25 марта в Атриуме Большого театра России состоялось вручения государственных и ведомственных наград. Церемонию, приуроченную ко Дню работника культуры, провел глава Минкультуры России Владимир Мединский.

В ходе церемонии художественному руководителю Малого театра народному артисту СССР Юрию Соломину было вручено благодарственное письмо Президента России В.В.Путина.

Благодарственные письма также были вручены художественному руководителю Московского художественного академического театра имени Горького Эдуарду Боякову, кинорежиссеру Юрию Кара, певцу Денису Майданову, заместителю Министра культуры РФ Николаю Овсиенко, художественному руководителю Русского народного хора имени Пятницкого Александре Пермяковой, генеральному директору Большого театра России Владимиру Урину, режиссеру Владимиру Хотиненко и художнику Александру Шилову.

По материалам сайта Министерства культуры РФ

О премьере спектакля "Дальше - тишина" В.Дельмар рассказывают народный артист СССР Юрий Соломин и народная артистка России Людмила Полякова - на Первом канале.

Дорогие друзья! Дорогие зрители!

От души поздравляем вас с Международным днём театра! В этот солнечный весенний день желаем вам интересных театральных впечатлений и всего самого наилучшего!
Наш творческий подарок для всех вас – запись спектакля «Филумена Мартурано» Э. де Филиппо с участием Юрия Соломина и Ирины Муравьёвой.

2 апреля 2019 года, вторник

Белый зал Дома Кино

Начало в 19.00

Комиссия неигрового кино СК России
Гильдия актеров кино СК России
Вечер из цикла «Перекресток

К Дню театра

Премьера фильма
«ПАМЯТЬ КРОВИ»
Россия, 2018, 60 мин
Режиссер, сценарист, продюсер – Денис Бродский
Оператор – Алексей Галкин
Главный герой фильма - народный артист СССР Юрий Соломин отправляется с гастролями Малого театра в Читу, город своего детства.
Фильм является не только хронологией событий, это - фильм-размышление, фильм-воспоминание о родителях, учителях, друзьях, это общение с коллегами, учениками, домашними животными, встречи со зрителями; и все это - верная, непреходящая память большого человеческого сердца...

Фильм представят народный артист СССР Юрий Соломин и создатели.

Вход по пригласительным, которые можно бесплатно получить с 12:00 до 18:00 и с 19:00 до 20:00 в окошке администратора на обеих сценах Малого театра или перед началом сеанса в Доме кино.

Спектакль поставил Юрий Соломин по киносценарию Вины Дельмар "Дальше - тишина". Ревизор.ru снял видеосюжет о спектакле и пообщался с режиссёром.

Старики Куперы счастливо прожили 50 лет в своем большом доме, вырастили пятерых детей и ни разу не расставались. И что же дальше — хеппи-энд? Нет, дальше — тишина… только в зале всхлипывания и слезы. Стар и млад, мужчины и женщины — плакали все. Пронзительную историю «отцов и детей», любви и одиночества сыграли в Малом театре к юбилею народной артистки Людмилы Поляковой.

Она сама принесла в театр знаменитую пьесу американского драматурга Виньи Дельмар «Уступи место завтрашнему дню» и попросила Юрия Соломина, художественного руководителя Малого, ее перечитать. А он позвонил ей в слезах и сказал, что ставить будет сам. Ту самую роль мечты, которая закралась в сердце еще юной артистки Поляковой 40 лет назад, после просмотра гениального спектакля А.Эфроса в Театре Моссовета. Тогда, в 1969 году, роль Люси Купер сыграла незабвенная Фаина Раневская в дуэте с Ростиславом Пляттом (Барклей Купер), а сейчас, в 2019-м, эти роли исполнили несравненная Людмила Полякова и Владимир Носик.

На сцене семейная идиллия в тихом провинциальном американском городке. Пожилые родители готовятся к обеду с так редко навещающими их детьми, смеются, провозглашают тост «за чудесный дом». А потом признаются, что через три дня окажутся на улице: дом дважды заложен банку, проценты не выплачены, на заводе сокращение. Не беда! Ведь чета Купер вырастила заботливых и любящих детей, которые впятером смогут помочь старикам… Или не смогут… или не такие уж заботливые.
Вот тут появляются первые слезы: не у артистов, у зрителей. «Я не просил, чтобы меня рожали», — говорил младший из сыновей, Роберт Купер (Евгений Сорокин), спихивая ответственность на брата. «Да и я планировал потратить сбережения на образование дочери», — сокрушается старший, Джордж (Александр Вершинин). Сюда идеально подошла бы знаменитая фраза Дмитрия Анатольевича — «Денег нет, но вы держитесь». Только она немного из другой пьесы: не театральной, жизненной.

Впервые за 50 лет влюбленных все же разделили. Как и у Шекспира, это сделали родственники, но не со зла — просто по отдельности за стариками ухаживать проще. Да и кто уж там будет думать о чувствах, когда каждой копейке идет счет? Люси и Барклей живут в разных городах, в квартирах своих детей, но эта вынужденная клетка становится удушающей и холодной тюрьмой для каждого. Они нужны лишь друг другу, о чем тихонько шепчут в коротких телефонных разговорах.

В спектакле почти нет музыки: лишь в начале (когда семья собирается за обеденным столом) и в конце (когда Люси провожает Барклея на вокзале и под My Way Фрэнка Синатры вместе с уезжающим поездом проносится их счастливая жизнь). Все остальное время зритель завороженно следит за потрясающим взаимодействием большой группы артистов.

Такие разные дети в исполнении Александра Вершинина, Алены Колесниковой, Александры Ивановой и Евгения Сорокина своими живыми и честными эмоциями создают для зрителя объективную картинку суровой реальности. Отдельного внимания заслуживает Анита Купер, жена расчетливого Джорджа (Алена Охлупина). Одно удовольствие наблюдать, как внимательная и услужливая невестка, приютившая у себя свекровь, превращается в раздражительную и властную хозяйку дома.

Старики Куперы сумели прожить счастливую жизнь, сохранив глубокую любовь и уважение друг к другу. Все так просто читается в их глазах и тихом обращении «Дорогой, я так скучаю» или «Пожалуйста, дети, только не расстраивайте маму». Именно эта тишина с каждой минутой все сильнее сжимает сердце. Вроде и скандалов никаких нет: никто не кричит, не бьет посуду. Все хотят как лучше и удобней. А выходит, что первой и единственной тайной Люси от мужа станет ее добровольный переезд в пансионат для престарелых женщин. Не потому, что ей так хочется, а потому что так удобней ее детям.

За два с половиной часа на глазах у зрителя, подобно игрушечному калейдоскопу, меняется порядка десятка полноразмерных красочных декораций, каждая из которых создает не просто эффект вовлечения зрителя в сюжет, но и дает иллюзорное представление о теплоте домашнего очага. В финале механизм волшебного калейдоскопа ломается, и перед нами остаются влюбленные, разделенные километрами и собственными детьми. А между ними, такими живыми и любящими друг друга, проносятся (буквально по движущейся платформе сцены) дети, внуки, а затем и все персонажи этой пронзительной истории.

Юрию Соломину предлагали сменить название, чтобы уйти от ассоциаций с предыдущими постановками, но режиссер настоял на своем: «Дальше — тишина» — это то, что случится со всеми, и то, что случится со зрителем, когда он выйдет после спектакля». Как прав оказался Юрий Мефодьевич: после благодарственных аплодисментов зритель уходил молча, вытирая слезы… «Алло, мамочка? Как вы?… Нет, у меня ничего не случилось. Я просто захотел вам позвонить», — пряча красные от слез глаза, сбивчиво говорил в трубку мужчина, выходя из театра.

Иветта Невинная, "Московский комсомолец", 20 марта 2019 года

В Малом театре к юбилею народной артистки Людмилы Поляковой поставили спектакль по знаменитой американской пьесе "Дальше - тишина". В том, что в этой работе привлекает зрителей больше - пронзительный сюжет или тонкая актерская игра, разбиралась корреспондент "ТВ Центра".

В Малом театре показали спектакль «Дальше – тишина». Впервые спектакль по пьесе Виньи Дельмар «Уступи место завтрашнему дню» в 1969 году поставил Анатолий Эфрос. Главные роли тогда исполнили Фаина Раневская и Ростислав Плятт. Нынешняя постановка приурочена к юбилею актрисы Людмилы Поляковой. Ирина Разумовская - подробнее.

«Дальше - тишина» - спектакль, который поставлен на неё. Народная артистка России Людмила Полякова сама выбрала эту пьесу и принесла в театр. Юрий Соломин, перечитав, позвонил ей в слезах. Сказал: ставить будет только сам. Пронзительную историю, которая известна многим по легендарному моссоветовскому спектаклю. Людмила Полякова видела его.

«40 с лишним лет я несла в себе эту надежду - эту надежду идею. Мне так хотелось сыграть этот образ, эту женщину. Конечно, вспоминаю незабвенную Раневскую. И помню, я совсем тогда ещё молодая артистка, я помню, я сидела и у меня была мокрая вся грудь - текли слёзы», - рассказывает народная артистка России Людмила Полякова.
Слёзы здесь наворачиваются на глаза спустя десять минут после открытия занавеса. Трогательные старики Куперы оказываются на обочине жизни. 50 лет они прожили вместе в большом доме, не расставаясь ни на один день. Вырастили пятерых детей. И теперь ни один из них не готов помочь им решить денежные и жилищные вопросы.
«Вот мы играем эту пьесу, и печально, что она стала актуальна, хотя была написана сто лет назад, и, если она поможет изменить отношение детей к родителям, мы будем счастливы, наверное», - отмечает народный артист России Владимир Носик.

Можно ли надеяться и верить во что-то, когда к тебе несправедливы собственные дети? Людмила Полякова, несмотря ни на что, видит светлое в этой истории.
«Я говорила Соломину - они Ромео и Джульетта. Ой, сейчас плакать буду. Которые прожили, сумели прожить эту жизнь», - говорит Людмила Полякова.

«Я говорю: значит так - это надо играть так, чтобы после спектакля стояли три скорых помощи спасть людей, у которых нервы не очень хорошие», - объясняет режиссёр-постановщик, художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.

Юрию Соломину предлагали сменить название. Чтоб уйти от ассоциаций с предыдущими постановками и экранизациями. Но режиссёр настоял на том, чтобы оно осталось прежним. «Дальше-тишина» - это то, что случится со всеми, говорит Юрий Мефодьевич. Это то - что случится со зрителем, когда он выйдет после его спектакля.

Ирину Муравьеву поздравляют участники спектакля "Филумена Мартурано": Сергей Потапов, Максим Хрусталев, Константин Юдаев и... народный артист СССР Юрий Соломин

Юрию Соломину— художественному руководителю «Дома Островского»— довелось сыграть всего в четырёх пьесах драматурга. Однако роль Кисельникова в его исполнении стала выдающимся достижением отечественного искусства. Предлагаем вашему вниманию фрагменты из книги известного театроведа Веры Максимовой «И это всё о нём», где рассказывается о работе Юрия Мефодьевича в спектакле «Пучина» (1973 г.)

На русской сцене «Пучину» исполняли по-разному. Одни— в природе старого традиционного театра, другие, как молодой Соломин у режиссёра П.П.Васильева— в контексте нового театра XX столетия, когда уже не Островский, а душевные бездны и ужасы Достоевского чудились в пьесе.

Первое появление Кисельникова в спектакле безмятежно. Как тот летний ясный вечер в Нескучном саду, куда он пришёл на гуляние и нечаянно встретил друзей-однокашников. Кирюша Кисельников был москвич, и беззаботная, хлебосольная российская столица жила в нём, в грации и лёгкости его поворотов, жестов, движений. Он выходил— молодой, красивый, весёлый щёголь во фраке и шёлковом цилиндре. (В точности таким его вспомнит в финале друг юности и спаситель погибающих Кисельниковых Погуляев, а дочка Лизанька не поверит, что отец когда-то был молодым.)

Друзья только что завершили учение, а он курса не кончил. «Некогда было...» Запоминалось, как именно произносил Кисельников это ключевое, всё объясняющее в его судьбе слово— «некогда», улыбаясь простодушной, доброй улыбкой и – виновато. Уверял товарищей, что доучится, «догонит» их, будет много трудиться, читать... Рассказывал о ближайших планах: пожить в удовольствие, порадоваться, повеселиться на свободе. Наивно и восторженно говорил о радости общения с природой и о скорой женитьбе на девушке из солидного купеческого дома, в которую влюблён.

Невеста (Л.Пашкова) появлялась на гулянье, сопровождаемая мамашей и папашей, хорошенькая, вся в голубом. С первого её слова было ясно, что она неразвита, глупа, готова обижаться по пустякам. Друзья видели, что семейство темно, невежественно; что, женившись, Кирюша попадёт в чужую, дурную среду, которая его «заест». Всем всё было ясно, кроме него. После короткого светлого эпизода гуляния в спектакле больше не было ни одной нейтральной или утешающей, умиротворяющей сцены — сплошные страдания и унижения. Каждый следующий эпизод становился ещё более безнадёжным, чем предыдущий. И каждый раз казалось, что человек дошёл до предела. Но жизнь продолжалась, тягостно длилась в убожестве и нищете, пока наконец не приводила к катастрофе.

Соломин— актёр крупных планов. Он может выдержать их сколько угодно и будет неизменно притягательным, обаятельным, манящим, потому что при самом требовательном всматривании в игре его не найти ни мгновения пустоты. Крупные молчаливые планы, пленительное лицо, переменчивая, подвижная мимика, чередования боли, страха, внезапной надежды; то добрые, то безумные глаза его оказались первостепенно важны в роли.

Соломин сыграл Кисельникова много сложнее, чем написано в пьесе. Он лишь начал с известной, повторяющейся в веках ситуации— «среда заела». С изматывающей искренностью воссоздал капитуляцию чистого, но слабого человека, исход в домашний ад, пучину, яму жизни; унижение отвергнутого и нелюбимого. В сильной, грубой жене «не барин» и «не богатый», каким поначалу казался, Кисельников вызывал лишь ненависть и скуку. Мать учила маленькую дочку: «Лизанька, плюнь на отца... Скажи: папка дурак!..» Невозможно было видеть, как воспринимал Кисельников брань своего ребёнка! Но вот вздорная мамаша уйдёт из комнаты, и девочка бросится к отцу, обнимет, поцелует. Станет ясно, что дочка-несмышлёныш его любит, и он любит её. Кирюша Кисельников ещё молод в этой сцене. Поблёк, устал, но ещё похож на себя, недавнего, хотя галстука уже нет, и рубашка неряшливо распахнута, и волосы встрёпаны. Жена оскорбляет, тиранит его, а он старается избежать ссор. Сегодня День ангела Глафиры и, значит, «можно стерпеть...» Ему тяжко оттого, что в доме запустение и беспорядок. От слова «грязь» (в свой адрес) он, недавно смотревшийся щёголем и барином, вздрагивает, как от пощёчины, бросается вытирать пыль с дивана. Тесть- хам взял деньги и не отдаёт. Пришлось заложить женины серьги из приданого.
Но не купчине Боровцову (И.Любезнов), который «без денег не живёт», а обобранному нищему Кисельникову стыдно, когда жена обличает его перед семейством, хотя украшение в ломбард он снёс, чтобы дети не умерли с голоду. Пронзительная правда унылых будней проступала в игре Соломина. Бедность и нищета были поняты и представлены им как человеческое страдание и унижение, но ещё и как «благодатная» почва, на которой произрастают обман и преступление. Несчастье нищеты Соломин соединял с подлостью и грязью, кошмаром повсеместного обмана. Он играл умно, мягко и без капли мелодраматизма.

* * *
В Кисельникове артист увидел больше, чем историю слабого человека. Прикоснулся к нашим общим национальным бедам и тайнам русского характера, вобравшего в себя терпение, доверчивость, многообразные таланты, благородство, доброту, но и рефлексию, бездействие, слабую волю, неизбывное обломовское «не хочется», «не буду»... Кирюша Кисельников у него вовсе не ленивец, а каторжный труженик. Корпит по ночам над бумагами, строчит, царапает дурным пером, словно гоголевский Поприщин. Работает до изнурения— и всё по мелочам, за копейки, без пользы для себя и других. Его безумие ещё впереди, но когда он подымает глаза от бумаг, смотреть в них нестерпимо.

Неотступно прослеживал актер, как меркнет человек и зябнет его душа; как страшен «озноб души», когда «боль жизни... могущественнее интереса к жизни»... Когда-то характерам, подобным Кисельникову, гениальный философ Василий Розанов дал исключительную по точности характеристику. «Русский мечтатель» слушает «неумолчный шум в душе... и существует для разговоров. Не для дела же?.. Даже больше, чем пищу... любит мечту свою». В нём «...отсутствие всякой внешней энергии, воли к бытию... а на конце всего: бедные мы человеки!»

Вслед за Розановым герой Соломина мог бы повторить: «Я пришёл в мир, чтобы видеть, а не совершить». Мог бы и спросить себя: «Что же ты любишь?»— и ответить: «Мечту свою». Мало кто играл Кисельникова так сложно, в противоречиях вины и безвинности, как это сделал Соломин. Подступающее безумие обнаруживалось сначала в бесчувствии героя, потом в беспамятстве его. Словно бы в задумчивости слушал Кисельников «урок» папаши Боровцова о том, как брать взятки. «Поучаемый» откликался один только раз, почти соглашаясь: «И то, папенька, надо бросить...» То есть перестать жить по чести. Но лоб морщился страданием, а где-то внутри таилась грустная насмешка— над собой ли, над «папенькой» ли?.. Старый друг после долгого отсутствия приходил в убогое жилище Кисельникова и пугался не нищеты, а того, как равнодушно рассказывал приятель о своих детях, всех до единого умерших, кроме Лизаньки. Верилось и виделось, как несчастный отец молил тестя дать денег на врача. А тот не дал. И вот дети умерли, и жена умерла, не дождавшись доктора и лекарств.

А Кисельников, отплакав, отмучившись, теперь говорил об этом бесстрастно и мертво. С мучительной неспешностью, изматывающей душу зрителя постепенностью, подробно играл Соломин, не пропуская ни единого этапа страдания и падения героя. Всё было важно в роли. Повязанная крест-накрест старая материнская шаль, в которой Кирюша работал за столом. Нечистая рубаха. Обилие седины в волосах. Подробности свидетельствовали текучесть жизни, неотвратимость движения к худшему, соскальзывание в бездну.

Теперь Кисельников был словно загнанная лошадь. Судорожно переписывал бумаги под причитания матери— Гоголевой: «Уж так нужны деньги-то...»; слушал жалкие мелочные перечисления-свидетельства большой нужды и большой беды («Долг в лавочку— пятнадцать рублей шестьдесят одна копейка... Ситчику Лизаньке на платье...»), необъяснимо тосковал о жене Глафире.

Слабый человек возносился в мечтах «восстать» против тестя, заложившего уже и дом, в котором жила прежде большая, теперь крошечная семья... «За ворот возьму! Грубить стану!» А мать, бывшая дама в обносках, отзывалась горестно: «Где тебе... Ты и по лицу-то растерянный!» Тесть обманывал зятя в очередной раз. Больше взять было нечего. Тогда раздавался тонкий и страшный крик Кисельникова: «Я душе вашей верил... Тятенька, вы меня ограбили!» Он кричал и падал на кровать, словно мёртвый. Теперь уж и безропотная любящая мать уговаривала сына брать взятки, жить, «как все живут», обещая, что отмолит за Кирюшу грех. А он не то соглашался, не то стенал, не то смеялся над собой: «Взял бы, да не дают...»
«Душа-то у тебя какая чистая...»— потрясённо отзывалась мать.

* * *
В «Доходном месте» Островского Жадов сдаётся, не выдержав натиска тёщи и любимой жены Полиньки. Лишь случай выручает его. У Кисельникова противники страшнее. Пакостность жизни, людская подлость и темнота наступают на него. Мало жулика-тестя, так дьяволом-соблазнителем из ночной мглы возникает на пороге господин в чёрной шубе и цилиндре с предложением «измарать», сделать негодной для суда некую деловую бумагу, за порчу которой дорого дадут. Неизвестный (Н.Подгорный) повелительно тычет пальцем, приказывает: «Марайте документ!»

Сильная воля давит слабую. И тут не только бесхарактерность Кисельникова срабатывает, но крайность жизни, мольбы матери, и не бедность, а абсолютная нищета. Ночной гость понял это. Когда же свершилось и бумага испорчена, слыша ужасный плач Кисельникова, даже он, циничный и беспощадный, начинает жалеть несчастного: «А что же ты плачешь-то? Милый ты мой...» Сочувственно рекомендует: «Сосчитайте деньги-то...»

Запихивает Кисельникову три тысячи рублей, которые заплатил за подлог. Если бы совсем денег не дал, тот, наверное, и не заметил бы. Чёрный незнакомец уходит, а Кисельников мечется в беспамятстве, хочет бежать в присутствие, «отпереться»... Велит матери накрепко затворить дверь, бредит о каторге, горестно причитает: «Был у меня стыд... Теперь уж нет...» По-разному можно играть безумие. У Кисельникова оно улыбчивое, блаженное. Герой, который в компании разорившегося тестя теперь торгует на площади тряпьём и старыми вещами, ничего не помнит, никого не узнаёт— благообразный, с добрым лицом, опушённым бородкой, с «запредельными», как у праведника на иконе, глазами. Никогда прежде он не был так спокоен и умиротворён, как сейчас, когда говорит о «двух жилеточках», старом утюге, о «кулёчке гвоздиков», которые насобирал для продажи. Ничего пугающего, чрезмерного, надрывного в помешательстве его нет. Страдание превысило меру, и человек убежал в безумие, как в возвращённое детство, и теперь почти счастлив. Бог или судьба послали ему в утешение полное бесчувствие. И улыбка у него— дитяти беспамятного, у которого нет прошлого. Но от такой невозмутимости и благостности веет ужасом. И песенка-бормотание, которой научил тесть— «Талан-доля, иди за мной...»,— отдаёт жутью.

В конце спектакля сознание возвращается к Кисельникову на короткий срок. Он вдруг всё вспомнил. Плачет по умершей мучительнице жене. Кается, когда понимает, что едва не продал молоденькую дочь богатому старику соседу. Как нежданное чудо играет Соломин это пробуждение души, просвет во тьме меркнущего разума. Друг юности предлагает помощь, а он отказывается от спасения. Лишь просит за мать и Лизаньку: «Бери их... Береги их!.. Бог тебя не оставит... а мы вам не компания…» Чувствует ли свою вину? Помнит ли, как низко пал? Сил, чтобы начать новую жизнь, у него нет. Он совсем нормален, даже ироничен, когда спрашивает Погуляева о себе и о тесте Боровцове: «Знаешь ли ты, кого пригреть хочешь?..» И павший, но не падший снова уходит в бесчувствие, шепчет страшную свою песенку: «Талан-доля, иди за мной»…
В безнадёжном финале «Пучины» есть свет. Актёр несёт в себе светлый образ молодого Кисельникова и заставляет нас вспомнить, какой прелестный, лёгкий, весёлый, душевно чистый человек был в юности этот недоучившийся студент, погубленный плохими людьми, подлой средой и собственной слабостью, но ещё и честностью, добротой, доверчивостью, миражами мечты.

Гоголь писал «Женитьбу» почти десять лет и заложил в нее так много смыслов, что каждый режиссер достает из этой волшебной шкатулки что-то новое. Современники Николая Васильевича видели в ней социальную сатиру, советские режиссеры – психологическую драму или даже триллер с неожиданной развязкой: жених за полчаса до свадьбы ухитряется исчезнуть из запертой комнаты.

Юрий Соломин, всеми любимый актер и художественный руководитель Малого театра, поставил «Женитьбу» как чистую комедию: зал покатывается со смеху после каждой реплики. Кстати, сам Гоголь, говорят, читал эту пьесу так, что слушатели почти плакали от смеха.

Сваху в «Женитьбе» играет Ирина Муравьева, тетку невесты – Людмила Полякова. Талант всегда завораживает, поэтому зрители встречают их первое появление на сцене аплодисментами, а потом затихают, чтобы не пропустить ни слова. Все остальные актерские работы тоже хороши: для каждого из женихов режиссер нашел какую-нибудь выразительную черточку, которая остается в памяти. Моряк Жевакин (Владимир Дубровский) смешно выпячивает грудь, показывая свой протертый сюртук из «аглицкого» сукна,пехотный офицер Анучкин (Александр Ермаков) наивен и капризен, как ребенок, экзекутор Яичница (Валерий Афанасьев) решителен и грозен. Подколесин (Григорий Скряпкин), как ему и положено, слаб духом, Кочкарев (Александр Вершинин) энергичен и напорист. Агафья Тихоновна (Карина Саханенко) прекрасна и в зале вызывает не смех, а сочувствие. Потому что женихи к ней пришли такие, что никого невозможно представить мужем. Так и хочется к носу Ивана Петровича приставить брови Ивана Кузьмича и посмотреть, что выйдет.

В Малый театр зрители приходят, чтобы увидеть театр как таковой, с классическими декорациями и костюмами, что по нынешним временам редкость, – и никогда не бывают разочарованы. Жених, если он штатский, в гости к невесте приходит не в чем-нибудь, а во фраке. Особенно хороши туалеты свахи – Ирины Муравьевой. Театр верен и еще одной своей традиции. Нигде актеры не произносят свои Реплики так отчетливо, громко и звучно, как в Малом. Невольно вспомнишь, что он вовсе времена считался школой русского языка: как хорошо, что хотя бы эту школу не затронули реформы.

Татьяна Филиппова, «Театральная афиша» 07.11.2018

Дорогие друзья!

6, 10 и 11 января приглашаем вас на дополнительный сеанс фильма Дениса Бродского «Память крови», посвященного художественному руководителю Малого театра народному артисту СССР Юрию Мефодьевичу Соломину.

Расписание сеансов:

6 января - 14:20

10 января - 19:20

11 января - 15:00

Показ фильма состоится в Центре документального кино. Билеты можно приобрести на сайте Центра.

«АиФ» побеседовал о театре и жизни с народным артистом СССР, бессменным руководителем Малого театра ­Юрием ­Соломиным – в декабре исполнилось 30 лет, как труппа избрала его своим худруком.

«Критики я не боюсь»

Ольга Шаблинская, «АиФ»: Юрий Мефодьевич, сейчас идёт много споров, должно ли государство контролировать то, что выходит из-под пера деятелей культуры.

Юрий Соломин: Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Пусть лучше чиновники, которых сегодня и так много, заботятся о благосостоянии людей! А то руководители на высоких денежных должностях всё время спорят о чём-то бессмысленном, некоторые законы не поддаются определению. Сегодня людей склоняют к одному, завтра направляют на другое. Это создаёт нервозность. Пусть чиновники договорятся между собой под руководством премьер-министра, а мы будем спрашивать уже с него! Вы только поймите меня правильно – я не хочу огульно всех чиновников чернить. Но на деле что выходит?!
А художники пусть занимаются творчеством. Критики пусть критикуют, я критики не боюсь, но с одним условием: если она обоснованная. Вот недавно разругали Мединского за его книгу «Война. Мифы СССР. ­1939–1945». А я прочитал и могу сказать: там есть о чём задуматься.

– Эта книга вызвала ещё и огромную агрессию со стороны Польши.

– Я знаю историю до и во время войны. У меня есть друзья в Польше, я работал с польскими режиссёрами. Во время войны там погибло столько людей: русских, украинцев, белорусов, киргизов, казахов, таджиков. Тысячи могил! Но тех, кто хочет снести могилы солдат, Бог накажет. Он есть.
Знаете, нашу премьеру по Островскому приходил смотреть патриарх Кирилл. После спектакля благодарил.
Потом я говорил своим студентам, чтобы они ходили в храм, где он служит, слушали русскую речь, вникали в смысл его фраз. Это именно то, чему учат у нас в училище. (С 1961 г. профессор Соломин преподаёт в своей альма-матер – Высшем театральном училище им. Щепкина. – Ред.).
Один из служителей Церкви ходит к нам очень часто. Как-то приходил на «Трёх сестёр». Я его вёл через закулисье. Молодые артисты, игравшие на малой сцене, батюшку увидели и разволновались. Я заметил это, спрашиваю: «Ну что?» (Смеётся.) – «Очень нервничаем!» – «Вы сердце-то приложите, сердечнее надо, понимаете?!» А батюшка им говорит: «А душа-то в сердце». И вот он сказал, а они все удивились, как эти слова пересекаются с тем, что Вера Пашенная говорила нам, когда мы были студентами: «Оставляйте на сцене частичку своего сердца». Я теперь своим ученикам эти слова передаю.
Сейчас, считаю, очень много новшеств вводится, будь то в образовании или в искусстве. А про сердце не все помнят. Разве можно делать из Островского, Гоголя, Пушкина то, что делается порой с их произведениями, и называть это новым словом?
Мы недавно выпустили два спектакля по Пушкину – «Сказка о царе Салтане» и «Метель». И билетов не купить. Зрители приходят – благодарят. Классика ведь не устаревает. В ней, может быть, даже больше современного, чем в иных новых пьесах сейчас.
Раз уж заговорили о премьерах... Сейчас репетирую спектакль «Дальше – тишина», созданный на основе хорошего американского фильма по сценарию Вины Дельмар «Уступи место завтрашнему дню». В Москве в постановке Театра им. Моссовета главные роли играли Фаина Раневская и Ростислав Плятт. Я видел этот спектакль. Потрясающе! А тут Людмила Петровна Полякова принесла эту пьесу в театр. Я прочитал – да это ж сегодняшний день! Вопросы семьи, детей. И сейчас репетирую её к юбилею Людмилы Петровны. Премьера в январе. Приглашаю!

«Учусь у собак»
– Фильм, который вы упомянули, снят больше 80 лет назад. А современные картины смотрите?

– Знаете, летом я два месяца отдыхал в санатории. Пока там находился, смотрел всякие сериалы. Один мне очень запал в душу. Это детектив. Хороший актёрский состав. Но главный герой – пёс. Удивительно, какая собака умница – настоящий артист. Я-то знаю, каково это – сниматься с псом в кино. Мой Маклай играл пса Пифагора в «Московской саге». И тут я вижу, как пёс слушает команды актёра в кадре и режиссёра, как складывает уши, как он поворачивается. И глаза… Просто благодарю автора!
Я к братьям нашим меньшим с большой нежностью отношусь. У меня 3 собаки и 4 кошки. Я у своих собак учусь. Когда уезжаю от них, закрываю на ключ калитку, а в горле – ком. Скучаю по ним. Недавно прочёл одну книгу о животных, узнал, что во время войны много собак погибло. Они же тоже воевали. Одной даже дали медаль «За отвагу». Вот о чём надо говорить и снимать – надо нашему подрастающему поколению прививать любовь! А закон о защите животных Дума наша так и не поддерживает.
Если вернуться к вашему вопросу… Стрельбы, убийств много в современном кино. Мне и правда это неинтересно. Я смотрю, только когда знаю, что играют мои ученики. Сейчас актёры гораздо слабее тех, с кем снимался я. Сравниваю старые фильмы и новые – небо и земля. Недавно пересматривал «Два бойца»… В современном кино, к сожалению, всё решают продюсеры. Во многих фильмах и сериалах постоянные драки, кровь. Молодёжь смотрит всё это и копирует. А зачем это крутить по ТВ – это что, так важно? Вот у этих героев теперь учатся дети?

– Соломина все знают как мэтра театра. А что остаётся «за кулисами» жизни?

– У меня прекрасная творческая семья. Жена-актриса. Мы с Ольгой Николаевной вместе учились, она была первой ученицей Веры Николаевны Пашенной. Сейчас она педагог, как и я. В дипломном спектакле «Чайка» Ольга Николаевна играла Аркадину, а я Треплева. У неё была такая прекрасная длинная коса в студенческие годы. Наверное, меня и подвела эта коса. (Смеётся.) Жена – бесконечно добрый и заботливый человек. Это воспитание. Её отца рано не стало. А тёща у меня была очень хорошая, я часто её вспоминаю. Дочка и внучка у нас музыканты. У меня два правнука – Федя и Юра. У меня есть всё, есть театр-дом. Я счастливый человек.

Ольга Шаблинская, "Аргументы и факты", 19 декабря 2018 года

К 30-летию избрания Ю.М.Соломина художественным руководителем Малого театра

Режиссер - Денис Бродский

Беседует - заместитель художественного руководителя Малого театра Ольга Галахова

К 30-летию избрания Ю.М.Соломина художественным руководителем Малого театра

Режиссер - Денис Бродский

Беседует - заместитель художественного руководителя Малого театра Ольга Галахова

К 30-летию избрания Ю.М.Соломина художественным руководителем Малого театра.

Режиссер - Денис Бродский

В фондах нашего музея мы нашли первое интервью, которое Юрий Мефодьевич дал на посту художественного руководителя Малого театра. Сегодня мы с удовольствием публикуем текст этого документа на нашем сайте.

Беседа с народным артистом СССР Юрием Мефодьевичем Соломиным.

— Юрий Мефодиевич, вы недавно возглавили Академический Малый театр. Несмотря на то, что он стоит в «лесах» и огорожен забором, творческая жизнь в коллективе не угасает. В репертуаре театра всегда большое место занимала классическая драматургия. Не случайно он называется Домом Островского. Намерены ли вы как художественный руководитель менять этот акцент или будете стараться сохранить традицию?

— Про нас иногда говорят: ну, это старый театр, архаичный. Да, у нас всегда шла классика. Просветительская роль Малого театра в этом плане велика. Лично мне не хотелось бы, чтобы наш театр изменил свое отношение к классике.
Конечно, если появится действительно хорошая современная пьеса, ее надо ставить. А хватать абы что, лишь бы в репертуаре значилась постановка «на тему» дня, право, не стоит.
У Островского около 50 пьес, если будем ставить одну в год, то уже обеспечены на полвека. То же самое и с Шекспиром, Мольером, Гольдони, Достоевским, Толстым, Грибоедовым, Лермонтовым. Это прекрасное созвездие авторов, без знания творчества которых человек не может считать себя образованным и культурным. Вот и у Чехова для нынешнего сезона мы взяли малоизвестную пьесу «Леший».

Разумеется, обращение к классике предполагает новое прочтение, видение и трактовку: ведь эстетика, вкусы, представления людей меняются. Но прикасаясь к классике, это надо делать в пределах разумного, не осовременивать до бесчувствия, как поступают в иных театрах в погоне за оригинальностью и эпатированием публики.

Например, вводят в «Лес» Островского песни Высоцкого или заставляют русского купца устраивать стриптиз. Я очень люблю и уважаю Высоцкого, но какое он, простите, имеет отношение к «Лесу»? Когда Восьмибратов снял с себя рубаху, а затем принялся стаскивать еще и штаны, я подумал: «А что же носили в те времена под ними?». На актере оказались... современные плавки, кажется, японского производства. Молодежь грохнула, ей было смешно, когда на виду у всех снимают штаны. Она аплодировала. А я сидел и с грустью думал, что эти молодые люди никогда уже больше не увидят «Лес». Просто не пойдут на этот спектакль, считая, что видели его, а тем более не прочтут пьесу. А ведь там какой язык, потрясающие человеческие отношения, философский смысл!
Классика и драматургия — это тот же Эрмитаж, тот же Пушкинский музей. Если мы сейчас примемся переделывать все скульптуры, созданные в прошлые века, откалывать у них все лишнее с современной точки зрения, то лишимся шедевров прошлого. Литературу надо беречь.

— Разговоры об архаичности Малого театра распространяются и на игру актеров. Она, дескать, не вписывается в нынешний день. Каково ваше мнение на сей счет?

— Говорить можно все, что угодно, гласность ведь. Но как тогда рассматривать тот факт, что многие наши актеры снимаются в кино и успешно работают бок о бок с артистами из других театров, и качественного отличия между ними нет?
Выходит, мы можем работать и в этой современной манере.
Я считаю, что участие театральных артистов в фильмах идет им только на пользу. Кино создает артисту популярность. Мне лично ее принес «Адъютант его превосходительства». Слова «популярность» не надо бояться. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и плох тот артист, который не стремится стать известным. В театре артист имеет для этого ограниченные возможности. Здесь его видят тысячи, а в кино — миллионы. Вместе с тем бросать театр ради кино нельзя. Театр — тот же стадион, на который артист должен приходить ежедневно для тренировок, чтобы всегда быть в форме.

— Ваше новое «амплуа» художественного руководителя Малого театра воспринимается общественностью как вполне логичный этап. Ведь вы много лет отдали Малому театру. Расскажите, с чего начинался ваш творческий путь.

— С дороги. Началась она почти за 9 тысяч километров. В Москву приехал из Читы. В столицу отправился, чтобы поступить в институт и получить профессию, о которой мечтал. Мне повезло — я попал на курс замечательной актрисы Веры Николаевны Пашенной.
Потом был Малый театр, в котором тружусь уже более 30 лет. Первым был спектакль «Когда горит сердце». Играть в нем довелось с Н. Подгорным, В. Коршуновым, Е. Матвеевым, Е. Еланской.

— Многим запомнился Хлестаков, созданный вами в «Ревизоре», который поставил Игорь Владимирович Ильинский. Какие воспоминания связаны у вас с работой над этой ролью под руководством такого выдающегося мастера?

— Однажды, встретив меня в коридоре театра, Игорь Владимирович стал почему-то пристально вглядываться, а потом как-то нерешительно, словно стесняясь, спросил, не буду ли я против, если он займет меня в «Ревизоре». «А кого играть?» — спросил я не без удивления. «Хлестакова», — ответил Игорь Владимирович как если бы это был для него уже давно решенный вопрос.
Начались репетиции. Было очень трудно, ведь сам Ильинский — артист чрезвычайно яркий, играл эту роль уникально. Я не мог в точности делать то, что он просил и выразительно показывал. Ведь у меня совсем другая психофизика. Говорят, что Ильинский не был педагогом. Но я скажу, что он отнесся ко мне как истинный педагог, Дважды я отказывался от этой роли, но он все-таки заставлял меня снова браться за работу, убеждал, требовал, вселял уверенность.
А потом мы играли с ним вместе. Он — Городничего, а я — Хлестакова. После каждого спектакля он приходил в гримерную и скрупулезно разбирал все удачи и промахи. Его поистине отеческое отношение не забуду никогда.
Яркие артисты у нас в театре есть и теперь, но их единицы. Передо мной, как художественным руководителем, сейчас стоят две первоочередные задачи. Собрать актерский состав, воспитать свой, найти и пригласить тех, которых нам недостает. Сформировать репертуар, который создавал бы, отличал театр «лица необщим выраженьем». Главное не бояться отказаться от того, что в репертуаре явно устарело. Но беда в том. что многие держатся за свои прежние работы, потому что если потеряют свою старую роль, боятся остаться без новых. В этом и состоит их главное заблуждение. Чем быстрее мы избавимся от груза, который у нас висит на шее в виде устаревшего репертуара, тем скорее сможем легко и глубоко вздохнуть, обновить свою кровь кислородом. Обновляя репертуар, мы внесем свежую струю в режиссуру, и артисты в свою очередь приобретут новое дыхание.

Беседу вел Ил. ОКУНЕВ
«Вечерняя Москва», 19 апреля 1989 года

5 декабря исполняется ровно 30 лет с того момента, как Юрий Мефодьевич Соломин, избранный коллективом Малого театра своим художественным руководителем, был утвержден в этой должности. Этому знаменательному событию мы посвятили новый номер нашей газеты "Малый театр". Мы от души поздравляем дорогого Юрия Мефодьевича с юбилеем и желаем ему крепкого здоровья, бодрости духа, которую, конечно же, подпитывает искренняя любовь зрителей и коллег, новых работ на сцене Малого театра и всего самого наилучшего!

В новом номере газеты мы собрали интересные и ранее не публиковавшиеся фотографии Юрия Мефодьевича. Об эпохальном событии 1988 года вспоминают народные артисты России Владимир Бейлис, Владимир Дубровский, Борис Клюев, Василий Бочкарев. С юбилеем худрука Малого театра поздравляют Марк Захаров, Александр Ширвиндт и Сергей Соловьев.

«Память крови» - фильм о полувеке, прошедшем между «тогда» и «теперь».

Так жизнь сложилась, что замечательный актер, художественный руководитель Малого театра не был в родной Чите 45 лет. А в минувшем году он с театром приехал сюда на гастроли. И молодой режиссер Денис Бродский снял об этой встрече фильм «Память крови», который на днях представил на встрече в Москве в Центре документального кино. Ностальгическую ленту комментировал сам Юрий Мефодьевич. Вот эти монологи.

— Это фильм о целой жизни, о полувеке, прошедшем между «тогда» и «теперь». Я уехал из Забайкалья в 1953-м, и только в первое время пару раз приезжал сюда, — говорит Соломин. — Поезда до Читы шли шесть с половиной суток, у родителей не было денег на такие поездки, а потом не стало отца. Виталька (младший брат, известный актер Виталий Соломин. — Ред.) учился в школе, и мама одна не могла все тащить на своих плечах...
Камера будто следует за рассказом Соломина. Вот она останавливает взгляд на трехэтажном доме, где поначалу жила семья Соломиных, переносит на к следующему обиталищу — к пятиэтажке, где Юрий Мефодьевич общается с жильцами, к роддому, из которого они с отцом принесли Виталика. А вот почта, с которой выпускник школы № 5 отправил заветное письмо-заявку в училище имени Щепкина, и Дом пионеров, где юный актер впервые вышел на сцену, и кинотеатр «Родина», где Мефодий Викторович, отец, смотрел первый фильм с участием старшего сына — «Бессонную ночь».
Символично выглядят кадры с одиноким бродячим псом, с горы смотрящим на город: Но вернемся в Читу, где первое, что решил сделать Соломин, — это отыскать могилу отца.

— Я объехал много городов и стран, но такого кладбища не видел нигде, — делится Юрий Мефодьевич. — Чита лежит в чаше сопок, и 15 мая, когда мы приехали, там цвел багульник. Его видно прямо из самолета: огромные кусты окрашивают склоны в розовато-зеленые тона. Кладбище без всякой изгороди раскинулось на одной из сопок. Ты просто идешь в лес, видишь могилу, вторую — тропинок нет, и на каждом холмике цветет этот самый багульник. Могилу мне помогали искать полгорода, и это не могло не тронуть сердца.

Люди там замечательные, сразу столько родных лиц всплыло в памяти. Никогда не забуду своих школьных учителей. Елизавета Ивановна Кулакова — учительница химии, наш классный руководитель и завуч, очень строгая женщина. В день окончания школы спросила: «Ты куда собрался?» — «В Москву, в театральный». — «С таким-то лицом?» Действительно, косметическую операцию давно нужно было сделать, легкомысленность я проявил. Елизавета Ивановна берет меня за руку и ведет в госпиталь Забайкальского военного округа, где ее муж был главврачом. «Надо убрать это безобразие, он же артистом будет!» Врачи собрали консилиум, а завуч командует: «Вот здесь, по морщинкам, сделайте, чтобы шрама не было видно потом на экране».

В Москву я приехал, когда шрам еще был заметен. Веру Николаевну Пашенную, набиравшую курс, это не смутило. Когда я сказал, что из Читы, она отреагировала: «Это где очень много лагерей? Я была там». «Я тоже, Вера Николаевна», — и называю два пионерлагеря. Комиссия упала под стол: А сегодня среди главных в своей жизни учителей я называю этих трех женщин: Наталью Павловну Большакову, учившую меня в начальных классах, Елизавету Ивановну Кулакову и Веру Николаевну Пашенную...
Как я нашел свой читинский дом? От провожатых отказался, хотелось самому проверить, выведет ли внутренний компас. И ноги повели в нужном направлении. Вот улица Калинина, сейчас она называется Амурской, вот здесь должен быть мой дом. Присмотрелся и узнал по трехстворчатым окнам, других таких в округе не было. Просто его оштукатурили, покрасили. Некогда Чита была купеческим городом с большими деревянными домами-срубами. Хорошо, что старину сейчас сохраняют, реставрируют. На углу улицы стоит Дом актера. А где-то внизу течет река Читинка, к ней должна вести металлическая лестница, по которой мы с пацанами спускались купаться. Лестницы не вижу, зато узнаю соседей! Разговорились, и они мне показали ту самую лестницу — она теперь во дворе солидного учреждения.

Потом отправились на поиски родильного дома, где появился на свет Виталька. Водитель подвозит меня к какому-то зданию — нет, не то. Мне все-таки уже семь лет было, когда брат родился, и я запомнил большие деревянные двери. Едем на параллельную улицу — и меня как будто магнитом потянуло: вот она, та самая дверь — старая, шершавая, с давно сошедшей краской. После войны здесь было медучилище, потом роддом, а сейчас Забайкальское министерство культуры. Нас встретили, пригласили, показали дом. И, знаете, мне как-то стало спокойней, я подумал: «Ну и слава богу, пусть культура...»

Нина Катаева, «Труд», 31 октября 2018 года

Пьеса Гоголя «Женитьба» была впервые показана в далеком 1842 году в Александринском театре в Санкт-Петербурге, в Москве же дебют состоялся в 1843-м — это была постановка Малого театра. Спустя 175 лет режиссер Юрий Соломин снова вернулся к нестареющей классике и поставил свою «Женитьбу» — спектакль по всем правилам традиционного классического театра.

Каждый, кто приходит в Малый театр, примерно знает, что он хочет увидеть: верные зрители Малого не желают наблюдать вольные сценические эксперименты с формой и содержанием, яростную актуализацию, осовременивание. Им по душе тихое искусство, которое гармонизирует душу, рассказывает о нынешнем аллегорично и деликатно, — вряд ли это та же публика, что у Театра.doc или Гоголь-центра. И хотя в зале много молодежи (преимущественно школьники с учителями), это дети, которых растят на великом классическом каноне, рифмованных стихах и примерах классиков, и их посещение Малого закономерно: где еще искать чистое искусство? И вот здесь перед режиссером Соломиным стояла нелегкая задача: талантливо и оригинально поставить спектакль, который встречается в репертуарах театра чуть ли не так же часто, как чеховская «Чайка» или «Вишневый сад».

Действие разворачивается в масштабных декорациях (которые оказываются в итоге вполне мобильными), выстроенных художником Александром Глазуновым. Григорий Скряпкин, играющий надворного советника Подколесина, — эдакий русский Обломов, который готов пролеживать жизнь на диване и целыми днями обсуждать какую-то ерунду о том, что говорят о нем люди, со своим слугой Степаном (студент ВТУ им. Щепкина Игнатий Кузнецов). Соломин выводит главного героя инфантильным глуповатым увальнем, безобидным и нерешительным, — и, конечно, за всеми его приключениями следить ужасно смешно. Приключениями — потому что история с женитьбой для него как для человека с размеренной жизнью — подстегивающая авантюра, на которую он, если бы не старания близкого друга Кочкарева (в исполнении заслуженного артиста Александра Вершинина), никогда бы не решился.

Александр Вершинин в спектакле — один из ярчайших элементов: живой, подвижный, находчивый, обаятельный — нередко он перетягивает внимание на себя, затмевая всех присутствующих на сцене. Пожалуй, не выдерживает конкуренции он только с одним персонажем — свахой Феклой Ивановной в исполнении блистательной Ирины Муравьевой, каждое появление которой встречается аплодисментами. Комическая роль свахи вообще всегда считается выигрышной — но и здесь есть свои подводные камни: не скатиться в гротеск, не переиграть в угоду публике, не использовать банальный инструментарий и пошлые репризы. Муравьева справляется безупречно: мимика, речь, интонационные выделения и тембральные переходы — все к месту и вовремя. Она затмевает даже главную героиню — невесту Агафью Тихоновну, хотя Карина Саханенко хорошо справляется с задачей, поставленной перед ней режиссером, просто ее персонаж выглядит менее фактурным.
В целом, как и полагается классическому театру, — актерский состав здесь на уровне. Абсолютно прекрасный и трогательный морской офицер Жевакин (замечательная работа Владимира Дубровского) — он, пожалуй, единственный полностью положительный персонаж в спектакле, которому получается сопереживать до сердечной боли, до умиления. В нем много затаенной нежности и робости, детскости и чего-то настоящего — на фоне других женихов: статного Яичницы-Афанасьева и трепетного Анучкина-Ермакова. И даже после его ухода со сцены перед глазами стоят его лицо, черный потертый китель, в который он был одет, и робкая улыбка, когда он произносит с нежностью слово «розанчик».

Пожалуй, самым неразрешенным вопросом спектакля становится персонаж Ивана Породного — гостинодворец Стариков. Будучи явно самым красивым мужчиной на сцене (его появление должно было, наверное, оттенить всю неприглядность остальных женихов и показать, что не только дворяне достойны внимания), он появляется настолько не к месту и остается не у дел, что диву даешься: какую именно функцию он должен был выполнить по задумке режиссера?
Но все же, несмотря на небольшие огрехи, в этой «Женитьбе» Юрию Соломину удалось сделать почти невозможное: при всех, казалось бы, архаичных приемах (таких, как пространные монологи, обращения и выходы в зал, попытка выстраивания диалога с публикой) получился очень крепкий и смешной спектакль. Все репризы, гэги и ужимки сработали, обращения к публике не казались наигранными, а были уместны в контексте спектакля — а значит, при должном таланте даже зрителям ХХI века можно показать, что интерактив актерского театра жив, существует и работает. И если в финале все искренне смеются, то что еще надо изобретать классическому театру?

Екатерина Писарева, "Московский комсомолец", 25 октября 2018 года