Новости
БАТЮШКА ЮРИЙ АРСЕНЬЕВИЧ...
БАТЮШКА ЮРИЙ АРСЕНЬЕВИЧ...
БАТЮШКА ЮРИЙ АРСЕНЬЕВИЧ...
В моей домашней библиотеке есть целый раздел под названием «Дмитриев»: книги об искусстве, о людях искусства, воспоминания... Здесь далеко не все, ведь на счету автора более 30 книг и статей несть числа. И удивишься невольно: сколько же можно написать в течение одной жизни!
Правда, жизнь была долгая: Юрий Арсеньевич Дмитриев не дожил всего нескольких месяцев до своего 95-летия, которое мы отмечаем в эти декабрьские дни, уже без него. При нем отмечали бы шумно, весело, с обильным стечением гостей и непременным сюрпризом хозяина - очередной книгой. Трудился он до последних дней, несмотря на болезни и возраст, азартно, с поразительным аппетитом к работе. Те, кому повезло работать или просто быть рядом с ним, могли напитаться этой энергией и позавидовать ей незлой, белой завистью. В чем был источник энергии? В сильной, крепкой натуре в неиссякающем жизнелюбии? В том, чем он занят был долгие годы, смолоду и до конца? Ведь дело, коль скоро оно по душе, формирует нас, отзывается в нас, как отозвались в Дмитриеве три его любимых искусства - театр, цирк и эстрада.
На первый взгляд, странный разброс интересов. Написал капитальный двухтомник «Академический Малый театр» - о его прошлом и настоящем, великих артистах старейшего театра России. Писал о том, чему сам был свидетель, - истории советского театра, которая вся прошла на его глазах. О смелом и веселом искусстве цирка, где он стал основателем новой науки - цирковедения, завершив полувековой труд в этой сфере монументальным изданием «Цирк в России. От истоков до 2000 года». Об эстраде, которую так же решительно сделал предметом серьезной науки.
Широта эта разбросом никак не была. В «низовой» культуре, в гуляньях, балаганах, у скоморохов Дмитриев видел ту почву, откуда росли на Руси и цирк, и театр, и эстрада. Словно сами эти искусства подсказывали ему идею своего общего корня.
Все было выбрано неслучайно. Дмитриев, человек земной, но не будничный г артистичный, потому, видно, и выбирал себе праздничные искусства и героев ярких, незаурядных. В театре его тянуло к трагикам и романтикам, начиная с Мочалова и Ермоловой. На эстраде - к таким фигурам, как Утесов и Райкин, в цирке -Кио... Список можно увеличивать многократно. Это не значит, что в поле зрения Дмитриева были лишь «звезды»: вовсе нет. Он был в широком смысле слова демократичен, и занимали его люди и судьбы разные, рядовые, вне зависимости от успеха, от ранга. Речь идет о пристрастиях, на что каждый имеет право, об ориентирах.
В списке его научных титулов все на месте: профессор, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств России. Все справедливо - Дмитриев с его живой и энергичной натурой не мог быть ученым-затворником, ученым кабинетного склада, сторонним наблюдателем процесса. Он активно участвовал в нем, в самом себе соединив науку и практику: работал в системе цирка, помогая его развитию, находя ему достойное место в культуре - и настаивая на этом, и добиваясь своего (как поступал и с эстрадой).
Естественный, врожденный демократизм его распространялся на все: на отношение к миру, к людям, к искусству, которое он различал не по сорту (высшее - низшее), но по качеству - настоящее и поддельное.
Дмитриева трудно понять, не зная его жизненного пути, его времени. Его биография - это биография поколения, рано вошедшего в жизнь, рано осознавшего свое призвание и верного ему до конца. Юноша из нетеатральной семьи, с рабочей профессией, быстро потянувшийся к искусству, стал рабкором, начал печататься в конце 1920-х годов, затем кончил ГИТИС, прошел все ступени научной карьеры, где были разом и наравне педагогика, исследования, живая жизнь искусства.
С середины 1940-х годов вторым домом Дмитриева стал Институт истории искусств (ныне - Институт искусствознания), где он был в числе основателей, а с середины 1960-х до 1990-х руководил сектором театра, в ту пору - командой великолепных ученых, ярких личностей, порой с трудным характером и трудной судьбой, да и со взглядами иными, чем его собственные. Это не имело для Дмитриева значения. Он мог спорить, не соглашаться, но всех принимал под свое крыло и защищал, если было нужно, в небезопасных ситуациях (а таких тогда было немало, и сотрудники ему доставались не слишком «благонадежные»).
Человек импульсивный, неравнодушный, неровный, он мог вспылить, обидеть и обидеться - но был незлопамятен и отходчив. Мог оценить талант иной, чем у него, природы. Сложные и глубокие отношения связывали его, к примеру, с Татьяной Михайловной Родиной, с которой он вместе учился, а потом долгие годы работал, - ученым иного направления и склада, чем он. Несогласия их бывали яростными, споры доходили до ссоры, но никто из них не таил потом зла, не держал камня за пазухой, не терял чувства родства. И когда Родиной не стало, Дмитриев (в поздние свои годы) сорвался с курорта, прилетел в Москву, примчался, в чем был, чтобы проститься с давней своей подругой.
Это чувство родства, редкая сейчас ценность, из разряда патриархальных (и вечных), сказывалось во всем. Он любил выращивать молодежь, подталкивать к развитию, и, если кто-то ленился, стыдил того прилюдно и неустанно, до той поры, пока лентяй не брал свой рубеж, не выпускал книгу, не защищал диссертацию. Педагогическая жилка билась в нем изначально. Он преподавал в разных училищах и институтах и создал свою научную школу, и среди учеников его - «звезды» арены и сцены. Потребность опекать и собирать людей, жить общинно, семейно была в нем неистребимой. Недаром коллеги по работе называли его ласково и почтительно: батюшка. Батюшка Юрий Арсеньевич...
В нем не было ни научного, ни житейского эгоизма. Он радовался чужим успехам, стимулировал, провоцировал их. Увлечения свои не таил, а претворял в общее дело, раздавал щедро. Основал в институте группу эстрады, ставшую полноправным отделом. Затевал коллективные труды, вокруг которых образуется человеческое сообщество. Мог собрать большую группу театроведов и повезти их в Польшу или по Золотому кольцу - знакомиться с театром, а заодно и с жизнью. Каждое лето отправлялся со своим сектором в Госфильмофонд, где работал (и работает) его сын, - смотреть те шедевры мирового кино, которые были тогда «не дозволены к прокату».
Все это он мог бы делать один, сам по себе, не утруждаясь лишними хлопотами, но не хотел: предпочитал быть вместе.
Пройдя через все то, что выпало на долю его ровесникам, не дотянув малости до 100-летия, он не ломался и не сгибался, хотя героем себя не считал и не был. Жил с открытой душой; делал свое дело, помогал людям. Чувство жизни, вкус жизни не оставили его до конца. И еще...
Одна из лучших книг Дмитриева названа радостно и бесстрашно: «Эстрада и цирк глазами влюбленного». Дар любви был в нем неистощимым: к своим искусствам, к близким, к прелестной и мужественной своей жене, помощнице, другу.
Говорят, этот дар продлевает жизнь и делает ее полной. Видимо, так...
Автор: Татьяна ШАХ-АЗИЗОВА.
Источник: Московская правда
Дата: 05.12.2006
В моей домашней библиотеке есть целый раздел под названием «Дмитриев»: книги об искусстве, о людях искусства, воспоминания... Здесь далеко не все, ведь на счету автора более 30 книг и статей несть числа. И удивишься невольно: сколько же можно написать в течение одной жизни!
Правда, жизнь была долгая: Юрий Арсеньевич Дмитриев не дожил всего нескольких месяцев до своего 95-летия, которое мы отмечаем в эти декабрьские дни, уже без него. При нем отмечали бы шумно, весело, с обильным стечением гостей и непременным сюрпризом хозяина - очередной книгой. Трудился он до последних дней, несмотря на болезни и возраст, азартно, с поразительным аппетитом к работе. Те, кому повезло работать или просто быть рядом с ним, могли напитаться этой энергией и позавидовать ей незлой, белой завистью. В чем был источник энергии? В сильной, крепкой натуре в неиссякающем жизнелюбии? В том, чем он занят был долгие годы, смолоду и до конца? Ведь дело, коль скоро оно по душе, формирует нас, отзывается в нас, как отозвались в Дмитриеве три его любимых искусства - театр, цирк и эстрада.
На первый взгляд, странный разброс интересов. Написал капитальный двухтомник «Академический Малый театр» - о его прошлом и настоящем, великих артистах старейшего театра России. Писал о том, чему сам был свидетель, - истории советского театра, которая вся прошла на его глазах. О смелом и веселом искусстве цирка, где он стал основателем новой науки - цирковедения, завершив полувековой труд в этой сфере монументальным изданием «Цирк в России. От истоков до 2000 года». Об эстраде, которую так же решительно сделал предметом серьезной науки.
Широта эта разбросом никак не была. В «низовой» культуре, в гуляньях, балаганах, у скоморохов Дмитриев видел ту почву, откуда росли на Руси и цирк, и театр, и эстрада. Словно сами эти искусства подсказывали ему идею своего общего корня.
Все было выбрано неслучайно. Дмитриев, человек земной, но не будничный г артистичный, потому, видно, и выбирал себе праздничные искусства и героев ярких, незаурядных. В театре его тянуло к трагикам и романтикам, начиная с Мочалова и Ермоловой. На эстраде - к таким фигурам, как Утесов и Райкин, в цирке -Кио... Список можно увеличивать многократно. Это не значит, что в поле зрения Дмитриева были лишь «звезды»: вовсе нет. Он был в широком смысле слова демократичен, и занимали его люди и судьбы разные, рядовые, вне зависимости от успеха, от ранга. Речь идет о пристрастиях, на что каждый имеет право, об ориентирах.
В списке его научных титулов все на месте: профессор, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств России. Все справедливо - Дмитриев с его живой и энергичной натурой не мог быть ученым-затворником, ученым кабинетного склада, сторонним наблюдателем процесса. Он активно участвовал в нем, в самом себе соединив науку и практику: работал в системе цирка, помогая его развитию, находя ему достойное место в культуре - и настаивая на этом, и добиваясь своего (как поступал и с эстрадой).
Естественный, врожденный демократизм его распространялся на все: на отношение к миру, к людям, к искусству, которое он различал не по сорту (высшее - низшее), но по качеству - настоящее и поддельное.
Дмитриева трудно понять, не зная его жизненного пути, его времени. Его биография - это биография поколения, рано вошедшего в жизнь, рано осознавшего свое призвание и верного ему до конца. Юноша из нетеатральной семьи, с рабочей профессией, быстро потянувшийся к искусству, стал рабкором, начал печататься в конце 1920-х годов, затем кончил ГИТИС, прошел все ступени научной карьеры, где были разом и наравне педагогика, исследования, живая жизнь искусства.
С середины 1940-х годов вторым домом Дмитриева стал Институт истории искусств (ныне - Институт искусствознания), где он был в числе основателей, а с середины 1960-х до 1990-х руководил сектором театра, в ту пору - командой великолепных ученых, ярких личностей, порой с трудным характером и трудной судьбой, да и со взглядами иными, чем его собственные. Это не имело для Дмитриева значения. Он мог спорить, не соглашаться, но всех принимал под свое крыло и защищал, если было нужно, в небезопасных ситуациях (а таких тогда было немало, и сотрудники ему доставались не слишком «благонадежные»).
Человек импульсивный, неравнодушный, неровный, он мог вспылить, обидеть и обидеться - но был незлопамятен и отходчив. Мог оценить талант иной, чем у него, природы. Сложные и глубокие отношения связывали его, к примеру, с Татьяной Михайловной Родиной, с которой он вместе учился, а потом долгие годы работал, - ученым иного направления и склада, чем он. Несогласия их бывали яростными, споры доходили до ссоры, но никто из них не таил потом зла, не держал камня за пазухой, не терял чувства родства. И когда Родиной не стало, Дмитриев (в поздние свои годы) сорвался с курорта, прилетел в Москву, примчался, в чем был, чтобы проститься с давней своей подругой.
Это чувство родства, редкая сейчас ценность, из разряда патриархальных (и вечных), сказывалось во всем. Он любил выращивать молодежь, подталкивать к развитию, и, если кто-то ленился, стыдил того прилюдно и неустанно, до той поры, пока лентяй не брал свой рубеж, не выпускал книгу, не защищал диссертацию. Педагогическая жилка билась в нем изначально. Он преподавал в разных училищах и институтах и создал свою научную школу, и среди учеников его - «звезды» арены и сцены. Потребность опекать и собирать людей, жить общинно, семейно была в нем неистребимой. Недаром коллеги по работе называли его ласково и почтительно: батюшка. Батюшка Юрий Арсеньевич...
В нем не было ни научного, ни житейского эгоизма. Он радовался чужим успехам, стимулировал, провоцировал их. Увлечения свои не таил, а претворял в общее дело, раздавал щедро. Основал в институте группу эстрады, ставшую полноправным отделом. Затевал коллективные труды, вокруг которых образуется человеческое сообщество. Мог собрать большую группу театроведов и повезти их в Польшу или по Золотому кольцу - знакомиться с театром, а заодно и с жизнью. Каждое лето отправлялся со своим сектором в Госфильмофонд, где работал (и работает) его сын, - смотреть те шедевры мирового кино, которые были тогда «не дозволены к прокату».
Все это он мог бы делать один, сам по себе, не утруждаясь лишними хлопотами, но не хотел: предпочитал быть вместе.
Пройдя через все то, что выпало на долю его ровесникам, не дотянув малости до 100-летия, он не ломался и не сгибался, хотя героем себя не считал и не был. Жил с открытой душой; делал свое дело, помогал людям. Чувство жизни, вкус жизни не оставили его до конца. И еще...
Одна из лучших книг Дмитриева названа радостно и бесстрашно: «Эстрада и цирк глазами влюбленного». Дар любви был в нем неистощимым: к своим искусствам, к близким, к прелестной и мужественной своей жене, помощнице, другу.
Говорят, этот дар продлевает жизнь и делает ее полной. Видимо, так...
Автор: Татьяна ШАХ-АЗИЗОВА.
Источник: Московская правда
Дата: 05.12.2006
Дата публикации: 06.12.2006
БАТЮШКА ЮРИЙ АРСЕНЬЕВИЧ...
В моей домашней библиотеке есть целый раздел под названием «Дмитриев»: книги об искусстве, о людях искусства, воспоминания... Здесь далеко не все, ведь на счету автора более 30 книг и статей несть числа. И удивишься невольно: сколько же можно написать в течение одной жизни!
Правда, жизнь была долгая: Юрий Арсеньевич Дмитриев не дожил всего нескольких месяцев до своего 95-летия, которое мы отмечаем в эти декабрьские дни, уже без него. При нем отмечали бы шумно, весело, с обильным стечением гостей и непременным сюрпризом хозяина - очередной книгой. Трудился он до последних дней, несмотря на болезни и возраст, азартно, с поразительным аппетитом к работе. Те, кому повезло работать или просто быть рядом с ним, могли напитаться этой энергией и позавидовать ей незлой, белой завистью. В чем был источник энергии? В сильной, крепкой натуре в неиссякающем жизнелюбии? В том, чем он занят был долгие годы, смолоду и до конца? Ведь дело, коль скоро оно по душе, формирует нас, отзывается в нас, как отозвались в Дмитриеве три его любимых искусства - театр, цирк и эстрада.
На первый взгляд, странный разброс интересов. Написал капитальный двухтомник «Академический Малый театр» - о его прошлом и настоящем, великих артистах старейшего театра России. Писал о том, чему сам был свидетель, - истории советского театра, которая вся прошла на его глазах. О смелом и веселом искусстве цирка, где он стал основателем новой науки - цирковедения, завершив полувековой труд в этой сфере монументальным изданием «Цирк в России. От истоков до 2000 года». Об эстраде, которую так же решительно сделал предметом серьезной науки.
Широта эта разбросом никак не была. В «низовой» культуре, в гуляньях, балаганах, у скоморохов Дмитриев видел ту почву, откуда росли на Руси и цирк, и театр, и эстрада. Словно сами эти искусства подсказывали ему идею своего общего корня.
Все было выбрано неслучайно. Дмитриев, человек земной, но не будничный г артистичный, потому, видно, и выбирал себе праздничные искусства и героев ярких, незаурядных. В театре его тянуло к трагикам и романтикам, начиная с Мочалова и Ермоловой. На эстраде - к таким фигурам, как Утесов и Райкин, в цирке -Кио... Список можно увеличивать многократно. Это не значит, что в поле зрения Дмитриева были лишь «звезды»: вовсе нет. Он был в широком смысле слова демократичен, и занимали его люди и судьбы разные, рядовые, вне зависимости от успеха, от ранга. Речь идет о пристрастиях, на что каждый имеет право, об ориентирах.
В списке его научных титулов все на месте: профессор, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств России. Все справедливо - Дмитриев с его живой и энергичной натурой не мог быть ученым-затворником, ученым кабинетного склада, сторонним наблюдателем процесса. Он активно участвовал в нем, в самом себе соединив науку и практику: работал в системе цирка, помогая его развитию, находя ему достойное место в культуре - и настаивая на этом, и добиваясь своего (как поступал и с эстрадой).
Естественный, врожденный демократизм его распространялся на все: на отношение к миру, к людям, к искусству, которое он различал не по сорту (высшее - низшее), но по качеству - настоящее и поддельное.
Дмитриева трудно понять, не зная его жизненного пути, его времени. Его биография - это биография поколения, рано вошедшего в жизнь, рано осознавшего свое призвание и верного ему до конца. Юноша из нетеатральной семьи, с рабочей профессией, быстро потянувшийся к искусству, стал рабкором, начал печататься в конце 1920-х годов, затем кончил ГИТИС, прошел все ступени научной карьеры, где были разом и наравне педагогика, исследования, живая жизнь искусства.
С середины 1940-х годов вторым домом Дмитриева стал Институт истории искусств (ныне - Институт искусствознания), где он был в числе основателей, а с середины 1960-х до 1990-х руководил сектором театра, в ту пору - командой великолепных ученых, ярких личностей, порой с трудным характером и трудной судьбой, да и со взглядами иными, чем его собственные. Это не имело для Дмитриева значения. Он мог спорить, не соглашаться, но всех принимал под свое крыло и защищал, если было нужно, в небезопасных ситуациях (а таких тогда было немало, и сотрудники ему доставались не слишком «благонадежные»).
Человек импульсивный, неравнодушный, неровный, он мог вспылить, обидеть и обидеться - но был незлопамятен и отходчив. Мог оценить талант иной, чем у него, природы. Сложные и глубокие отношения связывали его, к примеру, с Татьяной Михайловной Родиной, с которой он вместе учился, а потом долгие годы работал, - ученым иного направления и склада, чем он. Несогласия их бывали яростными, споры доходили до ссоры, но никто из них не таил потом зла, не держал камня за пазухой, не терял чувства родства. И когда Родиной не стало, Дмитриев (в поздние свои годы) сорвался с курорта, прилетел в Москву, примчался, в чем был, чтобы проститься с давней своей подругой.
Это чувство родства, редкая сейчас ценность, из разряда патриархальных (и вечных), сказывалось во всем. Он любил выращивать молодежь, подталкивать к развитию, и, если кто-то ленился, стыдил того прилюдно и неустанно, до той поры, пока лентяй не брал свой рубеж, не выпускал книгу, не защищал диссертацию. Педагогическая жилка билась в нем изначально. Он преподавал в разных училищах и институтах и создал свою научную школу, и среди учеников его - «звезды» арены и сцены. Потребность опекать и собирать людей, жить общинно, семейно была в нем неистребимой. Недаром коллеги по работе называли его ласково и почтительно: батюшка. Батюшка Юрий Арсеньевич...
В нем не было ни научного, ни житейского эгоизма. Он радовался чужим успехам, стимулировал, провоцировал их. Увлечения свои не таил, а претворял в общее дело, раздавал щедро. Основал в институте группу эстрады, ставшую полноправным отделом. Затевал коллективные труды, вокруг которых образуется человеческое сообщество. Мог собрать большую группу театроведов и повезти их в Польшу или по Золотому кольцу - знакомиться с театром, а заодно и с жизнью. Каждое лето отправлялся со своим сектором в Госфильмофонд, где работал (и работает) его сын, - смотреть те шедевры мирового кино, которые были тогда «не дозволены к прокату».
Все это он мог бы делать один, сам по себе, не утруждаясь лишними хлопотами, но не хотел: предпочитал быть вместе.
Пройдя через все то, что выпало на долю его ровесникам, не дотянув малости до 100-летия, он не ломался и не сгибался, хотя героем себя не считал и не был. Жил с открытой душой; делал свое дело, помогал людям. Чувство жизни, вкус жизни не оставили его до конца. И еще...
Одна из лучших книг Дмитриева названа радостно и бесстрашно: «Эстрада и цирк глазами влюбленного». Дар любви был в нем неистощимым: к своим искусствам, к близким, к прелестной и мужественной своей жене, помощнице, другу.
Говорят, этот дар продлевает жизнь и делает ее полной. Видимо, так...
Автор: Татьяна ШАХ-АЗИЗОВА.
Источник: Московская правда
Дата: 05.12.2006
В моей домашней библиотеке есть целый раздел под названием «Дмитриев»: книги об искусстве, о людях искусства, воспоминания... Здесь далеко не все, ведь на счету автора более 30 книг и статей несть числа. И удивишься невольно: сколько же можно написать в течение одной жизни!
Правда, жизнь была долгая: Юрий Арсеньевич Дмитриев не дожил всего нескольких месяцев до своего 95-летия, которое мы отмечаем в эти декабрьские дни, уже без него. При нем отмечали бы шумно, весело, с обильным стечением гостей и непременным сюрпризом хозяина - очередной книгой. Трудился он до последних дней, несмотря на болезни и возраст, азартно, с поразительным аппетитом к работе. Те, кому повезло работать или просто быть рядом с ним, могли напитаться этой энергией и позавидовать ей незлой, белой завистью. В чем был источник энергии? В сильной, крепкой натуре в неиссякающем жизнелюбии? В том, чем он занят был долгие годы, смолоду и до конца? Ведь дело, коль скоро оно по душе, формирует нас, отзывается в нас, как отозвались в Дмитриеве три его любимых искусства - театр, цирк и эстрада.
На первый взгляд, странный разброс интересов. Написал капитальный двухтомник «Академический Малый театр» - о его прошлом и настоящем, великих артистах старейшего театра России. Писал о том, чему сам был свидетель, - истории советского театра, которая вся прошла на его глазах. О смелом и веселом искусстве цирка, где он стал основателем новой науки - цирковедения, завершив полувековой труд в этой сфере монументальным изданием «Цирк в России. От истоков до 2000 года». Об эстраде, которую так же решительно сделал предметом серьезной науки.
Широта эта разбросом никак не была. В «низовой» культуре, в гуляньях, балаганах, у скоморохов Дмитриев видел ту почву, откуда росли на Руси и цирк, и театр, и эстрада. Словно сами эти искусства подсказывали ему идею своего общего корня.
Все было выбрано неслучайно. Дмитриев, человек земной, но не будничный г артистичный, потому, видно, и выбирал себе праздничные искусства и героев ярких, незаурядных. В театре его тянуло к трагикам и романтикам, начиная с Мочалова и Ермоловой. На эстраде - к таким фигурам, как Утесов и Райкин, в цирке -Кио... Список можно увеличивать многократно. Это не значит, что в поле зрения Дмитриева были лишь «звезды»: вовсе нет. Он был в широком смысле слова демократичен, и занимали его люди и судьбы разные, рядовые, вне зависимости от успеха, от ранга. Речь идет о пристрастиях, на что каждый имеет право, об ориентирах.
В списке его научных титулов все на месте: профессор, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств России. Все справедливо - Дмитриев с его живой и энергичной натурой не мог быть ученым-затворником, ученым кабинетного склада, сторонним наблюдателем процесса. Он активно участвовал в нем, в самом себе соединив науку и практику: работал в системе цирка, помогая его развитию, находя ему достойное место в культуре - и настаивая на этом, и добиваясь своего (как поступал и с эстрадой).
Естественный, врожденный демократизм его распространялся на все: на отношение к миру, к людям, к искусству, которое он различал не по сорту (высшее - низшее), но по качеству - настоящее и поддельное.
Дмитриева трудно понять, не зная его жизненного пути, его времени. Его биография - это биография поколения, рано вошедшего в жизнь, рано осознавшего свое призвание и верного ему до конца. Юноша из нетеатральной семьи, с рабочей профессией, быстро потянувшийся к искусству, стал рабкором, начал печататься в конце 1920-х годов, затем кончил ГИТИС, прошел все ступени научной карьеры, где были разом и наравне педагогика, исследования, живая жизнь искусства.
С середины 1940-х годов вторым домом Дмитриева стал Институт истории искусств (ныне - Институт искусствознания), где он был в числе основателей, а с середины 1960-х до 1990-х руководил сектором театра, в ту пору - командой великолепных ученых, ярких личностей, порой с трудным характером и трудной судьбой, да и со взглядами иными, чем его собственные. Это не имело для Дмитриева значения. Он мог спорить, не соглашаться, но всех принимал под свое крыло и защищал, если было нужно, в небезопасных ситуациях (а таких тогда было немало, и сотрудники ему доставались не слишком «благонадежные»).
Человек импульсивный, неравнодушный, неровный, он мог вспылить, обидеть и обидеться - но был незлопамятен и отходчив. Мог оценить талант иной, чем у него, природы. Сложные и глубокие отношения связывали его, к примеру, с Татьяной Михайловной Родиной, с которой он вместе учился, а потом долгие годы работал, - ученым иного направления и склада, чем он. Несогласия их бывали яростными, споры доходили до ссоры, но никто из них не таил потом зла, не держал камня за пазухой, не терял чувства родства. И когда Родиной не стало, Дмитриев (в поздние свои годы) сорвался с курорта, прилетел в Москву, примчался, в чем был, чтобы проститься с давней своей подругой.
Это чувство родства, редкая сейчас ценность, из разряда патриархальных (и вечных), сказывалось во всем. Он любил выращивать молодежь, подталкивать к развитию, и, если кто-то ленился, стыдил того прилюдно и неустанно, до той поры, пока лентяй не брал свой рубеж, не выпускал книгу, не защищал диссертацию. Педагогическая жилка билась в нем изначально. Он преподавал в разных училищах и институтах и создал свою научную школу, и среди учеников его - «звезды» арены и сцены. Потребность опекать и собирать людей, жить общинно, семейно была в нем неистребимой. Недаром коллеги по работе называли его ласково и почтительно: батюшка. Батюшка Юрий Арсеньевич...
В нем не было ни научного, ни житейского эгоизма. Он радовался чужим успехам, стимулировал, провоцировал их. Увлечения свои не таил, а претворял в общее дело, раздавал щедро. Основал в институте группу эстрады, ставшую полноправным отделом. Затевал коллективные труды, вокруг которых образуется человеческое сообщество. Мог собрать большую группу театроведов и повезти их в Польшу или по Золотому кольцу - знакомиться с театром, а заодно и с жизнью. Каждое лето отправлялся со своим сектором в Госфильмофонд, где работал (и работает) его сын, - смотреть те шедевры мирового кино, которые были тогда «не дозволены к прокату».
Все это он мог бы делать один, сам по себе, не утруждаясь лишними хлопотами, но не хотел: предпочитал быть вместе.
Пройдя через все то, что выпало на долю его ровесникам, не дотянув малости до 100-летия, он не ломался и не сгибался, хотя героем себя не считал и не был. Жил с открытой душой; делал свое дело, помогал людям. Чувство жизни, вкус жизни не оставили его до конца. И еще...
Одна из лучших книг Дмитриева названа радостно и бесстрашно: «Эстрада и цирк глазами влюбленного». Дар любви был в нем неистощимым: к своим искусствам, к близким, к прелестной и мужественной своей жене, помощнице, другу.
Говорят, этот дар продлевает жизнь и делает ее полной. Видимо, так...
Автор: Татьяна ШАХ-АЗИЗОВА.
Источник: Московская правда
Дата: 05.12.2006
Дата публикации: 06.12.2006
Главный режиссёр Малого театра —
заслуженный артист России А.В. Дубровский
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
