Новости

Юрий Соломин: «Музей – это звучит гордо!»

В жизни художественного руководителя Государственного академического Малого театра России Юрия Мефодьевича Соломина в последнее время хватало самых разных событий: летом 2003 года в его постановке вышла премьера водевиля «Таинственный ящик» П.Каратыгина, замысел которого бродил в режиссере, четверть века. А через некоторое время из-за него были прерваны съемки чеховской «Чайки». Артист был срочно госпитализирован и отправлен на операцию за границу. Вернувшись после лечения к работе, он с удвоенной энергией взялся за постановку «Трех сестер». В результате получился, на взгляд автора этих строк, лучший спектакль Малого театра последних лет. Я шел на встречу с художественным руководителем по коридорам знаменитого Дома Островского на стенах которого «по-музейному» расположились портреты тех, кто составил эпоху и славу русского театра...

- Многие называют Малый театр музеем. Это не обижает? Не кажется ли Вам, что «музейность» - это признак стагнации?
- Это - признак стабильности. Мы же уважительно относимся к тому, что англичане дотошно блюдут свои традиции. Например, их законности не одна сотня лет. Взять наши великолепные хранилища: мы же не относимся к Третьяковке или Русскому музею скептически: а, дескать, рухлядь... Там ведь собраны шедевры! Также и в Малом театре: мы стараемся сохранить лучшие традиции отечественного театра, накопленные за две с лишним сотни лет. Разве это плохо, когда у народа есть традиции?! Как только они нарушаются, перестает существовать народ. Поэтому, когда про Малый театр говорят - «музей», это не только не обижает, но и вызывает гордость за то, что мы сохраняем переданное нам нашими великими предшественниками. Это относится даже к вещам. Вот, например, этот ковер: я уже пятьдесят лет в Малом (вместе с училищем), а он все лежит. А этот красавец-стол или кресла! Их выносили на сцену, когда Михаил Иванович Царев играл Чацкого!
- В той же Третьяковке наряду с Репиным и Суриковым есть и Кандинский, и Малевич. В Малом театре возможен, например, «Черный квадрат»?
- Если это Малевич - да! Если «под Малевича» - нет! Подражание - это почти всегда плохо. Да, наряду с классиками есть и современные художники. Но, к сожалению, новая драматургия ориентирована, прежде всего, на антрепризу. На небольшие мобильные спектакли, которые укладываются в чемодан, с тремя-четырьмя артистами. А для «театров с колоннами», как нас иногда иронически величают, они не пишут.
- Рядом с Вами в таком же «театре с колоннами» идут спектакли на злобу дня. Ведь на улице - терроризм, убийства, насилие, а в Малом - тишь да благодать: изысканная костюмная классика...
- Я не считаю, что «Коварство и любовь» Шиллера - тишь и благодать. Это - политический спектакль, драма отцов и детей. О молодежи, в конце концов! Разве не современен сюжет, когда сын ради любви пошел против знатного отца?! Там есть такая фраза: «Если ты меня не простишь, то я расскажу всем, как становятся президентами!» В спектакле любят, страдают и борются, и в зале много молодежи! А «Лес» Островского! Это же пьеса о «творческих работниках» (Смех). Об актерах, которые противостоят унижению и побеждают своим благородством! А разве не актуальны «экономические» пьесы Островского: те же «Волки и овцы» или «Свои люди - сочтемся»?! Когда зрители смотрят «Дельца», то с трудом верят, что это написал Бальзак. Потому что там типичная структура МММ. (Смех). Нет, мы не в стороне! А то, что у нас не раздеваются на сцене... Так ведь ни Шиллер, ни Чехов не планировали раздевать своих персонажей. Мы за экологию в театре! Поверьте, плохому классика не учит. Поэтому мы решили: пусть наша основная сцена будет только классической. Сейчас многие люди (и не только россияне) приходят в Малый театр учиться русскому языку. Во-первых, потому что наши актеры умеют хорошо говорить. А во-вторых, потому, что такие тексты, которые мы играем, можно произносить только хорошим языком. Я в этой связи вспоминаю своего учителя Веру Николаевну Пашенную, которая говорила: «Я заплатила рубль двадцать, и хочу все видеть, слышать и понимать!» Вот и все «заповеди» нашей школы.
- А как Вы относитесь к другим театрам, к «подвальным», например?
- Очень хорошо. Более того, зная, как им порой плохо живется, мы помогаем им и декорациями, и костюмами, и париками, и даже материально.
Могу также с гордостью сказать, что в 2004 году уже в шестой раз мы будем проводить фестиваль, который называется «Островский в Доме Островского». В нем участвуют только провинциальные коллективы. За десять лет к нам приезжали больше тридцати театров: от Владивостока до Костромы. И это тоже помощь - творческая. Для многих из них - это редкая возможность показать себя в Москве. Отдадим должное и Министерству культуры, которое помогает нам в этом деле. Надо видеть глаза этих провинциальных актеров, когда они выходят на нашу сцену... Стараемся помогать и школам, и армии, и больницам. Это вообще в традициях нашего театра, да и нашего народа.
- Иногда злые языки утверждают, что в Малом театре съедают режиссеров...
- Нет, хороших мы никогда не едим, а плохие - невкусные, их есть вредно!
- Но, все же, положа руку на сердце, «главный хранитель музея» может прийти к молодому режиссеру и что-то твердо ему посоветовать?
- Да, это может быть. Дело в том, что эти сцена и зал не выдерживают примитивизма, к примеру, в оформлении. Вот, приезжали англичане и французы. У них там из декораций было всего две ступенечки, лестница да ширмочки. Это у нас «не работает». Нужно учитывать и архитектуру здания, и торжественную цветовую гамму.
- Не могу забыть вашего потрясающего Фамусова в «Горе от ума». Впечатление, что Вы в этом спектакле открыли какое-то новое качество сценического существования. Актерство Вам, по-прежнему, - в радость, или все же чувствуется некоторая усталость?
- «Жизненная» усталость, конечно, есть. А актерской просто не может быть. Что говорить обо мне, когда на «актерский праздник» в «Горе от ума» выходят Самойлов, Еремеева, Панкова, которым, по их же словам, «за 87 и за 92»! Работают они классно, и творческой усталости у них нет. Наоборот, они всегда мягко интересуются: планируется ли что-нибудь для них в будущем? Николай Александрович Анненков, который в 100 лет смог выйти на сцену, заходил ко мне за два года до смерти и спрашивал: «Ты подумал о моей перспективе?»
- А функции художественного руководителя Вас не «заедают»?
- Нет, просто сейчас осложнилась ситуация. Надо думать не только о проблемах искусства, но и о быте актеров. Хочется взять молодого человека в труппу, а он, оказывается, из провинции. Мало того, еще из «простой» семьи, папа и мама квартиру ему не купят. А нынче это почти единственный вариант остаться жить и работать в Москве. Так что, приходится выкручиваться. Думаем и об экономической стороне, и я с гордостью говорю, что наши сотрудники получают вторую зарплату, которую платит театр.
- У театра есть хороший спонсор?
-Нет.
- В таком случае, откуда «дровишки»?
- Мы работаем.
- Практикуете ли Вы лично «показ лица» в больших кабинетах для выбивания денег или других благ?
- Лет пять назад - да, попробовал. Но постепенно понял, что, хотя в лицо мне не говорят «нет», но при этом никто ничего не делает. Власть имущие могли бы, например, в юбилей театра помочь квартирами. Но этого не происходит. Единственное, о чем мы можем просить: продать квартиру по государственной цене, как это практикуется в отношении некоторых министров или депутатов. Но и это получается очень редко. Пока в нашей стране не дошли до понимания того, что экономику можно возродить только при наличии здорового, образованного и культурного гражданина. Родина не может начинаться с «ниндзи». Молодежь не должна чесать в затылке, отвечая на вопрос, кто победил в Великой Отечественной войне. Сегодня Малый театр как никогда остро чувствует свою миссию.
- О чем ваши «Три сестры», какова главная тема спектакля?
- Во-первых, наш спектакль - о несостоявшейся любви почти у всех действующих лиц. Во-вторых, она - о неустроенности интеллигенции и армии. В-третьих, - о благородстве одних и «неблагородстве» других. В-четвертых, - о провинции.
- Вы - абсолютно чеховский актер, я ожидал, что сыграете Вершинина...
- Во-первых, для этой роли я уже не подхожу по возрасту. Не говоря уже о том, что я вообще себя в ней не вижу. Кроме того, я же начальник, потому нельзя под себя грести. Я для себя решил: одна роль раз в два года. Нельзя сыграть все, что хочется. Кроме того, у нас много хороших актеров.
- А как Вам вообще играется в своих постановках?
- Я попробовал это делать в «Чайке» и в последнем водевиле «Таинственный ящик». Это очень трудное дело. Но поскольку этот водевиль жил во мне 25 лет, я решился в нем сыграть. Тридцать с лишним лет назад мы планировали его поставить, причем играть вместе с «Пучиной», как это было принято в русском театре: драма и водевиль в один вечер. Не вышло. Потом я поставил его в училище. И тогда увидел, что это - тема! Тема, которая актуальна всегда - о судьбе актера. Мы решили его поставить еще и потому, что у нас в театре есть замечательный оркестр. Мне хотелось, чтобы он зазвучал в полную силу. Более того, он стал главным действующим лицом спектакля.
- Юрий Мефодьевич, не могу не спросить о том, что тревожило всех нас, начиная с лета. Как писала пресса, Вас увезли со съемок «Чайки» в тяжелом состоянии. Как чувствуете себя сейчас?
- Чувствую себя хорошо. А в то время даже не предполагал, что все было настолько серьезно. Я очень благодарен всем, кто поддержал меня тогда. Скажу честно, что мне очень не понравилась волна, которая поднялась в прессе в те дни. Доходило до того, что репортеры прорывались ко мне в палату или фотографировали через открытую дверь... Наверное, деньги зарабатывали. Но в целом я был потрясен вниманием людей, зрителей. На улицах до сих пор спрашивают о здоровье. Это очень дорогого стоит… А тогда, повторяю, было непросто: мне надо было срочно оперироваться. Решено было сделать это в Италии. Я очень благодарен людям из съемочной группы фильма «Московская сага», которые мне очень помогли тогда. И МИДу, который сделал визу за четыре дня. А когда мы с женой прилетели в Милан и не знали поначалу, куда податься, то первые слова, которые я услышал, были на чисто русском языке: «Юрий Мефодьевич, здравствуйте!» Оказалось, что в клинике, где мне предстояло оперироваться, работают двое русских врачей - Игорь и Борис. Кстати, оба из Новосибирска, почти мои земляки. Их там очень ценят. «Погрузили» в машину, привезли в прекрасную клинику в город Бергамо. Не могу забыть тех дней: на первый взгляд грозного, но на самом деле доброго хирурга г-на Рипассини, маму Игоря, которая готовила мне обеды, делала морковный сок! А какого класса там обслуживающий персонал! Ко мне обычно и в наших больницах относятся неплохо, но они-то не знали, кто я такой. В течение нескольких дней заходили в палату через каждые двадцать минут! Ночью даже с фонариком. И Игорь с Борисом каждый день проведывали меня. Мы вспоминали Россию, общих знакомых. Но они - нет-нет, да пощупают пульс...
- У Вас много наград и званий. Как Вы к ним относитесь?
- Нормально отношусь. Когда было празднование 175-летия театра, я попросил коллектив прийти на гала-представление в лучших костюмах и надеть все ордена, медали и почетные знаки, полученные за годы работы в театре. И когда на генеральной репетиции открылся занавес, даже наши работники, сидевшие в зале, ахнули. На сцене все буквально горело! И я видел радость коллег, которые по тридцать лет не надевали свои награды. А ведь это - часть их биографии. Мы стараемся всегда отмечать юбилейные даты работы в театре: от 25 до 70 и далее лет! Представляете себе: 90 лет Евгению Валерьяновичу Самойлову и 60 с гаком лет творческой деятельности! Эти люди - наше национальное достояние! Хотелось бы правда, чтобы к почетным званиям государство могло им дать еще что-нибудь, хоть какие-нибудь льготы...
- А Вам почти полвека работать в одном месте, «в музее» - не скучно? Не хочется что-то новое попробовать где-то на стороне?
- Было время: приглашали в другие театры. А сейчас - в антрепризы. Но я никогда не смогу оставить людей, с которыми мы вместе выдержали многое, прошли полосу неудач, когда нас щипали со всех сторон. Мы устояли и заняли свою достойную нишу. А самое главное: это мой дом. Я пришел сюда в 18 лет.

Вопросы задавал
Павел ПОДКЛАДОВ.

Февраль, 2004 г.