Новости

ЛАРИСА ЛОМАКИНА: «ХОРОШАЯ ДРАМАТУРГИЯ – ЛУЧШАЯ ПИЩА ДЛЯ УМА ХУДОЖНИКА»

Лариса ЛОМАКИНА — сценограф, художник, архитектор. Она с одинаковым профессионализмом создает дизайн интерьеров, художественное пространство спектаклей и сценические костюмы. Умеет находить удовольствие как в работе над историческими костюмами в высокобюджетных постановках, так и в адаптации одежды секонд-хенд для нужд студенческого спектакля.

- Бывает так, что художник помогает режиссеру и актерам не только в изобразительном искусстве?

- Когда мы работали над спектаклем «Правила поведения в современном обществе» Лагарса — это был пример коллективного творчества. Трудность состояла в том, что инсценировалась лекция, похожая на длинный монолог. Над образом Лектора тоже пришлось поломать голову всей команде. Представьте себе городскую сумасшедшую, которая учит всех жить с маниакальной навязчивостью. Но постепенно ты улавливаешь за всем этим какую-то житейскую мудрость, А может быть, все не так уж глупо? Нелепость перерастает в трогательность. И в финале зритель должен искренне полюбить эту героиню, над которой потешался вначале. Актриса Нелли Уварова работала так самозабвенно, словно этот материал — вызов ее профессиональной зрелости. Как точнее поймать зерно образа? Мое предложение было: «Сыграй весь спектакль как бы от лица Новодворской». Режиссер Александр Назаров подавал безумные идеи относительно восприятия пространства, идеи, которые были очень кстати для такого слегка безумного спектакля. В результате мы придумали, что героиня должна сидеть опираясь не на пол, а горизонтально. А когда я принесла из антикварной лавки круглые очки с толстыми плюсовыми стеклами, то мы все дружно расхохотались: линзы искажали лицо актрисы, и образ городской сумасшедшей, которая всех учит жить по правилам, был готов. К моему огорчению, сейчас в спектакле эти очки появляются лишь в финале. Причина в том, что они очень напоминают очки другой героини Уваровой, Кати Пушкаревой из популярного сериала «Не родись красивой», тоже своеобразной городской сумасшедшей: некрасивой девушки в мире гламурного культа.

В нашем спектакле у Лектора несколько платьев: школьное платье, девичье, свадебное, траурное. Такая иллюстрация жизненного пути. Актриса с большим интересом помогала мне в работе, что редко бывает. Обычно творческие поиски актеров и художника менее объединенные и дружеские. Может быть, поэтому время работы над этим спектаклем вспоминаю особенно тепло

- Любопытно, а какая самая большая беда у художника по костюмам?

- Актрисы хотят быть красивыми на сцене даже в обход требованиям роли. От этого избавиться почти невозможно! Меня очень удивляет такая реакция: «А я такое не ношу». Собственно, я делаю костюм для персонажа, а не для актера. Меня распирают эмоции, и я обычно ищу поддержки у режиссера. Нередко режиссеры увиливают от этого испытания. Приходится искать аргументы самой.
Редко, но бывают такие чудесные актрисы, которые хотят и умеют быть смешными. Как ни странно, но мужчины тоже очень редко обладают тягой к характерности, самоиронией.
Парадокс, но день установки декорации всегда самый радостный: ты видишь, как воплотились твои мечты. А самый страшный день — тот, когда актеры впервые надевают костюмы. У меня уже выработалась привычка предлагать все костюмы к спектаклю не частями, а одновременно, Я прошу в этот день отмены репетиции. Все актеры заняты своими костюмами и поэтому меньше отпускают колкостей в адрес коллег. Когда актеры в костюмах комментируют друг друга — это самое страшное. Представьте ситуацию, когда встречаются два актера и один на полном серьезе спрашивает другого: «А это что, так и будет?» Это не критика, а провокация. Вполне достаточная, чтобы у второго актера испортилось настроение и он начал сомневаться, хорошо ли он выглядит. Найдется столько вполне убедительных аргументов! Чем больше у художника опыта, тем более правильно он выстраивает весь процесс от показа эскизов до примерок, чтобы направить энергию в мирное русло.
Этот день примерки костюмов надо просто пережить, он как день расплаты за все приятные моменты в профессии.

- Не лучше ли изначально советоваться с актерами, какой эскиз костюма сделать? В чем актер всегда прав?

- Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Они же не советуются со мной, как им играть роль. Художником принимаются только веские претензии: неудобно двигаться, например. Тогда мы корректируем недостаток. Как бы я ни относилась к актерской мнительности, придирчивости, я уверена: костюм должен нравиться. Иначе актер бессознательно его порвет или найдет что-то из подбора.

- За сколько дней до премьеры актеры получают костюмы?

- Я стараюсь показать костюм за две недели до премьеры, а потом забрать.

Дело в том, что последние репетиции самые нервные. Бывает так, что буквально в последние дни идет самая интенсивная работа, все находятся на грани своих сил и перестают контролировать себя. Актеры могут износить костюмы за считанные дни или прожечь сигаретой. И в чем они будут на премьере? Я все время вспоминаю первые дни своей работы в театре. Помню, как пожилая женщина-реквизитор, проходя по арьеру сцены, то есть в глубине, обратилась ко мне, показывая сломанную трость: «Актеры как дети: что им ни дай в руки — все сломают!» Мне потом часто приходилось вспоминать эту простую истину. Конечно, бывают случаи, когда надо специально дать актеру износить сшитый костюм, — если стоит задача состарить одежду. И тогда я прошу носить костюм не снимая: ходить в нем в буфет, ставить пятна, спать в нем. Я помню, как я делала костюм для Николая Николаевича Волкова, который играл брошенного несчастного старика. Я попросила его носить костюм дома и даже валяться в нем на диване, попросила основательно помять специально купленный новый плащ, чтобы он принял форму тела. Эту помятость трудно имитировать. Актер так ответственно отнесся к моему заданию, что лишь поздно вечером, ложась спать, позвонил мне и попросил разрешения снять свой театральный костюм, ведь в плаще неудобно. Это редкий пример очень ответственного отношения к костюму.

- Отслеживаете ли вы случаи произвольных изменений внешнего образа персонажей?

- Трудно бороться с тем, что актрисы дополняют утвержденный костюм бижутерией, пытаются сделать грим поярче. Я могу их понять: иногда своеволие продиктовано желанием поиска. Однажды некая актриса решила преподнести мне сюрприз: надела рыжий парик для роли в спектакле Малого театра. Ей хотелось чего-то более яркого — вполне понятное желание женщины... Но с естественной прической ее героине было намного лучше, ведь в этом была девичья трогательность. Хорошо, что актриса поверила мне.

- Бывали случаи, когда по уважительной причине приходилось кардинально переделывать костюмы?

- Так случилось в работе над спектаклем «Делец» в Малом театре. Поначалу мы сделали коллекцию костюмов, не относящихся напрямую к историческим силуэтам того времени. Но в процессе репетиций режиссер Владимир Драгунов почувствовал, что костюмы не должны быть слишком броскими, характерными, не должны отвлекать зрителя от сути истории. Сам текст Бальзака повел нас в другую сторону в изобразительном решении. Слава богу, еще не начали шить костюмы, но практически все эскизы пришлось переделать.

- Как часто художнику хочется не следовать за автором, а ломать стереотип восприятия пьесы?

- Ломать никогда не хочется, в этом есть что-то неестественное, агрессивное, как в попытке нарисовать человеку три глаза. Обычно интуиция подсказывает, как должен выглядеть будущий спектакль.
Неожиданно в руках оказываются именно те книги, которые наталкивают на размышления, дают решения. Мы с режиссером Константином Богомоловым собирались ставить спектакль «Много шума из ничего» в Театре на Малой Бронной. Я читала прозу Аксенова о войне, затем сразу Шекспира. И тут же пришло верное ощущение этой истории. Сам текст этой комедии так естественно ложился на атмосферу военного времени с его ощущением опасности, смерти. Все тревоги любовных переживаний, страхи и комплексы шекспировских героев проистекают от того, что любовь — лишь крошечная передышка между боями. Ощущение, что завтрашнего дня может не быть, дает право на поступки. Это на войне правила ясны, а в любви столько неожиданных опасностей и подвохов!

Всех мужчин я одела в советскую военную форму 40-х годов, а поскольку вся история мне виделась как черно-белое кино, то и военная форма оказалась не цвета хаки, а черная. Отсюда — ассоциации с Италией времен Муссолини. Но ведь так и есть, ведь у Шекспира действие происходит именно в этой стране. От этой двойственности восприятия костюмов — советские? итальянские? — появилась некая ирреальность происходящего. Очень нужная и мне, и режиссеру, и актерам. Режиссеру больше нравятся ассоциации с Италией военного времени, а меня увлекли ассоциации с довоенным фильмом «Сердца четырех». Скорее, важно время, а не география — время мужчин-героев с барельефов и женщин, провожающих своих любимых на войну.

- Нужно ли учить актеров носить военную форму?

- У кого-то в этом костюме меняется пластика, и актер выглядит так, словно всю жизнь носил погоны. А кто-то в этой форме смотрится чуть комично. В этом диссонансе заложена трогательность и милая нелепость. Это придает всему происходящему узнаваемость и правдивость. Поэтому, когда актеры начали репетировать в костюмах, я только порадовалась правильности своего решения. Кстати, в этом спектакле собралась такая чудесная компания, что примерки костюмов прошли без нервотрепки.

- Благодарят ли вас актеры за удачный костюм?

- Редко. Актеры так устроены, что это не приходит им в голову. Они достаточно эгоцентричны, чтобы поверить: этот персонаж мы придумали все вместе — режиссер, художник и актер. Успех — тот приз, которым хочется обладать в одиночестве.

- В постоянном тандеме с режиссером вам важно угадать направление его творческих поисков?

- Конечно. С Константином Богомоловым мы начали работать в Табакерке над спектаклем «Процесс» по Кафке. Надеюсь, будет интересная работа: в драматургии заложены разные психотипы.

- Бывает ли яркое решение при бедности средств?

- Редко, но бывает. Мы с Александром Назаровым делали спектакль по рассказу Маркеса «Старый-престарый сеньор с преогромными крыльями» со студентами Щукинского театрального училища. Мы его потом целый год играли как антрепризный спектакль, возили на фестивали. В этой работе для меня было важно уловить цвет и фактуру декораций и костюмов. Действие происходит в Колумбии, и мне показалось логичным, что костюмы выжжены палящим солнцем и застираны до цвета глины. Поэтому декорация — это мятый крафт и рваные газеты. Одежду, купленную в секонд-хенде, мы рвали, стирали, вымачивали в хлорке, потом в чае и кофе до состояния ржавой ветоши. Шапки и платки поверх них, юбки поверх штанов. Почему нет? Вот такая странная одежда для очень странных людей. Из страны, в которой никто из нас не был. Что-то босховско-брейгелевски-народное в переложении для латиноамериканского баяна. Назовем эту эстетику так.

- Бережное отношение к костюму у студентов уже есть?

- Курсу к третьему они начинают понимать, что костюм — это часть образа, почти вторая кожа. Если ты не будешь его беречь, то будешь на сцене выглядеть бледно, уязвимо. Что делать, когда актер, играющий в спектакле «Муми-тролль и комета», теряет баночку с мыльными пузырями за 15 минут до начала? В голове рождается шальная мысль съездить в «Детский мир» за новой. Но вот пропажа найдена, спектакль начат, и можно перевести дух. Как вы понимаете, художник волнуется не только на премьере.

- Какие костюмы поражают воображение именно юного зрителя?

- Дети — очень благодарные зрители. Для них очень приятно что-либо делать. А хохочут они иногда над самыми простыми вещами. У нашего Привидения в спектакле РАМТа «Чисто английское привидение» несколько костюмов. Для меня самый смешной из них — тренировочный, поверх которого нашиты косточки. Получается рисунок скелета, но самодельный такой. А детям больше нравится другой костюм, он всегда вызывает бурную реакцию, — это костюм дамы в желтом платье, с большим бюстом и задом. В ее спине торчит топор: она, дескать, жертва Привидения.

- Почему вы занялись работой художника по свету? Очевидно, мало профессионалов?

- Потому, что это очень интересно, и потому, что эмоциональное впечатление от художественного пространства зависит и от света тоже. И потом, если я могу правильно сформулировать задачу художнику по свету, то при хороших техниках мне не так сложно и самой создать световую партитуру. Конечно, когда имеешь дело с очень высоким профессионалом, как Дамир Исмагилов, то удивляешься и его знаниям, и его феноменальным импровизациям,

- Какие идеи волнуют вас как художника, имеющего архитектурное образование?

- Есть идеи идеального театра, которые всегда занимают умы архитекторов и художников, — создать такое помещение театра, в котором традиционное пространство с зеркалом сцены и сценической коробкой быстро превращается в единое театральное пространство или в помещение для камерных постановок, где зритель находится на расстоянии вытянутой руки от актера. Было бы здорово создать такое пространство или трансформирующуюся конструкцию для гастролей театров с разной эстетикой. Хотя есть примеры реализации, но нет предела совершенству.

- В чем парадокс современной театральной ситуации, с точки зрения художника?

- Наверное, в том, что хороших художников много, режиссеров тоже немало, но они очень редко встречаются друг с другом, с тем, с кем именно надо. Хотя, может быть, режиссеры видят эту картину иначе.

Лариса ЛОМАКИНА
Окончила Московский архитектурный институт в 1991 г. С 1992 по 1994 г. стажировалась в театре «Школа драматического искусства». С 1994 года работает в театре самостоятельно. Занимается сценографией и костюмами. Работает в театрах и антрепризах Москвы и других городов. Среди работ в театрах Москвы: «Гамлет» в Центре Мейерхольда, мастерская Клима; «Подсвечник», «Любовью не шутят», «Венецианская ночь» (автор проекта — Клим, Театр имени А. Н. Островского); «Восемь любящих женщин» в Театре сатиры; «Железный класс» в театральном агентстве «Арт-Партер XXI»; «Джульетта и ее Ромео», «Осада» и «Гамлет в остром соусе» в МХТ им. А. П. Чехова; «Правила поведения в современном обществе», «Повелитель мух» и «Чисто английское привидение» в РАМТе; «Плащ кардинала», «Делец», «Последняя жертва», «Димитрий Самозванец и Василий Шуйский» в Малом театре; «Муми-тролль и комета» в ТЦ «На Страстном»; «Много шума из ничего» в Театре на Малой Бронной.


Марина Квасницкая
«Театральная касса», №10, 2007 год