о Самарине: «Господство мелодрамы на русской сцене имело по отношению к г. Самарину одну хорошую сторону: оно дало ему возможность во всем блеске проявить перед публикой (свои)... достоинства... Эти достоинства заключались в замечательном изяществе манер, задушевности и искренности, в художественной «простоте» передачи движений сердца обыкновенного человека».
Герои Самарина отличались необычайной привлекательностью, тонкостью, одухотворенностью. Они вызывали горячие симпатии. Нельзя было не сочувствовать их личному, пусть маленькому, счастью или их стремлению устроить благополучие других людей. Часто забывалось название пьесы, улетучивалось ее запутанное содержание, но в памяти зрителей еще долгие годы продолжал существовать образ, созданный актером.
На всю жизнь сберегла облик Самарина чуткая, впечатлительная Ермолова, увидев его впервые в 1857 году. В глубокой старости она рассказала о своих самых ранних театральных впечатлениях: «Как сейчас, вижу красивого человека в разорванном плаще, перелезающего через железную решетку,— это был испанский дворянин — Иван Васильевич Самарин. Я, конечно, уже не помню ни содержания этой пьесы, ни игры актеров, но неизгладимое впечатление о том. как он был прекрасен, благороден, как он кого-то защищал и кого-то спасал и, наконец, как он избавился от всех тех бед, которые ему грозили,— все эти картины как живые воскресают у меня в памяти и ярки до настоящего времени».
Критик Н. Е. Эфрос писал в 1917 году, перебирая обрывки впечатлений полувековой давности: «...помню доктора... которому одетая в черное Федотова, обливаясь слезами, рассказывает печальную повесть своей жизни, своих роковых ошибок. Ее никто не понимает, эту даму в черном.., ее никто не любит, от нее отстраняют ее детей,— только один милый доктор понимает, только он ее жалеет, только он ее заступник. И Самарин так это делал, что наполнял мое сердце великою любовью и признательностью к нему. Я не помню перипетий мелодрамы, но отчетливо помню вот эти свои театральные ощущения и сочувственные волнения».
Бесчисленное количество ролей сыграл Самарин в мелодраме. Среди них особенно выделяются три, наиболее характерные для творческой индивидуальности артиста и принесшие ему самый шумный сценический успех.
Об одной из них, роли дона Цезаря де Баэай в одноименной пьесе, нам уже рассказала М.Н. Ермолова. Этот промотавшийся испанский гранд в исполнении Самарина поражал беспутным поведением, и внутренней порядочностью, бесшабашным своеволием и органической ненавистью к насилию, безрассудной отвагой и умением находить выход из всякого затруднительного положения, пустозвонным фанфаронством и безграничным великодушием, поношенным, рваным костюмом и прирожденным аристократизмом манер.
Самаринский дон Цезарь де Базан был человеком с большой и красивой душой. Его любовь к простым людям, его способность, не думая о себе, бороться за жизнь и счастье другого человека внушали уважение, вызывали сочувствие и любовь зрителя. Несмотря на все свои недостатки и слабости, бесстрашный и решительный дон Цезарь, ненавидящий произвол и несправедливость, служил живым примером для одних и укорам для других.
В этом образе была заложена глубокая, животрепещущая гуманистическая мысль.. Недаром А. М. Горький говорил о доне Цезаре де Базан как об — олицетворении человеческого достоинства, силы и страстного, активного вмешательства в жизнь, противопоставляя его образ косному и трусливому мещанскому болоту царской России: «В наше серенькое меркантильное время, когда люди так мало ценят свое человеческое достоинство, то и дело меняя свое первородство на жиденькие чечевичные похлебки земных благ, дон Цезарь де Базан, истый дворянин и аристократ по своим понятиям о чести, но демократ по отношению к людям, — в наше время этот, испанский дворянин, для которого действительно честь «прежде всего», является смешным и мало кому понятным романтическим анахронизмом. А сколько, однако, истинно хорошего и истинно рыцарского в этой оборванной фигуре бродяги-гранда!..»
И во времена Самарина, как и в конце XIX века, образ дона Цезаря де Базан звучал вызовом всему бездеятельному, застоявшемуся, успокоенному.
Самарин строил образ на резких контрастах и противопоставлениях различных черт характера своего героя. Особенно волновала публику сцена второго акта, когда дон Цезарь, арестованный за дуэль с капитаном, притеснявшим своего оруженосца, заказывает себе прощальный ужин и пирует вместе с солдатами, которые должны его расстрелять. «Замечателен был быстрый переход от веселого настроения за стаканом вина к серьезному и сосредоточенному вниманию, с каким он слушал свой смертный приговор. Он стоял, небрежно перекинув салфетку на руку, слегка подбоченясь, и выслушивал приговор с серьезным спокойствием; по> окончании его он снова впадал в веселое настроение, воскликнув: «Третий куплет!», и продолжал свою песнь. Зритель чувствовал всю иронию его серьезного настроения, все невыразимое легкомыслие его характера» (М. В. Карнеев, «50 лет из жизни артиста И. В. Самарина»).
А роль доктора Лемонье в мелодраме «Детский доктор» Самарин играл в совершенно иной
тональности. Если облик дона Цезаря де Базан напоминал бравурную маршевую музыку, то в образе Лемонье -были слышны сентиментальные, элегические нотки.
В этой роли Самарин заставлял плакать навзрыд весь зрительный зал. Не только женщины, но и мужчины проливали слезы над трогательн
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ САМАРИН
1817—1885
Богат событиями творческий путь актера Малого театра Ивана Васильевича Самарина. Свыше пятидесяти лет своей жизни отдал Самарин искусству, и его артистическая деятельность тесно связана со многими значительными эпизодами истории русского театра XIX века.
Немало увидел и пережил на своем долгом веку Самарин, разнообразны проявления его активной и деятельной натуры. Выдающийся актер, обладавший незаурядными режиссерскими способностями, он был также авторитетным, уважаемым театральным педагогом и драматургом, автором, нескольких распространенных в свое время пьес.
Внешне счастливо, почти безоблачно протекала жизнь артиста. Но его личная и творческая судьба была насыщена скрытыми внутренними противоречиями и контрастами.
Сын крепостного, Самарин как бы по иронии судьбы оказался лучшим и незаменимым исполнителем ролей аристократов и «бар» на сцене Малого театра.
Любя все русское, восхищаясь русской природой, народной песней, русской пляской,
-он как актер воспитывался по преимуществу на иностранной драматургии. Но, играя в далеких от русской действительности пьесах, Самарин подчеркивал в них человеколюбивую, гуманистическую ноту, которая всегда была явственно слышна в его творчестве и делала его искусство близким и нужным русским людям!
Он был одним из наиболее любимых и популярных артистов своей эпохи. Его обаятельная внешность и мелодический голос привлекали зрителей, а его сценические создания вызывали восхищение и слезы, покоряли теплотой и лиризмом переживаний, искренностью и задушевностью чувств. Таков он в своих лучших творениях, превозносимых самыми тонкими и придирчивы ми ценителями театрального искусства. Но эти же знатоки справедливо порицали Самарина за налет сентиментальности и слащавости в игре, за мелодраматические излишества.
Он был питомцем, верным другом и последователем патриарха русского театра М. С. Щепкина, человека, воплотившего в себе лучшие, благороднейшие черты национального русского сценического искусства. Самарин бережно охранял традиции Щепкина, распространяя их через своих многочисленных учеников среди актерской массы. И это была плодотворная деятельность, она способствовала утверждению в стране передовой театральной культуры. Но благоговейное отношение к авторитету учителя, слепое преклонение перед его духовным наследием зачастую ограничивало Самарина, мешало ему смело развивать традиции Щепкина и, по-новому переосмысливая, продолжать его дело. Жизнь иногда опережала Самарина, и ему приходилось делать отчаянные усилия, чтобы догнать ее.
Самарин был человеком широкого кругозора и разносторонних интересов. Но вместе с тем он с трудом и далеко не сразу принял такое огромное национальное художественное явление, как драматургия Островского.
Самарин по праву считается одним из лучших театральных педагогов России. Он воспитал целый ряд крупнейших актеров. Но именно он не сумел разгадать и оценить дарования великой трагической актрисы М. Н. Ермоловой, названной Станиславским «героической симфонией русского театра».
Все это не случайность, а глубоко закономерные противоречия творческой жизни Самарина, обусловленные особенностями его времени. В них можно увидеть отражение сложного и трудного пути развития всего русского театра в прошлом. Не мирно и спокойно, а в напряженной борьбе складывались исторические судьбы русского театра. Преодолевая строгости цензуры и реакционные теории о «чистом», независимом от политики творчестве, выходил русский актер «а широкую дорогу большого, правдивого искусства. Дорога эта не была ровной и гладкой; случалось и так, что некоторые большие художники в отдельные моменты своей жизни оступались, падали, но всегда находили в себе силы подняться и итти дальше, вперед. И самого главного — своего национального характера — русский театр не утрачивал никогда.
Русский театр в лице его лучших представите лей всегда стремился быть полезным и понятным обществу, умея одинаково воздействовать как на передовых людей своего века, так и на широкого зрителя. Бывший крепостной М. С. Щепкин» сын отпущенного на волю актера П. С. Mочалов, выходец из крестьянской семьи И. В. Самарин, сын незаметного рязанского мещанина П. М. Садовский и многие другие русские актеры всей своей деятельностью служили народу, иногда» может быть, даже и не осознавая этого.
О неразрывной связи актерского творчества с идеалами и запросами народных масс, об актив ном участии искусства » формировании общественных идей хорошо сказал руководитель Малого театра А. И. Южин. Он говорил, что русский театр «сумел из самых недр, именно из низин народа вызвать Мочаловых, Щепкиных, Самариных, Садовских, целые большие десятки артистов, которые раскрывали неведомые и до них не подозреваемые области духовной жизни Грановским и Белинским, целым поколениям людей высшей культуры и глубокой мысли».
I
Весь жизненный путь Ивана Васильевича Самарина связан с Москвой и Малым театром. Отец Самарина, приехав с семьей в Москву, в начале 20-х годов XIX века поселился в доме Ф. Ф. Кокошкина, занимавшего тогда пост директора московских театров. Благодаря случайному знакомству с этим всесильным барином стройному и красивому Вате Самарину удалось попасть в театральное училище, на балетное отделение. Так открылась перед ним дорога на сцену.
Московская школа сценического искусства в то время не могла похвастаться образцовыми порядками. Дисциплина была очень слабой, преподавание общеобразовательных предметов почти никем не контролировалось, экзамены проводились нерегулярно. По выражению В. И. Живокини, окончившего школу в 1825 году, в ней учили «кое-как и кое-чему». В 30-х годах положение лишь незначительно изменилось к лучшему. И не удивительно, что многие актеры, закончив полный курс обучения, приходили в театр не культурными, малообразованными людьми. Но, с другой стороны, при желании, настойчивости и упорстве даже и в таких неблагоприятных условиях можно было добиться больших результатов. Некоторые из учащихся занимались самостоятельно, много читали, слушали лекции в университете.
К их числу принадлежал и Самарин. Он жадно впитывал в себя все знания, какие могла ему дать школа. Благотворное влияние на него оказали учитель словесности, близкий театру чело век, М. М. Карнилион-Пивский и авторитетный литературный критик, профессор кафедры изящных искусств Московского университета Н. И. Надеждин, который называл Самарина своим любимым учеником и ввел его в дом С.Т. Аксакова, талантливого писателя, общественного деятеля и страстного театрала.
Но самое большое влияние на формирование артистической индивидуальности Самарина и на всю его дальнейшую деятельность имел М. С. Щепкин.
Щепкин, с 1832 года преподававший в училище сценическое искусство, обратил особое внимание на одаренного подростка, отличавшегося пытливым умом, вдумчивым, серьезным от ношением к делу, и взял его к себе в драматический класс.
Часто выступая в школьных спектаклях, Самарин зарекомендовал себя с наилучшей стороны, и скоро ему благодаря содействию Щепкина, выпало счастье сыграть на большой сцене. 13 октября 1833 года, на шестнадцатом году жизни, он выступил в мелодраме популярного французского драматурга В. Дюканжа «16 лет, или Поджигатели» в главной роли юноши Феликса.
С замиранием сердца готовился молодой Самарин к своему дебюту. Но, увы, тут встретилось неожиданное препятствие... роль Феликса была «фрачная», а у Самарина, вследствие не достатка средств, не было фрачной пары. Со смущением рассказал он о своем горе началь ству. Тогдашний директор московских театров, известный композитор А. Н. Верстовский, рас порядился было отобрать у Самарина роль и поручить ее кому-нибудь другому. Предполагав шийся дебют воспитанника Самарина мог бы не состояться, но тут на выручку своему любимому ученику явился Щепкин. «Не беспокойтесь,— сказал он начальству,— Самарин будет одет!» И действительно, жена Щепкина купила сукна, из которого Самарину было сделано платье.
Дебют талантливого юноши прошел с успехом. Ему громко аплодировали и вызывали несколько раз, несмотря на то, что в спектакле, наряду с другими большими актерами, принимал участие сам Мочалов.
После дебюта, в сущности, и началась профессиональная деятельность Самарина. Он постоянно выступает в публичных спектаклях, преимущественно в ролях классического репертуара, одновременно продолжая занятия со Щепкиным как в стенах училища, так и вне его. Эта совместная работа не прекращалась до самой смерти Щепкина.
Своим творчеством, теоретическими высказываниями, педагогической деятельностью Щепкин утверждал основные традиции русского национального драматического искусства: демократизм, глубокое гуманистическое содержание, стремление к естественности и простоте. Он был выразителем всего правдивого, искреннего, человечного, что накапливалось в русском театре в течение десятилетий и вылилось в 30—40-х годах XIX века в могучее течение реализма.
Под непосредственным воздействием и влиянием Щепкина находилось несколько поколений русских актеров, с гордостью называвших себя его учениками.
В первую очередь он стремился передать молодежи не узкие технические приемы и секреты театрального ремесла, а свои художественные принципы, свое мировоззрение.
Самарин называл Щепкина «великим художником и великим человеком», и на этих словах раскрывается очень многое. Облик учителя со провождал артиста во всех его творческих по исках и начинаниях, казался ему воплощением лучших свойств человеческой натуры.
Знаменитый русский актер конца XIX и на чала XX века В. Н. Давыдов, в жизни которого Самарин имел такое же значение, какое Щепкин в жизни Самарина, вспоминает: «Незабвенный Иван Васильевич благословил меня портретом Щепкина, подарил мне и сказал: «Повесь его на самом видном месте и каждый день смотри на него, но только с чистою совестью и чистым сердцем!»
Такой душевной чистотой отличался сам Щепкин, и своим питомцам он всегда прививал стремление к постоянному совершенствованию.
Щепкин занимался с молодыми артистами везде, где только мог, — в театральной школе, на репетиции, после спектакля, дома. Эта работа являлась для него органической потребностью. Он был педагогом по призванию. Качества преподавателя актерского мастерства и воспитателя людей сочетались у него гармонично, взаимно дополняя .друг друга. Щепкин никогда не противопоставлял понятия «актер» и «человек», в его восприятии они сливались в единое целое, и для театральной молодежи он сам был не только учителем сцены, но и учителем жизни. В этом секрет педагогического обаяния Щепкина, секрет его неотразимой власти над своими учениками.
Одним из людей, без колебаний и сомнений связавших себя с делом Щепкина, с его идеями, с его реформой в русском сценическом искусстве, был Самарин. Несмотря на разницу лет, ах соединяла самая искренняя симпатия и дружба. Щепкин относился к Самарину, как к родному, и считал себя ответственным за его творческое развитие, за формирование его мировоззрения.
Самарин начал свою деятельность в годы николаевской реакции, после разгрома восстания декабристов. Это было тягостное время цензурного гнета и полицейского произвола. Но в эти же годы, преодолевая все препятствия, подняв мается и растет революционно-демократическая общественная мысль, руководимая Белинским и Герценом, развивается национальное искусство в его различных видах и проявлениях. Пушкин завершает реформу русского языка и создает основы для дальнейшего расцвета русской литературы. Гоголь борется за принципы «натуральной», или, говоря современным языком, реалистической школы. И рядом с ним Щепкин всей своей личностью и творчеством выражает стремление русской сцены к правдивому искусству, озаренному высокой идеей, призванному воспитывать и преображать человека.
Молодой Самарин часто посещал дом Щепки на, где имел возможность познакомиться с выдающимися людьми современной ему России. Общаясь с ними, он осмысливал свое отношение к действительности и к искусству, вырабатывал свои эстетические идеалы. Один из учеников Самарина впоследствии рассказывал про него, что он «как человек вырос под непосредственным влиянием кружка «людей 40-х годов» и с многими из его членов был близок... авторитетами для него были: Щепкин, Герцен, Станкевич, Е. Корш, Белинский, Грановский, Кетчер».
Особенно теплыми были взаимоотношения Самарина и Н. X. Кетчера, талантливого переводчика шекспировских пьес, темпераментного, даже несколько взбалмошного, но душевного и чуткого человека. Он имел огромное влияние на Самарина, который очень доверял ему и часто советовался с ним на протяжении многих десятков лет своей работы. Привязан был Самарин и к Н. П. Огареву, верному соратнику А. И. Герцена, его близкому другу. Огарев часто переводил Самарину статьи Ф. Шиллера об эстетике, о трагическом искусстве, о художественном, воспитании человека. Необычайно взволновала Самарина статья Шиллера «Театр как учреждение нравственное». Заключительные слова статьи, в которой автор говорит о чудесной силе театра, о могучем воз действии его на зрителей, когда «каждый в от дельности наслаждается восторгами всех вообще, и собственные свои восторги воспринимает из тысячи глаз в усиленном и украшенном виде — и грудь его переполнена блаженство желания—быть ч е л о в е к о м»,—навсегда врезались в память Самарину. Уже в старости, в 1885 году, он, разбитый параличом, спрашивал, беседуя с одним своим знакомым: «а Шиллер? а о театре?., а человеком быть? помните?» И это были не только воспоминания молодости. Слова быть человеком служили Самарину девизом, они выражали сущность всего его творчества, проникнутого гуманизмом, любовью к людям. Этой стороной своего искусства Самарин был ближе всего величайшему гуманисту руcского театра Щепкину.
В течение всей своей жизни Щепкин внимательно следил за различными проявлениями художественной деятельности Самарина. Ни одна крупная роль не была подготовлена артистом без помощи учителя. При работе над образом Чацкого, этого лучшего и поэтичнейшего создания Самарина, Щепкин настойчиво и упор но проходил с ним дома все наиболее ответственные и трудные места роли, А когда в 60-х годах XIX века Самарин сам стал преподавателем актерского искусства, совсем уже дряхлый Щепкин считал своим долгом присутствовать, на его занятиях, как бы усиливая их значительность своим авторитетом. Актер Малого театра П. Я. Рябов вспоминал, что Щепкин часто посещал репетиции школьных спектаклей- и, сидя в кресле рядом с Самариным, не сводил глаз с молодых исполнителей. Только после окончания акта он отводил Самарина в сторону и что-то тихо, но энергично высказывал ему.
Так неразрывно сплетались в течение тридцати лет творческие биографии основоположника реализма на русской сцене и одного из самых близких его учеников и последователей.
II
20 мая 1837 года Самария окончил театральное училище и был принят в труппу Малого; театра на амплуа jeune premier — первого любовника.
Двадцатилетний артист, естественно, далеко; еще не был законченным и сформировавшимся художником. Но он принес с собой в театр драгоценные качества, воспринятые им от Щепкина, — стремление к непрерывному развитию и совершенствованию, необычайную работоспособность, творческую взыскательность.
Первым серьезным экзаменом для Самарина явилась работа над шекспировскими образами, начавшаяся еще в школе.
Постановка трагедий Шекспира в 30—40-х годах XIX века, с Мочаловым в главных ролях, была крупнейшим событием в жизни русского театра. Зажатый в тисках цензуры, всячески препятствовавшей проникновению на сцену передовой национальной драматургии, русский театр стремился голосом актера говорить современникам о волнующих проблемах века.
Здесь русскому сценическому искусству в первую очередь приходила на помощь классическая драматургия. Образами и чувствами, идеями и конфликтами трагедий Шекспира и Шиллера актеры звали к борьбе за свободу человеческой личности, показывали героев, одержимых светлыми идеалами будущего и погибающих в поисках выхода из противоречий сегодняшнего дня. И в этих героях, боровшихся и страдавших при ярком свете огней театральной рампы, русские люди узнавали самих себя. Пьесы, написанные много лет тому назад, казалось, ставили жгучие вопросы именно русской действительности.
Самарин принимает активное участие в этих спектаклях. Такие характеры, как Кассио и Меркуцио, с их бурными страстями представляли собой трудный, но благодарный материал для молодого артиста.
Первые, еще робкие шаги Самарина на сцене приветственно встретил В. Г. Белинский. В своей статье «Мочалов в роли Гамлета», попутно говоря о спектакле «Отелло», он высоко оценил исполнение Самариным роли Кассио и поста вил его сразу же после гениального Мочалова, воплотившего образ венецианского мавра. Самарин «очень хорош в роли Кассио», — одобрительно писал Белинский о юном актере, только начинавшем свой сценический путь.
Еще заметнее был последующий успех Самарина в спектакле «Ромео и Джульетта». Мочалову, игравшему Ромео, роль не удалась. Почти не было в ней тех всплесков темперамента, знаменитых «мочаловских минут», которых всегда с таким трепетом и нетерпением ожидала публика. На центральное место выдвинулись исполнители второстепенных ролей — маститый Щепкин — Капулетти и рядом с ним Самарин — Меркуцио.
Самарин показал своего героя подлинным человеком Возрождения, сложным и противоречивым, привлекающим своей неиссякаемой жизнерадостностью. Очевидец писал: «После Щепкина лучше всех других был Самарин... особенна хорошо была сыграна им сцена поединка и смерти Меркуцио, когда смертельно раненный Меркуцио страдает от боли и все-таки не перестает Шутить и умирает вместе с проклятием и с шут кой на устах».
По другому отзыву, «вся слава вечера осталась за Самариным. Роль Меркуцио выла им исполнена так, что этим исполнением гордилась бы любая европейская сцена: и в Лондоне и в Бер лине... никогда не было такого Меркуцио».
Играя в классическом репертуаре, Самарин привыкал анализировать и изучать характеры, учился изображать чувства в их последователь ном развитии и психологическом правдоподобии, приобретал определенные художественные вкусы и навыки.
И это были уроки на всю жизнь. Они помогали молодому артисту создавать значительные образы даже на материале низкопробной драматургии, наводнившей в те годы русский театр.
Самарину приходилось играть и в лживых, националистических драмах. Часто его можно было видеть в ролях развязных, веселых молодых людей в бездумных водевилях. А иногда театральное начальство, долго не желавшее завывать, что Самарин прошел и балетную выучку, отправляло его после исполнения централь ной роли в какой-нибудь мелодраме в Большой театр, где он участвовал в балетном дивертисменте и отплясывал «польку-козак».
Но Самарин не растерялся в трудных условиях, его не засосали будни черновой театральной работы, Труд, неустанный созидательный труд, завещанный Щепкиным своим ученикам, был главным помощником Самарина в самостоятельной деятельности. Часто гае в единении, а в борьбе с автором, в преодолении фальши, ложных эффектов, нарочитой выдумки создавал он свои образы, вкладывая в них живое и правдивое содержание. И если в незначительном, мало художественном репертуаре он добивался заслуженного успеха, то это шло за счет его редкостного артистического обаяния, зарази тельного темперамента и затраты огромных творческих усилий.
Театральная юность Самарина сложилась удачно. Его сразу же дружелюбно приняла публика, критика, « ценители искусства предсказывали ему «большую дорогу, по которой он... может пойти далеко и очень далеко». Белинский, восхищаясь Самариным в пьесе Ц. А. Полевого «Де душка русского флота», поставленной в 1839 году, писал: «Прекрасен г. Самарин в роли Питера Гродекера... О, этот молодой артист много обещает в будущем! Он уже приобрел себе некоторую известность, но, кажется, не хочет ею ограничиться и возлечь на нераспустившихся лаврах, а хочет итти вперед... Дай-то бог!»
В 40-х годах Самарин уже имел обширный «послужной список» ролей, принесших ему популярность. Здесь мы находим и мелодраматических героев и образы русских и западных писателей мирового значения, на которых рос и воспитывался Самарин: образы Шекспира, Шиллера, Грибоедова. Подлинное сценическое признание пришло к Самарину в 1841 году после роли Мортимера в трагедии Шиллера «Мария Стюарт». Это был образ юноши, объятого кипучими вулканическими страстями, переполняющими его, образ привлекательный, согретый искренними душевными порывами и лиризмом, переживаниями молодого, увлекающегося актера. Роль Мортимера современники называли «полным торжеством» Самарина, считали ее выполненной «с совершенством неподражаемым», «сыгранной так, как лучше сыграть невозможно», и единодушно отдали ему предпочтение перед знаменитым В.А. Каратыгиным, исполнявшим в этом спектакле роль графа Лейстера. Самарина публика вызывала даже прежде Каратыгина, и это обстоятельство специально отметили театралы, так как вызовы, редкие в то время, ценились особо, а Каратыгин, был именитым петербургским гостем, актером, соперничавшим своей славой с Мочаловым.
Наиболее значительной ролью молодого Самарина, выявившей лучшие черты его дарования, ставшей сценическим преданием и образцом для последующих поколений, была роль Чацкого в «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Интереснейший, но и труднейший для актера образ Самарин воплотил с такой художественной убедительностью, что был признан лучшим исполнителем роли Чацкого на русской сцене. Самарин первый разгадал секрет характер Чацкого, а ведь его предшественниками были такие актеры, как. И. И. Сосницкий, В.А Каратыгин в Петербурге и П.С.Мочалов в Москве. Он нашел этот секрет в слитности всех многообразных и сложных черт человеческой природы Чацкого, не отделяющего своих общественных идеалов от личных чувств, от любви к девушке, которую он где-то в затаенных мечтах своих видел другом и единомышленником. В исполнении Самарина личная драма и драма социальная оказывались неразрывно сплетенными и составляли существо внутренней жизни Чацкого, определяли ритм и характер его сценического поведения. Актер П. М. Медведев вспоминал: «Это было велико. Его первый акт и выход — совершенство. Зритель верил, что Чацкий «спешил», «летел» «свиданьем оживлен». Так переживать стихи и владеть ими, как владел И.В., на моей памяти не умел никто. Что за гибкость интонаций его голоса, быстрота переходов от одного предмета другому — удивительно! Сколько веселья юмора при воспоминаниях детства. Как он рисовал стихами Грибоедова — именно рисовал портреты московского общества! Молодость сарказм, местами желчь, сожаление о России, желание пробудить ее — все это билось ключом и покрывалось пламенной любовью к Софье. Не сразу и не легко далась Самарину роль Чацкого. Еще в ранней молодости, играя Молчалина он мечтал о сценическом воплощении своего любимого образа и исподволь, дома, обдумывал и вынашивал его. В 1839 году Самарину было поручено срочно заменить Мочалова в роли Чацкого, и с тех пор эта роль осталась только за ним. Правда, в первом спектакле Самарин, по собственному признанию, от волнения играл так плохо, что после заключительных слов Чацкого: «Карету мне, карету!» в зале послышался свист и крики: «Скатертью дорога!»
Но Самарин годами работал над ролью, непрерывно углубляя ее, находя все новые краски и оттенки для выражения своих мыслей.
Самарин рос и развивался в работе над образом Чацкого, привнося в него свой все увеличивающийся жизненный опыт, свои житейские наблюдения и результаты познания деиствительности. «Каждое слово Чацкого в исполнений И. В. Самарина было плодом долгой и продолжительной думы и корнем постоянной муки»,— свидетельствует современник.
Очень высокую оценку своего вдохновенного труда Самарин получил в 1846 году в Петербурге, во время дебюта на Александринской сцене, от известного театрального критик; А. Григорьева.
Знаток и любитель театрального искусства А. Григорьев был человеком путаных и противоречивых взглядов; справедливые и тонкие замечания часто смешивались у него с ошибочным; и даже реакционными утверждениями. Однако своих статьях и высказываниях о Самарине А. Григорьеву во многом удалось дать глубоки и верный анализ игры артиста.
Выступление Самарина в роли Чацкого было для Григорьева поистине откровением, открытием вновь как будто бы давно известного и изученного образа. Он писал после первого выступления Самарина в Петербурге: «Г. Самарин, молодой артист с замечательным дарованием, справедливо оцененным в Москве, начал свое поприще на новой сцене смело и, не обинуясь, скажем, начал прекрасно... Да, г. Самарин понял и сыграл Чацкого так, как ни один из наших артистов не понимал и не играл его... Г. Самарин, как видно, сам изучил роль свою, вникая в каждое слово ее, подмечая каждую черту этого характера, и потому сроднился, глубоко освоился с ним».
После второго спектакля Григорьев писал: «Высоко прекрасен был он во все время представления 17 мая... это был Чацкий, это было живое создание Грибоедова, и впервые, быть может, пояснен был характер Чацкого!».
И так из спектакля в спектакль следил за артистом критик, увлекаясь и восхищаясь им, принимая его толкование образа, но и часто споря ПО поводу мельчайших деталей исполнения.
Не всегда был ровен и одинаков Самарин — Чацкий. Иногда он казался более лирическим и просветленным, иногда в нем сильнее звучали драматические ноты. Но каждый раз он доносил до зрителя всю силу своих эмоций, всю глубину своих сегодняшних переживаний.
Это было истинно поэтическое создание молодого Самарина, в которое он вложил много духовных творческих сил. Говоря словами Щепкина, Самарин не «подделался», а «сделался» Чацким, и А. Григорьев имел полное право писать о Самарине, что «роль кажется у него как будто не выученною, а выливающейся прямо из сердца; это не актер, которому иногда нужно прибегать к суфлеру, а живой человек, усвоивший себе мысль поэта».
Чацкий Самарина в первом акте подкупал восторженным оживлением и безудержной говорливостью, непосредственной натурой, чистосердечно изливающей все, что накопилось за годы разлуки. Он привлекал своим радостным упоением, встречей с любимой девушкой, простодушной, наивной и беспечной верой в нее. Он был как бы озарен изнутри и, излучая вокруг себя ясный, чистый свет, искрился веселой, звонкой шуткой, еще не догадываясь о горькой правде, которая его ожидает.
А во втором и третьем актах от лучезарного облика не оставалось и следа. Самарин здесь внутренне преображался. Все тот же умный и чуткий Чацкий, он мужал на глазах у зрителей, бросая грозные обвинения мелким, ничтожным людям, окружавшим его. Не сразу вырывались у него из уст обличительные речи. Долго он молчит и ходит по комнате, упорно сдерживая себя, и только уж когда нет больше мочи выслушивать циничную фамусовскую мораль и пошлости Скалозуба, вне себя от гнева и .негодования разражается пламенными .монологами. Не оратором и не проповедником выступал здесь Самарии — Чацкий, из глубины его возмущенной и мятущейся души лились раскаленные, обжигающие слова и летели в притихший зрительный зал. А параллельно конфликту с обществом развивалась личная драма Чацкого. Разочаровавшись в любви, разуверившись в своем кумире, отчасти созданном его собственным воображением, прерывистым голосом, задыхаясь от страданий и обиды, произносил Самарин — Чацкий свою горестную отповедь Софье в четвертом акте; «Муж-мальчик, муж-слуга...»
Особенно удавался Самарину последний монолог Чацкого, всегда вызывавший бурю восторгов у зрителей, не дожидавшихся даже заключительных слов Фамусова (которого в Москве играл Щепкин) и прерывавших их взрывом аплодисментов. Так непосредственно выражалась благодарность актеру за высокие мысли и порывы, которые нес он со сцены. Так проявлялось чувство симпатии к художнику, воплотившему образ передового человека своего времени в его неповторимом и привлекательном своеобразии.
Проведя весну и лето 1846 года в Петербурге и затем возвратившись в Москву, Самарин становится одним из ведущих актеров в труппе Малого театра.
III
В 30—50-х годах XIX века Самарин играет много ролей в. переводных мелодрамах, занимавших тогда значительное место в репертуаре Малого театра.
Мелодрама была сложным и противоречивым в идейно-художественном отношении жанром, ее легко было заставить служить различным общественным интересам. Она чуждалась реальной действительности, уходя в область вымысла, любила все «странное, дотоле неслыханное и невиданное» (Гоголь). Но в то же время ее герои — простые, обыкновенные люди, волею авторов поставленные в исключительные обстоятельства, — были носителями определенных, резко очерченных нравственных качеств. В мелодраме честный человек боролся с негодяем» добрый — с злодеем, бедный — с богатым. И хотя мелодрама не умела подняться до высоты социальных обобщений, все же приглушенно она говорила о чудовищных несправедливостях существующего порядка и боролась за человека как за главную ценность жизни. Эта гуманистическая направленность мелодрамы явственно ощущалась русскими актерами и была подхвачена ими.
В 30—40-х годах XIX века, когда царская цензура всячески препятствовала проникновению на сцену лучших произведений русской драматургии, мелодрама, как и классическая трагедия, была той формой, в которой актеру легче всего было передать большую человеколюбивую идею: По мере усиления гнета цензуры, запрещавшей постановку пьес Пушкина, Лермонтова, многих пьес Шекспира и Шиллера, значение мелодрамы все более увеличивалось.
Неестественную, фальшивую и натянутую французскую мелодраму большие русские актеры умели сделать полноценным сценическим зрелищем, любимым демократической публикой.
Самарин привнес в повышенно эмоциональную мелодраму с ее обнаженными страстями и невероятными ситуациями нравственное и психологическое оправдание. Трогательная уверенность Самарина в справедливости моральных устоев своих героев, убеждающая проникновенность в изображении их внутреннего мира примиряли с несообразностями пьесы, делали его мелодраматические образы близкими зрителю, давали им право на сценическое бытие.
Современник писал о Самарине: «Господство мелодрамы на русской сцене имело по отношению к г. Самарину одну хорошую сторону: оно дало ему возможность во всем блеске проявить перед публикой (свои)... достоинства... Эти достоинства заключались в замечательном изяществе манер, задушевности и искренности, в художественной «простоте» передачи движений сердца обыкновенного человека».
Герои Самарина отличались необычайной привлекательностью, тонкостью, одухотворенностью. Они вызывали горячие симпатии. Нельзя было не сочувствовать их личному, пусть маленькому, счастью или их стремлению устроить благополучие других людей. Часто забывалось название пьесы, улетучивалось ее запутанное содержание, но в памяти зрителей еще долгие годы продолжал существовать образ, созданный актером.
На всю жизнь сберегла облик Самарина чуткая, впечатлительная Ермолова, увидев его впервые в 1857 году. В глубокой старости она рассказала о своих самых ранних театральных впечатлениях: «Как сейчас, вижу красивого человека в разорванном плаще, перелезающего через железную решетку,— это был испанский дворянин — Иван Васильевич Самарин. Я, конечно, уже не помню ни содержания этой пьесы, ни игры актеров, но неизгладимое впечатление о том. как он был прекрасен, благороден, как он кого-то защищал и кого-то спасал и, наконец, как он избавился от всех тех бед, которые ему грозили,— все эти картины как живые воскресают у меня в памяти и ярки до настоящего времени».
Критик Н. Е. Эфрос писал в 1917 году, перебирая обрывки впечатлений полувековой давности: «...помню доктора... которому одетая в черное Федотова, обливаясь слезами, рассказывает печальную повесть своей жизни, своих роковых ошибок. Ее никто не понимает, эту даму в черном.., ее никто не любит, от нее отстраняют ее детей,— только один милый доктор понимает, только он ее жалеет, только он ее заступник. И Самарин так это делал, что наполнял мое сердце великою любовью и признательностью к нему. Я не помню перипетий мелодрамы, но отчетливо помню вот эти свои театральные ощущения и сочувственные волнения».
Бесчисленное количество ролей сыграл Самарин в мелодраме. Среди них особенно выделяются три, наиболее характерные для творческой индивидуальности артиста и принесшие ему самый шумный сценический успех.
Об одной из них, роли дона Цезаря де Баэай в одноименной пьесе, нам уже рассказала М.Н. Ермолова. Этот промотавшийся испанский гранд в исполнении Самарина поражал беспутным поведением, и внутренней порядочностью, бесшабашным своеволием и органической ненавистью к насилию, безрассудной отвагой и умением находить выход из всякого затруднительного положения, пустозвонным фанфаронством и безграничным великодушием, поношенным, рваным костюмом и прирожденным аристократизмом манер.
Самаринский дон Цезарь де Базан был человеком с большой и красивой душой. Его любовь к простым людям, его способность, не думая о себе, бороться за жизнь и счастье другого человека внушали уважение, вызывали сочувствие и любовь зрителя. Несмотря на все свои недостатки и слабости, бесстрашный и решительный дон Цезарь, ненавидящий произвол и несправедливость, служил живым примером для одних и укорам для других.
В этом образе была заложена глубокая, животрепещущая гуманистическая мысль.. Недаром А. М. Горький говорил о доне Цезаре де Базан как об — олицетворении человеческого достоинства, силы и страстного, активного вмешательства в жизнь, противопоставляя его образ косному и трусливому мещанскому болоту царской России: «В наше серенькое меркантильное время, когда люди так мало ценят свое человеческое достоинство, то и дело меняя свое первородство на жиденькие чечевичные похлебки земных благ, дон Цезарь де Базан, истый дворянин и аристократ по своим понятиям о чести, но демократ по отношению к людям, — в наше время этот, испанский дворянин, для которого действительно честь «прежде всего», является смешным и мало кому понятным романтическим анахронизмом. А сколько, однако, истинно хорошего и истинно рыцарского в этой оборванной фигуре бродяги-гранда!..»
И во времена Самарина, как и в конце XIX века, образ дона Цезаря де Базан звучал вызовом всему бездеятельному, застоявшемуся, успокоенному.
Самарин строил образ на резких контрастах и противопоставлениях различных черт характера своего героя. Особенно волновала публику сцена второго акта, когда дон Цезарь, арестованный за дуэль с капитаном, притеснявшим своего оруженосца, заказывает себе прощальный ужин и пирует вместе с солдатами, которые должны его расстрелять. «Замечателен был быстрый переход от веселого настроения за стаканом вина к серьезному и сосредоточенному вниманию, с каким он слушал свой смертный приговор. Он стоял, небрежно перекинув салфетку на руку, слегка подбоченясь, и выслушивал приговор с серьезным спокойствием; по> окончании его он снова впадал в веселое настроение, воскликнув: «Третий куплет!», и продолжал свою песнь. Зритель чувствовал всю иронию его серьезного настроения, все невыразимое легкомыслие его характера» (М. В. Карнеев, «50 лет из жизни артиста И. В. Самарина»).
А роль доктора Лемонье в мелодраме «Детский доктор» Самарин играл в совершенно иной
тональности. Если облик дона Цезаря де Базан напоминал бравурную маршевую музыку, то в образе Лемонье -были слышны сентиментальные, элегические нотки.
В этой роли Самарин заставлял плакать навзрыд весь зрительный зал. Не только женщины, но и мужчины проливали слезы над трогательн
18.01.2007
Подробнее
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
«Звуковой архив Малого театра»
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
Предлагаем Вашему вниманию уникальную запись комедии с участием корифеев Малого театра…
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
Предлагаем Вашему вниманию уникальную запись комедии с участием корифеев Малого театра…
«Звуковой архив Малого театра»
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ А.Н.ОСТРОВСКОГО
Предлагаем Вашему вниманию уникальную запись комедии с участием корифеев Малого театра…
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Савва Геннадич Васильков – Н.К.Яковлев
Иван Петрович Телятев – К.А.Зубов
Григорий Борисович Кучумов – П.И.Старковский
Егор Дмитрич Глумов – Е.П.Велихов
Надежда Антоновна Чебоксарова – А.А.Яблочкина
Лидия Юрьевна – Е.Н.Гоголева
Андрей, слуга Чебоксаровых – А.Литвинов
Запись 1948 года.
Ю.А.Дмитриев
Из книги Ю.А.Дмитриева «Академический Малый театр. 1917-1941»
Комедия «Бешеные деньги» в 1933 году первоначально была сыграна в Театре имени Сафонова и имела настолько большой успех, что спектакль перенесли на основную сцену. В 1940 году журнал «Театральная неделя» сообщал, что спектакль не потерял своей социальной остроты и с интересом смотрится советским зрителем. Постановщик И. Платон соблюдал пиетет не только по отношению к репликам героев Островского, но и к каждой ремарке, не допускал никаких домыслов и отсебятин. Критик П. Марков отмечал: «Зрители как бы присутствовали на спектакле старого Малого театра, исполнители вели диалог непосредственно «на зрителя», без каких-либо сложных мизансцен, так же свободно, вкусно они подавали текст Островского, стараясь донести до зрителя каждое слово писателя, так же проста декорация Юона, напоминая о прежних спектаклях театра» (Марков П. «Бешеные деньги».— «Известия», 1934, 4 окт.).
Успех спектаклю обеспечила первоклассная актерская игра. В нем участвовали все корифеи.
В роли Чебоксаровой-старшей выступали А. Яблочкина и Е. Турчанинова. Как писал исследователь, актрисы играли эту роль по-разному, но обе показывали мать, «готовую ради личного благополучия продать дочь каждому, кто даст больше» (Филиппов Вл. Отечественная классика на русской сцене.— «Театральный альманах», М., ВТО, 1944, с. 152). Яблочкина так говорила об этой работе: «Прежде Чебоксарова казалась мне положительным типом, я видела только ее огромную любовь к дочери, извиняющую все ее действия, оправдывающую ее поступки. Позднее я поняла свое заблуждение и стала играть Чебоксарову как отрицательный образ. Я верила раньше, что Чебоксарова не лжет внутренне, когда говорит: «Страшные слова говоришь ты, Лидия: страшней бедности ничего нет. Есть, Лидия: порок!» — и потому вкладывала в эти слова подлинную взволнованность благородной души. Но ведь это неверно: Чебоксарова скрывается за ширмой достоинства и честности. Она вся во власти расчета, ее «достоинства» хватает только на стремление «приличие соблюсти». На самом деле это циничное, эгоистическое существо, ее любовь к Лидии — это желание продать ее подороже, любыми средствами заполучить для нее богатого человека» (Яблочкина А. Жизнь в театре, с. 183).
М. Царев, много раз видевший Яблочкину в этой роли, утверждал, что Чебоксарова «стала активнее, она, в полном соответствии с замыслом Островского, превратилась в достойную представительницу своего класса, сознательно торгующую красотой дочери и озабоченную лишь соблюдением светских приличий» (Царев М. Старейшая русская актриса.— В кн.: Яблочкина А. Жизнь в театре, с. 110). И при этом в каждом жесте, в каждой интонации актрисы чувствовалась именно барыня, дворянка.
Телятева играл М. Климов. Он так характеризовал изображаемый им персонаж: «Какой это с виду прекрасный, милый, добрый человек, но какой внутри его навоз» (Цит по кн.: Афанасьев В. Михаил Михайлович Климов, с. 5). И действительно, внешне он был милым, добродушным. Телятев —- Климов не терял обаяния; беззаботно, с игривой улыбкой отвечал на вопрос Лидии о его собственных деньгах: «Я уж и не помню, когда они были». А рассказывая о кредиторах, которые завтра посадят его в яму, он испытывал явное удовольствие от того, что поставит их в глупое положение, что денег они не получат. С барской растяжкой он произносил: «Картина будет поразительная». Но фразу об умных деньгах артист произносил веско, значительно, ведь сам трудиться не только не желал, но и не умел. Он был убежден в своем законном праве быть паразитом.
Выявляя все ничтожество князя Кучумова, Н. Костромской добился, по мнению рецензента, «предельной художественной и социальной убедительности».
Роль Василькова играли П. Садовский и Н. Яковлев. Биограф Садовского не относил эту работу к числу лучших. Актер сыграл роль, верно «показав деловитость и расчетливость, коммерческую честность Василькова, но сделал это без особенного блеска» (Кара-Мурза С. Пров Михайлович Садовский, с. 32). Любовная же линия оказалась в зн-ачительной степени затушевана. Н. Яковлев был староват для любовных объяснений, для передачи пылких, почти юношеских чувств. Его Васильков был человеком дела, расчета, и именно это определяло его поступки.
Роль Лидии сыграла Е. Гоголева, не скрывая ее холодного эгоизма и жестокости. Выступала в этой же роли и Е. Шатрова. Всегда критически относившийся к сценической деятельности своей жены Н. Радин писал Н. Синельникову: «Я считаю эту роль громадной победой. Такое мнение было у всего зрительного зала» (Цит. по кн.: Дурылин С. Н. и Клинчин А. П. Елена Митрофановна Шатрова. М., «Искусство», 1958, с. 63). Шатрова не изображала Лидию кокеткой. Это была красивая девушка с ироническим складом ума. В иных условиях и она, по всей вероятности, стала бы другой, но вынуждена жить по тем правилам, которые установлены в обществе. В ответ на сообщение матери о разорении Лидия отвечала: «Очень жаль. Но согласитесь, maman, что ведь я могла этого и не знать, что вы могли пожалеть меня и не рассказывать мне о вашем разорении». Она говорила так, будто дело шло о совершенно посторонних людях. Лидия знать не хотела, как добываются деньги. А узнав о разорении, проявляет деловитость и даже напористость в поисках богатого жениха или хотя бы любовника, потому что иных способов к добыванию бешеных денег она не знает. Лидия была «показана Шатровой во всей полноте ее облика, с ее жаждой жизни, обаянием для мужчин, несомненной силой характера, молодостью и красотой» (Там же, с. 66, 67). И, когда в конце спектакля она была вынуждена выйти за Василькова, то есть фактически стать экономкой в его доме, ей хотелось плакать из-за того, что поверженными оказались ее кумиры и на их место устанавливался расчет.
Именно благодаря значительным актерским удачам постановка пьесы «Бешеные деньги» приобрела качества сатирического спектакля. Но вместе с тем отсутствие режиссуры сказывалось. Это была панорама действующих лиц, а не драматическое действие, в котором все связаны друг с другом и друг от друга зависят.
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
18 января – день рождения заслуженного артиста России Бориса Георгиевича Невзорова. От души поздравляем актера и желаем ему крепкого здоровья, бодрости духа и неизменного творческого вдохновения!
Подробнее
«ПОСТИГАЯ ДУШУ, ВРЕМЯ, АВТОРА»
СРЕДИ ТВОРЧЕСКИХ КОЛЛЕКТИВОВ, верных лучшим традициям русской сцены, особое место принадлежит Малому театру.
«ПОСТИГАЯ ДУШУ, ВРЕМЯ, АВТОРА»
СРЕДИ ТВОРЧЕСКИХ КОЛЛЕКТИВОВ, верных лучшим традициям русской сцены, особое место принадлежит Малому театру. Здесь сложилось уникальное единство художественных индивидуальностей, вдохновляемых общей идеей Служения. Не просто «отрабатывать» по должности, «отыгрывая» принятый репертуар, а постоянно помнить о том, что же ты несешь своим искусством людям, как и в чем им помогаешь, чем духовно обогащаешь - вот принцип, по которому живут служащие в этом театре. Он для них и храм, и кафедра одновременно.
У меня было много бесед с художественным руководителем Малого Юрием Мефодьевичем Соломиным, благодаря которому театр твердо и благородно держится все трудные последние годы, сохраняя свое лицо. И каждый раз в этих беседах я слышу высокие слова об актерах. Не выдумка, а факт, признанный многими авторитетными театральными деятелями за рубежом, что в лучших русских актерах есть нечто великое и неповторимое, выделяющее их по сравнению с актерами других стран. Вот это поистине драгоценное, по мнению Ю.М. Соломина, и необходимо ныне особенно бережно хранить, не поддаваясь всяческим разрушительным или нивелирующим воздействиям, которые в конце концов национальный театр могут свести на нет.
Недавно я спросил Юрия Мефодьевича, а есть ли у него среди любимых актеров Малого самые любимые. Он улыбнулся: «Знаете, для меня все самые любимые. А если вы хотите, чтобы о ком-то сегодня я сказал отдельно, есть повод поговорить о двоих наших недавних юбилярах. Это прекрасные актеры - народная артистка России Татьяна Петровна Панкова и народный артист СССР Эдуард Евгеньевич Марцевич. Оба очень много сделали и делают на сцене Малого театра, постигая во всей глубине душу человеческую, воссоздаваемое время, воплощаемого автора».
Итак, послушаем Юрия Соломина о его коллегах и товарищах по коллективу.
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ОНА ВЕЛА НАС, КАК НАПОЛЕОН»
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ГАМЛЕТ ОТКРЫЛ ЕМУ ВСЕ ДВЕРИ»
Виктор КОЖЕМЯКО
Источник: Правда-КПРФ
Дата: 16.01.2007
СРЕДИ ТВОРЧЕСКИХ КОЛЛЕКТИВОВ, верных лучшим традициям русской сцены, особое место принадлежит Малому театру. Здесь сложилось уникальное единство художественных индивидуальностей, вдохновляемых общей идеей Служения. Не просто «отрабатывать» по должности, «отыгрывая» принятый репертуар, а постоянно помнить о том, что же ты несешь своим искусством людям, как и в чем им помогаешь, чем духовно обогащаешь - вот принцип, по которому живут служащие в этом театре. Он для них и храм, и кафедра одновременно.
У меня было много бесед с художественным руководителем Малого Юрием Мефодьевичем Соломиным, благодаря которому театр твердо и благородно держится все трудные последние годы, сохраняя свое лицо. И каждый раз в этих беседах я слышу высокие слова об актерах. Не выдумка, а факт, признанный многими авторитетными театральными деятелями за рубежом, что в лучших русских актерах есть нечто великое и неповторимое, выделяющее их по сравнению с актерами других стран. Вот это поистине драгоценное, по мнению Ю.М. Соломина, и необходимо ныне особенно бережно хранить, не поддаваясь всяческим разрушительным или нивелирующим воздействиям, которые в конце концов национальный театр могут свести на нет.
Недавно я спросил Юрия Мефодьевича, а есть ли у него среди любимых актеров Малого самые любимые. Он улыбнулся: «Знаете, для меня все самые любимые. А если вы хотите, чтобы о ком-то сегодня я сказал отдельно, есть повод поговорить о двоих наших недавних юбилярах. Это прекрасные актеры - народная артистка России Татьяна Петровна Панкова и народный артист СССР Эдуард Евгеньевич Марцевич. Оба очень много сделали и делают на сцене Малого театра, постигая во всей глубине душу человеческую, воссоздаваемое время, воплощаемого автора».
Итак, послушаем Юрия Соломина о его коллегах и товарищах по коллективу.
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ОНА ВЕЛА НАС, КАК НАПОЛЕОН»
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ГАМЛЕТ ОТКРЫЛ ЕМУ ВСЕ ДВЕРИ»
Виктор КОЖЕМЯКО
Источник: Правда-КПРФ
Дата: 16.01.2007
16.01.2007
Подробнее
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА 1941-го
ПЕРЕБИРАЯ свои фотографические архивы, недавно я обнаружил то, что давно уже искал...
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА 1941-го
Недавно произошло интересное событие — администрация нашей области заключила договор о сотрудничестве с Государственным Малым театром России. В этом всемирно известном коллективе играет актриса Татьяна Александровна Еремеева-Битрих. Ей сейчас 93 года! А в молодости она играла на сцене Тамбовского драматического театра.
ПЕРЕБИРАЯ свои фотографические архивы, недавно я обнаружил то, что давно уже искал: в небольшом пакетике несколько тонких рулончиков фотопленки, туго скрученных, скрипучих и немного ссохшихся. Им больше шестидесяти лет. На них запечатлен спектакль Тамбовского драматического театра «Ромео и Джульетта» 1941 года.
Постановка эта шла и 22 июня 1941 года, когда во время действия пришло сообщение о том, что началась война. Об этом рассказала в своей книге замечательная актриса Т. Еремеева-Битрих. Воспоминания эти очень интересны. Она пишет о том, как упала бомба на здание драмтеатра, как погибли люди. Пишет о жизни нашего города во время войны. О том, что спектакли пользовались огромным успехом и билеты было невозможно достать. Об этом мне рассказывала и Т. Хабибулина — дочь фотографа С. Хабибулина, который и снял этот спектакль.
В военные годы Семен Александрович работал фотографом в нашем театре. Он снимал все театральные постановки, актеров, режиссеров... В конце жизни Семен Александрович оставил весь свой огромный архив фотографий и негативов нашему краеведческому музею.
Татьяна Семеновна передала мне остатки фотоархива ее отца. Здесь и оказались чудом сохранившиеся несколько обрывков фотопленки, запечатлевшие спектакль «Ромео и Джульетта» 1941 года. Я долго отмывал пленки, сушил и разбирал их. И нашлись несколько действительно уникальных негативов.
Кто сейчас может вспомнить этот спектакль? Как выглядела молодая Татьяна Еремеева-Битрих в роли Джульетты? А каким был Ромео — Александр Федорович Годлевский? Они остались на негативе С. Хабибулина...
Автор: Владимир ЕРМАКОВ. Директор Тамбовского Дома фотографии.
Источник: Тамбовская жизнь
Дата: 12.01.2007
Сердечно благодарим редакцию газеты «Тамбовская жизнь» за предоставленные фотографии.
Недавно произошло интересное событие — администрация нашей области заключила договор о сотрудничестве с Государственным Малым театром России. В этом всемирно известном коллективе играет актриса Татьяна Александровна Еремеева-Битрих. Ей сейчас 93 года! А в молодости она играла на сцене Тамбовского драматического театра.
ПЕРЕБИРАЯ свои фотографические архивы, недавно я обнаружил то, что давно уже искал: в небольшом пакетике несколько тонких рулончиков фотопленки, туго скрученных, скрипучих и немного ссохшихся. Им больше шестидесяти лет. На них запечатлен спектакль Тамбовского драматического театра «Ромео и Джульетта» 1941 года.
Постановка эта шла и 22 июня 1941 года, когда во время действия пришло сообщение о том, что началась война. Об этом рассказала в своей книге замечательная актриса Т. Еремеева-Битрих. Воспоминания эти очень интересны. Она пишет о том, как упала бомба на здание драмтеатра, как погибли люди. Пишет о жизни нашего города во время войны. О том, что спектакли пользовались огромным успехом и билеты было невозможно достать. Об этом мне рассказывала и Т. Хабибулина — дочь фотографа С. Хабибулина, который и снял этот спектакль.
В военные годы Семен Александрович работал фотографом в нашем театре. Он снимал все театральные постановки, актеров, режиссеров... В конце жизни Семен Александрович оставил весь свой огромный архив фотографий и негативов нашему краеведческому музею.
Татьяна Семеновна передала мне остатки фотоархива ее отца. Здесь и оказались чудом сохранившиеся несколько обрывков фотопленки, запечатлевшие спектакль «Ромео и Джульетта» 1941 года. Я долго отмывал пленки, сушил и разбирал их. И нашлись несколько действительно уникальных негативов.
Кто сейчас может вспомнить этот спектакль? Как выглядела молодая Татьяна Еремеева-Битрих в роли Джульетты? А каким был Ромео — Александр Федорович Годлевский? Они остались на негативе С. Хабибулина...
Автор: Владимир ЕРМАКОВ. Директор Тамбовского Дома фотографии.
Источник: Тамбовская жизнь
Дата: 12.01.2007
Сердечно благодарим редакцию газеты «Тамбовская жизнь» за предоставленные фотографии.
Подробнее
85-ЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ ОТМЕЧАЕТ ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА
85-летие народной артистки России Елизаветы Солодовой отмечает сегодня Малый театр, которому она посвятила почти шесть десятилетий творческой деятельности...
85-ЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ ОТМЕЧАЕТ ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА
85-летие народной артистки России Елизаветы Солодовой отмечает сегодня Малый театр, которому она посвятила почти шесть десятилетий творческой деятельности. Президент России Владимир Путин направил юбиляру поздравление, в котором отметил: «Вы по праву принадлежите к замечательной плеяде мастеров, прославивших отечественное драматическое искусство. Не одно поколение зрителей хорошо знает и любит Ваши работы, отмеченные редким даром, обаянием и глубиной постижения образа. Коллеги по актерскому цеху неизменно восхищаются Вашей преданностью родному театру, уникальным творческим долголетием и искренним желанием помогать талантливой молодежи».
Выпускница ГИТИСа Елизавета Солодова в 1948 году была приглашена в Академический Малый театр, с которым связана до сегодняшнего дня. На старейшей драматической сцене страны она создала целую галерею ярких, достоверных и запоминающихся образов.
Как сказал заместитель художественного руководителя Малого театра Валерий Подгородинский, «неисчерпаемые возможности незаурядного таланта Елизаветы Михайловны Солодовой позволили ей создать на прославленной сцены ведущие образы в пьесах классиков и современных авторов». Среди них — Софья в «Горе от ума» Грибоедова, Лиза Протасова в «Живом трупе» Толстого, Рашель в «Вассе Железновой» Горького. По словам Подгородинского, одной из лучших ролей, сыгранных актрисой за последние годы стала сердобольная нянька Марина из спектакля «Дядя Ваня» Чехова.
ИТАР-ТАСС, 16.01.2007
85-летие народной артистки России Елизаветы Солодовой отмечает сегодня Малый театр, которому она посвятила почти шесть десятилетий творческой деятельности. Президент России Владимир Путин направил юбиляру поздравление, в котором отметил: «Вы по праву принадлежите к замечательной плеяде мастеров, прославивших отечественное драматическое искусство. Не одно поколение зрителей хорошо знает и любит Ваши работы, отмеченные редким даром, обаянием и глубиной постижения образа. Коллеги по актерскому цеху неизменно восхищаются Вашей преданностью родному театру, уникальным творческим долголетием и искренним желанием помогать талантливой молодежи».
Выпускница ГИТИСа Елизавета Солодова в 1948 году была приглашена в Академический Малый театр, с которым связана до сегодняшнего дня. На старейшей драматической сцене страны она создала целую галерею ярких, достоверных и запоминающихся образов.
Как сказал заместитель художественного руководителя Малого театра Валерий Подгородинский, «неисчерпаемые возможности незаурядного таланта Елизаветы Михайловны Солодовой позволили ей создать на прославленной сцены ведущие образы в пьесах классиков и современных авторов». Среди них — Софья в «Горе от ума» Грибоедова, Лиза Протасова в «Живом трупе» Толстого, Рашель в «Вассе Железновой» Горького. По словам Подгородинского, одной из лучших ролей, сыгранных актрисой за последние годы стала сердобольная нянька Марина из спектакля «Дядя Ваня» Чехова.
ИТАР-ТАСС, 16.01.2007
Подробнее
ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА
В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА
В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
Это противоречит всем литературным канонам, но я начну рассказ о народной артистке России Елизавете Михайловне Солодовой с цитаты, а точнее - с небольшой заметки, что в 1977 году, к юбилею актрисы, была опубликована в «Вечерке». Написала ее ровесница Солодовой Нина Александровна Велехова, столь же известный театральный критик, сколь Солодова - именитая театральная актриса. И актриса кино, но об этом позже.
Вот эта заметка, названная «Из стаи птиц нашей молодости»:
«Когда произносят имя Елизаветы Солодовой, в моей памяти возникает звуковой, фонетический образ актрисы, в годы войны начавшей свою во многом примечательную актерскую карьеру. Голос - одно из драгоценнейших ее свойств. В нем скрыты, соотносясь и споря друг с другом, душевная сила, женственная таинственность, притягательность и строгая недоступность. И так же многокрасочна и неразгадываема улыбка этой женщины, почти всегда играющей на сцене тему классической русской духовной чистоты.
Тот курс ГИТИСа (Государственного института театрального искусства. - CO.), на котором она училась, - курс М.М.Тарханова, В.В.Белокурова и В.И.Мартьяновой - уехал в Таганрог, образовав Драматический театр имени А.П.Чехова. И завоевал свою славу подобно настоящим русским просветителям, не боящимся скуки провинциальных городков старой России. Шел 1944 год, еще не отгремели пушки, а «Три сестры», в которых Солодова играла загадочную мечтательницу Машу, вызывал восторг таганрожцев.
Насколько я могу судить, Солодова никогда не любила богемного стиля жизни актера: ее личная жизнь и вся ее манера вести себя не давали повода для сплетен. Я думаю, что Солодова была одной из самых оригинальных актрис театра в Таганроге: ее мастерство сопутствовало глубине и искренности мира ее чувств.
Но Москва манила не только чеховских сестер... Сцена Малого театра открывала перед Солодовой широкую дорогу, а режиссеры угадали незаурядность ее дарования: Рашель, которая боролась с Вассой Железновой за сына, оскорбленная Лиза, оставленная Протасовым, умная и смелая Мария Львовна, пленившая Власа в «Дачниках», Вера в «Сердце не камень» Островского были теми, что находили в ней богатый цветами художественный отклик. Но лучше всех казалась мне ее чудесная Артина в постановке Бориса Равенских «Птицы нашей молодости» Иона Друцэ, Артина, которой тетушка Руца гадала на картах - придет ли ее любимый муж с войны и, главное, спросит ли ее, была ли она ему верна? Потому что именно своей верностью ему гордится Артина.
Солодова могла играть больше, чем ей довелось, но сцена сперва зовет, а потом иногда забывает о своем предсказании. Но нет, творчество Елизаветы Солодовой не прошло бесследно в нашей истории: она была и остается одной из птиц нашей молодости, и тот, кто видел ее на сцене, знает ее красивый и строгий полет».
Как же случилось, что девочка из беднейшей крестьянской семьи стала народной артисткой, отдав театру 59 лет жизни, из них 55 -Малому?
Е.СОЛОДОВА: Семья наша крестьянская была очень бедной. Отец был полуграмотный: ходил к священнику километра за три пешком учиться, но что-то в их отношениях не заладилось... Так больше в школу и не ходил. Мать сама выучилась кое-как читать по складам. Первые четверо детей в семье умерли. Может быть, потому, что родители были очень молоды: мать вышла замуж семнадцати лет, отец женился в девятнадцать... Так что первых двух мальчиков и двух девочек они схоронили. А последние пятеро, начиная с сестры Зои, потом меня, потом Павла, Саши, Юры выжили... Сейчас осталась я одна, больше никого уже нет. Потому, когда меня спросили, каким спектаклем я хочу отметить свой 80-летний юбилей, я ответила, что всех людей, которые меня любили и которых любила я, уже нет в живых...Нет мужа - он умер молодым... К тому же, если бы у меня была роль, в которой я бы вышла и захватила зал. Но ведь такой-то роли нет...
Ну, здесь я с актрисой не согласна.
Сегодня Солодова играет на сцене Малого театра три роли. Одну - в спектакле для детей: Бабушку в «Снежной королеве». Две другие вполне сгодились бы для бенефиса.
Одна из них - нянька Марина в чеховском «Дяде Ване», одном из лучших спектаклей сегодняшнего Малого театра. Помню острое впечатление от премьеры.
«Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить!» - скажет Чехов в другой своей пьесе. Четыре часа спустя музыки не будет. А что касается желания жить... Трагизм спектакля, плотный, отчаянный, его не спровоцирует.
А пока, перед началом, военный оркестр возле Малого театра наяривал на всю Театральную площадь. Одетый по форме 1896 года. Он обещал праздник, он заманивал на него, он его уже создавал.
И распахнутая сцена, так красиво обустроенная художником Валерием Левенталем - с усадьбой, садом, роялем и роскошным букетом на нем, - тоже из праздника. Который обещает жизнь. Но будет - существование. Будут - будни. Тягостные и очень подробные. И рассказ о них начнет Марина - Е.Солодова. Когда при зажженных еще в зале люстрах и рассаживающейся публике пройдет, хозяйничая, задержится у чайного стола...
С Солодовой начнется трагедия в этом спектакле.
Уж Марина с ее «Люди не помянут, зато Бог помянет» - казалась хлопотливо-уместна в этой жизни. Но Е.Солодова - актриса трагедийного плана. И играла она тревожно. Первая фраза в пьесе - ее. И с первой фразы в спектакле игралась трагедия.
Говорит народный артист России Виктор Борцов, партнер Солодовой в этом спектакле:
- Я играю с Елизаветой Михайловной Чехова. Часто за кулисами мы сидим и разговариваем. Она - мужественный человек: выдержала Каширку, операции, пришла и стала играть. У нее очень красивая дочка. Когда Елизавете Михайловне поставили онкологический диагноз, все мы очень переживали. Но дочка ее спасла...
Вся прелесть няньки у Чехова в том, что она старая, но работает, старается. А в нашем спектакле ясно, что она и самая умная, она -Чехов, она каждому находит лечащие слова. И моему Вафле:»Все мы у Бога приживалы».
Я видел «Дядю Ваню» во МХАТе с Ливановым, Кторовым, Тарасовой... А нянька там была между прочим, просто присутствовала. А у нас - главная».
В этой роли актриса могла выступить в свой юбилей.
И в роли Онуфриевны в спектакле «Князь Серебряный».
Говорит народный артист России Ярослав Барышев, партнер Солодовой в этом спектакле:
- Когда Елизавета Михайловна вводилась в «Князя Серебряного» на Онуфриевну, то очень по-доброму отнеслась к спектаклю, была радостная, ей и роль, и спектакль понравились.
Я заметил, что на репетициях эта актриса сразу берет очень глубоко, не от внешнего идет, а от внутреннего к внешнему.
Онуфриевна - мамка царя. Кто может говорить правду Грозному? Не смущаясь ничем? Это Вася Блаженный и мамка. Ей дано это право. Она видит, что царь делает не то, - и она заботится о душе его. И тут же может и пожурить его, и пожалеть, как ребенка.
Грозный ей тоже сын, его мамка вырастила, и она болеет за него, она готова на себя все взять, только бы он был нормальным...
И эта роль вполне бы сгодилась для празднования юбилея. Но актриса, очень требовательная к себе и ролям, решила иначе...
Так что вернемся к началу нашей беседы с Елизаветой Михайловной. К судьбе.
- Елизавета Михайловна, как же вы из деревни, где слова-то такого - «театр» - не знали, попали в актрисы?
Е.СОЛОДОВА: Слова «театр»у нас в семье, конечно, не знали. Но началась коллективизация. И я помню, когда возили навоз на колхозное поле, то половина с телеги хлоп на землю, а возница поехал дальше. И отец говорит:»Вот что значит не свое. Свое-то руками бы все собрал «. И мы уехали от колхоза в Рыбинск. В комнату 12-метровую, проходную...
И помню первую несправедливость, с которой я столкнулась: было объявлено соревнование, кто лучше устроит детей. Отец смастерил всем нам раскладушки. И на ночь мы укладывались рядком, каждый на своей постели. Я была в восхищении от того, что отец это придумал. Но его не отметили... Это была моя первая встреча с обидой... Отец прошел курсы кочегаров и работал на 26-м моторостроительном заводе. Мама сначала была в детском саду техничкой и, слава Богу, приносила нам остатки еды. Мы не голодали, мы выросли... И мама устроилась в театр гардеробщицей. Надо ли говорить, что я пересмотрела все спектакли ?
А завод в то время построил роскошный Дворец культуры. И я там выучилась танцевать, занималась в кружке художественного чтения и даже вышивки на машинке. Мы все вышли в люди. Один из братьев стал инженером. Два других закончили техникумы.
- А в актрисы-то как пошли?
Е.СОЛОДОВА: Закончила я школу. А во Дворце культуры кружок вел артист из Рыбинского драматического театра. Я же хотела поступать в Институт гражданского воздушного флота в Ленинграде, потому что там давали форму, а я устала быть одетой хуже всех... Но матери артист сказал:»Она способная, ей надо в театральный». И вот она мне говорит:» Куда ты поедешь в Ленинград? Ты поезжай в Москву, там моя родная сестpa в Подлипках живет, ты хоть раз в неделю к ней съездишь, щей похлебаешь. Поезжай, раз они говорят, что ты на артистку должна учиться». Ну я и поехала. И поступила в ГИТИС.
Правда, первые годы учебы радости не принесли: видно, сбывалось «пророчество» маминой злой соседки, которая, узнав, что Лиза поступает в театральный, заявила:
- А чего ей там делать? У нее голосище, как медный колокол! По причине этого самого «голосища» студентке Солодовой доставались роли главным образом кухарок и старух...
Когда на последнем курсе распределяли роли в дипломном спектакле «Три сестры», Солодова получила Ольгу. Но ректор института, великий театровед Стефан Стефанович Мокульский, сказал педагогу Лизы Белокурову:»Вы попробовали бы Солодову на Машу». А какая актриса, пусть еще и в студенчестве, не мечтает сыграть Машу? И когда Лиза Солодова прочитала знаменитое: «Мне хочется каяться, милые сестры...», ее подруге Нине Подоваловой пришлось отодвинуться. На Ольгу. А Солодовой дали играть Машу. Роль, ставшую судьбоносной в ее жизни. Роль, приведшую актрису в Малый. Когда из Таганрога ставший театром курс приехал в Москву на смотр творческой молодежи, руководитель Малого Константин Александрович Зубов увидел в помещении какого-то клуба спектакль «Три сестры». И Солодова получила приглашение в труппу Дома Островского.
Но это было позже. А пока, по окончании ГИТИСа:
Е.СОЛОДОВА: Приехали мы всем курсом на родину Антона Павловича Чехова, в Таганрог. Разместили нас по хозяйкам, пообещав им за это уголь. Угля не дали. Хозяйки злились и нас морозили. Но мы были счастливы - мы поехали играть: Нина Федина, дочка знаменитого писателя, Галя Вигулярная, Люся Антонюк, Саша Роговин, Лева Штейнрайх - они же все были москвичами. Сейчас стараются приехать сюда и хоть фиктивным браком зацепиться за столицу. Мы же поехали играть в Таганрог. В Таганроге нам зарплату не платили. Мы с утра прибегали репетировать, нам давали пятерку и привозили бидон молока. Или мамалыгу. После голодных студенческих лет это казалось чудом.
Потом, когда город нас узнал и полюбил, мы были прикреплены к обкомовской столовой. Это была пора настоящего счастья. Ростов нас тоже признал и полюбил: мы ежегодно там гастролировали. Это в Малом можно по три года не иметь новой работы, а в Таганроге мы выпускали каждый месяц по спектаклю. Я часто вспоминаю строчки:
«Все мгновенно, все пройдет. Что пройдет, то будет мило». Даже Великую Отечественную, эту жутчайшую трагедию... А я вспоминаю, как в пять утра меня разбудили артисты в Таганроге криком:»По-бе-да!», и мы вместе понеслись по городу и орали: «По-бе-да! « Хотя в войну я прошла через голод, бомбежки, через вшивость, через холод в неотапливаемом саратовском общежитии, куда эвакуировали институт, через донорство, за которое нам давали настоящий борщ... Я и сейчас помню его вкус...
И еще помню, как во время войны я получила по карточке на месяц соевый шоколад. И пошла смотреть «Коварство и любовь»Шиллера. И, засмотревшись, съела все... Там, в Таганроге, Солодова переиграла множество ролей: Юлию Тугину в «Последней жертве» Островского, Катю в «Хождении по мукам» А.Н.Толстого, Полю в «Мещанах» Горького... А потом была Москва и приглашение в Малый театр. - Вы, конечно, были рады?
Е.СОЛОДОВА: Нет, тогда испугалась... В Малом, конечно, была иная атмосфера, нежели в молодежном театре. Мне здесь было у кого учиться. Я была молодая и наивная и была в восторге буквально от всего, что застала здесь.
Помню, мама пришла смотреть пьесу Софронова «Московский характер». Я играю депутата Верховного Совета ткачиху Анну Кружкову. С Ваней Любезновым у меня по пьесе роман. Мама потом сказала:»Лиза, куда ты попала? Это же как храм!» Вот такое и у меня было ощущение. Хотя случалось разное.
Помню, дали мне роль Купавы в «Снегурочке» Островского. И уж я все эмоции выдала. Константин Александрович Зубов пришел на репетицию, категорически не принял мою работу, а назавтра должен был смотреть Художественный совет. Зубов меня вызвал к себе и перестроил всю роль, сказав: «Чему только тебя учили в ГИТИСе ?» На другой день я не смогла сделать ни того, во что верила, ни того, что предложил Константин Александрович. Я роль завалила. Меня с нее сняли. Причем сняли с треском: после обсуждения, на котором выступали наши «старухи «.
Турчанинова сказала, что «это не голос, а собачий лай», и вообще чего только не говорили... Я гордо ушла, так, что сказали: «С нее как с гуся вода!» Дошла до репетиционного зала, оглянулась - никого нет - зашла и легла. Дальше ноги уже не шли...
И когда распределили «Семью Лутониных», я должна была играть не героиню, которую рассчитывала получить, а роль второго плана.
А случилось так, что Константин Александрович принял в театр работавшую в Минске свою ученицу Валю Евстратову, и ей поручили главную роль. А я, как села со своим текстом, прикрылась им - и на него закапали слезы. И капали, и капали, и капали. Потом я подошла к режиссеру спектакля Леониду Андреевичу Волкову и попросила хоть раз в неделю порепетировать со мной Ольгу, главную героиню. И недели через две он предложил на репетиции мне и Евстратовой: «Давайте наоборот». А потом Владиславский мне сказал: «Лизочка, ты не роль сыграла - ты жизнь выиграла, потому что тебя уже собирались увольнять из Малого театра...»
Солодова играла много и играла хорошо. Но легко и просто ей ничего не давалось. Спросила актрису:
- Какая ваша лучшая роль?
- Самая любимая? - переспросила Елизавета Михайловна.
Е.СОЛОДОВА: Всегда увлекаешься чем-то новым. Но несомненно одно. Самая лучшая для меня роль та, где обретаешь свободу, достигаешь слитности с образом. Мы, актеры, не любим ролей, в которых себя не нашли, даже если это хорошие роли... Поиски настоящего, подлинного в изображаемом тобою характере - не простое дело. Иногда успех приходит тогда, когда спектакль уже давно идет... Интересна в этом отношении для меня была роль Рашели. История Рашели в исполнении Солодовой действительно нестандартна. Ввод молодой исполнительницы в спектакль был трудный - срочный. С первой исполнительницей, Д.Зеркаловой, работал сам Зубов. Работал много, долго... А дублерше Солодовой за неимением времени приходилось на лету перехватывать режиссерские интонации, делать роль «с голоса».
Е.СОЛОДОВА: И никак он не мог мне втолковать всего, что хотел. Бывало, чувствую, что не так играю, не то беру, но поправить не могу. Думала, мучилась... А потом, когда и Константина Александровича уже в живых не было, и спектакль почти не шел, выступали мы с «Вассой Железновой» в горьковский юбилей на родине писателя, и я вдруг как-то зажила в своей нелюбимой прежде роли. Не было в тот час для меня заученных мизансцен, была я сама - Рашелъ, и от сознания этого пришло какое-то особенное счастье...
Вообще Солодова, человек очень скромный, предпочитает говорить о том, что у нее, по ее опять-таки разумению, не получалось. Единодушно была признано большой удачей актрисы исполнение ею роли Лизы Протасовой в «Живом трупе» Толстого. Но сама Солодова говорит:
Е.СОЛОДОВА: Мне эта роль казалась неудачей. Спустя время я стала играть некоторые картины, например сцену с матерью Каренина, с наслаждением. Но некоторые -значит, не все...
Строга актриса и в отношении к знаменитой своей Любови Яровой в одноименной пьесе Тренева.
Е.СОЛОДОВА: Впервые создала этот сильнейший в советской драматургии женский образ Вера Николаевна Пашенная. В ту пору спектакль звучал современно. И главная сложность нашего спектакля заключалась в том, чтобы поколение, родившееся много лет спустя рассказанных со сцены событий, тоже ощутило их современность, их значимость. Но это все - общие слова. А вот как мне было играть?! Что играть? Особенно в первом акте - представляете?.. Я, то есть моя героиня, - и тифом переболела, и пешком тридцать верст прошла, и полотенце вдруг увидела, которое своими руками мужу вышила и отдала перед тем, как он на фронт ушел... А текст-то какой? Самый простой!.. Мы с Павлой - будто невзначай - короткими фразами перебрасываемся.
В Солодовой - Яровой покоряла постоянная, чуткая готовность человека к счастью. Вот, кажется, несчастлива она, муж пошел в белую гвардию - ненавистную, чуждую ей, а все равно глаза актрисы каждую минуту готовы были засветиться радостью, губы раскрыться в улыбке. И потому временное примирение Любови с обманувшим ее Яровым в спектакле объяснялось не только сильной любовью к мужу, но и огромной любовью к жизни, к ее радостям и свету. Солодова - Яровая была не трагической личностью, раздираемой внутренними противоречиями, но очень милым, очень целеустремленным, живым человеком, органически ненавидящим сомнения, несчастья, болезни, душевные муки. Не надлом, а радость принятия жизни были в тогдашней, в этой Яровой Малого театра.
Говорит народный артист СССР Евгений Матвеев, партнер Е.Солодовой по тому спектаклю:
- Елизавета Михайловна.... Она до такой степени нетипична, что даже сложно ее называть актрисой. Она с другой планеты. В нас есть стандартное понимание людей нашей профессии - эксцентричных, полных эмоциональных всплесков. А она - словно белая ворона. Будто незаметна в труппе. Она носит в себе нечто богатое, строгое, серьезное, что не растратила в трепотне театральных коридоров и гримерных.
Она носила роли, как женщины носят плод. Она словно все время копила в себе то, что можно потом отдать сцене.
Я даже немножко ее побаивался.
Мы партнерствовали в двух спектаклях: «Любови Яровой», где она играла Яровую, а я Ярового, и в «Сердце не камень», где я играл приказчика Ераста, а она Веру Филипповну.
Когда я видел ее, то мне становилось неловко, что я так легко входил на площадку, на которой была Солодова.
Она никогда не участвовала в сплетнях, в интригах... Была вне их.
Когда мы репетировали «Любовь Яровую», мне было и легко, и страшно. Вот болела, например, у меня голова, но я не мог себе позволить расслабиться. Потому что рядом - Солодова.
Никогда не забуду, как у Лизы умер отец, а дублеров у нее не было. Я играл с ней в этот день. И не могу описать все мое восхищение, восторг перед ее мужеством.
Это такая женщина: вот мы рассказываем анекдот, она входит -и всем становится неловко.
Я считаю, что мы с ней родственники: я пришел в Малый с периферии, и она тоже. А это очень непросто: войти в труппу Малого, с его амбициями, с его традициями, с его подозрительными и оценивающими взглядами: ну, что вы можете? Ты - новосибирский, и ты - таганрогская?
Солодова пришла с достоинством. Кому-то, возможно, она казалась сухарем, но это было не так. Она была умнее. И благоговейно относилась к театру.
Мы начинали репетировать многострадальный спектакль «Привидения» Ибсена, на котором сменилось четыре режиссера. Я - Освальда, она - Регину. Был хороший режиссер, но, как и мы, с периферии. Гоголева и Велихов сказали ему: «Вы этот спектакль в Малом театре поставить не можете». И ушли. Мы остались втроем: Солодова, я и режиссер...
Как вела Лиза себя в этой ситуации? Она больше молчала. Она была достойна. Лиза - это воплощенное достоинство.
И я благодарю судьбу, что имел счастье общаться с этим человеком. Я перед ней как перед личностью преклоняюсь. Перед личностью творческой. И человеческой. Она молодец, что не раскрывает свой внутренний мир, а бережет его.
Я Солодову вспоминаю как самое прекрасное в Малом театре. Бывает ли Елизавета Михайловна Солодова хоть когда-то довольна собой? В нашей беседе пару раз она вспомнила о своих удачах. Но и эти воспоминания были сдобрены изрядной долей юмора. Я спросила о ее киносудьбе. И вот что услышала:
Е.СОЛОДОВА: Когда я приехала из провинции - такая звезда на уровне Таганрога и Ростова - и меня пригласили в кино, я милостиво ответила, что буду сниматься. И услышала в ответ: «Да, со временем. В ролях матерей...» Так и случилось.
Первым в моей кинобиографии был фильм-спектакль «Васса Железнова», где я сыграла Рашель. Потом в двух фильмах снялась в роли Марии Александровны Ульяновой: «Казнены на рассвете» и «Первая Бастилия «. Этого вы никогда не увидите, потому что Владимир Ильич Ленин теперь не в чести. В рецензиях на фильм «Казнены на рассвете» только меня и хвалили... Я там выдала, конечно, встречу с Сашей в тюрьме. Сыграла так, что даже сама была довольна. Снимали картину на «Мосфильме». А «Первую Бастилию» - на «Ленфильме». Это фильм о студенческих годах Ленина.
А потом сняли фильм-спектакль «Дачники» Горького, где я играла Марию Львовну. Затем Андрон Кончаловский взял меня на мать в свой знаменитый «Романс о влюбленных»... Были еще какие-то фильмы - я сейчас уже и не помню.
Про себя Солодова говорит словно между прочим. Может вдруг пробросить фразу:»Я не считаю, что у меня получилась Любовь Яровая». Актриса не считает! А вот партнеры - о чем свидетельствует хотя бы восторженный монолог Евгения Семеновича Матвеева - и критики - считают. Но у Солодовой - свой счет к себе и к ролям. Она вообще предпочитает говорить о партнерах.
Е.СОЛОДОВА: У меня со Славой Барышевым очень хорошие отношения. В «Дяде Ване» с Виталием Соломиным в первой сцене у нас полное единение. Мы друг друга понимаем. Я вижу и верю, что он любит няньку. В жизни у него любовь другая, уже поздно ему влюбляться в меня, к сожалению.
Солодова опять шутит. И на сцене эта строгая актриса иногда может подшутить.
Рассказывает народный артист России Ярослав Барышев: - В «Князе Серебряном» во II акте Солодова - Онуфриевна выносит чашу, в которой намешивает разные зелья, чтобы дать Ивану.
И она однажды созорничала. Дело в том, что первая исполнительница этой роли, Галина Константиновна Скоробогатова, приносила из дому свою чашечку и наливала туда сладкого вина. А Солодова вынесла мне воды. И тут уж нужно было выкручиваться. А она на меня смотрела: ну, как ты из этой ситуации будешь выходить? А я и говорю: «Иди сюда, Годунов, попей сначала ты...»
Солодову я вообще воспринимаю как мать. Так сложились наши судьбы, наши творческие взаимоотношения.
В «Привидениях» Ибсена, когда я стал играть Освальда, Солодова сыграла мою мать, фру Альвинг.
В «Господах Головлевых» играла мою, Петра, бабушку, Арину Петровну.
В «Сыне», где я играл главную роль, Елизавета Михайловна играла мою мать.
В «Выборе», опять-таки, мою, Ильи Рамзина, мать. К которой приходит блудный сын. И она должна его не принять. Как она отказывала... Какая боль была за то, что сын приехал только на излете ее жизни. Представляете? Всю жизнь прожить без сына...
Я помню, как она играла. Со студенческих лет помню. Еще когда в «Любови Яровой» бегал в массовках, помню, как она закуривала папиросу. В этом простеньком жесте была судьба...
Говорит народный артист России Виктор Борцов:
- Как-то на радио мы записывали спектакль по пьесе Симонова «Так и будет». Солодова в нем играла военврача Греч. А в то время все бродило слухами о французском фильме «Кузен и кузина». И Михаил Иванович Жаров нам этот фильм рассказывал. И в какой-то момент, обратился к Солодовой: «Вот она такая, как ты была». Я подумал, что чего-то недопонял. А потом случайно увидел хроникальный сюжет какого-то юбилея, на котором была делегация Малого театра. А в ней - Солодова. Как она была хороша! Настоящая русская артистка, статная, одухотворенная.
Солодова, несмотря на ее 80 лет, не стала «старухой» в художественном понимании Малого театра. Где только и было, и есть это грандиозное амплуа. Оно - для характерных актрис. Елизавета Михайловна осталась героиней, но играющей роли немолодых женщин.
И я не забуду, как студентом видел ее в Оренбурге на гастролях в спектакле «Сердце не камень» в роли Веры Филипповны. А как хороша она была у Леонида Андреевича Волкова в «Живом трупе», в роли Лизы Протасовой. И спектакль был потрясающий.
Что мне импонирует в этой артистке больше всего - это уникальное рвение к работе. И дай Бог, чтобы она была.
В биографии Солодовой есть замечательные роли. Одна из них - в «Ретро» Галина. Почти анекдотичной истории о том, как дочь и зять решили просватать своего престарелого отца, а невесты, перепутав время, пришли все разом. По сути - истории пронзительно трогательной. Солодова сыграла в ней одну из трех невест.
Говорит постановщик спектакля народный артист России Леонид Хейфец:
- Прошло много времени, но Елизавета Михайловна Солодова осталась в памяти. После премьеры «Ретро» она написала стихи, посвященные мне. И это была ода.
Встреча с ними тремя - Елизаветой Солодовой, Марией Овчинниковой, Галиной Деминой - счастливая полоса в моей жизни. Мы все были влюблены друг в друга. Я их в порыве любви буквально носил по сцене на руках.
Солодова играла женщину строгую. Главное ощущение от ее героини - достоинство человека, всю жизнь отдавшего скромному делу, мало у нас оплачиваемому. Ее тема - это тема одиночества учителя на пенсии... Солодова замечательно это играла.
Солодовой объясняются в любви. И сама актриса, скупая на слова, нет-нет, да признается в этом прекрасном чувстве:
Е.СОЛОДОВА: Видите ли, всегда любишь тот состав, с которым репетируешь. Я ничего не имею против Марцевича в «Дяде Ване», но люблю, когда Войницкого играет Юра Соломин. Когда Войницкую играет Таня Еремеева. Хотя Ира Ликсо играет по-своему. Но в своп дом я прихожу, когда играют те артисты, с которыми мы этот дом обживали, выпуская спектакль.
Так же и в Снежной королеве «. Я люблю Лилю Юдину, которая играет Снежную королеву. Полюбила Степана Коршунова, играющего Кая. У нас есть на сцене взаимная симпатия. Люблю Валерия Бабятинского в роли Советника... Вообще я ценю погружение в материал. Я ведь на Чехове воспитана, как весь мой курс. Это не просто любовь - я словно срослась в этим художником. И когда кто-то пытается его «поправить» или «улучшить», то я думаю: «Черт побери! Ты бы добрался до него!»
Когда человек одарен, то одарен во всем. Истина спорная, но не в отношении к Солодовой. Вот пример:
Е.СОЛОДОВА: Мой муж работал главным инженером газового хозяйства Москвы. В системе Моссовета. Он был исконным интеллигентом, обожал театр... Но Богу тоже хорошие люди нужны. И Он забрал мужа очень рано. Я осталась вдовой, когда дочке было семь лет. А мне - 46. Я поздно родила, потому что Зубов ненавидел беременных актрис, грозил отобрать все роли...
Осталась с зарплатой в 250 рублей. А дочь надо было одевать. За 20 копеек я покупала выкройки на Кузнецком мосту и сочиняла такие платьица, что даже директриса школы, в которой Маша училась, сказала: «Вы ее что, готовите в Дом моделей ?» А я купила школьный материал по 6 рублей за метр, но подобрала воротничок и пуговички. Это была школьная форма, только линия изменена. Моя творческая жилка и в этом сказалась. Я делала интересные вещи...
Елизавета Михайловна - философ. И тоже незаурядный.
Е.СОЛОДОВА: То ли по радио, то ли по телевизору какой-то мудрец сказал, что жизнь - это воронка. Вот я родилась, и видите - какая округлая ширина, сколько интересов: и леса, и поля, и я расту, и папа, и мама, и братья, и институт... А потом воронка делается все уже, уже, и уже... Наступает момент, когда вообще остается очень мало ценностей. И надо, вероятно, быть самодостаточной.
- Я выучила «Отче наш...». И уже без молитвы не выхожу из дома. Видите, куда пришла, хотя я получила образование при советской власти. Я - атеистка, я только сейчас знакомлюсь, что такое христианство и вера. И понимаю, что вера людям необходима. Хотя в детстве меня крестили. Родилась я 16 января, в лютый мороз. Везти крестить было нельзя, чтобы не застудить, поэтому привезли священника в дом и окунули меня в какую-то посудину. Потом мне показывали чашу, в которой меня окрестили.
- «Торопитесь сказать человеку приятное». Это гениальная фраза. Я ее вычитала - и запомнила на всю жизнь. И еще недавно услышала:
Не живи уныло,
Не жалей, что было,
Не гадай, что будет,
Береги, что есть.
Все мои еще живые однокурсницы твердят мне:
- Ты счастливая!
- Почему?
- Ты работаешь в коллективе, у тебя есть ощущение, что ты нужна, ты играешь, ты занимаешься делом, в которое все мы влюблены. Ты счастливая!
Берегу, что есть. Малый театр для меня - это дар Бога. Приехать из Таганрога и быть определенное время его ведущей артисткой... Нет, не зря все мои говорят:»Ты счастливая!»
Живу ли я, умру ли я, Я все равно счастливая...
Светлана Овчинникова, 2004
В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
Это противоречит всем литературным канонам, но я начну рассказ о народной артистке России Елизавете Михайловне Солодовой с цитаты, а точнее - с небольшой заметки, что в 1977 году, к юбилею актрисы, была опубликована в «Вечерке». Написала ее ровесница Солодовой Нина Александровна Велехова, столь же известный театральный критик, сколь Солодова - именитая театральная актриса. И актриса кино, но об этом позже.
Вот эта заметка, названная «Из стаи птиц нашей молодости»:
«Когда произносят имя Елизаветы Солодовой, в моей памяти возникает звуковой, фонетический образ актрисы, в годы войны начавшей свою во многом примечательную актерскую карьеру. Голос - одно из драгоценнейших ее свойств. В нем скрыты, соотносясь и споря друг с другом, душевная сила, женственная таинственность, притягательность и строгая недоступность. И так же многокрасочна и неразгадываема улыбка этой женщины, почти всегда играющей на сцене тему классической русской духовной чистоты.
Тот курс ГИТИСа (Государственного института театрального искусства. - CO.), на котором она училась, - курс М.М.Тарханова, В.В.Белокурова и В.И.Мартьяновой - уехал в Таганрог, образовав Драматический театр имени А.П.Чехова. И завоевал свою славу подобно настоящим русским просветителям, не боящимся скуки провинциальных городков старой России. Шел 1944 год, еще не отгремели пушки, а «Три сестры», в которых Солодова играла загадочную мечтательницу Машу, вызывал восторг таганрожцев.
Насколько я могу судить, Солодова никогда не любила богемного стиля жизни актера: ее личная жизнь и вся ее манера вести себя не давали повода для сплетен. Я думаю, что Солодова была одной из самых оригинальных актрис театра в Таганроге: ее мастерство сопутствовало глубине и искренности мира ее чувств.
Но Москва манила не только чеховских сестер... Сцена Малого театра открывала перед Солодовой широкую дорогу, а режиссеры угадали незаурядность ее дарования: Рашель, которая боролась с Вассой Железновой за сына, оскорбленная Лиза, оставленная Протасовым, умная и смелая Мария Львовна, пленившая Власа в «Дачниках», Вера в «Сердце не камень» Островского были теми, что находили в ней богатый цветами художественный отклик. Но лучше всех казалась мне ее чудесная Артина в постановке Бориса Равенских «Птицы нашей молодости» Иона Друцэ, Артина, которой тетушка Руца гадала на картах - придет ли ее любимый муж с войны и, главное, спросит ли ее, была ли она ему верна? Потому что именно своей верностью ему гордится Артина.
Солодова могла играть больше, чем ей довелось, но сцена сперва зовет, а потом иногда забывает о своем предсказании. Но нет, творчество Елизаветы Солодовой не прошло бесследно в нашей истории: она была и остается одной из птиц нашей молодости, и тот, кто видел ее на сцене, знает ее красивый и строгий полет».
Как же случилось, что девочка из беднейшей крестьянской семьи стала народной артисткой, отдав театру 59 лет жизни, из них 55 -Малому?
Е.СОЛОДОВА: Семья наша крестьянская была очень бедной. Отец был полуграмотный: ходил к священнику километра за три пешком учиться, но что-то в их отношениях не заладилось... Так больше в школу и не ходил. Мать сама выучилась кое-как читать по складам. Первые четверо детей в семье умерли. Может быть, потому, что родители были очень молоды: мать вышла замуж семнадцати лет, отец женился в девятнадцать... Так что первых двух мальчиков и двух девочек они схоронили. А последние пятеро, начиная с сестры Зои, потом меня, потом Павла, Саши, Юры выжили... Сейчас осталась я одна, больше никого уже нет. Потому, когда меня спросили, каким спектаклем я хочу отметить свой 80-летний юбилей, я ответила, что всех людей, которые меня любили и которых любила я, уже нет в живых...Нет мужа - он умер молодым... К тому же, если бы у меня была роль, в которой я бы вышла и захватила зал. Но ведь такой-то роли нет...
Ну, здесь я с актрисой не согласна.
Сегодня Солодова играет на сцене Малого театра три роли. Одну - в спектакле для детей: Бабушку в «Снежной королеве». Две другие вполне сгодились бы для бенефиса.
Одна из них - нянька Марина в чеховском «Дяде Ване», одном из лучших спектаклей сегодняшнего Малого театра. Помню острое впечатление от премьеры.
«Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить!» - скажет Чехов в другой своей пьесе. Четыре часа спустя музыки не будет. А что касается желания жить... Трагизм спектакля, плотный, отчаянный, его не спровоцирует.
А пока, перед началом, военный оркестр возле Малого театра наяривал на всю Театральную площадь. Одетый по форме 1896 года. Он обещал праздник, он заманивал на него, он его уже создавал.
И распахнутая сцена, так красиво обустроенная художником Валерием Левенталем - с усадьбой, садом, роялем и роскошным букетом на нем, - тоже из праздника. Который обещает жизнь. Но будет - существование. Будут - будни. Тягостные и очень подробные. И рассказ о них начнет Марина - Е.Солодова. Когда при зажженных еще в зале люстрах и рассаживающейся публике пройдет, хозяйничая, задержится у чайного стола...
С Солодовой начнется трагедия в этом спектакле.
Уж Марина с ее «Люди не помянут, зато Бог помянет» - казалась хлопотливо-уместна в этой жизни. Но Е.Солодова - актриса трагедийного плана. И играла она тревожно. Первая фраза в пьесе - ее. И с первой фразы в спектакле игралась трагедия.
Говорит народный артист России Виктор Борцов, партнер Солодовой в этом спектакле:
- Я играю с Елизаветой Михайловной Чехова. Часто за кулисами мы сидим и разговариваем. Она - мужественный человек: выдержала Каширку, операции, пришла и стала играть. У нее очень красивая дочка. Когда Елизавете Михайловне поставили онкологический диагноз, все мы очень переживали. Но дочка ее спасла...
Вся прелесть няньки у Чехова в том, что она старая, но работает, старается. А в нашем спектакле ясно, что она и самая умная, она -Чехов, она каждому находит лечащие слова. И моему Вафле:»Все мы у Бога приживалы».
Я видел «Дядю Ваню» во МХАТе с Ливановым, Кторовым, Тарасовой... А нянька там была между прочим, просто присутствовала. А у нас - главная».
В этой роли актриса могла выступить в свой юбилей.
И в роли Онуфриевны в спектакле «Князь Серебряный».
Говорит народный артист России Ярослав Барышев, партнер Солодовой в этом спектакле:
- Когда Елизавета Михайловна вводилась в «Князя Серебряного» на Онуфриевну, то очень по-доброму отнеслась к спектаклю, была радостная, ей и роль, и спектакль понравились.
Я заметил, что на репетициях эта актриса сразу берет очень глубоко, не от внешнего идет, а от внутреннего к внешнему.
Онуфриевна - мамка царя. Кто может говорить правду Грозному? Не смущаясь ничем? Это Вася Блаженный и мамка. Ей дано это право. Она видит, что царь делает не то, - и она заботится о душе его. И тут же может и пожурить его, и пожалеть, как ребенка.
Грозный ей тоже сын, его мамка вырастила, и она болеет за него, она готова на себя все взять, только бы он был нормальным...
И эта роль вполне бы сгодилась для празднования юбилея. Но актриса, очень требовательная к себе и ролям, решила иначе...
Так что вернемся к началу нашей беседы с Елизаветой Михайловной. К судьбе.
- Елизавета Михайловна, как же вы из деревни, где слова-то такого - «театр» - не знали, попали в актрисы?
Е.СОЛОДОВА: Слова «театр»у нас в семье, конечно, не знали. Но началась коллективизация. И я помню, когда возили навоз на колхозное поле, то половина с телеги хлоп на землю, а возница поехал дальше. И отец говорит:»Вот что значит не свое. Свое-то руками бы все собрал «. И мы уехали от колхоза в Рыбинск. В комнату 12-метровую, проходную...
И помню первую несправедливость, с которой я столкнулась: было объявлено соревнование, кто лучше устроит детей. Отец смастерил всем нам раскладушки. И на ночь мы укладывались рядком, каждый на своей постели. Я была в восхищении от того, что отец это придумал. Но его не отметили... Это была моя первая встреча с обидой... Отец прошел курсы кочегаров и работал на 26-м моторостроительном заводе. Мама сначала была в детском саду техничкой и, слава Богу, приносила нам остатки еды. Мы не голодали, мы выросли... И мама устроилась в театр гардеробщицей. Надо ли говорить, что я пересмотрела все спектакли ?
А завод в то время построил роскошный Дворец культуры. И я там выучилась танцевать, занималась в кружке художественного чтения и даже вышивки на машинке. Мы все вышли в люди. Один из братьев стал инженером. Два других закончили техникумы.
- А в актрисы-то как пошли?
Е.СОЛОДОВА: Закончила я школу. А во Дворце культуры кружок вел артист из Рыбинского драматического театра. Я же хотела поступать в Институт гражданского воздушного флота в Ленинграде, потому что там давали форму, а я устала быть одетой хуже всех... Но матери артист сказал:»Она способная, ей надо в театральный». И вот она мне говорит:» Куда ты поедешь в Ленинград? Ты поезжай в Москву, там моя родная сестpa в Подлипках живет, ты хоть раз в неделю к ней съездишь, щей похлебаешь. Поезжай, раз они говорят, что ты на артистку должна учиться». Ну я и поехала. И поступила в ГИТИС.
Правда, первые годы учебы радости не принесли: видно, сбывалось «пророчество» маминой злой соседки, которая, узнав, что Лиза поступает в театральный, заявила:
- А чего ей там делать? У нее голосище, как медный колокол! По причине этого самого «голосища» студентке Солодовой доставались роли главным образом кухарок и старух...
Когда на последнем курсе распределяли роли в дипломном спектакле «Три сестры», Солодова получила Ольгу. Но ректор института, великий театровед Стефан Стефанович Мокульский, сказал педагогу Лизы Белокурову:»Вы попробовали бы Солодову на Машу». А какая актриса, пусть еще и в студенчестве, не мечтает сыграть Машу? И когда Лиза Солодова прочитала знаменитое: «Мне хочется каяться, милые сестры...», ее подруге Нине Подоваловой пришлось отодвинуться. На Ольгу. А Солодовой дали играть Машу. Роль, ставшую судьбоносной в ее жизни. Роль, приведшую актрису в Малый. Когда из Таганрога ставший театром курс приехал в Москву на смотр творческой молодежи, руководитель Малого Константин Александрович Зубов увидел в помещении какого-то клуба спектакль «Три сестры». И Солодова получила приглашение в труппу Дома Островского.
Но это было позже. А пока, по окончании ГИТИСа:
Е.СОЛОДОВА: Приехали мы всем курсом на родину Антона Павловича Чехова, в Таганрог. Разместили нас по хозяйкам, пообещав им за это уголь. Угля не дали. Хозяйки злились и нас морозили. Но мы были счастливы - мы поехали играть: Нина Федина, дочка знаменитого писателя, Галя Вигулярная, Люся Антонюк, Саша Роговин, Лева Штейнрайх - они же все были москвичами. Сейчас стараются приехать сюда и хоть фиктивным браком зацепиться за столицу. Мы же поехали играть в Таганрог. В Таганроге нам зарплату не платили. Мы с утра прибегали репетировать, нам давали пятерку и привозили бидон молока. Или мамалыгу. После голодных студенческих лет это казалось чудом.
Потом, когда город нас узнал и полюбил, мы были прикреплены к обкомовской столовой. Это была пора настоящего счастья. Ростов нас тоже признал и полюбил: мы ежегодно там гастролировали. Это в Малом можно по три года не иметь новой работы, а в Таганроге мы выпускали каждый месяц по спектаклю. Я часто вспоминаю строчки:
«Все мгновенно, все пройдет. Что пройдет, то будет мило». Даже Великую Отечественную, эту жутчайшую трагедию... А я вспоминаю, как в пять утра меня разбудили артисты в Таганроге криком:»По-бе-да!», и мы вместе понеслись по городу и орали: «По-бе-да! « Хотя в войну я прошла через голод, бомбежки, через вшивость, через холод в неотапливаемом саратовском общежитии, куда эвакуировали институт, через донорство, за которое нам давали настоящий борщ... Я и сейчас помню его вкус...
И еще помню, как во время войны я получила по карточке на месяц соевый шоколад. И пошла смотреть «Коварство и любовь»Шиллера. И, засмотревшись, съела все... Там, в Таганроге, Солодова переиграла множество ролей: Юлию Тугину в «Последней жертве» Островского, Катю в «Хождении по мукам» А.Н.Толстого, Полю в «Мещанах» Горького... А потом была Москва и приглашение в Малый театр. - Вы, конечно, были рады?
Е.СОЛОДОВА: Нет, тогда испугалась... В Малом, конечно, была иная атмосфера, нежели в молодежном театре. Мне здесь было у кого учиться. Я была молодая и наивная и была в восторге буквально от всего, что застала здесь.
Помню, мама пришла смотреть пьесу Софронова «Московский характер». Я играю депутата Верховного Совета ткачиху Анну Кружкову. С Ваней Любезновым у меня по пьесе роман. Мама потом сказала:»Лиза, куда ты попала? Это же как храм!» Вот такое и у меня было ощущение. Хотя случалось разное.
Помню, дали мне роль Купавы в «Снегурочке» Островского. И уж я все эмоции выдала. Константин Александрович Зубов пришел на репетицию, категорически не принял мою работу, а назавтра должен был смотреть Художественный совет. Зубов меня вызвал к себе и перестроил всю роль, сказав: «Чему только тебя учили в ГИТИСе ?» На другой день я не смогла сделать ни того, во что верила, ни того, что предложил Константин Александрович. Я роль завалила. Меня с нее сняли. Причем сняли с треском: после обсуждения, на котором выступали наши «старухи «.
Турчанинова сказала, что «это не голос, а собачий лай», и вообще чего только не говорили... Я гордо ушла, так, что сказали: «С нее как с гуся вода!» Дошла до репетиционного зала, оглянулась - никого нет - зашла и легла. Дальше ноги уже не шли...
И когда распределили «Семью Лутониных», я должна была играть не героиню, которую рассчитывала получить, а роль второго плана.
А случилось так, что Константин Александрович принял в театр работавшую в Минске свою ученицу Валю Евстратову, и ей поручили главную роль. А я, как села со своим текстом, прикрылась им - и на него закапали слезы. И капали, и капали, и капали. Потом я подошла к режиссеру спектакля Леониду Андреевичу Волкову и попросила хоть раз в неделю порепетировать со мной Ольгу, главную героиню. И недели через две он предложил на репетиции мне и Евстратовой: «Давайте наоборот». А потом Владиславский мне сказал: «Лизочка, ты не роль сыграла - ты жизнь выиграла, потому что тебя уже собирались увольнять из Малого театра...»
Солодова играла много и играла хорошо. Но легко и просто ей ничего не давалось. Спросила актрису:
- Какая ваша лучшая роль?
- Самая любимая? - переспросила Елизавета Михайловна.
Е.СОЛОДОВА: Всегда увлекаешься чем-то новым. Но несомненно одно. Самая лучшая для меня роль та, где обретаешь свободу, достигаешь слитности с образом. Мы, актеры, не любим ролей, в которых себя не нашли, даже если это хорошие роли... Поиски настоящего, подлинного в изображаемом тобою характере - не простое дело. Иногда успех приходит тогда, когда спектакль уже давно идет... Интересна в этом отношении для меня была роль Рашели. История Рашели в исполнении Солодовой действительно нестандартна. Ввод молодой исполнительницы в спектакль был трудный - срочный. С первой исполнительницей, Д.Зеркаловой, работал сам Зубов. Работал много, долго... А дублерше Солодовой за неимением времени приходилось на лету перехватывать режиссерские интонации, делать роль «с голоса».
Е.СОЛОДОВА: И никак он не мог мне втолковать всего, что хотел. Бывало, чувствую, что не так играю, не то беру, но поправить не могу. Думала, мучилась... А потом, когда и Константина Александровича уже в живых не было, и спектакль почти не шел, выступали мы с «Вассой Железновой» в горьковский юбилей на родине писателя, и я вдруг как-то зажила в своей нелюбимой прежде роли. Не было в тот час для меня заученных мизансцен, была я сама - Рашелъ, и от сознания этого пришло какое-то особенное счастье...
Вообще Солодова, человек очень скромный, предпочитает говорить о том, что у нее, по ее опять-таки разумению, не получалось. Единодушно была признано большой удачей актрисы исполнение ею роли Лизы Протасовой в «Живом трупе» Толстого. Но сама Солодова говорит:
Е.СОЛОДОВА: Мне эта роль казалась неудачей. Спустя время я стала играть некоторые картины, например сцену с матерью Каренина, с наслаждением. Но некоторые -значит, не все...
Строга актриса и в отношении к знаменитой своей Любови Яровой в одноименной пьесе Тренева.
Е.СОЛОДОВА: Впервые создала этот сильнейший в советской драматургии женский образ Вера Николаевна Пашенная. В ту пору спектакль звучал современно. И главная сложность нашего спектакля заключалась в том, чтобы поколение, родившееся много лет спустя рассказанных со сцены событий, тоже ощутило их современность, их значимость. Но это все - общие слова. А вот как мне было играть?! Что играть? Особенно в первом акте - представляете?.. Я, то есть моя героиня, - и тифом переболела, и пешком тридцать верст прошла, и полотенце вдруг увидела, которое своими руками мужу вышила и отдала перед тем, как он на фронт ушел... А текст-то какой? Самый простой!.. Мы с Павлой - будто невзначай - короткими фразами перебрасываемся.
В Солодовой - Яровой покоряла постоянная, чуткая готовность человека к счастью. Вот, кажется, несчастлива она, муж пошел в белую гвардию - ненавистную, чуждую ей, а все равно глаза актрисы каждую минуту готовы были засветиться радостью, губы раскрыться в улыбке. И потому временное примирение Любови с обманувшим ее Яровым в спектакле объяснялось не только сильной любовью к мужу, но и огромной любовью к жизни, к ее радостям и свету. Солодова - Яровая была не трагической личностью, раздираемой внутренними противоречиями, но очень милым, очень целеустремленным, живым человеком, органически ненавидящим сомнения, несчастья, болезни, душевные муки. Не надлом, а радость принятия жизни были в тогдашней, в этой Яровой Малого театра.
Говорит народный артист СССР Евгений Матвеев, партнер Е.Солодовой по тому спектаклю:
- Елизавета Михайловна.... Она до такой степени нетипична, что даже сложно ее называть актрисой. Она с другой планеты. В нас есть стандартное понимание людей нашей профессии - эксцентричных, полных эмоциональных всплесков. А она - словно белая ворона. Будто незаметна в труппе. Она носит в себе нечто богатое, строгое, серьезное, что не растратила в трепотне театральных коридоров и гримерных.
Она носила роли, как женщины носят плод. Она словно все время копила в себе то, что можно потом отдать сцене.
Я даже немножко ее побаивался.
Мы партнерствовали в двух спектаклях: «Любови Яровой», где она играла Яровую, а я Ярового, и в «Сердце не камень», где я играл приказчика Ераста, а она Веру Филипповну.
Когда я видел ее, то мне становилось неловко, что я так легко входил на площадку, на которой была Солодова.
Она никогда не участвовала в сплетнях, в интригах... Была вне их.
Когда мы репетировали «Любовь Яровую», мне было и легко, и страшно. Вот болела, например, у меня голова, но я не мог себе позволить расслабиться. Потому что рядом - Солодова.
Никогда не забуду, как у Лизы умер отец, а дублеров у нее не было. Я играл с ней в этот день. И не могу описать все мое восхищение, восторг перед ее мужеством.
Это такая женщина: вот мы рассказываем анекдот, она входит -и всем становится неловко.
Я считаю, что мы с ней родственники: я пришел в Малый с периферии, и она тоже. А это очень непросто: войти в труппу Малого, с его амбициями, с его традициями, с его подозрительными и оценивающими взглядами: ну, что вы можете? Ты - новосибирский, и ты - таганрогская?
Солодова пришла с достоинством. Кому-то, возможно, она казалась сухарем, но это было не так. Она была умнее. И благоговейно относилась к театру.
Мы начинали репетировать многострадальный спектакль «Привидения» Ибсена, на котором сменилось четыре режиссера. Я - Освальда, она - Регину. Был хороший режиссер, но, как и мы, с периферии. Гоголева и Велихов сказали ему: «Вы этот спектакль в Малом театре поставить не можете». И ушли. Мы остались втроем: Солодова, я и режиссер...
Как вела Лиза себя в этой ситуации? Она больше молчала. Она была достойна. Лиза - это воплощенное достоинство.
И я благодарю судьбу, что имел счастье общаться с этим человеком. Я перед ней как перед личностью преклоняюсь. Перед личностью творческой. И человеческой. Она молодец, что не раскрывает свой внутренний мир, а бережет его.
Я Солодову вспоминаю как самое прекрасное в Малом театре. Бывает ли Елизавета Михайловна Солодова хоть когда-то довольна собой? В нашей беседе пару раз она вспомнила о своих удачах. Но и эти воспоминания были сдобрены изрядной долей юмора. Я спросила о ее киносудьбе. И вот что услышала:
Е.СОЛОДОВА: Когда я приехала из провинции - такая звезда на уровне Таганрога и Ростова - и меня пригласили в кино, я милостиво ответила, что буду сниматься. И услышала в ответ: «Да, со временем. В ролях матерей...» Так и случилось.
Первым в моей кинобиографии был фильм-спектакль «Васса Железнова», где я сыграла Рашель. Потом в двух фильмах снялась в роли Марии Александровны Ульяновой: «Казнены на рассвете» и «Первая Бастилия «. Этого вы никогда не увидите, потому что Владимир Ильич Ленин теперь не в чести. В рецензиях на фильм «Казнены на рассвете» только меня и хвалили... Я там выдала, конечно, встречу с Сашей в тюрьме. Сыграла так, что даже сама была довольна. Снимали картину на «Мосфильме». А «Первую Бастилию» - на «Ленфильме». Это фильм о студенческих годах Ленина.
А потом сняли фильм-спектакль «Дачники» Горького, где я играла Марию Львовну. Затем Андрон Кончаловский взял меня на мать в свой знаменитый «Романс о влюбленных»... Были еще какие-то фильмы - я сейчас уже и не помню.
Про себя Солодова говорит словно между прочим. Может вдруг пробросить фразу:»Я не считаю, что у меня получилась Любовь Яровая». Актриса не считает! А вот партнеры - о чем свидетельствует хотя бы восторженный монолог Евгения Семеновича Матвеева - и критики - считают. Но у Солодовой - свой счет к себе и к ролям. Она вообще предпочитает говорить о партнерах.
Е.СОЛОДОВА: У меня со Славой Барышевым очень хорошие отношения. В «Дяде Ване» с Виталием Соломиным в первой сцене у нас полное единение. Мы друг друга понимаем. Я вижу и верю, что он любит няньку. В жизни у него любовь другая, уже поздно ему влюбляться в меня, к сожалению.
Солодова опять шутит. И на сцене эта строгая актриса иногда может подшутить.
Рассказывает народный артист России Ярослав Барышев: - В «Князе Серебряном» во II акте Солодова - Онуфриевна выносит чашу, в которой намешивает разные зелья, чтобы дать Ивану.
И она однажды созорничала. Дело в том, что первая исполнительница этой роли, Галина Константиновна Скоробогатова, приносила из дому свою чашечку и наливала туда сладкого вина. А Солодова вынесла мне воды. И тут уж нужно было выкручиваться. А она на меня смотрела: ну, как ты из этой ситуации будешь выходить? А я и говорю: «Иди сюда, Годунов, попей сначала ты...»
Солодову я вообще воспринимаю как мать. Так сложились наши судьбы, наши творческие взаимоотношения.
В «Привидениях» Ибсена, когда я стал играть Освальда, Солодова сыграла мою мать, фру Альвинг.
В «Господах Головлевых» играла мою, Петра, бабушку, Арину Петровну.
В «Сыне», где я играл главную роль, Елизавета Михайловна играла мою мать.
В «Выборе», опять-таки, мою, Ильи Рамзина, мать. К которой приходит блудный сын. И она должна его не принять. Как она отказывала... Какая боль была за то, что сын приехал только на излете ее жизни. Представляете? Всю жизнь прожить без сына...
Я помню, как она играла. Со студенческих лет помню. Еще когда в «Любови Яровой» бегал в массовках, помню, как она закуривала папиросу. В этом простеньком жесте была судьба...
Говорит народный артист России Виктор Борцов:
- Как-то на радио мы записывали спектакль по пьесе Симонова «Так и будет». Солодова в нем играла военврача Греч. А в то время все бродило слухами о французском фильме «Кузен и кузина». И Михаил Иванович Жаров нам этот фильм рассказывал. И в какой-то момент, обратился к Солодовой: «Вот она такая, как ты была». Я подумал, что чего-то недопонял. А потом случайно увидел хроникальный сюжет какого-то юбилея, на котором была делегация Малого театра. А в ней - Солодова. Как она была хороша! Настоящая русская артистка, статная, одухотворенная.
Солодова, несмотря на ее 80 лет, не стала «старухой» в художественном понимании Малого театра. Где только и было, и есть это грандиозное амплуа. Оно - для характерных актрис. Елизавета Михайловна осталась героиней, но играющей роли немолодых женщин.
И я не забуду, как студентом видел ее в Оренбурге на гастролях в спектакле «Сердце не камень» в роли Веры Филипповны. А как хороша она была у Леонида Андреевича Волкова в «Живом трупе», в роли Лизы Протасовой. И спектакль был потрясающий.
Что мне импонирует в этой артистке больше всего - это уникальное рвение к работе. И дай Бог, чтобы она была.
В биографии Солодовой есть замечательные роли. Одна из них - в «Ретро» Галина. Почти анекдотичной истории о том, как дочь и зять решили просватать своего престарелого отца, а невесты, перепутав время, пришли все разом. По сути - истории пронзительно трогательной. Солодова сыграла в ней одну из трех невест.
Говорит постановщик спектакля народный артист России Леонид Хейфец:
- Прошло много времени, но Елизавета Михайловна Солодова осталась в памяти. После премьеры «Ретро» она написала стихи, посвященные мне. И это была ода.
Встреча с ними тремя - Елизаветой Солодовой, Марией Овчинниковой, Галиной Деминой - счастливая полоса в моей жизни. Мы все были влюблены друг в друга. Я их в порыве любви буквально носил по сцене на руках.
Солодова играла женщину строгую. Главное ощущение от ее героини - достоинство человека, всю жизнь отдавшего скромному делу, мало у нас оплачиваемому. Ее тема - это тема одиночества учителя на пенсии... Солодова замечательно это играла.
Солодовой объясняются в любви. И сама актриса, скупая на слова, нет-нет, да признается в этом прекрасном чувстве:
Е.СОЛОДОВА: Видите ли, всегда любишь тот состав, с которым репетируешь. Я ничего не имею против Марцевича в «Дяде Ване», но люблю, когда Войницкого играет Юра Соломин. Когда Войницкую играет Таня Еремеева. Хотя Ира Ликсо играет по-своему. Но в своп дом я прихожу, когда играют те артисты, с которыми мы этот дом обживали, выпуская спектакль.
Так же и в Снежной королеве «. Я люблю Лилю Юдину, которая играет Снежную королеву. Полюбила Степана Коршунова, играющего Кая. У нас есть на сцене взаимная симпатия. Люблю Валерия Бабятинского в роли Советника... Вообще я ценю погружение в материал. Я ведь на Чехове воспитана, как весь мой курс. Это не просто любовь - я словно срослась в этим художником. И когда кто-то пытается его «поправить» или «улучшить», то я думаю: «Черт побери! Ты бы добрался до него!»
Когда человек одарен, то одарен во всем. Истина спорная, но не в отношении к Солодовой. Вот пример:
Е.СОЛОДОВА: Мой муж работал главным инженером газового хозяйства Москвы. В системе Моссовета. Он был исконным интеллигентом, обожал театр... Но Богу тоже хорошие люди нужны. И Он забрал мужа очень рано. Я осталась вдовой, когда дочке было семь лет. А мне - 46. Я поздно родила, потому что Зубов ненавидел беременных актрис, грозил отобрать все роли...
Осталась с зарплатой в 250 рублей. А дочь надо было одевать. За 20 копеек я покупала выкройки на Кузнецком мосту и сочиняла такие платьица, что даже директриса школы, в которой Маша училась, сказала: «Вы ее что, готовите в Дом моделей ?» А я купила школьный материал по 6 рублей за метр, но подобрала воротничок и пуговички. Это была школьная форма, только линия изменена. Моя творческая жилка и в этом сказалась. Я делала интересные вещи...
Елизавета Михайловна - философ. И тоже незаурядный.
Е.СОЛОДОВА: То ли по радио, то ли по телевизору какой-то мудрец сказал, что жизнь - это воронка. Вот я родилась, и видите - какая округлая ширина, сколько интересов: и леса, и поля, и я расту, и папа, и мама, и братья, и институт... А потом воронка делается все уже, уже, и уже... Наступает момент, когда вообще остается очень мало ценностей. И надо, вероятно, быть самодостаточной.
- Я выучила «Отче наш...». И уже без молитвы не выхожу из дома. Видите, куда пришла, хотя я получила образование при советской власти. Я - атеистка, я только сейчас знакомлюсь, что такое христианство и вера. И понимаю, что вера людям необходима. Хотя в детстве меня крестили. Родилась я 16 января, в лютый мороз. Везти крестить было нельзя, чтобы не застудить, поэтому привезли священника в дом и окунули меня в какую-то посудину. Потом мне показывали чашу, в которой меня окрестили.
- «Торопитесь сказать человеку приятное». Это гениальная фраза. Я ее вычитала - и запомнила на всю жизнь. И еще недавно услышала:
Не живи уныло,
Не жалей, что было,
Не гадай, что будет,
Береги, что есть.
Все мои еще живые однокурсницы твердят мне:
- Ты счастливая!
- Почему?
- Ты работаешь в коллективе, у тебя есть ощущение, что ты нужна, ты играешь, ты занимаешься делом, в которое все мы влюблены. Ты счастливая!
Берегу, что есть. Малый театр для меня - это дар Бога. Приехать из Таганрога и быть определенное время его ведущей артисткой... Нет, не зря все мои говорят:»Ты счастливая!»
Живу ли я, умру ли я, Я все равно счастливая...
Светлана Овчинникова, 2004
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
16 января – юбилей народной артистки России Елизаветы Михайловны Солодовой. От всей души присоединяемся к стройному хору поздравлений и желаем Елизавете Михайловне крепкого здоровья, бодрости духа и, конечно, новых творческих предложений!
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
16 января – юбилей народной артистки России Елизаветы Михайловны Солодовой. Без творчества актрисы невозможно представить себе Малый театр второй половины ХХ века, даже несмотря на то, что часто актрисе приходилось идти вслед за такими крупнейшими творческими личностями, как Д.В.Зеркалова, Е.Н.Гоголева, В.Н.Пашенная, дублируя их в спектаклях или создавая свои образы после них. Это тяжелое испытание, но талант и настойчивость актрисы помогали его преодолеть. Сейчас Солодову помнят, наверное, по одной лишь роли в фильме-спектакле «Васса Железнова». Рахиль Топаз, Рашель, революционерка, жертвующая своим личным счастьем ради идеи. Образ сильный и выразительный, достойно сосуществующий с такими художественными вершинами, как Васса Железнова Веры Пашенной и Прохор Храпов Михаила Жарова. К лучшим сценическим созданиям Елизаветы Михайловны Солодовой относятся Лиза Протасова («Живой труп»), Вера Филипповна («Сердце не камень»), Любовь Яровая, Артина («Птицы нашей молодости» И.Друце), Анна Греч («Так и будет» К.Симонова), Диана Владимировна («Ретро» А.Галина), Марина («Дядя Ваня»). Сейчас актриса выходит на подмостки лишь в одной роли – Бабушки в сказке Е.Шварца «Снежная королева». В день юбилея мы от всей души присоединяемся к стройному хору поздравлений и желаем Елизавете Михайловне крепкого здоровья, бодрости духа и, конечно, новых творческих предложений!
16 января – юбилей народной артистки России Елизаветы Михайловны Солодовой. Без творчества актрисы невозможно представить себе Малый театр второй половины ХХ века, даже несмотря на то, что часто актрисе приходилось идти вслед за такими крупнейшими творческими личностями, как Д.В.Зеркалова, Е.Н.Гоголева, В.Н.Пашенная, дублируя их в спектаклях или создавая свои образы после них. Это тяжелое испытание, но талант и настойчивость актрисы помогали его преодолеть. Сейчас Солодову помнят, наверное, по одной лишь роли в фильме-спектакле «Васса Железнова». Рахиль Топаз, Рашель, революционерка, жертвующая своим личным счастьем ради идеи. Образ сильный и выразительный, достойно сосуществующий с такими художественными вершинами, как Васса Железнова Веры Пашенной и Прохор Храпов Михаила Жарова. К лучшим сценическим созданиям Елизаветы Михайловны Солодовой относятся Лиза Протасова («Живой труп»), Вера Филипповна («Сердце не камень»), Любовь Яровая, Артина («Птицы нашей молодости» И.Друце), Анна Греч («Так и будет» К.Симонова), Диана Владимировна («Ретро» А.Галина), Марина («Дядя Ваня»). Сейчас актриса выходит на подмостки лишь в одной роли – Бабушки в сказке Е.Шварца «Снежная королева». В день юбилея мы от всей души присоединяемся к стройному хору поздравлений и желаем Елизавете Михайловне крепкого здоровья, бодрости духа и, конечно, новых творческих предложений!
15.01.2007
Подробнее
КАК НЕЖНА АКТЁРСКАЯ ДУША…
Наш собеседник – народный артист России Ярослав Барышев…
КАК НЕЖНА АКТЁРСКАЯ ДУША…
Наш собеседник – народный артист России Ярослав Барышев…
- Ярослав Павлович, как у Вас возникло желание поступить в театральное училище?
- Кажется, я всегда знал, что буду актёром. Откуда – объяснить не могу. Учился в 437-ой школе, что на Пятой Парковой улице. Это был хулиганский район, и в классе ко мне относились, как к чужаку. Помню, умер Сталин, 8 марта – день похорон. А у нас была замечательная учительница, при школе жила, настоящая русская нянька-мамка. И я пишу записку, передаю по классу: «Ребята, давайте соберём на подарок к 8 марта». Но ведь Сталин умер, какие уж тут праздники! И всё равно каждый сдал деньги на подарок. С тех пор у меня в классе не было ни одного конфликта. Я купил синюю вазу, и мы её подарили учительнице. Учился очень хорошо. Правда, когда я начал заниматься в Доме пионеров, появились тройки и двойки. Помню, ребята решили поиздеваться – нарисовали в стенгазете, как я стою на сцене, а сзади у меня на руке двойка красуется.
- Случайности часто вмешивались в Вашу судьбу?
- Да, и немало трагических. Родители мои погибли в автокатастрофе, в одночасье, в одну секунду. Мы ехали вместе – под Серпуховом это было. Я вылез из машины, лежал, захлёбывался кровью, меня привезли в детскую поликлинику… Помню, открыли окно, листва шумит… Отцу было тогда сорок пять лет, матери сорок два, мне восемнадцать. Я как раз первый курс училища окончил.
- Вы остановили свой выбор на Щепкинском случайно?
- Случайно. Меня сразу с первого на третий тур взяли. Пашенная была во главе комиссии. И только я начал читать, она сказала: «Спасибо, голубчик». Я понял: всё, меня здесь нет. И ушёл, глотая слёзы. А потом подумал: всё-таки надо зайти, посмотреть списки принятых в училище. И вижу: Соломин, Кононов, Павлов, Соболев, Даль… Барышев. Руководителем нашего курса стал Николай Александрович Анненков.
- Как же удалось Анненкову воспитать представителей таких разных театральных течений?
- Он был потрясающим педагогом. Но и курс, с моей, точки зрения, был настолько талантлив, что мы и сами себя, и друг друга воспитывали. Помню, как Анненков, то ли в шутку, то ли всерьёз, говорил нам: «Да не переживайте вы, просто говорите громче, вот и всё!» В результате Николай Александрович воспитал хороших актёров, дал нам потрясающую школу, и сохранил индивидуальность каждого. Взять Олега Даля – на кого из нас он похож? Ни на кого. Или Миша Кононов, Виталий Соломин, Сева Соболев – у каждого своя индивидуальность.
- А Вы, когда только начинали играть в театре, видели себя романтическим героем?
- Мне тогда говорили, что у меня редкое амплуа – характерный герой.
- Вы вспоминаете свой первый успех?
- Когда я пришёл в театр, первой моей большой ролью стал Шекспир в «Человеке из Стратфорда». Первую рецензию – «Удивительный дебют» написал Поюровский. После этого театр меня принял. Когда я читал сонеты Шекспира: «Её глаза на звёзды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать…» – я ощущал, что такое вдохновение. Я очень хорошо понимаю Михаила Чехова, который писал, что пока не заражался эмоциональной мыслью, ничего играть не мог. А когда он эту стену пробивал – открывались шлюзы. Но так бывает после долгого труда. Всё-таки актёрское дело чаще всего – ремесло.
- Когда Вы приступаете к работе – это для Вас праздник, поход в неизвестность, открытие? Вы можете отказаться от роли?
- Я не отказывался ни разу в жизни. Но есть роли, которые я бы не стал играть. У меня странно получилось с ролью Ивана Грозного. Всё рождалось само собой: я знал, что Грозный здесь сделает так, а здесь – вот так… Я в «Царя Иоанна» вводился очень быстро – первый исполнитель, Саша Михайлов, попал в больницу. От чего я отталкивался — не знаю… Помню, как репетировал Франца в «Разбойниках». Пришёл в кинотеатр на Пушкинской, а там показывали гитлеровскую хронику. И вдруг я увидел, как Геббельс выступает. Его череп, его аскетизм… И я неожиданно понял: вот стоит Франц. И больше мне ничего не надо было! Хмелёв рассказывал, как репетировал «Анну Каренину». Что-то у него не получалось, а скоро премьера. И вот он идёт по улице Горького, и видит в витрине подвешенного на резиночке, трясущегося паука. Хмелёв остановился и стоял минут пятнадцать. И утром сыграл Каренина. Так у него сложился образ. Суриков создал свою боярыню Морозову, когда увидел ворону на белом снегу. Он всё ходил, мучился – как ему сделать композицию? И вдруг — ворона на белом снегу. Сразу родилась и эти сани, и эта бешеная, яростная женщина…
- В роли Ивана Грозного зло получается у Вас настолько обаятельным, что, кажется, не оставляет добру никаких шансов. Вам не страшно играть этого героя?
- Нет. Я такое наслаждение получаю, играя Грозного! «Иоанн» в переводе означает «Божья благодать», а он – Иоанн Грозный. Как это совместить? Он молился, разбивая лоб в кровь, и опричники его делали так же. В какой-то игре задавали вопрос: почему у опричников Ивана Грозного на лбу были шишки? Он сам молился до крови и их заставлял! В «Заговоре Фиеско в Генуе» я играл Джанеттино Дориа, о котором говорили: «Отвратительно прекрасен и прекрасно отвратителен». А Грозный писал музыку; его переписка с Курбским – это потрясающе! Когда он выдавал замуж одну из своих племянниц, то сам написал музыку и дирижировал при помощи посоха, который весил восемнадцать килограммов, хором из дьяков. Один дьяк сфальшивил, и Грозный, не сходя с места, дал ему посохом по голове – и продолжал дирижировать. Хорошие я две фразы вычитал у него. «У собаки есть хозяин, а у волка – Бог». И о себе: «Я не волк, а пёс смердящий».
- Трудно представить, что в образе Ивана Грозного Вы усматриваете что-то положительное…
- Если Грозный обаятелен, значит, есть в нём что-то и положительное. Ведь он искренне кается… Если представить себе, что у него на душе, и как он хочет, чтобы этого не было… Ребёнком он пережил ужас бунта, его мамка спасала. Он мальчишкой сидел под столом, и ему бросали кости! А как его бояре развращали! Они его воспитали – они и получили такого царя. Я думаю, он не был от природы жесток. О добре и зле можно спорить бесконечно. Ну, сыграй Раскольникова гадом с топором – получится совсем не то.
- Когда видишь Вас в роли Грозного, понимаешь, какое органичное врастание в эпоху, сколько книг прочитано…
- Да, кажется, всё, что можно было о Грозном, я прочёл. Ещё меня интересует пушкинская эпоха. Я столько читал о Пушкине! Он мне снился даже. Из прочитанных писем и воспоминаний у меня сложился его образ. Я любил сидеть в библиотеке, конспектировать… Сейчас уже редко это делаю.
- Вы несколько раз играли Пушкина...
- Это были телевизионные спектакли. Один из них ставил Михаил Казаков. Другой – он назывался «Зелёная лампа» — делала Наташа Кенигсон. По роли мне нужно было нести в руках пиалу, где горел спирт, – Пушкин с друзьями жжёнку пили. Мы всё отрепетировали, и оператор предложил наполнить пиалу ацетоном. Я говорю: «Ну, давайте». Наливают ацетон в пиалу, я иду во фраке, а там провода везде, мне говорят: «Ещё поближе!» – и я спотыкаюсь. Плеснул на себя, и руки загорелись – ацетон. Я смотрю на пожарников, которые в ужасе не знают, что делать. Тихо подхожу и ставлю пиалу на пол. Руки обгорели, меня везут в «Скорую помощь». Передача – через полчаса. Меня мажут чем-то, бинтуют, надевают белые перчатки, – и я в перчатках играю Пушкина.
- Боль-то какая ужасная!
- Ну… Молодой был. У молодого человека боль быстро проходит. Когда старше становишься – она сильнее, и физическая, и душевная.
- Есть ли места, где Вы душевно отдыхаете?
- Эрмитаж, Русский музей, Третьяковка и моя дача осенью, когда есть грибы… Как-то в Петербурге зашёл в Эрмитаж, ходил до вечера, охрана уже идёт за мной, закрывает залы. И вот я зашёл в зал, где две мадонны Леонардо. И попросил охранников: не выключайте свет, оставьте на десять минут, ведь никого нет… И они поверили мне, оставили, и я стоял один в этом зале… Незабываемое впечатление. Помню, как я увидел «Джоконду». У меня была знакомая – заместитель директора музея имени Пушкина. Когда к ним привезли «Джоконду», она позвонила и сказала: «Если хочешь, приходи в музей ночью, потому что днём будет очередь, как в Мавзолей». Я пришёл ночью, стоял, смотрел, но не было такого ощущения, какое я ожидал – наверное, стоило подготовиться, настроиться… А иногда прихожу в Третьяковку, бросаюсь к пейзажам Васильева. Он умер в двадцать три года. И когда я смотрю на его картины, то думаю, что в жизни важно не количество прожитых лет, а то, как ты успел себя выразить, реализовать.
- Вы пишете стихи, рисуете…
- Я много писал в юности. У меня есть философские стихи, некоторые появились под впечатлением от Пушкина. Хотел я написать стихотворение о Пушкине, долго вынашивал этот замысел – и не получалось. Так я и бросил, и не написал. Рисунки свои почти все раздарил, остался только большой портрет старухи с ребёнком. Сейчас не рисую. Этим нужно или заниматься каждодневно – или не заниматься вообще. Но, поскольку я очень люблю живопись, среди моих друзей много художников.
- А есть ли у Вас настольная книга?
- Библия.
- И давно?
- Давно. Иногда раньше Толстой лежал, Достоевский, Мережковский.
- Вы умеете врать?
- Совсем не умею. Сразу видно, что я вру.
- А вот если Вы подходите после спектакля к своему коллеге, а его работа Вам не понравилась?
- Не подхожу совсем. Если мне понравилось – только тогда подхожу и говорю.
- Работа с кем из Ваших коллег доставила Вам наибольшее удовольствие?
- С Кенигсоном. Мы с ним подружились со времён «Ярмарки тщеславия». Хотя всё равно иногда цапались.
- А он был трудный человек?
- Да нет, скорее коммуникабельный. После его смерти в спектакль, где мы оба играли, ввели одного актёра, третьего, — и я тогда понял, что такое Кенигсон. Хотя, наверное, все партнёры хороши, а если у тебя не всё получается, значит, ты сам виноват – что-то не доделал, не домыслил, не просчитал.
- Но Вы же не можете просчитать за партнёра!
- Должен, обязан. У нас такая профессия. Если не можешь — тогда играй один.
- Теперь всё чаще говорят о возрождении теле- и радиопостановок. Как Вы считаете, они нужны сегодня?
- По идее – нужны, но многое зависит от исполнения. Раньше, когда записывали спектакли на радио, можно было чётко представить себе персонажа, потому что у каждого актёра был свой голос. Своя интонация, свой тембр, выразительность. Сейчас актёров трудно угадать по голосам… А вот Смоктуновского, Доронина везде узнаешь.
Мне нравится, когда для телевидения снимают «живой» спектакль, из зрительного зала. Это совершенно другое ощущение – движение, мысль, экспрессия… А вот «Заговор Фиеско в Генуе» сняли на телевидении – и десяти процентов не осталось от того, что было изначально. То же самое – «Господа Головлёвы». Я как-то ещё мальчишкой слушал по радио спектакль Малого театра. Даже не помню, как он назывался, но там играла Хорькова. И я на всю жизнь запомнил, как она смеялась!
- Ваши любимые артисты?
- Луспекаев. У него был невероятный темперамент. И Жерар Филип, конечно, с его чувством меры, которого я ни у кого больше не видел. А уж обаяние – это что-то за гранью. Как он Сида, говорят, играл! Но мы можем судить о нём только по кино. Рассказывают, что после «Сида» пришли к нему гости, пошли они в кафе и молчат. И он, обиженно: «Что же, вам не понравился спектакль?» Вот она, актёрская натура – он ведь прекрасно понимал, что это здорово! Жан Вилар, когда стал главным режиссёром Театра народных окраин, написал директору письмо об актёрской жизни, судьбе – о том, что у каждого актёра должна быть комната, куда бы он мог привести друзей, и т.д. И в нем была такая фраза: «Вы поймите, что душа актёра ещё нежнее, чем душа поэта». Ведь поэты и художники независимы, а актёр подневолен.
- Ярослав Павлович, а что это была за история, когда Вы из Вячеслава (по паспорту) стали Ярославом? Расскажите, пожалуйста, широкой общественности!
- Это Олег Даль придумал. Мы репетировали отрывок из «А зори здесь тихие», кажется. Я был молодой, темпераментный, как говорится — прыгал на люстры. И Олег говорит: «Да какой ты Вячеслав? Ты – Ярослав, ярый ты!» И вот оттуда пошло – Ярослав, закрепилось с первого курса. А по паспорту я Вячеслав. Старшую мою дочь зовут Лада, Лада Ярославна. В документах записали как Вячеславовну. Одно расстройство. Когда мне давали Государственную премию, позвонили и говорят: «Вот мы пишем сейчас характеристику, и у нас сомнения, вы всё-таки Вячеслав или Ярослав?» Но это имя не я сам себе придумал, а мои товарищи.
- А Вы вообще счастливый человек?
- Счастье, как говорил Паскаль, даётся только подготовленным умам. Я счастлив, что у меня есть жена Галина, трое детей, которые очень талантливы, красивы, обаятельны. Они все выше меня ростом, даже дочь. Внучке моей 15 лет, так что я уже старый человек.
- Жена у Вас актриса?
- Нет, она кандидат наук, очень талантливый, умный, терпеливый человек. Дети все уже взрослые, младшему – двадцать один. Дочь окончила МГУ, юридический факультет, старший сын — выпускник Академии управления, а младший сейчас учится в «Плешке».
- И никто не стал актёром? Вы их отговаривали?
- Нет, наоборот, я говорил: давайте… Но они не захотели. Алёшка сказал: «Лучшим артистом, чем папа, мне трудно быть, а хуже я не хочу». А Серёжка говорил: «Папа, я смотрю на твою жизнь – да что же это такое? Денег нету, одни сплошные нервы. Зачем мне это нужно? «Плешка» лучше».
- Вы много раз бывали за границей, а где Вы чувствовали себя наиболее комфортно?
- Нигде, кроме России. Мой друг, художник Миронов, поехал на Кубу. И он рассказывал: «Вот стою я, передо мною океан и понимаю, что чувствовали эмигранты. Вот бы сейчас домой, через этот океан! Ну что я здесь делаю?» Вот русский человек такой: неделю – и всё. Домой, домой…
Материал подготовили Ольга Буткова и Ольга Петренко, 2001 год
Наш собеседник – народный артист России Ярослав Барышев…
- Ярослав Павлович, как у Вас возникло желание поступить в театральное училище?
- Кажется, я всегда знал, что буду актёром. Откуда – объяснить не могу. Учился в 437-ой школе, что на Пятой Парковой улице. Это был хулиганский район, и в классе ко мне относились, как к чужаку. Помню, умер Сталин, 8 марта – день похорон. А у нас была замечательная учительница, при школе жила, настоящая русская нянька-мамка. И я пишу записку, передаю по классу: «Ребята, давайте соберём на подарок к 8 марта». Но ведь Сталин умер, какие уж тут праздники! И всё равно каждый сдал деньги на подарок. С тех пор у меня в классе не было ни одного конфликта. Я купил синюю вазу, и мы её подарили учительнице. Учился очень хорошо. Правда, когда я начал заниматься в Доме пионеров, появились тройки и двойки. Помню, ребята решили поиздеваться – нарисовали в стенгазете, как я стою на сцене, а сзади у меня на руке двойка красуется.
- Случайности часто вмешивались в Вашу судьбу?
- Да, и немало трагических. Родители мои погибли в автокатастрофе, в одночасье, в одну секунду. Мы ехали вместе – под Серпуховом это было. Я вылез из машины, лежал, захлёбывался кровью, меня привезли в детскую поликлинику… Помню, открыли окно, листва шумит… Отцу было тогда сорок пять лет, матери сорок два, мне восемнадцать. Я как раз первый курс училища окончил.
- Вы остановили свой выбор на Щепкинском случайно?
- Случайно. Меня сразу с первого на третий тур взяли. Пашенная была во главе комиссии. И только я начал читать, она сказала: «Спасибо, голубчик». Я понял: всё, меня здесь нет. И ушёл, глотая слёзы. А потом подумал: всё-таки надо зайти, посмотреть списки принятых в училище. И вижу: Соломин, Кононов, Павлов, Соболев, Даль… Барышев. Руководителем нашего курса стал Николай Александрович Анненков.
- Как же удалось Анненкову воспитать представителей таких разных театральных течений?
- Он был потрясающим педагогом. Но и курс, с моей, точки зрения, был настолько талантлив, что мы и сами себя, и друг друга воспитывали. Помню, как Анненков, то ли в шутку, то ли всерьёз, говорил нам: «Да не переживайте вы, просто говорите громче, вот и всё!» В результате Николай Александрович воспитал хороших актёров, дал нам потрясающую школу, и сохранил индивидуальность каждого. Взять Олега Даля – на кого из нас он похож? Ни на кого. Или Миша Кононов, Виталий Соломин, Сева Соболев – у каждого своя индивидуальность.
- А Вы, когда только начинали играть в театре, видели себя романтическим героем?
- Мне тогда говорили, что у меня редкое амплуа – характерный герой.
- Вы вспоминаете свой первый успех?
- Когда я пришёл в театр, первой моей большой ролью стал Шекспир в «Человеке из Стратфорда». Первую рецензию – «Удивительный дебют» написал Поюровский. После этого театр меня принял. Когда я читал сонеты Шекспира: «Её глаза на звёзды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать…» – я ощущал, что такое вдохновение. Я очень хорошо понимаю Михаила Чехова, который писал, что пока не заражался эмоциональной мыслью, ничего играть не мог. А когда он эту стену пробивал – открывались шлюзы. Но так бывает после долгого труда. Всё-таки актёрское дело чаще всего – ремесло.
- Когда Вы приступаете к работе – это для Вас праздник, поход в неизвестность, открытие? Вы можете отказаться от роли?
- Я не отказывался ни разу в жизни. Но есть роли, которые я бы не стал играть. У меня странно получилось с ролью Ивана Грозного. Всё рождалось само собой: я знал, что Грозный здесь сделает так, а здесь – вот так… Я в «Царя Иоанна» вводился очень быстро – первый исполнитель, Саша Михайлов, попал в больницу. От чего я отталкивался — не знаю… Помню, как репетировал Франца в «Разбойниках». Пришёл в кинотеатр на Пушкинской, а там показывали гитлеровскую хронику. И вдруг я увидел, как Геббельс выступает. Его череп, его аскетизм… И я неожиданно понял: вот стоит Франц. И больше мне ничего не надо было! Хмелёв рассказывал, как репетировал «Анну Каренину». Что-то у него не получалось, а скоро премьера. И вот он идёт по улице Горького, и видит в витрине подвешенного на резиночке, трясущегося паука. Хмелёв остановился и стоял минут пятнадцать. И утром сыграл Каренина. Так у него сложился образ. Суриков создал свою боярыню Морозову, когда увидел ворону на белом снегу. Он всё ходил, мучился – как ему сделать композицию? И вдруг — ворона на белом снегу. Сразу родилась и эти сани, и эта бешеная, яростная женщина…
- В роли Ивана Грозного зло получается у Вас настолько обаятельным, что, кажется, не оставляет добру никаких шансов. Вам не страшно играть этого героя?
- Нет. Я такое наслаждение получаю, играя Грозного! «Иоанн» в переводе означает «Божья благодать», а он – Иоанн Грозный. Как это совместить? Он молился, разбивая лоб в кровь, и опричники его делали так же. В какой-то игре задавали вопрос: почему у опричников Ивана Грозного на лбу были шишки? Он сам молился до крови и их заставлял! В «Заговоре Фиеско в Генуе» я играл Джанеттино Дориа, о котором говорили: «Отвратительно прекрасен и прекрасно отвратителен». А Грозный писал музыку; его переписка с Курбским – это потрясающе! Когда он выдавал замуж одну из своих племянниц, то сам написал музыку и дирижировал при помощи посоха, который весил восемнадцать килограммов, хором из дьяков. Один дьяк сфальшивил, и Грозный, не сходя с места, дал ему посохом по голове – и продолжал дирижировать. Хорошие я две фразы вычитал у него. «У собаки есть хозяин, а у волка – Бог». И о себе: «Я не волк, а пёс смердящий».
- Трудно представить, что в образе Ивана Грозного Вы усматриваете что-то положительное…
- Если Грозный обаятелен, значит, есть в нём что-то и положительное. Ведь он искренне кается… Если представить себе, что у него на душе, и как он хочет, чтобы этого не было… Ребёнком он пережил ужас бунта, его мамка спасала. Он мальчишкой сидел под столом, и ему бросали кости! А как его бояре развращали! Они его воспитали – они и получили такого царя. Я думаю, он не был от природы жесток. О добре и зле можно спорить бесконечно. Ну, сыграй Раскольникова гадом с топором – получится совсем не то.
- Когда видишь Вас в роли Грозного, понимаешь, какое органичное врастание в эпоху, сколько книг прочитано…
- Да, кажется, всё, что можно было о Грозном, я прочёл. Ещё меня интересует пушкинская эпоха. Я столько читал о Пушкине! Он мне снился даже. Из прочитанных писем и воспоминаний у меня сложился его образ. Я любил сидеть в библиотеке, конспектировать… Сейчас уже редко это делаю.
- Вы несколько раз играли Пушкина...
- Это были телевизионные спектакли. Один из них ставил Михаил Казаков. Другой – он назывался «Зелёная лампа» — делала Наташа Кенигсон. По роли мне нужно было нести в руках пиалу, где горел спирт, – Пушкин с друзьями жжёнку пили. Мы всё отрепетировали, и оператор предложил наполнить пиалу ацетоном. Я говорю: «Ну, давайте». Наливают ацетон в пиалу, я иду во фраке, а там провода везде, мне говорят: «Ещё поближе!» – и я спотыкаюсь. Плеснул на себя, и руки загорелись – ацетон. Я смотрю на пожарников, которые в ужасе не знают, что делать. Тихо подхожу и ставлю пиалу на пол. Руки обгорели, меня везут в «Скорую помощь». Передача – через полчаса. Меня мажут чем-то, бинтуют, надевают белые перчатки, – и я в перчатках играю Пушкина.
- Боль-то какая ужасная!
- Ну… Молодой был. У молодого человека боль быстро проходит. Когда старше становишься – она сильнее, и физическая, и душевная.
- Есть ли места, где Вы душевно отдыхаете?
- Эрмитаж, Русский музей, Третьяковка и моя дача осенью, когда есть грибы… Как-то в Петербурге зашёл в Эрмитаж, ходил до вечера, охрана уже идёт за мной, закрывает залы. И вот я зашёл в зал, где две мадонны Леонардо. И попросил охранников: не выключайте свет, оставьте на десять минут, ведь никого нет… И они поверили мне, оставили, и я стоял один в этом зале… Незабываемое впечатление. Помню, как я увидел «Джоконду». У меня была знакомая – заместитель директора музея имени Пушкина. Когда к ним привезли «Джоконду», она позвонила и сказала: «Если хочешь, приходи в музей ночью, потому что днём будет очередь, как в Мавзолей». Я пришёл ночью, стоял, смотрел, но не было такого ощущения, какое я ожидал – наверное, стоило подготовиться, настроиться… А иногда прихожу в Третьяковку, бросаюсь к пейзажам Васильева. Он умер в двадцать три года. И когда я смотрю на его картины, то думаю, что в жизни важно не количество прожитых лет, а то, как ты успел себя выразить, реализовать.
- Вы пишете стихи, рисуете…
- Я много писал в юности. У меня есть философские стихи, некоторые появились под впечатлением от Пушкина. Хотел я написать стихотворение о Пушкине, долго вынашивал этот замысел – и не получалось. Так я и бросил, и не написал. Рисунки свои почти все раздарил, остался только большой портрет старухи с ребёнком. Сейчас не рисую. Этим нужно или заниматься каждодневно – или не заниматься вообще. Но, поскольку я очень люблю живопись, среди моих друзей много художников.
- А есть ли у Вас настольная книга?
- Библия.
- И давно?
- Давно. Иногда раньше Толстой лежал, Достоевский, Мережковский.
- Вы умеете врать?
- Совсем не умею. Сразу видно, что я вру.
- А вот если Вы подходите после спектакля к своему коллеге, а его работа Вам не понравилась?
- Не подхожу совсем. Если мне понравилось – только тогда подхожу и говорю.
- Работа с кем из Ваших коллег доставила Вам наибольшее удовольствие?
- С Кенигсоном. Мы с ним подружились со времён «Ярмарки тщеславия». Хотя всё равно иногда цапались.
- А он был трудный человек?
- Да нет, скорее коммуникабельный. После его смерти в спектакль, где мы оба играли, ввели одного актёра, третьего, — и я тогда понял, что такое Кенигсон. Хотя, наверное, все партнёры хороши, а если у тебя не всё получается, значит, ты сам виноват – что-то не доделал, не домыслил, не просчитал.
- Но Вы же не можете просчитать за партнёра!
- Должен, обязан. У нас такая профессия. Если не можешь — тогда играй один.
- Теперь всё чаще говорят о возрождении теле- и радиопостановок. Как Вы считаете, они нужны сегодня?
- По идее – нужны, но многое зависит от исполнения. Раньше, когда записывали спектакли на радио, можно было чётко представить себе персонажа, потому что у каждого актёра был свой голос. Своя интонация, свой тембр, выразительность. Сейчас актёров трудно угадать по голосам… А вот Смоктуновского, Доронина везде узнаешь.
Мне нравится, когда для телевидения снимают «живой» спектакль, из зрительного зала. Это совершенно другое ощущение – движение, мысль, экспрессия… А вот «Заговор Фиеско в Генуе» сняли на телевидении – и десяти процентов не осталось от того, что было изначально. То же самое – «Господа Головлёвы». Я как-то ещё мальчишкой слушал по радио спектакль Малого театра. Даже не помню, как он назывался, но там играла Хорькова. И я на всю жизнь запомнил, как она смеялась!
- Ваши любимые артисты?
- Луспекаев. У него был невероятный темперамент. И Жерар Филип, конечно, с его чувством меры, которого я ни у кого больше не видел. А уж обаяние – это что-то за гранью. Как он Сида, говорят, играл! Но мы можем судить о нём только по кино. Рассказывают, что после «Сида» пришли к нему гости, пошли они в кафе и молчат. И он, обиженно: «Что же, вам не понравился спектакль?» Вот она, актёрская натура – он ведь прекрасно понимал, что это здорово! Жан Вилар, когда стал главным режиссёром Театра народных окраин, написал директору письмо об актёрской жизни, судьбе – о том, что у каждого актёра должна быть комната, куда бы он мог привести друзей, и т.д. И в нем была такая фраза: «Вы поймите, что душа актёра ещё нежнее, чем душа поэта». Ведь поэты и художники независимы, а актёр подневолен.
- Ярослав Павлович, а что это была за история, когда Вы из Вячеслава (по паспорту) стали Ярославом? Расскажите, пожалуйста, широкой общественности!
- Это Олег Даль придумал. Мы репетировали отрывок из «А зори здесь тихие», кажется. Я был молодой, темпераментный, как говорится — прыгал на люстры. И Олег говорит: «Да какой ты Вячеслав? Ты – Ярослав, ярый ты!» И вот оттуда пошло – Ярослав, закрепилось с первого курса. А по паспорту я Вячеслав. Старшую мою дочь зовут Лада, Лада Ярославна. В документах записали как Вячеславовну. Одно расстройство. Когда мне давали Государственную премию, позвонили и говорят: «Вот мы пишем сейчас характеристику, и у нас сомнения, вы всё-таки Вячеслав или Ярослав?» Но это имя не я сам себе придумал, а мои товарищи.
- А Вы вообще счастливый человек?
- Счастье, как говорил Паскаль, даётся только подготовленным умам. Я счастлив, что у меня есть жена Галина, трое детей, которые очень талантливы, красивы, обаятельны. Они все выше меня ростом, даже дочь. Внучке моей 15 лет, так что я уже старый человек.
- Жена у Вас актриса?
- Нет, она кандидат наук, очень талантливый, умный, терпеливый человек. Дети все уже взрослые, младшему – двадцать один. Дочь окончила МГУ, юридический факультет, старший сын — выпускник Академии управления, а младший сейчас учится в «Плешке».
- И никто не стал актёром? Вы их отговаривали?
- Нет, наоборот, я говорил: давайте… Но они не захотели. Алёшка сказал: «Лучшим артистом, чем папа, мне трудно быть, а хуже я не хочу». А Серёжка говорил: «Папа, я смотрю на твою жизнь – да что же это такое? Денег нету, одни сплошные нервы. Зачем мне это нужно? «Плешка» лучше».
- Вы много раз бывали за границей, а где Вы чувствовали себя наиболее комфортно?
- Нигде, кроме России. Мой друг, художник Миронов, поехал на Кубу. И он рассказывал: «Вот стою я, передо мною океан и понимаю, что чувствовали эмигранты. Вот бы сейчас домой, через этот океан! Ну что я здесь делаю?» Вот русский человек такой: неделю – и всё. Домой, домой…
Материал подготовили Ольга Буткова и Ольга Петренко, 2001 год
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
15 января – юбилей народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. С огромным удовольствием поздравляем актера и от души желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих предложений!
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
15 января – юбилей народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. Этого замечательного человека часто называют «последним трагиком России». Стоит только посмотреть на послужной список Ярослава Павловича и сразу станет понятна справедливость этого утверждения. Как мощно и подробно играет Барышев царя Ивана Грозного! Каким истинно рыцарским благородством веет от его Амиаса Паулета! С успехом играет актер и в комедийных спектаклях, создавая яркие образы без нажима и со вкусом настоящего художника. Таков Василий Иванович Беркутов в пьесе А.Н.Островского «Волки и овцы», таков и Евгений Сергеевич Дорн в чеховской «Чайке» - последняя по времени роль, сыгранная актером на сцене Малого театра. В давно идущий спектакль Ярослав Павлович внес новое звучание, свою ноту – ноту здоровой иронии. С огромным удовольствием поздравляем актера с юбилеем и от души желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих предложений!
15 января – юбилей народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. Этого замечательного человека часто называют «последним трагиком России». Стоит только посмотреть на послужной список Ярослава Павловича и сразу станет понятна справедливость этого утверждения. Как мощно и подробно играет Барышев царя Ивана Грозного! Каким истинно рыцарским благородством веет от его Амиаса Паулета! С успехом играет актер и в комедийных спектаклях, создавая яркие образы без нажима и со вкусом настоящего художника. Таков Василий Иванович Беркутов в пьесе А.Н.Островского «Волки и овцы», таков и Евгений Сергеевич Дорн в чеховской «Чайке» - последняя по времени роль, сыгранная актером на сцене Малого театра. В давно идущий спектакль Ярослав Павлович внес новое звучание, свою ноту – ноту здоровой иронии. С огромным удовольствием поздравляем актера с юбилеем и от души желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих предложений!
Подробнее
ТАТЬЯНА ПАНКОВА: ЗАЧЕМ ДУШЕ ЛОГИКА?
ТАТЬЯНА ПАНКОВА: ЗАЧЕМ ДУШЕ ЛОГИКА?
На прошлой неделе старейшая актриса Малого театра народная артистка России Татьяна Петровна Панкова отметила 90-летний юбилей...
На прошлой неделе старейшая актриса Малого театра народная артистка России Татьяна Петровна Панкова отметила 90-летний юбилей...
ТАТЬЯНА ПАНКОВА: ЗАЧЕМ ДУШЕ ЛОГИКА?
На прошлой неделе старейшая актриса Малого театра народная артистка России Татьяна Петровна Панкова отметила 90-летний юбилей. О том, почему именно Академический Малый театр стал её судьбой, об отношении «стариков» к молодым артистам и незабываемых концертах для бойцов в Великую Отечественную она рассказала корреспонденту ВЗГЛЯДа Андрею Морозову.
– Татьяна Петровна, несмотря на ваш юбилей, не хотелось бы напоминать про ваш возраст...
– (смеётся) Именно в моём возрасте возраст не скрывается.
– Мне кажется, что в ваши годы больше всего вспоминается юность. Или вы вспоминаете, как в первый раз вышли на сцену Малого театра?
– Я коренная ленинградка и никуда после окончания школы, а потом и университета уезжать не собиралась. В театр хотела пойти сразу после школы, но папа сказал: «Сначала получи профессию, а потом можешь заниматься ерундой».
– И вы «занимаетесь ерундой» по сей день?
– Да, по сей день, и могу сказать, что по-настоящему счастлива. Счастлива, что судьба послала мне такую профессию и что я служу в Малом театре. Его я узнала еще в Ленинграде, куда он часто приезжал на гастроли. Я целенаправленно поехала в Москву, чтобы поступить в Щепкинское училище при Малом.
– Удивительно, вы с таким восторгом рассказываете об этом. Вы и тогда так же искренне восторгались Малым?
– Мой восторг тогда был самым настоящим. У нас в семье было четверо детей – два брата и две сестры, и мы все ушли в театр. Правда, на этом пока всё и кончилось, племянники хотя и имеют творческие профессии, но в театре не работают.
Нас всех «испортил» театром старший брат. Он был очень высокий и статный, в массовках Мариинского играл воинов и алебардистов. Ещё он играл в Михайловском, Александринке, в БДТ учился и играл Софронова. Он приходил после спектаклей домой и потрясающе рассказывал, что такое театр. Для нас это казалось волшебством.
Во время войны он погиб. Сейчас артисты служат в театре Российской армии, а тогда в Ленинграде был КБФ – театр Краснознаменного балтийского флота. Когда началась война, он стал служить в агитбригадах, они ездили по фронту Балтийской флотилии с концертами. Во время одного выступления корабль попал на мину, и он вместе с другими в течение десяти часов спасал женщин и детей. Когда он сел в с последнюю шлюпку, то немецкий летчик на бреющем полёте расстрелял их.
– Вы понимали, что, кроме желания и восторга, в театре нужно много работать? Трудно было овладевать техникой речи, учиться мастерству игры?
– Не могу сказать, что было трудно. Мы, студенты были настолько счастливы что учимся в Щепкинском училище, что это счастье подменяло нам все трудности. Да, были крошечные стипендии, мы недоедали, но мы не замечали этого. По вечерам, собираясь, мы говорили только о театре, о театре, о театре!
Я благодарю судьбу, что она устроила так, что я служу в Малом театре. В Ленинграде есть немало хороших театров, но я мечтала попасть только в Малый, после того как увидела их спектакль «Дети Ванюшина». Я хотела играть в Малом.
– Почему?
– В нем осталось что-то от старой театральной школы, то есть мало было изображения. В тех «Детях Ванюшина» играл Рыбников. Как он рыдал, когда клал деньги для Леночки, которую опозорил его сын! Он рыдал по-настоящему. И вот тогда я решила, что хочу играть только вот так. Господь помог мне осуществить мою мечту – я поступила в училище при Малом театре.
– Ваше первое образование физико-математическое. В физике и математике больше рацио, а в актёрской профессии, как говорил мне ваш коллега Эдуард Марцевич , больше души.
– Сначала я считала, что потеряла время, учась на физико-математическом факультете, что мне надо было сразу поступать в театральное. Но знаете, любое образование – медицинское, физическое или химическое – развивает ум и логику и даже интуицию. Это очень помогает работе в театре.
– Зачем душе логика?
– Вы только не замечаете этого, но душа сама всё равно поступает логично.
– Ещё скажете, что и женское сердце может быть логичным?
– Конечно. Это логика чувств, но всё равно логика. Есть логика ума, а есть логика чувств, и она необходима актёру. Только тогда он сможет убедить зрителя и сам поймёт: «А ведь это действительно так и есть!». Эти ходы подсказывает сердце. Хотя кто-то из актёров ищет примеры из жизни, но это актёрская кухня. Безусловно, логика чувств необходима.
– Малый театр славился великими «стариками» и «старухами». Вам довелось не только общаться, но и играть с ними. Как они относились к молодым актёрам?
– Я пришла в Малый в расцвет наших «стариков». Но «старики» – это не возрастное, а амплуа. Вере Николаевне Пашенной было всего 56 лет. Какая же она старуха!
Моим учителем был художественный руководитель театра Константин Александрович Зубов, которому я благодарна всю жизнь, как и другим педагогам. Он говорил: «Своей волей я могу дать вам большую роль в первом составе. Но вам это не нужно. Пока есть «старики», идите за ними. Потому что со мной вы прошли школу, а с ними вы пройдёте университеты». Всё понимаешь позже, и эти слова были очень верными. Я играла в очередь с Пашенной и Кабаниху, и Кукушкину, и другие роли – имя им легион.
– Нынешний художественный руководитель Юрий Соломин рассказывал, что «старики» дарили разные подарки молодым актерам. У вас есть такие подарки?
– Это была традиция. В Малом театре очень много традиций – хороших, настоящих. Но главная была в самоотдаче на сцене. Болен ты, или в плохом настроении, или у тебя какая-то беда, но на сцене должна быть полная самоотдача. У Веры Николаевны Пашенной в три часа дня умер муж, который в спектакле с ней играл Ярового, а она Любовь Яровую. Вечером она играла спектакль, несмотря на такое несчастье. Таких примеров много.
Ещё одна традиция – отношение к сцене. За несколько минут до репетиции мы могли шутить, обсуждать выставку или какой-то спектакль, но как только актер вышел на сцену, он уже серьезен и только работает.
Что касается подарков, то как-то мне срочно пришлось заменить Пашенную и сыграть Ефросинью Старицкую. В 23 года играть семидесятилетнюю старуху!..
Я поздно начала играть роли своего возраста, молодых не играла никогда, и это тоже своего рода амплуа. Когда я пришла в уборную гримироваться, то меня ждало письмо от Пашенной, в котором она благословляла меня на роль и давала наставления: «Не забудьте что вот в такое-то место роли по темпераменту должно быть выше всего остального». И ещё она прислала мне бирюзовые серёжки.
Естественно, меняется время, меняются люди и, к великому сожалению, меняется – вы сами это, наверное, замечали – язык. Какие-то изменения есть и в нашем театре, но в основном мы стараемся придерживаться старых традиций. Как-то ко мне подошёл молодой актёр и стал говорить, что вот какой-то спектакль на его взгляд не совсем получился: «Это ведь не спектакль Малого театра». Я удивилась: «А откуда он это знает?». Как будто стены театра сообщили ему это.
Если говорить про взаимоотношения людей, то не все люди идеальны и общаются в основном поверхностно или могут совсем не общаться с друг другом. Но как только начинается работа, то всё это заканчивается и – только полная искренность между актёрами!
– У вас есть надежда, что молодые актёры сохранят традиции Малого театра?
– А они их сохраняют в разной степени. Не могу сказать, что все и что всегда. Очень на многое влияет сегодня время.
– Правда, что традиции – это нафталин?
– Нет, это неправда. Традиции – великая вещь. Англия существует благодаря традициям. Еще не известно, какой стала бы она, если бы не соблюдала их. А уж театр тем более.
– Но ведь всё развивается и меняется – был Пушкин, потом Маяковский, Цветаева, Евтушенко...
– Мы и Евтушенко можем поставить исходя из наших традиций. Наши традиции – это актер, который полностью себя отдает на сцене, который соблюдает речь и стих.
– Во время войны вы выступали на фронте. Сейчас есть такое понятие, как экстрим, у вас было что-то похожее тогда?
– Я два года ездила по фронтам с выступлениями и как-то раз мы играли спектакль в 700 метрах от линии фронта. Это было на Первом Белорусском фронте.
– Какие спектакли вы показывали бойцам?
– В первые дни войны на фронт выезжали наши старики – Остужев, Пашенная, Рыжова. С ними ездила и Варвара Александровна Обухова, двоюродная сестра знаменитой певицы. Она была драматической актрисой и еще она считалась бригадиром агитбригад.
Сначала мы показывали разные сборники, а потом стали играть и спектакли. Помню, что декорации для них делала Любовь Силич, потрясающая художница – она могла на полотне сделать такую декорацию, что можно было поверить, будто перед вам бревенчатая изба. С такими декорациями и реквизитом мы играли «Без вины виноватые», «Не в свои сани не садись» Островского, чеховские водевили.
Концерты был разные. Бывало, что актёр мог пойти выступать только один, например, на подводной лодке. И он шёл и читал матросам Чехова.
Знаете, вроде бы такое сочетание, как война и счастье, невозможно, тем не менее, я могу сказать, что на фронте я была счастлива – такая была в артистах востребованность!
– Было, наверное, что-то и запомнившееся на всю жизнь?
– Как-то раз мы с одним актером выступали в госпитале. Он начал читать какие-то смешные рассказы Чехова, но я обратила внимание, что бойцы отворачиваются. Тогда я попросила его закончить, дескать, у нас мало времени, и прочитала итальянскую сказку Горького про мать, убившую сына за измену Родине. И всё равно было заметно по настроению, что слушали не очень.
Когда я уходила, один боец – молодой парень лет 22 попросил меня подойти к нему. Я подошла. «Снимите с меня одеяло», – попросил он. Я сняла и увидела, что передо мной лежал настоящий обрубок – у него не было ног и одной руки. «Я хочу вас попросить, – сказал он мне. – Вы сможете написать моей жене всю правду про меня, ничего не приукрашивая? Напишите только правду – каким вы меня увидели. Напишите ей, что я не имею к ней никаких претензий, пусть она устраивает свою судьбу как хочет».
– Вы написали?
– Я ревела белугой, но написала. Отправила письмо. И через три дня в госпиталь приехала его жена и забрала его.
А один наш актер мирил семью – он с фронта ездил в тыл к жене одного бойца.
– Многие актёры любят рассказывать, что на протяжении всей жизни испытывали трепет перед сценой. Вы тоже можете так сказать?
– Могу. У меня тоже есть этот трепет.
– Да бросьте! Вы там каждую дощечку ведь знаете!
– Я наизусть знаю нашу сцену. Знаете, когда выходишь на неё, то как будто какой-то выключатель поворачивается в тебе. Вот даже сейчас: я пришла от врача, ночь не спала от боли, а в театре у меня уже ничего не болит и я готова скоро пойти на сцену. На ней с артистом происходит какое-то чудо. Рыжова играла на сцене Малого 70 лет, но перед каждым выходом крестилась, в каждом карманчике у неё лежал образок. Можно сказать, что наша сцена намолена.
«Взгляд», 15.01.2007
На прошлой неделе старейшая актриса Малого театра народная артистка России Татьяна Петровна Панкова отметила 90-летний юбилей. О том, почему именно Академический Малый театр стал её судьбой, об отношении «стариков» к молодым артистам и незабываемых концертах для бойцов в Великую Отечественную она рассказала корреспонденту ВЗГЛЯДа Андрею Морозову.
– Татьяна Петровна, несмотря на ваш юбилей, не хотелось бы напоминать про ваш возраст...
– (смеётся) Именно в моём возрасте возраст не скрывается.
– Мне кажется, что в ваши годы больше всего вспоминается юность. Или вы вспоминаете, как в первый раз вышли на сцену Малого театра?
– Я коренная ленинградка и никуда после окончания школы, а потом и университета уезжать не собиралась. В театр хотела пойти сразу после школы, но папа сказал: «Сначала получи профессию, а потом можешь заниматься ерундой».
– И вы «занимаетесь ерундой» по сей день?
– Да, по сей день, и могу сказать, что по-настоящему счастлива. Счастлива, что судьба послала мне такую профессию и что я служу в Малом театре. Его я узнала еще в Ленинграде, куда он часто приезжал на гастроли. Я целенаправленно поехала в Москву, чтобы поступить в Щепкинское училище при Малом.
– Удивительно, вы с таким восторгом рассказываете об этом. Вы и тогда так же искренне восторгались Малым?
– Мой восторг тогда был самым настоящим. У нас в семье было четверо детей – два брата и две сестры, и мы все ушли в театр. Правда, на этом пока всё и кончилось, племянники хотя и имеют творческие профессии, но в театре не работают.
Нас всех «испортил» театром старший брат. Он был очень высокий и статный, в массовках Мариинского играл воинов и алебардистов. Ещё он играл в Михайловском, Александринке, в БДТ учился и играл Софронова. Он приходил после спектаклей домой и потрясающе рассказывал, что такое театр. Для нас это казалось волшебством.
Во время войны он погиб. Сейчас артисты служат в театре Российской армии, а тогда в Ленинграде был КБФ – театр Краснознаменного балтийского флота. Когда началась война, он стал служить в агитбригадах, они ездили по фронту Балтийской флотилии с концертами. Во время одного выступления корабль попал на мину, и он вместе с другими в течение десяти часов спасал женщин и детей. Когда он сел в с последнюю шлюпку, то немецкий летчик на бреющем полёте расстрелял их.
– Вы понимали, что, кроме желания и восторга, в театре нужно много работать? Трудно было овладевать техникой речи, учиться мастерству игры?
– Не могу сказать, что было трудно. Мы, студенты были настолько счастливы что учимся в Щепкинском училище, что это счастье подменяло нам все трудности. Да, были крошечные стипендии, мы недоедали, но мы не замечали этого. По вечерам, собираясь, мы говорили только о театре, о театре, о театре!
Я благодарю судьбу, что она устроила так, что я служу в Малом театре. В Ленинграде есть немало хороших театров, но я мечтала попасть только в Малый, после того как увидела их спектакль «Дети Ванюшина». Я хотела играть в Малом.
– Почему?
– В нем осталось что-то от старой театральной школы, то есть мало было изображения. В тех «Детях Ванюшина» играл Рыбников. Как он рыдал, когда клал деньги для Леночки, которую опозорил его сын! Он рыдал по-настоящему. И вот тогда я решила, что хочу играть только вот так. Господь помог мне осуществить мою мечту – я поступила в училище при Малом театре.
– Ваше первое образование физико-математическое. В физике и математике больше рацио, а в актёрской профессии, как говорил мне ваш коллега Эдуард Марцевич , больше души.
– Сначала я считала, что потеряла время, учась на физико-математическом факультете, что мне надо было сразу поступать в театральное. Но знаете, любое образование – медицинское, физическое или химическое – развивает ум и логику и даже интуицию. Это очень помогает работе в театре.
– Зачем душе логика?
– Вы только не замечаете этого, но душа сама всё равно поступает логично.
– Ещё скажете, что и женское сердце может быть логичным?
– Конечно. Это логика чувств, но всё равно логика. Есть логика ума, а есть логика чувств, и она необходима актёру. Только тогда он сможет убедить зрителя и сам поймёт: «А ведь это действительно так и есть!». Эти ходы подсказывает сердце. Хотя кто-то из актёров ищет примеры из жизни, но это актёрская кухня. Безусловно, логика чувств необходима.
– Малый театр славился великими «стариками» и «старухами». Вам довелось не только общаться, но и играть с ними. Как они относились к молодым актёрам?
– Я пришла в Малый в расцвет наших «стариков». Но «старики» – это не возрастное, а амплуа. Вере Николаевне Пашенной было всего 56 лет. Какая же она старуха!
Моим учителем был художественный руководитель театра Константин Александрович Зубов, которому я благодарна всю жизнь, как и другим педагогам. Он говорил: «Своей волей я могу дать вам большую роль в первом составе. Но вам это не нужно. Пока есть «старики», идите за ними. Потому что со мной вы прошли школу, а с ними вы пройдёте университеты». Всё понимаешь позже, и эти слова были очень верными. Я играла в очередь с Пашенной и Кабаниху, и Кукушкину, и другие роли – имя им легион.
– Нынешний художественный руководитель Юрий Соломин рассказывал, что «старики» дарили разные подарки молодым актерам. У вас есть такие подарки?
– Это была традиция. В Малом театре очень много традиций – хороших, настоящих. Но главная была в самоотдаче на сцене. Болен ты, или в плохом настроении, или у тебя какая-то беда, но на сцене должна быть полная самоотдача. У Веры Николаевны Пашенной в три часа дня умер муж, который в спектакле с ней играл Ярового, а она Любовь Яровую. Вечером она играла спектакль, несмотря на такое несчастье. Таких примеров много.
Ещё одна традиция – отношение к сцене. За несколько минут до репетиции мы могли шутить, обсуждать выставку или какой-то спектакль, но как только актер вышел на сцену, он уже серьезен и только работает.
Что касается подарков, то как-то мне срочно пришлось заменить Пашенную и сыграть Ефросинью Старицкую. В 23 года играть семидесятилетнюю старуху!..
Я поздно начала играть роли своего возраста, молодых не играла никогда, и это тоже своего рода амплуа. Когда я пришла в уборную гримироваться, то меня ждало письмо от Пашенной, в котором она благословляла меня на роль и давала наставления: «Не забудьте что вот в такое-то место роли по темпераменту должно быть выше всего остального». И ещё она прислала мне бирюзовые серёжки.
Естественно, меняется время, меняются люди и, к великому сожалению, меняется – вы сами это, наверное, замечали – язык. Какие-то изменения есть и в нашем театре, но в основном мы стараемся придерживаться старых традиций. Как-то ко мне подошёл молодой актёр и стал говорить, что вот какой-то спектакль на его взгляд не совсем получился: «Это ведь не спектакль Малого театра». Я удивилась: «А откуда он это знает?». Как будто стены театра сообщили ему это.
Если говорить про взаимоотношения людей, то не все люди идеальны и общаются в основном поверхностно или могут совсем не общаться с друг другом. Но как только начинается работа, то всё это заканчивается и – только полная искренность между актёрами!
– У вас есть надежда, что молодые актёры сохранят традиции Малого театра?
– А они их сохраняют в разной степени. Не могу сказать, что все и что всегда. Очень на многое влияет сегодня время.
– Правда, что традиции – это нафталин?
– Нет, это неправда. Традиции – великая вещь. Англия существует благодаря традициям. Еще не известно, какой стала бы она, если бы не соблюдала их. А уж театр тем более.
– Но ведь всё развивается и меняется – был Пушкин, потом Маяковский, Цветаева, Евтушенко...
– Мы и Евтушенко можем поставить исходя из наших традиций. Наши традиции – это актер, который полностью себя отдает на сцене, который соблюдает речь и стих.
– Во время войны вы выступали на фронте. Сейчас есть такое понятие, как экстрим, у вас было что-то похожее тогда?
– Я два года ездила по фронтам с выступлениями и как-то раз мы играли спектакль в 700 метрах от линии фронта. Это было на Первом Белорусском фронте.
– Какие спектакли вы показывали бойцам?
– В первые дни войны на фронт выезжали наши старики – Остужев, Пашенная, Рыжова. С ними ездила и Варвара Александровна Обухова, двоюродная сестра знаменитой певицы. Она была драматической актрисой и еще она считалась бригадиром агитбригад.
Сначала мы показывали разные сборники, а потом стали играть и спектакли. Помню, что декорации для них делала Любовь Силич, потрясающая художница – она могла на полотне сделать такую декорацию, что можно было поверить, будто перед вам бревенчатая изба. С такими декорациями и реквизитом мы играли «Без вины виноватые», «Не в свои сани не садись» Островского, чеховские водевили.
Концерты был разные. Бывало, что актёр мог пойти выступать только один, например, на подводной лодке. И он шёл и читал матросам Чехова.
Знаете, вроде бы такое сочетание, как война и счастье, невозможно, тем не менее, я могу сказать, что на фронте я была счастлива – такая была в артистах востребованность!
– Было, наверное, что-то и запомнившееся на всю жизнь?
– Как-то раз мы с одним актером выступали в госпитале. Он начал читать какие-то смешные рассказы Чехова, но я обратила внимание, что бойцы отворачиваются. Тогда я попросила его закончить, дескать, у нас мало времени, и прочитала итальянскую сказку Горького про мать, убившую сына за измену Родине. И всё равно было заметно по настроению, что слушали не очень.
Когда я уходила, один боец – молодой парень лет 22 попросил меня подойти к нему. Я подошла. «Снимите с меня одеяло», – попросил он. Я сняла и увидела, что передо мной лежал настоящий обрубок – у него не было ног и одной руки. «Я хочу вас попросить, – сказал он мне. – Вы сможете написать моей жене всю правду про меня, ничего не приукрашивая? Напишите только правду – каким вы меня увидели. Напишите ей, что я не имею к ней никаких претензий, пусть она устраивает свою судьбу как хочет».
– Вы написали?
– Я ревела белугой, но написала. Отправила письмо. И через три дня в госпиталь приехала его жена и забрала его.
А один наш актер мирил семью – он с фронта ездил в тыл к жене одного бойца.
– Многие актёры любят рассказывать, что на протяжении всей жизни испытывали трепет перед сценой. Вы тоже можете так сказать?
– Могу. У меня тоже есть этот трепет.
– Да бросьте! Вы там каждую дощечку ведь знаете!
– Я наизусть знаю нашу сцену. Знаете, когда выходишь на неё, то как будто какой-то выключатель поворачивается в тебе. Вот даже сейчас: я пришла от врача, ночь не спала от боли, а в театре у меня уже ничего не болит и я готова скоро пойти на сцену. На ней с артистом происходит какое-то чудо. Рыжова играла на сцене Малого 70 лет, но перед каждым выходом крестилась, в каждом карманчике у неё лежал образок. Можно сказать, что наша сцена намолена.
«Взгляд», 15.01.2007
12.01.2007
Подробнее
АКТЕРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 19 ПО 21 ЯНВАРЯ 2007 года
АКТЕРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 19 ПО 21 ЯНВАРЯ 2007 года
Актёры, занятые в спектаклях с 19 по 21 января 2007 года.
19 января, основная сцена, «Ревизор»: Л.П.Полякова, И.В.Иванова, К.Е.Блохина, Л.В.Ещенко, А.М.Жарова, Л.С.Аникеева, студ. Овсянникова, А.С.Потапов, Э.Е.Марцевич, Б.Г.Невзоров, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков В.В.Бунаков, С.А.Кагаков, Д.Н.Солодовник, В.А.Низовой, А.С.Кудинович, Ю.Б.Ильин, А.Ю.Белый, В.А.Андрианов, С.И.Видинеев, В.А.Ильичев, Е.В.Арановский, В.В.Петров, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, Ф.Э.Марцевич, Е.В.Куршинский
19 января, сцена на Б.Ордынке, «Тайны мадридского двора»: Н.Н.Верещенко, Е.М.Базарова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, О.Г.Жевакина, И.А.Жерякова, О.В.Молочная, Ю.В.Сафронова, В.И.Езепов, А.В.Вершинин, К.В.Демин, А.Р.Хомятов, В.Г.Зотов, М.Г.Фоменко, С.В.Потапов, Д.Н.Курочка, Д.А.Марин, Г.Н.Скряпкин, П.В.Абрамов, П.С.Жихарев, Малец
20 января, основная сцена, «Царь Борис»: Н.И.Корниенко, Т.В.Скиба, О.А.Чуваева, Л.П.Полякова, К.В.Моисеева, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Ю.В.Сафронова, В.И.Бочкарев, А.Ю.Белый, А.В.Вершинин, В.И.Езепов, В.А.Сафронов, В.В.Петров, Ю.Б.Ильин, В.В.Бунаков, Г.Ю.Оболенский, П.С.Жихарев, К.В.Демин, В.А.Коняев, А.Ю.Ермаков, В.А.Дубровский, А.Н.Анохин, А.Р.Хомятов, А.С.Кудинович, О.С.Мартьянов, С.А.Вещев, А.М.Шуйский, П.Д.Складчиков, С.С.Еремеев, С.Л.Тезов, А.Т.Манке, Д.А.Курочка, П.В.Абрамов, Г.Скряпкин, Е.В.Арановский, Д.А.Марин
20 января, сцена на Б.Ордынке, «Усилия любви…»: Д.Н.Подгорная, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Е.М.Базарова, И.А.Жерякова, В.Г.Зотов, М.Г.Фоменко, О.В.Доброван, С.А.Коршунов, А.Е.Фаддеев, Д.Н.Солодовник, В.В.Дахненко, В.А.Низовой, С.И.Видинеев
21 января, основная сцена, «Таинственный ящик»: О.Л.Пашкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, Б.В.Клюев, А.С.Кудинович, П.В.Абрамов
21 января, сцена на Б.Ордынке «Свадьба, свадьба, свадьба»: Е.Г.Харитонова, О.Г.Жевакина, Л.Г.Кичанова, М.И.Фомина, Н.П.Швец, З.Е.Андреева, А.С.Потапов, Г.В.Подгородинский, В.В.Петров, А.К.Вахтеров, В.А.Андрианов, И.С.Григорьев, Е.В.Арановский
19 января, основная сцена, «Ревизор»: Л.П.Полякова, И.В.Иванова, К.Е.Блохина, Л.В.Ещенко, А.М.Жарова, Л.С.Аникеева, студ. Овсянникова, А.С.Потапов, Э.Е.Марцевич, Б.Г.Невзоров, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков В.В.Бунаков, С.А.Кагаков, Д.Н.Солодовник, В.А.Низовой, А.С.Кудинович, Ю.Б.Ильин, А.Ю.Белый, В.А.Андрианов, С.И.Видинеев, В.А.Ильичев, Е.В.Арановский, В.В.Петров, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, Ф.Э.Марцевич, Е.В.Куршинский
19 января, сцена на Б.Ордынке, «Тайны мадридского двора»: Н.Н.Верещенко, Е.М.Базарова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, О.Г.Жевакина, И.А.Жерякова, О.В.Молочная, Ю.В.Сафронова, В.И.Езепов, А.В.Вершинин, К.В.Демин, А.Р.Хомятов, В.Г.Зотов, М.Г.Фоменко, С.В.Потапов, Д.Н.Курочка, Д.А.Марин, Г.Н.Скряпкин, П.В.Абрамов, П.С.Жихарев, Малец
20 января, основная сцена, «Царь Борис»: Н.И.Корниенко, Т.В.Скиба, О.А.Чуваева, Л.П.Полякова, К.В.Моисеева, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Ю.В.Сафронова, В.И.Бочкарев, А.Ю.Белый, А.В.Вершинин, В.И.Езепов, В.А.Сафронов, В.В.Петров, Ю.Б.Ильин, В.В.Бунаков, Г.Ю.Оболенский, П.С.Жихарев, К.В.Демин, В.А.Коняев, А.Ю.Ермаков, В.А.Дубровский, А.Н.Анохин, А.Р.Хомятов, А.С.Кудинович, О.С.Мартьянов, С.А.Вещев, А.М.Шуйский, П.Д.Складчиков, С.С.Еремеев, С.Л.Тезов, А.Т.Манке, Д.А.Курочка, П.В.Абрамов, Г.Скряпкин, Е.В.Арановский, Д.А.Марин
20 января, сцена на Б.Ордынке, «Усилия любви…»: Д.Н.Подгорная, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Е.М.Базарова, И.А.Жерякова, В.Г.Зотов, М.Г.Фоменко, О.В.Доброван, С.А.Коршунов, А.Е.Фаддеев, Д.Н.Солодовник, В.В.Дахненко, В.А.Низовой, С.И.Видинеев
21 января, основная сцена, «Таинственный ящик»: О.Л.Пашкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, Б.В.Клюев, А.С.Кудинович, П.В.Абрамов
21 января, сцена на Б.Ордынке «Свадьба, свадьба, свадьба»: Е.Г.Харитонова, О.Г.Жевакина, Л.Г.Кичанова, М.И.Фомина, Н.П.Швец, З.Е.Андреева, А.С.Потапов, Г.В.Подгородинский, В.В.Петров, А.К.Вахтеров, В.А.Андрианов, И.С.Григорьев, Е.В.Арановский
Подробнее
ЧИСТО РУССКИЙ АНЕКДОТ
170 лет первой постановки «Ревизора» Н.В.Гоголя на сцене Малого театра...
ЧИСТО РУССКИЙ АНЕКДОТ
170 лет первой постановки «Ревизора» Н.В.Гоголя на сцене Малого театра
В октябре 1835г. Гоголь писал Пушкину: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь, смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию…» А уже через два месяца Гоголь сообщает Погодину, что пьеса окончена.
Впервые «Ревизор» был представлен в Петербурге на сцене Александринского театра 19 апреля 1836 г.
«Государь император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пьеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество. Актеры все, в особенности Сосницкий, играли превосходно. Вызваны Сосницкий и Дюр»,– вспоминал инспектор репертуара А.Храповицкий. ( Русская старина, 1879, февраль, стр. 348). Большая часть публики и пресса во главе с Булгариным в «Северной пчеле» и Сенковским в «Библиотеке для чтения», ополчились против автора, обвиняя его в неправдоподобии содержания, карикатурности характеров и даже циничности тона.
В Москве в конце апреля комедия не была известна даже людям, близким к Гоголю. 28 апреля М.С.Щепкин писал другу И.Сосницкому в Петербург: «Благодарю тебя, дружище, за письмо – оно меня оживило. Благодаря театру, я приходил уже в какое-то не спящее, но дремлющее состояние; бездействие совершенно меня убивает. Я сделался здесь на сцене какою-то ходячею машиною или вечным дядею; я давно уже забыл, что такое комическая роль, и вдруг письмо дало новые надежды и я живу новой жизнью… Пришли мне с первою почтой комедию «Ревизор»; здесь до сих пор нет в книжных лавках». (М.С. Щепкин, Жизнь и творчество т.I, стр.166).
В письме к Щепкину 29 апреля Гоголь писал: «Хотел даже посылать к вам его, но раздумал, желая сам привезти к вам и прочитать собственногласно, дабы о некоторых лицах не составились заблаговременно превратные понятия, которые, я знаю, чрезвычайно трудно после искоренить».( М.С.Щепкин, Жизнь и творчество, т.1. М.,1984, стр. 308). Огорченный, разочарованный постановкой пьесы в Петербурге, Гоголь отказался от поездки в Москву. В том же письме он пишет: «Мочи нет! Делайте, что хотите с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней. Мне она сама надоела так же, как и хлопоты о ней». В письме от 7мая Щепкин пишет Гоголю: «Благодарю вас от души за «Ревизора», не как за книгу, а как за комедию, которая, так сказать, осуществила все мои надежды, и я совершенно ожил». Но отказ Гоголя от поездки в Москву расстроил Щепкина, и артист в том же письме обращается к Гоголю с горячей просьбой не отстраняться от постановки: «Бог с вами! Пусть она вам надоела, но вы должны это сделать для комедии, вы должны это сделать по совести». (М. С. Щепкин, Жизнь и творчество, т.I,стр. 168).Чувствуя, что Москва не доставит ему спокойствия, Гоголь не решился приехать, но постановка комедии не могла не занимать его. В письмах Гоголь просил Щепкина взять на себя постановку пьесы и распределение ролей. За десять дней до представления еще шли споры о том, кому ставить «Ревизора»: Щепкину, Аксакову или дирекции. Спектакль ставила дирекция, так как Щепкину не удалось получить ее поддержку.
М.С.Щепкин
Первое представление «Ревизора» в Москве состоялось 25мая 1836 г. в Малом театре.
На другой день после представления Щепкин пишет своему другу Сосницкому в Петербург: «Теперь «Ревизор» дал немного мне приятных минут и вместе горьких, ибо в результате cказались недостаток в силах и языке. Может быть, найдутся люди, которые были довольны, но надо заглянуть ко мне в душу... Ежели Н.В.Гоголь не уехал за границу, то сообщи ему, что вчерашний день игрался «Ревизор»,– не могу сказать, чтобы очень хорошо, но нельзя сказать, чтобы и дурно». В следующем письме Сосницкому Щепкин сообщает подробности об игре актеров и о публике. «Публика,– по его словам, была изумлена новостью, хохотала чрезвычайно много, но я, ожидал большего приема. Это меня чрезвычайно изумило, но один знакомый забавно объяснил мне этому причину: «помилуй, говорит, как можно было ее лучше принять, когда половина публики берущей, а половина дающей».
В лучших московских журналах был дан подробный разбор первых спектаклей. Так газета «Молва» писала: «Ревизор», сыгранный на московской сцене, без участия автора, поставленный столько же репетиций, как какой-нибудь воздушный водевильчик с игрой госпожи Репиной, не упал в общественном мнении, хотя в том же мнении московский театр спустился от него, как барометр перед вьюгою». Артисты Малого театра, так же, как и их петербургские товарищи, признали свою неподготовленность, они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе, новы для них и, что эту пьесу нельзя так играть, как они привыкли играть свои роли в переделанных на русские нравы французских водевилях. В письме 3июня Щепкин дает Сосницкому дополнительные штрихи к исполнению ролей в спектакле: «Ленский в Хлестакове очень недурен. Орлов в слуге хорош. Бобчинский и Добчинский порядочны. Собой я большей частью недоволен, а особливо первым актом. Петр Степанов в судье бесподобен. Женщинами вообще недоволен, в особенности женой и дочерью: чрезвычайно нежизненны».
Гоголь не отстранился совсем от постановки пьесы в Малом театре: в письмах он интересовался игрой актеров. Еще 10мая в письме к Щепкину Гоголь писал: «Сами вы, без сомнения, должны взять роль городничего, иначе она без вас пропадет. Есть еще трудней роль во всей пьесе – роль Хлестакова. Я не знаю, выберете ли вы для нее артиста. Я сильно боюсь за эту роль». (М.С.Щепкин, Жизнь и творчество, т. 1 стр.309). Роль Хлестакова, несмотря на кажущуюся простоту, является довольно трудной даже в сравнении с ролью городничего. Первые исполнители роли Хлестакова: в Петербурге–Дюр, а в Москве–Ленский: были слабы. Про Ленского– Хлестакова Белинский писал, что «игра его слишком субъективна и производит неприятное впечатление какою-то грубою, нисколько не художественною естественностью». (В.Г. Белинский, т.II, стр.568).
Гоголь был недоволен исполнителями роли Хлестакова и считал, что в Петербурге и в Москве нет актера для этой роли, вследствие чего пьеса теряет смысл и скорее должна называться Городничим, чем Ревизором, так как в Петербурге Сосницкий, а в Москве Щепкин – безукоризненные исполнители роли городничего. И только позднее, когда Хлестакова стал играть Шумский, Гоголь вполне одобрил игру этого актера.
Из первых исполнителей только Потанчиков в роли почтмейстера выдержал тот тон медленности, на отсутствие которого в спектакле указывали рецензенты. Отличительная черта характера его игры – простота и естественность. Про Потанчикова в своих воспоминаниях М.П.Садовский рассказывал следующее: Гоголь в бытность свою в Москве приехал в театр посмотреть «Ревизора». Он был на сцене и, увидав грим Потанчикова, обратился к нему со словами: «Вы стары, надо бы быть помоложе». «Почему же?»– обратился Федор Семенович. «А потому, что в пьесе почтмейстер должен представлять лицо нового направления, да, кроме того, и городничиха говорит дочери, что та с ним кокетничает.» «Я это знаю,– отвечал Федор Семенович, – но в жизни бывает, что девицы, за неимением подходящих кавалеров, кокетничают и с немолодыми людьми, кроме того, пожилым я его изображаю потому, что в пьесе он значится надворным советником, а это такой чин, до которого с его умом и среди окружающего невежества, дослужиться в молодых годах невозможно. Гоголь помолчал несколько времени, подумал и сказал: «Да, вы, правы, это я ошибся». (Журнал, Артист, 1889г. кн. 3, стр.39).
Главным общим недостатком игры актеров в это первое представление «Ревизора» была торопливость, скороговорка. В этом упрекали актеров, вполне справедливо, оба разбора первого представления комедии, помещенные в лучших московских журналах того времени – «Телескопе» и «Московском наблюдателе». Анонимный автор в газете «Молва» писал: «Мы должны упрекнуть г. Щепкина, а вместе с ним и всех артистов без исключения за эту болтовню, скороговорку, вовсе не согласную с духом пьесы; и если кто- либо будет утверждать противное, беремся указать ему неоспоримые признаки, что весь ход пьесы, для того, чтобы вполне выразить характер провинциальности, должен быть тих, медлен, осмотрительно важен. Поверьте, нигде и никогда в уездном городе нет такой быстроты в действиях, мыслях, словах, поступках: там никто не торопится жить, потому что жизнь там бесцветна, тянется однообразно… Мы твердо уверены, что основным характером исполнения комедии Гоголя должны быть медленность и вялость всех лиц, которые хотя, и оживились чрезвычайным происшествием, но не могли же в два-три часа утратить привычек целой жизни; самая суетливость их должна быть тиха, мерна, ленива, как все мысли, которые не вяжутся в их головах, не потому чтобы они были вовсе глупы, а потому, что отвыкли мыслить, обленились, завязли в колее своей, опустились нравственно. И этого-то именно ни один актер, кроме Потанчикова, не выдерживал». (Молва, стр.262, 263). Далее рецензент очень верно замечал, что в Москве «каждый спектакль имеет свою публику, потому что и самое общество разделено на две половины, не имеющие ничего между собою общего, которых жизнь, занятия, удовольствия разны, чуть ли непротивуположны, и, следовательно, то, что может и должно действовать на одних, не возбуждает в других участия, занимательное для круга высшего не встречает сочуствия в среднем…Эта публика была высшего тона: богатая, чиновная, выросшая в будуарах, для которой посещение спектакля есть одна из житейских обязанностей, не радость, не наслаждение. Эта публика стоит на той счастливой высоте жизни общественной, на которой исчезает мелочное понятие народности, где нет страстей, чувств, особенностей мысли, где все сливается и исчезает в непреложном, ужасающем простолюдина исполнении приличий. Эта публика не обнаруживает ни печали, ни радости, ни нужды, ни довольства, не потому, чтобы их вовсе не испытывала, а потому, что это неприлично, что это вульгарно. Блестящий наряд и мертвенная холодная физиономия, разговор из общих фраз или тонких намеков на отношения личные,– вот отличительная черта общества, которое снизошло до посещения «Ревизора», этой русской, всероссийской пьесы, возникнувшей не из подражания, но из собственного, быть может, горького чувства автора. Ошибаются те, которые думают, что эта комедия смешна и только. Да, она смешна, так сказать, снаружи; но внутри, это горе–гореваньице, лыком подпоясано, мочалами испутано. И та публика, которая была на «Ревизоре», могла ли, должна ли была видеть эту подкладку, эту внутреннюю сторону комедии? Что значит для богатого вельможи будничная, мелочная жизнь этих чиновников? И как много значит она, какое влияние имеет на класс, от них зависящий. С этой-то точки, глядя на собравшуюся публику, пробираясь на местечко, между действительными и статскими советниками, извиняясь перед джентльменами, обладающими несколькими тысячами душ, мы невольно думали: вряд ли «Ревизор» им понравится, вряд ли они поверят ему, вряд ли почувствуют наслаждение видеть в натуре эти лица, так для нас страшные, которые вредны не потому, что сами дурно свое дело делают, а потому, что лишают надежды видеть на местах своих – достойных исполнителей распоряжений направленных к благу общему. Так и случилось. «Ревизор» не занял, не тронул, только рассмешил слегка, бывшую в театре публику, а не порадовал ее. Пьеса сыграна и осыпаемая местами аплодисментами, она не возбудила ни слова, ни звука по опущении занавеса. Так должно было быть, так и случилось! Ни один актер не был вызван, и мы слышали, выходя из театра, как иные в изумлении спрашивали: «Что же это значит?» Эти иные забыли различие публики или не знают, что даже в удовольствиях уже прошла та неизгладимая черта, которая делит общество, достигнувшее известного развития, на две параллельные, никогда не сходящиеся полосы. Смешно другим покажется, что мы увидали это в представлении «Ревизора», а тут-то, где менее всего требований, где, казалось бы, все одинаково могут одобрять или нет спектакль, тут-то, в этих, по-видимому, безделицах и обнаруживается то, что каждая сторона скрывает так тщательно: высшая из благоразумия, низшая, боясь показаться необразованной, не смея сказать, что ей не нравится то, что любят люди знатные. ( А.Б.В.»Молва» т. XI,стр.250-264).
Статья в «Молве», подписанная А.Б.В., представляет собой живой и верный рассказ о первом представлении «Ревизора» в Москве. Эта статья была первой попыткой объяснить публике внутреннюю сторону, подкладку пьесы и осветить значение «гоголевского смеха». А.Б.В. коснулся самой комедии, ее характеров: «Актеры думали быть смешны: мысль ложная! Они должны быть жалки, страшны, и все это должно проистекать от точного исполнения характеров, без всякого увеличения, усиления, прибауток, просто, верно, тихо, добродушно. Этой-то черты добродушия, глубокой во всех созданиях Гоголя и проникающей всю комедию, вовсе не было в игре артистов ни у кого, кроме г. г. Потанчикова, Щепкина и отчасти Ленского; и потому в представлении было утрачено лучшее, что есть в характере пьесы». (Молва, т.XI, стр.261).
В «Предуведомлении» Гоголя, для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора», написанном не ранее 1842г., излагается тот же взгляд на характер пьесы и обусловливаемый им характер игры актеров, какой высказан автором Театральной хроники «Молвы» в 1836г. сразу же после первого представления. Автору этой хроники принадлежит честь первого истолкования «Ревизора» и указания того значения, которое эта комедия должна занять в истории нашего театра. Московский критик так объяснял значение Гоголя на поприще комедии: «Его оригинальный взгляд на вещи, его уменье схватывать черты характера, налагать на них черты типизма, его неистощимый гумор – все это дает нам право надеяться, что театр наш скоро воскреснет, скажем, более, что мы будем иметь свой национальный театр, который будет нас угощать не насильственными кривляньями на чужой манер, не заемным остроумием, не уродливыми переделками, а художественным представлением нашей общественной жизни; что мы будем хлопать не восковым фигурам с размалеванными лицами, а живым созданиям с лицами оригинальными, которых, увидевши раз, никогда нельзя забыть. Да, г. Гоголю принадлежит этот подвиг, и мы уверены, что он в силах его выполнить». (Молва, т.XI. стр.209-211,1836г.)
Сопоставляя разбор первых спектаклей с позднейшими отзывами, например, Белинского, о том, как играли Щепкин и другие уже в 1838г., понимаешь, какую огромную работу проделали актеры. В рецензии на спектакль 17мая 1838г. Белинский так писал о работе актеров: «Щепкин – художник, и потому для него изучить роль– не значит один раз приготовиться для нее, а потом повторять себя в ней: для него каждое новое представление есть новое изучение. Он всегда играл городничего превосходно, но теперь становится хозяином в этой роли и играет ее все с большею и большею свободою. Его игра творческая – гениальная. Он не помощник автора, но соперник его в создании роли. Но что Щепкин был превосходен, это в порядке вещей; удивительно то, что вся пьеса идет прекрасно. Все хороши и в ходе пьесы удивительная общность…»
Гоголь называл свою комедию «задирающей общественные злоупотребления». Своей сатирической направленностью «Ревизор» вызвал ожесточенную полемику в обществе, разделив его на друзей и врагов писателя. Цензор А.В.Никитенко, далекий от радикальных взглядов, литератор и чиновник, записал в своем дневнике 28апреля 1836г.: «Гоголь действительно сделал важное дело. Впечатление, произведенное его комедией, много прибавляет к тем впечатлениям, которые накопляются в умах от существующего у нас порядка вещей. ( А.В.Никитенко, Записки и дневник 1804-1877г., Спб, 1905). Герцен, наглотавшийся этих впечатлений за время своей ссылки, ярко выразил мнение о комедии Гоголя: «Никто никогда до Гоголя не читал такого полного патологоанатомического курса о русском чиновнике. С усмешкой на губах он без жалости проникает в самые сокровенные складки нечистой, злобной чиновничьей души. Комедия Гоголя «Ревизор», его поэма «Мертвые души», представляют собой ужасную исповедь современной России… Публика своим смехом и рукоплесканиями протестовала против пьяной и тягостной администрации, против воровской полиции, против общего «дурного правления». (А.И.Герцен, Былое и думы, стр.238).
Гоголь стремился своей пьесой помочь исправить, изменить положение вещей в России, но увидел, что исправить ничего нельзя. Это ужаснуло писателя. В одном из писем он писал: «... у меня на душе так смутно, так странно… чувство грустное и досадно-тягостное облекло меня». (Гоголь Н.В., т.IV, стр.99). Такое состояние писателя позже привело его к попытке переосмыслить свою сатиру в нравственно-мистическом духе. В 1846г. Гоголь написал « Развязку Ревизора», в которой дал мистическое истолкование комедии. Гоголь мечтал поставить «Ревизора» вместе с «Развязкой» и обратился к Щепкину и Сосницкому с указаниями, как надо играть, уверенный, что его комедия будет понята зрителем совсем по-новому. Полученное Гоголем письмо от высоко ценимого им артиста, М.С.Щепкина, раскрыло зияющую пропасть между ним, творцом «Ревизора» и театром, иначе понимавшим силу «гоголевского смеха» и его комедийный город.
Вот этот замечательный ответ Щепкина, нашедшего слова, отражающие целую полосу русской общественной мысли, ответ артиста на призыв драматурга сыграть мистерию о Хлестакове-черте, грешных душах на земле и страшном суде. «Прочтя ваше окончание «Ревизора»,– писал Щепкин,– я бесился на самого себя, на свой близорукий взгляд, потому что до сих пор я изучал всех героев «Ревизора», как живых людей. Я так видел много знакомого, так родного, я так свыкся с городничим, Добчинским и Бобчинским в течение десяти лет нашего сближения, что отнять их у меня и всех вообще,– это было бы действие бессовестное. Чем вы их мне замените? Оставьте мне их, как они есть, я их люблю, люблю со всеми слабостями, как и вообще всех людей. Не давайте мне ни каких намеков, что это-де не чиновники, а наши страсти; нет, я не хочу этой переделки: это люди настоящие, живые люди, между которыми я взрос и почти состарился, видите ли, какое давнее знакомство. Вы из целого мира собрали несколько лиц в одно сборное место, в одну группу, с этими людьми в десять лет я совершенно сроднился, и вы хотите их отнять у меня. Нет, я их вам не отдам, не отдам, пока существую. После меня переделывайте, хотя в козлов, а до тех пор я не уступлю вам даже Держиморды, потому что и он мне дорог». (М.С. Щепкин, Жизнь и творчество, т.I, стр. 190,191).
Ни «Развязка», ни «Дополнение» не появились в печати при жизни Гоголя. «Развязка» могла коснуться текста комедии и нарушить его гениальный каркас, приводивший в восхищение Белинского, тем, что в «Ревизоре» нет сцен лучших, потому что нет худших, но все превосходны, как необходимые части, художественно образующие собою единое целое, округленное внутренним содержанием, а не внешней формой, и потому представляющее собой особый и замкнутый в самом себе мир».
За 170лет в России не раз менялась общественная психология, но «Ревизор» всегда вызывал новые мысли и чувства, оставаясь неизменным, как поэтическая данность, созданная гениальным художником.
«Ревизор» почитается бессмертною комедией и, хотелось бы надеяться, остается для нас жизненной, правдивой, современной и сейчас. Да, мы смеемся, смотря и читая «Ревизора». Над чем мы смеемся теперь? Над собою смеемся «горьким смехом», сквозь который готово прорваться порою рыданье…
О.В. Бубнова, историк-архивист
2006 год
170 лет первой постановки «Ревизора» Н.В.Гоголя на сцене Малого театра
В октябре 1835г. Гоголь писал Пушкину: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь, смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию…» А уже через два месяца Гоголь сообщает Погодину, что пьеса окончена.
Впервые «Ревизор» был представлен в Петербурге на сцене Александринского театра 19 апреля 1836 г.
«Государь император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пьеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество. Актеры все, в особенности Сосницкий, играли превосходно. Вызваны Сосницкий и Дюр»,– вспоминал инспектор репертуара А.Храповицкий. ( Русская старина, 1879, февраль, стр. 348). Большая часть публики и пресса во главе с Булгариным в «Северной пчеле» и Сенковским в «Библиотеке для чтения», ополчились против автора, обвиняя его в неправдоподобии содержания, карикатурности характеров и даже циничности тона.
В Москве в конце апреля комедия не была известна даже людям, близким к Гоголю. 28 апреля М.С.Щепкин писал другу И.Сосницкому в Петербург: «Благодарю тебя, дружище, за письмо – оно меня оживило. Благодаря театру, я приходил уже в какое-то не спящее, но дремлющее состояние; бездействие совершенно меня убивает. Я сделался здесь на сцене какою-то ходячею машиною или вечным дядею; я давно уже забыл, что такое комическая роль, и вдруг письмо дало новые надежды и я живу новой жизнью… Пришли мне с первою почтой комедию «Ревизор»; здесь до сих пор нет в книжных лавках». (М.С. Щепкин, Жизнь и творчество т.I, стр.166).
В письме к Щепкину 29 апреля Гоголь писал: «Хотел даже посылать к вам его, но раздумал, желая сам привезти к вам и прочитать собственногласно, дабы о некоторых лицах не составились заблаговременно превратные понятия, которые, я знаю, чрезвычайно трудно после искоренить».( М.С.Щепкин, Жизнь и творчество, т.1. М.,1984, стр. 308). Огорченный, разочарованный постановкой пьесы в Петербурге, Гоголь отказался от поездки в Москву. В том же письме он пишет: «Мочи нет! Делайте, что хотите с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней. Мне она сама надоела так же, как и хлопоты о ней». В письме от 7мая Щепкин пишет Гоголю: «Благодарю вас от души за «Ревизора», не как за книгу, а как за комедию, которая, так сказать, осуществила все мои надежды, и я совершенно ожил». Но отказ Гоголя от поездки в Москву расстроил Щепкина, и артист в том же письме обращается к Гоголю с горячей просьбой не отстраняться от постановки: «Бог с вами! Пусть она вам надоела, но вы должны это сделать для комедии, вы должны это сделать по совести». (М. С. Щепкин, Жизнь и творчество, т.I,стр. 168).Чувствуя, что Москва не доставит ему спокойствия, Гоголь не решился приехать, но постановка комедии не могла не занимать его. В письмах Гоголь просил Щепкина взять на себя постановку пьесы и распределение ролей. За десять дней до представления еще шли споры о том, кому ставить «Ревизора»: Щепкину, Аксакову или дирекции. Спектакль ставила дирекция, так как Щепкину не удалось получить ее поддержку.
М.С.ЩепкинПервое представление «Ревизора» в Москве состоялось 25мая 1836 г. в Малом театре.
На другой день после представления Щепкин пишет своему другу Сосницкому в Петербург: «Теперь «Ревизор» дал немного мне приятных минут и вместе горьких, ибо в результате cказались недостаток в силах и языке. Может быть, найдутся люди, которые были довольны, но надо заглянуть ко мне в душу... Ежели Н.В.Гоголь не уехал за границу, то сообщи ему, что вчерашний день игрался «Ревизор»,– не могу сказать, чтобы очень хорошо, но нельзя сказать, чтобы и дурно». В следующем письме Сосницкому Щепкин сообщает подробности об игре актеров и о публике. «Публика,– по его словам, была изумлена новостью, хохотала чрезвычайно много, но я, ожидал большего приема. Это меня чрезвычайно изумило, но один знакомый забавно объяснил мне этому причину: «помилуй, говорит, как можно было ее лучше принять, когда половина публики берущей, а половина дающей».
В лучших московских журналах был дан подробный разбор первых спектаклей. Так газета «Молва» писала: «Ревизор», сыгранный на московской сцене, без участия автора, поставленный столько же репетиций, как какой-нибудь воздушный водевильчик с игрой госпожи Репиной, не упал в общественном мнении, хотя в том же мнении московский театр спустился от него, как барометр перед вьюгою». Артисты Малого театра, так же, как и их петербургские товарищи, признали свою неподготовленность, они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе, новы для них и, что эту пьесу нельзя так играть, как они привыкли играть свои роли в переделанных на русские нравы французских водевилях. В письме 3июня Щепкин дает Сосницкому дополнительные штрихи к исполнению ролей в спектакле: «Ленский в Хлестакове очень недурен. Орлов в слуге хорош. Бобчинский и Добчинский порядочны. Собой я большей частью недоволен, а особливо первым актом. Петр Степанов в судье бесподобен. Женщинами вообще недоволен, в особенности женой и дочерью: чрезвычайно нежизненны».
Гоголь не отстранился совсем от постановки пьесы в Малом театре: в письмах он интересовался игрой актеров. Еще 10мая в письме к Щепкину Гоголь писал: «Сами вы, без сомнения, должны взять роль городничего, иначе она без вас пропадет. Есть еще трудней роль во всей пьесе – роль Хлестакова. Я не знаю, выберете ли вы для нее артиста. Я сильно боюсь за эту роль». (М.С.Щепкин, Жизнь и творчество, т. 1 стр.309). Роль Хлестакова, несмотря на кажущуюся простоту, является довольно трудной даже в сравнении с ролью городничего. Первые исполнители роли Хлестакова: в Петербурге–Дюр, а в Москве–Ленский: были слабы. Про Ленского– Хлестакова Белинский писал, что «игра его слишком субъективна и производит неприятное впечатление какою-то грубою, нисколько не художественною естественностью». (В.Г. Белинский, т.II, стр.568).
Гоголь был недоволен исполнителями роли Хлестакова и считал, что в Петербурге и в Москве нет актера для этой роли, вследствие чего пьеса теряет смысл и скорее должна называться Городничим, чем Ревизором, так как в Петербурге Сосницкий, а в Москве Щепкин – безукоризненные исполнители роли городничего. И только позднее, когда Хлестакова стал играть Шумский, Гоголь вполне одобрил игру этого актера.
Из первых исполнителей только Потанчиков в роли почтмейстера выдержал тот тон медленности, на отсутствие которого в спектакле указывали рецензенты. Отличительная черта характера его игры – простота и естественность. Про Потанчикова в своих воспоминаниях М.П.Садовский рассказывал следующее: Гоголь в бытность свою в Москве приехал в театр посмотреть «Ревизора». Он был на сцене и, увидав грим Потанчикова, обратился к нему со словами: «Вы стары, надо бы быть помоложе». «Почему же?»– обратился Федор Семенович. «А потому, что в пьесе почтмейстер должен представлять лицо нового направления, да, кроме того, и городничиха говорит дочери, что та с ним кокетничает.» «Я это знаю,– отвечал Федор Семенович, – но в жизни бывает, что девицы, за неимением подходящих кавалеров, кокетничают и с немолодыми людьми, кроме того, пожилым я его изображаю потому, что в пьесе он значится надворным советником, а это такой чин, до которого с его умом и среди окружающего невежества, дослужиться в молодых годах невозможно. Гоголь помолчал несколько времени, подумал и сказал: «Да, вы, правы, это я ошибся». (Журнал, Артист, 1889г. кн. 3, стр.39).
Главным общим недостатком игры актеров в это первое представление «Ревизора» была торопливость, скороговорка. В этом упрекали актеров, вполне справедливо, оба разбора первого представления комедии, помещенные в лучших московских журналах того времени – «Телескопе» и «Московском наблюдателе». Анонимный автор в газете «Молва» писал: «Мы должны упрекнуть г. Щепкина, а вместе с ним и всех артистов без исключения за эту болтовню, скороговорку, вовсе не согласную с духом пьесы; и если кто- либо будет утверждать противное, беремся указать ему неоспоримые признаки, что весь ход пьесы, для того, чтобы вполне выразить характер провинциальности, должен быть тих, медлен, осмотрительно важен. Поверьте, нигде и никогда в уездном городе нет такой быстроты в действиях, мыслях, словах, поступках: там никто не торопится жить, потому что жизнь там бесцветна, тянется однообразно… Мы твердо уверены, что основным характером исполнения комедии Гоголя должны быть медленность и вялость всех лиц, которые хотя, и оживились чрезвычайным происшествием, но не могли же в два-три часа утратить привычек целой жизни; самая суетливость их должна быть тиха, мерна, ленива, как все мысли, которые не вяжутся в их головах, не потому чтобы они были вовсе глупы, а потому, что отвыкли мыслить, обленились, завязли в колее своей, опустились нравственно. И этого-то именно ни один актер, кроме Потанчикова, не выдерживал». (Молва, стр.262, 263). Далее рецензент очень верно замечал, что в Москве «каждый спектакль имеет свою публику, потому что и самое общество разделено на две половины, не имеющие ничего между собою общего, которых жизнь, занятия, удовольствия разны, чуть ли непротивуположны, и, следовательно, то, что может и должно действовать на одних, не возбуждает в других участия, занимательное для круга высшего не встречает сочуствия в среднем…Эта публика была высшего тона: богатая, чиновная, выросшая в будуарах, для которой посещение спектакля есть одна из житейских обязанностей, не радость, не наслаждение. Эта публика стоит на той счастливой высоте жизни общественной, на которой исчезает мелочное понятие народности, где нет страстей, чувств, особенностей мысли, где все сливается и исчезает в непреложном, ужасающем простолюдина исполнении приличий. Эта публика не обнаруживает ни печали, ни радости, ни нужды, ни довольства, не потому, чтобы их вовсе не испытывала, а потому, что это неприлично, что это вульгарно. Блестящий наряд и мертвенная холодная физиономия, разговор из общих фраз или тонких намеков на отношения личные,– вот отличительная черта общества, которое снизошло до посещения «Ревизора», этой русской, всероссийской пьесы, возникнувшей не из подражания, но из собственного, быть может, горького чувства автора. Ошибаются те, которые думают, что эта комедия смешна и только. Да, она смешна, так сказать, снаружи; но внутри, это горе–гореваньице, лыком подпоясано, мочалами испутано. И та публика, которая была на «Ревизоре», могла ли, должна ли была видеть эту подкладку, эту внутреннюю сторону комедии? Что значит для богатого вельможи будничная, мелочная жизнь этих чиновников? И как много значит она, какое влияние имеет на класс, от них зависящий. С этой-то точки, глядя на собравшуюся публику, пробираясь на местечко, между действительными и статскими советниками, извиняясь перед джентльменами, обладающими несколькими тысячами душ, мы невольно думали: вряд ли «Ревизор» им понравится, вряд ли они поверят ему, вряд ли почувствуют наслаждение видеть в натуре эти лица, так для нас страшные, которые вредны не потому, что сами дурно свое дело делают, а потому, что лишают надежды видеть на местах своих – достойных исполнителей распоряжений направленных к благу общему. Так и случилось. «Ревизор» не занял, не тронул, только рассмешил слегка, бывшую в театре публику, а не порадовал ее. Пьеса сыграна и осыпаемая местами аплодисментами, она не возбудила ни слова, ни звука по опущении занавеса. Так должно было быть, так и случилось! Ни один актер не был вызван, и мы слышали, выходя из театра, как иные в изумлении спрашивали: «Что же это значит?» Эти иные забыли различие публики или не знают, что даже в удовольствиях уже прошла та неизгладимая черта, которая делит общество, достигнувшее известного развития, на две параллельные, никогда не сходящиеся полосы. Смешно другим покажется, что мы увидали это в представлении «Ревизора», а тут-то, где менее всего требований, где, казалось бы, все одинаково могут одобрять или нет спектакль, тут-то, в этих, по-видимому, безделицах и обнаруживается то, что каждая сторона скрывает так тщательно: высшая из благоразумия, низшая, боясь показаться необразованной, не смея сказать, что ей не нравится то, что любят люди знатные. ( А.Б.В.»Молва» т. XI,стр.250-264).
Статья в «Молве», подписанная А.Б.В., представляет собой живой и верный рассказ о первом представлении «Ревизора» в Москве. Эта статья была первой попыткой объяснить публике внутреннюю сторону, подкладку пьесы и осветить значение «гоголевского смеха». А.Б.В. коснулся самой комедии, ее характеров: «Актеры думали быть смешны: мысль ложная! Они должны быть жалки, страшны, и все это должно проистекать от точного исполнения характеров, без всякого увеличения, усиления, прибауток, просто, верно, тихо, добродушно. Этой-то черты добродушия, глубокой во всех созданиях Гоголя и проникающей всю комедию, вовсе не было в игре артистов ни у кого, кроме г. г. Потанчикова, Щепкина и отчасти Ленского; и потому в представлении было утрачено лучшее, что есть в характере пьесы». (Молва, т.XI, стр.261).
В «Предуведомлении» Гоголя, для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора», написанном не ранее 1842г., излагается тот же взгляд на характер пьесы и обусловливаемый им характер игры актеров, какой высказан автором Театральной хроники «Молвы» в 1836г. сразу же после первого представления. Автору этой хроники принадлежит честь первого истолкования «Ревизора» и указания того значения, которое эта комедия должна занять в истории нашего театра. Московский критик так объяснял значение Гоголя на поприще комедии: «Его оригинальный взгляд на вещи, его уменье схватывать черты характера, налагать на них черты типизма, его неистощимый гумор – все это дает нам право надеяться, что театр наш скоро воскреснет, скажем, более, что мы будем иметь свой национальный театр, который будет нас угощать не насильственными кривляньями на чужой манер, не заемным остроумием, не уродливыми переделками, а художественным представлением нашей общественной жизни; что мы будем хлопать не восковым фигурам с размалеванными лицами, а живым созданиям с лицами оригинальными, которых, увидевши раз, никогда нельзя забыть. Да, г. Гоголю принадлежит этот подвиг, и мы уверены, что он в силах его выполнить». (Молва, т.XI. стр.209-211,1836г.)
Сопоставляя разбор первых спектаклей с позднейшими отзывами, например, Белинского, о том, как играли Щепкин и другие уже в 1838г., понимаешь, какую огромную работу проделали актеры. В рецензии на спектакль 17мая 1838г. Белинский так писал о работе актеров: «Щепкин – художник, и потому для него изучить роль– не значит один раз приготовиться для нее, а потом повторять себя в ней: для него каждое новое представление есть новое изучение. Он всегда играл городничего превосходно, но теперь становится хозяином в этой роли и играет ее все с большею и большею свободою. Его игра творческая – гениальная. Он не помощник автора, но соперник его в создании роли. Но что Щепкин был превосходен, это в порядке вещей; удивительно то, что вся пьеса идет прекрасно. Все хороши и в ходе пьесы удивительная общность…»
Гоголь называл свою комедию «задирающей общественные злоупотребления». Своей сатирической направленностью «Ревизор» вызвал ожесточенную полемику в обществе, разделив его на друзей и врагов писателя. Цензор А.В.Никитенко, далекий от радикальных взглядов, литератор и чиновник, записал в своем дневнике 28апреля 1836г.: «Гоголь действительно сделал важное дело. Впечатление, произведенное его комедией, много прибавляет к тем впечатлениям, которые накопляются в умах от существующего у нас порядка вещей. ( А.В.Никитенко, Записки и дневник 1804-1877г., Спб, 1905). Герцен, наглотавшийся этих впечатлений за время своей ссылки, ярко выразил мнение о комедии Гоголя: «Никто никогда до Гоголя не читал такого полного патологоанатомического курса о русском чиновнике. С усмешкой на губах он без жалости проникает в самые сокровенные складки нечистой, злобной чиновничьей души. Комедия Гоголя «Ревизор», его поэма «Мертвые души», представляют собой ужасную исповедь современной России… Публика своим смехом и рукоплесканиями протестовала против пьяной и тягостной администрации, против воровской полиции, против общего «дурного правления». (А.И.Герцен, Былое и думы, стр.238).
Гоголь стремился своей пьесой помочь исправить, изменить положение вещей в России, но увидел, что исправить ничего нельзя. Это ужаснуло писателя. В одном из писем он писал: «... у меня на душе так смутно, так странно… чувство грустное и досадно-тягостное облекло меня». (Гоголь Н.В., т.IV, стр.99). Такое состояние писателя позже привело его к попытке переосмыслить свою сатиру в нравственно-мистическом духе. В 1846г. Гоголь написал « Развязку Ревизора», в которой дал мистическое истолкование комедии. Гоголь мечтал поставить «Ревизора» вместе с «Развязкой» и обратился к Щепкину и Сосницкому с указаниями, как надо играть, уверенный, что его комедия будет понята зрителем совсем по-новому. Полученное Гоголем письмо от высоко ценимого им артиста, М.С.Щепкина, раскрыло зияющую пропасть между ним, творцом «Ревизора» и театром, иначе понимавшим силу «гоголевского смеха» и его комедийный город.
Вот этот замечательный ответ Щепкина, нашедшего слова, отражающие целую полосу русской общественной мысли, ответ артиста на призыв драматурга сыграть мистерию о Хлестакове-черте, грешных душах на земле и страшном суде. «Прочтя ваше окончание «Ревизора»,– писал Щепкин,– я бесился на самого себя, на свой близорукий взгляд, потому что до сих пор я изучал всех героев «Ревизора», как живых людей. Я так видел много знакомого, так родного, я так свыкся с городничим, Добчинским и Бобчинским в течение десяти лет нашего сближения, что отнять их у меня и всех вообще,– это было бы действие бессовестное. Чем вы их мне замените? Оставьте мне их, как они есть, я их люблю, люблю со всеми слабостями, как и вообще всех людей. Не давайте мне ни каких намеков, что это-де не чиновники, а наши страсти; нет, я не хочу этой переделки: это люди настоящие, живые люди, между которыми я взрос и почти состарился, видите ли, какое давнее знакомство. Вы из целого мира собрали несколько лиц в одно сборное место, в одну группу, с этими людьми в десять лет я совершенно сроднился, и вы хотите их отнять у меня. Нет, я их вам не отдам, не отдам, пока существую. После меня переделывайте, хотя в козлов, а до тех пор я не уступлю вам даже Держиморды, потому что и он мне дорог». (М.С. Щепкин, Жизнь и творчество, т.I, стр. 190,191).
Ни «Развязка», ни «Дополнение» не появились в печати при жизни Гоголя. «Развязка» могла коснуться текста комедии и нарушить его гениальный каркас, приводивший в восхищение Белинского, тем, что в «Ревизоре» нет сцен лучших, потому что нет худших, но все превосходны, как необходимые части, художественно образующие собою единое целое, округленное внутренним содержанием, а не внешней формой, и потому представляющее собой особый и замкнутый в самом себе мир».
За 170лет в России не раз менялась общественная психология, но «Ревизор» всегда вызывал новые мысли и чувства, оставаясь неизменным, как поэтическая данность, созданная гениальным художником.
«Ревизор» почитается бессмертною комедией и, хотелось бы надеяться, остается для нас жизненной, правдивой, современной и сейчас. Да, мы смеемся, смотря и читая «Ревизора». Над чем мы смеемся теперь? Над собою смеемся «горьким смехом», сквозь который готово прорваться порою рыданье…
О.В. Бубнова, историк-архивист
2006 год
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
12 января – день рождения артиста Малого театра Дмитрия Николаевича Солодовника. От души поздравляем Дмитрия и желаем ему счастья, крепкого здоровья и новых творческих свершений!
11.01.2007
Подробнее
ЭДУАРД МАРЦЕВИЧ: ПОБОЛЬШЕ ДУШИ, СЕРДЦА - ЭТО ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ КРЫЛЬЯ
В канун Нового года народный артист России Эдуард Марцевич отметил свой 70-летний юбилей...
ЭДУАРД МАРЦЕВИЧ: ПОБОЛЬШЕ ДУШИ, СЕРДЦА - ЭТО ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ КРЫЛЬЯ
В канун Нового года народный артист России Эдуард Марцевич отметил свой 70-летний юбилей. А в 1959 году яркий дебют в театре им. Маяковского сразу принес молодому актеру широкую известность. Редкая удача для студента театрального училища - сразу сыграть Гамлета... Потом были еще главные роли, режиссерские постановки в Малом театре. Актер снялся почти в 70 художественных и телевизионных фильмах, среди них широко известные картины «Отцы и дети», «Война и мир», «Идеальный муж», «Государственная граница», «Зеленый фургон».
- Эдуард Евгеньевич, вы сознательно выбрали актерскую дорогу?
- Это произошло как-то само собой. Родился и первые три месяца своей жизни провел в Тбилиси, затем семья жила в Баку. Мой отец, Евгений Михайлович Марцевич, профессиональный артист, работал в Бакинском драматическом театре, вел студию. С двух лет я выступал дома перед гостями, потом сочинял какие-то пьесы про партизан и революционеров, мы ставили их в школьной самодеятельности. После войны попал в Вильнюс. Отец тогда совмещал работу в Вильнюсском драматическом театре с преподаванием в драматическом кружке в клубе связи. Я записался во все кружки, какие было возможно: танцевальный, певческий, художественного чтения и конечно же драматический. Наверное, тогда окончательно и состоялся мой жизненный выбор. В Москву на вступительные экзамены в театральный вуз я отправился, в общем-то, смело, без колебаний, ведь у меня за плечами был большой опыт актерской работы в спектаклях строгого отца! Но вдруг на экзамене в ГИТИСе мне сказали: «Вы очень симпатичный молодой человек. У вас умные глаза. Но вам не стоит заниматься театральным искусством». К счастью, параллельно с экзаменами в ГИТИС шли туры в других театральных школах, и меня зачислили в Театральное училище им. М. С. Щепкина на курс знаменитого актера, режиссера и педагога Константина Александровича Зубова. Наш курс был талантливый, яркий, запоминающийся. Вместе со мной учились народные артисты России Нелли Корниенко и Станислав Любшин.
- Ваша творческая карьера также началась в театре им. Маяковского, хотя учились вы в Театральном училище при Малом театре...
- Судьба так распорядилась, что первые десять лет после училища я работал в театре им. Маяковского рядом с такими замечательными мастерами, как Евгений Самойлов, Галина Анисимова и другими. А получилось так, что незадолго до выпускных экзаменов в училище я увидел в концертном исполнении отрывок из трагедии Шекспира «Гамлет» с Евгением Валериановичем Самойловым в главной роли. Образ Гамлета-Самойлова из знаменитого спектакля 50-х годов, поставленного в театре им. Маяковского, меня потряс. Я все думал о роли Гамлета. Подготовил самостоятельно отрывок, показал его своим сокурсникам. Кто-то из «маяковцев» оказался на показе и предложил выступить в роли перед самим художественным руководителем театра Николаем Павловичем Охлопковым. А после выступления последовало приглашение на роль Гамлета в театр. Более счастливого человека, чем я был в те минуты, представить себе невозможно. Еще студент, еще не сдал выпускных экзаменов, а тут такое неожиданное и лестное предложение! Потом я играл центральные роли во многих ведущих спектаклях: «Иркутской истории» А. Арбузова, «Как поживаешь, парень?» В. Пановой, «Проводы белых ночей». А также ввелся в уже идущий спектакль «Царь Эдип» Софокла, где сыграл заглавную роль - одну из сложнейших в классическом репертуаре. Бог меня не обидел. Это была моя школа прикосновения к большому актерству. И конечно, встреча с таким великим режиссером, как Николай Павлович Охлопков, дала мне фундамент в моей профессии.
- Жизнь, карьера складываются удачно, но вы вдруг уходите из «Маяковки»...
- Я уехал сниматься в первом советско-итальянском фильме «Красная палатка» , в котором мне довелось играть с Клаудией Кардинале, Шоном Коннери, Юрием Соломиным, Никитой Михалковым и другими талантливыми актерами, а после съемок, в силу разных причин, в театр им. Маяковского уже не вернулся.
Перешел в Малый театр и с тех пор вот уже 38-й сезон работаю в нем. Сыграл Мешема в «Стакане воды» , Дон Жуана в «Каменном хозяине» , Аркадия Кирсанова в «Отцах и детях». Но мне тогда казалось актерства мало, и я уехал в Паневежис учиться режиссуре к Юозасу Мильтинису, литовскому Станиславскому. Впоследствии поставил более десяти спектаклей. Когда руководителем Малого театра стал Юрий Мефодьевич Соломин, он дал мне возможность поставить спектакли «Отец» А. Стриндберга, «Не было ни гроша да вдруг алтын» А. Островского, а пять лет назад поставил «Воскресение» по роману Л. Толстого. Эта пьеса-памфлет, в которой я стремился обнажить перед сегодняшним зрителем духовно-нравственные искания героев, показать перерождение человека.
- На ваш взгляд, эта тема не устарела?
- Ни в коем случае. Думаю, сейчас надо возвращаться к духовному, к человеческому. Необходимо возрождение, в том числе и в искусстве. В противном случае мы погрязнем в потрясании телом и поднимании ног, что свойственно первобытным людям. Может, я человек XX, а не XXI века и смотрю на жизнь в первую очередь с точки зрения духовности, души, разума, сердца.
- В свое время вы играли Аркадия Кирсанова в «Отцах и детях», Алешу в «Униженных и оскорбленных». Сейчас эти образы молодых людей актуальны?
- Это классические образы - добрые, чистые, живые, влюбленные молодые люди. Не хочу ничего плохого сказать о современной молодежи, но ей сейчас иногда не хватает именно этого. Хотелось бы видеть в них побольше души, сердца - это дает человеку крылья. Ведь когда рождается ребенок, он слаб, раним. Но его жизнь идет, и постепенно человек изменяется, надевает на себя защитный панцирь. Актерская задача - разбудить в нем доброту, человечность. Поэтому я и работаю в таком классическом театре, как Малый. В нем идет уже проверенный временем классический репертуар. Хотя не исключаю, чтобы на сцене были и эксперименты, новые актерские и режиссерские искания. У нас прекрасная молодежь в Малом театре, замечательные взаимоотношения актеров и какой-то домашний дух. Я люблю свой театр за то, что там все как родные.
- Чего вы не приемлете в людях?
- Предательства. Можно понять и простить, если человек совершил ошибку. Но когда предают люди, с которыми связывает многолетняя дружба, это отвратительно.
- Что, по-вашему, нужно для успеха в жизни?
- Прежде всего, необходимо почувствовать свое предназначение, поверить в него и служить ему. Тогда все получится.
- Вы сыграли немало отрицательных персонажей, даже негодяев. Не боялись, что это амплуа «приклеится»?
- Нет, мне было интересно играть острые, характерные роли, в том числе и отрицательные. Например, два года назад в телесериале «Боец» я сыграл роль этакого пахана в зоне строгого режима. Пришлось заучивать незнакомый лексикон, вникать в психологию героя, вживаться в образ. Для меня это было новым.
- В каких ролях заняты сейчас?
- Сейчас снимаюсь в фильме Сергея Соловьева «Анна Каренина» , где играю князя Щербацкого, отца Кити. Но . все же мне ближе театр. Я не мог бы посвятить свою жизнь только кино. Конечно, кино приносит большую популярность, но в театре есть живой, непосредственный контакт и взаимосвязь со зрителем, происходит оттачивание актерского мастерства. Мне это ближе.
- Что бы вы пожелали читателям нашей газеты в наступившем году?
- Сегодняшняя жизнь достаточно сложная. Поэтому необходимо, прежде всего, найти взаимопонимание друг с другом. Желаю всем спокойствия в душе, терпения, если есть какие-то трудности, и, конечно, здоровья, успехов в делах, благополучия.
Беседовала Татьяна Карпова
Источник: Россiя
Дата: 11.01.2007
В канун Нового года народный артист России Эдуард Марцевич отметил свой 70-летний юбилей. А в 1959 году яркий дебют в театре им. Маяковского сразу принес молодому актеру широкую известность. Редкая удача для студента театрального училища - сразу сыграть Гамлета... Потом были еще главные роли, режиссерские постановки в Малом театре. Актер снялся почти в 70 художественных и телевизионных фильмах, среди них широко известные картины «Отцы и дети», «Война и мир», «Идеальный муж», «Государственная граница», «Зеленый фургон».
- Эдуард Евгеньевич, вы сознательно выбрали актерскую дорогу?
- Это произошло как-то само собой. Родился и первые три месяца своей жизни провел в Тбилиси, затем семья жила в Баку. Мой отец, Евгений Михайлович Марцевич, профессиональный артист, работал в Бакинском драматическом театре, вел студию. С двух лет я выступал дома перед гостями, потом сочинял какие-то пьесы про партизан и революционеров, мы ставили их в школьной самодеятельности. После войны попал в Вильнюс. Отец тогда совмещал работу в Вильнюсском драматическом театре с преподаванием в драматическом кружке в клубе связи. Я записался во все кружки, какие было возможно: танцевальный, певческий, художественного чтения и конечно же драматический. Наверное, тогда окончательно и состоялся мой жизненный выбор. В Москву на вступительные экзамены в театральный вуз я отправился, в общем-то, смело, без колебаний, ведь у меня за плечами был большой опыт актерской работы в спектаклях строгого отца! Но вдруг на экзамене в ГИТИСе мне сказали: «Вы очень симпатичный молодой человек. У вас умные глаза. Но вам не стоит заниматься театральным искусством». К счастью, параллельно с экзаменами в ГИТИС шли туры в других театральных школах, и меня зачислили в Театральное училище им. М. С. Щепкина на курс знаменитого актера, режиссера и педагога Константина Александровича Зубова. Наш курс был талантливый, яркий, запоминающийся. Вместе со мной учились народные артисты России Нелли Корниенко и Станислав Любшин.
- Ваша творческая карьера также началась в театре им. Маяковского, хотя учились вы в Театральном училище при Малом театре...
- Судьба так распорядилась, что первые десять лет после училища я работал в театре им. Маяковского рядом с такими замечательными мастерами, как Евгений Самойлов, Галина Анисимова и другими. А получилось так, что незадолго до выпускных экзаменов в училище я увидел в концертном исполнении отрывок из трагедии Шекспира «Гамлет» с Евгением Валериановичем Самойловым в главной роли. Образ Гамлета-Самойлова из знаменитого спектакля 50-х годов, поставленного в театре им. Маяковского, меня потряс. Я все думал о роли Гамлета. Подготовил самостоятельно отрывок, показал его своим сокурсникам. Кто-то из «маяковцев» оказался на показе и предложил выступить в роли перед самим художественным руководителем театра Николаем Павловичем Охлопковым. А после выступления последовало приглашение на роль Гамлета в театр. Более счастливого человека, чем я был в те минуты, представить себе невозможно. Еще студент, еще не сдал выпускных экзаменов, а тут такое неожиданное и лестное предложение! Потом я играл центральные роли во многих ведущих спектаклях: «Иркутской истории» А. Арбузова, «Как поживаешь, парень?» В. Пановой, «Проводы белых ночей». А также ввелся в уже идущий спектакль «Царь Эдип» Софокла, где сыграл заглавную роль - одну из сложнейших в классическом репертуаре. Бог меня не обидел. Это была моя школа прикосновения к большому актерству. И конечно, встреча с таким великим режиссером, как Николай Павлович Охлопков, дала мне фундамент в моей профессии.
- Жизнь, карьера складываются удачно, но вы вдруг уходите из «Маяковки»...
- Я уехал сниматься в первом советско-итальянском фильме «Красная палатка» , в котором мне довелось играть с Клаудией Кардинале, Шоном Коннери, Юрием Соломиным, Никитой Михалковым и другими талантливыми актерами, а после съемок, в силу разных причин, в театр им. Маяковского уже не вернулся.
Перешел в Малый театр и с тех пор вот уже 38-й сезон работаю в нем. Сыграл Мешема в «Стакане воды» , Дон Жуана в «Каменном хозяине» , Аркадия Кирсанова в «Отцах и детях». Но мне тогда казалось актерства мало, и я уехал в Паневежис учиться режиссуре к Юозасу Мильтинису, литовскому Станиславскому. Впоследствии поставил более десяти спектаклей. Когда руководителем Малого театра стал Юрий Мефодьевич Соломин, он дал мне возможность поставить спектакли «Отец» А. Стриндберга, «Не было ни гроша да вдруг алтын» А. Островского, а пять лет назад поставил «Воскресение» по роману Л. Толстого. Эта пьеса-памфлет, в которой я стремился обнажить перед сегодняшним зрителем духовно-нравственные искания героев, показать перерождение человека.
- На ваш взгляд, эта тема не устарела?
- Ни в коем случае. Думаю, сейчас надо возвращаться к духовному, к человеческому. Необходимо возрождение, в том числе и в искусстве. В противном случае мы погрязнем в потрясании телом и поднимании ног, что свойственно первобытным людям. Может, я человек XX, а не XXI века и смотрю на жизнь в первую очередь с точки зрения духовности, души, разума, сердца.
- В свое время вы играли Аркадия Кирсанова в «Отцах и детях», Алешу в «Униженных и оскорбленных». Сейчас эти образы молодых людей актуальны?
- Это классические образы - добрые, чистые, живые, влюбленные молодые люди. Не хочу ничего плохого сказать о современной молодежи, но ей сейчас иногда не хватает именно этого. Хотелось бы видеть в них побольше души, сердца - это дает человеку крылья. Ведь когда рождается ребенок, он слаб, раним. Но его жизнь идет, и постепенно человек изменяется, надевает на себя защитный панцирь. Актерская задача - разбудить в нем доброту, человечность. Поэтому я и работаю в таком классическом театре, как Малый. В нем идет уже проверенный временем классический репертуар. Хотя не исключаю, чтобы на сцене были и эксперименты, новые актерские и режиссерские искания. У нас прекрасная молодежь в Малом театре, замечательные взаимоотношения актеров и какой-то домашний дух. Я люблю свой театр за то, что там все как родные.
- Чего вы не приемлете в людях?
- Предательства. Можно понять и простить, если человек совершил ошибку. Но когда предают люди, с которыми связывает многолетняя дружба, это отвратительно.
- Что, по-вашему, нужно для успеха в жизни?
- Прежде всего, необходимо почувствовать свое предназначение, поверить в него и служить ему. Тогда все получится.
- Вы сыграли немало отрицательных персонажей, даже негодяев. Не боялись, что это амплуа «приклеится»?
- Нет, мне было интересно играть острые, характерные роли, в том числе и отрицательные. Например, два года назад в телесериале «Боец» я сыграл роль этакого пахана в зоне строгого режима. Пришлось заучивать незнакомый лексикон, вникать в психологию героя, вживаться в образ. Для меня это было новым.
- В каких ролях заняты сейчас?
- Сейчас снимаюсь в фильме Сергея Соловьева «Анна Каренина» , где играю князя Щербацкого, отца Кити. Но . все же мне ближе театр. Я не мог бы посвятить свою жизнь только кино. Конечно, кино приносит большую популярность, но в театре есть живой, непосредственный контакт и взаимосвязь со зрителем, происходит оттачивание актерского мастерства. Мне это ближе.
- Что бы вы пожелали читателям нашей газеты в наступившем году?
- Сегодняшняя жизнь достаточно сложная. Поэтому необходимо, прежде всего, найти взаимопонимание друг с другом. Желаю всем спокойствия в душе, терпения, если есть какие-то трудности, и, конечно, здоровья, успехов в делах, благополучия.
Беседовала Татьяна Карпова
Источник: Россiя
Дата: 11.01.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПЕРЕВОСПИТАТЬ СОБАКУ ПРОЩЕ, ЧЕМ ЧЕЛОВЕКА»
- У каждой нашей собаки свой характер, - рассказывает народный артист СССР и худрук Малого театра Юрий Соломин...
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПЕРЕВОСПИТАТЬ СОБАКУ ПРОЩЕ, ЧЕМ ЧЕЛОВЕКА»
- У каждой нашей собаки свой характер, - рассказывает народный артист СССР и худрук Малого театра Юрий Соломин. - В том числе у Маклая, которого «Труд» помог нам найти (пес исчезал на две недели). Маклай был всегда упрямый и заставить его что-то делать против воли было непросто. Например, есть, если он не хотел. Теперь же, после перенесенного шока, Маклай стал сговорчивее. Он знает: когда я возвращаюсь с работы, мы идем гулять. Прихожу домой и вижу, что миска с едой стоит нетронутой. Тогда говорю ему: «Не будешь есть, не пойдем на улицу». И ухожу в другую комнату, исподтишка наблюдая за ним. Что вы думаете? Маклай нехотя подходит к миске и все съедает подчистую. Смотрит на меня: мол, я выполнил твою просьбу, теперь, давай, выполняй свою обязанность.
У всех собак выражение глаз разное, и смотрят они по-разному. Вот Лялька, когда была жива, садилась ко мне спиной, если я уходил на работу, демонстрируя обиду. Теперь также садится ее дочь, не реагируя на мои призывы. Что это - привычка или черта характера, передающаяся с генами? Трудно сказать. Одно знаю точно: перевоспитать собаку проще, чем человека. Она предана хозяину и огорчать его не хочет.
Записала Любовь ЛЕБЕДИНА
Источник: Труд-7
Дата: 11.01.2007
- У каждой нашей собаки свой характер, - рассказывает народный артист СССР и худрук Малого театра Юрий Соломин. - В том числе у Маклая, которого «Труд» помог нам найти (пес исчезал на две недели). Маклай был всегда упрямый и заставить его что-то делать против воли было непросто. Например, есть, если он не хотел. Теперь же, после перенесенного шока, Маклай стал сговорчивее. Он знает: когда я возвращаюсь с работы, мы идем гулять. Прихожу домой и вижу, что миска с едой стоит нетронутой. Тогда говорю ему: «Не будешь есть, не пойдем на улицу». И ухожу в другую комнату, исподтишка наблюдая за ним. Что вы думаете? Маклай нехотя подходит к миске и все съедает подчистую. Смотрит на меня: мол, я выполнил твою просьбу, теперь, давай, выполняй свою обязанность.
У всех собак выражение глаз разное, и смотрят они по-разному. Вот Лялька, когда была жива, садилась ко мне спиной, если я уходил на работу, демонстрируя обиду. Теперь также садится ее дочь, не реагируя на мои призывы. Что это - привычка или черта характера, передающаяся с генами? Трудно сказать. Одно знаю точно: перевоспитать собаку проще, чем человека. Она предана хозяину и огорчать его не хочет.
Записала Любовь ЛЕБЕДИНА
Источник: Труд-7
Дата: 11.01.2007
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
11 января – день рождения заслуженной артистки России Елены Германовны Харитоновой. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актрисы и желаем ей хорошего настроения, крепкого здоровья и новых творческих свершений!
Подробнее
АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 11 ПО 12 ЯНВАРЯ 2007 ГОДА
АКТЁРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 11 ПО 12 ЯНВАРЯ 2007 ГОДА
11 января, основная сцена, «Ревизор»: Л.П.Полякова, И.В.Иванова, К.Е.Блохина, Л.А.Суворкина, А.М.Жарова, Л.С.Аникеева, студ. Овсянникова, А.С.Потапов, Э.Е.Марцевич, Б.Г.Невзоров, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков В.В.Бунаков, С.А.Кагаков, Д.Н.Солодовник, В.А.Низовой, В.Б.Носик, Ю.Б.Ильин, А.Ю.Белый, В.А.Андрианов, С.И.Видинеев, В.А.Ильичев, Е.В.Арановский, В.В.Петров, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, Ф.Э.Марцевич, Е.В.Куршинский.
11 января, сцена на Б.Ордынке, «Вишнёвый сад»: И.В.Муравьёва, В.В.Андреева, Т.Н.Лебедева, Г.А.Егорова, Т.А.Короткова, О.Г.Жевакина, Д.Н.Подгорная, Е.О.Порубель, И.А.Жерякова, В.И.Езепов, С.А.Коршунов, Г.Д.Сергеев, В.А.Дубровский, А.Е.Фаддеев, П.Д.Складчиков, И.Григорьев, С.Вещев, Д.Н.Зеничев, А.К.Вахтеров, В.В.Дахненко, П.С.Жихарев, сотр. Малец.
12 января, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: К.В.Моисеева, И.В.Муравьёва, Л.В.Юдина, Т.П.Панкова, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, В.Г.Зотов, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков, А.В.Вершинин, П.Абрамов, А.Т.Манке, И.С.Григорьев.
11 января, основная сцена, «Ревизор»: Л.П.Полякова, И.В.Иванова, К.Е.Блохина, Л.А.Суворкина, А.М.Жарова, Л.С.Аникеева, студ. Овсянникова, А.С.Потапов, Э.Е.Марцевич, Б.Г.Невзоров, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков В.В.Бунаков, С.А.Кагаков, Д.Н.Солодовник, В.А.Низовой, В.Б.Носик, Ю.Б.Ильин, А.Ю.Белый, В.А.Андрианов, С.И.Видинеев, В.А.Ильичев, Е.В.Арановский, В.В.Петров, А.Т.Манке, А.Н.Анохин, Ф.Э.Марцевич, Е.В.Куршинский.
11 января, сцена на Б.Ордынке, «Вишнёвый сад»: И.В.Муравьёва, В.В.Андреева, Т.Н.Лебедева, Г.А.Егорова, Т.А.Короткова, О.Г.Жевакина, Д.Н.Подгорная, Е.О.Порубель, И.А.Жерякова, В.И.Езепов, С.А.Коршунов, Г.Д.Сергеев, В.А.Дубровский, А.Е.Фаддеев, П.Д.Складчиков, И.Григорьев, С.Вещев, Д.Н.Зеничев, А.К.Вахтеров, В.В.Дахненко, П.С.Жихарев, сотр. Малец.
12 января, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: К.В.Моисеева, И.В.Муравьёва, Л.В.Юдина, Т.П.Панкова, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, Д.Н.Подгорная, В.Г.Зотов, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, А.Ю.Ермаков, А.В.Вершинин, П.Абрамов, А.Т.Манке, И.С.Григорьев.
22.01.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
22 января – день рождения артиста Дмитрия Александровича Марина. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актера и желаем ему хорошего настроения, крепкого здоровья и новых интересных ролей на сцене родного театра!
20.01.2007
ВВОД В СПЕКТАКЛЬ
20 января Петр Сергеевич Жихарев впервые исполнит роль князя Черкасского в трагедии А.К.Толстого «Царь Борис». Пожелаем артисту успешного выступления!
19.01.2007
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ САМАРИН
19 января исполняется 180 лет со дня рождения знаменитого русского актера Ивана Васильевича Самарина. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию текст монографии М.Рогачевского, изданной в 1948 году и посвященной жизни и творчеству артиста...
18.01.2007
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
«Звуковой архив Малого театра»
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
Предлагаем Вашему вниманию уникальную запись комедии с участием корифеев Малого театра…
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
Предлагаем Вашему вниманию уникальную запись комедии с участием корифеев Малого театра…
18.01.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
18 января – день рождения заслуженного артиста России Бориса Георгиевича Невзорова. От души поздравляем актера и желаем ему крепкого здоровья, бодрости духа и неизменного творческого вдохновения!
18.01.2007
«ПОСТИГАЯ ДУШУ, ВРЕМЯ, АВТОРА»
СРЕДИ ТВОРЧЕСКИХ КОЛЛЕКТИВОВ, верных лучшим традициям русской сцены, особое место принадлежит Малому театру.
16.01.2007
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА 1941-го
ПЕРЕБИРАЯ свои фотографические архивы, недавно я обнаружил то, что давно уже искал...
16.01.2007
85-ЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ ОТМЕЧАЕТ ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА
85-летие народной артистки России Елизаветы Солодовой отмечает сегодня Малый театр, которому она посвятила почти шесть десятилетий творческой деятельности...
16.01.2007
ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВА
В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
В день юбилея мы публикуем очерк Светланы Овчинниковой, посвященный жизни и творчеству актрисы…
16.01.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
16 января – юбилей народной артистки России Елизаветы Михайловны Солодовой. От всей души присоединяемся к стройному хору поздравлений и желаем Елизавете Михайловне крепкого здоровья, бодрости духа и, конечно, новых творческих предложений!
15.01.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
15 января – юбилей народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. С огромным удовольствием поздравляем актера и от души желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих предложений!
15.01.2007
ТАТЬЯНА ПАНКОВА: ЗАЧЕМ ДУШЕ ЛОГИКА?
ТАТЬЯНА ПАНКОВА: ЗАЧЕМ ДУШЕ ЛОГИКА?
На прошлой неделе старейшая актриса Малого театра народная артистка России Татьяна Петровна Панкова отметила 90-летний юбилей...
На прошлой неделе старейшая актриса Малого театра народная артистка России Татьяна Петровна Панкова отметила 90-летний юбилей...
12.01.2007
АКТЕРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 19 ПО 21 ЯНВАРЯ 2007 года
АКТЕРЫ, ЗАНЯТЫЕ В СПЕКТАКЛЯХ С 19 ПО 21 ЯНВАРЯ 2007 года
12.01.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
12 января – день рождения артиста Малого театра Дмитрия Николаевича Солодовника. От души поздравляем Дмитрия и желаем ему счастья, крепкого здоровья и новых творческих свершений!
11.01.2007
ЭДУАРД МАРЦЕВИЧ: ПОБОЛЬШЕ ДУШИ, СЕРДЦА - ЭТО ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ КРЫЛЬЯ
В канун Нового года народный артист России Эдуард Марцевич отметил свой 70-летний юбилей...
11.01.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПЕРЕВОСПИТАТЬ СОБАКУ ПРОЩЕ, ЧЕМ ЧЕЛОВЕКА»
- У каждой нашей собаки свой характер, - рассказывает народный артист СССР и худрук Малого театра Юрий Соломин...
11.01.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
11 января – день рождения заслуженной артистки России Елены Германовны Харитоновой. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актрисы и желаем ей хорошего настроения, крепкого здоровья и новых творческих свершений!
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка