Новости

В ФОМУ УВЕРОВАЛИ...

Ф. М. Достоевский. «Село Степанчиково и его обитатели». Малый театр. Режиссер-постановщик Антон Яковлев, художник Николай Слободяник



Малый театр верен себе. Предпочитая классику и послушно следуя за автором со всяческим к нему почтением, не изощряясь в режиссерских интерпретациях, театр старается подать любую историю через актера. А уж если в главной роли заявлен Василий Бочкарев, то слово Актер по старинке стоит написать с большой буквы.

Сегодня Малый театр редко привлекает внимание так называемой «прогрессивной критики». Быть может, потому, что не особо увлечен новыми театральными технологиями и не стремится к открытиям в области формы, предпочитая еще и еще раз вскрывать классическое содержание. Театр стоит этаким колоссом-особняком в гуще бурной и спорной театральной жизни, принципиально не желая меняться. Остается при этом частью незыблемого «национального достояния», отделенного от всяческих временных перемен.
За постановку «Села Степанчикова» взялся режиссер Антон Яковлев. Он не воспользовался многочисленными имеющимися инсценировками повести Достоевского, а сделал свою — весьма грамотную и достаточно подробную, сохраняющую основные сюжетные линии и перипетии. Художник Николай Слободяник придумал любопытную полукруглую конструкцию с лесенками по бокам, ведущими на самый верх. Там, как трон, стоит кресло Опискина, которое никогда не пустует — даже в отсутствие Фомы Фомича в нем вольготно располагается нарядно одетая кукла, своего хозяина символизирующая и с высоты собственного положения за всеми словно наблюдающая.

Эта конструкция напоминает некий театр, где будут зрители и актеры. Вернее, один актер — Фома Опискин в исполнении Василия Бочкарева. Театральная ситуация словно бы возведена в квадрат, потому что зрительный зал явно пополнится персонажами Достоевского, внимающими Фоме Фомичу с не меньшим восторгом и обожанием, чем обычная московская публика, пришедшая на спектакль. Мы можем посочувствовать Ростаневу — Виктору Низовому, попавшему в переплет, или его юной возлюбленной, скромнице Настеньке, — Ольге Абрамовой. Можем недоумевать вместе с залетным гостем Сергеем — Александром Дривнем по поводу слепоты людей, Фому окружающих. Можем позабавиться разнообразными комическими ухищрениями «пиита» Видоплясова — Дмитрия Марина или четы Обноскиных, маменьки — Татьяны Лебедевой и сынка — Михаила Мартьянова, пожелавших во что бы то ни стало охмурить богатую и безумную Татьяну Ивановну — Ирину Жерякову. Пожалеть старика Гаврилу — Владимира Носика, стоически затверживающего ненавистные французские вокабулы. Ну и, наконец, отчасти «поболеть» за Мизинчикова — Глеба Подгородинского, попадающего впросак во всех своих начинаниях. Кстати, именно Подгородинский-Мизинчиков в своем комическом темпераменте порой может составить достойную конкуренцию Василию Бочкареву. За его пьяными метаниями в поисках Татьяны Ивановны можно наблюдать бесконечно, а сквозь хмель вдруг проявится абсолютно трезвая и весьма ироничная актерская оценка происходящего.

Но в целом зрительское сердце безвозвратно отдано тому самому «великому и ужасному» Фоме Фомичу — Бочкареву, весьма расчетливому у Достоевского аферисту. Правда, в нашем спектакле расчет явно сменяется блистательным комедиантством. К тому же Василию Бочкареву, как откровенно ощущает-
ся в спектакле, здесь предоставлена полнейшая актерская свобода — до виртуозной импровизации, до неожиданных пластических «выкрутасов». Режиссер меж тем прекрасно понимает, что Бочкарев отнюдь не станет разрушать спектакля своим «бенефициан-ством», а все его придумки и находки пойдут в общий котел. Да и сама роль располагает — ну ведь обратил же Фома Опискин у Достоевского без труда всех в свою веру, а вернее, в «веру в себя». Взял да и положил на лопатки людей и умных, и опытных, и порой даже образованных. Не зря же на вопрос Фомы-Бочкарева: «Ну что, зародил я в вас искру небесного огня?» — совершенно органично начинают отвечать в финале не только обитатели села Степанчикова, дружно скандирующие «За-ро-дил!», «За-ро-дил!», но и весь зрительный зал. А Фома, свесив ножки, сидит на бортике сцены и с довольным видом этим сплоченным хором дирижирует.

Опискин Бочкарева здесь вроде бы находится внутри спектакля, среди семейства Ростаневых и их гостей, но и вне тоже. Подмигнуть залу? Да пожалуйста! Вопросик задать? Легко! Бочкарев отнюдь не «играет роль», полученную согласно режиссерскому распределению, с выученным текстом и принятыми правилами поведения. Он это весьма обаятельное здесь существо по имени Фома Опискин словно бы сочиняет заново, оживляет, как знаменитый Пигмалион, то «перевоплощаясь» по старинке, то словно бы удивленно и озорно от него отпрыгивая.

Он ведет свою роль по-скоморошьи, с шуточками и прибауточками, сливаясь с этой «куклой», но все-таки чувствуя себя ее хозяином и господином. Дурачится, юродствует, умничает, ерничает, проповедует, скорбит, издевается, торжествует, не забывая в очередной раз подмигнуть публике хитрым актерским глазом.

Ах, как виртуозно он «не замечает» приехавшего Сергея, то и дело обрывая на полуслове рвущегося «рекомендовать» его дядюшку! Как сочиняет забавные мизансцены (вместе с режиссером, наверное) — вот задом поднимается по лесенке, не переставая вещать, и отталкивает, оттесняет племянника все дальше, словно не видя его вовсе. А как устраивает настоящее представление, комично измываясь над туповатым Фалалеем — Станиславом Сошниковым или Гаврилой-Носиком. Как словно клещами, будто неподдающийся больной зуб, вытаскивает у Ростанева-Низового обращение «Ваше превосходительство». А когда слышит его потом, уже легко сорвавшееся с губ усталого полковника, то изумляется лишь на мгновение. И тут же победоносная стать: «превосходительство» и есть, и даже фамилия вдруг начинает произноситься на французский манер, с ударение на последнем слоге — ОпискИн. Даром что несколько минут назад «летел в окно» с уморительной гримасой недоумения, а потом трясся, озябший и намокший, закутавшись в бабий платок. А как он изрекает свои истины и пророчества, как уверенно плывет по волнам всеобщего признания!

Впрочем, «рассказать» игру Василия Бочкарева — затея совершенно бесполезная. Это надо видеть. Даже тем, кто не слишком почитает Малый театр в принципе, во всей его консервативности. Видеть актера, который, все это блистательно сыграв, может и ситуацию по-человечески оценить, и дать намек на «правильное» восприятие. Но без серьезности и дидактизма, боже упаси! В финале, когда антураж Степанчикова украсился свечами и хоругвями, на которых вышиты инициалы Опискина, а наверху зажглось звездное небо, когда все пребывают в экстазе от хеппи-энда, Фома Василия Бочкарева делает очередной крутой вираж. Подирижировав залом, как уже было сказано, и в очередной раз ехидно усмехнувшись и хитро подмигнув, этот Фома раздумчиво произнесет: «Ну что ж, оставайтесь. А я — в Москву. Лекции читать». И, соскочив со сцены в зал, плясом пойдет по проходу, громко и цинично распевая ненавистного «Камаринского». И ведь дойдет, тут уж впору и политическим лидерам у такого артиста поучиться, как дела вести...

Ирина Алпатова, «Петербургский театральный журнал», май 2013