Новости

ПАМЯТИ МАСТЕРА

8 января ушел из жизни одни из старейших работников Малого театра, начальник обувной мастерской, заслуженный работник культуры России Борис Фёдорович Николаев. Ему было 82 года. Мы приносим соболезнования родным и близким Бориса Федоровича. В ушедшем году Борис Фёдорович дал интервью для газеты «Общество и здоровье». Беседовала с ним Наталия Пашкина. Сегодня, отдавая дань памяти замечательному человеку и настоящему профессионалу, мы публикуем текст этого интервью…



ТРИУМФ САПОЖНИКА

В мастерской театральной обуви

Есть в театре люди, о существовании которых зрители, наверное, даже и не догадываются. Речь идёт о мастерах сценической обуви, без искусной и напряжённой работы которых облик героев спектакля будет не полон. А значит, и сценические образы в целом не получат своей художественной завершённости.

Более 25 лет работает в Малом театре уникальный мастер, художник театральной обуви — человек, познавший все тонкости и изыски сапожного ремесла. Борис Фёдорович Николаев. За это время он создал бесчисленное количество пар мужской и женской обуви, «играющих» в спектаклях и на основной сцене, и на сцене филиала театра. Несколько лет успешно помогает мастеру, постигая от него секреты сапожного ремесла, молодой специалист Вадим Фигурин. Закончив Механико-технологический техникум и поработав в мастерской, изготовляющей танцевальную обувь, он пришёл в театр.

Ничего невозможного для мастеров-сапожников в их нелёгком деле нет. Необходимы туфли, ботинки и полусапожки для героев в спектаклях по пьесам Островского — и они изготовляют пары, которые выглядят в точности так, как обувь, которую носили в XIX веке русские дворяне, русские купцы и купчихи, мещане и городские жители разных социальных слоев. Требуются для героинь пьесы Горького «Дети солнца» красивые туфли и сандалии — делают изящные женские пары в стиле обуви начала XX века. Нужны высокие сапоги в стиле Людовика XIY для булгаковских героев в «Кабале святош» — и мастера шьют эти замечательные красивые мягкие сапоги эпохи короля-Солнца.

Босоножки, туфли, башмаки, штиблеты, тапочки, ботинки, сапоги, ботфорты... Из кожи, из лайки, текстиля, замши, хрома... Всё это шьётся по меркам артистов эксклюзивно, в единственном экземпляре, исключительно для спектаклей Малого театра.

О том, как становятся обувщиками и какие нюансы сапожного ремесла выявляются в театре, рассказывает художник по обуви Б.Ф. Николаев.

— Отец у меня был заготовщиком по верху обуви. Он в ЦНИКПе работал, в Центральном научном институте кожевенно-обувной промышленности, что на Пятницкой улице. Был мастер хороший, отличный моторист. Прекрасно строчил на машине. Он мне предложил пойти к нему учиться. Раньше обувное дело серьёзнее было поставлено. Отцу было положено иметь ученика. И я учеником года за полтора прошёл у него все специальности: закройщика, наклейщика, моториста... И уже начал образцы новой обуви делать. А это считается самым высшим в нашей профессии.

Потом была Армия. Отслужив, пошёл работать в ателье при Первой модельной фабрике. Делал заготовки для верха обуви. А затем, когда ателье прикрыли, стал работать в мастерских. Тогда в Москве много таких маленьких точек обувных было. И там, в мастерских, уже пришлось всё делать. Затем работал в ГУМе, в Доме моделей. Везде прошёл. И даже на Петровке, 38 поработал.

— У них там тоже есть мастерская?

— Не знаю, как сейчас, но прежде была мастерская. А как же? Делали сапоги для офицеров, которым не могли подобрать пары. Ну, а с Петровки уже пришёл в Малый театр:

— А как возникла идея вдруг поступить служить в театр?

— Мне что-то так надоела эта работа...

— Одинаковые сапоги надоело шить?..

— Да нет, вообще надоела сапожная работа. И я решил её бросить. Это ещё перед Петровкой было. Думал: всё, уйду из сапожников куда-нибудь ещё. Я всегда завидовал слесарям, токарям. Кончили работу и сидят в домино режутся. А мы работали день и ночь. Днём на производстве, а вечером дома подрабатывали. Без этого нам никак не прожить было. Оклад-то у нас был 110 рублей. Но хоть и задумал я уйти из профессии, да что-то не получилось у меня. Видимо, не смог бросить наше дело.

А здесь, в театре, работал Иван, с которым мы познакомились в Академии на Петровке. Он и предложил мне прийти сюда. Естественно, спросив перед тем у руководителей постановочной части театра, которым подчиняются театральные цеха.

— А вас не испугала специфика работы в театре?

— Какая специфика?

— Надо делать совсем другую обувь, не такую, что носят люди в повседневной жизни. В театре ведь необходима обувь исторического плана. Нужны специальные знания...

— Обувь, она как была, так и осталась. Носок спереди, каблук сзади. Что надо от нашей обуви? Чтобы была прочная, лёгкая и мягкая.

— Хотите сказать, что театральная обувь не отличается от обыденной?

— Отличается, знаете, чем?.. Её здесь разбивают гораздо быстрее, чем на улице, как это ни странно. Просто вдребезги!.. Через две репетиции не узнаешь только что изготовленную пару. Я как-то подсчитывал: когда спектакль идёт 3-4 раза в месяц, месяца через два новая обувь уже выглядит как довольно изношенная.

— С чем же это связано? Артисты же не по асфальту или булыжнику ходят...

— Не знаю, как они ходят и что они вкладывают в свою походку. Но, так уж получается. Хотя мы делаем всё точно так, как если бы они ходили в этой обуви по улице. Никакой химии не применяем. Так же прочно, как для улицы, только легче и мягче. Как для себя делаю, так и для артистов. Но я хожу по пять лет, а здесь разбивают мгновенно. Может быть потому, что спектаклей спокойных не стало. Сейчас все бегают, прыгают, пляшут...

— Если так быстро обувь разбивают, вам приходится все время её переделывать?

— Да нет, они же не насмерть их убивают. Но всё-таки это уже не те пары, что мы для них готовим. Мы ж выдаём им — загляденье, игрушки.

— Значит, одна пара живёт тот же срок, что и спектакль?

— Ну, это смотря, сколько он идёт. А потом ведь часто и исполнители ролей в спектакле меняются. Вводят других. Естественно, для них мы делаем новые пары.

— Вам художник по костюмам рисует эскиз или вы каждый раз сами разрабатываете модели?

— Ну, вообще-то должен художник определять, какой будет обувь. Но в основном он только наброски даёт. Когда точного эскиза не дают, сложно. Нам проще работать, когда всё расписано. Голову не ломаешь. Но за 27 лет, что я работаю в театре, только один единственный раз я видел такие проработанные эскизы обуви. Художник Андрей Сергеев, он тогда совсем молодой был, мальчишка совсем, делал декорации и костюмы для спектакля «Холопы». Вот он всё подробно разрисовал. И фасоны, и выкраску, и всё. А больше никогда такого не было.

— То есть вам дают условные рисунки, намёки обуви. Как вы тогда выходите из положения, если нужно шить пары для спектаклей, действие которых происходит в предыдущих эпохах? Изучаете литературу, исторические источники?..

— Абсолютно точной, соответствующей эпохе обувь никогда не получается. Как мы ни стараемся сделать её приближенной к старине, она всё равно выходит похожей, но не точно исторической.

— То есть вы делаете стилизацию под историческую обувь. Это понятно. Ведь шить точно по той технологии, что существовала когда-то, наверное, уже невозможно.

— А сейчас и по той технологии сделать точно так же — не получится. Раньше и колодки были другие, и ноги-то были другие. Где-то у нас пара с 1908 года осталась. 37-й размер стоит на маркировке. Сейчас она никому не влезет. Раньше ножки много меньше были. А в наше время люди крупнее и выше ростом стали, соответственно размер ноги стал больше. И колодки делают в наше время крупнее, и пропорции их изменились. Вот, посмотрите, на старинных туфлях и ботинках каблучок и пяточка узенькие-узенькие совсем. А теперь такой каблук уже не сделаешь. Не получится!

— Ну, вы всё-таки стараетесь придерживаться старинного стиля в классических и исторических спектаклях?

— Обязательно. Художник набросок делает, а мы от этого наброска пляшем. Но порой получается, если художник не уследит, то костюмы выходят одни, а обувь другая. Как будто из разных эпох. Не склеиваются они между собой, выпадают из ансамбля. Должна быть слаженность в работе отдельных цехов: мужской пошивочной, женской пошивочной и нашей, сапожной мастерской. Художник или технолог должен координировать всю эту работу, наблюдать за ней и видеть всё в целом.

А потом тут еще такой момент присутствует. Может, художник задумал и хорошо, но когда начинаешь делать, то обнаруживаешь, что каких-то материалов не хватает или ещё чего-то нет. А время-то поджимает. Хотя со снабжением сейчас в принципе проблем больших не существует. Но всё упирается в сроки. Допустим, нужны каблуки. Но получить их можно не раньше, чем через месяц. Пока выберешь и закажешь, пока пройдут платёжки по безналичному расчёту, пока привезут... Купить пару каблуков мы не можем. А вперёд покупать невозможно. Надо знать, что покупать. Мы же заранее не знаем, какая будет обувь в следующих спектаклях. Так и покупаем на всякий случай. Может, подойдёт. Ну что там берём? Хром в первую очередь. Чёрный, коричневый, красный, светлый. Покупаем вороток, чепрак. Вороток — это низ обуви. Чепрак спереди. Всё это идёт на любую обувь. Чтобы не было такого, что нам надо спектакль делать, а у нас нет материала. Вообще в основном главная наша проблема — сроки.

Ну и стараемся, чтобы не получились все ботинки одинаковые. На сцене должны быть разные пары. Правда, издалека они всё равно, наверное, кажутся одинаковыми. Но, по крайней мере, у артистов должно быть ощущение, что у каждого из них своя индивидуальная пара, не похожая на другие, сделанные для их партнёров по сцене.

— Добиваясь разнообразия, включаете собственную фантазию?

— Да. Начинаем выдумывать. Если всё отлично получается, стало быть, художник молодец. Если плохо — значит, сапожник виноват. Ну, художники бывают разные. Например, Евгений Иванович Куманьков, когда был главным художником театра, оформляя спектакли, писал мне на тетрадочном листочке: «Ботинки должны быть светлые. Как делать, ты знаешь».

А некоторые художники, сами не зная, что хотят, не умея объяснить, что должно быть на выходе изделия, при этом что-то требуют от нас и заставляют бесконечно переделывать. Ведь наше дело какое?.. Мы отвечаем за то, чтобы сделать по мерке удобную, лёгкую обувь для артиста. Чтобы ботинки не были не велики, не малы, а в самую пору. Остальное — дело художника. Я должен в одной руке эскиз держать, в другой — ботинок. Похож? Похож. Всё.

В нашем деле очень важна пропорция. Если её не соблюсти, получается идиотизм, полнейшее уродство. И ещё обувь должна быть прочная, легкая и красивая. Это основные критерии, по которым надо судить о нашей работе.

— А с артистами не бывает споров, конфликтов? Они не жалуются, что им неудобно или что им не нравятся сделанные для них пары?

— Ну, бывает иногда такое. Капризничают. А как же не капризничать? Они же артисты. Порой что-то не нравится. Иногда открыто об этом говорят. А то вдруг начинают мудрить: жмёт, неудобно.

Помню, выпускали спектакль «Мещанин во дворянстве». Я работал тогда один, а нужно было изготовить очень много пар, около сорока. И пришлось 20 пар в ГУМе заказывать. Я ведь там работал когда-то, связи

были. Ну и сделали нам эти 20 пар, но очень жёсткие. Конечно, артисты были недовольны.

— Мягкость или жёсткость обуви от качества кожи зависит или от кроя?

— Это зависит от рук. И из жёсткой кожи можно сшить мягкую обувь.

— У вас на каждого артиста своя колодка?

— Нет, конечно. У нас мерки есть на каждого актёра. А колодок столько невозможно сделать. Каблуки разные, фасон у колодок разный. У каждой эпохи свои колодки. На одного актёра, сколько надо этих колодок?

— Значит, вы используете универсальные колодки?

— Нет, разные. Вот у нас колодки стоят. С острыми носками, с тупыми, квадратными, закруглёнными... А размер подгоняем по меркам.

— Наверное, вам приходится сталкиваться со сложными случаями. У кого-то ноги больные, у кого-то стопа деформирована.

— Ноги сейчас больные почти у всех. Молодые приходят с деформированными уже ногами.

— Прежде такого не было?

— Это началось, когда в 60-х годах узкие носки пошли. И этими узкими носками все ноги себе изуродовали. А стоит пятку натереть один раз, и сразу вырастает шпора.

— Вам нравится работать в театре?

— Конечно, нравится. Здесь работать намного интереснее, чем в обычных мастерских.

— Больше творческой свободы?

— Именно. Тут нет ни одной одинаковой пары. Мы как хотим, так и делаем. Смотрим: для кого, что надо сделать и как. Кому помягче, кому пошире. Тут палитра: из чего хочешь, из того и сделаешь. Мы можем переиграть пару по выполнению работы несколько раз. Задумать её так, а потом сделать совсем по-другому. Уже на выходе, когда со стапеля сходит, она совсем иная получается. Столько мы здесь уже придумали разных вещей! И каждая пара получается индивидуальной по-своему.

— Вы — универсальный мастер. Делаете и мужские, и женские пары. Сейчас у всех сапожников нет специализации, или только в театре так происходит?

— Раньше, до 40-х годов, была узкая специализация: мужской мастер делал мужскую обувь, женский мастер — женскую. Если специалист возьмёт в руки женскую пару, сделанную мужским мастером, он сразу это заметит.

— Есть какие-то технологические нюансы?

— Задник, пятка другие совсем были. Это видно сразу. А сейчас в принципе почти уже одинаково. Вот Иван Иванович, мастер старой закалки, с Петровки, делает так, что пятка утопает в каблуке. Как будто наступил во что-то очень мягкое. Пятка должна обволакивать. Но в таком случае некрасивая пара получается. Пятка такая круглая, как кошачья голова. Должно как-то быть иначе. Но у них там — поток. А здесь, в театре, мы можем позволить себе экспериментировать. Так что работа интересная. Кто-то спросил меня: Вы, наверное, очень любите свою работу? Я ответил: работу надо не любить, а делать.

— Как же не любить? Без души ведь ничего достойного внимания не делается. Вы же здесь не за большую зарплату работаете...

— Да, конечно. Там, везде, зарабатывают больше. И все говорят, что нам должны платить больше. Вот мы уйдём, сапожников, может быть, и найдут. А вот таких, кто может быть и закройщиком, и модельером, и заготовщиком, и мог бы строчить, сшивать, то есть делать всё от нуля, таких практически не осталось. Решили как-то мы взять выпускника из сапожного училища. Взяли. И что? Кого там готовят? Менеджеров, но не сапожников. Они даже инструмент в руках держать не умеют. А кто учит? Те же самые люди, которые там учились. А остаются

там те, кто ничего не умеет. Это училище от фабрики. И готовят в нём для работы на фабриках. А там всё на потоке. Поэтому туда приходят менеджеры, а не сапожники. А сейчас везде так. Вот недавно прочитал: сержанты — менеджеры. Даже в Армии у нас будут одни продавцы. Куда катимся?..

— А это сапожное училище — единственное в Москве? Откуда тогда берутся специалисты для индивидуального пошива?

— А вот доживаем — «последние из могикан».

— Надо передавать мастерство.

— А кому?

— Кто возьмёт.

— А кто возьмёт?

— У кого способности.

— Да у кого способности?.. Никто не хочет учиться. Сейчас же как? Все хотят быстрее деньги зашибать. Идут в ремонт обуви. А что в ремонте делают: набойки, наклейки. Всё. Вот к нам даже валенки подшить пришли из «Мосфильма». «Мосфильм» ведь развалился. Своих мастеров по обуви нет. Фильм снимали, бегали по мастерским — валенки подшить никто не смог. Принесли к нам. Мы подшивали. Так что мы последние доживаем.

— Борис Фёдорович, а вы ходите смотреть спектакли?

— Хожу, а как же! Надо же посмотреть, в чём они пляшут? Тем более, что из зала многое видно лучше. Вот для «Ревизора» не мы обувь делали, а заказывали. Когда из зала посмотрели, увидели те ошибки, какие нельзя допускать. Например, чёрная профилактическая наклейка на светлой подошве. Это не годится.

— А какую обувь сложнее делать, мужскую или женскую?

— Сложнее делать женскую. Ответственности больше. А дольше делать мужскую.

— Почему?

— Она вроде попроще. Но каблук набирать дольше. В женской паре каблук посадил деревянный или пластмассовый — и всё. А здесь каблуки набирать из кожи.

— А у женщин разве не бывает наборных каблуков?

— Иногда бывает. Но каблучок-то поменьше. Его набирать быстрей, чем мужской. А делать женскую пару сложнее. Каблук прилепил непрочно — пара завалилась. Ходить нельзя. Женский каблук тоньше, он менее устойчивый. Ответственности больше женскую пару делать. Надо все поставить правильно. У мужчин прилепил каблук чуть неровно, ну, и ладно. Мужскую обувь можно даже без супинатора делать. Никуда не денется на широком-то каблуке. А в женской паре всё точнее надо делать. Там и переменную часть надо правильно, устойчиво поставить, чтобы каблук не болтался, чтобы пятка не гуляла.

— А какую обувь интереснее делать?

— Интереснее та, что получается. Красивую пару всегда интересно делать. А бывает такая пара, что душа к ней не лежит.

— Ну, ведь если пара нужна для спектакля, если она задумана художником, то делать её все равно надо, независимо от того лежит к ней душа или нет.

— Сделаешь, а удовольствия никакого не получишь. А бывает, пара такая складненькая получается. Вот мы делали босоножки для спектакля «Дети солнца» для Светланы Амановой. Делёнки с рантом. Сочетание мужской и женской обуви в одной паре. Делёнки — это, когда отдельно делается пятка и отдельно союзка. На такую обувь никогда рант не делают. А мы сделали. И такая пара красивая получилась!.. Она и на колодке смотрелась идеально. А на ноге ещё лучше. Аманова одела и побежала. Ей приятно, и нам приятно. Так что у каждой пары своё счастье.

Беседовала Наталия ПАШКИНА