Новости

«К 120-летию со дня рождения Веры Николаевны Пашенной»

«ЖИВАЯ ПАШЕННАЯ»

ЧАСТЬ 6.

ЦВЕТ ДОБРА И ЗЛА
(начало)

Человек не может быть на сцене, да и вообще в искусстве глубоким, честным, правдивым, если в жизни завистлив и лжив. Таково было неколебимое, глубочайшее убеждение Пашенной. Она доказала это. Собственные ее человеческие качества сказывались ярко и отчетливо как в творчестве, так и во всей ее жизни, в отношениях с людьми.
Горячая, деятельная, жизнелюбивая натура делала героинь Пашенной заметными, «вместительными», даже если это были «маленькие» роли. Для нее «маленькое» на сцене вообще не существовало,— она делала маленькое большим, значительным и запоминающимся.
Пашенная много читала и думала о театре. Но главным учителем и советчиком искусства считала жизнь.

Играя на гастролях в Севастополе, Вера Николаевна подружилась с девочками-подростками, приносившими актерам на продажу жареную рыбу — ставридку. Однажды узнала, что они не родные сестры, а сироты, которых воспитывает приютившая их немолодая женщина. Кроме них, она вырастила еще и парня. Он уже взрослый, работал, а в свободное время ловил рыбу, помогая приемной матери кормить семью.
— Разве это не чудесно,— сразу зажглась Вера Николаевна и отправилась в гости к незнакомой рыбачке, набрав сладостей для девочек... В крохотной деревне, добела выжженной солнцем, стояло лишь несколько домишек, на плетне сушились сети. Вся семья была в сборе и ужинала. Веру Николаевну встретила рыбачка Марья Тимофеевна приветливо и радушно, с тем достоинством, которое вообще свойственно трудовому человеку. Она была спокойна, но не весела. Пашенная тут же заметила это. Оказалось, Гришу, воспитанника Тимофеевны, «забирали в солдаты», расставание надолго...
«Хочется другой раз поплакать. Да, видно, нету больше слез»,— сказала она Вере Николаевне.

И вот ведь вспомнилось же это, понадобилось, когда Пашенная получила роль рыбачки Чмыги в пьесе «Южный узел», поставленный на сцене Малого ранней весной 1948 года. Пьеса давно сошла со сцены, а образ, созданный Пашенной, невозможно забыть. Чмыга останется жить в памяти всех, кому посчастливилось хоть раз ее увидеть. Это человек труда повседневного, нелегкого; но она бодра и сильна духом, сумела до старости сохранить живое, отзывчивое сердце, душевную молодость.
Рыбачка Чмыга Пашенной, может быть, даже еще полней и шире, чем Таланова, сочетает любовь к сыну-матросу с широчайшим умением принять в свое материнское сердце всех друзей сына, воюющих и умирающих за Советскую власть.
Это был новый образ Пашенной. И дала его актрисе та, севастопольская Тимофеевна.
Множество морщинок на загорелом, обветренном лице; глаза, хоть и не плачущие, но усталые, поблекшие от солнца и моря, какие-то тяжелые, большие натруженные руки. Такова Чмыга Пашенной. Еще одна «человеческая женщина». Человеческая мать... Старуха.

Но разве Пашенная была уже стара? Вовсе нет! Несмотря на многие трудности и горькие разлуки, болезни и расставания с дорогими сердцу людьми, Вера Николаевна полна энергии. Замыслы ее кипели, и так же бурно, стремительно осуществлялись.
Пашенная в послевоенные годы много играет, словно зная секрет молодости, преисполненная особых душевных сил. В ней жила постоянная готовность отстаивать то, что было дорого в жизни и творчестве. Готовность бурно сражаться за свои взгляды на драматургию, на сцену, на свою позицию в искусстве театра. Это не делало ее существование легким. Но она и не заботилась об этом; она, как ее Тимофеевна, человек своего дела, своего народа, умела находить радость в труде. И как бы последним всплеском молодости Пашенной стала ее Наталья Ковшик в пьесе А. Корнейчука «Калиновая роща».
Ставил «Калиновую рощу» в Малом М. Н. Гладков. С ним Вера Николаевна давно дружила, ей работалось с ним спокойно, легко: он сразу подхватывал всякую интересную свежую мысль, обогащавшую спектакль. Да ведь и свою крупнейшую предсмертную работу в «Грозе» Пашенная не случайно готовила вместе с Гладковым, считая его равноправным сопостановщиком, что значилось и на афише.
Творческая самостоятельность Пашенной ничего общего не имела с самодурством, капризами примадонны. Нет, ей просто всегда надо было подумать над ролью. Потрогать ее, попробовать. Может быть, сначала обжечься и отойти. Потом вновь приблизиться. И наконец, свои собственные находки превратить в находку для всего спектакля. Для всего постановочного коллектива.
В «Калиновой роще» актрисе сначала тоже необходимо было почувствовать «сердцевину» образа. Увидеть, какая она, эта Наталья Ковшик. Вот тогда уже следовало «вступать» режиссеру.
Почти одновременно выпустили «Калиновую рощу» Малый театр в Москве и Киевский театр имени Ивана Франко. Оба спектакля оформлял один и тот же художник — А. Г. Петрицкий. Но спектакли казались совсем разными. В них люди жили будто одинаковые, по пьесе, а на сцене друг на друга совсем не похожие.
Очень интересно было сравнивать их.
Постановку франковцев, осуществленную Гнатом Юрой, москвичи посещали на гастролях театра в Москве летом 1950 года. Весной того же года состоялась премьера «Калиновой рощи» в Малом. Конечно, всем театралам хотелось увидеть и Пашенную, и прославленную украинскую актрису Наталью Михайловну Ужвий. Образ колхозницы Ковшик они обе создавали интересно, увлеченно. Но с таким внутренним различием, какое выражало несходство и темперамента, и национального характера, да и творческой актерской индивидуальности. И до того непохожими они были, что как-то даже не верилось, что их одевал один и тот же художник. А он не считал нужным изменять фасон и рисунок платья ни для хрупкой, невысокой Н. М. Ужвий, ни для массивной, широкоплечей В. Н. Пашенной. Платье само будто становилось на них иным; как-то по-иному выглядели бусы, серьги, вышивки, кипенно-белый платочек на голове, пестрый кантик на скромной кофточке...
Ужвий в своей Наталье искала и находила человечность, мудрую незлобивость, ум, серьезную деловитость и спокойствие. В исполнении же Пашенной чувствовалась нескрываемая радость жизни, радость дела, наконец-то обретенная трудовой женщиной.
Простая женщина-селянка Пашенной, поднявшаяся к творческому, осмысленному существованию, счастливо утверждала, что жизнь веками подготавливала рождение именно такого свободного и сильного человека, о котором мечтал народ. И если Наталья Ковшик в исполнении Ужвий народна и вместе с тем глубоко лирична, то у Пашенной ощущение народности достигалось за счет манеры очень смелой, размашистой... Буйные, даже озорные, ярко колоритные мазки нашла Пашенная для этой роли, создавая облик полюбившейся ей украинской колхозницы: Наталья ее появилась на сцене, как сама душа Украины — деятельная, веселая и умная. И очень интересно было их сравнивать. Там, где Наталья Ужвий обнаруживала милое, тихое и лукавое, доброе веселье, сценический темперамент Пашенной вызывал ощущение могучей человеческой силы, бьющей через край.
Пьеса давала все основания думать, что Н. М. Ужвий — такая деликатная и умная в роли Натальи — стояла значительно ближе к замыслу писателя, чем Пашенная. Ведь дочь Натальи — Василиса не зря же говорит о матери: «Она у меня женщина тихая, кроткая»... Однако Пашенная, продумывая характер Натальи, отнюдь не останавливалась перед этим и смело переводила реплику на юмор. К тому же сама-то Наталья, как уверена была Вера Николаевна, вовсе и не считает себя буйной либо шумной: в глубине души она ведь на самом деле ощущает себя женщиной «тихой» и «кроткой», только вот, что поделаешь, выявляются у нее эти качества уж очень бурно!.. Хотя при всей своей размашистости Наталья никогда никого не обидит зря: она на редкость справедлива, уж этого-то у нее не отнимешь!.. Воюет же она больше всего с председателем колхоза Романюком не из-за сварливости и не по злобе, а потому, что Романюк, сам по себе мужик неглупый, давно мог бы наладить работу колхоза, да уж больно ленив!.. Отсюда и многие выходки Натальи — Пашенной.
«Калиновая роща» в Малом театре стала праздничным, событийным спектаклем. Работа же Пашенной в «Калиновой роще» над ролью Натальи Ковшик, на мой взгляд, ставила эту роль в единый ряд тех, важнейших для Малого театра, как и для самой актрисы, сценических созданий, которые отображают решающие, важнейшие вехи нового в жизни всего народа.
Строительство нового человека — вот собственно суть образа Натальи Ковшик. И эта тема волновала и привлекала Пашенную. Как всегда волновали и привлекали ее главные приметы современности. Словно родную сестру по духу увидела в Наталье актриса. Эта женщина радостно платит добром за огромное счастье жить, строить, думать. Участвовать каждый день — все снова и снова — в гигантском творческом процессе, свершающемся на родной земле.
Сыгранный М. И. Царевым с живым юмором писатель Батура говорит о Наталье, не скрывая восхищения:
— У нас в селе есть один человек необычайной душевной красоты...
Душевная красота Ковшик — красота необычайная — и стала у Пашенной сущностью образа. Щедро показала она духовную красоту героини. Да и не только духовную. Вера Николаевна прямо-таки светилась завидной народной красотой и свежестью. Казалось, ни в каких королевских либо аристократических нарядах не была актриса такой видной, ловкой и подвижной, как в простых и непритязательных Натальиных кофточках и платочках. Высоко положенная вокруг головы коса еще больше молодила Пашенную. Снизка крупных бус оттеняла темный глянцевый загар и здоровый, сильный румянец женщины, привыкшей с утра до вечера быть с людьми в поле, на солнце... Набросив на плечи белую чистую косынку, Пашенная иногда бралась за концы и широко разводила их
в стороны, словно птица, собирающаяся лететь,— удивительно шло это движение к облику героини: выражало суть натуры, души...
Наталья — друг людям не по принуждению и не по обязанности, а по расположению сердца.
Воплощая тему материнства, человечности, строительства нового в душе народа, Пашенная никогда ни в чем не повторялась. Ее Наталья Ковшик — это новое открытие. Эта моложавая женщина, если только вздумает, смело может соперничать со своей дочерью в уменье покорять и нравиться. Но ее оптимизм, задор, веселье идут не от кокетства: Наталья Пашенной не отмахнулась от пережитых бед и горестей, вовсе нет! Разве очерствела земля, на которой зияли воронки разрывов, лилась кровь, а теперь снова дает она людям хлеб... Такова и Пашенная в роли Ковшик. Жизнь берет верх! Ни о чем она не забыла, все помнит, но богатая, сильная душа Натальи обращена не к мертвому, а к живому...


Евдокия Дмитриевна Турчанинова всегда Пашенную упрямо звала Пашенной. И в этом произношении — пусть непривычном для слуха — мне всегда чудился огромный смысл, потому что фамилия происходила от названия именья, которое некогда принадлежало Николаю Петровичу Рощину-Инсарову, отцу Веры Николаевны. Именье звалось Пашевка. Под напором публики, упрямо говорившей: «Пашенная, Пашенная», первоначальное звучание фамилии сместилось, и самый смысл имени актрисы стал неясным. Слово же «пашня», о котором не забывала Е. Д. Турчанинова, вдруг начинало выражать какие-то существенные черты самой Пашенной. Заставляло связывать человеческий образ актрисы с землей родины, возделанной добрыми человеческими руками. Актриса так и играла Наталью Ковшик, играла именно как Пашенная, напоминая о народной сущности образа.
Характер Натальи вырастал шаг за шагом. И все шло ему на пользу. Ее Наталья вся — свет и радость. «Голубых», «приблизительных» красок Пашенная вообще не знала; Наталья ее была отнюдь не «голубой». Напротив: она была буйно, вызывающе многоцветной. Ослепительная дерзость красок, казалось, противоречила всем законам искусства сцены, однако же актриса умела собирать все краски воедино в гармоничном, достоверном человеческом портрете. И если можно сравнить с кем-то Наталью Ковшик в творческой жизни самой Пашенной — по силе красок, разумеется,— то, пожалуй, скорее всего, можно вспомнить Маланью из «Растеряевой улицы». Но ведь Маланья заставляла только негодовать, только ненавидеть! Наталья же Ковшик вызывала чувство восхищения силой человеческой душевной надежности и доброты.
Наталья вообще один из наиболее светлых женских образов советской драматургии.
«Наши молодые драматурги,— писал Горький,— находятся в счастливом положении, они имеют перед собой героя, какого еще никогда не было, он прост и ясен, так же, как велик, а велик он потому, что непримирим и мятежен гораздо больше, чем все Дон-Кихоты и Фаусты прошлого».
Простая, ясная и добрая по существу души своей, Наталья Ковшик как раз и становилась у Пашенной человеком мятежным, непримиримым ко всему дурному. Причем Натальину мятежность не так-то легко перенести. Это не женщина, а буря.
А ведь деревенской-то жизнью Вера Николаевна почти никогда не жила. Но в том и заключался секрет искусства актрисы, что она всегда становилась не только больше, но убедительнее своих героинь. Больше Полей, чем сама Поля; больше Натальей, чем сама Наталья...
Создавая «Калиновую рощу», Корнейчук откровенно смеется. Пьеса его строится по законам комедии, и Наталья — образ, безусловно, комедийный, несмотря на то, что героиня выражает черты коммунистки-современницы. Сегодня, именно сегодня, в наши дни, она предстает как человек, строящий новое. В этом главная прелесть образа, созданного Пашенной; он был убедителен, при всей живости актриса не допускала комикования.
— Чем серьезнее играешь в комедии, тем зрителю смешней,— сказала Вера Николаевна. Поэтому, как ни «бушует» Наталья, зритель безошибочно догадывается о золотой, беззлобной, распахнутой к жизни Натальиной душе... Это — бессмертный образ.


(продолжение следует)