15 января свой день рождения отмечает замечательный актер Малого театра, народный артист России Ярослав Павлович Барышев.

Сегодня, от лица всех почитателей большого таланта Ярослава Барышева, хочется пожелать ему здоровья, новых вершин и достойных творческих предложений.

15 января свой день рождения отмечает замечательный актер Малого театра, народный артист России Ярослав Павлович Барышев.
Царь Иоанн Грозный из одноименного спектакля по пьесе А.К.Толстого и жалкий музыкант Миллер в «Коварстве и любви», князь Иван Петрович Шуйский в «Царе Федоре Иоанновиче», резонер Стародум из «Недоросля»... Что объединяет эти непохожие образы? Талант Ярослава Барышева, который воплощает их на великой сцене Малого театра. Ему присуще редкое актерское свойство: даже сентиментально-пафосные роли делать глубокими, искренними и человечными. Знакомые слова классических произведений в исполнении Ярослава Павловича звучат так «как будто их рождала не память рабская, но сердце». И вот, Стародум уже не кажется таким положительно-одномерным, а музыкант Миллер вызывает подлинное сочувствие и даже - свидетельствуем — слезы в зрительном зале, а это нынче — большая редкость на театре и дорогого стоит.
Сегодня, от лица всех почитателей большого таланта Ярослава Барышева, хочется пожелать ему здоровья, новых вершин и достойных творческих предложений.

в 16.05 на волнах радиостанции «Подмосковье» (СВ – 846 кГц) в программе «Свет рампы» слушайте интервью народной артистки России Татьяны Петровны Панковой. Актриса расскажет о себе и театре, поделится впечатлениями от спектакля «Последняя жертва» в Малом театре.

«К 250-летию русского театра»

Влас Дорошевич

«Рощин-Инсаров»

«К 250-летию русского театра»

Влас Дорошевич

«Рощин-Инсаров»

Впервые опубликовано – «Одесский листок», 1898, 16 июня, № 127. Н.П.Рощин-Инсаров никогда не выступал на сцене Малого театра. Однако на протяжении многих лет труппу театра украшала замечательная актриса Вера Николаевна Пашенная – младшая дочь Рощина-Инсарова. Именно поэтому мне показалось возможным опубликовать эту статью здесь.

I
Десятое января.
Десять лет тому назад в этот день был убит Николай Петрович Рощин-Инсаров.
Коля Рощин.
Десять лет тому назад я сидел и писал фельетон... Что бы на свете ни случилось, оно застает меня за писаньем фельетона.
Я смотрю событие и пишу новый фельетон — по поводу этого события.
— Такой способный мальчик! Изо всего сделает коробочку! Забавная карикатура на Пимена.
Я писал свою летопись, — «свидетелем чего господь меня поставил», — когда мне подали срочную телеграмму из Киева:
— Художник Малов убил Рощина-Инсарова. Я очнулся на полу.
— Колю Рощина? За что? За что?
Положим, покойный И.П. Киселевский, человек злой на язык, рассказывал про Рощина и тем его ужасно бесил:
— Это было, когда мы служили у Корша. Выходим как-то с репетиции. Смеркается. Вдруг Коля говорит: «Постой, Иван Платоныч, я сию секунду. Дело!» И припустился вверх по Богословскому переулку. Смотрю, — стал перед фонарем и стоит. Подхожу ближе, — знаете, что?
—Ну?
— Оказывается, прачка несла корзину с бельем на голове. Сверху лежала крахмальная юбка, зацепилась за фонарь и повисла. Коля завидел. В сумерках! Зоркий на этот счет! Остановился перед юбкой и служит!
Но в данном-то случае!
«Клянусь святым Патриком!»
Я был конфидентом всех его увлечений, разочарований, любовных тайн.
Г-н Малов имел такое же основание убить его, с каким можно убить каждого актера.
— А?! Моя жена заслушивается ваших монологов?! Выхватил револьвер:
— Вы — бесчестный соблазнитель! Вы смущаете чужих жен.
Бац!
И наповал.

II
Нас с Рощиным соединяла двадцатилетняя и тесная дружба.
Мы были товарищами юности.
Смешно сказать, — вместе начинали на сцене.
В любительском спектакле, в дачном театре, в подмосковном селе Богородском.
В «Каширской старине».
Он, корнет Сумского гусарского полка Пашенный, играл Саввуш-ку. Я, великовозрастный гимназист, — Абрама.
Василия играл какой-то Тольский-Тарелкин, Марьицу — красавица Волгина.
В последнем акте, «под занавес», злосчастный Тарелкин так неудачно и скабрезно упал на труп Марьицы, что, когда опустили занавес, к аплодисментам зрительного зала присоединился и звонкий аплодисмент на сцене.
Марьица развернулась и дала своей пухлой ручкой пощечину злосчастному Василию Коркину.
Я, как сейчас, вижу благовоспитанного переодетого гусара, шаркающего ножкой и конфузливо улыбающегося на похвалы со всех сторон.
Судьба толкнула корнета и гимназиста по разным дорогам.
Но наши дороги были по одному направлению, близко друг к другу, — и мы шли, все время весело перекликаясь.
Я был свидетелем его роста.
Видел его у Корша, на гастролях в Петербурге, по каким-каким городам не встречался с ним в провинции!
Как многим большим актерам, — как Шумскому, как Бурлаку, — природа решительно отказала ему в необходимых для актера данных.
Он должен был играть любовников — и был некрасив.
У него был хриплый голос.
И, — несчастие всей его жизни, — дурные зубы.
Ведь публика «смотрит актеру в рот».
Зубы — это первое, что она видит.
В жизни у нее у самой прескверные зубы. Но на сцене она никак не может себе представить, как это человек со скверными зубами смеет говорить о любви!
Только в конце жизни Рощин:
— Обзавелся хорошими зубами.
Решившись для этого на героическую операцию.
Вырвал все старые зубы!
Все, что ему дала природа, — это юношеский стан.
И с такими плохими данными это был актер, который увлекал!
Он был очень скромен, и от Корша уходил с ужасом:
— Возьмут ли меня куда-нибудь?
Ему говорили кругом:
_ Да ведь нельзя же всю жизнь в одном театре! Под лежачий камень и вода не течет! Новые города! Новый репертуар! Новые роли! Ты развернешься!
Но он был полон страха:
— Нужен ли я кому-нибудь?
Таким скромным артистом он остался и до конца своих дней.
«Изводил» после каждой новой роли:
— Нет, серьезно? По твоему мнению, ничего? Нет, ты мне скажи откровенно! Я, честное слово, не обижусь! Ничего?
Скромность и застенчивость большого и истинного таланта.
Застенчивость, конфузливость, с какими человек открывает тайники своей души, сокровенное своего творчества.
И конфузится:
— А вдруг в моей душе ничего достопримечательного не происходит?
Конфузливость и болезненная стыдливость молодой девушки, которая подает вам свой «заветный» альбом.
Милая и смешная во взрослом человеке.
Но талант — всегда девушка.
И каждый раз — в новой роли, в новой повести, в новой картине — отдается в первый раз.
Как артист, он был реалист. Самый правдивый.
— Я, брат, могу играть только таких людей, каких я видел. А каких на свете не бывает, я играть не могу! «Каких на свете не бывает» он называл:
— Всех этих Гамлетов, Акост. «Гамлета» он боялся.
— Озолоти, — не выйду. Представь себе, что на сцене позволили бы изображать Христа. Разве возможно? Всякий актер не понравился бы. Всякий человек, мой друг, носит в душе своего Христа и своего Гамлета. А потому ему ни один Христос и ни один Гамлет не понравится. «Не то!»
Но каждый человек носит в душе и своего Чацкого. Это не мешало ему играть Чацкого, быть превосходным Чацким, быть лучшим из Чацких.
Под конец своей жизни он сыграл толстовского «Царя Бориса». Н.Н. Соловцов сделал ему тяжелое царское облачение из кованой парчи. Декорация первого акта представляла точную копию Грановитой палаты, для «красного» кремлевского звона был приглашен из киевской лавры звонарь-виртуоз, из Москвы был выписан набор «малиновых» колоколов.
Когда, вслед за бесконечным шествием бояр, при радостном перезвоне кремлевских колоколов, при громе пушек, при кликах народа, в шапке Мономаха, с державой и скипетром, Борис взошел на трон:
— Холод, понимаешь, меня охватил! Горло сжало! Слова сказать не могу! Борисом себя почувствовал! Ужас взял! В Бориса он влюбился. И вдруг его потянуло на Шекспира. Разлакомился!
— Забеременел я, понимаешь, от Бориса! Как беременную на капусту, понимаешь, позывает меня на Шекспира. Вынь да положь Шекспира!
Он мечтал о «Макбете».
Готовился.
Совершался перелом. Быть может, начиналась новая эра его творчества. Куда лучезарнее!
Но в это время его убили.

III
Как он играл?
Рассказывать это было бы бесполезно.
Расскажите мне вкус фисташкового мороженого?
Ну, вот так же не можно рассказать, как играл актер.
Он любил играть «немножко злодеев».
Его любимыми ролями, например, были адвокат в «Арказановых», Пропорьев в «Цепях».
Как всех слабохарактерных людей, его тянуло к сильным, «железным» людям.
Вспомните, с какой завистью Тургенев описывает Колосова.
Но одной из лучших его ролей был «русский Гамлет».
Чеховский Иванов.
Он был поэтом рыхлого, слабого, русского человека.
Это был:
— Актер Чехова.
В чеховских ролях он достиг вершин своего творчества. Когда он играл Иванова, дядю Ваню, Тригорина в «Чайке», — чувствовалась чеховская душа.
Недаром он любил в литературе Чехова, в живописи — Левитана. Он понимал и любил слабость русского человека, потому что сам
был таким, и с любовью их рисовал, как с любовью говорят о близких
людях.
Ценным для актера качеством —способностью перевоплощения — Рощин-Инсаров обладал в высокой степени.
Блестящий гусар, — а он был не просто гусаром, но и блестящим! — был превосходен в роли Никиты во «Власти тьмы».
Я сейчас вижу его осклабленное лицо и корявый палец.
— И люблю я этих баб! Ровно сахар!
И пальцем делает такое движение, словно к себе кусочек сахара пододвигает.
А какой это был молодой лакей в «Плодах просвещения»!
Высококорректный и наглый.
Целая гамма, как он надевает калоши молодым, старым, красивым, некрасивым, толстым, худеньким.
Это был изумительный представитель умирающего амплуа.
— Любовник.
Не теперешний неврастеник, а «настоящий любовник».
Он был последним из Арманов Дювалей.
И.П. Киселевский, — не тем будь помянут! — не баловал своих товарищей добрыми отзывами.
Единственный, про кого он никогда не отзывался дурно, — был Рощин.
Он любил его, быть может, видя в нем:
— Будущего себя.
И когда Рощин играл Армана Дюваля, И.П. Киселевский все сцены смотрел из-за кулис или из зрительного зала. Он говорил:
— Ты мне так этого Армана Дюваля сыграй, чтоб я чувствовал, что, действительно, тобою не увлечься невозможно. Что, будь я Маргаритой Готье, — и я бы переродился! Словом, чтоб я поверил!
И Рощин играл так, что поверить было можно!
Тут было, быть может, много «сердца горестных замет».
Но он умел находить такие ноты!
И сам перерождался, и увлекал своим перерождением Маргариту Готье.
Как настоящий русский талант, — у него было много юмора.
Без юмора русского таланта не бывает.
Мы — смешливый народ.
Живо осмеет вас мужик. «Скалит зубы» мастеровой. Изощряется в остроумии рядский торговец.
Пушкин, Тургенев, Толстой в «Плодах просвещения», мрачный Достоевский, — смеялись все.
Мы идем тяжелой дорогой, — и если бы не посмеивались, что бы из нас было?
Рощин был удивительный Глумов — «На всякого мудреца довольно простоты».
И кто видел его «В горах Кавказа» Щеглова, тот никогда не забудет этого вечера хохота.
Сокровенной мечтой, — но уже сокровенной, было...
Много он мне жилеток перепортил своими слезами, но об этой сокровенной мечте мне он сказал только года за два до смерти.
Сознался.
Сознался конфузливо, даже покраснел.
Как открывают величайшую тайну своей души.
Он мечтал, всю жизнь мечтал:
— Сыграть... городничего.
Что он находил в этой роли «еще не сыгранного», — не знаю. Но готовился он к ней постоянно.
— Всякий день о городничем думаю. Готовился с каким-то религиозным благоговением и страхом. За шесть месяцев до смерти он решился сделать «пробу». Выступил.
Выбрал для этого дачный театр, в Боярке, под Киевом. К сожалению, те игравшие с ним, с которыми мне пришлось встретиться, много рассказать мне не могли. Говорили только:
— Масса нового, интересного. И все в один голос добавляли:
— Но судить невозможно. Так волновался, так волновался! Волновался в буквальном смысле до неприличия. До болезни. Сам он говорил:
— Думал, не выдержу. Сердце лопнет! Но, во всяком случае, начало было сделано. Он мечтал:
— Теперь выступлю!
Этот многогранный брильянт готов был засверкать новой гранью и вспыхнуть новым огнем.
Но в это время его убили.
IV
Я любил его искусство и любил его жизнь, от которой, как аромат, поднималось его прекрасное искусство.
Я видел, как в жизни его зарождались те образы, которыми он потом чаровал на сцене.
И любовался этим процессом.
Я любил его, как артиста, как человека, как тип.
Отчего никто не напишет нашей, русской, «Богемы»?
Ведь написал же «Лес» Островский!
Что за чудо его Несчастливцев, что за прелесть Аркашка!
Если бы талант романиста!
Вы ходили бы несколько дней влюбленными в моих Мими. Каких Рудольфов я бы вам показал. Вы хохотали бы и плакали над моими философами.
Что за прелесть русская богема!
Что за смешная и трогательная прелесть!
Какой представитель «богемы» был этот человек, «просадивший» огромное состояние, получавший огромные доходы и живший в ожидании зимнего сезона... в Киево-Печерской лавре!
— Да как же тебя туда занесло?
— А, понимаешь, дешево. Номер — положения нет. Сколько в кружку положишь, столько и хорошо. Столовая для богомольцев.
— Это что ж? Странноприимный дом?
— Зачем? Для привилегированных! За плату. Каша — семь копеек! По скоромным дням — даже с коровьим маслом. Борщ постный с грибами, с маслинами — двенадцать копеек. И превкусный! На полтинник в день живешь, — князьям равен. Одно плохо: каждое утро в четыре часа к заутрене будят!
Получая тысячи в год, он редко-редко видел в кармане двадцать пять рублей.
С десятью считал себя богачом, а к людям, у которых было сто рублей, относился с нескрываемой завистью.
— Богач! Я у него, брат, сто целковых видел!
Бедный Коля!
Если вы хотите Николая Петровича «всего», — вот он вам весь.
Коршевская труппа собралась в «поездку» с пасхи. Распорядителем — самый хозяйственный человек — Н.Н. Соловцов.
В понедельник на первой неделе Н.Н. передал Рощину пятьсот рублей:
— Вот. На эти деньги ты должен и билет до Киева купить и багаж отправить. Сможешь пост прожить?
— Ну, еще бы!
— Помни, Николай. Больше нет! В четверг на страстной выезжаем. Чтобы хватило!
— Кому ты говоришь?!
Четверг на страстной.
Собираются на Курский вокзал.
Рощин здесь. За столом, ест битки в сметане. Около вещи.
— Ты что же багаж не сдаешь?
— Вот тебе я, вот мой багаж. Нужен я тебе, — бери билет и вези. Не нужен, — оставь здесь. Соловцов за голову схватился.
— Как тебе, Николай, не стыдно?! Что ты со мной делаешь?!
— Нужен я тебе, — бери. Не нужен, — брось здесь. Не хватило.
— Носильщик! Возьми барину билет. Бери веши!
— Спасибо тебе, Николай Николаевич! Сердечное спасибо. Ты уж и извозчику за меня заплати.
— Господи! За извозчика заплатить нечем! До чего люди доходят!
— Вот он дожидается!
— Ты извозчик?
— Мы извозчики.
Николай Николаевич достал мелочь.
— Сколько тебе?
— Сто семьдесят два рубля!
— Что-о?
— Ну да! Он с третьей недели со мной ездит, и, кроме того, я у него семьдесят рублей деньгами взял.
Пришлось занять у друга всех актеров, буфетчика Буданова, чтобы расплатиться и выехать.
V
Он был полон самых лучших намерений!
Теплою весеннею ночью иду по Харькову, мимо «Астраханской» гостиницы.
На веранде Рошин. Перед ним огромная бутылка коньяку и малюсенькая рюмка.
Расцеловались.
— Садись. Коньяку хочешь? Пить бросил.
— Видно!
— Ты сначала узнай, который день эту бутылку пью. На текущем счету стоит. Дешевле, понимаешь. Видишь, сколько отпито? Три рюмки. В три дня. По рюмке каждый вечер. Бросил! Баста! Для горла...
Заря зарделась на востоке.
Рощин требовал новую бутылку.
— Извините, все заперто-с!
— Ты давно не ел горячей колбасы?
— Лет пять.
— Я лет восемь. Теперь, брат, понимаешь, как раз готова горячая колбаса. Рюмка водки и колбаса. Едем колбасу искать!
И, направляясь нетвердою походкой к выходу, Рощин наставительно говорил:
— Ты понимаешь, с тех пор, как бросил пить, совсем перестал кашлять! Для горла хорошо. Для горла я!
В Киеве он однажды обрадовал меня известием:
— Капиталист! Коплю деньги!
—Да ну?
— Факт. Шестьсот рублей уж у Соловцова лежит. Живу, ем в гостинице. За все Соловцов платит. Мне вдень на руки рубль. Больше не нужно. Зачем мне больше: живу, ем в гостинице. А остальные у Соловцова. Целее. И уговор: мне ни копейки.
— Строго!
— Понимаешь, надоело. Ну, что это, на самом деле? Никогда ни копейки.
— Разумеется!
— Нет, ты не смейся. Серьезно. Накопится денег, поеду за границу. Необходимо, знаешь. Ты куда, думаешь, мне поехать: в Италию или в Швейцарию? Раз у меня есть деньги...
В тот же вечер проектировался маленький товарищеский ужин. Рублей по десяти с человека.
И Рощин с хитрым-прехитрым видом отозвал меня в сторону.
— Знаешь, что? Вместо того чтобы наличные деньги тратить, пригласим всех ко мне в гостиницу. Кормят отлично, шампанское то же самое.
— Да ведь дорого будет стоить!
— Что ж такого? Соловцов заплатит!
— Да ведь из твоих же?
— Да ведь не наличными! Ты это пойми!
Не ребенок!
Через несколько дней я встретил Соловцова.
— Ну, что рошинские сбережения? Он посмотрел на меня юмористически:
— В Киевскую лавру едет вместо Швейцарии. И здесь горы! Нашли человека! В гостинице занял и ко мне со счетом прислал. У меня просить, говорит, «было совестно».
Всю жизнь он говорил:
— Величайшее, брат, счастье на свете — это носить ключ от своего номера в кармане!
И всю жизнь жил не один.
Под чьим-нибудь башмаком. И из-под этого башмака рвался. VI
Он любил женщин, и женщины любили его.
Но это был не Свидригайлов, не Санин, не сверхчеловек, решивший, что:
— Для людей исключительных и мораль нужна исключительная!
И не поручик Пирогов с его «интрижками».
В нем было нечто от Дон Жуана.
Каждый раз, — а бог свидетель, как часто это бывало! — он увлекался искренне.
С каждой новой донной Анной и даже Лаурой для него начиналась:
— Новая жизнь!
— Ты понимаешь, я играть стал лучше!
— Она из меня актера сделала!
Он мял своим приятелям крахмальные рубашки, сжимая их в объятиях.
В три часа ночи являлся будить.
— Ты спишь? Идем! Не оставляй меня одного! Ты понимаешь? Я не могу спать! Я не могу! Она мне сказала... Старый актер Синюшкин звал его за это:
— Институтом.
Мужской род от «институтки».
— Институт какой-то восторженный, а не актер! И ни к кому так не подходило:
...влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся.,.

Как его великому прообразу, — ему казалось:
— Не та!
И он мчался дальше, к новым...
Победам?
Возрождениям!
Вечно недовольный, ничем неудовлетворенный, мчался всю жизнь куда-то дальше, дальше в искусстве, в жизни.
«Бессмертья, может быть, залог!»
VII
Этого Кина нельзя было не любить.
Его любили все.
Актрисы, актеры, товарищи, друзья, публика, встречные.
От антрепренера до его человека Николашки, в которого он каждое утро, аккуратно, запускал сапогом, когда тот его будил на репетицию.
И, справляя тризну по тебе, мой бедный друг, как же я, по нашему старому славянскому обычаю, не заколю у тебя на могиле твоего любимого коня?
— Он же ж ездит же ж на мне ж, как на коне ж! Как же я, мой Кин, не выведу твоего Соломона?.. Антрепренер Рудзевич, устроитель всевозможнейших «поездок», любил его до безумия.
— Та ж Кола ж! Веже ж ты мой!
Тоже оригинальный представитель нашей русской богемы. Одной очень молодой и красивой артистке, в присутствии ее высокоаристократической родни, с ужасом отпускавшей ее на сцену, он
«бухнул» такой комплимент:
— Та ж у вас не лыцо, а целая дэрэвня!
— Как деревня? Он пояснил:
— Увидит помэщик вас на сцэнэ, — сейчас дэрэвню подарит. Накажи ж меня бог!
Этот дикарь, влюбленный в актеров еще больше, чем в сцену, — в любви к Рощину доходил до мании величия.
Он привез Рощина на гастроли в какой-то городок на Волге.
Исправник спросил его «так, между прочим»:
— А что, Рощин-Инсаров хороший актер? Надо было увидеть лицо Рудзевича:
— Да вы!.. Да вы!.. Да вы — социалыст! Исправник даже опешил:
— Позвольте...
— Вы позвольте! Как же вы смеете такие вопросы задавать? Да знаете вы, Рощын сейчас пошлет телеграмму директору императорских театров...
Исправник, не дослушав, начал извиняться.
Человека, которого знала и любила вся Россия, убил какой-то господин Малов.
Про которого только и известно, что:
— Он убил Рощина-Инсарова.
Эта радостная для всех жизнь кончилась трагически, потому что встретились и столкнулись два миросозерцания.
К богеме, к «цыганам» пришел Алеко.
И мещанский Алеко.
О, эти мещане с их добродетелью!
Которые не прощают флирта и прощают себе убийство.
Убивают и остаются жить.
Они протестуют против смертной казни, а на каждом шагу, каждый День пятнают жизнь кровавыми пятнами.
Судят и палачествуют.
За малейший проступок.
За тень малейшего проступка.
Племя злое, тупое и жестоковыйное.
О, эти предусмотрительные люди, являющиеся к приятелям с револьвером в кармане.
И все это, видите ли, во имя морали! Во имя, видите ли, добродетели!
Бедная артистическая богема, ты можешь ответить этим узколобым, жестоким мещанам морали:
Мы дики,нет у нас законов,
Не нужно крови нам и стонов...
Мы не терзаем, не казним...
И к любви относимся, как к любви, — с радостной улыбкой. И к флирту относимся, как к флирту, — с улыбкой снисхождения.
Сколько прекрасных произведений искусства, сколько высоких минут восторга дала ты, радуясь и страдая, богема! И что, какую радость миру дали эти палачи «во имя морали»?
Что случилось?
За товарищеским ужином, когда было выпито немало шампанского, актер хотел нравиться.
Это их профессия. Это их естество.
Цветы пахнут.
Это им свойственно.
И нравиться он хотел по-актерски.
В разговоры он искусно вплетал отрывки из подходящих монологов.
И так как он был талантливым человеком, то выходило это у него блестяще.
Что еще больше злило мужа.
Если бы был человек менее жестокий, но более находчивый, — он сказал бы:
— Ты отлично учишь роли. Молодец!
И сразу бы снял эту мишуру.
Все обратил бы в смех.
В смех над Рощиным.
А бедный Рощин!
Как раз в это время у него в номере гостиницы сидела какая-то хористка, из-под стоптанного, вероятно, туфля которой он выбивался.
У него давно не было «красивого романа».
И вдруг «объяснение» монологами.
На полутонах!
Да еще после ужина, — это, должно быть, ему казалось тонким, эффектным до бог знает чего!
Ведь он же актер! Cabotin! (Комедиант. – фр.)
Утром, проснувшись, ты сам, вероятно, посмеялся бы над вчерашним «спектаклем».
Но «страж морали», — и с револьвером в кармане, — уже здесь.
Я вижу эту сцену.
И, зная Рощина, представляю ее себе.
Рощин —
...Любовью связан
Совсем с другой,
совсем с другой.

За перегородкой хористка. Вот что страшно! Услышит:
— Такую потом сцену запалит!
Он спешит умыться, чтобы идти объясниться:
— Только не дома!
А г-н Малов, с револьвером в кармане, ходит по комнате:
— Моя честь!
— Какая там честь!
Бывший гусар, — актер! — не мог произнести «чести», — «чэ-эсть!» — пренебрежительно. Он сказал:
— Какая там честь, чтоб добавить:
— Ни на какую твою честь я не покушался!
Но в эту минуту — пуля, сзади уха, в затылок.
За одно, недоговоренное, слово — смертная казнь.
И это осталось безнаказанным.
С моего пера готовы сорваться безумные слова.
И в душе поднимается волчий вой.
...Бог, дышащий огнем!
Бог, топчущий, как глину, своих врагов!
Бог, мстительный до третьего колена!
Хорошо, что тебе попался хоть ловкий палач. Который кончает сразу:
— Без мучений.
Ты перестал существовать, даже не заметив этого. Из этого мира, где ты оставлял так много, ты исчез, даже не успев о нем вздохнуть.
После красивой жизни — легкий конец. Спасибо судьбе хоть за это.

«Последняя жертва» А.Н.Островский. Малый театр.

Вероятно, это действительно последняя «Жертва». Пьеса Островского вышла в прошлом сезоне в чеховском МХАТе, в начале этого — в «Ленкоме» и вот наконец — на исторической родине, в «доме Островского».

«Последняя жертва» А.Н.Островский. Малый театр.

Вероятно, это действительно последняя «Жертва». Пьеса Островского вышла в прошлом сезоне в чеховском МХАТе, в начале этого — в «Ленкоме» и вот наконец — на исторической родине, в «доме Островского». Так что вряд ли в ближайшие годы кому-то придет в голову еще раз пересказывать историю вдовы Юлии Павловны Тугиной, потратившей свои капиталы на молодого картежника, брошенной им ради более богатой невесты и пошедшей замуж за богатого купца по фамилии Прибытков. Марк Захаров воспользовался старинной пьесой, чтобы поставить диагноз своему времени, и диагноз был таков: «золотая лихорадка» дьявольского происхождения (миллионщик Прибытков утаскивал вдову в финале не под венец даже, а прямо в преисподнюю). Олег Табаков, играя Прибыткова во мхатовском спектакле Юрия Еремина, демонстрировал торжество не капитала, но здравого смысла. В постановке Малого театра солирует другой Прибытков — Василий Бочкарев, и ради одной только его игры стоит увидеть этот спектакль, который режиссер Владимир Драгунов пытался было погубить, да артисты не дали. Если вкратце, то он сопроводил историю взглядом некоего наблюдателя с допотопной фотокамерой, чьи магниевые вспышки заволокли сцену багровым туманом, так что в финале вдова Тугина (Людмила Титова) является на квартиру к обидевшему ее любовнику прям-таки карающим привидением. Между тем история, какой ее сыграли Титова и Бочкарев, такой развязки никак не предполагает. Две сцены: первая — где Прибытков, завершив очередной роман, является в дом вдовы своего друга, вспомнив о данном тому перед смертью обещании помогать его жене, и вторая — где Тугина просит у него денег в долг, чтоб спасти своего жениха-картежника, — стали главными в спектакле. Мгновенные перемены, которые происходят с Прибытковым при виде прелестной женщины, никто еще не сыграл так подробно, внятно и элегантно, как Бочкарев. Еще минуту назад он отбывал повинность, а вот уже он негоциант, которому соображения коммерции диктуют форму помощи, и одновременно наглец, умеющий высказать непристойное предложение, не оскорбив при этом Тугину. Его все больше влечет к этой женщине, и со скрытым волнением он ищет повода, чтобы еще раз с нею встретиться. Чуть спустя она приедет, задушив свою гордость, просить у него денег — и он возьмет реванш за ее холодность, будет не на шутку обижен ее лихорадочным кокетством, но, когда она упадет к его ногам, кинется поднимать ее с неподдельной жалостью и нежностью, а за искренний ее поцелуй не то что шесть тысяч — душу будет готов отдать. И Тугина сумеет оценить это — видно, что из его дома она уходит с чувством, куда более глубоким, чем благодарность. То есть это видно всем — кроме не на шутку разошедшегося режиссера.

Елена Ковальская
вторник, 11 января 2005
www.afisha.ru

«К 250-летию русского театра»

Влас Дорошевич

«КИН (Ф.П. Горев)»

«К 250-летию русского театра»

Влас Дорошевич

«КИН (Ф.П. Горев)»

Впервые опубликовано – «Русское слово», 1903, 12 декабря, № 340. Называя Горева именем знаменитого английского трагика Эдмунда Кина, Дорошевич прежде всего имеет в виду как их творческую схожесть (сценический романтизм), так и личную драматическую судьбу.

Празднуют 35-летний юбилей Ф.П. Горева. Все был Макс Холмин — и вдруг «Старый барин». Как быстро несется поток жизни! Словно это было только вчера. Я помню:
Лето. Петровский парк. Театр Бренко. Горев, приехавший на гастроли в Москву.
— Красавец Горев! Иначе его не называли. Днем, около входа, толпа дам.
— Горев! Горев! — шепот.
А он проходит среди этих цветущих шпалер радостный, красивый, как молодой бог, беззаботный, как птица.
Самоуверенный? Спокойно глядящий вперед?
Вряд ли.
Просто ни о чем не думающий.
«И во всех глазах он без труда читал различными сердцами написанное одно и то же».
Так же он прошел и мимо нас.
Мы с вами за эти долгие, долгие годы вели серое, тоскливое, однообразное существование, трудились, работали, зачем-то тянули какую-то лямку. А он прошел мимо нас, как праздник. Блестящий, великолепный.
Ни о чем не думающий.
И в жизни, и на сцене все ему давалось без труда.
В жизни...
Имя Горева было окружено легендами. Но:
Покой и сон их душам молодым, —
как поется в «Синей бороде».
На сцене...
Помню, после первого представления аверкиевской пьесы из византийской истории мы ужинали: несколько журналистов, артистов и один «византиец».
Молодой ученый, из-за византийской жизни проморгавший свою. Наживший близорукость, согнувший себе спину в дугу над «изысканиями».
Он и в театр-то выполз только потому, что шла Византия.
Ни что другое не могло бы его заинтересовать.
Ученый «гулял».
Выпил три четверти рюмки водки и тыкал вилкой в устричную скорлупу.
Он был выбит из колеи. Он был в восторге от Горева, игравшего византийского императора.
— Нет-с, эта сцена! Когда он уходит из спальни жены! Не спуская глаз! Пятясь спиной! Словно боится, что, повернись, — и ударят сзади кинжалом! А как он проходит мимо каждого кресла, мимо каждой портьеры! Словно весь дворец и даже спальня жены полны спрятанных убийц! Да ведь это вся Византия! Вся Византия!
В это время в ресторан пришел Горев.
— Правда, недурно? — мельком спросил он в ответ на похвалы и глубоко задумался: — К устрицам ты дашь мне не пармезану... нет... Но ученый горел.
— Федор Петрович! Откуда вы взяли эту характеристику эпохи? Это вы почерпнули у такого-то? Вы, вероятно, штудировали такого-то? А на эту мысль вас, наверное, навел такой-то?
Ф.П. Горев посмотрел так, словно у него над головой обломилась библиотечная полка и полетели на него книга за книгой, в переплетах.
— Ни у кого не брал. Что тут брать?
— Но как же? Такая характеристика эпохи?
— Да что ж тут трудного понять? Вышел на сцену, — смотрю: кругом такая дрянь...
Горев выразился сильнее.
— От них чего угодно ждать можно! Станешь пятиться! Ученый смотрел, вытаращив глаза.
Если б он так не ушел в византийщину, ему бы, наверное, вспомнился Пушкин:
...О, небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горячей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан,
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного? О, Моцарт! Моцарт!

И дорогой еще более согнувшийся молодой ученый, попадая сослепу в снежные сугробы, обиженно повторял:
— Этого не может быть! Он скрывает! Чутье! Чутье! Но нельзя же чутьем знать даже византийскую историю!
Да и сам Горев шел в искусстве, как слепой. Но его вело за руку вдохновенье. И указывало ему, что нужно делать.
И он делал так, что дух захватывало у театра.
В то время как на парусинном небе Малого театра яркой кометой лихорадочно горел Горев, взошла новая звезда, постоянная, устойчивая, со светом ярким, но спокойным, — А.И. Южин.
Я очень люблю артиста Южина.
Когда он играет Ричарда, Кориолана, Макбета, даже Гамлета, я иду в театр с таким же огромным интересом, с каким идешь на вечер, где встретишь человека очень талантливого, очень умного, с огромной эрудицией. Его мнение интересно. Его выслушать огромное удовольствие.
Но я не думаю, что с А.И. Южиным когда-нибудь случилось то, что случилось с Ф.П. Горевым где-то в провинции.
Он играл сильно драматическую роль.
Человека, которого затравили. Он задыхается. Он не только не может сказать ни слова, — ему нечем дышать. Вопль, — и он падает:
умирает от разрыва сердца.
Занавес опустили.
Жидкие аплодисменты были заглушены шиканьем всего театра.
Там, за занавесом, наступила гробовая тишина. Ее прервал истерический крик... другой... третий...
Но что в публике?
Актеры стояли растерянные, недоумевающие.
На сцену бледный, взволнованный вбежал полицмейстер.
— Что Горев?
Горев вышел из-за кулисы.
— Что вам угодно?
— Вы... живы?..
— Как видите!
Полицмейстер даже за голову схватился:
— Батюшка! Да разве так можно пугать публику?! Ведь в публике подумали, что вы действительно умерли! Происходит черт знает что! Поднимайте занавес! Покажитесь!
Горев и Южин вступили в единоборство.
Если мне не изменяет память, то, кажется, по вторникам тогда в Большом театре давалась трагедия.
Если на этой неделе Гамлета играл Горев, то на следующей в черном плаще печального приниэ выходил Южин. На одной неделе Акос-ту играл Южин, на другой мы слышали от Горева:
Спадите, груды камней, с моей груди!
Два направления в искусстве вступили в бой.
С одной стороны — самый блестящий представитель того, что называется «игрой нутром». С другой — самый яркий представитель «работы».
И труд, изучение, глубокая и вдумчивая интеллигентность победили.
В разговорах о Малом театре стало все чаще и чаще обязательно упоминаться имя:
—Южин.
Горев отошел немного в глубину сцены.
Тут бы ему оставить казенную сцену! И ярким, сверкающим метеором нестись из театра в театр, по всей России.
Что бы это была за триумфальная карьера!
После весны, полной цветов, когда в каждом кусте роз соловьи пели про любовь, что бы это было за знойное лето!
Но артисты «образцовой» сцены думают, что сцена эта «Образцова» и в отношениях к артистам.
Они думают, что артист непоколебим, как столоначальник!
И Горев сам приготовил себе печальный момент. Подошедшая осень постучалась ему в сердце тяжелой, тяжелой обидой.
Горев отошел немного в глубину сцены. Только немного. Москва его любила. Любила очень.
Но в этом таланте было нечто донжуанское.
И между Эльвирой и донной Анной разыгралась трагедия его жизни.
Ему надо было завоевывать публику. И едва завоевав, он, уж охладев, скучал и томился.
Его страшно любил Петербург. Он бросил Петербург и, совершенно неизвестно зачем, перешел в Москву.
Зачем?
Чем донна Анна лучше остальных?
И когда донна Анна полюбила его сильной и глубокой любовью, — он снова уж пел под балконом Эльвиры.
Из Москвы, где его любили, он снова переселился в Петербург.
Зачем?
Изо всех людей на свете это меньше всего известно одному:
— Г-ну Гореву.
И когда настала осень, — пышная осень, вся в ярких тонах и сверкающих красках, — артиста в сердце ударили обидой. Ему предложили отставку.
Петербургская дирекция взяла на себя роль Гонерильи, — неизвестно зачем, неблагодарная роль! — но сыграла ее великолепно.
Нельзя лучше оскорбить старого артиста, как дать ему отставку «за ненадобностью» в то время, как переполненный театр, весь, сверху донизу, рукоплещет его игре и кричит ему:
— Оставайтесь! Оставайтесь!
Это была обстановка прощального спектакля Горева на Александрийской сцене.
Настоящая трагедия. Когда занавес опустился в последний раз, — стало жутко и страшно.
Похоронили живого человека.
И бедный, раненный в сердце, Макс Холмин, ты мог крикнуть:
— Душу, живую душу, Диковский, съели!
Лир пошел скитаться.
И в своих скитаньях он зашел к нам и в радостный, и в печальный день своего тридцатипятилетнего, — уже тридцатипятилетнего! — служения искусству.
С сердцем, полным благодарности за былые восторги, почтим же в «Старом барине» молодого Макса Холмина.

в филиале Малого театра состоится 100-е представление комедии Оноре де Бальзака «Делец».

Действительно ли «в наш век чувства упразднены, их заменили деньги»? Прямым или окольным путём легче всего достичь счастья?

27 января в филиале Малого театра состоится 100-е представление комедии Оноре де Бальзака «Делец».
Действительно ли «в наш век чувства упразднены, их заменили деньги»? Прямым или окольным путём легче всего достичь счастья? Обо всех этих вечно актуальных вопросах размышляет Малый театр вместе с Бальзаком. Раздумья становятся особенно занимательными благодаря французскому остроумию автора и неистощимой фантазии актёров — мастеров импровизации.
Поставил спектакль режиссёр Владимир Драгунов, художник – Лариса Ломакина, композитор – Григорий Гоберник. Роль коммерсанта Меркаде исполняет один из ведущих актёров Малого театра Василий Бочкарёв. В ролях — Татьяна Лебедева, Борис Клюев, Виталий Коняев, Владимир Сафронов, Екатерина Базарова, Степан Коршунов, Владимир Дубровский и другие.

Поздравляем всех участников и создателей этого спектакля!

Его Величество Актер

Малый выпустил одну за другой две премьеры: сначала в филиале - «Свадьбу, свадьбу, свадьбу!» по сценам-шуткам Антона Павловича Чехова «Предложение», «Медведь» и «Свадьба» в постановке Виталия Иванова, затем - «Последнюю жертву» А.Н.Островского в режиссуре Владимира Драгунова

Его Величество Актер

Без шума и фанфар, как и положено солидному, уважающему себя театру, Малый выпустил одну за другой две премьеры: сначала в филиале - «Свадьбу, свадьбу, свадьбу!» по сценам-шуткам Антона Павловича Чехова «Предложение», «Медведь» и «Свадьба» в постановке Виталия Иванова и декорациях художника Александра Глазунова, затем - «Последнюю жертву» А.Н.Островского в режиссуре Владимира Драгунова и оформлении Ларисы Ломакиной на основной сцене. Спектакли в полном соответствии с традициями, духом и стилем Малого театра, где первенство всегда принадлежало и остается за Его Величеством Актером.

До чего же красивы и живописны декорации Александра Глазунова! В «Предложении» это просторная терраса добротного помещичьего дома, где все продумано и приспособлено для активной хозяйственной деятельности и приятного отдыха. Даже жаровня, на которой хозяин дома Степан Степанович Чубуков (А.Потапов), подвязавшись фартуком, собственноручно варит варенье, какая-то особая, затейливая. А уж как аккуратно, просто артистично снимает пену Степан Степанович, да еще и пробует готовность варенья на вкус, так у зрителей, наверное, слюнки текут. Кажется, даже запах варенья чуется. И сразу понятно становится, откуда в Наталье Степановне (О.Жевакина) такая домовитость и хозяйственность, доходящие до ожесточения: папенькин характер! Куда уж тут застенчивому Ломову (Г.Подгородинский) вступать в пререкания с ухватистыми соседями?! Легко представить себе, каково будет житье бедняги, когда из незадачливого жениха он превратится в мужа-подкаблучника. Папенька с дочкой его быстренько «уходят».
Надо отдать должное актеру Г.Подгородинскому. Длинный, худой, нескладный от робости, его Ломов за считанные минуты успевает прожить жизнь от эйфории торжественного жениховства до бесславного краха всех радужных надежд с жизнью в придачу. И уже из какого-то «Зазеркалья» до него доносится благословляющий голос Чубукова, соединяющего руки жениха и невесты. Комедия-шутка идет под непрерывный смех и аплодисменты зала.
Прекрасный дуэт составляют в «Медведе» молодая, соблазнительная вдовушка Елена Ивановна Попова (Е.Харитонова) и нахал, бурбон, но еще вполне достойный внимания Григорий Степанович Смирнов (В.Низовой). Очень точно и тонко актеры как бы меняются по ходу действия своим внутренним состоянием: он - от агрессии до полной капитуляции перед женскими чарами Елены Ивановны, она - от наигранной меланхолии до яростного желания пустить пулю в лоб обидчику. Словесная дуэль ведется страстно, темпераментно. Похоже, что обе стороны испытывают огромное удовольствие от неожиданного происшествия, внесшего в их скучную деревенскую жизнь призрак романтического приключения. Прелестная вдовушка даже спешно облачается в эффектный гусарский костюм для пущей важности. И финальное объятие вполне логично венчает взаимную капитуляцию сторон.
К сожалению, «Свадьба» оказалась наименее интересной из трех миниатюр как по режиссерскому решению, так и по актерским работам. В.Иванов постарался расцветить пьесу национальным колоритом, представив свадебный ужин молодоженов - перезрелой Дашеньки Жигаловой (Л.Ещенко) и занудного Апломбова (А.Кудинович) - в кондитерской грека Дымбы. Официанты в греческих костюмах, исполняющие национальные танцы, уморительный Дымба на тоненьких ножках, весь в белом (превосходная работа В.Дубровского) - все это было бы отлично, если бы при том внятно прозвучала трагическая тема ни за что, ни про что оскорбленного старого моряка Ревунова-Караулова (А.Торопов). Сейчас его слова о достоинстве офицера, чести старого, заслуженного человека тонут во всеобщей сумятице свадебного застолья, и «посаженный генерал» оказывается фигурой куда менее значительной, нежели телеграфист Ять (В.Бунаков) или весьма эффектная Змеюкина (С.Аманова).
В целом же вечер одноактных чеховских комедий-шуток получился легким, веселым, занимательным и очень красивым представлением благодаря оформлению А.Глазунова. Спектакль, который в равной мере может быть интересен зрителям самых разных возрастов, включая и школьников. Ребята познакомятся на нем с настоящим Чеховым, веселым и остроумным;
Комедия А.Н.Островского «Последняя жертва» становится все более востребованной сегодняшним театром. Тема денег - шалых и разумных - в наши дни не менее актуальна, чем во времена Островского. И уже не мелодраматическая история любви Юлии Тугиной к прохвосту Дульчину, а положительная во всех отношениях фигура Флора Федуловича Прибыткова, которого и купцом-то не назовешь, а скорее коммерсантом (сама фамилия Прибытков о том говорит), выходит на первый план.
Спектакль Малого театра своих предпочтений не скрывает:
он откровенно поставлен на Прибыткова, роль которого исполняет Василий Бочкарев. Моложавый, стройный, особенно неотразимый в белом, с иголочки, европейском костюме, герой Бочкарева явно из плеяды того просвещенного купечества, что дало России Третьяковых, Морозовых, Бахрушиных, Алексеевых - промышленников, меценатов, общественных, культурных и государственных деятелей.
Бочкаревский Флор Федулович, наверное, и за границей живал, и языки иностранные, возможно, знает, да только в кругу, где вынужден вращаться, не считает нужным это обнаруживать. К чему перед свиньями бисер метать? За его хорошо рассчитанной сдержанной манерой общения, подчеркнутой вежливостью с оттенком легкой иронии ощущается спокойная уверенность человека с чистой совестью, знающего себе цену, неуязвимого в деловых взаимоотношениях. Этот Прибытков не чета всяким там Салай Салтанычам с тугой мошной (Владимир Сафронов), а тем более - таким проходимцам, как Дульчин (Олег Доброван). Да их и ставить-то рядом зазорно - колосс и фитюлька, пустельга.
Разумеется, уж коли талант и мастерство даны актеру от Бога, то их ни умалить, ни спрятать. И кого бы, когда бы ни играл Бочкарев, его герой всегда будет на виду, на особицу. Но может, все-таки стоило придать хотя бы видимость внешнего лоска Дульчину, чтобы не выглядел он столь заурядно рядом с Прибытковым? Ведь чем-то соблазняет этот мнимый светский фат женщин, да еще таких разных, как скромная Тугина (Людмила Титова) и экстравагантная двоюродная внучка Прибыткова Ирина (Екатерина Базарова). Карточный игрок, живущий за счет любовниц, должен быть хотя бы франтом, чтобы пускать пыль в глаза окружающим. Дульчин по сути - родной брат Кречинскому: аферист, мошенник, зато - обаяние, манеры, пламенный взор... Если их нет, нет и Дульчина, нет интриги.
Как всегда, хороша Людмила Полякова. На этот раз - в роли вездесущей, всеведущей Глафиры Фирсовны - тетушки Юлии. Она и сваха, и ходатай по личным делам, может и сболтнуть небылицу по надобности, а потом от нее же отречься: мол, по невежеству сказала, не моего ума дело. И уж такая она достоверная, безыскусная, вся - как на ладони. Только вряд ли такая Глафира Фирсовна допустит кого бы то ни было до глубин своей души. Хитрости и ума ей не занимать. Потому и живет - не тужит, хоть капиталу не имеет. Словно тончайшее кружево плетет актриса образ своей героини.
Спокойно, уверенно, не гонясь за быстросменяющейся модой, Малый театр продолжает свою репертуарную линию на классику, на выявление жизни человеческого духа. А там, где на сцене живаядуша, там и живой зрительский интерес.
На снимках: сцены из спектаклей «Предложение», «Медведь»; Прибытков - В.Бочкарев, Глафира Фирсовна - Л.Полякова («Последняя жертва»).

Наталья Балашова
«Московская правда», 30 декабря 2004 г.

Сегодня, 12 января день рождения артиста Дмитрия Николаевича Солодовника.

В этот день хочется пожелать Дмитрию крепкого здоровья, интересных творческих предложений и неизменного успеха.

Сегодня, 12 января день рождения артиста Дмитрия Николаевича Солодовника.
Несмотря на свой не совсем «солидный» возраст, Дмитрий уже занят во многих спектаклях Малого театра: «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Тайны мадридского двора», «Усилия любви», «Пучина», «Сказка о царе Салтане».
Но звездной ролью артиста на сегодня можно с полным правом считать Митрофанушку из комедии Д.И.Фонвизина «Недоросль», идущей на основной сцене Малого театра.
Герой Дмитрия Солодовника отвратительно жесток, жалок, но и в то же время наивен и трогателен. Зрителей от мала до велика покоряет беззащитность этого тепличного ребенка перед реалиями «другого» мира, который представлен в пьесе Стародумом. Тем, кто не видел этот спектакль с участием Дмитрия Солодовника, мы искренне советуем посмотреть его.
Недавний ввод в спектакль «Лес» на роль молодого человека Алексея Буланова — провинциального альфонса при богатой барыне, верим, откроет новые грани актерского дарования Дмитрия Солодовника.
В этот день хочется пожелать Дмитрию крепкого здоровья, интересных творческих предложений и неизменного успеха.

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПРАЗДНИК ДЛЯ ДЕТЕЙ СОСТОЯЛСЯ НА ОСНОВНОЙ СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА

9 января 2005 года на основной сцене Малого театра для ребят был показан один из лучших детских спектаклей Москвы «Сказка о царе Салтане» А.С.Пушкина.

Фотогалерея

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПРАЗДНИК ДЛЯ ДЕТЕЙ СОСТОЯЛСЯ НА ОСНОВНОЙ СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА

По сложившейся традиции в праздничные рождественские дни Патриарший центр духовного развития детей и молодежи Московского Данилова монастыря совместно с Государственным Академическим Малым театром проводит благотворительный рождественский праздник для детей-инвалидов, воспитанников детских домов, ребят из малообеспеченных семей, сообщает пресс-служба Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи Московского Данилова монастыря.

9 января 2005 года на основной сцене Малого театра для ребят был показан один из лучших детских спектаклей Москвы «Сказка о царе Салтане» А.С.Пушкина.

Перед спектаклем с праздником Рождества Христова и Новым 2005 годом ребят поздравил наместник Московского Данилова монастыря архимандрит Алексий (Поликарпов).

Также дети приняли участие в конкурсах и розыгрышах призов.

Фотогалерея

11 января поздравляем с днем рождения заслуженную артистку России Елену Германовну Харитонову.

Желаем здоровья и счастья, бодрости духа и творческого настроения, новых интересных ролей на сцене Малого театра.

Из книги «Жизнь моя – театр»

Василиса Волохова в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» захватила меня.

Е.М. Шатрова

Из книги «Жизнь моя – театр»

Василиса Волохова в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» захватила меня.
Луп-Клешнин, бывший дядька царя Федора, говорит о ней Годунову:
«На все пригодна руки!
Гадальщица, лекарка, сваха, сводня,
Усердна к богу, с чертом не в разладе —
Единым словом: баба хоть куда!»
Первый выход Волоховой в первой картине: привычное для сводни дело — назначить Шаховскому свидание с княжной Мстиславской. Второе появление в саду: Волохова караулит влюбленных — тоже занятие привычное и веселое.
Но вот старуху зовет Луп-Клешнин, доверенное лицо всесильного Годунова. Василиса оповещена, зачем зовут. Ей выпала большая честь: прежнюю мамку царевича Дмитрия сменяют, а ее, Волохову, хотят к царевичу в мамки определить. Гордая оказанной ей честью, Волохова вплывает к Луп-Клешнину павой, шаги мелкие, легкие, голова поднята. Я пришла от Трех святителей, в руках у меня просвирка, и вся я сама святость. Голос звонок, елеен, лицо улыбчато. Клешнин ласков со мной. И я стараюсь его убедить—»куса не доем, а уж дитятю я соблюду!». Клешнин голубушкой называет, спрашивает, бываю ли свахою.
«Бываю в свахах, батюшка боярин;
Хвалиться грех, а без меня не много
Играется и свадеб на Москве!»—
отвечаю я с достоинством, но весело. Свадьба дело хорошее, поговорить о нем приятно.
«Какую же последнюю ты свадьбу
Устроила?» —
спрашивает Клешнин.
«А Шаховского князя
С Мстиславского княжною, государь»,—
тем же веселым тоном говорит Волохова и... попадается в ловушку.
Оказалось, Клешнин знает, что вчера ту же Мстиславскую, при живой царице Ирине, Волохова собиралась сватать царю.
Мгновенная пауза, и сваха разражается божбой и бранью: во что бы то ни стало отмести «клевету», разуверить Клешнина, удержать за собой место мамки. Негодование Волоховой неподдельно, отборные ругательства сами слетают с языка...
«Молчи, старуха! Цыц! Мы знаем все!»
Я съежилась, язык к горлу присох. Клешнин вспоминает Ивана Васильевича Грозного... Страх сковывает Волохову. Да, уж конечно... сожгли бы ее на медленном огне при Иване Васильевиче за все ее проделки. Застыв, я ловлю каждое слово Клешнина... ...»Но жалостлив боярин Борис Феодорович Годунов:
Он вместо казни даст тебе награду,
Когда свою исполнить службу ты
Сумеешь при царевиче».
«Сумею, батюшка! Сумею, свет!» — вырывается радостный крик: пронесло, миновало... еще поживу в довольстве, в почете, еще покрасуюсь... Я успокоилась, слова посыпались бисером. «Уж положися на меня!»
«...И мухе
Я на дитятю сесть не дам! Уж будет
И здрав... и сыт,
И цел, и невредим».
«Лучше меня во всей Москве мамки не сыщешь»,— говорю я всем своим видом.
«Но если б что не по твоей вине Случилось с ним...» — Клешнин не договаривает, а я боюсь подвоха, тороплюсь заверить:
«Помилуй, уж чему
При мне случиться!»
Пауза. И снова говорит Клешнин:
«...Он тебе того
В вину бы не поставил».
Ничего не понимаю! Блудня в молодости, сводня в старости, сынок разбойник, а все ж... если меня в мамки пригласили дитятко беречь, я и собиралась беречь его, готова была ответ держать, если не сберегу, а мне говорят: «В вину бы не поставил»...
«Слушай, баба:
Никто не властен в животе и смерти —
А у него падучая болезнь!»
Не понимаю... Отворачиваюсь от Клешнина, вновь смотрю на него... И вдруг начинаю понимать... но боюсь додумать до конца.
«Так как же это, батюшка?» Путаются мысли, дрожь берет, жутко. «Так что же?» — охрипла от волнения, голос глухой, речь отрывиста. Отказываюсь понимать! Не хочу понимать... «В толк не возьму», — еле выговариваю я.
«Бери, старуха, в толк!»
Мы смотрим друг на друга. Вступает музыка: лейтмотив Димитрия. Страшно и мне и Клешнину. Он крестится. Клешнин приказывает мне убить сына Грозного, а ведь он был предан Грозному до конца.
Далее у Волоховой текст: «Да, да, да, да! Так, так, боярин, так...» У меня эта четыре «да» разделены не запятыми. Первое «да» срывается механически. Сказав второй раз «да», я как бы вижу перед собой малолетнего царевича и наконец осознаю злодейство, на которое иду, меня охватывает ужас, но я не смею показать его Клешнину. У меня в ответ рвется: «Нет!» Я сдавливаю руками горло, чтобы не дать вырваться этому «нет!», и глухим охрипшим голосом произношу: «Да, да!» Снова внутренняя борьба... Откажусь—на плаху пошлют. И снова, чтобы не крикнуть «нет!», я сдавливаю горло и хриплю: «Так, так, боярин, так!» И вскрикиваю: «Все в божьей воле!», думая, может быть, мне греха на душу брать не придется... Без моей вины может случиться всякое. «Мы все под богом ходим, государь!»— произношу я твердо, успокаивая себя мыслью, что царевич может и сам умереть от падучей. Испросив у Клешнина разрешение взять на страшное дело сынка, Волохова уходит. Последние слова: «Один господь, а наше дело вдовье» — она произносит с некоторым облегчением, однако ноги не слушаются ее, шаги тяжелы, спина сгорблена: огромная тяжесть легла на ее плечи.
Равенских не хотел, чтобы Василиса Волохова — лицо историческое — выглядела примитивной злодейкой. Жестокости в трагедии много — век был жесток. Но для русского человека жестокость чаще всего мера вынужденная. Луп-Клешнин после гибели царевича Димитрия принимает схиму, отрешается от жизни. Волоховой страшно понять, чего требует от нее Клешнин, Клешнину страшно втолковывать ей, чего от нее ждут. Клешнин после слов:
«Бери, старуха, в толк!» — осеняет себя крестом. На первых спектаклях глаза В.И.Хохрякова в этот момент заволакивали слезы. Хохряков — актер очень правдивый, слезы у него выступали невольно, естественно. Теперь Клешнин уже не плачет, но в глаза его смотреть мне еще более жутко — такой у него взгляд.
Премьера «Царя Федора Иоанновича» была показана 29 мая 1973 года. Интерес спектакль вызвал огромный, ибо это была не только новая работа режиссера Б.И.Равенских, но и первое выступление на сцене Малого театра Иннокентия Михайловича Смоктуновского.
В дни моей молодости в актерском искусстве ценилась «законченность»: законченный жест, определенная интонация, законченный образ. Образы, созданные Смоктуновским, никогда не бывают «законченными». Они словно бы недосказаны. Но за этой недосказанностью всегда ощущается глубокая мысль, богатство чувств, сила эмоций. В этом я вижу современность искусства Смоктуновского: человек, пока он жив, не «закончен», он все время в движении.
Царь Федор Смоктуновского и болен, и здоров, и добр, и гневен, и прямодушен, и порой хитер. Внешне Федор кажется похожим на своего отца: высокий, чуть горбоносый, с чувственными губами. И Федор не забывает, что он сын Грозного, порой он сам пытается быть грозным, но желание примирить враждующих тут же гасит его гнев.
«...Трагическая вина Федора — это исполнение власти при совершенном нравственном бессилии», — писал в «Проекте постановки на сцене трагедии «Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстой.
Трагедия Федора—Смоктуновского не в нравственном бессилии, это трагедия человека высоконравственного, оказавшегося в одиночестве в гуще жестокой политической борьбы.
К сожалению, у Волоховой нет сцен с Федором. И моя встреча с Иннокентием Смоктуновским — лишь участие в одном с ним спектакле.

9 января день рождения выдающейся актрисы, народной артистки России Татьяны Петровны Панковой.

Настало время поздравить саму Татьяну Петровну с днем рождения и пожелать ей крепкого здоровья, бодрости, и, конечно же, новых ролей во славу Малого театра. Всех благ Вам, замечательная наша Актриса!

9 января день рождения выдающейся актрисы, народной артистки России Татьяны Петровны Панковой.
Стоит только произнести это имя, как сразу же в памяти возникают незабываемые образы - Матрена из спектакля И.В.Ильинского «Власть тьмы», Кабаниха впостановке «Грозы», Василиса Волохова в «Царе Федоре Иоанновиче» А.К.Толстого, вдова Астахова в инсценировке романа Д.Гранина «Картина», Элоиза из «Мамуре»… Всех неперечислишь! Еще бы - ведь Татьяна Петровна служит Малому театру уже более 60-тилет! Перебирая в памяти роли, сыгранные актрисой в кинематографе, вспоминаются: мать поручика Анненкова из киноромана «Звезда пленительного счастья», Анна Терентьевна в комедии Н.Кошеверовой «Медовый месяц», небольшая, но очень
заметная роль тетки Карандышева, сыгранная в «Жестоком романсе» у Э.Рязанова ит.д.
Сейчас Т.П.Панкова играет: Анфусу Тихоновну в спектакле «Волки и овцы», Фетинью в «Не было ни гроша, да вдруг алтын», княгиню Тугоуховскую в «Горе от ума», Манефу в комедии «На всякого мудреца довольно простоты».
Премьерные показы в театре и юбилейные вечера наших артистов трудно представить без участия Татьяны Петровны. Сказанные ею слова, сообщают особый масштаб любому собранию и всегда волнующи и значимы. Настало время поздравить саму Татьяну Петровну Панкову с днем рождения и пожелать ей крепкого здоровья, бодрости, и, конечно же, новых ролей во славу Малого театра. Всех благ Вам, замечательная наша Актриса!

Актёры, занятые в спектаклях с 10 по 12 января 2005 года.

Актёры, занятые в спектаклях с 10 по 12 января 2005 года.

10 января, основная сцена, утро, «Недоросль» спектакль: Л.П.Полякова, К.Е.Блохина, Д.Н.Подгорная, Е.А.Кулешова, Н.В.Казинас, Г.Ю.Оболенский, В.А.Низовой, В.К.Бабятинский, Я.П.Барышев, О.В.Доброван, Д.Д.Кознов, С.А.Вещев, А.М.Торопов, А.С.Кудинович, А.Т.Манке, В.А.Ильичев, И.С.Григорьев.

10 января, основная сцена, вечер, «Волки и овцы» : Л.П.Полякова, Л.В.Титова, Е.К.Глушенко, Т.П.Панкова, А.В.Коршунов, Э.Е.Марцевич, В.И.Езепов, Я.П.Барышев, Ю.Б.Ильин, А.Р.Хомятов, Вл.Б.Носик, Д.Н.Зеничев.

10 января, сцена на Б.Ордынке, вечер, «Свадьба, свадьба, свадьба!»: Е.Г.Харитонова, А.Н.Евдокимова, О.Г.Жевакина, Л.В.Ещенко, С.Г.Аманова, М.А.Стерникова, М.И.Фомина, Н.П.Швец, З.Е.Андреева, А.С.Потапов, Г.В.Подгородинский, В.А.Низовой, А.К.Вахтеров, В.А.Коняев, А.С.Кудинович, А.М.Торопов, К.В.Демин, В.В.Бунаков, В.А.Дубровский, Д.Д.Кознов, М.Г.Фоменко, В.А.Андрианов, А.Н.Анохин, С.А.Вещев, И.С.Григорьев, Е.В.Арановский.

11 января, основная сцена, «Лес»: Л.В.Юдина, Д.Н.Подгорная, Н.А.Титаева, Е.М.Базарова, О.С.Мартьянов, А.М.Торопов, Ю.И.Каюров, А.С.Кудинович, Д.Н.Солодовник, А.Е.Фаддеев, А.Ю.Ермаков, С.С.Еремеев.

11 января, сцена на Б.Ордынке, «Свои люди – сочтёмся!»: Л.П.Полякова, И.А.Жерякова, Т.И.Короткова, К.Е.Блохина, В.А.Борцов, А.Р.Хомятов, С.Л.Тезов, Д.Н.Зеничев.

12 января, основная сцена, «Последняя жертва»: Л.В.Титова, Л.П.Полякова, О.А.Чуваева, Е.М.Базарова, А.М.Жарова, В.И.Бочкарев, О.В.Доброван, Б.В.Клюев, В.А.Сафронов, П.Д.Складчиков, В.В.Дахненко, Ю.Б.Ильин, А.К.Вахтеров, И.С.Григорьев, П.В.Абрамов, В.А.Андрианов.

12 января, сцена на Б.Ордынке, «Бешеные деньги»: А.Н.Евдокимова, С.Г.Аманова, Ю.В.Сафронова, А.И.Ларина, М.А.Стерникова, Н.П.Швец, Е.А.Кулешова, С.С.Симакина, В.А.Низовой, В.К.Бабятинский, В.А.Баринов, К.В.Дёмин, Д.Д.Кознов, Д.Н.Солодовник, А.Н.Анохин, С.А.Вещев, А.Е.Фаддеев, Е.В.Арановский, В.А.Ильичев.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПОСЛАНИЕ
Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II Архипастырям, пастырям, монашествующим и всем верным чадам Русской Православной Церкви

[right">Свет нам возсия, Христе Боже, Твое пришествие;
Свет от Света, Отчее сияние,
всю тварь просветил еси, всякое дыхание хвалит Тя.
Образ славы Отчия, Сый, и прежде Сый,
и возсиявый от Девы, Боже, помилуй нас.
Стихира на «Господи воззвах» праздника Рождества Христова[/right">


Возлюбленные о Господе Преосвященные архипастыри, всечестные пресвитеры церковные, служители Божии в диаконском и монашеском чине, дорогие братья и сестры во Христе Иисусе!

Ныне мы вновь прославляем родившегося в Вифлееме Божественного Младенца. «С нами Бог! — восклицает Святая Церковь. — Людие, ходящии во тьме, видеша свет велий; живущии во стране и сени смертней, свет возсияет на вы; яко Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, яко с нами Бог». Сошед с Небес, Господь явил Себя людям, дабы исцелить человеческие недуги и несовершенства, просветить помраченные грехом души Своим невечерним светом и даровать Вечную жизнь в Царстве Небесном!

Мы, христиане, верим и знаем: Пришествие Христа Спасителя в мир в корне изменило человеческую жизнь и саму нашу природу. Мы более не рабы греху, но свободные служители Божии. Мы не страшимся бурных стихий житейского моря, ибо имеем надежную пристань в Царстве Христовом. Мы больше не одиноки в этом мире, ибо с нами Бог, простирающий Свою руку нам в помощь.

Все это даровано нам в Рождестве Христовом. Но распорядиться этим бесценным даром каждый может по-своему, ибо дана человеку свобода воли и даже Всемогущий Бог не нарушает ее. Мы можем скрыть этот дар, как евангельский талант, зарытый в землю, забыть о нем в суете обычной жизни с ее мелочными попечениями и заботами, а можем умножить его, осветив свои дни подвигом молитвенного труда, искренней любви к Богу и ближним, исполнением евангельских заповедей, участием в жизни Святой Матери-Церкви. И тогда мы увидим, как вместе с нашей душой меняется сама жизнь вокруг нас, как просветляется и преображается окружающий нас мир.

Радостное предание Божественному Промыслу всей своей жизни, постоянное благодарение Богу и горячая, идущая из глубины души молитва — вот дары, которые мы, как библейские волхвы, должны принести своему Спасителю. Как говорит святитель Тихон Задонский, Господь «...на смиренное прошение приклоняется. Приклонится и к нашему смирению; припадем только к нему, подражая благоразумным волхвам, припадем к Нему, не в пеленах уже повитому, но на Престоле славы со Отцем и Духом седящему. Вместо злата, ливана, смирны сокрушенное и смиренное прошение принесем...»

Христианин призван к совершенству, ибо сопричастен Всесовершенному Богу (Мф. 5, 48). С нами Бог — и значит, мы должны быть примером веры, надежды, любви в духовно жаждущем и мятущемся мире. С нами Бог — и пусть через нас Он действует везде, где люди нуждаются в помощи словом и делом.

Прошедший год был для нашей страны нелегким. В своем богопротивном безумии поправ все святое, террористы подняли руку на детей. Гибель невинных жертв стала нашим общим горем, болью и скорбью отозвалась в каждом сердце. Но в то же время страшная трагедия показала, что в народе живы нравственные идеалы: перед лицом смерти множество людей явили высокие примеры жертвенной любви к ближним, положив, по слову Священного Писания, «душу свою за други своя» (Ин. 15, 13).

Сохранять мужество в тяжелых обстоятельствах невозможно без твердой веры в Промысл Божий, ведущий каждого человека и целые народы к спасению. Да поможет нам Господь с достоинством и терпением перенести выпавшие на нашу долю испытания. Мы должны черпать силы в многовековой истории нашей родины, которая учит нас стойкости и мужеству. Одним из таких вдохновляющих исторических уроков является Куликовская битва, 625-летие которой исполняется в новом, 2005 году. Эта дата будет широко отмечаться нашей Церковью. Состоятся торжества на поле Куликовом, в Коломне, Николо-Угрешском монастыре, основанном святым благоверным князем Димитрием Донским, и в других местах, связанных с этим великим сражением, изменившим ход русской истории. Памятование о таких знаменательных событиях имеет огромное значение. Молодое поколение должно чувствовать живую, нерасторжимую связь с многовековой историей своего Отечества.

Тогда, более шести веков назад, освобождение Руси начиналось с молитвы великого угодника Божия Преподобного Сергия Радонежского и его сподвижников, умноженной общей молитвой всего народа, после чего предстательством Царицы Небесной пришло спасение. Будем же и мы молиться и уповать, что милостью Божией, действием Его всеочищающей благодати нам будут дарованы силы преодолеть зло, восстающее на нас.

Прославляя родившегося на земле Спасителя мира, будем помнить, что Господь, всегда пребывая со Своей Церковью, дарует нам и многие духовные радости. Возрождается церковная жизнь. Все больше людей — молодых, активных, полных энергии — начинают трудиться на ниве Христовой. Возвращаются на родину после долгих странствий православные святыни. В истекшем году в Россию вернулась чудотворная Тихвинская икона Божией Матери. Господь судил мне встретить этот святой образ в Москве и вернуть его в Свято-Успенскую обитель Пречистой в древнем городе Тихвине. Сколько веры в предстательство Божией Матери мы видели у десятков тысяч людей, приходивших прикоснуться к этой святыне! Среди возвратившихся к нам святынь был и чтимый список Казанской иконы Пресвятой Богородицы, долгие годы пребывавший вне пределов нашего Отечества.

Нас посетили честные мощи преподобномучениц великой княгини Елисаветы и инокини Варвары. Принесение святых мощей угодниц Божиих стало первым совместным деянием Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви, знаменательной вехой на пути преодоления разделений. Церковь наша торжественно отметила 250-летие со дня рождения преподобного Серафима Саровского — провидца возрождения Святой Руси.

Успехи церковного возрождения засвидетельствовал состоявшийся в Москве Освященный Архиерейский Собор, который подвел первые итоги жизни Русской Православной Церкви в начале XXI столетия и третьего тысячелетия от Рождества Христова. Собор отметил положительные перемены во многих сферах церковного служения и определил задачи на ближайшее время. Главной задачей было названо укрепление единства Церкви Христовой, столь нужное для твердого свидетельства об истине Святого Православия, этого священного дара, вверенного нам Самим Господом.

Я благодарю Господа за то, что Он сподобил меня дожить до большого жизненного юбилея — 75-летия со дня рождения, отмечавшегося в прошлом году. Благодарю архипастырей, пастырей, монашествующих и мою возлюбленную паству, чью помощь и молитвенную поддержку я постоянно ощущаю на протяжении всех лет моего патриаршего служения.

Возлюбленные братья и сестры! С праздником Рождества Христова вновь и вновь поздравляю всех вас! С нами Бог — и Его водительством да следуем мы по пути, ведущему к вечному Его Царству.

Шлю сердечное приветствие по случаю Новолетия всем христианам нашей планеты, людям разных вер и убеждений. Будем вместе трудиться ради мира и процветания наших народов. Будем помнить слова, сказанные святым Апостолом Павлом: «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое... Напротив, слава и честь и мир всякому, делающему доброе» (Рим. 2, 9-10).

Господь да ниспошлет покой и радость, братство и добродетель, мудрость и надежду всем людям.

Благословение пришедшего на землю «нас ради человек и нашего ради спасения» Господа и Спасителя да пребывает со всеми нами. Аминь.

АЛЕКСИЙ,
ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ

Рождество Христово
2004/2005 года
Москва

http://www.mospat.ru

ВНИМАНИЕ!

График работы web-кассы в праздничные дни

8, 9, 10 января с 12 до 19 часов

График работы web-кассы в праздничные дни

4,5 января с 11 до 19 часов

6 января с 10 до 20 часов

7 января – выходной день

Ю.А. Дмитриев



«Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого

Из книги «Академический Малый театр. Хронологические очерки, спектакли, роли. 1945 – 1995».

Ю.А. Дмитриев

«Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого

Из книги «Академический Малый театр. Хронологические очерки, спектакли, роли. 1945 – 1995».

«Царь Федор Иоаннович», поставленный Б.Равенских, оформленный Е.Куманьковым, с музыкой Г.Свиридова, впервые был сыгран на главной сцене Малого театра 29 мая 1973 года. Успех спектакль имел необыкновенный. Немногие московские газеты не откликнулись на него.
В 1980 году спектакль сыграли в трехсотый раз, в 1987 году — пятисотый, и он продолжал идти с большим успехом и в 1995 году.
Готовясь к первым репетициям «Царя Федора», Равенских говорил: «Эта традиция вскрывает проблемы совести человеческой, проблемы борьбы за власть». Пьеса, утверждал в другом случае Равенских, требует от актеров и режиссера одухотворенности, философской образованности, особого отношения к слову.
Это сложная борьба характеров и идей. «Будущему спектаклю безусловно противопоказана какая бы то ни было театральщина, бытовщина, бесконфликтность. Это должен быть спектакль больших страстей».
И те события, которые в пьесе, а потом в спектакле происходили, — не следствие борьбы за престол, и не только политические распри. Боярин Борис Федорович Годунов и князь Иван Петрович Шуйский — безусловные оппоненты царя, и между собою они в разладе, потому что каждый по-своему представлял будущее России. Это и порождало взаимное непонимание и несогласие.
Роль Федора играл И.М.Смоктуновский. Режиссер вспоминал, что он вместе с исполнителем стремился показать несоответствие душевной чистоты, мягкости, гуманности Федора и его положения самодержца, определяющего судьбы державы и людей, в ней проживающих.
В свой адрес за исполнение роли Федора актер получил немало комплиментов. И мы попытаемся описать, как он эту роль исполнял, но пока заметим, что артист сам собой остался недоволен и написал об этом в газету: «Вот уже около восьмидесяти раз выходил я на сцену в роли царя Федора Иоанновича, и все-таки нет в душе покоя, столь необходимого для этой непростой работы, (...) уверенности, что играть в этом спектакле нужно только так, а не иначе».
Артист рассказывал, что во время одной из репетиций ему стало ясно, что спектакль не получался, что роль у него не шла, то же касалось и его товарищей, и он стал настаивать, чтобы репетиции прекратили, спектакль закрыли, а все это безобразие списали за счет творческого подхода к теме, не принесшего удачи. Тем самым сохранилось хотя бы доброе имя старого Малого театра. «Спектакль не получился, как того требовало время, сегодняшний выросший и высокообразованный зритель, перед которым мы, разумеется, в долгу».
К счастью, к мнению Смоктуновского не прислушались, спектакль выпустили, и артист имел огромный успех у того самого выросшего, высокообразованного зрителя, за которого он так волновался.
История театра подобные примеры знала. Так, М.С.Щепкин предлагал вместо себя на роль Фамусова П.Г.Степанова. Уже в советском Малом театре от ролей Кошкина и Шванди в спектакле «Любовь Яровая» К.А.Тренева отказывались актеры П.М.Садовский и С.Л.Кузнецов, хотя позже эти роли принесли им славу. Вероятно, это объясняется тем, что вначале актеры задумали роль по-другому, чем им предлагал ее играть режиссер, или же они полагали, что их психофизический аппарат не соответствовал тому персонажу, который следовало воплотить на сцене. Конечно, во многих случаях актеры бывали правы, но случались и ошибки. Думаю, что так произошло и со Смоктуновским.
Большое значение в спектакле имела музыка, как оркестровая, так и хоровая (были сделаны записи хоровой капеллы имени А.А.Юрлова). Музыка начинала звучать еще до поднятия занавеса, она как бы вводила нас в историю, в ней присутствовала тема народной трагедии. И далее, на протяжении всего спектакля, музыка активно включалась в действие, оказывалась с ним связанной. Так, в сцене примирения Годунова и Шуйского тревожные звуки барабана как бы утверждали, что это примирение не принесет ничего доброго. На тревожной музыке шла сцена разговора Бориса и Василисы, когда замысливалось убийство царевича. В третьем акте, когда Федор оказывался морально почти раздавлен, узнав о гибели брата, его состояние отчаяния подчеркивалось звучанием хора. На протяжении спектакля музыка усиливала трагизм происходивших событий.
Известно, что Равенских, как правило, обильно насыщал музыкой свои спектакли; не отступил он от этого принципа и в данном случае. «Музыка провозглашала идею человеческой любви, гармоничности, противостоящих миру жестокости, насилия, ее душевная возвышенность, чистая красота позволяли эту важнейшую миссию с большой силой».
Музыковед констатировал: «Музыка, именно музыка давала сценическому действию особую глубину, как бы выводя его за пределы тесной выгородки. Она устанавливала ритм спектакля и поддерживала его на всем протяжении».
Хор a capella, хор древней Руси возникал в молитве и в покаянном стихе. Музыке Свиридова посетители спектакля были в большой степени обязаны возвышенными впечатлениями. «Ее мощное звучание, ее поразительно тревожный подтекст вели зрителей через все трагические коллизии произведения эмоционально подготовленными, душевно настроенными».
Работая над оформлением спектакля, художник выводил драму Толстого из низких сводчатых палат на широкий простор площади, ассоциирующейся в какие-то моменты с лобным местом. Вместе с силуэтами белого и черного храмов на заднике это создавало обстановку для трагического действия.
Выполняя эскизы костюмов, художник отказывался от тяжеловесных одежд, свойственных эпохе, от монументальности, статичности. Каждый костюм наделялся индивидуальностью. Так, платья царицы Ирины, женщины очень скромной, лишались каких бы то ни было украшений. А платье Василисы Волоховой, согласившейся принять участие в убийстве Дмитрия, выполнялись из материала, на котором переплетались хитрые узоры, платок она носила черный, опуская его до бровей. Такой костюм говорил о темных сторонах души этой женщины. В покроях одеяний священнослужителей, в игре складок, в головных уборах — целая вереница характеров властных и сильных.
В оформлении спектакля воспроизводилась архитектура православных соборов, то погруженных в траурную темь, то вспыхивающих погибельным заревом, то словно взмывающих ввысь. Художник использовал только то, что оказывалось необходимым для игры. Вся же сценическая площадка ограничивалась ширмой, меняющейся в зависимости от того, где происходило действие.
Тема спектакля — обычная для Равенских, это тема добра, утверждение величия человеческого духа. В царе Федоре проявлялось нечто, связывающее его с князем Мышкиным из «Идиота» Ф.М.Достоевского. Трагедия Федора заключалась в том, что его доброта, наивность представлялись чуждым той атмосфере жизни, в которой царил дух политиканства. Именно это порождало страдания Федора, невозможность для него найти свое место.
Спектакль Малого театра казался вызывающе антитрадиционен. Условным было оформление, главной частью которого были рвущиеся вверх колокольни, символизировавшие красоту старой Москвы и одновременно высокий дух Федора. В шапке Мономаха царь появлялся всего на несколько минут в последнем акте. Значительную часть действия он проводил в длинной белой рубахе, меньше всего подходившей для приема бояр и купцов. Условны были и костюмы бояр. Такой отход от бытовой правды позволял с особой силой раскрыть правду характеров, идейную глубину пьесы.
Во дворце находился человек, обладавший полнотой власти, отвечавший за свои действия только перед Богом и собственной совестью, но не знавший, как эту власть употребить. Это и порождало трагедию, и его собственную, и тех, кто его окружал.
Федор у Смоктуновского был добр; когда он говорил, что хотел бы видеть на престоле Дмитрия, он не лукавил, в его устах это звучало искренно. Но сегодня царь — он, а это значит, в его власти выносить приговоры, казнить и миловать. По своему характеру он не способен дипломатничать, хитрить, хочет ко всему подходить с мерками добра. Он на все имеет право, но очень часто не знает, как в тех или других случаях поступать. Царь редко повышал голос, он не приказывал, упрашивал, и даже когда конь его едва не сбросил с седла, прощал и коня и конюшего. Его сердце все больше рвалось, и он все больше погружался в отчаяние от своего бессилия. Узнав о гибели брата, а это значило, что все, им задуманное, пошло прахом, Федор отчаянно кричал и даже становился на четвереньки, но это никого не шокировало. Может быть, кое-где проглядывала излишняя неврастеничность, но только на короткое время и в отдельных эпизодах.
Как писал критик, «Смоктуновский — актер утонченной духовности, огромной внутренней подвижности, импульсивной остроты и переменчивости живых эмоций, обнаруживания тончайших ходов души и мысли Федора». На фоне такого исполнения игра других актеров иногда казалась излишне декламационной.
Мысли и дух Федора гасли в финале, а до этого на первый план выступала тема долга, совестливость, сознание своих обязанностей перед страной и особенно перед людьми. Он остро ощущал свое одиночество, безнадежность попыток утвердить добро.
У В.Коршунова Борис был умен, хитер, дипломатичен, в чем-то подл. Но и у него случались минуты отчаяния, вызванные тем, что ему не просто давались столкновения с Шуйским, что он оказывался в иную пору в немилости у царя, а главное, убийством царевича, которое он организовал.
Иван Петрович Шуйский у Е.Самойлова был величествен, но это не внешняя помпезность. Его величие возникало из-за того, что он стоял за святость Руси, за сильного русского царя, за православие, за высокий патриотизм. Нельзя забывать, что наступали шведы, что готовилась война с Польшей. Шуйский — боярин, и присущие этому сословию признаки актер доносил: его походка и движения медлительны, речь нетороплива, он знал, что его будут слушать. Как правило, в конце фраз тон понижался. И всегда Шуйский был одет в военные доспехи. Но в какие-то моменты казалось, что Шуйский подается артистом с излишней долей театральности, что на профессиональном языке называется оперностью.
Другой Шуйский — Василий у А.Эйбоженко жил по принципу — следует делать все, что приносит выгоду, ради этого можно пойти даже на клятвопреступление. Это был в полном смысле слова лукавый царедворец.
Палач Луп-Клешнин (В.Хохряков) и составившая ему пару Василиса Волохова (Е.Шатрова) соединяли хитрость, приспособленчество с сознанием, что все дозволено, если они угождали сильному.
Е.Велихов играл митрополита Дионисия. В одной из сцен митрополит пытался защищать закон и терпел поражение. Артист хорошо передавал драму Дионисия от сознания своего бессилия.
Соединяла народный юмор и драматизм группа, состоявшая из Голуба-отца (В.И.Колосов), Годуба-сына (Р.Филиппов), Ивана Красильникова (В.Коняев). Верилось, что Богдан Крюков (В.Носик), Иван Красильников, отец и сын Голубы только что пришли с площади, на которой собрался народ, готовый к бунту. Убедительными казались также жестокий князь Туренин у артиста Г.Сергеева, архиепископ Иов у Б.Клюева, Варлаам у В.Головина.
Режиссер стремился к сближению Федора с народом, хотя в пьесе на это нет даже намека. Он исходил из того, что время, когда Федор царствовал, являлось пробуждением русской земли. Относительно недавно разгромили татар, все чаще, вопреки средневековым предрассудкам и церковным предначертаниям, торжествовало личное достоинство человека. И в таких условиях Федор казался представителем русского возрождения, творящим добро и верящим людям. Целованием креста он хотел примирить Годунова и Шуйского, утвердить разум и мир вместо вражды. Критик так характеризовал главное в исполнениич Смоктуновского: «Не слабый царь, а человек, чья мысль проснулась в острый переходный момент развития и первого подъема русского общества»\\\\\\\'.
Федор олицетворял лучших людей эпохи, и если было в нем, как уже говорилось, нечто от Мышкина, то близок он казался и Гамлету . Он готов к свершению добрых дел, но в тех условиях, в каких он жил, не в состоянии их совершать.
Царица Ирина у артистки Г.Кирюшиной — не девочка, увлеченная житием святых, а много испытавшая женщина, единственная, кто понимал Федора до конца. Она скромна, несуетлива, хотя двигалась быстро. Лицо ее благородно, голос звучный. Она понимала, какая судьба выпала на долю Федора, а это значило, на нее саму, и не роптала. И только когда Федор подписывал указ об аресте Шуйского, она бросалась, как простая русская женщина, перед ним на колени, умоляя о милости.
Для Равенских оказывалась не нужна большая свита, сопровождавшая Федора при выходе из Архангельского собора. На сцене представали скорбные фигуры царицы, княжны Мстиславской и одинокого царя.
Трагедия Федора у Смоктуновского — это прежде всего трагедия собственного бессилия перед решением сложных государственных и человеческих задач. Голос у царя негромок, он несуетлив, в нем нет даже тени юродства, лицо изможденное, немолодое, волосы бесцветные в беспорядке. Лицо не красиво, но взгляд привлекал, сосредоточивал на себе внимание. Царь неразлучен с Годуновым, посвящая его во все дела, передал ему бремя государственных забот, и он не виноват, что Борису не хватало возвышенности при решении человеческих проблем. И ссору между Борисом и Шуйским способен разрешить только Федор: «Ты в том горазд, а здесь я больше смыслю, здесь надо видеть сердце человека».
Федор не хотел принимать лишней короны и тем самым бремя лишних забот: «Латининцы — враги Руси». Но под влиянием доводов Бориса он все-таки соглашается ее принять.
Оставшись один, отторгнув Бориса, Федор пытался разобраться в бумагах, его раздражала мелочность дел, их духовная незначительность.
Примирения Бориса и Шуйского царь ждал, как отпущения грехов. Ему горестно, что два близких человека так ненавидели друг друга. Их доводы о причине ссоры он не мог принять всерьез. И когда примирение состоялось, Федор отворачивался, он горд, что настоял на своем, но не желал, чтобы другие увидели сверкание его глаз.
Зрители не видели лица Федора, когда он подписывал смертный приговор, для него это признание бессилия разума, совести, всего того, что он считал главным в жизни. «У Смоктуновского Федор обрушивал печать, как топор, после чего можно закрывать занавес спектакля. Царь терял разум, отпадал от него, идеального царя больше нет».
Начиная с 1976 года, роль царя Федора играет Ю.Соломин. Следует сказать, что исполнение этой роли стало для артиста большой удачей, в значительной степени благодаря его исполнению спектакль продолжал идти многие годы.
Главным в соломинском Федоре была безграничная любовь к людям, вера, что жизнь не может быть построена на обмане. Но доброта Федора для него самого — горькая доброта, его сердечность утверждалась через боль. Ему хотелось, чтобы добро восторжествовало и совесть пробудилась во всех людях. То, что он видел в реальной жизни, причиняло ему огромные страдания. Как утверждал М.И.Жаров, лучшим у Соломина был финал, когда он с огромным облегчением освобождался от шапки Мономаха. Бесспорно, артист поднимался до высочайшей трагедии, становился в ряд с крупнейшими актерами-трагиками.

Материал подготовил Максим Редин

2 января отмечает cвой день рождения актриса Малого театра, заслуженнаяартистка России Ольга Леонидовна Пашкова.

Ольга Леонидовна! Позвольте поздравить Вас с днем рождения и пожелать здоровья, успеха и новых замечательных ролей.

2 января отмечает cвой день рождения актриса Малого театра, заслуженнаяартистка России Ольга Леонидовна Пашкова. Превосходные внешние данные в сочетании с феноменальной работоспособностью, редкое дарование, которое не ограничить рамками какого-то одного амплуа, помогли Ольге, несмотря на молодость, уже стать одной из ведущих актрис нашего театра. Виртуозно, с юмором сыгранная принцесса Изабелла из комедии «Тайны мадридского двора» лишний раз показала, что для этой актрисы жанры не делятся на «высокие» и «низкие». В прошлом сезоне в спектакле Юрия Соломина «Три сестры» О.Пашкова с успехом сыграла чеховскую Машу — одну из сложнейших ролей в мировом репертуаре.Эта работа по достоинству оценена критикой и многими зрителями — не толькороссийскими, но и в Японии, куда театр не так давно выезжал на гастроли.Любители кино знают Ольгу Пашкову, прежде всего, по участию в известном фильме Павла Чухрая «Вор» и роли Марьи-голубицы из «Сказа про Федота-стрельца» Сергея Овчарова.
Ольга Леонидовна! Позвольте поздравить Вас с днем рождения и пожелать здоровья, успеха и новых замечательных ролей.

2 января юбилей отмечает артистка Малого театра, продолжательница доброй семейной традиции «дома Островского» Доронина Елена Витальевна.

Мы присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес прекрасной актрисы и желаем от всего сердца крепкого здоровья, благополучия, и всех, всех благ!

2 января юбилей отмечает артистка Малого театра, продолжательница доброй семейной традиции «дома Островского» Доронина Елена Витальевна.
Ее родители – легендарные артисты старейшей московской сцены Виталий Дмитриевич Доронин и, к счастью, ныне здравствующая Констанция Францевна Роек.
Сегодняшний репертуар Елены Дорониной — уморительно смешная ткачиха из «Сказки о царе Салтане» А.С.Пушкина или царица Ирина Федоровна из трагедии А.К.Толстого «Царь Борис» – при всей разности этих характеров нельзя не признать того, что сыграны они темпераментно и незабываемо-ярко.
Мы присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес прекрасной актрисы и желаем от всего сердца крепкого здоровья, благополучия, и всех, всех благ!

Уважаемые ценители театрального искусства!

Государственный академический Малый театр России поздравляет Вас с Новым 2005 годом. Пусть каждый день грядущего года заполняет Ваше сердце радостью, а искусство согревает душу!

С уважением и надеждой на новые встречи,

Ю.М.Соломин

В.И.Коршунов