Новости

«К 120-летию со дня рождения Веры Николаевны Пашенной»

«ЖИВАЯ ПАШЕННАЯ»

ИСТОКИ МУЖЕСТВЕННОЙ ЛИРИКИ (продолжение)

Большая человечная тема лежала в основе спектакля «Сердце не камень». Уже в советское время Вера Николаевна «во всеоружии» играла Веру Филипповну, понимая глубочайшую социальную сущность драматургии Островского.
В 1901 году Веру Филипповну на сцене Малого играла М. Н. Ермолова. В 1923 году спектакль был возобновлен в ознаменование тридцатилетней деятельности А. А. Яблочкиной. А затем уже роль Веры Филипповны стала исполнять В. Н. Пашенная. И в этой роли мне довелось ее увидеть, моя мать была страстная театралка и брала в театр с собой.

Роль поначалу у Веры Николаевны шла трудно, пока, наконец, не «додумалась», как она шутила, до внутренней связи образов Анны Павловны и Веры Филипповны, пока не проследила их единства, сделав в своем воображении одну жизнь словно прямым продолжением, развитием другой. До этого, как она мне говорила, прекрасно понимая суть образа,— его в себе не чувствовала. А когда Пашенная не чувствовала, это всегда вело к неудаче.

— Вот в чем заключается самая большая трудность актера,— сказала мне однажды Вера Николаевна.— Понимать образ — очень важно. Но это — полдела. Умом играть нельзя! Ничего не получится. Надо, чтобы речь шла от сердца! От силы и правды переживания.
Так именно, бережно накапливая чувства героини, Пашенная постепенно «выращивала» в себе свою Веру Филипповну. И наконец, почувствовала, что образ «состоялся», зазвучал... А ведь он и правда звучал — широко, раздольно, радуя лиризмом мужества и героини и самой актрисы. В финале Вера Филипповна искренне и бесстрашно говорит умирающему мужу, купцу Караулову, что после его смерти пойдет замуж за приказчика Ераста. Она полюбила впервые. И теперь вовсе не заботится о том, что ревнивый старик лишит ее наследства, возможно, даже из дома прогонит. Но она не хочет лгать мужу. И старик Караулов невольно уступает душевной силе этой ясной, истинно русской натуры.

— Ты так проводишь финальную сцену, что у меня прямо сердце сжимается. Самому становится страшно: думаю — не взять ли и мне, как Караулову, клятву верности от тебя,— пошутил однажды В. Ф. Грибунин. Он смотрел спектакль уж после того, как в Малом прошла премьера зимой 1923/24 года, когда Грибунин с «художественниками» еще находился в Америке.
Совсем невесело шутил Владимир Федорович. И, конечно, никакой клятвы не брал с жены своей, не требовал, чтобы она осталась навек одинокой... И после того как тяжело больной Грибунин умер, мужем Веры Николаевны стал артист Малого театра Виктор Родионович Ольховский. Но их брак был совсем недолгим: через год Ольховский скончался от рака...

Судьба не то что «не баловала» Пашенную в личной ее жизни. Она прямо-таки била ее. Мстила за сценические успехи. «Либо же,— печально усмехалась Вера Николаевна,— «уравновешивала» на незримых весах человеческое горе и радость».
Много горя у нее было дома. А сцена почти всегда давала ей счастье, радость и силу творчества...
Еще до революции Пашенная хотела сыграть в пьесе «На бойком месте» роль Евгении Мироновны. Просьба удивила Южина, однако у него не было повода для отказа. Более того, он заинтересовался творческими соображениями актрисы, за ростом которой следил внимательно. Спектакль был поставлен. Премьера прошла 12 сентября 1915 года. С тех пор пьеса «На бойком месте» шла в Малом с неизменным успехом, а Пашенная выступала в роли Евгении вплоть до 1945 года. И я чуть не ежегодно смотрела на ее Евгению.
Роль эта жила тридцать лет!.. Уж очень по нраву пришлась она Вере Николаевне, впервые засвидетельствовав ее огромные сценические возможности в создании так называемых «отрицательных» образов... Это ведь действительно была самая первая проба души человека дурного. Первая попытка отстоять добро путем проникновения в суть зла. И Пашенная радовалась, что попытка удалась.

Роль Евгении в какой-то мере вела к последовавшим позднее образам, Настасье Минкиной, Маланье... В какой-то мере даже к Вассе Железновой, несмотря на безусловное несходство всех этих женщин, на различие их жизни, внешности, привычек, характера...
Однако Евгения, думается, конкретно подсказала актрисе то особое состояние души, при котором разоблачение дурного совершенно не требует «нажима», шаржа, карикатуры. Ведь плохой человек никогда не подчеркивает плохого в себе, напротив, старается его затушевать, скрыть. Да он вовсе даже и не думает о самом себе, что он плохой. Напротив, он чаще всего кажется самому себе хорошим, либо же старается оправдать, мотивировать убедительно свои злые поступки. Поэтому-то и труднее играть злого, чем доброго. Ведь доброта — открыта.

Пашенная ощутила, что играть «плохую» Евгению невозможно. Основой образа Евгении у Пашенной стала человеческая сила, искаженная и направленная не в ту сторону... Человек-то ведь заметно незаурядный, ярко одаренный, в ней ключом бьет энергия, веселье, злое озорство.
Любовная игра, затеянная Евгенией с Миловидовым, может окончиться для Евгении большой бедой, и она хорошо знает об этом. Но по душе ей, любо ей позабавиться такими вот острыми развлечениями! До поры до времени Евгения терпит старика Бессудного: и она ему, и он ей еще не раз пригодятся. А пока пусть добывает деньги, обманывает и грабит проезжих купцов, набивает мошну потуже — ей же достанется.
В случае чего Евгения — Пашенная зелья ему подсыплет, весело подсыплет, не задумается! Если, конечно, злой, ревнивый и подозрительный старик сам не пришибет ее раньше... Но ведь и помещика Миловидова, молодого своего любовника, Евгения Пашенной тоже нисколько не любила: ей просто нравилось дразнить Аннушку, «доказывать», что вот она, Евгения, хоть и старше Аннушки, а на тебе — сильней, умней, красивей, желаннее!..

Публика принимала спектакль восторженно, и попасть на него не всем удавалось. Совсем незадолго до «Вассы»— в 1949 году — Пашенная решила показать Евгению на гастролях театра в городах Западной Украины — это были Львов, Ужгород, Мукачев... Не «состарилась» ведь роль-то! Недаром она в советском театре считается классикой. И справедливо: эта роль — одно из самых блистательных созданий актрисы.
Самой Вере Николаевне больше всего нравилось в ее Евгении сноровка и ум, Евгения, как всякий одаренный человек, могла бы далеко пойти! Жаль вот, идти ей было некуда...
— Евгения,— однажды поделилась со мной Вера Николаевна,— в миниатюре это Кабаниха. Правда, пока еще не такая «заматерелая». Но и то сказать, ведь Евгения-то в комедии действует, а не в драме. Но к горьковской Вассе Евгения была прямой ступенькой. Обе они не просто сообразительны — обе талантливы. Все качества есть, чтоб стать полезными, нужными; есть и сноровка, и мужество. Да вот беда, никому ведь это не нужно было! Никому!..

Именно в ненужности человека, его способностей Пашенная открывала истинную драму неправедной жизни. В образе Вассы все эти свойства обернутся уже не блеском жизненных сил, не их игрой, а трагической неотвратимой бедой. И поражением зла.
Крепко, уверенно сыграла Пашенная еще одну роль из Островского — чиновницу Кукушкину в «Доходном месте». Премьера состоялась 14 апреля 1948 года. Великолепно были сыграны все роли в этом спектакле: Вышневская — ее блистательно исполняла Е. Н. Гоголева, Юсов — И. В. Ильинский, Жадов — М. И. Царев.
У Кукушкиной, собственно говоря, цель в жизни одна-единственная: выдать дочек замуж, да не абы как, а с толком. Выгодно.

Подавая «товар лицом», она выступает как торговец живым товаром, а не как мать своих детей. Притом Кукушкиной мало сбыть дочерей с рук, надобно их сделать такими же «ловчилами» — продувными бестиями, научить лукавить на каждом шагу.
— Выйти замуж, мой друг, для девушки великое
дело,— ласково поучает Кукушкина дочерей. Удивительно ласково вдруг поучает. Да и зачем ей в таком непростом и тонком деле орать, «рычать» по привычке на девочек.
С лаской-то, поди-ка, они куда лучше усвоят материнские уроки.
- А выйдете, дети, замуж,— продолжает еще ласковей Кукушкина,— вот вам мой совет: мужьям потачки не давайте, так их поминутно и точите, чтоб деньги добывали.
Нельзя забыть этот спектакль.

Поразительно играла Пашенная — Кукушкина в сцене с Юсовым — Ильинским. Вот уж где сошлись два «тертых калача». В хитрости и ловкости один другому ни на грош не уступит! Кукушкина ведь прямо таяла от приязни, от «нежности», когда говорила с Юсовым. Выглядела чиновница у Пашенной весьма мило. Ровно ничего ведь не было в ней заметно дурного, зловредного, напротив, уж так аккуратна, так деликатна, так свежа! Только вот разве слишком сладковата: причем «излишняя» эта сладость, специально найденная актрисой, явно отдавала металлическим привкусом сахарина, да и вкрадчивые ее глаза тоже фальшивят, явно смеются, когда она говорит свое знаменитое: «я плачу, просто плачу», а по краешку губ змеится хитрая, едва заметная улыбка... Ничего она не плачет!
Нет, все это нельзя даже пересказать,— надо было увидеть, почувствовать все то, что чувствует такая Кукушкина. Ей-то ведь кажется, что она заслуживает всяческой похвалы.

Своекорыстие и жадность, моральная нечистоплотность... Театр обращал их уже не только в прошлое, оно теперь касалось тех черт сегодняшней жизни, которые уже тогда требовали общественного вмешательства...


Окончание следует…