Новости

ОБЪЯСНЕНИЕ В ПРИСТРАСТИИ ЛЮДМИЛЕ ТИТОВОЙ

ОБЪЯСНЕНИЕ В ПРИСТРАСТИИ ЛЮДМИЛЕ ТИТОВОЙ

Есть актрисы с таким чувством собственного достоинства, что как бы ни были одеты, представляешь их в белых блузках с непременной камеей у глухого воротничка и темных, в пол, юбках — за кулисами того, «Станиславского» старого МХАТа. Впрочем, героиня этих заметок Людмила Титова работает в Малом. А сегодня это, пожалуй, престижнее.

Она стремительно ворвалась в небольшую (для труппы в 130 душ) когорту ведущих прославленного театра. Прославленного давно и навсегда, какие бы времена ни переживал. Малый — как картина Леонардо да Винчи. Помните, у Фаины Григорьевны Раневской есть блистательный ответ типу, надменно заявившему, мол, ему не понравилась Джоконда: «Эта девушка стольких повидала, что имеет право выбирать, кому ей нравиться». Вот и Малый — имеет право. И народная артистка России Людмила Титова имеет право. Впрочем, похоже, она нравится всем. И партнерам, и публике, и критике. Хотя в профессию пришла, как сама утверждает, вопреки. Жила где-то в деревне под Новосибирском, где не то что театра — драмкружка не было. Но, когда прочитала на уроке письмо Татьяны, ошеломленные одноклассники пристали с вопросом: «Кому, ну кому ты это посвятила?» А никому! Точнее — Евгению Онегину. И читая Толстого — про себя и для себя — в сцене смерти Андрея Болконского заливалась слезами. Ведь первое ее восприятие — эмоциональное. А многолетний партнер по сцене, дивный артист Василий Бочкарев, сказал:

— Она человек с обостренным восприятием, и это замечательно. И этот нерв, этот трепет в ней есть всегда. Как и заразительность, которая по природе своей органична. Ей дано от Бога то, что многим приходится играть.

И тут возникают два вопроса. Один у меня: как с таким нервом, с такими чудесными внешними данными театральные педагоги «разглядели» Титову только с «третьего захода»?

Сначала она опоздала: поздно получила паспорт. Но в Щепкинском еще шел набор. Читала Цареву и Солнцевой. Но дальше третьего тура ее не пропустили. Вернулась домой, поступила учиться на педагога, пошла работать в школу. Но на следующий год снова отправилась проступать «в артистки» — и во всех вузах срезалась на последних турах! Осталась в Москве работать по лимиту — мыла полы в каком-то общежитии. И с болью сегодня, четверть века спустя, говорит, что свою дочь никогда бы не отпустила одну.

Про дочку Титовой и Олега Куценко — отдельно. И не только потому, что Варенька прелестно играет детскую роль в знаменитом «Мнимом больном» Мольера — одном из самых лучших спектаклей не только в Малом, а на Москве. И не потому, что уже стала незаурядной скрипачкой. А потому, как утверждает Бочкарев:
— Есть только две вещи, которыми Людочка живет: театр и Варенька. Причем и тем и другим живет все 24 часа в сутки.

Ко второму вопросу, который может возникнуть у читателя: почему в заметках о Людмиле Титовой возник Василий Бочкарев? Очень просто. Я попросила Люду назвать самых любимых своих партнеров. Она назвала Евгения Валерьяновича Самойлова:

— Я играла Мстиславскую, а потом Ирину в «Царе Федоре Иоанновиче». Был день рождения Виктора Ивановича Коршунова и последний спектакль Евгения Валерьяновича Самойлова. Мы с ним играли «Ночь игуаны». Как же мне было хорошо, как будто правда он — мой дед. Никакой звездности, капризов. Ничего даже похожего не было, хотя шли такие тяжелые репетиции: мы делали спектакль за месяц. Я очень любила эту роль. И Виталий там был моим партнером, и Евгений Валерьянович.

Виталий Мефодьевич Соломин — еще один любимый партнер, названный Титовой:
— Виталий так любил артистов! Так умел работу наполнить радостью. Ты была лучше всех в тот момент, когда репетировала. И это давало такую свободу. Когда говорила: «Ничего не знаю, ничего не понимаю, покажите», — отвечал: «Зачем тебе показывать? Все равно по-своему сделаешь».

А третьим любимым Люда назвала Василия Ивановича Бочкарева. Потому он здесь.
Но вернемся к третьей попытке поступления в театральный институт.
Читала Мирандолину, булгаковскую Маргариту, пела. А поет Титова замечательно. Вот что сказал Александр Колкер, автор мюзикла «Свадьба Кречинского», где актриса сыграла Лидочку:

— Когда я в первый раз пришел на репетицию и услышал, как поет Лидочка Муромская, мне показалось, что артисты Малого театра поют значительно лучше, чем в соседнем театре. Я имею в виду Большой. Такое пение я слышал на Бродвее в лучших образцах бродвейских мюзиклов.

И ее приняли во все (!) театральные вузы. Выбрала Щепкинское. По окончании которого опять-таки была приглашена во все театры, в которые показывалась. Но на нее уже лежала заявка из Малого. И утверждает: «Малый — он дом, но поначалу мне было физически страшно войти в него».

В.Б.: Она, безусловно, актриса Малого театра.

Я возразила: «Малый театр пишет маслом, а она чаще — акварелью. И роли такие играет».

Ее первая роль в Малом была крохотной. В «Детях Ванюшина» Алеша — Александр Овчинников спрашивал: «Опять заперла?» И она отвечала: «Мамаша велела». Но за кулисами она постоянно смотрела на ювелирную работу Галины Яковлевны Деминой, игравшей жену Ванюшина — Царева, и училась, училась.

А потом Виталий Соломин поставил «Живой труп», где Титова сыграла сначала Сашу. Потом — цыганку Машу.

Л.Т.: Виталий принес мне газету, приоткрыл одну строчку: «На, прочитай!» А там было написано: «Жемчужина этого спектакля — Маша». «Жемчужина спектакля».

Так можно сказать про многие работы актрисы, которые жили, к сожалению, иногда совсем недолго.

Л.Т.: Очень я любила «Сирано». Это был ввод. И де Бержерака играл мой учитель Юрий Мефодъевич Соломин. Но я мало поиграла. И еще был любимый спектакль — «Двое на качелях», который мы играли с Андреем Харитоновым. Тоже очень недолго. Совершенно моя роль. По всему.

Ну, конечно, ее. Потому что Титовой дано играть самое трудное на театре — любовь. В разных ее ипостасях, сюжетах, вплоть до гордого отчаяния недолюбленности, как в шиллеровской Елизавете. И очень часто в любовных дуэтах ее партне-
ром был Бочкарев.

В.Б.: Встретились мы впервые в большой драматургии — в «Федре» Расина. Она играла мою, Ипполита, возлюбленную. Случилось вообще так, что где бы я с ней ни играл, чувство любви всегда присутствовало во взаимоотношениях.

Да. От Ипполита и Арикии до доктора Львова и Сарры, Прибыткова и Тугиной.
В.Б.: Мы не были влюблены только в «Пире победителей». Одном из любимейших и моих и Титовой — да всех участников — спектакле. Там с Сашей Овчинниковым у нее была любовь.

Не только. Насколько понимаю, Лидочка Муромская была влюблена в Кречинского — Виталия Соломина, а не в Расплюева — Василия Бочкарева. И Туанетта.

В.Б.: Нет, Туанетта в Мольере — тоже про любовь. Так, как играет ее Титова.

Титова, действительно, потрясающе играет любовь. Полный регистр — от неуемного счастья до оглушающего и ослепляющего горя. Как было в уникальном спектакле Виталия Соломина — мюзикле по Сухово-Кобылину «Свадьба Кречинского». В пьесе этого нет. Но Виталий, имея в своей «команде» Титову, рискнул и выиграл. Он сказал тогда в одном из наших разговоров: «Мне интуиция подсказала сделать иной роль Лидочки. И вот у Кречинского на каком-то почти подсознательном уровне есть нечто, есть эта Лидочка. Хотя он женщин не обманывал, у него другое направление: он игрок! Он выигрывает для того, чтобы тратить, чтобы быть королем! И я сделал благодаря Люде Титовой такой роль Лидочки, потому что, может быть, пусть он и не хочет об этом думать, но прошелестела она по его жизни со своей жертвенной любовью. А без нее финал не стал бы для него таким горьким. А для него — это значит и для зрителя: Кречинский ведь чем-то похож на автора».

А потом она сыграла обратный ход — от оглушающего и ослепляющего горя к счастью. Счастью прихода любви. В «Последней жертве» Островского Юлия Тугина выходит замуж за Флора Федуловича Прибыткова из чувства благодарности, от безысходности, может быть, мести. А здесь Василий Бочкарев и Людмила Титова сыграли любовь. Подлинную.

В.Б.: Когда в какой-то газете написали, что мы — первая любовная пара в сезоне, это был самый большой комплимент. Когда выходят два человека, смотрят — только смотрят! — друг на друга, а зритель уже чувствует, понимает: что-то между ними есть. Интересно. Потому что публика всегда ждет подлинной эмоции. Причем, Люда уже сделала эту роль в партнерстве с Виктором Ивановичем Коршуновым. Спектакль ставился к его юбилею, но случилось несчастье — артист тяжело заболел. И я вводился в уже почти готовое дело. И понимал, что не только мне, но и ей будет очень трудно, потому что я другой артист. И я ей бесконечно благодарен за то, что пошла за моим При-бытковым, не повторяя ранее уже найденного. Перевести за короткий срок неформально отношения с другой индивидуальностью, да еще в сфере любви! Я очень благодарен ей за эту гибкость. Для нее вообще процесс построения важнее, чем результат. Как и для меня. Фиксация — это значит смерть.

Как петь под «фанеру». Это случается и в драматических театрах, когда артист не меняется в каждом представлении, а талдычит механически заученное.
В.Б.: Именно! Если я иду от партнера, а партнер меняется каждый спектакль, и я при этом меняюсь, — я с ним в соавторстве. И конечно, если бы мы человечески не поддерживали друг друга, и «Последняя жертва», и «Мнимый больной» не случились бы.
Мольер — это другое. Это «легкое дыхание».

В.Б.: Да, это из области «перевести регистр». А суть актерской профессии остается та же: импровизационное самочувствие. У нее есть эта легкость импровизационного самочувствия. Почему я обожаю Люду. Обожаю!

А еще она — пока не использованная характерная актриса, умеющая очень лихо рассказывать истории про театр. Она — баечница, она может показать любого. Это особое дарование. И делает это с юмором, сочно.

А еще Титова явно и неоспоримо проявила себя как трагическая актриса, в «Марии Стюарт» Шиллера сыграв Елизавету.

В.Б.: Я могу точно сказать, что Шиллер — это спектакль одной актрисы. Она отчаянно воевала с режиссером Ивановым, как когда-то воевала с режиссером Бейлисом, ставившим пьесу про Екатерину П. Спектакль не удался. Но Люда работала там отменно. В Екатерине была основа того, что сегодня она делает в Елизавете. А Елизавету Титова играет просто блестяще.

Вот что говорит про роль сама Людмила:

Л.Т.: Я Иванову доказывала, что не надо сокращать монолог. А потом все критики написали, что это единственное стоящее место в спектакле. Но я очень благодарна ему за то, что дал мне эту роль. Потому что сначала уговаривал играть Марию, а Елизавету — Муравьева. Потом меня вообще не было в распределении.
Трудно поверить, что такая актриса, эта актриса годами ничего не играла.
Так сложилась судьба. И я не хочу ни искать, ни называть виновных. Но сегодня судьба к ней щедра.

В.Б.: Конечно, могут быть разные обстоятельства. Но на протяжении всего времени работы в театре она показала умение подняться над ситуацией и жить. Я твердо верю, что сам персонаж: ищет артиста, потому что ему, персонажу, нужно воплотиться. И столько их сейчас ее нашло, потому что она была готова к встрече с ними. Она звала их, вступала в диалог.

Нашли. И в театре, и в кино, и на телевидении. Но она считает главным для себя театр. Для актрисы Малого это нормально.

Как ты думаешь, кто же все-таки Людмила Титова по амплуа? Я считала ее чисто лирической героиней. А сейчас смотрю — она выходит в драматическое, в трагическое. А за кулисами — еще и в характерное. То это Елизавета с ее заморочками и комплексами чудовищными, потому что, повторюсь, играть любовь и играть безлюбость, недостаток любви, это безумно сложно. Как играть талант. Да еще ее природа изначально острого, нервного восприятия сюжета ли, персонажа ли. У актеров есть редкое и очень чтимое амплуа — герой-неврастеник. А у актрис? Неврастеничка? Звучит как-то невкусно и двусмысленно.

В.Б.: Мне кажется, что она может почти все. И делает это стопроцентно хорошо. Когда я смотрю на портрет Марии Николаевны Ермоловой и на фотографии Люды — они очень порой похожи. В свое время Павел Александрович Марков написал про Ермолову, что она может передать чувство обломленного сердца. Это традиция Малого театра: не опустить, а приподнять. Люда, мне кажется, ей следует. Она попадает в сердце зрителя. И становится главным персонажем. Она знает, про что играет. Знает, мне кажется, через непростую свою жизнь. Знает — и умеет передавать.

Когда-то я писала статью об артистах Малого театра моего поколения, и она называлась «Амплуа — имя собственное». Сегодня, похоже, в Малом театре есть замечательная, очень любимая мною актриса, чье амплуа (а понятие это для Малого театра не устарело — оно обязательно и непременно) называется или зовется Людмила Титова.

Светлана Овчинникова
«Планета красота»

Дата публикации: 13.11.2006
ОБЪЯСНЕНИЕ В ПРИСТРАСТИИ ЛЮДМИЛЕ ТИТОВОЙ

Есть актрисы с таким чувством собственного достоинства, что как бы ни были одеты, представляешь их в белых блузках с непременной камеей у глухого воротничка и темных, в пол, юбках — за кулисами того, «Станиславского» старого МХАТа. Впрочем, героиня этих заметок Людмила Титова работает в Малом. А сегодня это, пожалуй, престижнее.

Она стремительно ворвалась в небольшую (для труппы в 130 душ) когорту ведущих прославленного театра. Прославленного давно и навсегда, какие бы времена ни переживал. Малый — как картина Леонардо да Винчи. Помните, у Фаины Григорьевны Раневской есть блистательный ответ типу, надменно заявившему, мол, ему не понравилась Джоконда: «Эта девушка стольких повидала, что имеет право выбирать, кому ей нравиться». Вот и Малый — имеет право. И народная артистка России Людмила Титова имеет право. Впрочем, похоже, она нравится всем. И партнерам, и публике, и критике. Хотя в профессию пришла, как сама утверждает, вопреки. Жила где-то в деревне под Новосибирском, где не то что театра — драмкружка не было. Но, когда прочитала на уроке письмо Татьяны, ошеломленные одноклассники пристали с вопросом: «Кому, ну кому ты это посвятила?» А никому! Точнее — Евгению Онегину. И читая Толстого — про себя и для себя — в сцене смерти Андрея Болконского заливалась слезами. Ведь первое ее восприятие — эмоциональное. А многолетний партнер по сцене, дивный артист Василий Бочкарев, сказал:

— Она человек с обостренным восприятием, и это замечательно. И этот нерв, этот трепет в ней есть всегда. Как и заразительность, которая по природе своей органична. Ей дано от Бога то, что многим приходится играть.

И тут возникают два вопроса. Один у меня: как с таким нервом, с такими чудесными внешними данными театральные педагоги «разглядели» Титову только с «третьего захода»?

Сначала она опоздала: поздно получила паспорт. Но в Щепкинском еще шел набор. Читала Цареву и Солнцевой. Но дальше третьего тура ее не пропустили. Вернулась домой, поступила учиться на педагога, пошла работать в школу. Но на следующий год снова отправилась проступать «в артистки» — и во всех вузах срезалась на последних турах! Осталась в Москве работать по лимиту — мыла полы в каком-то общежитии. И с болью сегодня, четверть века спустя, говорит, что свою дочь никогда бы не отпустила одну.

Про дочку Титовой и Олега Куценко — отдельно. И не только потому, что Варенька прелестно играет детскую роль в знаменитом «Мнимом больном» Мольера — одном из самых лучших спектаклей не только в Малом, а на Москве. И не потому, что уже стала незаурядной скрипачкой. А потому, как утверждает Бочкарев:
— Есть только две вещи, которыми Людочка живет: театр и Варенька. Причем и тем и другим живет все 24 часа в сутки.

Ко второму вопросу, который может возникнуть у читателя: почему в заметках о Людмиле Титовой возник Василий Бочкарев? Очень просто. Я попросила Люду назвать самых любимых своих партнеров. Она назвала Евгения Валерьяновича Самойлова:

— Я играла Мстиславскую, а потом Ирину в «Царе Федоре Иоанновиче». Был день рождения Виктора Ивановича Коршунова и последний спектакль Евгения Валерьяновича Самойлова. Мы с ним играли «Ночь игуаны». Как же мне было хорошо, как будто правда он — мой дед. Никакой звездности, капризов. Ничего даже похожего не было, хотя шли такие тяжелые репетиции: мы делали спектакль за месяц. Я очень любила эту роль. И Виталий там был моим партнером, и Евгений Валерьянович.

Виталий Мефодьевич Соломин — еще один любимый партнер, названный Титовой:
— Виталий так любил артистов! Так умел работу наполнить радостью. Ты была лучше всех в тот момент, когда репетировала. И это давало такую свободу. Когда говорила: «Ничего не знаю, ничего не понимаю, покажите», — отвечал: «Зачем тебе показывать? Все равно по-своему сделаешь».

А третьим любимым Люда назвала Василия Ивановича Бочкарева. Потому он здесь.
Но вернемся к третьей попытке поступления в театральный институт.
Читала Мирандолину, булгаковскую Маргариту, пела. А поет Титова замечательно. Вот что сказал Александр Колкер, автор мюзикла «Свадьба Кречинского», где актриса сыграла Лидочку:

— Когда я в первый раз пришел на репетицию и услышал, как поет Лидочка Муромская, мне показалось, что артисты Малого театра поют значительно лучше, чем в соседнем театре. Я имею в виду Большой. Такое пение я слышал на Бродвее в лучших образцах бродвейских мюзиклов.

И ее приняли во все (!) театральные вузы. Выбрала Щепкинское. По окончании которого опять-таки была приглашена во все театры, в которые показывалась. Но на нее уже лежала заявка из Малого. И утверждает: «Малый — он дом, но поначалу мне было физически страшно войти в него».

В.Б.: Она, безусловно, актриса Малого театра.

Я возразила: «Малый театр пишет маслом, а она чаще — акварелью. И роли такие играет».

Ее первая роль в Малом была крохотной. В «Детях Ванюшина» Алеша — Александр Овчинников спрашивал: «Опять заперла?» И она отвечала: «Мамаша велела». Но за кулисами она постоянно смотрела на ювелирную работу Галины Яковлевны Деминой, игравшей жену Ванюшина — Царева, и училась, училась.

А потом Виталий Соломин поставил «Живой труп», где Титова сыграла сначала Сашу. Потом — цыганку Машу.

Л.Т.: Виталий принес мне газету, приоткрыл одну строчку: «На, прочитай!» А там было написано: «Жемчужина этого спектакля — Маша». «Жемчужина спектакля».

Так можно сказать про многие работы актрисы, которые жили, к сожалению, иногда совсем недолго.

Л.Т.: Очень я любила «Сирано». Это был ввод. И де Бержерака играл мой учитель Юрий Мефодъевич Соломин. Но я мало поиграла. И еще был любимый спектакль — «Двое на качелях», который мы играли с Андреем Харитоновым. Тоже очень недолго. Совершенно моя роль. По всему.

Ну, конечно, ее. Потому что Титовой дано играть самое трудное на театре — любовь. В разных ее ипостасях, сюжетах, вплоть до гордого отчаяния недолюбленности, как в шиллеровской Елизавете. И очень часто в любовных дуэтах ее партне-
ром был Бочкарев.

В.Б.: Встретились мы впервые в большой драматургии — в «Федре» Расина. Она играла мою, Ипполита, возлюбленную. Случилось вообще так, что где бы я с ней ни играл, чувство любви всегда присутствовало во взаимоотношениях.

Да. От Ипполита и Арикии до доктора Львова и Сарры, Прибыткова и Тугиной.
В.Б.: Мы не были влюблены только в «Пире победителей». Одном из любимейших и моих и Титовой — да всех участников — спектакле. Там с Сашей Овчинниковым у нее была любовь.

Не только. Насколько понимаю, Лидочка Муромская была влюблена в Кречинского — Виталия Соломина, а не в Расплюева — Василия Бочкарева. И Туанетта.

В.Б.: Нет, Туанетта в Мольере — тоже про любовь. Так, как играет ее Титова.

Титова, действительно, потрясающе играет любовь. Полный регистр — от неуемного счастья до оглушающего и ослепляющего горя. Как было в уникальном спектакле Виталия Соломина — мюзикле по Сухово-Кобылину «Свадьба Кречинского». В пьесе этого нет. Но Виталий, имея в своей «команде» Титову, рискнул и выиграл. Он сказал тогда в одном из наших разговоров: «Мне интуиция подсказала сделать иной роль Лидочки. И вот у Кречинского на каком-то почти подсознательном уровне есть нечто, есть эта Лидочка. Хотя он женщин не обманывал, у него другое направление: он игрок! Он выигрывает для того, чтобы тратить, чтобы быть королем! И я сделал благодаря Люде Титовой такой роль Лидочки, потому что, может быть, пусть он и не хочет об этом думать, но прошелестела она по его жизни со своей жертвенной любовью. А без нее финал не стал бы для него таким горьким. А для него — это значит и для зрителя: Кречинский ведь чем-то похож на автора».

А потом она сыграла обратный ход — от оглушающего и ослепляющего горя к счастью. Счастью прихода любви. В «Последней жертве» Островского Юлия Тугина выходит замуж за Флора Федуловича Прибыткова из чувства благодарности, от безысходности, может быть, мести. А здесь Василий Бочкарев и Людмила Титова сыграли любовь. Подлинную.

В.Б.: Когда в какой-то газете написали, что мы — первая любовная пара в сезоне, это был самый большой комплимент. Когда выходят два человека, смотрят — только смотрят! — друг на друга, а зритель уже чувствует, понимает: что-то между ними есть. Интересно. Потому что публика всегда ждет подлинной эмоции. Причем, Люда уже сделала эту роль в партнерстве с Виктором Ивановичем Коршуновым. Спектакль ставился к его юбилею, но случилось несчастье — артист тяжело заболел. И я вводился в уже почти готовое дело. И понимал, что не только мне, но и ей будет очень трудно, потому что я другой артист. И я ей бесконечно благодарен за то, что пошла за моим При-бытковым, не повторяя ранее уже найденного. Перевести за короткий срок неформально отношения с другой индивидуальностью, да еще в сфере любви! Я очень благодарен ей за эту гибкость. Для нее вообще процесс построения важнее, чем результат. Как и для меня. Фиксация — это значит смерть.

Как петь под «фанеру». Это случается и в драматических театрах, когда артист не меняется в каждом представлении, а талдычит механически заученное.
В.Б.: Именно! Если я иду от партнера, а партнер меняется каждый спектакль, и я при этом меняюсь, — я с ним в соавторстве. И конечно, если бы мы человечески не поддерживали друг друга, и «Последняя жертва», и «Мнимый больной» не случились бы.
Мольер — это другое. Это «легкое дыхание».

В.Б.: Да, это из области «перевести регистр». А суть актерской профессии остается та же: импровизационное самочувствие. У нее есть эта легкость импровизационного самочувствия. Почему я обожаю Люду. Обожаю!

А еще она — пока не использованная характерная актриса, умеющая очень лихо рассказывать истории про театр. Она — баечница, она может показать любого. Это особое дарование. И делает это с юмором, сочно.

А еще Титова явно и неоспоримо проявила себя как трагическая актриса, в «Марии Стюарт» Шиллера сыграв Елизавету.

В.Б.: Я могу точно сказать, что Шиллер — это спектакль одной актрисы. Она отчаянно воевала с режиссером Ивановым, как когда-то воевала с режиссером Бейлисом, ставившим пьесу про Екатерину П. Спектакль не удался. Но Люда работала там отменно. В Екатерине была основа того, что сегодня она делает в Елизавете. А Елизавету Титова играет просто блестяще.

Вот что говорит про роль сама Людмила:

Л.Т.: Я Иванову доказывала, что не надо сокращать монолог. А потом все критики написали, что это единственное стоящее место в спектакле. Но я очень благодарна ему за то, что дал мне эту роль. Потому что сначала уговаривал играть Марию, а Елизавету — Муравьева. Потом меня вообще не было в распределении.
Трудно поверить, что такая актриса, эта актриса годами ничего не играла.
Так сложилась судьба. И я не хочу ни искать, ни называть виновных. Но сегодня судьба к ней щедра.

В.Б.: Конечно, могут быть разные обстоятельства. Но на протяжении всего времени работы в театре она показала умение подняться над ситуацией и жить. Я твердо верю, что сам персонаж: ищет артиста, потому что ему, персонажу, нужно воплотиться. И столько их сейчас ее нашло, потому что она была готова к встрече с ними. Она звала их, вступала в диалог.

Нашли. И в театре, и в кино, и на телевидении. Но она считает главным для себя театр. Для актрисы Малого это нормально.

Как ты думаешь, кто же все-таки Людмила Титова по амплуа? Я считала ее чисто лирической героиней. А сейчас смотрю — она выходит в драматическое, в трагическое. А за кулисами — еще и в характерное. То это Елизавета с ее заморочками и комплексами чудовищными, потому что, повторюсь, играть любовь и играть безлюбость, недостаток любви, это безумно сложно. Как играть талант. Да еще ее природа изначально острого, нервного восприятия сюжета ли, персонажа ли. У актеров есть редкое и очень чтимое амплуа — герой-неврастеник. А у актрис? Неврастеничка? Звучит как-то невкусно и двусмысленно.

В.Б.: Мне кажется, что она может почти все. И делает это стопроцентно хорошо. Когда я смотрю на портрет Марии Николаевны Ермоловой и на фотографии Люды — они очень порой похожи. В свое время Павел Александрович Марков написал про Ермолову, что она может передать чувство обломленного сердца. Это традиция Малого театра: не опустить, а приподнять. Люда, мне кажется, ей следует. Она попадает в сердце зрителя. И становится главным персонажем. Она знает, про что играет. Знает, мне кажется, через непростую свою жизнь. Знает — и умеет передавать.

Когда-то я писала статью об артистах Малого театра моего поколения, и она называлась «Амплуа — имя собственное». Сегодня, похоже, в Малом театре есть замечательная, очень любимая мною актриса, чье амплуа (а понятие это для Малого театра не устарело — оно обязательно и непременно) называется или зовется Людмила Титова.

Светлана Овчинникова
«Планета красота»

Дата публикации: 13.11.2006