Новости

​ТАМАРА МИХАЙЛОВА: «КОГДА ОТ РАБОТЫ НЕВМОГОТУ, Я ИДУ НА СПЕКТАКЛЬ»

В ноябре после масштабной реконструкции открывается историческое здание Малого театра. Причем открывается раньше запланированного срока, да еще и при явной экономии бюджета. В преддверии этого исторического события «Театрал» встретился с генеральным директором Малого театра Тамарой Михайловой.

- Тамара Анатольевна, первым делом, конечно, хочется узнать, как вам всё это удалось.
- Театр мы свой любим.
- Так ведь все любят, но вспомним многолетние стройки: то сметы не сходятся, то начинаются конфликты, то подрядчики подводят...
- На самом деле, есть одна особенность. В отличие от остальных, мы в этом ремонте выступали заказчиками. Играем конкурсы и несем всю ответственность
- То есть вы изначально отсекли посредников?
- Да. Сами заключаем контракты. Я не заключала ни одного долгосрочного контракта. Как правило, вся наша документация завязана на конкретном объеме работ. Почему? Потому что по контрактам полагается выдавать аванс 30%. Вы понимаете, что от миллиона аванс один, а от миллиарда - другой. Я не хотела ни за кем бегать и уж тем более подвергать театр серьезному риску. Сейчас у нас в работе семь контрактов, а до этого было три. То есть всего лишь на десять контрактов все было разделено. Это первое.
Второе. У нас есть ОКС (отдел капитального строительства]. Он выполняет функции технического надзора. Помимо этого у нас работает технический надзор сторонней организации, которая имеет соответствующие лицензии.
То есть фактически у нас проверяются все документы ОКСом, нашими сметчиками. Потом мы предъявляем это приглашенной фирме. Проверяют они. И уже после этого (если все нас устраивает), мы отправляем документы на оплату.
На самом деле, мы в этом отношении, наверное, не самые удобные партнеры. Но, повторюсь, подвергать театр риску нельзя. И еще... я не люблю слово освоение. Я люблю слово выполнение. Поэтому мы сначала принимаем работу, а уже потом ее оплачиваем. Есть такое понятие «исполнительная документация». То есть нужно не только выполнить физически, а нужно, чтобы работа была проделана в соответствии со всеми техническими требованиями.
- Перед началом реконструкции вы говорили, что сделаете все возможное для того, чтобы не нарушить уникальную, намоленную веками атмосферу Малого театра. И все же корифеи труппы забеспокоились, когда узнали, что рабочим придется поднимать крышу...
- Нам в итоге удалось этого избежать. Мы разработали новый проект. Он несколько утяжелил монтажную работу. Но крышу мы не открывали.
- Это был рисковый шаг, но очень оправданный...
- Дело в том, что если такое поверье [о том, что крышу трогать нельзя] существует в театре, то от него нельзя отмахиваться. А если бы мы нарушили эту традицию и, не дай Бог, что-нибудь произошло? Мы бы себя очень винили.
- То есть делалось это исключительно ради традиции?
-Да.
- И кабинет Юрия Мефодьевича остался таким же, каким был - со всей его музейной обстановкой?
- Да. И на том же месте.
- Не каждый театр может похвастаться таким историческим закулисьем, как у вас. Есть мемориальная гримерка Южина. До революции продавались билеты на посещение гримуборных Ермоловой или, например, Федотовой. И каждый желающий мог прийти туда в утренние часы, когда не было спектаклей. Не планирует ли Малый театр открыть после реконструкции свое закулисье для зрителей?
-Я, может быть, человек консервативный, но я не сторонница закулисных экскурсий. Это внутренний дух театра, его тайна и потому лучше туда никого не пускать.
- Как в храме - нельзя заходить в алтарь.
- Да. Потому что должно таинство оставаться для тех, кто по ту сторону рампы находится. Мои коллеги предлагали в порядке исключения сделать разовую акцию на День театра. Я задумалась, но поняла, что... не могу.
- Юрий Мефодьевич в этом плане поддерживает вас?
- Да. Абсолютно.
- А как вы прониклись этими таинствами, чувствами, ощущениями? Вы ведь абсолютно технический человек. Окончили МАИ, занимались высшей математикой, начинали свой путь как инженер. И вдруг - театр.
- Могу сказать, что я вообще люблю театр. Я родилась и выросла в Москве. У меня дед похоронен на Ваганьковском кладбище. Старомосковские традиции у меня в крови. Меня с детства водили во все театры, поскольку тогда почти в каждом из них шли детские спектакли. Юрий Мефодьевич смеется надо мной зато, что я люблю сказки, но я на всю жизнь запомнила ощущение этого чуда, когда открывается занавес и возникает совершенно фантастический мир. Недаром мхатовская «Синяя птица» и «Аленький цветочек» Театра Пушкина идут по сей день. Чуть повзрослев, я полюбила балет, музыкальный театр и по сей день люблю этот жанр за его волшебство и таинственность...
- То есть в театр вы не случайно попали?
- Здесь особый разговор, поскольку мой театральный путь начался с Щепкинского училища, куда меня занесло не по моей инициативе. Проше говоря, меня туда привел муж. (Он, кстати, из Курска - оттуда же, откуда и Щепкин.) И ему, как крупному предпринимателю, нужен был социально ориентированный проект. Он решил помогать Щепкинскому училищу.
- И чтобы деньги не разворовали, он доверил контроль надежному человеку...
- Правильно. Потому что по опыту работы он не раз наблюдал, что под благовидными предлогами деньги растворялись. И отдачи не было никакой. В общем, мы организовали фонд. Потом пришел новый ректор Борис Николаевич Любимов и предложил мне стать проректором. Но не думайте, что это был легкий шаг. До сих пор вспоминаю с содроганием: все равно что если бы сейчас мне предложили выйти на сцену Большого театра и сделать фуэте.
В первую неделю работы у меня от напряжения поднялась температура. И, честно говоря, возникло желание залезть под стол от всех проблем. Я ведь понимала степень своей ответственности, во-первых, перед самим училищем и его людьми, а, во-вторых, перед русской культурой, поскольку, не буду лукавить, классику любила со школьной скамьи. Училась хорошо (школа располагалась на Кутузовском проспекте). Были великолепные педагоги. Литературу у нас преподавала моя любимая учительница Вера Абрамовна, которая рассказывала об Островском так, словно он был ее современник.
И когда я стала проректором, передо мной вдруг открылся удивительный мир, который мне показался довольно знакомым. Еще бы - Пушкин, Грибоедов, Гоголь, Островский, Чехов... И в то же время я увидела людей совершенно особой культуры - удивительно вежливых, тактичных. Не говоря уже о том, что учащиеся при виде педагога непременно вставали. Мне все это очень нравилось, но - как бы помягче сказать? - само здание оставляло желать лучшего. И первое время мы помогали, собирали деньги, ремонтировали все, что было нам под силу и, прежде всего, туалеты.
Потом мы сделали столовую, которая на тот момент была лучшей студенческой столовой Москвы. Нам, конечно, много помогали «Лукойл», ИФД «Капиталь». Плюс еще мы устраивали спектакли, где играли наши студенты. Вырученные деньги шли на стройку, на улучшение технического парка и т.д.
А потом прошло время и сложилась достаточно серьезная ситуация в театре, из-за чего Юрий Мефодьевич и предложил мне стать директором.
- Сомневались долго?
- Во всяком случае, этот шаг был для меня непростым. Даже в Министерстве мне советовали не торопиться с решением - внимательно взвесить все «за» и «против». И все же, когда я согласилась, мне положили на стол недавний акт проверки Счетной палаты. Я схватилась за голову. Подумала, что мне, наверное, чего-то не хватало в жизни и вот теперь, наконец, я нашла приключений по полной программе. Даже в Счетной палате меня предупреждали, чтобы я была осторожна, парковалась возле выхода, по улицам не ходила одна...
Сейчас нет смысла вдаваться в подробности. Дело прошлое. Виновные, насколько я знаю, понесли наказание. Но я до сих пор удивляюсь, как можно так не любить свой театр.
...Только что вы столкнулись в дверях - из моего кабинета выходил израильский режиссер Илан Ронен, возглавляющий театр «Габима». Он готовит у нас премьеру.
- На исторической сцене?
- Наверное, да. Кроме того, свой третий спектакль должен поставить Стефано де Лука.
- Раз уж мы заговорили о творческом процессе, на что будет делаться ставка в репертуарной политике после того, как отремонтированный театр примет своих первых зрителей?
- Этот вопрос надо задавать не мне, а Юрию Мефодьевичу - я в художественный процесс не вмешиваюсь, но, думается, мы останемся на своей платформе.
- А современный репертуар? Поиск новой эстетики?
- Это, конечно, важные составляющие в развитии любой культуры, но исторически сложилось так, что у Малого театра совершенно особая программа - он хранитель традиций. И изменять им, я думаю, было бы неправильно. В одном из недавних своих интервью Кирилл Серебренников сказал, что ценит в Малом театре его бережное отношение к классике, четко выстроенную художественную программу, которая бывает, конечно, не в каждом театре.
...Для меня страшное дело, когда у нас в афише стоит «Филумена Мартурано». Это значит, что телефоны в театре будут звонить беспрерывно и администратору все равно не хватит пригласительных билетов. Четвертый год такая картина: настоящий аншлаговый спектакль. Дошло до того, что стали поступать корпоративные предложения от разных структур и государственных, и коммерческих. Предлагают выкупить солидную часть мест в подарок для своих сотрудников.
- Мудрее всех в этом смысле поступил Следственный комитет, который просто подписал соглашение с театром...
- Я могу сказать, что Александр Иванович Бастрыкин удивительный человек с точки зрения восприятия театра.
Помните, когда случилась беда во Франции? Я была в Вене на ассамблее театров Европы и вдруг мне звонят - говорят, что Александр Иванович хочет посетить Малый театр. И он действительно приехал, посмотрел один акт и сказал: «Теперь я могу дальше работать». И уехал на работу.
- Просто история из XIX века, когда император, дабы справиться с беспокойством, посещал Александринский театр.
-Да. Причем, вы знаете, этот прием отлично действует. Когда мне от работы уже невмоготу, я тоже иду на спектакль. Помогает... Мне в этом плане, наверное, легче, чем режиссеру, ведь я не оцениваю постановку с высокопрофессиональной точки зрения. Я смотрю на сцену, как рядовой зритель и в театры хожу по принципу нравится - не нравится.
- То есть не думаете в этот момент, что они ваши подчиненные?
- Нет, а зачем? У нас ведь разные сферы деятельности. К тому же, я не умею делать того, что они делают. И хотя бы уже поэтому не вправе выступать в роли оценщика.
Люблю талантливых людей. Виртуозная игра пианистов вызывает у меня восхищение. То же самое, допустим, когда я прихожу к нашим актерам и вижу их игру, слышу богатую русскую речь, можно сказать, что я от них заряжаюсь.
Когда вокруг фасада исторического здания сняли леса, я стояла на тротуаре, смотрела на наш домик и думала: «Господи, какое счастье!» Просто медитировала. Прохожие, наверное, косо на меня поглядывали, но я не обращала внимания: захватывающая картина. И все сотрудники Малого театра меня поймут. Поэтому, может быть, у нас и нет проблем, поскольку мы любим свой дом.


"Театрал", ноябрь 2016 года Авторы: Виктор БОРЗЕНКО, Валерий ЯКОВ


Дата публикации: 26.10.2016

В ноябре после масштабной реконструкции открывается историческое здание Малого театра. Причем открывается раньше запланированного срока, да еще и при явной экономии бюджета. В преддверии этого исторического события «Театрал» встретился с генеральным директором Малого театра Тамарой Михайловой.

- Тамара Анатольевна, первым делом, конечно, хочется узнать, как вам всё это удалось.
- Театр мы свой любим.
- Так ведь все любят, но вспомним многолетние стройки: то сметы не сходятся, то начинаются конфликты, то подрядчики подводят...
- На самом деле, есть одна особенность. В отличие от остальных, мы в этом ремонте выступали заказчиками. Играем конкурсы и несем всю ответственность
- То есть вы изначально отсекли посредников?
- Да. Сами заключаем контракты. Я не заключала ни одного долгосрочного контракта. Как правило, вся наша документация завязана на конкретном объеме работ. Почему? Потому что по контрактам полагается выдавать аванс 30%. Вы понимаете, что от миллиона аванс один, а от миллиарда - другой. Я не хотела ни за кем бегать и уж тем более подвергать театр серьезному риску. Сейчас у нас в работе семь контрактов, а до этого было три. То есть всего лишь на десять контрактов все было разделено. Это первое.
Второе. У нас есть ОКС (отдел капитального строительства]. Он выполняет функции технического надзора. Помимо этого у нас работает технический надзор сторонней организации, которая имеет соответствующие лицензии.
То есть фактически у нас проверяются все документы ОКСом, нашими сметчиками. Потом мы предъявляем это приглашенной фирме. Проверяют они. И уже после этого (если все нас устраивает), мы отправляем документы на оплату.
На самом деле, мы в этом отношении, наверное, не самые удобные партнеры. Но, повторюсь, подвергать театр риску нельзя. И еще... я не люблю слово освоение. Я люблю слово выполнение. Поэтому мы сначала принимаем работу, а уже потом ее оплачиваем. Есть такое понятие «исполнительная документация». То есть нужно не только выполнить физически, а нужно, чтобы работа была проделана в соответствии со всеми техническими требованиями.
- Перед началом реконструкции вы говорили, что сделаете все возможное для того, чтобы не нарушить уникальную, намоленную веками атмосферу Малого театра. И все же корифеи труппы забеспокоились, когда узнали, что рабочим придется поднимать крышу...
- Нам в итоге удалось этого избежать. Мы разработали новый проект. Он несколько утяжелил монтажную работу. Но крышу мы не открывали.
- Это был рисковый шаг, но очень оправданный...
- Дело в том, что если такое поверье [о том, что крышу трогать нельзя] существует в театре, то от него нельзя отмахиваться. А если бы мы нарушили эту традицию и, не дай Бог, что-нибудь произошло? Мы бы себя очень винили.
- То есть делалось это исключительно ради традиции?
-Да.
- И кабинет Юрия Мефодьевича остался таким же, каким был - со всей его музейной обстановкой?
- Да. И на том же месте.
- Не каждый театр может похвастаться таким историческим закулисьем, как у вас. Есть мемориальная гримерка Южина. До революции продавались билеты на посещение гримуборных Ермоловой или, например, Федотовой. И каждый желающий мог прийти туда в утренние часы, когда не было спектаклей. Не планирует ли Малый театр открыть после реконструкции свое закулисье для зрителей?
-Я, может быть, человек консервативный, но я не сторонница закулисных экскурсий. Это внутренний дух театра, его тайна и потому лучше туда никого не пускать.
- Как в храме - нельзя заходить в алтарь.
- Да. Потому что должно таинство оставаться для тех, кто по ту сторону рампы находится. Мои коллеги предлагали в порядке исключения сделать разовую акцию на День театра. Я задумалась, но поняла, что... не могу.
- Юрий Мефодьевич в этом плане поддерживает вас?
- Да. Абсолютно.
- А как вы прониклись этими таинствами, чувствами, ощущениями? Вы ведь абсолютно технический человек. Окончили МАИ, занимались высшей математикой, начинали свой путь как инженер. И вдруг - театр.
- Могу сказать, что я вообще люблю театр. Я родилась и выросла в Москве. У меня дед похоронен на Ваганьковском кладбище. Старомосковские традиции у меня в крови. Меня с детства водили во все театры, поскольку тогда почти в каждом из них шли детские спектакли. Юрий Мефодьевич смеется надо мной зато, что я люблю сказки, но я на всю жизнь запомнила ощущение этого чуда, когда открывается занавес и возникает совершенно фантастический мир. Недаром мхатовская «Синяя птица» и «Аленький цветочек» Театра Пушкина идут по сей день. Чуть повзрослев, я полюбила балет, музыкальный театр и по сей день люблю этот жанр за его волшебство и таинственность...
- То есть в театр вы не случайно попали?
- Здесь особый разговор, поскольку мой театральный путь начался с Щепкинского училища, куда меня занесло не по моей инициативе. Проше говоря, меня туда привел муж. (Он, кстати, из Курска - оттуда же, откуда и Щепкин.) И ему, как крупному предпринимателю, нужен был социально ориентированный проект. Он решил помогать Щепкинскому училищу.
- И чтобы деньги не разворовали, он доверил контроль надежному человеку...
- Правильно. Потому что по опыту работы он не раз наблюдал, что под благовидными предлогами деньги растворялись. И отдачи не было никакой. В общем, мы организовали фонд. Потом пришел новый ректор Борис Николаевич Любимов и предложил мне стать проректором. Но не думайте, что это был легкий шаг. До сих пор вспоминаю с содроганием: все равно что если бы сейчас мне предложили выйти на сцену Большого театра и сделать фуэте.
В первую неделю работы у меня от напряжения поднялась температура. И, честно говоря, возникло желание залезть под стол от всех проблем. Я ведь понимала степень своей ответственности, во-первых, перед самим училищем и его людьми, а, во-вторых, перед русской культурой, поскольку, не буду лукавить, классику любила со школьной скамьи. Училась хорошо (школа располагалась на Кутузовском проспекте). Были великолепные педагоги. Литературу у нас преподавала моя любимая учительница Вера Абрамовна, которая рассказывала об Островском так, словно он был ее современник.
И когда я стала проректором, передо мной вдруг открылся удивительный мир, который мне показался довольно знакомым. Еще бы - Пушкин, Грибоедов, Гоголь, Островский, Чехов... И в то же время я увидела людей совершенно особой культуры - удивительно вежливых, тактичных. Не говоря уже о том, что учащиеся при виде педагога непременно вставали. Мне все это очень нравилось, но - как бы помягче сказать? - само здание оставляло желать лучшего. И первое время мы помогали, собирали деньги, ремонтировали все, что было нам под силу и, прежде всего, туалеты.
Потом мы сделали столовую, которая на тот момент была лучшей студенческой столовой Москвы. Нам, конечно, много помогали «Лукойл», ИФД «Капиталь». Плюс еще мы устраивали спектакли, где играли наши студенты. Вырученные деньги шли на стройку, на улучшение технического парка и т.д.
А потом прошло время и сложилась достаточно серьезная ситуация в театре, из-за чего Юрий Мефодьевич и предложил мне стать директором.
- Сомневались долго?
- Во всяком случае, этот шаг был для меня непростым. Даже в Министерстве мне советовали не торопиться с решением - внимательно взвесить все «за» и «против». И все же, когда я согласилась, мне положили на стол недавний акт проверки Счетной палаты. Я схватилась за голову. Подумала, что мне, наверное, чего-то не хватало в жизни и вот теперь, наконец, я нашла приключений по полной программе. Даже в Счетной палате меня предупреждали, чтобы я была осторожна, парковалась возле выхода, по улицам не ходила одна...
Сейчас нет смысла вдаваться в подробности. Дело прошлое. Виновные, насколько я знаю, понесли наказание. Но я до сих пор удивляюсь, как можно так не любить свой театр.
...Только что вы столкнулись в дверях - из моего кабинета выходил израильский режиссер Илан Ронен, возглавляющий театр «Габима». Он готовит у нас премьеру.
- На исторической сцене?
- Наверное, да. Кроме того, свой третий спектакль должен поставить Стефано де Лука.
- Раз уж мы заговорили о творческом процессе, на что будет делаться ставка в репертуарной политике после того, как отремонтированный театр примет своих первых зрителей?
- Этот вопрос надо задавать не мне, а Юрию Мефодьевичу - я в художественный процесс не вмешиваюсь, но, думается, мы останемся на своей платформе.
- А современный репертуар? Поиск новой эстетики?
- Это, конечно, важные составляющие в развитии любой культуры, но исторически сложилось так, что у Малого театра совершенно особая программа - он хранитель традиций. И изменять им, я думаю, было бы неправильно. В одном из недавних своих интервью Кирилл Серебренников сказал, что ценит в Малом театре его бережное отношение к классике, четко выстроенную художественную программу, которая бывает, конечно, не в каждом театре.
...Для меня страшное дело, когда у нас в афише стоит «Филумена Мартурано». Это значит, что телефоны в театре будут звонить беспрерывно и администратору все равно не хватит пригласительных билетов. Четвертый год такая картина: настоящий аншлаговый спектакль. Дошло до того, что стали поступать корпоративные предложения от разных структур и государственных, и коммерческих. Предлагают выкупить солидную часть мест в подарок для своих сотрудников.
- Мудрее всех в этом смысле поступил Следственный комитет, который просто подписал соглашение с театром...
- Я могу сказать, что Александр Иванович Бастрыкин удивительный человек с точки зрения восприятия театра.
Помните, когда случилась беда во Франции? Я была в Вене на ассамблее театров Европы и вдруг мне звонят - говорят, что Александр Иванович хочет посетить Малый театр. И он действительно приехал, посмотрел один акт и сказал: «Теперь я могу дальше работать». И уехал на работу.
- Просто история из XIX века, когда император, дабы справиться с беспокойством, посещал Александринский театр.
-Да. Причем, вы знаете, этот прием отлично действует. Когда мне от работы уже невмоготу, я тоже иду на спектакль. Помогает... Мне в этом плане, наверное, легче, чем режиссеру, ведь я не оцениваю постановку с высокопрофессиональной точки зрения. Я смотрю на сцену, как рядовой зритель и в театры хожу по принципу нравится - не нравится.
- То есть не думаете в этот момент, что они ваши подчиненные?
- Нет, а зачем? У нас ведь разные сферы деятельности. К тому же, я не умею делать того, что они делают. И хотя бы уже поэтому не вправе выступать в роли оценщика.
Люблю талантливых людей. Виртуозная игра пианистов вызывает у меня восхищение. То же самое, допустим, когда я прихожу к нашим актерам и вижу их игру, слышу богатую русскую речь, можно сказать, что я от них заряжаюсь.
Когда вокруг фасада исторического здания сняли леса, я стояла на тротуаре, смотрела на наш домик и думала: «Господи, какое счастье!» Просто медитировала. Прохожие, наверное, косо на меня поглядывали, но я не обращала внимания: захватывающая картина. И все сотрудники Малого театра меня поймут. Поэтому, может быть, у нас и нет проблем, поскольку мы любим свой дом.


"Театрал", ноябрь 2016 года Авторы: Виктор БОРЗЕНКО, Валерий ЯКОВ


Дата публикации: 26.10.2016