Новости

О ШИЛЛЕРЕ, О ВЛАСТИ, О ЛЮБВИ

Однако даже по прошествии некоторого времени со дня события, случившегося на Театральной площади, этот «Дон Карлос» не позволяет забыть о себе. Старейший театр Германии - почти ровесник Малого. На его подмостках более двухсот лет назад началась сценическая жизнь «Разбойников» Шиллера, своим же теперешним обращением к другой хрестоматийной пьесе немецкого классика мангеймская труппа убедительно показала, что умеет хранить лучшие традиции шиллеровского театра, метко ориентируя пафос драматурга на проблемы современности.

Как выявить актуальность драматурга-романтика, как вовлечь зрителя в четырехчасовое действо на сцене, не оставить его равнодушным к стародавним «испанским борениям»?.. Примеров современный театр знает множество - от переворачивания с ног на голову сюжета и смысла до полной сценической абстракции. Есть и еще один очевидный, но, пожалуй, самый сложный путь - понять и передать внутренний мир героев, обеспечить ту самую «истинность страстей, правдоподобие чувствований», о которых когда-то говорил Пушкин. Постановщик «Дон Карлоса», главный режиссер Мангеймского театра Йенс Даниэль Херцог, пошел именно по нему. И в итоге выиграл.

Почти пустая сцена, условные ширмы-кулисы, в пустом пространстве возникают фигуры: черные испанские колеты, высокие сапоги. Лишь намек на эпоху. Странная, как сказали бы сегодня, психоделическая музыка. Действие может происходить где угодно: в Испании, в Германии, на другой планете. Шиллер ли это? -удивленно вертит головой зритель, привыкший к бытовым подробностям. Первые фразы приветствия Дон Карлоса (К. Хокенбринк) и маркиза Позы (Ф. Ланге) дают ответ: Шиллер, без сомнения! Актеры не только великолепно двигаются, четко и музыкально говорят, «держа» непростой шиллеровский стихотворный размер, важно то, что они эмоционально наполнены, их чувства и взаимоотношения понятны. Среди неброской декорации, задача которой не мешать актерам, разыгрывается подлинная драматургия человеческих отношений, и забываются условности времени, пространства, эпохи...

На пресс-конференции перед генеральным прогоном Херцог вспомнил известную шиллеровскую максиму: «Чем больше пафоса, тем больше свободы». Слова драматурга были поняты актерами предельно современно: не архаичный пафос, где за богатыми костюмами, музыкой, декорациями можно спрятаться, а пафос отчаянный, где при отсутствии вспомогательных средств обнажаются не только действие, но и эмоция, возникает свобода выражения, и родившиеся на свет двести лет назад мысли приобретают энергию свежесказанности. В подобном подходе видится известное родство с эстетикой лучших спектаклей Малого театра. Так, работая над «Коварством и любовью», Юрий Соломин стремился уйти от музейности, псевдоисторичности, от посыла «играем Шиллера». Нет - здесь и сейчас, со мной, а значит, и со зрителем происходит то, что описал автор. В итоге «Коварство и любовь» - едва ли не лучшее сегодняшнее адекватное прочтение «штюрмерскои» драмы Шиллера на русской сцене. И некоторая надмирная условность «Дона Карлоса» - вовсе не самоцель, а средство предельно ярко выявить, оттенить характеры героев. Как тут не вспомнить меткое замечание крупнейшего нашего режиссера Алексея Попова: «Условность в театре нужна только для того, чтобы сделать его еще более безусловным».

Медленно из глубины сцены появляется «красный дьявол» - король Испании Филипп II в блестящем исполнении Юргена Хольца. Глядя на манеру работы Хольца и невольно сравнивая ее с игрой молодежи в спектакле, убеждаешься, что понятие «актерская школа» стремительно уходит из лексикона молодых актеров не только в России, но и в Европе. Любовь к слову, к паузе, к верной, а не спонтанной мизансцене, увы, ценится все меньше. Игра же этого мастера старой школы не просто органически выверена - она максимально подробна и пленяюще искренна. Диалог с маркизом Позой -это непримиримый диалог поколений, эпох, если угодно, диктаторов. Здесь особенно отчетливо ощутима глубокая диалектика, заложенная Шиллером: тирана и властолюбца хочет сменить бунтарь, «гражданин грядущих поколений», но ведь и бунт, революция -тоже благодатная почва для новых диктаторов и тирании. Но каков бы ни был лидер, он всегда одинок, он обречен остаться один на один с Властью, ему самому вершить суд над собой. Это понимает Филипп II, понимает Поза, осознает зритель. Здесь неразрешимая пропасть, которую порождает власть, здесь то противоречие, которое может исправить лишь неумолимый бег колеса истории.

В постановке Херцога ничто не отвлекает от Шиллера, и вы вслед за автором неизбежно переключаете свои мысли от судеб героев - к вечным проблемам человечества...

Странный гул возвещает о возвращении из мира Шиллера, спектакль завершается, побеждает не власть, не слава, а любовь. Любовь актеров к Слову великого драматурга, которое, наполненное искренними эмоциями, преодолевает рампу и, хочется верить, достигает сердец зрителей.

***
Этот спектакль прошел в обстановке прямо-таки информационного вакуума. Что, впрочем, не слишком удивительно: он был показан отнюдь не в рамках какого-либо из наших шумных и раскрученных фестивальных брендов, да и привезенное в Москву название вкупе с репутацией не слишком-то склонного к формальным изыскам коллектива менее всего обещали зажигательное действо в новомодном духе.

Петр АБРАМОВ
«Литературная газета», 26.07.2006