Новости

​КРАСНАЯ ГВАРДИЯ В МАЛОМ ТЕАТРЕ

«К полночи прозвучали первые выстрелы. Мимо театра промчался блиндированный автомобиль и, завернув за угол, прострочил пулеметом по Метрополю. С Метрополя ответили сильной пулеметной стрельбой. На Красной площади шла перестрелка. Ветер доносил ружейную стрекотню. С каждой минутой стрельба усиливалась. Она вспыхнула в Охотном ряду, на Лубянке, где-то сзади Малого театра и, облетев кругом, стихла.

К центру стягивались красногвардейские отряды. Рабочие Кольчугинского завода продвигались к Воскресенской площади. Они шли гуськом, вдоль решеток сквера, нагнувшись, стремительно перебегали Театральный проезд и, прячась за кусты и решетки, опять пригибались к земле.

Юнкера заметили перебежку и встретили кольчугинцев пулеметным огнем. Стреляли из Городской Думы и из Метрополя. Юнкера, засевшие в Городской Думе, взяли выше цели: их пули, пролетая над головами красногвардейцев, попадали в Метрополь. Этот случайный перелет заставил замолчать юнкеров в Метрополе. Красногвардейцы использовали положение и успели без потерь отступить к Малому театру.

Ворота театра были закрыты. Красногвардейцы навалились, попробовали открыть их напором, но ворота не поддавались.
- Эй, кто там! Отворяй скорей, если наш! – кричали красногвардейцы.
Я побежал к дворничихе за ключами и открыл ворота.
Красногвардейцы вбежали во двор и наставили винтовки на окна. Я им сказал, что в театре никого нет, кроме сторожей. Начальник отряда переспросил меня. Я подтвердил свой ответ. Тогда он вынул наган и сказал: - Веди нас в дом!
Я повел их в театр через дверь со двора.

И хотя сзади меня шли красногвардейцы, держа револьверы с взведенными курками, я знал, что никто не выстрелит в меня. Они держали наготове оружие для отражения внезапного нападения, так как ходили слухи, что театр занят белыми.

Я провел их по всему театру, открывая все двери, показывая помещения и ходы. Когда все помещения были заняты, меня спросили, где удобней поставить пулеметы, чтобы взять под обстрел засевших в Метрополе юнкеров. Я повел их в декорационный зал. В окнах были поставлены четыре пулемета. Внизу, в подъезде против Метрополя, поставили еще два пулемета.

К полудню прибыл другой отряд красногвардейцев и разместился тоже в театре. Зрительный зал, фойе и артистические уборные были превращены в бивуак. Здесь рабочие отдыхали после бессонной ночи, набираясь сил для наступления на белых.

Но чтобы наступать на Кремль, сначала нужно было взять Метрополь и Городскую Думу.
Из окон декорационного зала красногвардейцы открыли пулеметный огонь. К этому времени в переулочек к Большому театру подвезли артиллерию, которая стала обстреливать Метрополь и Городскую Думу.

Начался настоящий бой. От орудийной стрельбы и взрывов снарядов дрожал весь театр. Пулеметы трещали без перерыва. Юнкера отчаянно сопротивлялись. Они осыпали Театральную площадь и наш театр тысячами пуль. Пули пробивали окна и впивались в стены, отламывая куски штукатурки.

Снаряды падали в Метрополь. Один снаряд попал в угол, где было сосредоточено несколько белых пулеметов. Угол дома с грохотом рухнул, уничтожив пулеметы и пулеметчиков.
Наши усилили огонь. Уже стали стрелять из подъезда у рабочей курилки. И под прикрытием пулеметного огня красногвардейцы бросились в атаку на Метрополь.
Взрывы гранат и снарядов, крики «ура», выстрелы смешались в сплошной гул. Вскоре к нам во двор принесли убитого красногвардейца. Потом пришли кольчугинцы и сказали, что Метрополь сдался.
Мы радовались началу победы. К вечеру была взята Дума. Теперь уже наступали на Кремль. Три дня длилось наступление. Юнкера не выдержали и сдались.

Радостные красногвардейцы, пришедшие с Красной площади, сообщили нам о занятии Кремля красными.

Четыре дня Малый театр был боевым лагерем красной гвардии. На пятый день красногвардейцы покинули театр.
- Слушай, товарищ, - сказал мне на прощанье начальник отряда кольчугинцев. – Мы победили. Понимаешь? Мы победили. И никто нас больше не осилит никогда!
Мы с ним распрощались, как родные братья. Он меня благодарил за содействие и долго жал мне руку.
Тогда я в первый раз за 4 дня пришел домой спокойным и сказал жене: Мы победили!..
И теперь, спустя восемнадцать лет, вспоминая дня великих октябрьских боев мне хочется найти начальника кольчугинских красногвардейцев и сказать ему:
- Дорогой товарищ! Мы победили. Теперь нас никто не осилит. И это понимаю не только я, но и весь мир…
И мне также хочется показать ему своего сына Павлушу, который в те дни был еще мальчонкой, и рассказать ему, что сын мой теперь стал актером Малого театра, через двери которого прошел к победе один из боевых отрядов революционного пролетариата».

А.Ф.Оленев, газета «Малый театр», №3 1935 год.

Фото из книги "Мария Ермолова", 2001 г.

Эта статья, опубликованная в газете «Малый театр» 1935 году, когда отмечалось 18-летие Октябрьской революции, повествует об очень важном событии в жизни театра. По-другому оно в 1935 году не могло быть описано и в тексте есть лишь намеки на реальное положение вещей в театре в те сложные дни. Театр, закрытый на время боев, был подвергнут настоящему разгрому, взломано все, что могло быть взломано, гримерки превращены в отхожие места, растащен личный и театральный гардероб большинства актеров, украдены деньги из кассы, поврежден паркет и мебель. На портрете М.С.Щепкина работы И.Е.Репина насчитали несколько штыковых порезов. Кольчугинцы, оставляя театр, уносили с собой костюмы императорской сцены. В деле о погроме, которое хранится в РГАЛИ, есть масса любопытных документов, свидетельствующих о том, насколько удивлены были управляющие заводом, когда люди после боев стали массово приходить на работу во фраках и прочей неподобающей, унесенной из театра одежде. Труппа Малого долго приходила в себя после этих 4 дней, была учреждена комиссия, которая тщательно собирала сведения от всех пострадавших, что и у кого пропало, пыталась вернуть владельцам их вещи. По понятным причинам дело нельзя было раздувать и со временем память о нем намеренно вытравливалась из памяти людей и из документального фонда. Так, в 1927 году, на выставке «10 лет работы Малого театра», что видно из ее проспекта, экспонировалось 9 фотографий, на которых были запечатлены следы разгрома: уборная А.И.Южина, М.Н.Ермоловой, общая артистическая уборная, касса, буфет, комната полицеймейстера, костюмерный склад и фойе. В дальнейшем эти снимки были изъяты и сейчас их фотофонде Малого театра нет.

Приведем документ, составленный по горячим следам тех событий: фрагмент приказа, опубликованного в Вестнике Канцелярии Уполномоченного по Государственному Московскому Малому театру (№4, С 1-го по 8-е Ноября 1917 года, даты даны по новому стилю):

«1 Ноября 1917 года Малый театр был самочинно занят вооруженными людьми, обратившими его в бивак, покрытый обломками мебели, битым стеклом бутылок, остатками пищи и спиртных напитков, обрывками материй, людскими экскрементами, частями одежды, окурками, патронами расстрелянными и целыми. Двери в разные помещения и склады выбиты, шкапы, ящики и кассы взломаны, имущество, деньги и документы отчасти расхищены, отчасти истреблены, отчасти разбросаны повсюду. Протоколы всего происходившего и произведенного составлены. Фотографии сняты.
4-го Ноября в 3 часа дня распоряжением Военно-Революционного Комитета эти лица, в числе приблизительно 180 человек, выведены из Малого театра
».

7-го Ноября в Малом театре состоялось Общее собрание всего его персонала, на котором были заслушаны доклады Управляющего театром О.А.Правдина и Уполномоченного по театру А.И.Сумбатова-Южина, ставших первыми свидетелями того, что случилось с Домом Островского.

Почти месяц потребовался на то, чтобы навести хоть какой-то порядок и начать представления. 21 ноября театр открылся спектаклем «Горе от ума». Вот что писал по этому поводу журнал «Театр»:

«Трогательно было на первом после «кровавых дней» спектакле в Малом театре...
Как будто после долгой разлуки вернулись в «отчий дом»...
«Горе от ума» то и дело прерывалось овациями.
И «овацировали» не Чацкому, не Фамусову и не Софье, а или, «своим родным», любимым артистам, или, которым нанесено было такое тяжелое оскорбление...
Это была, можно сказать, овация-протест.
Протест против оскорбления, нанесенного «дому Щепкина
».

(«Театр», №2071, 26-27 ноября 1917 года)


Подготовил Максим Редин


Дата публикации: 07.11.2017

«К полночи прозвучали первые выстрелы. Мимо театра промчался блиндированный автомобиль и, завернув за угол, прострочил пулеметом по Метрополю. С Метрополя ответили сильной пулеметной стрельбой. На Красной площади шла перестрелка. Ветер доносил ружейную стрекотню. С каждой минутой стрельба усиливалась. Она вспыхнула в Охотном ряду, на Лубянке, где-то сзади Малого театра и, облетев кругом, стихла.

К центру стягивались красногвардейские отряды. Рабочие Кольчугинского завода продвигались к Воскресенской площади. Они шли гуськом, вдоль решеток сквера, нагнувшись, стремительно перебегали Театральный проезд и, прячась за кусты и решетки, опять пригибались к земле.

Юнкера заметили перебежку и встретили кольчугинцев пулеметным огнем. Стреляли из Городской Думы и из Метрополя. Юнкера, засевшие в Городской Думе, взяли выше цели: их пули, пролетая над головами красногвардейцев, попадали в Метрополь. Этот случайный перелет заставил замолчать юнкеров в Метрополе. Красногвардейцы использовали положение и успели без потерь отступить к Малому театру.

Ворота театра были закрыты. Красногвардейцы навалились, попробовали открыть их напором, но ворота не поддавались.
- Эй, кто там! Отворяй скорей, если наш! – кричали красногвардейцы.
Я побежал к дворничихе за ключами и открыл ворота.
Красногвардейцы вбежали во двор и наставили винтовки на окна. Я им сказал, что в театре никого нет, кроме сторожей. Начальник отряда переспросил меня. Я подтвердил свой ответ. Тогда он вынул наган и сказал: - Веди нас в дом!
Я повел их в театр через дверь со двора.

И хотя сзади меня шли красногвардейцы, держа револьверы с взведенными курками, я знал, что никто не выстрелит в меня. Они держали наготове оружие для отражения внезапного нападения, так как ходили слухи, что театр занят белыми.

Я провел их по всему театру, открывая все двери, показывая помещения и ходы. Когда все помещения были заняты, меня спросили, где удобней поставить пулеметы, чтобы взять под обстрел засевших в Метрополе юнкеров. Я повел их в декорационный зал. В окнах были поставлены четыре пулемета. Внизу, в подъезде против Метрополя, поставили еще два пулемета.

К полудню прибыл другой отряд красногвардейцев и разместился тоже в театре. Зрительный зал, фойе и артистические уборные были превращены в бивуак. Здесь рабочие отдыхали после бессонной ночи, набираясь сил для наступления на белых.

Но чтобы наступать на Кремль, сначала нужно было взять Метрополь и Городскую Думу.
Из окон декорационного зала красногвардейцы открыли пулеметный огонь. К этому времени в переулочек к Большому театру подвезли артиллерию, которая стала обстреливать Метрополь и Городскую Думу.

Начался настоящий бой. От орудийной стрельбы и взрывов снарядов дрожал весь театр. Пулеметы трещали без перерыва. Юнкера отчаянно сопротивлялись. Они осыпали Театральную площадь и наш театр тысячами пуль. Пули пробивали окна и впивались в стены, отламывая куски штукатурки.

Снаряды падали в Метрополь. Один снаряд попал в угол, где было сосредоточено несколько белых пулеметов. Угол дома с грохотом рухнул, уничтожив пулеметы и пулеметчиков.
Наши усилили огонь. Уже стали стрелять из подъезда у рабочей курилки. И под прикрытием пулеметного огня красногвардейцы бросились в атаку на Метрополь.
Взрывы гранат и снарядов, крики «ура», выстрелы смешались в сплошной гул. Вскоре к нам во двор принесли убитого красногвардейца. Потом пришли кольчугинцы и сказали, что Метрополь сдался.
Мы радовались началу победы. К вечеру была взята Дума. Теперь уже наступали на Кремль. Три дня длилось наступление. Юнкера не выдержали и сдались.

Радостные красногвардейцы, пришедшие с Красной площади, сообщили нам о занятии Кремля красными.

Четыре дня Малый театр был боевым лагерем красной гвардии. На пятый день красногвардейцы покинули театр.
- Слушай, товарищ, - сказал мне на прощанье начальник отряда кольчугинцев. – Мы победили. Понимаешь? Мы победили. И никто нас больше не осилит никогда!
Мы с ним распрощались, как родные братья. Он меня благодарил за содействие и долго жал мне руку.
Тогда я в первый раз за 4 дня пришел домой спокойным и сказал жене: Мы победили!..
И теперь, спустя восемнадцать лет, вспоминая дня великих октябрьских боев мне хочется найти начальника кольчугинских красногвардейцев и сказать ему:
- Дорогой товарищ! Мы победили. Теперь нас никто не осилит. И это понимаю не только я, но и весь мир…
И мне также хочется показать ему своего сына Павлушу, который в те дни был еще мальчонкой, и рассказать ему, что сын мой теперь стал актером Малого театра, через двери которого прошел к победе один из боевых отрядов революционного пролетариата».

А.Ф.Оленев, газета «Малый театр», №3 1935 год.

Фото из книги "Мария Ермолова", 2001 г.

Эта статья, опубликованная в газете «Малый театр» 1935 году, когда отмечалось 18-летие Октябрьской революции, повествует об очень важном событии в жизни театра. По-другому оно в 1935 году не могло быть описано и в тексте есть лишь намеки на реальное положение вещей в театре в те сложные дни. Театр, закрытый на время боев, был подвергнут настоящему разгрому, взломано все, что могло быть взломано, гримерки превращены в отхожие места, растащен личный и театральный гардероб большинства актеров, украдены деньги из кассы, поврежден паркет и мебель. На портрете М.С.Щепкина работы И.Е.Репина насчитали несколько штыковых порезов. Кольчугинцы, оставляя театр, уносили с собой костюмы императорской сцены. В деле о погроме, которое хранится в РГАЛИ, есть масса любопытных документов, свидетельствующих о том, насколько удивлены были управляющие заводом, когда люди после боев стали массово приходить на работу во фраках и прочей неподобающей, унесенной из театра одежде. Труппа Малого долго приходила в себя после этих 4 дней, была учреждена комиссия, которая тщательно собирала сведения от всех пострадавших, что и у кого пропало, пыталась вернуть владельцам их вещи. По понятным причинам дело нельзя было раздувать и со временем память о нем намеренно вытравливалась из памяти людей и из документального фонда. Так, в 1927 году, на выставке «10 лет работы Малого театра», что видно из ее проспекта, экспонировалось 9 фотографий, на которых были запечатлены следы разгрома: уборная А.И.Южина, М.Н.Ермоловой, общая артистическая уборная, касса, буфет, комната полицеймейстера, костюмерный склад и фойе. В дальнейшем эти снимки были изъяты и сейчас их фотофонде Малого театра нет.

Приведем документ, составленный по горячим следам тех событий: фрагмент приказа, опубликованного в Вестнике Канцелярии Уполномоченного по Государственному Московскому Малому театру (№4, С 1-го по 8-е Ноября 1917 года, даты даны по новому стилю):

«1 Ноября 1917 года Малый театр был самочинно занят вооруженными людьми, обратившими его в бивак, покрытый обломками мебели, битым стеклом бутылок, остатками пищи и спиртных напитков, обрывками материй, людскими экскрементами, частями одежды, окурками, патронами расстрелянными и целыми. Двери в разные помещения и склады выбиты, шкапы, ящики и кассы взломаны, имущество, деньги и документы отчасти расхищены, отчасти истреблены, отчасти разбросаны повсюду. Протоколы всего происходившего и произведенного составлены. Фотографии сняты.
4-го Ноября в 3 часа дня распоряжением Военно-Революционного Комитета эти лица, в числе приблизительно 180 человек, выведены из Малого театра
».

7-го Ноября в Малом театре состоялось Общее собрание всего его персонала, на котором были заслушаны доклады Управляющего театром О.А.Правдина и Уполномоченного по театру А.И.Сумбатова-Южина, ставших первыми свидетелями того, что случилось с Домом Островского.

Почти месяц потребовался на то, чтобы навести хоть какой-то порядок и начать представления. 21 ноября театр открылся спектаклем «Горе от ума». Вот что писал по этому поводу журнал «Театр»:

«Трогательно было на первом после «кровавых дней» спектакле в Малом театре...
Как будто после долгой разлуки вернулись в «отчий дом»...
«Горе от ума» то и дело прерывалось овациями.
И «овацировали» не Чацкому, не Фамусову и не Софье, а или, «своим родным», любимым артистам, или, которым нанесено было такое тяжелое оскорбление...
Это была, можно сказать, овация-протест.
Протест против оскорбления, нанесенного «дому Щепкина
».

(«Театр», №2071, 26-27 ноября 1917 года)


Подготовил Максим Редин


Дата публикации: 07.11.2017