Новости

ЗВЕЗДНЫЙ ПУТЬ. ЭЛИНА БЫСТРИЦКАЯ

Кому как не ей играть в театре и сниматься в кино... Сполна одаренная мощным талантом, земной красотой, сильным характером, величием духа, она словно создана для того, чтобы быть идеалом и в жизни, и в искусстве. В апреле у народной артистки СССР Элины Авраамовны Быстрицкой юбилей. За полвека на сцене Малого она сыграла не один десяток ролей, среди которых баронесса Штраль в «Маскараде» Лермонтова, Лидия в «Бешеных деньгах», Глафира в комедии «Волки и овцы», Кручинина в «Без вины виноватых» Островского, Юлия в «Дачниках» Горького, Сарра в «Иванове» Чехова. Сегодня она блистает в «Горе от ума» Грибоедова (режиссер С. Женовач), «На всякого мудреца довольно простоты» Островского (режиссер В. Бейлис) и в премьерном спектакле «Любовный круг» Моэма (режиссер А. Житинкин).
Она снялась в тринадцати фильмах. По нашим суетным временам это, может быть, и не так уж много. Зато почти каждая ее картина составила славу отечественного кинематографа. Но даже если бы в ее биографии был только «Тихий Дон», этого бы оказалось достаточно, чтобы удивительная актриса Элина Быстрицкая навсегда осталась в истории искусства своей великой страны.

— Элина Авраамовна, свой юбилей вы отмечаете новой работой — спектаклем «Любовный круг». Вы всегда отличались щепетильностью и особой разборчивостью в выборе ролей. Чем привлекла вас эта работа, как она складывалась, возникали ли трудности?

— Меня убеждали коллеги по театру, что эта пьеса подобрана специально для меня. Я же возражала, потому что в «Круге» Моэма главных ролей, по сути, целых шесть - три возрастные и три роли для молодых актеров. Это первое. Второе, — я «Круг» для себя не выбирала. У нас в театре не принято «выбирать», а принято «исполнять». Поэтому взяв пьесу и прочитав ее, я приготовилась к работе. Качество материала меня устраивало. Я знала, что Сомерсет Моэм — классик, во многом уникальный, непревзойденный мастер. Знала, что Андрей Житинкин — режиссер модный, известный. С ним мне работать не приходилось, но его спектакли я видела. И мне показалось, что у нас может получиться интересное сотрудничество. Вообще я никогда не начинаю работать, пока не буду знать, про что мы ставим спектакль. Но на этот раз было иначе, на первой читке я сделала наблюдения и поняла, что режиссер не давит, что он интеллигентен и что можно найти с ним общий язык. Я не ошиблась. Работалось мне действительно хорошо...
Конечно, роль леди Китти большая, и мне бывает тяжело физически, но я получаю удовольствие от тех решений, которые мы нашли вместе с режиссером. Неожиданно подобная «характерность» оказалась для меня возможной, а я об этом даже не подозревала. Хотя в самом начале моей работы в Малом театре у меня была характерная роль. Но тогда никто не понял, что я могу это делать. Это был спектакль «Герой Фатерлянда». Я играла танцовщицу, которая попадает в высшее общество и там встречает своего бывшего возлюбленного Карла. Его играл один из моих самых любимых партнеров Никита Подгорный.
Я помню, как после исполнения этой роли замечательная актриса Елена Митрофановна Шатрова назвала меня «мастером». Это было счастьем, хотя какой из меня был тогда мастер, да и роль была крохотная.
В той работе я была благодарна партнерам. Это чувство испытываю и в «Любовном круге», потому что в Малом театре чрезвычайно важно чувствовать партнера. Я очень благодарна Борису Владимировичу Клюеву, мы с ним работаем уже двадцать пять лет. Первым спектаклем, где мы встретились на сцене, был «Без вины виноватые» Островского. Я играла Отрадину и Кручинину, а он — Муромова. Это был восемьдесят второй год... С тех пор мне всегда приятно выходить с этим артистом на сцену. Он очень хороший партнер. Ведь хороший партнер это тот, кто умеет оценивать и дает мне возможность ответить тем же, сделать то, что актеры называют «петелька-крючочек». К сожалению, все замечательные партнеры моего возраста уже ушли, ведь я в Малом уже пятьдесят лет. А на сцену вышла в сорок восьмом, когда училась в балетной школе. Так что общий стаж - шестьдесят лет.

- Неужели за шестьдесят лет вам не надоела театральная сцена, грим, софиты? Неужели вам все еще интересен театр?

— Конечно, интересен. И я от него нисколько не устала. У Моэма есть отличная фраза о том, что, наверное, актрисам удается сохранять молодость потому, что они играют разные роли. У меня на эту тему есть свое выражение: «Если жизнь черно-белая, то на сцене должны быть самые яркие краски». Это вовсе не значит, что я существую в двухцветном мире, нет, но для меня на сцене все и всегда очень интересно. И мне никогда не бывает там грустно, никогда не бывает ощущения, что я не хочу туда идти, в театре у меня никогда ничего не болит. Я себя там прекрасно чувствую. Конечно, бывают моменты, когда мне трудно работать, но не более...

— Вы создали целую галерею самых разных женских образов. Были ли среди ваших ролей такие, которые если не изменили, то, может быть, расширили ваши представления о жизни, о самых простых и самых важных вещах, таких, как любовь, верность, дружба?

— Я в ролях для себя ничего не черпаю. Все наоборот — вкладываю то, что накоплено жизнью, тот опыт, который получен с раннего детства и который продолжаю получать и сейчас... У меня было хорошее, строгое воспитание. Думаю, что и оно мне во многом помогает. А потом столько событий в жизни — детство, школа, война... Когда она началась, я пошла в госпиталь, помогать... Единственное, чего не сделала, так это не убежала из дома на фронт, как сделал мой двоюродный брат. Он на год младше меня, ему уже семьдесят девять и живет он в Донецке. Мы редко видимся, ведь теперь существуем в разных государствах, но я его очень люблю.

— Это правда, что ваши родители были категорически против того, чтобы вы стали актрисой?

— Правда. Они не думали, что у меня есть способности. Мой папа был военным врачом. И однажды он прооперировал ребенка не будучи хирургом. Дело было в Петропавловске -Камчатском. Ночью в больницу, где он был дежурным врачом, привезли ребенка, которому было очень плохо, что-то с кишечником. Времени на раздумья не было. И отец провел операцию. Можно только догадываться,
на какой риск он шел! Но папа был убежден, что дежурный врач должен уметь делать все. Операция прошла хорошо, без каких-либо осложнений, он все сделал чисто. Много лет спустя я приехала на гастроли то ли во Владивосток, то ли в Хабаровск, точно не помню. И после спектакля ко мне подошли люди и стали выражать моему отцу слова благодарности за то, что он прооперировал ребенка и спас ему жизнь. Я сказала, что они скорее всего ошиблись, или это был однофамилец отца, потому что мой папа — инфекционист, а не хирург. Нет, ответили они, это вы ошибаетесь... И рассказали мне, где и когда, в какое время это было. Все совпало. Так я узнала об этом случае. Это все я рассказываю к тому, что у нас в доме был культ отца. Если к нам кто-то приходил за помощью, то вся жизнь в доме останавливалась до тех пор, пока эта помощь не будет оказана.
После школы я поступила в медтехникум, закончила его с отличием. Прошла практику, больше десяти раз принимала роды. Родители были уверены, что продолжу семейное дело. А что такое актерская профессия? Актрисы?! Ведь они все не отличаются строгим поведением! Родители, конечно же, ходили в оперу, в консерваторию и в кино. А вот драматический театр их не привлекал. Помню, первым спектаклем, на который меня повели, была опера «Демон». После него я надолго возненавидела оперу, мне было пять лет, и весь спектакль я страшно мучилась и скучала. Однако папа с мамой не отличались деспотизмом, они были люди интеллигентные. Когда я решительно сказала, что хочу поступать в театральный, папа решил поехать вместе со мной и посмотреть, что это за институт, куда собирается его дочь. Мы приехали из Нежина, где жили, в Киев, и он отправился прямо к ректору в кабинет. Папа был мужчина видный, в военной форме, он тогда уже был майором. Ректор встал, протянул руку и сказал: «Чем обязан?» Наверное, думал, что опять пришли просить за свое чадо. А папа: «Объясните, пожалуйста, моей дочери, что ей в вашем институте делать нечего». Мне объяснили, и я вернулась домой. Но через год приехала одна и сразу же поступила... Потом мои родители переехали в Литву. После института и я оказалась в Вильнюсском русском театре драмы. Я долгое время просила их не приходить в театр, боялась. Но когда они увидели мою первую работу там, а это была Таня в «Тане» Арбузова, то мама была счастлива, а папа искренне растрогался и сказал: «Работай, дочка!» «Таня» стала моей первой большой удачей. Потом были такие роли, как Ольга в «Годах странствий» того же Арбузова, Варя в «Порт-Артуре» Степанова и Попова и другие.

- Элина Авраамовна, в вашей творческой судьбе было много тяжелых для вас переживаний. Но связаны они были не с тем, что у вас что-то не получалось в профессии, а с вмешательством в вашу жизнь других людей, которые старались вам помешать — доносы, анонимки и прочее. Как вам кажется, это время провоцировало людей на подобные поступки или в природе человека заложено «быть недобрым»?

— Да, много было обстоятельств, связанных с людьми. Но я сама никогда не терпела хамцтва, грубости. У меня такой характер. А как иначе? Я стояла, готовилась читать преподавателям «Сказку о Ленине», потому что вечером было мое выступление на траурном ленинском вечере. Была весна пятьдесят третьего года. Глаза у меня закрыты, я повторяю текст, потому что он огромный, а в это время мне пронзительный свист в ухо. Я хулигана ударила, да еще так, что он отлетел. Вышла целая история. Один из педагогов предложил мне написать заявление о переводе в харьковский институт, потому что готовится приказ о моем отчислении. Я ответила: «Если вы меня завтра отчислите, то послезавтра найдете меня в Днепре...» Сказала не в запальчивости. Я театральный институт, можно сказать, выстрадала. И к этому моменту уже многое повидала в жизни и всего добивалась сама, без чьей-либо помощи. Я верила в справедливость, чувствовала себя взрослой. Мне объявили выговор, вызвали на комсомольское собрание и предложили положить на стол комсомольский билет. «Я комсомольский билет получала на фронте и вам его не отдам». И не отдала, но это был удар, потому как я была убежденной комсомолкой, считала себя защитницей СССР, а выступавшие на собрании говорили про меня всякие глупости.
Была ко мне какая-то чудовищная зависть, которую я понять не могла. Я вообще не понимаю, откуда берется это чувство. Оно мне не знакомо. Ревность — понимаю, сама испытывала, но зависть? Меня так воспитали: что твое, то твое, что не твое, то — чужое. По всей вероятности, именно зависть двигала поступками людей. А еще... Конечно, государственные условия, вся социальная неблагополучная система. Потому что, например, в Литве, где я работала, ничего подобного не было. В Вильнюсе мне было хорошо и спокойно. Там похоронены мои родители, так что я не распрощалась с той землей. Люблю там бывать, каждый раз испытываю тягу поехать туда отдыхать. Может быть, в этом году получится.

- Несправедливость не озлобила вас?

— Нет. Обидно было, но я своим обидчикам никогда не мстила. Моя бабушка говорила, что никому и никогда не надо сознательно причинять зло. Нельзя, Бог накажет... Если сделаешь кому-то плохо, то к тебе это обязательно вернется. Но мое прямодушие мне очень сильно мешало. Я себе многое позволяла и, по молодости, не понимала, что говорить правду надо не всегда. Так у меня получилось с Шолоховым. Я тогда снималась в Ленинграде, а он был на симпозиуме писателей. Я ему позвонила, и он меня пригласил к себе. Пришла, а там через всю анфиладу комнат накрыты столы, какие-то люди сидят нетрезвые. Да и сам Шолохов не в лучшей форме. Для меня это было потрясением, полным кошмаром! И вместо того чтобы уйти, я сказала: «Михаил Александрович, разве так можно!» А потом обратилась к компании: «Что вы делаете с писателем Шолоховым!» Михаил Александрович вспылил: «Замолчи! Ты думаешь, я не знаю, что выше «Тихого Дона» ничего не написал!» Он и сам все понимал, а тут еще я...

- В фильмах того времени о неблагополучии в стране говорить было не принято. А картины более позднего периода рассказывают о тех событиях исключительно в черном цвете. Так какой же на самом деле была жизнь пятидесятых?

— Моим первым фильмом стала картина Владимира Боера «В мирные дни» — это сорок девятый — пятидесятый годы. Там я сыграла врача. Я никогда не отказывалась играть врачей, можно сказать, считала это своим долгом. В пятьдесят пятом вышла на экран картина «Неоконченная повесть». Это был мой третий фильм. В нем я тоже сыграла участкового врача Елизавету Максимову. Снимал Фридрих Эрмлер. Он был мастером, и он терпеть не мог все, что тогда происходило. И он уже был наказан... И несмотря на это, в фильме абсолютно четко видно, как жили люди в то время. Видно, как живет ученый, который потерял ноги, как он одет, что с ним происходит, как выглядит его квартира. Есть врач, у которой крохотная комнатка в коммунальной квартире. Есть улица, по которой люди идут на работу пешком, есть рабочие, которые угощают ее селедочкой и картошкой... Все это так и было. И, конечно, был страх, потому что могли в любой момент прийти и забрать человека по доносу. Это тоже правда... У меня был хороший приятель, который вдруг, внезапно исчез. И только через восемь лет его выпустили, и я узнала, что его посадили за запись в дневнике. Кто-то донес. Он пришел оттуда другим человеком, мрачным, озлобленным, с холодным взглядом.

- Кино принесло вам огромную популярность. Вы смогли бы не играть в театре, а только сниматься?

— Нет. Кино - очень тяжелая работа. В том смысле, что там нет режима, а если и есть, то какой-то «рваный». Там страшная зависимость от природных условий. Помню, снималась в Сибири, летом. Пока светит солнце — тепло и хорошо. А с заходом — минусовая температура. Надо как-то согреваться, предложили выпить. А питье — ужасное. Я выпила, мне стало плохо. Отсутствие элементарной упорядоченной жизни стало причиной многих трагедий в судьбах именно киноактеров.

- Надо полагать, что работа над такой масштабной киноэпопеей, как «Тихий Дон» Сергея Герасимова, с ее съемками на натуре и, главное, вживанием в образ вольнолюбивой казачки Аксиньи, давалась вам, всю жизнь прожившей в городе, особенно сложно?

— Конечно, мне вообще ничего никогда легко не давалось. С «Тихим Доном» получилось интересно. Еще студенткой я пробовала сыграть отрывок из романа, и у меня не получилось. Мой педагог сказала, что Аксинья мне не подходит, надо играть романтических героинь, таких, например, как Луиза в «Коварстве и любви» Шиллера. Но никогда не сдаваться - это, очевидно, у меня в характере с юности. С тех пор прошло много времени, я уже снялась в нескольких фильмах, и вот однажды, когда я была с делегацией советских артистов во Франции, я от Аллочки Ларионовой, с которой мы очень дружили, узнала, что Герасимов собирается снимать «Тихий Дон». Когда мы вернулись в Москву, я позвонила Сергею Аполлинарьевичу и сказала, что хотела бы прийти на пробы. Роль я у него не просила, я вообще никогда в жизни и ни у кого не просила ролей. А пробы — другое дело. Он предложил приехать прямо сейчас. Потому что у него как раз сидит актер, который пробуется на Григория. Я приехала, и он дал мне как раз тот отрывок, который я «провалила» в институте. И я не смогла, испугалась и отказалась его играть, сказала, что мне нужно перечитать роман. Ушла с убеждением, что я все испортила. Но через две недели меня пригласили на пробы, я получила роль Аксиньи.
Еще до начала съемок всех актеров предупредили, что мы должны подготовить свои руки. Они должны были стать руками умелых, ловких, всю жизнь работающих на земле людей. Режиссер предложил всем женщинам побольше стирать, чистить посуду, скоблить полы. То же было и с мужчинами. Но у меня с физической работой как раз никаких проблем не было, я в госпитале работала, умела стирать, готовить. Помню, надо было выкатывать белье, и никто из съемочной группы не мог показать, как это делают казачки. Я взяла рубель и качалку, вспомнила, как бабушка это делала. Закрылась в комнате и постигла это ремесло. В фильме мне нужно было воду на коромысле носить. И это я умела делать, потому как в Нежине, где мы одно время жили с родителями и сестрой, водопровода не было. И я носила воду из колонки. Это была моя обязанность по дому. А уж казачки меня потом научили, что надо не просто воду нести, а делать это так, чтобы Гришке понравиться.

— Отказ от роли — это серьезный поступок, и таких поступков у вас было довольно много. В чем причина?

- Да, от ролей я отказывалась, и не один раз... Причины самые разные. Однажды поступило предложение от немецкой фирмы сняться в фильме по произведению Хаксли «Гений и богиня». Было это в пятьдесят девятом. Хаксли у нас считался «мистиком и мракобесом». Поехать туда работать — это было равносильно тому, что родине изменить. А у меня здесь мама и папа. Я отказалась... Потом было одновременно два предложения. Ян Фрид снимал «Двенадцатую ночь» и хотел, чтобы я играла Виолу и Себастьяна, а режиссер Эрмлер искал актрису на роль в «Неоконченной повести». От роли врача я отказаться, как вы понимаете, не смогла. Фрид же никак не мог понять, как можно пожертвовать Шекспиром ради нашей современницы. В конечном итоге в «Двенадцатой ночи» сыграла Клара Лучко, и сыграла очень хорошо.

— Потом не жалели, что упустили эту возможность?

— Никогда не жалею. Нет у меня этого: «Ах, надо было взять...» Мы с Кларой после были в очень теплых отношениях, часто вместе ездили на фестивали, были с делегациями за границей. А в театре я отказалась от Гонерильи в «Короле Лире», потому что не согласилась с трактовкой режиссера. По этим же соображениям, не стала играть в «Госпоже министерше». Мне всегда казалось, что это сатирическое произведение, и когда-то Вера Петровна Марецкая играла эту роль блестяще. Она для меня до сих пор остается неким светочем. Еще Фаина Георгиевна Раневская.

— У вас были кумиры?

— Это не кумиры, просто я очень любила, как играют эти актрисы. В Малом — Дарья Васильевна Зеркалова, удивительная актриса. Я была свидетелем того, как играли вместе Вера Николаевна Пашенная и Елена Николаевна Гоголева. Это был спектакль «Остров Афродиты» Парниса. Все хвалили Пашенную, а я все время смотрела на Гоголеву. Стояла в кулисе и не сводила с нее глаз. Она играла замечательно. Это были великие актрисы.

— После «Тихого Дона» вы снялись в «Добровольцах» режиссера Юрия Егорова, в картине «Все остается людям» Георгия Натансона и еще в нескольких фильмах. А потом ваша кинематографическая карьера прервалась на целых двадцать семь лет. Что случилось?

— Я не находила того материала, который хотела бы играть, а сниматься просто ради того, чтобы сниматься, мне не хотелось. К тому же в 1958 году я пришла в Малый, о котором всегда мечтала. С той самой минуты, когда еще на втором курсе института увидела четыре спектакля театра, который был на гастролях в Киеве. Когда моя мечта сбылась, надо было «входить» в коллектив. Сцена Малого театра — намоленное место. Моя судьба складывалась здесь непросто, но я никогда не хотела покинуть эти стены. У меня такой характер, я привязываюсь к месту, к людям. Я привыкла быть пунктуальной, держать взаимоотношения с коллегами на определенном уровне. Я не загадываю, сколько еще буду работать, но думаю, что пока могу оставаться на сцене.

- У каждого актера есть свои профессиональные секреты. Одними — делятся, другие — тщательно скрывают. Чему научили вас великие «старики» Малого театра? Какие секреты передали?

- Николай Афанасьевич Светловидов, когда вводил меня в «Иванова» на роль Сарры, а ввод был срочным, и у меня что-то не получалось, вдруг заметил: «Эличка! Вы обратите внимание, Сарра любит стихи...» Я всю роль пересмотрела и ничего не нашла, никакого намека на стихи. Подошла к нему, говорю: «Ничего такого нет». А он мне в ответ: «Цветы повторяются каждую весну, а радости нет» — это говорит Сарра». «Ну, какие же это стихи», — возражаю я. А он мне: « Это как прочитать...» И все встало на свои места. Этот замечательный поворот все изменил, я все поняла в Сарре. Или вот «Дачники», где я работала над Юлией. Борис Андреевич Бабочкин мне сказал: «Юлия — такая веселая и такая несчастная». После этого уже ничего не надо объяснять. Все ясно... Сегодня, когда я играю леди Китти, я понимаю, откуда у нее эта изначальная бравада — это ее защитная реакция. А потом возникает откровение, искренность. Вот два полюса этой роли. И когда их находишь, то становится легко играть.
Еще есть такое понятие, как «творческий порыв». Он очень помогает актеру. Комедия «На всякого мудреца довольно простоты» давалась мне тоже нелегко. Я никак не могла понять героиню. Роль не шла. И вдруг я вспомнила кадриль у Моисеева. У меня сразу же появилась и нужная походка, и стиль. Я поняла, что Турусина — ханжа, которая втихую пьянствует, у нее действительно была жгучая любовь, о которой она никак не может забыть. А скрывает она свою подлинную сущность за видимой набожностью и разговорами. Хотя на самом деле она здоровая, сочная баба, которая еще далеко не прочь... Или, например, Хлестова из «Горя от ума», которую чаще всего играют злобной старухой, этаким страшилищем. А от кого бежал француз через окно? Вот мой ключ к этому образу. Вообще я все люблю делать по-своему, не могу взять чей-то рисунок. Но это вовсе не секрет...

Беседу вела Жанна Филатова