13.02.2014
12.02.2014
Подробнее
ЦДА ИМ. А.А.ЯБЛОЧКИНОЙ ПОЗДРАВЛЯЕТ АЛЕКСАНДРА КОРШУНОВА
ЦДА ИМ. А.А.ЯБЛОЧКИНОЙ ПОЗДРАВЛЯЕТ АЛЕКСАНДРА КОРШУНОВА
Дорогой Александр Викторович!
Примите от коллектива Дома актёра самые тёплые и искренние поздравления в День Вашего юбилея!
От всей души мы желаем Вам крепкого здоровья, радости творчества, вдохновения, хорошего настроения и удачи!
Счастья и благополучия Вам и Вашим близким!
Двери нашего Дома всегда открыты для Вас!
С уважением,
Директор ЦДА Золотовицкий И.Я.
Дорогой Александр Викторович!
Примите от коллектива Дома актёра самые тёплые и искренние поздравления в День Вашего юбилея!
От всей души мы желаем Вам крепкого здоровья, радости творчества, вдохновения, хорошего настроения и удачи!
Счастья и благополучия Вам и Вашим близким!
Двери нашего Дома всегда открыты для Вас!
С уважением,
Директор ЦДА Золотовицкий И.Я.
11.02.2014
Подробнее
«Листая старые подшивки» АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
«Листая старые подшивки»
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
Любовь ЛЕБЕДИНА, «Трибуна» 20.02.2013
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
Любовь ЛЕБЕДИНА, «Трибуна» 20.02.2013
«Листая старые подшивки»
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
Народный артист России Александр Коршунов принадлежит к знаменитой актерской династии Коршуновых и Еланских, аксакалов легендарного МХАТа и Малого театра. Его дети: Клавдия и Степан тоже пошли по стопам отца, играют вместе с ним в спектаклях и фильмах. А жена Александра Викторовича Ольга оформляет спектакли мужа. Это коренные москвичи, впитавшие в себя традиции истинных столичных интеллигентов, коих сейчас почти не осталось. Одни уехали, другие переродились, а вот эти выжили. В течение нескольких месяцев Александр Викторович отказывал мне в интервью. Не потому, что капризничал или хотел набить себе цену, просто день и ночь репетировал спектакль и не мог позволить себе схалтурить. Как только премьера состоялась, он тут же согласился встретиться.
– Накануне своего дня рождения вы сделали себе отличный подарок: поставили в театре Екатерины Еланской «Сфера» «Вишневый сад». Спектакль получился необычный и весьма интригующий, поскольку тема, выбранная вами, поразительно современная: если красота не приносит доход, то она вообще не нужна. Будучи довольно известным актером Малого театра, вы не первый год выступаете в качестве режиссера. Почему? Вам хочется себя как-то выразить и в качестве постановщика, и педагога Щепкинского училища?
– Желание попробовать себя в качестве режиссера возникало давно. Поначалу руководитель нашего курса в школе-студии МХАТ Радомысленский предложил мне остаться у него стажером. Я полгода пытался вникать в педагогику. Это было интересно и трудно, но потом поблагодарил и ушел. В Малом театре Николай Верещенко, замечательный актер, руководитель курса в Щепкинском училище, тоже предлагал пойти к нему, но я и тут отказался. Через какое-то время начал репетировать в Малом театре «Чудаков» Горького и дальше уже не мыслил себя без режиссуры, так как возникло желание делать что-то свое, выражать в художественной форме одолевающие тебя мысли. Со студентами тоже интересно работать, от них очень много получаешь. В этом году мы вместе с моим папой Виктором Ивановичем набрали первый курс. Эта работа продлевает себе жизнь.
– Почему в основном ставите классику?
– Это идет от традиций Малого театра, где классика всегда была в почете. Ведь в классике есть все: и возможность высказаться о своем времени, и духовная система координат, и то, чего нам не хватает сегодня.
– Интересно, а чего не хватает?
– Истинного понимания ценностей, душевного здоровья, опоры на что-то непреложное. Ведь мы предпочитаем безоглядно все разрушать, а потом на голом месте строить по новой. Классика духовно очищает и несет в себе положительный заряд.
– Скажите, театр для вас – это уход в другой параллельный мир, где все гармонично, в отличие от окружающей действительности, или это соединение жизни и художественного вымысла?
– Театр ни в коем случае не должен существовать в своей химической колбе, где все варятся и преображаются. Именно в театре зрители должны находить то, чего им не хватает, а главное – душевно согреться. Я сторонник театра-дома. Он необходим, но многие этого не понимают, перестают ценить. А ведь именно в нем выращиваются артисты, именно здесь передается опыт от старшего поколения к молодому. Ну а когда люди собираются на какой-то короткий период, в том же кино или антрепризе, там уже не до воспитания, все нацелено на результат, быстрый успех, ни о какой-то семье и речи не может быть. Хотя однажды, когда в страшные 90-е годы мы репетировали с Борисом Морозовым «Горячее сердце», а рядом с Малым театром образовался импровизированный рынок, напоминающий нэп, то он сказал: «Как хорошо, что у нас есть возможность прийти сюда, отгородиться от всего, что происходит вокруг, и заниматься тем делом, которое любим». Таким образом, театр – своего рода и крепость.
– Итак, с 1984 года вы укрываетесь в этой крепости, иногда покидая ее, и переселяетесь в «Сферу», где руководит ваша мама Екатерина Еланская.
– Однажды мама предложила мне сыграть в «Маленьком принце» Экзюпери, а потом в «Театральном романе» Булгакова, и меня это затянуло. Я полюбил этот театр. В свое время мама задумала его в виде необычного пространства, где сцена похожа на арену, а зрители сидят вокруг. В традиционном портальном пространстве такого единения со зрительным залом добиться невозможно, здесь же каждый актер на виду, ему не за что спрятаться. Конечно, здесь тоже необходима психологическая правда жизни, но выразительные средства совсем другие, более обнаженные. Поэтому и «Вишневый сад» после долгих раздумий и колебаний я решил поставить в «Сфере» и сообщил об этом год назад маме. Риск был большой, но она мне поверила и, насколько мне кажется, не жалеет об этом.
– Скажите, вам, как актеру, трудно репетировать с мамой-режиссером?
– Поначалу было очень трудно. Мешало многое. Во-первых, у всех нас свои характеры, во-вторых, мы хорошо знаем друг друга, но при этом хотим быть самостоятельными. Попервоначалу я не понимал, чего она от меня требует. Я нервничал, сопротивлялся, спорил, хотя главное слово всегда оставалось за ней. Кстати, вы видели в роли Лопахина Рената Кадырова, а сейчас в очередь с ним играет мой Степан. Так вот ему со мной и мне с ним тоже во время репетиций было трудно, потому что он очень самостоятельный человек и на все у него есть свое понимание.
– Но до открытых конфликтов на труппе у вас не доходит?
– Нет, нет. Конфликты, конечно, бывают, но они рабочего порядка, без этого на репетициях никак нельзя.
– Вы не пошли после окончания училища в Малый театр потому, что директором был ваш папа Виктор Коршунов или Новый театр показался перспективнее? К тому же никто не подумал вас в чем-то упрекнуть.
– Новый театр был создан на базе нашего курса, выпущенного в 1975 году, и худруком его стал Виктор Манюков. Тогда все мы были заражены идеей создания своего коллектива, и у меня не было никаких сомнений, что мое место именно там, хотя некоторых, в том числе и меня, приглашал к себе Олег Ефремов во МХАТ. Нас было 18 человек, а потом я сыграл у мамы «Маленького принца», к руководству театром пришел Виталий Ланской, и все пошло наперекосяк. Появилась потребность все изменить. Когда в 1984 году я пришел в Малый театр, то отец еще не был директором, он стал им только в 1985 году. Наверное, если бы тогда он был директором, то я бы в Малый не пошел. В труппу меня принимал Михаил Царев.
– Но ведь Малый театр – сложный организм, недаром его прозвали императорским. Там что ни актер – то легенда русской сцены. Боязно было входить в привилегированный коллектив?
– Как ни странно, меня приняли очень хорошо. Ко мне сразу проникся симпатией Игорь Ильинский, и ввел на роль Курчаева в спектакль «На всякого мудреца довольно простоты». Хотя моменты бывали разные, иногда хотелось уйти и все бросить.
– И, наверное, каждый раз вас удерживал от спонтанных решений отец? Ведь когда он играл, в зале никогда не было свободных мест. Вам хотелось подражать ему или вы понимали, что это невозможно?
– Конечно, слава великих родителей всегда давит на их детей. Неминуемо возникает ответственность, которая заставляет подтягиваться… А с другой стороны, есть на кого равняться, к чему тянуться. И это великий стимул. Так свою дочь Клавдию я прекрасно понял и не осудил, когда она выбрала «Современник», позвавший ее, а не Малый театр. Ведь там никто не упрекнет, что она получает главные роли из-за папы и деда… Конечно, мои маленькие дети всегда страдали от того, что я был сильно занят. Как я, в свою очередь, страдал от чрезмерной занятости своего отца и мамы, и когда у меня начались какие-то недоразумения в школе, то бабушка – прима МХАТа Клавдия Еланская строго сказала маме: «Ничего нет важнее в жизни, чем судьба твоего ребенка». Сейчас то же самое я говорю своему сыну, у которого растет маленькая дочурка.
– Когда ваш папа был директором театра, то вместе с художественным руководителем Юрием Соломиным они представляли крепкий тандем и всегда шли единым «фронтом». Будучи актерами, они прекрасно понимали, каким должен быть театр, и первостепенное внимание уделяли его художественной стороне. С приходом нового директора, как мне кажется, атмосфера стала другой. Или я ошибаюсь?
– Конечно, многое изменилось. Само время изменилось, требования к театру изменились.
– Вот и я о том же. К театру, в том числе и к Малому, стали относиться как к обычному культурному учреждению по обслуживанию зрителей. Забывая великую заповедь Гоголя: «Театр, это кафедра, с которой можно миру много сказать добра». Сейчас чиновников от культуры больше волнует не художественная сторона театра, а план, количество зрителей.
– Оценивать по-настоящему искусство гораздо сложнее, чем заниматься арифметикой. Возьмите те же фильмы Сокурова, поначалу на его фильмах не набиралось и половины зала. А ведь это великие картины, требующие от публики работы ума и сердца. Думаю, если и дальше продолжится дебилизация публики за счет мыльных сериалов и разной попсы, то очень скоро классика не будет нужна. При том, что в школах литература уже не считается главным предметом.
– Как могло такое случиться, что почти двадцать лет вы не снимались, и вдруг теперь на вас обрушились киношники?
– В 80-е годы я снялся в нескольких фильмах, но потом мои кинороманы как-то не складывались: то сценарий был слабый, то роль слишком узкая. Не хотелось «плевать в вечность». И только где-то в 2003 году возникли стоящие кинопроекты.
– А как проходили съемки «Брестской крепости», где вы сыграли одну из главных трагических ролей?
– Саша Котт очень хороший режиссер и отличный человек, что для меня всегда важно. Я ему благодарен за доверие и за то, что позволял импровизировать, поскольку тема войны для меня особая, как, впрочем, для всей нашей семьи.
– Еще вы прекрасно сыграли в телесериале «Спасите наши души», где речь идет о зэках на Крайнем Севере во время войны.
– Эту картину снимал Кирилл Белевич, который когда-то учился у моего отца на актерском факультете. Он весьма одержимый человек и, несмотря на сжатые сроки, добивался предельной достоверности и старался быть убедительным во всех деталях. Я также у него работал в сериале о буднях МЧС.
– Почему тема войны так важна для вас?
– Для отца это тоже особая тема. По всей нашей семье война прокатилась катком. Всю войну прошел мой дед, папин папа и, слава богу, вернулся живой. У бабушки старший брат погиб под Москвой в 41-м году. Валентин был очень красивым человеком, и его фотография постоянно стоит у нас на полке. После его гибели приезжал комиссар и рассказывал, как это произошло. Валентин Еланский был начальником штаба, и когда командир полка отказался вести солдат на неминуемую гибель, то был тут же расстрелян, и мой дядя повел за собой солдат, и все они полегли. Другой младший брат бабушки Клавдии был в ополчении, попал(???) в плен, бежал оттуда и тут же попал(???) в наш лагерь. В детстве он повредил себе глаз и вместо живого у него стоял протез, так что в армию его не призывали. А бабушка – Клавдия Николаевна застыдила его и заставила идти в ополчение. После она страшно корила себя за то, что фактически послала брата на голгофу. Им с дедом (режиссер МХАТа Илья Судаков. – Ред.) пришлось много ходить по высоким кабинетам, чтобы ему скостили лагерный срок, и в конце концов это произошло.
– Он что-то рассказывал о ГУЛАГе?
– Никто об этом после войны не рассказывал. С одной стороны, было слишком больно и обидно, а с другой – боялись, не доверяли. Так, отец рассказал мне, что мой дед Иван Алексеевич тоже сидел на Соловках, но это было до войны, и когда однажды они разговорились, и другой(???) дед Василий (???)спросил: «Ну что, страшно было на войне, то он ответил: «Конечно, страшно, но не страшнее, чем на Соловках». А папа, будучи мальчишкой, сбрасывал зажигалки с московских крыш и в эвакуацию не уехал, в отличие от моей мамы, которая со своими родителями – актерами МХАТа побыла и в Саратове, и в Челябинске.
– Как Виктор Иванович сейчас чувствует себя?
– Ничего. Ничего. И в театр заходит, и курсом руководит. Остался очень доволен прошедшим экзаменом по актерскому мастерству.
– Несомненно, вашим родителям и моим тоже многое пришлось пережить во время войны, что забыть никак нельзя. Но почему сейчас, в мирное время, по стране прокатилась волна детских суицидов, и среди молодежи так популярна игра со смертью? Взять хотя бы Треплева, которого вы играли в чеховской «Чайке», ведь он тоже застрелился. Почему?
– Его смерь можно трактовать по-разному, и мы об этом говорили с нашими студентами. Я считаю, что образ Чайки, это мечта, то есть те крылья, идеальное, высокое, к чему стремился каждый человек в молодости. Но потом в силу разных обстоятельств, ударов судьбы он ломается. Треплев настолько бескомпромиссен, настолько требователен к себе и раним, что в какой-то момент не захотел принять жизнь в ее подмене. У Николая Рубцова есть такие стихи:
Мы сваливать не в праве вину свою на жизнь.
Кто едет – тот и правит, поехал – так держись!
– Скажите, почему у всех русских поэтов такая трагическая судьба. Тот же Борис Пастернак писал: «Я заставил весь мир плакать над красотой моей земли». Почему именно жертвенность является составляющей менталитета русского народа? Ведь вся великая русская литература построена на страдании, на преодолении этого страдания.
– В нашей природе есть такая странная, непонятная Западу болезнь. Не случайно мало кому известный, но замечательный поэт Прасолов когда-то писал: «Смерть живая не ужас, ужас – мертвая жизнь». Тут очень важен вопрос веры. Поэтому герой «Чайки» не Треплев, который не верит, а Нина, поскольку несет свой крест и верует. Несмотря на то, что все ее существо изломано и изранено, она все равно поднимается вверх. Если мы заговорили о жертвенности, то мне гораздо ближе поступок друга Экзюпери (???) Иомэ (???), потерпевшего аварию в пустыне и выбиравшегося оттуда мучительно долго. Так вот его спасала и грела одна мысль: что будет с моими близкими, когда они узнают о моей гибели… Для Экзюпери тоже был намного важнее этот поступок друга, чем самоубийство юноши от несчастной любви. Человека держат на этой земле вера и любовь. И для нас – русских – это особенно важно. Нам надо обязательно знать, ради чего мы живем и страдаем. И если мы верим, то преодолеваем все трудности. Именно вопрос веры страшно важен сегодня. Одним благополучием, карьерой, успехом мы не обойдемся. Очень скоро затоскуем, и нам понадобится национальная идея. Но только не декларированная, а выстраданная. Так как любую правду надо выстрадать. Ведь в нашем искусстве, литературе всегда все шло от совести, от нравственного начала. И когда она звучит сейчас, то бьет наотмашь. К примеру, тот же Чехов говорил: «Я верю в отдельных честных и порядочных людей». И у меня тоже такое ощущение: я верю в честных и порядочных людей.
Любовь ЛЕБЕДИНА, «Трибуна» 20.02.2013
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
Народный артист России Александр Коршунов принадлежит к знаменитой актерской династии Коршуновых и Еланских, аксакалов легендарного МХАТа и Малого театра. Его дети: Клавдия и Степан тоже пошли по стопам отца, играют вместе с ним в спектаклях и фильмах. А жена Александра Викторовича Ольга оформляет спектакли мужа. Это коренные москвичи, впитавшие в себя традиции истинных столичных интеллигентов, коих сейчас почти не осталось. Одни уехали, другие переродились, а вот эти выжили. В течение нескольких месяцев Александр Викторович отказывал мне в интервью. Не потому, что капризничал или хотел набить себе цену, просто день и ночь репетировал спектакль и не мог позволить себе схалтурить. Как только премьера состоялась, он тут же согласился встретиться.
– Накануне своего дня рождения вы сделали себе отличный подарок: поставили в театре Екатерины Еланской «Сфера» «Вишневый сад». Спектакль получился необычный и весьма интригующий, поскольку тема, выбранная вами, поразительно современная: если красота не приносит доход, то она вообще не нужна. Будучи довольно известным актером Малого театра, вы не первый год выступаете в качестве режиссера. Почему? Вам хочется себя как-то выразить и в качестве постановщика, и педагога Щепкинского училища?
– Желание попробовать себя в качестве режиссера возникало давно. Поначалу руководитель нашего курса в школе-студии МХАТ Радомысленский предложил мне остаться у него стажером. Я полгода пытался вникать в педагогику. Это было интересно и трудно, но потом поблагодарил и ушел. В Малом театре Николай Верещенко, замечательный актер, руководитель курса в Щепкинском училище, тоже предлагал пойти к нему, но я и тут отказался. Через какое-то время начал репетировать в Малом театре «Чудаков» Горького и дальше уже не мыслил себя без режиссуры, так как возникло желание делать что-то свое, выражать в художественной форме одолевающие тебя мысли. Со студентами тоже интересно работать, от них очень много получаешь. В этом году мы вместе с моим папой Виктором Ивановичем набрали первый курс. Эта работа продлевает себе жизнь.
– Почему в основном ставите классику?
– Это идет от традиций Малого театра, где классика всегда была в почете. Ведь в классике есть все: и возможность высказаться о своем времени, и духовная система координат, и то, чего нам не хватает сегодня.
– Интересно, а чего не хватает?
– Истинного понимания ценностей, душевного здоровья, опоры на что-то непреложное. Ведь мы предпочитаем безоглядно все разрушать, а потом на голом месте строить по новой. Классика духовно очищает и несет в себе положительный заряд.
– Скажите, театр для вас – это уход в другой параллельный мир, где все гармонично, в отличие от окружающей действительности, или это соединение жизни и художественного вымысла?
– Театр ни в коем случае не должен существовать в своей химической колбе, где все варятся и преображаются. Именно в театре зрители должны находить то, чего им не хватает, а главное – душевно согреться. Я сторонник театра-дома. Он необходим, но многие этого не понимают, перестают ценить. А ведь именно в нем выращиваются артисты, именно здесь передается опыт от старшего поколения к молодому. Ну а когда люди собираются на какой-то короткий период, в том же кино или антрепризе, там уже не до воспитания, все нацелено на результат, быстрый успех, ни о какой-то семье и речи не может быть. Хотя однажды, когда в страшные 90-е годы мы репетировали с Борисом Морозовым «Горячее сердце», а рядом с Малым театром образовался импровизированный рынок, напоминающий нэп, то он сказал: «Как хорошо, что у нас есть возможность прийти сюда, отгородиться от всего, что происходит вокруг, и заниматься тем делом, которое любим». Таким образом, театр – своего рода и крепость.
– Итак, с 1984 года вы укрываетесь в этой крепости, иногда покидая ее, и переселяетесь в «Сферу», где руководит ваша мама Екатерина Еланская.
– Однажды мама предложила мне сыграть в «Маленьком принце» Экзюпери, а потом в «Театральном романе» Булгакова, и меня это затянуло. Я полюбил этот театр. В свое время мама задумала его в виде необычного пространства, где сцена похожа на арену, а зрители сидят вокруг. В традиционном портальном пространстве такого единения со зрительным залом добиться невозможно, здесь же каждый актер на виду, ему не за что спрятаться. Конечно, здесь тоже необходима психологическая правда жизни, но выразительные средства совсем другие, более обнаженные. Поэтому и «Вишневый сад» после долгих раздумий и колебаний я решил поставить в «Сфере» и сообщил об этом год назад маме. Риск был большой, но она мне поверила и, насколько мне кажется, не жалеет об этом.
– Скажите, вам, как актеру, трудно репетировать с мамой-режиссером?
– Поначалу было очень трудно. Мешало многое. Во-первых, у всех нас свои характеры, во-вторых, мы хорошо знаем друг друга, но при этом хотим быть самостоятельными. Попервоначалу я не понимал, чего она от меня требует. Я нервничал, сопротивлялся, спорил, хотя главное слово всегда оставалось за ней. Кстати, вы видели в роли Лопахина Рената Кадырова, а сейчас в очередь с ним играет мой Степан. Так вот ему со мной и мне с ним тоже во время репетиций было трудно, потому что он очень самостоятельный человек и на все у него есть свое понимание.
– Но до открытых конфликтов на труппе у вас не доходит?
– Нет, нет. Конфликты, конечно, бывают, но они рабочего порядка, без этого на репетициях никак нельзя.
– Вы не пошли после окончания училища в Малый театр потому, что директором был ваш папа Виктор Коршунов или Новый театр показался перспективнее? К тому же никто не подумал вас в чем-то упрекнуть.
– Новый театр был создан на базе нашего курса, выпущенного в 1975 году, и худруком его стал Виктор Манюков. Тогда все мы были заражены идеей создания своего коллектива, и у меня не было никаких сомнений, что мое место именно там, хотя некоторых, в том числе и меня, приглашал к себе Олег Ефремов во МХАТ. Нас было 18 человек, а потом я сыграл у мамы «Маленького принца», к руководству театром пришел Виталий Ланской, и все пошло наперекосяк. Появилась потребность все изменить. Когда в 1984 году я пришел в Малый театр, то отец еще не был директором, он стал им только в 1985 году. Наверное, если бы тогда он был директором, то я бы в Малый не пошел. В труппу меня принимал Михаил Царев.
– Но ведь Малый театр – сложный организм, недаром его прозвали императорским. Там что ни актер – то легенда русской сцены. Боязно было входить в привилегированный коллектив?
– Как ни странно, меня приняли очень хорошо. Ко мне сразу проникся симпатией Игорь Ильинский, и ввел на роль Курчаева в спектакль «На всякого мудреца довольно простоты». Хотя моменты бывали разные, иногда хотелось уйти и все бросить.
– И, наверное, каждый раз вас удерживал от спонтанных решений отец? Ведь когда он играл, в зале никогда не было свободных мест. Вам хотелось подражать ему или вы понимали, что это невозможно?
– Конечно, слава великих родителей всегда давит на их детей. Неминуемо возникает ответственность, которая заставляет подтягиваться… А с другой стороны, есть на кого равняться, к чему тянуться. И это великий стимул. Так свою дочь Клавдию я прекрасно понял и не осудил, когда она выбрала «Современник», позвавший ее, а не Малый театр. Ведь там никто не упрекнет, что она получает главные роли из-за папы и деда… Конечно, мои маленькие дети всегда страдали от того, что я был сильно занят. Как я, в свою очередь, страдал от чрезмерной занятости своего отца и мамы, и когда у меня начались какие-то недоразумения в школе, то бабушка – прима МХАТа Клавдия Еланская строго сказала маме: «Ничего нет важнее в жизни, чем судьба твоего ребенка». Сейчас то же самое я говорю своему сыну, у которого растет маленькая дочурка.
– Когда ваш папа был директором театра, то вместе с художественным руководителем Юрием Соломиным они представляли крепкий тандем и всегда шли единым «фронтом». Будучи актерами, они прекрасно понимали, каким должен быть театр, и первостепенное внимание уделяли его художественной стороне. С приходом нового директора, как мне кажется, атмосфера стала другой. Или я ошибаюсь?
– Конечно, многое изменилось. Само время изменилось, требования к театру изменились.
– Вот и я о том же. К театру, в том числе и к Малому, стали относиться как к обычному культурному учреждению по обслуживанию зрителей. Забывая великую заповедь Гоголя: «Театр, это кафедра, с которой можно миру много сказать добра». Сейчас чиновников от культуры больше волнует не художественная сторона театра, а план, количество зрителей.
– Оценивать по-настоящему искусство гораздо сложнее, чем заниматься арифметикой. Возьмите те же фильмы Сокурова, поначалу на его фильмах не набиралось и половины зала. А ведь это великие картины, требующие от публики работы ума и сердца. Думаю, если и дальше продолжится дебилизация публики за счет мыльных сериалов и разной попсы, то очень скоро классика не будет нужна. При том, что в школах литература уже не считается главным предметом.
– Как могло такое случиться, что почти двадцать лет вы не снимались, и вдруг теперь на вас обрушились киношники?
– В 80-е годы я снялся в нескольких фильмах, но потом мои кинороманы как-то не складывались: то сценарий был слабый, то роль слишком узкая. Не хотелось «плевать в вечность». И только где-то в 2003 году возникли стоящие кинопроекты.
– А как проходили съемки «Брестской крепости», где вы сыграли одну из главных трагических ролей?
– Саша Котт очень хороший режиссер и отличный человек, что для меня всегда важно. Я ему благодарен за доверие и за то, что позволял импровизировать, поскольку тема войны для меня особая, как, впрочем, для всей нашей семьи.
– Еще вы прекрасно сыграли в телесериале «Спасите наши души», где речь идет о зэках на Крайнем Севере во время войны.
– Эту картину снимал Кирилл Белевич, который когда-то учился у моего отца на актерском факультете. Он весьма одержимый человек и, несмотря на сжатые сроки, добивался предельной достоверности и старался быть убедительным во всех деталях. Я также у него работал в сериале о буднях МЧС.
– Почему тема войны так важна для вас?
– Для отца это тоже особая тема. По всей нашей семье война прокатилась катком. Всю войну прошел мой дед, папин папа и, слава богу, вернулся живой. У бабушки старший брат погиб под Москвой в 41-м году. Валентин был очень красивым человеком, и его фотография постоянно стоит у нас на полке. После его гибели приезжал комиссар и рассказывал, как это произошло. Валентин Еланский был начальником штаба, и когда командир полка отказался вести солдат на неминуемую гибель, то был тут же расстрелян, и мой дядя повел за собой солдат, и все они полегли. Другой младший брат бабушки Клавдии был в ополчении, попал(???) в плен, бежал оттуда и тут же попал(???) в наш лагерь. В детстве он повредил себе глаз и вместо живого у него стоял протез, так что в армию его не призывали. А бабушка – Клавдия Николаевна застыдила его и заставила идти в ополчение. После она страшно корила себя за то, что фактически послала брата на голгофу. Им с дедом (режиссер МХАТа Илья Судаков. – Ред.) пришлось много ходить по высоким кабинетам, чтобы ему скостили лагерный срок, и в конце концов это произошло.
– Он что-то рассказывал о ГУЛАГе?
– Никто об этом после войны не рассказывал. С одной стороны, было слишком больно и обидно, а с другой – боялись, не доверяли. Так, отец рассказал мне, что мой дед Иван Алексеевич тоже сидел на Соловках, но это было до войны, и когда однажды они разговорились, и другой(???) дед Василий (???)спросил: «Ну что, страшно было на войне, то он ответил: «Конечно, страшно, но не страшнее, чем на Соловках». А папа, будучи мальчишкой, сбрасывал зажигалки с московских крыш и в эвакуацию не уехал, в отличие от моей мамы, которая со своими родителями – актерами МХАТа побыла и в Саратове, и в Челябинске.
– Как Виктор Иванович сейчас чувствует себя?
– Ничего. Ничего. И в театр заходит, и курсом руководит. Остался очень доволен прошедшим экзаменом по актерскому мастерству.
– Несомненно, вашим родителям и моим тоже многое пришлось пережить во время войны, что забыть никак нельзя. Но почему сейчас, в мирное время, по стране прокатилась волна детских суицидов, и среди молодежи так популярна игра со смертью? Взять хотя бы Треплева, которого вы играли в чеховской «Чайке», ведь он тоже застрелился. Почему?
– Его смерь можно трактовать по-разному, и мы об этом говорили с нашими студентами. Я считаю, что образ Чайки, это мечта, то есть те крылья, идеальное, высокое, к чему стремился каждый человек в молодости. Но потом в силу разных обстоятельств, ударов судьбы он ломается. Треплев настолько бескомпромиссен, настолько требователен к себе и раним, что в какой-то момент не захотел принять жизнь в ее подмене. У Николая Рубцова есть такие стихи:
Мы сваливать не в праве вину свою на жизнь.
Кто едет – тот и правит, поехал – так держись!
– Скажите, почему у всех русских поэтов такая трагическая судьба. Тот же Борис Пастернак писал: «Я заставил весь мир плакать над красотой моей земли». Почему именно жертвенность является составляющей менталитета русского народа? Ведь вся великая русская литература построена на страдании, на преодолении этого страдания.
– В нашей природе есть такая странная, непонятная Западу болезнь. Не случайно мало кому известный, но замечательный поэт Прасолов когда-то писал: «Смерть живая не ужас, ужас – мертвая жизнь». Тут очень важен вопрос веры. Поэтому герой «Чайки» не Треплев, который не верит, а Нина, поскольку несет свой крест и верует. Несмотря на то, что все ее существо изломано и изранено, она все равно поднимается вверх. Если мы заговорили о жертвенности, то мне гораздо ближе поступок друга Экзюпери (???) Иомэ (???), потерпевшего аварию в пустыне и выбиравшегося оттуда мучительно долго. Так вот его спасала и грела одна мысль: что будет с моими близкими, когда они узнают о моей гибели… Для Экзюпери тоже был намного важнее этот поступок друга, чем самоубийство юноши от несчастной любви. Человека держат на этой земле вера и любовь. И для нас – русских – это особенно важно. Нам надо обязательно знать, ради чего мы живем и страдаем. И если мы верим, то преодолеваем все трудности. Именно вопрос веры страшно важен сегодня. Одним благополучием, карьерой, успехом мы не обойдемся. Очень скоро затоскуем, и нам понадобится национальная идея. Но только не декларированная, а выстраданная. Так как любую правду надо выстрадать. Ведь в нашем искусстве, литературе всегда все шло от совести, от нравственного начала. И когда она звучит сейчас, то бьет наотмашь. К примеру, тот же Чехов говорил: «Я верю в отдельных честных и порядочных людей». И у меня тоже такое ощущение: я верю в честных и порядочных людей.
Любовь ЛЕБЕДИНА, «Трибуна» 20.02.2013
Подробнее
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ХОРОШО, ЕСЛИ ЕСТЬ ДОМ, ГДЕ ЛЮБЯТ И ЖДУТ»
Ольга Романцова, «Театральная афиша», февраль 2014 года
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ХОРОШО, ЕСЛИ ЕСТЬ ДОМ, ГДЕ ЛЮБЯТ И ЖДУТ»
Ольга Романцова, «Театральная афиша», февраль 2014 года
Александр Викторович Коршунов — актер, режиссер и представитель замечательной актерской династии. Герои, которых играет Коршунов в театре и кино, — люди, тонко чувствующие боль других, всегда готовые бороться с несправедливостью и при этом внутренне ранимые, не вписываются в рамки привычных жанров и амплуа. Посмотрев хотя бы один спектакль, поставленный Александром Викторовичем, понимаешь, как обостренно он ощущает ритмы и проблемы нашего времени. Обычно актеры, начиная активно ставить спектакли, уходят из своей первой профессии, но Коршунов этого не сделал.
Ведь он отдал театру большую часть жизни и относится к своему делу очень ответственно. Уже больше 20 лет Александр Викторович играет и ставит спектакли и Малом театре, и в театре «Сфера». В Малом Коршунова называют перфекционистом, не жалеющим времени и сил для достижения совершенного результата. В «Сфере», где он, продолжая дело своей матери Екатерины Еланской, в нынешнем сезоне взял на себя обязанности художественного руководителя, считают главной надеждой и опорой.
— Четыре поколения вашей семьи занимаются театром. Уже сложилась настоящая творческая династия. Кто был ее основателем?
— Бабушка и дедушка, Клавдия Николаевна Еланская и Илья Яковлевич Судаков. Отец Ильи Яковлевича, церковный дьячок, отправил сына учиться в семинарию в Пензу Но дедушка увлекся революционной деятельностью и театром — возглавлял подпольную революционную ячейку и ставил спектакли. Например, поставил в семинарском кружке пьесу Островского «Бедность не порок», которую я спустя 100 лет поставил в Малом театре. В 1910 году деда схватили, осудили и сослали на каторгу. Чтобы ему скостили срок, его отец написал прошение и поехал из деревни Ростовка Пензенской области, где жил и служил в церкви, в Петербург, в Царское Село. Он дождался выхода царя Николая II и встал на колени на дорожку сада, держа прошение в вытянутых руках... В результате деда освободили на два или три года раньше. Он решил тогда, что будет заниматься только театром. Окончил школу Станиславского при Художественном театре, играл в Первой студии МХТ и набирал студентов во Вторую. Когда Клавдия Николаевна Еланская туда поступала, он сидел в приемной комиссии.
— Есть легенда, что Судаков тогда сказал: «Еланская — очень талантливая девушка, жаль только, что так некрасива!»
— Да, это было так. На самом же деле она была красавица. Вскоре он влюбился в нее без памяти и на всю жизнь. Клавдия Николаевна была героической личностью — например, в старших классах гимназии хотела бежать на фронт. Потом решила стать врачом. Училась на московских Высших женских курсах, работала в госпитале. Театр был ее потаенной мечтой, но когда Клавдия Николаевна объявила, что будет поступать во Вторую студию МХТ, отец, конторский служащий на железной дороге, ее проклял и выгнал из дома.
Клавдия Николаевна и Илья Яковлевич — два совершенно удивительных, мощных и красивых человека. Я называл их не бабушка и дедушка, а Клавдюша и Илюша. Дед — фигура грандиозная, во многом трагическая и недооцененная. Мария Осиповна Кнебель в книге «Вся жизнь» в главе, посвященной Судакову, писала, что ряд его выдающихся постановок, «Дни Турбиных» например, позже были как-то незаметно приписаны Станиславскому.
— Интересно, почему в 1937 году Судакова назначили главным режиссером Малого театра, во всем разительно отличавшегося от МХАТ?
— В 1920-е годы во МХАТ возникла «молодежная шестерка», куда входили мой дед Судаков, Марков, Прудкин, Баталов, Хмелев... Наверное, независимость и мощный темперамент этих молодых талантливых людей пугали стариков, и Немирович-Данченко, будучи великим политиком, попытался эту шестерку нейтрализовать. Судакова он с почетом направил руководить Малым театром. Когда я пришел в Малый, мне много рассказывали о спектаклях Судакова «Отелло», «Варвары», «Уриэль Акоста». Работу деда в Малом театре оборвала разгромная статья в «Правде» о его спектакле «Иван Грозный». После нее можно было только подать заявление об уходе. И тогда Хмелев снова позвал его во МХАТ актером. Судаков играл во МХАТ, параллельно возглавлял Центральный театр транспорта (сейчас Гоголь-центр. — Ред.), потом Театр имени Янко Купалы в Белоруссии. Он работал на износ.
— Он рассказывал вам что-нибудь о Станиславском?
- Авторитет Станиславского и Немировича-Данченко всегда был в нашей семье непререкаем. Мама и ее сестра, Ирина Судакова, в детстве часто бывали в Художественном театре. Они выросли в театральной семье, жили в этой атмосфере и никогда не думали о других профессиях, кроме актерской и режиссерской. Дед написал книгу «Моя жизнь в труде и борьбе», которая так и не была издана. Прочитав ее первый вариант, Клавдия Николаевна сказала: «Ты не должен ее никому показывать». Дед ответил, что написал правду (мне этот разговор пересказал папа). На что бабушка сказала: «Твоя правда никому не нужна». И дед уничтожил первый вариант книги. Остался только второй, уже переработанный. Сейчас он хранится у нас дома.
— Семья вашего отца, Виктора Ивановича Коршунова, тоже была связана с театром?
— Нет, папина семья была совсем не театральной. Дедушка Ваня и бабушка Катя выросли в деревне и приехали в Москву Дед рассказывал, как служил мальчиком в магазине, затем стал приказчиком. В советское время он работал продавцом в гастрономе на Тверской, напротив Центрального телеграфа. Всю Великую Отечественную войну дед прошел солдатом, а до этого побывал и на Соловках. За что его репрессировали, никто толком не знает. Это случилось перед войной, папа тогда был мальчиком. Как-то деда Ваня рассказывал о войне своему брату, дяде Васе, а папа был рядом. «В общем, страшно было, Вася», — заключил дед. «Ну не страшнее, чем на Соловках?» — спросил его брат. Но тут дед увидел, что папа их слушает, и заговорил о другом.
— Слушая ваш рассказ о деде-фронтовике, я вспоминала майора Гаврилова, сыгранного вами в фильме «Брестская крепость». Способны ли люди, живущие в наше время, на такие подвиги?
— По-моему, в нашей стране всегда есть люди, способные на подвиг: русские люди все вынесут. Фильм снимали в Брестской крепости, практически там, где шла ее оборона. Но те люди все же были особенные, и, приезжая со съемок, я говорил папе: «Вот тебе надо было бы Гаврилова играть!»
— Как ваш отец стал артистом Малого театра? Где он познакомился с вашей мамой, Екатериной Ильиничной Еланской?
— Папа занимался в театральном кружке, поступил в Школу-студию МХАТ. Они с мамой учились на одном курсе. Все думали, что их как талантливых студентов возьмут во МХАТ, но взяли совсем других выпускников. Маму тогда пригласили в Малый театр, а год спустя туда пришел и отец. Мама много играла, режиссеры ее любили, хотя она часто с ними спорила: у нее всегда было свое собственное видение роли и спектакля.
— Вы выросли в доме актеров МХАТ, что в Глинищевском переулке, и наверняка с детства бывали в театре и за кулисами.
— Да, мы жили все вместе — родители, я, дедушка и бабушка и наша замечательная Марфуша (Марфа Ивановна — домработница и няня), которая прожила у нас больше 30 лет и растила меня. Близкие подруги бабушки, актрисы Ольга Андровская и Анастасия Зуева, приходили к нам домой, пили чай, разговаривали. И я, маленький, вертелся рядом. Бывали друзья папы и мамы, и все разговоры были всегда только о театре. Но не могу сказать, что я рос за кулисами. Первый в жизни спектакль, «Два клена» в ТЮЗе, посмотрел в первом классе, когда нас повели в театр.
Я ни разу не видел маму на сцене. Никто не готовил меня в артисты и не настаивал, чтобы я продолжил династию. В старших классах я увлекся рисованием и в последний школьный год не мог решить, быть актером или художником. Мама отвела меня к художнику Николаю Пименову. Посмотрев мои работы, он отметил только один из этюдов, но посоветовал позаниматься со своим другом, художником Рубинштейном, и я к нему несколько месяцев ходил. Когда я решил, что буду поступать в театральный, Рубинштейн посоветовал мне не бросать живопись. Время от времени — в отпуске, на даче или на гастролях — я кое-что рисую, правда теперь очень редко.
- Ваш сын, Степан Коршунов, тоже хорошо рисует.
— Да, мы даже отдавали его в художественную школу. Но он год проходил туда из-под палки, а вот в театральный класс школы пошел поступать сам. Прошел конкурс без всяких хлопот с нашей стороны, потом окончил Щепкинское училище, сейчас работает актером в Малом театре и снимает кино как режиссер. А дочь Клава сначала говорила, что будет психологом, журналистом, а потом тоже увлеклась нашим делом. Сейчас она актриса театра «Современник» и часто снимается в кино.
— Вы уделяли много времени детям, когда они были маленькими?
— Меньше, чем хотелось бы. В театральных семьях это, наверное, неизбежно. Бывало, что и я редко видел маму и папу: они выпускали премьеры, ездили на гастроли, съемки. В фильме, снятом к юбилею мамы, она вспоминает, как я, маленький, рассказывал, что мама делает дома — думает, разговаривает сама с собой, стоит у батареи. Чтобы она обратила на меня внимание, надо подойти к ней, взять за руку, посмотреть ей в глаза и сказать: «Мама, мама!»
— На ваш взгляд, творческому человеку нужны семья, дети?
— Люди бывают разные, но для меня это очень важно. Семья — это тыл. Хорошо, если у человека есть дом, где его любят и ждут, когда существует связь между поколениями, семейные традиции, которые передаются от родителей к детям, от дедов к внукам. Я помню, Клавдия Николаевна не раз говорила маме: «Нет у тебя дела в жизни важнее твоего сына! Все остальное к этому прилагается!» Моя жена Оля уделяет детям гораздо больше времени, чем я. И со Степиной дочкой, Катюшей, она видится гораздо чаще. Внучке уже семь лет, она ходит во второй класс, учится танцевать, недавно стала заниматься музыкой.
— Думаете, она будет артисткой?
— Ее прадедушка, Виктор Иванович Коршунов, на этот вопрос отвечает: «Задатки есть, обаяние есть, темперамент есть, вполне возможно». Когда снимали фильм к 110-летию со дня рождения Клавдии Николаевны Еланской, я принес на съемки фотографию Катюши: она совсем маленькая, но у нее такие же сияющие, распахнутые, лучистые глаза, как у Клавдии Николаевны.
- Вы бы могли, как Клавдия Николаевна, играть во МХАТ: ваша однокурсница по Школе-студии рассказывала в интервью, что Олег Ефремов приглашал в 1975 году во МХАТ часть студентов вашего курса, в том числе и вас, но вы пошли в Новый драматический театр.
— Создавался новый театр, и нас окрыляло то, что мы станем его труппой. Я довольно много играл в Новом драматическом театре, но первая же моя работа с Екатериной Ильиничной — спектакль «Маленький принц» в «Сфере», где я сыграл Летчика, — вызвала у меня потребность поменять жизнь. Мы выпустили «Маленького принца» в декабре 1982 года, и я ушел из Нового театра практически в никуда. Разговаривал с Ефремовым, он обещал подумать, но просил подождать. Я почти год ждал, периодически ему звонил. А потом не выдержал и встретился с Михаилом Царевым (в то время руководитель Малого театра. — Ред.), он пригласил меня, и я пошел в Малый театр.
— Вы и сейчас играете в «Маленьком принце». Что за эти годы изменилось в вашей трактовке роли?
— И моя роль, и спектакль с годами, наверное, сильно изменились. В нашем спектакле нет Маленького принца. Летчик рассказывает о нем и от его лица. В 1980-х я в такие моменты как бы становился им, Маленьким принцем. Сейчас я думаю, что Маленький принц — это ребенок, который живет в каждом из нас, способный искренне любить, верить и отвечать за тех, кого приручил. Он появляется, когда Летчик переживает душевный кризис. Встретившись с Маленьким принцем, мой герой возвращается к самому себе.
— С 1980-х годов вы работаете и в «Сфере», и в Малом театре. В чем разница между ними? Что вам дает работа в каждом?
— Я бы не стал их сравнивать. Просто бывает театр живой и неживой. Это театры живые, и для меня они дополняют друг друга, хотя специфика существования актера на портальной сцене и в сферическом пространстве, безусловно, есть. Играя в «Сфере», я поначалу привыкал к тому, что зрители окружают меня со всех сторон, они совсем рядом и видят мои глаза. У большой сцены другие выразительные средства. Мне было интересно репетировать с мамой, я благодарен ей за уроки настоящего, живого театра и поэтической жизненной правды.
— Вы играли с великими актрисами Малого театра — Еленой Гоголевой, Татьяной Панковой. Чем они вам запомнились?
— У всех стариков Малого театра при всем их мастерстве и самобытности была изумительная детская природа восприятия. Я больше никогда не встречал такого героического служения театру и самоотверженности. Помню, возобновляли спектакль «Холопы». Начало июля, почти 30-градусная жара. Елена Николаевна Гоголева и Татьяна Петровна Панкова в тяжелых костюмах и в гриме, несмотря на эту жару и возраст, репетировали с полной отдачей. А как относилась к работе Панкова! Как-то мы на гастролях играли спектакль «Волки и овцы» (она — Анфусу Тихоновну, я — Аполлона). У Татьяны Петровны поднялось давление, и после первого акта пришлось вызвать скорую. Захожу в антракте к ней в гримерку, предлагаю в нашей сцене не бегать, поменять мизансцену. Татьяна Петровна на мои уговоры отвечает: «Все будем делать как всегда!» Как она, репетируя новую роль, переживала, что у нее ничего не получится! Борис Александрович Львов-Анохин вспоминал: «Встречаю Татьяну Петровну на Тверской, она идет в театр. Здороваюсь, спрашиваю как дела, а она отвечает трагически и мрачно: «Проваливаю роль!».
— Как у вас возникло желание заниматься режиссурой? Может быть, оно появилось от несыгранных ролей?
— Не думаю. И с режиссерами, как мама, я не спорил, хотя порой понимал, что и спектакль, и трактовка ролей могут быть другими. Просто постепенно сформировалось желание что-то поставить самому. Репетируя свой первый спектакль «Чудаки», я думал: «Только бы довести эту работу до показа! Никогда не буду заниматься режиссурой!» Бывало и такое. Но выпустишь спектакль, начинают бродить какие-то мысли, актеры, с которыми ты поработал, спрашивают, не собираешься ли ты ставить что-то еще — и появляется энергия для следующей пробы.
— Сейчас режиссеры, как правило, осовременивают пьесы Островского: его сюжеты предельно актуальны. Ваш спектакль «Бедность не порок» в Малом театре — одно из редких исключений: он радостный, наполнен атмосферой Святок, песнями, танцами.
— Во время репетиций эмоциональным зерном нашей работы была «страстная потребность душевного праздника». Хотелось, чтобы стало понятно: у нас в России есть все для того, чтобы жизнь наладилась. Нужно только опереться на то, что вечно, прекрасно и всем нам дает силы жить, любить и двигаться дальше. Стихия Святок в моем спектакле — от Островского. Святки — это время, когда все ждут чудес, куролесят, шутят и хулиганят. Мне кажется, пьеса будет современной, только если она попадает в систему координат автора — не важно, одет исполнитель в джинсы или в исторический костюм.
— Попытка осознать, что такое вечные ценности и истинная вера, — ключевая тема сериала «Раскол», где вы играете старообрядца Ивана Неронова.
— Мне хотелось, насколько я могу, сыграть человека, который искренне верует. Неронов был одним из лидеров движения за чистоту и истинность веры, начавшегося в XVII веке. Оно захватывало страну, набирало силу. Чтобы ввести это движение в какие-то рамки, царю Алексею Михайловичу понадобились реформы патриарха Никона. Мне кажется, что в «Расколе» возникает некая аналогия с нашим временем: старая вера порушена, новая — не обретена.
— В новой версии восстановленного вами спектакля Екатерины Еланской «Нездешний вечер» звучат слова Цветаевой об эмиграции: «Из времени, когда мои стихи... были нужны как хлеб, я попала во время, когда они нужны как десерт — если десерт кому-нибудь нужен». Нужны ли сейчас стихи?
— Идея этого вечера, его интонации и неповторимое звучание, созданные Екатериной Ильиничной, сейчас стали еще современнее. Строки, написанные Цветаевой в эмиграции, вызывают у меня ассоциации с нашим временем. Мне кажется, что сейчас оно непоэтическое. Мы как будто попали в то время, когда стихи никому не нужны. И наш спектакль — попытка создать и подарить людям атмосферу нездешнего вечера, чтобы они услышали поэзию и почувствовали, что стихи нам тоже нужны как хлеб, что они ищут ответы на главные жизненные вопросы, лечат, дают силы жить.
— Ваш новый спектакль — постановка «Трех толстяков» Олеши в театре «Сфера» — называется «Балаганчик дядюшки Бризака». Почему вы изменили название?
— Это название придумала Екатерина Ильинична. Когда мы искали материал для новой постановки для детей и взрослых, я вспомнил о спектакле «Три толстяка» во МХАТ, в котором играл студентом, и предложил поставить это произведение. Маму очень увлекла моя идея, она нашла инсценировку «Трех толстяков», написанную Олешей для МХАТ в 1930-е годы, вскоре после выхода романа. Название спектакля не случайно: основная стихия инсценировки — актерская стихия балаганчика.
Для меня главная тема этой работы — взаимоотношения наследника Тутти и его сестры Суок. Их разлучили: ее выкупили бродячие артисты, его похитили и воспитывают Три Толстяка. У Тутти нет друзей, только кукла. Он уверен, что у него железное сердце, и он должен не просить, а повелевать. Суок будит в нем живое сердце, искреннюю потребность в любви. Тираны ведь могут править только в том случае, если живые сердца или дремлют, или очерствели. Театр должен их пробудить, зажечь.
Ольга Романцова, «Театральная афиша», февраль 2014 года
Александр Викторович Коршунов — актер, режиссер и представитель замечательной актерской династии. Герои, которых играет Коршунов в театре и кино, — люди, тонко чувствующие боль других, всегда готовые бороться с несправедливостью и при этом внутренне ранимые, не вписываются в рамки привычных жанров и амплуа. Посмотрев хотя бы один спектакль, поставленный Александром Викторовичем, понимаешь, как обостренно он ощущает ритмы и проблемы нашего времени. Обычно актеры, начиная активно ставить спектакли, уходят из своей первой профессии, но Коршунов этого не сделал.
Ведь он отдал театру большую часть жизни и относится к своему делу очень ответственно. Уже больше 20 лет Александр Викторович играет и ставит спектакли и Малом театре, и в театре «Сфера». В Малом Коршунова называют перфекционистом, не жалеющим времени и сил для достижения совершенного результата. В «Сфере», где он, продолжая дело своей матери Екатерины Еланской, в нынешнем сезоне взял на себя обязанности художественного руководителя, считают главной надеждой и опорой.
— Четыре поколения вашей семьи занимаются театром. Уже сложилась настоящая творческая династия. Кто был ее основателем?
— Бабушка и дедушка, Клавдия Николаевна Еланская и Илья Яковлевич Судаков. Отец Ильи Яковлевича, церковный дьячок, отправил сына учиться в семинарию в Пензу Но дедушка увлекся революционной деятельностью и театром — возглавлял подпольную революционную ячейку и ставил спектакли. Например, поставил в семинарском кружке пьесу Островского «Бедность не порок», которую я спустя 100 лет поставил в Малом театре. В 1910 году деда схватили, осудили и сослали на каторгу. Чтобы ему скостили срок, его отец написал прошение и поехал из деревни Ростовка Пензенской области, где жил и служил в церкви, в Петербург, в Царское Село. Он дождался выхода царя Николая II и встал на колени на дорожку сада, держа прошение в вытянутых руках... В результате деда освободили на два или три года раньше. Он решил тогда, что будет заниматься только театром. Окончил школу Станиславского при Художественном театре, играл в Первой студии МХТ и набирал студентов во Вторую. Когда Клавдия Николаевна Еланская туда поступала, он сидел в приемной комиссии.
— Есть легенда, что Судаков тогда сказал: «Еланская — очень талантливая девушка, жаль только, что так некрасива!»
— Да, это было так. На самом же деле она была красавица. Вскоре он влюбился в нее без памяти и на всю жизнь. Клавдия Николаевна была героической личностью — например, в старших классах гимназии хотела бежать на фронт. Потом решила стать врачом. Училась на московских Высших женских курсах, работала в госпитале. Театр был ее потаенной мечтой, но когда Клавдия Николаевна объявила, что будет поступать во Вторую студию МХТ, отец, конторский служащий на железной дороге, ее проклял и выгнал из дома.
Клавдия Николаевна и Илья Яковлевич — два совершенно удивительных, мощных и красивых человека. Я называл их не бабушка и дедушка, а Клавдюша и Илюша. Дед — фигура грандиозная, во многом трагическая и недооцененная. Мария Осиповна Кнебель в книге «Вся жизнь» в главе, посвященной Судакову, писала, что ряд его выдающихся постановок, «Дни Турбиных» например, позже были как-то незаметно приписаны Станиславскому.
— Интересно, почему в 1937 году Судакова назначили главным режиссером Малого театра, во всем разительно отличавшегося от МХАТ?
— В 1920-е годы во МХАТ возникла «молодежная шестерка», куда входили мой дед Судаков, Марков, Прудкин, Баталов, Хмелев... Наверное, независимость и мощный темперамент этих молодых талантливых людей пугали стариков, и Немирович-Данченко, будучи великим политиком, попытался эту шестерку нейтрализовать. Судакова он с почетом направил руководить Малым театром. Когда я пришел в Малый, мне много рассказывали о спектаклях Судакова «Отелло», «Варвары», «Уриэль Акоста». Работу деда в Малом театре оборвала разгромная статья в «Правде» о его спектакле «Иван Грозный». После нее можно было только подать заявление об уходе. И тогда Хмелев снова позвал его во МХАТ актером. Судаков играл во МХАТ, параллельно возглавлял Центральный театр транспорта (сейчас Гоголь-центр. — Ред.), потом Театр имени Янко Купалы в Белоруссии. Он работал на износ.
— Он рассказывал вам что-нибудь о Станиславском?
- Авторитет Станиславского и Немировича-Данченко всегда был в нашей семье непререкаем. Мама и ее сестра, Ирина Судакова, в детстве часто бывали в Художественном театре. Они выросли в театральной семье, жили в этой атмосфере и никогда не думали о других профессиях, кроме актерской и режиссерской. Дед написал книгу «Моя жизнь в труде и борьбе», которая так и не была издана. Прочитав ее первый вариант, Клавдия Николаевна сказала: «Ты не должен ее никому показывать». Дед ответил, что написал правду (мне этот разговор пересказал папа). На что бабушка сказала: «Твоя правда никому не нужна». И дед уничтожил первый вариант книги. Остался только второй, уже переработанный. Сейчас он хранится у нас дома.
— Семья вашего отца, Виктора Ивановича Коршунова, тоже была связана с театром?
— Нет, папина семья была совсем не театральной. Дедушка Ваня и бабушка Катя выросли в деревне и приехали в Москву Дед рассказывал, как служил мальчиком в магазине, затем стал приказчиком. В советское время он работал продавцом в гастрономе на Тверской, напротив Центрального телеграфа. Всю Великую Отечественную войну дед прошел солдатом, а до этого побывал и на Соловках. За что его репрессировали, никто толком не знает. Это случилось перед войной, папа тогда был мальчиком. Как-то деда Ваня рассказывал о войне своему брату, дяде Васе, а папа был рядом. «В общем, страшно было, Вася», — заключил дед. «Ну не страшнее, чем на Соловках?» — спросил его брат. Но тут дед увидел, что папа их слушает, и заговорил о другом.
— Слушая ваш рассказ о деде-фронтовике, я вспоминала майора Гаврилова, сыгранного вами в фильме «Брестская крепость». Способны ли люди, живущие в наше время, на такие подвиги?
— По-моему, в нашей стране всегда есть люди, способные на подвиг: русские люди все вынесут. Фильм снимали в Брестской крепости, практически там, где шла ее оборона. Но те люди все же были особенные, и, приезжая со съемок, я говорил папе: «Вот тебе надо было бы Гаврилова играть!»
— Как ваш отец стал артистом Малого театра? Где он познакомился с вашей мамой, Екатериной Ильиничной Еланской?
— Папа занимался в театральном кружке, поступил в Школу-студию МХАТ. Они с мамой учились на одном курсе. Все думали, что их как талантливых студентов возьмут во МХАТ, но взяли совсем других выпускников. Маму тогда пригласили в Малый театр, а год спустя туда пришел и отец. Мама много играла, режиссеры ее любили, хотя она часто с ними спорила: у нее всегда было свое собственное видение роли и спектакля.
— Вы выросли в доме актеров МХАТ, что в Глинищевском переулке, и наверняка с детства бывали в театре и за кулисами.
— Да, мы жили все вместе — родители, я, дедушка и бабушка и наша замечательная Марфуша (Марфа Ивановна — домработница и няня), которая прожила у нас больше 30 лет и растила меня. Близкие подруги бабушки, актрисы Ольга Андровская и Анастасия Зуева, приходили к нам домой, пили чай, разговаривали. И я, маленький, вертелся рядом. Бывали друзья папы и мамы, и все разговоры были всегда только о театре. Но не могу сказать, что я рос за кулисами. Первый в жизни спектакль, «Два клена» в ТЮЗе, посмотрел в первом классе, когда нас повели в театр.
Я ни разу не видел маму на сцене. Никто не готовил меня в артисты и не настаивал, чтобы я продолжил династию. В старших классах я увлекся рисованием и в последний школьный год не мог решить, быть актером или художником. Мама отвела меня к художнику Николаю Пименову. Посмотрев мои работы, он отметил только один из этюдов, но посоветовал позаниматься со своим другом, художником Рубинштейном, и я к нему несколько месяцев ходил. Когда я решил, что буду поступать в театральный, Рубинштейн посоветовал мне не бросать живопись. Время от времени — в отпуске, на даче или на гастролях — я кое-что рисую, правда теперь очень редко.
- Ваш сын, Степан Коршунов, тоже хорошо рисует.
— Да, мы даже отдавали его в художественную школу. Но он год проходил туда из-под палки, а вот в театральный класс школы пошел поступать сам. Прошел конкурс без всяких хлопот с нашей стороны, потом окончил Щепкинское училище, сейчас работает актером в Малом театре и снимает кино как режиссер. А дочь Клава сначала говорила, что будет психологом, журналистом, а потом тоже увлеклась нашим делом. Сейчас она актриса театра «Современник» и часто снимается в кино.
— Вы уделяли много времени детям, когда они были маленькими?
— Меньше, чем хотелось бы. В театральных семьях это, наверное, неизбежно. Бывало, что и я редко видел маму и папу: они выпускали премьеры, ездили на гастроли, съемки. В фильме, снятом к юбилею мамы, она вспоминает, как я, маленький, рассказывал, что мама делает дома — думает, разговаривает сама с собой, стоит у батареи. Чтобы она обратила на меня внимание, надо подойти к ней, взять за руку, посмотреть ей в глаза и сказать: «Мама, мама!»
— На ваш взгляд, творческому человеку нужны семья, дети?
— Люди бывают разные, но для меня это очень важно. Семья — это тыл. Хорошо, если у человека есть дом, где его любят и ждут, когда существует связь между поколениями, семейные традиции, которые передаются от родителей к детям, от дедов к внукам. Я помню, Клавдия Николаевна не раз говорила маме: «Нет у тебя дела в жизни важнее твоего сына! Все остальное к этому прилагается!» Моя жена Оля уделяет детям гораздо больше времени, чем я. И со Степиной дочкой, Катюшей, она видится гораздо чаще. Внучке уже семь лет, она ходит во второй класс, учится танцевать, недавно стала заниматься музыкой.
— Думаете, она будет артисткой?
— Ее прадедушка, Виктор Иванович Коршунов, на этот вопрос отвечает: «Задатки есть, обаяние есть, темперамент есть, вполне возможно». Когда снимали фильм к 110-летию со дня рождения Клавдии Николаевны Еланской, я принес на съемки фотографию Катюши: она совсем маленькая, но у нее такие же сияющие, распахнутые, лучистые глаза, как у Клавдии Николаевны.
- Вы бы могли, как Клавдия Николаевна, играть во МХАТ: ваша однокурсница по Школе-студии рассказывала в интервью, что Олег Ефремов приглашал в 1975 году во МХАТ часть студентов вашего курса, в том числе и вас, но вы пошли в Новый драматический театр.
— Создавался новый театр, и нас окрыляло то, что мы станем его труппой. Я довольно много играл в Новом драматическом театре, но первая же моя работа с Екатериной Ильиничной — спектакль «Маленький принц» в «Сфере», где я сыграл Летчика, — вызвала у меня потребность поменять жизнь. Мы выпустили «Маленького принца» в декабре 1982 года, и я ушел из Нового театра практически в никуда. Разговаривал с Ефремовым, он обещал подумать, но просил подождать. Я почти год ждал, периодически ему звонил. А потом не выдержал и встретился с Михаилом Царевым (в то время руководитель Малого театра. — Ред.), он пригласил меня, и я пошел в Малый театр.
— Вы и сейчас играете в «Маленьком принце». Что за эти годы изменилось в вашей трактовке роли?
— И моя роль, и спектакль с годами, наверное, сильно изменились. В нашем спектакле нет Маленького принца. Летчик рассказывает о нем и от его лица. В 1980-х я в такие моменты как бы становился им, Маленьким принцем. Сейчас я думаю, что Маленький принц — это ребенок, который живет в каждом из нас, способный искренне любить, верить и отвечать за тех, кого приручил. Он появляется, когда Летчик переживает душевный кризис. Встретившись с Маленьким принцем, мой герой возвращается к самому себе.
— С 1980-х годов вы работаете и в «Сфере», и в Малом театре. В чем разница между ними? Что вам дает работа в каждом?
— Я бы не стал их сравнивать. Просто бывает театр живой и неживой. Это театры живые, и для меня они дополняют друг друга, хотя специфика существования актера на портальной сцене и в сферическом пространстве, безусловно, есть. Играя в «Сфере», я поначалу привыкал к тому, что зрители окружают меня со всех сторон, они совсем рядом и видят мои глаза. У большой сцены другие выразительные средства. Мне было интересно репетировать с мамой, я благодарен ей за уроки настоящего, живого театра и поэтической жизненной правды.
— Вы играли с великими актрисами Малого театра — Еленой Гоголевой, Татьяной Панковой. Чем они вам запомнились?
— У всех стариков Малого театра при всем их мастерстве и самобытности была изумительная детская природа восприятия. Я больше никогда не встречал такого героического служения театру и самоотверженности. Помню, возобновляли спектакль «Холопы». Начало июля, почти 30-градусная жара. Елена Николаевна Гоголева и Татьяна Петровна Панкова в тяжелых костюмах и в гриме, несмотря на эту жару и возраст, репетировали с полной отдачей. А как относилась к работе Панкова! Как-то мы на гастролях играли спектакль «Волки и овцы» (она — Анфусу Тихоновну, я — Аполлона). У Татьяны Петровны поднялось давление, и после первого акта пришлось вызвать скорую. Захожу в антракте к ней в гримерку, предлагаю в нашей сцене не бегать, поменять мизансцену. Татьяна Петровна на мои уговоры отвечает: «Все будем делать как всегда!» Как она, репетируя новую роль, переживала, что у нее ничего не получится! Борис Александрович Львов-Анохин вспоминал: «Встречаю Татьяну Петровну на Тверской, она идет в театр. Здороваюсь, спрашиваю как дела, а она отвечает трагически и мрачно: «Проваливаю роль!».
— Как у вас возникло желание заниматься режиссурой? Может быть, оно появилось от несыгранных ролей?
— Не думаю. И с режиссерами, как мама, я не спорил, хотя порой понимал, что и спектакль, и трактовка ролей могут быть другими. Просто постепенно сформировалось желание что-то поставить самому. Репетируя свой первый спектакль «Чудаки», я думал: «Только бы довести эту работу до показа! Никогда не буду заниматься режиссурой!» Бывало и такое. Но выпустишь спектакль, начинают бродить какие-то мысли, актеры, с которыми ты поработал, спрашивают, не собираешься ли ты ставить что-то еще — и появляется энергия для следующей пробы.
— Сейчас режиссеры, как правило, осовременивают пьесы Островского: его сюжеты предельно актуальны. Ваш спектакль «Бедность не порок» в Малом театре — одно из редких исключений: он радостный, наполнен атмосферой Святок, песнями, танцами.
— Во время репетиций эмоциональным зерном нашей работы была «страстная потребность душевного праздника». Хотелось, чтобы стало понятно: у нас в России есть все для того, чтобы жизнь наладилась. Нужно только опереться на то, что вечно, прекрасно и всем нам дает силы жить, любить и двигаться дальше. Стихия Святок в моем спектакле — от Островского. Святки — это время, когда все ждут чудес, куролесят, шутят и хулиганят. Мне кажется, пьеса будет современной, только если она попадает в систему координат автора — не важно, одет исполнитель в джинсы или в исторический костюм.
— Попытка осознать, что такое вечные ценности и истинная вера, — ключевая тема сериала «Раскол», где вы играете старообрядца Ивана Неронова.
— Мне хотелось, насколько я могу, сыграть человека, который искренне верует. Неронов был одним из лидеров движения за чистоту и истинность веры, начавшегося в XVII веке. Оно захватывало страну, набирало силу. Чтобы ввести это движение в какие-то рамки, царю Алексею Михайловичу понадобились реформы патриарха Никона. Мне кажется, что в «Расколе» возникает некая аналогия с нашим временем: старая вера порушена, новая — не обретена.
— В новой версии восстановленного вами спектакля Екатерины Еланской «Нездешний вечер» звучат слова Цветаевой об эмиграции: «Из времени, когда мои стихи... были нужны как хлеб, я попала во время, когда они нужны как десерт — если десерт кому-нибудь нужен». Нужны ли сейчас стихи?
— Идея этого вечера, его интонации и неповторимое звучание, созданные Екатериной Ильиничной, сейчас стали еще современнее. Строки, написанные Цветаевой в эмиграции, вызывают у меня ассоциации с нашим временем. Мне кажется, что сейчас оно непоэтическое. Мы как будто попали в то время, когда стихи никому не нужны. И наш спектакль — попытка создать и подарить людям атмосферу нездешнего вечера, чтобы они услышали поэзию и почувствовали, что стихи нам тоже нужны как хлеб, что они ищут ответы на главные жизненные вопросы, лечат, дают силы жить.
— Ваш новый спектакль — постановка «Трех толстяков» Олеши в театре «Сфера» — называется «Балаганчик дядюшки Бризака». Почему вы изменили название?
— Это название придумала Екатерина Ильинична. Когда мы искали материал для новой постановки для детей и взрослых, я вспомнил о спектакле «Три толстяка» во МХАТ, в котором играл студентом, и предложил поставить это произведение. Маму очень увлекла моя идея, она нашла инсценировку «Трех толстяков», написанную Олешей для МХАТ в 1930-е годы, вскоре после выхода романа. Название спектакля не случайно: основная стихия инсценировки — актерская стихия балаганчика.
Для меня главная тема этой работы — взаимоотношения наследника Тутти и его сестры Суок. Их разлучили: ее выкупили бродячие артисты, его похитили и воспитывают Три Толстяка. У Тутти нет друзей, только кукла. Он уверен, что у него железное сердце, и он должен не просить, а повелевать. Суок будит в нем живое сердце, искреннюю потребность в любви. Тираны ведь могут править только в том случае, если живые сердца или дремлют, или очерствели. Театр должен их пробудить, зажечь.
Подробнее
АЛЕКСАНДРУ КОРШУНОВУ – 60!
11 февраля народному артисту России Александру Викторовичу Коршунову исполняется 60 лет! Сердечно поздравляем Александра Викторовича с юбилеем и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых актерских и режиссерских работ на подмостках Малого театра!
Подробнее
ЮБИЛЕЙНЫЙ СПЕКТАКЛЬ АЛЕКСАНДРА КОРШУНОВА
Чествование Александра Викторовича Коршунова пройдет 12 февраля в Малом театре (сцена на Большой Ордынке). В этот день Александр Викторович выйдет на сцену в спектакле «Бедность не порок» А.Н. Островского
ЮБИЛЕЙНЫЙ СПЕКТАКЛЬ АЛЕКСАНДРА КОРШУНОВА
11 февраля исполняется 60 лет народному артисту России Александру Коршунову. Александр Викторович – один из ведущих артистов Малого театра, продолжатель известной театральной династии Еланских-Судаковых-Коршуновых, выпускник Школы-студии МХАТ. Кроме того, 16 марта А.В.Коршунов отметит еще один юбилей – 30 лет служения родному театру.
Чествование Александра Викторовича Коршунова пройдет 12 февраля в Малом театре (сцена на Большой Ордынке). В этот день Александр Викторович выйдет на сцену в спектакле «Бедность не порок» А.Н. Островского, где он является не только режиссером, но исполнит одну из главных ролей – Любима Торцова. После спектакля юбиляра ждут традиционные поздравления от коллег по театру и гостей праздника.
11 февраля исполняется 60 лет народному артисту России Александру Коршунову. Александр Викторович – один из ведущих артистов Малого театра, продолжатель известной театральной династии Еланских-Судаковых-Коршуновых, выпускник Школы-студии МХАТ. Кроме того, 16 марта А.В.Коршунов отметит еще один юбилей – 30 лет служения родному театру.
Чествование Александра Викторовича Коршунова пройдет 12 февраля в Малом театре (сцена на Большой Ордынке). В этот день Александр Викторович выйдет на сцену в спектакле «Бедность не порок» А.Н. Островского, где он является не только режиссером, но исполнит одну из главных ролей – Любима Торцова. После спектакля юбиляра ждут традиционные поздравления от коллег по театру и гостей праздника.
21.03.2013
20.03.2012
Подробнее
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЛЮДЯМ НАДО ДАТЬ НАДЕЖДУ!»
Потомок знаменитой актерской династии ищет в материале только свет и никогда не будет ставить «чернушную» пьесу
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЛЮДЯМ НАДО ДАТЬ НАДЕЖДУ!»
Потомок знаменитой актерской династии ищет в материале только свет и никогда не будет ставить «чернушную» пьесу
Александр Коршунов принадлежит к известной в России актерской династии. Его дед Илья Судаков и бабушка Клавдия Еланская еще при жизни стали легендой отечественного театра, отец Виктор Коршунов - артист, который долгое время был директором Малого театра, мать Екатерина Еланская - создатель и художественный руководитель театра «Сфера». И наконец его дети – Степан и Клавдия тоже с успехом выступают на театральных подмостках столицы.
— Западное направление по белорусской дороге — Рублевское шоссе, Минское, Можайское — это то направление, где находится наша дача, и где с детства я бывал, рос, а в какие-то годы в Москву даже не приезжал на зиму, там оставался. Это район Николиной горы, Успенского. Мы туда ездили и на машине, и на электричке. Сначала до Перхушково, оттуда шел автобус, потом от Жаворонков удобней стало ездить. Когда я женился, оказалось, что моя жена Оля в детстве жила в селе Ильинском, где ее мама работала на АТС, и они тоже ездили по этой дороге. А мой прадедушка Николай Денисович в эвакуацию не поехал, а оставался всю войну на даче. Во время войны немцы туда не дошли, но были совсем близко.
Кстати, когда-то здесь было очень тихо. Это сейчас стало такое сумасшедшее направление: Рублевка, Рублевка! Барвиха и Жуковка — чуть ли уже не города. Самое безумное строительство и безумные цены. Мы с сыном раньше могли выйти на дорогу и играть в игру, с какой стороны больше машин пройдет. Я считал «Москвичей», он — «Волги». Сейчас в такую игру поиграть нельзя: потоки бесконечные и с той, и с другой стороны.
ОНА БЫЛА ТРЕБОВАТЕЛЬНА И СТРОГА
— Александр Викторович, вы были обречены стать актером, или у вас мог быть иной путь в жизни?
— Мог быть и иной — я очень увлекался рисованием. Мама даже привела меня к художнику Пименову, чтобы показать мои работы. Он ничего особенного в них не увидел. Но все же порекомендовал обратиться к художнику Рубинштейну, чтобы тот подготовил меня к экзаменам. Я к нему ходил полгода, а потом признался, что не решил еще, кем быть — актером или художником. Тот растерялся, потому что и время на меня потратил, и верил, что из меня что-то получится. А прощаясь, сказал: «Саша, вы живопись не бросайте, даже если не будете этим заниматься профессионально». Я очень редко сейчас пишу, в основном на даче в Щелыково. Дома висят некоторые мои акварельные работы и в чемодане хранятся. Были и выставки в СТД. Так что мог вполне быть и художником.
— Вас никогда не подавлял отец?
— В детстве я всегда его уважал, даже немножко боялся. Хотя он ни разу меня не ударил, только один раз замахнулся. Причем я был виноват: я его просто достал. Он каждый день распевался у фортепьяно, а я, маленький, тюкал по клавишам. Он раз сказал: «Саша, ты мне мешаешь!», второй, третий... А я никак не мог остановиться. Тогда он схватил меня и хотел по заднице хлопнуть. Но тут мама помешала, и этого не произошло.
На меня влияли мнение отца, его воля, которые были сильнее моих. Он хотел, чтобы я пришел в Малый театр. И это в конце концов произошло, в чем я никогда не раскаялся. Но свою дочь Клавдию я понимаю и уважаю за ее решение пойти в «Современник». Хотя мы хотели, чтобы она служила в Малом, и роль у нее уже была в «Пучине». Но когда она с кем-то показалась в «Современнике» и Галина Борисовна Волчек ей заинтересовалась и позвала к себе, дочь была счастлива. «Ты пойми, — призналась она мне, — в Малом и дед, и ты, и брат. Это пресс, который всегда будет на меня давить. А я хочу быть свободной».
— Изменилось ли ваше отношение к родителям, когда вы пришли в профессию?
— Когда я столкнулся с ними в работе, они мне стали еще дороже: я по-настоящему понял, что они уникальны. Когда мама пригласила меня в спектакль «Маленький принц», мы репетировали нелегко. Я нервничал, злился, часто обижался на нее. А она была требовательна и строга. И я понимал, как это много мне дает и с точки зрения актерства, и с точки зрения будущих занятий режиссурой. Именно тогда мне захотелось как-то изменить свою жизнь. Я понял, что сделал для себя что-то принципиально новое и мне теперь мало того, что происходит в Новом театре, где я работал после Школы-студии МХАТ. И я ушел оттуда в никуда.
— У вас и отец, и мать - люди сильные. А кто из них лидер в семье?
— Мама. Отец терпелив, сдержан, рассудителен. А мама — человек эмоциональный и в своей жизни всегда принимает очень резкие решения. Ведь она была актрисой Малого театра, играла большие роли, и вдруг решила перейти в Театр имени Маяковского к Охлопкову, который обещал ей Катерину и Медею. Папа был против, Царев не отпускал. Но ей чего-то не хватало, и она ушла. Когда появилась тяга к режиссуре, она поступила в аспирантуру. А потом стала создавать театр — через преодоления и борьбу, через мытарства по советским инстанциям. И добилась своего.
ОКАЗЫВАЕТСЯ, СТРИЖ РЕПЕТИРУЕТ
— Вы помните своих знаменитых дедушку и бабушку?
- Мы всегда жили вместе с Ильей Яковлевичем Судаковым и Клавдией Николаевной Еланской. Я их звал, как и все в доме, только Илюша и Клавдюша. Дедушку я застал не очень здоровым, после инсульта. На фотографии, где я маленький, он держит меня, обхватив рукой, и целует в макушку. Несмотря на болезнь, он писал книжку «Моя жизнь в труде и борьбе» — о своих юных годах, когда жил в деревне Ростовка под Пензой, потом в самой Пензе. Был увлечен революцией, осужден, был на каторге. Потом его досрочно освободили в 1913 году. Его отец, мой прадед, церковный служка, пошел в Царское село, стоял там на коленях, ждал царя Николая и отдал ему прошение о помиловании. После этого Илюша бросил революцию, увлекся театром и приехал в Москву поступать к Станиславскому.
Это был колоссальной энергии и таланта человек, с невероятной работоспособностью и феноменальной памятью. Мог выучить за ночь роль и на следующий день ее играть, чем неоднократно выручал Художественный театр. Мария Иосифовна Кнебель пишет о нем, как о недооцененной фигуре в истории нашего театра. К сожалению, многое, что поставил дед, потом было приписано Станиславскому. У него есть совершенно легендарные постановки: «Дни Турбиных», «Бронепоезд 14-69», «Горячее сердце». И если взять афиши тех лет, там так и написано, что режиссер — Судаков, а художественный руководитель театра — Станиславский. Кстати, дед был в армии во время революции и прекрасно знал и чувствовал все моменты, связанные с белым движением. Вот почему его «Дни Турбиных» шли по 14 раз в месяц, и в зале люди рыдали, братались, воспринимая спектакль, как невероятное событие. Именно Илью Судакова вывел Булгаков в «Театральном романе» в образе Фомы Стрижа, молодого режиссера. «Что такое: пальба, стрельба, крики, брань! Бунт в театре? Оказывается, Стриж репетирует».
Клавдюша была и остается для меня идеалом человека, актрисы, женщины, матери, жены. В ней было столько духовной красоты и жизнеутверждения, радости и оптимизма, что рядом с ней окружающие невольно облагораживались. У нее всегда светились глаза и никакие невзгоды (дед болел 17 лет, в театре были непростые ситуации) не заставили ее отчаяться, сломаться, потухнуть. Наоборот, от нее можно было заряжаться энергией. Она рассказывала, как Немирович-Данченко говорил на репетиции: «Ну, что вы все какие-то кислые, вареные. Посмотрите на Еланскую. Она вышла на сцену и вся светится уже только от того, что вышла НА СЦЕНУ! Вот как надо работать!» А еще мама рассказывала, как однажды мне что-то было нужно и она отказывалась помочь: «Не могу, у меня дела». А Клавдюша ей и говорит: «Нет ничего важнее твоего сына. Вот самое главное дело в твоей жизни».
ЭТА ЗАБАВНАЯ ДЕВЧОНКА
— Что вы хотите лично для себя найти в пьесе, в роли?
— Только свет! Я никогда не буду ставить какую-то «чернушную» пьесу или безысходную, безнадежную. Сулержицкий однажды записал в дневнике, что есть актеры и особенно актрисы, которые кричат, плачут, нервничают на сцене и уже зрительный зал вместе с ними бьется в конвульсиях. А его это оставляет равнодушным. И он делает вывод, что актер должен воздействовать на зрителя не нервами, а душой. Ведь главное не удивить или «взнер- вить» всех, сказав, что сейчас не так плохо, как вы думаете, а еще хуже. Я думаю, что людям надо дать надежду.
— Ваша жена тоже актриса?
— Нет, художник. Я увидел ее в Новом театре в коротенькой юбочке и фартучке, где она расписывала декорации вместе с Олегом Шейнцисом, который потом работал в Ленкоме, а тогда оформлял наш первый спектакль «Записки Лопатина». Такая забавная девчонка в рабочей одежде, заляпанной красками. Никакого романа между нами тогда не было. Она была замужем за другим человеком, но с мужем они уже не жили вместе.
— А когда возник роман?
— Это произошло на Черном море, во время наших первых гастролей. Мы лежали на пляже. Был легкий шторм. Я спросил: «Оля, пойдешь купаться?» «Пойду». Нырнули, немножко отплыли, попробовали вернуться и... оказались в мертвой зоне, попав в волну, которая все время оттаскивала назад. Чувствуем, что не можем выплыть. И крикнуть не можем: голос пропадает. Я стараюсь ее как-то вытолкнуть вперед — не получается. А силы уходят. И вдруг она говорит: «Плыви, я хочу утонуть». «Не валяй дурака», — отвечаю. Наконец, мне удается ее выпихнуть на волну, и тут еще один наш актер сообразил, что происходит, вбежал уже одетый в море и вытащил ее за руку. А я следом выскочил. Вот такое у нас совместное было переживание.
— Что же вас поразило в ней больше всего?
— Глаза. Их трогательность, трепет, свет какой-то. Внешний облик, конечно, имеет значение, но не он решает, а глаза. Какой-то ток идет от них, и уже не важно, во что одета женщина. Какой-нибудь мокрый купальник или старые заношенные брючки в краске могут волновать больше, чем шикарный туалет. Все движется любовью. Бывает, учится способная студентка, но ей что-то не удается в профессии. И вдруг пережила личную драму и — хоп! Смотришь — в ней родилась актриса. Важно, с чем выходишь из этих драм: можешь разрушиться, а можешь наоборот — взлететь!
Наталья САВВАТЕЕВА
«На западе Москвы», №9 2012
Потомок знаменитой актерской династии ищет в материале только свет и никогда не будет ставить «чернушную» пьесу
Александр Коршунов принадлежит к известной в России актерской династии. Его дед Илья Судаков и бабушка Клавдия Еланская еще при жизни стали легендой отечественного театра, отец Виктор Коршунов - артист, который долгое время был директором Малого театра, мать Екатерина Еланская - создатель и художественный руководитель театра «Сфера». И наконец его дети – Степан и Клавдия тоже с успехом выступают на театральных подмостках столицы.
— Западное направление по белорусской дороге — Рублевское шоссе, Минское, Можайское — это то направление, где находится наша дача, и где с детства я бывал, рос, а в какие-то годы в Москву даже не приезжал на зиму, там оставался. Это район Николиной горы, Успенского. Мы туда ездили и на машине, и на электричке. Сначала до Перхушково, оттуда шел автобус, потом от Жаворонков удобней стало ездить. Когда я женился, оказалось, что моя жена Оля в детстве жила в селе Ильинском, где ее мама работала на АТС, и они тоже ездили по этой дороге. А мой прадедушка Николай Денисович в эвакуацию не поехал, а оставался всю войну на даче. Во время войны немцы туда не дошли, но были совсем близко.
Кстати, когда-то здесь было очень тихо. Это сейчас стало такое сумасшедшее направление: Рублевка, Рублевка! Барвиха и Жуковка — чуть ли уже не города. Самое безумное строительство и безумные цены. Мы с сыном раньше могли выйти на дорогу и играть в игру, с какой стороны больше машин пройдет. Я считал «Москвичей», он — «Волги». Сейчас в такую игру поиграть нельзя: потоки бесконечные и с той, и с другой стороны.
ОНА БЫЛА ТРЕБОВАТЕЛЬНА И СТРОГА
— Александр Викторович, вы были обречены стать актером, или у вас мог быть иной путь в жизни?
— Мог быть и иной — я очень увлекался рисованием. Мама даже привела меня к художнику Пименову, чтобы показать мои работы. Он ничего особенного в них не увидел. Но все же порекомендовал обратиться к художнику Рубинштейну, чтобы тот подготовил меня к экзаменам. Я к нему ходил полгода, а потом признался, что не решил еще, кем быть — актером или художником. Тот растерялся, потому что и время на меня потратил, и верил, что из меня что-то получится. А прощаясь, сказал: «Саша, вы живопись не бросайте, даже если не будете этим заниматься профессионально». Я очень редко сейчас пишу, в основном на даче в Щелыково. Дома висят некоторые мои акварельные работы и в чемодане хранятся. Были и выставки в СТД. Так что мог вполне быть и художником.
— Вас никогда не подавлял отец?
— В детстве я всегда его уважал, даже немножко боялся. Хотя он ни разу меня не ударил, только один раз замахнулся. Причем я был виноват: я его просто достал. Он каждый день распевался у фортепьяно, а я, маленький, тюкал по клавишам. Он раз сказал: «Саша, ты мне мешаешь!», второй, третий... А я никак не мог остановиться. Тогда он схватил меня и хотел по заднице хлопнуть. Но тут мама помешала, и этого не произошло.
На меня влияли мнение отца, его воля, которые были сильнее моих. Он хотел, чтобы я пришел в Малый театр. И это в конце концов произошло, в чем я никогда не раскаялся. Но свою дочь Клавдию я понимаю и уважаю за ее решение пойти в «Современник». Хотя мы хотели, чтобы она служила в Малом, и роль у нее уже была в «Пучине». Но когда она с кем-то показалась в «Современнике» и Галина Борисовна Волчек ей заинтересовалась и позвала к себе, дочь была счастлива. «Ты пойми, — призналась она мне, — в Малом и дед, и ты, и брат. Это пресс, который всегда будет на меня давить. А я хочу быть свободной».
— Изменилось ли ваше отношение к родителям, когда вы пришли в профессию?
— Когда я столкнулся с ними в работе, они мне стали еще дороже: я по-настоящему понял, что они уникальны. Когда мама пригласила меня в спектакль «Маленький принц», мы репетировали нелегко. Я нервничал, злился, часто обижался на нее. А она была требовательна и строга. И я понимал, как это много мне дает и с точки зрения актерства, и с точки зрения будущих занятий режиссурой. Именно тогда мне захотелось как-то изменить свою жизнь. Я понял, что сделал для себя что-то принципиально новое и мне теперь мало того, что происходит в Новом театре, где я работал после Школы-студии МХАТ. И я ушел оттуда в никуда.
— У вас и отец, и мать - люди сильные. А кто из них лидер в семье?
— Мама. Отец терпелив, сдержан, рассудителен. А мама — человек эмоциональный и в своей жизни всегда принимает очень резкие решения. Ведь она была актрисой Малого театра, играла большие роли, и вдруг решила перейти в Театр имени Маяковского к Охлопкову, который обещал ей Катерину и Медею. Папа был против, Царев не отпускал. Но ей чего-то не хватало, и она ушла. Когда появилась тяга к режиссуре, она поступила в аспирантуру. А потом стала создавать театр — через преодоления и борьбу, через мытарства по советским инстанциям. И добилась своего.
ОКАЗЫВАЕТСЯ, СТРИЖ РЕПЕТИРУЕТ
— Вы помните своих знаменитых дедушку и бабушку?
- Мы всегда жили вместе с Ильей Яковлевичем Судаковым и Клавдией Николаевной Еланской. Я их звал, как и все в доме, только Илюша и Клавдюша. Дедушку я застал не очень здоровым, после инсульта. На фотографии, где я маленький, он держит меня, обхватив рукой, и целует в макушку. Несмотря на болезнь, он писал книжку «Моя жизнь в труде и борьбе» — о своих юных годах, когда жил в деревне Ростовка под Пензой, потом в самой Пензе. Был увлечен революцией, осужден, был на каторге. Потом его досрочно освободили в 1913 году. Его отец, мой прадед, церковный служка, пошел в Царское село, стоял там на коленях, ждал царя Николая и отдал ему прошение о помиловании. После этого Илюша бросил революцию, увлекся театром и приехал в Москву поступать к Станиславскому.
Это был колоссальной энергии и таланта человек, с невероятной работоспособностью и феноменальной памятью. Мог выучить за ночь роль и на следующий день ее играть, чем неоднократно выручал Художественный театр. Мария Иосифовна Кнебель пишет о нем, как о недооцененной фигуре в истории нашего театра. К сожалению, многое, что поставил дед, потом было приписано Станиславскому. У него есть совершенно легендарные постановки: «Дни Турбиных», «Бронепоезд 14-69», «Горячее сердце». И если взять афиши тех лет, там так и написано, что режиссер — Судаков, а художественный руководитель театра — Станиславский. Кстати, дед был в армии во время революции и прекрасно знал и чувствовал все моменты, связанные с белым движением. Вот почему его «Дни Турбиных» шли по 14 раз в месяц, и в зале люди рыдали, братались, воспринимая спектакль, как невероятное событие. Именно Илью Судакова вывел Булгаков в «Театральном романе» в образе Фомы Стрижа, молодого режиссера. «Что такое: пальба, стрельба, крики, брань! Бунт в театре? Оказывается, Стриж репетирует».
Клавдюша была и остается для меня идеалом человека, актрисы, женщины, матери, жены. В ней было столько духовной красоты и жизнеутверждения, радости и оптимизма, что рядом с ней окружающие невольно облагораживались. У нее всегда светились глаза и никакие невзгоды (дед болел 17 лет, в театре были непростые ситуации) не заставили ее отчаяться, сломаться, потухнуть. Наоборот, от нее можно было заряжаться энергией. Она рассказывала, как Немирович-Данченко говорил на репетиции: «Ну, что вы все какие-то кислые, вареные. Посмотрите на Еланскую. Она вышла на сцену и вся светится уже только от того, что вышла НА СЦЕНУ! Вот как надо работать!» А еще мама рассказывала, как однажды мне что-то было нужно и она отказывалась помочь: «Не могу, у меня дела». А Клавдюша ей и говорит: «Нет ничего важнее твоего сына. Вот самое главное дело в твоей жизни».
ЭТА ЗАБАВНАЯ ДЕВЧОНКА
— Что вы хотите лично для себя найти в пьесе, в роли?
— Только свет! Я никогда не буду ставить какую-то «чернушную» пьесу или безысходную, безнадежную. Сулержицкий однажды записал в дневнике, что есть актеры и особенно актрисы, которые кричат, плачут, нервничают на сцене и уже зрительный зал вместе с ними бьется в конвульсиях. А его это оставляет равнодушным. И он делает вывод, что актер должен воздействовать на зрителя не нервами, а душой. Ведь главное не удивить или «взнер- вить» всех, сказав, что сейчас не так плохо, как вы думаете, а еще хуже. Я думаю, что людям надо дать надежду.
— Ваша жена тоже актриса?
— Нет, художник. Я увидел ее в Новом театре в коротенькой юбочке и фартучке, где она расписывала декорации вместе с Олегом Шейнцисом, который потом работал в Ленкоме, а тогда оформлял наш первый спектакль «Записки Лопатина». Такая забавная девчонка в рабочей одежде, заляпанной красками. Никакого романа между нами тогда не было. Она была замужем за другим человеком, но с мужем они уже не жили вместе.
— А когда возник роман?
— Это произошло на Черном море, во время наших первых гастролей. Мы лежали на пляже. Был легкий шторм. Я спросил: «Оля, пойдешь купаться?» «Пойду». Нырнули, немножко отплыли, попробовали вернуться и... оказались в мертвой зоне, попав в волну, которая все время оттаскивала назад. Чувствуем, что не можем выплыть. И крикнуть не можем: голос пропадает. Я стараюсь ее как-то вытолкнуть вперед — не получается. А силы уходят. И вдруг она говорит: «Плыви, я хочу утонуть». «Не валяй дурака», — отвечаю. Наконец, мне удается ее выпихнуть на волну, и тут еще один наш актер сообразил, что происходит, вбежал уже одетый в море и вытащил ее за руку. А я следом выскочил. Вот такое у нас совместное было переживание.
— Что же вас поразило в ней больше всего?
— Глаза. Их трогательность, трепет, свет какой-то. Внешний облик, конечно, имеет значение, но не он решает, а глаза. Какой-то ток идет от них, и уже не важно, во что одета женщина. Какой-нибудь мокрый купальник или старые заношенные брючки в краске могут волновать больше, чем шикарный туалет. Все движется любовью. Бывает, учится способная студентка, но ей что-то не удается в профессии. И вдруг пережила личную драму и — хоп! Смотришь — в ней родилась актриса. Важно, с чем выходишь из этих драм: можешь разрушиться, а можешь наоборот — взлететь!
Наталья САВВАТЕЕВА
«На западе Москвы», №9 2012
15.02.2012
Подробнее
Пресса о гастролях Малого театра СНОВА НА РОДИНЕ
Пресса о гастролях Малого театра
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
Пресса о гастролях Малого театра
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького. Великий русский писатель появился здесь на свет под именем мещанина Алексея Максимовича Пешкова. На многих домах — мемориальные доски, в центре города, на Покровке, красавец-театр, построенный 115 лет назад местными купцами к знаменитой Нижегородской ярмарке. В 1932 году, несмотря на протесты писателя, Нижний Новгород переименовали в Горький. Теперь городу опять вернули историческое имя. «Соцреализм» отменили, а значит, вместе с социалистическими ценностями выкинули из обихода и пьесы классика. Однако нижегородский театр, сохранивший имя классика и преданность ему, захотел возродить существовавший с 1958 года фестиваль имени Максима Горького (не проводившийся почти двадцать последних лет).
Не так много оказалось желающих и могущих принять в нём участие. Спасибо, в Нижнем Новгороде оказалась немалая и неробкая интеллигенция, об исчезновении которой теперь любят болтать и спорить (преимущественно в столице), а ещё её поддержало правительство во главе с Валерием Шанцевым, и V Театральный фестиваль Максима Горького состоялся.
Снова на родине. Так, кстати, назывался первый художественный фильм, сделанный на местном телевидении о возвращении Горького после длительного отсутствия в Италии, о его путешествии по Волге, о встречах, как он умилялся, часто плакал, в создании сценария которого мне довелось участвовать. А роль Горького замечательно играл Вацлав Янович Дворжецкий.
Ну действительно же, огромная, великая, космического масштаба фигура. С того же масштаба сложностями и противоречиями... «Человек — это звучит гордо» — одни повторяли эту фразу его Сатина с доверием, другие — с презрением. «Человек — это не ты, не я, не он... Человек — это ты, я, он...» — это из того же монолога. Что это такое? Как понимать?
Марийский русский драматический театр из Йошкар-Олы, привёзший сюда спектакль по пьесе «На дне», не стал мучиться с разгадкой этой фразы, он её просто выкинул вместе со сложными характерами пьесы, упростив их до невозможности. Лука с ножом десантника за поясом... Сатин — постаревший и погрузневший до таких размеров, до которых прототип, пьяница, бродяга, шулер, и не дожил бы... Не характеры, а обозначения их у Барона, Актёра, Бубнова... Странная сценография В. Шилькрота, то есть мысль-то понятная: второй и первый этажи... верх и дно... фасад с колоннами и... ночлежка, — но второй этаж не обжит, а первый тоже существует отдельно от актёров. Зачем тогда всё? А ведь в Марий Эл приезжала разгадывать Горького столичная бригада постановщиков во главе с режиссёром В. Портновым! Разве что Васька Пепел — Ю. Синьковский — был точен и интересен.
Ах как непрост Горький со своими пьесами, — ещё раз думалось в Нижнем Новгороде.
Два спектакля игрались по пьесе «Последние»: столичного Театра имени Гоголя в постановке Сергея Яшина и скромной труппы из Тамбова, где режиссёр Мавлет Тулпаров. Разные спектакли. Разная сценография. Разные актёры.
Добротный красивый бытовой интерьер с внутренней лестницей, малоиспользованной даже в мизансценировании у художника В. Валериуса в Тамбове.
Покосившиеся стены, колонны Елены Качелаевой в доме Коло мийцевых в московском спектакле нарочиты, назойливы, опять же статичны.
Самое же досадное, что могучие роли Ивана, Якова, Софьи, их детей и окружения, пожалуй, что ни в одном спектакле не нашли достойных исполнителей (редкое исключение — Верочка из Тамбова — В. Коссинская).
Не терпит Горький ни аффектации, ни ложного пафоса, чем страдали даже столичные мастера — Светлана Брагарник, Александр Дик, Ирина Выборнова. И романтика, и публицистика его особого свойства.
Но сам текст горьковский, если он пробивался сквозь тамбовскую неумелость или столичную громкость, вызывал поразительное ощущение актуальности и необходимости. Действительно же, главная линия фронта сегодняшней борьбы пролегает через семью, а её разрушение — первый показатель нездоровья общества. Не будет детей, продолжения у Коломийцевых, и если эту историю не прожить всерьёз и глубоко, то никакими эффектными проходками домочадцев с дровами, разжигающими огонь революции, горьковскую пьесу не раскрыть.
А тексты горьковские очень сложны для актёрского произнесения! Они и не бытовые, но и не пафосные, а тянут туда: ну как без выспренности озвучить горьковскую мечту о чистом человеке и красивой жизни?! Как совместить горьковский романтизм с жёсткостью и беспощадностью его видения жизни?
Наверное, неслучайно лучше разговаривающих коллег Горького станцевали, выразили в музыке артисты Музыкального театра из Чувашии Е.Лемешевская, Т. Альпидовская, А. Субботин. Ранняя романтическая сказка о красавице Нунче, которая оказалась соперницей собственной дочери, вызвала её на соревнование, победила, перетанцевала и... умерла, стала чуть ли не лучшим спектаклем фестиваля. Музыку к балету «Нунча» написал болгарский композитор К. Ламбов, поставили его балетмейстеры-хореографы Е. Лемешевская и Г. Никифорова. Получилась прекрасная, безупречно красивая история любви и смерти!
К сожалению, не повезло на этом фестивале театру — хозяину, нижегородцам, из-за внезапной болезни одного из ведущих актёров-участников они не смогли показать свою «Вассу».
Но чем прекрасны любые фестивали, это всегда часть общей профессиональной мастерской, повод для встреч и уроков, для пополнения мастерства и опыта. И почти всегда кто-то из коллег выбивается из общего ряда, оказывается впереди и преподносит неожиданный сюрприз. Так было и в этот раз. Хотя спектаклю режиссёра Адольфа Шапиро «Дети солнца», поставленному в Малом театре, уже 6 лет и он отмечен многими знаками одобрения и внимания разных фестивалей, присутствие его в Нижнем Новгороде и участие во внеконкурсной программе придало особый смысл происходящему.
Для меня он пополнил немногочисленный личный список спектаклей-событий. Прежде всего фигурой центрального героя, редко удававшейся на сцене, Павла Фёдоровича Протасова в исполнении Василия Бочкарёва. Учёный, чудак, умница и отшельник, именно у Бочкарёва я поняла одну особенность Протасова, всё для меня объяснившую: он — со всеми, в гуще большого дома и большого круга людей, но и — один... Вот этот круг одиночества, который сумел построить вокруг себя большой глубокий актёр, многое, если не всё, объясняет в судьбе героя. А образ-то, парафраз толстовского Протасова из «Живого трупа».
Он — другой в отличие от всех. Нигде прежде я не прочитывала такой поразительной автобиографичности образа. Отдельному, отличному от окружающих, другому всегда трудно живётся на земле. Что совершенно не исключает и готовности Протасова прийти на помощь, и открытость, и детскую чистоту. Воистину — солнечный человек.
В спектакле герой в замечательной актёрской компании и в каждом своя загадка: загадка красоты у Светланы Амановой в Елене (а какая интересная ещё одна драматическая перекличка с другой загадочной красавицей, Еленой у Чехова, друга Горького, в «Дяде Ване»!), загадка таланта в Лизе Л. Титовой, простоты в Мелании Е. Глушенко, любви у Чепурного — В. Низового. Следовало бы перечислить всех исполнителей, как во всяком настоящем спектакле, они все хороши, все вместе — ансамбль. До няньки Антоновны Л. Поляковой: у неё и текста-то мало, но она — основа дома, кормилица, мать, основа основ. Чудные разные горничные Фима и Луша (О. Жевакина, И. Жерякова). Замечательный слесарь Егор А. Коршунова, друг и часть дома, красавец, богатырь, пролетарий, легко превращающийся в злобного зверя, врага интеллигенту Протасову. Незабываем финал спектакля, когда большие, могучие мужики собирают круг вокруг героя и... распинают его... А от его длинного монолога в финале режиссёр оставляет лишь фразу: «...человек должен...» — и ставит многоточие. Действительно же, что должен человек, каждый из нас понимает по-своему…
Анна КУЗНЕЦОВА
НИЖНИЙ НОВГОРОД – МОСКВА
«Литературная газета», №6 2012
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького. Великий русский писатель появился здесь на свет под именем мещанина Алексея Максимовича Пешкова. На многих домах — мемориальные доски, в центре города, на Покровке, красавец-театр, построенный 115 лет назад местными купцами к знаменитой Нижегородской ярмарке. В 1932 году, несмотря на протесты писателя, Нижний Новгород переименовали в Горький. Теперь городу опять вернули историческое имя. «Соцреализм» отменили, а значит, вместе с социалистическими ценностями выкинули из обихода и пьесы классика. Однако нижегородский театр, сохранивший имя классика и преданность ему, захотел возродить существовавший с 1958 года фестиваль имени Максима Горького (не проводившийся почти двадцать последних лет).
Не так много оказалось желающих и могущих принять в нём участие. Спасибо, в Нижнем Новгороде оказалась немалая и неробкая интеллигенция, об исчезновении которой теперь любят болтать и спорить (преимущественно в столице), а ещё её поддержало правительство во главе с Валерием Шанцевым, и V Театральный фестиваль Максима Горького состоялся.
Снова на родине. Так, кстати, назывался первый художественный фильм, сделанный на местном телевидении о возвращении Горького после длительного отсутствия в Италии, о его путешествии по Волге, о встречах, как он умилялся, часто плакал, в создании сценария которого мне довелось участвовать. А роль Горького замечательно играл Вацлав Янович Дворжецкий.
Ну действительно же, огромная, великая, космического масштаба фигура. С того же масштаба сложностями и противоречиями... «Человек — это звучит гордо» — одни повторяли эту фразу его Сатина с доверием, другие — с презрением. «Человек — это не ты, не я, не он... Человек — это ты, я, он...» — это из того же монолога. Что это такое? Как понимать?
Марийский русский драматический театр из Йошкар-Олы, привёзший сюда спектакль по пьесе «На дне», не стал мучиться с разгадкой этой фразы, он её просто выкинул вместе со сложными характерами пьесы, упростив их до невозможности. Лука с ножом десантника за поясом... Сатин — постаревший и погрузневший до таких размеров, до которых прототип, пьяница, бродяга, шулер, и не дожил бы... Не характеры, а обозначения их у Барона, Актёра, Бубнова... Странная сценография В. Шилькрота, то есть мысль-то понятная: второй и первый этажи... верх и дно... фасад с колоннами и... ночлежка, — но второй этаж не обжит, а первый тоже существует отдельно от актёров. Зачем тогда всё? А ведь в Марий Эл приезжала разгадывать Горького столичная бригада постановщиков во главе с режиссёром В. Портновым! Разве что Васька Пепел — Ю. Синьковский — был точен и интересен.
Ах как непрост Горький со своими пьесами, — ещё раз думалось в Нижнем Новгороде.
Два спектакля игрались по пьесе «Последние»: столичного Театра имени Гоголя в постановке Сергея Яшина и скромной труппы из Тамбова, где режиссёр Мавлет Тулпаров. Разные спектакли. Разная сценография. Разные актёры.
Добротный красивый бытовой интерьер с внутренней лестницей, малоиспользованной даже в мизансценировании у художника В. Валериуса в Тамбове.
Покосившиеся стены, колонны Елены Качелаевой в доме Коло мийцевых в московском спектакле нарочиты, назойливы, опять же статичны.
Самое же досадное, что могучие роли Ивана, Якова, Софьи, их детей и окружения, пожалуй, что ни в одном спектакле не нашли достойных исполнителей (редкое исключение — Верочка из Тамбова — В. Коссинская).
Не терпит Горький ни аффектации, ни ложного пафоса, чем страдали даже столичные мастера — Светлана Брагарник, Александр Дик, Ирина Выборнова. И романтика, и публицистика его особого свойства.
Но сам текст горьковский, если он пробивался сквозь тамбовскую неумелость или столичную громкость, вызывал поразительное ощущение актуальности и необходимости. Действительно же, главная линия фронта сегодняшней борьбы пролегает через семью, а её разрушение — первый показатель нездоровья общества. Не будет детей, продолжения у Коломийцевых, и если эту историю не прожить всерьёз и глубоко, то никакими эффектными проходками домочадцев с дровами, разжигающими огонь революции, горьковскую пьесу не раскрыть.
А тексты горьковские очень сложны для актёрского произнесения! Они и не бытовые, но и не пафосные, а тянут туда: ну как без выспренности озвучить горьковскую мечту о чистом человеке и красивой жизни?! Как совместить горьковский романтизм с жёсткостью и беспощадностью его видения жизни?
Наверное, неслучайно лучше разговаривающих коллег Горького станцевали, выразили в музыке артисты Музыкального театра из Чувашии Е.Лемешевская, Т. Альпидовская, А. Субботин. Ранняя романтическая сказка о красавице Нунче, которая оказалась соперницей собственной дочери, вызвала её на соревнование, победила, перетанцевала и... умерла, стала чуть ли не лучшим спектаклем фестиваля. Музыку к балету «Нунча» написал болгарский композитор К. Ламбов, поставили его балетмейстеры-хореографы Е. Лемешевская и Г. Никифорова. Получилась прекрасная, безупречно красивая история любви и смерти!
К сожалению, не повезло на этом фестивале театру — хозяину, нижегородцам, из-за внезапной болезни одного из ведущих актёров-участников они не смогли показать свою «Вассу».
Но чем прекрасны любые фестивали, это всегда часть общей профессиональной мастерской, повод для встреч и уроков, для пополнения мастерства и опыта. И почти всегда кто-то из коллег выбивается из общего ряда, оказывается впереди и преподносит неожиданный сюрприз. Так было и в этот раз. Хотя спектаклю режиссёра Адольфа Шапиро «Дети солнца», поставленному в Малом театре, уже 6 лет и он отмечен многими знаками одобрения и внимания разных фестивалей, присутствие его в Нижнем Новгороде и участие во внеконкурсной программе придало особый смысл происходящему.
Для меня он пополнил немногочисленный личный список спектаклей-событий. Прежде всего фигурой центрального героя, редко удававшейся на сцене, Павла Фёдоровича Протасова в исполнении Василия Бочкарёва. Учёный, чудак, умница и отшельник, именно у Бочкарёва я поняла одну особенность Протасова, всё для меня объяснившую: он — со всеми, в гуще большого дома и большого круга людей, но и — один... Вот этот круг одиночества, который сумел построить вокруг себя большой глубокий актёр, многое, если не всё, объясняет в судьбе героя. А образ-то, парафраз толстовского Протасова из «Живого трупа».
Он — другой в отличие от всех. Нигде прежде я не прочитывала такой поразительной автобиографичности образа. Отдельному, отличному от окружающих, другому всегда трудно живётся на земле. Что совершенно не исключает и готовности Протасова прийти на помощь, и открытость, и детскую чистоту. Воистину — солнечный человек.
В спектакле герой в замечательной актёрской компании и в каждом своя загадка: загадка красоты у Светланы Амановой в Елене (а какая интересная ещё одна драматическая перекличка с другой загадочной красавицей, Еленой у Чехова, друга Горького, в «Дяде Ване»!), загадка таланта в Лизе Л. Титовой, простоты в Мелании Е. Глушенко, любви у Чепурного — В. Низового. Следовало бы перечислить всех исполнителей, как во всяком настоящем спектакле, они все хороши, все вместе — ансамбль. До няньки Антоновны Л. Поляковой: у неё и текста-то мало, но она — основа дома, кормилица, мать, основа основ. Чудные разные горничные Фима и Луша (О. Жевакина, И. Жерякова). Замечательный слесарь Егор А. Коршунова, друг и часть дома, красавец, богатырь, пролетарий, легко превращающийся в злобного зверя, врага интеллигенту Протасову. Незабываем финал спектакля, когда большие, могучие мужики собирают круг вокруг героя и... распинают его... А от его длинного монолога в финале режиссёр оставляет лишь фразу: «...человек должен...» — и ставит многоточие. Действительно же, что должен человек, каждый из нас понимает по-своему…
Анна КУЗНЕЦОВА
НИЖНИЙ НОВГОРОД – МОСКВА
«Литературная газета», №6 2012
11.02.2012
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
11 февраля - день рождения народного артиста России Александра Викторовича Коршунова. Поздравляем!
18.01.2012
Подробнее
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина. Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене. К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
«Поговорив с Богом…» — читает Александр Коршунов
«Там, позади, мой город…» — читает Алексей Кудинович
«У меня нет никакого шанса…» — читает Василий Бочкарёв
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене. К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
«Поговорив с Богом…» — читает Александр Коршунов
«Там, позади, мой город…» — читает Алексей Кудинович
«У меня нет никакого шанса…» — читает Василий Бочкарёв
05.09.2011
Подробнее
АНОНС
5 сентября в 21:25 телеканал «Россия – Культура» начинает показ многосерийного художественного фильма «Раскол». Режиссер-постановщик – Николай Досталь. Зрителям Малого театра фильм может быть также интересен тем, что в нем заняты сразу несколько артистов театра: Александр Коршунов (Иван Неронов), Сергей Потапов (сотник Агишев), Игорь Григорьев (Никита Иванович Романов), Георгий Вавилов (князь Ромодановский), Филипп Марцевич и Евгений Куршинский.
06.05.2011
04.04.2011
Подробнее
«Звуковой архив Малого театра» АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
«Звуковой архив Малого театра»
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
«Звуковой архив Малого театра»
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
Эфир от 2 апреля
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
Эфир от 2 апреля
02.04.2011
11.02.2011
Подробнее
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ
Очерк Алисы Никольской из книги «Звезды Малого театра». – М., 2002.
Пой мне — это будет моей болью,
Это будет моей любовью:
Я услышу все, что ты мне споешь...
Ольга Тишина. «Пой мне»
Любовь сопутствует ему повсюду В театре, где он служит, его обожают коллеги, что редко бывает с теми, кто находится в несколько привилегированном положении. В его доме царит мир и согласие; он родился в этой атмосфере и привнес ее в собственную семью. Многочисленные поклонники согревают его ореолом зрительской любви. Наконец, сам он постоянно пребывает в состоянии влюбленности. В профессию, в жизнь, в людей, в свои роли и свою публику. Такие люди не имеют врагов. И — что бывает еще реже — не имеют завистников. К нему можно испытывать — в той или иной форме — только любовь.
Неудивительно, что практически все герои Александра Коршунова, сыгранные им на сцене, — люди с неистовой, обостренной любовью к жизни. Восприимчивые до болезненности, живущие так, словно каждый день для них последний, и нужно успеть ощутить, познать все до конца. И тем более неудивительно, что герои эти, за редким исключением, — не наши современники. Ибо Коршунов, кажется, рожден, чтобы воплощать на подмостках людей из другого мира. Таких, как он сам, поскольку наше время нещадно истребляет романтиков, остро чувствующих и заботящихся о состоянии своей души. Александр Коршунов — из тех редких счастливцев, сохранивших себя и нашедших возможность жить и творить, не идя на компромиссы с собой.
Как правило, рождающиеся в театральных семьях, за редким исключением, рано или поздно приходят на сцену.
Коршунов — представитель славнейшей театральной династии. Дед — знаменитый режиссер МХАТа Илья Судаков (это его под именем Фома Стриж вывел в «Театральном романе» Михаил Булгаков); бабушка — прославленная актриса МХАТа Клавдия Еланская; отец — актер и директор Малого театра Виктор Коршунов; мама — художественный руководитель Театра «Сфера» Екатерина Еланская. К слову сказать, теперь династию успешно продолжает сын Александра и его супруги, театральной художницы Ольги Коршуновой, Степан (кстати, именно отец сподвиг Степана на занятие актерством). Вобрав в себя лирико-героическое дарование деда, неистовый темперамент и обостренную чувствительность отца, Степан Коршунов на сегодняшний день — один из наиболее ярких молодых романтических героев московской сцены. Однако здесь от сравнений никуда не деться. Что же касается Александра Коршунова, то с самых первых появлений на сцене он поражал своей непохожестью. Не внешней — он и его мама практически на одно лицо. Непохожестью таланта. Неожиданностью до шока во всем — интонациях, манерах восприятия действительности. И по сей день сравнить его не с кем. Он уникален — и потому узнаваем. И за это любим.
Когда человек молод, ему свойственна тяга ко всему новому. Коллектив, куда перекочевал почти весь курс Александра Коршунова — выпускной курс Школы-студии МХАТа под руководством Виктора Монюкова, — так и назывался: Новый драматический театр. Коршунов до сих пор с нежностью вспоминает время, проведенное на этих подмостках: все-таки там произошло его «посвящение в профессию». Да и восемь лет в Новом драматическом никак нельзя назвать пустой тратой времени. Первыми крупными ролями артиста Коршунова стали Алеша в спектакле «Кто этот Диззи Гиллеспи?» (пьеса А. Соколовой, постановка В. Ланского и В. Богомазова), Полевой в «Разломе» Б. Лавренева (постановка В. Ланского) и следователь Андреев в драме Г Данаилова «Осень следователя» (режиссер А. Юников). И «лицо» большинства его последующих персонажей выявилось именно из тех, юношеских героев. Уже тогда все в один голос заговорили о его простодушном обаянии, потрясающей естественности, распахнутости,
умении сразу выбирать верную и чистую, как звук скрипки, интонацию. Алеша в исполнении А. Коршунова в спектакле «Кто этот Диззи...» — человек-музыка, человек-инструмент. Его струны поют от малейшего соприкосновения с реальностью. Поют то нежно, то больно. Он слушает не только музыку, но и саму жизнь, стараясь помочь научиться чувствовать всем вокруг. «Так и хочется выбежать на улицу и крикнуть: послушайте! Прислушайтесь к себе! То, что больно, так естественно. Так и должно быть — больно...» — говорит Алеша. Он устремлен навстречу своей заветной мечте: стать музыкантом подобно знаменитому «богу джаза» Диззи Гиллеспи, который для него — камертон действительности. Но мечта Алеши неосуществима, а удел его — одиночество. Поскольку обычным людям сложно вынести рядом с собой столь обостренно чувствующего человека. Непохожесть Алеши на других становится трагедией и для его любви к девушке Кате, ибо при всей чистоте, искренности и взаимности чувств их взаимоотношения разрушаются. Кажется, что в той давней работе, как в зеркале будущего, отражаются почти все последующие роли Александра Коршунова. Но особенно — чеховский Костя Треплев и Юрий — доктор Живаго. Тема живого, проблема поиска человеком себя, своего места в мире, прочувствована актером до мелочей и преподана с редкостной степенью откровенности.
Однажды, применительно к игре кого-то из великих, был упомянут термин «мучительно». Именно так — мучительно — сыграл Коршунов своего Живаго. Смиренно, горестно, до дрожи исповедально. Неуловимая трагичность присутствует в спектакле с самого начала, проскальзывая даже в безмятежных эпизодах беззаботной юности героя. Юрий Живаго все делает «через край» — любит, ненавидит, страдает и радуется. Но больше всего, конечно, любит. Эпизоды с Ларой — Ириной Мреженовой, женщиной, на какой-то момент ставшей для него смыслом жизни, подкупают своей невинностью в сочетании с неистовством чувств. Начиная с первого объяснения, когда он говорит, что-то поясняет, злится на себя, как школьник, — и вдруг порыв, резкий, как сквозняк, словно рвутся обнаженные сосуды, ведущие к сердцу, и наружу вырывается весь сумбур эмоций, сметая все на своем пути. Продолжая их внезапной встречей спустя годы, изменившие обоих, — в ослепительном луче света эти двое, сорвавшиеся с жизни, одинокие, словно на кораблике посреди бушующих волн, обезумевшие, живые, страстные, говорят о чем-то, боясь даже на секунду оторваться друг от друга. И заканчивая прощанием, моносценой Живаго, когда он читает стихи, то глухо, то срываясь на стон или крик, то утихая до шепота; его плечи опущены, как у старика, а глаза полны боли, переполняющей все его существо. Трагедия надломленной души звучит даже в политизированных моментах спектакля: Живаго мечется, плачет, его душа постоянно кровоточит, но он не заслоняет вечно больную рану и ходит с ней, выпрямившись во весь рост, хотя нередко голова его бессильно падает, и силы оставляют его. Как происходит и в момент его нелепой, бессмысленной смерти. «Я почувствовал, что надорвал что-то в себе», — говорит он, делает еще несколько шагов, чуть быстрее других подавшись вперед на повороте воображаемого трамвая, — и падает плашмя, тихо, как сломанная ветка. Гибель, не ставшая освобождением. Коршунов играет трагедию в чистом виде, без социальных примесей, выводя на первый план простое и вечное, возвышая судьбу пастернаковского героя до космических масштабов.
Вспоминая роль Живаго, перебирая в памяти другие, столь же пронзительно сыгранные Александром Коршуновым роли, невольно задаешься вопросом: откуда в таком спокойном, даже тихом человеке, поглощенном внутренним самосозерцанием и созиданием, такая буря страстей? Распространенное мнение, что, прежде чем сыграть чувства, надо их преодолеть, в данном случае разбивается вдребезги. Да и не выдержит ни один живой человек столько, сколько переживают на сцене герои Коршунова. А сам актер хранит эту тайну в своей душе, за семью печатями, предоставляя поклонникам биться над загадкой его таланта. Но сделаем еще один кивок назад.
Другой заметной ролью времен Нового драматического стал для Александра Коршунова Андреев, молодой ответработник из спектакля «Осень следователя». Только что получивший назначение, впервые переступивший порог собственного кабинета специалист, человек честолюбивый, наделенный деловой хваткой и хроническим правдолюбием. Внимательно наблюдая за его словами и поступками, мы вскоре узнаем, что он не в восторге от своей службы, что мечталось ему стать адвокатом. А тут еще старое запутанное дело свалилось на его плечи... При всем социальном пафосе пьесы режиссеру и актерам удалось вытащить на первый план психологию взаимоотношений и сделать акцент на этом. Дуэль немолодого, потерпевшего моральное крушение следователя Петрова (Г. Короткое, ныне артист Театра имени Моссовета) и энергичного напористого Андреева становится наиболее интересной в спектакле. Ибо при всей огромной пропасти между ними эти двое оказываются очень близкими друг другу людьми. Только методы борьбы у них разные, и бескомпромиссность Андреева оказывается результативнее для дела, поскольку его не тяготят личные мотивы. Коршунову удалось сыграть Андреева не человеком-схемой, эдакой машиной правосудия, а живым человеком, наделенным мягкостью, обаянием, добротой и завидным чувством юмора. Решения его порой выглядят необдуманными — будто он лихо играет в какую-то детскую игру, а в это время на его симпатичной физиономии отражается азарт охотника, заводящий его порой в рискованные ситуации. Однако история с успешно завершенным «старым делом» заканчивается для Андреева серьезным жизненным переломом, окончательным взрослением души, возможностью иного взгляда на вещи. И — последующим путем наверх. Что можно сказать и о самом Коршунове.
Однако все хорошее когда-нибудь кончается. Наступил момент, когда Александр Коршунов вновь ощутил стремление к новому. Можно даже точно зафиксировать, когда это произошло: в 1983 году, после выхода спектакля «Маленький принц» в постановке Екатерины Еланской, ставшего поворотным как для режиссера, так и для исполнителя главной роли. Позже, уже на подмостках собственного театра — Театра «Сфера» — Еланская восстановит этот спектакль, и Коршунов снова будет играть главную роль. Вернее, даже две роли, соединенные в одну: Летчика и Маленького принца. Придя на просмотр и заглянув в программку, поначалу трудно отделаться от чувства удивления: главный герой — собственно принц — в перечне действующих лиц отсутствует. И когда на сцене впервые возникает Летчик, никак не можешь понять, что это за человек и зачем он ведет такие странные диалоги с самим собой? Однако вскоре начинаешь осознавать сложность и точность режиссерской задумки. Оказывалось, что Маленький принц существует в этом человеке в качестве alter ego, в котором собрано все чистое, светлое и прекрасное, все истины бытия, познающиеся лишь через детскую открытость души, наивность и свободу от условностей и предрассудков «взрослого» мира. И Маленький принц живет в каждом из нас, только надо уметь открыть его в себе и уберечь, ведь он такой хрупкий и так легко может исчезнуть. А потерять его опасно. Но уже хорошо однажды проникнуться им, чтобы хоть на миг осознать полноту жизни.
При всей спорности достоинств Театра «Сфера» надо отдать ему должное. В этом театре Александр Коршунов сыграл, может быть, наиболее выявляющие основные грани его актерского таланта роли: Юрия Живаго в спектакле «Доктор Живаго» по Б. Пастернаку, и Максудова в «Театральном романе» М. Булгакова, «маленького человека», неизлечимо больного театром, трагически-восприимчивого и задыхающегося от любви к неизведанному, безумному, но такому изумительному творческому миру.
Однако «Сфера» «Сферой», а после ухода из Нового драматического театра основным домом Александра Коршунова стал Малый театр, где актер успешно служит по сей день. И не просто служит, а является едва ли не самым востребованным актером в труппе. На данный момент в его репертуаре семь спектаклей, а за плечами еще две режиссерские работы. А иного и быть не могло — уникальный талант всегда должен быть употреблен по назначению. Практически каждый режиссер, приходя на постановку в Малый, находил в Коршунове «своего» актера, и у последнего сложился такой репертуар, что хоть сейчас орден давай.
А началось все с режиссера Владимира Седова. Его спектакли «Накануне» по И.С. Тургеневу и «Сон о белых горах» по В. Астафьеву дали возможность молодому актеру ярко дебютировать на новых для него подмостках. В лирическом, кружевном и вместе с тем заостренном тургеневском повествовании Коршунов сыграл скульптора Павла Шубина, человека обаятельного и одаренного, но с потребительским отношением к жизни. Он постоянно чем-то увлечен, хватается то за одно дело, то за другое, ничего не доводя до конца. Ему свойственна пылкость и впечатлительность, однако он рациональнее своего друга и антипода Берсенева, идеологические споры с которым — одна из наиболее важных линий в спектакле. Шубин — Коршунов везде и во всем желает быть «нумером первым», вне зависимости от целей и обстоятельств. Помимо всего прочего актеру удалось замечательно уловить общую интонацию и органично вписаться как в стилистику, так и в ансамбль Малого театра. Более того, рецензенты того времени отмечают и несказанное удовольствие артиста от пребывания на театральных подмостках, что ощущалось как в зрительном зале, так и на сцене.
«Сон о белых горах» — работа принципиально иного плана. Образ полуграмотного таежника Акима, пожалуй, был самым сложным в спектакле, и задачи, возложенные на Александра Коршунова, оказались весьма трудны. Поскольку роль Акима не только самая большая по объему, но и стержневая, главная, в ней воплощена авторская идея естественной, природной, не испорченной цивилизацией человеческой души. Но молодой актер не только справился с фактурой роли, но и полностью вжился в нее, полюбил сам и заставил зрителей полюбить своего героя. Внешняя характерность оказалась не менее важна, чем психологическая достоверность: кажущаяся заурядность облика — простенькая одежда, курносое лицо, растрепанные волосы, неуверенная манера поведения — только самое начало разговора. Порой думается, что это даже не столько его черты, сколько упрек нам: часто ли вы способны увидеть за этим большее, истинное? Неспроста этот герой напоминает другого непонятого и отвергнутого жизнью — князя Мышкина.
...Когда охотник-зимовщик Аким находит в своей избушке на далекой Энде постороннего человека — тяжелобольную, в беспамятстве девушку, он поначалу не испытывает ничего, кроме досады и брезгливой жалости. Рушатся планы, уходит дорогое время, явственной становится угроза погибели в зимней тайге — ведь за больной нужен уход, а запасов в избушке на одного... Перед нами разворачивается — где в шутку, где серьезно — драма постижения человека человеком: через страдание, сочувствие, страх, боль, отчаяние, надежду. Выхаживая больную, Аким попутно преподает ей нехитрую школу жизни («Оне свою только боль слышат, свою только жисть ценят!»). Но за понимание, привязанность, любовь платится цена неимоверная, тяжелая. Ибо подобные чувства столь же фантастичны и в нормальной жизни несбыточны, как сон о белых горах, которыми и грезит Аким.
На недостаток ролей Коршунову никогда не приходилось жаловаться. В самом начале его службы в Малом случились как крупные работы, так и небольшие, но заметные в каждом спектакле. Неожиданно открылось комедийное, даже фарсовое дарование актера, подкрепленное соответствующими ролями. Был «недоросль» Митрофанушка из спектакля Виталия Иванова по «Недорослю» Д.И. Фонвизина, сыгранный Коршуновым с изрядной долей лукавой иронии, и в чем-то схожий с ним придурковатый Мироша в знаменитых «Холопах» П.П. Гнедича в постановке Бориса Львова-Анохина, и находчивый слуга Ковьель в довольно неудачном спектакле «Мещанин во дворянстве», сделанном совместно с Камерным театром Тель-Авива, и — несколько позже — Гаврило в «Горячем сердце» А.Н. Островского режиссера Бориса Морозова, «маленький человек», наделенный большой любовью, согревающий своим теплом тлеющий уголок, неказистый, неприметный, но с чистой и прозрачной душой. А потом — хотя, быть может, чересчур потом — случился Константин Треплев в «Чайке», роль-мечта и роль-опасность для всех, кто с ней соприкасался.
А.К.: «Я не могу сказать, что мечтал об этой роли. Но действительно, и радость, и опасность были, потому что любой актер может мечтать о такой работе, а с другой стороны — она небезопасна по-человечески. Потому что в Треплеве есть высокая степень ранимости, незащищенности юности, которой свойственна и энергия, и талант, и вера в то, что все будет так, как мечтается, но есть и эта незащищенность от ударов судьбы. Каждый из нас сталкивается в жизни с таким моментом перелома, когда не получается то, что хотелось, и человек либо должен обрести сильную веру, либо какую-то опору, защиту. А Треплев и не обрел веры, и не защищен, и он отказался дальше участвовать в жизни.
Чеховские пьесы вообще очень сложно играть. Хотя он пишет совершенно разные характеры, но он сам словно рассыпан в каждом из персонажей. Нужна очень глубокая работа, какой-то особый настрой души, чтобы иметь возможность раскрыть написанное им».
Треплев Александра Коршунова — человек мятущийся. Даже мятежный. «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой...» Его требования ко всему — к жизни, к творчеству, к любви — непомерно высоки, и поэтому он создает массу неудобств окружающим: и беззаботной Аркадиной (Ирина Муравьева), и равнодушной Нине (Инна Рахвалова), и самоуверенному ограниченному Тригорину (Юрий Соломин). Костя Треплев с его устремленными в небо глазами, пронзительным, слышным в каждом пыльном закоулке голосом, в котором звенит радость, то и дело переходящая в слезы, — невольно, словно прокурор, незаслуженно строго осуждающий жизнь и образ мыслей всех вокруг. Он становится их совестью, но даже не подозревает об этом. И потому так болезненно для него непонимание матери и любимой девушки, так горько он переживает свои творческие неудачи. Со свойственным всем молодым людям максимализмом Треплев стремится к идеальному во всем, требуя этого и от остальных. Не желая понимать, что людям удобно так, как они существуют, что его идеализм им просто мешает. Как, впрочем, и он сам. Странный, почти блаженный и почти безумный «человек-артист», родившийся не в свое время и не в своей среде. Легкий, порывистый и в то же время немного неуклюжий, неловкий, он напоминает крылатое существо, созданное для полета, но еще не научившееся управляться со своими крыльями. В какой-то момент он вспархивает бабочкой — чтобы потом упасть вниз камнем. Особенно болезненно последнее падение: осознание. К гибели Костю Треплева привело осознание того, что его энергии и таланта не хватит, чтобы изменить общество. Скорее общество засосет его, превратив в посредственность. В сцене перед самоубийством он настолько спокоен и умиротворен, что только в одной случайной реплике, вернее, даже в интонации, прорывается гнетущая боль, поглотившая его, словно песчинку. Боль, от которой только одно спасение. Ничего, впрочем, не изменившее.
Вообще Александра Коршунова по жизни преследуют писатели. Не в буквальном смысле, конечно, — на сцене. Подавляющее большинство его героев — литераторы. И уже упоминавшийся Максудов, и Костя Треплев, и еще один Константин: Мастаков из малоизвестной пьесы М. Горького «Чудаки». Последний спектакль примечателен еще и тем, что здесь Коршунов впервые попробовал себя в качестве режиссера. Правда, нельзя не заметить, что на том этапе Коршунов-актер переиграл Коршунова-режиссера. Притом что спектакль получился цельным, грамотно сделанным, с оттенком милой старомодности. В центре его — образ незадачливого литератора, очень схожего по сути своей с чеховскими героями-мечтателями: тем же Треплевым, Петей Трофимовым (тоже в свое время сыгранным Коршуновым), дядей Ваней. Поначалу возвышенный и искренний фантазер, Мастаков на глазах мельчает, превращаясь в капризного, обидчивого и беспомощного мальчишку, по-детски ищущего защиты у едва не преданной им жены. Незащищенность его оборачивается никчемностью, гордая нелюбовь к страданиям — слабостью. Ни как сильный мужчина, ни как творец он не состоялся. «Плохо знает себя, живет, играя, как во сне живет, и верит в сны», — скажет о Маста-кове его жена. Однако сны, уход в призрачную реальность для Мастакова — единственный способ примириться с реальностью. И в какой-то степени — сохранить себя, свою душу, пусть и ничем не примечательную для общества. «Чудаки», при всей их технической неровности, для Александра Коршунова стали программными, ибо тема взаимоотношений поэтической души с действительностью — одна из основных во всей его творческой биографии. И речь не только о сыгранных ролях...
Однако режиссура, видимо, прочно засела в голове Александра Коршунова, и два года назад на подмостках Малого (а точнее — на Малой сцене филиала театра) появился спектакль «Трудовой хлеб» по опять-таки малоизвестной пьесе программного для этого театра драматурга А.Н. Островского. Здесь уже Коршунов совершенно справедливо решил не смешивать актерскую и режиссерскую профессии, что, безусловно, пошло на пользу спектаклю. Ибо в нем — чего не хватало предыдущей работе — появилась и мастерски выстроенная атмосфера, и точная, до ювелирности, проработка характеров. Оттенок симпатичной старомодности становится частью воздуха спектакля. Да и герои выглядят словно только что из другого времени — времени написания пьесы. Коршунов-режиссер необыкновенно любит своих подопечных, сочиненных Островским, наблюдая за нехитрыми перипетиями их жизни с нежностью и сочувствием. Кажется, что он вложил себя в каждую их улыбку и слезу, в их любовь, радость и переживания. Никому при этом не отдавая предпочтения — и актерский ансамбль получился ровным и гармоничным. При всей скромности и интеллигентности спектакля ему не удалось избежать одного — громкой шумихи вокруг него (одно выдвижение на «Золотую маску» чего стоит). Однако сей поток комплиментов не пошел во вред режиссеру. Во всяком случае, Александр Коршунов никогда не был замечен в погоне за почестями. Он — из тех тихих творцов-созидателей, кто спокойно делает свое дело, полагаясь на тех, кто захочет понять и оценить.
Сейчас в театре полным ходом идут репетиции «Пучины» того же Островского. Премьера уже на подходе. Думается, что режиссерская манера тоже должна «устояться», и оттого есть ощущение, что третий спектакль Коршунова-режиссера окажется еще лучше.
Поначалу, когда вдумываешься в природу режиссерского дарования Александра Коршунова, заходишь в тупик. Поскольку режиссура обязательно предполагает внутреннюю жесткость, которую в нашем герое при всем желании разглядеть не получается. Однако калейдоскоп ролей Коршунова немного приоткрывает завесу над этой загадкой. Ибо среди них помимо трагических романтиков с открытой душой наблюдаются и люди четко мыслящие, требовательные, способные на жестокие решения и поступки. Вернее, такой человек один: Борис Годунов из исторической трилогии А. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» (занятно: Коршунов сыграл зятя Малюты через четыре года после того, как сыграл его сына, Максима Скуратова, в спектакле «Князь Серебряный» по пьесе того же А.К. Толстого). В спектакле, поставленном В. Драгуновым, две основные сюжетно-психологические линии, тесно сплетенные между собой. Одна, идущая по ниспадающей, — постепенное угасание сил и возможностей великого Иоанна Грозного (эту роль по сей день играет Александр Михайлов). Вторая же, наоборот, стремительно рвущаяся вверх, — политическое становление шурина царя, Бориса Годунова. Годунов Александра Коршунова приковывает к себе внимание с первой же сцены, когда думные бояре судорожно решают, кому наследовать корону. Он сидит себе в отдалении, делая вид, что происходящее касается его в наименьшей степени, но точно вникая в каждое произнесенное слово. И когда приходит его очередь, он высказывает соображения, наиболее выгодные как стране, так и ему лично, заручаясь тем самым поддержкой как царя, так и бояр. Этот Годунов — человек жесткий, даже жестокий, его поступки не прямолинейны, а ум изворотлив и хитер. Однако его жестокость не бездумна, а если эгоистична, то в меру. Среди суетящихся бояр, у которых эмоции явно превалируют над разумом, Годунов выглядит единственным, кому свойственно здравомыслие и даже мудрость.
Он трезво оценивает и сложившуюся в стране ситуацию, и психологический настрой людей, «зацепляя» любую проблему, исходя из ее корней. Его дар убеждения вкупе с пламенностью речей пленяет даже самых недоверчивых, и никто не в состоянии угадать, что же у него на уме на самом деле. «Сел ниже всех, а под конец стал первым», — ворчат завистники, в глубине души восхищаясь деловыми качествами Годунова. Он прогибается перед Иоанном, но не теряет при этом своего достоинства, зная, что это — необходимая часть политической деятельности. Становясь нужным царю, Годунов способен даже снести унижения (великолепна сцена, когда Иоанн, рассердившись на дерзость шурина, пинает его сапогом в спину, повергая тем самым на колени, а тот подчиняется, но без сломленности). Осознавая тем самым, что поведение Иоанна продиктовано не самодурством, а страхом — и страхом вполне закономерным. Александр Коршунов в этой роли напрочь перечеркивает представление о себе прежнем: у него меняются и движения — не остается и следа от легкости и порывистости, они сменяются армейской четкостью и выверенное тью, — и голос, из которого исчезают привычные звенящие нотки, уступая место глухим интонациям и резкому отчеканиванию слов. В противовес другим героям Коршунова, в первую очередь живущим чувствами, Годунов — воплощение чистого разума. И эмоции, им испытываемые, диктуются разумом, а не наоборот. Это первоклассное качество для хорошего политика, каковым Годунов и является в первую очередь. Наглухо закрытый перед людьми, он раскрывается только в пылких, страстных монологах, вырывающихся из глубины его существа. «Моя душа борьбы и дела просит; я не могу мириться так легко», — восклицает он. Его поступки не всегда лицеприятны, он без колебания отправляет людей на смерть, диктует свои условия, плетет интриги без единого узелка. Причем делает это легко, ничем не выдавая, что ему это стоит. «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты» — пушкинская характеристика очень подходит к Годунову — Коршунову. Режиссер и художник всячески подчеркивают его непохожесть на остальных, даже за счет костюма: в противовес белым одеяниям бояр Годунов предстает в черном кафтане с кроваво-красной рубахой. Плащ, однако, у него белый, но подкладка черная — простое, но точное решение показа двойственности натуры. Сыграть двойственность становится самой важной задачей для Коршунова. Ибо его Годунов, при всей жестокости, — не злодей. Он идет путем страшных дел, понимая, что в государстве, где он живет, иного пути к процветанию нет.
А. К.. «В Борисе Годунове, если сравнивать его с другими моими ролями, больше каких-то несовпадений с моим внутренним миром. Мне несвойственна жестокость, которой этот человек, безусловно, обладал в истории. Но в этой роли для меня важно то, что это тип общественного деятеля, который хотел у нас, в России, в тот момент, когда все разваливалось, доказать, что все может быть хорошо. Это трагизм личности, которую обстоятельства заставляют идти не прямым путем, грешить и в конце концов совершить тот грех, который уже нельзя преодолеть. Может быть, другой, придя к власти, этого бы не ощутил, а Борис все-таки чувствовал над собой рок. Я играю только первую часть трилогии, когда Годунов только подходит к этому, первые моменты перелома человеческой личности. Это мучительный процесс, и мне хотелось бы дать понять, что это не оголтело рвущийся к власти человек, а крупная, незаурядная личность».
Однако не все знатные особы, сыгранные Коршуновым, могут называться крупными личностями. Хотя, быть может, иные из них таковыми стали, если бы не трагические обстоятельства, из-за которых одни только закаляются, а другие — безвозвратно ломаются. Как принц Эрик — будущий шведский король Эрик XIV, старший сын великого монарха Густава. В масштабной исторической хронике Августа Стриндберга «Король Густав Васа», поставленной на сцене Малого выходцем из России шведским режиссером Александром Нордштремом, Эрик в исполнении Александра Коршунова становится самой болезненно-трагической фигурой. Поначалу он производит не самое благоприятное впечатление: нервный до истеричности, слабый до безволия, с судорожными движениями и срывающимся голосом, постоянно всем и всеми недовольный, ругающийся и сетующий на жизнь. Контраст его красно-оранжевого камзола с приглушенными строгими тонами высоких стен города и одеяниями остальных героев на первый взгляд кажется вызывающим и вульгарным. Да и эпатажное поведение, не сходящие с уст проклятия в адрес отца — по мнению Эрика, кровавого негодяя, по трупам идущего к власти, — не добавляют уважительного отношения к принцу. Однако чем дальше, тем больше проникаешься неистовой болью, которой переполнено нутро этого человека, болью, которая столь велика, что ее приходится прятать под маску вечного шута (а именно так воспринимают принца все при дворе, включая самого Густава, давно перестав относиться к нему всерьез). Кажется, что Эрик нарочно эпатирует всех, кто находится вокруг, своими бесконечными кутежами и пьяными выходками, дабы пробить стену равнодушия, воздвигнутую между ним и остальным миром. Пылкостью души, открытой для страданий, подвижностью психики, гордостью в сочетании со сломленностью Эрик — Коршунов напоминает другого принца — шекспировского Гамлета. Только судьба его еще драматичнее. Вместо обретения спокойствия в забвении Эрика ожидает еще долгий путь, трон и корона, любовь, интриги и множество всего другого, из чего составлена жизнь. Правда, радости ему это не доставит. Тот, у кого сердце нараспашку, а каждое дуновение ветра оставляет рану в душе, обречен на постоянные мучения. Правда, думается, что, представься ему выбор — остаться собой или научиться жить только разумом, задавив при этом возможность обостренно чувствовать, — он остался бы при своем.
Правду говорят: аппетит приходит во время еды. В том числе и аппетит к работе. Александр Коршунов сегодня — один из самых занятых актеров в своем театре. Но этого ему кажется мало. И мало даже успешно осваиваемой режиссуры. Недавно Коршунов принялся за едва ли не самую сложную театральную профессию: преподавание. В прошлом сезоне на спектакли выпускного курса Щепкинского училища мастерской Александра Коршунова ломилась вся Москва. Люди разного рода занятий и разного градуса скептицизма единодушно признавали, что такого удачного подбора студентов давно не приходилось видеть.
Сумасшедшая наша жизнь, постоянная борьба, неистовое кружение не всегда здоровых страстей, как правило, сказываются на людях не самым лучшим образом. Особенно на людях творческих — тех, кто сильнее, обостреннее ощущает действительность, чья психика более восприимчива и легче разрушаема. Однако Александр Коршунов нашел свой рецепт примирения с реальностью, свою очень простую возможность сохранить себя.
А. К.: «Способ один — верить и любить. Как угодно. Другого выхода нет и не дано. Конечно, мы недостаточно сильны, и всякое может случиться. Тот же Мастаков в «Чудаках» — он где-то играет, он и сам сознается, что бежит от действительности ради того, чтобы сохранить в себе что-то. Он совсем не идеальный человек, может и грешить, и заблуждаться, но в нем есть свет. Свет, без которого нельзя прожить никому из нас».
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ
Очерк Алисы Никольской из книги «Звезды Малого театра». – М., 2002.
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ
Очерк Алисы Никольской из книги «Звезды Малого театра». – М., 2002.
Пой мне — это будет моей болью,
Это будет моей любовью:
Я услышу все, что ты мне споешь...
Ольга Тишина. «Пой мне»
Любовь сопутствует ему повсюду В театре, где он служит, его обожают коллеги, что редко бывает с теми, кто находится в несколько привилегированном положении. В его доме царит мир и согласие; он родился в этой атмосфере и привнес ее в собственную семью. Многочисленные поклонники согревают его ореолом зрительской любви. Наконец, сам он постоянно пребывает в состоянии влюбленности. В профессию, в жизнь, в людей, в свои роли и свою публику. Такие люди не имеют врагов. И — что бывает еще реже — не имеют завистников. К нему можно испытывать — в той или иной форме — только любовь.
Неудивительно, что практически все герои Александра Коршунова, сыгранные им на сцене, — люди с неистовой, обостренной любовью к жизни. Восприимчивые до болезненности, живущие так, словно каждый день для них последний, и нужно успеть ощутить, познать все до конца. И тем более неудивительно, что герои эти, за редким исключением, — не наши современники. Ибо Коршунов, кажется, рожден, чтобы воплощать на подмостках людей из другого мира. Таких, как он сам, поскольку наше время нещадно истребляет романтиков, остро чувствующих и заботящихся о состоянии своей души. Александр Коршунов — из тех редких счастливцев, сохранивших себя и нашедших возможность жить и творить, не идя на компромиссы с собой.
Как правило, рождающиеся в театральных семьях, за редким исключением, рано или поздно приходят на сцену.
Коршунов — представитель славнейшей театральной династии. Дед — знаменитый режиссер МХАТа Илья Судаков (это его под именем Фома Стриж вывел в «Театральном романе» Михаил Булгаков); бабушка — прославленная актриса МХАТа Клавдия Еланская; отец — актер и директор Малого театра Виктор Коршунов; мама — художественный руководитель Театра «Сфера» Екатерина Еланская. К слову сказать, теперь династию успешно продолжает сын Александра и его супруги, театральной художницы Ольги Коршуновой, Степан (кстати, именно отец сподвиг Степана на занятие актерством). Вобрав в себя лирико-героическое дарование деда, неистовый темперамент и обостренную чувствительность отца, Степан Коршунов на сегодняшний день — один из наиболее ярких молодых романтических героев московской сцены. Однако здесь от сравнений никуда не деться. Что же касается Александра Коршунова, то с самых первых появлений на сцене он поражал своей непохожестью. Не внешней — он и его мама практически на одно лицо. Непохожестью таланта. Неожиданностью до шока во всем — интонациях, манерах восприятия действительности. И по сей день сравнить его не с кем. Он уникален — и потому узнаваем. И за это любим.
Когда человек молод, ему свойственна тяга ко всему новому. Коллектив, куда перекочевал почти весь курс Александра Коршунова — выпускной курс Школы-студии МХАТа под руководством Виктора Монюкова, — так и назывался: Новый драматический театр. Коршунов до сих пор с нежностью вспоминает время, проведенное на этих подмостках: все-таки там произошло его «посвящение в профессию». Да и восемь лет в Новом драматическом никак нельзя назвать пустой тратой времени. Первыми крупными ролями артиста Коршунова стали Алеша в спектакле «Кто этот Диззи Гиллеспи?» (пьеса А. Соколовой, постановка В. Ланского и В. Богомазова), Полевой в «Разломе» Б. Лавренева (постановка В. Ланского) и следователь Андреев в драме Г Данаилова «Осень следователя» (режиссер А. Юников). И «лицо» большинства его последующих персонажей выявилось именно из тех, юношеских героев. Уже тогда все в один голос заговорили о его простодушном обаянии, потрясающей естественности, распахнутости,
умении сразу выбирать верную и чистую, как звук скрипки, интонацию. Алеша в исполнении А. Коршунова в спектакле «Кто этот Диззи...» — человек-музыка, человек-инструмент. Его струны поют от малейшего соприкосновения с реальностью. Поют то нежно, то больно. Он слушает не только музыку, но и саму жизнь, стараясь помочь научиться чувствовать всем вокруг. «Так и хочется выбежать на улицу и крикнуть: послушайте! Прислушайтесь к себе! То, что больно, так естественно. Так и должно быть — больно...» — говорит Алеша. Он устремлен навстречу своей заветной мечте: стать музыкантом подобно знаменитому «богу джаза» Диззи Гиллеспи, который для него — камертон действительности. Но мечта Алеши неосуществима, а удел его — одиночество. Поскольку обычным людям сложно вынести рядом с собой столь обостренно чувствующего человека. Непохожесть Алеши на других становится трагедией и для его любви к девушке Кате, ибо при всей чистоте, искренности и взаимности чувств их взаимоотношения разрушаются. Кажется, что в той давней работе, как в зеркале будущего, отражаются почти все последующие роли Александра Коршунова. Но особенно — чеховский Костя Треплев и Юрий — доктор Живаго. Тема живого, проблема поиска человеком себя, своего места в мире, прочувствована актером до мелочей и преподана с редкостной степенью откровенности.
Однажды, применительно к игре кого-то из великих, был упомянут термин «мучительно». Именно так — мучительно — сыграл Коршунов своего Живаго. Смиренно, горестно, до дрожи исповедально. Неуловимая трагичность присутствует в спектакле с самого начала, проскальзывая даже в безмятежных эпизодах беззаботной юности героя. Юрий Живаго все делает «через край» — любит, ненавидит, страдает и радуется. Но больше всего, конечно, любит. Эпизоды с Ларой — Ириной Мреженовой, женщиной, на какой-то момент ставшей для него смыслом жизни, подкупают своей невинностью в сочетании с неистовством чувств. Начиная с первого объяснения, когда он говорит, что-то поясняет, злится на себя, как школьник, — и вдруг порыв, резкий, как сквозняк, словно рвутся обнаженные сосуды, ведущие к сердцу, и наружу вырывается весь сумбур эмоций, сметая все на своем пути. Продолжая их внезапной встречей спустя годы, изменившие обоих, — в ослепительном луче света эти двое, сорвавшиеся с жизни, одинокие, словно на кораблике посреди бушующих волн, обезумевшие, живые, страстные, говорят о чем-то, боясь даже на секунду оторваться друг от друга. И заканчивая прощанием, моносценой Живаго, когда он читает стихи, то глухо, то срываясь на стон или крик, то утихая до шепота; его плечи опущены, как у старика, а глаза полны боли, переполняющей все его существо. Трагедия надломленной души звучит даже в политизированных моментах спектакля: Живаго мечется, плачет, его душа постоянно кровоточит, но он не заслоняет вечно больную рану и ходит с ней, выпрямившись во весь рост, хотя нередко голова его бессильно падает, и силы оставляют его. Как происходит и в момент его нелепой, бессмысленной смерти. «Я почувствовал, что надорвал что-то в себе», — говорит он, делает еще несколько шагов, чуть быстрее других подавшись вперед на повороте воображаемого трамвая, — и падает плашмя, тихо, как сломанная ветка. Гибель, не ставшая освобождением. Коршунов играет трагедию в чистом виде, без социальных примесей, выводя на первый план простое и вечное, возвышая судьбу пастернаковского героя до космических масштабов.
Вспоминая роль Живаго, перебирая в памяти другие, столь же пронзительно сыгранные Александром Коршуновым роли, невольно задаешься вопросом: откуда в таком спокойном, даже тихом человеке, поглощенном внутренним самосозерцанием и созиданием, такая буря страстей? Распространенное мнение, что, прежде чем сыграть чувства, надо их преодолеть, в данном случае разбивается вдребезги. Да и не выдержит ни один живой человек столько, сколько переживают на сцене герои Коршунова. А сам актер хранит эту тайну в своей душе, за семью печатями, предоставляя поклонникам биться над загадкой его таланта. Но сделаем еще один кивок назад.
Другой заметной ролью времен Нового драматического стал для Александра Коршунова Андреев, молодой ответработник из спектакля «Осень следователя». Только что получивший назначение, впервые переступивший порог собственного кабинета специалист, человек честолюбивый, наделенный деловой хваткой и хроническим правдолюбием. Внимательно наблюдая за его словами и поступками, мы вскоре узнаем, что он не в восторге от своей службы, что мечталось ему стать адвокатом. А тут еще старое запутанное дело свалилось на его плечи... При всем социальном пафосе пьесы режиссеру и актерам удалось вытащить на первый план психологию взаимоотношений и сделать акцент на этом. Дуэль немолодого, потерпевшего моральное крушение следователя Петрова (Г. Короткое, ныне артист Театра имени Моссовета) и энергичного напористого Андреева становится наиболее интересной в спектакле. Ибо при всей огромной пропасти между ними эти двое оказываются очень близкими друг другу людьми. Только методы борьбы у них разные, и бескомпромиссность Андреева оказывается результативнее для дела, поскольку его не тяготят личные мотивы. Коршунову удалось сыграть Андреева не человеком-схемой, эдакой машиной правосудия, а живым человеком, наделенным мягкостью, обаянием, добротой и завидным чувством юмора. Решения его порой выглядят необдуманными — будто он лихо играет в какую-то детскую игру, а в это время на его симпатичной физиономии отражается азарт охотника, заводящий его порой в рискованные ситуации. Однако история с успешно завершенным «старым делом» заканчивается для Андреева серьезным жизненным переломом, окончательным взрослением души, возможностью иного взгляда на вещи. И — последующим путем наверх. Что можно сказать и о самом Коршунове.
Однако все хорошее когда-нибудь кончается. Наступил момент, когда Александр Коршунов вновь ощутил стремление к новому. Можно даже точно зафиксировать, когда это произошло: в 1983 году, после выхода спектакля «Маленький принц» в постановке Екатерины Еланской, ставшего поворотным как для режиссера, так и для исполнителя главной роли. Позже, уже на подмостках собственного театра — Театра «Сфера» — Еланская восстановит этот спектакль, и Коршунов снова будет играть главную роль. Вернее, даже две роли, соединенные в одну: Летчика и Маленького принца. Придя на просмотр и заглянув в программку, поначалу трудно отделаться от чувства удивления: главный герой — собственно принц — в перечне действующих лиц отсутствует. И когда на сцене впервые возникает Летчик, никак не можешь понять, что это за человек и зачем он ведет такие странные диалоги с самим собой? Однако вскоре начинаешь осознавать сложность и точность режиссерской задумки. Оказывалось, что Маленький принц существует в этом человеке в качестве alter ego, в котором собрано все чистое, светлое и прекрасное, все истины бытия, познающиеся лишь через детскую открытость души, наивность и свободу от условностей и предрассудков «взрослого» мира. И Маленький принц живет в каждом из нас, только надо уметь открыть его в себе и уберечь, ведь он такой хрупкий и так легко может исчезнуть. А потерять его опасно. Но уже хорошо однажды проникнуться им, чтобы хоть на миг осознать полноту жизни.
При всей спорности достоинств Театра «Сфера» надо отдать ему должное. В этом театре Александр Коршунов сыграл, может быть, наиболее выявляющие основные грани его актерского таланта роли: Юрия Живаго в спектакле «Доктор Живаго» по Б. Пастернаку, и Максудова в «Театральном романе» М. Булгакова, «маленького человека», неизлечимо больного театром, трагически-восприимчивого и задыхающегося от любви к неизведанному, безумному, но такому изумительному творческому миру.
Однако «Сфера» «Сферой», а после ухода из Нового драматического театра основным домом Александра Коршунова стал Малый театр, где актер успешно служит по сей день. И не просто служит, а является едва ли не самым востребованным актером в труппе. На данный момент в его репертуаре семь спектаклей, а за плечами еще две режиссерские работы. А иного и быть не могло — уникальный талант всегда должен быть употреблен по назначению. Практически каждый режиссер, приходя на постановку в Малый, находил в Коршунове «своего» актера, и у последнего сложился такой репертуар, что хоть сейчас орден давай.
А началось все с режиссера Владимира Седова. Его спектакли «Накануне» по И.С. Тургеневу и «Сон о белых горах» по В. Астафьеву дали возможность молодому актеру ярко дебютировать на новых для него подмостках. В лирическом, кружевном и вместе с тем заостренном тургеневском повествовании Коршунов сыграл скульптора Павла Шубина, человека обаятельного и одаренного, но с потребительским отношением к жизни. Он постоянно чем-то увлечен, хватается то за одно дело, то за другое, ничего не доводя до конца. Ему свойственна пылкость и впечатлительность, однако он рациональнее своего друга и антипода Берсенева, идеологические споры с которым — одна из наиболее важных линий в спектакле. Шубин — Коршунов везде и во всем желает быть «нумером первым», вне зависимости от целей и обстоятельств. Помимо всего прочего актеру удалось замечательно уловить общую интонацию и органично вписаться как в стилистику, так и в ансамбль Малого театра. Более того, рецензенты того времени отмечают и несказанное удовольствие артиста от пребывания на театральных подмостках, что ощущалось как в зрительном зале, так и на сцене.
«Сон о белых горах» — работа принципиально иного плана. Образ полуграмотного таежника Акима, пожалуй, был самым сложным в спектакле, и задачи, возложенные на Александра Коршунова, оказались весьма трудны. Поскольку роль Акима не только самая большая по объему, но и стержневая, главная, в ней воплощена авторская идея естественной, природной, не испорченной цивилизацией человеческой души. Но молодой актер не только справился с фактурой роли, но и полностью вжился в нее, полюбил сам и заставил зрителей полюбить своего героя. Внешняя характерность оказалась не менее важна, чем психологическая достоверность: кажущаяся заурядность облика — простенькая одежда, курносое лицо, растрепанные волосы, неуверенная манера поведения — только самое начало разговора. Порой думается, что это даже не столько его черты, сколько упрек нам: часто ли вы способны увидеть за этим большее, истинное? Неспроста этот герой напоминает другого непонятого и отвергнутого жизнью — князя Мышкина.
...Когда охотник-зимовщик Аким находит в своей избушке на далекой Энде постороннего человека — тяжелобольную, в беспамятстве девушку, он поначалу не испытывает ничего, кроме досады и брезгливой жалости. Рушатся планы, уходит дорогое время, явственной становится угроза погибели в зимней тайге — ведь за больной нужен уход, а запасов в избушке на одного... Перед нами разворачивается — где в шутку, где серьезно — драма постижения человека человеком: через страдание, сочувствие, страх, боль, отчаяние, надежду. Выхаживая больную, Аким попутно преподает ей нехитрую школу жизни («Оне свою только боль слышат, свою только жисть ценят!»). Но за понимание, привязанность, любовь платится цена неимоверная, тяжелая. Ибо подобные чувства столь же фантастичны и в нормальной жизни несбыточны, как сон о белых горах, которыми и грезит Аким.
На недостаток ролей Коршунову никогда не приходилось жаловаться. В самом начале его службы в Малом случились как крупные работы, так и небольшие, но заметные в каждом спектакле. Неожиданно открылось комедийное, даже фарсовое дарование актера, подкрепленное соответствующими ролями. Был «недоросль» Митрофанушка из спектакля Виталия Иванова по «Недорослю» Д.И. Фонвизина, сыгранный Коршуновым с изрядной долей лукавой иронии, и в чем-то схожий с ним придурковатый Мироша в знаменитых «Холопах» П.П. Гнедича в постановке Бориса Львова-Анохина, и находчивый слуга Ковьель в довольно неудачном спектакле «Мещанин во дворянстве», сделанном совместно с Камерным театром Тель-Авива, и — несколько позже — Гаврило в «Горячем сердце» А.Н. Островского режиссера Бориса Морозова, «маленький человек», наделенный большой любовью, согревающий своим теплом тлеющий уголок, неказистый, неприметный, но с чистой и прозрачной душой. А потом — хотя, быть может, чересчур потом — случился Константин Треплев в «Чайке», роль-мечта и роль-опасность для всех, кто с ней соприкасался.
А.К.: «Я не могу сказать, что мечтал об этой роли. Но действительно, и радость, и опасность были, потому что любой актер может мечтать о такой работе, а с другой стороны — она небезопасна по-человечески. Потому что в Треплеве есть высокая степень ранимости, незащищенности юности, которой свойственна и энергия, и талант, и вера в то, что все будет так, как мечтается, но есть и эта незащищенность от ударов судьбы. Каждый из нас сталкивается в жизни с таким моментом перелома, когда не получается то, что хотелось, и человек либо должен обрести сильную веру, либо какую-то опору, защиту. А Треплев и не обрел веры, и не защищен, и он отказался дальше участвовать в жизни.
Чеховские пьесы вообще очень сложно играть. Хотя он пишет совершенно разные характеры, но он сам словно рассыпан в каждом из персонажей. Нужна очень глубокая работа, какой-то особый настрой души, чтобы иметь возможность раскрыть написанное им».
Треплев Александра Коршунова — человек мятущийся. Даже мятежный. «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой...» Его требования ко всему — к жизни, к творчеству, к любви — непомерно высоки, и поэтому он создает массу неудобств окружающим: и беззаботной Аркадиной (Ирина Муравьева), и равнодушной Нине (Инна Рахвалова), и самоуверенному ограниченному Тригорину (Юрий Соломин). Костя Треплев с его устремленными в небо глазами, пронзительным, слышным в каждом пыльном закоулке голосом, в котором звенит радость, то и дело переходящая в слезы, — невольно, словно прокурор, незаслуженно строго осуждающий жизнь и образ мыслей всех вокруг. Он становится их совестью, но даже не подозревает об этом. И потому так болезненно для него непонимание матери и любимой девушки, так горько он переживает свои творческие неудачи. Со свойственным всем молодым людям максимализмом Треплев стремится к идеальному во всем, требуя этого и от остальных. Не желая понимать, что людям удобно так, как они существуют, что его идеализм им просто мешает. Как, впрочем, и он сам. Странный, почти блаженный и почти безумный «человек-артист», родившийся не в свое время и не в своей среде. Легкий, порывистый и в то же время немного неуклюжий, неловкий, он напоминает крылатое существо, созданное для полета, но еще не научившееся управляться со своими крыльями. В какой-то момент он вспархивает бабочкой — чтобы потом упасть вниз камнем. Особенно болезненно последнее падение: осознание. К гибели Костю Треплева привело осознание того, что его энергии и таланта не хватит, чтобы изменить общество. Скорее общество засосет его, превратив в посредственность. В сцене перед самоубийством он настолько спокоен и умиротворен, что только в одной случайной реплике, вернее, даже в интонации, прорывается гнетущая боль, поглотившая его, словно песчинку. Боль, от которой только одно спасение. Ничего, впрочем, не изменившее.
Вообще Александра Коршунова по жизни преследуют писатели. Не в буквальном смысле, конечно, — на сцене. Подавляющее большинство его героев — литераторы. И уже упоминавшийся Максудов, и Костя Треплев, и еще один Константин: Мастаков из малоизвестной пьесы М. Горького «Чудаки». Последний спектакль примечателен еще и тем, что здесь Коршунов впервые попробовал себя в качестве режиссера. Правда, нельзя не заметить, что на том этапе Коршунов-актер переиграл Коршунова-режиссера. Притом что спектакль получился цельным, грамотно сделанным, с оттенком милой старомодности. В центре его — образ незадачливого литератора, очень схожего по сути своей с чеховскими героями-мечтателями: тем же Треплевым, Петей Трофимовым (тоже в свое время сыгранным Коршуновым), дядей Ваней. Поначалу возвышенный и искренний фантазер, Мастаков на глазах мельчает, превращаясь в капризного, обидчивого и беспомощного мальчишку, по-детски ищущего защиты у едва не преданной им жены. Незащищенность его оборачивается никчемностью, гордая нелюбовь к страданиям — слабостью. Ни как сильный мужчина, ни как творец он не состоялся. «Плохо знает себя, живет, играя, как во сне живет, и верит в сны», — скажет о Маста-кове его жена. Однако сны, уход в призрачную реальность для Мастакова — единственный способ примириться с реальностью. И в какой-то степени — сохранить себя, свою душу, пусть и ничем не примечательную для общества. «Чудаки», при всей их технической неровности, для Александра Коршунова стали программными, ибо тема взаимоотношений поэтической души с действительностью — одна из основных во всей его творческой биографии. И речь не только о сыгранных ролях...
Однако режиссура, видимо, прочно засела в голове Александра Коршунова, и два года назад на подмостках Малого (а точнее — на Малой сцене филиала театра) появился спектакль «Трудовой хлеб» по опять-таки малоизвестной пьесе программного для этого театра драматурга А.Н. Островского. Здесь уже Коршунов совершенно справедливо решил не смешивать актерскую и режиссерскую профессии, что, безусловно, пошло на пользу спектаклю. Ибо в нем — чего не хватало предыдущей работе — появилась и мастерски выстроенная атмосфера, и точная, до ювелирности, проработка характеров. Оттенок симпатичной старомодности становится частью воздуха спектакля. Да и герои выглядят словно только что из другого времени — времени написания пьесы. Коршунов-режиссер необыкновенно любит своих подопечных, сочиненных Островским, наблюдая за нехитрыми перипетиями их жизни с нежностью и сочувствием. Кажется, что он вложил себя в каждую их улыбку и слезу, в их любовь, радость и переживания. Никому при этом не отдавая предпочтения — и актерский ансамбль получился ровным и гармоничным. При всей скромности и интеллигентности спектакля ему не удалось избежать одного — громкой шумихи вокруг него (одно выдвижение на «Золотую маску» чего стоит). Однако сей поток комплиментов не пошел во вред режиссеру. Во всяком случае, Александр Коршунов никогда не был замечен в погоне за почестями. Он — из тех тихих творцов-созидателей, кто спокойно делает свое дело, полагаясь на тех, кто захочет понять и оценить.
Сейчас в театре полным ходом идут репетиции «Пучины» того же Островского. Премьера уже на подходе. Думается, что режиссерская манера тоже должна «устояться», и оттого есть ощущение, что третий спектакль Коршунова-режиссера окажется еще лучше.
Поначалу, когда вдумываешься в природу режиссерского дарования Александра Коршунова, заходишь в тупик. Поскольку режиссура обязательно предполагает внутреннюю жесткость, которую в нашем герое при всем желании разглядеть не получается. Однако калейдоскоп ролей Коршунова немного приоткрывает завесу над этой загадкой. Ибо среди них помимо трагических романтиков с открытой душой наблюдаются и люди четко мыслящие, требовательные, способные на жестокие решения и поступки. Вернее, такой человек один: Борис Годунов из исторической трилогии А. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» (занятно: Коршунов сыграл зятя Малюты через четыре года после того, как сыграл его сына, Максима Скуратова, в спектакле «Князь Серебряный» по пьесе того же А.К. Толстого). В спектакле, поставленном В. Драгуновым, две основные сюжетно-психологические линии, тесно сплетенные между собой. Одна, идущая по ниспадающей, — постепенное угасание сил и возможностей великого Иоанна Грозного (эту роль по сей день играет Александр Михайлов). Вторая же, наоборот, стремительно рвущаяся вверх, — политическое становление шурина царя, Бориса Годунова. Годунов Александра Коршунова приковывает к себе внимание с первой же сцены, когда думные бояре судорожно решают, кому наследовать корону. Он сидит себе в отдалении, делая вид, что происходящее касается его в наименьшей степени, но точно вникая в каждое произнесенное слово. И когда приходит его очередь, он высказывает соображения, наиболее выгодные как стране, так и ему лично, заручаясь тем самым поддержкой как царя, так и бояр. Этот Годунов — человек жесткий, даже жестокий, его поступки не прямолинейны, а ум изворотлив и хитер. Однако его жестокость не бездумна, а если эгоистична, то в меру. Среди суетящихся бояр, у которых эмоции явно превалируют над разумом, Годунов выглядит единственным, кому свойственно здравомыслие и даже мудрость.
Он трезво оценивает и сложившуюся в стране ситуацию, и психологический настрой людей, «зацепляя» любую проблему, исходя из ее корней. Его дар убеждения вкупе с пламенностью речей пленяет даже самых недоверчивых, и никто не в состоянии угадать, что же у него на уме на самом деле. «Сел ниже всех, а под конец стал первым», — ворчат завистники, в глубине души восхищаясь деловыми качествами Годунова. Он прогибается перед Иоанном, но не теряет при этом своего достоинства, зная, что это — необходимая часть политической деятельности. Становясь нужным царю, Годунов способен даже снести унижения (великолепна сцена, когда Иоанн, рассердившись на дерзость шурина, пинает его сапогом в спину, повергая тем самым на колени, а тот подчиняется, но без сломленности). Осознавая тем самым, что поведение Иоанна продиктовано не самодурством, а страхом — и страхом вполне закономерным. Александр Коршунов в этой роли напрочь перечеркивает представление о себе прежнем: у него меняются и движения — не остается и следа от легкости и порывистости, они сменяются армейской четкостью и выверенное тью, — и голос, из которого исчезают привычные звенящие нотки, уступая место глухим интонациям и резкому отчеканиванию слов. В противовес другим героям Коршунова, в первую очередь живущим чувствами, Годунов — воплощение чистого разума. И эмоции, им испытываемые, диктуются разумом, а не наоборот. Это первоклассное качество для хорошего политика, каковым Годунов и является в первую очередь. Наглухо закрытый перед людьми, он раскрывается только в пылких, страстных монологах, вырывающихся из глубины его существа. «Моя душа борьбы и дела просит; я не могу мириться так легко», — восклицает он. Его поступки не всегда лицеприятны, он без колебания отправляет людей на смерть, диктует свои условия, плетет интриги без единого узелка. Причем делает это легко, ничем не выдавая, что ему это стоит. «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты» — пушкинская характеристика очень подходит к Годунову — Коршунову. Режиссер и художник всячески подчеркивают его непохожесть на остальных, даже за счет костюма: в противовес белым одеяниям бояр Годунов предстает в черном кафтане с кроваво-красной рубахой. Плащ, однако, у него белый, но подкладка черная — простое, но точное решение показа двойственности натуры. Сыграть двойственность становится самой важной задачей для Коршунова. Ибо его Годунов, при всей жестокости, — не злодей. Он идет путем страшных дел, понимая, что в государстве, где он живет, иного пути к процветанию нет.
А. К.. «В Борисе Годунове, если сравнивать его с другими моими ролями, больше каких-то несовпадений с моим внутренним миром. Мне несвойственна жестокость, которой этот человек, безусловно, обладал в истории. Но в этой роли для меня важно то, что это тип общественного деятеля, который хотел у нас, в России, в тот момент, когда все разваливалось, доказать, что все может быть хорошо. Это трагизм личности, которую обстоятельства заставляют идти не прямым путем, грешить и в конце концов совершить тот грех, который уже нельзя преодолеть. Может быть, другой, придя к власти, этого бы не ощутил, а Борис все-таки чувствовал над собой рок. Я играю только первую часть трилогии, когда Годунов только подходит к этому, первые моменты перелома человеческой личности. Это мучительный процесс, и мне хотелось бы дать понять, что это не оголтело рвущийся к власти человек, а крупная, незаурядная личность».
Однако не все знатные особы, сыгранные Коршуновым, могут называться крупными личностями. Хотя, быть может, иные из них таковыми стали, если бы не трагические обстоятельства, из-за которых одни только закаляются, а другие — безвозвратно ломаются. Как принц Эрик — будущий шведский король Эрик XIV, старший сын великого монарха Густава. В масштабной исторической хронике Августа Стриндберга «Король Густав Васа», поставленной на сцене Малого выходцем из России шведским режиссером Александром Нордштремом, Эрик в исполнении Александра Коршунова становится самой болезненно-трагической фигурой. Поначалу он производит не самое благоприятное впечатление: нервный до истеричности, слабый до безволия, с судорожными движениями и срывающимся голосом, постоянно всем и всеми недовольный, ругающийся и сетующий на жизнь. Контраст его красно-оранжевого камзола с приглушенными строгими тонами высоких стен города и одеяниями остальных героев на первый взгляд кажется вызывающим и вульгарным. Да и эпатажное поведение, не сходящие с уст проклятия в адрес отца — по мнению Эрика, кровавого негодяя, по трупам идущего к власти, — не добавляют уважительного отношения к принцу. Однако чем дальше, тем больше проникаешься неистовой болью, которой переполнено нутро этого человека, болью, которая столь велика, что ее приходится прятать под маску вечного шута (а именно так воспринимают принца все при дворе, включая самого Густава, давно перестав относиться к нему всерьез). Кажется, что Эрик нарочно эпатирует всех, кто находится вокруг, своими бесконечными кутежами и пьяными выходками, дабы пробить стену равнодушия, воздвигнутую между ним и остальным миром. Пылкостью души, открытой для страданий, подвижностью психики, гордостью в сочетании со сломленностью Эрик — Коршунов напоминает другого принца — шекспировского Гамлета. Только судьба его еще драматичнее. Вместо обретения спокойствия в забвении Эрика ожидает еще долгий путь, трон и корона, любовь, интриги и множество всего другого, из чего составлена жизнь. Правда, радости ему это не доставит. Тот, у кого сердце нараспашку, а каждое дуновение ветра оставляет рану в душе, обречен на постоянные мучения. Правда, думается, что, представься ему выбор — остаться собой или научиться жить только разумом, задавив при этом возможность обостренно чувствовать, — он остался бы при своем.
Правду говорят: аппетит приходит во время еды. В том числе и аппетит к работе. Александр Коршунов сегодня — один из самых занятых актеров в своем театре. Но этого ему кажется мало. И мало даже успешно осваиваемой режиссуры. Недавно Коршунов принялся за едва ли не самую сложную театральную профессию: преподавание. В прошлом сезоне на спектакли выпускного курса Щепкинского училища мастерской Александра Коршунова ломилась вся Москва. Люди разного рода занятий и разного градуса скептицизма единодушно признавали, что такого удачного подбора студентов давно не приходилось видеть.
Сумасшедшая наша жизнь, постоянная борьба, неистовое кружение не всегда здоровых страстей, как правило, сказываются на людях не самым лучшим образом. Особенно на людях творческих — тех, кто сильнее, обостреннее ощущает действительность, чья психика более восприимчива и легче разрушаема. Однако Александр Коршунов нашел свой рецепт примирения с реальностью, свою очень простую возможность сохранить себя.
А. К.: «Способ один — верить и любить. Как угодно. Другого выхода нет и не дано. Конечно, мы недостаточно сильны, и всякое может случиться. Тот же Мастаков в «Чудаках» — он где-то играет, он и сам сознается, что бежит от действительности ради того, чтобы сохранить в себе что-то. Он совсем не идеальный человек, может и грешить, и заблуждаться, но в нем есть свет. Свет, без которого нельзя прожить никому из нас».
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
11 февраля – день рождения народного артиста России Александра Викторовича Коршунова. Поздравляем!
11.02.2010
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
11 февраля – день рождения народного артиста России Александра Викторовича Коршунова. От души поздравляем Александра Викторовича и желаем ему крепкого здоровья, неиссякаемого вдохновения и новых актерских и режиссерских свершений на родных подмостках!
12.01.2010
Подробнее
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ТЕАТР ПРИУЧИЛ МЕНЯ КУРИТЬ «БЕЛОМОР»
Потрясающе глубокий, талантливый неимоверно, разносторонний, трогающий душу актер и театральный режиссер Александр Викторович Коршунов снялся в главной роли в фильме «Голубка», который объездил уже множество фестивалей и получил внушительную порцию премий.
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ТЕАТР ПРИУЧИЛ МЕНЯ КУРИТЬ «БЕЛОМОР»
Потрясающе глубокий, талантливый неимоверно, разносторонний, трогающий душу актер и театральный режиссер Александр Викторович Коршунов снялся в главной роли в фильме «Голубка», который объездил уже множество фестивалей и получил внушительную порцию премий. Эта картина сделана режиссером-дебютантом Сергеем Ольденбургом-Свинцовым. Вся показанная в ней история — настоящая жизнь реально существующих людей. В ее провинциальный художник, не желающий ни за какие деньги продавать дорогую ему картину. Каждый день он ездит на велосипеде за несколько верст смотреть и запоминать небо, чтобы потом перенести его на холст. Может быть, как раз эта непохожесть на остальных, некая отрешенность от быта и делает историю его любви еще более искренней, тонкой, завораживающей, и одновременно безыскусной. О съемках в картине, работе в Малом театре и собственных режиссерских опытах Александр Коршунов рассказал в интервью журналисту РуДата.
Здравствуйте, Александр Викторович! Меня очень заинтересовал тот факт, что вы не только актер, но еще и театральный режиссер. Я знаю, что вы занялись этим далеко не сразу. Расскажите, пожалуйста, как вы к этому пришли.
Наверное, свое дело сделали и гены, потому что дед мой, Илья Яковлевич Судаков, был режиссером замечательным во МХАТе и Малом Театре, моя мама, Екатерина Ильинична Еланская, режиссер театра «Сфера». У меня возникло желание что-то самому попробовать, эта потребность бродила внутри. Я нашел не самую легкую пьесу — «Чудаки» Горького. Но что-то мне показалось близким, понятным, то, о чем хотелось сказать. Первые мои два спектакля начинались как самостоятельные работы, и только потом включались в репертуар театра.
У вас несколько постановок Островского. Почему именно этот автор?
Я очень люблю Островского, считаю его совершенно замечательным драматургом. В нем есть поэтическое, удивительное душевное русское начало, которое мне очень близко. Мне кажется, в этом выражается как раз сегодняшняя наша потребность душевного тепла, необходимость родника, к которому можно припасть, очиститься и напитаться душой. Именно поэтому, мне кажется, Островский очень современен и своевременен.
В Малом театре вы работаете 25 лет. Это классический, традиционный театр. Не хотелось ли вам в какой-то момент попробовать что-то совершенно новое, не свойственное вам?
Я еще и до Малого театра играл роли совершенно разные. Я 8 лет проработал в Новом драматическом театре, который был создан на базе нашего курса в школе-студии МХАТ. Я принимаю участие и в театре «Сфера» как актер, а теперь уже и делаю постновки. Моя жена Ольга художник всех моих спектаклей. Мы выпускали там спектакли и на большой, и на малой сценах. Этот театр совершенно другой уже по своей форме. Он был создан как театр, в котором зрители и актеры существуют вместе, они не разделены рампой или четвертой стеной. Зрители там это соучастники спектакля.
Я каждый раз ставлю себе задачу максимально приблизиться к первоисточнику. Мне кажется, что самое главное, чтобы уровень душевного притязания автора соответствовал уровню притязания режиссера.
В кино вас не так много, как в театре. Почему так сложилось?
Актерская профессия очень зависима от того, заметят ли, пригласят ли, подойдешь ли. Когда я закончил институт, то снялся сразу в нескольких ролях, а потом был огромный перерыв лет в 20. А первые мои кинороли были разные — и трогательные, и положительные, и даже пришлось играть бандита. А сейчас все как-то складывается в более положительную и драматическую сторону.
А я думала, что так выходит с кино, потому что вам самому больше интересен театр…
Я действительно больше театральный актер все-таки. Но хочется сочетать это с кино. Но театр — это все-таки дом, в котором живешь.
Вы снялись в фильме «Голубка», снятом по реальном событиям. И я знаю, что вы даже виделись с прототипом своего героя…
Режиссер фильма сам ролом из Казани. Люди, о которых рассказывает фильм, его друзья. Он захотел написать сценарий об их жизни, историю их сближения. В первый де съемочный день я познакомился с Геннадием Архиереевым, тем самым художником. У него очень простая квартира, там же его мастерская. Он познакомил меня с женой Светланой. Это совершенно удивительные люди. И Гена очень искренний, замечательный художник, живой, трепетный человек. Светлана — искусствовед, подруга жизни и муза, открытая, мощная, очень сильная женщина, с колоссальным жизненным началом. Они постоянно приезжали к нам на съемки. Геннадий показывал мне, как держать кисточку, какие-то такие технические моменты.
Инга Оболдина играет в фильме Светлану. Я очень рад, что мы встретились, это очень открытый приятный человек. Поначалу она боялась встречаться со Светланой, которую играла. Ей казалось, что тогда будет труднее работать. Но быть ими от нас никто и не требовал. Лично мне просто хотелось схватить какую-то суть, отношение к жизни, к профессии.
А Светлана даже сыграла одну из жительниц Свияжска. Сыграла прекрасна, очень ярко.
Но, к несчастью, Гена умер еще до того, как вышел фильм. Но черновую его версию он видел. И я знаю, что она ему понравилось, даже пересматривал несколько раз.
Картины, которые показаны в фильме, это настоящие картины Геннадия Архиереева, или они написаны специально для фильма?
Его кисти принадлежит картина с грузовиком, вокруг которой разворачивается история, а также те полотна, которые выставляются на вернисаже в его дворе.
И последний вопрос. Почему вы курите «Беломор»?
Я начинал с сигарет «Север». Набивал их табаком трубку, когда по роли мой герой должен был курить. Так и привык. Потом перешел на «Беломор». Его, кстати, курила еще моя бабушка.
29декабря 2009 года
Евгения Гутникова специально для www.rudata.ru
Потрясающе глубокий, талантливый неимоверно, разносторонний, трогающий душу актер и театральный режиссер Александр Викторович Коршунов снялся в главной роли в фильме «Голубка», который объездил уже множество фестивалей и получил внушительную порцию премий. Эта картина сделана режиссером-дебютантом Сергеем Ольденбургом-Свинцовым. Вся показанная в ней история — настоящая жизнь реально существующих людей. В ее провинциальный художник, не желающий ни за какие деньги продавать дорогую ему картину. Каждый день он ездит на велосипеде за несколько верст смотреть и запоминать небо, чтобы потом перенести его на холст. Может быть, как раз эта непохожесть на остальных, некая отрешенность от быта и делает историю его любви еще более искренней, тонкой, завораживающей, и одновременно безыскусной. О съемках в картине, работе в Малом театре и собственных режиссерских опытах Александр Коршунов рассказал в интервью журналисту РуДата.
Здравствуйте, Александр Викторович! Меня очень заинтересовал тот факт, что вы не только актер, но еще и театральный режиссер. Я знаю, что вы занялись этим далеко не сразу. Расскажите, пожалуйста, как вы к этому пришли.
Наверное, свое дело сделали и гены, потому что дед мой, Илья Яковлевич Судаков, был режиссером замечательным во МХАТе и Малом Театре, моя мама, Екатерина Ильинична Еланская, режиссер театра «Сфера». У меня возникло желание что-то самому попробовать, эта потребность бродила внутри. Я нашел не самую легкую пьесу — «Чудаки» Горького. Но что-то мне показалось близким, понятным, то, о чем хотелось сказать. Первые мои два спектакля начинались как самостоятельные работы, и только потом включались в репертуар театра.
У вас несколько постановок Островского. Почему именно этот автор?
Я очень люблю Островского, считаю его совершенно замечательным драматургом. В нем есть поэтическое, удивительное душевное русское начало, которое мне очень близко. Мне кажется, в этом выражается как раз сегодняшняя наша потребность душевного тепла, необходимость родника, к которому можно припасть, очиститься и напитаться душой. Именно поэтому, мне кажется, Островский очень современен и своевременен.
В Малом театре вы работаете 25 лет. Это классический, традиционный театр. Не хотелось ли вам в какой-то момент попробовать что-то совершенно новое, не свойственное вам?
Я еще и до Малого театра играл роли совершенно разные. Я 8 лет проработал в Новом драматическом театре, который был создан на базе нашего курса в школе-студии МХАТ. Я принимаю участие и в театре «Сфера» как актер, а теперь уже и делаю постновки. Моя жена Ольга художник всех моих спектаклей. Мы выпускали там спектакли и на большой, и на малой сценах. Этот театр совершенно другой уже по своей форме. Он был создан как театр, в котором зрители и актеры существуют вместе, они не разделены рампой или четвертой стеной. Зрители там это соучастники спектакля.
Я каждый раз ставлю себе задачу максимально приблизиться к первоисточнику. Мне кажется, что самое главное, чтобы уровень душевного притязания автора соответствовал уровню притязания режиссера.
В кино вас не так много, как в театре. Почему так сложилось?
Актерская профессия очень зависима от того, заметят ли, пригласят ли, подойдешь ли. Когда я закончил институт, то снялся сразу в нескольких ролях, а потом был огромный перерыв лет в 20. А первые мои кинороли были разные — и трогательные, и положительные, и даже пришлось играть бандита. А сейчас все как-то складывается в более положительную и драматическую сторону.
А я думала, что так выходит с кино, потому что вам самому больше интересен театр…
Я действительно больше театральный актер все-таки. Но хочется сочетать это с кино. Но театр — это все-таки дом, в котором живешь.
Вы снялись в фильме «Голубка», снятом по реальном событиям. И я знаю, что вы даже виделись с прототипом своего героя…
Режиссер фильма сам ролом из Казани. Люди, о которых рассказывает фильм, его друзья. Он захотел написать сценарий об их жизни, историю их сближения. В первый де съемочный день я познакомился с Геннадием Архиереевым, тем самым художником. У него очень простая квартира, там же его мастерская. Он познакомил меня с женой Светланой. Это совершенно удивительные люди. И Гена очень искренний, замечательный художник, живой, трепетный человек. Светлана — искусствовед, подруга жизни и муза, открытая, мощная, очень сильная женщина, с колоссальным жизненным началом. Они постоянно приезжали к нам на съемки. Геннадий показывал мне, как держать кисточку, какие-то такие технические моменты.
Инга Оболдина играет в фильме Светлану. Я очень рад, что мы встретились, это очень открытый приятный человек. Поначалу она боялась встречаться со Светланой, которую играла. Ей казалось, что тогда будет труднее работать. Но быть ими от нас никто и не требовал. Лично мне просто хотелось схватить какую-то суть, отношение к жизни, к профессии.
А Светлана даже сыграла одну из жительниц Свияжска. Сыграла прекрасна, очень ярко.
Но, к несчастью, Гена умер еще до того, как вышел фильм. Но черновую его версию он видел. И я знаю, что она ему понравилось, даже пересматривал несколько раз.
Картины, которые показаны в фильме, это настоящие картины Геннадия Архиереева, или они написаны специально для фильма?
Его кисти принадлежит картина с грузовиком, вокруг которой разворачивается история, а также те полотна, которые выставляются на вернисаже в его дворе.
И последний вопрос. Почему вы курите «Беломор»?
Я начинал с сигарет «Север». Набивал их табаком трубку, когда по роли мой герой должен был курить. Так и привык. Потом перешел на «Беломор». Его, кстати, курила еще моя бабушка.
29декабря 2009 года
Евгения Гутникова специально для www.rudata.ru
11.02.2014
«Листая старые подшивки» АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
«Листая старые подшивки»
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
Любовь ЛЕБЕДИНА, «Трибуна» 20.02.2013
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЧЕЛОВЕКА ДЕРЖАТ НА ЗЕМЛЕ ВЕРА И ЛЮБОВЬ»
Любовь ЛЕБЕДИНА, «Трибуна» 20.02.2013
11.02.2014
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ХОРОШО, ЕСЛИ ЕСТЬ ДОМ, ГДЕ ЛЮБЯТ И ЖДУТ»
Ольга Романцова, «Театральная афиша», февраль 2014 года
11.02.2014
АЛЕКСАНДРУ КОРШУНОВУ – 60!
11 февраля народному артисту России Александру Викторовичу Коршунову исполняется 60 лет! Сердечно поздравляем Александра Викторовича с юбилеем и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых актерских и режиссерских работ на подмостках Малого театра!
11.02.2014
ЮБИЛЕЙНЫЙ СПЕКТАКЛЬ АЛЕКСАНДРА КОРШУНОВА
Чествование Александра Викторовича Коршунова пройдет 12 февраля в Малом театре (сцена на Большой Ордынке). В этот день Александр Викторович выйдет на сцену в спектакле «Бедность не порок» А.Н. Островского
20.03.2012
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ЛЮДЯМ НАДО ДАТЬ НАДЕЖДУ!»
Потомок знаменитой актерской династии ищет в материале только свет и никогда не будет ставить «чернушную» пьесу
15.02.2012
Пресса о гастролях Малого театра СНОВА НА РОДИНЕ
Пресса о гастролях Малого театра
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
11.02.2012
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
11 февраля - день рождения народного артиста России Александра Викторовича Коршунова. Поздравляем!
18.01.2012
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина. Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
05.09.2011
АНОНС
5 сентября в 21:25 телеканал «Россия – Культура» начинает показ многосерийного художественного фильма «Раскол». Режиссер-постановщик – Николай Досталь. Зрителям Малого театра фильм может быть также интересен тем, что в нем заняты сразу несколько артистов театра: Александр Коршунов (Иван Неронов), Сергей Потапов (сотник Агишев), Игорь Григорьев (Никита Иванович Романов), Георгий Вавилов (князь Ромодановский), Филипп Марцевич и Евгений Куршинский.
06.05.2011
АНОНС
9 мая в 19:50 смотрите на Первом канале фильм Александра Котта «Брестская крепость» с участием народного артиста России Александра Коршунова.
04.04.2011
«Звуковой архив Малого театра» АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
«Звуковой архив Малого театра»
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ В ГОСТЯХ У ДМИТРИЯ БЫКОВА НА СИТИ.FM
02.04.2011
11.02.2011
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
11 февраля – день рождения народного артиста России Александра Викторовича Коршунова. Поздравляем!
11.02.2010
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
11 февраля – день рождения народного артиста России Александра Викторовича Коршунова. От души поздравляем Александра Викторовича и желаем ему крепкого здоровья, неиссякаемого вдохновения и новых актерских и режиссерских свершений на родных подмостках!
12.01.2010
АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «ТЕАТР ПРИУЧИЛ МЕНЯ КУРИТЬ «БЕЛОМОР»
Потрясающе глубокий, талантливый неимоверно, разносторонний, трогающий душу актер и театральный режиссер Александр Викторович Коршунов снялся в главной роли в фильме «Голубка», который объездил уже множество фестивалей и получил внушительную порцию премий.
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет Руководство театра Актёры Режиссёры Художники Музыкальная часть Репертуарный отдел Режиссёрский отдел Пресс-служба Музейно-информационный центр Художественно-постановочная часть Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина Щепкинское училище Детская студия Малого театра Филиал в Когалыме
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2025 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнеры
Информационная поддержка