АНДРЕЙ ЖИТИНКИН ПРИСТУПИЛ К РЕПЕТИЦИЯМ СПЕКТАКЛЯ «ЛЮБОВНЫЙ КРУГ» С.МОЭМА

ФОТОГАЛЕРЕЯ

29 ноября – день рождения заслуженного артиста России Александра Владимировича Вершинина. От души поздравляем Александра и искренне желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и прекрасного творческого самочувствия!

РАСПОРЯЖЕНИЕ № 24 ПО МАЛОМУ ТЕАТРУ ОТ 27 ОКТЯБРЯ 2006 ГОДА

Объявляются исполнители ролей в пьесе Сомерсета Моэма…

РАСПОРЯЖЕНИЕ № 24 ПО МАЛОМУ ТЕАТРУ ОТ 27 ОКТЯБРЯ 2006 ГОДА

Сомерсет Моэм

«ЛЮБОВНЫЙ КРУГ»

Перевод Виталия Вульфа


Действующие лица и исполнители:

Клайв Чемпион-Ченей – В.Бочкарев

Леди Кити Чемпион-Ченей – Э.Быстрицкая

Арнольд Чемпион-Ченей – А.Вершинин

Лорд Портес – Б.Клюев

Эдвард Льютон – В.Зотов

Элизабет – В.Андреева

Джордж – П.Складчиков

Режиссер-постановщик – А.Житинкин
Сценография и костюмы – А.Шаров
Помощник режиссера – В.Кувшинова


Художественный руководитель – Ю.Соломин
Генеральный директор – В.Коршунов

«Листая старые подшивки»

БЛЕСК И ПЕРЕЦ МУДРЕЦА

В Малом театре бушуют страсти

Причем нешуточные. До самоубийства дело не доходит, но накал чувств и действий градусов под сто.

«Листая старые подшивки»

БЛЕСК И ПЕРЕЦ МУДРЕЦА

В Малом театре бушуют страсти

Причем нешуточные. До самоубийства дело не доходит, но накал чувств и действий градусов под сто. Идет все это под дружный хохот и аплодисменты зрительного зала, а называется «На всякого мудреца довольно простоты». Хрестоматийную пьесу Александра Островского режиссер Владимир Бейлис, художник Энар Стенберг и артисты Малого превратили в элегантное, бенефисное зрелище, бурлящее, как бокал шампанского.

Сюжет пьесы Островского, рассказывающий о молодом человеке, стремящемся любыми средствами разбогатеть и прорваться в высшее общество, актуален во все времена. Что говорить о нынешней, варварско-капиталистической России, когда вся страна свихнулась на бизнесе... К чести Малого театра, он не пытается притянуть Островского к современной действительности с помощью шоковых режиссерских трюков или перекорежив вдоль и поперек текст классика. Театр играет то, что написано у драматурга, но делает это невероятно эффектно, элегантно и современно. Создается впечатление, что пьеса написана не в далеком 1868 году, а сегодня — так злободневно она звучит с подмостков Малого театра.

Что касается сценографии, то Энар Стенберг создает несколько весьма изысканных декоративных композиций: то это нечто бархатно-дорогое, где обитает очень важный господин Крутицкий, то что-то газово-невесомое в гостиной богатой вдовы Турусиной. Под стать декорациям и роскошные костюмы Натальи Поваго, созданные для первых дам Малого театра — Ирины Муравьевой и Элины Быстрицкой. Вся розово-белая, в кружевах Муравьева и в черных, струящихся шелках — Быстрицкая.

Если говорить об игре артистов — то это настоящий фейерверк! Невозможно забыть, как гордая, пафосная героиня Элины Быстрицкой Софья Игнатьевна Турусина на глазах у зрителей вдруг превращается в разбитную даму полусвета, втайне от окружающих потягивающую коньячок, а потом легко пускающуюся в пляс. Какую лихую «цыганочку» отплясывает Крутицкий Виктора Коршунова! Словно розовая кошечка, резвится на сцене Клеопатра Львовна Мамаева в исполнении Ирины Муравьевой. Она то сладко жмурится, то глупо таращит глаза, а то начинает в бешенстве метаться по сцене. Можно вспомнить гадалку Манефу (Татьяна Панкова), Глафиру Климовну Глумову (Клавдия Моисеева), Нила Федоровича Мамаева (Александр Потапов), Машеньку (Ольга Пашкова), Ивана Ивановича Городулина (Александр Клюквин), у каждого есть свой эффектный эпизод в спектакле. Который отличают не только артистизм, но и редкая пластическая изобретательность. Любовная сцена, что разыгрывают Мамаева и Глумов (Александр Вершинин), смотрится как сложнейший акробатический трюк, Александр Вершинин летит с колен любвеобильной Мамаевой на землю, потом несколько раз перекатывается по полу, а затем срывается в стремительном прыжке и заключает даму в горячие объятия. Причем дама при этом идиотски хлопает глазами, а руки Глумова шарят у нее где-то под юбкой. Александр Вершинин в роли Глумова — это особая удача спектакля. Все три часа, что идет спектакль, артист почти не уходит со сцены и все это время ни на секунду не сбавляет накала в темпераментном прочтении роли. Легкий, стремительный, заводной, его Глумов — не дешевый аферист, а поэт, мятущийся, увлекающийся, авантюрный. Артисту удается быть органичным даже в финальном эпизоде, когда легко впасть в риторику, находясь в зрительном зале и бросая оттуда гневный монолог тем, кто находится на сцене.

«На всякого мудреца довольно простоты» — произведение известное, некоторыми даже когда-то читанное. Но нужно прийти в Малый театр, чтобы открыть для себя не хрестоматийного, а современного Островского и его «Мудреца», где соединились блеск актерской игры, легкость постановки и острый перец текстов.

Владимир Львов
«Московский Комсомолец», 12.10.2002

29 ноября юбилей ведущего артиста Малого театра, заслуженного артиста России Александра Владимировича Вершинина. От всей души поздравляем актера с юбилеем, желаем здоровья и покорения новых творческих высот!

29 ноября юбилей ведущего артиста Малого театра, заслуженного артиста России Александра Владимировича Вершинина.
Актер получил признание публики не только благодаря своим театральным работам, но и ролям в кино и сериалах. Тем не менее, сам он в своей жизни ставит на первое место именно театр. Поклонники артиста специально ходят на спектакль «На всякого мудреца довольно простоты», где Вершинин играет почти всегда — если не Глумова, то гусара Курчаева. В «Горе от ума» у него получился вовсе не хрестоматийный Молчалин, а Елеся в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» — на многие годы остается одной из любимых ролей не только для зрителей, но и для самого актера. От всей души поздравляем Александра Вершинина с юбилеем, желаем здоровья и покорения новых творческих высот!

«В ИСКУССТВЕ ГЛАВНОЕ — ИСКРЕННОСТЬ...»

Александр Вершинин — заслуженный артист России, один из ведущих актеров Малого театра — поразил нижегородскую публику уже в первый день гастролей. Энергия, стремительность и, конечно же, мощный яркий талант выделяли его даже среди звезд...

«В ИСКУССТВЕ ГЛАВНОЕ — ИСКРЕННОСТЬ...»

ПРОШЛО НЕ ТАК МНОГО ВРЕМЕНИ С ТЕХ ПОР, КАК В НАШЕМ ГОРОДЕ ЗАКОНЧИЛИСЬ ГАСТРОЛИ МАЛОГО ТЕАТРА. ТЕ, КТО ПОБЫВАЛ НА СПЕКТАКЛЯХ, ПОЛУЧИЛИ НИ С ЧЕМ НЕ СРАВНИМОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ. СРЕДИ АКТЕРОВ ПРОСЛАВЛЕННОГО СТОЛИЧНОГО ТЕАТРА БЫЛИ ДВА НАШИХ ЗЕМЛЯКА — АЛЕКСАНДР ЕРМАКОВ И АЛЕКСАНДР ВЕРШИНИН. ПРЕДЛАГАЕМ ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ ИНТЕРВЬЮ С ОДНИМ ИЗ НИХ, ВЗЯТОЕ ВО ВРЕМЯ ГАСТРОЛЕЙ.

Александр Вершинин — заслуженный артист России, один из ведущих актеров Малого театра — поразил нижегородскую публику уже в первый день гастролей. Энергия, стремительность и, конечно же, мощный яркий талант выделяли его даже среди звезд. А партнерами его были такие корифеи сцены, как Элина Быстрицкая, Ирина Муравьева, Александр Потапов и Татьяна Панкова. В спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» он играл не просто главную, а ведущую роль. Это не одно и то же: на ведущем, как на стержне, держится весь спектакль. В антракте все спрашивали друг друга: «Кто этот мальчик?», «Почему мы не знали его раньше?» Мне, не скрою, тоже было интересно, поэтому я задала артисту несколько вопросов. Оказалось, что Александр уже не так молод, как выглядит со сцены (ему нельзя дать больше 25 лет), — по паспорту — 39. Поэтому мой первый вопрос был о том, как удается сохранить молодость?

- Я очень люблю жизнь. Мне очень нравится то, чем я занимаюсь, люблю профессию, работу, коллег, друзей, родных. Женщин, не скрою, тоже люблю. Детей, животных, красоту во всех ее проявлениях... Но начать, пожалуй, следовало бы с того, что я ваш земляк, родился и рос до 11 лет в Нижегородской области, в прекрасном городе на Волге — Городце. Мой папа — военный, и некоторое время ему пришлось служить там. Никогда не забуду дальних огней заволжских, на которые я любовался вечерами. Их было видно из нашего дома. Такого чудного простора я больше нигде не видел.

- А как вы попали в театр? Ведь в Малый попасть непросто?

- Моя дорога в театр была, с одной стороны, и очень легкой, с другой же — весьма извилистой. Я ни в детстве, ни в юности не мечтал стать артистом и в театры-то ходил редко. Никто во мне таланта не замечал, а сам я — тем более. Мои родители никакого отношения к искусству не имели, хотя отец — человек очень разносторонний. После восьмого класса я поступил вслед за старшим братом в радиомеханический техникум (мы в то время уже жили в Москве). Поступил, как-то особо не задумываясь, надо же было где-то учиться. Закончил и работал за кульманом в одном конструкторском бюро. И вдруг однажды посмотрел спектакль «Над пропастью во ржи» по Селинджеру в театре-студии «На Красной Пресне». Попал туда почти случайно — подруга привела, у нее брат занимался в студии. То, что я увидел, меня поразило. Я был зачарован. Можно сказать, заболел театром. И пришел в студию пластической драмы. Моя первая драматическая роль была в спектакле по пьесе Шварца «Убить дракона». Вернее, я играл сразу две, противоположные: Ланцелота — героя и тюремщика. Роль маленькая, но мне она очень нравилась. За этими пошли другие. На репетициях я выкладывался так, что с предприятия пришлось уволиться. Работа стала казаться скучной и ненужной обязанностью. Но жить-то надо было на что-то — заработок у студийца и непостоянный, и небольшой. Устроился в Ленком ночным пожарным и ночным уборщиком в кинотеатр «Стрела». Днем занимался в студии. В 24 года поступил в Щепкинское училище на курс к Виктору Ивановичу Коршунову. Мы много ставили уже в училище, много играли. Репертуар был большой, и в каждом спектакле у меня были роли. Со своего курса Виктор Иванович взял к себе в театр троих, в том числе и меня. И сразу же мне посчастливилось получить главную роль в спектакле, роль князя Серебряного. С тех пор я из Малого театра никуда не уходил. Здесь моя жизнь, мой дом.

- Кто-то из актеров, наоборот, страдает от того, что мало ролей. Как вам удается быть востребованным? Вы любимчик режиссеров?

- У меня есть одно свойство — я очень быстро вхожу в роль, поэтому когда приходится срочно кого-то заменять, приглашают меня. А потом я стараюсь так играть, что роль за мной закрепляют. Главное — быть искренним, если ты неискренен, кто тебе поверит? И в жизни нужно быть искренним, а на сцене — тем более.

- Мы видели вас в характерной роли. Образ Глумова выписан так, что в продолжение спектакля вы меняете несколько личин, различных до неузнаваемости. Видно, что вам доставляет огромное удовольствие «меняться на глазах». Все ваши роли такого плана?

- Нет, конечно. Глумов из «На всякого мудреца» и Елеся из «Не было ни гроша, да вдруг — алтын» — мои любимые роли. Любимые именно тем, что там большой простор для игры. А играть приходится и злодеев, и благородных героев, и простодушных удальцов, и правдолюбцев, и стяжателей.

- Отличительной особенностью Малого театра является его классическое направление. В театре ставится только классика, русская и зарубежная. Не страдаете вы от этого, не хочется сыграть что-то современное?

- Нисколько, тем более что я имею опыт: ради денег приходится сниматься и в дурацких сериалах, и в рекламе. К большому сожалению, там платят гораздо больше, чем в театре (лучше бы было, если бы наоборот). В рекламе еще ничего, можно и из минутного ролика сделать конфетку. Иную рекламу я сам смотрю с удовольствием, разумеется, не вникая в то, что рекламируют, просто вижу — сделано «вкусно». А сериалы — скучно, плоско и почти всегда — нечего играть. Например, есть роли у меня в «Воровке», в «Огнеборцах», недавно снялся в сериале «Сыщики районного масштаба», но все это туфта. А классика — оттого и классика, что это лучший, отобранный временем материал. Это как золото, которое во все времена ценится.

Мы долго еще говорили с Александром, обсуждая современный театр и актеров. Попутно выяснилось, что у Вершинина множество разнообразных увлечений помимо театра, несмотря на то что ему он отдает почти все свое время. Для себя и друзей играет на гитаре, не раз прыгал с парашютом, в настоящее время мечтает летать на параплане (и уже его купил), любит читать. Разведен (бывшая жена — актриса Наталья Антонова, активно востребованная телевидением и кино), имеет сына Артема и водит «жигули» пятой модели (на большее пока не хватает денег). При всем при этом очень доволен жизнью, ни на что не жалуется. И бывает счастлив всякий раз, когда выходит на сцену.

Вера КОСТРОВА
«Город и горожане» (Нижний Новгород), 27.07.2005

«Пресса о гастролях Малого театра»

ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ

Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге...

«Пресса о гастролях Малого театра»

ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ

Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге

Малый театр называют «домом Островского», и это буквально так: Александр Николаевич сидит перед входом в виде памятника и отгоняет всякую режиссерскую нечисть, в сатанинской гордыне возомнившую, что она умнее Автора. А никак это невозможно, господа, чтобы какие-нибудь болтливые, насквозь порочные, малограмотные самозванцы вдруг стали умнее Островского, демиурга русского театра. Именем Малого театра — символа косности — ругались новаторы ХХ века, уничтожая русский бытовой «жизнеподобный театр». Когда он был, наконец, уничтожен и на его обломках уселись пировать нетопыри и панночки, оказалось, что забыли спросить зрителя — а хочет ли он уничтожения бытового театра? Малый театр отвечает на этот вопрос — подробно и развернуто.

Когда открывается занавес, обещая рассказать, что «На всякого мудреца довольно простоты», и перед нами не трубы, канаты, бревна, тряпки, баобабы или еще какие-то приметы режиссерского самовыражения, а нормальные добротные декорации, верные принципу историзма (художник Э. Стенберг), да еще будет пять перемен декораций, да с бутафорией, да чистый текст Островского пойдет, без отсебятины, да с хорошим ласковым московским говором — зритель начинает даже как-то постанывать от счастья. Как будто после салатов из полиэтилена с уксусом, которыми потчуют театралов всего в двух шагах от Малого театра, ему наконец дали хлеба и воды: живое слово, умную речь, сыгранный характер, человекоразмерную, мудро придуманную историю.

Островский, автор 49 пьес, сохранил в поэтически преображенном виде русскую жизнь нескольких веков, запечатлел ее в совершенстве русской разговорной речи. Малый театр, со своей стороны, консервировал приемы русского бытового театра. Когда две эти субстанции удачно соединяются, на театральный организм это производит резкое и замечательно оздоровляющее действие — что-то вроде вливания озона. Так заулыбался, обрадовался гастролям «доброго Малого» измученный и хмурый Петербург (здесь по-прежнему Островского играть не умеют, удачи редки). То есть с ходом времени эстетический консерватизм Малого театра стал не тормозом какого-то там «прогресса» (какой, к лешему, в театре может быть прогресс?), а благодетельным чудом, доставляющим истинное наслаждение.

Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» режиссера Сергея Женовача считается признанной удачей. Хотя в Петербург не приехала часть декораций, и зал БДТ, где проходили гастроли, сначала пугал чопорностью и известным свойством местной публики — беспрерывным чахоточным кашлем, живые, веселые токи этого легкого представления почти тотчас же побежали в зал. Семья строгой купчихи Барабошевой живет в своем доме, «за забором» — немножко не так, как мы, а в общем — похоже. Это наши глубокие родственники — смешные, самодурные, чудаковатые русские люди. Кстати, с другой стороны забора все время идет невидимая жизнь, там говорят, поют, но — вот мелочь, в которой сказывается класс режиссера! — говорят там тексты из других комедий Островского. Несправедливость житейского уклада в доме Барабошевых предопределена тем, что главная женщина тут — одна-одинешенька, словно окаменела без счастья (Евгения Глушенко). А счастье в любой пьесе Островского только одно и бывает: это благодетельный, любовный союз мужчины и женщины. И вот хитроумная нянька Фелицата (Людмила Полякова) находит хозяйке ее мужчину, бывшего любовника, а ныне старого солдата с дивным именем: Сила Ерофеич Грознов.

В этой роли совершенно прекрасен Василий Бочкарев. Играет он лихо, озорно, с огоньком — и при этом на удивление мягко, ласково, без гротескных излишеств. Веселый старый солдат, с лукавинкой, себе на уме, появляется в осеннем саду этой комедии как бог из машины или черт из коробочки. Бочкарев заставляет вспомнить об игре прославленных комиков Малого театра, известной, увы, только по гравюрам и описаниям. Нет, что-то есть еще! Что-то словно живет в воздухе «островских» спектаклей Малого, словно тени вьются — не злобные и голодные, а веселые и добрые, всегда готовые помочь и подсобить нашим бедным современникам...

Но нисколько не меньше прославленного спектакля Женовача, основного, опорного режиссера Малого театра (Сергей Женовач, абсолютный, волевой режиссер, мог бы в экстазе демонического самоупоения открыть театр своего имени и там самоутверждаться, издеваясь над классикой — нет, пошел служить настоящему делу, как полный молодец), мне понравилась композиция режиссера Владимира Бейлиса по «На всякого мудреца довольно простоты». И не только добротностью сценической фактуры, учитывающей, что в кабинете генерала стоит не та мебель, что в гостиной небогатого чиновника, хотя и это дорогого стоит. Пьеса Островского (Боже мой, в пяти действиях! Попробуйте напишите пьесу, чтобы в ней хватило мыслей и характеров на пять действий, вы, «новые драматурги», которых и на два-то акта не хватает!), рисующую нравы пореформенной России, блистательно рассказывающую о карьере подловатого молодого человека, да чтобы не превратилась в набор сверкающих афоризмов. Нет, она оживленна, осмысленна — но не путем вивисекции и осквернения. Бейлис создал ансамбль из живых, смешных характеров: вот озорная девчонка, неожиданно для себя превратившаяся в «тетку», с чем она никак не может смириться (Ирина Муравьева — Клеопатра Львовна), вот бравый, жизнелюбивый генерал, выкинутый из активного хода жизни (Борис Клюев — Крутицкий), вот растерянная, заплутавшая бывшая красотка, добрая, глуповатая, тайком попивающая (отличная Элина Быстрицкая — Турусина) и прочие: Да, они грешные, не шибко умные пожилые люди — но горе тому, кто решит их обмануть. Пожалуй, впервые на русской сцене обаяние Глумова, как его сыграл Александр Вершинин, уступило нравственной оценке его действий. Перед нами подлец — умный, обаятельный, но несомненный подлец, обманувший доверившихся ему людей. Стихия веселой и подробной игры напоена смыслом, который пронизывает весь спектакль, не дает ему рассыпаться на сценки и репризы. А как говорят в Малом, Боже, как говорят! Крупно, чисто, звонко, поэтично, с чувством ритмов, всегда живущих в тексте Островского: слышно с любого ряда.

Дай Бог здоровья и крепости духа всем служителям Малого театра, и особенно его руководителю Юрию Соломину. Я знаю, что в планах юбилейного сезона — постановка пьесы Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Если театру удастся воплотить это — поверьте специалисту — гениальное, почти не имеющее сценической истории произведение, вот будет событие для всей отечественной культуры!

Для меня несомненно, что на сегодняшний день Малый театр — главный театр страны. Его можно смело рекомендовать любому провинциалу, приехавшему в столицу на два-три дня. Сюда не стыдно и не обидно зайти верующему человеку — его ничем не оскорбят. В Малый не страшно идти всей семьей, но и одному будет не скучно. Режиссеры Малого, преодолев гордыню, служат Автору и Отечественному театру, а что касается артистов, то их организмы не вывихнуты, не сорваны с резьбы скверной, выдаваемой за «новаторство» игрой. Здесь царит золотое русское слово, спокойствие нравственной и эстетической нормы, добротная работа мастеров. Слава Богу, спор о том, нужен ли русский бытовой жизнеподобный театр, закончен. Я надеюсь — навсегда.

ТАТЬЯНА МОСКВИНА
«Московские новости», 07.10.2005

«Листая старые подшивки»

ТЕАТР РИСКНУЛ... НО ИСПУГАЛСЯ ТОЛСТОГО

Несколько лет народный артист России, режиссер Малого театра Эдуард Марцевич мечтал о постановке толстовского «Воскресения». Поставить произведение великого писателя на великой русской сцене именно сегодня — эта серьезнейшая и трепетная мысль долго не давала ему покоя...

«Листая старые подшивки»

ТЕАТР РИСКНУЛ... НО ИСПУГАЛСЯ ТОЛСТОГО

Несколько лет народный артист России, режиссер Малого театра Эдуард Марцевич мечтал о постановке толстовского «Воскресения». Поставить произведение великого писателя на великой русской сцене именно сегодня — эта серьезнейшая и трепетная мысль долго не давала ему покоя.

Труднейшее для страны время поворачивало художника именно к такой задаче. И это понятно: социальная острота и обличительная сила романа не могут оставить равнодушными нашего современника. Сегодня Россия как бы отброшена на сто лет назад — в эпоху, описанную Толстым: «Народ вымирает, привык к своему вымиранию, среди него образовались приемы жизни, свойственные вымиранию — умирание детей, сверхъестественная работа женщин, недостаток пищи для всех, особенно для стариков. И так понемногу приходил народ в это положение, что он сам не видит всего ужаса его и не жалуется на него». Впечатление такое, что это пишет нынешний совестливый публицист. А ведь это размышления Нехлюдова — героя «Воскресения».

Едва увидев свет, роман встал хозяевам жизни, что называется, поперек горла. Цензура основательно покорежила его. Буржуазные издатели и критики в свою очередь постарались ослабить политическое значение этого произведения, сводя его содержание к истории личных взаимоотношений князя Нехлюдова и Катюши Масловой, которую он невольно толкнул на путь порока, а потом вознамерился спасти. Воскресение Катюши Масловой — не только под влиянием воскресающего вместе с ней Нехлюдова, но и благодаря общению с неведомыми ей прежде каторжанами-революционерами — объявлялось этими критиками необоснованным, неубедительным и вообще ненужным. Про Толстого говорили, что он «исписался и выдохся». А ведь роман «Воскресение» был принципиально новым словом в творчестве великого писателя, потому что родился он как глубоко публицистическое произведение, как диалог с обществом о насущных проблемах жизни. Актуальность этого романа, явная перекличка с нашей нынешней жизнью несомненны. И это пугает многих. Трудно себе представить сегодня «Воскресение» в школьной программе или театральном репертуаре. Кто рискнет сегодня проповедовать гневное возмущение насилием, социальным неравенством и угнетением человека человеком? Малый театр рискнул.

Главное достоинство инсценировки Э. Марцевича в том, что она не сводит содержание романа к отношениям главных героев: даже нравственные искания Нехлюдова не занимают самодовлеющего места. По сути, в этой инсценировке собирательный герой — русский народ, тот самый, который, по словам Катюши Масловой, «уж очень обижен». Вот эта обида, нанесенная целому народу, и есть лейтмотив спектакля. Обиженные и обидчики — два полюса действия. И представлены они во всем своем типологическом богатстве. Смотришь эту инсценировку и вспоминаешь чеховскую оценку романа, согласно которой «самое интересное — князья, генералы, тетушки, мужики, арестанты, смотрители». Марцевичу-драматургу удалось создать такую сценическую версию, которая передает самые сильные стороны романа — его панорамность и публицистичность.

Конечно, пространство романа много шире пространства пьесы. Но автор сумел так построить спектакль, что в нем не пропал ни один мотив, существенно важный для понимания этой страшной «человеческой комедии». Из множества действующих лиц он выбрал те, которые представлялись ему наиболее сценичными, выразительно сгруппировал их, а порой и укрупнил.

В то же время Марцевич-режиссер нашел целую когорту великолепных исполнителей, достойно представляющих лицо нынешнего Малого театра. Он не побоялся отдать главные роли совсем молодым артистам Инне Ивановой и Александру Вершинину, хорошо чувствующим театральную условность и вместе с тем глубоко понимающим всю сложность жизненной драмы, которую им доверено воплотить. Прекрасно ощущая свое место в широкой панораме, развернутой на сцене, они не стремятся стать центром спектакля, перекрыть других своим исповедальным дуэтом. Тут они глубоко правы: в этом спектакле неуместны были бы «звезды» — зритель идет «на Толстого». Звездный парад, конечно, мог бы сделать честь любой постановке — в спектакле участвуют народные артисты И. Ликсо и М. Седова (Аграфена Петровна), Т. Панкова (Кораблева), Г. Демина (Сторожиха), Ю. Каюров (Лохматый старик), В. Коняев и Г. Сергеев (Кригомут). Но как единодушно избегают они игры на публику в этом слаженном ансамбле, как скромно и самоуглубленно живут в образе. И это при том, что у каждого из них есть, что называется, свой «звездный миг» — своего рода эмоциональный взрыв, выброс, «момент истины». В этих моментах истины — громадный эмоциональный накал академически выдержанного спектакля, обладающего громадной силой воздействия.

Вспоминается, как на последнем спектакле старый человек поднялся из зрительного зала на авансцену и встал на колени перед Катюшей — Инной Ивановой. Долго не смолкали овации, исполнителей осыпали цветами. Многие в зале знали, что это прощальный спектакль. Незадолго до 90-летней годовщины со дня смерти Толстого руководство Малого театра посчитало возможным снять «Воскресение» со сцены филиала, хотя за полтора сезона спектакль не прошел и двадцати раз. Режиссер и актеры не понимают, в чем они провинились. А может быть, виноват сам... Толстой?

Лариса ЯГУНКОВА
«Правда России», 27.12.2000

«Листая старые подшивки»

ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»

Последняя московская премьера в двадцатом веке...

«Листая старые подшивки»

ЗАГАДКИ «ГОРЯ...»

Последняя московская премьера в двадцатом веке

Малым театр... Слово «академический» здесь не просто уместно, но и необходимо, потому что этот театр - хранилище русской культуры, русской речи, русского драматического искусства. И вот долгожданная премьера «Горе от ума» Грибоедова. Вы спросите: «Ну и что? Кажется, сто пятьдесят лет ставится в этом театре грибоедовское «Горе...». Да, все правильно, но эта постановка особая. Театр пригласил на нее режиссера «со стороны», скандально известного Сергея Женовача. Всего год назад он был художественным руководителем Театра на Малой Бронной, много ставил, успешно работал с молодыми актерами театра, но далеко не всем «на Малой Бронной» нравился...

«O tempora, о mores!»
Цицерон.

ЕЩЕ ЗАДОЛГО до премьеры театральная общественность предсказывала провал постановки -мало кому верилось, что Женовач потянет на высокий стиль отношений с труппой, а кроме того, сумеет сохранить классицистизм комедии Грибоедова. Да я и сама в это не верила.

Открывается занавес. И вместо роскошного фамусовского особняка с его старинной мебелью, огромными часами великолепных мастеров, с безделушками, картинами, камином мы видим яркие деревянные щиты на колесах, что дает возможность быстро и незаметно менять конфигурацию воображаемых комнат, а стоящие на авансцене маленькая, в старинном стиле кушетка и высокая изразцовая печь с открытыми дверцами, из которых идет жар и полыхает огонь, дают возможность обыгрывать все мизансцены.

Кажется невероятным, как сумели Женовач и Боровский (художник-постановщик) совершить переворот на театральном корабле ярых традиционалистов. А вот поди же, действие пьесы идет как по маслу, и героям спектакля все это никак не мешает выражаться стихами так легко и свободно, так естественно и красиво, будто они другого языка и не знают. На этой постановке можно по-настоящему учиться русской речи. О, как это немаловажно в сегодняшнее смутно-лингвистическое время! Только одно это делает рецензируемую постановку «Горе от ума» истинно художественной и значимой.

Поговорим об образах пьесы и их исполнителях в спектакле. Действительно, мы прожили с «Горем...» почти два века, и театральное общество питалось им. Наша духовная история есть в какой-то мере и живая история «Горе от ума» , особенно если иметь в виду Чацкого. И как хорошо, что Сергей Женовач решил поставить «Горе от ума» именно сегодня, потому что, как это ни парадоксально, пьеса заставляет нас разгадывать загадки нашей действительности. Александр Блок записал в своих дневниках, что «Горе от ума» - величайшее творение всей нашей литературы», прибавив при этом, что, может быть, даже «до сих пор не разгаданное».

Читаем программку: первым действующим лицом здесь значится Павел Афанасьевич Фамусов. Сенатор, служащий при архивах. Его играет Юрий Соломин. Вот первый выход Фамусова на сцену, когда служанка Лиза - артистка Инна Иванова - заводит часы с музыкой и будит барина, он вбегает в гостиную. Легкий, подтянутый, в утреннем туалете, на плечах роскошный шлафрок на лисьем меху. Правда, голова седая, но это, скорее, говорит не о возрасте, а о достоинстве. Служанка Лизонька величественно называет его барином. А когда Павел Афанасьевич, заметив неожиданное смущение Лизы, которая, как известно, стережет влюбленных - Софью Павловну Фамусову (Ирина Леонова) и секретаря хозяина дома Алексея Степановича Молчалина (Александр Вершинин), -разыгрывающих всю ночь напролет музыкальные дуэты, то, поддавшись искушению, прижался к ней, кокетничает молодо и задорно, называет ее баловницей, и мы видим уже совсем не старика, а еще довольно приятного мужчину. Таков Фамусов - Юрия Соломина. (Да, в сегодняшнем веке и мужчины могут выглядеть моложе своих лет.) Но вот на чем настаивал Александр Сергеевич Грибоедов, так это на том, что Фамусов был барином. Это он говорил Михаилу Семеновичу Щепкину, подарив ему рукопись своей комедии. Как известно, Щепкин был непревзойденным Фамусовым. Он прекрасно знал, кого он играл, надевая фрак со звездой на шее - да, он изображал важного московского барина. Нелюбопытно, когда Щепкина спрашивали, как он смог так блестяще постичь образ Фамусова, он отвечал: «Какой я Фамусов? Ведь он же барин! « А мы скажем то, что не сказал Михаил Семенович Щепкин, ведь полжизни он был крепостным. К тому же он видел воочию прототип Фамусова - Алексея Федоровича Грибоедова, дядю автора «Горе от ума», величавого московского барина, дававшего в своем доме неслыханные балы и маскарады, ну чем не Фамусов?

Надо помнить, что Фамусов вырос и воспитывался в век Екатерины, а это был век роскоши, барства, некоторой картинности. Да, восемнадцатый век был веком блестящих людей, умевших ловить удачу. Какие совершались подвиги, как шла «госпожа удача» в руки людей с темпераментом! Все вертелось вокруг Великой Екатерины, а она любила людей удачливых, заметных... И элегантность здесь играла не последнюю роль. Кто вырос в этом веке, тот, безусловно, остался под его влиянием. Таков, был Фамусов. Он близко соприкасался с вельможами екатерининских времен. Его дядя Максим Петрович «...не то на серебре, на золоте едал, сто человек к услугам...» Но и Максим Петрович, этот импозантный всемогущий барин, умел сгибаться в три погибели, когда ему было необходимо «подслуживаться». Но как же мог Фамусов не перенять эту к чинам ведущую находчивость, эту элегантность? Действительно, Павел Афанасьевич Фамусов (каким играет его Ю. Соломин, каким трактует его С. Женовач, каким одела его художник по костюмам О.Ярмольник) -фигура крупная и яркая, человек, безусловно, неглупый. Его красивые, полные артистизма жесты, барственность говорят о его породе, о его шестисотлетнем дворянстве. Все это, как ни странно, роднит Фамусова с Чацким.

События, происходящие в комедии, становятся для зрителя былью именно потому, что образы Фамусова и Чацкого не столь антогоничны. Несовместим Чацкий только с Молчалиным. И этот шлейф несовместимости далеко выходит за рамки спектакля.

А что Софья Павловна Фамусова, дочь нашего героя. С первого взгляда Ирина Леонова дает нам образ умной, чуть романтичной девушки. Ей семнадцать лет, по понятиям того времени она уже невеста. Фамусов не торопится выдать ее замуж, но все же присматривает женихов. Она рано осталась одна, без матери, выросла на французских книжках, в ней есть и ум, и смекалка, она истинная дочь своего отца. Такой играет ее Ирина Леонова. Художник наряжает Софью в строгое закрытое платье с длинными рукавами без каких-либо украшений, рюш, отделок, бутоньерок, тем самым подчеркивая ее суровость, сдержанность чувства, даже какую-то замкнутость. Ее скромная, по тем временам, прическа, умные, чуть суховатые глаза говорят о натуре недюжинной, интересной. И все же, несмотря на сказанное, она женственна, обаятельна, великолепно двигается, не лезет за словом в карман... Понятно, почему Чацкий влюбился в нее без памяти.

Но вот вопрос: а почему же предметом своих воздыханий она выбрала человека скромного, безродного, «делового», то есть всего лишь секретаря «управляющего казенным домом», ни денег, ни чинов? Так кто же все-таки Алексей Степанович Молчалин? Над разгадкой этого образа билось не одно поколение литературоведов. Разгадан ли? В рецензируемом спектакле Молчалин - А. Вершинин - внешне бесстрастен, холодноват, подчеркнуто «бессловесен» -в широком понимании этого слова. А вот посмотришь на него: привлекателен. Я бы даже сказала - красив, по-мужски обаятелен, высок, строен, как-то особо опрятен... Софья смотрит не него влюбленными глазами. Ей нравится его подчеркнутая вежливость, уступчивость, к тому же «и на флейте, и в беседе он мастак». Но вот высказать свое мнение в разговоре с Чацким он побаивается. Когда тот его спрашивает: «Но почему же? «, Молчалин отвечает: «В чинах мы небольших». Что ж, это так, но служит Молчалин усердно и получает награждение. И вот что интересно - Молчалин верит в свою звезду: чины получит и выгодно женится... Что бы ни случилось в дальнейшем в доме Фамусовых, мы скажем: «Молчалины блаженствуют на свете».

Здесь в самую пору сказать о горничной Лизе. По замыслу режиссера она в какой-то мере противостоит всем женским образам комедии. Режиссер будто нарочно показывает нам Лизу простонародную, «из избы». Она скромна, на ней темное затрапезное платье, одно единственное на протяжении всех картин. Вместо прически - коса, она в переднике, что выдает ее незавидную должность в доме. И все же Лиза - одна из главных героинь в этом спектакле. Она прямодушна, естественна. Обладает природной смекалкой и понимает, каков характер Софьи, Молчалина... Как ни странно, но именно ей очень нравится Чацкий. Она интуитивно понимает его благородство, его ум, его искренность. Да и сама Лиза по отношению к своей барышне благородна и честна. Ведь Софья - это смесь великолепных человеческих инстинктов с приобретенной лживостью. В ее личностной физиономии, такой, какой ее показывает актриса Ирина Леонова, прячется что-то горячее, нежное, мечтательное. Именно этим привлекает она зрителей. Тем досаднее ее недостатки - плоды воспитания тогдашнего общества. Французские романы, на которые так сетует Фамусов, сентиментальное фортепиано (да еще с аккомпанементом флейты), незатейливые стихи, обязательные танцы, «Кузнецкий мост и вечные обновы», эти странные светские балы, где царствуют сплетни, непременное желание маменек-княгинь найти богатых женихов, низменное угождение зубоскалов Загорецких, пьяные тирады о русской интеллигентности Репетиловых, указательный воспитательный перст красивой старухи Хлестовой, услужливость Молчалина -все это давало пишу ее юному воображению. Отсюда - такая злая выходка Софьи: объявить сумасшедшим Чацкого. Это актриса И. Леонова сделала блестяще. Она артистично бросила обществу свою сплетню, чем и доказала, что она истинная дочь Фамусова.

И все же режиссер нам все время подбрасывает возможность сравнения Софьи и Лизы. Разве могла бы сделать такое горничная Лиза, будь она на месте Софьи? Никогда. Актриса И. Иванова показывает, как сильны в Лизе благородство, русская народная смекалка, порядочность. Эти же качества ее мы видим и в отношении к Молчалину. И это важно для понимания не только ее образа, но и Молчалина. В предыдущих спектаклях это не было так ярко выражено, но, думаю, что Грибоедов именно такой хотел видеть Лизу.

Главная роль в комедии, безусловно, принадлежит Чацкому. С первого же выхода на сцену по приезде в дом Фамусова мы видим Чацкого - Подгородинского веселым, ребячливым, влюбленным, собственно, Чацкий -самая живая личность в спектакле и как человек, и как исполнитель высокой общественной роли, которую дал ему Грибоедов. И Глеб Подгородинский умно и изящно раскрывает нам в Чацком именно это. Нет, он не трибун, не революционер, не бунтовщик, каким обычно изображали Чацкого в прежних постановках. Он - молодой человек, влюбленный в Софью. Он приехал свататься к ней. Его сильная и горячая натура бунтует, потому что он не понимает, что происходит с Софьей, и Чацкий - Подгородинский грустнеет на наших глазах, осмеянный, оскорбленный, непонятый... В силу своей молодости, досады, горячности, влюбленности Чацкий - Подгородинский бурно восстает против того, что он видит в доме Фамусова. Тут вступает в свои права и ревность то к Скалозубу, то к Молчалину, которые вызывают у него почти нравственную брезгливость. Отсюда бунт против Фамусова, который прекрасно понимал близость к себе Чацкого по происхождению, по воспитанию. Ведь чины зарабатывал и искал Молчалин, а вот Чацкого, как и Фамусова, чины искали сами. Но для этого надо было служить, однако что значило в то время служить? Это Молчалин должен был нести всю работу, то есть «быть деловым», а Фамусову и Чацкому было нужно всего лишь соблюсти этикет службы. В сущности Фамусову, а значит, и Чацкому, нужно было соблюдать светские приличия, заботиться об обязательствах перед сильными мира сего и вступать в отношения с теми, кто «вершил светский суд», скажем, с Татьяной Юрьевной или Марьей Алексевной...

Внимательно смотрю на Чацкого - Подгородинского и вижу Александра Сергеевича Грибоедова. Не знаю, случайно ли это сходство, или режиссерски нарочито? .. Попробуем прочитать письма Грибоедова, когда писалась комедия: услышим тот же идеализм, недовольство земной жизнью, русской действительностью. Вот письмо, написанное Грибоедовым одному из своих друзей после сочинения комедии: «А мне так скучно, так грустно! Скажи мне что-нибудь в отраду: я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умирать! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизбывная».

Будем помнить, что Пушкин назвал Грибоедова «самым умным человеком в России». Он получил прекрасное образование, был от природы одарен тонкой наблюдательностью, он с огромным интересом изучал «фамусовское общество» в Москве. Да, это был человек высочайшего интеллекта, ценивший его, то есть интеллект, в других, следивший за развитием научной и общественной мысли. Поэтому Грибоедову было очень горько видеть общество фамусовых как руководителей жизни. Думаю, что зритель, смотря этот спектакль, решает: кто же сегодня прав, Фамусов или Чацкий?

Прямая и честная натура Грибоедова не могла принять окружающую неправду. Ее не мог принять и Чацкий. Отсюда и его раздражительная тирада в последней картине. Он не верит, что Софья трагически разочаровалась в Молчалине, не верит, что Фамусов не простит своего секретаря, не верит, что всю правду узнает Марья Алексеевна...

И почти шепотом (в отличие от всех других актеров, игравших Чацкого) Г. Подгородинский скорбно-раздумчиво говорит:

«Карету мне, карету!»

Грибоедов поставил знак восклицания, но мы его не чувствуем в интонации Подгородинского. А ведь и сам Грибоедов искал упокоения только в дороге...

На срезе, на смене веков всегда возникают Чацкие. Это - максималисты, люди с высокими идеалами, любящие свою Родину, свой народ, готовые положить за них жизнь свою, как это сделал Грибоедов. Но есть ли они сегодня?

Светлана МАГИДСОН, «Подмосковье-Неделя», 21.03.2001

20 марта ввод в спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островского.

Роль гусара Егора Курчаева в очередь с артистом М.Г.Фоменко будет исполнять заслуженный артист России А.В.Вершинин

Александр Вершинин: «Искренность на сцене – прежде всего»

Даже при беглом взгляде на старинные театральные фотографии можно уловить легкое внешнее сходство Александра Вершинина с великим Остужевым.

Александр Вершинин: «Искренность на сцене – прежде всего»

Даже при беглом взгляде на старинные театральные фотографии можно уловить легкое внешнее сходство Александра Вершинина с великим Остужевым. Впрочем, в их судьбе тоже есть нечто общее. Прежде чем пойти учиться на актера, Вершинин закончил радиомеханический техникум, поработал в НИИ. Потом заболел театром, поступил в Театральное училище им. М.С.Щепкина и по его окончании в 1992 г. был принят в Малый театр. Можно сказать, что молодому человеку повезло. Довольно быстро он стал получать большие роли, что в Малом театре — не в традиции, здесь любят «помариновать» актера, дать ему время осмотреться и вжиться в театральную семью. Поначалу были вводы, но уже через год Александр сыграл трудную роль датского принца Христиана в трагедии А.К.Толстого «Царь Борис». Потом был разбитной Клавдий Горецкий в комедии А.Н.Островского «Волки и овцы» и благородный Анри д\\\'Альбрэ в «Тайнах мадридского двора» Сриба (кстати, потом Александру пришлось исполнить еще две роли в этом спектакле – неудачливого Гватинару и короля Франциска). Главная и несомненная удача первых лет работы в театре – роль Нехлюдова в спектакле по роману Льва Толстого «Воскресение», поставленном Эдуардом Марцевичем. Почти через десять лет после прихода в театр Александр Вершинин сыграл одну из своих лучших ролей – Глумова в комедии «На всякого мудреца довольно простоты». Телезрителям актер запомнился, конечно, по фильму «На заре туманной юности», где он создал великолепный образ русского поэта Алексей Кольцова, и по сериалу «Воровка. Счастье напрокат». На днях на телеэкраны должен выйти еще один сериал с участием Александра Вершинина – «Сыщики районного масштаба». В театре актер репетирует роль Чеды в пьесе Бронислава Нушича «Госпожа министерша», где его партнершей снова станет Ирина Муравьева.

«Yтро»: Саша, «Yтро» – электронная газета и первый вопрос как раз по поводу Интернета. пользуетесь ли вы Интернетом, есть ли у вас дома Интернет?

Александр Вершинин: Даже компьютер еще не приобрел. Честно говоря, руки не доходят.

«Y»: Саша, в прошлом году Вы получили звание заслуженного артиста. Как Вы относитесь к разного рода званиям среди актеров. Накладывает ли это какой-либо отпечаток на человека?

А.В.: Несколько дней назад мы праздновали присвоение звания нашему артисту Дмитрию Кознову. Ровно год назад, в январе, звание было присвоено мне. Это очень радостно, очень приятно. Звание обязывает. И конечно, это радость для родителей, для матери и для брата. Отец, к сожалению не дождался, ушел в мир иной три года назад. Я дума он оттуда это ощутил и порадовался. Своим объемом это звание накатывает прежде всего на родных. А на общение с коллегами звание не влияет. Я такой человек, что на меня такие вещи не влияют. К сожалению, это и зарплату не увеличивает, но разряд прибавится.

«Y»: Раньше, когда по коридору театра шел Михаил Иванович Царев или, например, Борис Андреевич Бабочкин, все выстраивались по стеночке и кланялись. Сейчас этого нет в театре?

А.В.: (смеется) Есть. Когда идут Юрий Мефодьевич или Виктор Иванович, выстраиваются – и молодежь, и среднее поколение. Но это от глубокого уважения. Ведь даже Царева хотя и боялись, и любили очень. И Соломина и Коршунова очень любят. Да и не только с ними так. Панкова, Быстрицкая, Самойлов, Николай Александрович Анненков – это все легенды, старейшины. На этом и стоит Малый театр, светится от этого. Это намоленный дом.

«Y»: Что это значит?

А.В.: Души артистов здесь остаются после смерти. Вся энергия, затраченная на репетициях и спектаклях, тоже остается здесь. Лет десять назад была реконструкция театра, но потолок при этом не трогали. Считается, что вот эта намоленность там и скапливается, как в храме.

«Y»: А когда на сцене играешь, эта намоленность, эта скопившаяся творческая энергия чувствуется?

А.В.: Чувствуется и даже слышится. Однажды Василий Иванович Бочкарев рассказал такую историю. Репетировали они на другой день после похорон Руфины Нифонтовой. А народных артистов в Малом со сцены прямо провожают. Все еще естественно под впечатлением от похорон, атмосфера неуютности, утраты. И вдруг на сцене под потолком такой звук странный «кхх..» — несколько раз. Помолчали, а потом кто-то говорит: «Руфина себе место ищет!».

Молодых актеров у нас во время репетиций просят не сходить со сцены там, где ходит режиссер – по центру, а обойти и спуститься или подняться сбоку. Семечек в театре никто никогда не грызет.

«Y»: Саша, все мы в своей работе ориентируемся на какие-то образцы, эталоны. Кто и что для Вас в профессии является таким образцом?

А.В.: Я очень рад, что попал на курс к Виктору Ивановичу Коршунову. Он гениальный педагог. И команда его — Наталья Васильевна Шаронова, Наталья Алексеевна Петрова и другие – лучшие педагоги, на мой взгляд. Ведь есть же целая плеяда поколений учеников Коршунова – Бочкарев, Любшин, Домогаров и т.д. Недавно ему дали Педагогическую премию им. М.И.Царева, первую, по-моему. Он объясняет и показывает так, что потом по-другому уже и не сделаешь. А на сцене, как партнер, он заражает своим… самосожжением. Для меня в «Мудреце» самая сложная сцена – с Крутицким, которого он играет, как говорится, на аорту. Может быть, в таком возрасте это и не надо делать вообще. Ведь как раз в нашей сцене был «звоночек». Я не знаю, заметили ли зрители, но он на несколько секунд потерял сознание. Благо я был сзади, придержал его. Я ему: «Ваше превосходительство, ваше превосходительство!» Зрители наверное подумали, что так по роли и нужно. Дали занавес, подбежал помощник режиссера, усадили его. А сам Виктор Иванович сразу и не понял, что с ним произошло. Потом обратил все в шутку, подошел после спектакля, хлопнул по щеке: «Ну что, родной, испугался!? Ничего, я тоже испугался!»

Он играет и каждый раз выше планки, еще выше, еще выше. После сцены с ним выходишь весь выжатый, играть еще четверть спектакля сил нет. Самосожжение, другого слова я даже подобрать не могу. Почему, например, «Царя Федора Иоанновича» не восстанавливают? Да потому что так, как он, никто не может сыграть. Ведь он ни одного «Царя Федора» не пропустил за все время, сколько спектакль существует, а это тридцать лет! Хотя Годунова и Василий Иванович Бочкарев в «Царе Борисе» играет, и Александр Коршунов в «Царе Иоанне Грозном». А вообще у нас много есть актеров, у которых есть чему поучиться.

Еще будучи студентом, я любил забежать посмотреть, как делают этюды на других курсах. Однажды на разборе, который делал Юрий Мефодьевич, я затаился за кулисами и радовался: понял, что школа Щепкина она едина. Пусть разные педагоги, но они одно плетут, они обжигают горшки по одной школе.

«Y»: А вне театра? Например, в западном кинематографе кто для Вас является эталоном?

А.В.: Наверное, Де Ниро. Он актер щепкинской школы. Я видел почти все его роли. Каждая роль – на зависть богам. Это и переживание, и представление, и глубина, и темперамент. Полное перерождение. И с юмором у него вообще все в порядке. Диапазонище самый огромный.

«Y»: Нет желания самому преподавать?

А.В.: Я преподавал чуть-чуть – один год. Работал на курсе Н.Афонина. Этюды с ними делал, «предметы», «животных». Это были заочники, парочка даже старше меня по возрасту. Преподавать можно тогда, когда ты чувствуешь, что ты переполнен и пришло время кому-то этот багаж передать. А у меня даже Интернета нет (смеется). Времени не хватает на чтение, просмотр чего-то.

«Y»: Есть мнение, что профессия актера – недостойна мужчины.

А.В.:Мне почему-то сразу в голову пришел на ум Михаил Ульянов, Николай Олялин, другие актеры, которые играли в фильмах о войне, например, в «Освобождении» Озерова. Там что ни актер, то настоящий мужчина. Если ты не настоящий мужчина, то роль свою не сыграешь так. Так же как и Де Ниро. Взять хотя бы фильмы «Охотник на оленей» или «Бешеный бык», ведь там затраты сил очень большие, потери невероятно огромные. Для меня, например, очень ценна непрерывность переживаний, не важно, на сцене или в кино, даже в сериалах. Чем она длиннее в сцене или в дубле, тем она ценнее.

«Y»: Саша, а после спектакля Вы долго из образа выходите?

А.В.: Дело, может быть даже не в том, что выходишь из образа. Мне, чтобы встать и пойти домой, особенно если не на машине, надо, конечно, набраться сил.

«Y»: А после спектакля не хочется опять играть? В жизни Вы «актер»?

А.В.: В жизни играть? Конечно, где-то можно, приходится. Ну, вот беда у тебя с правами, останавливает тебя ДПС и ты начинаешь косить под дурачка и еще что-то. С гаишниками просто по-другому нельзя. (смеется) Но вообще искренность на сцене – прежде всего, а черпаешь искренность только в жизни.

«Y»: Многие актеры ищут себя в смежных профессиях – режиссуре, сценаристике, продюссировании. У вас такого желания не возникало?

А.В.: Пока нет. Когда учился — хотелось, больше ощущал свои возможности, иногда по прочтении какого-либо произведения мне хотелось его снять. Мне казалось, что я смогу это сделать. Все мы любим кино. Но в то время у нас сериалы-то даже не снимали. Сложно было все это запускать, поднимать, финансово, организационно. Я занимался только театром – слава Богу, на отсутствие работы грех было жаловаться – и успокоился. А вот мой друг и однокурсник Кирилл Белевич после окончания Щепки где-то поработал актером, потом поставил несколько спектаклей в Русском духовном театре «Глас» — и получилось. Пошел учиться на высшие режиссерские курсы во ВГИК, закончил их. Начал снимать клипы, монтировать. А недавно я снялся в одной из главных ролей в его телефильме «Сыщики районного масштаба». Его желание оказалось настолько сильным, что реализовалось. Я очень рад за него.

«Y»: Может быть, это зависит от свободного времени?

А.В.: Да нет, не только. У него трое детей и он успевает. Время – это не оправдание. Снимать надо тогда, когда подступит так, что дальше некуда: нельзя не снять, нельзя не написать, нельзя не поставить. А так: «пойду в режиссеры, пойду в актеры, пойду в сценаристы» – это не дело. Мировоззрение должно достигнуть определенного уровня.

«Y»: Ну, а предположим такую ситуацию, Юрий Мефодьевич Вам говорит: «Саша, хочешь поставить что-нибудь на главной сцене или в филиале?» И тогда бы отказались? Ведь в Малом театре многие актеры ставили замечательные спектакли: сам Соломин, Эдуард Марцевич, Александр Коршунов.

А.В.: Пока, наверное, отказался бы. У меня нет пока такой темы, которую я бы хотел выплеснуть.

«Y»: А не тяжело еще играть мальчишку – Елесю в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын»?

А.В.: Нет, наоборот. Хотя вообще надо засечь, сколько килограмм теряешь после Елеси и после Глумова.

«Y»: Саша, а съемка в сериалах – это компромисс?

А.В.: Нет, мне не стыдно за то, что я сделал, например, в «Воровке». Меня после нее даже на Черном море и в Адыгее узнавали. Женщины в Москве торгуют и мне вслед говорят: «Вон-вон Лопахин пошел». (смеется) Мне не стыдно за эту роль потому, что, как мне кажется, мне удалось передать его человечность и искренность.

«Y»: Саша, с какой из своих ролей ты бы сейчас ни за что не хотел расстаться?

А.В.: Конечно, с Глумовым.

«Y»: Эта роль имеет свою историю на сцене Малого театра. Ее играл Царев, потом Виктор Иванович Коршунов. Он на репетициях не учил, как ее надо играть? Не показывал?

А.В.: Нет, показывать не показывал. Разве только подсказывал, как учитель в некоторых сценах.

«Y»: А старые записи этого спектакля приходилось смотреть?

А.В.: К сожалению, ничего не видел. Видел современные постановки с Безруковым и Раковым в этой роли, но это другое. К Островскому, мне кажется, ближе мы. В «Ленкоме» мне понравилось начало, там где Глумов видит «железную дверь», тупик, нищету, из которой хочется вырваться.

«Y»: Может быть, специфика Малого театра в том и заключается, что зрителю не навязывается никакое определенное суждение о героях пьесы и предоставляется возможность самому решать, что хорошо, а что плохо?

А.В.: Да, может и так. Что делает Глумов? — Глумится над остальными. Это хорошо или плохо? — Плохо. Но над чем он глумится? — Над пороками, над болезнью человеческого общества. Как он это делает? – Льстит, подкупает, подмазывается и т.д. Его поступки хорошими не назовешь.

«Y»: Эту ситуацию можно описать цитатой из фильма «Берегись автомобиля»: «Юрий Деточкин, конечно, виноват, но он… и не виноват. Пожалейте его, граждане судьи!»

А.В.: Да-да! (смеется) Но ведь и все остальные персонажи – то же в них, кажется, ну чего уж такого плохого. В «Мудреце» так Потапов играет, Муравьева. Все они человечные, в них и положительные качества уживаются и порок. Мы изображаем людей, а не карикатуры на людей. Мы узнаем себя в этих персонажах и зритель тоже должен.

Роль Глумова очень богатая, все находишь в себе, не нужно ничего играть. Только всколыхни и пошло.

«Y»: А легко «всколыхивать» каждый раз?

А.В.: Чтобы легко «всколыхнулось», его надо долго и кропотливо готовить самому, с режиссером, со зрителем и, главное, с автором. Конечно, не всегда это удается. Спектакль на спектакль не приходится. У меня это случается с Молчалиным.

«Y»: Саша, когда Вы с Марцевичем репетировали «Воскресение», на что он Вас ориентировал, какие установки для игры давал?

А.В.: Спектакль был нацелен на духовность. На одухотворение персонажей. На их духовное воскресение. И за это нам была очень благодарна публика. И зритель был в основном довольно сложный – школьники.

«Y»: А легко было эту одухотворенность играть? Тяжелее, чем Глумова?

А.В.: Физически тяжелее играть Глумова, а душевных затрат было больше, конечно, в роли Нехлюдова. Это же не комедия, а глубочайший мировой роман. Целый роман за три часа – это непросто. Тяжелые были тюремные сцены, сцены монологов, откровений, молитв. Сделать их действенными было непросто. «Русский актер – актер исповеди», — постоянно повторял на репетициях Эдуард Евгеньевич. У меня тогда родился сын, я был на пике чувств, поэтому многое «всколыхнуть» в душе было легче. Я очень благодарен Марцевичу, жалко, что сняли спектакль. Была идея перенести его на малую сцену филиала, убрать некоторые массовые сцены, которые не так и важны были. Но не получилось, хотя желание так и не прошло.

«Y»: Огромное количество зрителей были бы благодарны, если бы спектакль был восстановлен…

А.В.: Для молодого поколения такого плана спектаклей очень мало в Москве. А ведь не прочитают очень многие этот роман.

«Y»: Саша, а легко ли делать шаг на сцену или, как говорил К.Зубов, «прыжок в нечто»?

А.В.: Да, слава Богу. С опытом вообще проблем с этим не испытываешь. Срочные вводы хорошо тренируют. Вот благодаря Владимиру Михайловичу Бейлису, я три роли сыграл в «Тайнах мадридского двора»: и Анри, и Гватирнару, и Франциска. Правда, Гватинару сейчас не играю, жалко. Но могу в любой момент вскочить. Мне нарвятся срочные вводу, они убивают весь этот страх. Думаешь не о том, чтобы этот шаг на сцену сделать, а о сквозном действии, цели сцены, мизансцены и, конечно, о том, чтобы не забыть текст.

«Y»: Саша, а как Вы относитесь к поклонницам?

А.В.: Нормально. (смеется) Первый раз автограф у меня взяли, когда я выходил из филиала со спектакля «Князь Серебряный», в котором я играл заглавного персонажа. Но тогда я сыграл первый раз роль Басманова вместо заболевшего Александра Клюквина. Вот тогда школьницы подбежали с криком и просили автографы и сфотографироваться с ними. После князя Серебряного не подходили, а тут вот подошли. Приятно было. Многих актеров знают по сериалам. А когда узнают после спектакля – это дороже.

«Y»: Саша, напоследок расскажите какой-нибудь веселый случай из вашей жизни.

А.В.: Есть такой анекдот про царя, который постоянно повышал налоги. Каждый день. Народ начал волноваться, возмущаться, восставать. Когда уже все это дошло до предела, воеводы приходят к нему и говорят: «Ваше величество, народ смеется!». Вот так недавно и со мной было. Я живу на Минском шоссе. Метро там нет, и каждый день то Путина везут, то депутатов, то еще кого – сплошные пробки. А раньше Брежнева возили. И для меня это всегда было отмазкой при опоздании, еще в училище: «Брежнева везли!». Теперь: «Путина везли!» Совсем недавно опоздал на репетицию из-за того, что кого-то опять везли. Приезжаю на репетицию в театр, объясняю это Бейлису, а он и говорит: «Саша, не надо – народ уже смеется!».

Беседовали Константин Цареградский и Александра Солнечная.

29 ноября поздравляем с днем рождения заслуженного артиста России Александра Владимировича Вершинина.

Желаем крепкого здоровья, большой удачи и прекрасного творческого настроения!

Поздравляем Александра Владимировича Вершинина с присвоением звания Заслуженный артист России!

29 ноября отмечает день рождения артист Малого театра Александр Владимирович Вершинин.

Поздравляем Александра Владимировича с днём рождения! Крепкого здоровья, большого личного счастья, новых интересных ролей!

29 ноября отмечает день рождения артист Малого театра Александр Владимирович Вершинин. В 1992 году после окончания Высшего театрального училища им. М.С.Щепкина (курс В.И.Коршунова) Александр Вершинин был принят в труппу Государственного академического Малого театра. Первые же годы работы на прославленной сцене принесли Александру ряд центральных ролей русского классического репертуара. Дарование молодого артиста, его большое сценическое обаяние и яркий темперамент особенно полно раскрываются в ролях героико-романтического плана, хотя ему подвластны и характерные образы.
Среди работ Александра Вершинина на старейшей драматической сцене — Викентьев («Обрыв» И.А.Гончарова), Христиан («Царь Борис» А.К.Толстого), Клавдий Горецкий («Волки и овцы» А.Н.Островского), Вершинский («Дикарка» А.Н.Островского), Орлов («Царь Пётр и Алексей» Ф.Горенштейна), Анри и Гватинара («Тайны Мадридского двора» Э.Скриба и Е.Легуве) и другие. Каждая из этих ролей исполнена талантливо, правдиво и убедительно. В спектакле «Князь Серебряный» артист с равной достоверностью исполнял две совершенно разные роли — благородного князя Серебряного и лживого, коварного Федьку Басманова. В инсценировке романа Л.Н.Толстого «Воскресение» Александр Вершинин сыграл князя Нехлюдова. Эта роль была высоко оценена театральной критикой, которая писала об умении артиста раскрыть эмоциональное состояние своего героя и в то же время донести до зрителя глубину и богатство идей великого писателя. Последние по времени роли Александра — Молчалин в «Горе от ума» А.С.Грибоедова и Глумов в «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островского — свидетельствуют о том, что ему доступны самые сложные и ответственные роли русского классического репертуара. Для того, чтобы передать всё разнообразие тонких психологических оттенков, которыми отличаются эти образы, нужно обладать широким творческим диапазоном. Александр Вершинин доказал, что его актёрские возможности поистине огромны.
Одна из лучших на сегодняшний день киноработ Александра Вершинина — роль поэта Алексея Кольцова в фильме «На заре туманной юности». Александр активно работает на телевидении. На его счету работы в таких популярных сериалах, как «Трое против всех» и «Воровка. Счастье напрокат».
Творческие качества Александра Вершинина в сочетании с высоким профессионализмом, трудолюбием, серьёзным и добросовестным отношением к работе, позволяют с уверенностью говорить о том, что он принадлежит к числу наиболее перспективных артистов Малого театра.
Поздравляем Александра Владимировича Вершинина с днём рождения! Крепкого здоровья, большого личного счастья, новых интересных ролей!

АЛЕКСАНДР ВЕРШИНИН: «От реальности не убежишь, даже если захочешь»

Однажды Татьяна Пельтцер, взглянув на дежурного пожарного в «Лейкоме», сказала: «С такой внешностью, молодой человек, в театре нужно работать актером или главным администратором». Слова великой актрисы оказались пророческими. Александр Вершинин сейчас — один из ведущих молодых артистов Малого театра.

Прыжок в нечто

АЛЕКСАНДР ВЕРШИНИН: «От реальности не убежишь, даже если захочешь»

Однажды Татьяна Пельтцер, взглянув на дежурного пожарного в «Лейкоме», сказала: «С такой внешностью, молодой человек, в театре нужно работать актером или главным администратором». Слова великой актрисы оказались пророческими. Александр Вершинин сейчас — один из ведущих молодых артистов Малого театра.

Александр Вершинин. В 1992 г. закончил училище им. Щепкина и был принят в труппу Малого театра. Работы в театре: «Воскресение» (Нехлюдов), «Князь Серебряный» (Князь Серебряный и Федька Басманов), «Тайны мадридского двора» (Анри), «Волки и овцы» (Горецкий), «Горе от ума» (Молчалин), «На всякого мудреца довольно простоты» (Глумов) и др. Роли в кино: Алексей Кольцов («На заре туманной юности»), Лопахин («Воровка. Счастье напрокат») и др.
— Саша, как тебе работается на одной сцене с такими знаменитыми артистами, как Соломин, Быстрицкая, Муравьева, Коршунов, Павлов, Бочкарев, Клюев, Барышев?..
— Я счастлив работать с ними. Но на сцене не думаешь об именитости и известности: там чем больше «пропадешь» в партнере, тем точнее сыграешь. Закон Малого театра — «петелька-крючочек».
— Тяжело было войти в труппу?
— Нет. Мне вообще повезло. В нашем театре есть негласный закон: пришел — посиди, осмотрись. А мне сразу хорошие роли предложили. Это большая удача.
— Когда у тебя взяли первый автограф?
— После «Князя Серебряного». Вначале я играл самого князя — это была моя первая большая роль в театре. Потом из-за болезни актера мне пришлось срочно вводиться еще и на роль Федьки Басманова. Он — антипод князя, аморальный и развратный тип. Именно после этого срочного ввода у меня и взяли первый автограф.
— Любишь срочные вводы?
— Люблю. Тут есть возможность с ходу влететь в роль, ощутить себя в новой реальности.
— Ты ведь и в кино снимаешься. Чем репетиции в кино отличаются от репетиций в театре?
— А в кино по большому счету вообще не репетируют. Особенно когда сериалы снимаются. Там главное — знание текста. Но сниматься в кино ведь идешь не только ради денег: все равно на хороший сценарий надеешься, на хорошего режиссера... И актерам часто приходится сценарий переписывать, «переговаривать» между собой.
— С Кольцовым тоже так было?
— Нет, тут все было иначе. Мне хотелось вылить в эту роль весь свой творческий запал, накал, все силы, которые были во мне. «На заре туманной юности» — это фильм о трагической судьбе поэта. Все творчество Кольцова окутано минорной дымкой грусти. Фильм снимался под Воронежем, на его родине.
Я прочитал всего Кольцова, много стихов выучил. Его ведь знают как певца природы, костра, ржи... Но он намного сложнее, разностороннее и богаче. Рядом со страстной любовной лирикой — размышления о Боге, о смысле жизни. Жизнь тела «кратка, как блеск звезды падучей», а духовная жизнь — «долга, как божья вечность». Такого Кольцова мало кто знает.
- Ты, наверное, с детства мечтал быть актером?
— Нет. После школы я закончил радиомеханический техникум. Потом работал в НИИ, за кульманом сидел. Случайно познакомился с ребятами из Театра-студии на Красной Пресне. Там шел спектакль «Над пропастью во ржи» по Сэлинджеру, причем под фонограмму «Воскресения» и «Машины времени». То есть было ощущение, что все происходит здесь и сейчас, а не где-то там в Америке. И я в этом Холдене — главном герое — увидел себя. Он пытался вырваться из течения, по которому мы все плывем. Короче, я раза три посмотрел этот спектакль. Выходя оттуда в очередной раз, я услышал, как из репетиционного зала студии доносятся звуки чечетки. Ее лихо отстукивал Вадим Гиглов, сейчас известный балетмейстер и постановщик танцев. А я в то время болел степом. Вадим меня буквально и втащил в окно театра. Так я там и застрял. Пианино купил. Из НИИ ушел. До поступления в Щепкинское днями пропадал в театре-студии, а по ночам работал пожарным в «Лейкоме» и сторожем в кинотеатре «Стрела» на Смоленской.
— В Щепкинское ты с первого раза поступил?
— Нет, со второго. На курс к Виктору Ивановичу Коршунову. После окончания меня приняли в Малый театр, чему я был несказанно рад. Потому что Малый был, есть и будет. Это навсегда.
— Нехлюдов из толстовского «Воскресения» — один из самых сложных образов классической литературы. Трудно было его играть?
— Да. Но это была потрясающе интересная работа. В Нехлюдове мне было интересно его хождение по мукам, самосовершенствование, духовное восхождение. Тут нужно было вывернуть себя наизнанку, перекроить себя, сделать внутри пекло, а потом из него вырастить цветок. И если мне удалось перенести все это на сцену, отдать зрителям, если они вместе со мной пережили и прошли путь Нехлюдова, значит, я чего-то добился.
— Твоя последняя работа — Глумов в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты». Легко вошел в роль?
— Важно подобрать свой, особый ключ к роли. Островский — самый живой драматург, его играть сложно не надо. Но и слишком упрощенно прочитывать тоже нельзя, потому что тогда выражение «мертвый Малый театр» окажется оправданным.
— Об особенной атмосфере, которая царит в Малом, ходят легенды. Но у человека, в нее не погруженного, создается впечатление, что люди здесь живут прошлым или пытаются убежать от реальности.
— От реальности не убежишь, даже если очень захочешь. Выход на сцену — это не бегство, это «прыжок в нечто». Здесь все намного глубже, сильнее, интереснее. Однажды в Щепкинском преподаватель по философии спросил меня: «Скажи честно, зачем ты выбрал профессию актера?» Я ответил: «Наверное, это дает нам то, чего жизнь никогда не даст». Сцена дает свободу.
— Но Малый — театр классического репертуара, а это своего рода ограниченность, рамки. Какая же тут свобода?
— Классика апеллирует к вечным проблемам человеческого общества. Любовь, деньги, добро, зло... Все это было при Христе, до него, есть это и сейчас. Вечность не может быть ограничена, Я за это и люблю Малый театр.
— Ты производишь впечатление очень счастливого человека.
— А я и есть счастливый человек.


Светлана ОСИПОВА.
«Московский комсомолец», 5 марта 2003 г.