Новости

ТЕАТР С БЕЛОГО ВХОДА

Три интервью о счастье профессии. Часть 1

О том, как люди приходят в медицину и как потом оказываются в театре, рассказывают врачи, работающие в медицинской части Малого театра.

ФОТОГАЛЕРЕЯ

Заслуженный врач России, заведующая медицинской частью Малого театра Александра ТАЛЫЗИНА: «Никто не знает, что лучше — остановить коня на скаку, или нет!»

— Александра Николаевна, наверное, не всем театрам так повезло, как Малому. Не все имеют собственную медицинскую часть. А в Малом театре артисты и все сотрудники могли получить медицинскую помощь даже в самые сложные времена. И в годы войны, и в период застоя, и во времена экономической нестабильности, когда приходилось ограничиваться во всём... Говорят, здесь были врачи ещё до революции, когда Малый театр был Императорским...

— Наверное, были. Но подробностей я не знаю. По приказу наша медчасть возникла в 1943 году, в разгар Великой Отечественной войны. А в 80-е годы Михаил Иванович Царёв, который тогда был директором нашего театра, незадолго до своего ухода сказал мне, как бы оставил завет: «Александра Николаевна, сохраните медчасть. Она нужна театру». И сейчас руководители нашего театра Юрий Мефодьевич Соломин и Виктор Иванович Коршунов придерживаются той же точки зрения. Они делают всё возможное, чтобы сохранить нашу медчасть. И не просто сохраняют её, но постоянно модернизируют и привлекают к работе новых специалистов. Они прекрасно понимают, что мы, медики, здесь, в данных условиях можем сделать. И с каким бы вопросом я к ним ни пришла, всегда нахожу понимание. Идёт ли речь о консультации наших людей в клиниках и медицинских центрах, об их госпитализации или санаторно-курортном лечении, Юрий Мефодьевич и Виктор Иванович всегда поддерживают меня, всегда идут навстречу.

Сейчас у нас в медчасти сложился замечательный коллектив: отоларинголог Галина Дмитриевна Орлова, стоматолог Наталья Владимировна Морозова, санитарка Мария Ивановна Иванова. Каждая из них работает в Малом театре более десяти лет. Такой же примерно стаж работы в Малом театре у медсестры Елены Анатольевны Николаевой, которую Галина Дмитриевна привела к нам из детской Русаковской больницы. Там Лена работала на очень ответственном и тяжёлом участке — в отделении патологии гортани и трахеи. А прежде она работала в отделении физиотерапии в поликлинике Минздрава РСФСР. Очень квалифицированная медсестра. Всё умеет делать. Она ведёт у нас доврачебный приём, делает инъекции, отпускает физиотерапию, когда необходимо, ассистирует врачам, прежде всего врачу-отоларингологу. Кроме того, ведёт всю документальную, бумажную работу и занимается всей нашей аптекой. Аптека тоже требует очень много времени. По моим рекомендациям и рекомендациям других наших врачей лекарства, перевязочные материалы и всё, что нам необходимо для работы, Лена выписывает, оформляет, заказывает, привозит в театр, разбирает, составляет аптечки для отделов и цехов театра.

Третий год очень успешно трудится у нас замечательный массажист Вера Васильевна Сухомлинова, которую мы «переманили» из поликлиники Большого театра, где она работала 25 лет. С балетом Большого театра она объездила все страны и континенты. Среди её пациентов были самые знаменитые артисты Большого театра, в том числе великая Уланова. Она — специалист очень высоко уровня. Имеет высшее медицинское образование и владеет всеми видами и методиками массажа. В их числе даже сегментарный массаж, массаж сердца по секундомеру и очень сложный массаж гортани, который ей приходилось делать пациентам-вокалистам.

Два раза в неделю приходит к нам замечательный врач-кардиолог Светлана Васильевна Рязанова, которая по совместительству с основной работой консультирует наших артистов и сотрудников.
Кроме того, в нашем филиале, который находится на Большой Ордынке, тоже всегда есть медик. Там около 10 лет оказывает медицинскую помощь всем нуждающимся фельдшер Галина Николаевна Юркина. По статусу она имеет право работать самостоятельно. Очень грамотный специалист. Пришла к нам из поликлиники Академии наук. Отпускает все необходимые процедуры, ставит уколы. Если есть необходимость, остаётся дежурить во время вечерних спектаклей.

Сейчас у нас 200 диспансерных пациентов. Мы всё знаем, кому что можно, кому что нельзя. Кто аллергик, у кого сахарный диабет, кто какие лекарства не переносит. Мы связаны со всеми медицинскими Центрами, посылаем туда наших людей на консультации. Потом обязательно читаем выписки, чтобы знать, как дальше вести больных. Все наши медики имеют лицензии, постоянно совершенствуются. Я сама, уже работая в театре, восемь раз усовершенствовалась у Чазова, у Кассирского, на кафедре академии имени Сеченова... Старалась не отставать.

— Я знаю, что у вас очень интересная биография. Расскажите самое примечательное...

— Родилась я в Московской области, в селе Ясенево. Теперь это уже давно Москва. Жила в большом доме, в большой семье. Нас было семеро детей. И всех нас мама с папой вырастили, выучили. Старшие сестры Татьяна и Зинаида уже до войны учились в институтах. Старший брат Сергей в 18 лет ушёл на войну. А после войны был командиром дивизии, руководил Прикарпатским военным округом. Имеет множество наград. В этом году ему исполнилось 85 лет.
Когда началась война, у мамы обнаружилась тяжёлая желчно-каменная болезнь. Болела она долго. Лечилась в больнице Боткина, но на операцию не согласилась. Я, будучи младшей в семье, в то время ещё девочкой, ухаживала за ней и думала: «Как жаль, что я не медсестра»! Быть врачом я тогда и не мечтала. Потом, когда мамы не стало, уже после войны, меня забрали к себе на Украину моя сестра Мария и её муж Илья Егорович Еремеев. Они очень много сделали для меня.

Илья Егорович был офицером, крупным командиром. Войну закончил в 1946 году на Востоке. И его сразу послали на Западную Украину, в Станиславск (теперь это город Ивано-Франковск). Он был там инструктором обкома партии, потом зам. председателя горисполкома, позже руководил транспортом. Я росла вместе с его дочерью и дочерью сестры Наталией, сейчас она профессор, доктор наук, живёт в Ивано-Франковске. А их сын — ныне руководитель Департамента здравоохранения в Ханты-Мансийском автономном округе. Училась я в школе рабочей молодёжи и одновременно работала. Школу закончила с серебряной медалью. И отнесла её вместе с документами в медицинский институт. Я была комсомолка, в институте меня приняли в партию, это было естественно тогда. Закончив институт практически на одни пятёрки, добровольно поехала на целину. И со мной поехали ещё 20 человек. Тогда Прикарпатская газета даже написала об этом: «Молодые врачи, коммунисты, по примеру Талызиной уехали работать на целину».

Вместо трёх лет я проработала на целине четыре года. Потому что не было смены, не хватало врачей. В районной больнице я сформировалась как врач, очень многому научилась. Правда, моя мечта стать хирургом не сбылась. Беда в том, что я не выносила запаха крови, падала в обморок. Поэтому я ушла в терапию. На специальном автобусе, бригадами, мы ездили по совхозам. В бригаду входили хирург, гинеколог, педиатр и терапевт. Поскольку там было очень много туберкулёзных больных, необходим был рентгенолог. И в 62-м году меня отправили на шесть месяцев в Алма-Ату на курсы по рентгенологии. Я получила диплом. И когда вернулась, очень активно ездила с бригадой по всем совхозам, чтобы выявлять туберкулёз. Целина вообще была вся «в полосочку»: чёрное — белое, чёрное — белое. Там у людей очень много было прободных язв. Многие работали на асбестовом комбинате: цемент, пыль, грязь. Я как рентгенолог должна была поставить диагноз. А если установишь «прободную язву», больного надо оперировать немедленно, иначе он погибнет. Рентгенологически я смотрела и желудки, и лёгкие, и другие органы. Столько всего навидалась! А туберкулёз этот и сейчас у меня стоит в глазах.

Помимо этого у меня была ещё очень большая практика: я вела курсы сестёр по фармакологии и терапии. Кстати говоря, всё это оплачивалось. Заведующая облздравом в Кустанае сказала нашему главному врачу: «Платите врачам столько, сколько они могут заработать». Я получала там достаточно прилично: до 300-400 рублей. В это время обычная зарплата врача составляла всего 72 рубля. Но работали мы очень много, просто почти что не уходили из больницы. У нас там были инфекционное, кожное, детское отделения, хирургия, терапия, гинекология... И я должна была во всём разбираться. Консультанты какие-либо там отсутствовали. Но был очень разумный, толковый главный врач — Адам Семёнович Оверчук. Замечательный хирург, крупный медицинский организатор.

Обязанностей у нас было очень много, ответственность большая. Ездили по совхозам: проверяли, как кормят людей, как они живут, насколько они здоровы. Выезжали на экстренные вызовы. Практику там мы прошли великолепную. Без ЭКГ (электрокардиографов не было, они были только в Кустанае)
я устанавливала диагноз: инфаркт. Даже атипичные формы определяла без всякой аппаратуры. И потом отправляла больных самолётом в Кустанай. Очень богатая была практика. До сих пор это время вспоминаю как своё профессиональное становление. Это была моя вторая школа — практическая. Учили нас очень хорошо.

Испытать тоже довелось немало. Случались и экстремальные ситуации. Бывало даже, что мы замерзали в снегу по дороге к больным. Там же, в Казахстане, нередко случаются бураны. И наша бригада, выезжая на вызов, пару раз попадала в буран. Хорошо, что у водителя не выключался мотор, мы не замёрзли, и нас потом откапывали. Всё это длилось четыре года. Потом я вернулась домой. Так сложились семейные обстоятельства.

Приехала в Москву, пошла в клинику патологии почек на Соколе. Хотела заниматься наукой. И у меня были данные к этому. Мне сразу предложили остаться. А отец спросил: «Как же ты будешь добираться? Клиника на Соколе, а мы живём в Ясенево». Тогда ведь в той стороне о метро никто и мечтать не мог. Добираться из дома на работу было не на чем. Я пришла и говорю: «Как быть: я в Ясенево живу, у меня ребёнок...» А мне ответили: «Квартир у нас нет, даже коммунальных, врачи по 20 лет ждут». И ушла я в районную поликлинику Черёмушкинского района. Три года работала участковым врачом, затем — четыре года заведующей отделением. А по воскресеньям ещё выезжала на вызовы на «скорой помощи». Чтобы не терять квалификацию. Да и деньги нужны были.

Много интересных случаев было в работе на «скорой». В конце 60-х годов я женщину отправляла с нарушением сердечного ритма, ставила «инфаркт» без электрокардиограммы. И этот диагноз подтвердился. Очень много раз с тяжёлыми приступами бронхиальной астмы справлялась. Вводила внутривенно эуфиллин и гормоны. Любопытный случай был у меня на участке с одним юристом. Я ему поставила диагноз — инфаркт — без кардиограммы (потом ЭКГ мои выводы подтвердила). Но он в больницу не поехал, категорически отказался. Я ему говорю: «Понимаете, что вы делаете? Меня же за это осудят!» А он в ответ: «Я же юрист, я буду вас защищать». Не лёг, и всё. Написал расписку. А жил он в пятиэтажке без лифта. И я каждый день ходила к нему на пятый этаж.

А потом ушла из поликлиники. Отношения с главным врачом у меня сложились не очень хорошие. Я была секретарём партийной организации и много видела, чего не нужно было видеть. Нет, она не делала ничего такого сверхъестественно плохого. Тем не менее, нарушения были. Мне приходилось возражать, взаимопонимания у нас не было. И я перешла работать в театр. Привёл меня сюда Игорь Иванович Ладный. Он жил на моём участке, был моим пациентом. А здесь, в театре, он был тогда заведующим кадрами.

— И какими были ваши первые впечатления, когда вы попали в храм искусства?

— Когда я пошла знакомиться с театром, то первым, кого я увидела, оказался Борис Андреевич Бабочкин. Как раз закончили репетицию спектакля «Правда хорошо, а счастье лучше». Кажется, тогда вводили какого-то нового исполнителя. А Борис Андреевич ведь был режиссёром этого спектакля и исполнителем роли ундера Грознова. Я увидела его и даже вздрогнула. Настоящий ундер!.. Стоит, чистит яблоко. Я говорю: «Ой!» А он мне: «Что, похож?» Это была первая наша встреча. Потом я постепенно познакомилась и со всеми остальными артистами.

Первое, на что я обратила внимание здесь — это речь актёров. Боже мой, как же они красиво говорят! А я? Прежде я слышала и казахскую речь, и украинскую, и гуцульскую. И эта не пойми какая смесь засела у меня в голове. Я подумала: «Как же мне научиться говорить так красиво?» И решила попросить помощи у Аркадия Ивановича Смирнова, очень хорошего артиста, который прекрасно говорил и великолепно читал стихи. Я сказала: «Аркадий Иванович, я буду хорошей ученицей. Помогите мне выправить речь». Он согласился и делал это с удовольствием. Мы беседовали, я к нему прислушивалась. Особенно обращала внимание, как произносятся окончания, которые я обычно «съедала». Раньше, когда по 20 человек под дверью моего кабинета стояли, мне некогда было. А в театре появилась возможность поработать над своей речью. Меня всегда восхищали произношение, дикция и красота русского языка в Малом театре. Так, как говорят в Малом театре, так больше нигде не говорят.

Я очень старалась повысить уровень культуры речи, старалась соответствовать месту, где работали и работают выдающиеся артисты. И так потихонечку, потихонечку влилась в эту плеяду, от которой меня, конечно, вначале слегка познабливало.

— У артистов были к вам какие-то особенные требования?

— Нет-нет. Они как раз очень хорошо понимали и понимают, что мы можем в наших условиях. Приходили в основном не столько с жалобами, сколько с вопросами. Их волновали какие-то вопросы в отношении их здоровья, вопросы санаторно-курортного лечения. Учитывая то, что я ещё не всех их знала, конечно, мне приходилось много разбираться. Но они относились ко мне с доверием. Не знаю, почему. А когда я проработала года четыре, стало легче. Я почти у всех была на вызовах дома, за исключением, может быть, 3-4-х человек. Простуды, кризы, просто болезни. Вызывали меня. Мне давали машину, и я ехала.
Очень выручала меня тогда Мария Львовна Тамаркина, замечательный врач, человек с большой буквы! Как врач-терапевт, она прошла фронт от начала и до конца. Была награждена орденом Красного Знамени. Потом получила специализацию отоларинголога. И работала в нашем театре по этой специальности. Она была врачом от Бога. И её у нас все очень уважали, очень ценили и любили. С самых первых дней моей работы в театре и вплоть до самого ухода Марьи Львовны, она была первым и основным моим помощником — во всех абсолютно случаях. Во-первых, Марья Львовна очень помогала мне в качестве терапевта, когда шли диспансеризации. Затем она обучала меня, как действовать, когда потребуется помощь отоларинголога, а сама она по какой-то причине отсутствует. Она очень многому меня научила. Например, показывала, как правильно вливать масло в гортань и проводить иные необходимые процедуры. И, наконец, что было особенно важным, Марья Львовна помогла мне сориентироваться в новой обстановке и установить контакт с людьми театра.

Ну, и конечно, в своей работе я опиралась также на двух замечательных медицинских сестёр, Клавдию Сергеевну Трудолюбину и Зинаиду Ивановну Волкову. Они обе работали в театре задолго до моего прихода. Всё знали, всё умели делать. Очень квалифицированные медсестры. Клавдия Сергеевна заведовала всеми медикаментам и аппаратурой, за всем чётко следила. А самое главное — она умела контактировать с людьми. У неё был необыкновенный такт. Особое спокойствие. Когда я ещё не совсем владела собой, порой взрывалась, как целинница, она умела успокоить меня. Она обладала каким-то даром умиротворения. Зинаида Ивановна Волкова — немножко другая. Более активная, взрывная, но в рамках разумного. И тоже очень грамотная медсестра. Я всегда была уверена в них, они же до театра работали в военном госпитале. У них была очень хорошая база, высокая квалификация, чувство ответственности и особая человеческая надежность. К сожалению, Марьи Львовны и Клавдии Сергеевны давно нет, а Зинаида Ивановна сейчас уже на пенсии.

— Александра Николаевна, а когда вам присвоили звание «Заслуженный врач России»?

— В 89-м году, когда мне исполнилось 60. Позже мне вручили медаль «За заслуги перед Отечеством» II степени. А ещё у меня много наград: за освоение целинных земель, есть военные награды. Я же работала во время войны.

— Сколько же вам было тогда лет?

— Лет 14-15. Я работала в колхозе. Мороженые снопы на полях молотили. Снопы с зерном не успели убрать летом. Война, бомбёжка. И вот поздней осенью, когда всё уже промёрзло, мы подавали их в молотилку. Мне кричали: «Девчонка! Брось подавать мороженые снопы, молотилка сломается, дай нам отдохнуть!» Это было под Москвой.

— Да, к экстремальным условиям вам не привыкать. Война,целина, работа на «скорой помощи»... Да и в театре, наверное, бывают моменты, когда врачу бывает нелегко. Одна из специфических особенностей работы медиков в театре — выезд на гастроли. Как поступаете в сложных ситуациях, которые случаются вдали от дома?

— Вначале я не ездила на гастроли. Первый раз поехала только в 1979 году, когда Малый театр гастролировал в Монголии. И первый самый тяжёлый случай в моей гастрольной практике произошёл с артистом Провом Садовским. Только прилетели мы в Улан-Батор, у него пошёл камень. И камень не простой, а шероховатый. Мы его положили в больницу, и я каждый день туда ездила. Камень не выходил. Михаил Иванович Царёв, который тогда был директором театра, сказал мне: «Александра Николаевна! Хоть полуживого, но довезите его в Москву, как хотите, но довезите». Я контролировала каждый день самочувствие больного. В больнице Улан-Батора делали всё, как нужно. Артисту ставили капельницу, давали спазмолитики, антибиотики. Всё, как положено, когда идёт мочекаменный процесс. И как раз, когда нам пора было вылетать, камень вышел. И, конечно, хоть и слабенького, я повезла Садовского домой.

Почти всегда на гастролях что-нибудь случается. И простуды бывают, и кризы, и травмы...

— Александра Николаевна, вы работаете в театре более 30 лет. Застали многих великих артистов. Наверное, есть что вспомнить помимо медицинских диагнозов...

— Ну, ещё бы! Незабываемые были моменты. Расскажу о некоторых случаях, связанных лично со мной. Например, как я «представляла» Михаила Ивановича Жарова в качестве кандидата в депутаты Моссовета. Доверенное лицо — человек, который представляет кандидата, должен был быть членом партии. А все, кто мог бы представить Михаила Ивановича, уезжали на гастроли. Меня вызывают в партбюро и говорят: «Тебе придётся представлять Жарова». Я испугалась: «Да вы что! Мне, врачу, представлять Жарова?» — «Александра Николаевна, нет другого выхода». Встретились мы с ним, поговорили. Я всё о нём почитала. Но волновалась ужасно. Прихожу на встречу с избирателями. Какой-то большой клуб, народу много. Садимся в президиум. Кто-то из присутствующих открывает собрание. И тут встаёт Жаров и начинает рассказывать про меня: «Вы думаете, кто меня представляет? Актриса? Нет! Наш врач, Александра Николаевна Талызина». И дальше говорит то о себе, то обо мне, опять о себе и обо мне, о себе и обо мне. И так здорово рассказывает! Ему все аплодировали. Такой очаровательный человек! Я говорю ему: «Михаил Иванович, я перетрусила так! Я даже ночь не спала: как я вас, такого знаменитого, буду представлять?..» А он отвечает: «Я видел. Я же вам сказал — не пугайтесь!» Ему принесли цветов целую охапку. Он мне их отдал, поцеловал в щёки, сел в машину и уехал. Вот как я «представляла» Жарова!.

Были у меня, конечно, контакты и с другими актёрами. Мне довелось общаться с многими нашими выдающимися артистами: с Ильинским, с Бабочкиным, с Царёвым, Анненковым, Самойловым... Они умели разговаривать так, что для них хотелось всё сделать. Буквально из-под земли «достать» такого врача, который им необходим. И я «доставала». И для них, и для их близких родственников. Они все были Герои труда, народные артисты СССР, лауреаты Государственных премий и так далее. Но если я говорила: «Вам надо пройти обследование», они слушались.

А иногда они вели себя неожиданно. У Бориса Андреевича Бабочкина была тяжёлая коронарная болезнь — так называемый шум пилы. Однажды он идёт, держится за сердце. Входит в медчасть, ложится на кушетку, но ничего не говорит, ничего не объясняет. Сама, мол, разбирайся и оказывай помощь. Видимо, боль была такая сильная, что говорить не было сил.

А Михаил Иванович Царёв однажды, лет за пять до его смерти, спросил меня: «Александра Николаевна, как быть? Все врачи в Кремлевке говорят, что мне надо снять нагрузку». Он ведь был и артист, и директор театра, и руководитель курса в театральном училище Щепкина, и председатель ВТО, и президент советского центра Международного института театра... Врачи считали, что ему нужно всё это оставить, поскольку начались сбои в здоровье. Я спросила его: «Михаил Иванович, вы от этого страдаете?» — «Нет». Тогда я говорю: «Никто не знает, что лучше: остановить коня на скаку, или нет». Он улыбнулся, встал, поклонился мне и ответил: «Я знал, что вы мне так скажете. Я продолжаю работать».

И ещё один случай с ним я запомнила на всю жизнь. Михаил Иванович уже после операции пришёл вечером в театр. А мы с Марией Львовной задержались на работе. Вдруг нам звонят и говорят: «Михаил Иванович пришёл, вы с Марией Львовной зайдите к нему». У нас в медчасти стояли в вазе пять белых пионов. Мы их взяли и пошли к нему в кабинет. Он был такой худой после болезни!.. Поздоровались, что-то там говорили, подарили ему эти цветы. А когда ушли, вдруг опять нам звонит его секретарь и говорит: «Вы знаете, что Михаил Иванович сказал? Он сказал: «Адель Яковлевна, это самые дорогие цветы за всю мою жизнь». Это были его последние слова, я их помню.

— Вы всю жизнь помогаете больным, следите за чужим здоровьем, а удаётся ли вам найти время и силы для себя? У меня такое подозрение, что врачи, давая рекомендации другим, своим здоровьем занимаются не слишком подробно. Как вы отдыхаете, как восстанавливаетесь после нагрузок?

— Ну, как я отдыхаю? У меня большая семья. Я была замужем. Пошла за человека, у которого было двое детей. Всеволод был на три года меня старше. Жена у него умерла. Отец сказал: «У него два ребёнка, у тебя один. Значит, будет по полтора». Муж был инженером-строителем, большим тружеником. У него была дача в Подмосковье. Летом, пока ребята росли, мы жили на даче. А потом в театре мне давали путёвки в санатории. Не в шикарные, но и неплохие. Особенно много не ездила, но когда я просила, мне не отказывали. В последнее время я и в больницах побывала.

А вообще, вы правы. Врачи занимаются собственным здоровьем только тогда, когда им уже невмоготу. Потому что у нас на первом плане — другие. Ни один врач не будет думать в первую очередь о себе. Только в последнюю. Я вам точно говорю.

Наталия Пашкина
«Общество и здоровье», №6 2007 год

Продолжение следует...