Новости

МАЛЫЙ ТЕАТР В ЯРОСЛАВЛЕ: ОТ «РЕВОЛЮЦИИ» К ТРАДИЦИИ

«ШЕЛ В КОМНАТУ, ПОПАЛ В ДРУГУЮ»…

Гастроли Малого театра в Ярославле были выстроены так, чтобы открыться вечным и как будто традиционным «Горе от ума».

Премьера «Горе от ума» Сергея Женовача в Малом театре 2001 года явилась чуть ли не революцией. Режиссер и взаимодействовал, и играл с традициями Малого театра. Малый театр казался ему, как и многим художникам новой волны, строгим монастырем, и он решился войти в него со своим уставом. Он бережно отнесся к тексту бессмертной комедии. Но постановка несла определенный заряд
провокативности. Это был диалог режиссера и сценографа с пресловутым академизмом, консерватизмом и ортодоксией Малого театра.

Не интерьер, а раздвижные стены из гипсокартона, — желтого, белого и синего цвета. Нарочитая минимизация и аскетизм сценографии Александра Боровского. Никакого гламура! Никаких старинных часов и волшебного перезвона. Когда Лиза переводит стрелки часов, в руках у нее — будильник. Никаких обоев, кринолинов, блеска и роскошества. Единственный реальный объект — ставшая притчей круглая
цилиндрическая печь. Чацкий согреет руки, откроет дверцу, чтобы вдохнуть «дым отечества». Чацкий — Глеб Подгородинский поразит зрительный зал косноязычием. Зрители уже склонны думать, что актер плохо выучен и рвет стих. Подгородинский намеренно пробрасывает священные слова грибоедовских монологов, намеренно скрипит и почти хрипит, впадает в скороговорку. Этот Чацкий мыслит прозаически.
Он утратил в себе поэта. Потому что в мире пресеклась гармония. Он — лишний и ненужный, чужой. Его и впрямь здесь «не ждали». Отсюда его «либертинская» бравада.

Но и Софья — Ольга Молочная — предстала «в строгом чине», с «лицом святейшей богомолки». Софья — своеобразная царевна Несмеяна, не приемлющая никакого смеха и острот, такова же и ее тень — Лизанька — Инна Иванова, тоже не смешливая. Обе холодны и статуарны, и от этого спектакль многое теряет, утрачивается жизнь живой души. А вот Молчалин — Александр Вершинин — подлинный Тартюф на русской почве. Человек в сером, почти монах, угодливо-смиренный и тихий, с его искусной игрой, имитацией смирения. Лихо и по-армейски точно сыгран Виктором Низовым Скалозуб, «настоящий полковник» и герой нашего времени.

Лишь только появившись, Фамусов — Юрий Соломин, взрывает зрительный зал, мгновенно и безоглядно захватывая его внимание. Появление Фамусова — Юрия Соломина — сущая радость для зрителей. Живой, подвижный, как ртуть, с острым и цепко-оценивающим взглядом, это он — истинный острослов, а вовсе не Чацкий. Он — спринтер и стайер, бегун на короткие и длинные дистанции, он мелькает как Фигаро, то тут, то там… «Вы, нынешние, нут-ка!» — кажется, задирает Юрий Соломин своих молодых партнеров по сцене. Его Фамусов искусен и опытен, плетет свои кружева, бьет афоризмами, бьет наотмашь, кружевным же платочком, как плетью! Брезгливо, сторонясь Чацкого, зажимает уши руками, и ничего не хочет слышать, хоть на мизинец… «В глушь! В Са-ра-тов!» — раскатисто и громоподобно пронесется по залу. — И Са-ра-тов видится, как ад, как Тар-тарары.

Бал в доме Фамусова — пародийный паноптикум «людей, и дел, и мнений». Метко и живописно схвачены князь Тугоуховский — Юрий Каюров, графини Хрюмины, бабушка и внучка — Зинаида Андреева и Алена Охлупина. Бал, однако, правит не Фамусов, а Хлестова — Людмила Полякова. Полякова сыграла Хлестову со страстью шекспировской героини. Именно Хлестова с ее мощной энергией и властолюбием — идеологический центр старой Москвы, этакая леди Макбет. Она виртуозно руководит, организует действа, сводит и разводит, сталкивает и интригует.

«Горе от ума» в постановке Женовача — пародийный, перевернутый сюжет «Возвращения блудного сына…». Чацкий — блудный сын своей несчастной родины.

В спектакле Женовача фактически нет столкновения Чацкого с фамусовским «обществом». Чацкий ускользает, прячется, скрывается от московской говорильни, от соглядатаев, от липкости гостиных. И язвительные реплики, которые слышит Софья, рождаются в лихорадочном споре с самим собой… Авторский, человеческий голос в этом спектакле отдан виолончели. Соло виолончели с ее скорбной, горькой и
щемящей интонацией и есть тот желанный контрапункт, в котором обретаешь опору.

ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ И ЕГО ТЕНЬ

Зрители шли на «Тайны мадридского двора», их встречали не ширмы из гипсокартона, а величественные интерьеры готического замка. В декорациях, выстроенных Стенбергом в этом спектакле, впору ставить Шекспира, или «Марию Стюарт». Зал увлечен был мастерством интриги, здесь явлена была та театральная занимательность и увлекательность, что создает эффект театра в театре. Можно было вволю наслаждаться дуэтом Вячеслава Езепова — Карла V и Елены Харитоновой — Маргариты, игрой Ольги Пашковой — инфанты Изабеллы и Дмитрия Кознова — Бабьеки. В этом спектакле тоже был Человек в Сером — министр Гватинара, вновь блестяще сыгранный Александром Вершининым. Вершинин предстал перед нами в этот раз во всех трех спектаклях — и была таинственная логика восхождения его персонажей к некоей высшей точке. От Молчалина — через Гватинару — к Глумову в «Мудреце». Все ступени и измерения подлости и лицедейства.

В «Тайнах…» и в «Мудреце» зрители получили то, чего так ждали. Театр Актерский, театр Живой, театр-Праздник. Малый театр всегда был Актерским (с большой буквы) театром. И в споре режиссерского и актерского побеждал актерский театр с его мощным силовым полем. В режиссуре Бейлиса, два спектакля которого увидели ярославцы, каждый выход героя — обставлен, каждый уход — пафосен в хорошем смысле слова, акцентирован и выигрышен. В «Мудреце» Малого театра живет неожиданная эстрадность, что даже смущает некоторых зрителей-пуритан. Но это — тот самый Островский «с выходом», с презентацией Актера публике. Актеры смело общаются с зрительным залом. И звездный состав работает в слаженном ансамбле — Александр Потапов (Мамаев), Александр Вершинин (Глумов), Ирина Муравьева (Клеопатра Львовна), Борис Клюев (Крутицкий), Александр Клюквин (Городулин), Лилия Юдина (Турусина), Ольга Чуваева (Манефа). Текст не проглатывался, а произносился «с чувством, с толком, с расстановкой», становился неожиданно актуальным. Фразы из комедии «На всякого мудреца…» столь же афористичны, что и в «Горе от ума». Благо, что «Мудрецу» полтора века.
Аплодисменты зала подтверждали неувядающую современность этих крылатых слов: «Мы куда-то идем, куда-то ведут нас; но ни мы не знаем — куда, ни те, которые ведут нас. И чем все это кончится?...» «Перед начальником нужно производить легкое порхание, нечто среднее между галопом, маршем и обыкновенным шагом». «Будешь капиталистом, найдем тебе место видное, покойное. Нам такие люди
нужны... а то молокососы одолевать начали».

В «Мудреце» необычный Крутицкий — Борис Клюев. Молодцеватый генерал, лихо жонглирующий пудовыми гирями. А его «цыганочка с выходом» — некий симбиоз венгерского чардаша, огненного жока и танца с саблями… На этом фоне Человек в сером — Глумов фигура загадочная. Герой или Тень героя?

Особенность нынешнего времени, нашего времени, что герой — не сбивчивый нескладеха Чацкий, а скользкий Молчалин, или министр Гватемара, или Глумов?.. Глумову, как никакому другому из героев Островского, присущ откровенный и бесстыдный цинизм. «Да, я подлец и прохвост, но признаюсь в том открыто, а значит я лучше тех, которые стесняются в этом признаться». Глумов — Вершинин — многоликий. В нем — деликатность, выдержанность, услужливость, трепетность, молодцеватость, воинская выправка, уменье стоять навытяжку, щелкать каблуками даже в положении лежа. Но он еще и необыкновенно притягателен… В нем есть обаяние и соблазн.

Островский современен в изображении этой всегдашней готовности к компромиссу, к предательству и подлости… разве сегодняшний человек не превращается в Глумова?

Жесткий гротеск сменяется изящной водевильностью, что совсем не противоречит поэтике Островского. В финале Глумов прыгает в зрительный зал. Его финальный монолог звучит везде — в проходах партера, в амфитеатре, во всем пространстве зрительного зала и обращен к этому залу. И зал не слушает, а внимает, боясь пропустить хоть слово… Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!.. Но вот в чем соль. Глумов — творец легенд и их разрушитель, обманщик и жертва обмана. Глумов уходит из зала явным победителем, разве что не поет «Гром победы раздавайся!» Он — победитель, потому что те, кто наверху, растеряны и уязвлены в самое сердце. Им уже остро не достает этого лицедея.. «Ты теперь будешь нашим» — эта фраза Крутицкого (Борис Клюев) вскоре прозвучит снова. Глумов вскоре вернется.

Залог его успеха — в оценке публики. Нашей нынешней публики. Зал стонет от восторга, упиваясь не актером, а героем. Вот он, поэт-подлец на все времена. Подлец-мечтатель, подлец — фигаро, герой великой прохиндиады.

Маргарита ВАНЯШОВА
«Северный Край»,
22 апреля 2008 года