Новости

«К 160-летию со дня рождения Александра Павловича Ленского» А.П.Ленский «ЗАМЕТКИ АКТЕРА»

«К 160-летию со дня рождения Александра Павловича Ленского»

А.П.Ленский

«ЗАМЕТКИ АКТЕРА»
(продолжение)

Часть I (продолжение)

Грустно еще и то, что сцена не имеет в критике горячей защитницы ее интересов. Самые жгучие вопросы или замалчиваются ею, или трактуются безучастно и холодно. Актер также не видит от нее никакой помощи в своем деле. Мне часто приходилось слышать, как актеров винят в непомерно развитом самомнении, в том, что они не слушают замечаний, что игнорируют критику, что выслушивают охотно только хвалы своим дарованиям и считают себя умнее всех. Если все это и справедливо, то далеко не в такой степени, как говорят. Умнее всех себя актеры не считают, но им, право, нет причины считать себя и глупее всякого, кому вздумается писать о театре. В том же, что актеры равнодушны к критике, я позволю себе обвинить именно то, что называется критикой, т. е. или бесполезные и голословные похвалы и порицания, или бесцеремонные, грубые измывательства над трудом актера и какое-то непонятное злорадство над его промахами и недосмотрами, или же с виду серьезные, но мало содержательные и бездоказательные отчеты об исполняемых пьесах.

Приведу следующий пример. Моему поступлению на сцену Малого театра предшествовали десять лет скитания по провинции и упорный, тяжелый труд над самоусовершенствованием. Не получая ниоткуда совета, я чувствовал себя вполне одиноким и беспомощным, что и побудило меня попробовать поступить на сцену Малого театра. Здесь я рассчитывал постоянно видеть хорошие образцы и пользоваться как советами этих образцовых артистов, так и замечаниями дельной критики. Я был далек от мысли вызвать восторг прессы, я ждал от нее только помощи себе, в смысле указаний. По отношению к артистам мой ожидания вполне оправдались; что же касается критики, я потерпел большое разочарование. Начиная с первого дебюта, я понес гонения от критика «Московских ведомостей», который обрушился негодованием за бесцельность моих дебютов, за отсутствие во мне дарования, предварял Дирекцию, что, приняв меня, она сделает непростительную ошибку, приравнивал мою игру и игру покойного М. А. Решимова89 в роли Чацкого к «бесцельной скачке двух кляч» и т. д. в этом роде. Всем этим я был огорчен до глубины души, огорчен настолько, что задумал бросить все и уехать, но покойный Бегичев, бывший в то время инспектором репертуара, отговорил меня от такого опрометчивого шага, и дирекция, к моему великому благополучию, не вняв протесту «Московских ведомостей», приняла меня на сцену, где я, мало-по-малу, стал полезным членом труппы. После сыгранной мной роли Петруччио в комедии Шекспира «Укрощение строптивой» я получил, наконец, некоторое утешение от критика «Московских ведомостей» помимо воли самого критика. Игра мой в этой роли была порицаема им, как и в прежних, но утешило меня следующее его замечание: «О том, как г. Ленский носит исторический костюм, мы судить не можем, так как костюмы были с г. Самарина и сидели на дебютанте мешком». А костюмы мне дали с г. Решимова, игравшего перед тем Петруччио, и которые я о трудом натянул на свои широкие плечи и грудь. Это меня очень ободрило, но вместе и лишило интереса читать дальнейшие ометы. Впоследствии я совсем почти перестал читать их и перестал не потому, что ожидал непременно встретить там порицания своей игре, — нет, мне нередко говорили в них и приятное моему самолюбию, до именно потому, что я не видел в этом никакой для себя пользы. Каждая статья начинается пересказом пьесы, а в конце коротко говорится, что г. Н. играл с присущим ему дарованием и выразительностью, г. Д. провел роль «не без огонъка», г. Z. «не портил роли», а г. X. был «деревянен». В другой же газете говорится наоборот: что г. Н. совершенно не ронял роли и был «бесцветен», г. Д. «был вял и скучен», г. Z. «был превосходен», что же касается г. X., то он «превзошел самого себя». Третий род статей пишется всегда безукоризненно литературным языком, с виду они очень серьезны и обстоятельны, с определенными взглядами на пьесу и хотя краткими, но сдержанными и пристойными замечаниями по адресу исполнителей. Ho и в них актер, кроме вежливого отношения к себе, не находит ничего интересного и поучительного.

Что же желает актер найти в критике, чего он ищет? Прежде всего; — горячей любви к искусству и серьезного, всестороннего знакомства с предметом. Если существует сценическое, искусство,— должна существовать и критика о нем; раз существует критика о нем,— актеры вправе предъявлять серьезные требования к ней. Критика должна существовать не столько для читающей публики, сколько для актеров. Театральный критик должен быть не столько ценителем литературных достоинств пьесы, сколько ценителем исполнения их на сцене. Цель сценической, как и всякой другой критики, есть не что иное, как уяснение истинных задач искусства и изыскание средств для успешного их выполнения. Присутствующий на спектакле зритель имеет право сказать: «Я не удовлетворен, а чем и как удовлетворить меня — дело художника». Но на критике лежит обязанность не только уметь найти ошибки, указать и доказать их, но изыскать и средства для их устранения. А потому критика, как руководительница художественных вкусов общества, как советчица сценических деятелей, должна быть художником своего дела. И как нельзя на оснований одного капризного желания сделаться поэтом, актером, скульптором, музыкантом или живописцем, не ощущая в груди призвания, не обладая талантом, не посвятив всего себя изучению избранного искусства, так нельзя стать и критиком потому только, что изъявил согласие на просьбу редактора заведывать театральным отделом журнала. Критика тогда только будет на высоте своей задачи, тогда только и может приносить действительную пользу, когда она посвятит себя в тайны искусства, когда сознательно отнесется к трудностям его. Ho этого нет, а есть совершенно противное этому. Мы видим, что вчерашнему инженеру, медику, юристу или педагогу, потому только, что он часто посещает театр и авторитетно говорит о нем, редактор предлагает взять на себя театральный отдел журнала. Он соглашается и, оставаясь, в сущности, тем же простым зрителем, т. е. с тем же уровнем понимания, берется руководить вкусами остальных, таких же как и он, зрителей, берется руководить искусством. Отсюда и вытекает та нелепая пропорция, показывающая, что то, что актеру стоит огромных усилий, больших затрат ума, таланта и энергий, на уяснение чего он теряет сотни часов,— критику не стоит ничего или очень немного: пришел, увидел и... написал. Отсюда и получает свое право на существование известная французская поговорка: «La critique est aisee—art est difficile»*.

Кроме того, критика не должна быть односторонней и пристрастной. Критик пишет свою статью, в которой подробно излагает свой взгляд на пьесу и характеры, и говорит, что исполнители были плохи, что они, не поняли своих ролей. Значит ли, что они действительно не поняли их? — Не всегда. Иногда это значит, что они поняли их, но не так, как толкует их критик— и только. А чей взгляд вернее: актеров или критики — это еще вопрос. Читатель же не имеет возможности разобраться в этом, потому что критик так подтасовывает доказательства, что ему ничего не остается, как согласиться со взглядом критика. Такая статья является и односторонней и пристрастной. Вот если критик рядом со своим взглядом изложит и взгляд актера на роль, кроме того, рядом с доводами в защиту своего мнения изложит правдиво и доводы, коими руководился актер, избирая именно ту, а не другую точку зрения,— такая статья не будет пристрастной и односторонней, потому что дает возможность читателю разобраться в правоте того или другого взгляда. В противном случае читатель будет в положений присяжного заседателя, выслушавшего только речь прокурора.

Мне возразят, что такой труд критика будет трудом неблагодарным и невыгодным. На это можно ответить, что такой труд был бы действительно неблагодарным, если его применять ко всякому вздору нашего репертуара, но труд, потраченный на пьесы избранные, на пьесы репертуара классического, постановка или возобновление которых представляет событие в жизни театра,— такой труд неблагодарным быть не может. Как пример добросовестного изучения пьесы, я могу указать на прекрасный труд С. В. Флерова «Драматические характеры», за который многие исполнители роли Фамусова скажут ему задушевное спасибо И пожалеют, что ни один из них не получил еще такой подробной и добросовестной оценки своей игры в этой роли. Что же касается невыгоды, как причины крайне редкого появления такого труда, это безусловно несправедливо. Я не могу поверить, чтобы критик стал соразмерять свой труд с получаемым за него гонораром. Этого не может быть. Причина, конечно, не в этом, и даже не в отсутствий критических талантов — но скорее в отсутствии серьезного и всестороннего знакомства с предметом, серьезного отношения к нему и главное в полном отсутствии любви к искусству. Явись любовь к нему — явилось бы и все прочее.

Критические статьи, появляющиеся на страницах толстых журналов, без сомнения, будут впоследствии служить материалом для истории родного театра, а потому представители его вправе ожидать от критики более серьезного и строгого отношения к искусству, ожидать дельного себе совета и помощи. Человек, которому журнал доверил этот отдел, став на страже интересов искусства, не должен забывать, что сценический деятель ничего не оставляет после себя, кроме печатного слова об нем. Поэтому критик должен обращаться с этим словом сколь возможно совестливее и осторожнее. Ему нет причины спешить своим отзывом о серьезной пьесе, так как книжка журнала выходит только раз в месяц. Высказывать же свой приговор об ее исполнений, основываясь только на впечатлении от первого представления, слишком несправедливо. Ему нельзя не знать существующих порядков в театре, изменить которые актер не вправе, он не может не знать О поспешности, с которой ставятся пьесы, ему должно быть известно, что все «некостюмные» пьесы идут без генеральных репетиций, что первое представление каждой пьесы заменяет для актеров необходимую им генеральную репетицию, а присутствие на ней публики так волнует неуверенного в себе исполнителя, что он, вместо того чтобы владеть собой — делается рабом своего темперамента, который душит его, лишает его возможности передать многое из того, что намечено им, обдумано и усвоено. Все те нюансы, вся та филиграновая работа, заготовленная художником и которую, может быть, он впоследствии и покажет, очень часто ускользает от исполнителя на первом представлении пьесы, т. е. на ее генеральной репетиции. С этим вправе не считаться зритель, заплативший за свое место в театре, может не считаться с этим даже газета, обязанная давать десяткам тысяч читателей ежедневный обзор всех сторон общественной жизни, но с этим должен считаться критик толстого журнала.

* Критика легка — искусство трудно.

Продолжение следует…

Дата публикации: 17.10.2007
«К 160-летию со дня рождения Александра Павловича Ленского»

А.П.Ленский

«ЗАМЕТКИ АКТЕРА»
(продолжение)

Часть I (продолжение)

Грустно еще и то, что сцена не имеет в критике горячей защитницы ее интересов. Самые жгучие вопросы или замалчиваются ею, или трактуются безучастно и холодно. Актер также не видит от нее никакой помощи в своем деле. Мне часто приходилось слышать, как актеров винят в непомерно развитом самомнении, в том, что они не слушают замечаний, что игнорируют критику, что выслушивают охотно только хвалы своим дарованиям и считают себя умнее всех. Если все это и справедливо, то далеко не в такой степени, как говорят. Умнее всех себя актеры не считают, но им, право, нет причины считать себя и глупее всякого, кому вздумается писать о театре. В том же, что актеры равнодушны к критике, я позволю себе обвинить именно то, что называется критикой, т. е. или бесполезные и голословные похвалы и порицания, или бесцеремонные, грубые измывательства над трудом актера и какое-то непонятное злорадство над его промахами и недосмотрами, или же с виду серьезные, но мало содержательные и бездоказательные отчеты об исполняемых пьесах.

Приведу следующий пример. Моему поступлению на сцену Малого театра предшествовали десять лет скитания по провинции и упорный, тяжелый труд над самоусовершенствованием. Не получая ниоткуда совета, я чувствовал себя вполне одиноким и беспомощным, что и побудило меня попробовать поступить на сцену Малого театра. Здесь я рассчитывал постоянно видеть хорошие образцы и пользоваться как советами этих образцовых артистов, так и замечаниями дельной критики. Я был далек от мысли вызвать восторг прессы, я ждал от нее только помощи себе, в смысле указаний. По отношению к артистам мой ожидания вполне оправдались; что же касается критики, я потерпел большое разочарование. Начиная с первого дебюта, я понес гонения от критика «Московских ведомостей», который обрушился негодованием за бесцельность моих дебютов, за отсутствие во мне дарования, предварял Дирекцию, что, приняв меня, она сделает непростительную ошибку, приравнивал мою игру и игру покойного М. А. Решимова89 в роли Чацкого к «бесцельной скачке двух кляч» и т. д. в этом роде. Всем этим я был огорчен до глубины души, огорчен настолько, что задумал бросить все и уехать, но покойный Бегичев, бывший в то время инспектором репертуара, отговорил меня от такого опрометчивого шага, и дирекция, к моему великому благополучию, не вняв протесту «Московских ведомостей», приняла меня на сцену, где я, мало-по-малу, стал полезным членом труппы. После сыгранной мной роли Петруччио в комедии Шекспира «Укрощение строптивой» я получил, наконец, некоторое утешение от критика «Московских ведомостей» помимо воли самого критика. Игра мой в этой роли была порицаема им, как и в прежних, но утешило меня следующее его замечание: «О том, как г. Ленский носит исторический костюм, мы судить не можем, так как костюмы были с г. Самарина и сидели на дебютанте мешком». А костюмы мне дали с г. Решимова, игравшего перед тем Петруччио, и которые я о трудом натянул на свои широкие плечи и грудь. Это меня очень ободрило, но вместе и лишило интереса читать дальнейшие ометы. Впоследствии я совсем почти перестал читать их и перестал не потому, что ожидал непременно встретить там порицания своей игре, — нет, мне нередко говорили в них и приятное моему самолюбию, до именно потому, что я не видел в этом никакой для себя пользы. Каждая статья начинается пересказом пьесы, а в конце коротко говорится, что г. Н. играл с присущим ему дарованием и выразительностью, г. Д. провел роль «не без огонъка», г. Z. «не портил роли», а г. X. был «деревянен». В другой же газете говорится наоборот: что г. Н. совершенно не ронял роли и был «бесцветен», г. Д. «был вял и скучен», г. Z. «был превосходен», что же касается г. X., то он «превзошел самого себя». Третий род статей пишется всегда безукоризненно литературным языком, с виду они очень серьезны и обстоятельны, с определенными взглядами на пьесу и хотя краткими, но сдержанными и пристойными замечаниями по адресу исполнителей. Ho и в них актер, кроме вежливого отношения к себе, не находит ничего интересного и поучительного.

Что же желает актер найти в критике, чего он ищет? Прежде всего; — горячей любви к искусству и серьезного, всестороннего знакомства с предметом. Если существует сценическое, искусство,— должна существовать и критика о нем; раз существует критика о нем,— актеры вправе предъявлять серьезные требования к ней. Критика должна существовать не столько для читающей публики, сколько для актеров. Театральный критик должен быть не столько ценителем литературных достоинств пьесы, сколько ценителем исполнения их на сцене. Цель сценической, как и всякой другой критики, есть не что иное, как уяснение истинных задач искусства и изыскание средств для успешного их выполнения. Присутствующий на спектакле зритель имеет право сказать: «Я не удовлетворен, а чем и как удовлетворить меня — дело художника». Но на критике лежит обязанность не только уметь найти ошибки, указать и доказать их, но изыскать и средства для их устранения. А потому критика, как руководительница художественных вкусов общества, как советчица сценических деятелей, должна быть художником своего дела. И как нельзя на оснований одного капризного желания сделаться поэтом, актером, скульптором, музыкантом или живописцем, не ощущая в груди призвания, не обладая талантом, не посвятив всего себя изучению избранного искусства, так нельзя стать и критиком потому только, что изъявил согласие на просьбу редактора заведывать театральным отделом журнала. Критика тогда только будет на высоте своей задачи, тогда только и может приносить действительную пользу, когда она посвятит себя в тайны искусства, когда сознательно отнесется к трудностям его. Ho этого нет, а есть совершенно противное этому. Мы видим, что вчерашнему инженеру, медику, юристу или педагогу, потому только, что он часто посещает театр и авторитетно говорит о нем, редактор предлагает взять на себя театральный отдел журнала. Он соглашается и, оставаясь, в сущности, тем же простым зрителем, т. е. с тем же уровнем понимания, берется руководить вкусами остальных, таких же как и он, зрителей, берется руководить искусством. Отсюда и вытекает та нелепая пропорция, показывающая, что то, что актеру стоит огромных усилий, больших затрат ума, таланта и энергий, на уяснение чего он теряет сотни часов,— критику не стоит ничего или очень немного: пришел, увидел и... написал. Отсюда и получает свое право на существование известная французская поговорка: «La critique est aisee—art est difficile»*.

Кроме того, критика не должна быть односторонней и пристрастной. Критик пишет свою статью, в которой подробно излагает свой взгляд на пьесу и характеры, и говорит, что исполнители были плохи, что они, не поняли своих ролей. Значит ли, что они действительно не поняли их? — Не всегда. Иногда это значит, что они поняли их, но не так, как толкует их критик— и только. А чей взгляд вернее: актеров или критики — это еще вопрос. Читатель же не имеет возможности разобраться в этом, потому что критик так подтасовывает доказательства, что ему ничего не остается, как согласиться со взглядом критика. Такая статья является и односторонней и пристрастной. Вот если критик рядом со своим взглядом изложит и взгляд актера на роль, кроме того, рядом с доводами в защиту своего мнения изложит правдиво и доводы, коими руководился актер, избирая именно ту, а не другую точку зрения,— такая статья не будет пристрастной и односторонней, потому что дает возможность читателю разобраться в правоте того или другого взгляда. В противном случае читатель будет в положений присяжного заседателя, выслушавшего только речь прокурора.

Мне возразят, что такой труд критика будет трудом неблагодарным и невыгодным. На это можно ответить, что такой труд был бы действительно неблагодарным, если его применять ко всякому вздору нашего репертуара, но труд, потраченный на пьесы избранные, на пьесы репертуара классического, постановка или возобновление которых представляет событие в жизни театра,— такой труд неблагодарным быть не может. Как пример добросовестного изучения пьесы, я могу указать на прекрасный труд С. В. Флерова «Драматические характеры», за который многие исполнители роли Фамусова скажут ему задушевное спасибо И пожалеют, что ни один из них не получил еще такой подробной и добросовестной оценки своей игры в этой роли. Что же касается невыгоды, как причины крайне редкого появления такого труда, это безусловно несправедливо. Я не могу поверить, чтобы критик стал соразмерять свой труд с получаемым за него гонораром. Этого не может быть. Причина, конечно, не в этом, и даже не в отсутствий критических талантов — но скорее в отсутствии серьезного и всестороннего знакомства с предметом, серьезного отношения к нему и главное в полном отсутствии любви к искусству. Явись любовь к нему — явилось бы и все прочее.

Критические статьи, появляющиеся на страницах толстых журналов, без сомнения, будут впоследствии служить материалом для истории родного театра, а потому представители его вправе ожидать от критики более серьезного и строгого отношения к искусству, ожидать дельного себе совета и помощи. Человек, которому журнал доверил этот отдел, став на страже интересов искусства, не должен забывать, что сценический деятель ничего не оставляет после себя, кроме печатного слова об нем. Поэтому критик должен обращаться с этим словом сколь возможно совестливее и осторожнее. Ему нет причины спешить своим отзывом о серьезной пьесе, так как книжка журнала выходит только раз в месяц. Высказывать же свой приговор об ее исполнений, основываясь только на впечатлении от первого представления, слишком несправедливо. Ему нельзя не знать существующих порядков в театре, изменить которые актер не вправе, он не может не знать О поспешности, с которой ставятся пьесы, ему должно быть известно, что все «некостюмные» пьесы идут без генеральных репетиций, что первое представление каждой пьесы заменяет для актеров необходимую им генеральную репетицию, а присутствие на ней публики так волнует неуверенного в себе исполнителя, что он, вместо того чтобы владеть собой — делается рабом своего темперамента, который душит его, лишает его возможности передать многое из того, что намечено им, обдумано и усвоено. Все те нюансы, вся та филиграновая работа, заготовленная художником и которую, может быть, он впоследствии и покажет, очень часто ускользает от исполнителя на первом представлении пьесы, т. е. на ее генеральной репетиции. С этим вправе не считаться зритель, заплативший за свое место в театре, может не считаться с этим даже газета, обязанная давать десяткам тысяч читателей ежедневный обзор всех сторон общественной жизни, но с этим должен считаться критик толстого журнала.

* Критика легка — искусство трудно.

Продолжение следует…

Дата публикации: 17.10.2007