Новости

КРУГЛЫЙ СТОЛ «ДУХОВНЫЕ ТРАДИЦИИ. НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ТЕАТРА СЛАВЯНСКОГО МИРА»

25 октября в Конференц-зале Союза театральных деятелей РФ в рамках VIII Международного театрального форума «Золотой Витязь» состоялся круглый стол, со стенограммой которого мы предлагаем познакомиться посетителям нашего сайта.


Участники «круглого стола»:
Президент Международного форума «Золотой Витязь», член Патриаршего совета по культуре, народный артист России Николай Петрович Бурляев;
Председатель жюри VIII Международного театрального форума «Золотой Витязь» в номинации «Театр-малая форма», народный артист России Василий Борисович Ливанов,
Иерей Дмитрий Рощин
Вице-президент Международного форума «Золотой Витязь», продюсер Йован Маркович (Сербия),
Вице-президент Международного форума «Золотой Витязь», кинодраматург Маргарит Николов (Болгария),
Художественный руководитель Омского драматического театра «Галерка» Владимир Федорович Витько,
Доктор искусствоведения, профессор РАТИ-ГИТИС Нина Алексеевна Шалимова,
Главный редактор журнала «Театральная жизнь», член жюри VIII Международного театрального форума «Золотой Витязь» Олег Иванович Пивоваров,
Главный эксперт VIII Международного театрального форума «Золотой Витязь» в номинации «Театр у микрофона», ведущая радио «Голос России» Елена Алексеевна Гудкова,
Директор VIII Международного театрального форума «Золотой Витязь» Наталия Николаевна Полукарова


Н.П. Бурляев:

Доброе утро, дорогие друзья!
Восьмой театральный форум и мы начинаем восьмую конференцию. Давайте думать о том, что мы есть те христиане в театре, которые пытаются поставить вопросы, которые до нас не ставили: Богоугодное ли дело театр по природе своей? Об этом мы говорили прежде с богословами и прекрасными артистами. И давали ответ, что театр может быть богоугоден, если драматурги, если режиссеры и актеры приходят в театр, чтобы свидетельствовать об опыте обновленного, просветленного сознания, которое они выстрадали, чтобы через них «говорил Господь». Театр современный – он далек от того, чтобы мы могли утверждать: «Да, мы идем этой дорогой». Об этом вообще мало думают драматурги, режиссеры, актеры. И недаром отцы Церкви говорили о том, что два разных института – кино, театр и Храм. Они говорили так, что представьте, какой вы, возвращаетесь из Храма и, какой из Театра. Театр, как правило, это нечто эффектное, увлекающее, соблазнительное. В последнее время особенно пользуются этой внешней эффектностью, «эффектной пустотой» - как говорит Иван Александрович Ильин, заманивая в театры публику. Сейчас за публику надо бороться театрам, потому что нас ввергли в рыночное время. Рынок повсюду, культура тоже обязана, как говорят нам младореформаторы, должна жить по законам рынка, с чем никогда не был согласен «Золотой Витязь». И всегда мы говорили чиновникам от культуры, каждому министру, практически, приходящему на этот пост: «Пожалуйста, жизнь положите на то, чтобы побороться с Вашими младореформаторами, вывести культуру из рынка. Практически ни один руководитель культуры не рискует восставать против общего мнения, царящего в высших эшелонах, что все должно быть в рынке и культура тоже. Приснопамятный г-н Швыдкой открыто говорил, что культуру надо подвинуть на панель. Это он на коллегии говорил, удивляя деятелей культуры. Но все молчали об этом и потихонечку подвигались все на панель доходного промысла.
Можем ли мы привести примеры театра, который действительно содействует исполнению промыслов Божиих на земле, ставя это задачей?
Можем ли мы вспомнить достаточное количество театральных работ, в которых мы возносились душой?
Я прожил в искусстве 51 год. С 1961 года я был артистом Академического театра Моссовета. Вместе с прославленными актерами я выходил на сцену, на одни и те же подмостки: с Мордвиновым, Орловой, Марецкой, Раневской, Бирман, Плятт. Они это все несли в себе, потому что все, практически, были крещеные люди. Они все пришли из прошлой России, но они не могли открыто говорить об этом опыте со сцены. Они могли только нести этот духовный опыт, как его нес Мордвинов, человек православный, крещеный, певший в детстве в хоре в приволжском городке. И он всем искусством, всей своей сутью, утверждал именно эти высокие идеалы. Который был в высшей степени нравственен во всем, что он делал. Мы не можем отметить ни одной отрицательной роли у этого актера, которая бы не вписывалась бы в данный духовный поток.
Я помню несколько работ театральных, которые действительно обнадеживали и подтверждали, что театр в принципе может быть таким. В частности, удивительная работа Алексея Рыбникова «Литургия оглашенных». Я на эту работу детей моих водил, и показывал им, каким же может быть театр – одухотворенным, высоким. Действительно забываешь все в зале, глядя на то, что представлял нам Рыбников. Где было все так цельно и где все наполнение, драматургия уносили туда. И все помогало - и декорации, и музыка, и режиссура, ты уносился душой, очищался.
Когда мы проводим аналогичные конференции по кинофоруму, они более многочисленны, то прекрасно говорил на одной из киноконференций сербский киновед Божидар Зечевич о том, что в принципе любое искусство: будь то иконная живопись, вообще живопись, кинематограф – это же ведь должен быть вот тот квадрат, который помогает нам выходить в горний мир. Через икону мы выходим в горний мир, она нам помогает. Через кино, вот этот квадрат, мы не можем. Мы не можем говорить, что есть вот такие работы, что их много, которые нам помогают нашей душе выходить в горний мир. А ведь по промыслу-то божию кинематограф и должен был бы быть таковым, когда его изобрели братья Люмьер, вот этот квадратик, по промыслу божиему изобрели. В этот же год, кстати, когда изобрели братья Люмьер кино, в этот же год была в Париже явлена Туринская плащаница, где Господь нам запечатлел образ, отпечаток. И вот у кино с самого момента рождения было два пути: к Богу или преисподнюю, в доходный промысел или во исполнение промысла Божьего на Земле. Выбрали наши коллеги давно уже рыночный путь. А сейчас, вообще, многими решено, что это главный путь в области кино, театра. Театр еще борется как-то, театр дал отпор руководству бывшего Минкульта, которые попытались их потеснить на панель к рынку. Они все собрались и дали бой. Кинематографисты этого не сделали. И кинематограф, практически, как истинное занятие, стал все больше и больше вытесняться. Рынок, торгашество, понастроили кинотеатров с Dolby Stereo и попкорном, построено все на западные деньги. Апологет рыночного кинематографа некий Дондурей открыто в нашем диалоге мне говорил: «Что Вы? Все же потрясающе! Мы построили 1500 кинотеатров, а через там 5 лет – их будет 3000 по всей России». Я ему говорю: « А на чьи деньги Вы построили эти кинотеатры?» Д.Д.: «А на западные деньги». Так чтобы мы там показывали? Западное кино, американское. Вот этот самый доходный промысел понижает духовный уровень народа. Он падает все больше и больше. Подсаживается на иглу вот этого кино.
В театре процессы другие. Я все время говорю то о кино, то о театре. Но и театр тоже должен быть тем местом, которое помогает людям выходить душою в горний мир. Каков театр ныне, театр нашего славянского мира? «Золотой Витязь» очертил как бы то пространство, которым он будет заниматься. Это театры славянского мира. Это нам интересно. Есть очень много разных театров и театральных форумов. Они там занимаются и модерном, и постмодерном, и многим другим. Пусть они этим занимаются. У нас наше пространство, наша драматургия. Мы пытаемся побороться за русскую реалистическую школу актерскую, в которой учился практически весь мир. И Америка в том числе. Голливуд учился у наших прославленных актеров, на наших традициях и на нашем подходе к творчеству.
Каков театр ныне? За 8 лет мы показали на нашем конкурсном пространстве «Золотого Витязя» практически где-то около 200-х спектаклей. Главным образом это классика, русская классика. Поразительно как это влияет на детей. У нас был такой опыт, это было, правда, один год. Нам отдали Театр на Таганке, т.е. мы его взяли в аренду на 10 дней. У нас был в наших руках этот театр на10 дней: Малая и Большая сцены, и днем и вечером. Нам дали 20 тысяч билетов от театра и мы могли продавать. Но поскольку я протестую против такого подхода к искусству, когда мы делаем на этом деньги и как говорил Гете: «Песня, которая льется из уст – есть та награда, которая вознаграждает». Библия говорит: «Даром получил – даром отдавай». Нам дал Господь этот дар, мы делаем на этом деньги и нас еще продвигают на панель промысла и говорят: «Делайте деньги!»
Не так много работ мы можем припомнить. Даже на пространстве «Золотого Витязя», которые прямо говорят о том, что мы занимаемся богоугодным делом и то, что это действительно то, что содействует исполнению промыслов божьих на Земле. Иногда даже просачивается и пошлость к нам. Иногда по нашему недогляду мы и детскому жюри показываем то, что показывать нельзя.
Это для начала. Потом еще мы будем что-то дополнять.
А теперь я приглашаю выступить Нину Алексеевну Шалимову, доктора искусствоведения, профессора РАТИ–ГИТИСа.

Н.А. Шалимова:

Сначала хочу принести свои извинения за то, что мне надо убегать к студентам-заочникам. К сожалению, нельзя перенести занятие, очень жесткое расписание. Мне очень жаль, что я должна буду уйти, но зато со мной можно будет свободно полемизировать в мое отсутствие. Я потом непременно ознакомлюсь со стенограммой, потому что это очень интересно.
Мы в общем-то небольшим кругом собрались. Позволю себе пошутить: «А хорошего всегда мало. В конечном счете, на весь город – всего «Три сестры», и на всю губернию – всего один «Иванов»».
О театре на современном этапе. Здесь есть два аспекта проблемы, не равных по значимости, но одинаково важных для развития театра. Одну проблему Николай Петрович (Бурляев) уже обозначил – это проблема рынка. Я зайду к этой проблеме с другой несколько стороны и обозначу свое размышление, как противостояние театрального искусства и массовой культуры. Поскольку именно эта проблема мне кажется глобальной на сегодняшний день, и оттого, как она будет решаться в каждом конкретном спектакле, в каждой конкретной актерской работе – зависит, в общем-то, будущее нашего театра. В «Гамлете» заглавный герой формулирует при встрече с актерами, что актер есть зеркало и краткая летопись своей эпохи. И когда мы хотим представить себе, что такое 60-е годы в нашей стране, то лица Рыбникова, Ефремова, Ульянова - вот тех социальных героев, которые фигурировали в кинематографе и в театре играли первую скрипку, они нам больше говорят о духе времени, чем все, написанное исследователями нашего социума. В свою очередь, в 70-е годы, опять же - Даль, Янковский и т.д. В свое время, в 20-е годы, Немирович-Данченко поставил перед Художественным театром задачу: показать революцию не через размахивание красными флагами на сцене, а через глаза человека. И это оказались трагические глаза Хмелева – Алексея Турбина. Об этом я написала в статье в журнале «Станиславский», посвященной проблеме «Капитализм и театр». И руководители театра сделали совершенно замечательную вещь - они проиллюстрировали эту мою мысль, им принадлежит гениальная идея, они дали портрет Хмелева в роли Алексея Турбина. С этим глубоким взглядом, который волнует нас, по сей день.
Я задала вопрос: «По кому из актеров будут судить о духе нашего времени и о краткой летописи эпохи?» И они рядом с этим портретом поместили портрет «прекрасной няни». Вот по этой физиономии будут судить о нашем времени? Конечно, «прекрасная няня» отражает никак не искусство театральное, она отражает массовую культуру. Вот эта индустрия развлечений, которую порождает капитализм. Вспоминаю фразу нашего педагога по политэкономии капитализма, которая устало говорила: «Эпоха первоначального накопления капитала была чем угодно, только не идиллией». Вот неидиллистические времена и для нас вызов времени состоит, конечно, в этой агрессии массовой культуры, которая загаживает пространство вокруг нас – информационное пространство, пространство эфира. Я и в широком философском смысле говорю «эфир», и в узком – «телеэфир». Пространство, собственно, нашего духа. Вот эта загаженность пространства, когда выходишь на Тверскую, и у тебя ощущение, что ты в Стамбуле где-нибудь, конечно, не может не влиять на зрительское восприятие. И проблема, пред которой сегодня оказывается театр, это вызов времени. С одной стороны, вызов времени в красках, в фактурах, в объемах, в ракурсах развлекательной индустрии, которая проникает и в зримый образ спектакля. А с другой стороны, проблема, конечно, коренится в зрительском восприятии, она коренится в зрительном зале. Я позволю себе напомнить, что такой вызов времени русский театр уже принимал. Эта была первая, так сказать, генеральная репетиция, существования театра в условиях разгула и агрессии массовой культуры. Речь идет об эпохе либеральных реформ Александра Освободителя. Именно тогда происходит становление национальной актерской школы на материале драматургии Островского. Если посмотреть на репертуарную сводку того времени, 60-70-е годы XIX века. То мы увидим, как отдельные драгоценные создания Островского буквально тонули в своде репертуарной трухи. Я имею в виду оперетку, которые распространилась невероятно. Причем, чем дальше от императорской сцены, тем она становилась разухабистее, наглее, порнографичнее, откровенно. И разгул оперетки, теснивший и Островского, и историческую драматургию, и современную публицистику, на театре приобретал какой-то тотальный характер. Так вот критерий художества и народности театра, неразрывно слитые понятия, – все-таки был в Островском. И на этот счет никто не ошибался. И смотрели на Садовских, смотрели на Ермолову, смотрели на Савину, на Варламова, которого обожал весь Петербург и называл «дядя Костя». Они задавали критерий и высоту художества. Сегодня, при всей похожести, зеркальной, почти, похожести времен, второе, так сказать, вхождение в капитализм, когда возникают перед театром глобальные задачи показать глаза человека, врастающего в капитализм. С чем, это сопряжено? Через какие испытания проходит человеческая душа? Что она сохраняет? Что она теряет безвозвратно? Как она проходит сквозь эту жизнь? Вот этот вызов времени, на который должен дать ответ театр, сегодня сложнее, чем в середине второй половины XIX века. Потому что первое, что делает массовая культура – она смывает критерий, она его разбивает, она уничтожает саму иерархию культурных ценностей. А эта иерархия строится по вертикали. Она строится по вертикали: от наиболее простых (я имею в виду только театр), от самых простых театральных феноменов до уже сложных и требующих развитого художественного сознания. Вот сбить эту вертикаль, уничтожить ее, размазать, пойти на понижение сознательное. Вот эта философия постмодернизма - ни в ее эстетическом эстетизме, извините за тавтологию, а в ее нормальной жизненной философии, когда успех равняется таланту. Сразу же вспоминаются слова героя Достоевского: «Деньги – это такая проклятая сила, что они даже таланты дают». Игра слов на библейском, где талант - была мера денег.
Театр должен устоять в ситуации умолчания. Вот сейчас после долгого перерыва вышел первый номер журнала «Театр», в котором вообще не упоминается ни Малый Театр, ни БДТ, ни Александринский театр. Ни целый ряд других театров России не представлен в этом «Театре», а все только территории, обжитые захваченные деятелями от массовой культуры в сфере театрального искусства. Нынче массовая культура имеет своих идеологов, и они очень образованы, знают много иностранных слов, и умело ими жонглируют, вот так скажем. Поэтому театр, который выстаивает в этой ситуации, делает большое дело: он сохраняет духовную основу нашего театра. Театр возник, как дело абсолютно языческое, почему и был проклинаем христианскими мыслителями, и не только православными, но и теми, кто уклонились. Но церковь, которая взяла на себя сложнейшую задачу охристианивание эллиновского, охристианивание языческого мира, естественно на протяжении столетий охристианивала и человека театра, и театр, как таковой. И сама идея театра, как служителя чего-то более высокого, чем театр, идет, конечно, от христианского мировоззрения, которое целиком и полностью сосредоточилось в центральном понятии русского театра, выработанному к началу XX века, а именно в сверх, сверх задаче. И я должна сказать, что именно против сверх, сверх задачи и выступают идеологи массовой культуры, которые утверждают, что театр – это всего на всего место для игры. А кто играет? Как играет? Во что играет? Это абсолютно непринципиально! Конечно, театр место для игры. И когда мы говорим, что театр – это Храм, это Парламент, это Кафедра, то мы помним, что это только метафоры. Но когда театральные мысли вырабатывают именно эти метафоры, а, ни какие-нибудь другие, то это что-то значит. Так вот идея сверх сверх задачи, собственно, и питает лучших деятелей современного театра, хранящих национальные традиции русской культуры, которые выражаются как раз вот в этой устремленности по духовной вертикали. И чтобы не быть голословной, я приведу примеры, в которых совершенно очевидно по спектаклям, что Театр жив в его самых лучших качествах и не сдался на милость массовой культуры, не будучи подкуплен ни успехом, ни деньгами, ни медийностью, ни публичностью в любых ее формах. И первое имя, которое я здесь должна назвать, это театр Афанасьева в Новосибирске. Можно вспомнить театр Бычкова в Воронеже. Можно вспомнить театр Рогульченко в Краснодаре. Можно вспомнить театр Воронцова в Ярославле. Т.е. те ростки, живые, вызывающие активный отклик в зрительном зале, которые кровеносно, корнево связаны с великой национальной традицией русского актерства. Спектакли как выражение духа времени, заставляющего возвышаться душу человека. Этот театр у нас еще жив. Не только в России, но и в обеих столицах. Достаточно назвать и Малый Театр, сохранивший и гордую осанку, и достоинство в сегодняшней театральной ситуации. Достаточно назвать театры, оказавшиеся в очень сложном положении после ухода своих художественных руководителей, идеологов, отцов театра - как Большой Драматический Театр, потому что без Товстоногова, любой другой главный режиссер будет хуже. Это естественно, даже психологически. И когда Чхеидзе берет театр, сохраняет лучшее, что в нем есть и ведет его сквозь все рифы современности - это очень важно. Мы можем назвать и целый ряд других театров. Мы можем посмотреть, как упорно Фокин возвращает жизнь Александринскому театру, который чуть ли не 30 лет находился в нитях и никак не присутствовал своими спектаклями на театральной карте России. Т.е. театральное искусство отвечает на вызов времени тем, что работает либо поверх массовой культуры, либо мимо нее, либо вопреки ей. Мне вот это кажется наиболее важным, потому что в середине XIX века другой художественной альтернативы реализму, формирующемуся в его классических формах, не было. Сегодня реализму в его классических формах существуют художественные альтернативы и ни одна из них не может. Потому что мы можем посмотреть на создания модернистского театра, мы можем посмотреть на создание постмодернистского театра и назвать такие имена, как Погребничко, театр около Станиславского или Анатолий Правдин, Экспериментальная сцена театра Балтийский Дом. Режиссеры, которые 20 и больше лет строят свой театр. Этот театр он нереалистический. Он модернистский, либо постмодернистский, но в нем есть тоже стремление по вертикали, которая питала Русский театр на протяжении всей истории его существования. И поэтому, мне кажется, что разделять сейчас по эстетическим направлениям театр не очень верно. Мне кажется, что главное разделение, еще раз повторю, проходит между театральным искусством - реалистическим, модернистским, постмодернистским, символистским, неважно лишь бы это имело отношение к искусству, - и массовой культурой, когда возникает уж целый театральный феномен под названием «глянцевый спектакль» или «гламурный спектакль». Вот, так сказать, театр, сдавшийся на милость массовой культуры. Мы имеем возможность наблюдать театральные работы, в которых у актеров нет ничего, никакого права: ни профессионального, ни человеческого, на исполнение центральных ролей, кроме одного – медийная физиономия, извините за выражение. Требование медийности актерам в главных ролях – это тоже вызов массовой культуры. И театр, даже самый реалистический, сдается на милость массовой культуры, когда назначает на роль не по праву таланта, я уже не говорю про то, что, вообще-то, слова роли нужно обеспечивать человечески, нужно иметь на них право. Сейчас об этом вообще, так сказать, стыдливо умалчивается, а между тем это самое главное. Как говорил господин Донатас Банионис, чтобы произнести со сцены: «Быть или не быть» - надо до этого додуматься. И он возмущенно говорил по поводу одного из таких Гамлетов медийного лица: «До чего может додуматься этот мальчик?» А в его задачу не ставят задумываться. Вот вызов времени в феномене массовой культуры – это то, на что сейчас отвечает наш театр и, я подчеркиваю, те явления в современной театральной жизни, в которых этот ответ достоин. Достоин нашего великого прошлого и вселяет надежду на то, что у нашего театра есть будущее.
Вот очень коротко я обозначила ту проблему, которая сегодня, мне кажется, особенно важной.
Н.П.: Бурляев: Благодарим Нину Алексеевну за выступление.
О.И. Пивоваров:
Я с колоссальным интересом прослушал Нина, Ваше сообщение. И оно очень личное, и оно очень тревожное. Я только два момента хотел, потом может быть, при случае, поговорим более подробно.
1. О глазах. Ну, конечно, это преувеличение, потому что глаза, великие глаза великого Хмелева существовали уже в контексте поросячьих глаз, и следом за Турбиным придет на долгие годы Полиграф Полиграфович Шариков. Поэтому там не так все просто с этими глазами, в которые, четырнадцать раз подряд Сталин был на спектакле «Дни Турбиных», запись есть в книге Художественного театра, и вглядывался в эти Хмелевские глаза. За это время, я все-таки думаю, глаза Смоктуновского, глаза Василия Борисовича, глаза Николая Петровича останутся, глаза Маковецкого. Ну не думаю, что прямо так «няня» выразит наш век.
2. И о рынке. Что прямо, как черта боятся рынка? У нас тем более его нет. И замечательно Салтыков-Щедрин сформулировал, я думаю, что сегодня, это абсолютно точно выражает то состояние, в котором мы живем: «Чумазый рынок». Там, где настоящий рынок Европы, там очень себя хорошо чувствует искусство, профессиональное искусство, некоммерческое искусство, немассовая культура. Там умеют отделять зерна от плевел. Настоящий рынок, как и капитализм – это не так страшно. У нас ни того, ни другого нет. Мы еще не знаем, что это такое. Мы живем в чудовищной судороге, которые выдают за рынок и капитализм.
Н.А. Шалимова:

Олег Иванович, я благодарю Вас за реплику и хочу пояснить мою мысль точнее, которую я, наверное, не до конца сформулировала. В общем-то, я имела в виду, прежде всего, тот тип духовности, который Бердяев назвал буржуазной духовностью. И я говорила, прежде всего, о ней. Суть ее заключается в невозможности для данного человека взметнуть, посмотреть поверх, оторваться от мирского, от житейского, от меркантильного, от материального; это закрытие горизонта. Чтобы совсем коротко сказать: «Рожденный ползать – летать не хочет». Вот буржуазная духовность – это духовность человека, который летать не хочет, считая, что человеку не положено летать. Вот, когда я говорила о враждебности буржуазного мира самому духу искусства. Я имела, прежде всего, вот это, когда говорила, что проблема в зрительном зале, проблема в зрительском восприятии, сформированного массовой культурой, сформированного энергией потребления под девизом: «Ведь я этого достойна или достоин». Выясняется, что человек, который живет в этой системе ценностей, он не достоин хорошего театра.

Н.П. Бурляев:

Я очень уважаю Олега Ивановича Пивоварова, но я должен ему возразить по поводу его реплики: «Чего же так рынка то боимся?» Рынка мы не боимся! Мы лично, т.е. я лично, я про себя говорю, я категорически не принимаю рынок в области культуры.

О.И. Пивоваров:
Но Европа то живет по этим законам.

Н.П.Бурляев:
Но и пусть себе живет.

Н.П.Бурляев:
Буржуазная культура, она, к сожалению, за последние десятилетия очень просела. Нет великих живописцев, нет великой музыки. Все на потребу публики – вот, что такое рынок, работать на потребу публики. Еще Маяковский говорил в «Клопе» : «Сделайте мне красиво, сделайте мне смешно».

О.И.Пивоваров:
Это называется базар, а не рынок. А настоящий театр европейский ничуть не слабее нашего. Вы же ходите на фестивали и все видите. Зачем же вы так?

Н.П. Бурляев:

Но по поводу рынка я закончу мысль. Вот Вы говорите, что в Европе, в мире это так принято и т.д. Они это приняли как идеологию к существованию, и они это получают, они пожинают плоды. Но даже и на Западе идет гигантская поддержка государством театров. ( О.И. Пивоваров: «Ну, я об этом и говорю».) Им выдается где-то по 20 млн. евро только на один театр и уровень там очень высокий это правда. О духовности мы говорить не будем, потому что то, что я там видел в Венской опере оперетту – это блистательно, это праздник и праздник реальный. И видно, что деньги вложены громадные: и в этот оркестр, который играет и оглядывается на сцену с актерами, и актеры переглядываются с оркестром, и все сытые и все довольные. Костюмы экстра класса, декорации феноменальные, а о духовности я не буду говорить. Это праздник форм. Так вот я лично был и останусь категорическим противником рынка в области культуры. Я приложу все силы, чтобы доводить до нашего руководства понимание того, что невозможно выпускать из рук вот это духовное оружие. Падает нация, потому что позволили это падение и сказали: «Ладно делайте сами, что хотите - кино, театр». Вы хотели свободы – вы ее получили. И начали воротить, что хотят всюду. И вот мы сейчас пожинаем. Ну ладно мы, у нас уже есть духовный опыт, но наши дети. Я помню письмо-проклятие девочки Веры, по-моему, в одной из центральных газет, которая умирает от СПИДа в 22 года. Она бросает, практически, не прямое, но явное проклятие нам: отцам, дедам, тем, кто сами прожили жизнь, относительно порядочную, кто как мог, потому что были законы нравственности в культуре Советского Союза. Там пойди, попробуй пробей безнравственный сценарий – не получится! Так вот сами вы, мол, прожили, отцы и деды, а нам, что вы оставили? Куда вы нас ввергли? В какой мир? Это мы их ввергли, в частности, руководство от начала перестройки. Они это приняли – эти условия игры без Сатаны, понимаете? И теперь, когда руководителям государства говорят, одному из руководителей, это было показано по телевидению: «Ну как же Вы допускаете это все! Ну сделайте хоть что-нибудь! Но Вы же калечите наших детей и телевидением и .. ». Он ответил: «Извините, демократия». Т.е. это руководство государства Российского боится, а, что они там скажут. Мол, Вы там опять, так сказать, наступаете на свободу голубых и т.д. Кстати, эта тема тоже очень важная. Только что убрали с поста Мэра, а я – гей, и я не буду оценивать правильное ли это решение, это решать руководителям. Но, что делают голубые, первым делом, обращаются к новому Мэру с требованием допустить эти парады геев по главной улице Москвы. Что это такое? И что мы это будем допускать? И будем прятаться так же, как весь западный мир? Он прячется от этой темы и говорит: «Нет, все равны. Они тоже люди». Ну люди – да, но чем они занимаются? Грехом они занимаются! Почему мы должны это показывать, так сказать, детям нашим, чтобы дети видели, как они идут по улице эти братья, голубые. Ну, грех, так пойди, если ты понимаешь, что это грех – пойди в Храм, покайся и не греши. Это грех! Это величайший грех! И Россия, Москва, не должны заниматься попустительством. И я прошу, так как здесь рядом представитель Патриарха в Совете Культуры Патриаршем – отец Дмитрий, довести до Патриарха мнение творческой интеллигенции о том, что церковь наша должна выступить по поводу этой темы. Нельзя допускать во имя наших потомков это безобразие.

Отец Дмитрий Рощин
Я передам его Святейшеству, если буду иметь такую возможность. Спасибо за представленное слово. Я далек от театра стал совсем, к сожалению, в связи со своей священнической занятостью. Я хочу сказать о личности, потому что церковь, которой мы принадлежим, она преобразует мир через преобразование, преображение, изменение личности. Во все времена, здесь упоминались глаза, люди, великие артисты – это все были личности человеческие. И в 60-е, 70-е и любые другие годы, если что-то происходило где-то, не только в театре, а в любом направлении человеческой жизни: некая революция или событие, то всегда за этим стояла личность, и вслед за личностью создавался театр или создавался фильм или создавалось направление. Поэтому, конечно, Церковь - она антиреволюционна, и она не участвует и не поддерживает, в основном, во все периоды своей истории, не поддерживает неких революционных человеческих преобразований массовых, поскольку Церковь занимается, это ее главная задача, она занимается личностью. Проблема в воспитании личности, проблема преображения личности – это очень сложная проблема, особенно сегодня. Вы знаете, сейчас очень много говорят, и я согласен с этим, что социализм наш он имел некие нравственные категории высокие и давал запрет не всяческую порнографию и душевную и физическую. И это замечательно. Но вот в этом есть некий парадокс, потому что то, что имело такой высокий нравственный ценз, должно было быть по идее основой, на которой могло быть очень многое построено. Но вот удивительно, что имея такой высокий нравственный ценз – оно такой основой не оказалось! И, к сожалению, на этой высокой, такой нравственной, социалистической, так скажем, основе, на которой мы все были воспитаны, на ней не удалось ничего построить. И вместе с ее падением, с падением этой системы совершенно рухнула и распалась сама эта основа. И те люди, которые были личностями, к сожалению, приходится это констатировать, они как раз и тянули западное одеяло сюда. И театр, и кино - не то, что они производили, не то, что они показывали, потому что цензура была очень строгой. А их жизнь, взгляды, обращенные к Западу, их стремление туда, их внутренний распад, их внутренний, к сожалению, разврат, он дал те плоды, которые мы сегодня пожинаем и за которые мы отвечаем. Церковь сегодня стоит перед невероятно сложной задачей. Наверное мы, как никогда, растеряны, как никогда окружены. Точно так же, как театральный мир и искусство в высоком понимании этого слова окружено со всех сторон массовой медийной культурой, точно также и церковь, как в свои самые тяжелые периоды и времена, окружена совершенно со всех сторон языческим миром. Нам, русской церкви, здесь, на русской земле, приходится русским людям, совершенно, заново объяснять основы Евангелие. Не осталось в народе, практически, ничего, что связывало бы народ с его корнями, с его происхождением. Я помню замечательные слова одной женщины, высоких кровей, которая сказала: «Что такое была Советская Власть? Я помню время, когда не было Советской Власти, когда я была маленькая. Вот сейчас, я все еще живу, и уже нет Советской Власти». Но разрушение, распад, произошедший за это время, он колоссальный.
Вот здесь говорят очень много о духовной составляющей. Это вопрос очень, очень сложный. Человек – трехсоставен, как говорится, он состоит из Духа, из Души и из Тела. И дух, сегодня, совсем не виден, к сожалению. И Дух не виден, который должен стоять во главе угла, который должен руководить человеком.
Вот было открытие фестиваля театрального форума «Золотой Витязь» в Театре Фоменко П.Н. Мне посчастливилось служить в Храме, я являюсь, практически, настоятелем Храма, и ко мне ходит половина труппы Фоменко. Вот я являюсь духовником половины труппы Театра Фоменко, не меньше, чем половины. Это замечательный театр. Фоменко удалось сохранить этих своих «детей», которых он воспитал в относительной чистоте. И это видно, личностно видно, что они, несмотря на то, что уже все взрослые люди и седые, некоторые, но они все-таки, как ни кто другой смогли пронести эту юность свою и чистоту. И на репертуаре театра это видно. Хотя, несмотря на то, что они являются моими прихожанами, я был только на трех спектаклях этого театра. Мне очень сложно найти время, да и у меня нет, честно говоря, такого большого интереса к этому внутреннего. Но это уникальная история с Театром Фоменко. Здесь, вот, вспоминали про театр Погребничко, я в свое время, в юности, не вылезал из этого театра. Видел все его спектакли по нескольку раз, потому что там была какая-то попытка, в том числе, и сохранение чистоты. Но, к сожалению, к великому, христианской попытки там опять не было, потому что там было великое брожение умов и было некое духоподобие.
Мы, христиане, стоим на твердой позиции, которая противна всему миру. Эта позиция очень простая. Эта позиция – она всем известна, что только Христос является силой, что только Христос является Богом и только через Христа преображается человек. Вслед за преображением человека, как говорит Преподобный Серафи́м, Саро́вский: «созижди мир в душе твоей», т.е. преображение, т.е. стяжи Дух Святой, стяжи Христа, и вокруг тебя спасутся тысячи людей. Это имеет отношение не только же к Святым или к подвижникам, а к любому человеку. Одной замечательной театральной актрисе ее духовник говорил, когда она восклицала: «Как же можно играть на сцене?» Он говорил: «Делайте все во славу Божию!». Такие замечательные слова! Но они очень глубокие. «Но есть роли, которые никак не могут быть во славу Божию», - говорила актриса. А он говорит: «А Вы все равно играйте во славу Божию!» Т.е. человек, которого коснулась благодать божественная, он является – хочет он этого или нет, умеет он это показать или не умеет, - проводником этой божественной благодати.
Вот вопрос личности, мне сложно говорить о театре. Я в свое время, я заканчивал ВГИК, у меня режиссерское образование. Я учился так же у Кшиштофа Занусси, замечательного режиссера и очень высокого человека, человека огромной культуры внутренней. Он когда-то, давным-давно, хотя он является, наверняка, Николай Петрович меня поправит, в том, что он является проводником, конечно, чисто западных идей и европейских идей на нашу территорию и таким активным проводником. Но в его словах всегда было очень много толку. Он говорил в свое время, хотя он до сих пор работает в театре и делает замечательные спектакли, что Театр – это музей. Да, я воспринимаю театр не только, как музей, а скорее, сегодня, я воспринимаю, именно личностно, как некую территорию где-то на Новодевичьем или Троекуровском кладбище. Потому что личности театра, громадные личности, они в основном, простите меня, на моей памяти все там. Сегодня сложно набрать несколько имен, которые являлись бы человеческой силой и человеческой личностью, через которых можно было говорить всерьез. Поэтому театр не противостоит массовой культуре не потому, что он совершенно развален или разрушен или потому, что нет государственной поддержки. (Я слышал, что в Москве только 300 театров.) А потому, что нет, и не существует внутри театров, к сожалению, на сегодняшний день личностей, которые могли бы самую сложную задачу осуществить, думаю, я правильно ее сформулирую, самую сложную задачу - задачу христианизации театра. Христианского театра быть не может по существу. Вот есть театр «Глас», так называемый, православный, еще что-то. Смотреть на это сложно. Да, человеку искушенному, человеку более или менее разбирающемуся в искусстве и в театральном искусстве, это невыносимо тоскливо все. Все попытки сделать некое христианское действие, я говорю как священник, они, к сожалению, наполнены всякой пошлостью, они не красивы, они малокультурны и т.д. и т.д. Поэтому сделать просто в прямую христианский театр или христианское представление, наверное, странно и неправиль