Новости

«К 125-летию со дня рождения Михаила Климова»

П.Новицкий

КЛИМОВ

Часть 1
Часть 2
Части 3, 4, 5

Климов любит лепить человеческие характеры. Его интересуют более всего поступки людей, в которых обнаруживается, характер. Он любит играть характерных подлецов и характерных добряков. Но играет преимущественно подлецов. Климов является одним из самых крупных сатириков в советском искусстве. Средствами театра он раскрывает харак тернре в психике врагов и делает это тонко, глубоко и беспощадно.

Да, беспощадно. Ибо он понимает, что разбираться в людях — это означает понимать их побуждения и оценивать их характеры и их поведение. Климов показывает мерзость и подлость отрицательного героя до конца. Он не отображает, он разоблачает. Он не отрицает необходимости показа в образе своего отношения к нему. Только делает он это особыми, очень тонкими способами. Сколько литераторов, пишущих по вопросам театра, жуют унылую и убогую жвачку об искусстве переживания и искусстве представления! Актер, если он большой художник, не знает такого противопоставления ни в теории, ни в творческой своей практике. Высший вид искусства является высшим видом познания — он совмещает глубокое и верное, правдивое отражение действительности с активной точкой зрения на эту действительность. Образ не копирование действительности, не пассивное отражение, не соответствие действительности, а особая категория активного отражения действительности. В искусстве, как в познании вообще, мир действительности не только отражается, но и оценивается. С отражением связано органически не отрывное от него отношение классового человека к действительности. Поэтому Ленин и выдвигал принцип партийности познания. Всякие праздные рассуждения о том, что актер, правдиво отражая действительность, не должен играть отношение к ней, наивно игнорируют классовую действительность и классовую направленность искусства.

Климов — пристрастный художник. Его реализм обличителен. Он беспощаден к врагам и осквернителям жизни. Но ведь это и есть генеральная линия русского искусства. Горький говорил: «Еще Фонвизиным начата великолепнейшая и, может быть, наиболее социально плодотворная линия русской литературы — линия обличительно-реалистическая». Климов примыкает к этому направлению. Но так как ему приходится иметь дело главным образом с мерзавцами, насильниками и вредителями, он не считает нужным скрывать свою ненависть, свое презрение и свой гнев по отношению к ним.

Климов умеет ненавидеть. Поэтому его реализм имеет сатирическое направление. Но сатира его особого рода. В ней нет никакого нажима, никакого подчеркивания, никакого гиперболизма. Сатира Климова никогда не впадает в шарж или карикатуру, никогда не пользуется прямолинейным, вульгарным гротеском. В его сатире нет ни грана демагогической навязчивости и морализирующего дидактизма. Некоторым поверхностным наблюдателям его сатирический рисунок кажется монотонным. Это оттого, что они не различают тонкости и своеобразной игривости его манеры. Все дело в том, что Климов рисует образ полутонами, мягкими мазками, играет легко, изящно, совершенно свободно. И при этом раскрывает образ до конца, в существенных, характерных его деталях, и достигает психологической его законченности и остроты благодаря непрерывности мягкого и легкого, но острого и глубокомысленного, психологического рисунка. Получается удивительное явление: четкость и острота образа становятся от такой манеры раскрытия характера выразительнее, и ненависть к врагу стимулируется гораздо сильнее и осмысленнее, чем при плакатно-карикатурном его изображении. Враг глубже познается. Существуют различные способы раскрытия характера и различные способы идейной заинтересованности. Некоторые драматурги и некоторые актеры сразу раскрывают сущность характера, и ничего не остается для показа движения характера, жизни человека, процесса формирования личности. Ничего не остается и для мышления — формула дается в готовом и упрощенном виде, не раскрывается ход ее решения. Другие достигают этого постепенно и познание делают заинтересованнее и активнее. Климов никогда не выступает в печати. Но однажды «Вечерней Москве» удалось получить от него статью. В ней Климов говорит об искусстве Островского раскрывать характер «не сразу, а постепенно, сохраняя определенное нарастание, которое дает актеру возможность прекрасно играть роль» («Вечерняя Москва», 1936 год, № 135, «Волнующие роли»). Когда сатирик не сразу разоблачает гнилостность психики и социальную опасность поведения персонажа, а раскрывает его нутро шаг за шагом, все глубже и глубже, то ценность такого раскрытия и такого познания характера становится гораздо выше и прочнее. И ненависть крепче. Если даже бегло обозреть всю галлерею сыгранных Климовым ролей до революции и в октябрьский период, если перелистать альбом изображенных им персонажей, то сразу бросится в глаза, что это многообразные варианты в сущности единого социального образа. Замечательная галлерея аристократов, помещиков, бюрократов, промышленников, инженеров. Барские, солидные, холеные, сытые фигуры. Откормленные, самоуверенные и самодовольные люди, спокойные чиновники, жестокие, холодные и внутренне опустошенные, подхалимы, нахалы и наглецы, хищники и мародеры, жуиры и циники. Никаких проклятых вопросов, никакой трагедии, все ясно и плоско. Целая галлерея насильников, рабовладельцев, хозяев жизни, господ. В лучшем случае это бездельники, прожигатели жизни, редко добродушные, чаще злые и вредные. А в эпоху пролетарской революции это озлобленные, шипящие, притаившиеся, маскирующиеся приспособленцы, подхалимы, вредители, диверсанты.

Вот светское, сытое и бездушное лицо Горинга («Идеальный муж»), с удивленными большими глазами. Белый галстук, цветок в петлице, перчатки, монокль и страшная пустота в душе. Вот подтянутый, напряженный, нелепый, в черном длинном сюртуке, наглухо застегнутом, с цилиндром в руке, с глуповато значительным лицом — Коко Клингер («Плоды просвещения»). Чудаковатый, воздушный, порхающий, блаженный маниак Звездинцев («Плоды просвещения»). Тусклые, пристальные и внимательные, выцветшие глаза Доброгласова («Благодать» Л. Урванцева), в глубине которых притаилась подлая и жестокая мысль. Жалостливый, беспомощный Лыняев («Волки и овцы»), наивный увалень, добродушный и безвольный, с вяло опущенной рукой, в белом чесучевом пиджаке. Озлобленный, потрепанный адвокат Дубравин («Огненный мост» Ромашова), поживший, седеющий человек, с мешками под глазами, опускающийся, но еще жадно хватающийся за жизнь. Седой, в украинском жупане, с отвисшими усами, в широких штанах, украинский помещик с немецкой фамилией Шмецгер («На берегу Невы» Тренева), добродушный с виду, но со страшной классовой ненавистью, пылающей внутри.

Такова клиентура Климова. Клиентура обширная, разнообразная и страшная. К некоторым из этих образов надо приглядеться ближе, так как они являются шедеврами сценической сатиры и русской актерской комедийной классики. Многие актеры в своей жизни играют громадное количество ролей. Все это — произведения театрального искусства, одни менее разработанные, только эскизно намеченные, другие — проработанные во всех своих частях, отделанные с любовью и блеском, шедевры актерского искусства. Именно последние остаются в истории театра. Они не застывают в бронзе и мраморе, как памятники искусства. Но они сохраняются в сознании и памяти людей, как высшие достижения человеческого творчества, изменяющие и формирующие жизнь.

К высшим достижениям в творчестве актера Климова отношу созданные им образы Городулина, Телятева, Толоконникова, Земляники и Петрыгина. К ним примыкают по зрелости мастерства образы Лыняева, Печенегова и Елисатова. Из обширной галереи образов Климова отбираю несколько основных не по признаку большого и шумного успеха, заслуженного ими, а по признаку зрелости мастерства.

Продолжение следует…