БОЛЬШОЕ В МАЛОМ

Меня обидели чиновники. Не смогли сделать простой человеческий жест - принять, выслушать, заглянуть в документы. Пока я ходила по кабинетам, пока искала защиты у самых разных влиятельных лиц - прошло много времени, и свои права отстоять в итоге я не смогла. К счастью, есть театр, подумала я, и решила сходить на классику - посмеяться над власть имущими. Но куда идти? Что смотреть? Человек я небогатый, а зрение не позволяет мне сидеть дальше 10-го ряда. Стало быть, нужны билеты не самые дешевые. Звоню в билетные кассы:

- Помогите найти хороший спектакль. Ответ поставил меня в тупик:

- Вы хотите что-то современное или из классики?

И здесь я поняла глупость своего вопроса. Где критерий «хорошего»? В театре я сто лет не была, но в студенческие годы театралкой была заядлой - смотрела многие постановки Товстоногова, Эфроса, Любимова, Ефремова, Захарова... В те годы считалось, что ответы на наболевшие вопросы нужно искать в авангарде - в том, что модно и современно. Поэтому выбрала я «Ревизор» Театра Моссовета (постановка Нины Чусовой с Гошей Куценко в роли Хлестакова. - «Т»). Спектакль любопытный, артисты замечательные, но, что называется, на любителя - я же хотела увидеть немного другое... Разговорилась с дамой в антракте. Та посоветовала мне сходить на «Волков и овец» в «Табакерку».

- Бегите туда, - уверяла она меня. - Там все про нас. Про наши дни. Побежала. Действительно интересно. Но немного не то, что я ожидала и хотела увидеть. Хочу подчеркнуть - надеюсь, никто на меня не обидится: спектакль пользуется успехом, но я говорю о том, как сложно на карте Москвы отыскать что-то свое. Стала покупать газеты и журналы - читать отзывы критиков, но вскоре поняла, что пишут они на своем языке - скорее для специалистов, нежели для рядового зрителя (впрочем, на этом фоне приятно выделяется ваш «Театрал»). В итоге махнула на авангард рукой - пошла в старый добрый Малый театр. На «Ревизора». И поняла - вот именно то, что я искала! А потом посмотрела «Власть тьмы», который (я специально узнавала) несправедливо обойден вниманием критики. Так что в столичном хаосе я нашла наконец то, что искала. И открыла для себя ваш журнал «Театрал». Спасибо, что помогаете зрителям ориентироваться в столь сложных «процессах». Жаль только, вы ничего не пишете о начавшейся реконструкции Малого театра. Как долго она продлится и будут ли изменения в репертуаре?

С уважением, Антонина Владимировна Суховерченко, Москва

Отвечает Юрий Соломин, худрук Малого театра:

- Реконструкция началась, и есть объективные сроки, но беда в том, что нам эти сроки то и дело пытаются сорвать. Малый театр находится в самом центре столицы, идет огромный ремонт, но ставятся барьеры: машины, груженные цементом, не могут проехать, а без цемента здесь делать нечего, потому что его будут закачивать в фундамент. И получается, что для женщин на иномарках, которые приезжают в ГУМ, есть подземная парковка, а для нас, простых людей, которые занимаются ремонтом, нет элементарных условий: из ограждений понастроены бетонные закутки - ни одна машина развернуться не может. Кто это делает?! Пишем письма, звоним - не можем концов найти. На каждый метр в центре Москвы множество надзирателей. А впереди у нас запланировано много мероприятий. Как же автобус, например, с детьми-инвалидами подъедет к театру? Мы боремся. И будем бороться, пока нас не услышат.


«Театрал» № 3 (103) Март 2013

Худрук Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин в среду был награжден «Романовской» премией, учрежденной главой Российского Императорского Дома великой княгиней Марией Владимировной Романовой в 2013 году.

ЮРИЙ СОЛОМИН ПОЛУЧИЛ «РОМАНОВСКУЮ» ПРЕМИЮ

Худрук Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин в среду был награжден «Романовской» премией, учрежденной главой Российского Императорского Дома великой княгиней Марией Владимировной Романовой в 2013 году.

«Романовская» премия учреждена в честь 400-летия преодоления Смуты. Она присуждается за заслуги в укреплении российской государственности, социальное, просветительское, миротворческое служение и усилия по укреплению межрелигиозного и межнационального диалога, мира и согласия.

Первая церемония награждения прошла в Москве в РГБ.

«Я благодарю за эту честь, я 25 лет руковожу художественным театром. Я думал, что будет легко, но оказалось, что легче создавать что-то новое, чем сохранять традиции», — сказал Соломин, получая награду.

По материала РИА Новости

В 1975 году премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм» получила картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала», главную роль в которой сыграл ЮРИИ СОЛОМИН. Юрий Мефодьевич актер легендарный. Фильмы с его участием — это наша классика, а благородные романтичные герои Соломина и сегодня вызывают чувство восхищения…

Вадим Верник, «ОК!», №9 2013 года

«Я ПЫТАЛСЯ СПРЯТАТЬСЯ – МНЕ БЫЛО СТЫДНО»

В 1975 году премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм» получила картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала», главную роль в которой сыграл ЮРИИ СОЛОМИН. Юрий Мефодьевич актер легендарный. Фильмы с его участием — это наша классика, а благородные романтичные герои Соломина и сегодня вызывают чувство восхищения…

Совсем недавно Юрий Мефодьевич отметил 55-летие своего служения Малому театру. Дата не только красивая, но и символичная: у Соломина всё и всегда было на отлично, и жить по-другому он просто не умеет. Юрий Соломин получил все возможные награды и регалии и даже успел побывать в должности министра культуры России. Уже двадцать пять лет он является художественным руководителем Малого театра. Его служебный кабинет идеально отражает не только статус, но и характер хозяина. На стенах — живописные портреты корифеев Малого, с которыми Юрий Мефодьевич выходил на сцену. Под аккомпанемент мирного чириканья птички в клетке я рассматриваю фотографии Соломина, на которых он запечатлен с королевой Елизаветой во время ее визита в Малый театр. А вот рисунок выдающегося японского режиссера Акиры Куросавы, подаренный Соломину во время съемок фильма «Дерсу Узала».

Юрий Мефодьевич, у вас так хорошо в кабинете. Птицы поют как в райском саду...

Это Федя, мой второй попугай. Первый прожил десять лет. Мне его подарили, и я назвал его Федором. Я тогда играл царя Федора Иоанновича. Тот Федя был очень хороший, общительный, любил сидеть на двери, и все, кто входил, пугались от неожиданности. Будь он сейчас жив, я бы его выпустил, и он сел бы на чашечку и стал пить.

Вы всё ему позволяли?

Всё позволял. Потом он у нас заболел, мы ему даже неотложку вызывали, доктор приезжал. Мы его спасли, и Федя прожил еще где-то полгода. А потом раз — и упал. И всё... У них тоже сердце есть. У нас на Бронной был прекрасный зоомагазин, где работали замечательные продавщицы, две Наташи, которые сами, казалось, умели лечить животных, знали, какие им нужны лекарства. Когда они узнали, что у меня умер попугай, они мне подарили вот этого, точно такого же окраса. И стал он у меня тоже Федей. Вторым. Он что-то там пищит себе, хитрый очень.

Я смотрю, у вас очень много статуэток собак, прямо выставка. С чем это связано?

Я очень люблю собак. У меня в подмосковном доме их целых четыре. Зачем вам столько?
У меня еще пять кошек. Одна здесь живет, она уже старая, а четыре — там. Они все дружные, ни стычек, ни интриг, как это между людьми бывает, хотя у каждой свой характер. А за город я каждую неделю езжу, обязательно с ночевкой. Ваши собаки, наверное, породистые? Нет, они у меня самые настоящие дворняги. Мы с женой всегда дворняг подбирали, даже когда у нас не было квартиры и мы снимали угол на Сретенке. Однажды, помню, притащила Ольга пса, мы его подлечили. Гариком назвали. А потом и другие стали появляться таким же образом. Собаки были всё время, жили подолгу — лет по четырнадцать. А когда мы уже обзавелись квартирой, мне на шестидесятилетие подарили породистую собаку, немецкую овчарку. Я с детства мечтал об овчарке. Еще когда я жил в Чите, я посмотрел фильм «Джульбарс». И мне так захотелось быть пограничником в Средней Азии — чтобы собака такая была со мной, чтобы она ловила басмачей и спасла старика, как в фильме...

Это все романтика юности. А как началась ваша актерская история?

В Чите я ходил в Дом пионеров. Там у нас было много кружков: хоровой, танцевальный, художественный, кройки и шитья. Я остановился на драматическом. Это был год сорок четвертый-сорок пятый, в то трудное время о детях очень заботились.

В вашем детстве был какой-нибудь спектакль, который вас потряс?

«Снежная королева». А тогда ведь еще война шла. Мы были ошеломлены, я раза два или три ходил его смотреть. Вот представьте себе: вбегают разбойники, пробегают через весь зал с песнями, криками, с собаками. Собаки лают... Потрясающий был спектакль. И вот около двадцати лет назад я нашему режиссеру, Виталию Иванову, говорю: «Виталий, поставь, пожалуйста, «Снежную королеву» так, чтобы дети запомнили ее навсегда, как я в свое время...». Он сделал немного по-другому: без собак, зато есть Сказочник, хорошая музыка. Спектакль этот и сегодня собирает аншлаги. И «Снежная королева» из детства вдохновила вас на актерские подвиги. Насчет актерства я тогда еще не решил, но всё это мне очень нравилось. В Доме пионеров я еще ходил в кукольный кружок, и первой моей ролью был Барсук. А потом в драматический кружок стали набирать младшую группу, меня и еще нескольких ребят пригласили. Режиссер ставил «Бежин луг» Тургенева. Очевидно, получилось неплохо, раз нас выставили на смотр художественной самодеятельности, мы тогда получили какую-то премию. У меня даже книга сохранилась — почему-то «Иван Грозный», — там подписано: «Участнику смотра за роль такую-то в «Бежином луге». Это было для меня мощным толчком.

Юрий Мефодьевич, а как вы, парень из провинции, решили ехать в Москву?

Вот смотрите, Вадим. Мы с друзьями, само собой, убегали с уроков, бегали на первые сеансы в кино. Помню, в кинотеатре «Комсомолец» народу никого не было, и мы сидели не на стульях, а на их спинках. Смотрели разные военные фильмы, «Кубанские казаки»... Я случайно попал на фильм, который назывался «Малый театр и его мастера». Это был документальный фильм к юбилею Малого театра. И тогда я увидел Жарова, Ильинского, Пашенную, Царёва, Владиславского... И меня совершенно потрясло такое количество великих артистов в одном театре...

Понятно. И тогда у вас появилась цель — Малый театр, всё точно и конкретно.

Именно, всё точно и конкретно. И я запомнил: «Малый театр и его мастера», театральный вуз при Малом театре, Неглинная, дом 6. В 53-м году я окончил школу и, когда уже получил все документы, проходя мимо почты, отправил их по этому адресу. А потом поехал в Москву.

Один или с родителями?

С отцом, у него был бесплатный железнодорожный билет. Мы ехали семь суток, и все эти дни я много думал, учил какие-то басни и... очень боялся. В Москве нам жить было негде, мы остановились у знакомых в Монино. А потом произошло нечто невероятное. Совершенно очевидно, что есть какая- то сверхъестественная сила — с каждым годом я в нее всё больше верю, — она-то и привела меня сюда. Поскольку все мои документы были здесь, в училище при Малом театре, я пришел поступать. Отец сидел в скверике у Большого театра, ждал меня. И вдруг его обокрали — забрали всё: документы, обратный билет... Можете себе представить? Хорошо, что отца в нашем городе многие знали.

Он на вокзале встретил читинцев, те позвонили домой, и отца послали в Министерство железнодорожного транспорта около Ярославского вокзала, мол, там дадут билет. К этому времени я уже прошел два тура на курс к Вере Николаевне Пашенной, остался третий тур и конкурс. И вот я прибегаю к отцу, он мне всё это рассказывает и говорит: «Поехали домой, мы не можем больше ждать — денег нет»... И тут вы проявили настойчивость? Не совсем. Отец посоветовал мне пойти прямо к Пашенной и рассказать ей, какая произошла неприятность. И я пошел! Она посмотрела на меня и говорит: «Ну оставайся». Я и остался. (Указывает на портрет.) Вот она, Вера Николаевна. А это ее учитель — Ленский Александр Павлович. Вообще Вере Николаевне наша семья очень обязана. Моя жена Ольга тоже актриса. Мы учились на одном курсе. У нее была толстенная коса, почти до пола...

Коса вас, наверное, и покорила?

Я сейчас уже и не помню.

Вы не помните, чем вас покорила жена?

Наверное, не только косой, еще чем-то. Больше пятидесяти лет уже прошло. И вот Вера Николаевна спрашивает Ольгу, зачем она прилепила косу. А Оля отвечает, что она не прилепляла, что это ее коса. А коса-то на одной шпильке держалась. Пашенная попросила ее косу распустить. Оля шпильку вытащила, и коса у нее так фьють — и упала. Вера Николаевна говорит: «Ну хорошо» — и приняла в институт. В первый день занятий Оля опоздала, свободное место оказалось рядом со мной. Вот так до сих пор и сидим рядом...

А вы Ольгу ревновали, когда ее кто-то обнимал на студенческой сцене?

На сложные вопросы я не отвечаю. Почему, Юрий Мефодьевич? Я ревнивый очень. (Улыбается.)

А поженились вы уже после института?

На четвертом курсе.

Но жена актрисой не стала, сразу стала педагогом, так?

Нет, она была ведущей актрисой в Московском ТЮЗе. Там она начала работать, еще когда училась на третьем курсе. Это был расцвет ТЮЗа. Вот ее с третьего курса взяли сразу на Луизу в «Коварстве и любви». Она проработала там, наверное, лет пятнадцать. А потом родилась дочка, у нас не было никакой помощи, мы не могли даже няню пригласить.

Вы имеете в виду, что материально это было невозможно?

И материально, да и жилья не было. Мы сначала жили в общежитии, а потом нам от Малого театра дали комнату в одиннадцать метров на Арбате. Вот там и родилась дочка. Не было никаких удобств, одна комната наша, а в соседней жила другая молодая пара.

Юрий Мефодьевич, жена, наверное, переживала, что ей пришлось оставить сцену?

Вы знаете, она ко всему как-то спокойно отнеслась. Стала писать, у нее книжка вышла. Потом работала в газете «Известия». Когда я сидел с дочкой, Ольга могла куда-то выезжать в качестве корреспондента. А когда дочь подросла, жена стала преподавать.

Я так понимаю, вы однолюб: одна супруга на всю жизнь, один театр. Это свойство характера или консервативность?

Время было другое. Тогда было стыдно разводиться. Это сейчас модно говорить «я в третий раз выхожу замуж», «я в третий раз женюсь».

Но вы ведь вместе не потому, что «стыдно разводиться», а потому, что хотели и хотите так жить. Я имею в виду, у вас это в характере — ничего не искать на стороне?
Наверное, да. Как бы я ни был болен, я всё равно иду в театр. И у жены точно так же: она без училища жить не может. У нас все выросли: дочка, внучка... Вот Ольга и растит своих учеников, есть среди них уже заслуженные и народные артисты. Дочка стала пианисткой.

Не хотели, чтобы она была актрисой?

Нет-нет, это было ее решение. Она закончила консерваторию, и внучка тоже. Мы никогда не навязывали дочери свое мнение. Просто когда она училась, музыка была для нее не на последнем месте.

Юрий Мефодьевич, вы много лет руководите Малым театром, а несколько лет были даже министром культуры. Когда у вас появилась руководящая жилка?

Никогда она не появлялась. У меня ее нет.

Как это нет?

Я никогда не думал об этой профессии, а это именно профессия. Я с детства знал, что есть артисты, но я понятия не имел, что существуют режиссеры, тем более художественные руководители театра. Я думал так: работает в театре — значит, артист.

Как же так случилось, что артист Соломин стал руководителем театра?

Всё это произошло вдруг. Меня всегда выбирали в художественный совет от молодежи — может, чувствовали, что я человек ответственный. Был 1988 год, Владимир Андреев, в то время главный режиссер, ушел из театра, и многие проголосовали за меня. Так что я первый выбранный, а не назначенный руководитель Малого театра.

Поначалу вам психологически сложно было руководить людьми, которые еще вчера были просто коллегами?

Вы знаете, было очень смешно. Я человек заводной, эмоциональный, могу и накричать. Мне сейчас даже врачи говорят, что кричать нельзя. Я понимаю, но знаете как собака: ей говоришь «нельзя», а она всё равно делает по-своему.

То есть вы можете в любой момент взорваться, загореться как спичка? Люди должны вас бояться...

(Улыбается.) Нет, сейчас они, к сожалению, меня не боятся, знают, что я быстро отхожу. Я недоброе быстро забываю, здороваюсь с человеком, даже если он мне что-то плохое сделал.

А как в театре относились к тому, что вы много снимались в кино?

Примерно с шестьдесят пятого года и до семьдесят первого я в театре, кроме Хлестакова, которого мне просто подарил Игорь Ильинский, ничего другого не играл. И мог сниматься в кино. Причем я ни разу не просил меня освободить, снимался в свободное от театра время.

После «Адъютанта его превосходительства» на вас, наверное, обрушилась сумасшедшая слава?

Понимаете, «Адъютанта» могло бы и не быть, если бы я не снялся в фильме «Сильные духом», где мне предложили сыграть одного гестаповского офицера, немецкого разведчика, как я для себя решил. Пожалуй, это одна из моих лучших ролей. Я играл не фашиста, я играл разведчика. И режиссер Евгений Ташков, что называется, меня засек и предложил что-то похожее в «Адъютанте». А потом он предложил попробовать меня на главную роль. А я так удивился, спросил его, почему же я не подхожу на ту роль, которую он мне сначала предлагал. Мне, знаете, больше и не надо было. Он потом шесть раз пробовал меня на Кольцова, а «Мосфильм» не утверждал.

Почему?

Не знаю. Это можно узнать, наверное, если поднять материалы художественного совета, потому что в них я до сих пор значусь как артист, не утвержденный на эту роль. Но Ташков сказал, что в противном случае картину снимать не будет.

У вас после премьеры фильма была эйфория от успеха? Вот вы уже знаменитый актер, у вас просят автографы, вас обожают зрители, в Малый театр наверняка начали ходить на Соломина...

Я вам расскажу хохму. В семьдесят первом году у нас были гастроли в Киеве и в Одессе, тогда как раз гремела эта картина. И вот, представьте себе, подходит состав к перрону, все знают, что в этом вагоне едут народные артисты. А мы, молодежь, ехали через три вагона, в купе. Прибывающий поезд встречал оркестр, и через все эти вагоны люди бежали именно к нашему. Мне, если честно, было очень неудобно. Эйфории не было никакой. Я тогда жил в Бескудниково, ездил от «Новослободской» на автобусе. После спектакля мне надо было отстоять в очереди на автобус, потом ехать часа полтора. Дороги как таковой там не было, грязи по колено.

Неужели вас не узнавали?

Узнавали. Я всё время пытался спрятаться — мне было стыдно.

Почему стыдно?

За родину стыдно... А потом, ощущения такие странные: стоишь в автобусе, а человек десять тебя узнают и смотрят на тебя. Ты уже не отдыхаешь, а продолжаешь работать — ну что делать: подмигивать, улыбаться, ругать советскую власть? Если бы я тогда ее начал ругать, мы бы с вами сейчас не беседовали.

Юрий Мефодьевич, довольно редко так случается, что два брата становятся известными актерами. А Виталий пытался вам, как старшему брату, подражать?

В Москву он поехал, возможно, и из-за меня, но он никогда никому не подражал. Он по характеру был не таким. Я тоже никому не подражал. Наверное, дело в воспитании.

Вы как-то помогали Виталию готовиться к поступлению?

А как вы думаете? Естественно.

Между вами была творческая конкуренция? Это ведь всегда неплохой стимул.

Конкуренции не было. Я ведь старше его почти на семь лет. Ему в декабре исполнилось бы семьдесят два, а мне семьдесят восемь будет. Знаете как. Если я уже ухаживал за девочками, бегал на танцульки, то он еще, извините, в штаны писал. Так оно и продолжалось. Жена моя, Ольга Николаевна, водила его в училище на туры, переживала там вместе с ним. Но Пашенная... Смотрите, я ее опять вспоминаю.

Пашенная в вашей судьбе прямо как ангел- хранитель.

И вот Виталий вошел на конкурс, сел. Вера Николаевна была тогда председателем комиссии, а курс набирал Николай Анненков. У Виталия спрашивают: «Фамилия?» Он говорит: «Соломин». Пашенная улыбнулась: «Это какой еще Соломин? Из Читы? Принять».

Потрясающе!

Ну не только так, он, конечно, что-то читал. У Анненкова тот курс был очень сильным, вот несколько фамилий: Олег Даль, Виктор Павлов, Кононов Мишка, Виталий Соломин, Слава Барышев...

Вы, кажется, не так часто играли в театре вместе с Виталием? Помню спектакль «Дядя Ваня» и дуэт братьев Соломиных.

«Дядя Ваня», да. Еще мы играли вместе в «Украли консула!» Я — главную роль, а его ввели туда вместо Вити Борцова, он играл студента. Потом мы играли вместе в «Любови Яровой». И «Дядя Ваня»... Хороший был спектакль.

Виталий был для вас сильным партнером?

Он был хорошим партнером. А я — плохим, потому что не мог с ним играть, как не могу играть со своими бывшими студентами.

Почему, Юрий Мефодьевич?

Потому что я всё время смотрю на них и наблюдаю — мне всё время хочется что-то сказать, направить.

Понятно. Вы каждый день ездите в театр?

А как же! И всё думаю, как же мне график сменить. Ничего не получается. Для меня это нормально — такая жизнь нервная.

И все-таки жизнь сложилась так, как вам хотелось, или были какие-то упущенные возможности?

Что значит «упущенные»? Не знаю, подлостей я не совершал, никого не обижал, разве только мимоходом, но не из зависти, не из злобы. Может, те, кто меня плохо знает, по злобе могут сказать: мол, дурак, мог бы и больше сделать. А у меня всё и так есть, мы всё сделали своими руками.

И напоследок: скажите, когда вы начали носить такие элегантные усы?

Вы знаете, как-то так получилось, что на съемках «Адъютанта его превосходительства», «Хождения по мукам», «Дерсу Узала» я всё время клеил усы. И в театре тоже клеил. Тогда я стал грозиться отпустить усы. И отпустил, и как-то легче стало. Лет двадцать назад это было.

Вадим Верник
«ОК!», №9 2013 года

«ПИКОВАЯ ДАМА» ДЛЯ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

20 февраля для сотрудников Московского университета в Государственном академическом Малом театре был дан спектакль «Пиковая дама». После спектакля ректор МГУ В.А. Садовничий поблагодарил актеров за прекрасную игру и огласил решение Ученого совета университета о вручении художественному руководителю Малого театра Ю.М. Соломину звания Почетного профессора Московского университета за «выдающийся вклад в развитие культуры и плодотворное сотрудничество с МГУ».

Фоторепортаж Николая Антипова

Смотреть запись на сайте Первого образовательного телеканала

А в Малом театре суфлер до сих пор работает в суфлерской будке, представляете?! Не представляете? Тогда эта передача для вас, для тех, кто интересуется театральным закулисьем. На видео замечены: Юрий Соломин, Андрей Житинкин, Борис Клюев, Александр Дривень и др., а так же суфлеры, гримеры, костюмеры Малого театра.

Смотреть передачу на канале «Доверие»

Однажды мне пришлось выбираться из переполненного зала, игнорируя недовольные взгляды зрителей: Юрий Соломин в окружении журналистов покидал церемонию открытия 6-го кинофестиваля «Русское зарубежье» под громкие аплодисменты. Время поджимало, плотное кольцо репортёров наконец-таки выпустило знаменитость, и мне удалось вручить худруку Малого театра свои публикации о недавних обменных гастролях с Курским драматическим. Внимательный взгляд его потеплел, последовала удивительно радушная улыбка, и мы договорились об интервью, которое перешло в чаепитие и беседу.

Ирина КУМОВА,«Литературная газета», 30 января 2013 года

ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МАЛОМ ТЕАТРЕ КЛАССИКУ НЕ ПЕРЕДЕЛЫВАЮТ»

Однажды мне пришлось выбираться из переполненного зала, игнорируя недовольные взгляды зрителей: Юрий Соломин в окружении журналистов покидал церемонию открытия 6-го кинофестиваля «Русское зарубежье» под громкие аплодисменты. Время поджимало, плотное кольцо репортёров наконец-таки выпустило знаменитость, и мне удалось вручить худруку Малого театра свои публикации о недавних обменных гастролях с Курским драматическим. Внимательный взгляд его потеплел, последовала удивительно радушная улыбка, и мы договорились об интервью, которое перешло в чаепитие и беседу.

Театр, музыка
и «русский дух»

– С апреля Малый театр начинает работать в гастрольном ритме, и зрители других городов увидят «Последнюю жертву» Островского и «Тайны Мадридского двора» – спектакль, который в Москве пользуется большим успехом. Ведь мы играем на гастролях не в обрезанном – «выездном» варианте, а в такой же точности, как и на своей сцене. Я сам родом из провинции, из Читы. Помню город 50-х годов сплошь из домов-срубов, и то, как все мы ждали гастролей. Это было событием. Каждое лето приезжала к нам Иркутская оперетта, лучшая оперетта страны того времени! Я тогда был совсем мальчишкой, а вот до сих пор помню трёх знаменитых комиков – Загурского, Маринского и Каширского… Или опера из Улан-Удэ – какое это было потрясение для нас, зрителей!

– Подобным потрясением стал спектакль Малого театра «Горе от ума», где каждый персонаж оказался близок современному зрителю. И Юрия Соломина в роли Фамусова тоже кто-то наверняка запомнил на всю жизнь. Удивительно, что пьесе Грибоедова почти 200 лет, но чувствуется живая русская классика – редкое взаимодействие великой драматургии, первоклассных актёров и зрителя.

– Действительно, за это время изменились общество, отношения, да и само «Горе от ума». Современные зрители как-то по-особому приняли роль Фамусова. Наверное, потому, что речь зашла о семье, о воспитании ребёнка – дочери. В наше время это тоже очень сложно, и не только одинокому мужчине. Я не играю Фамусова обычным подхалимом, хотя можно было бы и так. Но для чего? И если ответить, ради чего Фамусов подхалимничает, то всё становится на свои места. Он может быть любым – высокомерным, вздорным, пятым, десятым, но каков основной стержень его образа? Отвечу: Фамусов озабочен судьбой дочери, и это вылезло сегодня на первый план в решении характера персонажа. Кого выбрать в мужья для Софьи и что она будет делать, если отец умрёт? Кто и как позаботится о ней? Кругом одни прохиндеи! «Подалее» надо «от этих хватов, в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов...» Вот вам и тема. И если играть Грибоедова по-честному, без «фиги в кармане», то остаётся особое послевкусие от прочтения пьесы. Мне, например, никогда не нравился Чацкий. Я всегда думал: да что он ко всем цепляется, вяжется: «Старух зловещих, стариков дряхлеющих… Вон из Москвы! сюда я больше не ездок!..» А если сказать всё это с улыбкой, иронией, то подковырки Чацкого приобретают совсем другой оттенок. Ведь Грибоедов, будучи аристократом, дипломатом, мог очень точно подцепить, поддеть, но как автор был не злой, а честный. Мы не переделываем классику, это невозможно. Стараемся понять, что написал автор, и найти новое решение. В этом – вся суть, а не в том, чтобы сотворить оригинальный капустник.

– Вы допускаете интересные трактовки классических произведений, например, в музыке?

– Вот я люблю джаз. Люблю и классическую музыку. Но представьте, если играть на джазовом инструменте – саксофоне, например, «Танец маленьких лебедей» Чайковского? Не будет ни Чайковского, ни джаза. И музыки не будет! Будет просто хохма… Музыку Чайковского, Римского-Корсакова, Глинки переделать невозможно, и я так же против того, чтобы перелицовывать великую драматургию. Почему весь мир чтит науку Станиславского? Потому что русская театральная школа с глубиной. А с глубиной, потому что мы играем таких авторов, я имею в виду мировую классику. Например, наши постановки идут по 20 лет. И некоторые нас за это критикуют. Есть, конечно, старые спектакли, как, например, «Свои люди – сочтёмся!» в филиале Малого театра: уже декорации износились и костюмы сшили по второму разу, но посещаемость 90–80–75 процентов от наполняемости зрительного зала. Как можно убирать такой спектакль из репертуара? Жалко. Это же настоящее произведение искусства. Вот однажды собрался я посмотреть нашумевший спектакль, который «Золотую маску» получил и многие другие театральные награды, да всё как-то было некогда. А когда выкроил время, оказалось, что «такой сильный» спектакль уже снят с афиши – не идёт. Я так хохотал! После этого уже не хожу на все эти нашумевшие постановки. А вот у нас уже 25 лет идёт «Недоросль» Фонвизина с огромными монологами, без всяких трактовок и адаптаций! Приходят дети и слушают текст, и впитывают… Недаром Островский говорил: «Без театра нет нации», и он абсолютно прав.

– В мемуарах и воспоминаниях начала ХХ века Малый театр упоминается современниками как «редкий островок с исконным московским отпечатком» в отношениях и манере общения, интерьерах и речи... Таковым театр остаётся и по сей день, имея нынче официальный статус национального достояния России. Здесь действительно витает особая атмосфера, некий «русский дух». Это заслуга корифеев Малого театра или многих и многих поколений зрителей?

– Прежде всего это заслуга тех авторов, которые идут у нас. Грибоедов и Пушкин, Островский и Чехов, Толстой и Мольер. Я с 1988 года художественный руководитель театра, и мы ставим только классику, кроме одной постановки, хотя Солженицын сегодня тоже классика. Когда писатель в начале 90-х годов вернулся в Россию, мы уже готовили к постановке в честь 50-летия Великой Победы его пьесу «Пир победителей». Помню, что при прочтении нас очень тронуло, как один герой Солженицына – солдат – мечтал побывать в Москве и сходить в Малый театр. И мы поставили эту пьесу, которая имела успех. Автор присутствовал на премьере и, кажется, тоже был, в свою очередь, растроган.


КОРОЛЕВСКОЕ ЧАЕПИТИЕ

Из пурпурно-бархатного зрительного зала через картинную галерею директорского фойе мы перешли в кабинет Юрия Соломина. «Старомосковская тишина»: щебет певчей птички из дальнего угла большой комнаты и мерный ход старинных часов. Мы расположились у большого круглого стола за чаем, и мой взгляд остановился на улыбке королевы Англии Елизаветы II. На стене висела её большая фотография с автографом.

– Столы, стулья, диваны, на которых мы с вами сидим, это всё – XIX век.

– А мы так просто здесь чай пьём?!

– Ну, не так просто – с пирожками… Двадцать пять лет назад специалист, который реставрировал эту старинную мебель, сказал, что мебель живёт тогда, когда используется по назначению. Хотя, казалось бы, после реставрации надо было, как в музеях делают для большей сохранности, повесить верёвочки на диванах, но у нас всё настоящее и должно остаться таковым после ремонта.

– Не по этой ли причине королева Англии посетила Малый театр?

– Да, она действительно в 1994 году была в России несколько дней с единственным визитом. И для встречи с дипломатическим корпусом выбрала именно Малый театр. Когда мы провожали делегацию, то я вручил Её Величеству палехскую шкатулку ручной работы с изображением Малого театра. Она посмотрела, улыбнулась, сказала: thank you. Вот и всё. За ней шла целая кавалькада королевской свиты, и один старикашечка из третьего ряда свиты, видимо из русских эмигрантов, остановил меня за руку и спросил: «Откуда вы узнали, что Её Величество коллекционирует шкатулки?!» Я ответил: «Да мы просто хотели что-то подарить на память о России и Малом театре». Он говорит мне: «Вы попали в точку!» Через две недели Елизавета II прислала для меня вот эту фотографию с автографом. А ведь она могла забыть о такой малости. Они ведь, королевы, оказывается, всего один раз выезжают с визитом в какую-нибудь страну.

– Если вернуться к самому началу творческого пути, кто для вас был особым примером?

– Вера Николаевна Пашенная, мой педагог в Щепкинском училище при Малом театре. Она мне очень помогла не только в профессиональном становлении, но и в жизни. Пашенная помогла мне, как в своё время и ей помог Александр Павлович Ленский, – выдающийся актёр, режиссёр и педагог. Вот в кабинете у меня висят два их портрета. Ленский воспитал знаменитую плеяду учеников, как затем и Пашенная. Эти имена идут вместе со мной по жизни. Ведь мы с женой учились у Веры Николаевны и сейчас сами преподаём в Щепкинском училище: ведём свой курс и каждый день вспоминаем своего педагога. А когда отмечалось 100 лет со дня её рождения, то мы решили назвать именем великой актрисы свой курс. Вот уже состоялось три выпуска курса имени Веры Пашенной, и все цветы наши выпускники несут к её портрету в Щепкинском училище.


О ПРОШЛОМ И БУДУЩЕМ

– Знаменитый актёр Императорского Малого театра – реформатор русской сцены, бывший курский крестьянин Михаил Семёнович Щепкин – как бы прокомментировал нынешние реформы в театральной жизни?

– Он пришёл бы в ужас и попросился бы обратно. М-да… Потому что любая реформа должна готовиться людьми, которые понимают дело и знают в перспективе, куда эта реформа может привести. А все последние реформы – и в образовании, и военные, и прочие не имели успеха. Ведь преобразования должны готовиться основательно и очень сознательно теми профессионалами, кто имеет на это право, положив годы и годы работы внутри отрасли, а не извне… И если говорить о нашей жизни, то реформировать, я думаю, вообще ничего нельзя. Точно так же, как перестраивать ничего нельзя. Дом перестраивать нельзя – его можно поддерживать в том состоянии, в котором он был создан, или обновлять. Страна – это наш общий дом.

– В котором «…от ума» иногда бывает и «Горе…»?

– Горе от необразованности. Поэтому мы в театре приняли решение не продавать билеты по коллективным заявкам, когда школьников водят классами на спектакли, хотя нам ставят это в упрёк. Дескать, в Малом идут пьесы из обязательной школьной программы, а детишки все гурьбой не могут это посмотреть… Я понимаю, что читать им не хочется, – посмотреть лучше, выключив мозги. Книгу надо читать, да ещё выучить: «Вон из Москвы...» Сейчас ведь никто ничего не учит наизусть. Я-то знал все эти монологи со школьной скамьи. Нас заставляли учить и правильно делали. Молодых надо заставлять что-то делать, как в семье. Родители говорят – мы должны прислушиваться. И они должны понимать, куда пришли и зачем. Пожалуйста, пусть покупают билеты и приходят, как все зрители, без обязательной программы. И даже при таком нашем правиле посещения Малого театра случился казус. Идёт ответственный спектакль – партер наполнен солидной публикой, в зале стоит идеальная тишина, всё нормально. Но когда мы вышли на поклон в конце спектакля, вдруг с балкона, где сидел наш юный зритель, раздался дружный ор, свист и крики: «Вау!» Я остановил жестом всё это действо и сказал, обращаясь к ним: «Дорогие ребятки! Вы не виноваты в том, что не знаете, куда попали, – это не стадион. Это национальный русский театр. В зале, где вы сейчас визжали и кричали, – вон на том месте сидел Гоголь, а там – в амфитеатре Чайковский сиживал. И первая постановка «Евгения Онегина» со студентами Московской консерватории игралась на этой сцене, в нашем Малом театре. Вот вы сидите наверху, пройдут годы, кто-то из вас станет банкиром, учителем, строителем или дипломатом, но запомните это на всю жизнь – где вы находитесь!» И наступила тишина… Партер – взрослые люди зааплодировали, а молодёжь наверху молчала. Один из зрителей мне потом сказал, что мой монолог на поклоне, обращённый к буйным молодым зрителям, понравился ему больше, чем сам спектакль, и для меня это был комплимент.

– Действительно, последние годы вектор развития молодого поколения был направлен на свободу, принявшую обличье вседозволенности.

– Вот поэтому растёт и ширится необразованность! А нам всем надо говорить и воспитывать будущие поколения, но системно. А что мы видим: школьная программа меняется так, что… у меня слов нет! Я считаю, нельзя переделывать то, что годами приносило славу русскому народу. Это были наши достижения – образование, наука, культура. До сих пор половина американских нобелевских лауреатов – выходцы из России. А нынешние министры? Ведь они же тоже заканчивали в своё время школу с чёткой, продуманной «старой» программой.

– Чем вы объясните такое настойчивое желание реформировать школьную программу?

– Правильное слово вы сказали – желание… Почитайте, какие там суммы, – вот это и есть желание… Я – за ответственность и против халтуры. Всё, что человек делает, он должен делать глубоко, разумно, с желанием выполнить задачу. А у нас только презентуют: «Я вот это могу»! Не может человек сразу быть министром. Одного сняли, другого поменяли, третьего переставили. Министр должен быть высоким профессионалом в своей сфере – классным специалистом, хоть в медицине, в образовании или в другом. Посмотрите, как, например, Шойгу развил своё ведомство. Вот если бы меня спросили, кого сейчас назначить министром здравоохранения, я бы с ходу сказал: Рошаля. Я ему верю: как он честно высказывал своё мнение при Путине! Потому что человек болеет за страну и всё правильно сказал, даже если это кому-то и не понравилось.

– А в культуре кого назначим?

– Ну, вы сразу меня ловите… И в культуре есть кого назначить, поверьте. Но именно тех, для кого эта деятельность составляет профессию. Сколько лет борьбы было с нашим министром образования? Но он всё равно след оставил после себя плохой… И следующий человек не должен продолжать дискредитировать русское образование на весь мир. У нас в стране было хорошее образование. И как же можно вычёркивать хорошее, убирать из школьной программы основные дисциплины – географию, историю, другие предметы? Наши дети не знают своей страны! Где Ангара и куда впадает Волга? Я уже не комментирую позорное решение оставить два часа в неделю на изучение русского языка и литературы! Я этого не по-ни-ма-ю! Но пожинаю плоды, потому что вот уже много лет приходят в Щепкинское училище выпускники школ с разных концов страны с одинаковым результатом – все необразованные, как под одну гребёнку! Эта тема – моё больное место, ведь мы в училище потом целый год переучиваем молодёжь, заставляя читать! Как студенты могут играть современность или классику, не зная литературу, историю? Ведь современность – это не только «бабло», не только – форма, но главное – мысли.

– Вы занимали пост министра культуры в 90-е годы – очень сложное перестроечное время в истории России. Сегодня многие политики ищут призывы в качестве национальной идеи. Но всё как-то мимо сердца простого человека. Какой лозунг могли бы предложить вы?

– Вот от лозунгов вы меня, пожалуйста, увольте (Смеётся. – И.К.)!

– Хорошо, спрошу прямо: какую бы вы могли предложить национальную идею?

– Образование, медицина, искусство – это создаёт нацию. Здоровье человека, его образование, общее и душевное – без этого не могут существовать ни одно государство, ни одна нация. Даже если в ней осталось две тысячи человек, всё равно это их история: их привычки, традиции, одежда, взаимообщение и многое-многое другое. Восточные страны это больше сохраняют. Например, Япония. Я там часто бывал и могу сравнить отношение людей к своей истории, природе. Да, там есть европейские рестораны и всё остальное, но почему-то, когда мы туда приезжаем или в какую другую страну, нам хочется попробовать то, что только у них можно отведать. Так и в остальном. Интересны своеобычная история, искусство, быт, традиции. Нельзя и нам терять своего лица.

– В Москве пробуете японскую кухню?

– Нет. Я предпочитаю её только в Японии. Люблю суши, но здесь смотреть на них не могу. У нас суши совсем не такие, как в Японии, где их на выбор – миллион! В японской кухне особый вкус – не острый, а пикантный, даже просто рис. А сколько там травы всякой подают! И японцы иной раз даже сами не знают, что едят и как каждая травка называется. Я спрашиваю: «Как же вы едите то, что даже не знаете?» Отвечают: «Что нам дарит океан – всё полезно». Так сочетаются в их жизни древность и современность: в мудром, бережном отношении к своему национальному.


ЧЕХОВ, ТИГР И КУРОСАВА

– В истории мирового кинематографа Юрий Соломин – это прежде всего Владимир Арсеньев из оскароносного фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Вы работали с одним из гениев мирового кино. Как он пригласил вас на главную роль, ведь советские артисты не имели мировой известности?

– Куросава на «Мосфильме» попросил показать ему по одному фильму с лучшими советскими актёрами, которые могли бы подойти на роль Арсеньева. Так ему был предложен «Адъютант его превосходительства», а там целых пять серий. Он посмотрел две первые и попросил показать последующие. А я в это время, будучи на гастролях в Киеве, услышал по радио в новостях, что в Советский Союз приезжает знаменитый режиссёр Акира Куросава для совместных съёмок фильма по книге Арсеньева «Дерсу Узала». Подумал ещё: вот кому-то из коллег повезёт работать с таким мастером!

– Неужели характер мировой знаменитости был таким тяжёлым, что в процессе работы над фильмом вы в один момент отказались сниматься?

– Куросава был удивительно интеллигентный, добрый человек, мягкий и чуткий, очень внимательный к артистам.

– А к тигру? Участники экспедиции рассказывали, как один из таёжных артистов пострадал во время съёмок.

– Режиссёр хотел снять зверя в естественной среде, для этого в тайге выкопали ров 150 квадратных метров и сделали специальный загон, куда мы с Максимом Мунзуком – исполнителем роли Дерсу Узала – полгода ходили подкармливать животных. Там жили медведь, барсуки и прочие обитатели тайги – уголок такой был, чтобы все мы привыкали друг к другу. Но дикий тигр без дрессировщика всё равно остаётся диким, и когда его начали снимать, вышла неудача. Мы с Максимом должны были столкнуться с тигром на тропинке, но эта встреча снималась с нижней точки, а выкопанного рва совсем не было видно из-за высокой травы. У нас ещё лошадь почувствовала зверя и забрыкалась, но это полбеды, мы-то вышли вовремя, а вот тигр – не вышел. Не идёт, и всё! Вокруг нас, в лесу за деревьями, стояли охотники, они стали его гнать со всех сторон на нас, пугали чем-то, толкали пиками. И когда тигр наконец вышел, мы увидели, что у него нос в крови. Вот тут мы вдвоём запротестовали и сказали, что при таком обращении с животным сниматься не будем. Куросава задал мне только один вопрос: «Почему?», а я с ходу сочинил, что состою в Обществе защиты животных, и он тут же принял решение остановить съёмку и оставить зверя в покое.

– Значит, третьего главного героя картины всё-таки заменили?

– Верно. Даже общего плана не получилось. Переснимали сцены с тигром уже потом, когда вернулись из Приморья в Москву. В картине снимался знаменитый дрессированный тигр Вальтера Запашного. Он отлично сработал «без всяких вопросов» – сделал всё, что нужно по сценарию.

– Вы можете назвать Акиру Куросаву своим «сенсеем» в режиссуре?

– Могу смело. И режиссурой я начал заниматься именно благодаря тому, что он увидел во мне эту способность. Куросава – великий режиссёр современности, и работа с ним стала для меня большой школой. В отличие от наших режиссёров, прежде чем приступить к съёмкам, он работал за столом месяц, как в театре. Он вдумчиво обговаривал с артистами каждую деталь, весь рабочий процесс, обозначал расстояния, вникал во всё, рассказывал – какой оптикой будем снимать, как поедет камера, да и многое-многое другое. Интересно, что озвучивали мы фильм без него, Куросава сказал, что мы сами справимся, так как лучше знаем русский язык. Но иногда возвращал нашу работу, сделав очень точные замечания.

– А как вы преодолевали языковой барьер?

– Я знал примерно 20 слов по-японски, он столько же по-русски, но мы прекрасно понимали друг друга на каком-то другом уровне общения. И работать с ним было чрезвычайно приятно.

– Неужели за два года работы в СССР Куросава-сан всегда был по-самурайски выдержан и спокоен? Не случалось никаких внештатных ситуаций?

– Однажды, во время съёмок в тайге, я должен был бежать вниз по склону крутой горы к раненому Дерсу Узала. Этот эпизод впоследствии не вошёл в фильм. И вот я бежал, а параллельно двигалась тележка с оператором. Оказывается, что проделывать всё это вниз, под гору, гораздо тяжелее, чем в гору: надо точно соблюдать расстояние и всё прочее. Вот и случилось, что нас уже почти сняли, как вдруг тележка выскользнула у рабочих из рук и покатилась вниз… Вот тогда я единственный раз видел, как Акира Куросава ругал оператора, с которым снимал все свои картины. Знаменитый оператор Накаи Асакадзу даже не оправдывался. А тележку-то держал не он лично! Но гнев принимал на себя. Люди, что везли тележку, стояли в стороне, а режиссёр подошёл к нам, извинился за оператора – дескать, я понимаю, что вам трудно будет ещё раз сыграть – сцена очень эмоциональная, но прошу вас, пожалуйста, сделать второй дубль. Мы с Максимом Мунзуком внутренне улыбнулись: мы-то привыкли делать по пять, по шесть дублей благодаря шосткинской киноплёнке, которая регулярно давала брак. Иной раз и по десять дублей приходилось делать, а тут был всего второй дубль. Для нас это: «Подумаешь, мелочи!» Но мы степенно ответили: «Хорошо, сделаем!» Вот это был единственный раз, когда интеллигентный и очень выдержанный человек вышел из себя из-за того, что пришлось снимать второй дубль. И гнев его сыпался не на голову тех, у кого случайно выскользнула эта тяжеленная операторская тележка. Понимаете? Даже в крайней степени раздражения человек не терял благородства... Он так же прекрасно осознавал, чего стоит актёру собраться и сыграть с полной отдачей насыщенный эпизод. Каждую сцену снимал максимум с трёх камер, минимум – с двух. Это был удивительный человек – Акира-сан… Хотите верьте, хотите нет, но мы с ним дружили 30 лет после фильма. Помнили друг о друге, – и каждый Новый год обменивались поздравлениями.

– В ноябре 2012 года к вашим многочисленным наградам и званиям добавилась медаль имени Михаила Чехова за выдающийся вклад в мировую культуру.

– Это действительно трогательный знак внимания к моей персоне от кинофестиваля «Русское зарубежье». Михаил Чехов – великий артист, служивший во МХАТЕ, он составил славу мирового искусства. Всем нам Михаил Чехов, конечно, более известен по своим ученикам: среди актёров, которых он воспитал, – почти все звёзды Голливуда, типа Грегори Пека и многих-многих других.

– И вам, Юрий Мефодьевич, желаю успешных и знаменитых в будущем учеников!

– Спасибо. Надеюсь, что так может случиться! Вот убегаю сейчас к ним на зачёт.

Беседовала Ирина КУМОВА
«Литературная газета», 30 января 2013 года

В Москве на сцене Малого театра только что при переаншлагах прошли гастроли Татарского государственного театра им. Г.Камала. Вот уже несколько лет оба театра обмениваются сценическими площадками: казанцев с нетерпением ждут в столице, москвичей радушно встречают в Казани.

ЮРИЙ СОЛОМИН: «В ТАТАРСКИХ ПОСТАНОВКАХ СЕРДЕЧНОСТЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ ВО ВСЕМ!»

В Москве на сцене Малого театра только что при переаншлагах прошли гастроли Татарского государственного театра им. Г.Камала. Вот уже несколько лет оба театра обмениваются сценическими площадками: казанцев с нетерпением ждут в столице, москвичей радушно встречают в Казани. Вашему вниманию - интервью художественного руководителя Малого академического театра Юрия Соломина.

Именно классические произведения могут дать ответы на острейшие вопросы современности - не устает повторять Юрий Соломин. И потому уже много лет не включает в афишу «современные прочтения» и эксперименты в стиле модерн. А вдохновение труппа Малого, по словам Соломина, черпает в национальных постановках и произведениях, проверенных веками.

- Юрий Мефодьевич, в последнее время много говорят о «рентабельности» культурной отрасли. Звучат предложения закрыть и перепрофилировать так называемые нерентабельные театры, а вузы, готовящие специалистов культуры, признают «неэффективными». Как вы относитесь к этой тенденции?

- Я честно вам отвечу, я считаю, что это стратегия оболванивания людей. Островский говорил: «Без театра – нет нации». Я с ним согласен. Стоит закрыть хоть один театр в Москве и это уже соблазн, повод сделать то же самое с десятками других. А закрой репертуарный коллектив - люди просто останутся без театра, потому что на заезжих гастролеров с огромными ценами на билеты рядовой зритель в провинции ходить в принципе не может.

- Меняется ли, на ваш взгляд, театр в современном мире? И должен ли он вообще подстраиваться под реалии сегодняшнего дня?

- Я работаю с нынешними студентами - с ними очень тяжело разговаривать. Все эти новомодные устройства, айфоны-телефоны уничтожают душевность и сердечность, мне так кажется. В итоге люди знают, куда нажать в телефоне, а вот в сердце зрителя на что нажать - понятия не имеют. А ведь это в театре главное. Я студентам всегда говорю - пропускайте пьесу через себя. Иначе не пойдет ничего! В этой связи, кстати, я часто своим студентам и коллегам артистов татарского национального театра в пример привожу. В татарских постановках сердечность проявляется во всем!

- Обменные гастроли Малого театра и театра им. Г.Камала проходят с 2006 года. Как вы оцениваете творчество казанских коллег?

- Театр Камала для меня - это олицетворение вашей веры, вашего сердца и вашего стремления укреплять традиции. Это очень близко мне, как руководителю Малого театра. Мы стараемся делать то же самое. Я вот не знаю, к сожалению, татарского языка, но постановки театра Камала всегда смотрю с интересом и, как мне кажется, все понимаю. Потому что они сделаны от сердца. А как только появляется сердечность - смысл становится понятен всем людям на земном шаре. Постановки Фарида Бикчантаева всегда отражает доброта и душевность. Режиссура очень интересная у него. Я вообще считаю, что режиссура в регионах сейчас сильнее, чем в Москве.

- Можно ли снова ждать вас на гастролях в Казани?

- Коллектив нашего театра горит желанием поехать в Татарстан. Люди прямо ждут гастролей. В Казани очень радушно встречают. Но это не главное. Главное, что у вас люди очень добрые, душевные и тонко чувствующие. А вообще, поездки в Казань меня всегда заставляют задуматься. Я смотрю на ваши мечети и храмы, стоящие рядом друг с другом, смотрю на Кремль и о многом размышляю. Это красиво и очень важно. Это основа нашей, российской, культуры и жизни.

- В репертуаре Малого только классические произведения. Почему вы обходите стороной современную драматургию?

- Это самая больная тема. Мы очень бережем правильность и чистоту русского языка, а современные пьесы предполагают сленг и нецензурные выражения, которые мы не хотим произносить со сцены. На этом нельзя воспитывать подрастающее поколение, я считаю. Но есть и достойные вещи, правда их не много. Дипломные работы выпускников Щукинского училища, пьеса Распутина «Последний срок».

- Как вы относитесь к современному прочтению классики?

- Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю: принесите пьесу, которую вы считаете достойной, и дайте мне в руки. Все, что я видел из так называемой современной драматургии, было банальной переделкой классики с переодеванием персонажей в современные костюмы и переносом действия в сегодняшний день. Сейчас любая пьеса Островского — современней некуда. «Свои люди, сочтемся», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Последняя жертва» — что ни фраза, то крылатая. Ну и зачем нам, скажите на милость, надевать на героинь короткие юбки? Чтобы таким образом доказать зрителю актуальность постановки? Так классики за нас это уже сделали. Имеющий глаза, да увидит. У нас всегда много молодежи в зале, и она прекрасно без таких трюков обходится.

Ольга Пушко

tatar-inform.ru, 24 января 2013года

Началась реконструкция Малого театра, но творческая жизнь его по-прежнему насыщена спектаклями, событиями и новыми проектами...

Ирина Кумова, «Гудок», 11 января 2013 года

ОСТРОВ С РУССКИМ ОТПЕЧАТКОМ

Началась реконструкция Малого театра, но творческая жизнь его по-прежнему насыщена спектаклями, событиями и новыми проектами

Мы прошлись по театру с его художественным руководителем народным артистом СССР Юрием Соломиным, поговорив об искусстве, ремонте и кино Акиры Куросавы.

– Юрий Мефодьевич, реконструкция Большого театра для вас – пример или нет?

– В отличие от нашего соседа мы здесь ничего не будем переделывать. У нас уже идут технические восстановительные работы, во внимании нуждается и фундамент, и стены, и многое другое, но я дал распоряжение исторический и архитектурный облик всего здания, комнат, интерьеров воссоздать в точности такими же, какими они были.

– И до какого времени театр сможет сочетать, казалось бы, несочетаемое?

– Без остановки будет сочетать. Это сложно, но возможно. На основной сцене до 1 апреля 2013 года идут спектакли. Затем мы перенесём основной репертуар в свой филиал на Ордынке, некоторые спектакли будем играть на других площадках Москвы, а с апреля по май будем работать в гастрольном ритме. Зрители увидят два спектакля – «Волки и овцы» Островского и «Тайны Мадридского двора» – спектакль, который в Москве пользуется большим успехом. Мы играем на гастролях спектакли не в выездном варианте, а в точности, как и на своей сцене.

– Вы допускаете современные трактовки классических произведений?

– Вот однажды собрался я посмотреть нашумевший спектакль, который «Золотую маску» получил и многие другие театральные награды, да всё как-то было некогда. А когда выкроил время, оказалось, что такой сильный спектакль уже снят с афиши – не идёт. А у нас в репертуаре спектакли идут многие годы, 20 лет идёт «Недоросль» Фонвизина с огромными монологами, без всяких трактовок и адаптаций! Приходят дети и слушают это, и впитывают… Недаром Островский говорил: «Без театра нет нации», и он абсолютно прав.

– В мемуарах и воспоминаниях начала ХХ века Малый театр упоминается современниками как «редкий островок с исконным московским отпечатком»: в отношениях и манере общения, интерьерах и речи... Это заслуга корифеев театра или зрителей?

– Прежде всего это заслуга тех авторов, которые идут у нас. Грибоедов и Пушкин, Островский и Чехов, Толстой и Мольер. Я с 1988 года художественный руководитель театра, и мы ставим только классику, кроме одной постановки, хотя Солженицын сегодня тоже классика.

– Если вернуться к самому началу творческого пути, кто для вас был особым примером?

– Вера Николаевна Пашенная – мой педагог в Щепкинском театральном училище при Малом театре. Она мне очень помогла не только в профессиональном становлении, но и в жизни. А ей в своё время помог Александр Павлович Ленский – выдающийся актёр, режиссёр и педагог. Вот в кабинете у меня висят два их портрета. Ведь мы с женой учились у Веры Николаевны и сейчас сами преподаём в этом училище.

– У вас изменился взгляд на коллективные посещения театра школьниками, почему?

– Мы решили не продавать билеты по школьным заявкам. Я понимаю, что читать детям не хочется – посмотреть лучше, выключив мозги. Сейчас ведь никто ничего не учит наизусть. Я-то знал все эти монологи со школьной скамьи. Нас заставляли учить, и правильно делали. Дети должны читать, знать литературу.
Мы считаем: пожалуйста, пусть школьники покупают билеты и приходят, как все зрители, без обязательной программы. И даже при таком нашем правиле посещения театра случился казус. Идёт ответственный спектакль – в партере солидная публика, в зале идеальная тишина, всё нормально. Но когда мы вышли на поклон, вдруг с балкона, где сидел наш юный зритель, раздался дружный ор, свист и крики: «Вау!» Я остановил жестом всё это действо и сказал: «Дорогие ребятки! Вы не виноваты в том, что не знаете, куда попали. Это не стадион. Это национальный русский театр. В зале, где вы сейчас визжали и кричали, вон на том месте сидел Гоголь, а там, в амфитеатре, Чайковский сиживал. И первая постановка «Евгения Онегина» игралась на этой сцене. Пройдут годы, кто-то из вас станет банкиром, учителем, строителем или дипломатом, но запомните это на всю жизнь – где вы находитесь!» И наступила тишина… Партер – взрослые люди – зааплодировал, а молодёжь наверху молчала. Один из зрителей мне потом сказал, что мой монолог на поклоне, обращённый к буйным молодым зрителям, понравился ему больше, чем сам спектакль, и для меня это был комплимент.

– В истории мирового кинематографа Юрий Соломин – это прежде всего Владимир Арсеньев из оскароносного фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Вы работали с одним из гениев мирового кино. Как это случилось?

– Куросава на «Мосфильме» попросил показать ему по одному фильму с лучшими советскими актёрами, которые могли бы подойти на роль Арсеньева. Так для него был предложен фильм «Адъютант его превосходительства», а там целых пять серий. Он посмотрел две первые серии и попросил показать последующие.

– Вы можете назвать Акиру Куросаву своим учителем в режиссуре?

– Могу смело. Куросава – великий режиссёр современности, и для меня было большой школой с ним работать. До съёмок он за столом работал с актёрами как театральный режиссёр. Обговаривал каждую деталь, весь рабочий процесс, вникал во всё. Интересно, что озвучивали мы фильм без него, Куросава сказал, что мы сами справимся, так как лучше знаем русский язык. Но иногда возвращал нашу работу, сделав очень точные замечания. Он также прекрасно сознавал, чего стоит актёру собраться и сыграть с полной отдачей насыщенный эпизод, старался снимать с первого дубля, с трёх камер, минимум – с двух. Это был удивительный человек – Акира-сан… Хотите верьте, хотите нет, но мы с ним дружили 30 лет после фильма. Помнили друг о друге и каждый Новый год обменивались поздравлениями.

– В ноябре 2012 года к вашим многочисленным наградам и званиям добавилась медаль имени Михаила Чехова за выдающийся вклад в мировую культуру. Поздравляю вас от имени зрителей.

– Спасибо. Это действительно трогательный знак внимания к моей персоне от кинофестиваля «Русское зарубежье». Михаил Чехов – великий артист, служивший во МХАТе, и хотя ему пришлось эмигрировать, он составил славу мирового искусства. Для всех нас Михаил Чехов, конечно, более известен по своим ученикам: среди актёров, которых он воспитал, почти все звёзды Голливуда.

– И вам, Юрий Мефодьевич, желаю успешных и знаменитых в будущем учеников!

– Спасибо. Надеюсь, что так может случиться! Вот убегаю сейчас к ним на зачёт.

Беседовала Ирина Кумова
«Гудок», 11 января 2013 года

17 декабря в пресс-центре информационного агентства ИТАР-ТАСС состоится пресс-конференция Государственного академического Малого театра, приуроченная к премьере спектакля «Сирано де Бержерак», с участием художественного руководителя Малого театра Ю.М. Соломина, режиссера спектакля Жоржа Лаводана, генерального директора Малого театра Т.А. Михайловой и ведущих актеров театра.

Начало: 14-00

Сбор прессы: 13-30

Адрес: Тверской бульвар, дом 10-12

Аккредитация прессы: (495)623-49-63

В Москве прошла пресс-конференция, посвященная предстоящим в январе гастролям театра им. Г.Камала...

«Татар-информ», 11 Декабря 2012

Юрий Соломин - о сегодняшнем русском театре

Виктория Пешкова, «Труд», 4 декабря 2012 года

«ПЕРЕД ИСКРЕННИМИ ЧУВСТВАМИ ВСЕ ОТСТУПАЕТ НА ВТОРОЙ ПЛАН»

Юрий Соломин - о сегодняшнем русском театре

Юрий Мефодьевич часто повторяет слова своего педагога, выдающейся русской актрисы Веры Николаевны Пашенной: когда ты уходишь со цены, на ней должен оставаться кусочек твоего сердца. Так он и играет все 55 лет, что служит в Малом. Но разговор, приуроченный к юбилейной дате, зашел не о ролях, прошлых и будущих, а о судьбах русского театра.

- Все больше чиновников от культуры и даже некоторые художественные руководители в последнее время стали говорить о необходимости закрыть и перепрофилировать так называемые нерентабельные театры. Неужели это единственный выход?

— Не только не единственный, но самый непродуктивный из всех возможных. Ситуация из разряда тех, когда дай палец — всю руку откусят: стоит закрыть один театр в Москве, как появится соблазн сделать то же самое с десятками других. А в провинции еще катастрофичнее: даже в областном центре, не говоря уж о районном городе, сделать театр прибыльным крайне сложно, если вообще возможно. Закрой репертуарный коллектив — люди просто останутся без театра, потому что в прокатный зал на заезжих гастролеров с баснословными ценами на билеты рядовой зритель в провинции ходить в принципе не может. Такое «перепрофилирование» ради коммерчески выгодных проектов — это стратегия оболванивания нации. Повторю вслед за Островским: без театра нет нации.

— Антрепризу, то есть те самые коммерчески выгодные проекты, вы театром не считаете?

— Давайте поставим вопрос иначе: назовите мне хоть один антрепризный спектакль, который по уровню профессионализма можно было бы сопоставить со спектаклями достойного репертуарного театра. Никто не оспаривает у антрепризы права на существование, но почему она должна развиваться за счет театра репертуарного? На том лишь основании, что в Москве плохо со свободными помещениями, а большинство театров расположено в центре города, что вполне устраивает оборотистых продюсеров: денежная публика ради самого разудалого шоу на окраину города не поедет.

— И все же, положа руку на сердце, далеко не в каждом театре, даже столичном, можно наблюдать ежевечерний аншлаг.

— А что такое успешный театр? Как и чем этот успех измерять? У каждого театра свой зритель. Вот из этого и нужно исходить. Каждый театр надо рассматривать отдельно: как там обстоят дела с режиссурой, с репертуаром, с актерами, и думать о том, как его поднять, а не как утопить.

— Но ведь не секрет, что многие худруки неохотно пускают на свою вотчину молодых режиссеров, а уж раздутые труппы, где половина актеров вообще на сцену не выходит, давно стали притчей во языцех.

— Взаимоотношения поколений — вопрос, конечно, болезненный, и тут тоже нужен индивидуальный подход. Дело ведь не только в своеволии худруков, но и в том, способен ли молодой режиссер доказать, что чего-то стоит. А что касается больших трупп, то тут еще сложнее. Сколько в каждом театре актеров, которые всю жизнь выходят на сцену с репликой «Кушать подано»! Вроде бы, зачем они театру? Уволить, и дело с концом. А я к таким отношусь с большим уважением. Им в жизни и так достается: и от семьи, и от коллег. Но среди них встречаются совершенно блестящие артисты. Есть у нас актер, который в «Бесприданнице» играет слугу, выносит на сцену поднос с шампанским и бокалами. Как он открывает бутылку, как расставляет бокалы, как управляется с крахмальной салфеткой — каждый жест выверен до нюансов! Вот без этого «кушать подано» спектакля не будет.

— У Малого театра как-то не складываются отношения с современной драматургией. Почему?

— Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю: принесите пьесу, которую вы считаете достойной, и дайте мне в руки. Все, что я видел из так называемой современной драматургии, было банальной переделкой классики с переодеванием персонажей в современные костюмы и переносом действия в современные интерьеры. Сегодня любая пьеса Островского — современней некуда. «Свои люди, сочтемся», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Последняя жертва» — что ни фраза, то крылатая. Ну и зачем нам, скажите на милость, надевать на героинь короткие юбки? На сцене можно делать что угодно, можно даже, простите, на горшок ходить. Вопрос в том, зачем и для чего. Чтобы таким образом доказать зрителю актуальность пьесы? Так классики за нас это уже сделали. Имеющий глаза увидит. У нас всегда много молодежи в зале, и она прекрасно без таких трюков обходится.

— Вы считаете, что выросшие у компьютеров дети способны верить в простую, не навороченную спецэффектами магию театра?

— Могут. Перед искренними чувствами любая искусственность, тем более техническая, отступает. Шел у нас «Вишневый сад». Фирса играл Валерий Носик. После спектакля за кулисы привела женщина мальчика лет восьми, который чуть не плакал от того, что забытый в доме дедушка умер. И никакие доводы, что это театр, не помогали. Успокоить ребенка было невозможно. Пришлось Валере снова гримироваться, чтобы показаться мальчику: он и есть тот самый дедушка... Чуткость восприятия в детях есть, несмотря ни на какие компьютеры. И это взрослые, не поддерживающие в своих детях человеческие порывы, повинны в том, что с возрастом они угасают. Да дети потому в интернет и лезут, что без общения не могут, а с реальными людьми их общаться никто не научил. Трудно это — сострадать, проявлять искренний интерес к чужим горестям и радостям. Это умение надо воспитывать и поддерживать, а не пускать на самотек, чтобы потом не ужасаться жестокости собственных детей.

— Здание на Театральной площади затянуто строительными лесами. Ремонт легче начать, чем закончить. Не вырастет ли у нас поколение, которое повзрослеет, так и не узнав, что такое Малый театр?

— Надеюсь, что нет. Реконструкция идет уже почти год, а театр не закрыт — мы смогли доказать, что этого делать нельзя. Сейчас занимаемся нашими фундаментами, которые сильно пострадали, особенно в результате реконструкции соседнего Большого театра. Второй этап — стены и инженерные коммуникации, третий — зрительный зал и театральные технологии. На основной сцене будем работать до 1 апреля и надеемся вернуться на нее 1 декабря. До того спектакли будут идти в филиале. Ищем и другие площадки. Уже есть предварительная договоренность с ДК МЭЛЗ. А кроме того, отправимся по регионам. Уже составлен график гастролей: Петербург, Самара, Саратов, Курск, Сургут, Омск.

— Нынешнее положение отечественного театра — это кризис или переход в какое-то новое состояние?

— Точно не кризис. Во всяком случае не кризис только лишь театра. Искусство отражает состояние страны. Я уверен в одном: не надо топить современный театр. И нужно-то всего лишь одно: им должны заниматься профессионалы, понимающие его сложную природу. Новации не должны расцветать на руинах традиций. Никто же не предлагает выбросить из музеев полотна Айвазовского или Коровина и оставить только квадрат Малевича. В современном театре «квадратов» и так хватает. Малый театр часто сравнивают с музеем. Наши обижаются, а я говорю: хорошо, что с музеем, а не с туалетом, считайте себя Эрмитажем. А с теми, для кого «музей» — слово ругательное, нам разговаривать не о чем.

Виктория Пешкова
«Труд», 4 декабря 2012 года

Смотреть репортаж на канале МАЛЫЙ-ТВ

На днях художественный руководитель Малого театра Народный артист СССР Юрий Соломин собрал в синем зале журналистов, угощал их фирменными пирожками и поделился своими сокровенными мыслями: что он думает по поводу предстоящих театральных реформ, почему общественность молчит и не предпринимает никаких действий, а нынешнее Министерство культуры занимается совсем другими проблемами.

55 ЛЕТ НА ИМПЕРАТОРСКОЙ СЦЕНЕ

На днях художественный руководитель Малого театра Народный артист СССР Юрий Соломин собрал в синем зале журналистов, угощал их фирменными пирожками и поделился своими сокровенными мыслями: что он думает по поводу предстоящих театральных реформ, почему общественность молчит и не предпринимает никаких действий, а нынешнее Министерство культуры занимается совсем другими проблемами.

Вопросы, которые задавались Юрию Мефодьевичу, носили технический характер типа, что будет делать театр, когда в апреле на большой сцене начнется капитальный ремонт? Ну, конечно же, выступать на Малой сцене Ордынки и много гастролировать. Ведь прошел через такие испытания чеховский МХТ и ничего справился, а тут тем более, где есть сильный кулак во главе с Соломиным. И хотя два столичных театра отказали им в аренде, они не обижаются, понимают: дружба дружбой, а план надо выполнять и по количеству спектаклей, и по зрителю.

Именно с этих обязательств и начал свою тронную, но тихую речь Юрий СОЛОМИН:

– Сейчас Министерство культуры в основном занято цифрами: сколько сыграли спектаклей, сколько обслужили зрителей, совсем не вникая в качество постановок. Большая заполняемость зала, значит, театр успешный, поэтому, если рассматривать деятельность коллектива с этой точки зрения, то антреприза должна быть самой успешной, другой вопрос, какую чепуху они играют, и мы никогда не возьмем эти гламурные пьесы в репертуар. Кстати, известно тем же чиновникам, что у нас аншлаги на «Ревизоре» и «Горе от ума», и с этими спектаклями мы хотим поехать во время ремонта в спальные районы? Для этого уже сейчас ищем подходящие площадки.

Многие могут сказать, что такой наплыв зрителей происходит за счет школьной аудитории. Пусть так, но мы рады восполнять пробелы в школьном образовании, где в неделю дается два часа на литературу. Это форменное безобразие, по сути, уничтожение русской культуры, поэтому, перефразируя слова Островского «Без театра нет нации», могу сказать: «Без культуры не может быть других реформ» как в просвещении, так и в военном ведомстве. Я очень рад, что наконец-то появился боевой министр обороны. Я знаю Сергея Шойгу с 90-х годов и, думаю, с его приходом в наших войсках будет наведен порядок и прекращен беспредел. Малый театр всегда дружил с нашей армией, постоянно давал шефские спектакли. Поэтому, если заняться подсчетом этих представлений на стационаре, то не грех было бы подключить к ним и благотворительные спектакли для больных детей, которые мы нигде не афишируем. А оказывается, надо афишировать и пиарить себя, таково веяние коммерческого времени.

Если кто-то забыл, то хочу напомнить: в 1991 году уже был принят закон о театре, и нынешний – это никакое не ноу-хау. Только тогда – прежде, чем принять какой-то пункт, мы ездили по провинции и советовались с профессионалами. Сегодня никто с нами не советуется, видно, считает это ниже своего достоинства. А зря. Ведь уничтожение репертуарного театра (недавно такой случай произошел) и создание прокатных площадок ни к чему хорошему не приведет, только будет играть на руку шоу-бизнесу и увеличению количества неофитов. Выиграв в деньгах, мы проиграем в главном – нравственном воспитании нашей молодежи.

Конечно, дисциплина в театре должна быть более жесткой, нельзя допускать замены спектакля из-за болезни артиста, поэтому надо заранее готовить два-три исполнительских состава. Только в трагических случаях можно опускать занавес и прекращать спектакль. Как это произошло у нас, когда после первого акта я вышел на сцену и сказал, что из-за тяжелого состояния Виталия Соломина мы не можем продолжать спектакль, и поэтому зрители могут вернуть билеты в кассу. Таких любителей прекрасного оказалось примерно пятьдесят процентов в зале, они получили свои деньги за билеты…

Могу сказать одно: при любой реформе не боюсь, что меня съедят – подавятся. Так как выбирал меня коллектив, и только после этого утверждали президенты и Министерство культуры… Я, по сути, уже все сделал и мне нечего страшиться. Прослужив на сцене Малого театра 55 лет, чувствую себя сейчас на этот возраст и не годом больше.

Автор: Любовь ЛЕБЕДИНА
«Трибуна», 19 ноября 2012 года

Смотреть видеорепортаж на канале МАЛЫЙ-ТВ

Творческий юбилей Юрия Соломина

Репортаж Первого канала

Репортаж канала ТВЦ

Репортаж Вести.ru

Народный артист уверен, что все режиссеры-защитники антрепризы втайне мечтают о своем театре

Елена Губайдуллина, «Известия», 19 ноября 2012 года

ЮРИЙ СОЛОМИН ВСТАЛ НА ЗАЩИТУ РЕПЕРТУАРНОГО ТЕАТРА

Народный артист уверен, что все режиссеры-защитники антрепризы втайне мечтают о своем театре

55-летний юбилей творческой деятельности Соломина стал поводом для серьезного разговора о проблемах российской культуры встрече с критиками и журналистами Соломин высказал свои опасения по поводу театральной реформы.

— О преобразованиях говорят как о случившемся факте, но что происходит на самом деле — не ясно. Слово «реформа» на слуху, но ничего не делается. Кто должен этим заниматься? Союз театральных деятелей? Министерство культуры? Почему мы об этом молчим? — спросил худрук старейшего театра.

Перефразировав Островского («Без культуры нет нации»), высказал убеждение, что реформы должны подчиняться единому закону, проводиться на высоком профессиональном уровне, и не только в сфере культуры, а повсеместно — в медицине, в армии, в других областях.

Вспомнив свою деятельность на посту министра культуры РФ, Юрий Соломин рассказал, что тогда, в начале 1990-х, закон о театре разрабатывали, советуясь с практиками театра всей страны.

— Сегодня никто никого ни о чем не спрашивает. Но перепрофилировать театр — все равно что вместо детского сада открыть какое-нибудь сомнительное заведение. Сокращение финансирования опасно, чревато сокращением людских ресурсов. В такой ситуации многим не выжить, — предупреждает Соломин.

Юрий Мефодиевич считает, что в труппе Малого театра ценен каждый.

— Есть актеры, всю жизнь играющие «кушать подано», но они делают это так, как будто самого Островского обслуживают, — восхищается худрук. — И когда такие уходят, понимаешь, что заменить их некем. В непростой ситуации 1990-х проблему сокращения кадров удалось решить, никого не уволив. Вызвали ведущих актрис, наших выдающихся старух, получающих пенсию, и предложили им перейти на полставки. Все до одной согласились. Так мы сохранили места для молодых. Контрактной системы в Малом театре нет. Краткосрочные договоры касаются только выпускников Щепкинского училища, но впоследствии, в зависимости от дальнейших успехов, их переводят в постоянный штат.

Рассказывая о труппе, Соломин не скрывал восхищения долгожителями Малого. Так, старейшей актрисе Татьяне Александровне Еремеевой летом будет 100 лет. На сцену она уже не выходит, но продолжает трудиться, пишет мемуары.

Сомнения в жизнеспособности репертуарного театра Соломин считает несостоятельными, уверяя, что «все режиссеры мечтают работать в репертуарном театре: по сравнению с антрепризой в нем совершенно другие условия».

На вопрос, почему Малый игнорирует современную драматургию, Соломин ответил без промедления.

— В пьесах Островского сам ход мысли современен. У нас шел «Делец» Бальзака. Звучало так, будто некоторые реплики вписали сейчас.

В этом сезоне Малый выпустил уже три премьеры: «Бесприданницу», «Священные чудовища» и «Пиковую даму». В скором времени выйдут «Сирано де Бержерак» и «Дети Ванюшина». До начала апреля основное здание на Театральной площади, несмотря на реконструкцию, работает в полную силу. Генеральный директор Малого театра Тамара Михайлова сказала на встрече, что театр нельзя останавливать на долгое время. Ради этого скорректировали проектную документацию. Намечены три основных этапа реконструкции: укрепление фундамента, ремонт и замена коммуникаций, реконструкция зала и сцены. С апреля по декабрь 2013 года, пока театр будет закрыт, запланированы гастроли по городам России, выступления в ДК в спальных районах Москвы. Филиал на Ордынке работает без изменений.

За время реконструкции Малый театр выиграл несколько судов. Отстоял недвижимость в Колобовском переулке, отбился от нечестных проектировщиков. Судя по всему, трагедии, разразившиеся по ходу реконструкции Большого театра, Малому не грозят.

Елена Губайдуллина
«Известия», 19 ноября 2012 года

Фоторепортаж Николая Антипова