Новости

«Листая старые подшивки» БОЛЬ О ЧЕЛОВЕКЕ — ПО ДОСТОЕВСКОМУ И ОСТРОВСКОМУ

«Листая старые подшивки»

БОЛЬ О ЧЕЛОВЕКЕ — ПО ДОСТОЕВСКОМУ И ОСТРОВСКОМУ
на московских подмостках

Две премьеры в старейших театрах Москвы — «Униженные и оскорбленные» Достоевского во МХАТе им.Горького и «Пучина» А.Н.Островского в Малом — прямое послание авторов в наше время. На сцену выведены люди, человеческое достоинство которых оскорблено, и публика, вдоволь насладившаяся «медовым месяцем» и «лунным светом» антреприз, демонстрирующих триумф «власти денег», как к живой воде, припала вновь к классике. К колоритному русскому языку, к жизни, полной настоящих страстей и подлинно драматических коллизий. «Боль о человеке», который не в силах поднять себя в полный рост, ярко заявлена в этих премьерах.

В «Униженных и оскорбленных», поставленных Татьяной Дорониной, не ищите новаторства и режиссерских изысков, изощренных трактовок авторской позиции в угоду времени, хотя возможностей для этого предостаточно — Достоевский всегда стоял над схваткой «либералов» и «демократов». И если с первыми его еще как-то роднил протест против социальной несправедливости, то от вторых писателю частенько доставалось за попытки примирения всех противоречий с помощью христианского мировоззрения. Об образе Ивана Петровича, с которым незримыми нитями связаны все персонажи в «Униженных», Добролюбов писал когда-то: «Я признаюсь — все эти господа, доводящие свое душевное величие до того, чтобы зазнамо целоваться с любовником своей невесты и быть у него на побегушках, мне вовсе не нравятся. Они или вовсе не любили, или любили головою только... Если же эти романтические самоотверженцы точно любили, то какие же должны быть у них тряпичные сердца, какие куричьи чувства!»

Театр полемизирует с этим постулатом Добролюбова, утверждая христианскую мораль главной жизненной ценностью, не случайно кульминацией инсценировки становится финальное восклицание старика Ихменева, простившего свою дочь: «О! Пусть мы униженные, пусть мы оскорбленные, но мы опять вместе, и пусть, и пусть теперь торжествуют эти гордые и надменные, унизившие и оскорбившие нас! « В гордом смирении Ихменева (Анатолий Семенов), отказывающегося от протеста, — вызов времени, о котором и рядовой обыватель, и высоко-ученый человек все чаще заявляют: «Плетью обуха не перешибешь, с достоинством перетерпеть тяжкие времена — вот задача».

Потому вся борьба добра и зла в спектакле, обозначенных полюсами образов князя Валковского (Валентин Клементьев) и Ивана Петровича (Максим Дахненко), воспринимается как естественное течение жизни. Тонкий психологизм в актерской игре преобладает над авантюрно-детективным началом повествования. В мерное течение сюжета погружаешься, как в чтение романа, художники-постановщики — Владимир Серебровский и Виктория Севрюкова — дотошно-внимательны к деталям в сценографии и костюмах, и зритель оказывается захвачен этим действом с нарочитым налетом старомодности. Хотя что считать старомодностью -проникновенно играет всепрощенческую любовь в Наташе молодая актриса Нионель Гогаева; заразительна в образе маленькой Нелли, погубленной злом этого мира, Ольга Глушко.

«Я как в музее побывала, увидела всех персонажей такими, какими и представляла», — наивно поделилась мнением одна из зрительниц. И, надо сказать, она оказалась точна в выражении своего впечатления. Сохранение традиций старого МХАТа, из которого в свое время с запальчивым заявлением: «Никогда не мечтал работать в филиале театра «Современник»!» ушел Борис Ливанов, ставят своей задачей в коллективе, которым ныне руководит Татьяна Доронина.

«Пучина» Островского испугала цензуру своего времени. И в самом деле: мурашки по коже, когда видишь, как благодаря «порядочным» людям и обстоятельствам честный человек в «зверка» превращается. На сцене Малого превращение это показано мастерски — постановщиком спектакля и исполнителем роли Кирилла Кисельникова Александром Коршуновым. Тема противостояния достоинства в человеке суетному стремлению любой ценой выбраться из гложущей нищеты, когда вопрос «переступлю или не переступлю» становится вопросом жизни и смерти, куда как актуальна в наше время. Сколько знаем людей, наступивших на горло собственной совести ради суетных ценностей материального рая и — оказавшихся вдруг в духовном вакууме. Степень разреженности окружающей среды при этом в каждом случае своя, особая, а тоска, охватывающая страдающего человека, неизбежно сродни той, что бредет вместо желанной «талан-доли» за потерявшим рассудок площадным офеней Кирюшей Кисельниковым.

И для того, чтобы возникли аллюзии с современностью, как выяснилось, не нужно препарировать текст Островского и приближать к современности. Драма предательства Кириллом Кисельниковым самого себя разыгрывается в традиционно обустроенных купеческих апартаментах прошлого века — сценография и костюмы Ольги Коршуновой. Только один раз маленький судебный чиновник, доведенный до отчаяния — тестюшка Пуд Кузьмич (Валерий Баринов) пустил по миру с детьми-сиротами — переступает черту, и пучина проглатывает его. Мог ведь Кирюша спасти в себе человека — какое счастье жить с чистой совестью! — а не удержался. В лучших традициях русского реалистического театра дана эта сцена в Малом... В звенящей тишине зала одинокий человек делает роковой шаг, и каждый зритель ощущает, как страшно ему, как сомневается он, как хочется ему удержаться. Но все равно шагает. Туда, в пучину, успокаивая себя тем, что он «чуть-чуть» отступит от совести, всего на три тысячи рублей — ради детей же грешит! — а потом отмолит свой грех. Воистину отмолит! Все это читает зритель в несчастных глазах Кисельникова — Коршунова, которого увидит настоящим «зверком» в последнем акте и ощутит всю меру боли великого драматурга за человека.

«Пучина» — тяжелая пьеса и, на мой взгляд, состоит в ближнем родстве с «Униженными и оскорбленными». Чехов поражался мастерству драматурга в четвертом акте, и надо видеть, с каким наслаждением играют его актеры. Пучина всех накрывает своей грязной волной — и тестя-банкрота, и безумного Кисельникова, и не виноватую ни в чем дочь его Лизаньку (Татьяна Скиба), и грешницу Анну Устиновну (Ольга Чуваева), шепнувшую сыну не в добрый час, чтобы брал он взятки. Вот в чем корень зла! Несмываемый грех — семена его всходят в поколениях ядовитыми плодами.

Трудно отыскать положительных героев в «Пучине», кроме Лизаньки и ее спасителя Антона Погуляева (Егор Баринов), студенческого приятеля Кисельникова, и, надо сказать, что колоритен «фон» из разномастных подлецов в спектакле, «ансамблевости» ему не занимать. Особо хотелось бы отметить Василия Бочкарева в роли Неизвестного — этот улыбчивый дьявол, явившийся Кисельникову в ночи, и соблазнил его на подлог в суде. Тонка и изящна игра актера — именно так, чувствует каждый, судьба играет человеком, и никто не застрахован от ее каверз.

Нина КАТАЕВА
«Гудок», 22.02.2002

Дата публикации: 23.07.2005
«Листая старые подшивки»

БОЛЬ О ЧЕЛОВЕКЕ — ПО ДОСТОЕВСКОМУ И ОСТРОВСКОМУ
на московских подмостках

Две премьеры в старейших театрах Москвы — «Униженные и оскорбленные» Достоевского во МХАТе им.Горького и «Пучина» А.Н.Островского в Малом — прямое послание авторов в наше время. На сцену выведены люди, человеческое достоинство которых оскорблено, и публика, вдоволь насладившаяся «медовым месяцем» и «лунным светом» антреприз, демонстрирующих триумф «власти денег», как к живой воде, припала вновь к классике. К колоритному русскому языку, к жизни, полной настоящих страстей и подлинно драматических коллизий. «Боль о человеке», который не в силах поднять себя в полный рост, ярко заявлена в этих премьерах.

В «Униженных и оскорбленных», поставленных Татьяной Дорониной, не ищите новаторства и режиссерских изысков, изощренных трактовок авторской позиции в угоду времени, хотя возможностей для этого предостаточно — Достоевский всегда стоял над схваткой «либералов» и «демократов». И если с первыми его еще как-то роднил протест против социальной несправедливости, то от вторых писателю частенько доставалось за попытки примирения всех противоречий с помощью христианского мировоззрения. Об образе Ивана Петровича, с которым незримыми нитями связаны все персонажи в «Униженных», Добролюбов писал когда-то: «Я признаюсь — все эти господа, доводящие свое душевное величие до того, чтобы зазнамо целоваться с любовником своей невесты и быть у него на побегушках, мне вовсе не нравятся. Они или вовсе не любили, или любили головою только... Если же эти романтические самоотверженцы точно любили, то какие же должны быть у них тряпичные сердца, какие куричьи чувства!»

Театр полемизирует с этим постулатом Добролюбова, утверждая христианскую мораль главной жизненной ценностью, не случайно кульминацией инсценировки становится финальное восклицание старика Ихменева, простившего свою дочь: «О! Пусть мы униженные, пусть мы оскорбленные, но мы опять вместе, и пусть, и пусть теперь торжествуют эти гордые и надменные, унизившие и оскорбившие нас! « В гордом смирении Ихменева (Анатолий Семенов), отказывающегося от протеста, — вызов времени, о котором и рядовой обыватель, и высоко-ученый человек все чаще заявляют: «Плетью обуха не перешибешь, с достоинством перетерпеть тяжкие времена — вот задача».

Потому вся борьба добра и зла в спектакле, обозначенных полюсами образов князя Валковского (Валентин Клементьев) и Ивана Петровича (Максим Дахненко), воспринимается как естественное течение жизни. Тонкий психологизм в актерской игре преобладает над авантюрно-детективным началом повествования. В мерное течение сюжета погружаешься, как в чтение романа, художники-постановщики — Владимир Серебровский и Виктория Севрюкова — дотошно-внимательны к деталям в сценографии и костюмах, и зритель оказывается захвачен этим действом с нарочитым налетом старомодности. Хотя что считать старомодностью -проникновенно играет всепрощенческую любовь в Наташе молодая актриса Нионель Гогаева; заразительна в образе маленькой Нелли, погубленной злом этого мира, Ольга Глушко.

«Я как в музее побывала, увидела всех персонажей такими, какими и представляла», — наивно поделилась мнением одна из зрительниц. И, надо сказать, она оказалась точна в выражении своего впечатления. Сохранение традиций старого МХАТа, из которого в свое время с запальчивым заявлением: «Никогда не мечтал работать в филиале театра «Современник»!» ушел Борис Ливанов, ставят своей задачей в коллективе, которым ныне руководит Татьяна Доронина.

«Пучина» Островского испугала цензуру своего времени. И в самом деле: мурашки по коже, когда видишь, как благодаря «порядочным» людям и обстоятельствам честный человек в «зверка» превращается. На сцене Малого превращение это показано мастерски — постановщиком спектакля и исполнителем роли Кирилла Кисельникова Александром Коршуновым. Тема противостояния достоинства в человеке суетному стремлению любой ценой выбраться из гложущей нищеты, когда вопрос «переступлю или не переступлю» становится вопросом жизни и смерти, куда как актуальна в наше время. Сколько знаем людей, наступивших на горло собственной совести ради суетных ценностей материального рая и — оказавшихся вдруг в духовном вакууме. Степень разреженности окружающей среды при этом в каждом случае своя, особая, а тоска, охватывающая страдающего человека, неизбежно сродни той, что бредет вместо желанной «талан-доли» за потерявшим рассудок площадным офеней Кирюшей Кисельниковым.

И для того, чтобы возникли аллюзии с современностью, как выяснилось, не нужно препарировать текст Островского и приближать к современности. Драма предательства Кириллом Кисельниковым самого себя разыгрывается в традиционно обустроенных купеческих апартаментах прошлого века — сценография и костюмы Ольги Коршуновой. Только один раз маленький судебный чиновник, доведенный до отчаяния — тестюшка Пуд Кузьмич (Валерий Баринов) пустил по миру с детьми-сиротами — переступает черту, и пучина проглатывает его. Мог ведь Кирюша спасти в себе человека — какое счастье жить с чистой совестью! — а не удержался. В лучших традициях русского реалистического театра дана эта сцена в Малом... В звенящей тишине зала одинокий человек делает роковой шаг, и каждый зритель ощущает, как страшно ему, как сомневается он, как хочется ему удержаться. Но все равно шагает. Туда, в пучину, успокаивая себя тем, что он «чуть-чуть» отступит от совести, всего на три тысячи рублей — ради детей же грешит! — а потом отмолит свой грех. Воистину отмолит! Все это читает зритель в несчастных глазах Кисельникова — Коршунова, которого увидит настоящим «зверком» в последнем акте и ощутит всю меру боли великого драматурга за человека.

«Пучина» — тяжелая пьеса и, на мой взгляд, состоит в ближнем родстве с «Униженными и оскорбленными». Чехов поражался мастерству драматурга в четвертом акте, и надо видеть, с каким наслаждением играют его актеры. Пучина всех накрывает своей грязной волной — и тестя-банкрота, и безумного Кисельникова, и не виноватую ни в чем дочь его Лизаньку (Татьяна Скиба), и грешницу Анну Устиновну (Ольга Чуваева), шепнувшую сыну не в добрый час, чтобы брал он взятки. Вот в чем корень зла! Несмываемый грех — семена его всходят в поколениях ядовитыми плодами.

Трудно отыскать положительных героев в «Пучине», кроме Лизаньки и ее спасителя Антона Погуляева (Егор Баринов), студенческого приятеля Кисельникова, и, надо сказать, что колоритен «фон» из разномастных подлецов в спектакле, «ансамблевости» ему не занимать. Особо хотелось бы отметить Василия Бочкарева в роли Неизвестного — этот улыбчивый дьявол, явившийся Кисельникову в ночи, и соблазнил его на подлог в суде. Тонка и изящна игра актера — именно так, чувствует каждый, судьба играет человеком, и никто не застрахован от ее каверз.

Нина КАТАЕВА
«Гудок», 22.02.2002

Дата публикации: 23.07.2005