Новости

Полный аллес капут!
Виктор БОРЦОВ: «Ну что сказать о себе? Волосы дыбом, уши торчком — старый м... с комсомольским значком!»

МОСФИЛЬМ
Сегодня неподражаемый, добродушный, немножко нелепый Савва Игнатьевич из «Покровских ворот» отметит свое 70-летие. Все такой же обаятельный здоровяк, за четверть века он изменился только внешне: поседел, постарел, зарос бородой. А в остальном...
Большой, сильный. И слабый одновременно. Он по-прежнему как ребенок — все на лице написано. Если грустит, то чуть не плачет. Тогда его голос становится тихим-тихим, бормочет себе что-то под нос — слов не разобрать. Если смеется, то таким громогласным раскатистым смехом, что невольно начинаешь хохотать вместе с ним. Ну настоящий Савва!.. А в миру — замечательный актер Малого театра Виктор Борцов.
— Поиграть в цитаты из «Покровских ворот»? — удивленно переспросил он. — Ну если вы говорите, что это ваш любимый фильм, почему бы и нет. Давайте попробуем — интересно, что получится.

«До слез знакомый образ»

— После «Покровских ворот», уверен, имя Савва приклеилось к вам раз и навсегда. Мне, например, так и хочется назвать вас Саввой Игнатьичем.
— Ну поня-я-ятно: покажут фильм по телевизору, и вот тут, во дворе подходят: «Савва, Саввушка, иди, там Маргарита Павловна ждет». Ты не понимаешь: кто это, что это. Ну и ляпнешь, бывало: «А где она?» Они, дураки, смеются.
— Ну что поделать, Виктор Андреевич, такая уж у вас колоритная и очень узнаваемая внешность.
— Да ну, сейчас уже мало кто помнит — лет-то сколько прошло. Вот случай был. С одной знакомой актрисой возвращаемся после спектакля. Сели в метро, разговариваем. И вдруг смотрю: в конце вагона на полу лежит бомжиха. Спит. А тут объявляют, что поезд пойдет в депо, мол, просьба освободить вагоны. Ну и мы решили разбудить эту женщину, бомжиху значит. Потолкали ее, а она глаза открывает и в упор на меня. «О! — говорит. — А у меня с тобой кассета есть». Представляете: я проехал весь путь, никто меня не узнал, а эта тетка только очнулась и — на тебе.
— Да, но самое главное отличие вас от Саввы Игнатьевича — это ваша борода. Почему вдруг решили отпустить?
— Я работаю в Малом театре...
— А, добавляет благородства чеховским и островским персонажам?
— Не-е-ет, ну при чем тут... Чтобы не клеить ее каждый раз, не вставать в очередь к гримеру. Вот приклейте себе, и потом снимите — посмотрим, что с вами будет. Очень неприятная штука.
— А если роль безбородая?
— Ну так сбрею! Но у нас в основном кого приходится играть? Царь Федор, царь Борис, купцы разные — вот с бородкой и хожу. Перед спектаклем, конечно, мне подбреют все аккуратненько. А то, знаете, выхожу из театра, подходят поклонницы и говорят: «Знаете, у вас бородка должна быть как у женишка. Нельзя такую большую носить». И куда деваться — приходится следить... А однажды приезжаю в Новосибирск, поселили меня в гостиницу, а там — съезд бандитов. Попадаю с ними как-то в лифт. И чего-то там один, какая-то «шестерка», полез на меня: «Эй, ты чё!» А другой, пахан его, что ли, посмотрел на меня и так одобрительно: «Бороду носишь. Бороду носят мужики и гении». Теперь понятно, зачем бывает нужна артисту борода?

«В нем есть начиночка — что-то подлинное»

— Как думаете, что про вас говорят знакомые?
— Вы знаете, 15-го числа будет передача, и там штук восемь коллег будут говорить обо мне. Я не знаю — что. Вот и посмотрим, что они обо мне скажут. Все скажут. Скажут как есть. Но, думаю, плохого говорить не станут.
— Ну понятное дело. Во-первых, юбилей...
— Во-о-от и-именно, вот именно...
— А сами себя могли бы в нескольких предложениях охарактеризовать?
— Нет. Зачем?.. (Неожиданно заливается смехом.) Волосы дыбом, уши торчком — старый мудак с комсомольским значком. Это вас устроит?
— А в вас что-нибудь есть от Саввы? Например, говорят, большие люди — сплошь добряки.
— Ну, наверное, так. Но что же я всех маленьких сейчас буду судить, что ли, скажу, что самый лучший, самый добрый? Да нет же. Никакой я не ватный, не добрый. Я жизнь прожил, и не все у меня хорошо...
— Были тяжелые моменты?
— Хм, моменты! У вас газеты не хватит, если я начну все перечислять... Моменты... (Тяжело вздыхает.) Я пришел аппендицит вырезать: семь человек в палате — шесть уходят, а я лежу с распадом крови. Молодой, только пришел в театр, одну лишь роль сыграть успел. Я, конечно, ничего не знаю: лежу, влюбился в медсестру. А врачи между собой шушукаются: «Все подтвердилось — скоро карточку в театре повесят». Поначалу-то думали, что желтуха — глаза стали желтые, а оказалось — перитонит. Засандалили мне четыре операции, потом еще и швы вскрывали — выяснилось, что сделали плохо. Ой, чего рассказывать-то... Было время, у меня сердце побаливало. А потом я в этих «Гардемаринах» упал с кареты — и прямо под копыта лошади. В общем, потерял сознание. Но что главное: с сердцем — все в порядке. Казалось бы: шок — черт-те что могло произойти. А так бывало: идешь, прихватит — вроде бы ни с чего. Вот такие вещи, если вас это интересует.

«Это, брат, сон! Хожу и жмурюсь»

— После «Покровских ворот» не жмурились от сияния славы?
— Да уж. Помню, только вышел фильм, и Миша Козаков устроил какой-то вечер. Я пришел. И подходит ко мне один космонавт, очень известный. Тычет в бок свою жену и, показывая на меня, шепчет ей: «Это же он. Ты видишь — тот самый». Я так приосанился, мол: да, это я. А она вдруг состроила такую кислую физиономию, отвечает мужу: «Да я вижу — он другой». Разочаровалась, видишь ли. Ей нужен был тот — Савва! Но такого ведь быть не может. «Мы так полюбили вашего персонажа!» (Театрально заламывает руки, изображая зрительский восторг.) Да нет его, господи!
— Правда, что изначально Козаков видел в роли Саввы — Никиту Михалкова, а вместо Равиковича и Инны Ульяновой должны были играть Андрей Миронов и Гундарева?
— Наверное, так и было. Я потом уже об этом узнал — через 25 лет после выхода фильма услышал от Михалкова: «Я должен был играть Савву». Вы понимаете, раньше, когда начинали картины, актеров искали по всему Советскому Союзу. С Гундаревой я должен был пробоваться — не смог в этот день из Свердловска приехать. А Миронов якобы должен был играть Хоботова. Но Миша сказал так: «Чтобы Миронов играл Хоботова, ему надо чулок на лицо надеть». А больше я ничего не знаю.
— У фильма целая история: его то клали на полку, то вновь разрешали. Сильно переживали?
— А как же, миленький! Конечно, одно расстройство. Почему? За что? Ничего же не было понятно. В это время Коренева уезжает в Америку — еще один удар. То, что фильм все-таки вышел, — это, конечно, заслуга Миши. Перед тем как запретили, он уже успел его везде прокрутить: в ВТО, в ЦДРИ, в Доме кино...
— Кстати, вы стали одним из виновников запрета фильма. Невольно, конечно. Но ведь именно ваш Савва якобы опорочил светлый образ фронтовика, ветерана войны.
— Да. Было так: на пробе к сцене в ЗАГСе я надел одну медаль. А потом, когда снимали уже по-настоящему, какая-то зараза принесла планку с четырьмя медалями. А их не разорвешь! Вот и начали говорить: издевается над ветераном... Но, должен вам сказать (переходит на заговорщицкий тон), роль-то не положительная.
— Почему?
— Это я ее положительной сделал. Размазывает еврея по стенке — все содержание пьесы. Понимаете?.. Меня когда пригласили, сценарий сначала не дали почитать. Просто сказали: «Савва твой — такой артист двора». А я жил в таких дворах. Вечером приходили мужики, садились на крылечке, курили, отдыхали, играли в домино. И они чудили, хохмили — это был самый настоящий театр. Среди них, конечно, был какой-то самый главный. И я вспомнил такого, из своего детства. Он на наших глазах вырос, отслужил, стал шофером, макинтош носил, вот так двигался определенным образом. Его я и думал сыграть. Но когда я прочел, у-у — это же мрачно. А Миша говорит: «Вот мне и нужно было, чтобы ты спрятал все это за «Волгу-Волгу».
— Сейчас, наверное, «Покровские ворота» уже не пересматриваете?
— Да нет, ну почему... Раньше, когда у меня не было видео, и показывали, а я вдруг занят, — даже нервничать начинал. А сейчас...

«Это в твоих руках все горит, а у него в руках — все работает!»

— Можете назвать себя практичным человеком?
— Не-е-ет, абсолютно. Что вы, я весь в театре.
— Ну розетку починить, картину повесить...
— Упаси господь. Как раз вчера розетка сломалась — искры били на всю стену. Ну позвонил: ко мне пришли и починили. Нет, вы знаете, я все это уже прошел — и огороды во время войны вскапывал, и червей в саду ковырял. Ну зачем мне это надо? Тем более понимаешь, что сам скоро к червям пойдешь. Мне что нужно: вот — скамеечка, зелень. Только сегодня, кстати, открыл это место. А я, идиот, живу чуть ли не напротив и ни разу здесь не был. Понимаете, артисты... Яковлев, например, помню, приезжает на концерт в Щёлоково. После выступления выходит с черного хода. Через кочегарку, прямо по кучам угля. И спиной ко всем садится. Почему? За сезон устаешь от людей, вот и все. Вот прийти сюда, в этот парк, сесть и смотреть — больше ничего и не нужно. Дня три посидеть, и можно жить дальше.

«С утра заправляйся. Мозги — они тоже этого требуют»

— Судя по вашей фигуре, покушать вы явно не дурак?
— Сейчас я худею. Уже несколько дней.
— Зачем, тоже для роли?
— Да нет, напугали диабетом. Я потом проверил — все вроде нормально. Но так, на всякий случай...
— Всегда были таким упитанным?
— Да что вы — военное детство! Худой был, конечно. Кстати, когда я только начинал играть, к нам в Оренбург приехал Броневой. 25 лет ему тогда было. И вот он мне сказал: «Витя, а у тебя будет живот». А я — худой мальчишка 19-летний. «Почему?» — спрашиваю. «А по походке видно».
— Наверное, готовить любите?
— Терпеть не могу. Нет, ну могу, конечно, положить из кастрюли в сковородку, разогреть. Пельмени покупные могу сварить... Сейчас, правда, их надо бы отставить.

«А кто не пьет? Назови! Нет, я жду»

— По этому делу как?
— А никак. Разве что шампанского выпью, да и то теперь нельзя. Говорят, лучше водку пить. А эту водку сейчас чуть ли не в ванной делают. Поэтому нет — не пью.
— А как же разгульная театральная жизнь, знаменитый ресторан ВТО?
— А-а! Это было и прошло. Как только тронулись цены, как только Володя Носик пришел туда, а ему сказали: «Простите, прочитайте, сколько стоит боржоми». Он прочел и вышел. Вот и все. А раньше с тремя рублями можно было зайти и просидеть там всю ночь.
— Вы там были частым гостем?
— А как же! Я же на Станиславского жил. Так что к утру все перли к нам в общежитие.
— А кто входил в вашу компанию?
— У меня была комната, напротив жил Соломин с женой, дальше — Коняев. А Роман Филиппов просто так приходил ко мне ночевать. Он жил в квартире самого Качалова! Но ему там было скучно, и он частенько бывал у нас. Кто еще?.. Федька Чеханков, Лева Борисов — масса людей, все заезжали к нам на огонек. Но жизнь, понятное дело, разводит.
— С компанией из «Покровских ворот» тоже?
— С Равиковичем нас как-то свели — мы должны были озвучивать какую-то рекламу. Ну, конечно, встретились как родные — обнялись, сразу стали анекдоты друг другу рассказывать. И очень горько, что с Броневым почти не вижусь. Конечно, мы уже и люди другие, но воспоминания остались очень приятные.
— С Меньшиковым, наверное, еще реже встречаетесь?
— Однажды совершенно случайно встретились. Шел я как-то прямо здесь, возле дома, ночью, и он меня по походке узнал. Я даже удивился. Вот единственный раз, когда я его видел. Нет, вру. Меньшиков еще меня приглашал на спектакль. Замечательный был у него спектакль — «Игроки».

«Познакомился я однажды с женщиной. Выдающейся красоты»

— Можете продолжить?
— Нет. Знакомился, конечно: и с «выдающейся», и с «невыдающейся». Нет, нечего рассказывать.
— А я-то думал, сейчас расскажете, как с женой познакомились.
— Мне 70 лет, ну с какой женой?! Мы даже не познакомились — нас сосватали. Слава богу, жена есть — Бог послал. Не сразу, кстати. Нет, я не хочу об этом говорить.
— То есть ловеласом вас не назовешь?
— О чем вы говорите, все уже давно проехали. Я живу на диване. Живу на диване и смотрю телевизор. И с работы бы еще засветло вернуться. Потому что у нас тут во дворе живет один... как его... ну этот, знаменитый телеведущий — так ему однажды ночью по башке дали. Хоть иди да оглядывайся. Была бы машина — дело другое.
— А чего не купите?
— Да была у меня, когда еще в Чертанове жили — жена возила, сам-то я в машинах ни бум-бум. А сейчас здесь, в центре, на Киевской. Кстати, этот вход в метро — это же ужас, помойка. Так я иду на остановку, сажусь на троллейбус и через всю Москву еду в Малый театр. Лишь бы проехать по чистому месту... Ой, я даже забыл, о чем вы спрашивали. Про то, какой я ловелас, что ли? Все было, конечно, все было...

«В своем немолодом уже возрасте веду иллюзорный образ жизни: хожу в кино на последний сеанс, три раза был в оперетте»

— Из чего состоит ваш досуг?
— К роли готовлюсь.
— И все?
— Ну когда сезон. Роли большие, их повторять надо.
— А так, чтобы вечерком пойти с женой, скажем, в кино или в театр?
— А что бы вы предложили посмотреть? Да еще с женой.
— Почему: «да еще с женой»? Это что-то меняет?
— Не знаю, как с ней приду — так плохой спектакль. Сейчас если одному удается выбраться, так ей и говорю: «Ты бы не высидела». Другое дело, есть спектакли, на которые еще и не попадешь. Вот я бы сейчас к Райкину поехал. Но на чем? Даже не знаю, где это. Театр находится в таком месте, что попасть туда могут или люди, которые живут рядом, или нужно на машине ехать. Так и не был ни разу.
— Но есть же много театров в пределах Садового кольца?
— Так что же, мне пешком туда идти? Извини меня, пока дойдешь, три раза обосс... Ни одного же туалета в городе нет.
— Ну а кино?
— А что кино? С кино проблем нет. Вон у меня видеопрокат поблизости.
— Что там берете?
— Все что угодно. Но я не смотрю фантастику, не смотрю мордобой, ужасы...
— И что же остается?
— Разговорник. Чтобы в таком вот галстучке и рубашечке сидели люди и чтобы я не смог оторваться.

«Савва Игнатьевич, в конце концов, выйди на первый план»

— В Малом театре вы один из самых востребованных актеров, а вот в кино, кроме «Покровских ворот» да яркого эпизода в «Вокзале для двоих», многим и вспомнить нечего. Почему так?
— Я снимаюсь только летом. Когда есть возможность в отпуск сняться — хорошо, а так — кто ж тебя пустит? Это ведь надо постоянно отпрашиваться — а сколько из-за этого было неприятностей. Про это я вообще не хочу говорить. Обидно: почему-то одному можно, а другому нельзя. Вот так. Надо уметь с ними говорить, договариваться. А я не умею. Ну что поделать — не дано. А скажешь, что у тебя картина, — так нарочно роль дадут.
— Почему вас практически не видно на актерских тусовках, фестивалях?
— Ой, я даже не член Союза кинематографистов.
— То есть вы из тех, кто предпочитает не высовываться?
— Еще Чехов говорил: «Актеру надо быть поменьше на людях, и лучше обойтись без детей и живота». Да и куда высовываться, если у меня ноги еле ходят. А знаете, как у нас любят: «Давай, у нас последний спектакль, пойдем выпьем». Так придешь, поставишь бутылки и уйдешь. «Извините, ребята, мне завтра рано вставать». Зачем мне это надо?
— Вы такой обязательный? Опять-таки, вспоминая вашего Савву: «Живут не для радости, а для совести».
— Ну а чего, я столько видел необязательных. Театр переполнен такими. И что вы мне прикажете делать?

«Хотите по гамбургскому счету? Извольте, давайте по гамбургскому»

— 14 июня вам исполняется 70: наверное, рано подводить итоги?
— Да нет, пожалуйста, давайте подведем. Жизнь прожита. Грешить нечего. Что касается профессии — очень я этого хотел, очень любил. Все-таки почти 50 лет в Малом театре, и слава богу. Но особенно я вспоминаю свою юность, еще до того, как приехал поступать в Щепкинское училище. Конечно, уже не помню тех ролей — мальчишка же был. Но помню ощущение — вот это было самое сладкое.
— Но это скорее ностальгия по молодости?
— Да. Но по какой молодости. Кто-то вспоминает, как он окна разбивал. А я... (Виктор Андреевич расплывается в мечтательной улыбке.) Идешь, бывало, в школу, и какая там учеба — ты эту роль повторяешь. И больше ни-че-го не нужно. Эх...

Московский Комсомолец
от 14.06.2004 Дмитрий МЕЛЬМАН.