Новости

«К 125-летию со дня рождения Михаила Климова»

П.Новицкий

КЛИМОВ

Часть 1
Часть 2

3.
Учителями Климова в театральном искусстве были Н. Н. Синельников, М. Г. Савина и В. Н. Давыдов. С Давыдовым Климов участвовал в поездках. С упоением следил за его игрой, упивался ее благородством. В Давыдове Климова пленяла высокая его артистичность, умение просто, тонко, изящно, а главное, совершенно свободно передавать самые сложные душевные состояния. Свободная, непринужденная дикция, без малейших нажимов и вычурностей, изящество, игривость манеры, необычайная мягкость красок, великолепная округленность поз и жестов, подкупающая простота и трогательная искренность — все эти качества игры великого актера были в течение всей жизни Климова образцом и критерием его собственного творческого поведения. В книге В. Н. Давыдова «Рассказ о прошлом» (изд. «Academia», 1931) А. М. Брянский дает очень удачную характеристику великого актера. Он говорит о пленительной простоте Давыдова, «свидетельствующей о гениальной экономии средств и сложном, многообразном творчестве, простоте, в которой не было ни одного лишнего жеста, ни одной искусственно подчеркнутой интонации, о необычайном мастерстве речи, исключавшем всякую сценическую декламацию, о тонкой отделке деталей при отсутствии всяких фокусов, о глубоком психологическом анализе, полном отсутствии шаржа в комедии и ложного пафоса в драме» (стр. 73). Привожу эти слова потому, что они очень хорошо характеризуют и творческую манеру Климова, который является благороднейшим последователем Давыдова в нашем революционном театре. Конечно, творческое своеобразие Климова ни в какой мере не сводится к ученичеству у Давыдова. Но родство Климова с Давыдовым очень отрадно установить.

У Давыдова Климов учился его жадной любознательности, его поразительному умению наблюдать действительность, его глубокой вере в жизнь, оптимизму его искусства. Давыдов с упоением передает «золотые слова» своего учителя И. В. Самарина: «Наша единственная грамматика — анатомия и физиология, а все остальное зависит от личных восприятий артиста, от его дара, образования, начитанности и больше всего от умения наблюдать и ощущать человеческую природу!» (там же, стр.130). Климов всю жизнь учился и никогда не довольствовался достигнутым. Его отличает жадная исследовательская наблюдательность. Он любит наблюдать людей и животных. Он знает природу не по учебникам и не по лирическим стихотворениям, а как участник ее сокровенной жизни, исследователь, следопыт и охотник. Об этом стоит рассказать особо.

4.
Климов любит северную природу, смешанный лес с полянками и перелесками. Море и горы поражают его вначале, но потом становятся скучными. Они не могут заменить зверолову-охотнику неисчерпаемое многообразие русского леса и задушевные дали рек. Охотиться он стал с восемнадцати лет. С тех пор он страстно, с увлечением ходил по болотам и принимал участие в зимних облавах. К сожалению и досаде, болотные охоты и облавы пришлось оставить из-за слабости сердца. Остались легкие летние охоты. Переключился на рыбную ловлю и участвует в рыболовном обществе. Ну, конечно, заменить настоящую охоту это занятие не может. Охота воспитала в Климове страсть к животным, особенно к собакам. В течение двадцати двух лет он, содержал знаменитый питомник английских сеттеров для выработки производителей. Он стал специалистом, составлял подробные родословные собак, консультировал заинтересованных лиц из других стран и кончил заниматься этим делом только в 1929 году. Много работал в Охотничьем союзе, заведовал там отделом собаководства. С 1923 года организовал четыре выставки собак, последнюю — в «Аквариуме».

5.
Климов мало интересуется теоретическим оправданием своей работы. «Никаких Кантов не читал. Актерская жизнь не позволяла интересоваться философией», — говорит он. Но он много думал об основах своей работы, о своих возможностях и особенностях своего творческого отражения действительности. Он твердо убежден, что манера его игры является реалистической, что он работает исключительно над правдивым и глубоким изображением жизни. Никакого предвзятого, трафаретного способа работы над ролью он не имеет. Никакой схемы начертить не может. Но эмпирическая его практика выработала определенные навыки, вытекающие из его стремлений и особенностей его дарования.

Знакомясь с текстом роли, он не начинает с заучивания ее, а стремится воспроизвести в своем творческом воображении образ человека, которого надо сыграть. Пока роль лежит на полке, он только о нем и думает. Он представляет его себе всюду — дома, в гостях, на улице, в объятиях, под пулями, во всех положениях. Следит за всеми мелочами его поведения, не отступает от него ни на шаг. Когда он весь до краев заполнится образом, тогда сыграть его легко и просто. Тогда и текст не надо учить. Задумываться над поведением и жестом этого человека уже не надо, так как они знакомы и привычны, слились с личностью актера. Все это уже найдено. Актеру известно, что он может хотеть, говорить и делать.

Очень помогает идущая рядом с работой воображения работа по накоплению материалов действительности, жадная и цепкая наблюдательность. Ему не нужно даже ставить себе конкретных заданий или заниматься специальными наблюдениями над отобранными объектами. Но, работая над ролью, он по самой своей природе жадно и непрерывно наблюдает за всем, относящимся к роли, схватывает все детали. Так работает Климов всю жизнь. Интересные вещи, почерпнутые в наблюдении, остаются в его памяти навсегда. Накопленные заготовки помогают ему в его работе над ролью. Надо только уметь этими заготовками пользоваться, уметь отыскать нужный материал и пустить его в ход. Кроме того, понятно, нужны и специальные наблюдения над подходящими для роли объектами. Во всяком случае это умение все замечать, регистрировать и отмечать Климов считает самым существенным признаком художника-актера. «Никто не заметил, а я заметил!—говорит он с некоторой бравадой.—Могу соревноваться в этом отношении с кем угодно».

Но образ просто не дается, не является обязательным результатом большой проделанной работы. Иногда работы много, а образ ничтожен. Всегда существуют сомнения в правильности, глубине и правдивости образа. Растет и требовательность к себе, особенно в последнее время.

Актер не сразу сливается с образом. Часто в конце работы возникают сомнения, что вообще когда-нибудь такое слияние произойдет. Так было с ролью Толоконникова в «Растеряевой улице». Прочитав пьесу, Климов отказался от роли. «Не могу играть— не по мне! Это играть Москвину!» Начались репетиции. Ничего не выходит. Вся роль из многоточий и междометий! В перерыве между репетициями Климов уехал сниматься в Ялту. И вдруг в Ялте, среди съемки, Климов почувствовал себя Толоконниковым, и все в роли стало ясным. Когда вернулся в Москву, оказалось, что главное найдено и основные линии характера прощупаны. Стало легко. А мучился здорово!

Второй случай — такое же мучение с ролью Петрыгина («Скутаревский»). Толоконниковых Климоз немало играл и раньше, вокруг него было много Толоконниковых. А такой роли, как Петрыгин, никогда не играл и среду Петрыгиных знал мало. Климов понимал, что надо играть не Петрыгина из романа, а нечто обобщающее и собирательное — Петрыгиных, петрыгинщину. Это еще труднее. Характерное лицо сыграть просто, а обобщающее лицо — гораздо труднее. Петрыгина надо было найти в окружающей среде после 1917 года. Это сразу не выходило. Климов несколько раз отказывался от роли. Понадобились специальные наблюдения и заготовки, чтоб найти этот образ.

Методом художественного обобщения Климов пользуется всегда, никогда не лепит портретного образа. Материал, имеющийся в его распоряжении и специально привлеченный, обрабатывается, систематизируется и сгущается, отбираются общие существенные черты, и постепенно проступают очертания типического образа. Задача актера не заключается в том, чтобы перевести литературный образ на язык театрального искусства. Задача актера сложнее — он обязан не только повторить творческий процесс драматурга, но должен произвести большую самостоятельную исследовательскую работу над возможно более обширным материалом и добиться обобщения — образа.

В молодости Климов стремился к амплуа героя-любовника. Ему казалось, что это самое достойное актера амплуа. Оказалось, что он не знал самого себя, не знал своих актерских данных. Оказалось, что он характерный актер. В течение нескольких лет Климов удивлялся этому разрыву между своей мечтой и действительностью. А потом полюбил свое новое амплуа, заинтересовался характерными ролями. Он понял, что задачи характерного актера наиболее сложные и наиболее трудные. Нужно знать не только человеческую природу, но обязательно и человеческие отношения, надо знать быт и эпоху, в которую происходит действие. Характер обнаруживается в поступках, в поведении человека, а поступки его обусловливаются средой. Конечно, это верно по отношению к актеру любой специальности, но по отношению к характерному актеру это особенно верно. Характерный актер имеет дело с максимальным разнообразием, сложностью и своеобразием индивидуальностей и отношений. Никакого единого образа не построишь.

Во всяком случае совершенно очевидно, что нет всеобъемлющих актеров, что способности актера к изображению характеров ограничены его творческими данными. Надо трезво понять и учесть собственные возможности, чтобы не надорвать свои силы. И надо иметь мужество своевременно отказаться от роли, которая не соответствует творческим данным актера или к которой актер не может отнестись серьезно. Климов знает в своей актерской жизни несколько случаев неудач. Первый случай — роль Паратова в «Бесприданнице». Играть нужно было в очередь с Южиным. Климов знал, кого надо изображать и как изображать, но сыграть не сумел — нехватило смелости. Напыщенность Паратова, манеру его пускать пыль в глаза, производить впечатление никак не мог передать серьезно. Нужно было сыграть что-то среднее между легкомысленным позером и человеком, искренне верящим в глубину своих чувств. Это среднее никак не мог схватить. Понимал, что надо сыграть Волгу с ее размахом, шумом, удалью, широтою, опьяняющим разгулом, неожиданностью, грубостью, противоречиями. Но поставить образ на рельсы не сумел. Репетировал роль Паратова, мучился, довел ее до конца и после генеральной репетиции отказался от роли. Не вышло! У каждого актера есть свои краски. Некоторых красок нет. Как ни бейся, их не воспроизведешь.

Второй случай — роль Барабошева в «Правде хорошо». Роль характерная, как будто подходит к его данным. Климов долго над ней бился, хотел заставить себя ее сыграть, но не смог. Трудно было говорить глупости Барабошева, не было веры в серьезность образа. Когда произносил слова, чувствовал, что говорит какую-то ложь. Так и не нашел внутренней правды образа — пришлось довести до генеральной репетиции и бросить.

Третий случай — с ролью городничего в «Ревизоре». Этот резкий, несколько гротесковый образ оказался вне плана актера, работающего полутонами и добивающегося тонкой психологической отделки. Было трудно произносить слова городничего — стеснял императивный стиль реляций, приказов и канцелярских донесений. Климов не мог на этом материале добиться непринужденной естественности диалога. А без свободы не мог играть. Полтора года промучился и, наконец, от роли отказался.

Продолжение следует…