Новости

«Памяти Бориса Ивановича Равенских»

Татьяна Забозлаева КРАСНАЯ НИТЬ



В жизни каждого пишущего человека, я убеждена, есть тема, которая так или иначе пронизывает все его раздумья. Красной нитью проходит через годы и десятилетия. У меня такая ниточка связана с творчеством режиссера Б.И. Равенских.

Когда я была первоклассницей, на экраны вышел нестареющий фильм «Свадьба с приданым», поставленный по знаменитому спектаклю Равенских в Московском театре Cатиры. У нас дома тогда появилась маленькая пластинка с куплетами Курочкина – персонажа фильма и спектакля. Эти куплеты я крутила с утра до вечера на синем заводном патефоне. А в промежутках тишины пела сама: «Хвастать, милая, не стану, про костюм, что в праздник сшил».

Через несколько лет увидела в кино фильм-спектакль Малого театра «Иван Рыбаков». И опять – шок. При этом я не знала, что оба спектакля поставил один человек, да и о профессии режиссера имела весьма скудное представление. Уже будучи первокурсницей театрального института, я попала на спектакли гастролировавшего в Ленинграде Московского театра имени Пушкина. «День рождения Терезы», а затем «Романьола» меня потрясли. Я уже знала, что низенький человек, который выходит после спектакля на сцену вместе с актерами и, более того, обращается прямо в зрительный зал, рассказывает о своем замысле, делится планами, – это Борис Иванович Равенских. Личность в известном смысле легендарная.

Он, петербуржец по рождению, был выбран великим режиссером В.Э. Мейерхольдом среди воспитанников ленинградского театрального института и увезен в Москву. Три года с мастером, который полагал, что режиссер обязан уметь все и вся, например в новогоднюю ночь в советской Москве достать букет роз или в шесть утра бутылку шампанского, была нелегкой школой выживания. А потом арест учителя, месяцы скитаний по лесам, по чужим дачам, дабы не подписать донос, не отречься от Мейерхольда и вообще не сгинуть вместе с ним. Потом война, фронтовые бригады, служба в Московском театре имени Станиславского… Первую самостоятельную постановку Равенских осуществил только в тридцать шесть лет. Первый триумф – толстовская «Власть Тьмы» в Малом театре, в конце 1950-х шумевшая по всей Европе – в сорок четыре года, когда у других творчество катится к закату. У него только восход.

Равенских считался потрясателем устоев. Всегда без галстука, в какой-то трикотажной маечке и в куртке, он словно перескакивал через десятилетия, предрекая облик современного режиссера. Рядом с «фрачными» Охлопковым, Рубеном Симоновым, Завадским – тогдашними московскими китами, он выглядел, пожалуй, странновато. Впрочем, «поперечность» его, видимо, в первую очередь и привлекала. Моим дебютом в журнале «Театр» в 1969 году стал очерк о творчестве Бориса Равенских. Через год мы познакомились. И десять лет, последние десять лет его жизни, мы были друзьями и единомышленниками. И даже скажу сильнее: мы были заговорщиками в искусстве, имели свои тайны, своих друзей и врагов. Репетиции спектаклей «Драматическая песня» с Алексеем Локтевым, «Царь Федор Иоаннович» с Иннокентием Смоктуновским, «Возвращение на круги своя» с Игорем Ильинским проходили на моих глазах. Их невозможно было записать. Фейерверк остроумия, неожиданные подсказы актерам, повторение эпизодов до изнеможения, до вызова «скорой». Я до сих пор убеждена: творчество – это адское напряжение сил, нечеловеческое страдание и пронзающая сердце боль. Творчество – самосгорание на костре сжигающей тебя, как язык пламени, идеи.

Равенских был человеком идеи. Он с какой-то упрямой дерзновенностью первопроходца обожествлял родину свою, Россию. Ее природу, прежде всего, страстность русских характеров, ни в чем не ведающих половинок, предельность проявлений в добре и зле. Песни родины, пейзаж родины – это была особая тема в спектаклях Равенских, свой сюжет без начала и конца, который развивался из спектакля в спектакль, иногда совершенно независимо от драматургической фабулы пьесы, как развернутое лирическое отступление автора.

Равенских был не просто режиссером. Он был именно автором, создателем, драматургом. Драматургом и режиссером в одном лице. В идеале он готов был и сам сыграть все роли в спектакле. Человек, умевший преобразовывать все вокруг себя в некое подобие кипучей бездны мироздания, где никогда не бывает покоя, где непрерывен процесс изменения и преображения.

Я написала свою книгу о Равенских в 1985 году. Но тогда она не была опубликована. Первая попытка была сделана десять лет спустя. За эти годы что-то ушло: все мои рассуждения о советской драматургии я выбросила – они безвозвратно устарели. Зато появились новые темы. В чести стали подробности личной жизни – я написала целый вводный биографический кусок. К 85-летию режиссера двухтомник «Театр Бориса Равенских» увидел свет благодаря финансовой поддержке его ученика Владимира Гусинского.

Двадцать лет минуло со дня внезапной кончины Равенских. Страна его, Россия, изменилась за эти годы до неузнаваемости. Но имя Бориса Ивановича Равенских остается в ряду имен великой русской культуры, которую нельзя ни забыть, ни растоптать. Ибо, говоря словами Блока, культура «есть лишь мыслимая линия, лишь звучащая – не осязаемая. Она есть ритм. Кому угодно иметь уши и глаза, тот может услышать и увидеть…».

Татьяна Забозлаева, иcкусствовед

Опубликовано в буклете «Вспоминая режиссера Бориса Равенских», посвященном вечеру памяти Б.И. Равенских в Доме Актера 27 апреля 2004 года и премьере фильма «Драматическая песня» на канале «Культура» 11 января 2004 года.

Благодарим Галину Борисовну Ровенских за предоставленный материал