Новости

«К 135-летию со дня рождения Е.Д.Турчаниновой»

Е.Д.Турчанинова

ИВАН АНДРЕЕВИЧ РЫЖОВ

Одного из товарищей по своей многолетней работе в Малом театре — Ивана Андреевича Рыжова — мне хочется вспомнить прежде всего не как прекрасного артиста, каким он был, истинного сына Малого театра, а как очень хорошего, безукоризненно порядочного человека, Товарища с большой буквы, товарища в самом глубоком значении этого слова.

В 1932 году в Малом театре отмечался мой сорокалетний юбилей. В юбилейном спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Островского принимал участие в роли Елеси сын Ивана Андреевича народный артист РСФСР Николай Иванович Рыжов. Сам Иван Андреевич был тяжело болен, ждали конца с минуты на минуту. Его болезнь, его близкий конец мы, актеры Малого театра, любившие Ивана Андреевича, тяжело переживали. Надо было представить горе сына! И мы, конечно, понимали, что участвовать в юбилейном спектакле он, очевидно, не сможет. Каково же было удивление, когда Николай Иванович Рыжов (или Коля Рыжов, как мы все его зовем, зная его с детских лет) твердо заявил, что он непременно играть будет — такова воля его умирающего отца, который, призвав его к себе, сказал: «Помни: что бы ни случилось, ты должен играть. Это сорокалетний юбилей нашего товарища!»

Иван Андреевич умер 11 января, спектакль же состоялся 12 января.

Каков же был смысл его последних слов? Особое уважение ко мне? Особое дружеское расположение? Возможно. Но все это гораздо глубже. Эти слова — высокое сознание товарищеского долга и в первую очередь беззаветное, до последнего дыхания служение артиста искусству.

В артистических биографиях прошлого вы редко встретите ровный, гладкий, беспрепятственный путь к театральной славе.

В прошлом путь в театр проходил через страстную, напряженную, часто неравную борьбу, через уход из семьи, разрыв с ней, разрыв со своей средой. Многие погибли в этой борьбе от нищенской жизни, так и не увидев сцены. Но страсть к театру не умирала, как жива она и сейчас, как будет жить вечно. Несомненно, актером надо родиться.
Быть актером — это значит быть человеком жадным к жизни, хочется прожить не одну, а тысячу жизней. С каждым сценическим образом, с каждой новой ролью — новая жизнь. Вот откуда артистическая интуиция, вот откуда артистическое видение.
Иван Андреевич Рыжов родился в Москве в 1866 году. В 1875 году девятилетним мальчиком он попадает в театральное училище. В те времена в училище было только балетное отделение, и по окончании школы учеников обычно распределяли в Большой и Малый театры: способных к балету—в Большой, остальных — в Малый, в драму.
Иван Андреевич Рыжов, к своему несчастью, оказался способным к балету. Но балет не увлекает его, у него склонность к драме. Малый театр, на афишах которого пестрят такие имена, как Г. Н. Федотова, М. Н. Ермолова, Н. А. Никулина, И. В. Самарин, М. П. Садовский, А. П. Ленский, А. М. Решимов, Н. И. Музиль, — вот кто пробуждает любовь Рыжова к драме. Там, в зрительном зале Малого театра, куда Рыжов проникал еще мальчиком, кропотливо я бережно собирая пятачки, отпущенные на завтраки, чтобы купить театральный билет, — там он очень рано интуитивно познал все величие драматического искусства, познал его захватывающую силу, его радость, его потрясение. И он живет мечтой стать драматическим артистом.

Иногда учеников из театрального училища брали для участия в толпе в спектаклях Малого театра; среди них был и Рыжов. Сколько волнений! Сколько радости!

Иногда на долю Рыжова выпадают и маленькие рольки. Все это еще больше укрепляет его любовь к драме. Но когда в 1882 году Рыжов кончил театральное училище, его определили в балетную труппу Большого театра.

Он танцовщик — путь ясен!

Танцуя в балете, Иван Андреевич свободное от спектаклей Большого театра время отдает любительским спектаклям.

Наконец после шести лет работы в балете Рыжов твердо решает порвать с ним и перейти в драму. Он просит управляющего Московской конторой императорских театров Пчельникова перевести его в Малый театр. Но времена уже изменились: понятно, что без подготовки, без школы трудно быть актером. По предложению Островского, были организованы специальные курсы драматического искусства. Пчельников предложил Рыжову поступить на эти курсы, одновременно оставаясь танцовщиком Большого театра.

В 1889 году Иван Андреевич поступает на эти курсы драматического искусства в класс Правдина, и, как ему ни тяжело совмещать работу в Большом театре с учением на драматических курсах, он преодолевает все трудности и в 1892 году, кончив курсы, зачисляется в труппу Малого театра как драматический актер. Мечта сбылась. Воля победила трудности. У Ивана Андреевича прекрасная внешность: хороший рост, он элегантен, красив, у него великолепная, натренированная в балете фигура — и ему поручают роли любовников.

Мне особенно хочется подчеркнуть мысль о том, что тогда актеру достаточно было иметь прекрасную внешность, как у Рыжова, чтобы ему обязательно стали поручать роля любовников. А ведь для молодого актера полезно играть самые разнообразные роли. Работа только в одном амплуа может выработать у молодого, мало еще опытного актера определенные штампы. А когда актер «всеобъемлющ», когда у него широкий творческий диапазон, тогда у него возникает интерес к созданию самых разнообразных образов, и он не носит на себе табличку с названием амплуа — «любовник», «герой-любовник», «рубашечный любовник», «герой-неврастеник», «бытовой», «характерный» и т. д.

Если уж говорить об амплуа Рыжова, то, несмотря на «балетную внешность», он был скорей «рубашечный любовник». У него была большая задушевность и прекрасная народная речь на сцене, особая широта, чисто русская, тоже народная. В «Каширской старине», например, он и в самом деле воскрешал в роли Василия русскую старину ритмом, речью, задушевностью.

В боярском костюме он был особенно хорош — настоящий старорусский молодец.
В «Василисе Мелентьевой» Островского Рыжов играл Андрея Колычева, верно раскрывая характер русского человека — цельность, бесстрашие, целомудрие. Его Колычев вначале еще не знает сущности души Мелентьевой, он верит ей, он покорен, искренно влюблен в нее, он ждет, что она будет его женой и что все будет «так, как положено» — честно, открыто, как и должно все быть. «Идя» дальше за Василисой Мелентьевой, он с ужасом узнает, что должен совершить преступление, отравить царицу Анну. Когда-то царица Анна была просто боярышней Анной Васильчиковой, на которую Андрей Колычев, живя в доме Васильчиковых, «по своему низкому положению» не смел поднять глаз. Колычев переживает тяжелую душевную борьбу. И Рыжов тонко передавал все переживания Колычева. Опутанный хитростью и подлостью Мелентьевой, он решается на отравление царицы Анны и, решившись, уже без оглядки идет на преступление. И какой взрыв горя, раскаяния, укоров совести, жажды мести возникает у Колычева — Рыжова, когда он убеждается в обмане. Образ Колычева был создан Рыжовым сильно, верно, талантливо, с большой искренностью.

Рыжов был прекрасным Борисом в «Грозе» Островского. Он очень верно создавал образ хорошего, но не сильного духом русского человека, задавленного обстоятельствами — боязнью перед богатым дядей. Когда Катерина обращалась к Борису с последней отчаянной надеждой:

«Возьми меня с собой отсюда»... — в ответ звучало робко и безнадежно:

«Нельзя мне. Катя»... —

Возникало чувство возмущения против робкого Бориса, каким его создавал Рыжов. Было ясно, что Борис предчувствует, знает, что Катерина погибнет, но ничем не может помочь. Вместо действенного протеста только жалкое восклицание:

«Эх, кабы сила»

Хочется мне еще упомянуть об одной роли в пьесе Истомина «Сестры Кедровы». В роли полицейского пристава Рыжов воплотил весь комплекс характерных особенностей лиц этой категории, подчеркнув их с особой щеголеватостью, но этот пристав был настолько живой, что казалось, будто вы видели много таких в прежние времена, — так прекрасно это было сделано.

Труппа Малого театра встретила Ивана Андреевича с необыкновенной сердечностью. Уже осенью первого своего сезона работы в театре ему поручают роль Лаэрта в «Гамлете». Офелию играет М. Н. Ермолова, Гамлета — А. И. Южин, короля — Ф. П. Горев. Рыжов с честью выходит из этого испытания, и его артистический путь определен, ясен, расчищен. Он с головой, весь без остатка, уходит в работу.

Г. Н. Федотова в свой двадцатипятилетний юбилей ставит «Василису Мелентьеву» Островского. Рыжову в этом спектакле поручается роль Андрея Колычева, о которой я уже сказала выше.

Н. А. Никулина в свой двадцатипятилетний юбилей ставит «Власть тьмы» Л. Н. Толстого, где Рыжов играет Никиту.

Он прекрасный Лионель в «Орлеанской деве» Шиллера, где Жанну д\\\\\\\'Арк играет М. Н. Ермолова.

Все эти роли по праву наполняли сердце Рыжова гордостью, но эта гордость не отвлекала его от работы, не уводила его от творчества, а, наоборот, обязывала его к еще большему труду, погружала его в тот глубокий, непрерывный артистический труд, который шлифует истинный талант. Это то, чем живет каждый подлинный артист.

И сама обстановка Малого театра того времени, его огромная творческая насыщенность, великие артисты, с которыми Рыжову ежедневно приходилось соприкасаться, вести непрерывное общение в спектаклях, особенно обязывали трудиться «не покладая рук». В те годы Малый театр достиг полного расцвета, здесь умели создавать образы Шекспира, Шиллера, Гете, Виктора Гюго, Мольера, Грибоедова, Гоголя, Островского; умели с такой же легкостью, образностью разговаривать на языке Островского, как говорил он сам; умели сохранять живую русскую речь во всей ее чистоте и величии. Всем этим жил и Рыжов.

Успех не покидает Ивана Андреевича долгие годы его артистического пути. За ним остается репутация серьезного актера, который не просто играет то, что положено или указано режиссером, а умеет самостоятельно мыслить, раскрывать и заострять сценический образ, делать его объемным и живым. А. П. Ленский обратил внимание на Рыжова и в одной из своих докладных записок упоминает среди нескольких других и имя Ивана Андреевича Рыжова, отзываясь о нем как о ценном актере.

Невозможно перечислить все роли, сыгранные Рыжовым на сцене Малого театра, — их было слишком много. Но долгие годы он был на амплуа «любовников». И вот однажды в пьесе «Высшая школа» (автора не помню; пьеса о цирковых артистах) Иван Андреевич играл наездника. В этой роли он раскрыл свое дарование с неизвестной до тех пор стороны — яркую характерность. Его наездник был непревзойденным шедевром. Прошло много лет, а я до сих пор вижу наездника — Рыжова, — так это было великолепно. Наездник был словно выхваченным из жизни, у него была профессия, у него была биография, за ним на сцену шло его прошлое. Разговаривая по этому поводу с Иваном Андреевичем и хваля его наездника, я услышала от него, что характерные роли привлекают его больше всего, а «любовников» он играл «по назначению». Это, конечно, не совсем верно; как я уже писала, Иван Андреевич был прекрасным Борисом в «Грозе» Островского великолепным Колычевым в «Василисе Мелентьевой» и во многих, многих других ролях, все созданные им «по назначению» сценические образы были всегда убедительны, художественны, тактичны и волнующи.

Иван Андреевич был необыкновенно трудолюбив. Будучи очень занятым по Малому театру, он еще находил время для преподавательской работы, спеша передать свой опыт, свои знания молодежи. Ряд лет он преподавал в Филармонии по классу драмы, а позже — в школе Малого театра.

Каков был метод его преподавания? Несомненно, свой собственный — это прежде всего. Но, конечно, он стремился вдохнуть в молодежь то пламя, то горение, чем был полон его родной Малый театр.

Вот что мне рассказала в письме одна из его бывших учениц артистка М. И. Миллиоти: «Мы, ученики, не только уважали, любили Ивана Андреевича, а буквально обожали его, как институтки За что? Вероятно, за его большое чувство ко всем нам. Мне кажется, его желание преподавать было желанием раствориться во всех нас, сделаться вновь юным и таким же вновь страстно жаждущим подниматься на вершину искусства. Мы же, все ученики первого курса, были не только у подножия искусства, а только по дороге к этому подножию. Во всех нас на экзаменах что-то мелькнуло, искра правды, искренности, и нас приняли в школу. Но, как часто бывает, это мелькнувшее так и остается мелькнувшим, никогда не вспыхнувшим и не раскрытым. На долю Ивана Андреевича выпадала самая трудная задача: дать каждому из нас верное направление, угадать нас, поддержать нас, не обмануть наши чаяния и надежды.

Его задача была нас всех, еще таких неловких, неуклюжих, не умеющих двигаться по сцене, сделать пригодными к сценическому действу. Нам мешали руки, ноги, мускульная напряженность. Мы умели горячо мыслить, наша фантазия была неистощима, наши сердца были полны страсти и пыла, но, увы, мы еще не умели все это выразить.

Иван Андреевич все это отлично понимал и был к нам очень внимателен, бережно относясь ко всем нашим недостаткам, не высмеивая никогда и никогда не подчеркивая, а стараясь помочь избавиться от недостатков и возвеличивая наши достоинства.

Он был прост со всеми, но сдержан, корректен, исключительно вежлив, как бы вызывая всем этим и в нас ответные качества и чувство самоуважения. Он как-то сразу завоевал наше доверие. Мы почувствовали в нем твердую опору.

Чему он нас учил? Правде—прежде всего. Верности чувствований. У него была исключительная педагогическая черта — умение индивидуально подойти к каждому из нас. Он знал, что одному нужно дать самому разобраться во всем, предоставить свободу и уметь не спугнуть его; другому — помочь советом; третьего — «подогреть» и т. д. и т. д. Изучая каждого ученика, он соответственно с этим пробовал его в том или другом отрывке. Отрывки из пьес мы выбирали сами, но, конечно, согласовывая с Иваном Андреевичем. Иногда наш выбор отвергался или из-за качества пьесы, или потому, что роль не увязывалась с выбравшим ее. И всегда мы убеждались в зоркости его глаза.

Как он добивался от нас правды? Он предлагал ученику представить, как будто события пьесы произошли в жизни ученика. Потом он слушал, постепенно раскрывая перед учеником особенности этого сценического образа, его характерность, его быт. Таким образом он сливал индивидуальность ученика с образом роли, погружая его в ту жизнь и растворяя его в той жизни. Рождался новый человек — сценический образ.

Иван Андреевич был последователем глубокого реализма. Он учил создавать живых людей. Я, например, играла у Ивана Андреевича отрывки: из «Воспитанницы» — Надю, из «Поздней любви» — Людмилу, из «Тушино» — Людмилу; все это девушки, но все они разные по внутреннему и внешнему рисунку. И этого всегда добивался Иван Андреевич от всех нас. Он не выносил «слез», а требовал глубоких чувств и умел подводить к этим чувствам, заставляя жить на сцене, действовать. Был врагом нарочитого жеста, доказывая, что жест — результат внутреннего движения, но в то же время следя, чтобы и такой жест был пластичен и красив. Иван Андреевич воспитывал нас на классиках, и прежде всего на Островском. А самое главное: он умел внушить нам подлинное артистическое горение, уважение к искусству, любовь к родному языку, любовь к театру. Он выращивал нас, как птенцов, пестовал нас в буквальном смысле этого слова, и на второй курс, в руки других преподавателей, мы уже попадали оперенными, отглаженными, выправленными и на что-то уже похожими. Иван Андреевич закладывал в нас фундамент любви к театру, к труду, и этот фундамент был прочным и крепким. Я уверена, что светлая память об Иване Андреевиче Рыжове живет в сердце каждого из его учеников».

Из этого письма видно, что Иван Андреевич стремился передать своим ученикам то, чем жил сам,— щепкинский реализм. Щепкинский реализм был артистическим кредо Рыжова. как истинного сына Малого театра. Память об Иване Андреевиче светла в моем сердце.