3 апреля день рождения артиста Малого театра Глеба Валерьевича Подгородинского.

Мы от всей души поздравляем Глеба с этим праздником и желаем крепкого здоровья,

семейного счастья, новых интересных ролей в театре и кино.

3 апреля день рождения заслуженного артиста России Владимира Бенедиктовича Носика.

Мы присоединяемся к поздравлениям в адрес артиста. Желаем доброго здоровья и интересных творческих предложений.

3 апреля день рождения заслуженного артиста России Владимира Бенедиктовича Носика.
По окончании актерского курса Б.А.Бабочкина во ВГИКе, Владимир Носик долгое время работал в театре-студии Киноактера. С 1995 года Владимир Бенедиктович Носик — артист Малого театра, с которым его связывают, давние и, можно сказать, родственные отношения: брат Владимира Бенедиктовича – знаменитый Валерий Носик долгие годы играл на сцене Малого театра.
Сегодня Владимира Носика можно увидеть в спектаклях Малого театра: «Свои люди – сочтёмся!», «Трудовой хлеб», «Царь Борис», «Лес», «Старый добрый ансамбль». А дети просто в восторге от его Сказочника из спектакля «Снежная королева».
Мы присоединяемся к поздравлениям в адрес артиста. Желаем доброго здоровья и интересных творческих предложений.

«К 250-летию русского театра»

Т.Л. Щепкина-Куперник

«Из воспоминаний об актерах Малого театра»

Мария Николаевна Ермолова в «Последней жертве» А.Н.Островского

«К 250-летию русского театра»

Т.Л. Щепкина-Куперник
«Из воспоминаний об актерах Малого театра»

Мария Николаевна Ермолова в «Последней жертве» А.Н.Островского

Я не буду говорить об исполнении Ермоловой «Талантов и поклонников», этому посвящено много блестящих страниц, прекрасно описывающих ее великолепную игру в этой пьесе: у Н.Е.Эфроса в его монографии, у А.И.Южина в статье, помещенной в сборнике «Светозар», наконец, в последнее время, в воспоминаниях Ю.М.Юрьева. Нового не скажешь.
Я принадлежала сама к числу тех зрителей, которые не раз вытирали слезы, когда Ермолова в знаменитой сцене чтения письма Мелузова говорила слова: «Душа полна через край, сердце хочет перелиться».
Но вспомню пьесу, принадлежавшую также к шедеврам Ермоловой, из числа тех, которые особенно ярко запомнились благодаря безупречному совершенству исполнения.
«Последняя жертва» Островского изображает историю купеческой вдовы Тугиной. Ермоловой предстояла задача изобразить московскую купчиху. В ее трактовке Тугина —женщина простая, любящая, чистая сердцем. Полюбив Дульчина, она ни на минуту не допускает мысли, что он может обмануть ее. Но то, что он медлит со свадьбой, начинает смущать ее. Случай дает толчок этим мыслям. Она осталась после обедни взглянуть на «чужую радость», на свадьбу. Во время венчания она увидела, очевидно, брошенную женихом прежнюю возлюбленную. Девушка вся дрожала и плакала, смотря на него... Тут первые мысли о возможности измены, о существующем в жизне обмане закрались к Юлии в душу. Как трогательно хороша была Ермолова, входя в темном платье, в платке. «Как мещанка, точно сирота какая», — корит ее тетка, встречая в таком виде. На лице ее были следы слез и жалости к чужому горю, которое она увидела вместо чужой радости. Действительно, что-то сиротливое было во всем ее облике, и сразу — опять-таки психическое воздействие на зрителя — нельзя было не полюбить этой женщины. Когда Ермолова раздумчиво говорила, как бы вообще: «Конечно, кто любви не знает, тем легче жить на свете», — чувствовалось, что Юлия любит... и что жить ей не легко.
Она любит Дульчина и выражает свою любовь так, как это свойственно московской купчихе: подарки, забота вплоть до мелочей, до чаю с сахаром включительно, который «от них туда идет», как жалуется старая ключница. Но доверчива она уже не как московская купчиха, а как любящая женщина к любимому мужу. Ермолова давала женщину, для которой любить — значит и уважать человека, тем более своего будущего мужа.
Тетка недаром замечает (так и слышу неподражаемые интонации игравшей ее О.О.Садовской): «...которая любовнику вещами, та еще, может быть, и капитал сбережет, а которая деньгами — ну, тут уж разорение верное». Юлия считает, что все ее принадлежит ему, отдает ему деньги бесконтрольно, ни минуты не жалея. Она наделяет его мысленно всеми достоинствами. Когда он присылает ей банальнейшую записку с отговоркой, почему он не идет к ней, она читает ее вслух. Чтение писем вообще было у Ермоловой всегда виртуозно и необычайно разнообразно. Так и тут: она лихорадочно, встревоженно распечатывает письмо, озабоченно прочитывает первые слова, убедившись, что ничего не случилось, несколько успокаивается, читает медленнее. Когда прочитывает: «Хоть поздно, а все-таки заеду», — вся озаряется. «Вот это мило с его стороны...». Тоже банальные слова: но под ними столько радости, какого-то душевного освобождения, словно камень у нее с сердца свалился. Ермолова вздыхала и читала уже со счастливой улыбкой: «Не сердись, моя голубка...» — потом мечтательно повторяла: «Моя голубка...», — опускала письмо и, смотря вперед, словно видя его перед собой, с непередаваемой нежностью произносила:
— Как на такого голубя сердиться?
«Голубь» приезжает к Юлии и сразу ошеломляет ее известием, что ему нужны шесть тысяч рублей, — иначе хоть пулю в лоб. А она уже отдала ему все свои наличные деньги.
За несколько минут до этого у нее был свойственник, родня мужа, именитый купец Флор Федулыч Прибытков. Он предлагал ей свою поддержку, помощь, но она отказалась, чувствуя, что его доброта вызвана главным образом ее красотой и молодостью (Ермолова в этой сцене с Прибытковым держалась с большой гордостью, даже с некоторым пренебрежением в тоне). Юлия заявила ему, что у нее есть все, что нужно, и что она никогда бы не пошла к родным за милостыней... Теперь Дульчин жестоко упрекает ее «в этой глупости»:
— Человек набивается с деньгами, а ты его гонишь прочь. Юлия возражает, что такие люди даром ничего не дают; он действительно осыплет деньгами, «только надо идти к нему на содержание», — с брезгливым возмущением говорила Ермолова. И тогда он отвечает ей:
— Да... Вот что... А впрочем... В ее вопросе: «Как впрочем?..» — слышался ужас. Ермолова отшатывалась от него и внимательно вглядывалась. Потом, как бы объясняя себе эти слова его расстроенным состоянием, говорила:
— Ты с ума сошел!
Ермолова показывала в этой московской купчихе большую чистоту и чувство собственного достоинства. Но он начинает умолять Юлию попросить денег взаймы, только взаймы.
Унижается, целует ей руки, клянется, что это будет ее последняя жертва. Она не в силах отказать любимому:
— Чего бы это мне ни стоило, я достану тебе денег. Он клятвенно обещает ей, что свадьба через неделю, — она вся дрожит от радости: наконец-то, какие же тут колебания! Никакая жертва не страшна. М.Н. смеялась сквозь слезы:
— Я тебя не стою, ты моя радость, ты моя гордость, нет и не будет женщины счастливее меня.
Сцена Юлии с Флором Федулычем (которого великолепно играл Рыбаков) составляет одно из лучших воспоминаний Малого театра.
Мария Николаевна вела эту сцену с наружным самообладанием, довольно развязно начинала свой «деловой разговор», который был так несложен: ей нужны деньги, у нее есть дом, и она просит помочь его продать. Флор Федулыч обещал ей в месяц это устроить. «Как долго... — небрежно говорила она. — А мне бы хотелось скорее отделаться от него...». Флор Федулыч обещал поспешить. — Может быть, он сам купит у нее? — вскользь предлагала она, все еще делая вид, что это вовсе не так уж важно для нее. Нет, ему не расчет. Он найдет ей покупателя за настоящую цену. Сохраняя легкий тон, она говорила, что ему она дешево продала бы. Флор Федулыч «этого не допускал»: это плохая коммерция. Тут Мария Николаевна уже сбивалась с легкого тона, нервные нотки начинали проскальзывать в ее голосе, когда она возражала ему, что она «хочет дешево продать», что это «ее право». Конечно, но в таком случае он советует ей обратиться к другому покупателю... И, круто меняя разговор, предлагал ей отобедать с ним. Она видела, что отказ серьезен, и тут начиналась ее проба «пококетничать с ним». Мария Николаевна тяжело дышала, ее грудь неровно поднималась, и с этим так вразрез шел капризный тон, которым она сперва просила, потом настаивала на своем. Она говорила ему: «Молодая, хорошенькая женщина просит у вас денег — и вы отказываете ей... Да вы с ума сошли!..» Как неловко, непривычно звучали в ее устах эти слова! В тоне Марии Николаевны чувствовалось, что Юлия не привыкла к ним, ее обычная речь проста и безыскусственна. Но она пробовала прибегнуть к приемам, о которых читала в романах, к словам, которые слышала со сцены: «Дайте мне денег, я вам приказываю...» — и голос Ермоловой все время дрожал скрытыми слезами, так что не удивительным казалось, когда он со смешком ей отвечал: «Шутите, не строго приказываете...».
Этот дуэт был замечателен. С одной стороны — Флор Федулыч — Рыбаков, представительный, отменно вежливый, но непоколебимый, в нем так и чувствовалось огромное сознание своего капитала, создавшего ему своего рода всемогущество, чувствовалось и полное отсутствие нравственных устоев и возможность большой жестокости. А рядом — Ермолова, бьющаяся в тоске, старавшаяся скрыть свое унижение под шуткой, в которой слышались страх и отчаяние. Юлия шла «ва-банк» — Ермолова садилась к нему на ручку кресла, обнимала его неумело-соблазнительным движением... Рыбаков освобождался от нее и с неизменной вежливостью точно хлестал ее по лицу:
— Мы и в этаких позициях дам видали...
Ермолова без сил опускалась в кресло. Лицо ее покрывалось пятнами стыда, очень заметными под легким гримом. Совершенно менялся наигранный тон, он переходил в нескрываемое волнение, наконец, когда Флор Федулыч с утонченным издевательством предлагал ей ехать «Кадуджу послушать»,— она теряла последнее самообладание. С мукой вырывалось у Ермоловой:
— Не мучайте вы меня, спасите меня, умоляю вас!.. И она опускалась в порыве отчаяния на колени перед ним. Чувствовалось, что Юлия молит за свою жизнь И понятно становилось, что даже твердокаменную натуру Флора Федулыча прошибало это отчаяние, и он уходил за деньгами. Оставшись одна, Ермолова, вся дрожащая, говорила:
— Думала я, что это будет скверно, а такого стыда не ожидала. В другой раз денег просить не пойдешь... Хоть кому отобьет охоту!
Хотя это опять были убогие слова «московской купчихи», но зрители почти не обращали внимания на самые слова, только слышали прерывающийся голос Ермоловой, только видели ее лицо, пылавшее от стыда, только чувствовали вместе с ней всю глубину позора, падения Юлии.
Когда Флор Федулыч выносил ей деньги — эти жалкие шесть тысяч, от которых, как она думала, зависело ее счастье, ее жизнь, — Ермолова с таким порывом исступленной радости и благодарности обнимала и целовала его, что становились понятными и его волнение и его слова:
— Этот поцелуй, Юлия Павловна, дорогого стоит... Интересный момент: даже этот прожженный человек, этот холодный циник ощутил веяние настоящей человеческой страсти, говорившей в Юлии, настоящей, всепоглощающей любви. И с той минуты, как Юлия так унизилась перед ним ради своего любовника, Флор Федулыч начал ее уважать, настолько, что его желание сделать ее своей содержанкой уступило место намерению сделать ее своей женой. Конечно, это можно было понять только благодаря игре Ермоловой, углублявшей образ Юлии.
В следующем акте Юлия готовится к свадьбе, разбирает картонки, едет заказывать себе подвенечное платье, счастливая, окрыленная. В голосе Мария Николаевна дрожала радость, слышались легкие, юные ноты. Но наивный восторг Юлии длится недолго. Скоро она узнает из подкинутой ей пригласительной записки на свадьбу Дульчина с племянницей Прибыткова, что он собирается жениться на другой, а не на ней, что она «ограблена и убита».
Тут опять говорит московская купчиха:
— А деньги-то?!. Хоть бы деньги воротить мне — ведь как же мне жить-то!
Но под этими словами Ермолова давала весь ужас униженной женщины, ограбленной не только материально, но и нравственно. И когда она, мешаясь в уме, бормотала:
— Надеть подвенечное платье и флердоранж, да и ехать на бал... — и восклицала, как в бреду, со смехом помешанной: — Совет вам да любовь... поцелуйтесь! — то слова Флора Федулыча: — Это уж близко смерти-с... — были понятны: Ермолова показывала такую глубину потрясения, которая, конечно, была вызвана не одной денежной потерей.
В последнем акте, казалось, все оканчивалось благополучно. Юлия решила выйти замуж за Флора Федулыча, у нее есть надежная защита... Но боль поруганной любви одинаково смертельна как на берегах Эгейского моря, так и на берегах Москвы-реки. Дуновение трагедии коснулось московской купчихи — Ермолова приходила к Дульчину страшно изменившаяся, как говорится, краше в гроб кладут, так что не удивлял суеверный испуг Дульчина, которому сказали, что она умерла, когда она подтверждала:
— Да, я умерла ..
Так она была непохожа на прежнюю Юлию, что он готов был принять ее за призрак. Всю последнюю сцену Ермолова вела внешне спокойно. Бесстрастно говорила ему, в ответ на его мольбы о прощении, что если он ее последней жертвы не оценил, то лучше его разлюбить. Но спокойствие Ермоловой было именно спокойствием смерти: зрителю было ясно, что прежней Юлии больше нет. Теперь будет жить московская мильонщица Юлия Прибыткова, она будет жить в «будуаре с мебелью Помпадур», есть «дюшесы», слушать Патти, но та нежная, доверчивая Юлия, любовь которой была способна на всякую жертву, умерла и не воскреснет больше. И это была ее последняя жертва.

Актёры занятые в спектаклях с 6 по 11 апреля 2004 года.

Актёры занятые в спектаклях с 6 по 11 апреля 2004 года.


6 апреля, основная сцена, «Лес»: Л.В.Юдина, В.В.Андреева, Н.А.Титаева, Е.М.Базарова, О.С.Мартьянов, В.Б.Носик, А.М.Торопов, А.С.Потапов, Д.Н.Солодовник, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, С.С.Еремеев.

6 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Бешеные деньги»: Л.П.Полякова, С.Г.Аманова, Ю.В.Сафронова, А.И.Ларина, М.А.Стерникова, Н.П.Швец, С.С.Симакина, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.К.Бабятинский, В.А.Баринов, Г.Я.Дёмин, Д.Д.Кознов, Г.А.Дронов, А.К.Вахтеров, С.А.Вещев, В.П.Кипнис, Е.В.Баринов, В.А.Андрианов, Е.В.Арановский, В.А.Ильичев.

7 апреля, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, И.Ю.Леонова, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.В.Клюквин, Г.В.Подгородинский, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, И.С.Григорьев.

7 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Старый добрый ансамбль»: А.Н.Евдокимова, Л.В.Юдина, А.М.Торопов, В.А.Борцов, А.И.Кочетков, Ю.И.Каюров, В.Б.Носик.

8 апреля, основная сцена, «Таинственный ящик»: О.Л.Пашкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, Б.В.Клюев, А.С.Кудинович, П.В.Абрамов.

8 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Свои люди – сочтёмся!»: Л.П.Полякова, Е.М.Базарова, Л.Г.Кичанова, Г.Я.Демина, А.И.Кочетков, С.Л.Тезов, В.Б.Носик, Д.Н.Зеничев.

9 апреля, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, И.Ю.Леонова, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.В.Клюквин, Г.В.Подгородинский, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, И.С.Григорьев.

9 апреля, сцена сцена на Б.Ордынке, «Пучина»: О.А.Чуваева, А.И.Охлупина, О.Л.Пашкова, студ.К.А.Коршунова, Е.М.Базарова, Н.П.Швец, Полина Бородкина, О.Г.Жевакина, А.В.Коршунов, Е.В.Баринов, В.А.Баринов, В.А.Дубровский, А.К.Вахтеров, В.А.Сафронов, С.Л.Тезов, С.А.Кагаков, С.А.Коршунов, Д.Н.Солодовник, Алёша Алексеев.

10 апреля, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: Л.Г.Кичанова, И.В.Муравьёва, Э.А.Быстрицкая, Т.П.Панкова, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, А.М.Жарова, Н.П.Швец, А.В.Вершинин, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, Г.А.Дронов, А.Ю.Ермаков, П.Д.Складчиков, А.Т.Манке, И.С.Григорьев.

10 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Плащ кардинала»: Е.Г.Харитонова, В.В.Андреева, Я.П.Барышев, В.Г.Зотов, С.А.Кагаков, Е.В.Баринов, П.В.Кипнис, О.В.Доброван, А.К.Вахтеров, Ю.Б.Ильин, П.В.Абрамов.

11 апреля, основная сцена, утро, «Вишнёвый сад»: И.В.Муравьёва, В.В.Андреева, Т.Н.Лебедева, Л.Н.Щербинина, Т.И.Короткова, С.К.Морозова, Л.С.Аникеева, М.А.Стерникова, В.Г.Богук, Е.М.Базарова, И.В.Иванова, О.Г.Жевакина, В.К.Бабятинский, Ю.И.Каюров, В.Г.Богин, С.А.Коршунов, Г.Д.Сергеев, В.А.Дубровский, Д.Д.Кознов, П.Д.Складчиков, А.Т.Манке, С.А.Вещев, О.В.Доброван, П.В.Кипнис, И.С.Григорьев, В.А.Андрианов, Малец, В.А.Ильичев.

11 апреля, основная сцена, вечер, «Таинственный ящик»: О.Л.Пашкова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, Б.В.Клюев, А.С.Кудинович, П.В.Абрамов.

11 апреля, сцена на Б.Ордынке, утро, «Снежная Королева»: Д.Н.Подгорная, Е.М.Солодова, Л.В.Юдина, А.М.Жарова, Е.О.Дмитриева, Л.Г.Кичанова, З.Е.Андреева, В.Б.Носик, Г.В.Подгородинский, В.В.Дахненко, А.Н.Анохин, Д.Н.Зеничев, В.В.Бунаков, П.В.Абрамов, студ.Домнин, студ.Ермаков.

11 апреля, сцена на Б.Ордынке, вечера, «Корсиканка»: Е.К.Глушенко, В.А.Баринов, А.М.Торопов, В.А.Коняев, Г.В.Подгородинский, В.А.Дубровский, П.Д.Складчиков.

Улыбка Соломина

Против мюзиклов - русский водевиль

В Малом театре состоялась премьера спектакля «Таинственный ящик».

Улыбка Соломина

Против мюзиклов - русский водевиль

На агрессивное засилье американских мюзиклов в нашей столице народный артист СССР Юрий Соломин решил ответить по-своему - старинным русским водевилем. В Малом театре состоялась премьера спектакля «Таинственный ящик». Написанный в первой половине позапрошлого века водевиль Петра Каратыгина поставлен художественным руководителем старейшего московского театра, и он же играет главную роль. Поставлен очень точно, выразительно, ярко, сыгран - блистательно.

При общении с Юрием Мефодьевичем давно уже я заметил, что есть одна тема, прикосновение к которой сразу приводит его в необычное волнение: теплеет взгляд, добреет голос. Это тема актерской преданности своему делу, тема возвышенной и бескорыстной любви артиста к сцене. Сильно прозвучала она в соломинской постановке «Леса» А.Н. Островского, где линия нищего, но благородного провинциального трагика Несчастливцева, противостоящего пошлости и несправедливости окружающего мира, все более набирая высоту по ходу спектакля, в финале становится настоящим его апофеозом. И вот теперь - разумеется, совсем иначе, но с той же пронзительной внутренней трогательностью - звучит эта тема в комедийно-водевильном действе, увлекательном и веселом.

Да, да, конечно, надо говорить и об увлекательности спектакля (ведь в пьесе есть прямо-таки захватывающая интрига), и о его изящной легкости, яркой зрелищности, чему немало поспособствовали сценография недавно ушедшего из жизни великого театрального художника Энара Стенберга и талантливая музыка композиторов Григоря Гоберника и Владимира Мороза. Но самое главное достоинство коллективной работы, заданной, направленной и слаженной Ю.Соломиным-режиссером, состоит, мне думается, все-таки именно в том, как непостижимо тонко и органично введена в безудержную игровую стихию трогательная, проникновенная нота старого артиста-неудачника, с беспредельной искренностью и любовью воплощенного на сцене Ю.Соломиным-актером.

Действительно, необходима большая собственная любовь к театру и такая же в душе живущая любовь к своим собратьям по искусству (ко всем, а не только к «успешным»!), чтобы психологически убедительно возник перед нами этот абсолютный бессребреник, житейски совершенно неприспособленный, даже во всех реальных обстоятельствах почти нелепый, всецело поглощенный одним-единственным стремлением - быть на сцене, играть для людей.

- Ты умрешь в сумасшедшем доме! - раздраженно бросает желающий ему, конечно же, добра друг, дабы подтолкнуть «на путь истинный». - Я умру на сцене, - отвечает он. И это не в драме, а в водевиле, веселая структура которого притом нисколько не нарушается. Вот оно, искусство Юрия Соломина, режиссерское И актерское. Вот он, его безупречный, изысканный вкус.

Центральная нота роли и всего спектакля, пожалуй, с наибольшей проникновенностью звучит в монологе-мечте главного героя, исполняемом Ю.Соломиным особенно прочувственно: «Театрик маленький построю, открою занавес - и ах!..». А театрик этот, оказывается, вот для кого и для чего ему нужен. Собрать «всех бездомных, обшиканных артистов» и самому вызывать их по десять раз на поклон. Чтобы подарить самую дорогую для любого играющего в театре радость!

Вы понимаете? О радости не только для себя мечтает герой Ю.Соломина. И не о славе для себя, не о больших деньгах. Собственно, деньги ему если и потребны, то лишь для того, чтобы расплатиться с долгами, выкупить отданные в залог свои сценические костюмы, ну а как вершина мечтаний - для постройки этого маленького театрика, но опять же - не для собственной какой-то выгоды.

Русский актер П.Каратыгин взял как основу своего водевиля французский материал, от которого в конце концов остались только сюжетная завязка да имена. Пьеса же получилась сугубо русская. Можно даже вспомнить любимого героя русских сказок по имени Иван, который полностью безразличен к богатству, за что и прозван кое-кем дураком. Но богатство под конец как раз ему и достается. А распоряжается он им столь же щедро и бескорыстно, как соломинский герой под занавес.

Надобно поблагодарить за великолепную литературную работу заслуженного артиста России Александра Клюквина, который (уже не впервые здесь, в Малом театре!) сделал современную сценическую редакцию старой пьесы и написал для нее стихи. Исполняет он роль нотариуса тоже великолепно. Интересны и другие актерские работы, которыми радуют народные артисты России Александр Ермаков и Борис Клюев, заслуженные артисты Ольга Пашкова и Алексей Кудинович, артисты Инна Иванова, Варвара Андреева, Алексей Фаддеев. Искрометно выступила в массовых танцевальных номерах (балетмейстер-постановщик - Любовь Парфенюк) большая группа студентов Щепкинского училища и актеров театра.

Словом, Малый во главе со своим художественным руководителем весьма убедительно доказал: не единым мюзиклом бродвейским может и должна жить сегодня отечественная сцена. Более того, наше, игранное на этой сцене давным-давно, даже в так называемом легком, или развлекательном, жанре имеет свои несравненные достоинства. Потому что несет не просто «чистую» развлекательность, смех ради смеха, но нечто гораздо большее - добрую и человечную мысль.

Виктор Кожемяко
Советская Россия, 19 июня 2003 года

«Весь мир – театр, и люди в нем – актёры»

У.Шекспир

«Весь мир – театр, но труппа никуда не годится» О.Уайльд

МАСТЕРА АФОРИЗМА – О ТЕАТРЕ

«Весь мир – театр, и люди в нем – актёры»
У.Шекспир

«Весь мир – театр, но труппа никуда не годится» О.Уайльд

«Превозносят драматурга, исторгающего слезы у зрителя; этот талант он делит с луковицей»
Г.Гейне

«Если пьеса – произведение искусства, ее постановка в театре является экзаменом не для пьесы, а для театра; если же она не произведение искусства, ее постановка в театре является экзаменом не для пьесы, а для публики» О.Уайльд

«Актер становится собой только тогда, когда изображает другого»
Э.Кроткий

«Премьера – это вечер накануне того дня, когда спектакль готов»
Дж.Дж.Нейтан, критик

«Театр – единственное место, где бедные могут смотреть на богатых свысока»
У.Роджерс, сатирик

«Премьера, подобно землетрясениям, приливной волне, супружеству и другим природным катаклизмам, - превосходное зрелище, если вам оно ничем не грозит»
Дж.Бэрримор, американский актёр

«На лицах актеров можно прочесть все несыгранные ими роли» М.Шарган, писатель

«В конечном счете, актеры получают авторов, а авторы – актеров, которых они заслужили»
Дж.Б.Шоу

«Театральная публика хочет, чтобы её удивили – но чем-то привычным»
Т.Бернар, писатель

«Зрительный зал начинает смеяться, как только начнут хохотать несколько зрителей. Вся трудность в том, чтобы рассмешить этих нескольких» М.Ашар, драматург

«Большое искусство – играть так тонко, чтобы не задеть ушей тех, кто сидит в первых рядах, но чтобы галёрка услышала каждое слово»
В.Брудзиньский, сатирик

«В театре жизни единственные настоящие зрители – дети» В.Гжещик, сатирик

«Если актёр плохой, аплодисменты делают его ещё хуже» Ж.Ренар, писатель

«Следует прощать талантливым актрисам их капризы, ибо лишённые таланта дамы капризничают не меньше»
Ж.Ренар, писатель

«Художник – одно из двух: или первосвященник, или более или менее ловкий скоморох»
И.Мадзини

«На премьеры ходят, как в Древнем Риме ходили в Колизей смотреть на растерзание христиан и бои гладиаторов» К.Чапек

«У театра великая будущность, как у всего, что имело великое прошлое»
К.Чапек

Дедушка современного мюзикла ожил на сцене Малого театра

8 апреля на сцене Малого театра зрители смогут снова увидеть водевиль П.Каратыгина «Чудак-покойник, или таинственный ящик», поставленный весной 2003 г. Юрием Соломиным.

Максим Редин «Yтро.ru»

Дедушка современного мюзикла ожил на сцене Малого театра

8 апреля на сцене Малого театра зрители смогут снова увидеть водевиль П.Каратыгина «Чудак-покойник, или таинственный ящик», поставленный весной 2003 г. Юрием Соломиным. Спектакль, правда, прошел всего несколько раз и на время был снят из-за болезни постановщика, который сыграл здесь одну из главных ролей – актера Сен-Феликса. Потом, к большому огорчению всех успевших посмотреть «Таинственный ящик», его возобновление было опять отложено постановкой «Трех сестер». Теперь же водевиль предстанет в несколько обновленном виде: ролью Сен-Феликса Юрий Соломин поделился с Эдуардом Марцевичем, который, как ожидается, и будет играть 8 апреля.
Водевили в Малом – это исконное, то, что наши прапрабабушки и прапрадедушки смотрели перед началом какой-нибудь драмы или трагедии. С одной стороны водевиль был необходим для того, чтобы подождать собирающихся зрителей, а с другой — этот жанр оказывался превосходной актерской школой, через которую прошли все корифеи Малого театра. Нынешние мюзиклы – плоть от плоти водевиля. И Малый театр, который постоянно пытаются уколоть люди годами не видевшие его спектаклей, постановкой «Таинственного ящика» подтвердил свое право называться хранителем традиций русского театра. Спектакль Юрия Соломина очень яркий, пронизанный положительными эмоциями. Со сцены льется живая музыка в исполнении собственного малотеатровского оркестра, ее написали Григорий Гоберник и Владимир Мороз. Художественное оформление сделано Энаром Стенбергом, для которого «Таинственный ящик» стал последней работой в Малом театре. В спектакле заняты Борис Клюев, Александр Ермаков, Ольга Пашкова, Александр Клюквин и другие артисты театра.
Кстати, теперь кассы Малого театра открываются на два часа раньше и работают с 10:00 без обеда. Билеты на «Таинственный ящик» можно приобрести и в web-кассе.
Ближайшие спектакли состоятся на основной сцене 8, 11 и 27 апреля.

Максим Редин «Yтро.ru»

1 апреля в 00:30 на канале «Россия» смотрите художественный фильм Сергея Овчарова «Сказ про Федота-стрельца» по мотивам сказки Леонида Филатова

В роли МАРУСИ – заслуженная артистка России ОЛЬГА ПАШКОВА

«К 250-летию русского театра»

Т.Л. Щепкина-Куперник

«Из воспоминаний об актерах Малого театра»

Мария Николаевна Ермолова в «На пороге к делу» А.Островского и Н.Соловьева

«К 250-летию русского театра»

Т.Л. Щепкина-Куперник
«Из воспоминаний об актерах Малого театра»

Мария Николаевна Ермолова в «На пороге к делу» А.Островского и Н.Соловьева

В том же году (1879), в котором Ермоловой пришлось играть Мессалину в пьесе Аверкиева «Смерть Мессалины» и Юдифь в трагедии Гуцкова «Уриэль Акоста», сыграла она в первый раз Лонину в комедии Островского и Соловьева «На пороге к делу», несколько лет затем пользовавшейся неизменной любовью публики. Римская императрица Мессалина, еврейка с пламенной душой Юдифь и молодая школьная учительница Верочка Лонина — какой диапазон! Как бывает от природы поставленный голос, без труда переходящий от самых низких нот к самым высоким, так у Марии Николаевны был «от природы поставленный талант», дававший ей возможность переходить от горных вершин трагедии к цветущем долинам комедии.
Пьеса «На пороге к делу» называется: «деревенские сцены в трех действиях». Это могла бы быть хорошая пьеса, если бы не «благополучный» конец, совершенно не вытекающий из пьесы и приделанный ввиду придирчивости цензуры.
Молодая девушка из интеллигентной семьи едет в деревню учительницей. Она горит энтузиазмом, идет на свое дело, как на подвиг, полна желания служить народу. Но с первых же шагов натыкается на неприглядность российской действительности: гонения, доносы и травлю. Ее спасает только полюбивший ее соседний помещик: он женится на ней, сестра его обещает ей устроить тут же во флигеле школу (до чего почему-то раньше не додумалась), и все кончается счастливо. В жизни обыкновенно кончалось совсем не так... Следует вспомнить. о том, какова была при старом режиме судьба сельского учителя. Это был сплошной подвиг. Существование впроголодь, полная зависимость от местного священника, от волостного-старшины, от сельского кулака, притеснения за «вольнодумство»... Вот на какую жизнь шла молодая девушка из теплого-гнездышка семьи, не отдавая себе отчета в том, что ее ожидает.
Публика слушала эту пьесу совсем особенно. Она как бы отбрасывала все ненужное: сентиментальщину, благородного-помещика, слащавый конец. Сюжет ее не интересовал. Она жадно воспринимала картину неприглядной современной действительности, ярко написанные фигуры деревенского-кулака, пошлого «члена училищного совета» и т. д. В те времена все, что как-то критиковало существовавший строй, находило отклик, особенно у молодежи, и облик этой русской девушки до сих пор живет в памяти тех, кто видел Ермолову в этой роли.
Первый акт. Сцена изображала комнату в сельской школе. Закопченные стены, скудная обстановка. За сценой шумят школьники, которых тщетно унимает старый, точно мохом обросший школьный сторож-инвалид. Слышался колокольчик подъезжающего экипажа: это учительница. Ее подвез случайно встретившийся на пути сосед-помещик, иначе она не знала бы, как ей добраться: станция в пяти верстах. На дворе распутица с дождем и мокрым снегом. Она промокла, продрогла, но оживлена и счастлива. Ермолова давала в этой сцене такую хорошую молодость... Она почти все время сопровождала свои слова смехом — этим особенным, каким-то. стыдливым, грудным смехом, без истерики, без кокетства — просто от радости.
— Я вся мокрая, — говорит она и смеется... Снимает свое ветром подбитое пальтишко и так ласково обращается к старику-сторожу: — Голубчик, пожалуйста, встряхните пальто... — что видно, что того сразу прошибает: вряд ли кто-нибудь еще с ним так ласково разговаривал. Ермолова в этой роли производила необыкновенно «молодое» впечатление: она точно была как-то миниатюрнее, чем обыкновенно: девичья, еще несколько угловатая фигура, стремительные движения — все это было так непохоже на трагедийное величие и пластичность, к которым привыкла публика.
Ее гладкая прическа, ее вязаный платок — все было взято из жизни. Таких Верочек видела Ермолова много. В концертах подбегали они к ней благодарить ее — и их глаза сияли таким же чистым, честным и радостным выражением под впечатлением искусства, как тут, на сцене, сияли глаза Ермоловой, глаза Верочки Лониной, при мысли, что она наконец у цели.
Она дрожит от холода, сама не замечая этого. Когда спутник ее спрашивает, не озябла ли она, — она отвечает:
— Немножко...
А когда он обращает ее внимание на то, какое кругом разрушение, как все мрачно, — она с необыкновенной искренностью говорит, что она этого ничего не видит и не замечает:
— Я помню только, что я в школе, в моей любезной школе, — и так этому рада. Меня ждет великое дело.
Мария Николаевна пристально поглядывает на помещика: взгляд ее глубок и серьезен. Она понимает, что это кажущееся таким маленьким, оплачиваемое двадцатью рублями дело есть дело великое И тут впервые радость уступает место раздумью:
— Ах... сумею ли?..— скорее себя, чем его, спрашивает она. Но, когда он задает ей вопрос, хватит ли у нее сил на борьбу, — она с изумлением отвечает вопросом же:
— С чем борьба?
Какая же может быть борьба, если она честно будет делать свое дело? В ней нет сомнений или дурных предчувствий: полное доверие к окружающему. Но, оставшись одна, она невольно обращает внимание на то, что кругом нее. Кутается в платок... Я как сейчас помню это ее зябкое движение плечами, от которого самой становилось холодно, будто сидишь не в театральном зале, а в этой жалкой избе, где за стенами завывает ветер и, очевидно, дует изо всех щелей. Она попробовала печь «как лед...». Вой ветра вызывал в ней представление, что она, «как военные в лагере...». Да она и идет на войну—на войну с темнотой, с невежеством!.. И она опять радостно смеялась, хотя вся дрожала—от холода или от волнения, а может быть, и от того и от другого. Некоторое время Мария Николаевна стояла, словно собиралась с духом, крепко сжимая руки, — но вдруг решалась и стремительно легким движением, как купающийся бросается в воду, шла в класс. Последующую сцену со сторожем Мария Николаевна вела все еще в светлых тонах. Когда сторож Акимыч мрачно спрашивает ее, чем же топить, если дров нет, она только удивляется: дров нет? Значит, надо распорядиться, чтобы привезли, и только... Ей все кажется простым. Ей ведь интересно не это, а только те школьники, к которым она опять уходит, готовая их полюбить, полная интереса к ним. Но действительность скоро дает ей себя знать.
Начальство, в лице типичного кулака-кабатчика, толстого, красного, полупьяного, подвергает ее грубому допросу относительно ее «веры, образа мыслей», допытывается, «нет ли у нее каких заблуждений...». В Ермоловой чувствовалось в эту минуту полнейшее недоумение... Потом она начинает отвечать ему со смехом, но в смехе Марии Николаевны уже слышались нервные нотки. Он начинает требовать угощения. Она пробует перевести его на другие рельсы: раз он «начальство», так не доставит ли он дров, а то дети замерзают в классе. Она пытается удержать его от грубых выходок, но голос ее слегка дрожит от возмущения. Она хочет говорить твердо и авторитетно, не пускает его в класс, но он грубо отстраняет ее и врывается туда; она понимает, что нравственной силы тут мало, и вынуждена прибегнуть к защите Акимыча. Впервые Ермоловой — Лониной приходит в голову, что она здесь беззащитна... И, когда Акимыч выпроваживает буяна и его сменяет «земский член училищного совета» Шалеев, у нее светлеет лицо: интеллигентный человек поможет ей... Но с первых же его слов она понимает, с каким пошляком имеет дело. Горькое разочарование выражается в том, как она на него смотрит, с презрением слушая его грубые комплименты. Когда врывается его ревнивая супруга, чтобы увести его, она встречает ее со спокойным достоинством благовоспитанной девушки.
Она с недоуменным выражением говорит:
— Какие странные люди...
По лицу Марии Николаевны видно было, что ей становится легче, когда она остается одна со стариком Акимычем. Она приветливо предлагает ему чаю, разговаривает с ним и всем своим обращением подчеркивает, что старый служивый, величающий ее «ваше благородие», чем-то возбуждает ее полное доверие. Она его не боится и видит в нем свою защиту.
Говорит ему с улыбкой:
— Ас вами мы будем жить в ладу, будем друзьями. Вот только холодно у нас, голубчик!..
Помню эту чудесную доверчивую улыбку, этот сердечный тон — «голубчик»...
Оставшись одна, она вслух мечтает: вспоминает о матери, о сестре, о том, как у них дома светло, тепло... И вдруг — минута слабости — набегают слезы. Досадливым движением Ермолова смахивает их обратной стороной руки и, выбранив сама себя, садится за подготовку к завтрашнему уроку. Но ей не долго дают покой: является местный писарь, с места в карьер начинающий глупое ухаживание, которое совсем выбивает ее из колеи. С трудом отделавшись от него, она опять остается одна.
Но какая перемена во всем облике Ермоловой! Где солнечная улыбка, где сияющие глаза? Глаза испуганы и от того, что она здесь увидала, и от страха за будущее, невольно проснувшегося от того, с чем пришлось столкнуться. Нервы напряжены Наступает реакция. В этом мраке, холоде, под вой ветра, она в изнеможении добирается до стоящей в углу жалкой постели: у нее нет сил ни приготовить ее, ни раздеться. Как была, она ложится, кутаясь в свой платок..
Входит Акимыч и, как старая нянька, что-то ворча, покрывает ее солдатской шинелью, «в двух местах укушенной пулей». От этого неожиданного внимания в ней опять просыпаются надежда и бодрость. Она не одна... Она ласково благодарит его. Совсем по-детски, полусонным голосом говорит ему:
— Вы добрый... вы добрее и лучше всех здесь...
И засыпает под солдатской шинелью.
Во втором акте Ермолова уже совсем не та, что в первом. Прошел месяц. Ленина все время без дров, а если сторож затопит чем-нибудь, — угорает, так как печь не в порядке. У нее не перестает болеть голова, она «едва таскает ноги». Вместе с физическими силами ее начинает покидать и мужество. Ухаживания писаря, наглость старшины, врывающегося к ней, скандалы, которые ей устраивает жена Шалеева,— все это надрывает ее. И, когда является Дубков, чтобы увезти ее к сестре, она горько кается ему в своем бессилии. Сколько искренности было в тоне Ермоловой, когда она говорила, что она «слабая, жалкая», что она «не уважает себя»,—эти наивные слова заключали в себе все ее разочарование, сознание невозможности бороться с захлестывающей тиной грубого произвола...
В третьем акте особенно ярко запомнилась разница между пестро одетыми, кокетничающими барынями и барышнями, гостьями Дубковых, и Ермоловой — Лониной в ее неизменном черном платьице, с гладко причесанной головой, с чистым и милым лицом. Трагическая актриса Ермолова тут становилась одной из многих девушек, которые так же, бросая уют домашнего гнезда, уходили в деревню, в народ. Только, повторяю, почти никогда не кончалось у них дело так, как в этой пьесе. Такие Верочки оставались в своей холодной, угарной школе, мужественно терпели нищету, голодовку, наживали ревматизм, а то и чахотку и вдобавок подвергались травле и хуже того—иногда отсылались в «места не столь отдаленные».
Сестра Дубкова принимает ее радушно и любовно, но «дамы» определенно\\\\\\\\\\\\\\\'недружелюбны к ней. Насмешки, шипение... Вместо отдыха нравственного она и тут встречает враждебность и уже хочет бежать к себе, но Дубков подоспевает со своим предложением, и она становится его невестой.
Так вот, Ермолова и играла не счастливую невесту из пьесы Островского и Соловьева, а одну из тех незаметных героинь, сельских учительниц, которые так часто встречались в действительной жизни и всем своим тяжелым существованием, «трудясь, подкапывали взрыв». Она и сюда вносила свои заветные идеалы, и, как всегда, синтезировала образ, так что вера Лониной, ее жажда подвига, ее настоящее страдание из-за того, что встретила она на пути своем, — разумеется, не угарная изба и не пьяный писарь, а весь гнусный строй, который из великого дела воспитания молодого поколения делал каторжные работы, — навсегда западали в душу. И не одного человека эта пьеса заставляла задуматься над судьбой сельской учительницы, будила в молодых душах горячий протест и помогала таким Верочкам бороться и делать свое дело. И одной из незабываемых картин, созданных Ермоловой, была хрупкая, нежная девушка, засыпавшая под вой ветра под старой солдатской шинелью.
У Амфитеатрова есть роман «Восьмидесятники», довольно живое изображение тех лет. Там один из персонажей романа благоговейно вспоминает посещение Малого театра и Ермолову в разных ролях. И между прочим говорит: «А «На пороге к делу»? Когда она в сельскую школу входит. Ах, черти меня загрызи! Я сам готов все бросить и в село учителем пойти. Потому что вижу перед собой живой общественный идеал». Вот впечатление от ермоловской игры.

Премьера. «Таинственный ящик» П.А.Каратыгин.

О бедном артисте замолвили слово

Юрий Соломин давно мечтал поставить этот водевиль.

Премьера. «Таинственный ящик» П.А.Каратыгин.

О бедном артисте замолвили слово

Юрий Соломин давно мечтал поставить этот водевиль. Пьеска, некогда переведенная с французского и переделанная П.Каратыгиным (в которой сам он сыграл роль Сен-Феликса на сцене Александринского театра в 1841 году), давно уже манила его не только своей жанровой отточенностью, не только своей блистательной историей (когда-то непревзойденным исполнителем роли Сен-Феликса был В.Живокини) и даже не только давней идеей режиссера П.Васильева возобновить старую традицию игры водевиля после драматического спектакля. Сама тема «маленького артиста», неудачника, живущего одним лишь театром, показалась Соломину заманчивой. Тем более что сам он, как артист, знает, что такое настоящий успех, не обделен ни значительными ролями, ни зрительской любовью.

Думал Юрий Соломин и о том, что нынешнее пристрастие к мюзиклам отнюдь не с Запада на нас неожиданно свалилось, а продолжает одну из замечательнейших традиций русского театра.

Стихи, написанные артистом Александром Клюквиным (он блистательно сыграл в «Таинственном ящике» нотариуса Дюпре), звучат с легкой иронией и – что самое главное! – с отменным вкусом, который сегодня так редко встречается в текстах музыкальных спектаклей. «Таинственный ящик» вообще отличается изысканным вкусом: и сценография не так давно ушедшего из жизни Энара Стенберга, и канкан, лихо и легко исполняемый студентами Щепкинского училища и артистами труппы (балетмейстер Любовь Парфенюк), и вокальные номера (композиторы Григорий Гоберник и Владимир Мороз), и вся атмосфера этого веселого, трогательного зрелища – все исполнено неистребимой любви к театру как делу и смыслу жизни.

Мечта артиста-неудачника Сен-Феликса (сыгранного Ю.Соломиным трогательно и очень искренне) построить «театрик маленький», в котором он соберет ошиканных, освистанных артистов и, сидя в зрительном зале, будет по десять раз вызывать их на поклон, настолько романтична, что герой будто не замечает реальности. Вокруг спорят из-за наследства. А Сен-Феликс пребывает в очередной надежде, что на этот раз все сложится в его актерской судьбе иначе, совсем иначе! И поет Сен-Феликс так трогательно-чисто: «Театрик маленький построю, открою занавес и – ах!..»

Удивительным образом в непритязательном водевиле «Таинственный ящик» сходятся многие и многие мотивы и темы русского театра. Здесь есть свои «маленькие люди» со своими проблемами (Сен-Феликс и его дочь Джульетта, сыгранная Варварой Андреевой воздушно-легко), свои нувориши (ярко, на грани гротеска, играют Инна Иванова госпожу Рапе и Алексей Кудинович фабриканта Мерлюша), свои кичливые аристократы, готовые на все ради увеличения капитала (Баронесса и Барон очень смешно сыграны Ольгой Пашковой и Александром Ермаковым), и даже свой журналист – издатель газеты, «в которой не высмеиваются, а оплакиваются пороки людей», – в этой роли очень выразителен Борис Клюев.

Ю.Соломин-режиссер не чурается и эстрадных приемов. Так, сцена объяснения молодого помощника нотариуса Эмиля (Алексей Фаддеев) и Джульетты проходит на фоне цветного, струящегося, словно в шоу и мюзиклах, дыма. Они поют о своей любви, тянутся друг к другу, а дым меняет цвет, и возникает эффект какой-то совершенно иной, пародийно осмысленной реальности. Здесь вообще никто ни от чего не страдает – как в тех водевилях, которых мы никогда не видели, но о которых читали в множестве мемуарных книг, когда после драмы те же артисты развлекали публику зрелищем забавным, но в меру назидательным. И в этом смысле «Таинственный ящик», поставленный в Малом театре, представляется истинным возрождением жанра, который в какой-то момент истории присвоила себе классическая оперетта.

В одном из интервью Ю.Соломин сказал, что хотел бы посвятить этот спектакль памяти выдающегося сценографа Энара Стенберга. Случилось так, что эта работа стала последней в ряду блистательных работ художника, таким и запомнится Энар Стенберг: красочный задник, в котором угадываются контуры далекого от персонажей водевиля Парижа, легкие столики с уютными лампочками, расположенные то ли в уличном кафе, то ли в кабаре, поднимающаяся и опускающаяся площадка с живым оркестром, мыльные пузыри, летящие сверху во время монолога фабриканта Мерлюша, – мир легкий, подвижный.

Есть старый театральный анекдот. В финале спектакля «Гроза» наклоняется над утопившейся Катериной безутешный Тихон и говорит: «Хорошо тебе, Катя! А мне еще водевиль играть…»

Юрий Соломин замечательно доказал, что играть настоящий водевиль – это иногда лучше, чем оплакивать даже самых высоких героев.

Наталья Старосельская
Культура, 15 мая 2003 года

Малый театр. Премьера. «Три сестры»

Измочаленная за столетие чеховская пьеса, единственная, которая никогда не шла в стенах старейшего московского театра, в постановке Юрия Соломина кажется девственницей, невестой, только готовящейся пойти под венец.

Малый театр. Премьера. «Три сестры»

Измочаленная за столетие чеховская пьеса, единственная, которая никогда не шла в стенах старейшего московского театра, в постановке Юрия Соломина кажется девственницей, невестой, только готовящейся пойти под венец. На этот спектакль вы можете смело вести своих мам и бабушек, которые не выносят всяких там cеребренниковых, мирзоевых и прочий авангард и любят, чтобы в театре все было солидно, очевидно и высокохудожественно. «Три сестры», поставленные Юрием Соломиным, именно таковы. Здесь все чинно и благородно: красивый классический павильон с исторически достоверными интерьерами, картины на стенах, старинные бабушкины сундуки и затейливые ширмочки, а на заднем плане - радующая глаз большая березовая роща. Артисты ведут себя прилично: матом не ругаются и на голове не стоят. Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Эдуард Марцевич, Глеб Подгородинский, Александр Ермаков, Александр Клюквин играют старательно, но скромно, не пытаясь перетянуть одеяло на себя, в лучших традициях мхатовского актерского ансамбля, как бы странно это определение ни звучало по отношению к Малому театру, который всегда славился своими колоритными примами и премьерами. Постановщик спектакля Юрий Соломин не самовыражается за счет пьесы, не навязывает ей собственных концепций, а ставит так, как доктор Чехов прописал, - просто и ясно. И от такого наивного, на первый взгляд, подхода уставшая, игранная-переигранная пьеса будто освобождается от груза наслоившихся за век толкований и выглядит свежей и умытой, как на первом свидании. А чеховские слова «хорошо там, где нас нет», звучащие в театре, стоящем в самом центре Москвы, куда так стремились несчастные сестры, придают постановке ноту грустной искренности.

Марина Шимадина
«Личное время» 26.03-08.04

Премьера. «Таинственный ящик» П.А.Каратыгин.

ВОДЕВИЛЬ НА ИМПЕРАТОРСКОЙ МОСКОВСКОЙ СЦЕНЕ

На протяжении многих десятилетий водевили занимали значительное место в репертуаре Малого театра.

Премьера. «Таинственный ящик» П.А.Каратыгин.

ВОДЕВИЛЬ НА ИМПЕРАТОРСКОЙ МОСКОВСКОЙ СЦЕНЕ

На протяжении многих десятилетий водевили занимали значительное место в репертуаре Малого театра. Спектакль начинался и заканчивался постановкой какого-нибудь водевиля, по большей части одноактного.
Водевиль – обычно короткая, всегда с благополучным концом, комедия. Но на пути к удаче действующие лица встречают различные препятствия. Драматурги-водевилисты редко создавали характеры, но почти всегда маски: брюзги, ханжи, скряги, мота. Большое значение в водевилях имели куплеты. Иногда они заменяли монологи и давали возможность героям высказывать переполнявшие их чувства. Порой действующие лица при помощи куплетов обращались к зрительному залу, выражая свои и автора сокровенные мысли. Иногда куплеты связывались с действием, иногда касались действия только косвенно. Нередко водевильный куплет соединялся с каламбуром.
Водевиль предусматривал выход артиста из образа с тем, чтобы он обращался к публике – иногда с жалобой, иногда давая оценку происходящим событиям, иногда за советом. Водевилисты использовали многие приемы внешнего комизма, давали своим героям смешные имена и фамилии.
Забавными были и сами названия водевилей: «Угар от любви, или Жить тошно, а умирать еще тошней»,
«Жена и зонтик, или Расстроенный настройщик», «Горе от тещи, или Женись да оглядывайся». В 20-х, 30-х, 40-х годах ежегодно на сцене Малого театра появлялись десятки новых водевилей.
Нередко видные актеры выступали в качестве авторов водевилей. Среди них особый успех имели Дмитрий Ленский, актер Малого театра, и Петр Каратыгин, актер Александринского театра в Петербурге.
Водевили игрались живо, весело, напористо. От актеров они требовали музыкальности, умения танцевать, пластической выразительности, мастерского преподнесения каламбуров, а иногда и сочинения их, импровизации. Именно актер во многом создавал и преображал водевиль. Водевили были прекрасной школой мастерства, требовали высокого артистизма.

(Из статьи Ю.Дмитриева «Великий русский театр»)

Такого изобилия не видели давно

Программа драматического театра на фестивале «Золотая маска»

«Правда — хорошо, а счастье лучше».

27 марта открылся 10-й юбилейный фестиваль «Золотая маска». Театральный сезон — дело живое.

Такого изобилия не видели давно

Программа драматического театра на фестивале «Золотая маска»

27 марта открывается 10-й юбилейный фестиваль «Золотая маска». Театральный сезон — дело живое. То густо, то пусто. Порой на главную театральную награду претендуют сплошь середнячки (а что делать — таков урожай!). В этом году отечественный театр словно специально понатужился, чтобы встретить букетом шедевров юбилейную, десятую «Золотую маску». На нынешней «Золотой маске», представляющей лучшие российские спектакли только прошлого сезона, концентрация мировых звезд такая, что может поспорить с самым солидным европейским театральным фестивалем: Додин (Россия-Питер), Фоменко (Россия-Москва), Някрошюс (Литва), Доннеллан (Великобритания).

Среднее поколение

«Правда — хорошо, а счастье лучше». Три года назад Сергей Женовач поставил в Малом «Горе от ума», теперь пьесу Островского; ее, как и спектакль по Грибоедову, номинировали на «Золотую маску», что не часто случается со старейшим московским театром. За то время, что прошло после премьеры, «Правда — хорошо...» уже успела наполучать множество наград калибром поменьше «Маски», включая престижную премию «Гвоздь сезона». По этому спектаклю особенно видно, как нужна Малому театру бережная, но твердая режиссерская рука: «Правда...» сыграна с тем вкусом к сочному слову Островского, которым полтораста лет назад прославился этот театр, с прежней основательностью, подробностью и с верой, соединенными с легкостью знаменитых актеров «второго университета». Не один актер блеснул, а заиграл целый ансамбль, и все вспомнили, что в Малом театре отличная труппа.

Традиционно для Малого сильнее всех оказалось старшее поколение актеров (впрочем, их пока никак не назовешь классическими здешними «стариками»). Двое из них и выдвинуты на актерскую «Маску». Обаятельнейший отставной унтер Грознов, которого играет Василий Бочкарев, не похож на разваливающегося старикана, каким его когда-то играл Юрский, — он живчик и хитрован, добродушный и лукавый. И купчиха Барабошева — Евгения Глушенко — совсем не мрачная домостроевская богатая старуха, а прехорошенькая хохотушка и умница. И нет сомнения, что ее старый роман с Грозновым еще будет иметь продолжение — эти «старики» всем дадут жару.

Дина ГОДЕР
ИД «Время», N°50 25 марта 2004

29 марта артиста Малого театра Дмитрия Дмитриевича Кознова поздравляем с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, благополучия, интересных творческих предложений.

Дорогие друзья!

Поздравляем всех Вас с нашим общим праздником – Международным днем театра! В этот день очень хочется вспомнить слова нашего великого драматурга Александра Николаевича Островского: «Национальный театр есть признак совершеннолетия нации, так же, как и академии, университеты, музеи. Иметь свой родной театр и гордиться им желает каждый народ».

27 марта по давней традиции Малый театр проводит благотворительный спектакль, посвященный празднику. Нынешний год – не исключение. На этот раз наш театр представляет последнюю премьеру, состоявшуюся на основной сцене – «Три сестры» по драме А.П.Чехова.

Дорогие друзья!
Поздравляем всех Вас с нашим общим праздником – Международным днем театра! В этот день очень хочется вспомнить слова нашего великого драматурга Александра Николаевича Островского: «Национальный театр есть признак совершеннолетия нации, так же, как и академии, университеты, музеи. Иметь свой родной театр и гордиться им желает каждый народ».
27 марта по давней традиции Малый театр проводит благотворительный спектакль, посвященный празднику. Нынешний год – не исключение. На этот раз наш театр представляет последнюю премьеру, состоявшуюся на основной сцене – «Три сестры» по драме А.П.Чехова.


В нынешнем сезоне Малый театр показал зрителям три премьеры:
«Старый добрый ансамбль» по комедии чешского драматурга Иржи Губача — на сцене филиала. Поставил спектакль Владислав Константинов, художник Лариса Ломакина, композитор Григорий Гоберник. В этой постановке заняты опытные, замечательные мастера Малого театра: Алевтина Евдокимова, Лилия Юдина, Виктор Борцов, Юрий Каюров, Афанасий Кочетков, Анатолий Торопов, Владимир Носик, Владимир Дубровский.

«День на день не приходится» по комедии А.Н.Островского «Тяжелые дни» — на малой сцене филиала. Режиссер-постановщик – Александр Коршунов, художник Ольга Коршунова. В спектакле заняты Виктор Борцов, Александр Коршунов, Евгения Дмитриева, Ирина Тельпугова, Георгий Дронов и другие. Здесь есть несколько дебютных работ: молодые актрисы Ольга Жевакина и Любовь Ещенко и студент Театрального училища имени М.С.Щепкина Сергей Потапов.

«Три сестры» по А.П.Чехову. Режиссер-постановщик — Юрий Соломин, художник Александр Глазунов, композитор Григорий Гоберник. В спектакле заняты практически все поколения артистов Малого театра: Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Александр Клюквин, Инна Иванова, Александр Ермаков, Валерий Бабятинский, Эдуард Марцевич, Галина Демина, Алексей Кудинович, Глеб Подгородинский, Виктор Низовой и другие.

В театре сегодня идут репетиции спектаклей:
«Свадьба, свадьба, свадьба!» по водевилям А.П.Чехова. Режиссер-постановщик Виталий Иванов. Упрямого помещика Чубукова сыграет Александр Потапов, его дочь Настасью Степановну – Ольга Жевакина, мнительного Ломова – Глеб Подгородинский, неотесанного Смирнова — Виктор Низовой, очаровательную вдовушку Попову — Елена Харитонова, храброго капитана Ревунова-Караулова — Афанасий Кочетков, знойную акушерку Змеюкину сыграет Светлана Аманова, грека-кондитера Дымбу — Владимир Дубровский, невесту Дашеньку – Любовь Ещенко, а ее родителей — Виталий Коняев и Алевтина Евдокимова, жениха Эпаминонда Апломбова – Александр Коршунов, и другие.

«Госпожа министерша» по комедии Бронислава Нушича. Режиссер-постановщик – Владимир Бейлис. В роли вздорной и своевольной министерши Живки – Элина Быстрицкая. Ее мужа, министра Симу Поповича, сыграет Александр Ермаков, дочь – Наталья Боронина, зятя, обаятельного прохвоста Чеду — Александр Вершинин, хитрого любовника доктора Нинковича — Виктор Коршунов, ужасного ребенка Раку — Алексей Фаддеев, добродушного клептомана дядю Васу — Александр Потапов, наглого самозванца Каленича — Владимир Дубровский, кокетливую служанку Анку — Инна Иванова, самодовольного Ристу — Борис Клюев, и другие.

«Последняя жертва» по комедии А.Н.Островского. Режиссер-постановщик – Владимир Драгунов. Роль молодой вдовы Юлии Тугиной исполнит Людмила Титова, любящего ее Флора Федулыча — Виктор Коршунов, любимого ею Дульчина — Олег Доброван, Глафиру Фирсовну — Людмила Полякова, Дергачева – Петр Складчиков, Лавра Мироныча — Борис Клюев, Ирину Лавровну — Екатерина Базарова, и другие.

Актёры занятые в спектаклях с 30 марта по 4 апреля 2004 года.

Актёры занятые в спектаклях с 30 марта по 4 апреля 2004 года.


30 марта, основная сцена, утро, «Недоросль» спектакль: Л.П.Полякова, К.Е.Блохина, Д.Н.Подгорная, Е.А.Кулешова, Н.В.Казинас, С.С.Еремеев, Д.Н.Солодовник, О.С.Мартьянов, Я.П.Барышев, О.В.Доброван, Д.Д.Кознов, К.В.Демин, А.М.Торопов, В.А.Коняев, А.Т.Манке, Г.А.Дронов, В.А.Ильичев.

30 марта, основная сцена, вечер, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, И.Ю.Леонова, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.В.Клюквин, Г.В.Подгородинский, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, И.С.Григорьев.

30 марта, сцена на Б.Ордынке, утро, «Снежная Королева»: В.В.Андреева, О.А.Чуваева, Л.Н.Щербинина, А.М.Жарова, Ю.В.Сафронова, О.Л.Пашкова, З.Е.Андреева, В.Б.Носик, С.А.Коршунов, В.К.Бабятинский, А.Н.Анохин, Д.Н.Зеничев, В.А.Дубровский, П.В.Абрамов, студ.Домин, студ.Ермаков.

30 марта, сцена сцена на Б.Ордынке, вечер, «Пучина»: О.А.Чуваева, А.И.Охлупина, О.Л.Пашкова, К.А.Коршунова, Е.М.Базарова, И.В.Тельпугова, Яна Умарова, О.Г.Жевакина, А.В.Коршунов, Е.В.Баринов, В.А.Баринов, В.А.Дубровский, А.К.Вахтеров, В.А.Сафронов, Д.Д.Кознов, П.Д.Складчиков, С.А.Коршунов, А.Е.Фаддеев, Феликс Умаров.

31 марта, основная сцена, утро, «Сказка о Царе Салтане»: Д.Н.Подгорная, В.В.Светлова, Е.В.Доронина, Н.П.Швец, К.Е.Блохина, студ.Надрыгулова, В.А.Коняев, В.Г.Зотов, А.Е.Фадддев, И.С.Григорьев, В.В.Дахненко, Д.Н.Солодовник, Баймурзин, Камалов, Куланбаев.

31 марта, основная сцена, вечер, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Е.К.Глушенко, И.Ю.Леонова, Л.П.Полякова, Л.Г.Кичанова, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, Е.А.Кулешова, В.А.Низовой, В.И.Бочкарев, А.В.Клюквин, Г.В.Подгородинский, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, И.С.Григорьев.

31 марта, сцена на Б.Ордынке, утро, «Снежная Королева»: В.В.Андреева, Е.М.Солодова, Л.В.Юдина, Т.Н.Рыжова, Е.М.Базарова, Л.Г.Кичанова, З.Е.Андреева, К.В.Демин, Г.В.Подгородинский, В.В.Дахненко, П.Д.Складчиков, А.Н.Анохин, С.С.Еремеев, О.В.Доброван, студ.Марин, студ.Беленький.

31 марта, сцена на Б.Ордынке, вечер, «Тайны мадридского двора»: Л.А.Суворкина, О.Л.Пашкова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец, И.В.Иванова, О.В.Молочная, О.Г.Жевакина, Л.В.Ещенко, В.И.Езепов, А.В.Вершинин, К.В.Демин, А.Р.Хомятов, В.Г.Зотов, А.Н.Анохин, Д.Н.Солодовник, Малец, В.А.Андрианов, Е.В.Арановский.

2 апреля, основная сцена, «Царь Иоанн Грозный»: А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, И.В.Тельпугова, Я.П.Барышев, Г.В.Подгородинский, В.А.Коняев, А.Р.Хомятов, В.И.Езепов, А.Ю.Ермаков, Д.А.Жулин, В.Г.Богин, А.В.Коршунов, С.А.Вещев, А.М.Торопов, А.Н.Анохин, В.Б.Носик, А.К.Вахтеров, П.Д.Складчиков, О.С.Мартьянов, В.В.Бунаков.

2 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Усилия любви…»: И.Ю.Леонова, И.В.Иванова, В.В.Андреева, Е.М.Базарова, Д.Н.Подгорная, В.Г.Зотов, Г.А.Дронов, О.В.Доброван, С.А.Коршунов, А.Е.Фаддеев, Д.Н.Солодовник, В.В.Дахненко, В.А.Низовой, П.В.Кипнис.

3 апреля, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: Л.Г.Кичанова, И.В.Муравьёва, Э.А.Быстрицкая, Т.П.Панкова, О.Л.Пашкова, Г.Г.Микшун, А.М.Жарова(2 роли), А.В.Вершинин, А.С.Потапов, Б.В.Клюев, А.В.Клюквин, Г.А.Дронов, А.Ю.Ермаков, П.В.Абрамов, А.Т.Манке, И.С.Григорьев.

3 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Делец»: Т.Н.Лебедева, Е.М.Базарова, В.И.Бочкарёв, С.А.Коршунов, В.А.Сафронов, Д.Д.Кознов, В.А.Коняев, В.А.Дубровский, А.К.Вахтеров, П.Д.Складчиков.

3 апреля, сцена на Б.Ордынке, «Трудовой хлеб»: И.Ю.Леонова, Е.О.Дмитриева, Г.Я.Демина, А.И.Охлупина, Ю.В.Сафронова, Н.П.Швец, В.А.Баринов, Г.В.Подгородинский, Д.Н.Зеничев, В.А.Борцов, О.В.Доброван, С.А.Кагаков.

4 апреля, основная сцена, утро, «Вишнёвый сад»: И.В.Муравьёва, В.В.Андреева, Т.Н.Лебедева, Г.А.Егорова, Т.И.Короткова, С.К.Морозова, Л.С.Аникеева, М.А.Стерникова, А.М.Жарова, Е.М.Базарова, И.В.Иванова, О.Г.Жевакина, В.К.Бабятинский, В.И.Езепов, В.Г.Богин, С.А.Коршунов, А.С.Потапов, В.А.Дубровский, А.Е.Фаддеев, П.Д.Складчиков, А.Т.Манке, С.А.Вещев, А.Н.Анохин, П.В.Кипнис, И.С.Григорьев, В.А.Андрианов, Малец, В.А.Ильичев.

4 апреля, основная сцена, вечер, «Три сестры»: И.В.Иванова, А.И.Охлупина, О.Л.Пашкова, В.В.Андреева, Г.Я.Дёмина, Л.С.Аникеева, А.В.Клюквин, В.К.Бабятинский, А.Ю.Ермаков, Э.Е.Марцевич, Г.В.Подгородинский, В.А.Низовой, С.А.Коршунов, Д.А.Жулин, А.С.Кудинович, А.Т.Манке.

4 апреля, сцена на Б.Ордынке, утро, «Снежная Королева»: Д.Н.Подгорная, О.А.Чуваева, Л.Н.Щербинина, Н.П.Швец, Ю.В.Сафронова, О.Л.Пашкова, Е.О.Дмитриева, О.С.Мартьянов, Г.В.Подгородинский, В.А.Коняев, А.В.Вершинин, Г.А.Дронов, В.В.Бунаков, С.Л.Тезов, студ.Марин, студ.Беленький.

4 апреля, сцена на Б.Ордынке, вечер, «Тайны мадридского двора»: Н.Н.Верещенко, Е.М.Базарова, Е.Г.Харитонова, Г.Г.Микшун, Н.П.Швец(2 роли), Д.Н.Подгорная, О.В.Молочная, Ю.В.Сафронова, В.И.Езепов, А.В.Вершинин, К.В.Демин, О.В.Доброван, В.Г.Зотов, А.Н.Анохин, Д.Н.Солодовник, Малец, В.А.Андрианов, Е.В.Арановский.

4 апреля, малая сцена на Б.Ордынке, «День на день не приходится»: И.В.Тельпугова, Е.О.Дмитриева, О.Г.Жевакина, Л.В.Ещенко, А.В.Коршунов, В.А.Борцов, студ.И.С.Потапов, Г.А.Дронов, В.В.Дахненко, В.А.Дубровский, Д.Н.Зеничев.

«К 250-летию русского театра»

Т.Л. Щепкина-Куперник

«Из воспоминаний об актерах Малого театра»

Мария Николаевна Ермолова в «Воеводе» А.Н.Островского

«К 250-летию русского театра»

Т.Л. Щепкина-Куперник
«Из воспоминаний об актерах Малого театра»

Мария Николаевна Ермолова в «Воеводе» А.Н.Островского

Один из новейших биографов Ермоловой, Э. Бескин, выразил мнение, что Ермолова не любила Островского и не играла его пьес так совершенно, как другие роли. Это недоразумение. Островский, как рассказывала сама Мария Николаевна, бывший горячим поклонником Федотовой, долгое время не давал хода молодой артистке и все лучшие роли, как правило, поручал Федотовой, так что Ермоловой если и приходилось их играть, то только заменяя заболевшую Федотову, как, например, в «Грозе» или в «Бесприданнице», но в конце концов она покорила его своим талантом, и он высоко ценил ее исполнение его ролей. В конечном счете она сыграла восемнадцать ролей в пьесах Островского (из них четыре написанных им в сотрудничестве с Соловьевым), и в некоторых из них была не превзойдена, например в «Талантах и поклонниках» и в «Последней жертве». В ранней юности своей она любила «Грозу» и, если судить по отзывам газет, играла ее прекрасно; но с течением лет эта роль стала ей чужда — она с неудовольствием в день «Грозы» следила за сбором платьев, шалей к вечеру и безрадостно говорила: «Ах... опять «Грозу» играть...» — и, несомненно, душой отошла от переживаний Катерины. Остальные роли Островского, игранные ею, были ей по сердцу.
Для критика, пишущего не по собственным впечатлениям, очень естественно предположить, что артистка, так гениально игравшая Иоанну д\\\\\\\\\\\\\\\'Арк, Сафо и т. д., будет чувствовать себя не совсем на месте в ролях Островского, таких повседневных, таких русских — со всем смирением и мягкостью славянской женщины, которой:
Три тяжкие доли послала судьба —
И первая доля—с рабом повенчаться,
Вторая — быть матерью сына-раба
И третья — до гроба рабу покоряться.
Однако, кто видел Ермолову в ролях Островского, тот видел на сцене живую жизнь. Не только в тех ролях, в которых были в потенции и романтика, и трагедия, как царицы Марфы в «Самозванце» или Олены в «Воеводе», но и в таких, как роли скромной учительницы Лониной («На пороге к делу»), провинциальной актрисы Негиной («Таланты и поклонники»), купеческой вдовы Тугиной («Последняя жертва»)... Что могло быть общего, казалось бы, у великой трагической актрисы с этими ролями? Но тут надо вспомнить о впечатлениях ее детства и юности, откладывавшихся в ее памяти и в нужное время выявлявшихся, как бы взятых из глубокого запаса опыта, наблюдений и жизненных впечатлений.
Светелки, в которых Сашенька и Оленька [сестры Марии Николаевны"> ждали своих суженых, свахи, ходившие к тетенькам, салопницы, переносившие вести и слухи, молодые женщины, томившиеся под гнетом суровых мужей, — все это было близко и понятно ей. Близок был и тот великолепный русский язык, которым говорили ее окружающие (язык той «московской просвирни», у которой Пушкин советовал учиться русскому языку). Близки были и старинные песни, которые пелись вечером у оконца, и беспомощные слезы, которыми плакали девушки, спасавшиеся в монастырь от брака с «постылым». Все это служило много лет фоном ее жизни, создавало те подлинные краски, которыми она рисовала своих героинь. Я начну с Олены, как выпадающей из плана бытовой комедии своей романтической окраской.
В одном из писем к д-ру Средину Мария Николаевна пишет:
«...Мы сыграли «Мирскую вдову». Я старалась добросовестно пахать на живой лошади и говорить «чаво» и «ничаво».
И с присущим ей юмором прибавляет:
«Но ничаво из эстово не вышло».
Да, так и не выходило «ничаво», когда от нее требовали натуралистического подхода к роли. Искусство имеет свою правду. Приделать мраморной статуе прическу из настоящих волос или вставить тициановскому кардиналу настоящий рубин в перстень было бы натуралистической безвкусицей. Так было и для Ермоловой, если ее заставляли подделываться под народный говор и т.п. Все чисто внешние детали, не имевшие ничего общего с переживаниями, не проистекавшие от внутренней необходимости, только мешали ей. Тогда у нее получалось не «перевоплощение», а «переодевание».
Никаких этих деталей не было у Марии Николаевны, когда она играла Олену в «Воеводе». И, однако, исконная, допетровская Русь чувствовалась в каждом ее движении, в каждом поклоне, в поступи Олены, слышалась в каждом слове ее великолепной русской речи. И страшная судьба тогдашней русской женщины смотрела из ее глаз. Речь ее неуловимо приобретала совсем иной оттенок, чем в пьесах Шиллера. Неуловимо измеяялась она в народную речь, более мягкую, более напевную, сами интонации местами напоминали русскую песню и утрачивали классическую четкость, свойственную языку Шекспира или Шиллера.
Эта роль становилась в ее исполнении заметнее других. Она и О.О.Садовская давали незабываемые образы. В этой пьесе Островский, со свойственным ему изумительным сценическим мастерством, делает яркие исторические экскурсы. Вся история Романа Дубровина, одного из лучших людей посада, который от преследований жадного сутяги и изверга воеводы убегает в волжские леса и становится «удалым молодцом», то есть разбойником; его жены Олены, которую воевода кидает за мужа в тюрьму, а потом берет в свои хоромы и страшными пытками хочет сделать своей наложницей; наконец, фигура старой крестьянки, ее слова и песни — все это была жизненная правда, рассказанная немногими словами, но вмещавшая в себе огромное содержание.
Не могу не отступить, чтобы не вспомнить О.О.Садовcкую, гениально игравшую старуху крестьянку; она была воплощением русской деревни с ее неизбывным горем, с ее извечным страданием. И этого образа — в одной сцене, в одной песне — было бы довольно, если бы она ничего больше в жизни своей не сыграла, xтобы признать ее великой артисткой.
Ермолова в Олене была настоящей русской красавицей, как говорит о ней Роман: «Очи сокольи, брови собольи», и достигала она этого впечатления не гримом, а глубиной проникновения в роль. При виде ее вспоминались строки Некрасова:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет...
Но уже с первого выхода Ермоловой было видно, что пережила эта женщина. У нее отняли страстно любимого мужа, кинули ее в тюрьму, потом — хуже: домогательства старого развратника. Она беспомощна, ей грозят пытками. Но она решила умереть голодной смертью. Тогда воевода, желая унизить ее и довести до покорности, послал на черные работы, — ее, привыкшую жить хозяйкой в дому, «что малинка в меду». Все это она сносит молча, но чувствуется, что живой она ему в руки не дастся. Чувствуется в ней и нравственная и физическая сила — это не боярышня, раздобревшая на пуховиках, а разумная, настоящая помощница своего мужа.
Она не бежит от воеводы: ей некуда бежать. Она не знает, где муж, и надеется, что он придет когда-нибудь отыскать ее, вернется к разоренному своему гнезду.
Воевода упрекает ее, что «грозными очами» она глядит на него. Действительно, в глазах Ермоловой нет беспомощной ненависти, бессильной злобы, но настоящая гроза собирается в них. Она говорит с ним без истерик, без бесплодных жалоб, скупо. Когда он велит стеречь Олену покрепче, чтобы не сбежала, Ермолова ему с горькой иронией отвечает:
...Кто? я-то?
Куда бежать—подумай. Много ль места
Ты мне оставил?.. Дом стоит покинут,
И двор зарос...
Эти слова Мария Николаевна говорит внешне спокойно, почти эпически, утверждая всю безнадежность своего положения.
И только при словах:
...А где Роман гуляет,
Где буйною головушкой качает?..—
у нее вырывается точно рыдание без слез, которого не могла вызвать ни картина опустелого дома, ни разоренной жизни, но властно вызвало представление о любимом, о котором она не знает, жив ли он.
И опять, подавив рыдание, не желая радовать им лютого воеводу, кончает:
...Уж я у вас останусь...
Рабой твоей до гробовой доски...
В слове «рабой» было не отчаяние, а какое-то зловещее предупреждение. И еще тише Ермолова прибавляет: «Да буду ждать — чем нас господь рассудит». В этих тихих, как бы покорных словах таилась такая угроза, что, когда она уходила, становилось понятным, почему приспешник воеводы словно с каким-то страхом говорит: «Нет зверя злой жены лютее...». А воевода подтверждает как-то смущенно: «Правда...»,— хотя ни одного злого или грубого слова эта «раба» не сказала.
Во втором акте, когда Олена проникает к полоненной боярышне в терем и сообщает ей вести от милого, Ермолова проявляла всю действенность Олены, ее ум, ее ловкость: она «нароком фату пустила в воду, чтобы допустили — будто повиниться...». Ум ее работает: она забывает свое горе, чтобы помочь подруге по несчастью. Она — вся сочувствие к молодой пленнице. Она из тех, кому свое горе помогает понимать чужое. Эта сцена была прекрасна и по внешнему исполнению. Она кидалась в ноги боярышне и начинала причитать:
Государыня-боярышня,
Есть за мной вина немалая...
Голос ее приобретал звучность и прелесть волжской песни, разливался волной, переходя в таинственный шепот, как только удалялись нянька и ключница, и снова несравненными модуляциями возвращаясь к напевному причитанию:
Есть за мной вина немалая...
На реке я платно мыла, звонко колотила,
Фату твою белую
В воду упустила...
В опасную минуту в ней была и отвага, и хитрость, чтобы спасти боярышню. Но венцом всей роли было свидание с мужем. Как Мария Николаевна вскрикивала, завидев мужа: «Роман!.. Роман!..» — словно не веря долгожданной минуте, которую так часто переживала воображением. Она замирала и не находила сил бежать к нему, и чувствовалось, что Олена впервые за эти два года не могла сдержать слез и давала им волю. И, только когда он подходил к ней, Мария Николаевна кидалась к нему и обхватывала его как-то по-бабьи, так по-русски, как никогда не обняла бы Сафо или Дездемона. М. Н. и плакала, и смеялась, не только разглядывала, но ощупывала его всего, закидывая вопросами.
Ни слова упрека или страха перед его делом. Мария Николаевна слушала рассказ его с трепетом, и только когда она разглядывала его сорочку и видела, какая она «смурая и грубая», она плача говорила: «Такие ли я шила?» То, что у сорочки «ворот не вышитый», больше всех слов поясняло ей, какие лишения он терпел. Видно было, как материнская жалость заливала ее,—этого, точно, она не могла выдержать. Но чьи-то руки все же мыли и шили ему? И Мария Николаевна, заглядывая ему в глаза, начинала допытываться: неужто он так и жил без женской ласки?.. Молила сказать правду с дрожью в голосе, отвернув лицо, словно стыдясь и боясь того, что он мог сказать, обещала:
Скажи... не осержусь.
А когда он утешал ее, что только его верный пес ластился к нему, — какой был взрыв восторга, освобождения, счастья, переходивший в острую жалость, и она молила его «прогнать разлучницу-собаку», тут только выказывая, какая ревность пылала в ней, ревность, которую она так всепрощающе и всепонимающе хотела заглушить. Вся покорность, все самопожертвование женской любви ликовало в ее словах:
...Собакой
Тебе служить я буду, злое горе
С тобой делить, в глаза глядеть и плакать
И ластиться...
Когда же Роман в свою очередь с болью говорил ей, что у нее не спрашивает, как она жила, каким торжествующим криком вырывались у нее слова: «Роман, Роман, не думай!..» Она не оправдывалась, не объяснялась, она только спешила обрадовать его, что никакие пытки ее не напугали и что она осталась чистой. Мария Николаевна говорила это так, что не верить ей было нельзя, и такими сияющими глазами смотрела ему в лицо, подняв к нему голову, что было понятно, что и он, как освободившийся от опасности, схватывал ее в объятия, и они так и замирали, так бы, кажется, и не расстались.
Попытка бегства не удавалась — стрельцы воеводы ловили беглецов и связанными приводили обратно. Ждали воеводу.
В это время Олена, предвидя те муки, которые ожидают ее связанная, только восклицала, моля Романа: «Убей меня!..»
Этот вопль Ермоловой до сих пор звучит в ушах и заслуживает быть поставленным рядом с ее знаменитыми возгласами, в которых также в двух словах вскрывается весь смысл пьесы: «Лжешь, раввин!» из «Уриэля Акосты» и «При Лейстере унизила ее!..» из «Марии Стюарт».
Для Ермоловой пьеса кончалась на этом вопле, полном истинного трагизма и предсказывавшем ту трагедию, которой часто и кончались в действительной жизни такие исторические события. Дальше она, потрясенная, лишь следила за допросом мужа, и, когда ее развязывали, она припадала к нему, без сил, без возгласов, и только ее вопрос:
Роман, где голову преклоним?..—
звучал опять-таки волнением и жалостью за него. И вместе с ней весь зал облегченно вздыхал, когда один из посадских утешительно говорил им:
На посаде вас приютим, покуда
Устроитесь.

Нынешние чиновники не лучше прежних. Такие же безграмотные и алчные.

Юрий Мефодьевич Соломин — артист театра и кино, народный артист СССР, лауреат Государственных и международных премий, фильм японского режиссера Куросавы «Дерсу Узала» с Соломиным в главной роли был удостоен премии «Оскар».

Нынешние чиновники не лучше прежних. Такие же безграмотные и алчные

Юрий Мефодьевич Соломин — артист театра и кино, народный артист СССР, лауреат Государственных и международных премий, фильм японского режиссера Куросавы «Дерсу Узала» с Соломиным в главной роли был удостоен премии «Оскар». Он режиссер, педагог, профессор Театрального училища им. М.С.Щепкина. Художественный руководитель Малого театра. Сыграл в театре: царя Федора Иоанновича, Хлестакова, Кисельникова, Тригорина и Войницкого, Сирано де Бержерака, Федора Протасова, царя Николая II, поручика Ярового; в кино — Арсеньева (в том знаменитом «Дерсу Узала»), Кольцова («Адъютант его превосходительства»), Телегина («Хождение по мукам»), Звягинцева («Блокада») и множество других ролей. Был министром культуры РСФСР.

— Во-первых, как вы себя чувствуете? Все так беспокоились...
— Хорошо. Нормально... В день столетия Михаила Ивановича Царева сыграл Фамусова в «Горе от ума», потом Тригорина в «Чайке». А после, в санатории, начал репетировать «Три сестры». На прогонах так бегал, что и о болезни забыл.
— Водевиль «Таинственный ящик», где вы танцуете и поете, еще не играли?
— Нет еще. Но надо бы... Хотя теперь ничего наперед не загадываю...
— Испугались, когда стало плохо?
— Да нет... Спасибо нашим врачам, посмотрели, в каком состоянии сосуды, пришли в палату и объявили, что необходима операция. Нужно так нужно! А плохо мне стало после съемок. Я «не доснялся» в большом фильме «Московская сага». Два месяца они меня ждали. Потом досняли, соединили с прежним материалом. Словом, из положения вышли.
— В Москве ловили каждое известие о том, как вы себя чувствуете там, в Италии, куда вам помогли поехать.
— Оказывается, есть такие русские люди! В одну секунду помогли! Я об этом узнал после операции и даже не знаю, чем могу отплатить человеку, который меня своими деньгами спас. Кстати, операцию там мне делали русские врачи... Главный хирург был итальянец — Рипосини, а правая рука его — Игорь Котельников из Новосибирска, и он там оперирует уже 8 лет. И врач-анестезиолог тоже был русский.
— Вернемся теперь, Юрий Мефодьевич, к текущим делам. Наши выдающиеся деятели искусства выражают большую тревогу за судьбу русского репертуарного театра. Недавно Галина Волчек в «Родной газете» прямо говорила, что те, кто намеренно губит и разрушает наш репертуарный театр, не понимают, что на восстановление его уйдет потом лет пятьдесят. Что вы думаете об этом?
— Говорят, все упирается в деньги, в слабую экономику. Но дело еще и в мозгах, совести, сердцах тех, кто руководит культурой. Никогда не поднять экономику, если в загоне будут медицина, образование, наука и культура.
Спрашивают, что может сделать культура, чтобы государство поднялось с колен? Да культура может все! Даже войну помочь выиграть. Достаточно вспомнить, как великая актриса Малого театра Вера Николаевна Пашенная вместе с фронтовой бригадой приезжала на Север, на нашу военно-морскую базу, они играли там Островского «На бойком месте». Один спектакль сыграли специально для трех летчиков, которые готовились лететь бомбить Берлин. Вот что такое искусство! Когда страна слабеет, беднеет, ее полпредами в мире становятся деятели искусств. Но, как только положение чуть-чуть налаживается, власти забывают, чем они нам обязаны. Галина Волчек говорит о пятидесяти годах? А я бы назвал больший срок. Развалить наш признанный во всем мире театр легко, а вот построить заново, духовно вылечить человека и общество — на это потребуется жизнь не одного, а нескольких поколений. Однако в окончательную катастрофу я не верю. И русский театр, и новое кино, которое медленно возрождается и уже дает блестящие результаты, уничтожить нельзя. Будем бороться.
— Тем не менее определенного толка пресса — желтая, полужелтая — организует гонения на академические театры, на театры с традициями, с историей и биографией.
— Отношусь к этой проблеме болезненно. Вечно нам урок не впрок. Я более 15 раз бывал в Японии, снимался там, близко знал великого Куросаву. И Малый театр трижды с большим успехом гастролировал в Стране восходящего солнца, возил Чехова, Островского... Почему, спрашивается, японцы дорожат древним искусством своего театра «Но», глубоко чтят величественный и ритуальный «Кабуки»? Слово «традиция» они произносят с уважением, а мы — с уничижением. Наши радикалы с презрением пишут о «театрах с колоннами».
Вот эти стены в кабинете Ленского, Южина, потом Царева, где и я сегодня сижу... Им уже двести лет, они с самого начала были темно-оливкового цвета. И двери были точно такие, как сейчас, — белые, с золотой лепниной. Почему я должен перекрашивать их? Кому в угоду? Ведь это память. От этого свет и воздух у нас особые, каких нигде больше нет.
— Иные называют ваше искусство старомодным, исчерпавшим себя...
— Я этого не знаю, не слышал… Знаю, что нас, как и прежде, любят люди. Выпускники нашей школы мечтают к нам попасть. Из Малого театра и теперь никто из актеров по своей воле не уходит, текучки, убивающей ансамбль, у нас нет. Вы слышали, какая тишина в зале на «Трех сестрах»? Самое для меня бесценное — когда молодежь так слушает и смотрит Чехова или спектакаль «Коварство и любовь», который идет у нас уже какой сезон.
Перед премьерой шиллеровской трагедии я, постановщик, ждал чуть ли не провала. Но как слушали! Хотя никто никого не «заваливал» на доски сцены, не лапал, не тискал, не хватал за зад. Не ставил «злободневных» политических акцентов, когда Фердинанд угрожал отцу: «Я расскажу, как становятся президентами!..» Молодежь внимала простому и вечному: «Я тебя люблю…» и «Я тебя люблю…» Играя Островского, мы не собираемся угождать десятку театральных умников — «образованцев», по выражению Солженицына, а обращаемся к тысячам людей, которые идут в театр, чтобы получить наслаждение, нравственное очищение, сделаться душевно лучше. Малый театр, слава Богу, имеет своего зрителя и свою нишу в искусстве. Уничтожить это было бы преступлением и трагедией для людей, для страны, для народа.
— Вспоминаете ли вы свое «советское прошлое»? Не без помощи «толкователей» молодежь думает, что в те годы в искусстве все было «темно и пусто»...
— Политическая цензура была ужасной. И конъюнктурные ремесленные пьесы приходилось играть в немалом числе. Но при всех человеческих трагедиях, гонениях на гениев, тотальном угнетении вдруг рождался, существовал десятилетиями великий театр. Здесь — тайна выживаемости, даже при невыносимых условиях. Возможно, именно сопротивление обстоятельствам и рождало мощную энергию творчества…
Сегодня пытаются зачеркнуть театр советского времени. Мол, все были приспособленцами-конъюнктурщиками, стукачами или жертвами режима. Но нельзя не помнить, что кое-что первородно важное в искусстве театра власть нам сохранила. Русскую театральную школу, например.

Требуя служения «коммунистической идее», она, власть, приняла на себя полное обеспечение театра. Думаю, что и сегодня без поддержки «сверху», при слаборазвитом меценатстве современному театру с его цехами, зданиями, машинерией, труппами, иногда с живым оркестром не уцелеть. Я говорю лишь о талантливых коллективах. В спешке в Москве наоткрывали много лишних. Есть и совсем изжившие себя. Но решать — кто есть кто? — следует очень осторожно. «Судьями» опять могут стать чиновники, которые сегодня нисколько не лучше прежних. Такие же безграмотные и алчные.
— А новой драмой, так называемым черным театром с его патологией, уличным языком вам не приходилось интересоваться?
— Только в той степени, в которой с этим знакомит телевидение. У нас, в Малом, мы такое не ставим. Ругаться матом — пожалуйста, но в свободное от работы время где-нибудь на задворках. А в театр ходят дети и подростки. Мы отвечаем за них. И люди старшего поколения — больших знаний и культуры — не принимают этот тип театральных «новаций».
— Число соблазнов, актерских возможностей сегодня очень возросло. Артист-звезда, который снимается, занят в антрепризе, прекрасно зарабатывает, может прийти к вам и поставить ультиматум: «Дайте свободные дни! Если нет, то до свиданья, я из театра ушел...»?
— Пока такого у нас не бывало. Хотя многие актеры заняты на стороне, но Малый театр по-прежнему остается главным в их жизни. Когда просят, скажем, переставить спектакли и высвободить «окно», иду навстречу. С этой стороны опасность разрушения нам не грозит.
— Вас побаиваются в театре?
— Не знаю... Хочется, чтобы уважали. Но, может быть, и боятся. Потому что начальник. Могу ущемить в ролях, в зарплате, в званиях. Чаще других приходят актеры среднего возраста с жалобами на то, что мало играют, что звания задерживаются. Я говорю: «Стоп! Звания — да. Пожалуйста. Роли — нет».
— Почему вам легче дать звание, чем роль?
— Роль — она ведь должна найти артиста. Артистов у нас много. Молодые должны расти, и надо о старших, о ветеранах думать. Вот только что у меня была Элина Авраамовна Быстрицкая. Я обязан позаботиться о ней. Она много сделала для Малого театра. Или Демина Галина Яковлевна, которая сейчас уже не очень здорова, но актриса блестящая. Кто не видел Варвару Николаевну Рыжову, пусть идет и смотрит Демину — она из великой плеяды замечательных наших «старух». Подлинная русская театральная школа. А народность, яркость, чудесный юмор — от провинциальной сцены, на которой Галина Яковлевна начинала. И о Татьяне Петровне Панковой надо думать, и о Еремеевой, Ликсо, Солодовой... Они — лицо, слава, марка коллектива. Но возраст есть возраст. Я назвал шесть замечательных актрис. А в репертуаре за один сезон выпадают только две или три «пожилые» роли.
— А этим немолодым людям по-прежнему хочется играть?
— Очень хочется! Николай Александрович Анненков, когда ему было девяносто восемь лет, зашел, помню, сюда, в кабинет, и, не снимая пальто, так требовательно, строго спросил: «Ты подумал о моей перспективе в театре?!» В глубокой старости Театр — единственный Дом, который остается с актером до конца.
— Что за странная привязанность к Чехову в нынешнем Малом? Никогда раньше Чехов так много не шел на щепкинской сцене. Он же всегда был «собственностью» Художественного театра.
— Видите на стене портрет Александра Павловича Ленского? Начинающий драматург Антон Чехов пришел к великому актеру и еще до того, как МХТ родился, принес ему свою раннюю пьесу «Леший». А Ленский пьесу ему не только зарубил, но, сделав множество замечаний, посоветовал молодому автору драматургией больше не заниматься. Наверное, Антон Павлович обиделся, однако вступил с Ленским в переписку и, переделывая «Лешего» на «Дядю Ваню», его замечания учел.
Потом Чехов уже был весь во МХАТе, но, как ни странно, огорчив мхатовцев, «Дядю Ваню» опять понес в Малый. Видимо, очень ему хотелось, чтобы пьесу сыграли корифеи щепкинской сцены. В своей манере и интонации, другой, чем в Камергерском переулке. Но репертуарный комитет не разрешил тогда эту постановку на Императорской сцене.

После революции в Малом театре Чехов долго не шел. Лишь в 60-е годы Борис Андреевич Бабочкин поставил «Иванова». Я там был занят в эпизоде, играл слугу Петра. Затем Игорь Владимирович Ильинский поставил «Вишневый сад». Потом Борис Морозов — «Лешего», Сергей Соловьев — «Дядю Ваню», я — «Чайку», Виталий Соломин — «Иванова», теперь я — «Три сестры». Мы решили, что сыграем всего Чехова. Сейчас, кроме «Иванова», все пьесы в репертуаре. После смерти Виталия Соломина, постановщика и исполнителя главной роли, мы решили не вводить нового актера. Пусть талантливый и оригинальный «Иванов» останется в памяти людей таким, каким он был.
— У вас, как у режиссера, в чем заключалась побудительная причина поставить «Три сестры»?
— Это пьеса об интеллигенции, об армии, неустроенности тех и других. О человеческих чувствах. Там же сплошные любовные треугольники. Сколько раз в письмах Чехов пишет о своем стремлении в Москву! Из Ялты, где жил одиноким и больным. Из Ниццы, где пытался отдыхать. И в письмах к Книппер звучит эта тоска — мечта о Москве. Так что сестры говорят о Москве, повторяя устремленность самого Чехова, они чувствуют, как он. Почему они не уезжают в Москву?..
— В самом деле, почему?
— Да денег у них нет. Такая вот простая причина. Вершинин говорит, что всю жизнь мается. Железная кровать... Печка дымит... Почти как у многих наших офицеров...
— Зачем вы в начале и в конце спектакля читаете чеховский текст? Там очень сильно звучит слово «провинция». Что-то о том, что, не дай бог, жить в российской провинциальной глуши...
— В провинции и тогда было тяжело, и теперь. Деятелям культуры, и учителям, и офицерам. Ольга с Ириной — учительницы...
— Чехов Чеховым, но по-прежнему лидером и кумиром для вас остается Островский. Судя по афише, все нынешние наши театры его активно ставят. Почему?
— Он живой и вечный. И вот уже сто лет «репертуарный» и в провинции и в Москве. Тут одна причина — его гений. Но выбор пьес в зависимости от времени меняется. Сегодня востребованы «экономические пьесы» Островского, то есть о капиталах, о деньгах. «Свои люди — сочтемся», «Волки и овцы», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб»... В советское время они принимались по-другому. Замечательные, но как бы не про нас. Частных банков тогда не существовало. Кредитов под проценты никто не брал, долговых бумаг не подписывал. Землей тоже не торговали. Да и денег больших у людей не было. Если кто и копил, то тайно. Да и обманывали на весьма жалком уровне.

Когда Леонид Андреевич Волков ставил в Малом театре «Свои люди — сочтемся» с Любезновым, Анненковым, Владиславским, Белевцевой, Эллой Долматовой — я там слугу Тишку играл, — пришлось экономиста приглашать. И он нам долго втолковывал, что такое закладные, проценты, долговая яма... А мы ничего не понимали. Многие сцены пришлось вымарывать, потому что и зритель не понимал.

Только Жарову с Ильинским удалось уже не в Островском, а во «Власти тьмы» Толстого исполнить диалог Митрича и Акима о земельном банке. В зрительном зале дикий хохот стоял, пока два замечательных артиста рассуждали о том, что есть такая «банка», где тебе сначала дадут деньги, а потом с помощью процентов обдерут до липки.

Сегодня появились и банки, и ЧАРы, и грандиозные аферы Березовского, и долговые ямы — тюрьмы для олигархов, не уплативших налоги. Все стало понятно. Сцены, которые раньше вымарывали, теперь самые для зрителя интересные. Люди спрашивают в антрактах: «Неужели это Островский так давно и так точно про нашу сегодняшнюю жизнь написал?»
— Что это за Ассоциация русских театров в республиках России и СНГ, которую вы возглавляете?
— Это объединение театров, работающих на русском языке. В Казахстане, например, их 16. Все существуют, живут трудно.
— Когда вас выбрали председателем?
— В 1992-м позвонили из Чувашии, из Йошкар-Олы, и сказали, что у них возникла идея, они посоветовались и выбрали главой ассоциации меня. Я сказал, что идея меня греет. Сохранение русскоязычных театров — это сохранение нашего национального достоинства. Вместе с Министерством культуры из бюджетных денег мы помогаем материально актерам, режиссерам. Как известно, в республиках ситуация с русской культурой, с русским языком зависит от доброй или злой воли высшего начальства. В Башкирии и Татарстане к русским театрам относятся хорошо. В Казахстане тоже. Недавно в Алма-Ате даже юбилей русского театра праздновали. Но когда республики отделились, стали полностью или частично самостоятельными, большинству коллективов жить стало совсем плохо. Где-то русские театры вообще исчезают. В Чувашии, например, положение критическое. Там даже вывеска Русского драматического театра была уничтожена. А ведь там была хорошая база, хороший директор, теперь ничего не осталось. Коллектив развалили до основания. Убрали способного молодого главного режиссера — сына знаменитого Георгия Константинова, крупнейшего провинциального постановщика, имя которого носил театр. Я его хорошо знал, ездил в Йошкар-Олу играть в его спектакле царя Федора Иоанновича. Получал большое творческое удовольствие.

Теперь центр ассоциации переведен в Москву. Отсюда легче с помощью министерства, федеральной власти влиять, мешать несправедливостям. Здесь же легче и деньги находить. Мы работаем, чтобы внимания и помощи русским театрам было больше.
— Но вы не бросаете и другой фестиваль, посвященный А.Н.Островскому…
— Да. Шестой по счету, он состоится в апреле нынешнего года, потому что 12 апреля — день рождения великого драматурга. В фестивале участвуют только провинциальные театры. Как бы по желанию самого Александра Николаевича, который лучшие свои пьесы — «Лес», «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые» — посвящал актерам русской провинции, а у себя в Щелыково даже дом для них отдельный построил, чтобы они приезжали и играли для него. За десять лет существования фестиваля на нашей большой сцене постановки Островского показали более двадцати коллективов России.
— За время нашего разговора вы несколько раз коснулись темы дома, семьи...Что это значит для вас, у которого есть дача, квартира, жена, дочка, внучка?
— Мне повезло, что у меня в доме сплошь творческие люди. С женой мы вместе работаем в училище. Я ей абсолютно доверяю. Дома по вечерам продолжаются разговоры о театре, об учениках.
— Говорят, что Ольга Николаевна в училище находится с утра и до вечера. А обед-то кто готовит?
— Иногда мы здесь, в театре, обедаем. Иногда — дома.
— А дочка и внучка что делают?
— Они музыкантши, пианистки, живут сейчас в Англии. Дочь окончила Московскую консерваторию, работала в Малом театре концертмейстером, теперь в Англии — педагог. Внучка одно время жила у нас, и мы ею много занимались, начали учить музыке. Теперь она учится в Лондонской музыкальной школе. До Академии музыки еще не доросла. В этом году стала дважды лауреатом Международных конкурсов пианистов в Лондоне и на Кипре. Все участники были взрослые, а она одна — тринадцатилетняя. Еще получила особый приз жюри.

Мы с женой не очень верили в ее успехи. Но вот однажды Ольга Николаевна пошла на концерт в Консерваторию, купила журнал «Фортепьяно», начала его листать и вдруг прочитала: «Наши победы в Лондоне», а в списке победителей увидела имя Александры Соломиной.
— Саша бывает в Москве?
— Она каждые три месяца прилетает домой, чтобы заниматься с нашими педагогами. Потому что русская музыкальное школа, наверное, лучшая в мире.
— В этом году как молодому обещающему таланту в Москве ей дали престижную премию «Триумф».
— Моя жена — Сашина бабушка — отдает ей много сил и внимания. И мама — педагог тоже. Но очень многое зависит от нее самой. В свои небольшие годы она удивительно разумная и ответственная. Все понимает. Этим пошла в дедушку... (Смеется.)
— Вы такой разумный?
— Хотелось бы...

Беседовала Вера Максимова
«РОДНАЯ ГАЗЕТА» № 11(46), 19 марта 2004 г., полоса 13

ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ

За ответственное отношение к интересам театра и высокий профессионализм, проявленные при срочных вводах в спектакли объявить БЛАГОДАРНОСТЬ следующим артистам:

ПРИКАЗ ПО ГОСУДАРСТВЕННОМУ АКАДЕМИЧЕСКОМУ МАЛОМУ ТЕАТРУ РОССИИ

За ответственное отношение к интересам театра и высокий профессионализм, проявленные при срочных вводах в спектакли объявить БЛАГОДАРНОСТЬ следующим артистам:

БАЗАРОВОЙ Е.М. — за роль Изабеллы в спектакле «Тайны мадридского двора».
ВЕРЕЩЕНКО Н.Н. — за роль Элеоноры в спектакле «Тайны мадридского двора».
ГРИГОРЬЕВУ И.С. — за роль Михаила Головина в спектакле «Царь Федор Иоаннович».
ЕРЕМЕЕВУ С.С. — за роль Загорецкого в спектакле «Горе от ума».
ЖЕВАКИНОИ О.Г. — за роль Жаннеты в спектакле «Усилия любви».
КЛЮЕВУ Б.В. — за роль Крутицкого в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты».
КЛЮКВИНУ А.В. — за роль Василия Шуйского в спектакле «Царь Федор Иоаннович».
МОЛОЧНОЙ О.В. — за роль Ксении в спектакле «Царь Борис».
ПОДГОРНОЙ Д.Н. — за роль французской принцессы в спектакле «Усилия любви».

Художественный руководитель
Ю.М.Соломин

В роли няни Пушкина Арины Родионовны снялась актриса Малого театра Галина Демина.

Первое, о чем поинтересовался Максим Галкин, получив приглашение сыграть в очередном «Ералаше», это где будут проходить съемки. Когда звезда снимался в детском киножурнале впервые, его тоже чуть не растерзали поклонницы-школьницы. Но на сей раз декорацию усадьбы XIX века выстроили в павильоне Киностудии имени Горького. Ведь у Галкина — роль классика русской литературы Пушкина. Зато пришлось решать проблему с головным убором — ни один цилиндр из костюмерной не подходил актеру, таким большим оказался размер его головы. А вот парик Максиму совсем не понадобился. «Когда, вымыв голову, я не причесываю и не укладываю волосы, получаются кудри точь-в-точь, как у Пушкина», — заявил актер и оказался прав. Гримеры лишь приклеили ему пышные бакенбарды. В роли няни Пушкина Арины Родионовны снялась актриса Малого театра Галина Демина.

Елена ДЕМЬЯНОВА,
Инна ФОМИНА
Фото Сергея МИЛАНСКОГО
«Семь дней», №14 29 марта – 4 апреля