Новости

ОСИП АНДРЕЕВИЧ ПРАВДИН

Из книги С.Г.Кара-Мурзы «Малый театр. Очерки и впечатления». М., 1924.

Осип Андреевич Правдин был человек чрезвычайно живого темперамента: в нем был неисчерпаемый запас энергии, жажда деятельности, всегда повышенный интерес к окружающей среде, острый вкус к жизни, аппетит к ее благам.

Помимо основной своей профессии, деятельности актера, он чувствовал пристрастие ко многим, самым разнообразным отраслям работы, был причастен к ним, в той или другой форме прилагая свой труд, проявляя инициативу и всегда осуществляя свои намерения. Это был актер, режиссер, литератор, общественный деятель, организатор, сельский хозяин, педагог.

К литературе О.А. приобщился с детских лет. Первое зерно, породившее любовь к искусству и театру было брошено Ф. М. Достоевским, пасынок которого Исаев был товарищем Правдина по 5-й петербургской гимназии. Забегая к своему приятелю на квартиру, О.А. встречался с Достоевским, оказавшим на него большое влияние. Впоследствии Правдин приспособил для чтения и исполнения на сцене отрывок из «Преступления и наказания» — рассказ Мармеладова, в котором выступал и был очень хорош сам О.А., но еще ярче и экспрессивнее его был Андреев-Бурлак, актер такого же жанра как Правдин. Бурлак часто встречался на жизненном пути с О.А., во многих отношениях соперничал с ним и причинял ему не мало огорчений. Кроме рассказа Мармеладова Правдивым приспособлен для сценического чтения и. исполнения также отрывок из «Мертвых душ» — приезд Чичикова к генералу Бетрищеву.

В «Словаре членов общества любителей российском словесности при московском университете» указано, что Правдину принадлежит также сценическое приспособление отрывка из гоголевских «Записок сумасшедшего», но это сведение не точно. По собственному признанию О.А. монолог Поприщина переделан для сцены известным писателем-народником Василием Алексеевичем Слепцовым, — Правдин же лишь выступал не без успеха в этой роли, опять соперничая с Андреевым-Бурлаком. В. А. Слепцов был личным другой Правдива и приспособил монолог для него. И, возможно, что О.А. принимал некоторое участие в его работе по переделке.

Правдивым было написано несколько рассказов из немецкого быта, переведена на немецкий язык комедия Островского «Бешеные деньги» (Das tolle Geld), переведена на русский язык комедия Мольера «Depit amoureux» — «Милые бранятся, только тешатся», сделан перевод драмы Адама Бейерлейна «Zapfenstreich» — «Вечерняя заря». В разное время О.А. были напечатаны в газетах и журналах статьи по вопросам театра и драматических школ. Таковы литературные труды Правднна. О.А. в течение своей жизни всегда тяготел к писателям и литератором. Он лично знал Островского, Тургенева, Писемского, Потехина, Чаева, Плещеева,. Боборыкина, Григоровича, Вл. Соловьева, Л. Толстого, Чехова. «Тот человек, который знавал этих колоссов русской литературы, — с пафосом восклицал О.А., — может считать себя счастливым!» С 1909 г. Правдин состоял действительным членом «Общества любителей российской словесности». Таково отношение О.А. к литературе.

Что касается его театрально-педагогической деятельности, то артист всеми был признан, как выдающийся преподаватель драматического искусства. Он впервые начал давать уроки сценической техники еще в провинции, играя в Тифлисе. По переезде в Москву О.А. заведовал классами драматического искусства в школе филармонического общества, а затем преподавал в театральном училище казенных театров. В годы революции он давал уроки сценического искусства в 4-м драматическом техникуме. Из числа учеников и учениц О.А. вышло много выдающихся артистов: Н. К. Яковлев. Ф. А. Парамонов, И. А. Рыжов, Е. К. Лешковская,. М. А. Потоцкая; следует назвать также Т. Л. Сухотину, дочь Л. Н. Толстого, одаренную любительницу театра, не ставшую, однако, профессиональной актрисой.

Общественная и филантропическая деятельность О.А. выразилась в долголетней работе его на посту председателя общества призрения престарелых артистов, для успеха и процветания которого он положил много труда, энергии и сил: Правдину принадлежит также инициатива гастрольных поездок во время весеннего сезона артистов Малого театра в провинцию. Первая такая поездка была организована им постом 1883 года.

О.А. был также отличным хозяином; у себя на даче, под Москвой, в Томилине, он завел образцовое хозяйство. После февральского переворота, при Временном Правительстве Правдин был назначен первым комиссаром Малого театра.

Во все свои работы, в каждое начинание О.А. вносил много горячности, огня, темперамента, личного почина, хорошего знания дела и пламенного желания достигнуть — успеха во что бы то ни стало, преодолевая все препятствия, устраняя все Затруднения. И оттого работа его спорилась, дела удавались. Не мешает также указать на характерный факт, лишний штрих к портрету: О.А. вступил в брак, имея 71 год от роду.

Настоящая фамилия О.А. Правдина — Трейлебен. Он родился 16 июня 1849 года в Петербурге. Отец его, купец 1-й гильдии, имел большое торговое дело, но готовил своего сына в морской корпус. Однако, торговые деда его пошатнулись, он должен был выйти из 1-й гильдии и тем самым потерять право на воспитание сына в привилегированном учебном заведении. Мальчик учился сначала в Peterschule, а затем в 5-й гимназии, где прошел семиклассный курс. Когда О.А. был в четвертом классе, между гимназистами образовался любительский драматический кружок, в котором Правдин занял выдающееся место. Дядя Правдина, по профессии художник, ученик Брюлова, был страстным любителем театра; в его квартире была устроена постоянная, довольно большая сцена небезызвестного в то время любительского кружка «Конкордия». Здесь О.А. проводил все свое свободное время. Правдину удалось уговорить дядю уступить гимназистам свою сцену для практики; на этих подмостках и стал впервые подвизаться О.А.

Первой его ролью была роль старика «Примочки», в водевиле Войкова «Жилец с тромбоном». Затем юный театрал участвовал в труппе известного артиста-любителя Квадри-Рамина, игравшей в Кронштадте и Ораниенбауме; он получил дебют в роли Разлюляева в «Бедность не порок». Летом 1868 года О.А. играл в Лесном, где держали антрепризу два театральных критика М. О. Рапопорт и М. Г. Вильде. Здесь Правдин выдвинулся настолько, что обратил на себя внимание дирекции Гельсингфорского казенного театра, которая пригласила его на роли комиков. Весной 1869 г. О.А. поступил было в медико-хирургическую академию, но успел только надеть студенческий мундир; в августе же бросил академию и, приняв предложение Гельсингфорского театра уехал играть в Финляндию. На сцене этого театра О.А. конкурировал с Андреевым-Бурлаком, конечно, уступая ему в опытности, таланте и знании сцены.

Через два года Правдин получил приглашение в Новочеркасск, где директором войскового театра был Ю. П. Подгорячани. Там О.А. играл драмы и комедии, в водевилях и, главным образом, в оперетке, которая в то время входила в моду и игралась на всех сценах. После двух успешных сезонов в Новочеркасске О.А. был приглашен в Тифлис в казенный театр, где режиссировал известный А. А. Яблочкин; здесь О.А. прослужил также два сезона, после чего был допущен к дебютам в петербургском Александрийском театре. Они состоялись в роли Аркашки Счастливцева, в пьесе А. Плещеева «Мужья одолели» и в двух оперетках: «Прекрасная Галатея» и «Птички певчие». Правдин публике понравился, но в условиях с дирекцией не сошелся и снова уехал в провинцию. Летом 1877 г. О.А. играл у антрепренера Ceтова в Киеве, куда приехал на гастроли знаменитый артист московского Малого театра Сергей Васильевич Шуйский, и заинтересовался игрой Правдина, Он посоветовал О.А. поехать в Москву и попытать счастье в Малом театре; Правдин последовал совету Шумского. В Москве директор театра П. А. Кавелин и инспектор репертуара В. П. Бегичев, приняли О.А. очень радушно и обещали дать дебют на сцене Малого театра, как только откроется вакансия, в ожидании чего он пристроился к артистическому кружку, где проиграл с успехом несколько месяцев.

Вскорости умер Шумский и в марте 1878 года Правдину были назначены дебюты в Малом театре, которые состоялись в «Лесе» и в «Записках сумасшедшего». Они имели успех, дебютант понравился публике, пришелся по вкусу дирекции и был принят в труппу, в которой оставался 43 года, до самой своей смерти. Вспоминая о своем первом дебюте в Малом театре, О.А. рассказывал, что он страшно волновался, по пьесе ему не надо было садиться, но он ухватился за стул и опустился на него, потому что ноги сами подкосились; но волнение это будет вполне понятно, добавлял он, если принять во внимание то огромное уважение, которое питали к Малому театру. Какой актер не мечтал о нем, как о самой недоступной святыне. «Когда я благоговейно перешагнул порог Малого театра, пишет Правдин в своей автобиографии, в нем жили такие традиции преемства: парикмахер не позволял надевать в ролях Шумского иного парика: «Сергей Васильевич завсегда носил такой! Костюмер нес те самые панталоны, в которых обыкновенно выступал тот или другой славный предшественник».

Очень любопытные признания делает Правдин относительно власти прошлого над артистами Малого театра, страха перед традициями, мешающими непосредственности игры. Даю вам честное слово, — пишет он, — что в продолжение двух-трех лет я ни разу не играл, отдаваясь вполне безотчетному чувству воплощения роли. Всегда докучный анализ, надоедливая самокритика сопровождали каждое мое слово, каждый мой жест. Даже такая высокохудожественная игра, как Н. М. Медведевой, С. П. Акимовой, И. В. Самарина, Г. Н. Федотовой, М. Н. Ермоловой, Н. А. Никулиной не могли меня заставить забыться вполне. Только по истечении приблизительно трех лет я стал принадлежать самому себе, как артист и нашел возможность отдаваться во время игры воплощению задуманного типа».

О.А. Правдин был, как и все актеры Малого театра, выразителем художественного реализма на сцене. «Во время моего сорокалетнего пребывания на сцене, писал он, я пережил несколько направлений нашего театра, начиная с мелодрамы, бытовой комедии, оперетки и кончая мистикою и символизмом; два последних наслоения, я в этом глубоко уверен, скоро исчезнут, и мы вернемся к здоровому :и светлому реализму. Реализм это — единое на потребу русскому театру».

Слова Правдина оказались пророческими. Революция совершенно изгнала со сцены последние остатки мистики и символизма, и на нее вновь вернулось нормальное, жизненное и бодрящее реалистическое творчество. И О.А. дождался оправдания своего прогноза: он умер 17 октября 1921 года, убедившись, что за четыре года революции реализм, накрепко водворился и упрочился в русском театре.

Правдин начал и кончил свою карьеру Аркашкой Счастливцевым. Правда, это не был Аркашка Садовского, — О.А., петербуржец и инородец, не чувствовал и не мог чувствовать Островского так, как москвич и друг писателя — Садовский, но все же это был очень яркий, образный персонаж. Русское актерство Правдин знал превосходно, насмотрелся он этой бродячей породы людей за время обоих провинциальных скитаний вдоволь, сочувствия к русскому актеру, и к Несчастливцевым, и к их антиподам тоже ему было не занимать стать. Правдин играл Аркашку заразительно комично, но без излишнего шаржа, порой трогательно, но без слезливости и сантиментальности. Он был простой и живой фигурой, не сообщая словам и выходкам Счастливцева многозначительность чуть ли не текстов актерского евангелия, но и не впадая в клоунаду.

Очень хорош был Правдин в «Шутниках» Островского, в роли старика Оброшенова. Для нее актер нашел удивительно искренние заражающие зрителя интонации. В его старике — духовно убогом и сантиментальном чувствовалась настоящая трагическая подоплека, трагедия русского шутовства, а в тот момент, когда он обнаруживал, что в денежный пакет напихана газетная бумага, зрителя охватывала настоящая жуть; это была одна из сильнейших театральных эмоций; вспоминая, что Павел Матвеевич Свободин умер в этой роли на сцене, зритель опасался как бы того же не случилось с Правдиным.

Великолепен был О.А. в роли Кучумова в «Бешеных деньгах». Расслабленный князь, старый московский барин, разорившийся вивер, пустивший по ветру свое состояние был воплощен Правдиным: в удивительно живой и меткий облик. От него веяло всеми специфическими чертами оскудевшего дворянства, продавшего свои поэтичные, усадьбы, проевшего стой выкупные платежи в Эрмитажах, пропившего облигации дворянского земельного банка с цыганками в «Стрельнах» и «Мавританиях», и меланхолично вспоминающего о своем было богатстве. Более яркого, жизненного и сочного Кучумова мне не приходилось видеть на сцене.

Не так красочен был Правдин в Городничем, во всяком случае он не мог итти в сравнение в этой роли с Макшеевым; О.А. не удавалось передавать хамства, грубости и вульгарности Сквозника-Дмухановского.

Превосходен был О.А. в «Плодах просвещения» в роли камердинера Федора Ивановича, «образованного и любящего образование человека», солидного и медленного в движениях, глубоко проникнутого солидностью того дома, в котором он служит. Артист с оттенком снисходительной почтительности говорил со Звездинцевым и был полон сознания своей страшной важности, когда разговаривал с лакеем Григорием или с мужиками. С каждым из домочадцев барского дома он беседовал по-иному. И по гриму и по костюму это был настоящий, весьма типичный камердинер. Он ходил но сцене и делал свое дело медленно и обстоятельно, с достоинством и величаво. И сейчас еще стоят у меня в ушах тусклые и хрипловатые звуки его голоса, когда О.А. в конце одного акта «под занавес», брался за газету, и, как неисправимый политикан, предвкушая удовольствие от чтения, приговаривал: «Ну-ка! что Фердинанд наш, как изворачивается».

Дважды, в двух пьесах пришлось Правдину олицетворять исторический образ Василия Шуйского в «Борисе Годунове» Пушкина и в «Дмитрий Самозванце» Островского. И в обоих случаях артист был чрезвычайно удачен; прежде всего по внешности, по технике игры и по внутренней выразительности. Правдин всегда считался первоклассным мастером грима. Этим искусством он владел в совершенстве и придавал своему лицу какое угодно выражение, никогда не повторяясь и не варьируя, как это делают иные актеры, одни и те же черты типа. Равным образом он был большим виртуозом сценической техники. Все эти прекрасные данные он отлично продемонстрировал в ролях Василия Шуйского. В нем так и чувствовался боярин, важнейший московский сановник, умный, но лукавый и ядовитый старик, типичный отпрыск стариннейшего рода Рюриковичей. Внешность боярина была выдержана строжайшим образом, даже известный из истории подслеповатый старческий взор Шуйского был воспроизведен в точности. Столь серьезный ценитель, как Ив. Ив. Иванов писал, что Правдин в роли Шуйского доказал высший предел сценической художественности и критику остается лишь сожалеть о своем бессилии — воспроизвести в слове свои впечатления.

Другого боярина, Арефьева играл О.А. в «Ассамблее» и тоже оставил памятное впечатление всем своим обликом сгорбленного старика с большой седой бородой, нос грушей, глаза еле видят.

Вспоминается ряд мелких, жанровых фигур из пьес текущего второстепенного репертуара. В пьесе Гнедича «Старая сказка» О.А. играл полковника Штейна, типичного военного из прибалтийских немцев. Сам из немцев Правдин удивительно изображал, инородцев и иностранцев, придавая каждому из них свой характерный национальный акцент. Немецким акцентом он владел, конечно, идеально. Когда Штейн расхваливал свою жену Катерину Федоровну, а всех остальных женщин называл «разновидностью» — это был типичный бюргер из Митавы в мундире русского полковника.

В «Озими» Лугового О.А. играл акцизного чиновника Васильева, устами которого автор преподносит публике свои сентенции и уроки практической морали. Только благодаря тему, что эту безжизненную схематичную роль играл Правдин из Васильева получился живой образ, сообщающий кое-какую убедительность словам из своих поучений.

В «Предрассудках» Модеста Чайковского Правдин играл старика Охрипинина, аристократа, но в то же время и дельца-гешефтмахера, пускающего, где нужно в ход знатность своего происхождения и старинность своего дворянского рода. В изображении О.А. этот дворянин вышел настоящим героем черной сотни из союза русского народа, кстати и некстати кричащим, что над Охрипининым только царь и бог. Он себя считает солью земли, гордится собой и полагает, что имеет полное и неоспоримое право на успех в жизни и пользование ее благами, а тем не менее где нужно, для достижения своей цели, не гнушается шутовством, унижается и скоморошествует. В общем это был жуткий тип, вполне в стиле и плане Правдинских образов, яркий, сочный, убедительный экземпляр из кунсткамеры человеческих образин.

Иногда, уж под старость, когда Правдину приходила охота повеселиться и поиграть для собственного удовольствия, непринужденно и легко, где-нибудь на дачной сцене О.А. ставил Льва Гурьича Синичкина и уж поистине купался в этой роли, как сыр в масле. В пестром халате, в широченных штанах, с большим цветным платком в руках, и с неизменной табакеркой артист показывал чудеса комизма, не очень притязательного, далеко не безупречного, часто впадающего в буффонаду, но смешного по-настоящему и бесхитростно веселого. Смотреть его в этой роли было одно очарование; вы сами вместе с артистом словно отбрасывали от себя все нудное и докучное, молодели и погружались в ванну из юмора. Так должно быть играл, строил в свое время свои знаменитые комические роли Живокини. Вспоминается еще ряд ролей, исполненных Правдиным. Недыхляев в «Кручине». Здесь О.А. был значительно менее интересен, чем Ленский, так как драматические переживания ревности едва ли были, так сказать, в регистре его психологии. Крутицкий в «На всякого мудреца», Тарелкин в «Отжитом месте», Мирон в «Невольницах». Во всех этих ролях О.А. был хорош: отлично гримировался, находил нужные, живые и всегда разнообразные тона, обнажал всю сущность своих героев и давал выпуклые фигуры. Но особенно блестящ бывал О.А. во второстепенных ролях текущего репертуара, главным образом легких салонных комедий: Фаншин в «Ирининской общине», Генерал Вихляев из «Казенной квартиры», Износков в «Сполохах». Здесь артист давал полный простор своей широкой, размашистой лепке, клал густые слои краски и давал ярчайшие жанровые типы, полные биения жизни, остроты и реализма.

Переходя к иностранному репертуару О.А. следует прежде всего указать на его мольеровские роли. Правдин давно уже был признан лучшим исполнителем мольеровских комедий, он как-то с юных лет к ним пристрастился, сделал их своей специальностью и, действительно, исполнял их виртуозно, с каждым новым спектаклем утончая, обостряя и облагораживал свой юмор, откидывая все грубое, тривиальное и сомнительное, все ужимки и гримасы, чем грешило его исполнение в начале сценической карьеры. Одной из лучших ролей О.А. был Гарпагон. В ней Правдин мимически играл в продолжение всей пьесы, и в особенности в те моменты, когда молчал. Грим, мимика, жесты, движения походки были строго взвешены, соразмерены и убедительны. Скряга чувствовался во всем облике артиста. Его подозрительность, волнение и страх за драгоценную шкатулку, трепет над накопленным состоянием находили в исполнении Правдина на редкость правдоподобное выражение. Это был типичный маньяк, одержимый неистовой скупостью и болезненным страхом, жалкий и смешной одновременно. А когда в последнем акте Гарпагон мирно уходил со сцены, а затем неожиданно, как вихрь вбегал обратно в остром пароксизме горя, в порыве отчаяния и бешенства от пропажи своего сокровища, Правдин вызывал ужас и жуть. Профессор Алексей Веселовский, известный мольерист, посвятил правдинскому Гарпагону отдельную статью. Артисту был сделан упрек в несоответствии костюма мольеровскому гардеробу. В инвентаре, составленном после смерти Мольера костюм Гарпагона описан так: «плащ, нижнее платье и камзол из черного атласа, обшитый черным шелковым кружевом, шляпа, парик, башмаки (все это лежало в отдельной коробке, приготовленное для представления пьесы). Но тридцать лет тому назад такой мейнингенской точности в костюмах, конечно, не было на малой сцене, да едва ли и в настоящее время есть столь педантически-историческое соответствие эпохе в отношении мольеровского гардероба в каком-либо театре.

Очень забавен, а местами уморителен был Правдин в роли мольеровского философа Панкрасса. Это был откровенный фарс, в котором О.А. использовал все свои богатейшие фарсовые данные, которые обычно в комедийном репертуаре искусственно сдерживались и насильственно умерялись. Особенно благодарна была для Правдина задача этой роли потому, что исполнителю нужно было показать на протяжении одного акта, вернее одной сцены несколько иностранных акцентов, а в этом искусстве, как мы уже говорили, Правдин был неподражаемым и никем еще не превзойденным мастером. Как известно, этот педант Панкрасс, последователь Аристотеля, отличающийся необычайно задорным нравом и страшной говорливостью, болтает по пьесе всякую чушь, приходящую ему на ум, и между прочим называет более десяти различных языков, иллюстрируя каждое название особым тембром голоса и кстати характерной для этого наречия жестикуляцией. Согласитесь, что такая роль требует большого искусства и совершенно особого умения, которое не у всякого актера найдется. Правдин выходил из этой роли блестящим победителем и щеголял разнообразием своих всегда оригинальных, ни разу неповторяемых акцентов.

Из Шекспировского репертуара Правдин играл Полония. Клотена в Цимбелине, ткача Основу в «Сне в летнюю ночь». Шейлока, Полония О.А. отнюдь не превращал в шута, как это делали некоторые другие исполнители этой роли. Артист давал понять, что его Полоний советник короля и занимает при дворе положение первого придворного. Глупый и ничтожный рядом с Гамлетом, он был далеко не прост в сравнении с другими персонажами.

В роли Клотена, сына королевы, Правдин был и комичен и, как полагается по пьесе, в достаточной степени противен: злой, глупый, жестокий, нахальный, трусливый, с крайним самомнением, внушающий всем одним своим ведом отвращение. Имогена бросает ему в лицо оскорбление, говорит ему, что он в ее глазах хуже изношенной одежды Постума. Этот сложный чисто шекспировский характер был прекрасно передан артистом. Очень забавно пел О.А. серенаду в честь Имогены.

Глупым, но уже не злым, а простодушным изображал О.А. и ткача Основу в «Сне в летнюю ночь». Он имел в этой роли громадный успех, вызванный чувством неподдельного юмора, естественной простоты и искренности исполнения.

Незадолго до смерти Правдин, в очередь с А.И. Южиным, играл Шейлока. Роль венецианского еврея артист исполнил с большим искусством, с глубоким разнообразием, переживаний. Он был жесток со своими дебиторами, надменен с судьями, нежен и лиричен с дочерью. Знаменитые Шейлоковские монологи «о трех тысячах червонцев», о фунте мяса, об издевательствах над ним на мосту Риальто звучали величаво, многозначительно и полновесно. Он играл Шейлока с чуть-чуть заметным еврейским акцентом, едва слышным, но все же внятным, придавая роли хорошую колоритность. Но во всяком случае это далеко не был тот грубо-жаргонный, местечковый еврейский акцент; с каким произносил речи Шейлока когда-то актер Дарский на сцене Художественного театра.

Очень типичных, вдоль и поперек, известных ему по наблюдениям, немцев создавал О.А. в Зудермановских пьесах: «Честь», «Родина» и др. В халате, с трубкой, в белесом парике Правдин словно живым переносился в Малый театр откуда-нибудь из Мюнхена или Лейпцига, целиком выхваченный из бидермайерской обстановки:. Здесь ему и книги были в руки, и никто даже не пытался подвергать его игру критике, а тем более проверке в отношении доказательности.

Несколько менее убедителен бывал артист в ролях французского репертуара. Здесь, напр., в роли Пуарье, в пьесе Ожье «Сиятельный зять» О.А. старался заменить малое знакомство с бытом, типами и нравами современного Парижа— шикарными гримами, напускным комизмом и водевильными трюками. Но этого было, конечно, недостаточно.

Сила Правдина заключалась в том, что он был доступен, общепонятен для аудитории; он придавал ролям характер удобоприемлемости, некоторой хлесткости; от его исполнения обильной волной струился непосредственный комизм. Временами в нем просыпался настоящий комик-буфф, актер-«голиардинец», как их называли в эпоху итальянских арлекинад, играющий не совсем в тоне и в плане Малого театра.

«Правдин сам по себе, индивидуально, — говорит об нем Э. М. Бескин, — не был уж так органически слитен с натурой Малого театра; того типичного, того специфического, что роднило бы его с национальным «лицом» Малого театра, по существу, в нем не было». Тот же критик, дает очень меткую характеристику артиста: «В Правдине чувствовался скорее, европеец, со всей рафинированностыо европейского барства своего времени. И его замедленная, несколько ленивая фраза, и какая-то именно европейская фатоватость неторопливого методического жеста, коими измерялась культура «хорошего тона» европейского буржуа. Много, много было в нем этого мягкого «барина». И даже говор его, значительно ассимилировавшийся с тоном Малого театра, эта открытая округлость гласных, эта наивность всегда казалась искусственной, благоприобретенной, заимствованной в периоде долгой работы с товарищами по сцене».
Тем не менее, это был настоящий русский актер подлинного русского театра, актер художественных и реалистических заветов русской сцены. Он бывал весел на сцене, но весьма умерен в шарже: он создавал грубо ясные, доступные массам образы, живые и занимательные, благодаря щедро рассыпанным метким и оригинальным деталям исполнения. Игра лица его была необыкновенно выразительна, грим всегда художественно-экспрессивный, жесты характерны, но чужды шаблона. А по своей философии и жизнеощущению это был скептик, немножечко циник; на сцене он был чужд поэзии. В свою игру О.А. сознательно вносил значительную долю охлаждающего прозаизма, разрушающего всякую романтику. Он «раздевал лирику» и обнажал всю подчас неэстетичную житейскую правду. Но в своем сценическом реализме, иногда переходящем в натурализм, О.А. Правдин был всегда целен и последователен, неуклонен и прямолинеен.